Лосось, плывущий вверх по водопаду

1. Отель "Мохаве"

Скромный периметр, с тихим гудением шести киловольт... вечер, плед, и немного хереса.
Что еще нужно человеку, чтобы встретить старость?

В баре уютный полумрак, покойно бубнит телевизор; а за окном - темная, безмятежная пустыня, до самого горизонта.

Кажется, вся жизнь похожа на эту пустыню: серая, бессмысленная, бесконечная равнина, заросшая всякой дрянью. Сухой будничной травой, колючками обязательств, кривыми деревцами искушений...

Иногда и здесь случается дождь. Тогда пыльная безысходность взрывается всеми красками жизни: буйство цвета, симфония борьбы, желания и наслаждения захлестывает все с головой...
на один короткий, прекрасный день.


* * *

Мне слишком много лет, чтобы о чем-то жалеть, или надеяться на чудо. Из нашего пансиона не выйдет никто: ни своими ногами, ни даже ногами вперед.
Просто пройдет положенное время - и душа отлетит себе в ад (святых сюда, определенно, не завозят)... а в бренном мире случится разве что небольшая белесая плита с личным номером - здесь же, на заднем дворе. Да еще изрядный коллективный вздох облегчения: в Лэнгли, Арлингтоне и выборочных местных отделениях.

Потому что во всех остальных местах - мы и так благополучно похоронены, вычеркнуты, забыты, опечатаны и сданы в архив навсегда. Некоторых - так и вообще не существовало; не спрашивайте.

Посмотрите-ка лучше в окно: тихая, ангельская практически картинка. Вечер, пустыня, кактусы торчат... До ближайшего жилья миль сто двадцать; и там все ровно то же самое: забор, вышки, ток; да часовые от скуки дохнут.
А у нас тут - ужин; макароны... херес вот, опять же. Сериалы по тиви (в основном шпионские, как вы понимаете).

Так что спешить некуда, делать ничего не надо; завернитесь поуютней в плед, отхлебните уже, ради бога, хересу (интендант у нас тут - просто бог; херес - закачаешься! рекомендую), и лежите дальше в своем архиве... покуда мыши вас не дочитают.



2. Бар

Напротив меня качается на стуле Буч. Cтарый тертый хрен; в спецуре DIA - чуть ли не со дня основания... и ни одной заварухи за отчетный период, кажется, не пропустил. Седой, слепой как пень.. но костылей в руки не берет принципиально. Ковбой!

А вот Крэйзи Иван, справа за столиком - наборот, самый натуральный русский богатырь. Мордатый, кряжистый.. только вместо верного коня - инвалидная коляска.
Нижнюю половину Ивана, до пояса, родное Кей-джи-би схоронило еще в Карибском кризисе.
А то, что осталось - похоронили здесь, у нас. Складировали, так сказать, до лучших времен.

Иван, конечно, тоже держит марку. Под каждое Рождество достает литр водки, надевает белую рубашку... И под бой часов - молча, на публику, высаживает весь литр, хайболл за хайболлом. А то еще задирает кого-нибудь из "эсэсовцев" на армрестлинг.

"Эсэсовцы" - это наши овчарки, Special Squad. Бежать отсюда, разумеется, некуда: ни смысла, ни возможности; шансов ноль. Охрана, вышки, ток.
А если и оторвешься - так вокруг на сто пятьдесят миль пустыня: днем термометр зашкаливает, ночью мороз; и видно все как на ладони. Поднимут вертушки с Байсикл-Лэйк, да отщелкают как койотов.

Но старички у нас боевые; то затоскует кто-нибудь, то свихнется окончательно... Вот и держат при нас - так, на всякий случай - дюжину молодых волчат из DIA; военной разведки. Для них - ссылка; ходят от скуки аж фиолетовые, на хомяков каких-то в пустыне охотятся... А для нас - лишнее развлечение, "сынков" подразнить.

Иван петушится, материт их по-русски сосунками, на бой вызывает; а если проигрывает - еще и издевается: мол, связались со стариком-инвалидом, лбы бесстыжие!..

Ну и мне, конечно, неплохо перепадает - с тотализатора. У нас народ все больше простой: как человека убить, так сто пятьдесят способов знают, не считая изощренных; а вот с математикой у них туго.

* * *

Я для них - целый Профессор; колледж, плюс школа, потом работа в ИМИНТе, со снимками, а потом еще лет двадцать шифровальщиком. Вот от последней профессии - как раз все издержки. Приходилось такие тексты в руках держать, что Дяде Сэму до сих пор за меня неловко. Так, видимо, и будет неловко, до конца моих скромных дней.

Так что вся "профессура" теперь разве что для тотализатора; обдираю бедных старичков.

Особенно хорошо получается с дождями. Тут все элементарно: два дюйма осадков в год; когда три дождя в году, когда аж все четыре... Где-то 1 к 100, на конкретный день.

Но у наших старых перцев все как-то полосами: то дружно ставят, что дождя на неделе не будет (аж до 1:400 за день доходит), то, наоборот, проходит благая весть, и все кидаются ставить на дождь... а ваш покорный держит себе линию, и потихоньку обогащается.

К примеру, вот сейчас: начало мая, лето уже, жара страшная; ставки взлетают до 1:300, я доставляю до 1:100.. и нате вам, пожалуйста. Какой-то совершенно шальной тайфун ловко обходит Сьерру с юга, выходит на оперативный простор.. вуаля! небо в тучах до горизонта, и я снова в шоколаде (то есть, конечно, хересе).

Завтра пустыня опять будет цвести и благоухать, как розарий перед незабвенной памяти Конторой. А сейчас мы сидим, распахнув окна; с радостным возбуждением вдыхаем влажный, некондиционированный воздух, и потягиваем херес, в предвкушении первых тяжелых капель.

Мне тепло и уютно, как дома перед камином; я мысленно перекатываю на языке ту фразочку - о жизни, пустыне, и одном коротком, прекрасном дне..
и не сразу замечаю, как Иван замирает, уставившись в окно.
Буч, поймав его взгляд, поворачивает голову - и, едва не рухнув вместе со стулом, вскакивает на ноги, что-то кричит
я перевожу взгляд - и долго, долго смотрю, как из туманной дымки, между тучами и землей, медленно, слегка извиваясь, надвигаются пять черных столбов -
смерчи.



3. Бег

Когда крыша северного ангара отлетает, и с консервным грохотом рушится, ломая вышки, мы уже на улице. Дождь бьет в лицо, и дико колотится сердце, и в голове бьются обрывки мыслей - только не инфаркт! не сейчас! вперед! ходу!

Мы не тратим время на разговоры; все равно ни черта не услышишь: вой сирен, раскаты грома, рев механизмов где-то за ангарами.. странные звуки оглушительно рвущейся ткани, серии непонятных взрывов.

- Что за.. ?! Бомберы? Война, вашу мать? - кажется, я все-таки кричу это вслух.

Буч, оскалившись, мотает головой влево: зарево над сектором "СС" вселяет надежду, что у волчат сейчас есть отличное занятие.

Иван, пыхтя, налегает на обода; мы с Бучем бежим впереди, экономной трусцой, вдоль стены чужого, "биологического" крыла. Электричество уже вырубилось, и ангары технической службы прямо по курсу - в полной темноте; фигурки в форме мечутся, удирают к корпусам, в бомбоубежища.
В темноте они нас не увидят.
Еще чуть-чуть.
Ноги.

Хр-р-р-р-рясь!
КАБУ-УМ!

Часть cтены лопается и рассыпается как оргстекло; балки крыши, прогнувшись, вылезают как спицы из драного зонтика.. а в проем, вместе с песком и обломками, падает малыш. На вид - лет, может, восьми; испуганный, в серой, засыпанной песком пижаме, и аккуратном наборе каторжных цепей: уходящий под завал поводок с натуральным кожаным ошейником, плюс "шлейка" из ручных и ножных кандалов, связанных еще одной, кокетливо блестящей цепочкой.

Мы с Бучем аж остолбенели; что еще за! детей-то, с-суки, за что?! Беглый взгляд внутрь - бедлам, все раскурочено; из-под обвалившейся стены - мешками торчат два тела в форме. Буч вертит головой, соображает, где в этом бардаке искать инструмент: железку? что-то прочное и тяжелое? А Ваня - позеленел весь, голову набычил, и рывком к ребенку:

- Дай-ка, - говорит, - внучек...

Цепи, похоже, против Вани жидковаты: поводок на угол коляски - рывок! - шлейка к тому же углу - раз! два! Буч молча кивает на обода коляски, хватает ребенка на руки - и ходу.
Бежим через плац, к грузовому ангару; Иван, весь красный, лобастый, насупленный, катит следом; мощно - выдох! вдох! - прокручивает колеса.

Дождь валит стеной, огромные капли - шлеп! шлеп! - бомбардируют пыльную дорожку.
Огненные сполохи, с треском рвется небо - хр-р-рясь! ба-ра-бум!- еще одна серия взрывов кромсает хоззону.

- Это НЕ бомберы, бро, - бросает на бегу Буч. - Это вообще. Не бывает. Конец света. Ч-черт..

Ребенок молчит как рыба, и смотрит из-за плеча Буча: испуганно, но сосредоточенно.

В ангаре жуткая темень; снаружи что-то горит, взрывается - или это гром? Черт его разберет, нам их проблемы уже неинтересны.
Все, что нас интересует - это тени у дальней стены: темные туши грузовиков.



4. Бег

Интерстейт-15, абсолютно пустой и прямой как стрела, наматывается на наши здоровенные шины.
Старый двадцатитонник ревет, как гризли. Буч, старый слепой пень, блаженно давит на газ, уставившись вдаль, за пелену дождя.

Эйфория накатывает волнами. Мы ржем как пятнадцатилетние, обнимаемся, горланим песни.. По сторонам хайвея - вроде бы та же самая пустыня: жесткие кочки травы, надолбы деревьев джошуа.. но вокруг бушует шторм; а мы уже прорвались сквозь ураган, сквозь стену ливня, мимо всех фортов - и сама природа во весь голос вопит: Свобода! Воля! Мы это сделали!

- В такую погодку не то, что вертолеты; овчарки нос из конуры не высунут! - довольно скалится Буч. - Пока эти маменькины сынки выползут из убежища, пока разберут завалы и пересчитают свои задницы - мы будем уже в Мехико. С меня текила, грингос!

Мы смеемся и плачем, не стесняясь слез. Единственный, кто сохраняет серьезный, невозмутимый вид - это наш Внучек.

- Ну что, внук, давай знакомиться?
- Знакомиться, - без всякой интонации повторяет малыш. Несмотря на шум, тряску и сумбур всего происходящего, он заметно клюет носом. Забавный ребенок.

Этих детишек из соседнего крыла, отгороженного кричащими табличками "Биологическая опасность", мы раньше почти и не видели. Их постоянно таскали туда-сюда - по территории и за периметр; но в тщательно укрытых и закупоренных фургонах.
А на улице детишки гуляли редко, и всегда в своих отдельных загончиках, под присмотром нянечек. В штатском.

Впрочем, мы не очень-то совали нос в их дела: маленькая птичка давно уже разболтала, чем там занимаются доблестные эскулапы.

Детские болезни.
Жутковатый вариант для био-разработок. Эти штуки ужасно заразны, и часто смертельны для не переболевших вовремя взрослых.
Даже в "диком" виде.

Слава богу, ни температуры, ни каких либо признаков сыпи - у малыша, кажется, нет.
Но даже если бы он видимым образом умирал от самой жуткой дряни - это что, объяснило бы чертовы _кандалы_? И что, хоть один из нас посмел бы его не спасти?..

- Имя? Ай-ди? - пробует по-своему Буч.
- Давид, - отвечает сразу, и чрезвычайно серьезно. Раскрывает руки ладонями перед собой, но даже не делает попытки пожать протянутую руку Буча. Помедлив, тот убирает ладонь, и дружелюбно улыбается:
- Меня зовут Буч.
- Док? - недоверчиво.
- Буч. Дядя Буч. А вот это - дядя Иван и дядя Тим.
- Док? Вас зовут Док. Женских зовут Нэнни.

После некоторых уговоров ребенок уступает:
- Окей. Вы будете Док Буч. Вы - Док Иван, - теперь поворачивается ко мне. По-прежнему ни малейших признаков оттепели. - Вы будете просто Док.
- А можно, я буду хотя бы Док Тим?
- Нет.

Неловко смеемся.

- У меня вот тоже внук, - переводит тему Буч. - Прямо тут за углом, в Анахайме. Уже вырос, небось, вот таким вот пацаном! Помню, обещал научить его ловить настоящего тунца.. Самое время заняться?..

Я усмехаюсь. Буча спалили, когда внуку было года полтора. Пацан, конечно, сильно обрадуется перспективе половить тунца вместе с дедушкой-покойником, которого он никогда не видел...

- Чушь! - смеется Буч. - У них прямо на стене в гостиной висело мое табло: семь на восемь, со всеми орденами. Уж как-нибудь родной внук меня узнает. А стоит шепнуть ему на ушко про секретное супер-задание, с которого я пять минут как вернулся..

Хайвей уходит немного в гору. Разбрасывая брызги, мы вылетаем на гребень, и видим отрезок до следующего гребня.

На котором - прямо поперек дороги - стоят два очень мокрых танка.
Два очень мокрых русских танка.




5. Брейк

- Т-90! Ешшкина катавасия!.. - Иван таращит глаза, и чуть не роняет челюсть на пол.
- Эн-ти-си! - бросает Буч. - Оп-фор, парни!

В моей голове тоже словно щелкает. Это "Opposing Force": ребятки из форта Ирвин, национального тренировочного центра. Их обычная работа - изображать условного противника. Разносить наших же солдатиков в пух и прах - на учениях, в порядке тренировки.

Камуфляж под русские T-90 - простая фанера; пушки - тоже чисто бутафорские; их дело - подсвечивать противника лазером, как рождественскую елку в игрушечном тире.

Но блокпост - не игрушечный.
Просто послали первых, кто попал под руку.
Кто-то испугался.
Похоже, кто-то уже знает.

Все это проносится в голове за пару секунд. По спине бежит холодок - который тут же становится смертной испариной.

Потому что танки слегка поводят жалами, и над башнями вырастают желтые цветки пулеметного огня.

Очередей не слышно; есть только рев мотора, визг тормозов и резины - Буч выжимает педаль, и грузовик медленно, величественно идет юзом - под уклон, по мокрой вдрызг дороге..

Мы заваливаемся на бок и переворачиваемся; звук, кажется, вовсе пропадает, и все рассыпается на отдельные кадры:
Буч отчаянно матерится, упираясь в руль,
трассеры плавно ударяются о дорожное полотно чуть впереди,
кабина валится на дорогу; грузовик продолжает, поворачиваясь, лететь под уклон,
Ивана вместе с коляской везет поперек приборной панели, щедро рассыпая цветные искры,
Внучек тоже летит, уцепившись за коляску, его рука скользит по отлетающему опилками металлу..
Малыш что-то истошно кричит, срываясь на визг, бьется головой о панель,
и отчаянно колотит ее кулачками.

УДАР.
Дорога вспухает и разлетается кусками в стороны. Полет.
Еще удар.
Темнота.


6. Бег

Обрывками возвращаются чувства.
Голова словно ватная; я не очень понимаю, что происходит, хотя глаза честно фиксируют сцену.
Сцена - главным образом, дымится. На безобразно исковерканный пейзаж, на взломанную острыми гребнями дорогу продолжает падать дождь - в разломах мгновенно превращаясь в пар.

Буч, в форме сержанта национальной гвардии, помогает Ивану (с жуткими буграми кровоподтеков) грузиться в армейский "Хаммер", криво стоящий поперек обочины. Потом возвращается за мной.
Пытаюсь идти сам, опираясь на его плечо. Худо.

Чуть поодаль валяется пара танков. "Валяется" - очень точное слово. Один лежит на боку, второй замер под неестественным углом, опираясь на взломавшую асфальт каменную глыбу; его странно короткая пушка воткнута в дорожное полотно.

На обочине - грудами камуфляжного тряпья разбросаны несколько тел. Еще одно - почему-то в нижнем белье. Чуть дальше, спиной к нам, сидит человек в оливковой форме и шлеме; он медленно наклоняет голову из стороны в сторону, руки безвольно свисают.

Я падаю на заднее сиденье; там уже лежит мальчишка. Спящий, и тоже весь в багровых ссадинах. Внучек. Давид.
Иван заклинил свою коляску в проходе спереди, и устраивается поудобнее. Буч трогает с места, аккуратно лавирует по обочине между вмятинами, постепенно набирает ход. Остановить нас, похоже, никто и не пытается.

На бедре у Буча, стволом в пол, лежит М-16; в глазах - довольный огонек. Буч шевелит губами, я с трудом разбираю слова.

- Проф, плохие новости: осиное гнездо уже шевелится.

Мне на колени шлепается аккуратный планшет. Под прозрачным клапаном - телефонограмма. Так.

Сего числа из военного медицинского учреждения совершили побег несколько человек, инфицированных смертельно опасным биоматериалом. Предположительно, перемещаются на армейском грузовике.
Задержать, не приближаясь и не вступая в контакт. В случае агрессивных действий - уничтожить.
Реквизиты для связи и подпись - майор Крамер, DIA. Начальник нашего благородного пансиона.

Самое неприятное - что все это может быть чистой правдой. Но нам в любом случае - уже совершенно все равно..

Я рефлекторно оглядываюсь: дорога сзади пуста. Точнее, ее вообще не существует. Внедорожник, в принципе, проедет по обочине: пустыня пострадала заметно меньше дорожного полотна. Но лично я - не стал бы ни за кем гнаться по такой трассе; а погода, мягко говоря, нелетная..

- Ну что же, - пожимаю плечами. - Похоже, есть и хорошие новости.
- Есть, - смеется Буч. - И какие! Нам, парни, помогают прямо из преисподней.
- Навскидку я бы предположил - баллов 8, - соглашаюсь я. - После тайфуна со смерчами - как раз то, чего нам не хватало..

Буч пожимает плечами. Ему все равно.
Я его понимаю. Текущая задача решена, от грузовика мы избавились, да еще и приобрели: транспорт, оружие, форму и какие-то документы. Даже в одном экземпляре - это все бесценно.
Наши шансы растут.

Я аккуратно, стараясь не разбудить, осматриваю ребенка. Несколько эффектных, но неглубоких ссадин; шишки на голове - там, где ударялся о приборную панель.
Руки по-прежнему сжаты в кулачки. Осторожно разгибаю один кулак: на ладони несколько прилипших, запекшихся с кровью бляшек.
Аккуратно промакиваю бляшки перекисью из аптечки; стираю кровь.
И вижу глухой отблеск металла.
Кусочки расплавленного металла, смятые и прилипшие к ладони.

Пытаюсь отделить одну бляшку от ладони - и она неожиданно легко отрывается "с мясом"; из ранки обильно идет кровь.
Ребенок не просыпается. Спит.

Промытая бляшка - переходит из рук в руки; смотрим, царапаем, пробуем на зуб.
Это алюминий. Один из кусочков, отлетевших от коляски Ивана.

Мы переглядываемся. По лицам Буча и Ивана видно, что им тоже не по себе. Тут явно не нужно быть семи пядей во лбу. Всем ясно, что алюминий не очень-то плавится в ладони. Давид спит.

Попробовать разбудить? Немного потормошив ребенка, я бросаю эту затею.
Пусть лучше выспится.
У нас к нему много вопросов.

Буч прочищает горло, и кивает вперед:
- Тпру, приехали. Барстоу.

Впереди, в тумане - постепенно проступают очертания домов. Городу, похоже, досталось не меньше, чем трассе; в мутном небе уже можно различить зарево и дым пожаров.
На въезде трасса опять перекрыта: несколько тентов и переносные шлагбаумы. Навстречу нам - не спеша выходит регулировщик в форме.
Без оружия.


7. Давид

В городе - полный бардак. Наводнение на побережье, потом тайфун, а теперь еще и землетрясение - перевернули все вверх дном.
Полиция, солдаты, национальные гвардейцы - бестолково шатаются небольшими группами: то бросаясь разбирать завалы в поисках раненых, то силясь наладить осмысленную эвакуацию жертв и беженцев, то просто пытаясь поддерживать порядок.
Кажется, от всей этой бурной деятельности хаос только увеличивается.

Наш хаммер припаркован на одной из улиц. Никто не пытался нас останавливать; постовой на въезде вполне удовлетворился видом армейского "хамви", и документами седеющего сержанта за рулем.

Но, кажется, мышеловка уже захлопнулась. Дороги на восток - уничтожены землетрясением; на запад - забиты потоком беженцев с побережья.
По слухам, в Лос-Анджелес даже прибыл президент, со всей своей прихлебательской ратью. Полиция и Эмерком срочно налаживают показуху: сводки, учет, распределение пострадавших; все въезды и выезды протоколируются...

А нам отчаянно не хватает информации; и все, в чем мы так хотим разобраться - может знать только странный восьмилетний малыш.
А может и не знать.
Мы разговариваем.

- Давид.. - я по-прежнему боюсь его обидеть, отпугнуть. - Скажи, почему тогда, ночью, на тебе были эти.. цепочки?

Буквально сжимается в комок. Глаза в пол.
- Меня наказывали.

- А почему тебя наказывали?
- Потому что я очень плохо себя вел. Я не слушался.

- А как ты плохо себя вел? Как ты не слушался?

Взгляд опущен. Скорбное маленькое личико.
- Я взял камушки.

Молчание. Потом неохотно добавляет:
- Нельзя брать камушки.

- Малыш.. не бойся, пожалуйста. Мы никогда не будем тебя так наказывать. Только расскажи, пожалуйста, что это за камушки?

Неуверенно:
- Камушки блестят. Камушки нельзя брать.

- Почему камушки нельзя брать? Не бойся, мы не будем на тебя сердиться или наказывать. Просто расскажи нам, пожалуйста..

Подумав:
- Камушки брать нельзя. Камушки надо правильно хотеть, но не брать.

* * *

Мы ходим вокруг да около; собираем ответы по крупицам. У Буча и Ивана получается не лучше, чем у меня.
Ребенок побаивается; ребенок смертельно серьезен. Он не говорит ничего, о чем его не спрашивают напрямую.
Но время идет; нам все больше не по себе.

То и дело Давид вспоминает других детей.
Давид хотел взять камушек, чтобы дать Позидонусу; потому что Пози плакал.
Почему Пози плакал?
Потому что вывезли Сократа.
Сократ это тоже ребенок?
Сократ большой. Сократ добрый.
Большой как мы?
Нет, просто большой. Сократ как мы, но добрый.
Хорошо, так куда же его вывезли?
Не говорят, куда вывозят. Вывозят и все. Иногда привозят, иногда нет.
Почему не привозят? Когда не привозят? Что это все значит?

Ходим по кругу.

Сократ большой. Пози плакал, потому что Сократа вывезли, а он уже большой. Ули сказал, что его наверно больше не привезут.
Пози плакал. Сократ добрый. Он может сделать, чтобы не плакать. Он умеет.
Сократ все умеет. Чтобы не плакать - он умеет так сделать. Умеет сделать так, что хорошо и не хочется плакать. И потом засыпаешь, сны хорошие хорошие снятся.

Мы начинаем разматывать нитку. Время идет. Но мы, кажется, уже ухватились.

Да, Сократ умеет все. Умеет слышать, что ты думаешь; умеет сам думать тебе слова. Умеет так подумать.
Нет, простые слова. Слова умеет думать. Простые слова; но умеет так, чтобы как рукой по голове гладишь.
Только он устает очень, из-за болезни. Да, все дети болеют. Конечно, лечат; делают уколы. Больно, да. Дети плачут.
Нет, я никогда не плачу. Но мне грустно. А Сократ умеет делать так, что хорошо.

А Сократа вывезли, и Пози стал плакать. Плакал, капризничал, и плохо играл. Очень плохо играл в водичку.
Ему давали выпить водичку, а он стал плескать. Нет, водичка плохая. Ее невкусно пить. У Пози она на зубах скрипела и липла. А он плакал.
Схватил чашку, и стал крутить, и расплескал всю.

* * *

Да, меня тоже вывозили. Я хотел камушки, а Сократ смотрел, как я хочу. Камушки должны оставаться за линией. Я хочу, а камушки текут. Текут, если правильно хотеть.
Сократ говорил, что я хочу, а они потом проверяют. Говорил что они там все смешные, меняются жевачкой. Да, я хочу камушки, камушки текут, а они проверяют и меняются жевачкой.
Жевачка? называется Орбит. Они ей меняются.

Сократ когда думает - то спать очень хочет. А когда лекарство дают, то ему не хочется ничего.
А Ули приходит, когда все спать ложатся. Он тоже ложится, а потом приходит, а одеяло остается. Чтобы никто не знал. Он если где-то был, то может прийти потом.
Да, нас же закрывают на ночь. А он приходит. Ули, да. Улиссес.

Да, Сократа вывезли. И Пози плакал. И стал плохо играть в водичку. Все очень рассердились. Накричали, и наказали его. И всех стали в подвал загонять.
А я хотел дать ему камушек. Блестящий как шарик. Много шариков. Прямо в руки текли. Текли мне прямо в руки, а они тогда еще больше рассердились. Меня стали наказывать.
А потом все КАБУМ КАБУМ, и пришли вы.

А еще Сократ говорил, что у нас есть настоящие имена. Он подслушал. Доков зовут Док, а нас зовут Код.
Потому что они злые, а мы наоборот.
Говорил, что он - на самом деле Код Умник, а Ули - Код Странник; а Пози - Код Водолей.


8. Барстоу

- Надо бежать. Время наше кончается.

Буч, нахмурившись, ведет "военный совет".
Если волки из Мохаве уже обнаружили факт пропажи грузовика, и даже успели выставить кордоны, то сегодня же они пересчитают трупы, и у них будет точный список беглецов.
И город, и все окрестные дороги - разбиты; движение в сторону побережья, где вовсю развернулось наводнение - практически нулевое. Затеряться в таком потоке сейчас, когда охотники с часу на час получат точные ориентировки - невозможно.

Единственная надежда - отвлекающий маневр.

- Я-то знаю Крамера, как свои пять, - Буч вышагивает взад-вперед, руки заложены за спину. - Сам же и учил, сукиного такого сына. У него сейчас мало людей; доверить информацию он никому не может.А все, что есть здесь и сейчас у самого DIA - это две-три команды; в основном - собственные же "эсэсовцы".
Он расставит команды наготове, и будет ловить нас широкой сетью: руками армии, полиции и гвардейцев. А как только сеть дернется - бросит туда, где клюнуло, все свои силы, и ударит. Сейчас у нас один выход - дернуть сеть в одном месте, а выскользнуть в другое.
Но дернуть сеть, не подставив никого из нас самих - я не могу. А против нас не любители.. это чертовы профи. Первый же выстрел будет в голову.
Минимум, что нужно сделать - это маскировка. Если искать будут трех стариков с мальчиком - значит, нужно выглядеть как одна беременная старуха с девочкой.

Мы с Иваном переглядываемся, и хмуримся.
Буч старательно замалчивает главную проблему.
Ивана не спрячешь никак. Много ли в округе безногих? все равно - молодых ли, старых, мужчин, женщин.. Можно спрятать его здесь, в городе; а самим переодеться - например, престарелой парой с девочкой-внучкой, и попытаться затеряться среди беженцев... Но чем больше пройдет времени - тем больше охотников перебросит сюда DIA. Не нам с ними тягаться.

Нужно рвать к побережью, и в Мексику. Но на этом пути нас ждут уже сейчас.
Можно прятаться и выжидать, и отступать вглубь Штатов. Но там нас неминуемо поймают потом.

- Ты вот, Буча, говоришь - про тунцов внучку своему рассказывал... - щурится Иван. - А я тебе про лосося хочу рассказать историю.
Я сам-то с Дальнего Востока родом; есть у нас такая Амур-река. Когда нерест идет, лосося в ней - видимо-невидимо: кета, горбуша, чавыча...
И ведь как устроено: родится лосось в реке; потом подрастет - идет гулять в океан. Живет себе там спокойно, горя не знает, жир нагуливает...

А потом становится лосось взрослый - и что-то в башке у него щелкает. И тогда плывет лосось назад в свою реку; домой. Детишек делать.

И вот тут - жирный увалень океанский всю свою прежнюю спокойную жизнь забывает. Откуда ни возьмись - вылезают у него зубы, горб, чешуя толстенная.
Забывает лосось, как есть, пить, спать - и остается у него только одна мысль:
Добраться домой, родить потомство, и умереть.

И вот несется лосось вверх, против течения; рвет соперников зубами; а встречает на пути высокий порог - так прыгает по нему вверх; прыгает, пока не умрет или не пройдет.
А когда пробьется - кладет свою икру, чтобы потомству жизнь дать; и помирает спокойно.

- Вот я и думаю, Буча. - упрямо наклонив лобастую голову, заканчивает Иван. - Мы все - старые лососи; жизнью тертые. И идем сейчас, как есть, против течения.
Потому главное - внучки пусть живут. А нам помереть придется - так и Бог с ним..
Пока живы, прыгаем.


Так что - пойду я сеть дергать.
А вы ждите, пока погоня за мной рванет - и уходите.

* * *

С вещами проблем нет: половина города разрушена, брошенных домов сколько угодно. Бегло обыскав развалины, мы с Давидом переодеваемся в какие-то женские тряпки. Дикий, всклокоченный и полуодетый вид сразу превращает нас во вполне аутентичных местных беженцев. Тут все так носят.

Теперь - нужна пара сухих, недряхлых стариков с маленьким внуком.
Барстоу - небольшой городок; но сейчас почти все люди на улицах, и половина - толпится на перекрестках возле автобусов.
Есть из кого выбирать.

- Здравствуйте. Это, часом, не ваш внук там, на носилках? Что с ним?

Двое вполне подходящих стариканов - с тревогой и надеждой смотрят на немолодого гвардейца в притормозившем "хамви":
- Конечно, сэр. Ему срочно нужна серьезная медицинская помощь. Перелом обеих ног - обвалилась балка...
- Тогда слушайте сюда. Мне надо вам кое-что объяснить..

Видите ли, Бучу, оказывается, приказано доставить вот этого инвалида в коляске в ближайший госпиталь. А у самого Буча здесь жена и внучка. Понимаете? Он же не может бросить - нас с Давидом - в такую минуту на произвол судьбы.. Да, вам придется переодеться в форму, и воспользоваться моим пропуском. Да, чего уж скрывать - это не так чтобы легально. Но вы же сами видите, какие дела творятся? Вы же понимаете?...


Когда хаммер Ивана, нетерпеливо матерящего своего флегматично жмущего на педали попутчика, подъезжает к северному блокпосту - тот гудит как растревоженный улей. По слухам, прибыли люди из DIA, ловят каких-то инфицированных психов. И тут же возле юго-западного блокпоста вспыхивает стрельба; говорят, есть раненые. Туда брошены все силы.

- У нас тут черт знает что происходит, - морщится грузный офицер. - Мы ждем инструкций. Не могли бы и вы подождать? Конвой с беженцами отправляется через пару часов.

Мы понимаем, сэр. Но нам _очень_ срочно нужно в госпиталь. Ребенок страдает, сэр.. Надеюсь, мы еще успеем проскочить в сторону Фриско? Ох, спасибо, спасибо вам, сэр!
Иван мысленно желает Бучу удачно отстреляться.. и внимательно смотрит с заднего сиденья, как офицер записывает реквизиты сержантского ID, номер машины и "доп. информацию": инвалид и престарелый с ребенком (муж.) на носилках, в ближ. больницу.
Спасибо, сэр! Да, сэр, удача нам точно понадобится.



9. Иван

Как они нас взяли, я и сам не понял. Вроде чуть притормозили, чтобы разлом объехать - и вдруг так худо стало..
В глазах потемнело.. а как опомнился малость - все, потащили уже; под белы рученьки.

Хаммер наш, смотрю - стоит, носом в бугор ткнулся; а вокруг него - ба! знакомые все рожи; у-у, говорю, засуетились, гниды эсэсовские!
И еще худо мне так.. ох как худо. Как будто еще две ноги отрезали, а потом сожрать заставили. Вместе с валенками.

И тащат меня - такие два лба здоровенных.. да даже будь я целый, здоровый, молодой и пьяный впридачу - и то вряд ли бы сдюжил. Чего уж там сейчас-то рыпаться.
Поволокли в фургон свой белый.. а там, гляжу, кузов - ну такая дура здоровенная! контейнер из цельной бронеплиты. Из танка не пробьешь, умаешься; а изнутри - еще герметик и изоляция в три слоя; и вентиляция шумит. На случай ядерной войны подготовились, не иначе.

Внутри, как заходишь - там такой предбанничек, с двумя экранами и кучей кнопок разноцветных. Тут, значит, вертухаи сидят, и на экранах своих смотрят, чего внутри и снаружи контейнера происходит. На дверях - запоры сейфовые; что снаружи в предбанник, что из предбанника внутрь - без их желания никак не попасть. Ну, сейчас нам явно внутрь.. хотя мне-то самому туда смерть как не хочется.

Ну, отпирают запоры свои, дверь отъезжает - и заносят меня в веселенький такой застеночек. Две койки железные, с ремешками-проводами; да какие-то еще шкафы с кнопками-датчиками. Самая, короче, паскудная обстановочка.

Кажется, слышал я - на службе еще - про такие душегубки. Назывались они тогда "МобИнт": мобайл интеррогейшн виикл, специальная камера передвижная, для допросов. Но техника с тех пор, конечно, шагнула. Раньше-то эти койки клеенками покрывали - чтобы, туда-сюда, кровью особо не пачкать..
А тут, смотрю, простынки крахмальные.. Прямо как обратно в пансион попал.

Ну, вносят меня, значит, плюхают на свободную койку. В дальних углах - еще двое вертухаев, с автоматами; эти, гляжу, уже не из наших эсэсовцев.. Хотя если по глазам и по челюстям смотреть - ровно те же самые; гвозди на этих челюстях прямить можно..
А на соседней койке - малец лежит и спит, под капельницей. Вылитый наш Внучек, только чуть постарше; и при нем фря в белом халате.

Ну что, думаю, вот мы с Умником и свиделись.. обстоятельства только - очень, чувствуется, невеселые.

А тут дверь из предбанника как раз открывается - и входит, конечно, майор Крамер, собственной персоной.
- Во! - говорю, - Здравия желаю, гражданин начальничек! Оч-чень я за вами, мистер, крепко соскучился.

Ну, майор только зубами скрипнул. "Шат", - говорит, - "ап, Ваня."
Заткни, то бишь, Ваня, фонтан красноречия свой, на минуточку. Еще пообщаемся, мол; потом; если захочешь.

Фря тем временем встала, руки по швам, и докладывает - что попутчики мои вообще не при делах, знать ничего не знают, а формой и легендой их снабдили Холдридж и Бичевски. Это она про Бучу и Профессора, значит. А Пращник, говорит, был с ними, причем Пращник и Бичевски переодеты в женское платье. У всех травмы, гематомы, видимых ранений нет. Из оружия - отмечено только легкое стрелковое.

Ну, насчет Пращника Давида - я, конечно, усмехнулся про себя. И насчет "только легкого стрелкового" - это у Бучи-то в руках - я бы тоже не сильно радовался..

А Крамер молча все выслушал, кивнул хмуро; "Окей", говорит, "лейтенант."
"Как Сократ отдохнет - отработайте их планы, процедуры и условные сигналы. А мы," - говорит, - "переходим к плану Б; действуйте по установке. Будет еще работа, так что стимуляцию удвойте."

Повернулся, и был таков.
Запоры клацнули, вентиляция давление выровняла - и чувствую, тронулись мы.
Поехали...


Ну что же, подождем, пока Умник проснется.
Хочу ему рассказать кое-что.


10. Анахайм

План был несложный.
Мы подходим к калитке. Мы - старуха и девочка. Зовем и спрашиваем, не здесь ли живет наша родственница.
Охранников четверо. Двое подходят к нам. Один к калитке, один страхует.

Буч в это время уже в доме; он устраивает пожар, пальбу, какой-нибудь еще бедлам... В общем, наводит шорох: ему уже надо отвлечь всего двоих.
Потом - эффектно появиться из дыма и пламени, с автоматом наперевес; шепнуть внуку буквально пару слов. Пять секунд хватит. Потом можно бежать.

А если что пойдет не так - ну, Буч просто возьмет и положит всех четверых. Что-что, а это он умеет.

Нормальный был план.

Только когда двое охранников лениво подошли к калитке, и спросили что за шум - один из них взял и резко ударил Давида по голове прикладом.
А второй наставил на меня пушку.
А из дома четверо вывели Буча, с поднятыми руками.
Он посмотрел на нас с Пращником, и вдруг с полушага прыгнул рыбкой в окно. Красиво; как-то слишком легко, в свои-то 70.
Только ребятки не оценили; а сразу начали стрелять. Нормально так стрелять, кучно.

А потом сразу с трех сторон подъехали фургоны.


11. Анахайм

Когда лежишь мордой в асфальт, голова плывет от удара прикладом, а в затылок целятся сразу несколько стволов; и ты при этом далеко уже не мальчик, и почему-то никто не бежит с криком "Дедушка, вот выпей скорей успокоительное!"... - в общем, в такой ситуации особо глазеть по сторонам не получается.

Но глазеть было и незачем.

В Буча успели всадили несколько пуль: скорее всего, убит.
Иван, наверняка, погиб еще раньше; дергая для нас сеть - и покупая время.
Мне самому - все равно, когда умирать; но шансы, что это случится прямо сейчас - где-то 3:1.
А детишек - будут и дальше учить убивать; в промышленных, так сказать, масштабах. А потом - вывезут.

В общем и целом - нормальная самурайская история. Пытались подняться вверх по водопаду, и умерли, пытаясь.
Хей-хо.

Хлопнула, дверь - вероятно, Давида загоняли в одну из машин.
Вспыхнуло какое-то суматошное движение; выстрелы, возгласы, топот ног, удар по железу.. еще удар.
Зашипел, закрываясь наглухо, замок.

А потом заорал Буч - слабым, но неожиданно торжественным голосом:
- Всем смирно! Передает Умник.

Наступила тишина.

- Для начала - привет вам от Пращника, сынки.

Земля дрогнула. В груди что-то завибрировало, подступило к горлу. Рефлекторно повернув голову, я увидел, что ребятки по-прежнему целятся мне в затылок; но смотрят уже не на меня, а в сторону грязно-белого фургона.

Рядом с фургоном - Крамер, с перекошенным лицом, целился из пистолета в голову Буча, который сидел, привалившись к заднему колесу, и блаженно улыбался. С дырками в обоих плечах, и с устало прикрытыми глазами.

- Теперь слушаем. Пращник сейчас _очень_ взволнован и рассержен, - продолжил Буч. - Он сыт, прекрасно выспался, и у него полный кулак алюминиевой крошки, эдак шестого калибра. Мы - в десяти милях от центра Лос-Анджелеса; в радиусе двадцати миль сейчас что-то около двенадцати миллионов человек, включая нашего дорогого любимого Президента.
Броня фургона - вашими пукалками не пробивается. А Пращнику - на все про все нужно максимум десять секунд.

- Теперь мораль: один сумасшедший русский Иван предлагает всем собравшимся здесь задницам - бросать свои железки на землю, и топать в фургон МобИнт номер 2. Он говорит, что будет тесновато, и очень, очень скучно. Поэтому Иван предлагает вам десять отличных способов развлечь друг друга. Жалко, Умник не понимает, о чем речь.. и толком не может передать, - вздохнул Буч, - но так уж и быть: всем желающим я на ушко разъясню, чего как.

- Да.. Умник добавляет, что если через три минуты они не видят на внешнем мониторе - хор-рошую кучу сваленного оружия, то дальше они как лосось. Ну.. это долго объяснять. В общем, идут до конца. Без дураков.

- Короче, сынки... слушай мою команду. Оружие и сбрую на землю! и марш-марш в кубикл.

* * *

Задраив дверь забитого спецназовцами бронированного кузова, мы минуты полторы обсуждаем с Бучем - а не сбросить ли фургон с обрыва, от греха подальше.

Пока выползший из другого фургона Иван не заявляет, что за ближайшие сутки-двое у этих вояк могут получиться отличные дети.

Тогда мы просто обнимаем его, и недолго стоим так, смеясь сквозь слезы.
А потом даем деру.



12. Берег

Мы сидим на берегу, и смотрим вдаль.
Трое стариков.
Трое детей.

Дождь перестал; теплые волны лениво накатываются, и моют нам ноги.

Жизнь - она действительно похожа на пустыню: серая, бессмысленная, бесконечная; заросшая всякой дрянью.

Но иногда случается дождь.
Славный дождь.
Замечательный дождь.


Буч, забинтованный и воодушевленный, вполголоса что-то там втирает.
Мы вполуха слушаем.

Слушаем, как преступно сидеть и молчать, пока чертовы ученые играют в свои чертовы игры: тайфуны, смерчи, метеориты, землетрясения... что дальше? Ждать, когда у них появится мальчик с именем Архимед? и, случайно раскапризничавшись, перевернет Землю? или столкнет с орбиты Луну?
Слушаем, как Буч планирует выйти на своего старого кореша - ныне целого Советника по нацбезопасности - и решить проблему объекта "Пансион" раз и навсегда.
Слушаем, как пора, черт возьми, объяснить им наконец: что ядерный арсенал, которым можно пятьдесят раз подряд уничтожить Землю - это и так, черт возьми, вполне достаточная куча оружия!...

Мы слушаем... и, в общем, не возражаем.

А я еще думаю, что Иван - снова нашел свой теплый океан; а Буч - вернулся, наконец, в свой любимый опасный мир.

А вот я - хоть Бог и не дал мне детей - кажется, нашел троих отличных внучат.
Стоит, черт побери, позаботиться об их будущем.


- Ну чего стоим-то, внучки? - вдруг вскидывается Иван. - Айда купаться!

- Купаться, - старательно повторяет Пращник, глядя на набегающую волну.

И улыбается.