Аннотация: чуть грустная детская сказка финал "Сказочной Грелки", 2006
Маленькая гусеница никак не хотела засыпать.
В норке было совсем неплохо, горел теплый огонек, мама битый час бубукала колыбельную - а Касе все не спалось.
- Мам, а когда у меня будут крылья? - спросила она, снова открыв глазки.
Мама аж застонала.
- Спи уже, гусён! Сколько можно... - и в пятидесятый, кажется, раз объяснила:
- Вырастешь, и будут тебе крылья. Только, чтобы вырасти, надо хорошо кушать и хорошо-хорошо спать. Вот закрывай глазки, и...
- А когда я вырасту?
- Когда поспишь. Закрывай глазки, и...
- А где я возьму крылья?
- Завтра! Все завтра, - жестом опытного заклинателя мама пресекла дальнейшие разговоры. - Закрывай глазки, засыпай, и завтра я все тебе расскажу.
- Хорошо, - согласилась Кася, и заснула.
* * *
Про крылья Кася вспомнила еще за завтраком. Но стоило ей открыть рот, как мама впихнула туда ложку салата. Ребенок ведь, чтобы вырасти, должен очень хорошо кушать... Кася мрачно пережевывала салат и росла.
- Пока-пока! - крикнул папа-жук, уходя на работу. Ему вечно надо было работать, "пока сезон".
- Пока, сезон! - обреченно сказала Кася. Кто такой сезон, и почему с ним надо прощаться, когда папа идет на работу, - ей представлялось смутно; но спросить не получалось, потому что уже на слове "сезон" мама впихивала вторую ложку салата. А когда удавалось расправиться и с ней, пора было надевать ботинки.
* * *
По дороге в садик, прожевав капустный леденец, который мама ухитрилась вставить под ботиночные разговоры, Кася все-таки спросила. Оказалось, что сейчас нужно еще хорошо сходить в садик, там хорошо покушать... знакомая шарманка!
- Не хочу расти, - отмела эти хитрости Кася. - Хочу крылья сейчас.
- Гусён... - вздохнула мама. - Сейчас никак не получится. Вот когда вырастешь - обязательно будут тебе крылья. Вот смотри, мама выросла, и... - откинув жесткое пальто, она покрасовалась, демонстрируя маленькие, нежно-розовые крылышки.
Кася подумала, что мама очень красивая; но надо было разведывать дальше.
- Мам, а я смогу летать?
Мама опять вздохнула, и слегка нахмурилась: - Сможешь, конечно. Только надо очень-очень захотеть.
- А почему тогда вы с папой не можете?
- Понимаешь, папа у нас... не по этой части, - мама поджала губы. - Зато он сильный, и очень нас любит... - отчего-то мама и сама теперь тянула за руку гораздо сильнее обычного. - А у мамы, понимаешь, такие специальные крылья, для красоты. Знаешь, мама, когда была маленькая, тоже хотела летать, как бабочка. А потом выросла, стала жужелицей, и... перехотела.
- Значит, я тоже перехочу, когда вырасту, - заранее огорчилась Кася.
- Почему?
- Ну, ты же мама, - с видом знатока разъяснила Кася. - Папа вот говорил, что "продолжает дело отца". Значит, и я продолжаю свою маму, то есть -
- Ну нет, гусён... - усмехнулась мама. - Это во взрослых, скучных книжках дети продолжают дела родителей... А в сказках дети всегда становятся, кем захотят. Просто надо очень сильно хотеть...
- Хорошо, - согласилась Кася, и тут они пришли.
* * *
В детском садике Кася подождала, пока воспитательницы-сороконожки рассадят детишек на зеленые листочки, и решила выяснить насчет крыльев у подружек.
Подруга Буся, чавкая жувачкой, похвалилась, что папа скоро купит ей любые крылья, какие только захочешь!
Подруга Муся - авторитетно заявила, что крылья - они не чтобы летать, а чтобы петь. У нее папа сверчок, он-то знает.
- Глупые какие, - обиделась Кася. - Не буду с вами кушать! - и решительно перелезла на другой листок.
Потом, украдкой поглядев, что делает тетя-воспитательница, перелезла на третий...
Спрыгнув за ограду, Кася заботливо сложила отгрызенный листок вчетверо, и спрятала в свой маленький ранец. Крылья-крыльями, но маму все-таки надо слушать; и кушать по дороге, а то еще не вырастешь.
Честно говоря, ей и так было неловко: удрала из садика, обманула маму, воспитательниц...
"Ничего", - утешила себя Кася. "Вот достану крылья - и мигом прилечу обратно!"
* * *
"Все-таки Буся не такая уж дура" - рассудила Кася. Можно же просто купить крылья! И как это она сама не догадалась... - маленькая гусеница, пыхтя, спешила на рынок, где они с мамой недавно покупали башмачки.
Продавец-слизняк смерил ее скучным взглядом; но увидев, как крепко Кася держится за свой туго набитый ранец, как настороженно стреляет взглядом по сторонам, - неожиданно расцвел и повеселел.
- Чего изволит юная барышня? Игрушки? Наряды? Ах, крылья? Пожалуйста, на любой вкус!.. - слизняк тараторил, не переставая, не давая Касе даже вставить слова. - Вот, крылья зеленого гнуса: пальчики оближешь! А вот - сброшенное муравьиное крыло! Свежайшее! Только что из-за речки!..
- Да нет же, - топнула ногой Кася, - я вовсе не хочу есть! Мне нужны другие крылья. Чтобы летать!
Слизняк вытаращил глаза... потом, воровато оглянувшись, вдруг зашептал на ухо: неужели же мамзель имеет в виду тот-самый-порошок -
- Да какой порошок! - совсем разозлилась Кася. - Мне целое крыло нужно! Даже два!
Продавец замялся, потом недоверчиво поглядел на ранец; осторожность победила:
- Да не хочу я ползать! - Кася испугалась, и даже немножко обиделась. - Я летать хочу!
- Ах, летать?!.. Сейчас ты у меня вылетишь!!..
По некоторым признакам Кася догадалась, что летать сейчас будет совсем невесело. Она отскочила подальше, закинула ранец за спину, и бросилась наутек.
"Свежее крыло: только что из-за речки..." - задумчиво повторила Кася, забежав далеко в траву.
* * *
Речка оказалась огромной. Кася поглядела на нее, и даже расстроилась. У нее ведь с собой ничего; и плавать она не умеет. Хотя - если бы даже и умела...
Кася открыла ранец, печально пожевала листок - и вдруг ее осенило! В три приема гусеница влезла на дерево, выбрала большой лист-лодочку, уселась верхом и принялась грызть.
Вжих! - листок оторвался и стремительно полетел вниз. У Каси захватило дух, речка перевернулась, блеснула, еще раз перевернулась...
Плюх! - Кася приземлилась, точнее, приводнилась в фонтане брызг; каким-то чудом удержалась на листе - но его вдруг понесло, закружило и поволокло куда-то вниз...
- Мама, - сказала Кася, и приготовилась пропадать...
* * *
- Ну? - сказал жук-плавунец. - И зачем тебе эти крылья?..
Кася все еще дрожала от холода и испуга, сидя на его широкой черной мокрой спине.
- Вот, было у тебя большое крыло, - жук махнул лапкой в сторону листа, который почти уже исчез в глубине водоворота. - И что? Что оно тебе дало?
Кася не нашлась, что ответить.
- То ли дело ласты! - гордо заключил жук, отталкиваясь ногами. - А крылья... крылья только мешают.
* * *
На той стороне реки жила букашка. Маленькая, еще меньше Каси.
- Ой, привет, - сказала букашка. - А ты чего?
- Я ничего, - логично ответила Кася. - Я вот. А ты знаешь, где у вас тут крылья?
- Ой, - нахмурилась букашка. - Крылья - это страшно!
- А чего? - не поняла Кася.
- Ну фрр! - объяснила та. - Прилетит и клюнет! И все!
Кася поежилась, а букашка, подумав, добавила: - Или вот еще саранча... Ужас. Летит! Летит! А я сижу, и деревья умерли все...
- Пока! - крикнула ей вслед букашка. - Ты не бойся!
- Пока, - грустно отвечала Кася. И тихо добавила про себя: "Сезон".
* * *
Раздвинув сочные стебли травы, Кася чуть не наступила на кого-то еще - маленького и чернявого.
- Ой! А ты муравей? - спросила Кася. - Ух ты! А у тебя есть муравьиное крыло?..
Муравьишка заерзал, надулся и взбежал вверх по стволу дерева, пытаясь казаться большим и взрослым - на земле-то он был Касе чуть выше пояса.
- Какое крыло, я тут пастух! - заважничал он. - Смотри!
Кася посмотрела вверх, и удивилась: весь широкий березовый склон был усажен зелеными муравьиными коровками.
- Здорово, - призналась гусеница, забираясь повыше, чтобы все разглядеть. - А как тебя зовут?
- Вока, - муравьишка смутился, и сразу перестал важничать.
- А я Кася, - сказала гусеница, тоже отчего-то потупившись. - Вока, скажи... а все-таки, про муравьиное крыло - это враки, да?
- Да нет, - смутился муравей. - Крылья есть; но только у госпожи-матери. Вообще-то, крылья - это плохая примета. К дальней дороге... - Вока замялся, - и вообще...
Кася вздохнула: - Ну вот, и ты туда же...
"Крылья - это страшно", - передразнила она. - "Крылья мешают! Крылья - плохая примета..." - маленькая гусеница села на траву, и наладилась заплакать.
- Ой! Кася, не надо! - заволновался муравей. - Что ты! Погоди! - Вока заметался, отчаянно стараясь что-то придумать...
- А стрекоза! - вспомнив, Вока даже подскочил от радости. - Летом мы строили дом, и я видел стрекозу. Вот с такими крыльями! Знаешь, как она танцевала!..
- Танцевала? - Кася шмыгнула носом. - Как?
Муравьишка изобразил; Кася чуть не покатилась со смеху.
- А где она теперь?
- Не знаю, - признался муравей. - Мы же, это, строили дом, конопатили... потом зима. Некогда было. Я ее и не видел боль-
Вока осекся на полуслове. Кася вздрогнула и посмотрела по сторонам. Чуть выше на березе стоял огромный черный муравей, и глядел прямо на нее. Усики шевелились, а черные глаза непроницаемо блестели.
- Да! И пчелы же еще! - шепотом затараторил ей Вока. - Ты беги! Вон туда беги, - и, отвернувшись, муравьишка внезапно заорал в голос: - Рыжий! Там! Рыжие муравьи!..
Черный муравей-солдат завертел головой. Вока бросился к нему, отчаянно замахал руками, показывая куда-то вверх по березе. Черный, напружинив грудь, неторопливо, угрожающе побежал по стволу прочь; на прощание он обернулся и нехорошо посмотрел на Касю, будто приклеивая ее взглядом к месту.
На ослабевших ногах, отчего-то жутко труся, гусеница бочком, бочком прыгнула с дерева в высокую траву.
* * *
Кася упала на большой зеленый лист, и аж закричала от неожиданности: из соседнего цветка, громко жужжа, выскочил кто-то большой и желтый.
- Ф-фу, напугала, малахольная, - буркнула пчела, и плюхнула бидон с нектаром на лист. - Ну? Чего уставилась-то?..
- У вас крылья... - прошептала Кася. - Ой. А можно посмотреть, как вы танцуете?
Пчела удивленно посмотрела на свои прозрачные крылья, почесала одно о другое, и фыркнула.
- Танцевать? Да бог с тобой, милка! Крылья - это ж для работы! Туда полети, здесь собери, там перегони... Соты построй, улей прибери, подмети, трутней обиходь, деток вынянчи... А по весне опять - ремонт сделай, улей расчисти, да вылетай... тут присесть-то некогда, какие там танцы!
- Ой! - встрепенулась тетка пчела. - И правда! Чего это я тут с тобой болтаю-то! Сезон! Лететь же надо!.. Скорей!..
Чуть не расплескав свой бидон, пчела натужно взмыла вверх, и с жужжанием понеслась куда-то прочь.
* * *
Кася очень устала. С самого утра она бродила по лесу, а подходящих крыльев - так и не нашла. Сейчас день клонился к вечеру, и Кася грустно плелась куда глаза глядят.
Когда за очередным поворотом послышался чей-то пронзительный писк - гусеница даже не удивилась.
А вот комариха - худая, бледная, с длиннющим хоботом и толстым черным брюшком - чуть не рухнула на землю от неожиданности.
- Ой! - вскрикнула она. - Чур меня, чур... Это еще кто?
- Кася, - равнодушно представилась гусеница. - А вы кто? Ваши крылья - для работы? Или они - плохая примета?..
- Гы-гы, - осклабилась комариха. - Мои крылья - нормальная примета. Они для еды! Пить кровь! Кровь пить!
Кася вздрогнула, от волнения быстро приходя в себя.
- Вы маньяк? - спросила она, с некоторой опаской.
- Гы-ы... - залыбилась комариха. - Какой я тебе маньяк, деревенщщина! Я - кормящщая мать! У меня льготы! А кровь мне - для деточек. Кроввь! Питть! Тррубы горрят!..
Зазубренный хобот беспокойно заерзал вперед-назад, и Кася отшатнулась:
- Такие прекрасные крылья - чтобы разбойничать? Пить чужую кровь?..
- Кров-вь! - заволновалась комариха, потихоньку разгоняя зудящие крылья. - Питтттть!! - завизжала она, резко взмывая с места...
Кася села, свернулась калачиком, и бессильно уронила голову. Ее мутило.
- Нет! - содрогнулась она всем телом. - Не хочу таких крыльев!..
И чей-то старый, надтреснутый голос проскрипел над ухом:
- Пра-авильно, милочка! Не на-адо никаких крыльев!
* * *
Это была ужасно старая Гусеница. С ее мерно работающих челюстей капала слюна; а в лапках старуха сжимала половину прелого, пожухлого листа.
"Странно", - подумала Кася, - "сейчас ведь лето? Вся листва вокруг свежая, зеленая.."
- На-а-ка вот, покушай, милочка, - как по заказу проскрипела карга, протягивая Касе желтую, завядшую горбушку.
Из вежливости Кася откусила немножко, и сделала вид, что ей ужасно вкусно.
Бабка покивала, и вкрадчиво продолжила:
- Крыльев не надо... Не бывает, крыльев-то!
- Как это не бывает? - удивилась Кася. - Когда я вырасту, у меня обязательно будут крылья! Я буду летать!
Старая гусеница поджала сморщенные губы, и вдруг хрипло рассмеялась.
- Летать... Это выдумка. Никаких крыльев нет! Просто вырастаешь, старишься, и умираешь. Гусеницей.
Кася в ужасе отшатнулась: - Как же так?! Но ведь... ведь пчелы! И... и муравьиное крыло! И даже, вон, комариха...
- Пче-елы... - усмехнулась старая гусеница. - Да ты посмотри на себя-то, милочка! - из-под своей черной хламиды старуха выхватила маленькое потускневшее зеркало. - Посмотри! Какая пчела, какая, к грачам, комариха? Гусеницей родилась, гусеницей и помрешь! Знай себе жуй! Жуй, пока жива.
Кася, не в силах отвести глаз, уставилась в мутное зеркало.
Чуть не плача, Кася закричала: - А как же мама? Папа? Они же говорили! Они обещали...
- Ну, конечно, - издевательски проворчала старуха. - Родители-то дитю своему напоют. Всякого напоют. Золотые горы наобещают...
- А муравей! Он говорил... - уцепилась за соломинку Кася, - он говорил, стрекоза! Она танцевала! Я еще могу стать стрекозой!...
- Ой, держите меня семеро! - карга показательно зашлась гадким, надтреснутым смехом. - Нашла кого слушать. Да эти муравьи - вообще ужас! Это ж наплетут с три короба, затащат к себе в логово - да там и сожрут!
Кася в ужасе обхватила голову лапками: ВОТ почему он так на меня смотрел! Он же все врал!.. Наврал!
НИКОГДА! - отчетливо сказало ей старое зеркало. - НИКАКИХ КРЫЛЬЕВ НЕТ.
- Попомни! Попомни мои слова!.. - кричала ей вслед старуха.
А Кася плакала, и бежала, бежала со всех ног; прочь, не глядя, не разбирая дороги. И в ушах эхом отдавалось: нет... никаких крыльев нет... умираешь... гусеница...
Потом силы кончились, Кася упала - и немного пришла в себя.
Оказалось, что она лежит на мягкой земле, посреди небольшой полянки. Закатное солнце отбрасывало длинные теплые тени; пахло чем-то свежим и душистым.
Кася подняла взгляд выше - и застыла, ошеломленная.
* * *
Она танцевала в лучах закатного солнца.
Яркая, хрупкая, ослепительно прекрасная. Переливающаяся всеми цветами радуги. Грациозная и воздушная; восхитительная; неподражаемая...
Боже мой, как она танцевала!
Заметив восторженную зрительницу, танцовщица вдруг совершила каскад сумасшедших пируэтов (от которых у Каси просто захватило дух) и села: легко, как пушинка, прямо на соседний цветок.
- Ах, - кокетливо произнесла красотка, - вам нравится, как я танцую?
- Вы... - Кася едва могла говорить. - Вы такая прекрасная!... - и вдруг маленькая гусеница заревела навзрыд: - Я никогда... никогда так не смогу-у...
- Ах! - улыбнулась прелестница. - Ах, ну что вы, право! Что вы, деточка! Мне кажется, я и сама была в точности как вы. Хотя... я так плохо помню, все это было так давно..
- Вы? - от изумления Кася даже перестала плакать. - ВЫ - были как Я?..
- Ну конечно, глупыш, - усмехнулась танцовщица. - Я же бабочка. И тоже была, как и ты, гусеницей.
- Хотя... - бабочка задумалась. - Сейчас мне кажется, я всю жизнь только и делаю, что танцую! Всю жизнь, с самого утра...
- Ах! - она выгнула спинку, легко вспорхнула -
И все произошло слишком быстро.
Жуткий рев! серые тени, закрывшие солнце! дикий ветер, вихрь, ураган и потусторонний свист! - Кася застыла, зажмурив от ужаса глаза, всем телом прижавшись к цветочному стеблю, слушая, впитывая - чудовищный, леденящий душу вопль:
"Чиррр! Чиррр! ЧИРИК!..."
А когда Кася открыла глаза, в небе над полянкой не было никого. Только падала, кружась, маленькая цветная чешуйка.
Кася подобрала чешуйку, поднесла к глазам - и одеревенела: кажется, понимая, что это такое.
Вихрь, и гул, и свист налетели снова - а маленькая гусеница так и стояла, уставившись на крошечный обломок прекрасного чужого крыла.
Прежде чем лишиться чувств и грохнуться оземь, Кася еще успела подумать, что на этот раз гул, вроде, какой-то другой?
* * *
Ее разбудил резкий, ужасный запах. Толстая моль с красными крестами на крыльях тыкала Касе под нос какую-то гадость. Кася чихнула и подняла голову.
С густым, низким гулом на полянку продолжали приземляться мощные полицейские шмели. На одном из них верхом сидели мама и папа, на других - какие-то жуки, букашки; кто-то помахал ей лапкой, и Кася с удивлением узнала муравьишку Воку.
Впрочем, все это быстро скрылось из виду: Кася так обрадовалась, увидав маму с папой, что даже немножко заплакала. А мама подбежала и, тоже чуть-чуть всхлипывая, взяла Касю на руки.
Пока все летели домой, папа отчего-то без умолку говорил - да так громко, так непонятно, все рассыпаясь в каких-то заковыристых благодарностях. Главный шмель прямо раздувался от гордости, отвечая - "что вы, что вы, мы всего лишь выполняли свой долг..."
Но папа все говорил, говорил - так много слов, таких длинных и незнакомых...
А мама молчала; только баюкала Касю, и гладила по голове; и немножко плакала в сторону, чтобы Кася не видела; а она, конечно, все видела, но притворялась, что не видит.
* * *
Потом стало темно; снова была норка, и теплый огонек... и мама, наконец, набаюкалась, и уложила Касю в кроватку. Укрыла ее, подоткнула одеяло, и стала тихо гладить по голове.
Кася украдкой потрогала радужную чешуйку, спрятанную под подушкой, и сказала:
- Мам, знаешь, я никогда больше не буду убегать.
Мама промолчала, но ее глаза странно заблестели в темноте.
- А я столько всего видела... - Кася потянулась и сладко зевнула. - Мам, мне столько всего надо подумать...