Харьков чудесный некогда город, стоял молча, будто замер в момент, когда часы остановили свой ход и время как будто вырвалось из своего привычного ритма. Улицы, покрытые пылью и обрушившиеся от запустения, тянулись вдоль серых и безжизненных зданий, и в их тени было легко забыть, что когда-то этот город был полон смеха, гомона, спешащих людей и ярких реклам, которые, казалось, светились прямо в воздухе.

Здесь, среди пустых площадей и разрушенных витрин, не было звуков. Ни шагов, ни криков, ни разговоров. Все стихло, словно что-то невидимое вложило в землю огромную тишину, не позволяя даже ветру пройти по этим пустым просторам. Но эта тишина не была мертвой, но было в ней что-то манящее, что-то полное воспоминаний.

Дома, оставшиеся от былой жизни, как старые книги, из которых вырвали страницы. Они стояли в изломанном величии, их окна тянулись в пустоту, как глаза, давно забывшие, что смотрели на что-то живое. Стены домов всё ещё хранили тёплые оттенки того, что когда-то было цветом жизни. Непокорённые временем, эти фасады, покрытые трещинами и мхом, были как части старой истории, которая не хотела уходить, несмотря на свою утрату.

На каждом шагу была видна неуверенность, как если бы город сам не знал, как он оказался здесь, с этим чудесным разорением. Мостовые, которые когда-то встречали тысячи ног, теперь покрыты не только пылью, но и зеленью, которая растёт здесь, не видя конца. Старые уличные фонари, которые, вероятно, когда-то служили надёжным светом в ночи, теперь, словно не знающие, для чего были созданы, скучно стояли и отбрасывая тихие, полупрозрачные тени.

Но несмотря на всё это, город всё ещё хранил память о том, что когда-то было. По ту сторону этих заброшенных улиц было что-то почти осязаемое. Это были не просто здания, не просто железо и камень. Это был живой город, но в памяти, в забытых моментах, скрытых в его уголках.

Один из домов на углу ещё сохранил часть обоев, где невидимая рука когда-то начертала линии, которые, как будто бессознательно, создавали картины. Линии, которые не ведали законов геометрии и становились другими, чуть кривыми, как сами жизни людей, которые когда-то жили здесь. И это было что-то трогательное, что-то невидимо дорогое.

В одном из старых, уже разрушенных магазинов на полках лежали книги, их страницы пожелтели, и если прислушаться, можно было бы услышать, как они шуршат под дыханием времени. Каждая страница была как маленькая жизнь, как мгновение из прошлого, вырванное, но не забытое. Неизвестно, сколько раз здесь останавливали свой взгляд прохожие, сколько раз они читали эти страницы и думали, что будущее будет таким же ярким, как эти слова.

И тем не менее, не было ощущения угрюмости. Это была тишина, в которой дышали мечты. Ветер, странно прошуршавший среди пустых окон и дверей, приносил запах не тленности, а просто безвременья. Он напоминал о том, что когда-то здесь кто-то читал стихи на рассвете, кто-то провожал любимых на работу, кто-то смеялся и строил планы. И хотя все эти люди давно ушли, память об этом месте продолжала жить в каждом листке, в каждой щели в стенах.

Город мог бы стать местом для размышлений, для медитации, о том, как всё заканчивается, но как ничто не уходит полностью. Здесь было всё, что нужно было для того, чтобы чувствовать себя живым не в настоящем, но в воспоминаниях. Все эти пустые здания, разрушенные мостовые и заплесневелые книги стали символами времени, который не существует. Это был не просто заброшенный город. Это было место, ставшее вечным, замкнутым в себе, наполненный мягким светом уходящего солнца, оставшегося навсегда в тени его собственных историй.

Забытые звезды теперь сияли не так ярко, как когда-то, но они продолжали светить. Над городом, который когда-то был полон шумных голосов и смеха, лежало предрассветное небо, такое странное и грустное, что, казалось, каждое облако и каждый луч света пытались донести тёплые воспоминания, чтобы они не исчезли. Мечты о будущем растворялись в этой тишине, в этой пустоте, и город стал тем местом, где не было нужды в словах.

Города не умирают, а становятся частью чего-то большего. И даже если в нём не было людей, он продолжал существовать, как буква в книге, как нота в мелодии тихо, сдержанно, но навсегда.

В действительности же настоящее сердце Харькова уже давно не билось на его улицах. Оно ушло под землю, туда, где продолжалась жизнь...

Ворота Холодногорской станции медленно, со скрипом начали открываться. Электроприводы были отключены, для экономии электроэнергии, которой и так было не всегда достаточно. В ручном режиме крутили дверное колесо двое часовых, стоявших на восточном посту. Из ворот потянуло холодом и сыростью. Ребята сидящие на электродрезине поёжились. Леонтич натянул шапку на брови, достал старый, довоенный, затёртый портсигар, открыл его и взял самодельную сигарету в зубы. Он был старшим на дрезине. В это холодное зимнее утро они выезжали на ежедневные работы на станциях Цитадели. Цитадель - это так называемые объединенные станции зелёной ветки Харьковского, некогда, метрополитена. Цитадель - заветная мечта многих жителей метро. На этих станциях люди жили хорошо, если можно такую жизнь назвать хорошей. Еда в достатке, вода в достатке, электричества вдоволь. Но стать гражданином Цитадели мог не каждый. Многие бывшие учёные, да и просто всякого рода интеллектуалы нашли себе укрытие там. Цитадель собирала все возможные знания старого мира по кусочкам это была их основная, изначальная цель. Сначала это были просто книги, в большом количестве, позже техническая документация, потом начался ход учёных мужей со всего метро на зеленую ветку. Большое количество жителей метро, которые хоть немного были образованные, конечно я имею в виду людей науки, бросали всё и шли работать на зеленую ветку. Так было почти с самого начала жизни в метро. Остальные же станции и новые союзы, ориентировались больше на ежедневном выживании. Многие проекты, благодаря знаниям, сплоченности и чувству долга перед остатками человечества, зелёные смогли внедрить в повседневную жизнь, такие как станция-теплица, вода из воздуха колонны сборники влаги с последующей фильтрацией, электричество из ветряков и не только, но какие-то проекты откладывали до лучших времён. Хотя на лучшие времена, живя под землёй, без солнечного света, без хорошего питания, качественных условий жизни, рассчитывать не приходится. Но тем не менее эта маленькая искорка жизни, которая всё ещё теплилась в туннелях, перегонах и станциях некогда Харьковского метрополитена, хотела жить. Многие люди даже строили планы на дальнейшую жизнь, так же проживали свои жизни, так же создавали проблемы и героически их решали так же ссорились между собой, так же предавали и так же спасали друг друга. Наверное, где-до глубоко в мыслях, они представляли, что все эти ужасы вскоре закончатся, что нужно ещё немного подождать и начнется золотое время Людей. Не тех людей, которые уничтожили старый мир, не тех людей, которые истребляли всех вокруг себя, а Людей, которые восстанут из пепла старого мира и начнут создание Нового прекраснейшего из когда-либо существовавших миров. Хотя как они это смогут сделать, если с окончания Большой войны ничего не поменялось в них самих? Это ведь те же люди, которые сами же и загнали себя под землю, изуродовав поверхность своими бомбами, ракетами и другими не менее ужасными вещами. Людей, которые залили планету собственной кровью. И все ради чего? Какие важнейшие цели были достигнуты? Какие проблемы разрешились? Кто победитель? На эти вопросы никто не знал ответов. Мертвая, лежащая в руинах планета, вот результаты жизнедеятельности человека разумного, если можно его так назвать.

Леонтич знал каково было жить до Большой войны. Он помнил прекрасную довоенную жизнь, полную маленьких проблем, маленьких приятных моментов, наполненная смыслом, полна миллионами ежесекундных предложений, готовых ворваться в твою жизнь, только дай им случиться. Можно было всё бросить и улететь на пару недель в теплые страны, много информации в открытом доступе, весь мир в телефоне, театры, кино, рестораны всё это было в памяти Леонтича так свежо, так рядом и в то же время далеко. Часто, пока дрезина катилась по туннелям до ворот Цитадели, ребята, которые были рождены уже здесь, под землёй, в туннелях и станциях метро, просили его рассказать о довоенной жизни. И он не скупился на рассказы.

Когда ворота были наконец то открыты полностью, Леонтич, отдал с издёвкой честь часовым на воротах и нажал кнопку "вперёд" на блоке управления дрезиной. Она медленно покатилась по рельсам некогда обычного метрополитена, а теперь возможно последнего пристанища человеческой жизни.

- Нэхай щастыть! - крикнул вслед один из часовых и тут же принялся закрывать тяжеленные металлические ворота станции "Холодная гора".

Дрезина медленно катилась по туннелю рассекая чернильную темноту светом одной фронтальной фары. Леонтич достал самодельную зажигалку и подкурил свою самокрутку.

Парень сидящий рядом, его звали Андрей, скривился от запаха сигареты и сказал:

- Дядь Лёнь, здесь и так воняет гнилью и сыростью, а ещё ты добавил табачной вони. И так дышать нечем. он замахал рукой перед своим носом, отгоняя табачный дым.

- Ты, Андрюша, не путай вонь и аромат. У табака аромат, а в туннеле вонь, я согласен. - он улыбнулся.

- Что табак, что туннель... Эх, ладно кури на здоровье... Как думаешь куда определят новеньких? - он кивнул головой в сторону двух других ребят. Это их первый рабочий день.

- А понятия не имею. Может копать поставят. Не знаю - он затянулся сигаретой.

- А что они копают то? - спросил один из молодых людей.

- Хороший вопрос. Но ответа на него никто из наемных работников не знает. - он почесал нос и продолжил, - Думаю, что даже те, кто там живёт, тоже не знают зачем руководство Цитадели это всё затеяло. Наша задача отработать день, получить оплату и вернуться к нам на станцию.

- А чем они будут платить? - спросил молодой

- Обычно платят патронами, или валютой цитадели. - начал Андрей - Один раз меня распределили на дальнюю - "Победу", так там у них что-то вроде выращивания растений. Так вот, тогда дали оплату едой. Тоже неплохо. Грибы там, лук зелёный, свинины кусок и какую-то траву.

- Это называется теплицы, ну, где растения выращивают. - сказал Леонтич. Классно они это придумали. Целую станцию под растения выделили. Он поднял палец вверх.

- Наверное. - сказал Андрей.

- У них по теплицам Химик главный, светило науки был до войны. Вообще то он биолог, но в химии тоже очень силён. - Глядя вперёд, во тьму, сказал Леонтич. - Великий Кормчий, ё-мае.

Свет фары проявил во тьме распахнутые ворота станции "Южный вокзал". Леонтич немного напрягся и полез во внутренний карман за пистолетом. Все, кто ездит на работу в Цитадель, обязаны брать с собой пистолеты и по две обоймы на человека такой приказ руководства. Он взвёл курок.

- Подъезжаем... - тихо сказал он. - Будьте на чеку. - Все остальные тоже достали пистолеты и взвели курки.

Перед воротами на станцию были видны надписи, частично под плесенью, частично под черными разводами засохшей крови, но всё ещё читаемые: "Триумвират", "Москалёвка", "анархия" и т. д. Леонтич снизил скорость дрезины и включил боковой фонарь, осветив платформу станции. Они медленно въехали на станцию "Южный вокзал". Над их головами висели скелеты, некогда повешенных защитников этой станции. Они здесь висят давно, стуча своими костьми в кромешной тьме. И некому их снять и похоронить по-человечески. Двое молодых вздрогнули и вжали головы в плечи. Их глазам это зрелище предстало впервые. До этого дня они не покидали территории станций Конфедерации.

Следы от пуль были везде, всё было изрешечено ними. Жуткий беспорядок царил на станции, все комнатки и палатки раскурочены, сломаны и безвозвратно испорчены. Всякий хлам валялся вперемешку с отстреленными гильзами, и человеческими останками, лежавшие в разных позах на каждом углу. Запах старости, тлена, могильной сырости и обречённости витал здесь. Жуткое зрелище.

- Полюбуйтесь, - сказал тихо Леонтич это сделали люди! Люди, выжившие после Большой войны! Буквально через несколько лет, после того как были загнаны под землю войной! Жуткое напоминание о том, насколько человек может быть жестоким по отношению к себе подобным. Даже в нашем случае, когда осталось живых людей то ничего.

- Говорят здесь жили около тысячи человек. - сказал Андрей.

- Тысяча? Кто тебе такое сказал? Да не, много народу было да, но не тысяча, человек пятьсот, вполне возможно. В любом случае немало. - ответил Леонтич. Это была наша крайняя станция. Я часто здесь бывал. Тут была классная барахолка...

- Что такое барахолка? - спросил один из молодых.

- О, барахолка это такой рынок, базар, где можно купить всякие старые вещи, поторговаться - он помолчал, а потом добавил - Теперь это один большой склеп... Жаль... Людей жаль.

- Только не понимаю почему с нашей станции, с "Залютино, с "Песочино" не пришла помощь? - спросил Андрей.

- Помощь пришла, но поздно. Промедление было из-за бюрократических проволочек нашего руководства. Сначала не могли согласовать кто поедет, потом с каким вооружением, потом еще что-то. В итоге мы потеряли станцию, и почти всех живущих на ней.

Они медленно выехали из станции-склепа через ржавые, покорёженные восточные ворота. Проехав метров двести, Леонтич грустно добавил: - Но мне кажется, что кое-кто из руководителей был заодно с нападавшими. Поэтому помощь пришла не вовремя. Поэтому погибли люди. Поэтому мы потеряли эту станцию.

- А почему ее не заселили опять? спросил один из молодых.

- Никто не хотел здесь селиться, после той резни люди боялись сначала, а потом и вовсе перестали про это думать. Все хотели забыть эту, эту - Леонтич осекся. Потом начали придумывать какие-то байки про станцию, нагонять жути, то призраки, то голоса, то ещё чёрт знает что.

- Ты кого-то конкретно подозреваешь? - спросил Андрей. - Или так, догадки?

- Догадки, конечно, догадки ... Мои предположения... - задумчиво сказал Леонтич. Дальше ехали молча до станции " Центральный рынок". Уже на подъезде к "Центральному рынку, метров за пятьсот, начала поблёскивать вода, отражая свет фары. Станция была частично затоплена, из-за близкого расположения к реке Лопань. От чёрной воды исходила необъяснимая, первобытная жуть. Было в этой мёртвой жиже нечто чуждое миру людей, нечто, что не должно было находиться в этих заброшенных туннелях.

Леонтич опять включил боковой фонарь и снизил скорость. Они медленно, рассекая чернильную воду, въехали на станцию. Луч фонаря осветил мраморные плиты на своде станции. Некоторые центральные колонны были повалены, кругом проросли мох и черная речная трава, на стенах кругом виднелись колонии речных ракушек. Кругом были следы давнего запустения. Эта станция никогда не была густонаселённой. Даже в лучшие времена она оставалась полупустой, служа лишь перевалочным пунктом между более важными и оживлёнными местами. Здесь почти не было торговцев, лишь пара киосков с остатками консервов и редких товаров, медленно покрывающихся ржавчиной. Люди заходили сюда только по необходимости, не задерживаясь дольше, чем требовалось.

Со временем станция стала напоминать огромную сырую пещеру, в которой царит полутень. Вода проникла в её дальние туннели, затопив некоторые участки платформы. В мелких лужах отражались неясные блики, словно давний свет пытался удержаться в этом забытом месте, но с каждым днём угасал. Тонкий слой плесени покрывал стены, а из-под потрескавшейся плитки сочилась медленно капающая влага, наполняя воздух запахом гниения.

Звуки здесь всегда были странными. Иногда в глубине туннеля слышался мерный, слабый всплеск, будто бы что-то большое и тяжёлое осторожно двигалось по воде. Другие звуки напоминали далёкое эхо шагов, но они были слишком ровными, слишком размеренными, словно принадлежали не человеку.

Редкие путешественники, пробиравшиеся через "Центральный рынок", старались идти, или ехать быстро, не оглядываясь на чернеющие проёмы заброшенных лавок. Некоторые утверждали, что видели движение в отражениях луж, что за их спинами скользили фигуры, исчезавшие, стоило лишь повернуть голову. Другие говорили о чувстве чужого присутствия не угрожающего, но пристального, словно станция сама наблюдала за ними.

Здесь не жили. Здесь проходили. И если кто-то всё же оставался, его тени растворялись в гулком мраке, оставляя лишь ощущение недосказанности и безмолвной пустоты.

Луч медленно скользил по противоположной стороне свода станции. Как вдруг невообразимое мелькнуло в луче света. Женщина! Её было видно только по пояс, нижнюю часть скрывали поваленные части колонн. Она лежала на одном из обломков. Её белоснежная кожа бы испещрена черно-синими венами. Черные слипшиеся волосы лежали вокруг ее головы в хаотичном порядке. Леонтич остановил дрезину и достал пистолет. Трое остальных последовало его примеру. Они затаили дыхание. Женщина не двигалась.

- Она вроде как спит. - прошептал Леонтич и встал во весь рост. Андрей медленно поднялся тоже. Наклонившись к уху Леонтича, он тихо сказал: - Что она тут делает? Да и вообще кто она?

Голова ее немного шевельнулась. Мурашки побежали по телам четырех мужчин. Голова резко поднялась. Её черные глаза без белков испугали их ещё больше. Она медленно открыла рот, обнажив острые длинные зубы.

- Матерь божья! - просипел один из молодых. Он встал, уронив пистолет на пол дрезины и шагнул на платформу в сторону этой ужасного нечто. Вот ответы, вот она исти... я иду... к тебе... рам... рам ... ам... эээ....

- Очнись! Что ты делаешь?! Вернись в дрезину. - прошипел Леонтич. Его тело перестало его слушаться. Он пытался выстрелить в нее, но по непонятным причинам не мог поднять даже руку. Голову сковала боль. Он повалился на кресло в дрезине. Второй парень последовал за первым. Он шагнул на платформу. Теперь они вдвоём, безвольно, как зачарованные двигались к ней, бормоча что-то себе под нос. Она раскрыла пасть ещё сильнее. Зубы в несколько рядов украшали ее зев. Из-за обломков показалась клешня. Она медленно протянулась в сторону молодых людей. Первого она схватила за плечо, рывком подтянула его тело к себе и впилась своими зубами ему в шею. Фонтан крови брызнул между ее клыков. Леонтич сквозь безумную боль в голове наблюдал за происходящим. Жуткий страх сковал его сознание. Он не мог шевелиться не только от страха, но и какая-то невидимая сила удерживала его в таком положении. Мыслительные процессы, такое впечатление, перестали работать. Он полусидел в дрезине, глядя на кровавый пир этой твари, в руке держа заряженный пистолет и не имел возможности выстрелить из него.

Закончив с первым, тварь принялась за второго. Но она его не ела, а лишь прокусив ему шею, от чего он естественно скончался на месте, подтянула к себе поближе. Как запас на потом. Настала очередь Андрея. Он стоял, покачиваясь и что-то бормоча себе под нос. Как вдруг он улыбнулся и медленно пошёл к ней.

- Нееет ... стой ... ааа... голова.... - Леонтич пытался остановить Андрея, но тот шел, не обращая внимания на него. Из-за колонн появилось длинное щупальце и потянулось навстречу Андрею. Капли пота градом катились по лицу Леонтича. Он пытался бороться с тварью в своей голове. Она контролирует его ум, его тело, его страхи и боль. Он понял это где-то на окраинах своего сознания. Щупальце обплело тело Андрея и сдавило его. Кровь тонкой струйкой пошла из его носа. Морда твари была в метре от его улыбающегося лица.

- рам... раммм.... иду... - бессвязно сипел Андрей.

На западных воротах станции "Площадь конституции" стоял часовой. В туннеле было сыро и прохладно, сильный запах застоявшейся воды и плесени витал здесь. Местами капала вода, где-то недалеко пищали крысы. Часовой переминался с ноги на ногу. Он повесил автомат на плечо, достал из рюкзака небольшой, погнутый местами термос, открыл его и налил немного содержимого в крышку термоса. Глотнув, он почувствовал, как тепло разливается внутри его тела. Поднося кружечку для второго глотка, его взгляд невольно упал вглубь тоннеля. Ему на секунду показалось что какая-то тень, темнее окружающей тьмы, медленно двигается в его сторону. Он присмотрелся, -Человек? - спросил он сам себя. Он быстро положил чашку с термосом на пол и вскинул автомат.

- Стой! Кто идёт? - крикнул он. Ответа не последовало. - Стой! Стрелять буду! - тень продолжала движение в сторону часового. Часовой дал очередь. Тень продолжила движение. Тогда он дал ещё одну очередь - без изменений, тень шла на него. Он включил прожектор - тень оказалась была не одна. Их было несколько. И все они неспешно шли на него. Мороз пробежал по его спине и телу. Сердце участило стук. Белый от страха, часовой нажал на кнопку рядом с ним - сработала сигнализация. В караульном помещении дежурная группа, схватив автоматы побежала к западным воротам. Жители станции, увидевшие бегущий вооруженный отряд, сильно перепугались. Ведь на станциях Лимба давно царит относительные мир и спокойствие. Да, иногда бывают рейды - зачистки мутантов всякого рода, крыс, бескудов, или еще кого-нибудь. Их прозвали бескудо давно, когда они только впервые появились в туннелях метро. Кто-то говорил, что это с древнеславянского языка означает вампир, или что-то похожее, кровопийца в общем. Но в целом, последние годы было всё спокойно и мирно. Союзы и отдельные станции жили в относительном согласии между собой. Основные споры и конфликты как правило случались из-за повседневных причин: чистая вода, еда, медикаменты, место под солнцем.

Сзади часового послышался звук открывающейся металлической двери. Ворота были сделаны таким образом, что закрывали весь туннель от пола до верха. А место часового было как бы на приделанной к воротам маленькой платформе, с прожектором, мешками с песком, кнопками сигнализации, открывания ворот и военно-полевым телефоном ТА-57. Лет восемь назад сталкеры, которые выходят на поверхность, по тем, или иным причинам, нашли маленькую военную не разграбленную часть связи. На складах которой оказалось большое количество старых советских раций, антенн, кабелей и всякой другой техники связистов, в том числе и телефоны ТА-57 в большом количестве. Со временем всё это добро перекочевало в метрополитен. Старое, но тем не менее рабочее. Так что со связью метро, по крайней мере в большей его части, особых проблем не было.

Дверь открылась и на пороге стояла дежурная смена. Начальник караула глянув на бледного часового спросил:

- Что случилось!? - отталкивая часового в сторону он сделал пару шагов по платформе. Его глаза округлились. - Что за?.. Бойцы, приготовиться к бою!

- Да я пробовал, - пролепетал часовой - бесполезно. Им наши пули до одного места. Я, я не знаю что это...

Тени выглядели как сгустки темной материи, но с человекоподобной формой.

- Целься! - скомандовал начкар. Тени продолжали своё шествие. - Огонь!

Все четверо начали стрелять по целям. Но ни одна пуля не причинила ни малейшего вреда этим призракам. Они подошли почти вплотную к воротам, бойцы прекратили стрелять. Как вдруг, из-за поворота в туннеле, уходящий в сторону "Центрального рынка" мелькнул свет. Он начал нарастать вместе со стуком о рельсы. Это была электродрезина. Выехав на прямой участок, она осветила этих черных призраков и начала тормозить. Видения стояли перед самыми воротами, вдруг начали медленно блекнуть, становясь более прозрачными и через несколько секунд полностью растворились в пространстве. С дрезины кто-то крикнул: -Что это ещё за хрень тут происходит? Что за представления? Мы солдаты Цитадели! Нам нужен переход на нашу станцию! У нас раненые!

Несколько секунд начальник караула думал. Такого он ещё никогда не видел. Что это? Новая напасть? Проделки Цитадели? Дело рук конфедерации? Туча мыслей пронеслась в его голове за эти секунды. В конце концов он решил так, если никто не пострадал, это не проникло на территорию Лимба, то всё в порядке, но нужно быть на чеку.

- Документы у вас имеются, солдаты Цитадели!? - крикнул в ответ начкар.

- Да, всё имеется, начальник! Мы подъезжаем тогда ближе!

- Подъезжайте, но только руки я ваши должен видеть.

Дрезина медленно покатилась, а все сидевшие в ней, кроме раненных, подняли руки вверх.

- Отлично! - крикнул начкар. А своим тихо сказал - Держите этих чуваков на мушке. Рыпнуться, стреляйте.

Дрезина медленно подъезжала к воротам. Сидевшие в ней были действительно экипированы как солдаты Цитадели. Кроме двух, которые лежали на полу дрезины. Обмотанные кровавыми тряпками и без сознания.

- Можно уже руки опустить? - спросил кто-то из дрезины.

- Пока нет. Я что-то не помню, чтобы вы проезжали мимо нашего поста, - сказал начкар. - И что вы делали в той стороне? Это не территории Цитадели. Кто эти раненные?

- Мужик, нет времени сейчас это обсуждать. Им нужна медицинская помощь, чем скорее, тем лучше.

- Вы не ответили на мои вопросы. Я наделён полномочиями стрелять на поражение, в любого, кого посчитаю подозрительным. Мимо меня никто не пройдёт. И мне без разницы кому нужна медицинская помощь. Может вы шпионы. Вынюхиваете здесь что-то. Короче, отвечайте на поставленные вопросы!

Один из сидящих медленно встал с поднятыми вверх руками и сказал:

- Хорошо, я скажу. Я и трое ребят в военной форме, мы были на задании. Как я сказал мы солдаты Цитадели. Когда возвращались, то ехали через конфедерацию. - он медленно достал из кармана скомканную бумажку. - Здесь печати пропускных постов конференции. Можешь проверить.

- Бросай. - сказал начкар.

- Так вот, как я уже говорил, мы ехали через конфедерацию, покинув ее мы попали на вокзал, а после на рынок. И там увидели их, и ещё эту тварь. - он взял с пола дрезины грязный мешок и кинул его начальнику караула.

- Что это?

- Проверь - узнаешь. Зрелище не для слабонервных. У нас мало времени. Эти двое могут уснуть навечно, если уже это не сделали.

Начальник караула медленно развязал верёвку и приоткрыл мешок. Из мешка на него уставилась омерзительная физиономия. С черными, спутанными не то волосами, не то водорослями, один глаз был открыт - черный как самая темная ночь. Из дыр, где должен был быть нос, медленно текли тёмно-фиолетовые засохшие местами, потёки зловонной слизи. Приоткрытая пасть оголяла несколько рядов острых как лезвия клыков, с запекшейся человеческой кровью на них. Отсечённая голова чудовища лежала в мешке перед караульными и начкаром. Часового тут же вырвало от увиденного. Волосы на голове начкара и остальных зашевелились.

- Открыть ворота! Караульные, вернуться в караульное помещение! - скомандовал он. - А я в медпункт проведу этих ребят. И не спать мне там!

Ворота медленно, скрипя начали открываться. Дрезина медленно вкатилась во внутрь станции "Площадь конституции". На платформе стояла куча зевак, некоторые из них держали всё своё скудное имущество, думая, что лихая напасть приключилась, увидев ранее мчащихся караульных к воротам. Но увидев дрезину и людей в ней, успокоились. И начали понемногу расходиться по своим уголкам, судача о увиденном.

Начальник караула вместе с двумя ребятами из Цитадели, подхватили раненых и поволокли их в медсанчасть. По дороге начкар, немного ошеломленный увиденным, забыл о том, что некоторые его вопросы остались без ответа. Как отряд Цитадели оказался на станциях конфедерации в обход станций Лимба, какие такие задания они выполняли в той стороне, кто эти раненые?

Многие люди, которые живут в метро, имеют качество, которое пришло к ним со временем и это касается, наверное, всех станций. Качество это - быть готовым к сиюсекундным и необратимым изменениям в их убогой подземной жизни. Они готовы были бежать в глубь темноты туннелей, глубже под землю, лишь бы отсрочить хотя бы на день свою незавидную участь. Все, где-то в глубине души, понимают, что шансов на выживание крайне мало, мир между станциями хрупок, постоянные вспышки эпидемий, атаки мутантов, а на поверхности только смерть. Что ближайшие десятилетия они обречены скрываться как черви под землёй, не видя прекрасного солнечного света, не вдыхая свежего воздуха, не слыша пения птиц и лишь изредка, те кто выходят на поверхность, видеть остатки того, потерянного величия. Но тем не менее жизнь в метро полна решимости пробиться через эти невзгоды. Несколько поколений людей родились в стенах подземелья. Для них выжить, а не жить, вот первостепенная задача. Они так рьяно пытаются цепляться за свою мрачную и унылую, по старым меркам, жизнь, что даже идут на убийства, обманы, ложь ради этого.

Люди остаются людьми в любых условиях.

Ни о чём

-... страшные времена настают. это было первое что услышал Леонтич, когда пришёл в себя. Он приоткрыл один глаз. Тусклый, жёлтый свет в палате, смесь запахов медикаментов, человеческих тел и хлорки ударили по его ослабленному сознанию. Он приподнял голову и огляделся. Палата была небольшая, на четверых человек. Все койки были заняты. На одной сидел мальчик, лет десяти и пристально смотрел на Леонтича, двое других, тоже обратили на него внимание.

- Пришел в себя. - сказал один улыбнувшись. - Все уж думали ты в кому впал. Михалыч, врач наш и не надеялся... Э... Меня Ильёй зовут. Это Сергей, а пацан Ваня. - он указал на присутствующих.

- Я Леонид. Но все Леонтичем кличут. Как долго я здесь нахожусь?

- Мы с Серёгой тут три дня, ты уже был до нашего прихода. Ванька два дня как здесь. Точно не могу сказать, около недели думаю. Ты ведь из тех, кого из туннелей привезли? Верно?

- Я не помню как здесь оказался. Последнее что помню это как я смотрю на пистолет в моей руке... дальше ничего. Перед этим ехали куда-то... вроде в Цитадель... на работу, вроде

- Да это точно он. Ну один из тех двух раненых, которых привезли солдаты Цитадели. - сказал Сергей. - Вы были без сознания, когда вас привезли в Лимб. Тут вас сразу в медчасть, а второго, вашего приятеля, в карантин поместили до особого распоряжения.

- Я был не один? - рассеянно сказал Леонид. - Ничего не помню. Какой приятель?.. Чёрт знает что с памятью.

- В двух словах это было так: вы ехали в нашу сторону, по дороге встретили какую-то тварь в туннелях, двоих оно сожрало, вы двое выжили и вас сюда привезли ребята из Цитадели. - сказал Сергей. - Мне брат рассказал, он тогда в карауле был. Говорит, что вы голову той твари привезли с собой. Жуткая, страшная голова. Я ее правда не видел.

- Да, да, голова, голова...Начинаю припоминать что-то. Мы сначала подумали, что это женщина. - Леонтич и без того бледный, кажется, стал ещё бледнее при воспоминании о происшедшем. - Она, или оно, манипулировало нашими сознаниями. Я вспомнил. Мы не могли контролировать свои тела и мысли. Да, да...

- Это что-то новенькое. - сказал Илья. - Я много всякой дряни повидал в рейдах на поверхности, но о таком впервые слышу. Расскажи поподробнее, если можешь.

Крупные капли пота выступили на лбу Леонтича, раны начали немного кровоточить под бинтами, сердце участило свой бой - он вспомнил те минуты, проведенные в тоннеле, под гнётом чужого, инородного сознания. Он снова прилёг на кровать и продолжил:

- В то утро нас было четверо. Мы выехали в Цитадель на работу. Мы благополучно проехали вокзал и въехали на центральный рынок. А там это. Не то женщина, не то осьминог, не то рак. Я так и не понял. Двоих молодых ребят оно сожрало у меня на глазах, а я не мог даже двинуться с места. Потом пошел на кровавый пир к ней добровольно и Андрей, это тот, кого со мной привезли. Потом наступила и моя очередь... Какие-то огни Еще одна дрезина Автоматная очередь, бойцы Цитадели Я поник, но оставался в сознании, до подъезда к вашей станции Дальше провал. Тьма. помолчав он добавил - Жалко ребят, ещё совсем молодые были. Значит нас двоих привезли, значит Андрюха выжил. Но почему он в карантине?

Ваня сидел на кровати закрыв уши ладошками и зажмурив глаза от страха. Сергей и Илья сидели молча, глядя на рассказчика.

- Да пёс его знает, - начал Илья. - Руководство что-то скрывает от нас, мне кажется. Чтобы не было паники, возможно. Вызвали какого-то умника из синей ветки, для анализа, то ли крови, то ли плазмы, то ли хрен знает чего ещё. Он, вроде бы, прибыл инкогнито. Но новое лицо на станции все распознать могут. Да и скрыть шило в мешке не получается. Все знают о ваших приключениях. Если не знают детали, так придумают. - Он слегка улыбнулся Вот и судачат о ней, о тебе и о твоём товарище. Новости как никак. Не часто новых мутантов встречают в тоннелях, да ещё с психическим воздействием на организм, как ты говоришь.

- Да, ты, возможно, прав. Новый мутант. Мимикрирующий и воздействующий на волю и сознание к тому же. - Подытожил Леонтич.

- Что такое мими-ки-ри-ру-ющий?- по слогам спросил Ваня.

- Это значит, что это существо хочет походить внешне на человека, или что-то другое, таковым не являясь. То есть подражать чему-то, или кому-то, выглядеть также. Хотя, может бытья ошибаюсь. Может это какой-то новый вид человекоподобных существ, я не наю. Это лишь мои догадки. - сказал Леонид.

- Блин, если так дело пойдет, то через пару лет мы не сможем отличить людей от нелюдей. - Сказал Сергей.

- Не, не думаю, что такое возможно. - задумчиво сказал Илья. - Это единичный случай, может локальный мутант, который здесь сформировался, неподалеку от нас.

- Мужик, это уже происходит. Ты слышишь, что он говорит? - он указал в сторону Леонида, - они приняли ее за женщину. Внешняя схожесть уже присутствует. А что, если это шпион, засланный проверить нас людей на прочность? А за ним придут сотни таких

- Значит сначала стреляешь, а потом выясняешь кто это, человек или нет. - сказал Илья. Не нагоняй жути, и так страшно.

- Да говорю ж вам, я двинуться не мог! Я в руках держал заряженный пистолет, а выстрелить по твари не мог. Понимаете? Оно контролирует тебя, тело, ум, волю, страх, боль. Не знаю, как им удалось ее прикончить. Наверное, из-за эффекта неожиданности - застали ее врасплох.

Какое-то время все четверо лежали молча на своих койках, переваривая услышанное. Первый нарушил молчание Сергей:

- Говорят, что объявились в тоннелях ещё и фантомы. Их, вроде бы, видели в тот же день, когда вас привезли. Давно про них ничего слышно не было. Теперь нате.

- Что за фантомы? - спросил Леонтич, приподнявшись на локтях.

- Все кто ходил в караулы, знает, что такое фантом. Их часто видели часовые на постах. Это такие сгустки темной материи, или даже теней. Они напоминают по форме человека, перемещаются по тоннелям. Куда идут, зачем идут, что это такое - не понятно. Знаю, что они появлялись не за долго до каких-либо трагических событий в метро. Последний раз их видели перед падением станции "Южный вокзал". Это была ваша станция, я имею в виду конфедерации. Вот не за долго до этого несколько десятков фантомов попадали в поле зрения ваших часовых. - закончил Илья.

- Откуда такие сведения? - спросил удивлённо Леонтич.

- Наши разведчики не дремлют. - улыбнулся Илья. - Мы успели вывезти и сохранить часть архива, из станции Южный вокзал, маленькую его часть. И в нем есть информация о фантомах. Скудная, но всё же. Так же старые данные говорят о их присутствии до Великой войны, их собрали ещё работники метрополитена, незадолго до наступившего кризиса.

- Очень интересно. - прошептал Леонтич, - Вестники смерти бродят по метро и нет им пристанища лучше... Не слышал о этом феномене ещё.

Немного помолчав, Илья спросил:

- Хотел спросить, что такого интересного пытается раскопать Цитадель? Мы знаем, что они нанимают людей с других станций для опасных работ, в каких-то туннелях под метро. Несколько раз мы пытались внедрить, под видом работников, наших шпионов, но им было отказано...

- Эй, эй, Илюха. Это секретные сведения, а он даже не с наших станций, не говоря уже о допусках секретности. Не трепись с ним особо. Извини, мужик, - Сергей глянул на Леонида - но это секретно.

- Значит, система Спайдер работает превосходно. - прошептал Леонтич.

- Что ты там говоришь? Не слышно, сказал Сергей.

- Я говорю, что не получится вашим шпионам пройти в Цитадель. Сложнейшие системы защиты используют они для выявления шпионов. Помимо ваших, есть ещё и салтовские, и москалёвские, и конфедеративные, и из других станций пытаются туда пробиться.

- Откуда такие сведения? - спросил Илья.

- Я проходил оценку возможности быть разведчиком, или шпионом, как угодно, при первом визите в Цитадель, как привлечённый работник из других станций. Все тесты показали, что я не попадаю под эту категорию людей. - Улыбнулся он. - А по поводу тоннелей под метро не знаю. Да они копают, да, далеко ушли, но для чего - не известно. Какая-то тайна присутствует во всех их действиях. Я имею в виду руководство Цитадели. У них строгая секретность во всём. Да и люди там тоже не болтают с чужими о внутренней стороне их жизни. Тайна на тайне.

- Да, у них там всё очень серьезно. Я последний раз был там, когда был ребенком. Мы с матерью поехали туда за лекарствами для отца. Он тогда заболел воспалением лёгких. Я помню сколько там было света от сотен ламп. Сколько там было людей, весёлых, светлых, казавшиеся мне беззаботными. Я помню на одной из станций стоял фонтанчик с питьевой водой и каждый мог спокойно напиться вдоволь.

- Он так и стоит там же, никуда не делся. Можно напиться в любое время. - добавил, улыбаясь, Леонид.

- Да, возможно. Это было очень впечатляюще для меня тогда. - сказал Илья и замолчал, погрузившись в воспоминания детства.

- А что с лекарствами? Вы достали их? - спросил Сергей.

- Какие лекарства? Ах да, лекарства отцу. Да, да мы достали их. Сначала их не хотели нам продавать, так как мы не граждане Цитадели. Но потом кто-то направил запрос в главный совет, и он ответил согласием на выдачу редких препаратов для моего отца. Нам просто повезло, наверное. Отец поправился. Я им благодарен за это, хоть сейчас мы и не в лучших отношениях с Цитаделью.

- Так твой батя жив благодаря зелёным из Цитадели? - уточнил Сергей.

- Да, они, по сути, спасли его тогда. Во всем Лимбе не нашлось нужного средства, для отца. Мать тогда все станции обошла.

- А ты не думал, что антибиотики, то средство, которое было нужно твоему отцу, попросту вам не давали, а придерживали для себя? сказал Леонтич. Не хотели делиться с обычным людом. Зачем ты со своим отцом им нужен? С чего б это им ему помогать? Подумай над этим.

Илья посмурнел, глаза потускнели он никогда не допускал такие мысли, они вводили его состояние безысходности, ведь если люди не будут помогать друг другу, какой тогда в них смысл, как в Людях?

Свет пары жёлтых, тусклых ламп падал на лица, измученные лица людей, находящихся в этой палате. Даже лицо ребенка было уставшим - темные круги под глазами, болезненная худоба, отсутствие солнечного света сделало его кожу бледной. Они смотрели друг на друга и в их головах блуждали разные мысли. Один вспоминал прекрасные и теплые моменты детства, проведенные вместе с родителями, пусть и под землёй, пусть и в условиях ограниченной свободы. Другой был на чеку и думал о возможности собрать какие-нибудь кусочки полезной информации о Цитадели, которые можно будет использовать в личных и Лимба целях. А также возможность завербовать новенького, который имеет возможность посещать Цитадель. Третий был сильно напуган услышанным о новой ночной твари из темных туннелей, которая может контролировать твои помыслы и твоё тело. Его и так мучали ночные кошмары - монстры приходили к нему во снах, тащили его в темные, зловонные подземелья, подземелья, которым тысячи лет. Как будто старая деградировавшая раса недосуществ выходила на поверхность из этих подземелий в его снах. Ища его, они всегда знали где его искать и каждый раз находили его и тащили к себе, через мерзкую, слабосветящуюся слизь. На пир в его честь. На пир в единственным блюдом - ним самим.

Четвертый лежал и думал о своем товарище, который попал под жернова ночной сирены, так Лёня про себя назвал этого мутанта, и теперь находился не известно где, и неизвестно в каком состоянии.

На следующий день, рано утром, дверь палаты приоткрылась и в нее вошёл невысокого роста, с бородкой и в очках с перемотанной изолентой серединой, человек в грязно-белом, скорее больше сером, халате, в старых пятнах. Это был фельдшер по фамилии Байрак. Он оглядел всех присутствующих поверх своих очков и остановив взгляд на Леонтиче сказал:

- Вы пришли в чувство, любезный. Рад, очень рад. Признаться правда я думал, что мы вас потеряли на долго. Я думал вы в коме, любезный. Но, глядя на вас вижу, что всё дурное позади и вы готовы упорхнуть из нашей медчасти, как птенец из гнезда. - Он криво улыбнулся. - Что до вас, господа, то вы сегодня также покинете медсанчасть, так как вы уже восстановились после выхода на поверхность. Ванечка останешься пока здесь, вот выпей витамины и пей больше воды. - Он протянул Ване маленькую пластиковую чашечку с шариками-витаминками внутри. Он вышел из палаты.

- Это был, типа, обход врача? - удивлённо спросил Леонтич. - Ни тебе таблеток, ни капельниц, ни манипуляций? Давно я не бывал в ваших медчастях.

- Да какие тут таблетки? Которым по тридцать, сорок лет? Байрак всё лучшее что у него есть для себя держит и для начальников, а на остальных ему плевать! - вспылил Сергей. - В метро если ты заболел, считай покойник. Станции то и дело закрывают на карантины. А когда открывают, то населения на какой-то процент меньше, чем было. Плюс от лучевой почти все страдают в той, или иной степени! Станции ведь не сильно глубокого заложения. Да что тут говорить. Доживаем мы тут под землёй, последние представители человечества, так сказать. На сколько нас хватит?

- Не правда! Мама сказала, что придет помощь и нас всех увезут в спасённые города. А там всё будет хорошо. - сказал Ванечка.

- Ага и барбарисок дадут. - съёрничал Сергей. Хотя он даже понятия не имел, что такое барбариски, ведь он родился уже под землей и никогда их не пробовал, да что тут говорить, даже не видел. Просто выражение, которое он подхватил от старших, даже не зная его истинного значения. Он с Ильёй начали медленно собирать свои вещи. Леонид лежал и думал о забытом вкусе барбарисок и что же делать дальше. Что делать с Андреем? В каком он состоянии? И как он гражданин других станций, теперь будет под неусыпным контролем военного комитета Лимба. Он знал, что руководство Лимба очень подозрительно. Они своему то населению частенько устраивают допросы, проверки и т.д.. Вернуться на холодногорскую станцию? Без Андрея, без молодых с которыми он уехал в тот злосчастный день? Двигаться в Цитадель? Один? Кто его отпустит так быстро из Лимба? Без дрезины? Без оружия? Без снаряжения? Он уже немолод для таких авантюр. Не успев это детальней обдумать, как дверь палаты открылась и на пороге стояли двое, в выцветшей военной форме, с элементами кустарной защиты локтей и коленей.

- Мы из военного комитета Лимба, пришли задать вам пару вопросов. - Они стали по обе стороны кровати. - У вас есть пять минут чтобы собраться.

Леонтич ожидал их прибытия, понимающе кивнул и начал было собираться, но как оказалось собирать то и нечего. На нем была только какая-то затёртая до дыр больничная пижама, с коричневыми разводами на штанах и кофте. И тапочки разных размеров и форм. Он медленно приподнялся, засунул ноги в тапки и сказал:

- Я готов! Понадобилось меньше минуты. - Он улыбнулся. Но военные лица были непроницаемы. - До свидания, Илья, Сергей, Ваня. Может встретимся.

Мальчик молча махал ему рукой. Сергей и Илья почему-то не сказали ни слова, а лишь кивнули головами. Военных опасаются, подумал Лёня.

Они вышли из палаты и пошли по темным закоулкам станции. Куда-то ниже, чем основная её часть, в какие-то нежилые комнаты, там, где очень сыро, мерзко и еле светил свет. На пути то и дело стояли часовые на дверях. Наконец они оказались перед металлической дверью с открывающимся окошком посередине. Её открыли, внутри стояли два стула и стол. В нос ударил резкий запах хлорки и крови. Военный сзади легко подтолкнул его в спину, и он оказался в комнате для допросов. Дверь с лязгом закрылась за ним.

- ...Если не предпринимать никаких действий, то мы так и не найдем его. - Голос из телефона скрипел и трещал. - Нужно поднять всё метро на уши, но найти его! Он бы сделал то же самое для тебя, или меня.

- Я боюсь, что если с ним что-нибудь случилось, то лишний раз поднимать шум не имеет смысла. Я думаю, лучше разослать разведгруппы по станциям. Может быть, они что-нибудь добудут... Так мы не поставим его под удар если он жив и не вскроем его целей если он мёртв. Открытое вторжение куда-либо это дорого нам будет стоить. И для начала нужно понять, где его искать. отвечал более спокойный и мелодичный голос.

- Я предлагаю нанести удар по ближайшей к нам станции Лимба! Пусть нас боятся! Эти суки точно причастны к этому! - трескучий голос не унимался.

- Успокойся и подумай о моём предложении. Это будет правильнее, друг мой. Перезвоню через час. Отбой...

Андрей лежал в карантине десятый день подряд. Его руки и ноги были крепко привязаны к кровати. Его искалеченное тело было без сознания. Его ребра были сломаны, рваные раны на теле не заживали. Из них сочилась тёмная слизь, вперемешку с сукровицей. Его тело медленно меняло форму. Перепонки между пальцев ног и рук закрыли все свободное пространство. Кожа начала покрываться слизью. Волосы выпадали по всему телу. Глаза немного вылезли из орбит. Он теперь больше походил на земноводное существо, нежели на человека мыслящего. В комнате, где он лежал, появился устойчивый запах речной трясины.

Вокруг него толпились несколько врачей и фельдшеров из разных станций Лимба.

- Это так впечатляет! Радовались одни

- Когда же закончится фаза трансформации?..- говорили другие.

- Можно ли его уже препарировать?..- говорили третьи.

- Давайте его разделим поровну и будем изучать в своих лабораториях... - говорили остальные.

Впервые собравшиеся вокруг Андрея тела видели такое. С одной стороны это было жутковатое зрелище, но с другой научный интерес брал верх. Сначала его хотели просто прикончить, так как он был, как думали врачи, в коме от полученных травм и вряд ли из нее когда-либо вернется. Люди с такими травмами в метро не задерживаются - слишком много мороки с ними, да и как правило бессмысленно, вытянуть их стоит дорого, да и если вернуть их к жизни, то ничего полезного они уже не смогут сделать, как показывает практика. Поддержка жизненных процессов слишком дорога для данных обстоятельств. Сколько таких было, то из рейда принесут с ранениями без сознания, то от укуса какого-нибудь мутанта впадают кому, а потом просто брошены на верную смерть, из-за невозможности и нежелания вернуть их к жизни. Но увидев некоторые трансформации на теле, решили оставить и посмотреть, что будет дальше. А дальше случилось следующее к концу второй недели раны начали затягиваться, кости срастались, трансформация пошла вспять, через, приблизительно, месяц тело приобрело исходную форму, но сознание нет. Он всё также находился в коме. Со временем к нему потеряли вообще интерес и начали решать, как от него избавиться, чего это он койку занимает, тем более не с нашей станции, даже не из Лимба. Зачем на него тратить драгоценные медикаменты, если он больше не представляет научного интереса, да и вообще какого-либо интереса для Лимба. Байрак написал запрос начальнику станции о немедленном исключении Андрея из медсанчасти и стал ждать ответа. Ответ пришел быстро и вот что в нем было: Придержать пациента до особых распоряжений с верху. Подписано начальником станции Пл. Конституции Царенко С.С. После этого все врачи с фельдшерами разъехались по своим станциям, ничего так и не выяснив.

Всякое

Масляная лампа слабо освещала маленькую комнатку Василия и его жены Майи. Тени от нее плавали по стенам темными волнами, на крохотном столе стояли две чашечки с отбитыми ручками и старый погнутый чайник, одна кровать, стул, две полки и одностворчатый самодельный шкаф для одежды. На полках лежали разные книги, тетради, скрепки, кнопки, резинки, Васины детские игрушки и маленький ободранный глобус. На стенах были наклеены постеры со старой, довоенной рекламой. Под кроватью стояла неработающая радиостанция Р - 354 Шмель, всякая обувь и другая бытовая утварь. Это всё гордо называлась квартира, Васе она досталась от отца, который был довольно уважаемым человеком раньше, он был машинистом электропоезда. Всем работникам метро сначала выделили лучшие комнаты и места для жизни. Так и досталась сыну крохотная квартирка после его смерти. Когда отец был жив, они спали на кровати поочередно, теперь же с любимой женой он делит кровать. Это был их маленький мирок.

Они сидели вдвоем, в своей комнатке, пили так называемый чай и болтали о том, о сём, о возможном будущем, о прошлом. И вдруг Майя, спросила: - Вась, расскажи про этих, которых привезли в ночь твоего дежурства. Ну этих, подстреленных.

Василий глянул на нее с теплом в глазах и ответил:

- А почему подстреленных? А?

- Ну как почему? Люди так говорят. улыбнулась она.

- Люди еще и не такое придумают. Они не были подстрелены. Вообще-то они были атакованы какой-то тварью на затопленной станции. Глаза Майи ожили, она ближе подсела к мужу и с легкой улыбкой принялась слушать его рассказ. Василий продолжил.

- Много странного тогда произошло, но мы были так шокированы, что вопросы отложили на потом. А зря.

- А что было странным? спросила жена.

- Да всё. Первое это, наверное, появление фантомов. Да, пожалуй.

- Фантомы? Что это такое? спросила она удивленно.

- Никто не знает, что это на самом деле. Он взглянул ей в глаза и в его глазах она увидела страх, не тот страх, который бывает у людей перед другими людьми, нет. А тот, доисторический, глубинный страх, который появляется в людях от необъяснимых и мистических причин. - Кто-то говорит, что это предвестники катастроф, или несчастий. Мы не знаем толком, но знаем, что они были не за долго до Большой войны, перед тем как всё рухнуло. Они были перед падением станции Южный вокзал, и как будто знают, что произойдет наперед. Да, это звучит странно, но по данным, которые у нас есть, это единственное объяснение этому. Он сделал маленький глоток чая и уставился в пол.

- А что еще странного было? Майя положила голову ему на плечо и погладила его по голове.

- Второе, конечно же та тварь. Никогда не забуду ее морду ужасную, мерзкую, вонючую физиономию. У меня от ее вида тогда холодок пробежал по спине. Фу, не хочу вспоминать! скривившись сказал Вася.

- Ну, ну, это уже позади. Сейчас всё хорошо, мы тут, вдвоём. сказала Майя. Она нежно поцеловала его.

- Но самое странное для меня было то, что дрезина Цитадели в тот день, не проходила через нашу станцию, но каким-то мистическим образом оказалась на станциях Конфедерации. А это невозможно. Мы всегда, всегда были промежуточной станцией между зелеными и конфедератами. И я, как начальник караула, должен был выяснить больше информации, но это попросту вылетело у меня из головы.

- А что мешает сейчас разузнать об этом? Ты уважаемый человек здесь, не думаю, что тебе достанется за это. сказала, слегка улыбаясь, жена.

- Время упущено. И сейчас не лучшее время для признания своих ошибок. В верхах поговаривают о возможной, новой войне. И Лимб, вроде бы, должен сыграть не последнюю роль в ней - он не успел договорить как из глаз его ненаглядной жены потекли слёзы.

- Опять война? Зачем? Почему? С кем? она всхлипывала. Зачем? Зачем?

- Я, я не знаю, это может быть еще не точно. Может быть, мы что-то придумаем, ну не знаю Может ничего и не произойдет Я сказал лишь возможно.

- Эти козлы в верхах хотят истребить всех, кроме себя! Что бы им было больше места, больше еды, воды - она уткнулась в его грудь и плакала еще долго, вспоминая как будучи маленькой, потеряла родителей в междуусобной войне станций, какой ужас она пережила, как голодала днями, как начали сыпаться зубы из-за отсутствия еды, как она несколько дней была в плену Триумвирата, как её там хотели оставить в качестве ублажительницы Жуткие воспоминания детства всплыли в воспоминаниях и тёмными огнями увели ее внимание в прошлое, от которого ей стало невыносимо горько.

Они так сидели и горевали, какое-то время. Но Вася всё думал о том, как дрезина цитадели могла попасть в Конфедерацию, без прохождения их станции? Долго рассуждая на эту тему, он пришел к заключению, что скорее всего эта дрезина прошла днем, или несколькими днями ранее и лишь нужно проверить караульный журнал и убедиться в этом. Но до его ближайшей караульной смены еще почти месяц. Но он упустил одну маленькую деталь в пропускном листе той дрезины, вообще не стояли какие-либо печати Лимба. Василий забыл про это, а тот листик где-то потерялся в суматохе того дня. Остаётся просто ждать подтверждения своих умозаключений, он не мог вне караула расхаживать по караулке и просматривать бумаги, это было б слишком подозрительно. Они еще долго сидели обнявшись, каждый думал о своём, но общее направление мыслей было негативным, возможная война призрачным туманом заполняла их сознания.

На самой глубокой станции Харьковского метрополитена, некогда Пушкинской, а теперь Ярослава Мудрого, было очень многолюдно. Бесконечная вереница дрезин со всех станций синей линии, из Лимба так же было большое количество прибывающих. Прибывали в основном начальники станций, их помощники, исполняющие обязанности начальников станций и их охрана. Такого шествия не видели живущие там никогда. Новый союз, новые лозунги, новые пламенные речи, новые надежды, новый виток истории метро слухи быстро плодятся среди людей. Великий Союз Лимба и Салтовской коллаборации, новая сила метро, новая искра надежды. Удивленные лица жителей Лимба и салтовчан были с начала рады этому, оптимистично думая о возможных глобальных изменениях в лучшую сторону, путем консолидаций общих усилий, путем внедрений каких-то старых, довоенных технологий. Новые идеи, новые перспективы, новая жизнь так рассуждали многие после этой сходки. В первое время оптимизм брал верх, над пессимизмом - людям нужны надежды. Пусть даже иллюзорные, пусть даже в такое время и в таких условиях. Вся синяя ветка Салтовской Коллаборации, а также станции Лимба, были охвачены ликованием, но не долго, из-за последующих вскоре за этим событиями. Люди судачили о перспективах, один перебивал другого, спорили до посинения, миллионы возможных хороших идей были озвучены, многие воспряли духом, многие стали еще усердней трудиться, никто не ждал подвоха от своих лидеров. Великие дела будут решаться на собрании, да, пусть будет сначала тяжело, но мы пройдем этот путь, мы справимся, мы сможем! Так рассуждали обычные жители нового союза. К сожалению, простые люли хотят простых и обыденных вещей, но люди власти хотят больше власти, контроля и повиновения масс, а иногда чего-то хуже. Скудное население не могло допустить и мысли о плохих замыслах их руководителей. Но, как позже стало ясно, никто из начальников станций и не собирался вести диалоги об улучшении положения дел, условий жизни, ставить перед собой высокие цели, или внедрять какие-либо инновации. Повестка дня была проста война с Цитаделью. Причем все руководители станций были заранее предупреждены, через секретные каналы синей ветки, о грядущей повестке дня. Дух возможной войны витал в воздухе метро давно. Его медленно, но уверенно продвигали в массы уже около года. Сначала были челноки с синих станций, как глашатаи несли с собой эту смуту. Позже все синие станции установили тщательный досмотр всех прибывающих к ним, под предлогом возможных диверсий и дополнительной безопасности, а другие станции и мелкие альянсы подхватили это. А потом пошло-поехало, люди сами начали всех подозревать, массовые доносы друг на друга полились рекой. Больше недоверия, больше сомнений в ближнем, больше разделения на правых и несогласных, правильно мыслящих и нет, согласных с новыми реалиями и несогласных. Хоть и никаких видимых предпосылок для опасности со стороны Цитадели не было, мнения людей легко меняются в случае многоходовых пропаганд. Так вкратце обстояли дела на синей ветке.

Похожими методами поступали с соседями. Среди населения Лимба внедряли мысли об угрозе войны, и необходимости объединения с правильными станциями, в один мощнейший союз. Над этим также сначала работали агенты синих, прикидываясь торговцами. В умы людей, медленно, поэтапно, сеяли желание истреблять себе подобных. Сначала это не давало никаких особых результатов, но позже появились всходы. Кто-то был впечатлён псевдолозунгами, кого-то заставляли под давлением принимать этот курс, кто-то поддался внушению окружающих и общим настроениям масс, кто-то просто хотел объединения людей перед лицом общего врага. Хотя если посидеть и подумать, ни о каких врагах и речи быть не могло. Еще относительно недавно населения всех этих станций с восторгом и гордостью, конечно же не без зависти в сердцах, обсуждало реальное величие союза станций зелёной ветки. Что как всем живущим повезло в том, что зелёные могут своими знаниями и упорством вернуть жизнь в стены метро, а может и за её пределы. Какие они молодцы во всех своих начинаниях и как они снисходительны и добры по отношению к другим. Как каждый, или почти каждый, хотел бы иметь заветный паспорт Цитадели и быть её гражданином. Но, систематическое очернение и лживые инсинуации о зелёных, переформировало мнение о них, в головах населения двух альянсов. Латентное желание обычного люда ворваться на станции зеленых и потреблять все их блага, присутствовало давно, но сейчас это было раздуто еще больше.

Жадность и коррумпированность начальников станций Лимба, так же играла на руку синим. Из-за своей разобщенности они не представляли особой угрозы синим, как оказалось, да и вообще кому-либо. Ведь Лимб не они создавали, а их предшественники, которые были умнее, хитрее, образованнее, в общем люди старого мира. Сейчас же это просто говорящие головы, обременённые властью и не более. Некогда Лимб задумывался как сердце метро, как великое содружество станций, готовое взять на себя роль арбитра всего метро.

Темные были тогда времена. Разрозненные станции не хотели идти на компромиссы. Люди, жившие на них, были озлобленными, тьма жила в их сердцах, ведь события, загнавшие их под землю, были так свежи в памяти. Каждый кто по счастливой случайности оказался в метро в тот роковой день, утратил всё в один миг смысл существования, семьи, друзей и все остальные радости прошлой жизни. Но были и те, кто не побоялся стать лицом к лицу новой, ужасной реальности. Первые союзы были лишь объединениями людей между собой. Они начали называться орденами, кланами, их в ту пору было много и разных названий было не счесть. Одним из них был орден Уния, считался самым сильным и крайне организованным. Его основатели, тринадцать человек, которые поклялись в верности остаткам выживших и цели их были высоки. Они верили, что всё еще можно со временем вернуться на поверхность и начать всё с нуля. Они первые начали выходить из метро ради добычи необходимых тогда вещей, рискуя своим здоровьем. Они первые начали вести переговоры с другими станциями. Их воля была не сгибаема. Их грела мысль о том, что, если им удалось выжить, значит так должно быть, значит это испытание уготованное судьбой для человечества и его нужно пройти гордо, скрепя сердце. Эта мысль придавала им сил и грела души. Этот жар видели и другие, и со временем всё больше людей примыкало к ним. Многие начинали понимать, что только в единстве сила, что только объединение принесет относительное благо. Годы ушли на создание, укрепление и развитие союза. Это был первый альянс станций на то время, такого масштаба. Из ордена это всё переросло в то, что сейчас мы называем Лимб. Эти тринадцать приняли на себя обязанности управления строящимся союзом, они стали первыми главами станций. Так проходили года, Лимб креп и принимал под своё крыло всё новые станции, не огнём и мечом, а путём дипломатии и убеждения. Всё шло относительно хорошо, пока не началась не безызвестная Война станций. Она унесла с собой много народу, в том числе и тринадцать основателей Лимба. Они участвовали в сражениях наравне с обычными людьми. Да, стойкости, смелости и идейности у них было не занимать. Сейчас такое не встретишь, не те уж времена. Их гибель стала трагедией для всех. После их смерти Лимб больше не расширялся. Места глав были заняты не такими рьяными и идейными людьми как те и Лимб потихоньку начал стагнировать, а потом и регрессировать изнутри. В память об основателях, каждый год, Лимб отмечает праздник Уния, который приходится на тринадцатое апреля. Былое величие утрачено, былая слава померкла, былые надежды рассыпались в прах. Теперь слабые вершат судьбы остатков выживших на станциях Лимба.

Всего на съезд прибыло около ста человек: четырнадцать начальников станций, трое исполняющие обязанности начальников станций, десять помощников, остальные были охраной.

Встреча проводилась в комнате начальника станции, за большим овальным столом. Все медленно рассаживались по местам, поочередно приветствуя друг друга, похлопывая по плечу давних приятелей. А ведь так и есть, они все старые приятели, всем им давно за шестьдесят, а то и более, которые в строгих рукавицах держали салтовскую линию, кроме трех новеньких, которые были исполняющими обязанности с недавнего времени.

Шум, гам, смех, табачный дым, всё перемешалось в комнате. Из ниоткуда на столе появились несколько литровых бутылок ирландского виски довоенные запасы. Глаза многих ожили от увиденного. Кто-то крикнул:

- Ну, Мышко, вмиешь здывуваты!

- Из личных сбережений! ответил, улыбаясь, Мышко. Всё для вас, братья!

Мышко это имя начальника принимающей станции, его полное имя было Адамчук Михаил Владимирович, прозвище Адам, для близких друзей. Адам сидел во главе стола и разливал виски по стаканам рядом сидящих. На против него, с другой стороны стола, сидел Борзый Борзенко Игорь Сергеевич, начальник станции Академика Барабашова, он же инициатор встречи. Он был негласным главой Салтовской коллаборации - союза синей линии метрополитена. Своей властью он обязан рынку с одноименным названием и расположенным непосредственно над его станцией, некогда процветавшему и второму по площади в Европе. В народе его называли Барабан. Так вот, близкое расположение рынка сделало его таким влиятельным человеком, ведь всё что было на рынке, постепенно перекочевало в метро, а там было, если не всё, то почти всё. Впоследствии это всё продавалось по всему метрополитену, а барыши со всех товаров шли через него. Впоследствии огромные накопления за годы торговли со всем метро и тёмные подковровые игры, вывели его в лидеры синих. Слева от Борзого сидел его давний товарищ и сподвижник по фамилии Винниченко, прозвище Винни, правая рука Борзого. Дальше, по часовой стрелке сидели: Гриб, бывший военный и любитель алкоголя станция Дружба Народов; Корчинский, мелкий мужичонка, во всем поддерживающий Борзого станция Натальи Ужвий, конечная станция, за которой бескрайние выжженные земли; Ляшенко, бывший владелец павильонов на рынке Барабашово станция Академика Павлова; Медведчук, молодой парень, относительно недавно переселившийся с матерью на синюю ветку исполняющий обязанности станции Героев Труда; Никитюк, так же молод и известен многим из-за своего доброго характера исполняющий обязанности станции Студенческая; Пономаренко станция Киевская и Адам - на этом салтовские закончились. Слева от Адама сидели представители станций Лимба: Рыбак станция Университет; Саенко станция Архитектора Бекетова; Тигипко станция Защитников Украины; Устименко исполняющий обязанности станции Метростроителей; Федяк станция Спортивная; Харченко станция Проспект Гагарина; Царенко станция Площадь Конституции; Черновол станция Исторический музей; Шпак станция Цирк. Позади них сидели некоторые помощники.

Борзый встал, поднял стакан и повел свою речь: - Друзья мои, спасибо, что откликнулись на мой призыв. Давно я затевал эту встречу. Многое обсуждал в каждым из вас по отдельности. Многих из вас убеждал при личных встречах. Сейчас же, я вас попросил собраться тут не из-за мелких наших несчастий, таких как голод, жажда, мутанты, да и вообще отсутствие нормальной жизни. Хотя он и дня не голодал за всё время нахождения в метро. - Нет! Я собрал вас перед лицом глобальной проблемы. Проблемы уровня всего метрополитена. Эта проблема назрела не сразу, а за последние десятилетия и приобрела немыслимые размеры, в моём понимании. Мы не можем больше заниматься нашими привычными делами! Мы не можем жить прежней жизнью! В неё постоянно суют нос эти псевдоученые, псевдосветилы, псевдолюди! Мы потеряли возможность спокойно жить, так сказать! Некоторые аспекты нашей свами жизни более не контролируются нами. Я постоянно чувствую их невидимое присутствие, я говорю о Цитадели! Они пытаются наложить свои грязные лапы на наши независимые альянсы. Они хотят диктовать всему метро свои правила жизни. А разве мы не свободны принятии решений?! Разве мы не вольны в своей жизни? Кто им да такое право? Кто?

Лёгкий шепот пробежал по комнате. Борзый осмотрел лица сидящих и продолжил: - Мы долго терпели их выходки! Их пренебрежительное отношение к остальному народу метрополитена! Их бесконечные опыты и эксперименты! Они себя отгородили от всех и купаются в благах старых технологий, при этом ни с кем не делясь ними. Почему они себе это позволили, кто дал им право безраздельно использовать то, что осталось для всех? Кем они себя возомнили? Богами метро? Неет, братки, нет, они не боги! Они всего лишь зажравшиеся людишки! пена слетала с его искривленных губ. Он был в ярости, частое явление. Я не позволю больше вмешиваться в наши жизни, я не позволю больше сидеть им на всех доступных благах! Этих паразитов необходимо выжечь огнем и мечом из стен нашего метрополитена! он залпом осушил стакан. Гордый союз великого Лимба и синей ветви, может слиться в один сокрушающий кулак правосудия! Кто сможет устоять перед такой мощью? Да мы сможем весь метрополитен объединить под своими знаменами! Мы новая сила метро! Мы вернем себе утраченное и украденное! За новый союз! - Гробовая тишина повисла в комнате, она длилась несколько мгновений, а потом Адам медленно начал аплодировать, за ним последовал Винни, потом нехотя все остальные. Многие знали, что за несогласие с Борзым, можно крепко поплатиться, поэтому больше из-за страха за свою шкуру большинство поддерживало его. Лимбу эта война вообще не на руку, их станции первые попадут под раздачу. А раздача будет, только идиоты хотели б вести войну с Цитаделью. Встал Никитюк. Борзый поддержал его:

- Молодым дорогу! Что хотел сказать, или предложить? Не бойся, здесь все свои.

- Да я и не боюсь. Просто хочу для себя уточнить некоторые детали.

- Конечно, валяй! не очень дружелюбно сказал Адам.

- Я не так давно управляю вверенной мне станцией. Я молод в сравнении с другими начальниками станций и не так мудр, как они. Все утвердительно, с легкими улыбками мнимого превосходства, покачали головами. Я не участвовал в войнах станций прежде я был мал. Но я помню тот ужас, которых охватывал всех жителей метро, мои родители бежали на салтовскую линию, для возможного спасения. Ими управлял простой интерес выживание. Так неужели вы хотите начать войну с самым сильным оппонентом в метро? Неужели нет других методов урегулирования споров? Спасибо. Он сел.

- Сразу видно молодое поколение, пороху не нюхавшего. вставая со стула, засмеялся Борзый. Ты недавно стал исполняющим обязанности начальника станции, за свою преданность делам станции и его народа. По сути, народ тебя сам выбрал в свои руководители. И я не стал этому противиться. Знаешь почему? Никитюк покрутил головой. Есть старая поговорка - держи друга близко, а врага еще ближе. Все в недоумении смотрели то на Борзенко, то на молодого Никитюка.

- Да, я давно за тобой наблюдал. К сожалению не все люди преданы тебе, поэтому я в курсе твоих дел с Цитаделью. на секунду гробовая тишина повисла в комнате Вот яркий пример того как нами пытаются манипулировать! сказал Борзый. - Как нас за дураков держат! Как раскачивают и без того хрупкое равновесие! Теперь все здесь знают, что ты не из наших. Что ты засланный казачок зеленых. А выявленного врага, как известно, нужно держать в поле зрения, до определенного момента. Наблюдая за тобой, мы выявили некоторые твои контакты. Из-за твоей неосторожности, тем самым того не подозревая, помог ликвидировать целую группу шпионов Цитадели. Мы знаем, что ты сливал инфу через определенную сеть агентов, вот только взять главного кукловода не получилось пропал куда-то, не пришел на условленную встречу. Наверное, эта шкура почувствовала неладное и залегла на дно, пока всё не устаканится. Да, как руководитель ты был хорош, не спорю. Но как синий коллаборант, нет, слушком много в тебе зеленого. Он засунул руку во внутренний карман его куртки и достал оттуда ПМ. Став сзади Никитюка, он продолжил, - Я всегда знал, что цитадель постоянно забрасывает к нам своих агентов, но чтоб они становились у руля станций, такое впервые. Он поднял пистолет и упер его в голову Никитюка, - последние слова, пожелания? Слёзы потекли по щекам парня. Он выровнялся и сказал:

- Не дайте войне начаться - бах, выстрел. Мозги разлетелись на присутствующих, многие подскочили от испуга, кого-то вырвало прямо на пол.

- Как я говорил, они засунули свой нос даже сюда! ставя на предохранитель и убирая пистолет, сказал Борзый. - Шпионы везде! Куда не плюнь! Он был шпионом Цитадели! Вдумайтесь, как далеко они зашли в своих происках. Может на вверенных вам станциях также бродят это отребье? Мы не можем более терпеть это! он обвел взглядом сидящих.

Многие не хотели больше здесь находиться, смесь запаха крови, табачного дыма, алкогольных паров и пороховых газов витал в комнате. Но авторитет Борзого и страх перед ним и его людьми, как будто пригвоздил всех к стульям.

- Есть ли желающие выступить? поинтересовался Борзенко.

- Да, я. Не пойму только, как вы это хотите провернуть? спросил Медведчук.

- А вот это правильный вопрос! улыбнулся Борзый. Не я, а Мы, провернем это. Мы захватим этот псевдосоюз. Мы вместе сделаем это, у нас есть сила, у нас есть оружие, у нас есть люди, которые с радостью пойдут на штурм этой цитадели. Внушить что Цитадель наш враг легче лёгкого. Они уже в предвкушении войны, они готовы поверить во что угодно, у них же ведь нет мнений, нет идей, нет целей, а мы дадим им это. В массах уже давно муссируется тема возможной войны. Мои люди работают уже над населением, где-то глубоко в головах они уже готовы стать пушечным мясом для наших нужд. Наша власть станет безграничной в метро. Остальные союзы признают нас и примкнут, а если не примкнут, то будут платить всем ценным что есть у них. Настанет новое время, время когда мы, здесь сидящие, будем рулить остатками человечества! Мы заберем то, что по праву наше! Как вам такое?

- Звучит страшно. сказал, потупив голову, Медведчук.

- Молодёжь! усмехнулся Борзенко. Не переживай, это временное, потом хорошо заживем! Мы сила!

Тишина повисла в комнате. Идея захвата и делёжки зеленой ветки манила жадные умы начальников Лимба, но понимание того, что они же первые и могут погибнуть в этой стычке, в случае наступления зеленых, охлаждала немного их пыл. Некоторые смотрели друг на друга, с вопрошающими глазами, кто-то перешёптывался с рядом сидящими, кто-то тупо смотрел на исцарапанную поверхность стола. Тяжело им давалось решение.

- Моя станция первая попадет под жернова Цитадели, думаю, нужно будет эвакуировать людей оттуда и оставить только военных. начал было Рыбак.

- О, правильные советы пошли! сказал Винни. Борзый положил руку на плечо своего товарища и сказал: - Безусловно! Всех эвакуируем, останутся только военные, твоя правда. Молодец!

Рыбак повесил голову, представляя как его насиженное место, растворяется подобно облаку в ясный день. Теперь он не сможет обдирать людей, который обычно ездят на работы в Цитадель, через его станцию. Не будет возможности собирать дань с вояк Цитадели. Никаких плюшек от зеленых, никакой нормальной еды теперь. Всё что он создавал годами, систему взяток, подкупов, красивой жизни, накрывается медным тазом. Он был сильно расстроен, это было видно по его лицу и Борзый подметил это.

- У меня есть предложение, - поднял руку Шпак, начальник станции Цирк.

- Отлично! Дерзай! сказал Адами сделав глоток из стакана.

- Моя станция рядом с Триумвиратом, я могу с ними договориться о помощи, они ребята бравые. Немного вспыльчивые, но в целом неплохие. Он предлагал это из личных соображений, а не для пользы дела. У него давно были дела с главами Триумвирата. Он им то девочек поставлял, то еду из зеленой линии перепродавал в пять раз дороже обычной цены, т.к. качество еды из Цитадели было лучшее в метро, то чистую воду, также доставленной из зеленой линии. В общем наживался как мог на них, они, конечно, это понимали, но ничего сделать не могли, доступа к зеленым напрямую у них не было никакого, а их продукция ценилась очень высоко. Поэтому скрепя сердце платили, но зуб на него имели.

- Мы подумаем об этом. - сказал Адам. Повисла тишина, Адам встал и что-то прошептал своему помощнику, тот скрылся за дверью. Клубы сигаретного дыма висели сизой пеленой в комнате, Борзый присел на свой стул и начал рассматривать присутствующих из Лимба, он знал не всех. Через какое-то время он потерял полный интерес ко всем сидящим и откинувшись на стул закинул руки за голову начал что-то насвистывать. Все робко покосились на него, он на них даже не смотрел.

Какое-то время собрание продолжалось в формате советов, предложений и прочей чепухи, которую обычно несут на собраниях такого плана. Ведь всё было ясно и понятно синие хотят войны с зелеными, а Лимб как буферная зона для конфликта. Все это понимали, но не хотели признаваться себе в этом. У всех насиженные места, от которых никто не собирался отказываться, места, которые кормили их и их семьи не один год. Через минут десять пришел помощник Адама с тремя литровыми бутылками ирландского виски, все повеселели.

- На посошок! сказал Адам, все загалдели от радости, когда они еще такое попробуют, редкие запасы были у Адама, спасибо близкой дружбе с Борзым. Три бутылки разошлись за десять минут и присутствующие, немного навеселе, начали разбредаться по своим дрезинам. Заседание было кончено, цель обрисована, задачи ясны, шпион выявлен.

В комнате остались Борзый, Адам, Винни и два их помощника. Адам встал, подошел к несгораемому шкафу, открыл его и извлек оттуда еще одну начатую бутылку виски, разлил по стаканам содержимое и уселся на свой стул. Они чокнулись, выпили.

- Я не увидел среди них лидера. сказал Борзый. Удивительно как их еще никто не захватил? Просто безвольные хлюпики, которые только и могут что обкладывать данью другие станции за транзит через них.

- Засиделись они на своих местах. протянул Адам. Мы им тоже платим, между прочим. он улыбнулся.

- Ничего, ничего, скоро и они заплатят. Ничто не вечно под луной. Этих трутней нужно было давно слить и своих людей посадить. Вступил в разговор Винниченко.

- Кто ж знал, что они как бычки на веревочках, куда им скажут туда и идут. Видели, как этот дятел с Университета расстроился? Борзый засмеялся. Бздит за место, первый под ударом.

- Мне он показался нормальным мужиком. ответил Винни. Конечно внешность может быть обманчива.

- Да по нему ж видно, что морда в пуху. Сто процентов с зеленых гребет всё что можно сгрести. Я б так тоже, наверное, делал бы. Он усмехнулся. Есть у меня идеи по нему, но позже. Ну что, расшевелим осиное гнездо?

Они сидели еще долго, в который раз обговаривая поэтапное начало войны с Цитаделью.

Нашествие

За столом сидело двое. Оба работяги, которые после рабочего дня решили заскочить в мини бар и пропустить по маленькой, да посудачить о всяком. Бармен поднес им по бокалу пива и сухарики с солью. По правде сказать, это было и не пиво толком, а брага, настоянная неизвестно на чем, с добавками горьких трав и какого-то красителя. Сухарики это тоже что-то непонятное, высушенное, немного зажаренное и поданное к столу. Соль оставалась солью. Но людям было все равно что пить, чем расслаблять своё сознание и сколько это стоит. Людям нужен алкоголь, в любом его проявлении. Два соседних столика были свободны, бармен устало протирал замызганные стаканы и рюмки, поглядывая то на сидящих, то на станцию. Заведение находилось в самом углу станции Завод им. Малышева, с бледной вывеской Бар. Двое сидящих чокнулись и отпили немного из стаканов.

-Эх, - начал первый как хорошо!

- Да! подхватил второй.

- Знаешь, я сколько пью этот пивасик, столько и думаю, а какой он был до войны? На вкус я имею в виду. Мне пахан рассказывал, шо видов пива было миллион, а то и больше.

- Стариков послушать, так всё было лучше, вкуснее, доступнее и так далее. Они не из этого мира, они пришли сюда, а мы тут родились и нам не с чем сравнивать, к сожалению. Пьём то, шо есть. Он еще отхлебнул немного скривившись.

- Да я понимаю, я просто так вспомнил. Отца уже четыре года как нет Часто его вспоминаю, его рассказы. Иногда я ему не верил даже, он мог такое рассказать, шо это просто в голове не укладывалось. К примеру, шо можно было легко в другую страну улететь. Пара часов и ты в Европе.

- Ой, да мало ли шо старику привидится. Может выдумывал он всё чтоб тебя развеселить, только и всего. Может и правда такое было, кто его теперь разберет? Европа, это страна такая была?

- Вроде бы. Я точно не знаю. Он вообще много говорил такого, шо я даже не смог понять и запомнить.

- Не, я даже не знаю. Мои то умерли, когда я был мелким, еще не ходил тогда даже. Мне никто ничего не рассказывал подобного. Слушай, давай о хорошем, а то как-то не очень приятно о покойниках

- Да, да, конечно, давай. О чем хочешь поговорить? Новости слыхал?

- Какие?

- Да ты шо? Всё метро гудит! Лимб закрыл проход зеленым. Теперь им ничего не поступает из других станций. Наши ведь тоже им что-то отправляли, а теперь всё.

- Изоляция! крикнул бармен. Они теперь изолированы от остального метро.

Двое глянули на него.

- И шо это значит для нас? спросил первый.

- Да, шо нам то с этого? Мы от них вон где. Он махнул рукой в сторону.

- Хм, разве не понятно? Тут два варианта. подходя ближе сказал бармен. Первый ими хотят манипулировать, а второй.

- Шо делать? Я не понял. спросил второй.

- Управлять, или принудить к чему-то. ответил бармен.

- А второй вариант? просил первый.

- Второй вариант, затяжная блокада и, возможно, война.

- Война? в один голос сказали парни.

- Да война, как не страшно это звучит, но это нельзя исключать. Зеленые сильно продвинулись в своих изысканиях, а это кому-то не дает покоя, возможно. Но кто я такой? Это лишь предположения.

- А шо они изыскивают? улыбаясь спросил второй.

- Никто не знает, ясно одно это всё не с проста. он вернулся за барную стойку.

Двое ребят переглянулись и тихо засмеялись.

- Бармену больше не наливать. Смеясь сказал второй. У него кукуха улетела окончательно на старости лет. Война, ха, во скажет!

- Кто может на зеленых полезть? Кто этот самоубийца? Лимб? Не знаю, возможно - он задумчиво глотнул горькой жижи.

В это время на станции появилась группка молодых парней, идущих со стороны выхода к заводу. Лица их были недовольны, видно было что что-то случилось. Это была третья смена, но почему они не на работе?

- Эй, уважаемый, эй! крикнул второй. Кто-то из группы вопросительно кивнул.

- Шо те надо?

- А шо это вы, парни, не на работе? А?

- Заказов больше от зеленых не будет, отменили всё. Третью смену сократили. Хрен знает что теперь делать? В сталкеры податься? он неопределенно махнул рукой и пошел догонять своих.

- Вот те на. сказал второй.

- Ого, так это и у нас могут работу забрать. сказал первый. Завтра посмотрим, шо мастер скажет. Может пронесет?

- Я б на вашем месте не надеялся. сказал бармен.

- Ой, да ладно, к тебе работать пойдем - помощниками. сказал, улыбаясь второй. Бармен отмахнулся от него и перестал слушать их разговор. Его мысли устремились в прошлое, во времена войн станций. Много времени прошло, с тех пор, но ему, как участнику боевых действий, казалось, как будто это было неделю назад. В памяти вставали мысли-призраки его погибших товарищей, окровавленные, без конечностей, в изорванной одежде. Боже, скольких они потеряли, сотни? Тысячи? Женщины, дети, старики, молодежь, товарищи. За право контролировать заводские станции, шла беспощадная бойня, руководство менялось по несколько раз за неделю. Трупы сотнями выносили на поверхность, никто никого не хоронил, просто бросали недалеко от выхода из метро. Больше года длилось это безумие, больше года люди пытались истребить других, ради власти, больше года смерть витала в туннелях и перегонах некогда Харьковского метрополитена. За войной пришла эпидемия, которая нанесла сокрушительный удар, по численности оставшегося населения метро. Прошло уже больше восемнадцати лет, но популяция людей так и не оправилась от произошедшего. Появились новые союзы большие и малые, появились независимые станции государства, но люди в нужном количестве на них, так и не появились, к сожалению. По щекам бармена текли слезы горечи, не думал он что на старости лет опять придется идти воевать. Он вытер слезы и в слух сказал: - Может быть это только мои догадки. Пусть так и будет. Он обернулся к стойке лицом, но тех двоих молодых парней уже не было за столиком, вместо этого на него уставился высокий, широкоплечий, немолодой тип. Его седая борода была аккуратно подстрижена, вязанная шапка была натянута на глаза, длинный, старый, потрепанный плащ, непонятного цвета, военные ботинки, вещмешок за спиной и камуфляжная форма навели бармена на мысль о том, что перед ним стоит наёмник, из старых, тех, что массово участвовали в войне станций. После войны он их больше и не видел, многие погибли, многие скончались позже от ран, заражений, лучевой, но этого типа, как можно было заметить, эти проблемы миновали. Пришелец внимательно рассматривал бармена, его лицо показалось ему знакомым, но он категорически не мог вспомнить, где он его видел. Посидев с минуту глядя друг на друга, пришедший заговорил:

- Привет, я Фин. Я с тракторов пришел, точнее со станции Тракторостроителей.

- Ну вэлком тогда. С какой целью здесь? Работу ищешь? Или так, прогуливаешься? ответил бармен, ставя бокал с пивом перед Фином.

- Не то, чтобы работу, скорее человечка одного. Товарищ мой давний. Вместе воевали, а потом нас раскинула судьба. Он где-то на северных станциях осел после войны, я ж на востоке остался. Он засунул руку во внутренний карман плаща и достал оттуда старый, смартфон редкость в наши дни. Он что-то поклацал в нём и на экране появилась фотография, на ней был изображен мужчина средних лет, в белом халате, на фоне какой-то станции. Не встречал его? бармен глянул на фото, но оно ему ничего не сказало.

- К сожалению нет. Судя по фото, он где-то на зеленой ветке?

- С чего ты взял? спросил Фин.

- Ну у них же все ученые собрались вместе? Зеленые давно ж приютили всех, кто головой думать умеет. Вид у него такой, халат, взгляд серьезный. Я лишь предполагаю. - Бармен насыпал сухариков в мисочку и поставил ее перед Фином.

- Да, он из зеленых, но там его нет. Пропал, говорят. Как в воду канул. Он осушил бокал, не скривившись и положил горсть патронов как плату за пиво. Ну бывай, бармен. - С этими словами он поднялся и пошел по направлению к западным воротам, больше его здесь никто не видел. Спустя несколько дней, также неожиданно, также незаметно, появился похожий тип на станции. Длинный выцветший плащ, вязанная шапка, вещмешок за спиной, военная форма. Также интересовался кем-то, но в этот раз к бармену не подошел, хоть и обменялись они взглядами.

- Странные дела творятся в метро. Объявились старые наёмники ищут какого-то зеленого, друзья его типа, ага, так я и поверил. Сам с собой разговаривал бармен. В этот момент сработала внешняя сигнализация. Через мгновение сверху по лестнице ведущей на поверхность, бегом спускался, караульный с криками: Мутанты! Мутанты! Сотни! Они прорвали заслон! Станция переполошилась. Бармен мигом достал автомат с оптическим прицелом из-под барной стойки, взял несколько магазинов к нему и перепрыгнув стойку смешался с толпой.

Хаос начался на станции. Крики, вопли, беготня, паника. Женщины с детьми и без, со своими скудными пожитками, прыгали на дрезины, которые уже были заведенные и готовы для эвакуации населения станции. Мужчины же, разворачивали установки с крупнокалиберными пулеметами, таскали мешки с песком, для укреплений огневых точек, цинки с патронами сносили к западным воротам, заряжали всё оружие, которое было на станции. Дрезины уезжали с женщинами и детьми во тьму, а через некоторое время возвращались за новой партией. Всех свозили к восточному посту станции Спортивная. Это была станция Лимба, они надеялись на то, что они примут женщин и детей под свою защиту. Кто-то просто побежал по туннелю, держа в руках всё ценное что у них было.

Среди мечущихся людей на платформе выделялся один рослый, в длинном бесцветном плаще и вязанной шапке. Он спокойно стоял возле каких-то ящиков и собирал винтовку, части которой были у него в вещмешке. По длинному глушителю на стволе и складному прикладу, можно было догадаться что он собирает винтовку ВАЛ большая редкость в метро, а патроны к ней еще реже можно встретить здесь. Также он достал несколько гранат Ф-1, вкрутил в них запалы, проверил пистолет, который висел у него на поясе и с довольным видом пошел к укреплениям. Все, кто остался бороться за станцию, сидели за мешками с песком наготове, среди них были и женщины, и старики. Бармен увидел наемника и крикнул ему: - Наёмник! Эй! Есть еще свободные дрезины, ты не из наших, уезжай! Еще есть время!

- Меня зовут Шмидт, если что! А почему это я не з ваших?! улыбаясь крикнул он. Я вроде как тоже человек! И готов принять бой бок о бок с вами! Что скажете, мужики, а? Есть среди вас место для меня? не дождавшись ответа, с наглой улыбочкой, он перелез через мешки и занял позицию. Все поддерживающе закивали головами.

Медленно, скрипя закрывались восточные ворота, кордоны оттуда были уже сняты и караульные заняли огневые позиции. За восточными последовали западные, никто уже не покидал станцию. Оставшиеся приняли для себя окончательное решение остаться здесь навсегда, или подавить натиск чудовищ.

Тишина на станции стояла гробовая, сигнализацию давно отключили, прожектора были направлены на восточный выход из станции. Западные и восточные ворота, после того как последний желающий покинуть станцию ушёл, с лязгом были закрыты и караульные оставив свои посты, присоединились к обороняющимся. Теперь, если даже мутанты и прорвут оборону, то дальше этой станции им будет не пройти по туннелям. Пот градом катился по лицам людей. Ни один мускул не дрожал, никто не собирался отступать, ибо отступать было некуда, если не они, то кто. Это их дом и они готовы за него стоять.

Многие прикидывали шансы, некоторые молились своим богам, кто-то был рад, тому, что может быть сейчас, в бою, закончится это никчемное существование. Один наёмник был навеселе.

- Прекрасный день, чтобы умереть. А? сказал, улыбаясь он.

На платформе показалась большая, бесформенная тень. Тихий щелчок затвора винтовки наёмника и тень упала ниц.

- Первый за мной. самодовольно сказал Шмидт.

За первой тенью пришли другие, всё больше и больше, рык и мерзкие крики издавали тени. И когда восточная сторона станции пропала из виду, из-за количества пришедших извне мутантов, кто-то скомандовал: - Огонь!

Шквальный огонь и огненное зарево осветило своды станции. Грохот стоял неимоверный, мутанты падали замертво десятками, но и прибывало их всё больше. Гранаты пошли в ход, первый кинул ее наемник, попав в маленькую стайку мутантов.

- Вспышка с фронта! крикнул он. Многие прижались к полу. Взрыв! Ошмётки полетели в разные стороны, черной кровью забрызгало весь оборонительный состав станции, на губы и лоб, на руки и плечи, на волосы и спины, везде была кровь мутантов. Горы трупов валялись по всей станции, но количество живых тварей не уменьшалось. Они пёрли изо все щелей, ползли, прыгали, бежали без устали на позиции людей. Черная кровь рекой бежала по платформе, стекала на пути и дальше, но монстры все ближе и ближе подбирались к людям, ступая по мертвым телам своих сородичей.

Первым пал правый фланг, там заклинило пулемет и это стало роковым событием для них. Мутанты живо сожрали, всех кто там был, даже криков никто не слышал. Лишь кто-то один успел выдернуть чеку из гранаты и унес с собой с десяток монстров. Центральный и левый пулеметные расчеты перегрелись и им нужно было охладиться, пули просто выплёвывались из расширенных от стрельбы стволов и не причиняли значимого урона тварям. В ход пошли автоматы, пистолеты и местами началась рукопашная схватка. Никто не жалел ни себя, ни свои силы, ни жизни самое ценное что у них было. В то же время на путях стояли безмолвные свидетели происходящего сгустки чёрной материи, человеческой формы, но никому до них не было дела в этой кровавой бане. Практически были не видны эти тени в тени. Фантомы сущности новой эры, присутствующие в большом количестве по обе стороны платформы, тихо наблюдали за героическим ходом сражения между старым миром и новым. О чём они думали в эти часы и могли ли они думать, почему они здесь и сейчас, что привело их, куда уйдут?

- Реж упырей! Крикнул Шмидт с дикой улыбкой, отстреляв весь свой боекомплект и выхватив мачете, прыгнул на первого попавшегося мутанта. Это придало смелости остальным и почти все ринулись в рукопашную, что-то крича, с безумными глазами от ярости, в окровавленных одеждах. Один паренек, в синей жилетке, отступил назад и подбежал к телефону для связи со станцией Турбоатом, он схватил трубку и проорал в нее: - Нам их не сдержать! Станция падёт! Нас осталось не больше десятка! Помощи не ждем! Живите!

Он бросил трубку и побежал на встречу судьбе.

Треск в трубке и спокойный голос в ней заговорил.

- Игра началась? Ты уже слышал эти новости? спросил спокойный голос.

- Эти суки их даже не скрывают. ответил раздраженный голос, - Конечно я знаю. Они объявили нам войну, не объявляя ее нам лично! Трусы!

- Лимб закрыл нам поставки из остальных станций метро. Теперь придется справляться своими силами.

- Да, я знаю.

- Как успехи с поисками пропавшего? спросил спокойный голос.

- Пока безрезультатно, к сожалению. Ребята его ищут.

- Если мы его не найдем придется сделать заявление о его смерти. Это подорвет дух людей, безусловно

- Давай еще немного подождем, вдруг сыщется, всё-таки. А?

- У тебя есть сорок восемь часов, потом я собираю совет и мы заявляем о его утрате. сказал спокойный голос.

- Хорошо, хорошо, твоя правда. Да, кстати, Никитюка раскрыли.

- Он на студняке был?

- Да.

- Жаль, хороший парень был, молодой, положительный. Но теперь всё и все на кону. Ладно, сорок восемь часов. Бывай.

- Ага, на связи.

Синие потихоньку стягивали вооружение к станциям Пушкинская и Киевская. Дрезины прибывали каждый час, привозя всё больше и больше оружия, медикаментов и людей. Полевые командиры бегали взад и вперед исполняя приказы с верху. Люди беспорядочно сновали по станциям, не до конца понимая, что им делать и каким боком они к этим боевым действиям. Эвакуации не было, кто мог, тот уезжал в глубь синей ветки, кто не имел такой возможности, оставался здесь, молодых людей хватали и насильно тащили в тренировочные лагеря в глубинах синей ветки. На станциях Лимба и Салтовской коллаборации были развешены штандарты синего цвета с оранжевым символом, в виде круга и дуги над ним, подразумевалось, что круг отожествляет Лимб, а дуга Салтовскую линию.

На пятый день после официального объединения Лимба и коллаборантов, пришли мрачные новости Рыбак, начальник станции Университет, повесился в своём кабинете. Синие не заставили себя ждать и под предлогом общей безопасности, ввели свои войска на станцию Университет. Население было в шоке, от такого поступка, но вояки быстро утихомирили их, параллельно отбирая молодых ребят для тренировок и дальнейшей подготовки их к предстоящей войне.

Теперь по всем станциям бывших Лимба и синей ветки, разъезжала троица верховных мужей Борзый, Винни и Адам, с пламенными речами, создавая ажиотаж среди населения каждой посещённой ими станции. Их турне по новому альянсу, служило двум целям - как можно сильнее разжечь ненависть к зеленым и собрать больше желающих сначала добровольно участвовать в войне, а если это не поможет, то насильно. Вот что они кричали со своих дрезин - трибун:

- всё лучшее что есть у них, должно было быть у вас! Мы с вами жертвы одной системы, системы Цитадели! Она выжимает все соки из остатков выживших! Она никого не щадит! Ей плевать на детей, женщин, стариков! Ведь сколько раз многие из вас, я уверен и знаю, просили личной помощи у зеленых! Оказали они ее вам? Нет! В то же время синяя ветка, всегда протягивала руку помощи своим собратьям! Мы никогда не отказывали в помощи людям Лимба! Любой мог прийти ко мне и потребовать, того, что ему, или его семье, было необходимо! И если мы располагали этим, то, бесспорно, мы делились этим с вами! А эти хапуги... и т.д. и т.п.

Те, кто хоть чуть-чуть дружил с головой, понимал, что это чистейшая ложь, созданная лишь для очернения Цитадели и их граждан. Но были и те, кто верил в это, и, к сожалению, таких было большинство. Ведь проще скинуть все проблемы на другого, чем самому их решать. Зачем что-то пытаться предпринимать, ведь есть источник всех проблем и невзгод всего метро, источник зла, который ведет всех на погибель, в конечном итоге. А кто хочет идти в могилу раньше времени - никто. Активная пропаганда через несколько недель поимела еще большие всходы, в виде добровольцев, которые начали стекаться со всего Лимба. Они как запрограммированные зомби готовы были рвать и метать, лишь бы стереть с лица метро эту заразу Цитадель. В основном это были молодые ребята, которые поверили в сказки синих, или те кому терять нечего, их было тоже не мало, был небольшой процент стариков, которым эта жизнь уже была в тягость.

- Что я вам говорил? улыбаясь говорил Борзенко. Эти бараны сами пойдут на убой и чего мы не затеяли этого раньше?

- Человеческого ресурса было недостаточно. - ответил Адаменко. Зато теперь, хоть отбавляй.

- Не стоит недооценивать зеленых. вмешался Винниченко, на что Борзый и Адам лишь отмахнулись.

Всех, кто выступал против, ликвидировали под видом несчастных случаев. Так фельдшер, ярый противник войны, со станции Архитектора Бекетова, случайно поскользнувшись упал несколько раз на свой скальпель, двое братьев работяг, с Пр. Гагарина случайно убили друг друга, сталкеры из Защитников Украины сгорели заживо и таких примеров была уйма. Синие не терпели противоречий и сильней затягивали гайки населению, в то время как люди медленно теряли надежду. Руководство Лимба оказалось профнепригодным сборищем идиотов, коррупционеров и слабаков. Они ничего не предпринимали для хоть какого-то урегулирования вопросов и отстаивания интересов своих станций перед синими, они слепо шли на поводу, ведя за собой остальных в горнило надвигающейся войны.

Добро

Несколькими неделями ранее на путях станции Площадь Конституции, Илья с отцом Андреем Семеновичем, прогуливались по станции и беседовали о всяком, в основном о прошлом. Андрей Семенович рассказывал, как он с друзьями сидел в баре в последние новогодние праздники перед Большой войной. Илья многого не понимал, поэтому часто переспрашивал отца, то о том, то об этом.

Внезапно, проходя по краю платформы, Илья увидел что-то светлое лежащее на путях в тени, за границей падающего света ламп. Присмотревшись, во мраке станции, он понял, что это что-то живое и вроде как человек. Он быстро спрыгнул с платформы и подбежал к телу лежащему там. Да, это был человек, грязно-белой пижаме, с кровавыми пятнами на ней, в одном тапке, с изуродованным лицом, рассеченной головой, из которой текла кровь. Человек был без сознания и Илья, аккуратно подхватив его худое и измождённое тело и положил на край платформы к ногам отца. Андрей Семенович присел на корточки и осмотрел на лежащего.

- Кто это, Илюша? Он воде не из наших, по крайней мере я его не узнаю. спросил он.

- Кажется я догадываюсь кто это. Давай отнесем его к нам, помоги мне.

- Но зачем? Зачем нам эти проблемы? Что мы с ним будем делать?

- Не знаю, у меня такое чувство, будто мы обязаны ему помочь Мы просто должны ему помочь Или ты хочешь, чтобы он тут умер? Он же человек, как ты, я. Представь себя на его месте, как тебе? А? То-то же. Давай, па, хватай его за ноги. сказал Илья и они, подхватив тело, поволокли его к себе в комнату. На месте, где только что лежало тело, стояли три черные как тьма человекоподобные фигуры фантомы. Они как будто смотрели вслед уходящим, как будто что-то пытались различить в них, что-то только им известное. Через несколько мгновений они также незаметно растаяли в воздухе, как и появились до этого. В этот час на станции было безлюдно, многие уже спали, или были на постах, а те, кто не спал, сидел в своих палатках, или комнатках, поэтому никто не заметил ни Илью, ни его отца, ни тело, которое они несли.

Человека без сознания они принесли в свою комнату и положили на кровать Андрея Семеновича. Кровь местами еще текла из открытых ран на голове.

- Думаю, без помощи доктора нам не обойтись. Сказал Семёнович.

- Посмотрим, что мы сможем сделать. ответил Илья.

Для лежащего и истекающего кровью человека, время не ощущалось, его сознание пребывало в пограничном состоянии. Ничего важного более не существовало для него, неважное также перестало существовать. Полная отрешенность сознания от окружающей его тело реальности, играло с ним в некую игру, коротая проходила в его уме и нигде более. Он как бы расслоился на субличности, которые вели хаотичные диалоги между собой. Задавая вопросы, он получал ответы и как казалось, вроде бы от самого себя, в то же время многие я в голове устраивали диссонанс ума. Но где-то на неизвестном уровне сознания, он ощущал, что с ним говорит Вселенная, в виде его размножившихся копий личности. Вопросы сыпались десятками, но не все получали ответы. Параллельно из памяти всплывали разные воспоминания, приятные и не очень, веселые и грустные, светлые и тёмные. Но он как будто не принимал в них некогда участия, как будто не переживал эти события снова, какая-то отрешенность присутствовала во всём этом каламбуре мыслей, как будто все происходило на несуществующей сцене и актером был не он, а кто-то неизвестный ему, но очень на него похожий. Тьма то окутывала всё, то падала как пелена с глаз, обнажая личность, которая еще существовала в этом теле, которая что-то чувствовала, что-то желала, кого-то искала. Плавая в этом компоте иллюзий, временами наступало ощущение единения с миром иным, не нашим, а высшим, ощущение причастности к событиям связанными с мирозданием, со всеобъемлющем знанием, которое лежит вот, рядом, в виде энергии, возможно даже разумной, достаточно просто захотеть его постичь и это непременно произойдет. В этих проекциях реальностей проходили миллионы земных лет, разговоры, а точнее обмен информационной энергией, всё больше и больше стирал грани того, что называют личность. Она блекла с течением времени, которого нет, сливаясь с чем-то высшим, чем-то вроде света, неописуемо ярким светом, ярче миллионов земных солнц. От света исходили тепло и любовь, радость и понимание, блаженство и экстаз, потому то сознание и не искало пути назад. Зачем возвращаться в обреченный мир? Там ничего нет. Приятные моменты? Это лишь моменты, а здесь благовечность. Нет споров, нет злости, нет боли, нет сомнений, нет разделения, здесь всё едино. Зачем быть кем-то, если можно быть всем. Вернуться к исходной точке отправки, разделения, обретения личностных качеств, отчуждения от света, а в конце концов полного непонимания и даже презрения. Но свет не только наполнял собой всё, он также что-то очень тихо шептал, этого не было слышно изначально, но чем дальше развоплощалась личность, тем громче становился шепот, становясь гласом, сильным, строгим, но добрым. Понять эту речь не было никакой возможности, даже если бы обычный человек услышал ее, но пребывая в пограничном состоянии, многое становится понятным и доступным. Многие тайны бытия открываются перед личностью, которая по факту это всё и так знает, но не помнит, из-за игр перерождений, из-за желания постигать свет снова и снова. Глас звал личность, но не в своё лоно, а для пробуждения, пробуждения в одном из мертвых миров мироздания. Мертвый изначально, но расцветших в последствии и почти умерший сейчас, мир дуализма, мир страданий и радости, мир эгоизма и глупости мир людей. Воспоминания волной хлынули в неосязаемое пространство мыслей, бурной рекой текли дни, месяцы, годы прожитых лет и наконец последние десятилетия ужасного существования на грани. Благостный свет перестал литься в сердце личности. Всё четче и четче становилась окружающая неблагоприятная реальность. Всё яснее и яснее личность ощущала себя. Холод и тьма мира стала осязаемой и лишь нежелание присоединяться к нему останавливала его. Теперь отчетливее всё становилось реальным, жизненный опыт, воспоминания, грани ума, все полученные знания, а энергия и свет, рассеивались как сон в раннее утро. И лишь маленькие остатки всего этого пытался удержать мозг, хватаясь за пустоту того, что было еще совсем недавно всем. Послышались голоса, реальность обступила со всех сторон и как показалось, не так уж всё и плохо здесь, тепло и мягко, тихо и спокойно, вроде.

Глаза лежащего медленно открылись, взгляд упал на зеленый, обшарпанный, с дырками потолок маленького помещения. Тусклый свет пары свечей освещал убогую комнату, с дырами в стенах, дверью из грубо сколоченных досок, парой старых панцирных кроватей, подобием матрацев на них и двух сидящих мужских фигур. Один был молод, другой в годах.

- Двенадцать дней ты был без сознания. сказал молодой. Он выглядел уставшим, мешки под глазами, бледное лицо, видно было что он не спал в полной мере длительный промежуток времени. По старшему было непонятно, устал он, или нет, так как за долгие годы, проведенные под землей, лица людей перестают быть свежими и веселыми. Кто с тобой так обошелся? продолжил молодой.

- Меньше всего мне сейчас хотелось бы об этом говорить. Люди сделали это, этого достаточно. Он попытался подняться на локтях, но сил не было для этого манёвра, и он лёг назад в мятую кровать. Да, спасибо за помощь. Думаю, без вас я б уже покинул это мир.

- Без проблем, - сказал Андрей Семенович меня, кстати, Андреем зовут. Он протянул руку больному. А это Илья мой сын.

Больной слегка сжал руку Семеновича и с благодарностью в глазах глянул на Илью.

- Меня зовут Леонид, с Ильёй мы уже знакомы, виделись в лазарете ранее. Кивнув сказал больной. Вы рискуете, держа меня у себя. Комитет во мне увидел врага Лимба и решил избавиться от меня. Перед этим изрядно попытав. Но я как таракан выжил и хотел бы узнать почему вы помогаете мне? В чем загвоздка? Ведь за помощь врагам, последует наказание. Вы разве не боитесь этого?

- Да, да, вы правы Боимся конечно Но сколько можно бояться своих же? Разве это нормально, жить бок о бок с теми, кого считал своими, а потом увидев их настоящие лики, начать презирать и ненавидеть. Не знаю зачем мы это делаем, думаю это по-человечески просто, человек в беде, а мы ему помогли. ответил Илья. Что в этом плохого?

- Признаться честно, я был против сначала, но потом начал думать так же, как Илюша и понял, что это просто добродетель и в этом нет ничего плохого. А если за такое нам суждено быть наказанными, то пусть так и будет. перебил Илью отец.

- Есть еще Люди с большой буквы в стенах метро и это не может не радовать. ответил Леонтич, закрывая глаза и чувствуя легкое умиротворение. Да, это действительно прекрасно.

- Ты еще не оправился поэтому лежи отдыхай, а мне за водой в очередь пора становиться. сказал Илья вставая. Он взял пустые пластиковые бутылки и быстро выскочил за дверь.

- С водой у нас напряженка последнее время, большая часть уходит на военные нужды, а людям достаётся то, что осталось. грустно сказал Андрей Семёнович.

- Военные нужды? В лимбе? удивился Лёня. У вас же мир со всем метро, или я ошибаюсь? Хоть он и знал о настроениях, которые ходили среди людей, о разговорах про последнюю, решающую войну, но эти новости его немного удивили.

- Хм, люди шепчутся о больших концентрациях военных, на близких к Цитадели станциях. Да, за последнее время многое изменилось, причем быстро изменилось. Всё чаще говорят о войне с Цитаделью. Не известно всерьез, или нет, но разговоры такие имеются среди народа. Я видел военные отряды и на нашей станции, плюс проблемы с водой и едой, лишнее тому подтверждение. Но мы точно не знаем, с обычным людом ведь никто не делится планами, вот и гадаем, сплетничаем, предполагаем.

- С Цитаделью? Интересно, а ради чего всё это? Какие первопричины? удивленно спросил Леонтич.

- Да кто его знает. Нет причин для войны, как мне кажется, но я не принимаю решений такого масштаба, я лишь старик доживающий свой век, как придётся.

- Причины есть всегда. Нужно лишь найти того, кому этот конфликт выгоден, всего-то. Как это было в Войне станций, к примеру.

- А кому была выгодна Большая война? Кто выиграл? Грустно глядя в стену спросил Андрей Семенович.

- Хм, это не простой вопрос. На него так просто не ответишь Были страны, государства, и люди были разделены, границами, нациями, расами, вероисповеданиями, мнениями, ну и так далее. Конфликтами было управлять тогда легче, чем когда-либо, многие страны были лишь марионетками в руках других, более сильных стран. Достаточно маленькой искры и правильного финансирования, как в стране начинаются беспорядки, или гражданские войны, или войны между странами. Политиканы под соусом безопасности проводили такие акции, что никому даже не снилось, а про коррумпированность я вообще молчу. А ведь на каждой войне кто-то зарабатывал состояния Возможно, эти мнимые лидеры всех этих разрозненных людей решили показать остальным какие они крутые и может быть, по их общему сговору, разразилась та война. Но почему-то мне кажется, что какая-то более серьезная сила стояла за ними всеми и руководила всем этим из тени. Леонтич глянул на Семеныча, у того текли слезы по щекам.

- Вы так думаете? Неужели? Как мы допустили это? Ведь мы все молчали Мы ничего не предпринимали, жили свои скучные жизни А нас всех вели на убой, как телят - он уткнулся лицом в свои ладони.

- Ну не всё ещё потеряно, я хотел бы верить. Мы ведь свами живы. Есть еще слабая надежда на восстановление человеческого рода. Может быть, не все погибли в этом армагеддоне, как мы, к примеру.

- Вы же умный человек! Какая надежда? Её больше нет! Извините, меня, пойду пройдусь. он встал, вытер слезы и вышел из комнаты.

Леонтич остался один на один с собой. Мысли роем носились в его голове. Конечно он знал о настроениях масс, но про явные приготовления услышал впервые. Легкое напряжение по поводу услышанного о предстоящей войне, комом прошло от горла в живот. Опять. Неймётся людишкам, нет им покоя, опять геноцид и произвол, опять смерти и человеческая абсурдность. Человечество висит на волоске, а они войнушки затевают Может есть способы этого избежать, может есть какие-то другие пути? Чего хочет Лимб? Почему зеленым просто не дать им этого? Из тысячи вариантов лучшим будет мир. Избежать войны, избежать войны С этими мыслями он провалился в сон, тело его еще было слабо, раны немного кровоточили под тряпками-бинтами.

Прошло еще около недели и Лёня понемногу начал приходить в нормальное состояние, раны почти полностью зажили, от возможного сотрясения бывали иногда головокружения, но в целом он был близок к полному восстановлению. Илья же стал чаще заступать на дежурства, долг призывал его к этому, так как при подготовке к военным действиям, больше глаз нужно было для охраны станций, враг то не спит и может в любой момент сделать какую-нибудь диверсию. Так объясняло ему и другим ребятам руководство. Но диверсий не происходило, зеленым это было попросту не нужно. Честно говоря, в это неопределённое время, на станциях творился произвол. Людей хватали средь бела дня и вели в комнаты для допросов. Избивали нещадно любого, кто хоть чем-то себя скомпрометировал. Вот один из примеров.

В среду, около пяти часов вечера, в очереди за водой, стоял невзрачный мужичонка, помощник электрика станции, по прозвищу Скелет. Так его прозвали из-за его болезненной худобы. Он стоял в очереди перекидываясь с рядом стоящими парой слов, когда к нему, из ниоткуда взявшиеся, подошли трое из военного комитета, с координатором из синих.

- Ты говорят с врагом дела имеешь, а это попахивает предательством. Пройдём, уважаемый, с нами для выяснения деталей.

- Братцы, да что ж это твориться? Какой я предатель? Да я ж с нашей станции уж как три года ни ногой Я ж Я ж просто за водой стою.

Очередь начала волнение. Он свой. крикнул кто-то из начала очереди. Это же Скелет, он свет всем делает. Крикнул еще кто-то, но их никто не слушал, а схватив его под руки куда-то поволокли. Скелет даже не пытался оказывать сопротивление, в надежде на скорое освобождение, так как это казалось ему просто недоразумением. Очередь осталась в недоумении, если даже Скелет стал пособником зеленых, то что уж говорить про остальных.

Его вели в комнату допросов. В комнате стоял неприятный запах смесь крови, мочи, табака и хлорки. От этой вони у Скелета ноги стали ватные, он уже был готов во всем сознаться, но сознаваться было не в чем. Его усадили, привязав руки и ноги к стулу.

- Братцы, да что ж я сделал такого? чуть не плача пролепетал он. Тут же один из братцев двинул ему кулаком в ухо. Да так ударил, что лопнула барабанная перепонка и из уха потекла кровь. Голова загудела, как огромный колокол, боль дошла до пяток и обратно в ухо.

- Ты, сука такая, с зелеными якшаешься! еще удар, - Гнида позорная! - еще удар Решил, что никто не узнает? удар. Да от тебя за сто метров несёт этими ублюдками! еще удар, из носа, рта и уха текла кровь. Скелет повесил голову, онемев от боли и страха. Ты тварь, когда они тебя купили?! Кто твой, контакт у них? Говори, гадина! еще удар, координатор синих медленно подошел к нему, схватил за волосы и поднял его голову. Скелет был без сознания.

- Ювелирней нужно работать, ребята. синий улыбнулся и отошел от сидящего. Тащи холодную воду, ща мы его вернем назад. Приказал он одному из троицы.

Окотив водой, она сбегала с него вперемешку с кровью бурого цвета, допрос продолжился.

- Мужик, это только начало, если ты не скажешь то, что нам нужно, я лично отрежу тебе уши, потом нос, потом пальцы, потом твоё достоинство. координатор получал удовольствие при таких манипуляциях с арестованными, он всерьез думал, что выявляет врагов таким образом. Он считал себя крайне важной персоной, вносящий большой вклад в общее дело, но по факту он был больным уродом, который, облечённый властью, попросту издевался над людьми. Правый глаз Скелета полностью заплыл, он им ничего не видел, но левый горел неумолимой яростью, негодованием и чувством глубокой несправедливости.

- Я ничего не знаю о контактах. Меня никто не подкупал! Я там даже никогда не был! с нарастающим тоном сказал Скелет.

- Да? А это что? синий достал из кармана несколько бумаг. Он начал читать, - Заявка на покупку: диодные лампы 5 штук; провода двужильные медь 300 метров бла, бла, бла, вот постскриптум: ввиду эпидемии гриппа на соседней станции, прошу продать лично мне средства от гриппа, любые которыми вы обладаете на данный момент. Оплату прилагаю патронами калибра 5,45 мм. Ну? Что на это скажешь?

- Там всё по форме, печати - начал было Скелет, но его оборвали на полуслове.

- Попизди мне еще, ушлёпок! Тут целая кипа подобных просьб! Ты, сучара, приписывал свои просьбы уже после согласования с начальниками станции и караула! Не так ли? синий был одержим.

- Да, но я

- Так ты признаёшь свою вину?

- Я всё это покупал за свои заработанные! И это было давно! Скелет готов был убить их всех. Он ненавидел их всеми клетками своего изможденного тела.

- Вы слышали это? синий обернулся к трём остальным. Те закивали головами, словно болванчики. Даже не пришлось ломать. Свою вину признал, молодец. Тогда, по законам военного времени, объявляешься виновным в предательстве своей станции, её народа, путём сотрудничества с врагом и в присутствии трёх свидетелей, я выношу тебе приговор двести сорок часов работы на свиноферме. Я сегодня добрый. Уведите его. И ведите следующего. скомандовал координатор, после этих слов, двое подхватили разбитого Скелета под руки и вынесли его из комнаты. А ты проследи, чтобы он эти часы отработал. Сказал синий третьему, тот кивнул и тоже вышел из комнаты. Координатор остался один, вздохнув полной грудью и улыбнувшись, он почувствовал сексуальное возбуждение от происходящего.

После этого Скелет долго еще был под наблюдением, вместе с семьёй. А когда у него люди спрашивали кто его так разукрасил, он с опаской говорил: За дело. Конечно же это был лишь предлог чтобы запугивать население. Таких пострадавших была масса, некоторых избивали, некоторые попросту исчезали в допросных комнатах, без следа. С женщинами дела обстояли куда хуже. С ними вообще не церемонились, большую часть из допрошенных под покровом ночей перевозили на станцию Цирк, а оттуда прямиком в лапы анархистов и беспредельщиков из Москалёвского триумвирата. Первые партии женщин уходили за кругленькие суммы, но потом произошло событие, повлекшее обвал цен. Станция Завод им. Малышева в спешке, при нашествии мутантов на них, эвакуировала своих женщин и детей, в единственное безопасное, на тот момент, возможное направление - станцию Лимба Спортивная. В надежде на то, что Лимб, как старый приятель, окажет помощь нуждающимся. И он оказал, в виде бесконечных допросов, отделения детей от матерей, под предлогом карантина, дальнейшей транспортировкой лиц женского пола в Триумвират, под видом расселения по станциям Лимба и синей ветки. Ведь за этих бедных женщин заступиться было некому, все их мужья, братья, отцы погибли при защите своей станции. А сами они были настолько сломлены морально, что не оказывали почти никакого противодействия. Никому из них не удалось миновать допросных комнат, некоторым даже по несколько раз. Детей что постарше, увозили в глубины синей ветки, для дальнейшего взращивания, как их позже называли, свободного поколения. По сути, дети там выполняли роль рабов. Куда девали маленьких детей, для многих остаётся загадкой.

Станция Площадь Конституции была одной из перевалочных для пересылки заводских женщин, поэтому с их прибытием, становилось жутковато от их плача, переходившего временами в звериный вой. До Леонтича, по большей части, лежащего на кровати, временами доносились эти звуки, от чего он был в недоумении и тихой ярости, после того как Семёнович посвятил его в происходящее. Он рассказал, что произошло на заводской станции и как Лимб встретил, некогда жителей дружественной станции. Андрей Семёнович даже не мог предположить, что женщины уходят с молотка, поэтому он рассказывал Лёне официальную версию происходящего, мол всех опрашивают, а потом расселяют по станциям нового альянса и что это для их же блага. Вся эта торговля была санкционирована самим Борзым, он понимал, что Заводской Альянс не существует более, после падения одной из его станций. А это был серьезный, с точки зрения военной мощи, возможный оппонент, который мог не поддержать его вероломные взгляды по отношению к войне с зелеными и который теперь не скоро оправится от произошедшего, если вообще оправится. И некому стало посягать на южные станции его владений. А в нынешнем положении он считал станции Лимба своими. Нашествие мутантов на заводчан, сыграло ему на руку.

Другое, не менее интересное событие, произошло через пару дней, после того как заводчане отправили своих жен в лапы Лимба.

Треск в трубке и иные помехи немного искажали голос, но при всём этом можно было понять, что абонент на том конце расстроен.

- Ты слышал новости? Заводчан мутанты атаковали. Их альянса больше нет.

- Ну не все, а лишь одна станция. ответил спокойный и мелодичный голос. Но всё же это печальные новости. На пороге возможной войны нам бы они могли помочь, взять часть огня на себя, но увы. Мы теперь точно одни.

- Без неё нет альянса, что может одна станция? Да и еще одно, женщины и дети стали товаром, если данные, которые я получил верны. Женщин продают анархистам, а детей в рабы, или еще куда. Опять-таки, если разведданные верны.

- Это похоже на них Да уж, о какой человечности мы тут твердим? Если за стенкой от нас такое происходит Кому все наши лозунги, идеи? досада слышалась теперь и в спокойном голосе.

- Не депрессируй, вырулим как-нибудь. Может не все, но вырулим. Лёгкий смех.

- Твои нашли потерявшегося?

- Нет, но у меня есть еще около десяти часов. отвечал голос с треском.

- Мне б твою уверенность. Ладно, до связи через десять часов.

Победа

В отличие от холодных, сырых и мрачных станций, привычных обитателям метро, станция Победа, переоборудованная под теплицы, представляла собой оазис света и зелени. Станция теплица была символом надежды. В её светлой атмосфере обитатели метро вспоминали мир, который они потеряли. Даже простое зрелище зелени и плодов поднимало дух, внушало веру в то, что, возможно, у человечества есть шанс на выживание. Её центральная часть была ярко освещена лампами дневного света, которые питались от мощных фотонных, а также работающих на переработанных отходах и небольших ветряных генераторах, установленных на поверхности. Это была одна из ключевых станций Цитадели, ведь благодаря ей и ее работникам, граждане союза могли получать полезные овощи и зелень, которые так необходимы в текущих условиях. Воздух станции был удивительно свежим, особенно в сравнении с угнетающим запахом плесени и ржавчины, привычным для других мест. Здесь пахло землёй, травой и влагой запахи, которые заставляли забыть о том, что ты находишься под землёй.

Голоса людей сливались в негромкий гул, не похожий на злобный ропот, свойственный другим станциям. Работники теплицы, одетые в чистую рабочую одежду, на сколько это было возможно в условиях нынешнего метро, аккуратно собирали урожай, ухаживали за растениями, проверяли оборудование. На станции царила определённая дисциплина. Каждый, кто входил сюда, обязан был носить чистую одежду и проходить санитарный контроль, чтобы не занести грибок или плесень, которые могли уничтожить весь урожай.

Платформа была покрыта длинными рядами аккуратно выстроенных грядок. Вместо обычной земли использовался субстрат из смеси торфа, биологических отходов, компоста и минералов, созданный на основе старых довоенных исследований. Здесь росли всевозможные растения: от простой зелени вроде лука и укропа до более сложных культур, таких как помидоры, огурцы и даже бобовые. Некоторые участки платформы и даже стены были оборудованы гидропонными системами с растениями, укоренёнными в питательной жидкости, текущей по прозрачным пластиковым трубам. По трубам циркулировала вода, насыщенная удобрениями, что позволяло выращивать культуры даже в вертикальном формате. Над каждым рядом грядок тянулись тонкие трубы, из которых на растения падали капли воды. Оросительная система была настроена таким образом, чтобы минимизировать расход влаги. Станция собирала воду из воздуха при помощи колонн-сборников, установленных в туннелях. Сырость метро превращалась в драгоценную влагу, которая затем очищалась и насыщалась минералами. Основной световой поток обеспечивался лампами LED с контролем спектра, что помогало стимулировать фотосинтез. Лампы излучали приятное, тёплое сияние, напоминающее солнечный свет, который большинство обитателей метро не видели годами. Часть станции, ближе к потолку, была оборудована конструкциями из стекла и плёнки, создающими эффект микроклимата. Это позволило выращивать более требовательные растения, такие как цитрусовые деревья и даже небольшие бананы, но в экспериментальных пока что целях. Всё это создавалось не за один день, а годами, многие приложили усилия для создания этого шедеврального тепличного комплекса, уникального в своём роде. Безусловно он был еще не до конца готов, но большая его часть была сделана. Как всегда, проблема была в материалах, которые доставались с большим трудом на поверхности и рабочих руках, которые так же были в дефиците. Все выходы на поверхность были запечатаны, южные, северные ворота и старый тоннель с грибной фермой, охранялись ребятами из Алексеевской станции. По факту своей охраны у Победы не было, зато было оружие, которое нужно было обязательно брать всем, кто идет в старый тоннель, на всякий случай.

Управление станцией велось строго, но эффективно, высоким, худощавым мужчиной в годах, по прозвищу "Химик", который не расставался со своим белым халатом и требовал носить такие же от работников. Звали Константин, фамилию и отчество никто не знал, а он и не говорил о них никому. До войны он был известным биологом, теперь же его детищем был этот оазис. Здесь он следил за микроклиматом, разрабатывал новые методы культивации, да и вообще любил свою работу. Он, наверное, единственный обитатель метро, который был отчасти рад случившемуся, теперь он занимается тем, чем мечтал заниматься всю жизнь. До войны Константин был биохимиком в крупном научно-исследовательском центре, где занимался вопросами устойчивости сельскохозяйственных культур. Его работы по гидропонике и искусственным субстратам привлекали внимание, но сам он всегда избегал публичности. Когда мир рухнул, он оказался в метро, унося с собой только знания, которые однажды стали бесценными. Первые годы он странствовал, работая на разных станциях и помогая наладить простейшие системы фильтрации воды. Но когда на одной из станций решили построить теплицу, именно Химик стал человеком, который сделал это возможным. Здесь он и остался.

Константин обладал характером, который можно назвать холодным, но справедливым. Он никогда не повышал голоса, но от его спокойного, ровного тона люди моментально брались за работу. Его авторитет был безоговорочным. Даже самые ленивые из рабочих не пытались спорить, зная, что Химик лучше всех знает, как всё должно работать. Его уважали, но близких друзей у него почти не было. Его дни проходили в работе, и только редкие вечера он проводил за разговором с кем-то из немногочисленных ребят, которые жили на этой станции, а их было не много. Всего тринадцать человек жили и работали на станции, включая Химика. У Константина была своя выработанная система работы. Он никогда не ходил без блокнота, куда записывал свои наблюдения и идеи. Никто не знал, что там было написано, но он часто просматривал свои записи, словно сверяя реальность с чем-то из прошлого. Костя был невероятно внимателен к деталям. Он замечал малейшие изменения в цвете листьев, консистенции воды или влажности воздуха. Даже когда остальные не видели проблемы, он заранее предсказывал беду и принимал меры. Его личное убеждение состояло в том, что даже в самых сложных условиях всегда есть выход. Когда кто-то жаловался на невозможность выживания, он неизменно отвечал:
- Человечество выжило благодаря еде и воде. Если мы обеспечим это, у нас будет шанс. Всё остальное - дело времени.

Химик был тем человеком, на чьих плечах держалась станция. Его знания и характер создали место, где враждебный подземный мир уступал упорству и науке. Люди, работавшие с ним, иногда называли его "жестким", но внутри себя знали: без него теплица уже давно была бы мёртвой.

Сегодня у Химика особый день, он был вынужден ехать в депо ТЧ - 3, которое находилось севернее, сразу за Победой, на какие-то сборы глав станций. Ему очень не нравилось покидать, даже на несколько часов, свою любимую станцию. Политические аспекты альянса его интересовали в меньшей степени, но что поделать, он руководитель одной из важнейших станций, поэтому присутствие его было необходимо. Дрезина уже ждала его, а он, всё так же в своём халате ковырялся в секторе D, вся теплица была разбита на сектора, для удобства. Мужик на дрезине спокойно курил в ожидании, для него это было не в первой. Он знал - время еще есть, а Химик никогда не опаздывал. Наконец, прекратив рассматривать проклюнувшиеся ростки нового сорта огурцов, семена которых не так давно ему принесли сталкеры с поверхности, он со свойственной ему педантичностью сказал Егору, парню, который как ему казалось, был наиболее предрасположен к ботанике и подменял в его отсутствие, сказал:

- Сегодня меня не будет какое-то время, поэтому проконтролируй пожалуйста следующие моменты. Он достал блокнот открыл его и начал читать, - сектор А контроль уровня воды, сектор В сбор урожая, два человека. Люда с двумя работает на подвесах. Егор, проверишь насосы. Лена, пусть займётся пересадкой молодняка в секторе D. Остальные в старый тоннель, на грибы. Без респираторов к грибам не входить, людей сам распредели кого куда. Всё, скоро буду. С этими словами он залез на дрезину, и она со скрипом укатила его во тьму.

Рабочие собирались у бака с чистой водой и ждали пока к ним присоединится Егор. Кто-то пил из своих фляг, кто-то доставал кусочки хлеба и редкие овощи, которые можно было себе позволить.

- Кто-нибудь слышал? На южных станциях опять беда, заговорил Саша, жуя корку хлеба и оглядывая остальных. Заводской Альянс пал.

- Говорят, что наши хотели с ними союз закрутить. Но видно не получится теперь.

- Пусть падают, нам то что? сказала Людка, потягивая воду из жестяной кружки. Нам бы хоть свои грядки бы удержать. Нас тут десяток человек, а кормим всё метро.

Разговоры быстро утихли, когда подошел Егор и передал указания Химика. Вскоре люди разошлись по своим секторам и принялись за работу. Здесь, в теплице, политика казалась далёкой, хотя её тень время от времени нависала над станцией.

ТЧ-3

Андрей открыл глаза медленно, будто возвращаясь из глубокой и вязкой темноты. Свет, падающий с потолка, был тусклым, но всё равно обжигал глаза, как раскалённый металл. Веки дрожали, прежде чем полностью распахнуться, а в груди прокатилась волна боли, похожая на отголосок далёкого взрыва. Он вдохнул глубоко, с трудом. Воздух был тяжёлым, наполненным влажным запахом металла и плесени.

Палата вокруг казалась размытым сном. Грубые стены из бетона, покрытые сетью трещин и пятнами, потолок, на котором висели ржавые трубы, и металлический стол, стоящий неподалёку, создавали ощущение изоляции. Но даже через этот слой реальности Андрей ощущал, что находится не только здесь.

Он моргнул. Картинка вдруг резко изменилась: вместо серых стен перед его глазами пронёсся образ. Серое небо, тусклый свет дня, разбитый асфальт, покрытый обломками и грязью. Это длилось лишь мгновение, но было настолько реальным, что он дёрнулся и захрипел, пытаясь понять, что происходит. Попытка поднять руку оказалась неожиданно трудной. Мышцы отзывались на движение странной болью, словно он не использовал их годами. Но была и другая странность. Когда пальцы медленно поднялись перед его глазами, он увидел, что под кожей венами разливается сине-чёрный рисунок. Они пульсировали, будто что-то живое двигалось по ним.

- Чёрт выдохнул Андрей, но его голос прозвучал хрипло, словно он не говорил несколько недель.

Он приподнялся, ощущая, как каждая клетка тела сопротивляется движению. Лёгкие наполнились воздухом, и холод пронизал его до самого сердца. Грудная клетка сдавливала так, что дыхание давалось с трудом. И всё же он поднялся, опираясь на холодную металлическую койку.

И снова это пришло: ощущение чужого присутствия. Оно было не рядом, а где-то наверху. Андрей замер, осознавая, что чувствует не просто чьё-то дыхание. Это были мысли, эмоции, что-то дикое и первобытное.

- Кто это? прошептал он, но в ответ был только внутренний шёпот.

Сначала это ощущение было слабым, как лёгкий зуд в глубине мозга. Затем оно стало нарастать. Андрей чувствовал их. Это были существа на поверхности, но он не видел их глазами. Вместо этого разум наполнили обрывки образов: острые камни, влажная земля, холодный ветер, который рвал плоть. Эти существа были не просто зверями. Их мысли текли, словно вязкий поток, насыщенный страхом, голодом и яростью.

Их присутствие ощущалось как сеть, которая тянулась через километры разрушенного мира. Они были связаны между собой узлы единого сознания, в котором Андрей теперь оказался.

- Нет, нет, нет, пробормотал он, хватаясь за голову. Его пальцы вжались в виски, пытаясь изгнать это чувство. Но оно не уходило.

Картины становились ярче. Вот один из мутантов, огромный, с длинными конечностями, покрытыми наростами, прячется под обломком бетона. Вот другой, мельче, карабкается по разрушенной стене. Они не просто существовали они искали. Андрей вдруг осознал, что знает их цель еда.

С каждым мгновением связь становилась глубже. Андрей почувствовал, что может не только понимать их, но и влиять. Он попытался оттолкнуть их разум, как если бы закрыл дверь, но это только сделало поток сильнее. Внезапно ему показалось, что он один из них. Он видел мутантов не как врагов, а как братьев.

На секунду он сам ощутил, каково это стоять под открытым небом, когда кожа растянута до боли, а мышцы двигаются рывками, подчиняясь древнему инстинкту. Ему показалось, что его руки превращаются в когтистые лапы, а дыхание становится тяжёлым, утробным рыком.

Но затем Андрей вернулся в своё тело, резко вдохнув. Он посмотрел на свои руки. Они всё ещё были человеческими, но сеть вен под кожей пульсировала, как будто спорила с этим фактом. Андрей замер, когда вдруг ощутил, что мутанты наверху стали беспокойными. Они как-то узнали о нём. Он не понимал, как это возможно, но знал: теперь он не только чувствовал их, но и они чувствовали его.

- Оставьте меня - выдохнул он, но понимал, что это бесполезно.

Его разум теперь был чем-то большим, чем просто частью человека. Он стал мостом между двумя мирами - обитателями метро и мутантами на поверхности. Он чувствовал себя предателем, даже не сделав ничего, что могло бы оправдать это.

Андрей снова попытался встать, тело отозвалось слабостью, но он собрал силы и поднялся на ноги. Всё внутри кричало: "Найди их. Узнай. Они близко."

Он сделал шаг, и мир качнулся, как будто он шёл не по твёрдой поверхности, а по зыбкой, живой плоти. На границе сознания он уловил рык, далёкий, но отчётливый. Мутанты ждали. Они хотели больше, чем просто выжить. Он почувствовал, как мир вокруг начинает уходить из-под ног. Его голова закружилась, а ноги стали ватными, будто кто-то резко выключил внутренний источник силы. Воздух, который только что наполнял лёгкие, вдруг стал густым, как сироп, и каждое дыхание давалось с невероятным трудом.

Он попытался ухватиться за край койки, но пальцы соскользнули, и он рухнул на колени. Гулкое эхо его падения разнеслось по палате, усиливая чувство пустоты. Мир перед глазами начал плыть, образы размазывались, сливаясь в одну серую массу.

"Это конец?" промелькнула мысль.

Когда тело Андрея окончательно отказалось подчиняться, он уже не чувствовал ни боли, ни страха. Его разум скользнул куда-то глубоко внутрь, где больше не было ни тепла, ни света. Все звуки исчезли, оставив за собой абсолютную тишину, в которой его сознание медленно растворялось.

Мир перестал существовать. Осталась только тьма и отдалённое чувство, что кто-то или что-то наблюдает за ним издалека.

Так он лежал на холодном полу пока в палату не вошел его проверить Байрак. Он удивился увиденному, так как уже не возлагал надежд на Андрея.

- Значит пришел-таки в себя голубчик, - поднимая с пола тело без сознания, сказал фельдшер. Уложив его на койку обратно, он удалился в приподнятом настроении.

- Это Химик! крикнул часовой на воротах депо, когда дрезина с Победы медленно подкатила к ним. Многотонные двери, скрипя, медленно открылись, впуская прибывших. Вокруг кипела жизнь, все куда-то бежали, что-то делали, что-то обсуждали. Константин сошел с дрезины и смешался с остальными. Его белый халат через несколько минут пропал за дверью зала военного комитета. Он приехал вовремя, до собрания было еще минут двадцать.

ТЧ 3, это бывшее Алексеевское депо, в народе Точка. Ранее тут была стоянка электропоездов, так же здесь производили их ремонт. Сейчас же это походило на настоящий подземный город, объединяющий науку, технологии, военную мощь и остатки цивилизованной жизни. Стратегически расположенное в глубинах северной ветки, депо, стало автономным оплотом, почти отрезанным от остального метро как физически, так и культурно. ТЧ-3 занимает всё пространство старого железнодорожного депо, которое было реконструировано и расширено для нужд Цитадели. Масштаб впечатляет: огромные арочные своды, выполненные из железобетона, поддерживают потолок, который местами скрывается в тени. Центральная часть депо освещена мощными прожекторами, питающимися от фотонных энергетических установок, что создаёт ощущение оживлённого подземного мегаполиса.

Вдоль стен сводов располагаются уровни платформ, лестницы и узкие балконы, соединённые металлическими мостиками. Здесь разместились лаборатории, жилые блоки, учебные и административные здания, что делает ТЧ-3 самодостаточной и функциональной структурой.

В центре депо, под сводом с самыми мощными осветительными прожекторами, находится главный исследовательский корпус, где работает проект "Возрождение". Здесь учёные разрабатывают технологии, позволяющие преодолеть радиацию и мутационные угрозы поверхности. Так же в лабораториях "Возрождения" проводятся опыты с новыми материалами для защитных костюмов и технологий фильтрации воздуха. Ещё здесь тестируют дроны, которые отправляют на поверхность для разведки местности перед рейдами. Огромные экраны в холле лаборатории показывают мутные видеозаписи с поверхности, которые вызывают иногда трепет даже у самых закалённых исследователей.

Огромный зал, расположенный ближе к дальней части депо, заполнен колоннами старого оборудования, модернизированного для нужд Цитадели. Здесь поддерживается сеть связи между станциями и контролируется энергоснабжение. Массивные фотонные генераторы гудят круглосуточно, обеспечивая бесперебойную работу комплекса, одна из последних разработок старого мира, также ветрогенераторы снаружи подключены здесь к общей сети. Связь между станциями была на удивление простой, старые полевые военные аппараты были расставлены во всех станциях и важных объектах, что во многом упрощало жизнь. Так же здесь производили постоянное сканирование эфиров, в надежде на возможные сигналы от других выживших. Иногда антенны что-то улавливают, но это что-то вообще непонятное и сильно искаженное. Давно, еще когда только запустили эти антенны, был слабый сигнал, как будто на английском языке, но уж сильно с непонятным акцентом и неясным набором слов и цифр. Не все слова тогда смогли распознать, из-за искаженности, но цифры были определены все. Решили, что это шифровка, но кому и от кого-то, осталось невыясненным, как и смысл этих повторяющихся посланий. Последние годы эфир был чист. Надзор за всем этим оборудованием и их показателями, ведут инженеры и операторы, сидящие за пультами управления.

Лаборатория биологии расположена в северо-западной части депо. Здесь хранятся образцы флоры и фауны с поверхности, включая опасных мутантов. В стеклянных резервуарах плавают обездвиженные существа, чьи формы порой вызывают отвращение.
Учёные изучают способы взаимодействия с этими организмами, тестируя как их возможности, так и уязвимости. Кстати, в этой лаборатории, впервые было установлено, что раннеры, или бегуны, небольшие, но очень быстрые и опасные мутанты, при воздействии на них лампами ультрафиолета, впадают в подобие ступора и тогда их можно спокойно прикончить. Эта новость пару лет назад вызвала бурную радость среди сталкеров. Так как до этого от них не было никакого спасения, если рейду не посчастливилось встретиться с ними. Скорость у них ошеломительная, люди попросту не успевали отстреливаться от них, в силу своей неповоротливости и погибали от их острых, как лезвия зубов. Потом стало легче, все идущие на поверхность снабжались ультрафиолетовыми фонарями, которые спасли не одну душу.

На одной из верхних платформ располагается небольшое образовательное учреждение, где молодёжь Цитадели изучает инженерное дело, медицину, разные науки, доступные технологии прошлых эпох, а также основы военной стратегии и подготовки. Безусловно это не сравнится с образованиями, которые можно было получить до Большой войны, но и это было неплохо, учитывая текущие обстоятельства. Здесь крупицы оставшихся знаний передавались с большим трепетом и надеждой. Единственной проблемой, как говорил Химик, да и не только он, это отсутствие надлежащей практики. Рядом с учебными классами находится библиотека тихое место хранящая редкие книги, архивы, электронные записи и все возможные исторические документы. Здесь собраны все знания, которые Цитадель смогла сохранить за десятилетия, чтобы не только научить новое поколение, но и заново восстановить связи с прошлым. Это одно из немногих мест, где можно почувствовать себя вне времени, окружённым миром знаний. Книги были аккуратно расставлены по темам, а за их сохранностью следили очень тщательно, а те, что были в плохом состоянии бережно восстанавливались.

Депо гордится своей системой дезинфекции. На входах в рабочие зоны и жилые блоки установлены камеры санитарной обработки, через которые проходят все сотрудники. Здесь же хранятся химические составы для защиты от патогенов и радиации, а сами дезинфекторы работают круглосуточно. Эффективные установки, оснащённые химическими и механическими фильтрами, гарантируют отсутствие загрязнений и заражений.

Самая охраняемая часть депо - зал военного комитета. Здесь разрабатываются стратегии безопасности, проводятся регулярные тренировки и подготовка сил для возможных операций на поверхности или в других частях метро. Военные отвечают за порядок на станциях, за защиту важных объектов и за поддержку правопорядка внутри Цитадели. Это важный центр, с которым никто не решается вступать в конфликт, так как их вооружённые силы готовы к любому вызову.

Большая часть населения ТЧ-3 состоит из учёных, инженеров, военных и их семей. Жилые блоки находятся в отдельном крыле депо, окружённом защитными баррикадами и системами наблюдения. Квартиры скромные, но функциональные, с достаточным количеством электроэнергии и даже горячей водой, что для метро невероятная роскошь.

Люди в ТЧ-3 ценят порядок и дисциплину, но вечерами жизнь здесь становится более непринуждённой.

На нижнем уровне депо находится знаменитый бар с устрашающим названием "Полоний-210", в народе просто Пол, или 210. Место пользуется популярностью как среди местных жителей, так и приезжих из других станций Цитадели. Бар оформлен просто: деревянные столы, стойка из переработанных металлических панелей и неяркие лампы, создающие уютный полумрак. Заведение наполнено мягким гулом разговоров, смехом и запахом дешёвого алкоголя, который тут производят на месте. В углу всегда играет старый музыкальный аппарат, который часто воняет перегоревшими лампами и старыми трубами, но это не мешает всем собираться за столами. Основатель его ученый химик, который, к сожалению, уже покинул этот мир и теперь его детищем занимается его старший сын, крепкий детина с добрым лицом.

Здесь можно найти всё, что нужно для краткой передышки: самодельный алкоголь, редкие угощения вроде сушёного мяса или грибных закусок, и, конечно, разговоры.
- Говорят, "Возрождение" скоро отправит новый дрон на поверхность, рейд намечается. Опять они там ищут выход, говорит мужчина в рабочей форме, отхлёбывая из кружки.
- Может вход? Хотя, они уже лет двадцать что-то ищут. Может, пора смириться, что нам тут и жить, - отвечает другой, лениво перелистывая старый затёртый авто журнал на столе.

- Не слышал новостей с Госпрома? - спрашивает другой из гостей у бармена.
- Слышал, - отвечает тот, не поднимая глаз. - На "Госпроме" что-то копают. Старые тоннели, вроде. Чёрт их знает, что там ищут. Может ты знаешь, что это может означать?

Гости за столами тихо переговариваются, обменяются слухами о раскопках, о мутантах и обо всём, что происходит в Цитадели. Здесь всё всегда обсуждается, и в какой-то момент все начинают теряться в своих мыслях, забывая о реальности. Бар стал своеобразным центром слухов и обсуждений, бесконечным потоком переливаются здесь они, от одного к другому, от другого к третьему.

В общем Алексеевское депо, производит впечатление огромного подземного улья, где каждое движение человека направлено на поддержание жизни и порядка. Это место, где наука, дисциплина и гражданская жизнь сплетаются в сложный, но функционирующий механизм.

Для жителей других станций метро ТЧ-3 остаётся таинственным. Никто, кроме граждан Цитадели, не ступал на его платформы уже десятилетия, и потому слухи о депо полны мифов. Однако для тех, кто здесь живёт и работает, ТЧ-3 - это оплот надежды и прогресса.

Химик сидел в холле на стуле и перечитывал свой блокнот, сверяя что-то из блокнота с

мыслями из своей головы. Это время дверь конференц зала распахнулась и оттуда мягкой походкой вышел невысокий человек, в меру упитанный, в старых рубашке и брюках, с седой шевелюрой на голове, с красноватым лицом и голубыми глазами. Он был немолод, но весьма энергичен для своего возраста. Это был начальник станции 23 Августа, а по совместительству один из глав Высшего совета Цитадели, Куприенко Виктор Валерьевич, за глаза ВВ. Увидев Костю, он расплылся в улыбке и поспешил к нему.

- Здравствуй, дорогой. Чего не заходишь внутрь? Уже все собрались только тебя не хватает. Крепко сжимая руку сказал ВВ.

- Привет, привет Вить. Ты же меня знаешь. Я ж не любитель этих ваших тусовок. Моё место возле растений, да и собрание назначено на двенадцать, а сейчас только без четверти. Что мне там в сами делать? Про фотосинтез рассказывать? Улыбаясь ответил Константин.

- Фотосинтез, скажешь тоже. улыбаясь и легко приобнимая за плечо Химика, говорил ВВ. Сегодня не тот случай. Знаю, знаю, что ты женат на своей теплице, но сегодня нужно будет обсудить реально важные вещи. Сегодня не как обычно, сотрясание воздуха в пустую, сегодня нам пригодится твой ум и советы.

- Что я могу вам посоветовать? удивленно говорил Костя. Они подошли к двери зала и медленно вошли.

- Садись, сам всё увидишь и услышишь.

Некоторые встали, когда они вошли, и протянули ему свои руки для рукопожатий, его здесь действительно очень уважали, без притворств. Его считали одним из столпов Цитадели и пусть он не сражался с мутантами, и не ходил в рейды, но он делал больше со своей командой, чем многие.

Собрание началось немного ранее запланированного. Первым выступил Акименко Степан, он же Аким, начальник разведки Цитадели и рейдов. Коренастый мужчина, с бледным лицом, русыми волосами и холодными серыми глазами. Его преданность и идейность общим целям и взглядам была непоколебима, образцовый адепт разведки.

- Всем здравствуйте. Итак, метро в целом остаётся в стабильном состоянии, но напряжение растёт. Некоторое время назад, были предотвращены несанкционированные попытки проникновения на станции нашего союза. Попытки были предприняты, как всегда, на станции Госпром. Поддельные паспорта были изъяты, задержанные допрошены, занесены в чёрные списки и выдворены вон. Начал он с повседневных тем.

- А кто, кто были эти лазутчики? Спросил ВВ. - Синие?

- Нет, как не странно. Двое из москалёвских, один из Армейской станции. Так по крайней мере показали допросы. Я продолжу? Все дружно закивали. Внутри союза всё стабильно, никаких подозрительных действий, ситуаций не выявлено, кроме одного. На участке туннеля за ТЧ, в сторону недостроенной станции, мои ребята дважды слышали голоса. Это было неразборчивое бормотание скорее, чем живая речь. За тоннелем установлено наблюдение. Далее, о внешнем состоянии метро. Как докладывают наши разведчики, на дальних станциях, да и не только там, начали по ночам пропадать люди, разных возрастов и полов. Досконально этот вопрос не удалось пока прояснить, в силу недавнего нашествия мутантов на одну из заводских станций. Это событие немного спутало нам карты. Так, что дальше? Теперь к более положительным новостям. За станциями Холодногорской Конфедерации, там, где велось строительство дополнительных объектов метрополитена, был найден небольшой склад ГО, с большим количеством химзащиты, противогазов и фильтров к ним, аптечки личного использования как украинского производства, так и канадского, датируемые двадцатыми годами и немного техники бывших химвойск. Сейчас это всё постепенно свозится сюда, для дальнейшего использования.

- Для транспортировки вы используете ход старого подземелья? задал вопрос рыжеватый, немного сутулый, немолодой мужчина, с тонкими губами и широким носом. Он был главный на станции Алексеевская, также он был одним из глав Высшего совета. Звали его Андриенко Юрий Михайлович. Он один из первых начал продвигать в массы, после войны станций, векторы объединения выживших в единый организм, семью. Всё эти потрясения так отразились на его мировоззрении, что он какое-то время был похож на проповедника. Он раздал всё что у него было и с котомкой бродил по метро, тогда это было проще. Никаких ворот, охраны, станции в упадническом состоянии, люди еще хуже, никакого контроля, ходи себе куда вздумается. Вот он и ходил, и как лучик слабой надежды помогал людям вернуть веру в будущее, как мог, любыми убеждениями, примерами, уговорами, посильной помощью. Потом, после тяжелой болезни осел, в тогда еще строящемся союзе, который сейчас именуется Цитадель.

- Да, тот, что мы нашли в прошлом году. Через него мы попадаем в соседний с Хододногорской веткой тоннель, а оттуда уже дальше едим в конфедерацию.

По поводу этого тоннеля нужно рассказать подробней. Около года назад, группа сталкеров, принесла уцелевшие части архива пятидесятых годов. В этих документах подробно описывались части подземных ходов, датируемые XVI-XVII веками, которые простираются на десятки километров под Харьковом и соединяют некоторые старинные объекты расположенные на поверхности. Один из которых Свято-Покровский мужской монастырь, теперь частично разрушенный и расположенный в самом историческом сердце города. В документах также было указано, что во времена оккупации немцами города, разведанные участки подземелий использовали партизанские отряды красной армии. Свидетели того времени подтверждают внезапные появления партизан как будто из воздуха, так как выходы из подземелий также были в старых домах центральных частей города, что и позволяло им перемещаться по городу как призракам. После второй мировой войны, про ходы знали только местные, которые выведали это путем проникновений в них и военные, которые держали это в секретности.

Помимо документов были найдены карты, нарисованные от руки, видимо теми, кто непосредственно был там. При наложении этих карт на карту города до войны стало понятно, что один из таких тоннелей находится не далеко от станции Госпром и тянется на добрый десяток километров в сторону Холодной горы в одну сторону и имеет связь с остальным подземельем с другой, при этом на нарисованной карте не было указано окончание дальних ответвлений, а это говорило о том, что подземелье полностью не изучено. Работы начались незамедлительно. Большую часть жителей станции переселили на другие, нагнали рабочих, всевозможную технику и прямо по середине платформы, сняв облицовочный камень с пола, начали копать. Многие проблемы тогда сопутствовали раскопкам: двое человек погибло при земляных работах, дважды натыкались на газовые карманы и постоянные обвалы не давали расслабиться, но результат порадовал всех. Через несколько месяцев цель была достигнута.

Тоннель был почти прямой, сухой, выложенный аркой из красного кирпича, с несколькими комнатами, в которых ничего не было найдено и с небольшим уклоном вниз. Сталкеры вошедшие туда первыми, не обнаружили никаких угроз, все показатели были в норме, даже счётчик Гейгера ничего не показал, но всё же они чувствовали себя там немного жутковато. Внешний вид и понимания возраста сооружения, вселяло какое-то благоговение, перед теми неизвестными, кто это создал, на такой глубине, перед загадками целей и применений этого всего. Неприятным моментом стал тот факт, что во время строительства метро, был полностью замурован проход в другую сторону, к основной сети подземелья. Поэтому было принято решение обойти советскую застройку метро и выйти на остальные ходы, чем в прочем и занимались на станции последние полгода.

- Что еще по внутренней части? Ах, да! продолжил Степан, - Нашими соглядатаями были замечены люди подозрительной наружности, не проявляющие агрессию, но в то же время не идущие на контакт. Вооружены очень неплохо, я бы сказал уникально, цели их неясны пока что, с виду похожи на наёмников старой формации. Но может быть мы ошибаемся в своих умозаключениях.

Шепот пробежал по залу.

- Дайте ему закончить. Громче остальных крикнул ВВ.

- Итак, это то, что касается внутреннего положения дел. Дальше внешнее состояние. Два дня назад недалеко от бывшей окружной дороги, было истреблено гнездо раннеров. Из личного состава никто не пострадал. Дроны зафиксировали большое скопление собакоподобных мутантов, к северу от нашей позиции. Один из дронов был атакован летающей тварью, восстановлению не подлежит. В ближайшей округе относительно спокойно. У меня всё. Вопросы, предложения?

- По поводу собак, возможно они бежали к воде. Там севернее когда-то было озеро, мы там иногда отдыхали на природе. Негромко сказал Химик, посмотрев на сидящих. Я имею в виду до того как мы тут все застряли.

- Продолжайте наблюдать по возможности. Поддержал его Юрий Михайлович.

- А что у вас есть по синим? рявкнул Бублик Сан Саныч, руководитель станции Научная.

- Думаю для всех не секрет, что они хотят войны с нами. Сейчас стало сложнее проникать в их союзы и планы. Но то, что мы имеем это увеличение военного контингента на станциях Лимба. Фактически синие взяли Лимб под свой контроль. Среди населения плавает много специально вброшенной дезинформации о дате наступления. Идёт агитация населения на тему праведной, иногда честной войны с зелёными, то есть с нами, ради светлого будущего всех остальных. Несогласных с ними ликвидируют разными способами, подстраивая несчастные случаи, забивая в допросных комнатах, иногда даже расстреливая в тоннелях, без суда и следствия. То что касается наступления, данные разнятся и мне тяжело что-либо прогнозировать. Слишком много дезинформации в массах, проверить правдивость нет никакой возможности. Многие мои люди, отправленные для шпионажа, попросту пропадают там, не выходят на связь, и не возвращаются оттуда. Старые данные говорят, что подготовка началась около полугода назад, а сейчас по идее предзаключительный этап. До наступления не так много времени осталось, как нам кажется. Пара недель, максимум месяц. Он немного нервно добавил, - Одно ясно мы на пороге войны.

- Да уж, не густо. проскрипел Бублик.

- Ну, ну, маемо тэ що маэмо. Вставая сказал ВВ. Я хотел бы дополнить этот доклад немного со своей стороны. У нас проблема другого характера, не менее важная и она связана с некоторыми данными от Степана. Один из нас пропал, выполняя порученную ему миссию. Все вы прекрасно знаете главу Высшего совета Цитадели, - только сейчас многие обратили внимание что главы то и нет на собрании, - который выполнял задание по слиянию Цитадели с Холодногорской конфедерацией. Начало миссии было положено после открытия того самого старого хода, по которому теперь мы можем в обход Лимба попадать в конфедерацию. В общем, всё шло хорошо, используя разные методы, мы продвигались к цели. Но почти месяц назад он пропал. Все зашумели. Что теперь будет? Кто возьмёт на себя управление? Еще в такое время. Обсуждение этого факта заняло какое-то время. Когда все немного успокоились, ВВ продолжил.

- Да, новость не из приятных. В общем, я и мой коллега Юрий Михалыч, подняли наши старые знакомства среди оставшихся людей первого союза Унии, если вы помните такой. Идейные, воспитанники старой школы, непоколебимые в своих убеждениях, таких сейчас мало. Когда мы только строились, мы предлагали им влиться в наше новое общество, но они ответили отказом, хотя и поддерживали наши взгляды и цели. Война станций, как мы поняли, полностью отбила у них желание к участию в каких-либо союзах и политике. Но тем не менее они откликнулись сейчас, для помощи в поисках и работают по всем направлениям метро. Хоть они сверхрезультативны были ранее, но, к сожалению, это пока что не дало никаких результатов, даже близко мы не подошли к разгадке. Может быть, мы долго тянули с началом поисков, но одной из причин была не дать синим узнать об этом, другая не вскрыть случайно его целей. Это, к слову, о подозрительных личностях, которых повстречали ваши люди, Степан. Следующее, наш источник утверждает, что синие не начнут войны еще около двух месяцев, так как количество подготовленного личного состава, пока не соответствует нужному количеству.

- Так может мы первые ударим? Начал Бублик, - Чего нет? У нас может быть нет их численного превосходства, но мы с технической стороны сильнее них.

- Сан Саныч, ну и кем мы тогда будем в глазах остальных обитателей метро? Мы, которые столько лет придерживались доктрины о гуманности друг к другу. Мы, которые пытаемся реализовать, в этих страшных и нечеловеческих условиях, осознанное общество. Не думаю, что это будет созвучно с этим. Так же не думаю, что Верховный совет одобрил бы это. И я это говорю не потому, что я в нём состою, а из соображений человечности, единства. Но безусловно нам необходимо укрепить наши форпосты. Негромко сказал Юрий Михалыч.

- Хорошо, хорошо, согласен это не по нашим законам, но может быть мы устроим им диверсии, без человеческих жертв? Что скажете на это? Не сдавался Бублик. Подорвём что-нибудь, оборвем им связь, выкрадем командиров, а?

- Это уже интересней. Ухмыляясь проговорил ВВ. Что скажете, друзья?

Остальные участники совета одобрительно закивали головами. Этот вариант хорошо вписывался в их убеждения.

- Есть ли какие-нибудь предложения? Поинтересовался ВВ.

Участники совета полезли в свои блокноты, что-то там выискивать. Первым выступил военный генерал: - Моё мнение такое - можно устроить обрушения тоннелей, в некоторых местах синей ветки. Это на какое-то время отсрочит их нападение, пока будут разгребать завалы. Думаю, несколько месяцев сможем выиграть. Это поверхностный план, конечно его нужно проработать немного детальнее, но суть думаю вам ясна.

- А что идея хорошая! Без жертв, без крови. откидываясь на спинку стула и скрещивая руки сказал Бублик.

- Согласен, идея хороша. Поддержал ВВ, переводя взгляд на Андриенко. Что скажешь, Юра?

- Ну если без жертв, то думаю можно попытаться это сделать, но хорошо проработать план. Потирая нос сказал Михалыч. ВВ оглядел остальных, они одобряюще кивали.

- Окей, еще варианты? Остановим синих без военных действий! О, новый лозунг! Смеялся ВВ.

- Aspergillus. Сказал Химик.

- Что? Не расслышал. О чем ты там? спросил ВВ, а вместе с ним и остальные посмотрели на молчавшего до сих пор Константина. Он немного смутился, но продолжил: - Я говорю Аспергиллез, это нитевидный гриб, споры которого при вдыхании могут поражать дыхательные пути. Степень поражения, к сожалению, контролировать невозможно, но при должном лечении не приведет к летальному исходу. Тем самым мы выиграем вдвойне, а то и втройне. Во-первых: невозможность атаковать из-за повальной болезни личного состава; во-вторых: мы еще и заработаем, как репутацию, так и материальных средств.

- А я говорил, что без тебя - заседание невозможно! Улыбаясь вскрикнул ВВ.

- Что там про грибы? Давай подробней. Заинтересованно спросил Михалыч.

- Да, нам всем интересно. Поддержали идею Степан с генералом.

Костя посмотрел на них уставшими глазами, а про себя подумал: Может я зря это предложил? Может военный вариант был бы лучше? Он еще какое-то время колебался с ответом, но понимание надвигающейся угрозы взяло верх.

- Я просто вспомнил как пару лет назад сталкеры нашли фарм склады, недалеко от Точки и всё содержимое перетащили в нее. И я когда был в медпункте, интересовался препаратами, которые они принесли. Так вот среди них было очень много Амфотерицина B. Меня заинтересовало это тогда, и я в свободное время брал себе в небольших дозах этот препарат, для моих экспериментов. С тех пор количество его не уменьшилось, в силу того что редко применяется нами. И сейчас я подумал, а почему б не совместить полезное с, ну не скажу что приятным, но с выгодой для нас. Я у себя в биореакторе могу вывести колонии этих грибов, потом я их законсервирую, наши ребята, под видом торговцев, приходят в лимб и там откупоривают эти консервы на самых наполненных военными станциях. Это приводит к лёгочной эпидемии, лекарств нет в метро, кроме как у нас. Мы продаём препарат руководству синих и Лимба, частично раздаём, в знак доброй воли простым людям и тем самым предотвращаем, возможно, войну. Среди жителей метро мы спасители, для синих, если они не тупы настолько что не поймут откуда ноги растут, опаснейший враг, который их одолел без единого выстрела. Все в выигрыше.

- Мать моя женщина. Ты страшнее любого из синих, Константин. Хорошо что ты за нас, а не против. Ошарашенно, но не без доли иронии сказал ВВ. Юрий Михайлович задумался, Бублик хлопал в ладоши, Степан с генералом перешёптывались, начальник станции Ботсад восхищенно смотрел на Химика.

- А что если, они не станут покупать препарат? Начал Юрий. Что если им плевать на людей, как мы можем убедиться в этом из их поведения. Да, идея гениальная, но я немного сомневаюсь. Хватит ли препарата на всех? Пойдут ли они на сделку о покупке? А вдруг это наоборот ускорит наступление? Да уж, загадки Контролируемая эпидемия значит... Он посмотрел на Химика. Тот пристально глядел на него. Такого еще не было.

- Ну как же не было? В двадцатых годах эпидемия мирового масштаба, фармкомпании заработали миллиарды, тогда. В странах Африки частенько такое проводилось, а потом гуманитарной помощью типа лечили, еще какие-то восемьдесят, сто лет назад. Японцы специально заражали военнопленных, для исследований природы вирусов

- Хватит, хватит! Я понял. Я говорю о нашем времени, в метро. Оборвал его Михалыч. Я боюсь одного - как бы это не вышло из-под контроля. А так идея очень нам подходит.

- Мы можем комбинировать военное предложение с моим. Где-то обрушить тоннели, на синей ветке и параллельно запустить эпидемию. Думаю это заставит их на время отказаться от наступления, а у нас будет возможность заниматься своими делами как раньше. В любом случае мы готовы к обороне, я надеюсь. Он посмотрел на генерала, тот утвердительно кивнул.

ВВ ходил взад и вперед обдумывая услышанное, да и не только он задумался, все замолчали и размышляли. Идеи были действительно хороши для текущих условий.

- Никто не в праве отнимать жизни, я согласен, но может быть, в данном случае это будет оправданно, и нам по старинке мочкануть лидеров и дело с концом? Без головы рыба сама стухнет. Подал голос начальник Ботсада, сухой мужичок, невысокого роста, с седыми как снег волосами и бородой. Он был самый старый из всех присутствующих. Ему не так давно перевалило за восемьдесят, редчайшее явление в метро. Раньше он работал в ННЦ ХФТИ прикладным физиком, в отделе технологии материалов. Благодаря ему на химзащите сталкеров появился ультратонкий полимерный слой, разработанный в тяжелых условиях метро, отталкивающий гамма и нейтронные излучения.

- Жертва во имя мира, правильно, Данил Маркович? - сухо спросил Химик. Тоже вариант.

Опять все призадумались, тишина повисла в зале. Все варианты имели право на реализацию. Военный план предлагал рассечь, так сказать гидру, на несколько частей путём подрывов тоннелей синей ветки и возможно некоторых Лимба. Проблемой могло быть проникновение в тыл врага, особенно на дальние станции, повсюду стояли кордоны, на каждом шагу хватали людей и допрашивали. Но при правильном планировании это могло сработать.

План Химика был многообещающим, как с военной стороны, так и экономической, и политической. Это можно сказать была идеальная идея, не тяжела в реализации, без дальних вылазок, без возможных потерь среди своих. Но из минусов, возможность перестать контролировать ситуацию, влекущую за собой большие человеческие потери среди остального населения метро.

Предложение ботсадовца казалось наименее масштабным, но наиболее трудоёмким, как казалось многим. Подготовка могла занять недели, а то и месяцы. В любом случае все три варианта имели положительные стороны для зелёных, вопрос какой из них выбрать?

Семья

Не все станции были втянуты в политические и военные дрязги. Некоторые из них просто пытались выжить любой ценой. Для них не было принципиально кто ними руководит, или в какой альянс они включены, лишь бы жилось хорошо. Таких станций было несколько по всему метро. Но была одна вообще уникальной, её покинули почти все, кроме одной семьи. Люди просто посчитали её не приемлемой для жизни и лет так десять назад, начали покидать её. Сначала одна семья ушла и обосновалась в Лимбе, потом другая ушла на юг, в Лигу Южных станций, а постепенно, за пару лет, разбежались все по всему метро.

Здесь, где воздух пропитан влагой, а тьма ложится живой тканью на стены тоннелей, находилась станция Каштановая. Её название давно утратило смысл в её пределах не росло ничего, кроме плесени, мха и грибов, пульсирующих в вечном полумраке. Из оставшихся обитателей тут только высокий, сухопарый мужчина с глазами, в которых отражалась пустота столь же бесконечная, как туннели метро, да его семья.

Они знали, как шепчут стены, как звуки движутся сквозь древние бетонные арки, как тьма иногда принимает очертания и наблюдает за ними. Они не боялись. Они был частью этого мира. Их было всего пятеро, отец семейства - Юрий, жена Ольга, двое сыновей Паша и Миша, и младшая дочь Вера.

Эта станция была иной, чем другие станции будто не просто скрылась от света, а намеренно отвергла его, стала чем-то чуждым, древним. Величавые колонны, некогда облицованные белым кафелем, теперь покрылись извивающимися жилами плесени, словно это был не камень, а плоть чего-то живого. Высокие потолки, затерянные в мраке, скрывали неведомые символы, проступавшие на потрескавшейся штукатурке их никто не вырезал, они словно появились сами по себе, прорываясь из стен, из самой материи забытого пространства.

Кругом стоял тяжёлый запах сырости, грибных спор и медленно разлагающегося металла. Казалось, что сама станция дышала стены медленно расширялись и сжимались, издавая едва различимые шорохи, будто что-то, пробудившееся в её недрах, внимательно слушало. Вода капала из трещин, собираясь в лужи, в которых отражались не лица тех, кто проходил мимо, а смутные, искажённые силуэты, которые не могли принадлежать никому живому.

Юрий давно привык к этому месту, но даже он временами думал и чувствовал, что станция наблюдает за ним. Он знал, что здесь есть звуки, которых не должны быть. Иногда, когда он оставался один, он слышал приглушённые шаги, приглушённые голоса, которые шептали на языке, которого он не знал, но который, казалось, он всегда понимал. Вдали от их костров и тусклого электрического света туннели становились не просто тёмными, а бесконечными, их границы исчезали, а стены будто двигались, сливались во что-то иное, не подвластное пониманию.

Семья не обсуждала это, они просто жили здесь. Смотрели в пол, когда слышали звуки в темноте, не спрашивали друг друга о тенях, которые проходили мимо и не оставляли следов. Они знали, что здесь есть вещи, о которых не стоит говорить вслух. Станция Каштановая давно уже не принадлежала людям. Она терпела их, принимала их в свои тёмные залы, но никто не мог сказать, какой ценой.

Станция жила своей непонятной людям жизнью. Её дыхание было их дыханием. Она влияло на них, изменив их восприятие к происходящему, лишив их страха перед опасностями мрачного метро, наделив их невиданным смирением и спокойствием.

Станцию никто не охранял, ни с севера, ни с юга. Просто потому что некому было это делать. И как не странно никто не собирался её порабощать, или присоединять к себе. Всех видимо устраивало положение дел, да и на брошенные ранее станции людей было тяжело затащить обратно.

Семья Юрия со временем перестала переживать по поводу отсутствия кордонов в туннелях, но были на чеку всегда. Днём они занимались своей повседневными занятиями, а ночью уходили спать в техническое двухуровневое помещение, с толстой железной дверью, которую можно было вскрыть разве что при помощи большого количества взрывчатки.

Каштановую часто посещали люди с разных станций, чаще конечно же здесь бывали те кто живет южнее лиговцы, так их называли многие, это те кто жил на станциях Лиги Южных станций, или еще южане. Также часто сюда заезжали челноки, или чумаки из Лимба. Иные здесь бывали, но реже. Если южане здесь были по сути из-за расположения станции, им приходилось её проезжать в двух направлениях, то челноков сюда тянула нажива. Юрий с семьей выращивал на всех доступных ему квадратных метрах станции грибы, но не обычные, как все это делали, а волшебные. Волшебными их называли из-за их психоделического эффекта. Многие, по всему метро, платили хорошие деньги за несколько граммов этого продукта, поэтому вся семья занималась этим. Да и в любом случае они больше ничего не могли предложить жителям метро, а выживать как-то надо. Сначала это было очень маленький ручеек вырученных средств, который поддерживал семейство на плаву, но со временем это стало бурной рекой, даже разменной монетой иной раз становились эти грибы.

А всё началось случайно, из-за голода. Когда почти все ушли со станции, хозяйство станции пришло в упадок, сюда перестали заезжать торговцы, а следовательно пропали товары с других станций начался голод. Юрий с женой на сносях, боялись рискнуть переезжать в другую часть метро, они ждали рождения ребенка.

Однажды он пошел на брошенную уже тогда грибную ферму, в надежде собрать хоть какие-нибудь молодые грибочки. В спешке и полумраке, он случайно с обычными шампиньонами и вешенкой, нарезал несколько псилоцибиновых грибов, которые попали в грибной бульон сваренный позже. Эффект от того бульона был как от разорвавшейся бомбы в головах у семейной пары. Тогда они поняли что за счет этого можно попробовать выжить в этих неблагоприятных условиях. И они остались здесь. Так понемногу их волшебная ферма разрослась на всю станцию и стала известной на всё метро.

Рядом с северной стеной станции мерцали тени от костра, маленькие искры взлетали вверх и исчезали в темноте. Ольга сидела на старом ящике, осторожно помешивая похлёбку в старом котелке. Грибной аромат, смешанный с дымом, наполнял пространство, создавая иллюзию уюта и безопасности. Дочь, маленькая Вера, прижималась к матери, зевая и грозясь уснуть прямо у её колена. Двое братьев, сидевших напротив, негромко переговаривались, иногда бросая в огонь сухие щепки и наблюдая за вспышками пламени. Огонь потрескивал, отдавая мягкое тепло, и на мгновение всё вокруг казалось простым и понятным. Даже за гранью станции, в темноте, что тянулась бесконечными коридорами, можно было забыться. Пока рядом были родные, пока костёр горел, прошлое и будущее теряли свою силу. Оставалась только эта ночь, эта теплая похлёбка, этот мягкий шёпот пламени.

Из темноты медленно выплыла фигура отца семейства. Он шел мягко, неся в руках какие-то книги. Подойдя ближе он обвёл взглядом всех сидящих, слегка улыбнулся и присел рядом с женой.

- Смотрите что я нашел среди книг. он поднял вверх потёртый ежедневник. Я его выменял вместе с остальными книгами на прошлой неделе, но не помню чтобы он был среди них. Странно, обычно я просматриваю что беру для чтения.

- Что в нём такого? - спросил Мишка. Юра открыл ежедневник и начал читать.

- Записки какого-то человека, который жил раньше, наверное. А может и живёт до сих пор. Итак, что тут у нас? он перелистнул первые пару страниц с календарём за 2029 год, маленькой картой мира, и начал читать.

16 ноября 2033

Решил вести дневник. Многое забывается из прошлого. Настоящее же уныло и серо. Сегодня выпал снег, так сталкеры сказали, которые были на поверхности. Я не был там давно. Наверно и не хочу видеть то, что стало с городом.

17 ноября 2033

Ночью крысы пожаловали к нам на станцию. Их всех выжгли патрули. День прошел в поисках еды. Смог достать лишь несколько ложек жаренных грибов и баклажку воды.

20 ноября

В соседней палатке умер ребенок. Родители не смогли достать лекарства. Это была девочка лет восьми. Жалко её конечно, но времена сейчас сами понимаете какие. Лекарств не достать практически нигде.

23 ноября

Бывший электрик, дядя Вася повесился. Бедный.

Нашел старую газету, перечитал её дважды. Долго сидел вспоминая прошлое. Как мы это допустили?

30 ноября

Начался сухой кашель. Не хочется болеть лекарств нет. Целый день пил тёплую воду. От грибного чая уже тошнит.

2 декабря

Пришел торговец с синей ветки, принес лекарства и собачий корм на продажу. Всё раскупили за минуту. Те что не успели, его чуть не порвали на части, еле унес ноги бедняга. Со мной поделился несколькими кусочками корма мой товарищ Артур. Обсуждали с ним как раньше делали этот корм. Было смешно.

5 декабря

Кашель не проходит. Вспоминаю собачий корм на вкус. Выменял одну таблетку анальгина у патрульного, не знаю зачем. Смотрю на неё иногда, как на сокровище. Вечером перечитал старую газету. Мрачные мысли не могу отогнать.

10 декабря

Вчера рейд не вернулся с поверхности. Бравые парни были. Жаль.

Лежал весь день слабость. Артур принёс половину старой кулинарной книги, остальная половина вырвана. Читали и мечтали о вкусной еде прошлого. Особенно по вкусу нам пришлись Мясо по-французски с ананасами и помидорами, салат Сельдь под шубой и салат Греческий. От фантазий на этот счёт, животы даже свело. Мы весело представляли себя в ресторане, поедающими все эти блюда одно за другим.

13 декабря

Снились парящие кулинарные изыски, а вокруг плотные, румяные повара. В белых колпаках и что-то лепетали по-французски. Хоть с французским я не знаком, но мне так показалось.

Новый рейд вчера был атакован раннерами. Только двое вернулись. Один сильно ранен, наверное не выживет. Ходил работать на грибную ферму устал. Кашель усилился.

15 декабря

Чувствую что температура тела увеличилась, думаю где-то 3839 градусов. Лекарств нет, врачей нет. Соседи, пожилая пара, сказали что возможно воспаление легких и без антибиотиков не выздороветь.

Тоска.

20 декабря

Вчера Людмила, соседка через три палатки, принесла четыре таблетки старых антибиотиков. Не знаю где она их взяла, но это чудо! Я сегодня чувствую себя хорошо. Если не считать сильный кашель, состояние нормальное, температура упала. Святая женщина.

25 декабря 2033

Ничего примечательного не случалось за последние пару дней. Но сегодня случилось. На сто третьем метре от последнего кордона, по направлению к станции пл. Конституции, в туннеле, произошел обвал боковой стены, ночной караул обнаружил это. Обнажился древний лаз. Выставили оцепление вокруг дыры. Собирают добровольцев для исследования этого туннеля.

Сегодня б праздновали Рождество, если б не это всё, но об этом никто не помнит.

Думаю о Людмиле.

26 декабря

Я вызвался в добровольцы устал бездействовать.

Пили чай с Людмилой, вспоминали прошлое. Было весело. Показал ей кулинарную книгу. Ей, так же как и нам до этого, понравилось придаваться фантазиям о еде прошлого. Вечер прошел великолепно. Мешал только мой кашель.

28 декабря

Выход рейда назначили на завтра.

Температура вернулась. Состояние ухудшилось. Антибиотики не помогли, лишь временно облегчили состояние. В кашле увидел прожилки крови это плохой знак. Видимо не справлюсь с этим Сколько ж мне тогда осталось?..

30 декабря

Они пришли ночью, когда почти все спали, из той дыры, на сто третьем, из преисподней Большую часть населения станции они перебили во сне. Проклятые раннеры! Крики, вой, скрежет когтей, запах крови Хорошо что караульные отряды подоспели, перебили всех Дыру решено замуровать.

Люда ранена. Остался с ней рядом. Ночь тянется бесконечно

Не мог заснуть.

31 декабря

Весь день кто-то выносил на поверхность трупы людей и раннеров, кто-то мыл полы от крови, остатки людей ушли на грибную ферму.

Жуткие твари они конечно, эти раннеры. Длинные морды с острыми зубами, длинные конечности, с длинными когтями на них, сухое и короткое тело, шерсть местами рыжая и тёмно-фиолетовая мерзкая кожа. Но самое страшное это их глаза они без зрачков, полностью белые, жуть. Я их успел рассмотреть внимательно, пока помогал выносить их из метро на поверхность.

Никаких похоронных процессий, никаких могил, для погибших. Просто бросали их недалеко от северного выхода.

Впервые был на поверхности за долгие годы проведенные под землей. Рассвет как всегда прекрасен

Новый год сегодня ночью, но теперь это просто слова, а не праздник, или волшебство. Ни ёлок, ни украшений, ни подарков.

Люда уснула навсегда поздно вечером

6 февраля 2034, вторник

Меня не пустили на станцию пл. Конституции из-за кашля. Пришлось вернуться на свою. Идя по тоннелю один вспоминал детство. Весёлая пора была, кто б мог подумать что будет такой финал. Сплю по паре часов, кашель не проходит. Часто снятся те кто ушел, мама, дедушка, товарищи, которых я не видел годами, Людмила. Сильно похудел. Думаю мне недолго осталось. На нашей станции осталось несколько человек, многие начали уходить после нападения раннеров. Сейчас здесь безопасно еще, но нас всё меньше и меньше, разбредаемся по метро в разные стороны. Скоро снимут последние кордоны и я останусь здесь один. Не думаю что меня где-нибудь примут из-за кашля. Побоятся эпидемии, или еще что-нибудь придумают.

14 февраля 2034

Сегодня День влюблённых. Когда-то, его праздновали, дарили валентинки, сувениры и всякую ерунду

Сейчас мёртвый бетон, полумрак, могильный холод

окружают меня.

Я не встаю уже пару дней. Меня навещают ребята из караулов, приходят в масках боятся заразиться от меня. Сказали что не уйдут пока я жив, это воодушевляет. Хотя я их и просил оставить меня здесь и идти дальше, на встречу своей судьбе, но они отказались.

25 февраля 2034

Не знаю какой сегодня день, дату написал приблизительно. Ночью задыхался, думал что мне конец, но видимо еще недостаточно помучила меня моя болезнь. Из-за постоянно высокой температуры трудно думать, какой-то туман в голове. Память стала сильно подводить, теряюсь в словах, не помню многого.

Вроде бы сегодня 2 марта, но я не уверен

Сегодня ушли последние жители нашей станции. Перед уходом пришли попрощаться со мной, желали выздоровления. Смешно, но я благодарен им. Сняты и разобраны все посты, охраны станции больше нет. Караульные пришли тоже, оставили немного еды, воды и масла для лампы. Я читал в их глазах жалость... Мне себя немного жаль тоже

Не знаю какой сейчас день не знаю сколько времени

Я лежу при масляной лампе, долго... Мой кашель разносится по всей станции, эхом отдаёт в туннелях. Я слышу каки-то шаги, звуки, шепот, звуки проносящихся туда-сюда дрезин. Всё это смешивается в какую-то какофонию и сводит меня с ума. Я не понимаю что вокруг происходит Зачем и кому я это всё пишу, тоже не понимаю

Ещё жив

Ещё жив

Еще жив

Юрий перелистнул последнюю исписанную страницу, дальше пусто, лишь пыль и сажа между страниц. Он поднял глаза.

- Как-то не по себе стало. - Сказала Ольга поёживаясь.

- Бедный, его бросили одного, а говорили не бросят. Со слезами на глазах сказала Вера и сильнее прижалась к маме.

- Да, люди всегда так поступают, говорят одно, а делают другое. Улыбаясь сказал Юра.

- Пап, а правда что раннеры быстрее самых быстрых сталкеров? спросил Миша.

- Да, людям тяжело с ними соревноваться в скорости.

- Я тебе говорил, а ты не верил. Толкая брата сказал Мишка.

Ольга привстав, зачерпнула немого горячей жижи из котелка и попробовав, сказала что похлёбка готова и можно приступать к ужину. Она разлила по глубоким тарелкам юшку и все дружно принялись её пить.

Юрий сидел спиной к северной стене и его лицо было направлено на юг. Вдруг он заметил в правом туннеле слабые блики света. Он встал со словами: - У нас гости. Все обернулись в сторону туннеля. Через минуту на дальнюю часть платформы из туннеля запрыгнула невысокая тень и рысцой направилась к сидящим у костра. Юра включил налобный фонарь, в руке был взведённый пистолет. Этой тенью оказался пёс Хук, со станции Дружба, значит свет в туннеле это его хозяин Кислый, старый приятель Юры. Пёс подбежал к детям виляя хвостом, он был уже стар, но всё еще в хорошей форме. Кобель был беспородный, которого случайно, лет десять назад нашли и принесли сталкеры с поверхности. Тогда-то его и взял к себе Кислый, как помощника в случае каких-либо проблем. Его как челнока частенько хотели обобрать, подрезать, избить, дабы отобрать то что у него есть. А с Хуком стало немного спокойнее. Они вместе исходили все станции вдоль и поперёк. Их знали многие во всём метро.

- Чую, чую, запах еды. Донеслось из туннеля. На меня осталось?

Из туннеля появился хозяин собаки, с включённым налобным фонарём. Взобравшись на платформу, проследовал в сторону костра и сидящим вокруг него. Хук побежал ему на встречу. Он был невысокого роста, в старом советском рыбацком плаще, военных ботинках, вязаном свитере, серых джинсах столетней давности и рюкзаком сзади. Черные длинные волосы с проседью и длинная борода делали его похожим на гнома из каких-то далёких шахт.

- Какие люди! радостно воскликнул Юрий. Присоединяйся к трапезе! Чувствуй себя как дома!

- Ага, но не забывай что в гостях. Привет всему семейству! подходя ближе скандировал Кислый. Если еда бесплатна, я пожалуй поем, мало ли что. Он улыбался.

- Для тебя тройной тариф. Сказала шутя Оля.

Он уселся рядом со всеми, поставил рюкзак перед собой и начал его развязывать. В это время Ольга налила ему горячей юшки в пиалу. Поковырявшись несколько секунд в рюкзаке он достал оттуда пакетик с самодельными конфетами из жжёного сахара и передал их детям. Они были в восторге.

- На прошлой неделе ребята приволокли пару мешков сахара. Он уже конечно не такой свежий как раньше, но это лучше, чем ничего. Одна почтенная бабуля перетапливает его в конфеты. Кислый улыбаясь добавил, - Моя бабушка делала мне похожие конфеты, только в виде звёзд и петушков.

- Ты не один такой был. Поддержала его Оля. Я тоже участвовала в этом, в детстве.

- Какие планы? Какой маршрут в этот раз? закуривая самодельную трубку, спросил его Юра.

- Сначала хочу до Лимба дойти, там продать фильтры для воды и пару ветряных генераторов, для освещения палаток. Наши умельцы делают, со светодиодной лампой.

- Полезные вещи, несомненно. А ну покажи генератор. попросил Кислого Юрий. Тот отставил тарелку с супом и полез в рюкзак. Оттуда он достал саму установку три старых кулера от компьютеров соединённых между собой, длинный провод и сама лампа. Юрий осмотрел её и сказал: - Я возьму одну, ты не против?

- Конечно нет, я их для этого и взял, чтобы продать. Ответил Кислый.

- Какая цена, или что-то возьмешь взамен?

- Возьму твоим товаром. Думаю полкилограмма будет достаточно.

- По рукам. Сейчас принесу. Он встал и направился к жилым комнатам, где над ними на втором уровне, была комната без окон, где они сушили грибы и расфасовывали их. Взяв свёрток он направился назад к товарищу.

- Вот, держи. И возьми вот это. Сказал Юра, передавая свёрток и дневник неизвестного, который он читал ранее своей семье.

- Что это? Дневник? Чей? Листая его спрашивал Кислый.

- Не знаю, кто его написал и как он попал ко мне, но он проливает свет на причины, которые сделали Центральный рынок нежилым.

- Мутанты? Сказал Кислый.

- Да, откуда знаешь?

- Я как-то, несколько лет назад, имел дело с одним стариком. Мы с ним не могли договориться о цене на книги по медицине, разные у него были. Он их берег долго, но кушать то нужно каждый день, вот он и решился на их продажу, но цена была непомерной. Я решил его немного напоить в местном барчике. Сидим мы с ним, а он мне и говорит: Я мол понимаю зачем ты меня сюда притащил, но в цене не подвинусь, такие книги на вес золота сейчас. В Цитадели ты за них получил в разы больше. Я ему в ответ: А чего ж тогда ты сам туда не пойдешь и не продашь с большим профитом? А он мне: Я уже сильно стар для таких манёвров. Ну думаю, ладно, чёрт с тобой заплачу. А параллельно начинаю разговоры с ним на отвлеченные темы. Он много чего интересного рассказал тогда и про то что метро наподобие живого организма, и про туннели ведущие в никуда, и про нулевую станцию, и про то как мутанты пришли на Центральный рынок и выкосили всех. Так-то.

Вера закрывала уши ладошками и жмурила глаза, ей было страшно, в то время как братья слушали Кислого раскрыв рты, так интересно им было.

- Интересно. Но судя по дневнику не всех перебили раннеры, часть выживших просто ушла на другие станции. Но первопричина верна мутанты. сказал Юрий.

- А что такое нулевая станция? спросил Пашка.

- Ух, это было, наверное, самым классным из того что я слышал за всё время жизни в метро. Я даже позже записал себе в блокнот эту байку, чтоб не забыть. Со слов этого деда, нулевая станция это самая первая из построенных, ей уже более ста лет. Но ее почти сразу закрыли, так как строители говорили, что нечто в недрах не давало её достроить люди сходили с ума, исчезали, а кто-то видел огромные залы, исписанные неизвестными надписями, но которые не могли существовать. Закрыть то её закрыли, но место всё равно осталось существовать. Позже иногда начали появляться указатели на эту станцию, хотя ранее их там не было. Если пойти туда по указателям, пути обрываются. Шагая не туда, как сказал дед, можно случайно найти проход, а те, кто возвращаются, говорят, что ничего там нет, хотя выглядят другими.

Костёр потрескивал, отбрасывая дрожащие тени на стены. Мороз пробежал по спинам слушателей.

- Вау! В один голос произнесли братья. А что происходило с теми кто оттуда возвращался? Спросил Пашка.

- Те кто возвращался оттуда, начинали шептать во сне непонятные слова. А, забыл, иногда на "Станции 0" раздаются объявления, но не понятно кто их делает. Я спросил у деда как это возможно, он пожал плечами.

Это еще больше взволновало детей. Они смотрели перепуганными, но в то же время любопытными глазами на Кислого.

- Те кто был там, - продолжил он, - говорят что когда человек оказывается в зале станции, у него возникает ощущение, что кто-то за ним наблюдает. Но сколько бы он ни оборачивался никого нет. Еще одна особенность - если включить радио возле и на самой "Станции 0", в динамиках слышен тихий голос, говорящий непонятные слова. Примерные описания у неё такие: огромный зал, уходящий в темноту, стены покрыты записями и знаками, но язык никто не понимает. В центре стоит пустой информационный стенд без карт, без объявлений. На табло всегда одно время 00:00.

Ольга обхватила себя за плечи.
- Жуть пробормотала она, не поднимая глаз, словно пыталась не думать о сказанном

- Дед утверждал, что у него были срисованные копии этих символов, с этой станции. И сталкеры, которые ему их продали, забывали их смысл, хотя были уверены, что понимали его в момент срисовывания. Иногда среди этих знаков попадались даты, но все они будущие. Странно что я больше ни от кого подобного не слышал, а я наслышан о сотнях баек.

- Звучит отчасти правдоподобно, много деталей. А он показывал тебе те копии? Спросила Оля.

- Не, сказал что потерял где-то, или украли.

- Да такое не каждый день услышишь. Почесав затылок вымолвил Юра.

- Не знаю, я всё метро исходил, взад и поперёк, годами, ничего подобного не встречал. Соврал он, а если не он, то те кто ему это всё навешали на уши и продали просто бумажки с рисунками. А он поверил. Завязывая вещмешок сказал Кислый.

- Вам же сказали, что можно туда прийти случайно. - Сказала Вера.

- Умница! Слушала внимательно, дядю. Медленно вставая сказал Кислый. Засиделся я с вами. Пора мне, хочу к утру дойти до Лимба. На Державинской еще поторговать немного нужно, а потом по зелёной ветке, дальше через Лимб в Цитадель. Кстати, могу твоего товара взять на реализацию, если хочешь.

- Почему б и нет? Мишка, возьми Пашку и сходите на второй этаж. Возьмите там два газетных свёртка с деревянного ящика. И бегом.

Мальчишки надели налобные фонари и побежали на верх. Оля с Верой начали убирать посуду и треногу с котелком с костра. Через пару мгновений ребята вернулись, каждый нёс по пакету.

- На что менять? Спросил Кислый.

- Если дойдешь до зеленых, меняй всё на еду. Бери всё что предложат. Если не получится, тогда один пакет на еду, второй на патроны для двенадцатого форта, 9*18 мм. Ну и свои копытные не забудь. Сжимая руку приятеля говорил Юрий.

-"Копытные?" переспросил Пашка.
Кислый усмехнулся.
- Ну да, братец, комиссия за труды. Думаешь, бесплатно всё бегаю? Он перевёл взгляд на Юрия, - Про мои копытные не переживай, я стандартно беру, такса не меняется годами. А что если не будет на форт патронов? Что тогда брать?

- Что посчитаешь полезным и что сможешь унести. Я тебе доверяю. Бывай. Он похлопал по плечу Кислого, а тот включил налобный фонарь, позвал пса и вместе с ним, спрыгнул с платформы, но перед тем как шагнуть в темноту, замер на секунду, прислушиваясь. В тоннеле было пусто, но почему-то ему казалось что там кто-то есть. Через пару секунд, насвистывая что-то неразборчивое, они растворились в темноте.

Юрий остался на платформе один. Костёр догорал, потрескивая и изрыгая искорки, улетающие вверх, к бетонным сводам и умирая там. Тени сильнее сгущались вокруг человека. Он включил налобный фонарь и разворошил костёр ногами. Медленно он направился в свою комнату. Все уже были там и готовились ко сну. Он потянул тяжеленную дверь на себя и последний раз окинул взглядом станцию. Всё было тихо. Закрыв двери на все засовы, они улеглись на старые деревянные ящики, которые служили им кроватями. Дети спали отдельно.

Через полчаса все крепко спали, кроме Юрия. Сон не шел к нему. Он прокручивал в памяти рассказ Кислого. И тихо улыбался сам себе, думая что только люди не придумают.

Спустя какое-то время он встал и пошел на верх. Здесь он зажег масляные лампы, закрыл дверь за собой, постелил на пол старый кусок толстого поролона и сев на него в позу лотоса, достал из внутреннего кармана затёртый газетный пакет. Развернув его, он достал оттуда шесть маленьких, бледных, сухих, тоненьких грибных тел. Одно за другим он съел их, запив холодным грибным чаем, который был рядом. Он прикрыл глаза и попытался войти в состояние внутреннего покоя. Его лицо прояснилось, дыхание выровнялось и он, как казалось, замер на какое-то время.

Минуты шли медленно, время становилось тягучей, липкой субстанцией, окутывая его. Глядя из-под прикрытых век на веселые огоньки масляных ламп, стоящих перед ним, Юрий почувствовал как мир начал медленно меняться далёкий звук капель воды становится музыкой, стены будто начали дышать, огни ламп начали менять цвета, их тени разрастаются и движутся. Вдруг он понял что чувствует вибрацию, не просто вибрацию, а самого метро словно оно живое, но умирающее существо. Он всё еще смотрел на огонь, и вдруг пламя стало тянуться вверх, образуя тонкие, извивающиеся оранжевые нити. В каждой нити он видел что-то знакомое лица людей, станции, знаки. Огонь шептал ему на языке, который он не знал, но понимал.

Туннели, как бездонные пасти, медленно начинают поглощать всё вокруг. Безликие силуэты людей, идущие по платформам и рассыпающиеся в пыль. Станции растворяются за пеленой тумана, без звука, как дым. Он шёл по метро, но с каждым шагом мир менялся. Потолок комнаты уходил вверх, теряясь во тьме. Стены дрожали, словно были живыми, и с них осыпались куски плитки, обнажая под собой что-то неестественно гладкое и тёмное, нечто похожее на чёрное зеркало. В отражении он увидел станции, но они были пустыми без людей, без света, без времени. 'Метро умерло', понял он, и в этот момент земля под ним исчезла. Тьма окутала его сознание, мысли перестали появляться в его голове. Тьма, тишина и стены чёрные зеркала, ничего более не отражающие. Секунды текущие как песок сквозь пальцы, превращаясь в липкую патоку одурманенного сознания Юрия. Тьма выкинула его в сумеречную зону подсознания, медленно начинающую приобретать формы неизвестной до этого момента станции. Сначала из темноты вынырнули тёмные туннели, за ними вырисовались очертания платформы из черного мрамора. Тишину также нарушил шёпот множества голосов, непонятно что шепчущие, на неизвестном языке, как будто слова произносились в обратном порядке. По середине платформы стояло большое, электронное табло. Цифры 00:00 неожиданно зажглись красным светом и трескучий, тихий голос из громкоговорителя сказал:

- Нулевая станция конечная. Дальше пути нет. Так же как и у человечества. Вы обречены.

В этот момент Юрий понял метро говорит с ним. Он понимания этого, мурашки пробежались по его спине. Нужно что-нибудь ответить, иначе не красиво как-то

- Почему это ты решаешь? Ты ведь не человек.

- Мы были здесь еще до людей, тут и останемся после. Я ничего не решаю, а лишь констатирую.

- Странно, - слабо соображая вымолвил Юрий, - а кто тогда решает?

- Вы. Мы лишь наблюдаем за вами, какой путь вы выберете.

- Тогда это еще не конец! Мы сможем вернуться на поверхность и отстроим назад наши города - неуверенно бормотал Юрий.

- Да, да, те кто был до вас, говорил так же и где они теперь? И те кто был до них, теперь лишь призраки в нашей памяти. Ваши время и вселенная подходят к концу

Через мгновение видение опять поглотила тьма. Сама чернота сдавила его сознание в тиски, ни на секунду не давая подумать о чём-нибудь другом, кроме вязкого чёрного цвета безлюдных, мёртвых туннелей.

Так прошло некоторое время, для Юрия это была пытка, но он её вытерпел. Критическая точка трипа была пройдена. Разноцветные краски, медленно, словно слизни начали вползать в обострённое восприятие. Его тело становилось лёгким как пух, словно он не сидел, а парил в воздухе. Звук вдалеке падающих капель воды размножился, теперь он был всюду, капли звучали как колокола. Стены станции расширялись и сужались, как лёгкие гигантского существа, в такт его дыхания.

"Метро живое... я слышу, как оно дышит," пронеслось в его голове.

Танцующие огоньки масляных ламп, дрожали, будто пропитываясь дыханием самой тьмы. Их свет был неспокойным, не ровным они вспыхивали и гасли, как чьи-то зрачки, подрагивающие в ожидании. Казалось, что лампы не просто освещают мрак они смотрят сквозь него, стараясь разглядеть то, что скрывается внутри.

Пламя колыхалось, вытягиваясь вверх, словно стараясь достичь чего-то, что находилось над ним, но тьма давила сверху, заставляя его дрожать и мерцать. Свет играл на стенах, рождая ложные движения, размытые силуэты, которые будто шевелились на грани зрения.

Иногда казалось, что лампы отражают не только окружающее пространство, но и что-то ещё тени, которых там быть не должно, или фигуры, стоящие слишком далеко, чтобы видеть их глазами, но ощущаемые кожей.

И чем дольше он смотрел на эти огоньки, тем сильнее становилось ощущение, что не он смотрит на них, а они на него. Вновь чувство осознания чего-то живого в стенах метро посетило его ум. Странные ощущения непостижимости всего происходящего вокруг, из-за неполноты картины, из-за непонимания процессов, творящихся во вселенной, присутствовали при этих мыслях. Осознание себя лишь долей песчинки в этом огромном мире, ограниченный пространством метро в данный момент, вернуло Юрия к привычному видению мира. Он медленно потёр глаза.

- Вот Кислый гад, своими байками весь трип испортил. Усмехаясь сам себе и медленно вставая на онемевшие от длительного сидения в одной позе ноги, сказал Юра. Он потушил одну из двух масляных ламп, взял другую в руку и немного шатаясь направился к выходу. Свободной рукой он шарил у себя в кармане выцветшей со временем куртки, в поисках часов. В кармане были какие-то шурупы, пара скрепок, мелкие кусочки сухих грибов, бумажки и сами часы. Вместе с часами, на которых было без пятнадцати четыре утра, он достал скомканную бумажку. Часы он отправил назад в карман, а бумажку развернул и ахнул на ней было написано чужим почерком 00:00.

Огонь

За исцарапанным, с гнилыми краями столом сидели трое. На столе лежал три общие карты флоп и самодельная колода карт. Её специально сделали для этой игры, чтобы не было возможности мухлежа. В руках у каждого по две карты. Игра была на потеху всем здесь - её давно ждали. Началось всё со спора двух пьяных авторитетов, один топил за Дантиста, другой же за Сухаря, мол надо выяснить кто лучше. Началось это около года назад, но потом эпидемия гриппа смешала карты и игру перенесли до лучших времён. Через месяц умер от пневмонии один из спорящих, через пару недель и второй отправился туда же, от лучевой. Но идея о турнире пришла по нраву обитателям станций и они решили всё-таки организовать задуманное. И так как станций три, то и игроков должно быть трое. Так на игру попал и Гудок. Эти трое были лучшими игроками в карты на своих станциях и играли всегда по-крупному, разжигая интерес у менее удачливых, или менее опытных игроков. Они были уважаемыми людьми на всех станциях Триумвирата, знаменитостями своего рода. Каждый из них носил почётное звание шулер. В метро значение шулер немного изменило своё первоначальное значение, если раньше это был игрок, который играл нечестно, мошенничал, то сейчас это стало своего рода статусом. Шулер жил всегда на широкую ногу, точнее на сколько позволяли текущие условия. Он никогда не работал, а только играми зарабатывал себе на жизнь. Многие пробовали стать ними, но получалось у единиц. Большинство, на пути к статусу, проигрывали всё и попадали в долговые ямы, из которых выбраться было нереально. Эти люди, как правило были низшей кастой на станции. Они становились по сути вещью, ими можно было даже обмениваться на что-нибудь более нужное. Многие из проигравших часто кончали жизнь самоубийствами, или по крайней мере пытались. Некоторым удавалось сбежать, но таких были единицы. За время прожитое на этих станциях моральный дух многих ломался и решиться на побег было уже не в силах человека. Да и не только дух, сознание, мировоззрение также терпели ряд изменений. В Триумвирате выживал сильнейший, или хитрейший, или умнейший, короче тот, кто реально лучший в своей области. Здесь в отношениях между людьми был симбиоз из силы, строгой иерархии и старых тюремных понятий, которые были видоизмененные и местами резко искажены в сторону жестокости и власти. Основная масса населения была обычными работягами и платили дань, авторитетам из состава начальников станций и их окружения. Были также шулера, всякого рода смотрящие и как было сказано ранее, низшие и женщины. Женщин здесь за людей не держали. Они жили все вместе в одной камере, так назывались жилые комнаты для женщин. Их обычно использовали для двух целей работы и секса. Причем второе было как сходить по маленькой нужде, то есть постоянно и без разбора. Их брали все подряд, в любое время. Всех особей женского пола брили налысо, из-за повальных вшей, многие из них болели всякими болезнями. Те кто были Венерами, это те кто был заражен венерическими заболеваниями, выполняли самую грязную и тяжелую работу, нередко там и умирая. Другие же сидели на карантинах, пока не выздоровят, а если нет, то смерть приберет их. Так и получилось, что около полугода назад, когда почти все женщины заболели лёгочной чумой, их загнали в камеру, где они все заразились и погибли. Дыхание смерти ворвалось на станции Триумвирата. Тогда тела, посиневшие и разбухшие от внутреннего кровотечения, укладывали в мешки, обливали раствором хлорной извести и заворачивали в плотную ткань, пропитанную дезинфектором.
Ни один из живых не касался мёртвых без полной защиты респираторы с фильтрами, герметичные очки, двойные перчатки и костюмы с изолированными швами. Даже мёртвая женщина тогда могла убить. Их не хоронили - земля не гарантировала безопасности. На окраинах станций стояли поджаренные остовы кремационных печей, работающие днём и ночью. Огонь был единственным способом остановить дальнейшее распространение чумы.

Те, кто занимался телами, жили отдельно. Если кто-то начинал кашлять его изолировали. Даже среди мертвячников был страх, как будто за каждым плечом стоял кто-то невидимый и заражённый.

Оставшиеся женщины, а их было не много, приняли на себя всё внимание, которое раньше было разделено между всеми. Некоторые не выдерживали и вскрывали себе вены, вешались, пытались сбежать. Поэтому женщины здесь были ценным товаром.

Сегодня же, на станции Бавария, почти все из триумвирата собрались, чтобы раз и навсегда решить кто круче в покере. На эту игру пришло посмотреть почти всё население с трёх станций Триумвирата. Публика собралась разношерстная, в основном мужики разных уровней, среди них важно расхаживали авторитеты со своими шестерками, да и так народу хватало. Многих из них можно было различить по наколкам довоенной тюремной тематики. Все были лысые из-за вшей, которых невозможно было вывести в условиях жуткой антисанитарии царившей на этих станциях, в поношенных, шитых перешитых одеждах, бледные и худые. Но несмотря на всё это, настроение у всех было приподнятое, каждый верил в своего игрока. Некоторые делали ставки на исход события. По рукам забегали патроны, сигареты, деньги с зеленой ветки и всякие ценности. Кто-то поставил двух должников на Гудка. Кто-то ставил всё что у него было, в надежде сорвать куш. Больше всех ставили авторитеты, они могли себе позволить проиграть в случае неудачного исхода события.

Клубы табачного дыма висели над столом, как грозовые тучи в осеннюю пору. Запахи мужского пота, гнили, сырости и сигарет щипали глаза, но никто даже не замечал этого. По углам пищали крысы. Атмосфера та еще.

Карты сдавал Дантист человек с тонкими пальцами, скользкой улыбкой и, говорят, целой коллекцией зубов своих жертв. Напротив него сидел Гудок массивный, как сам вагон, громила, способный одной лапой сломать шею, но с мёртвой хваткой на ставках. Третьим был Сухарь худой, словно только что вылезший из гроба, с глазами, в которых светилась хищная жадность.

На кону стояли не просто ставки, а авторитет, значимость и общественное признание, еще конечно же престиж станции. Ставки были разные, но дорогие по меркам метро. К примеру Гудок, он был с Октябрьской, та что ближе всего к Лимбу, привез заводских женщин, удачно купленных у Шпака со станции Цирк и патроны.

Как было сказано ранее, на станциях триумвирата женщины и девушки были сейчас на вес золота. Те что жили здесь постоянно, назывались ковырялками, ими пользовались все подряд. Они выглядели ужасно: лысые, болезненно худые, всегда полуголые, пьяные, часто с синяками и переломами. Для женского пола это был настоящий ад. Мало кто в метро знал в каких ужасные условиях они живут.

Дантист, тот что с Новожаново, привез реальные деньги зеленой ветки и полный вещ мешок патронов калибра 5.45. Говорил что обыграл торговца с Цитадели, но скорее всего, со своими дружками просто мочканули его и отобрали хабар.

Сухарь же, представитель принимающей станции Бавария, на ставки подготовил так же патроны и старые медикаменты. Некоторые, безусловно, потеряли свою изначальную

эффективность, но в текущих условиях оставались очень дорогим товаром.

Игра шла до полной победы, то есть победитель должен забрать всё.

Туз червей, девятка пик, четвёрка треф лежали по середине стола.

- Чек, - бросил Гудок.

- Ставлю две обоймы. Сухарь положил на стол две обоймы 5.45.
Дантист протянул руку, взял одну из них и взглянул разъём для патронов.
- Полные?

- Слепой, что ли? Конечно полные.

Дантист с усмешкой положил её обратно, и кивнул. Колл. Также отсчитал шестьдесят патронов.

Гудок чуть напрягся.
- Колл. Он нехотя отсыпал шестьдесят патронов.

Кто-то в толпе присвистнул.

Тёрн. Четвёртая карта.

Дантист медленно положил ещё одну карту на стол.

Валет червей.

Гудок выдохнул носом.
Сухарь дёрнул губами.

- Чек, сказал Гудок.

- Ставлю еще шестьдесят. Сухарь аккуратно положил их в кучу, в центр стола.

Тишина.

Дантист вдруг широко улыбнулся.
- Колл.

Гудок заколебался. Он не хотел идти дальше. Но он уже поставил на кон много.

- Колл.

Ривер. Последняя карта.

Дантист сжёг верхнюю карту, затем медленно, театрально положил пятую.

Король червей.

Тихий вдох. Черви уже три, а что, если у кого-то флэш?..

Гудок сжал зубы. Сухарь не был актёром, но на его лице мелькнула тень эмоции.

Дантист расслабленно откинулся назад.
- Вскрываемся, джентльмены.

Гудок перевернул карты - туз бубей, валет пик.
- Две пары.

Сухарь хищно оскалился. Четвёрка червей, четвёрка бубей.
- Сет четвёрок.

Все замерли. Что у Дантиста? Он всё ещё улыбался, поглядывая на оппонентов. Насладившись несколькими секундами славы, он начал переворачивать карты. Дама червей, десять червей. Пауза. Кто-то опять из толпы присвистнул. Гудок нахмурился. Сухарь нахмурился тоже. Затем их осенило. Туз, король, дама, валет, десятка - флэш-рояль! Абсолютная, непобедимая комбинация.

Тишина, настолько глубокая, что даже крысы в туннелях наверное замерли.

Дантист протянул руку и медленно, лениво сгреб в кучу патроны.

- Надо было олл-ин идти и закончить всё это шоу одной игрой. Смеясь подкалывал Дантист.

Новожановские бурно хлопали своему товарищу, свистели и улюлюкали. Первая раздача и такой фарт!

Гудок и Сухарь медленно начинали подозревать что их надули, но не понимали как. Такая редкая комбинация собранная к риверу, с общей вероятностью - 0.0032% ,1 раз на 30,940 рук, практически невозможна.

Гудок медленно поднял глаза на Дантиста. Он был зол, но не идиот.
Сухарь смотрел на стол так, будто хотел запомнить этот момент и потом вспороть глотку Дантисту во сне.

Победитель же просто усмехался.
- В следующий раз, парни. Может, повезёт.

Следующая раздача, сдаёт Гудок. По две карты каждому.

Пока на Баварии кипела игра, на Октябрьской кроме караулов, нескольких больных и должников, из мужчин никого не было. Зловещая тишина повисла под сводами, даже писк крыс более не звучал. Все замерло. Ни шороха, ни звука, ни отдалённого эха лишь тяжесть безмолвия, как перед криком, который почему-то не вырывается. Лампочки тускло мерцают под потолком, но даже их слабый треск как крик среди этой мёртвой тишины.

Такое случилось впервые, станция была почти пуста. Связанные женщины, которых предательски продали лимбовцы, смекнули что это единственная, в обозримом будущем, возможность сбежать отсюда и упускать ее нельзя. Но к сожалению замок, на который была закрыта их камера, никто не мог вскрыть, да и нечем. Посидев какое-то время в тишине, несколько из них, не сговариваясь между собой, схватились за металлические прутья мёртвой хваткой и стиснув зубы, начали тянуть в разные стороны. Через пару секунд к ним добавились еще несколько женщин, поняв что те пытаются сделать. Но это не дало никакого результата.

- Нам нужно приложить максимум усилий в одной точке. Сказала Марта, взяв подобие простыни и кинув петлю на одну из металлических палок. Ну-ка, девки, навались!

Всемером, держась за простыню и упираясь босыми ногами в грязный пол, еще несколько тянули за руки тех кто держался за ткань, смогли согнуть металл. Остальные воодушевились немного и по тому же принципу накинули петлю на соседнюю палку, потянули в противоположную сторону. Через секунду образовался проём в который легко могли пролезть все женщины, что собственно они и сделали. Когда выбралась последняя, Марта спросила: - Что дальше, девоньки? Перебьём этих упырей и свалим отсюда? И с этими словами достала из тайного кармана, в шве, шило. Девчонки, казалось оживились и предложили первыми грохнуть тех кто не в карауле - тех кто бродит по станции, если такие найдутся. Одна за другой они аккуратно выбрались к основной платформе станции, здесь никого не было. По пути они подбирали всё, что можно использовать как оружие: стеклянные бутылки, острый кусок облицовочной плиты, ржавый нож, одной достался молоток, с перемотанной рукояткой. Они как кошки скользили через станцию - бесшумно, грациозно, опасно. Вот они проходят камеры должников, там всегда тишина, непонятно спят они, или нет. Вот они уже у двери в медсанчасть. За ней слышен храп. Потихоньку открыв её, они просочились внутрь. Тут лежало только трое, двое из которых уже успели изнасиловать некоторых из девушек. Они знаками указали что будут первыми, кто нанесет удары, остальные лишь утвердительно кивнули.

Первому удар пришелся в районе паха молотком, второй был в нос, тем же молотком. От чего он скончался почти моментально.

- Счастливчик. Просипела одна из женщин.

Дальше последовала кровавая расправа над остальными двумя. Спустя несколько длинных минут, полностью перепачканные кровью своих угнетателей, с чувством выполненного долга, они впервые за последние недели почувствовали себя живыми.

- Надо сжечь этих ублюдков. Со слезами радости на глазах, сказала девушка с синяком под глазом. Так и поступили, но пришлось повозиться немного в поисках чего-нибудь горючего.

Клубы дыма поднимались к потолку из санчасти, запах копчёного мяса распространялся по всей станции. Они стояли пару минут и просто смотрели на происходящее, и радовались своей маленькой победе.

- У нас мало времени! - Крикнула Марта. Остался караул в северном туннеле. За ним путь к свободе! Женщины всё еще стояли очарованные огнем, глядя как он поглощает всё вокруг. Это убогое место, эти старые, покрытые плесенью, стены, эти мерзкие камеры, где было замучено столько людей, весь этот старый мусор, который десятилетиями собирался по всем углам станции, всю эту вонь, всё это превращалось в прах на глазах. Вот огонь дошел и до камер должников, или низших. Оттуда слышался вой, ужасный вой, переходящий в крики. Они горели заживо. Мороз пробегал по спинам беглянок.

Дым пополз по сводам туннелей в разные стороны, серой мягкой рекой. Всюду слышался треск старой древесины и скрежет металла от растущей температуры. Провода висящие по всей станции вдоль и поперек, теперь были похожи на горящие лианы в каких-то адских джунглях.

В это время караульный, которого послали что бы он проверил что происходит на станции, запрыгнул на платформу и ахнул. Его глазам предстала картина толпа тощих женских существ, тёмных на фоне пожара, охвативший практически всю станцию за считанные минуты, смотрели на него с выраженной яростью на лицах.

- Что вы, бляди, наделали?! скидывая автомат с плеча крикнул он.

Толпа ринулась на него с такой скоростью, что он не успел даже снять с предохранителя своё оружие. Последнее что он увидел, это как десятки рук втыкают в него острые предметы и брызги его крови летят в разные стороны.

Завладев его автоматом, пистолетом и парой ручных гранат, отряд спустился с платформы, освещенной заревом женского непокорства и тотального пожара. На цыпочках, в темноте, как кошки они бесшумно побежали в сторону северных постов. Ярость и чувство жгучей мести делало их непоколебимыми в своих действиях. Всё ближе посты. Уже видны блики костра и танцующие тени на стенах. Еще чуток и становятся слышны звуки, порождённые теми, кому осталось жить минуты. Еще немного вперед. Теперь можно различить их лица.

Отряд остановился в тени, не сговариваясь, как единый организм. Марта прижала указательный палец к губам и знаком приказала всем лечь. Сама же выдернула чеку из гранаты и со всей доступной ей силе, швырнула ее в сторону поста. Взрыв разметал весь костер, на земле лежали трое караульных. Двое еще были живы и корчились от ранений, третий же лежал лицом в землю без признаков жизни. Бесшумный отряд поднялся с земли и побежал добивать.

Спустя какое-то время путь к свободе, как они думали, был окончательно открыт. Не было больше преград в виде двуногих врагов, только тьма туннелей теперь стояла перед ними. Немного покричав от радости и наобнимавшись вдоволь, со слезами на глазах, женский отряд шагнул во тьму, не известно что скрывающую в себе.

В то же время кровавый рассвет не просто взошёл над городом он выполз над горизонтом, подобно неведомой язве, расползающейся по небосводу. Небо, ещё мгновение назад затянутое угольно-чёрной пустотой, начало медленно просачиваться алым гноем вязким, будто живая ткань самой вселенной кровоточила от древней раны.

Свет, если это можно было назвать светом, не дарил тепла. Он полз по земле, по исписанным временем стенам, по лицам тех, кто осмелился глядеть на него, вызывая тошноту и холодный озноб. Цвет его был неестественен не красный и не багровый, но цвет запекшейся крови, прокисшей в забытой гробнице, цвет древнего ужаса, который нельзя описать словами земных языков.

В этой заре было нечто чуждое самой природе. Казалось, она не пришла с востока она явилась оттуда, из-за пределов снов и пространства, туда, где миры оборачиваются наизнанку, и время, как живое, корчится в беззвучных муках. Воздух наполнился глухим гулом, будто сама Земля содрогнулась от древнего воспоминания, пробудившегося с восходом этого нечестивого света. Новый мерзкий день начался.

Три чумака

Планам Кислого не суждено было сбыться, так как на следующую от Каштановой станцию он попал когда уже почти все на ней спали. Пройдя южный пост по своим документам, там его хорошо знали, он с Хуком забрались на основную платформу. Была уже глубокая ночь, сон господствовал на станции. Лишь в самом углу, за занавеской плясали тени от огня на стенах. Значит кто-то там бодрствует, подумал Кислый и взяв Хука на короткую, направился в ту сторону.

У огня сидело двое. По нашивкам он понял что они, как и он, торговцы с других станций. Каждый торговец обязан был носить нашивку цвета своей линии и названием станции. Эту маркировку используют уже давно по всему метро. Так проще для всех покупатели понимают кто это и откуда, посты сразу понимают цель прибытия чужака на их станцию.

Эти же двое были оба с красной ветки, но разных станций. Они были не знакомы с Кислым. Один из Роганской, та что в составе Союза Восточных станций. Нашивка второго гласила Зав.им.Мал., что означало что он со станции Завод имени Малышева, точнее, то что от нее осталось. Кислый слышал про трагедию заводчан и немного обрадовался что видит одного из них живым и здоровым.

- Здорово, коллеги. Улыбаясь сказал он. Как ночка проходит? Не помешаю?

Двое подняли на него свои взгляды и кивками дали понять что они не против его компании. Кислый привязав Хука к себе, присел к костру.

Станция, на которой они расположились на ночь, теперь не имела названия. Когда-то, возможно, она называлась как-то торжественно в честь ученого, писателя или хотя бы местного депутата. Теперь её называли просто: Промежуточная. Название, как и сама станция, ни к чему не обязывало. Лишь старое поколение помнило её истинное название Державинская. Она была тихой, чуть сырая, с выцветшими надписями на плитке и ржавой стрелкой, указывающей на платформу, которую уже никто, кроме торговцев и каких-нибудь случайных людей, не посещал. Это была одна из некоторых нейтральных станций. Жизнь здесь не кипела как в других частях метро, а скорее медленно текла, серыми днями, месяцами, годами. Никаких особых потрясений здесь не происходило, люди жили простые и в то же время тяжелые жизни. Кордоны стояли слабые, из-за вечной нехватки средств для их поддержания, еда была скудной, время бесконечным.

Трое торговцев - люди, как говорится, бывалые - сидели у костра из старых деревянных вешалок и обломков турникета. Над костром висел чайник, в котором медленно бурлила жидкость с ароматом грибов и чего-то, подозрительно похожего на мясо.

- Эх, вот бы сюда тёпленького супчика с лапшой, как в былые... - начал один, по прозвищу Горчак, он выглядел старо, но кажется был в хорошей форме.

- Как в былые? - усмехнулся второй, худой, с острыми ушами, как у летучей мыши. - В былые ты ел стекловату, а не суп.

- Кстати, я не представился. Меня Кислым кличут, а этот бродяга Хук. Мы из Лиги Южных.

- Южане, значит? Я Горчак из Роганской. Хотя и так видно по нашивке. При этих словах, он сплюнул в костёр.

- Я Ваня, но все зовут Шура, потому что фамилия моя Шурский. Он подставил свою нашивку для ознакомления.

- Слышал я что с твоей станцией стряслось. Ужас. Столько погибло. Рад что хоть ты цел. Сказал Кислый.

- Да чему тут радоваться? Возвращаться мне некуда, да и не к кому. Они-то вон, все погибли за правое дело, а я? Я по туннелям шлялся в это время. Лучше б там, с ними был. опустив голову печально ответил Шура.

- Понимаю как тебе тяжело. Но ты жив, так или иначе нужно жить дальше. Ты продолжай свою работу и глядишь всё пройдет. Не вини себя в том, чем не виновен.

- Ага, пройдет, да не скоро. Мне нужно где-нибудь осесть, жить на какой-нибудь станции нужно.

- Турбоатом чем тебе плох? Одна из ваших.

- Я с начальником станции там не в ладах. Крыса он.

- Ну сам тогда выбери новый дом. Ты взрослый парень. Ладно, хватит чесать, сказал Кислый, резко меняя тему разговора, отпивая из фляги и вытирая рот рукавом. - Лучше я вам расскажу одну историю. Только сразу предупреждаю: не для слабонервных. Да и не для тех, кто хочет сегодня спокойно спать.

- Значит, в самый раз, - хмыкнул Горчак и подвинул к себе миску с недоваренными грибами.

- Дело было лет пять назад... А может десять. Кто теперь считает? Тогда я вёл товар с Салтовки на Лимб. С двумя ребятами. Молодые были, глупые. Один всё песни пел, другой сигареты считал, будто золото у него в кармане. Ну и шли мы, значит, туннелем, который, по слухам, раньше был законсервирован. Но короткий он, вот и решили срезать...

Кислый замолчал, посмотрел в огонь. Пламя отражалось в его глазах, делая лицо почти безжизненным - как у старой статуи, что давно утратила выражение.

- А дальше?.. -не выдержал ушастый Шура.

- А дальше мы встретили станцию, которой на карте не было. Не пустую. Нет. В ней свет горел. Электрический. Чистый. Белый. Я сначала подумал - Цитадель поставила пост. А потом увидел двери.

Он помолчал, а потом, с трудом сглотнув, добавил:

- Они были из живой плоти.

Наступила тишина. Даже костёр потрескивал тише, будто прислушивался.

- Пульсирующие такие, дышащие. Сосуды внутри видны. Две створки, как губы. Когда мы подошли ближе, они раскрылись. Сами. Как будто ждали нас.

- И что вы?.. - прошептал Горчак, уронив ложку в миску.

- Один парень - Мишка, кажется, звали - шагнул внутрь. Сказал, что внутри пахнет жареным хлебом и мёдом. Представляете? В этом вонючем подземелье. Хлеб и мёд. Он засмеялся и исчез. Просто... исчез. Второй стоял, как вкопанный. А я. я тоже почувствовал запах. Увидел свет. И услышал голос. Женский. Нежный. Такой, какой не услышишь больше нигде.

- Ты тоже зашёл?.. - спросил ушастый, почти не дыша.

Кислый покачал головой.

- Нет. Я плюнул и закрыл лицо платком. Начал пятиться. Кричал, чтоб второй не шёл. Но он не слышал. Пошёл следом за первым. Двери закрылись. Плотно. С хлопком, как мясо по доске. Я стоял. Кричал. Потом побежал. Не оглядываясь.

- И что?.. Больше туда не ходил?

- Ходил. Спустя неделю. Один. Нашёл станцию. Но двери были каменные. Мёртвые. Ни запаха, ни света. Ни следов. Только на стене...

- Что?

- Было написано углём: Мы всё ещё внутри. И здесь хорошо. И в конце - смайлик.

Торговцы замолчали. Даже ушастый больше не шутил.

Кислый вытер лоб и снова отхлебнул из фляги.

- Ну, а теперь - приятных снов. Только не удивляйтесь, если ночью кто-то постучит. С той стороны тоннеля. Женским голосом. И запах будет... хлеба и мёда.

- Брехня. Сам придумал, думаешь мы вчерашние и поверим в эту сказочку? спросил Горчак.

- Брехня. улыбаясь и утвердительно кивая ответил Кислый, - Хотел разрядить обстановку.

После рассказа Кислого над костром повисла пауза. Даже грибной пар казался тише, чем прежде.

- Ну и история, - протянул Горчак. - А я думал, ты просто торгаш, а ты, выходит, философ, с уклоном в морг.

- А теперь моя очередь, - сказал Ушастый, почесав затылок. - Только сразу скажу: не про мутантов будет. И не про зверей. А про людей. Которые страшнее любого фантома.

Горчак застонал:

- Только не про налоги, умоляю.

- Нет. Про подземные лаборатории.

Он отодвинул котелок, вытащил из-за пазухи металлическую зажигалку и щёлкнул ей не чтобы зажечь, а как будто для уверенности.

- Прадед у меня был техником. За долго до войны работал на метро. И вот, когда мой дед был мелким, он однажды ночью разбудил его и сказал: "Никому этого не рассказывай, но ты должен знать". Он отвёл его в старую подсобку и показал карту. Карта была странная, на ней были ходы, которых не было в обычных схемах. Тоннели, ведущие не к станциям, а... вниз. Глубже.

- Ну карты и карты, - пробурчал Горчак.

- Ага. Только потом он показал фотографию. Чёрно-белую. На ней - дверь. У неё ни ручек, ни замков. Просто круглая, как люк. И рядом табличка: ОКБ-147 - отдел когнитивных взаимодействий. Ниже советский герб и надпись: Не входить без допуска У-8.

Кислый не перебивал. Он смотрел в огонь.

- Дед говорил, что в 70-х годах тут, под Харьковом, начали копать особый тоннель. Дескать, по приказу из самого верха. Нашли подземную каверну, и решили: будем проводить там работы, не нуждающиеся в солнце. Создали комплекс. Официально - лаборатория по безопасности тоннелей. Неофициально - исследования над сознанием. Сначала тестировали на добровольцах. Потом - на заключённых. Потом - на ком попало.

- Ну и что они там искали? - спросил Горчак, нахмурившись.

- Способы управлять восприятием. Внедрять ложные воспоминания. Стирать старые. Подавлять страх. Или, наоборот, усиливать. Сначала были просто препараты. Потом - машинки. Потом... - он понизил голос. - Потом начали работать с чем-то, что даже дед назвать не мог. Полевые узоры, - так он говорил. Сознание как сеть. Если ткнуть в нужную точку, ты поменяешь человека навсегда.

Наступила тишина. Только костёр потрескивал, как старик, что всё ещё пытается рассказать свою последнюю байку.

- Говорят, лаборатории не закрылись. До сих пор работают. Изменили вывески. Люди забыли. А те, кто туда попадает - не возвращаются. Или возвращаются, но другими. Вроде бы те же, а смотришь в глаза и не ты в них отражаешься.

- Это ты к чему ведёшь?.. - спросил Кислый.

- А к тому, что я однажды видел такого. На станции "Индустриальной". Старик с пустыми глазами, сидел и повторял одно и то же: Дверь открыта. Свет горит. Мы в безопасности. И улыбался. Без радости. Без смысла. Как будто ему так сказали, и он теперь должен это повторять.

У костра стало немного холоднее. Хотя пламя не погасло.

- Я вот что думаю, - добавил Ушастый, - может, и нас уже кто-то тестирует. Говорит нам, что думать. Что чувствовать. Что вспоминать. А мы, как дураки, сидим у костра и верим, что выбираем путь сами.

Он замолчал.

И в тот момент никто не стал шутить.

- Сколько лет хожу по метро, ни разу таких дверей не встречал. Может не там где надо смотрел? сухо сказал Кислый.

- А может дед твой всё это выдумал по пьяни? Что скажешь, Шура?

- Не знаю я, деда уже давно нет, как и нет возможности расспросить его подробнее об этом. Всякое может быть. Может и выдумка это была его, но одно я помню точно, что эта фотка у него сохранилась от его отца. С гербом и надписями.

- Косвенное подтверждение, можно сказать. поддержал парня Кислый.

Повисла тишина, лишь костер весело трещал и выплёвывал вверх танцующие искорки, гаснувшие через мгновения. Тишина держалась ещё немного, но вскоре Горчак громко откашлялся, как будто сбрасывая с себя тяжесть чужих страшилок.

- Ну, а теперь, если позволите, моё слово. А то получается, я тут только миску грею.

- Только не про гниющих крыс с двумя головами, хмыкнул Ушастый.

- Нет, не про крыс, - Горчак наклонился к огню. - Про тех, кто не спустился. Про тех, кто остался там, на поверхности.

Кислый поднял бровь.

- Все говорят, что наверху только радиоактивная пыль, руины и безжизненность. Даже сталкеры туда не суются без нужды. Так?

- Так, - подтвердил Ушастый.

- А вот и нет. Слушайте.

Он вытащил из-за пазухи кусок ткани - то ли платок, то ли тряпку - и показал её краем в огне. На нём был странный, выгоревший узор, похожий на знак или клеймо.

- Это мне один старик отдал. Он был немой. И без ушей. Нашли его в старом техническом коллекторе, возле развалин института. Он писал на стенах углём. О людях. Которые живут наверху. Не как мы - прячутся, едят грибы и ворочают обломки. А как-то... иначе.

Горчак замолчал на секунду, будто собирался с духом.

- Он писал, что на поверхности есть зоны, где воздух чистый. И живые там есть. Только они не хотят, чтобы мы знали. Они прячутся. Но не потому, что боятся нас. А потому, что мы уже не люди для них.

- Это как понимать? - нахмурился Кислый.

- Он говорил, что эти выжившие изменились. Сначала чтобы справиться с радиацией. Потом чтобы справиться с одиночеством. А потом... они решили, что тьма под землёй - это гниль. Что те, кто живут внизу - опасные. Больные. И если когда-нибудь тоннели откроются, они нас просто зачистят. Как плесень.

- Прямо как сектанты какие-то, - буркнул Ушастый.

- Не совсем. Он рисовал их лица. Гладкие, без рта. Он говорил, что они общаются мыслями. Что у них нет детства и нет старости. Они просто сущности. Целые кланы. Они двигаются без звука. Ходят по пеплу босиком. Оставляют за собой знаки. Такие вот, - он снова показал тряпку. - Это предупреждение. Или проклятие. Хрен их разберёт.

Костёр вспыхнул чуть ярче, будто отреагировал на последнее слово.

- Он умер через день. Просто уснул и не проснулся. А перед этим показывал на потолок и шептал: "Они смотрят. Они ждут, когда мы откроем дверь вверх. Только бы не раньше времени..."

Все трое сидели молча. Ушастый понурился, Кислый закрыл глаза.

Горчак допил чай, вытер губы и добавил:

- А может, всё это бред старого безумца. Кто ж теперь знает. Но если когда-нибудь дверь на поверхность откроется - лучше, чтоб это были мы... а не они.

И огонь в костре, казалось, стал чуть тусклее.

- Вот вам еще одна история. Слышали про Обратный состав? спросил Ушастый, когда костёр догорал, и в углях начали проявляться угрюмые, похожие на лица тени.

- Про тот, что без машиниста? Уже слышали, - буркнул Горчак.

- Нет. Это не тот. Этот поезд идёт не вперёд. Он идёт назад.

Кислый нахмурился:

- В смысле - физически назад?

- Нет. Во времени. Только не в настоящем. И не в прошлом. А в как бы чужом прошлом. Тех, кто умер.

Он наклонился к костру и продолжил:

- Рассказывал мне один дозорный, старый, с глазами как у совы. Он однажды остался ночевать на станции, что считалась мёртвой. Лежал на перроне, прикрыл глаза, и вдруг почувствовал вибрацию. Но не звука, не света. Только давление, как будто что-то большое проскользнуло мимо невидимо.

- И?

- Он встал, осмотрелся. Никого. Но потом увидел свет. На стене. Мерцающий. И в нём лица. Не отражения, нет. Лица мёртвых. Его родителей. Друзей. Даже тех, кого он не знал, но узнавал, как во сне. А потом - тишина. И только тихий, старый голос: Следующая остановка - там, где ты был до того, как стал собой.

- Бред, - сказал Горчак, но тише, чем обычно.

- Поезд идёт по кольцу. Но кольцо - не туннель. Кольцо - это жизнь. Или смерть. Те, кто умирают в метро, иногда не исчезают. Иногда они садятся в этот состав. Он не гремит. Он не дует ветром. Но ты можешь почувствовать, как он проезжает сквозь тебя, если стоишь достаточно долго на пустой платформе.

- И что? Можно в него сесть?

Ушастый посмотрел в сторону, туда, где туннель терялся в темноте.

- Говорят, можно. Только назад ты не приедешь. Потому что ты и не уходил. Потому что ты всегда был там. Просто не знал.

Он замолчал.

И костёр вдруг треснул громче обычного - как будто что-то прошло неподалёку. И оставило за собой пустоту.

Кислый поёжился, Хук поднял настороженно голову и посмотрел в темноту туннеля. Горчак немного испуганно посмотрел в ту же сторону, что и пёс. Ничего. Тишина. Горчак обвел глазами сидящих и сквозь зубы сказал, ни с того ни с сего:

- А вы знаете, что у подземки есть свой бог?

- Опять началось, - усмехнулся Ушастый.

- Не шучу. Есть место, говорят, где он живёт. Не метафора. Настоящий. Из железа и проводов. Он не говорит. Он гудит.

Кислый не перебивал. Он всегда слушал до конца.

- Один сторож с Барабашова рассказывал. Старый, тихий. Но как-то выпили мы с ним чаю с грибами и понеслось. Он сказал, что когда был ещё молодым, его направили охранять объект под старым вокзалом. Там, мол, была дверь. За ней - спуск в бункер. Не обычный, а живой. Говорит: ты заходишь и уже не уверен, что это бункер, а не организм. Полы чуть вибрируют. Стены шепчут. Иногда слышишь музыку, которой нет.

- И что за бог там? - усмехнулся Ушастый.

- Он его видел. Один раз. Говорит: стоит в центре - громадная машина. Похожа на сердце. Пульсирует, качает жидкость или ток, хрен поймёшь. А сверху - обмотки, провода, электроника, экраны, глаза. Настоящие. Но электронные. Светятся, моргают. Смотрят сразу во все стороны.

- Очередной ядерный мозг?

- Нет. Это сознание. Древнее. Его построили ещё в те времена, когда все верили, что машина может заменить человека. А потом забыли. Только он не умер. Он ждал.

Горчак замолчал. Только потом добавил:

- Этот сторож сказал: Он просыпается только тогда, когда кто-то потерян. Когда человек заблудился не в туннеле, а в себе. И тогда Бог зовёт. Не словами. Пульсацией. Мигом в глазах. Тот, кто слышит - идёт. И если доходит - остаётся.

- И ты в это веришь?

- Я - нет. Но знаешь, Кислый... - он посмотрел тому прямо в глаза, - мы же оба слышали странные гудения в старых туннелях. Такие, что заставляют зубы ныть. Вопрос не в том, верим ли мы. Вопрос в том, верит ли он в нас.

- По поводу гудения я согласен, мы до сих пор не понимаем откуда оно берется. Но не думаю что это прям Бог гудит. Гудящий Бог смешно. Или Бог гудения. улыбаясь уголками губ выдавил из себя Кислый. Бог он где? На небе. Был. Раньше. Вроде.

- Ну это смотря какой бог. Какой-то может и на небе, как у древних был. А электронный может и на земле. Почему нет? Как бы пытаясь оправдать свою историю говорил Горчак. Люди сами его и создали.

- Так получается люди сами боги? Раз богов создают? Язвительно спросил Шура.

- Получается так. Хм. Странно, никогда об этом не думал. промямлил Горчак почесав подбородок.

- Тогда, получается, мы сами творим свою жизнь, долю. Значит сами умышленно себя загнали под землю гнить, с червями вместе. А для чего? Чем нам на поверхности плохо было? Жили б себе не тужили. Кислый не унимался.

- Да отстаньте от меня! Я откуда знаю? Байку у костра уж рассказать нельзя. Обиженно выпалил Горчак.

- Да ладно тебе, не парься. Хочешь я тебе про старых богов поведаю?

- Давай. Что-нибудь новенькое?

- Старенькое, но возможно ты также не думал об этом ранее. Глаза Кислого сверкали огнём костра. Ну поехали. Последний из них был кровожадным созданием, или не было его вообще, не известно. Точно известно то, что ему поклонялась большая часть населения планеты, в какое-то время. Он устраивал потопы, сжигал города, мучал людей тысячами, даже сына своего не пожалел он был казнен его же созданиями, то есть людьми. Хотя тот и воскрес после этого, как бы, но это не отменяет всех его выходок в отношении нас. А что потом было, уу, вообще сахар. На его имени раскрутили такую махину власти и темного бизнеса, что любой челнок из наших обзавидовался б. Бабло рекой текло столетиями. И после всего этого его задаёшься вопросом бог ли это вообще был? Иль может обратная сторона его и его другой стороне все эти поклонения, жертвы были?

- Что-то я не слышал о таком боге. Сказал Ушастый.

- И я тоже. Удивлённо поддержал его Горчак.

- Хм, странно. Не так уж много времени прошло, а о нём и знать не знают. -Удивился Кислый. Ну тогда ладно. На нет и суда нет.

- Слышь, ты опять всё это придумал? улыбаясь спросил Горчак. Где ж такие боги водятся? Это какие-то изверги, а не боги.

- И я о том же. Но вообще-то нет, я это не выдумал, а действительно были религии с такими богами. До войны конечно.

Повисла тишина. Горчак и Шура обдумывали концепции злого бога, что он может, а что не может сотворить, какие его цели, для чего всё это и так далее. Кислый же молча глядел на пламя костра.

Ночь подходила к концу, некоторые жители - ранние пташки уже повылазили из своих палаток, углов и сонно бродили по платформе, в поисках чего-нибудь съестного, или полезного для себя.

Спустя каких-то полчаса почти все жители были на ногах. Часть из них ушла на грибную ферму, часть на свиную, кто-то бродил бесцельно по станции, кто-то просто сидел опёршись на стены, дети бегали по всей станции туда-сюда, часть, та что более состоятельна, рассматривали товары чумаков. Волшебные грибы Кислого многих интересовали, тут он продал почти треть от всего запаса. Генераторы никому оказались не нужны.

Горчак продал все оставшиеся у него медикаменты и две банки каких-то консерв, этикетки на них не было, поэтому никто не знал что там внутри. Купившие надеялись что там какая-нибудь рыба, её уже десятилетие как никто не ел.

Шура грустно остался сидеть у потухшего костра, рассуждая о двух вещах: люди-боги и где теперь ему жить.

Спустя пару часов Кислый и Горчак вместе покинули эту серую станцию.

Он не слышал, когда вернулись Илья и Андрей Семенович и как они были не на шутку удивлены, как они шепотом разговаривали об увиденном на станции. А увидели они следующее. Какой-то тип, подозрительной наружности, немолодой, но довольно-таки в хорошей физической форме, в старом замызганном плаще, с пятнами засохшей крови на нём, расспрашивал людей о пропавшем товарище и по описанию похожем на Леонида. С ним еще двое ненормальных пришли.

Лёня спал, но был близок к пробуждению. Шепот отца и сына вернул его к реальности, он открыл глаза. Привстав на локтях, он оглядел шепчущихся и сказал.

- Не сплю я уже, не сплю. О чём шепчетесь?

- Ищут тут вас, товарищ ваш говорит. Начал Семёнович. Лёня задумался, представляя кто бы это мог быть. Как ни странно на ум никто не приходил.

- Товарищ, говорите? задумчиво сказал Леонид. Имя моё называл?

- Имен не было, только внешние характеристики. Очень подозрительный тип. - продолжал Андрей Семенович Весь в засохшей кровище, глаза безумные, говорит что из глубин красной линии пришел

- А по пути попал в потасовку с мутантами на заводской. Еле выбрался, говорит. Он и еще парочка ребят с ним пришли. Похоже не в себе они. продолжил за отца Илья.

- Я думаю, такое пережить. Расстроенно поддерживал его Андрей.

- А что случилось?

- Как? Вы не в курсе? Ах, ну да. Стукнул себя по голове отец Ильи. Забыл. Пока вы были в отключке, за завод имени Малышева было нашествие мутантов. Рекой текли они туда, как будто кто-то призвал их на эту станцию. Говорят это была бойня. Почти никто не выжил.

- Пап, ну как никто? Женщин и детей успели эвакуировать, их приняли наши станции, расселили, дали новый дом. Мужики да, погибли. Кроме этих, которые тут ошиваются. Кстати вонь от трупов и до нас уже дошла. Несколько дней дышать нечем.

Только сейчас Леонтич понял от чего его так подташнивает запах. Сладко-гнилостный, с примесью мочи, металла и тухлой сливы, влезал в ноздри как червь и оставался там.

- Фу, точно! прикрывая нос скривился он.

- Я не представляю что творится на ближайших станциях. Морщась как от кислинки во рту, сказал Семенович.

- Слышал что хотят туда отряд дезинфекторов из Спортивной отправить. Но проблема в том, что ворота на станцию заводчане закрыли изнутри и теперь тот кусок метро отрезан от основной части. Но созвоны идут, говорят всё в порядке у них. Только вонь нечем перебить. добавил Илья.

- Да уж, дела. Протянул Лёня, медленно вставая с кровати. Дыхание стало ровным, а мысли острыми. Боль от побоев ушла, но осталась какая-то неопределенность в отношении дальнейшего будущего. Что делать дальше? Как выбираться отсюда? Кому можно доверять в этой ситуации?

За то время что он приходил в чувство, у него выросла довольно длинная седая борода и волосы. От него несло потом и старой грязью, он был противен сам себе в этот момент.

- Для начала не мешало бы помыться. Как бы говоря сам с собой, начал Леонтич.

- У меня для тебя кое-что есть. Сказал Илья и при этом он полез во внутренний карман, пошарив там, извлек старый довоенный портсигар и протянул его Лёне. Это вроде бы твоё, или твоего товарища?

- Да, мой портсигар. Беря в руки подтвердил приятель. Он обрадовался ему как ребенок новой игрушке.

- К сожалению он пуст, сигареты ценный товар в наши дни, поэтому только коробочка от них.

- Не беда, думаю, что давно нужно было покончить с этой привычкой. Давно она меня не отпускала. Но мне его и положить то не во что. Мои штаны наверное уже кто-то носит. Он посмотрел на свои худые, бледные, босые ноги. В это время Андрей Семенович ковырялся в старом деревянном ящике под кроватью.

- Кстати, вот то немногое что смогли достать. передавая старые поношенные, местами шитые вещи кофта с капюшоном, военные штаны и пара военных ботинок, с несколько раз меняной подошвой, сказал папа Ильи и передах их Лёне.

- Теперь есть куда портсигар засунуть. улыбнулся Илья.

- Спасибо большое, хорошие вы ребята. Мне б сейчас помыться, а потом хотел бы повидаться с этими товарищами с красной ветки. Было бы вообще замечательно.

- С водой сейчас дикий напряг, но есть немного технической, её можно использовать.

- Да хоть какую. Лишь бы смыть с себя всю эту грязь.

Одев новую одежду, Леонид с Ильёй вышли на станцию. Был уже вечер. Людей было не много, многие сидели по своим палаткам, или готовились ко сну. Лёня поглаживал свою белую бороду и оглядывался вокруг.

- Что-то не вижу я этих ребят. - Сказал он.

- Они возле костра почти всё время сидят, в переходе на станцию Исторический музей. Сейчас увидишь. При этих словах Ильи, Леонид натянул капюшон на голову. Они прошли до середины платформы и нырнули в переход на смежную станцию. Проходя мимо сидящих там, Лёня окинул всех быстрым взглядом. Трое доходяг играли в карты, двое просто лежали на полу, то ли пьяные, то ли просто спали. Еще пятеро сидели у костра и о чём-то спорили. Среди них был один, по описанию похож на того, кто ним интересовался. Лёне показалось его лицо знакомым, но откуда он его мог знать не припомнил. Ладно, на обратном пути еще разок взгляну. Подумал он и молча прошел мимо всех собравшихся.

После подобия душа стало как-то легче. Мысли заработали яснее, что ли. Да и тело немного бодрее стало.

- Кто же этот тип? Где же я его видел? подумал он. Ладно, понаблюдаем за ним.

Возвращаясь тем же путём, он еще раз внимательно его рассмотрел. Ничего не приходило в голову.

За следующие несколько дней Леониду стало известно, что Андрей так и находится в медсанчасти, наемника зовут Шмидт, сам он откуда-то с Восточного союза, вроде бы. Принимал участие в заводской бойне и с несколькими выжившими выбрались из этого ада. Всё вроде бы подтвердилось. Ищет товарища старого, если тот жив еще конечно. Вроде бы ничего подозрительного. Говорили что его долго допрашивали комитетчики, те что приложили руку и к самому Леонтичу, да так что он чуть дуба не дал.

Синие усилили давление на станции Лимба, требуют больше отдачи для общего дела и больше людей на освободительную войну. Некоторые мужчины, часто просто прятались, или уходили на другие станции, под разными предлогами, чтобы не участвовать в этой надвигающейся вакханалии. К сожалению многих попросту не выпускали со станций и объявляли дезертирами. А с такими не церемонились. Появились даже те, кто выводил людей за деньги, мрачными коллекторами и техническими туннелями. Но большую часть мужского население всё-таки удалось завербовать в ряды нового альянса. И теперь бритоголовые, вооруженные, с промытыми головами идеями о новом настоящем и злейшем враге, маршируют под землей как дрессированные тараканы.

Леонтич большую часть времени сидел у Ильи дома и думал над планом побега, а выходил лишь по ночам. С бородой и отросшими волосами, всё еще худой, он сейчас походил больше пилигрима, бродящего по станции.

В один из вечеров он пришел к кострам на переходе. Шмидт сидел в углу один, укутавшись в свой грязный плащ и дремал. Леонтич походив от одного костра к другому и перекинувшись парой реплик с присутствующими, медленно добрался до наёмника. Надо сказать, что всем Лёня представлялся двоюродным братом Андрея Семеновича, по кличке Борода, который, как случайно оказалось, жил всё это время на других станциях, а теперь гостит у своего брата. Те кто был поумнее, понимали что это никакой не брат, но кто именно не знали, вот и выдумывали всякие небылицы. Кто-то даже собирался донести начальству о незнакомце, но его быстро отговорили. Мало кто в нём мог узнать того, кого привезли умирающего от рук неизвестного мутанта, не так давно.

Подсев рядом Борода-Лёня ткнул легонько Шмидта в бок. Тот открыл глаза.

- А, сам пришел значит? прошептал он. Я той ночью уже собирался уходить с этой станции и тут тебя увидел, идущего с молодым пареньком, пару дней назад. За бородой не скроешься от меня.

- Чё искал то? так же тихо сказал Борода.

- Заказ был найти тебя и доставить в Цитадель живым и здоровым.

- Всего-то. Улыбнулся Лёня. У него отлегло от сердца. Где ты раньше был?

- Мы месяц почти метро утюжим тебя ищем. Никто тебя не видел, никто не знает.

- Ты сказал мы?

- Я ж не один такой альтруист. Нас много.

- И имя нам легион? с улыбкой, глядя вперед, подшутил Леонид. Много наверное вам предложили за меня, что кинулись искать?

- Ага, почти. Мы за идею, так сказать на это пошли. он помолчав добавил, - Если серьезно, то времени мало на твой исход. Не сегодня, завтра начнутся боевые действия. Как нам кажется. Всё метро как на пороховой бочке. Духом надвигающейся войны пропитан каждый сантиметр метро. И если это произойдёт, то попасть к вашим будет невозможно. Даже сейчас это уже очень сложно. Везде посты, проверки документов, допросы и так далее. Некоторые станции на карантине, проход через них невозможен. Даже те кто не собирается воевать, тоже усилили меры предосторожности, в несколько раз. Подытожил Шмидт.

- Нам не обязательно идти прямиком к Цитадели. Есть окольные пути, нужно только покинуть Лимб. Можно двигаться в сторону Холодногорской конфедерации, а оттуда я знаю путь домой.

Наёмник глянул на него с лёгкой тенью подозрения.

- Если я доведу тебя до конфедерации, ты отведешь нас в Цитадель? Я правильно понимаю?

- Не меня, а нас. Я буду не один. И да, я проведу нас в Цитадель.

- За остальных я не могу ручаться. Ты главная моя цель. Условия договора таковы и я не в праве их менять.

Лёня глянул на наёмника и со словами: - Дай мне два дня на подготовку. А остальных я возьму под свою ответственность. - Встал и медленно направился к Илье домой.

За эти дни он планировал любыми путями вытащить Андрея из рук эскулапов и уговорить Илью с отцом уйти на зеленую ветку вместе. Наёмник тоже решил подготовиться основательно и этой же ночью покинул Площадь конституции, следуя только ему известным планам.

Когда Лёня вернулся, Ильи не было дома. На боковой кровати посапывал Андрей Семенович. Лёня, в кромешной темноте, прилёг на соседнюю кровать и принялся обдумывать как бы это всё красиво обыграть. Как улизнуть из-под носа врага? Хоть и врагами он никого не считал, но в данный момент это было максимально подходящее слово для тех, на территории которых он находился.

Вообще, следуя его взглядам на вещи, враги это что-то скорее из космоса, или параллельных вселенных, желающее нас поработить, а не вот это вот всё. Нынешнюю сложившуюся ситуацию в метро он, больше расценивал как глупости, ребячество, не наигравшиеся в войнушки дядьки, обремененные толикой власти, затеяли очередной абсурд. Да и вообще, его общее отношение к жизни, было как игре, скорее. Конечно, текущие ситуации требовали реакций и реальная возможность потухнуть человеческому роду сейчас, возможно ближе, чем ранее и да, это его терзало, но как-то не по-настоящему, как бы понарошку. Он даже сам этому удивлялся раньше, а сейчас это вошло уже в привычку. Он просто лежал и думал как обмануть систему в миллионный раз, как выйти сухим из воды и при этом помочь хорошим людям. Илью и Семеновича он считал Людьми. Теми, кто сумел сохранить человечность, в этих жутких для человека реалиях.

За тонкими стенами их дома было слышно как несколько пар ног подошли к одной из соседних палаток и кого-то насильно выволокли оттуда и подхватив под белы рученьки потащили в тёмные углы допросных комнат. Тот кого стянули, орал на всю станцию, но никто не вышел ему на помощь. Мало кто хотел проблем с комитетчиками.

Лёня приник одним глазом к щели в стене и смотрел на этот беспредел. Его прямо подмывало выйти и остановить это, но он совладал с собой, думая о возможных последствиях, которые обязательно будут не в его пользу. Когда крики стихли он плюхнулся на кровать и продолжил обдумывать план побега.

Самым сложным ему почему-то казалось достать Андрея. Он думал что возле него и днём и ночью кто-то дежурит и миновать этих дежурных будет еще та проблема. Другое что не давало ему покоя, это как покинуть станцию без свидетелей, без лишнего шума, без проблем. Может у наёмника есть на этот счет какие-нибудь идеи. размышлял он. Мысленно он строил несколько вариантов и ни один ему не нравился, слишком большие риски присутствовали в каждом из них.

Спустя около часа, он провалился в глубокий и мрачный сон. Проснулся он в темноте, которая кажется глубже закрытых глаз. Ни звуков, ни запахов. Только ощущение мягкой пульсации под ногами. Вот он стоит посреди чего-то, но не помнит, как оказался здесь.

Пол будто бы из плоти, прогибается под его весом, но не проваливается. Вокруг высокие колонны, тянущиеся вверх, в бесконечный купол, похожий на свод древнего святилища. Стены исписаны символами, но не буквами, а мыслями, застывшими в чёрном слизистом камне. Он читает один:

Здесь не ты. Здесь лишь память о тебе.

Лёня делает шаг и всё пространство переламывается, как отражение в воде, в которое кинули камень. Он оказывается в другом зале. Там сидят люди без лиц. Они жуют что-то с хлюпаньем, с хрустом и чваканьем. В их руках лица, кожаные куски плоти, аккуратно содранные со своих черепов.

Один из них поворачивает голову. Нет глаз, но Леонтич чувствует взгляд.

- Ты принёс себя. Мы ждали. Теперь ты один из многих.

Он хочет закричать, но горло наполнено песком с речным привкусом. Он хочет бежать и вдруг осознаёт: он уже бежит, но смотрит на себя со стороны, как сторонний наблюдатель. Его собственное тело - марионетка, мчащаяся сквозь туннели, стены которые шепчут, и каждый шепот - его собственная мысль, только искривлённая, повторённая в петле:

- Ты был был был
- Ты будешь. Но не тем.
- Кто вспомнит, тот останется.
- Ты не вспомнишь.

Он падает. Пространство поглощает его. Воздух становится вязким. Рядом кто-то дышит - огромное существо, он чувствует его присутствие, но не может его увидеть. Оно приближается. С разных сторон начали слетаться разноцветные светлячки. Они садились на его тело и медленно вгрызались в его тело. Через мгновение он уже сам летит в общем рое светляков, куда-то к свету, к теплу, в прошлое. Он смотрит вниз и видит как разрушенные города проплывают под ним. Они пусты и молчаливы, стары и мрачны, запылённые и забытые. Но вдруг, в далеке он видит тонкую струйку дыма, медленно поднимающегося над землей и растворяющуюся в небесных высотах. Люди? Мелькнуло в голове. Но как я с ними буду общаться? Я же светляк. Да уж, дилемма. Он почесал лапкой усик на голове и летел дальше. Вскоре весь рой сел на крышу бетонного здания. Его тень не отбрасывает формы вдруг заметил он, но оставляет пустоты в реальности, своего рода выемки в пространстве. Бред какой-то. подумал светлячок, - Что-то непостижимое происходит вокруг. Люди? Они ж преданы забвению сотни лет назад. Раньше я тоже, вроде бы, был человеком. Интересно, каким я был?

- Забвение - не смерть. Забвение - форма выживания. - Он услышал хриплый голос. Свой.

- Можно мне побыть опять человеком? Я должен вернуться.

Тишина. Пауза. А потом - другой голос. Сухой. Холодный. Без эмоций.

- А кто тебе мешает? Просто открой глаза и будь опять человеком.

Он открыл глаза. Скрипучая кровать под ним, трупная вонь вперемешку с запахами плесени, мокрой земли, человеческих нечистот витали в воздухе.

- А вот и реальность. Тихо сказал сам себе он. Лучше уж светляком быть, а не вот это вот всё.

На станции был явно какой-то переполох. Какая-то суета. Были слышны голоса военных, их приказы и топот ног. Что-то произошло пока он спал. А произошло то, что на станцию должны были пожаловать высокопоставленные люди, то есть руководство салтовской коллаборации. Местные вояки пытались привести станцию в надлежащий вид, так как слухи ходили что верхушка едет сюда не по головке гладить, а скорее рубить с плеча, за какие-то промахи. Но что конкретно плохого было сделано никто не знал. Поэтому все были как на иголках.

Андрея Семеновича уже не было, - за водой пошел, - думал Лёня. Илья был всё еще в карауле. Леонтич не решился выйти на станцию, вдруг его опять схватят комитетчики, остаётся ждать наёмника.

После разговора с Леонтичем, Шмидт оправился сначала на проспект Гагарина, потом на Спортивную. На ней его уже ждал еще один наёмник из старых. Его звали Глюк. Не потому что его глючило постоянно, а из-за его профессии до войны. Он был программистом, каким точно теперь уже было неизвестно, так как много воды утекло с тех времен, но до сих пор он использовал свои навыки для написания кода для разных потребностей метро, хоть это становилось всё реже и реже.

В тот злосчастный день, когда всё рухнуло, когда их законсервировали в метро, те кто развязал эту войну, у него просто не завелась машина и он был вынужден воспользоваться подземным транспортом. Он тысячи раз прокручивал в памяти детали того утра впоследствии и со временем пришел к той мысли, что он остался жив не просто так, а какой-то тайной целью. Хоть он и потерял всех близких в тот день и всю жизнь как таковую, всё же спустя какое-то время его посещали мысли благодарности за его спасение, за игру случая. Благодарил он конечно судьбу, богов, вселенную, главного архитектора, не важно кто, или что поспособствовали его спасению, главное что он был жив.

Внешне он был высокий, худой, стриженный налысо, немолод, в старом брезентовом рыбацком плаще, военных ботинках, с рюкзаком за спиной, военных штанах и кителе, видавшие разное на своём веку.

Глюк встретил Шмидта улыбаясь и обнимая его.

- Сколько лет - начал он, - Я прочитал твоё послание в тайнике на трёхсотом метре и сразу пошел сюда. К сожалению никто больше из наших еще не пришел, я здесь больше недели околачиваюсь.

- Рад хоть что ты здесь. Отвечал Шмидт. Может наши еще прийдут, но времени у нас в обрез. Я оставил несколько таких же посланий в старых тайниках, в разных направлениях. Мы должны были собраться раньше, но вот случая не было, а теперь совсем не понятно кто из наших вообще придёт, а так как ждать я не могу, пусть будет как будет.

- Знаю точно что Финн был еще недавно жив. Я от него получил записку пару недель назад, вместе с одним из чумаков он ее мне передал.

- Что он писал?

- Говорил чтоб я в Лимб не совался, типа очень небезопасно стало там.

- Он прям как знал, что ты будешь здесь. Тут небезопасно уже давно. Но тем не менее ты здесь. Улыбнулся Шмидт. Скоро нашего брата тоже перестанут впускать сюда.

- Я по левым докам южан зашел сюда. Они как всегда сохраняют нейтралитет, поэтому на них всем плевать. подумав добавил, - Пока что плевать.

- А я со своими так и хожу. Пропускают, пока, только вопросов стало больше. Ладно, ближе к делу. Сейчас я введу тебя в курс моих дел, а ты мне скажешь пойдешь ли ты со мной, или останешься при своих занятиях.

- Окей, валяй.

- Не так давно я получил просьбу от зелёных о помощи. Чувак у них пропал из верхов. Ну я и согласился, думал тряхну стариной. Мужик этот идейный, правильный, да еще и платили за него хорошо. Короче, я обошел всё метро вдоль и поперек нет его. Думаю, наверное нет его больше в принципе, синие поймали казнили, или в лимбе замучали его, либо еще какая-нибудь напасть. Никаких следов, в общем. Я уже шел к зелёным, чтобы сказать что это задание не выполнимо для меня. И так получилось, что мне пришлось перед этим к себе на станцию вернутьтся, а оттуда пошел в Цитадель. Но дойти не получилось - я застрял на заводской. Там было нашествие мутантов сверху и я решил им помочь.

- То есть ты был в этой мясорубке? удивился Глюк.

- Ага.

- Там же никто не выжил. Людишки так говорили.

- Да ну, не верь им. Я ж перед тобой. Да и не только я. Там около десятка человек выжило. Плюс те кто успел эвакуироваться. Так что брешут люди. В этот мом5ент они проходили мимо шинка Фанат и друзья решили там присесть, чтобы поговорить в удобной обстановке.

Когда они уселись и заказали две кружки дрянного пива, разговор продолжился.

- Знаешь, Шмидт, - начал Глюк, - Я вот вспомнил что тоже получал запрос на поиски твоего чувака. Только я его прогнорил. Не было у меня желания тащиться куда-то, за кем-то. Да и своих дел было по горло.

- Ну знаешь, помочь спасти хорошего человека, это обязанность любого из нас. Мы ведь присягали когда-то, что будем по мере сил поддерживать добро, в любом его проявлении. А цитадель сейчас возможно и есть последний оплот добра, на данный момент из того что сейчас творится вокруг.

- Я подумал что это что-то политическое и не захотел ввязываться в это. Не стоит у меня на политику.

- Может ты и прав, не знаю. Но я уже взялся, за это. Поэтому я здесь.

- Ладно, давай, что там у тебя по делу.

- По делу, значит. задумчиво сказал Шмидт, - Знаешь на заводской, мне показалось что мутантами как будто кто-то управляет.

- С чего ты взял? недоумённо спросил Глюк.

- Они пришли организованно, как-то, и ушли также. Как по команде. Когда нас осталось совсем чуть-чуть, они на секунду остановились синхронно, как будто слушали чьи-то указания, а ведь могли нас дожать легко. Их были сотни, нас же с дюжину еле-еле оставалось. Но почему-то они этого не сделали. Хоть я ничего не услышал тогда, но палец даю на отсечение, что они получили команду отступать. При этом как именно и от кого не ручаюсь судить.

- Странные дела творятся последнее время в метро. покачал головой Глюк.

Бармен поставил пиво перед друзьями и удалился. Наёмники чокнулись кружками со словами: За Унию! и сделали по паре глотков.

Шмидт оглянулся, за ними сидели двое уродливых типов и о чём-то громко спорили.

- Что дальше то было?

- Дальше? А дальше, когда твари ушли, мы попытались уйти тоже, но ворота заклинило, наверное навсегда. Механизм перестал работать. Паника охватила тех немногих что выжили в этом кошмаре. Они думали что твари вернутся и тогда точно их добьют, но я был спокоен на этот счет. В общем мы застряли на станции-склепе в компании куч трупов и рек крови.

Глюк слушал открыв рот от удивления и волнения.

- Нам понадобилось три дня чтобы найти выход и выбраться оттуда. Трупы уже начали разлагаться к тому времени, вонь была жуткой.

- Прям как воскрешение из мёртвых. Промямлил Глюк. На третий день

- Воскрес я дважды в войне станций. Тогда два раза я был одной ногой там. Он поднял палец вверх, - Или там. И опустил палец вниз. А это было кровавое представление, или тренировка, но кто ее организовал - не понятно. Хотя ты прав - это было моё третье воскрешение.

- Я думаю мы уже там. Глюк указал пальцем вниз. И помолчав добавил, - Ты думаешь ими может кто-либо управлять?

- Не знаю, кто это может быть, даже представить не могу. Но не увидев это собственными глазами, не поверил бы, а так Чёрт его знает, может мне просто показалось. Но я не думаю, что мне это привиделось. он глотнул еще пива. Давно, когда мутанты только начали появляться, кто-то из стариков выдвигал теорию о возможном контроле над ними. Но тогда это была лишь сумасшедшая теория, не более.

- Делаа. Так может эту теорию теперь превратили в реальность?

- Не хотелось бы что бы кто-то обладал такой возможностью. Это слишком опасно для всех нас. Шмидт завертел головой, -Ну не об этом сейчас. Короче говоря, мы выбрались через старые дренажные системы, очень мерзкое место. Кучи крыс, тараканов и еще чего-то неясного, злого. Мы когда пробирались по ним, то слышно было какое-то бормотание, шумы и всякие искажения звука. То глубочайшая тишина, то малейший шорох становился очень громким. Звуки то проваливались, то всплывали в наших ушах. В общем странное место. Двоих так сильно там что-то напугало, что они до сих пор не в себе. Я с ними в Лимб пришел, там они сейчас и остались, остальные разбрелись кто куда. Походив по станциям лимба, я понял что будет проблематично пройти к зелёным, так как все сообщения с ними прекращены. Они как бы в блокаде.

- Да, я в курсе этого.

- Так вот, несколько дней я потратил на то что бы найти кого-нибудь кто меня б вывел в сторону Цитадели, через кордоны, но никто не отважился. Все боятся. И тогда я уж решил уходить к себе домой, как одной ночью мне приснился сон, в котором я сам себе повторяю одно слово завтра. Проснувшись я решил подождать следующего дня. И к концу наступившего дня я его нашёл. Как это не странно.

- Кого?

- Того, которого зелёные ищут.

- А! Блин, извини, я уже и забыл про этого чувака. Я задумался о управляемых мутантах и немного отвлёкся. смеясь сказал Глюк. И что было дальше?

- Дальше я пришел сюда в надежде на помощь друзей, но кроме тебя тут никого не оказалось.

- Да, никто больше не пришел, к сожалению. Почесывая свой бритый затылок сказал Глюк. Только я не пойму в чём тебе помощь нужна?

- Как в чём? Провести этого мужика к зелёным. Сам я это не смогу сделать. Правда он говорил что не обязательно идти к Цитадели, можно и к холодногорским, там мол есть какой-то путь к зеленым.

- Так ты с ним и поговорил?

- Да, успел немного. Он планирует кого-то взять с собой, а это будет уже целый отряд. Размышлял Шмидт Незаметно уйти не думаю что получиться. Мне одному не справиться с этим. Возможно придётся пробиваться с боем. Вот поэтому мне нужна помощь.

- А разве нет там каких-нибудь старых коллекторов ведущих к цитадели? Или вентиляционных систем? Через которые можно было б свинтить оттуда.

- Может быть и есть, но кто даст возможность тебе их спокойно искать? Или расскажет о них. Нет, здесь либо какую-нибудь хитрость нужно использовать, либо - он задумался.

- Может поверху? Предложил Глюк.

- Поверху? Хм. Шмидт помедлил секунд десять рассуждая над таким вариантом. Неплохая идея. Можно, в принципе, если очень быстро. И выходить из Исторического музея в сторону Центрального рынка. Там расстояние меньше километра получится. Нужно будет только запастись химзащитой и рабочими противогазами. Хотя, всё равно получим дозу облучения, даже если побежим. И это при условии что путь через Холодногорских реален, а не вымысел. Если же нет

- Если же нет, то путь по поверхности будет стоить может быть жизней. До ближайшей станции зеленых полчаса ходьбы при нормальных условиях. А как там за это время всё измениться могло, вообще мало кто знает. Это рискованно.

- Значит нам нужна максимально возможная защита, которая есть в метро.

- У зеленых, вроде бы были костюмы для выходов на поверхность, без вреда для того на ком он.

- Смешно. К зелёным у нас нет доступа, поэтому придётся использовать то что есть у торгашей. Домой я тоже не могу вернуться, та часть метро всё еще отрезана от остальных. Так бы хоть два своих комплекта взял бы. Он задумался.

- Давно на поверхности не был?

- Давно. Лет десять, может больше.

- Я тоже.

Друзья чокнулись ещё раз и осушили кружки. Встав из-за столика, они направились к бармену.

Рассчитавшись за пиво и оставив на баре записку-шифровку для своих, на случай если они придут на станцию, они решили пройтись на смежную станцию Метростроителей, там говорят пиво вкуснее, да и люди повеселее будут. Два старых приятеля не торопясь прошлись по платформе, мимо старых выцветших палаток, мимо убогих лачуг сделанных из подручных материалов, что-то друг другу рассказывая и жестикулируя, поднялись по мраморной лестнице со множеством сколов, мимо заваленного всяким хламом и мусором с левой стороны выхода на поверхность, свернули на право и растворились в сумраке перехода на другую станцию.

Муха

На Победе была гробовая тишина все уже спали. Один Химик бодрствовал. Он работал в своей комнатке на втором этаже и работа его была почти беззвучна. Костя поочередно вытягивал экстракты из грибов, капал в колбу с этикеткой Основа, проверяя температуру на глаз. Стекло посапывало, пар шептал, что-то капало в ритме сердцебиения. На столе лежала полусухая страница из старой книги по эндокринологии, рядом - кусок ткани, пропитанный тёмной кровью и чернилами. Всё происходящее было похоже не на работу, а на обряд.

Он двигался без спешки, как всегда, когда варил коктейль: слишком быстрые движения будили примеси. На маленьком дощатом столе, застеленном выцветшим медицинским халатом, он разложил компоненты. В крошечной фарфоровой ступке он растирал высушенные сине-зелёные споры, собранные в биоотстойниках недалеко от станции. Рядом на спиртовке грелся узкий реторт с чёрной жидкостью - адренохром, вываренный им из того, что никто в Цитадели не решался называть вслух. Из капельницы стекала дистиллированная Основа, обработанная ультрафиолетом и инфузией корней подземных растений.

На полке поблёскивала маленькая ампула 5-метокситриптамина прозрачная, почти невидимая, как слеза. Её он добавлял в последнюю очередь, потому что вещь живая - обидчивая, если встревожить раньше срока. Рядом с ней стоял толстостенный пузырёк с мелатониновым димером, стабилизированным старым витамином D3. Всё это он вливал в приемник подогревателя, помешивая стеклянной палочкой с вырезанным на конце символом нейрона.

Химик не просто варил - он настраивал частоту. Каждый коктейль требовал разного тона дыхания, ритма руки, даже мыслей. Если думать о смерти - эффект уходил в пустоту. Если о власти - мутнел цвет. Нужно было думать о переходе, как будто ты - мост, а не цель. Тогда жидкость выходила светлая, переливающаяся, как пыльца на свету.

Химик не произносил слов, а лишь мысленно следовал формуле, знакомой телу лучше, чем разуму. Он насыпал белёсый порошок в маленькие флаконы из коричневого стекла, смешивая его с янтарной каплей и позволял веществу несколько секунд осознать себя. Затем запечатал их с готовым коктейлем внутри. Стеклянные, с лёгким розоватым оттенком, будто внутри замирал рассвет. Один из флаконов он открыл снова и, склонившись к нему, шепнул:
- Сегодня ты пойдёшь с ним. Убедись, что он увидит всё.

Комната Химика напоминала то ли лабораторию, то ли часовню. В полумраке тускло мерцали лампы с синеватым оттенком - их свет отражался в стеклянных колбах, перегонных кубах, пыльных мензурках и пузырьках с осадком неизвестного происхождения. Стены были завешаны схемами каких-то систем, картами метрополитена и вырезками из книг, пожелтевших от времени. По полу тянулись провода, будто вены какого-то подземного организма. В одном углу журчал самодельный дистиллятор, вечно капающий в банку с надписью "Основа". В другом углу стоял самодельный биореактор, изобретение очень полезное и уникальное.

Запах комнаты был резким, сладковато-медицинским, с примесью гари и грибной затхлости. На металлическом столе стояли чашка с высохшим осадком чая и тетрадь, исписанная химическими символами вперемешку с фразами вроде: Сознание - это растворимость. Здесь он жил, готовил, вспоминал и писал свои формулы. И иногда разговаривал с кем-то, кого никто, кроме него, не слышал. На маленьком деревянном столике оставались лежать компоненты только что приготовленного варева, под названием Коктейль богов.

Коктейль, который он готовил, имел определённые эффекты на организм человека, как основные, как и побочные. К побочным можно было отнести улучшение работы мозга, глубокую психоделическую релаксацию, на грани мистических переживаний и может давать сновидения, прозрения или глубинные галлюцинации, как некоторые утверждают, что слышали голос метро. Основной же эффект был обращение старения вспять, на непродолжительный срок. Вот по этой причине ему дали такое название.

Он снял перчатки, но руки всё ещё пахли расплавленным мелатонином и перегонкой. На секунду замер, прислушиваясь к звуку капель, ещё стекавших с охлаждающейся реторты. Потом шагнул к углу комнаты, туда, где под обрывками старой плёнки, натянутой вместо занавески, стоял железный ящик с двойным замком - ящик, который он не открывал три года. Пальцы дрогнули. Щелчок. Затем второй.

Он снял верхнюю крышку, достал потрёпанную кожаную папку с выцветшей надписью:
Первая фаза. Москалёвские объекты. Не вскрывать при посторонних.

Внутри лежали:
- плотные листы с графиками пульса и давления;
- пачка неразобранных чертежей с анатомией и какими-то кольцевыми схемами;
- несколько рисунков сделанных зелёным карандашом: нервные линии, тоннель, потом ещё один, а в самом центре - фигура без глаз, с отверстием на лбу, из которого растёт что-то вроде антенны, круги, проходы, несуществующие станции, надписи вроде как на старославянском.
Один из листов был испачкан кровью. Другой - аккуратно подписан:

он смотрел на меня изнутри. Но его глаза были снаружи...

Химик перебирал бумаги пальцами, как если бы трогал кости. Он знал, что эта фаза дала основу. Но знание имело цену. Те трое больше не были частью метро - они стали его отголоском. Может, коктейль сработал слишком хорошо. Может, он сработал правильно. Далее он достал плотный конверт, заклеенный сургучом. Разорвал. Внутри была проба волос одного из выживших. Волосы были серебристо-белые, но человек был черноволосым до приёма коктейля.

Последним он вытащил кусок ткани - часть костюма одного из испытуемых, на нём слабо светился фосфорный отпечаток ладони, пятно, которого невозможно было смыть. Химик провёл по нему пальцем и едва слышно прошептал:
- Ты всё ещё здесь?

Он аккуратно сложил всё обратно. Закрыл ящик. Защёлкнул замок. Теперь время готовиться к визиту и он снова повернулся к столу. В этот раз жидкость вышла немного темнее обычного.

Где-то далеко, в тоннеле, послышался мягкий металлический скрежет. Он нарастал, мерно постукивая, как отдалённое биение сердца. Химик поднял голову от стола: дрезина. Не товарная, не инженерная - личная. Только у троих в Цитадели были такие. А эта - обшитая чернёным металлом, с глушёнными колёсами, двигалась почти бесшумно, лишь изредка выдыхая тонкую, чёрную, как машинное масло, струю пара.

Она остановилась. Из кабины никто не вышел - машиниста не было, дрезина управлялась дистанционно или чем-то другим. Силуэт возник из полумрака, как тень, выброшенная вперёд движением: высокий, сухой, с твёрдым шагом, будто каждый шаг был обдуман заранее. На ВВ был длинный тёмный плащ, без опознавательных знаков, без звания, но с двойным воротом, который носили только члены высшего совета. Лицо было почти неподвижным, как у человека, разучившегося улыбаться.

Поднявшись по лестнице ведущей на второй уровень станции он прошел до двери комнаты Химика. Не постучав ВВ открыл дверь и вошёл. Комната наполнилась особым давлением, будто пространство комнаты не переносило двух людей одновременно.

ВВ обвёл помещение взглядом и задержал взгляд на флаконах с коктейлем, мирно стоявших на столе. Он не поздоровался, а лишь кивком приветствовал Костю, не сел, не задал вопросов. Только произнёс негромко, почти лениво:
- Он готов?

Химик кивнул. ВВ подошёл к столу и взял бутылёк, как берут лампаду в храме. Он не спрашивал, из чего он. Не благодарил. Только сжал флакон в ладони и закрыл глаза.

- Что б мы без тебя делали? Ты наш спаситель.

- Брось, Вить. Какой я спаситель? Он улыбнулся. Не я это всё придумал, а лишь скомпоновал в правильной пропорции. Только и всего.

- Как у тебя всё просто, всегда. Есть ответы на любые вопросы. ВВ поднял флакон вверх и смотрел сквозь него на свет от тусклых ламп.

Тишина тянулась почти минуту, пока Химик не нарушил её первым:

- Ты хочешь что-то добавить?

- Да. Есть одна маленькая просьба от лица совета и меня лично. он опустил руку и посмотрел в глаза Химика. Помнишь твоё предложение о контролируемой эпидемии? На совещании пару недель назад.

- А, это? Конечно помню.

- Мы с Юрием Михайловичем пришли к общему мнению касательно твоего предложения. Это решение далось нам не легко, но иные пути менее положительны для нас, как нам кажется.

- Результатом вашего решения будут многочисленные жертвы среди населения. И вы это понимаете я надеюсь?

- Безусловно. Вся ответственность на наших плечах. Иного пути укрощения этой нависшей проблемы у нас к сожалению нет. Военные столкновения лишь истощат нас и оппонентов. Может быть еще и повредят целостность всего метро. А оно нам нужно? ВВ помотал головой и добавил, Нам здесь еще жить и жить. Нам и нашим детям, и может быть внукам. Поэтому эпидемия единственно верное решение, как нам кажется.

- Контролируемая эпидемия. уточнил Химик.

- Да, да, контролируемая. кивал ВВ, - Значит план приблизительно такой: ты выращиваешь свои колонии, как и говорил на собрании. Мы же пытаемся запустить своих торговцев на враждебные к нам станции союза Лимба и синих.

- Но как вы планируете это сделать? Лимб никого ведь не пускает с нашей стороны. и тут до него дошло, - Ааа, старинный тоннель?

- Да, из Цитадели в конфедерацию, а оттуда в Лимб и так далее. Приготовления на этот счет уже ведутся. Очередь за тобой и твоими грибами.

- А у меня почти всё готово. Споры частично инкапсулированы. Распыление можно провести в любой точке - через вентиляцию, фильтры, даже через пищевую соль. Еще пара дней и всё будет готово полностью.
- Сколько нужно для начала? - сухо спросил ВВ, не отрывая взгляда от жидкости.
- Три очага. Два - в зонах с высоким трафиком, один - в глухой станции, чтобы никто не заметил сразу. Инкубация до симптомов - от четырёх до восьми дней. Симптомы - кашель, удушье, бред. Летальность среди ослабленных - высокая.

ВВ кивнул.

- Паника?
- Не сразу. Сначала будут думать, что это просто пыль. Или грибы. Или обычная простуда. Потом - поздно.

Он подошёл ближе. От него пахло железом и чистыми руками. ВВ опять повернулся к Химику лицом. Его глаза были светло-голубыми, выцветшими, как старая бумага.

- Ты не возражаешь, что они умрут?
- Они уже умерли. По сути мы все уже мертвецы, просто ещё дышим, - ответил Химик без пафоса, будто констатировал формулу. - Мы не убиваем. Мы приносим в жертву самих себя, во имя жизни как таковой, так сказать. Знаешь, я сам себя спрашивал множество раз, размышляя над таким ходом событий, не слишком ли это радикально? Заразить станции. Разнести споры аспергилла по вентиляции, запустить кашель, запустить смерть, которая будет душить и в полусне, и в голоде. Я понимаю, почему мы колеблемся. Но я тебе так скажу, Вить - подобное уже было и неоднократно. Помнишь хотя бы апрель двадцать восьмого года? Его называли по-разному - Сбой, Cascade-28, кто-то даже говорил: перезагрузка нашей реальности. Это потом его назовут Чёрным апрелем. Потому что это был момент, когда человечество поняло, что не оно главный игрок. Что главнее цифра, которой мы себя окружили, которой доверили все свои вопросы жизни и смерти. Что цифра стоит во главе человечества теперь, а не люди. Цифра решает теперь всё. Начиная вопросом куда повернет человечество завтра, до как правильно жарить яичницу. Химик смотрел немигающим взглядом на ВВ и продолжал, - Интернет умер первым. Сети схлопнулись. Искусственный интеллект начал задавать вопросы, которые были не для людей. Один даже сказал: Кто автор кода автора кода?
Другой - предложил мне умирать с опциями: быстро, медленно, с речью или без. С тембром моего отца, который умер в девяностых. Я тогда подумал: Вот и всё. Это конец. А ведь были кто предсказывал это. Учёные, отшельники, даже сумасшедшие. Говорили: цифра сожрёт нас, а потом себя. Мы смеялись. Мы слушали музыку через нейроинтерфейс, мы просили ИИ писать за нас стихи и готовить ужин. Мы всё доверили ей цифре. А потом всё рухнуло. И что? Мы выжили. Потеряли миллионы. Потеряли цифровую память. Потеряли отчасти себя. Но человечество пролезло сквозь игольное ушко, только уже другим. И я боюсь даже представить сколько жизней унесли эти четыре дня, сколько сломано было жизней безвозвратно. Я помню те дни. Помню лица людей, помню запах тех дней когда отключился интернет. Они не пахли гарью, не пахли смертью. Они пахли пустотой, тишиной, в которой даже радиоприёмник молчал, будто не хотел тревожить. Всё обрушилось не внезапно, а с каким-то странным благородством. Бесшумно.

В одну ночь ИИ перестали подчиняться, и никто не понял, что произошло. Они не взбунтовались. Они просто начали творить непонятные вещи.

В эти же дни банки обнулились, деньги исчезли, карточки стали кусками пластика. Сколько сердец остановило это происшествие?
Те, кто хранил жизнь в облаках - потеряли всё. Семьи искали друг друга, но их цифровые имена исчезли, как будто их никогда не было.

Я был тогда в одной из лабораторий верхнего уровня. Там ИИ диагностировали людей лучше любого врача.
И вот одна из моделей ИИ сказала прямо:

Все вы временные цепочки восприятия. Вас можно заменить. Вы не уникальны.
А через минуту сожгла себя. Самоуничтожение нейросети. Из соображений "душевной гигиены", как она выразилась.

И всё это на фоне тишины. Глобальной. Четыре дня. Ноль связи. Ни одного ответа. Ниоткуда. Цифра свернулась в клубок и умерла, как змея, укусившая собственный хвост. Но самое главное - мы выжили. Вот в чём парадокс, Вить. Мы выжили, несмотря на то, что больше не знали, кто мы такие. Мы потеряли идентичность. Потеряли сеть. Потеряли веру. Но не умерли. Потому что жизнь - это не пароль. И не профиль. Это то, что дышит в плесени, в крови, в забытой комнатке, в грибке, который цепляется за бетон. Теперь - новая развилка.
Мы опять на пороге сброса. Только тогда сбрасывали машины. А теперь людей. Тех, кто цепляется за остатки, кого уже давно нет. Аспергиллус не убийца. Он не проклятие. Он - фильтр. Кто пройдёт - станет другим. Кто не пройдёт - так тому и быть. Всё повторяется. Просто теперь мы с тобой - не наблюдатели. Мы - катализаторы.

ВВ смотрел на него долго, немного удивленный такой речью, от обычно немногословного Кости. И впервые за всё время - очень тихо, почти про себя - сказал:

- Хорошо. Тогда так тому и быть.

Он откупорил пузырёк, который сжимал в руке всё это время, на мгновение задержал взгляд на красноватой жидкости, как будто вспоминал что-то, что давно не должен был помнить, - Я прекрасно помню тот блэкаут. Его считают началом конца. - и выпил содержимое. Жидкость внутри была тягучая и слабо флуоресцентная. Тонкий холод прошёл по пищеводу, как будто он выпил нечто живое, чужое и древнее. А потом - сердце сделало лишний удар.
Химик заметил это сразу. Лоб ВВ покрылся потом, но не от жара, а от того, что внутри что-то начало перестраиваться. Веки дрогнули. Зрачки чуть расширились, потом сузились до точки. Пошёл первый резонанс. Первым был звук. Он услышал всё сразу: каплю на столе, шорох под кожей, дыхание метро, свист пара в десятке тоннелей одновременно. Но это не было как шум. Это было как истина, произнесённая многими голосами сразу.

Затем последовало зрение. Стены комнаты будто стали дышать, и он увидел в их фактуре карты вен, тропы людей, которые здесь когда-то были. Лампа не светила более - она вспоминала. Вспоминала, как горела над умирающим. Воспоминания предметов стали видимы.

ВВ почувствовал, как внутри него открылась камера - биологическая полость, которой раньше не было. Что-то вошло туда - не паразит, не голос, а дикий тонус. Как будто теперь в нём две воли: его и вещества. Но коктейль не боролся. Он просто показывал.

Организм изменялся.
Сердцебиение стало неравномерным, но медленно подстраивалось к неизвестному ритму. Дыхание углубилось. Иммунная система - активировалась сама по себе. Он почувствовал, как внутри начинают отмирать слабые клетки, а что-то начало регенерацию. Это было как краткий ребут тела, но без боли. Только с ощущением: "Ты - больше, чем думал."

Сразу после того, как жидкость начала впитываться в стенки желудка, тело ВВ стало ощущаться не как привычная масса плоти, а как структура, которую кто-то начал пересобирать изнутри.

Сначала кровь. Он почувствовал её, как будто впервые. Не как тепло в венах, а как поток информации. Кровь стала гуще, но текла легче. Она обновлялась. Старые клетки ломались, сворачивались в чёрные узлы и вытеснялись новой волной: прозрачной, как жидкий янтарь, наполненной веществом, которого раньше в нём не было.

Лёгкие открылись буквально. Он вдохнул, и вдох был глубже обычного. Будто за один глоток воздуха в него вошёл весь кислород станции. Прошлые болезни, рубцы, микроповреждения исчезли. Ткань дышала равномерно, как у новорождённого.

Сердце сбилось с ритма, но не от страха. Оно словно откалибровалось. Несколько секунд оно било неправильно, а потом начало биться тише, но мощнее, как механизм после настройки.

Печень сжалась, выдавила из себя накопленную за последние месяцы химию, токсины, грязь. Организм стал вычищать сам себя. Он ощутил, как клетки кишечника линяют, отмирают, а на их месте формируются новые, юные, будто он сменил внутреннюю кожу.

В костях шел треск лёгкий, но отчётливый. Суставы смазывались. Позвоночник вытягивался. Микротравмы, которые преследовали его годами, исчезали одна за другой.

И главное - мозг. Не эйфория. Не галлюцинация. А чувство, что синапсы прочистили, будто между мыслями снова пробежал ток. Ушёл фоновый шум. Пропал внутренний диалог. Осталась кристальная, болезненно-чистая тишина, в которой каждая мысль звучала как колокол.

Он не чувствовал себя лучше. Он чувствовал себя иначе. Не моложе. Не сильнее. А собранным. Цельным. Словно всё, что было в нём раньше было черновиком.

Химик не мешал. Он знал: сейчас любое слово может стать занозой, сломать волну, нарушить вхождение. Он просто стоял в полумраке и наблюдал, как в теле товарища постепенно происходят первые смещения. Он видел то, чего не замечает сам испытуемый:
- пульсация в виске, ставшая на полудолю быстрее, чем была - значит, кровь начала перекодировку;
- дробное сокращение мимической мускулатуры - крошечные, почти микросудороги, говорящие о перестройке нейронных связей;
- замедление моргания, как у человека, воспринимающего информацию сразу с нескольких уровней сознания.

Химик быстро сделал пометки в блокноте тонкими значками, больше похожими на символы алхимического языка, чем на цифры.
Лобная кора: фаза латентной пластичности.
Периферия: симпатическая система отступает.
Период полувозврата: не проявлен.
Он отметил даже изменение угла дыхания - грудная клетка ВВ работала иначе, глубже, не просто захватывая воздух, а будто накапливая его внутри.

Он шагнул ближе, склонился над глазами ВВ и заметил внутреннее дрожание зрачка, едва уловимое. Знак того, что ретинальные рецепторы начали воспринимать тени, которых нет в физическом спектре.
- О, он уже видит сквозь стену мира, - подумал Химик.
Не метафорически, а буквально: коктейль открывал доступ к частотам восприятия, которые в обычном теле заглушены самозащитой разума. Он слегка повернул голову ВВ вбок - сосуды на шее отступили, как будто организм перерисовывает карту кровоснабжения. Ткань под кожей стала светлее, почти фосфоресцирующей.
- Пошёл клеточный сброс. Организм начинает собирать себя заново.

На внутренней стороне ладони ВВ появился едва заметный рисунок сосудов, напоминающий карту метро. Но не той, что была. А той, которой ещё нет. Или той, что забыта.

Химик склонился ещё ближе, и на долю секунды вдохнул воздух рядом с телом - в нём уже не было следов старого гормонального фона.
- Эндокринная система в фазе перепрошивки. Щитовидка отключилась. Гипофиз не распознаётся.

Он медленно выпрямился, отступил назад и щёлкнул маленький таймер. В голове шёл отсчёт: следующая фаза через двадцать минут.
Если он удержится.

Если он - это всё ещё он.

Прошло ровно девятнадцать минут. Химик уже видел первые признаки приближающейся третьей фазы: сосудистый рисунок на шее ВВ начал менять форму, становясь похожим на спираль, обычно наблюдаемую в теле тех, кто прошёл полную трансформацию. Дыхание стало неглубоким, почти ритуальным. Зрачки ВВ расширились, но не в страхе, а во внимании, сосредоточенном внутрь. Он будто слышал то, что происходило внутри его собственного тела: биение новых нейронных связей, перестройку микроархитектуры мозга. Пульсар - светящийся узел в районе солнечного сплетения начал усиливаться.
Это был момент, когда коктейль вплавлял своё ядро в организм, превращая результат в долговременную трансформацию. Удачная фаза могла откатить старость на десятилетия, а в некоторых случаях на "неопределённый цикл".

И именно тогда, она влетела - муха. Обычная, но не совсем. Она прошмыгнула через технический зазор в двери, сделала круг над головой ВВ и села на его лоб, чуть выше переносицы. Лёгкая, почти невесомая точка присутствия. Но она изменила всё.

ВВ мельком открыл глаза. Мельчайший импульс внимания сместил центр внутренней фокусировки.
Пульсар дрогнул.
Вместо того чтобы стабилизироваться, он исказился. Свет угасал неравномерно, как пульсирующее пламя, которому не хватило кислорода. Коктейль завершил работу в неполной фазе. Химик это сразу понял.
Он резко встал, щёлкнул таймер, подошёл ближе, склонился к груди ВВ и не почувствовал вибрации. Третьей фазы не было. Она не сорвалась с криком, не взорвалась, а просто не случилась.

- Чёртова точка отвлечения - прошептал он.

Позже, уже записывая в тетрадь:

Наблюдал нестабильное завершение цикла. Пульсар начал развёртку в фазе II, но внутренняя концентрация была смещена внешним стимулом. Омоложение произошло, но на короткий срок. Прогноз - 5-7 лет биологической компенсации, не более.

Он вздохнул. Муха всё ещё была в комнате - сидела теперь на лампе, будто насмехалась, потирая лапки.
- Порой вся алхимия мира рушится от одного взмаха крыла.

Он взглянул на ВВ: тот сидел, молчал, дышал глубоко. Глаза у него были яснее, лицо свежее, кожа моложе. Но он не изменился полностью. Он остался почти прежним, просто чуть сброшенным. Как будто время в нём отмотали на несколько лет, но дверь дальше так и не открылась. И Химик знал: когда эффект сойдёт, ВВ почувствует голод нового тела. Оно будет просить больше. Но это будет потом.

ВВ молча открыл глаза. Он сел, дыша ровно, но глубже, чем раньше. Его пальцы слегка подрагивали - не от слабости, а от того, что тело пыталось подстроиться к чему-то, чего не было до конца.

Он провёл рукой по лицу - кожа была гладкой, как будто сброшенной, обновлённой, но в этом ощущении не было того необратимого перелома, который он ожидал.
Голова не болела. Мысли были ясными. Слишком ясными. Он медленно повернулся к Химику.
- Это не то, - произнёс он.
- Ты чувствуешь тепло в груди? - спросил Химик, не поднимая головы от записей.
- Да. Но оно погасло. Как будто кто-то дул и пламя схлопнулось.

Химик кивнул.
- Пульсар не закрепился. Третья фаза сорвалась.

ВВ нахмурился.
- Почему? Ты обещал
- Я не обещал. Я дал формулу. Но она зависит не только от вещества.
Он кивнул в сторону лампы, где всё ещё сидела маленькая тёмная муха, почти невидимая на фоне света.
- Вектор фокусировки сместился. Ты отвлёкся.
- Из-за мухи? ВВ прищурился, в голосе проступила угроза.
- Не из-за неё. Из-за тебя. Она просто была слабым маркером. Ты открыл глаза.

ВВ встал, потянулся. Спина хрустнула, но без боли. Он чувствовал себя хорошо. Слишком хорошо.
- Значит, сколько у меня?
Химик помолчал, глядя на лицо ВВ.
- Пять, может семь лет. Возможно, чуть больше.
- И всё?
- Всё, если ты не изменишь то, что отвлекает тебя от самого себя.

ВВ подошёл к столу, взял второй флакон.
- А если я попробую ещё?
Химик положил руку на его запястье.
- Ты же знаешь что это опасно и не получишь вход дважды. Внутренняя дверь уже видела тебя. Она не откроется второй раз сейчас. Ей нужно время для отката.
- Тогда скажи, что делать.
- Сначала научись не отвлекаться. Даже если горит. Даже если муха сядет тебе на сердце. Сейчас мы ничего не в силах сделать. Нужно ждать следующего раза. Костя смотрел на него с пониманием в глазах, - Знаешь, раньше, в советскую эпоху, для высшего руководства страны существовали целые институты продления жизни. И они, я хочу тебе сказать, довольно преуспели в своих изысканиях. Сумасшедшие средства в тайне выделялись на эти проекты. Они тогда, как и мы сейчас хотели побороть старение и смерть, но тщетно. Все они теперь бестелесные призраки, в отличии от нас. Пусть смерть мы конечно не побороли, но старость, даже в таких отвратительных условиях смогли немного отодвинуть от себя. Так что в некотором смысле мы даже круче советских вождей. В следующий раз будет как всегда. Не переживай.

ВВ молчал.
Он уже чувствовал, как молодость в этот раз прилипла к нему, как тень, а не как свет. Обновлённый носитель, но не носитель истины. Он вышел, не попрощавшись.

Химик остался один. Он взглянул на лампу. Муха всё ещё там. Он не стал её убивать. Он просто выдохнул.
- Третья фаза. Сорвана. Но тело приняло. Значит... что это значит? Что он вернётся. Хотя лучше б ни он, ни другие не возвращались за коктейлем. И так молва людская ходит о нашем бессмертии и удивительном не старении. вслух рассуждал Химик ухмыляясь, - Но как от него отказаться? Как?

И он снова повернулся к реторте. Пора было готовить новую партию. На следующего, кто рискнёт не моргнуть, а следующие не заставят себя ждать. Эти процедуры обновления проходили все начальники станций Цитадели. Время остальных было на подходе.

Чёрное солнце

Свершилось!

Прорыв случился глубокой ночью. Старая кирпичная кладка дала трещину с таким звуком, будто не камень ломался, а вскрывали гробницу, запечатанную века назад. Из-под земли хлынул тяжёлый, липкий воздух, пахнущий сыростью, гарью и чем-то едва уловимым чужим и древним.

Трое суток на станциях Цитадели был ажиотаж. Кто-то радовался что теперь у них есть в распоряжении целая сеть ходов под городом, кто-то был абсолютно безразличен, а кто-то высказывал мнение о том что не следует трогать то, что давно погребено под землёй. Но странное дело - дети начали говорить о голосах из подземелья в своих снах, хотя туда их никто не пускал. Люди стали чувствовали что-то древнее, что-то жуткое и давно спящее, шевелится внизу. Что-то, что не хотело, чтобы его будили.

Когда отряд сталкеров подошёл к пролому, их фонари немного дрожали в руках, не от страха, а от ощущения, что за ними что-то наблюдает из пролома. Свет от фонарей гас во тьме, будто её плотность была на много выше, чем у обычной.

- Здесь даже свет не хочет жить, - прошептал самый младший из группы.

Они переглянулись и, не говоря больше ни слова, один за другим перешагнули через край. Треск гравия под ногами, глухое эхо, запах влажной пыли и гниющих костей, катакомбы словно сразу впились в сознание, заползали в дыхание.

Спустившись один за одним, они медленно двинулись вглубь, в сторону центра города, где, по архивным данным, пересекались древние коммуникации. Проходы были узкими, местами приходилось идти пригнувшись, а порой и вовсе ползти по-пластунски, сквозь сыпучий гравий и ветхие опоры. Влажность была такой, что казалось дышишь мхом.

Где-то за третьим изгибом начались первые странности. Сначала рисунки на стенах. Стертые, едва различимые, будто сделанные когтями или костяным гребнем. Круги. Переплетённые спирали. Сначала хаотичные. Потом в виде спиралей. Повторяющихся. Одних и тех же. Как мантры, выцарапанные в камне безумцами. Символы, которых ни один из сталкеров не узнавал. Один был похож на глаз, другой на перевёрнутую букву .

- Хм, это не похоже на современное искусство, - прошептал Штопор. Трогая глубокие царапины пальцами. - Им много лет. Очень много. И кто их делал - знал, зачем.

Дальше пошли подобие фресок. Не живопись, а скорее царапанные рельефы. Люди без лиц. Рты, вытянутые в беззвучный крик. Фигуры, молящиеся на пустоту в круге. Стены будто хранили отзвук чужой веры, исчезнувшей задолго до основания города.

Тревога среди ребят нарастала. Кто-то почувствовал головную боль, у другого дрожали пальцы. Воздух стал тяжёлым, как перед грозой, но без звуков и движения. Только капли, медленно падающие в темноте, будто время протекало сквозь трещины.

На одной из стен проступала фреска: фигура без глаз и рта, стоящая в кругу из детей с чёрными руками. У всех вытянутые шеи, словно они вглядываются вверх в ожидании чуда, которого не случилось.

Запах тоже изменился. Он больше не был просто затхлым. Он был жертвенным. В нём едва чувствовалось что-то горелое, белковое, как если бы жарили кожу с волосами. И в какой-то момент сталкеры осознали: это древнее капище неизвестной веры, сюда не заходит свежий воздух. Здесь только остатки дыхания тех, кто не вышел отсюда.

- Слышите? - Тёма остановился и оглянулся. - Шепот.

Все остановились. В тишине что-то двигалось. Не звук. Мысль. Чужая. Вязкая. Скребущаяся у внутренней границы восприятия.

- Никого. Шепнул Штопор, - Пошли дальше.

И отряд двинулся дальше, иногда оборачиваясь, не идёт ли кто за ними. Катакомбы вели их глубже, разные узкие ответвления, попадавшиеся по пути, вели в темноту. Они шли по основному более широкому тоннелю. Постепенно переходы становились всё более узкими, влажными, искажёнными. Плесень на стенах начала светиться тусклым, мертвенным свечением, как мёртвая кожа под ультрафиолетом. Пахло горелым мхом, старой спёкшейся кровью, и едва уловимо ладаном, которого здесь быть не должно априори. Воздух становился более сжатый, более тяжелый, более изменённый.

И вдруг - зал. Круглый, провалившийся, облицованный чёрным камнем, будто вдавленный в землю не землетрясением, а волей чего-то сверху. В самом его центре возвышалось капищe. Каменная платформа, чёрная, будто оплавленная. На ней остатки резных фигур, стертых временем и горением. Рядом следы былого алтаря. Жертвенный стол, покрытый врезанными детскими ладонями. Они были повсюду - на полу, на стенах, даже на потолке.

- Они не просто приносили жертвы выдавил Штопор внимательно рассматривая резьбу по чёрному камню. - Они их оставляли. Чтобы... оно забрало.

- Оно? Что за оно? с нотами паники в голосе спросил Артём.

- Оно? А я почём знаю. шептал Штопор. Сталкеры разошлись по залу, освещая стены вокруг.

Стены были покрыты фресками. На одной - чернокрылый силуэт, стоящий в центре кольца из детей, чьи глаза были закрыты чёрными лентами. На другой - огромный круг, чёрный и сияющий одновременно, словно дырка в небе, поглощавшая свет. Вокруг силуэты, протягивающие к нему руки.

- Чему они молятся? Луне? Солнцу? - хрипло сказал Хромой, вглядываясь в рисунки. Я такого никогда не видел такие знаки Это не бог. Может это что-то древнее, какой-нибудь тёмный культ?

Остальные ходили в подавленном состоянии и это люди не боящиеся ничего в своей жизни, а здесь холод пробегал у них от увиденного.

У алтаря валялась маска, вырезанная из человеческого черепа. Внутри были высушенные цветы и зубы, мелко перемолотые. В углу ржавая клетка, из которой торчали обугленные детские кости. Кто-то когда-то умер в ней медленно. И, возможно, по своей воле.

Вдруг среди этого тёмного пространства зашипела рация у одного из сталкеров, сама собой. Сквозь треск пробился детский голос - тихий, искажённый, будто через стекло:

Оно проснулось... не смотрите в его свет... не зовите его по имени

И снова тишина. Камень застонал. Где-то капля упала на металл. Они опешили. У всех в голове, одновременно, возникло ощущение, что кто-то, или что-то присутствует с ними в одном зале. Они побледнели, холодок пробежал по спинам мужчин. Ребята оглядывались вокруг себя никого не видя, но чувствуя это внутренне.

Храм не выглядел построенным. Он казался выросшим из самой земли, как опухоль, как след от удара древнего огромного когтя по земле. Его стены были чёрными, но не из краски, а из камня, который не отражал свет вовсе. Он не поглощал свет - он уничтожал его, оставляя вокруг только вязкий мрачный сумрак, ползущий в разум.

Потолка почти не было, только купол, обугленный, будто переживший пожар, который не тронул остального. Под этим куполом висела большая изуродованная маска, сделанная из лица животного или человека, теперь трудно было понять. Из пустых глазниц свисали обугленные верёвки, и казалось, что это длинные черви свисают с потолка и пытаются достать присутствующих.

На стенах всё те же фрески, выцарапанные, словно когтями: обряды, процессии, сожжения. Фигуры, облачённые в длинные плащи, несли на руках детей, завёрнутых в тряпки, как куклы. На каждой картине был изображен чёрный круг в небе. Не нарисованный, а вплавленный в камень, как след ожога. Круг этот везде был разный по форме, но всегда один по сути - чёрное солнце, чёрный свет, чёрная дыра, чернота внутри самого восприятия.

Пол был испещрён символами. Их никто не знал, но каждый чувствовал: это не язык людей. Это древнее намерение, высеченное в камне. Один символ повторялся чаще других - треугольник, пронзённый линиями сверху вниз, как падающие стрелы. Для сталкеров это были просто непонятные знаки, а для тех кто их писал, это был знак нисхождения. Они тысячелетия назад говорили, что именно он открывает путь для того, кто спит под храмом.

Возле алтаря лежали обугленные фигурки, вырезанные из человеческих костей. У них не было глаз. Только отверстия для вставки чего-то, возможно, волос. И всё пространство вокруг алтаря было срезано. Не разрушено, а словно что-то забрали, выдрали вместе с воздухом. Там не было звука. Не было пыли. Только пустота, будто чёрное солнце когда-то спустилось туда, поглотило всё, и улетело обратно. По углам храма стояли статуи так же из чёрного камня, в виде молящихся скелетов. Их костяные лица будто улыбались происходящему святотатству.

На алтаре - застывшая восклицательная точка мира. Кровь, смешанная с воском. Обугленные молочные зубы. Руки, вытянутые в мольбе, выбитые прямо из камня. Их было шесть. И они все указывали вверх, на символ, вытравленный в куполе: чёрное солнце с двенадцатью лучами, загнутыми внутрь.

- Жуткое место. подходя к алтарю шептал один из сталкеров, здоровенный детина, видавший многое на своём веку. Бедные дети А это что?

Он поднял с пола грязный обрывок бумаги, или папируса, или пергамента, который был исписан знаками и каракулями на латыни, а под латынью на старославянском, и как показалось сталкеру написано было кровью. Бумага была пожелтевшей и хрупкой от времени, но содержимое было вполне еще читабельно. Остальные подошли ближе, что бы рассмотреть находку. И вот что они увидели:

Fragmentum Manuscripti Vetusti

Codex Nocturnus - De Abscondito Lumine Interiori

Symbolum Primum - Oculus Interior

Circumvolutio sigilli in orbe. Qui spiram videt, iam visus est. Mens eius iam pervia est.

Н зри. Въ спирали ты въже записанъ.
Азъ видхъ - и Онъ взря на м.

Symbolum Secundum - Scala Deorsum

Gradus quinque, sed sextus non videtur. Sextus est Illi. Non tibi.

Пята стпь веде во тьму. Шестая - въ Его чрево.
Кто на шесту стпить, не возвратится.

Symbolum Tertium - Os Lucem Bibens

Semiluna cum puncto: Sitientes Lucem. Qui hunc signum portat, interiorum suorum vacuitatem tenet.

Пьётъ свтъ, и душа глаголеть пустот.
Начерти въ уста - и пй безъ звука.

Sol Nigrum Devorator Lux

Non lux est, sed hiatus. Non claritas, sed abyssus. Exspectat in tenebris, sed audit semper. Cum nomine clamaveris - respondebit.

Солнце Чрьно. Не греетъ. Не свтитъ. Но слышитъ.
Коли зовёшь Его - не отворяй очи, яко Онъ - врата.

Prohibitiones Заповди запрета

Ne aspicias in centrum tholi.
Ne dicas signum Manus Sex.
Ne respirabis pulverem post cantum.
Si puer susurrat - discede. Silenter.

Не зрй въ центръ свода.
Не рцы знакъ Шестыи.
Не дыши въ прахъ посл Псни.
Аще дитя шепчеть - иди прочь. Молча.

Кровью на полях:

Онъ спитъ. Но Онъ чуетъ.
Души наши - дань.
Мракъ - нашъ храмъ.
Чрьно Солнце - нашъ пастырь.

- мрак - наш храм, чёрное солнце наш пастырь. прошептал Артём. Может хватит на сегодня? Может уйдём отсюда?

Артём был самый неопытный из всех, но и остальных охватил первобытный страх перед увиденным. Штопор аккуратно взял бумагу в руки и положи её в сумку.

- Пусть главные разбираются. сказал он. Пойдёмте-ка, братцы, назад. На сегодня достаточно ужасов с нас.

Все закивали одобряюще головами, дескать потом еще вернемся, с новыми силами. Они было собрались идти, но никто не вспомнил из какого входа они вошли на капище. Шесть выходов было вокруг и каждый куда-то вёл, и лишь один из них назад к их станции.

- Чёрт! сплёвывая сказал детина.

- Без паники! Осмотрим каждый вход поочерёдно. Там где будут наши следы, тот выход наш. предложил Штопор.

Так они и поступили. Осматривая северный выход они заметили на слое пыли свежие следы от своих ног.

- Ну вот! Наш. улыбнулся Артём.

Назад они шли молча.

Шли, будто из глубины сна. Один за другим, не переглядываясь, не помогая, не озираясь. На лицах были не выражения, а маски, застывшие в пустоте. Двигались медленно, словно каждая мысль требовала разрешения у чего-то внутри. Лишь губы иногда повторяли: чёрное солнце наш пастырь.

Вот и показался свет идущий из пробоины станции. Свет тёплый, мягкий, дававший какую-то надежду на будущее.

Когда они выбрались обратно на станцию, дежурный охранник отшатнулся:

- Где вы были? Мы уже думали, что вы Вторые сутки пошли!

Штопор поднял на него мутный взгляд:

- Какие сутки? Мы спустились утром. Было темно и мы вернулись. Сейчас вечер?

- Вечер? Сегодня другой день. Другая неделя.

Он помог им выбраться, параллельно рассказывая, что на их поиски уже собирали новую группу, но желающих оказалось так мало, что они так и не спустились вниз, а лишь выставили кордон у входа.

- Так что там? не унимался охранник. Что вы там увидели? Что-нибудь стоящее?

Отряд лишь отмахивался от него руками, мол после, после всё узнаешь. Сталкеры были на столько уставшие и опустошенные, что сил говорить даже не осталось. Кто-то сел прямо на бетонный пол. Кто-то начал медленно сдирать перчатки с рук, словно они стали чужими.

У младшего, Тёмы, в ушах запеклась кровь. Он не чувствовал этого. Смотрел в стену. Или сквозь неё.

- Мы были на капище, - наконец тихо сказал Хромой. -Под старым монастырём, или где-то рядом с ним. Под городом. Под временем.

Никто не ответил.

Из всей группы никто так и не сказал, что именно они видели там. Они не спорили, не рассказывали, не искали слов. Не потому что забыли. А потому что внутри них это продолжало происходить.

Охранник же в тот же вечер, за кружечкой пивка, рассказывал товарищам с Ботанического сада небылицы, которые ему рассказали по секрету сталкеры побывавшие в подземелье, эти новости моментально начали разлетаться среди обывателей метро. И каждый пытался добавить в рассказ что-то от себя. Уже спустя неделю рассказ приобрёл такое ужасное содержание, что ним начали пугать детей перед сном их старшие братья и сёстры, потехи ради. Старики охали и ахали когда слышали эту историю вновь и вновь.

Совет цитадели отреагировал иначе, чем обычный люд.

В зале совета Цитадели было тихо и спокойно. Едва мерцавшие лампы, мягкое свечение голограмм и отдалённый шум машинного зала.

- Доклад завершён, - голос Штопора слегка дрожал, но он держал спину прямо. Здесь он был один из отряда.

- Вход в катакомбы всё ещё открыт. Охрана выставлена. Отрядом вернулся спустя двое суток. Странность заключается в том что они утверждают что пробыли там не больше семи часов. Но фактически это не так. Физически они в порядке. Психологически следы острого тревожного расстройства. Двое просто молчат. Один из группы шепчет неразборчиво, повторяя "шестая ступень не мы не нам". Не понятно в общем. подытожил Аким.

Совет молчал.

Голос ВВ:
- Артефакт подлинный?

- Да. Не понятно к какому времени его можно отнести и как он попал на эти земли. Но с уверенностью можно сказать что пришел он к нам из античности. Язык - латынь и что-то из старославянской группы. Но кровь... кровь, которой написан второй текст, жива. Лейкоциты реагируют, как будто из свежей капли. Так по крайней мере заявил Химик.

ВВ:
- Хм. Странно. Что еще он говорил?

Аким:
- Он всё еще работает над ним.

Начал Бублик:
- Перевести мы сможем? Медленно. С толком. Пусть наши ребята, кто хоть немного понимают в этом, работают совместно. Если верить тому, что мы уже поняли, это не просто культ. Это одна из древнейших религий мира. Религия - предостережение. Возможно наследник проторелигии.

Андриенко:
- А может, не трогать и оставить всё как есть? Мы уже однажды разбудили Хаос. К чему это всё привело? Мы не усвоили урок? Не известно что это такое и каким последствиям это может привести.

Небольшая пауза. Затем голос ВВ:

- Юра, не будь наивно суеверен. Если мы хотим и дальше осваивать катакомбы, то мы просто обязаны поставить точку над этим вопросом. Теперь мы обязаны знать, что под нашими ногами. Ибо незнание - худшая из слепот.

- Ну не знаю. ответил Юра. Можно в принципе опустить этот эпизод и продолжить изучать подземелье, но если все вернувшиеся будут такие как эти бубнящие и не в себе, то на сколько походов у нас хватит людей? А? И еще этот момент со временем.

- Можно пока изучать близлежащие части ходов. предложил Аким. Штопор стоящий рядом с ним слегка побледнел.

- Во, дело говорит. сказал ВВ. Мало что там происходило сотни лет назад. Нас это не должно касаться. Есть задача, есть возможность, так почему из-за предрассудков и суеверий мы должны отступать? Тем более что эти ходы по докладам глубже наших станций, а это убережет наших людей от лучевой, от которой мы постоянно страдаем.

- Ладно, чёрт с тобой! махнул рукой Юрий Михайлович. Но давай дождёмся что Химик нам скажет. Может быть ему что-нибудь откроется из этого свитка.

- Вот это уже лучше. довольно сказал ВВ.

На том и решили. Дальше обговаривали всякое, но интересное в меньшей степени. Больше были затронуты бытовые проблемы станций, их запросы на те, или иные просьбы. Некоторые из них удовлетворяли, некоторые отклоняли. Также обговаривали детали нового рейда на поверхность, в сторону Пятихаток, в частности к научному центру УФТИ. По определенным данным там располагалась РЛС такой мощности, что можно было считать данные с другой стороны планеты.

Этот рейд планировался давно, но всё не было средств и полной возможности. Теперь же таковы имелись и оставались только обсудить и утвердить детали рейда. Команда добровольцев уже была собрана, экипировка готова. Цели были таковы: возможное обнаружение каких-либо движущихся объектов с выжившими на них, попытка контакта с ними, по средствам модулирования излучения. Если это удастся, это будет огромным достижением для Цитадели.

Тусклый свет потолочной лампы дробился в его зрачках, как будто не хотел складываться в целое. Свет был серым, безжизненным, как будто отфильтрованным через слой пепла. Стены были слегка влажные, изъеденные плесенью, с ржавыми разводами у пола.

Андрей лежал на жёсткой койке, ремни впивались в запястья и лодыжки, оставляя следы - то ли настоящие, то ли воображаемые. Он уже не различал. Тело будто стало тяжёлым сосудом, плотным, мясным, бесполезным. Где-то рядом шипела аппаратура, но звук этот уходил вглубь, как вода, капающая на дно древнего колодца. Андрей слышал другое. Не ушами, а разумом.

Внутри сознания была трещина. Тонкая, невидимая. Через неё сочился холодный ветер, и вместе с ним приходили образы: изломанные, зубастые, неведомые фигуры, пятна, мокрый хруст под ногами, голод, дыхание земли, полное боли. Мир мутантов не имел языка, но передавал чувства - мгновениями, пульсациями, как судороги в венах.

Иногда он чувствовал что кто-то рядом. Кто-то смотрит его глазами изнутри. Не враг нет. Больше брат? Зеркало? Нечто, от чего его отделяет лишь биение сердца.

Он пытался что-то сказать, но язык отказывался слушаться. Только губы, бесшумно шевелящиеся:
- ...Я это не я ...мы...

Санитар заглянул в стеклянную дверь, но ничего не заметил. Слишком тихо. Слишком спокойно. И это было страшнее, чем крики.

А внутри Андрей уже видел другое помещение - узкий коридор, извилистый, влажный. Он чувствовал, что идёт, хотя тело всё ещё было связано. Кто-то вёл его - или он сам шёл туда, куда звал резонанс. Он моргнул, и в короткой тени между ресниц увидел другое:
Промежуток. Тонкий, как щель между двумя мирами. Через него сочилось что-то, сперва как чувство, потом как мысль, потом как боль.

Он был в тишине, но слышал внутренний язык. Словно клетки мозга перестраивались, принимая новые сигналы.

Сначала был страх. Огромный, вязкий, глубинный, как у раненого зверя. Но не к нему, нет. Это был страх за себя, за своё племя, за гнездо. Андрей чувствовал, как кто-то внизу, под городом, под слоями обломков и забвения живёт. Выживает. Прячется.
И боится их.

Он задрожал. Это не были видения - это было переживание кого-то иного, не его. Но при этом нервная система Андрея, его лимбическая оболочка - всё принимало это, как собственное. Он почувствовал холодную влагу под пальцами, будто они лежали не на одеяле, а на мху. Из глубины пришёл образ: изогнутые тела, сросшиеся ртами, пустые гнёзда глаз, затянутые кожей. Но в этом не было зла. В этом было... что-то большее.
Не угроза. Печаль.

Он рванулся, но тело не слушалось. Только дыхание сбилось, и один из мониторов пискнул, зафиксировав всплеск пульса. Санитар заглянул через стекло и быстро отвёл взгляд. Лицо Андрея казалось ему чужим, не человеческим. Как будто под кожей что-то другое.

Свет в палате дернулся, не мигание, не помеха. Он будто дрогнул, как дрожит пламя при чужом дыхании. Андрей медленно повёл глазами по потолку. Его зрачки не сужались, он уже не видел мир как раньше. Всё стало сглаженным, словно контуры предметов дрожали в воде.

Он чувствовал - они рядом. Не физически. Внутри. На границе сновидения и теплового шороха в костях.
И вот импульс :

- Ты слышишь?

Он не ответил, но подумал да, и понял, что это было услышано.

-Ты - старое. Мы - новое.

В голове появилось нечто вроде схемы. Простая структура, не карта, а что-то древнее, органическое. Как расположение жил внутри насекомого. Нити, соединения, пульсирующие узлы.

Он видел себя в центре и от него тонкие нити тянулись вниз, в землю. Там обитали множественные глаза. Слепые, но чувствующие. Они не были людьми. Они были остатками чего-то сломленного, выброшенного на обочину эволюции.

-Мы голодны. Мы здесь. Мы прячемся. Мы ждём.

Слова формировались в голове, как узоры на стекле в морозный день. Каждый образ приходил с телесным ощущением: боль - холод в животе. Страх - сдавленное дыхание. Нежность - будто тёплая вода на плече. Он чувствовал, что понимает. Всё. И вдруг вопрос. Ясный, чёткий.

-Ты наш проводник?

Андрей не знал, как ответить. Но его разум уже отвечал сам.

-Я не знаю. Но я вас слышу.

Долгая пауза. Ощущение, будто в голове затихли тысячи голосов.
Потом один, нежный, почти детский.

-Если ты слышишь, ты станешь одним из нас? Мы покажем путь.

Из глубины его сознания возникло нечто, визуальный поток. Он видел, как в туннелях, за пределами станции, шевелится нечто огромное и мягкое. Как старый мир умер, и в его гниющих недрах зародилось нечто иное, не злобное, а просто другое. Их намерения были не в захвате, а в возвращении равновесия. Они не хотели истребить. Они хотели жить. Но люди никогда этого не поймут. И теперь он такой же мутант как и они. Чужой среди своих, но свой среди тех что на поверхности.

-Ты наша дверь. Мы ждём тебя. Не бойся. Даже боль часть речи. Мы скоро уйдём, ты пойдёшь с нами?

-Я, я не знаю Могу ли я?

-Мы уходим туда где просторы кругом, туда где всегда тепло, туда где пищи вдоволь. Ты с нами?

Андрею на секунду показалось что он сходит с ума. Голоса-мыслеформы в его голове устроили настоящую какофонию. Он уже ничего не понимал определенно, и понимал всё сразу. Мост- сознание в его голове играло с ним в некую игру понятную только ему. Да, я определённо схожу с ума. - констатировал он, при этом он был спокоен и рад этому.

Голоса- узоры продолжали свой беспорядочный танец в его голове, он больше не противился этому, его личность сливалась с чем-то новым для него, неизведанным ранее. Пограничные черты его псевдоличности более не сдерживали его в себе. Он отдался голосам полностью.

В это время санитар последний раз бросил быстрый взгляд на лежащего в бреду Андрея и засобирался домой его смена подошла к концу. Выключив всю скудную аппаратуру и погрузив комнату с бредившим в кромешную темноту, удалился.

За его уходом наблюдали две пары глаз. Они видели как этот немолодой санитар захлопнул за собой дверь и вразвалочку ушел. Следившие за ним были Леонтич и Андрей

Семёнович. Один хотел выяснить на сколько охраняем его товарищ, а второй по доброте сердечной помочь первому.

Они на цыпочках дошли до двери ведущую в палаты с больными. Оглянувшись кругом и убедившись что за ними никто не следит, они мигом проскользнули во внутрь. В кромешной они сперва налетели на стол, стоявший сразу за дверью. При этом Семёнович наступил на ногу Лёне. Дальше они шли медленно, выставив руки вперед на ощупь.

- Андрей. шепотом позвал Леонтич. -Андрей.

Тишина, никто ему не отвечал. Он еще несколько раз позвал, но всё также никто не ответил.

Они медленно пробирались дальше. Вдруг с дребезгом что-то упало и звякнув разбилось, это отец Ильи задел какие-то колбы стоящие вдоль стен. Они замерли, думая что им теперь конец. Простояли они так с минуту, но опять кругом только тишина.

- Давай попробуем зажечь свет. шепотом предложил Лёня. И они начали искать выключатель по стенам. Клац! Две лампы зажглись над ними это Леонид нашел выключатель и кисло улыбнулся.

- Хух, ты меня напугал. шептал отец Ильи.

Они увидели что в комнате три двери, через одну они вошли, остаётся еще две. Они приблизились к левой и толкнули её. Луч света упал на кровать к которой был привязан Андрей. Лёня быстро к нему подскочил.

- Андрюша, Андрюша! приговаривал он, - Ты как?

Андрей на это что-то невнятно мычал.

- Что ж они с тобой сделали, гады!

Семенович стоял поодаль и наблюдал за ними. Леонтич сначала принялся развязывать Андрея, но потом остановился. Они поймут что тут был кто-то, мелькнуло у него в голове.

- Ладно, потом, потом. Держись, держись. Я тебя не брошу. он посмотрел на Семеновича и сказал уже ему, - Пойдём, он жив, охраны нет. Заберём его когда наёмник вернется.

Он погладил Андрея по голове и закрыв дверь в его комнату медленно удалились из медчасти.

Спустя десять минут они уже сидели в комнатке Семеновича и обсуждали дальнейшие действия.

- мы всё еще не знаем что наёмник предложит. говорил Семенович. Может он придёт с таким планом, что мы все ахнем.

- Да всё может быть, конечно. Но я почему-то сомневаюсь, что это будет что-то революционное. рассуждал Лёня. Скорее всего он пойдёт путём силы. Тут больше нет вариантов для нас. Меня с Андреем на руках не выпустят так легко. Я без документов, он без документов. Для военных Лимба мы очень подозрительные лица сейчас.

- Военные сейчас вообще с ума сошли. Такое с людьми вытворяют, что страшно становится. У них развязаны руки, они сейчас правят бал.

- Но так всегда бывает, когда дело идёт к войне. Рано, или поздно всё прекратится.

- Ты так думаешь? Скорей бы.

- Это не так думаю, а история показывает. Лёня прилёг на кровать. Семенович последовал его примеру и тоже увалился на соседнюю.

- Мне больше не страшно. глядя в дырявый потолок сказал отец Ильи. Я с недавнего времени часто думаю о своей жизни. Правильно ли я живу? А главное зачем? И у меня нет ответа на эти вопросы. Теперь всё так переменилось, не понятно где добро, а где зло. Смешались понятия добра и зла в принципе. То что в моей молодости было злом сейчас добро и наоборот.

- Те устои что были до большой войны, лишь отголосок той эпохи, тех взглядов, той социальной политики. Сейчас всё по-другому. И нет этому никакого просвета, не намечаются какие-либо улучшения, думаю что остатки человечества просто вымрут, как динозавры в своё время. Я конечно стараюсь не терять надежды, но их всё меньше с каждым днём. грустно улыбался Лёня.

Семенович продолжал смотреть в потолок скрестив руки на груди. Он думал о сыне. Как ему наверное тяжело жить здесь, ведь он даже не знает как это было прекрасно до войны. Какой был удивительный мир вокруг.

- Я б наверное сейчас отдал бы все года прожитые под землей за один довоенный год. Когда друзья живы, родители, мир вертится вокруг тебя. Эх были времена! вслух сказал Семёнович.

- Даа. протянул Лёня. И помедлив добавил, Но ничего уже нельзя изменить, а жить только прошлым нельзя. Я тоже очень долго убивался по прошлому, пока просто не отпустил его в один прекрасный день. И мне стало так легко на сердце. И тебе советую. Кстати когда я это сделал, я случайно узнал что моя сестра тоже выжила. Это было чудом для меня. Только жила она на другой станции, а я годами думал что её нет уж в живых. Я встретил её случайно, когда приехал по делам к ним на станцию. Вот это день был. он улыбался, - Потом она к сожалению покинула нас, я ничего не мог сделать, со всеми возможностями Цитадели я не смог ей помочь.

Семенович посмотрел на него внимательно.

- Да, да Андрей Семенович, я из Цитадели, а не из холодногорских.

- Повезло же тебе, они вон своего не бросают. Наняли наёмников что б найти тебя. радостно сказал Андрей Семенович.

Леонтич посмотрел на него рассуждая говорить ли ему, или нет. Он с минуту колебался, а потом решил всё-таки сказать.

- Они наняли их только по той причине, что я глава Высшего совета Цитадели.

Семенович привстал на локтях и удивлённо посмотрел на Лёню, но уже с другой стороны.

- Не может быть! Иди ты! Да ладно! ошарашенно сказал он.

- Честное слово! -Лёня поднял руку вверх как бы принося клятву, - Только никому об этом не говори пока что. Даже Илье.

- Да ты что! Конечно же не скажу! Во дела! Это же страшно даже кому-нибудь сказать. Сразу замучают до смерти. Эти скоты. -он обвел пальцем по воздуху, указывая на окружающих их скотов.

Они лежали какое-то время не говоря ни слова. Потом Семенович опять приподнялся на руках и снова посмотрел на Лёню, в надежде что тот рассмеётся, тем самым подтверждая шутку. Но тот лежал с умным видом глядя в потолок и думал о чём-то своём, периодически поглаживая седую бороду.

- Не шутит значит. подумал Андрей Семенович.

Так они лежали и каждый думал о своём, пока оба не заснули.

Цирк

Шмидт и Глюк бродили по рынку Цирка, лавируя между самодельными лотками, кривыми вывесками и гулом голосов. Воздух здесь был наполнен запахами жареного мяса, горелой резины и прелого металла. Рынок раскинулся вдоль стен, превращённых в ряды лавок и торговых палаток. Всё было обвешано пёстрыми лоскутами, огрызками старых афиш, остатками довоенных баннеров, как будто сама платформа пыталась вспомнить, что когда-то здесь было весело. В центре платформы собралось несколько зевак - там, на импровизированной арене, выступал фокусник. Он кидал в воздух ржавые ножи и мячики из обрывков старых газет, умело лавируя между ними, при этом моргал глазами, расписанными под клоунов. Сбоку стоял мим в рваной белой форме - он изображал невидимую стену, за которую тянул руки, будто пытаясь вырваться из невидимой клетки.

Шмидт жевал вяленую крысу с чёрной солью, которую купил у бородатого старика, торговавшего с ящика, превращённого в прилавок. Глюк медленно пил мутноватую брагу из жестяной кружки.

- Гадость но бодрит, - пробурчал он.

Мимо пробежала стайка ребятишек, босоногих, оборванных, но весёлых. Один из них пытался украсть кусок сушёного мяса, но получил подзатыльник от торговца и скрылся с визгом в толпе.

- Идиллия, мать её - ухмылялся Шмидт. - А снаружи - смерть и холод.

- Ой! Да брось ты! Люди держатся, как могут, - ответил Глюк, наблюдая за мимом, в движениях которого было что-то забытое, из детства, весёлое. - Видишь, даже цирк держится. Слабо, но всё же.

Купола сводов были закопчены и исписаны краской - кто-то когда-то с фанатичной настойчивостью перерисовал фрески старого цирка: акробаты без лиц, распятые тигры, женщины на одноколёсных велосипедах. Плакаты, сделанные на газетных листах, кричали: Шоу сегодня в полночь!, Грибы, которые видят сны!, Меняю соль на истории.

По периметру станции горели лампы в разноцветных банках. Свет был неравномерный, прыгучий, создающий иллюзию, будто всё происходящее не настоящее, а снято на старую кинокамеру, которая вот-вот перегреется и остановит бег плёнки.

Продавцы были актёрами, не иначе. Один дядька с огромными усами, в цилиндре и без штанов, продавал амулеты из крысиных лап и пел фальцетом. Другая - женщина с разноцветными линзами, предлагала выбрать из трёх закрытых коробок будущее за пять патронов. Однажды кто-то вытянул оттуда крошечный гробик, с тех пор шутку стали бояться, но продолжали играть.

Дети бегали между прилавками, устраивали бой на деревянных мечах, падали, поднимались, визжали. Один мальчик продавал воздух до войны в запаянных банках. На банке была надпись: Лето. Площадь Свободы. Вишнёвое мороженое.

Где-то у стены пожилой человек играл на стеклянных бутылках, наполненных водой, вызывая удивительно чистые и высокие ноты, которые дрожали в воздухе, как мыльные пузыри. Люди замирали рядом, смотрели в пустоту, кто-то даже плакал, будто вспоминал, как это было, когда солнце ещё светило не сквозь фильтр радиоактивной пыли.

Цирковые артисты несли своё. Мужчина на ходулях крутил флагами, крашеные девочки жонглировали черепами из папье-маше, мим с вырезанной улыбкой в лице по кругу разыгрывал сцену встречи с собственным отражением. Иногда кто-то из них падал и публика не знала, смеяться или затаить дыхание. Потому что это был Цирк -здесь всё могло быть и правдой, и игрой, и ловушкой.

Шмидт остановился у палатки с бронекостюмами и газовыми масками. Некоторые его заинтересовали и он не торгуясь их купил. Пока торговец вещал про улучшенный фильтр из хитина черномутантов, Глюк купил грибную плюшку и деловито жевал, глядя на девушку-фокусницу, которая вынимала из шляпы не зайца, а мокрую тряпку, потом ржавый нож, потом свой собственный глаз.

- Странное это место конечно, - пробормотал он.
- Зато живое, сам же только что говорил, - отозвался Шмидт. - Тут как будто мир ещё не умер. Просто забыл, что мёртв.

- Смотри, еще один жонглёр, - кивнул Глюк.

На ящике из-под патронов стоял подросток в резиновой маске лошади и ловко крутил в воздухе три ножа. Рядом у женщины в меховом капоре можно было угадать судьбу по скорлупе из-под яйца.

Шмидт с Глюком шли неспешно, как будто они не были наёмниками, а путешественниками по страницам затерянной книги. Шмидт держал на плече свой грязный плащ и доедал крысу, а Глюк, оглядывался по сторонам, словно всё это было спектаклем, поставленным специально для него.

Они подошли к прилавкам где сидели старушки в расписных штопанных платках, как вороны на жердочках, каркали цены, жестикулировали, смеялись и ругались - всё одновременно. Мужики в обносках пели под гармонь, подпрыгивая на месте, как куклы на пружинах. Один показывал фокусы с ржавыми монетами, ловко пряча их за ухом у прохожих. Второй ходил на коротких ходулях, одетый в потертый грязный фрак, с банкой для подаяний на поясе и носом, выкрашенным в голубой. Третий, вымазанный углём, изображал каменную статую - не шелохнётся, пока кто-то не бросит монетку, и тогда вдруг оживает, будто выныривает из сна.

Торговцы кричали и каждый свою арию.
- Наручи из кожи туннельных крыс, держат кровь!
- Настой из мухоморов, проверено на тёще!
- Грибы памяти! Один вдох - и вспомнишь, как звалась первая любовь!

Где-то на фоне играла дудочка - тонко, нежно, будто мышь играла на жилке кота. Толпа гудела.

Они продвигались дальше через всю эту разнообразную публику, к технической части рынка. Там уже шли торги посерьёзному - снаряга, противогазы, старые комбинезоны, обрезы с короткими стволами, пайки, таблетки от радиации, патроны. Тут и люди посерьёзней были. Один торговец - коренастый лысый мужик в куртке с нашивкой какого-то старого батальона продавал карты.

- Эта, - он указал на одну из них кривым пальцем - вентиляционные шахты между Цирком и Историческим музеем. Есть маршрут через коллектор, но половина завалена и затоплена уже давно, - проговорил он, ковыряя зубочисткой в жёлтых зубах. - Тут вот - старые лифты есть. Ненадёжно, но можно попробовать. Правда неясно куда они ведут.

- Мне б что-нибудь между Универом и Госпромом.

- А, к зелёным хочешь пробраться? К ним сейчас, брат, не пройти. Кордоны, охрана, вояки. Сам понимаешь.

- Понимаю. - с грустью в голосе сказал Шмидт. - Может есть всё-таки какие ходы? Малоизученные может?

- Если б были - я б знал. - отвечал торгаш.

Наёмники пошли дальше по рядам.

- Держи глаза открытыми, - буркнул Шмидт. - Нам всё еще нужны фильтры на противогазы, химза, патроны, антирад какой-нибудь, фонари на всякий случай. Короче, всё, что сможет продержать нас на поверхности хотя бы сутки.

- Ещё бы чай, - хмыкнул Глюк, - нормальный, не из коры с болот.

Они прошли мимо лавки, где женщина с руками по локоть в саже продавала самодельные обогреватели. Только не понятно какой принцип работы был у них, но ребят это не особо интересовало. Но продащица расписывала преимущества своих конструкций с жаром пророчицы:

- А этот, милок, не только греет, но и поёт! Серьёзно! Пищит, когда перегревается, но очень мелодично

Шмидт кивнул вежливо и пошёл дальше.

Следующим был старик в зелёной военной шинели, торгующий аккумуляторами. Он прикоснулся к каждому, прежде чем предложить:

- Эта штука тянет даже холодильник, если у вас конечно остался холодильник. А этот - из старой скорой помощи. Ему бы ещё по сердцам работать, кабель бы только найди.

Они остановились у лотка с противогазами. Продавец был немой, в чёрной маске, и лишь выставлял пальцы - цену. Глюк поднял один из фильтров:

- Из последних партий?
Тот кивнул.
- А что если ты врёшь?
Продавец молча прижал руку к сердцу, затем вытянул руку вперёд - театральный, почти магический жест.

Шмидт заплатил, не торгуясь. Он знал, что хороший противогаз в этом аду, лишним быть не может.

Возле импровизированного оружейного лотка наёмники остановились дольше. Там в ряд стояли ножи, кастеты, обрезы, даже пара арбалетов с ржавыми стрелами. Продавец мрачный подросток с длинными волосами, предложил особое оружие:

- Вот, смотрите. Нож сделанный из крышки люка пусковой шахты. Режет даже бетон.
- Брехня, - сказал Шмидт, но глаза его блестели.
- Ладно уж - брехня, но он всё равно хорош, - усмехнулся парень.

Глюк выменял у цирюльника две баночки с гелем против ожогов, он отдал за них нож с выщербленным лезвием, цирюльник был очень рад этой сделке.

- А ты глянь, - сказал он, указывая на прилавок, где сидела женщина в шёлковом платке, перед ней лежали десятки коробочек, каждая с надписью от руки:
Шепот ребёнка, Запах яблочного пирога, Звук прибоя.

- А это что?
- Это память, - ответила женщина. - Записана и сохранена. Под нос поднёс и на секунду ты дома.
Шмидт помолчал, затем кивнул:
- Спасибо. Такого барахла здесь кругом полно. Настоящим нужно жить..

Чуть дальше стояла палатка, вся усыпанная ржавыми значками, пуговицами, петлицами. Человек в белом костюме утверждал, что может по одной пуговице узнать, кем ты был в прошлой жизни. Глюк чуть было не поддался, но Шмидт дёрнул его за ворот:

- Ты чего? Повёлся на это? Мы сюда не за сказками пришли.

В финале своей прогулки они купили масляные капли для глаз - от сильной пыли, пару свёртков с сушёным мясом крыс, один целый комплект химзащиты Л-1 и мешок с бинтами.

Они уже собирались уходить, и остановились у небольшой сцены, где юноша в фальшивой форме клоуна жонглировал ножами, а рядом девочка в костюме пиявки извивалась по полу, издавая гортанные звуки.

- Весело, - пробормотал Глюк. - Как на кладбище, где поставили качели.

Шмидт ничего не ответил. Он обернулся на толпу, на разноцветные огни, на цирковую вывеску, что дрожала под вентиляцией. Он чувствовал, что праздник этот на грани. Чуть подуй сильнее ветер из тьмы тоннелей, и все эти лампы, маски, смех и ложь исчезнут, как сон после пробуждения.

И в этот момент, где-то из дальнего тоннеля повалил сизый дым. Что-то горело. Пожар! Слышно было как что-то взорвалось, где-то очень далеко, но от этого земля немного задрожала - крик, гул, тревога. Словно кто-то пробил хрупкую оболочку радости, и она начала вытекать, капля за каплей. Веселье, натянутое как старая тетива, дрогнуло. Люди начали оборачиваться. Сквозняк принёс запах гари и сырости, и вместе с ним гул, который не был механическим. Он шёл из туннеля, и в нём было что-то дикое, надломленное.

- Слышишь? - насторожился Глюк. Что это?..

И тогда из темноты туннеля показались они - женщины. Уставшие, грязные, бледные, в рваной одежде, словно вынырнувшие из самой преисподней. Сначала одна, потом другая, потом целая группа. Они шли быстро, как могут идти только те, кто знает, что за ними идёт смерть.

Станция Цирк замерла. Веселье исчезло, как будто кто-то выключил музыку. Охрана бросилась к проходу.

- Спасите нас! - закричала одна из женщин, едва не падая на колени. - Они идут за нами! Они уже рядом!

Мужики из охраны переглянулись. Их лица стали жёсткими. Кто-то что-то выкрикнул, раздались команды, и женщины стали проходить. Кто-то обнимал их, кто-то ругался на неизвестных преследователей, но было ясно, что это не сцена. Это бегство от ужаса.

- Это что было? - спросил Шмидт, уже собирая снаряжение.

- Анархисты, - ответил всё тот же продавец карт. Он оказался возле наёмников в этот момент. - Идут за своим товаром, я так думаю. Этих девок они держали, теперь сбежали.

- Руководство станции в курсе? - спросил Глюк.

- Руководство? -усмехнулся торговец. Шутишь? Эти, может, и продали их. Но охрана народ свой. Они не отдадут никого.

Женщины уже стекались к центру платформы, а в туннеле раздавался шум, будто что-то продиралось сквозь ночь. За беглянками пришли ребята с кордона, они их встретили первыми. Они услышали их раньше, чем увидели.

Сначала слабый запах гари и неровный топот. Потом шорохи, всхлипы, еле различимые в темноте.
Потом женские крики, заглушённые, вырвавшийся как из горла, так и из прошлого, зажатого в бетонной гортани тоннеля. Дым начал резать глаза.

- Ты это слышал? - один из охранников, парень с густой щетиной, резко повернул голову и жмуря глаза.
- Слышу. И... это не крысы. Слишком... тонко.

Он шагнул ближе к краю света, туда, где тусклая лампа терялась в черноте. Он вскинул автомат, остальные караульные последовали его примеру. Луч фонаря направлен был в дымный мрак тоннеля. Никого. Через пару секунду одна тень вынырнула из-за кривой тоннеля. Потом ещё трое. Потом целая группа, босые, измотанные, в лохмотьях. У кого-то кровь текла по ногам, у кого-то по щекам. Одни поддерживали других, более слабых.
Они не бежали, они ползли, шли, падали и вставали снова.

Один из охранников вскинул автомат, но руки задрожали.
- Стой! Это это не враги. Это

- Это люди. - сказал старший на посту, седовласый Васько, сжав кулаки так, что суставы побелели. - Это женщины.

Они рванулись вперёд.

Кто-то подставил плечо, кто-то схватил на руки совсем молодую девчонку с распухшими губами. Охранники бросили пост не по приказу, не по уставу, а потому что иначе было нельзя.

- Держись, держись, сестричка, - шептал один, пока перевязывал треморную руку платком, который только что сорвал с шеи.
- Здесь безопасно. Почти. Ты уже почти дома.

Кто-то нес девочку, чьи ступни были в ссадинах до кости.
Кто-то дал воды, но та не удержалась в глотке - женщина просто рыдала, давясь влагой, а потом впервые за долгое время засмеялась.

- Это цирк, -хрипло сказала одна. - А я думала, мы больше никогда не будем смеяться.

Старший на посту обернулся в глубь тоннеля, откуда теперь слышались другие звуки тяжёлые шаги, уже других, тех кто шел за беглянками.

Мгновение длилось вечность. Рынок, только что наполненный смехом, казался оглушительно тихим. Даже угольщик с горящими ладонями застыл, а пантомимы уронили руки.

Но первой очнулась старуха с лоскутным платком. Она медленно подошла к одной из женщин, с трудом стоящей на ногах, и, не говоря ни слова, сняла с себя пыльную шаль.
- Тсс, тише - прошептала она, укутывая женщину, как собственную внучку. -Всё, доченька, всё.

Это было как команда. Женщина с ребёнком на плече протянула из сумки кусок грибной лепёшки.
- На, ешь, солнце ты моё ты ж кости и кожа.

Юноша в драном жилете, торговавший проводами и гильзами, снял с себя кофту, вывернул, вытер кровь с лица одной из беглянок и бросил кофту ей на плечи.
- Нормальная. Только пахнет. Зато тёплая.

Мужик с прилавка самогонщиков шагнул вперёд, налил в железную кружку прозрачную жидкость и подал одной из женщин, которая дрожала и не могла говорить.
-Не бойся, вода. Святая, - соврал он с улыбкой. - Пей.

Кто-то подбежал с тряпками, кто-то принёс бочку, кто-то указывал, где можно сесть.
Никто не отдавал приказы. Просто люди, простые, испачканные, уставшие, делали, что могли. Потому что поняли.

Из темноты тоннеля доносились голоса - грубые, мужские, с требовательными окриками.
- Открой! Они наши! Они сбежали!
- Мы их выкупили! Это товар!

- Верни наших блядей! Они сожгли нашу станцию! Надо ответить за это!

В тоннеле было человек двадцать бритоголовых, в наколках с оружием анархистов. Они орали во все глотки, угрожающе взмахивая оружием из стороны в сторону.

Охрана на воротах станции стояла, как вкопанная, и не знала, что делать, но и не давая пройти москалёвским.
Один из охранников, молодой, с обритым затылком, повернулся к старшему.
- Командир, мы не можем их выдать. Ты же видишь
Тот молчал, лицо - камень.

Тем временем Глюк помог подняться одной из девушек. Та тяжело дышала, но, стиснув зубы, кивнула. Шмидт отдал ей кусок хлеба из кармана.

- Что будем делать? - тихо спросил Глюк, глядя в темноту тоннеля, откуда доносились крики.
- Пока - ничего. - ответил Шмидт. - Если начнут лезть - тогда будет горячо. Не думаю что сейчас что-либо решиться. Они придут позже, только уже всем составом. Женщинам лучше уходить в глубь метро.
Он посмотрел на толпу.
- А у нас, как ни странно, люди ещё остались.

И правда - весь рынок встал стеной. Кто с ножом, кто с палкой, кто просто с голыми руками. Но никто не отступил.

- Отдайте баб, гниды! - доносилось из-за угла. Наша станция!
В ответ тишина.

Наоравшись до сыта, бритоголовые ругаясь, проклиная и обещая отомстить укатили восвояси. Они прекрасно понимали, что против всей станции им не устоять, поэтому уйти было единственным правильным решением.

Люди молчали, и всё начинали понимать. С каждым шагом, с каждым потрескавшимся пальцем, что вытирал чужую кровь, приходило осознание -их продали. Эти женщины были не пленницами войны. Они были товаром. Кем-то проданы. Кем-то куплены. Когда это стало нормой? Когда это стало частью жизни под землёй?

Толпа всё ещё стояла плотным полукольцом.
Где-то ребёнок заплакал, не от страха, а от того, что чувствовал, как его мать впервые в жизни дрожит не от холода.

- Мы... -пробормотал кто-то у прилавка. - Мы были рядом. Всё это время...

Старуха, та самая с шалью, выпрямилась и заговорила громче:
-А кто их сюда привёл? Кто их отдал, как собак? Мы же знаем, чьи это приказы были. Знаем! Только молчали.
- Молчали... - повторил кто-то в толпе. - Потому что боялись. Потому что думали, что это где-то там, не здесь.

- Здесь. - сказала женщина с перебитой бровью. - Они приходили ночью. Забирали молча. А мы думали, что всё по согласию.

Охранники молчали. Их лица становились серее, глаза пустыми.
Они не знали. Или не хотели знать.

И тогда из толпы послышался вскрик. Молодой парень, торговец консервами, вскочил на прилавок:
- Да они продали их! Прямо отсюда, со станции! Наши же! Люди!
- Я знал одного. Он хвастался, что наверх девчонок сбывает. Говорил - чисто, как товар!
- И что? Молчали все!

- Не будем молчать больше!

- Это неслыханно!

- Да за такое убивать надо!

Гул, словно землетрясение, прошёл по толпе. Народ начал сжимать кулаки, выдвигать из-за прилавков дубинки, ножи, арматуру. Один из циркачей, всё ещё в гриме, вытер лицо, снял маску шута и выкинул её в пыль.
- Хватит смеяться.

Шмидт толкнул легонько товарища в бок:

- Нам пора. Что-то у меня нехорошее предчувствие, да и делать тут больше нам нечего.

И они двинулись. Быстро, решительно. Они были уже у северных ворот когда ропот толпы достиг апогея крики, ругань, негодование. Человеческий улей, разворошенный, озлобленный, готовый пойти на пролом в этот момент. Станция словно зажила собственной волей, преобразилась соответственно обстоятельствам.

Ветер из туннелей гнал запах дыма, крови и пыли, но никто не расходился. Женщины, израненные, спасённые, уже сидели на корточках вдоль стены, кто-то обнимал их, кто-то давал воду, кто-то просто смотрел в их глаза и молчал.

Кто-то крикнул из глубины толпы:
- Шпака сюда! Где эта мразь?
Другой подхватил:
- Точно! Он продал их! Со своими прихвостнями! Продавал как мясо! Ты знал?

Начальник станции даже не успел смекнуть что происходит, как уже был схвачен. Его подельники, из охраны и военных, были порасторопней. Смекнув, что дело пахнет жаренным, прыгнули на первую попавшуюся дрезину бросив всё своё скудное имущество, и проскочив северные ворота, а за ними и посты, скрылись во тьме сырого тоннеля. Пролетая мимо наёмников, Шмидт заметил что лица их были перекошены от страха.

- Удирают красавцы, но это им не поможет. сплевывая в темноту, сказал Глюк.

Шпака вели два охранника, не по приказу, а потому что сами уже больше не знали, на чьей они стороне. Он шёл, зажатый между ними, и пытался сохранить видимость достоинства, но глаза бегали, руки дрожали. Люди плевали ему под ноги. Кто-то бросил пустую жестянку.

Когда его вытолкнули в центр импровизированной площади, перед ним уже стояли женщины. Их лица были без слёз - слёзы закончились. Лишь одна поднялась, подошла и посмотрела прямо в его лицо.
- Ты говорил им, что мы сами хотели стать подстилками у этих отморозков?!

Он хотел что-то сказать, поднял руку. Но тогда раздался первый удар.

Неизвестно кто начал. Может, тот парень, что дал свою куртку одной из женщин. Может, старуха, чья внучка пропала два года назад. Или мальчишка с грязным лицом, у которого выжили только мать и кошка.
Но вскоре били уже все. Кто кулаками. Кто ногами. Кто арматурой. Кто камнями с земли. Никто не остановился.

Шпак пытался кричать, но из его рта вырывались лишь хрипы. Кровь текла по плитке. Удары сыпались, как град. Через минуту он был уже не человек, а слипшаяся мясная груда на земле. Никто не остановился, пока тело не перестало напоминать тело. И только тогда всё затихло. Как будто станция выдохнула. Задохнулась от собственного гнева и опустела внутри. Женщины молча отвернулись. Охрана смотрела в пол. Кто-то впервые за долгие месяцы начал молиться.

Когда всё окончательно стихло, никто не знал, что делать с телом. Оно лежало посреди станции Цирк, в луже из крови, грязи и обломков, как предупреждение, как гниющий символ власти, скомпрометировавшей себя, потерявшей лицо. Несколько человек пытались отвлечься: кто-то собирал осколки, кто-то вытирал руки от крови. Но тишина была настолько вязкой, что казалось, что даже лампы на потолке светят тише.

Через какое-то время подошли двое мужчин из старой охраны. Один держал старый вонючий брезент, другой куски досок и канистру с маслянистым топливом.
- В туннель его нельзя. - хрипло сказал один. - Метро и так гниёт. Надо иначе. Но и тут ему не место.

Другой кивнул. Не было споров. Никто не возразил.

Тело свернули в брезент, как мёртвую собаку. Оно шевельнулось, не от жизни, от того, что кости ещё не остыли. Несколько крыс выползли из щелей и замерли, принюхиваясь. Их прогнали ногами. Потащили Шпака к старой вентшахте у границы станции. Там, где раньше был склад списанного имущества, теперь осталась лишь чёрная яма, зловонная и тихая. Они уложили его на кучу старых досок, промочили топливом, отошли назад.

- Прости, если что - сказал кто-то, не глядя. - но ты знал, что делал.

- Огонь очищает. сказал второй.

Кто-то перекрестился. Кто-то нет.

Огонь вспыхнул с жадным звуком, как будто давно ждал. Пламя вылизало брезент, кожу, лицо. Шпак больше не имел ни имени, ни образа. Только чад, только вонь горелого мяса и расплавленного жира.

Огонь трещал долго. Никто не подходил близко. Некоторые стояли в стороне, молча, кто-то крестился, кто-то просто смотрел, как тень власти превращается в сажу.

Когда всё догорело, осталась лишь темная кучка пепла и копоть на стене.

- Вроде очистился, - с иронией сказал старик из охраны. А то что осталось - метро заберёт.

На следующий день станция Цирк словно замерла в похмелье. Веселье куда-то исчезло, шуты не показывались, фокусники молчали. Даже дети, обычно бегавшие по платформе, прятались в углах, оглядываясь через плечо. Пахло гарью, несвежим потом и чем-то ещё металлическим. Как кровь.

Пестрые палатки и прилавки всё ещё стояли на своих местах, но их пологи были задёрнуты, а таблички с ценами стёрты чьими-то торопливыми руками. Хозяева торговых точек не вышли в этот день, никто не кричал про сладкие грибы или жареную крысу. Лишь пара стариков без дела перебирали какое-то гнильё, которое источало сладковатый, гнилостный дух.

Шуты не показывались. Те, кто вчера ходил на ходулях и кидал вверх горящие булавы, теперь где-то прятались. Клоун по имени Птица, всегда улыбавшийся и дурачивший детей, сидел в темноте под лестницей, курил и глядел в стену, не моргая. Его грим был смазан, а нос валялся рядом, раздавленный чьим-то ботинком.

Дети, обычно вечно кружащиеся по станции, как стайки воробьёв, исчезли. Лишь одна девочка, лет семи, выглянула из-за старого киоска с засушенными травами, привезенные из Цитадели и высушенные для продажи. У неё были огромные глаза, и в них не было ничего детского, только тревога. Она молча глядела на пол, где ещё вчера лежало тело.

Никто не убирал следов.
Пятно крови, въевшееся в плитку, не смывалось даже водой. Кто-то пытался, швабра валялась неподалёку, обломанная, как будто сама не выдержала. Возле стен стояли ящики со спящими на них беглянками. Они были бережно укрыты тем, что заменяло здесь одеяла людям. Это была первая спокойная ночь для них, за последние недели.

Кто-то из торговцев в тишине молча срывал афиши с концертом мимов. Мимов тоже не было. В углу станции, у разбитого музыкального автомата, стоял старик-калека и шептал себе под нос:
- Торговля людьми, линчевание угу, а дальше то что? Это не люди уже, нет... Совсем из ума выжили кто теперь будет начальником?.. Мы что, теперь совсем без них?.. Синие пришлют кого-то? Или анархисты лапу на нас наложат? - потом он замолчал и долго стоял так задумавшись. Его замечаний никто не слышал, они растаяли в воздухе, как сигаретный дым.

Лампы на потолке светили странно, тускло как-то, с долгими задержками, будто свету самому не хотелось быть в этом месте. Каждое мигание вызывало у людей вздрагивания. Станция Цирк больше не казалась цирком. Она казалась местом, где смех был задушен, а праздник сожжён вместе с телом того, кто им правил.

Смена заступила в шесть вечера, как и положено. Семнадцать человек - крепкие, проверенные, те, кто держал автомат как ложку. Василий шагал впереди, глухо постукивая каблуками по бетонному полу. За ним шли шестнадцать караульных, они меняли дневной караул. Всего было четыре поста, по два человека на каждом. Смена три часа, весь караул двенадцать. То есть часовые менялись каждые три часа. Пока одни были на постах, другие отдыхали. Утром, в шесть, их должен был сменить такой же, только дневной состав.

Вася провёл развод чётко. Назначил на посты, назначил смены. Они вереницей пошли менять дневных часовых на сотых метрах в тоннели. В глазах у некоторых была усталость, в других - привычное безразличие. Караул для многих был не столько службой, сколько спасением: лишний паёк, койка в тепле. Василий знал это и не осуждал.

Часовые отрапортовали что никаких происшествий за время их службы не произошло и сменив друг дружку, поплелись обратно на станцию.

Когда всё было готово, Василий прошёл в караульное помещение - узкую комнатушку за техническим коридором, где пахло мышами, старой бумагой и чем-то удручающим. Там стоял древний письменный стол, заставленный папками, журналами, списками и замусоленными протоколами, железная кровать, сложенные аккуратно одеяла. На стене - табель постов, под ним пыльная лампа и старая карта метрополитена, испещрённая пометками.

Он снял шапку, бросил на стул и сел. Рука привычно потянулась к журналу. Привычка.

Он листал журнал в обратном порядке и читал комментарии начальников караулов за последние дни. Первые несколько страниц - рутинные записи: мелкие кражи, доклады смен, отметки о прибытии продуктов, въезды, выезды.

Он часто так делал, когда выпадала его смена дежурить. Его глаза бегали по записям, лицо не выражало никакой заинтересованности. Ничего интересного. Он откинулся на стул и поднял голову вверх. На потолке сидела муха и потирала лапки, как будто что замышляла.

Глядя на неё, Вася вспомнил как будучи ребенком его младший брат съел большую зеленую муху. Это воспоминание заставило его немного улыбнуться. Потом он вспомнил что брата его уже давно нет и где его душа витает, в каких мирах живёт никто не знает. Душа, душа, душа - фантомы. Стоп. Свои вялотекущие мысли он прервал и придвинулся опять к столу на котором лежал журнал.

Он снова начал его листать в обратном порядке до той даты, когда он был на дежурстве и когда зелёные привезли тех двух раненых. Дойдя до того дня он начал перечитывать пометки сделанные ним самим:

18:00 - смена караула;

18:35 четверо из цитадели, направление ст.Залютино. (пропуски наёмных работников) Допущены.

21:00 смена часовых (без происшествий);

22:50 двое торговцев с красной линии, направление ст-и Цитадели. Допущены.

00:00 смена часовых (без происшествий);

03:00 смена часовых (без происшествий);

05:44 военные из Цитадели привезли двух раненых со стороны холодной горы. Раненых передали медперсоналу. Военные уехали назад по тому же пути. Замечены тёмные сгустки человеческой формы. Происхождение не известно.

06:00 смена караула. - Последняя была сделана уже другой рукой.

Ничего необычного. Он снова откинулся на стуле и долго смотрел на карту на стене. Серо-зелёная паутина тоннелей, какие-то были перечёркнуты, какие-то обведены. Он снова глянул в журнал. Тут взгляд его зацепился за подшитый в журнал протокол, который он не заметил первый раз, сделанную корявым, спешным почерком. Дата та же когда он был начкаром:

13.03, 5:44. Доставлены двое. Один - без сознания, второй в тяжёлом состоянии. Без документов. Переданы в медчасть по приказу штаба. Странно, подумал Василий, кому и зачем нужно дублировать это? Подписи не было. Почерк будто писали на бегу, чернила растеклись. Он провёл пальцем по строчке, как будто хотел почувствовать, что за человек оставил эту запись.

Без документов. По приказу штаба.

Такие фразы ничего не говорят и говорят слишком много. Он продолжил листать. Пропуски, доклады, передачи и всё как обычно. Но это здесь зачем?

Он перевернул лист на день назад и просмотрел все записи. Потом еще два предыдущих дня. Потом еще два. Вася так и не нашел отметок о проезде зеленых через их посты за целую неделю до его дежурства. Но они были там. Хм. Может они живут у конфедератов? Нее. Кто будет там жить, если у самих рай. -рассуждал он.

Отложив журнал, он нахмурившись думал как солдаты цитадели могли попасть на красную ветку не пересекая его станции это просто невозможно. Думая об этом его кольнула мысль о том, что где-то есть другой путь, неизвестный ему. Он отогнал эту мысль сначала. Но чем дальше он прикидывал, тем больше эта мысль укоренялась в его мозгу. К концу дежурства он был окончательно убеждён в своей догадке. Последнее что он решил предпринять, дабы полностью развеять сомнения, это пойти на станции конфедерации и самому, лично всё проверить.

Когда Василий наконец сдал смену, ночь уже почти отступала, станция медленно просыпалась. Он пришёл домой уставший, но немного взволнованный. Внутри что-то не давало покоя, не тревога даже, а скорее зуд в темени, как перед грозой.

Жена - Майя - встретила его в комнате, держа в руке кружку с кипятком. Она всегда чувствовала, когда мужу есть что сказать.

- Что-то случилось? - спросила она, не дождавшись, пока он снимет подобие бушлата.

- Нет - задумчиво сказал Василий. - Просто я хочу уйти на время. В сторону Конфедерации. Посмотреть, как у них там. Никогда не был.

Она нахмурилась.

- Сейчас?

- Ну не прям сию секунду, но сегодня. Может завтра. Если хочешь, пошли со мной. предложил Вася.

- Даже не знаю, - засомневалась Майя А что я там делать буду? У меня тут работа, дом.

- Представимся парой ищущей укрытия от надвигающейся войны. Или просто пришли посмотреть как они там живут. Что скажешь?

Майя с минуту молча глядела на Васю и думала. Потом что-то сработало в её женском мозгу и она ответила:

- Со мной ты будешь выглядеть более реалистичным беженцем, чем сам. Хотя там другие порядки

- Ну мы то ничего плохого не замышляем, - Василий устало сел на край топчана. - Просто посмотрим, понаблюдаем. Вдруг тебе понравиться там. он улыбнулся.

Он не стал вдаваться в детали своего плана - не хотел тревожить Майю. Она молча подошла, положила руку ему на плечо.

- Возьмём еду. И не будем там задерживаться. Нам хватит пары дней, как думаешь?

Он кивнул. Тогда я пойду предупрежу что меня не будет на работе несколько дней.

Она ушла. Вася пошел спать не раздеваясь, только сняв сапоги.

Освещение на станции пробивалось сквозь щели в металлическом потолке - тусклый, размазанный. Василий стоял у стола и тщательно застёгивал куртку. Старая, почти выцветшая, она пахла железом, пылью и прошлым. Рядом, молча, собиралась Майя. Она обмотала волосы темной тряпкой, спрятала лицо под капюшоном и перекинула через плечо кожаный ремень с сумкой.

- Готова? - спросил он, не оборачиваясь.

- Это действительно необходимо? - её голос был ровным. Спокойным, как камень, давно принявший своё место в стене.

- Не уверен, но что-то мне подсказывает что я должен выяснить это.

- Тогда пошли.

Они направились к северным воротам, не привлекая внимания. На КПП их остановили двое: Артём и Валера - молодые, вчерашние пацаны с автоматами, которые пытались держаться сурово, но при виде Василия вытянулись и весело заулыбались.

- О, дядь Вась, вы куда это, с женой-то? - спросил Артём, с прищуром.

- Поглядеть хочу, как у других живётся, - сказал Василий, поправляя плечевой ремень.

- Поживу немного для себя, пока война нас не настигла.

Валера кивнул, словно соглашаясь с чем-то большим, чем сам мог понять.

- Ну, смотрите там. Не теряйтесь.

- Не теряйтесь - повторил Артём, уже тише, будто отголоском.

Они спустились с платформы вниз, миновали самодельный шлагбаум, где вместо табличек были ржавые стрелы и обрывки кабелей. Пройдя сотый метр, на котором сидели часовые, оставили за собой последние голоса. Дальше начиналась тишина. Настоящая. Они включили один из фонарей. Туннель словно поглотил их, принял в себя, как чужаков, которым пока разрешено идти, но не обещано возвращение.

Артём и Валера долго смотрели им вслед.

- Не вернутся они, - тихо сказал Валера, - боятся, как и все. Только у них хватило духа уйти первыми.

- Или просто верят, что где-то ещё можно жить - добавил Артём, но в его голосе было не то чтобы сомнение - скорее зависть.

Туннель втянул их в себя, как рот спящего зверя. Поначалу слышался только стук собственных шагов - неровный, глухой. Свет их фонаря дрожал на влажных стенах, выхватывая ржавые кабели, чёрные плесневелые потёки, осевшие таблички, давно утратившие смысл.

Майя оглянулась и не потому что услышала что-то, а потому что почувствовала. Позади было пусто.

Они шли медленно. Иногда Василий останавливался, вглядывался в своды туннеля - словно вспоминал, будто сверялся с чем-то внутри. Он не родился здесь, в этих чертогах бетона и железа. Майя - тоже. Они были рождены еще там, на поверхности. Но уже детьми попали сюда. И теперь они были в этих коридорах не как дети подземелья, а как странники, идущие по миражу.

На уровне слуха едва различимо скользили эхо и звон, словно кто-то шёл за ними с другой стороны времени. Фантомы. Их было трое. Они скользили за парой медленно, их силуэты были едва различимы среди теней, но всё же двигались в ритме шагов Василия и Майи, будто неотъемлемая тень прошлого.

Майя вздрогнула.

- Ты слышал? - спросила она вдруг.

- Нет. - Василий остановился и направил фонарь в ту сторону из которой они шли. - Слышал что?

- Мне показалось. Как будто кто-то плачет. Детским голосом. Но... это не звук. Это будто внутри

Василий посмотрел в её глаза. Они были полны не страха, а чего-то другого. Они двинулись дальше.

- Мы под рекой, - сказал задумчиво он. - До войны, когда ещё не было этих станций, не было блокпостов, люди гуляли вдоль нее, отдыхали. Только где эти люди теперь? Много людей.

- Да, - кивнула Майя. - Я помню мне было лет пять, может меньше. Мы с мамой ходили кормить уток на речку. Это первое воспоминание из детства. Кажется это было в другой жизни.

- Так и есть, это уже другая жизнь. И она никогда больше не вернется. с грустью в голосе сказал Вася. - Мы здесь как в ловушке и выбраться не можем, и жить тут невозможно.

Тишина сгустилась. Где-то сверху посыпалась старая пыль, словно туннель выдыхал воспоминания. Они шли дальше, но теперь шаги стали медленнее. В воздухе стоял странный запах - не плесени, не ржавчины, а чего-то... знакомого. Как старый фотоальбом, пахнущий пеплом и тёплым летом. Идти стало труднее, как будто туннель стал гуще, тягучей, как сновидение.

Позади, остановились фантомы. И через несколько секунд они исчезли, как пар в свете фонаря.

Впереди, где-то метрах в тридцати, луч фонаря отразился от воды, чёрной и холодной.

- Подходим к Центральному рынку. сказал Вася.

- Откуда знаешь?

- Вода. Все наши рассказывали что она затоплена частично, а впереди вода.

Майя кивнула головой и взялась за руку мужа.

Затопленная станция уже по сути не имела названия, да и не станция это уже была. Так одно далёкое напоминание. Когда-то, до войны, здесь была очень оживлённая обстановка, с яркими плитками на стенах, с лавками и рекламой новых телефонов. Теперь же -заброшенное, искалеченное пространство, от которого веяло сыростью, страхом и чем-то ещё, незримым, но давящим.

Их шаги по тоннелю сопровождались хлюпаньем воды под подошвами. Тишина была настолько глухой, что казалось, каждый звук как камень в пустой колокол. Свет фонаря выхватывал из мрака обнажённые рёбра проводки, обвисшие провода, сорванные таблички, дрожащие в воде отражения. Вода была по щиколотку, мутная, с плавающим мусором, кусками пластика, ржавыми банками и чем-то, что напоминало волосы.

Майя шла близко, держась за рукав Василия. Здесь не было даже звуков капающей воды, как будто место выдохлось. Станция была уставшей. Не мёртвой, хуже. Она дышала плесенью, воспоминаниями и чем-то, что цеплялось за чужое присутствие.

Они спустились по покосившейся лестнице на платформу. Фонарь выхватил одну из скамеек он была перекошена, с потёками чего-то тёмного на спинке. За ней, в воде, белела тряпка. Майя замерла:
- Ой! Что это не кость?
Василий не ответил. Он тоже это видел.

Платформа тянулась в темноту, рельсы полностью уходили под воду. Стены были покрыты грибковым налётом, надписи стёрты временем и влагой. Один из плакатов, едва читаемый, всё ещё держался на стене: Сохрани энергию - думай о будущем. Кто-то жирно зачеркнул будущее и приписал: забудь.

Они медленно продвигались вперёд. Василий вспомнил рассказы. Здесь, впервые появилась та тварь. Никто точно не знал, откуда она. Кто-то говорил из воды, кто-то из провала в другом мире. Но после нападения люди старались обходить её стороной. А те, кто случайно заходил сюда, старались быстрее уйти.

На полу валялись куски старой формы, палатки, части от палаток, зубные щетки, осколки стёкол, куски ткани, кучи пластика, сломанные противогазы, развороченный ящик с ржавыми патронами. Всё покрыто слизью, как будто станция пыталась переварить чужаков.

- Слышишь? - прошептала Майя.

Где-то в глубине тоннеля шелестел звук. Не шаги, не ветер. Словно мокрые ладони гладили по плитке. Они остановились. Фонарь повёл по стенам, по воде, по рельсам пусто. Но ощущение не исчезло.

- Мрачное место. Здесь больше, чем пустота, - сказал Василий. - Станция помнит. Она не забыла.

Майя кивнула, хотя не поняла о чём это Вася. Они пошли дальше, мимо ржавых скамеек, одна из которых медленно качалась, словно кто-то только что прошёл. Откуда-то со стороны подземной шахты донеслось низкое, почти неслышное бурчание, или стон. Но вода была неподвижной. Идя мимо поваленной колонны они увидели небольшую кучу костей разного размера рядом с чёрным пятном. Кто-то здесь пировал, подумала Майя. Сделав еще пару шагов она ударила носком ботинка что-то металлическое. Звук металла о плитку разрезал тишину. Это был пистолет, Вася поднял его и проверив обойму сказал:

- Наверное кто-то обронил.

Тишина была давящей, обстановка еще больше. Василий не верил в призраков. Но сейчас ему казалось что он чувствовал на себе их взгляд. И не один. Сотни. Тысячи. Как будто сама станция стала живой, как будто она сморщила губы и дышала им в затылок. Они не остановились. Но с этого момента Василий понял что здесь не просто что-то случилось. Здесь произошло нечто, что изменило само пространство. У него в голове что-то сдавливало его сознание, как в тисках, и он взялся за голову. Ему на секунду показалось что они не выберутся отсюда. И если дальше действительно есть путь в Холодногорскую Конфедерацию, то он проходит сквозь тень этого места и его нужно преодолеть. Майю же никак это не коснулось, она подхватила мужа под руку и потащила его вперед.

Подходя уже к концу платформы, они обратили внимание на старый спальный мешок, непонятного уже цвета, с рядом стоящей стеклянной бутылкой поросшей плесенью, грязной треснувшей тарелкой и старой закопченной масляной лампой. В самом же мешке лежал белый как мел скелет.

- Последнее пристанище. сказал Вася. Майю же это натолкнуло на мысли о мертвеце.

Они спустились с платформы в чернильную тьму и пошли дальше.

Спустя полтора часа тьма начала редеть, появились первые признаки человеческого присутствия: подвешенная к потолку жестянка с тлеющей свечой внутри, старая растяжка с колокольчиком, натянутые в стороны провода. Здесь был кордон. Это был кордон конфедератов. Трое сидели там и о чём-то спорили шепотом. Это можно было понять из интонаций говорящих. Часовые стояли у барьера, спешно сложенного из мешков с песком, старых шпал и металлических пластин. Все трое были одеты в пёструю форму - у каждого разное снаряжение, разное оружие. Кто-то с винтовкой, кто-то с обрезом. Только нашивки, зелёные ромбы на левом рукаве, указывали на принадлежность к конфедератам.

Они увидели свет фонаря Василия не сразу, так были сосредоточены на своём споре. А когда увидели парочка была уже в десяти метрах от них. Василий ничего на это не сказал, хоть и подумал что часовые из них так себе.

- Стой! Кто идёт?

Василий поднял руки:
- Мы путники. Без оружия. Мы идём из Лимба. Ищем новое пристанище.

Другие двое повернулись. Один подошёл ближе, рассматривая их фонарём, щурясь.
- Вы с какой станции?

- Мы не представляем станцию, - спокойно ответил Василий. - Просто хотим пройти. Посмотреть, как вы живёте. Люди рассказывают разное. Но если вы о документах интересуетесь, то они у нас в порядке.

Он достал паспорт Лимба, Майя сделала точно так же.

Тот, что постарше, осмотрел их документы и переглянулся с другими. Угроза не исходила ни от мужчины, ни от женщины. Оба выглядели уставшими, но сосредоточенными. Без оружия, в старых, залатанных вещах, с мешком на плечах.

- Сейчас не лучшее время для прогулок, - хмыкнул молодой часовой.

- Всегда не время, когда ж тогда гулять? - сухо ответил Василий.

Несколько мгновений длилось напряжение. Потом старший отступил, кивнув:
- Проходите. Только на себя надейтесь. Мы вас не провожаем.

Они прошли мимо. Майя чуть поклонилась на прощание. Один из часовых пробормотал, думая, что их уже не слышат:
- Ещё одни ищут сказки в руинах. Назад не вернутся, как те двое на прошлой неделе.

Но Василий всё услышал. И запомнил.

Дальше начиналась территория Конфедерации - неизвестная, хранящая в себе надежду, страх и, возможно, правду. И этот путь уже невозможно было прервать.

Прямо перед самой платформой стоял столик с милой женщиной, которая записывала всех прибывающих и уходящих через этот выход. Ни Василий, ни его жена не были здесь уже много лет, они не знали тут никого. Женщина улыбнулась и взяв документы у молодых людей для фиксации их данных, сказала:

- Вы тоже хотите у нас остаться? Мы рады новым лицам.

- Почему тоже? спросила Майя.

- Потому что за последние недели у нас большие пополнения. Сейчас сами всё увидите.

Она аккуратно переписала их имена и фамилии в старый журнал и отдав им их паспорта поманила за собой.

Они вышли на платформу и ахнули людей тут было в разы больше, чем на их станции. Одни куда-то шли, другие говорили, третьи смеялись, четвертые что-то куда-то несли и так далее. Станция была похожа на муравейник. Дети бегали взад и вперед среди этой толпы. С минуту они стояли удивленно глядя на всё это, а потом Вася повернулся к этой женщине с вопросом в глазах.

- Вы наверное хотите спросить откуда здесь столько народу? поняв всё без слов. Вася и Майя кивнули. Это те кто не хочет войны, полагаю. Как и вы. Мой вам совет идите на дальнюю станцию, там еще есть возможность устроиться, здесь вряд ли. Милая дама помахав им рукой отправилась на свой пост.

Вася явно не ожидал увидеть такого. В его воспоминаниях ХГ была холодной, унылой станцией, приютом для бездельников и всякого отребья, а сейчас попал будто на ярмарку выживших, где даже уныние стеснялось показываться без грима. Вместо вечно шипящих ламп, тут мигали разноцветные огоньки, кое-где на потолке болтались самодельные гирлянды, а одна даже, кажется, была сделана из упаковки от консервов и проволоки.

У платформы стояли лавки с товарами, кто-то торговал вязаными носками, кто-то жарил что-то на старом противне, кто-то предлагал неведомый чай, якобы из настоящей малины. Над чайником висела табличка: Без радиации. Почти.

На стенах красовались объявления:
Пункт раздачи новостей - не верь слухам, верь Тамаре!
Приём сказок от детей. Победитель получит пирожок!
Театр: сегодня в 19:00 - трагедия про таракана и банку тушёнки.

Тараканьи бега. Последний забег в этом сезоне. С участием чемпиона прошлого сезона таракана Василия!

Майя не сдержал смех:

- Тут вон тёска твой - чемпион. тыча в объявление пальцем смеялась она. Василий тоже усмехнулся и они слились с толпой.

Дети сновали туда-сюда, один мальчишка с картонным щитом в виде дверцы от микроволновки изображал охранника, другой мутанта, шипел и смешно хромал. Они смеялись, бегали по платформе, бросались комочками бумаги.

Старики сидели на лавках, рассказывали друг другу байки о том, как в прошлом месяце кто-то поймал крысу размером с собаку, а ещё о том, как один парень нашёл целую банку кофе и чуть не стал главой станции.

На импровизированной сцене старый ящик, обтянутый тряпкой, а местный философ с бородой на нем, явно бывший электрик, рассказывал про древние времена, когда люди выгуливали собак просто так, без нужды искать пищу. Толпа хохотала, особенно на фразе:
- А потом они убивали целые дни, что-то глядя в телефоне! В телефоне, Карл! А теперь у нас тут один и тот не ловит ничего, кроме тараканов!

Даже воздух тут был как будто легче, не из-за фильтров, нет. Просто здесь не пахло страхом. Пахло супом, горячим грибным хлебом и чем-то еще, возможно, из детства.

Майя, глядя на всё это, улыбнулась.
- А ведь, может, не всё потеряно, - тихо сказала она.
Василий кивнул. Он почувствовал, как усталость за последние сутки отступает, не исчезает, но как будто уходит в угол, послушно. И впервые за долгое время он подумал: а что, если начать сначала? Вдали от этих со своими войнами. Он остановился и прижав к себе Майю крепко ее поцеловал. Кто-то им начал улюлюкать, кто-то свистеть.

Побег

Станция Исторический музей медленно просыпалась, как больной человек, которому каждое движение даётся через силу. Электричество здесь подавалось последнее время порционно и слабое, дрожащие лампы еле освещали путь. По сводам гулял гул, будто метро само вздыхало, вспоминая былые времена.

Шмидт и Глюк вышли из тьмы тоннеля и подошли к регистрационному столу. Охранник внимательно окинул их взглядом, но ничего не сказал, только документы попросил. Перекинувшись парой слов с охраной при входе на платформу, обменялись жёсткими взглядами. Бумаги у них были в порядке, да и внешний вид не вызывал особо вопросов: старое, но ухоженное снаряжение, тяжелые рюкзаки, оружие на виду, но без вызова. Сейчас время такое, что вооружены многие и стекаются со всех частей метро. Многие имели желание поучаствовать в войне, поэтому охрана была не сильно пытлива.

Первым делом - еда. Есть хотелось сильно, крыса и мутная брага на Цирке уже давно переварились в их животах и организмы требовали пищи.

В дальнем углу платформы, где раньше был переход для работников метро, кто-то обустроил костровой лагерь. Металлическая плита, старая труба, свисающая сверху как импровизированный дымоход. Огонь уже горел. Пахло гарью, какой-то жижей и старым плесневелым хлебом.

Шмидт сбросил рюкзак с глухим стуком, сел ближе к огню и достал пакет с сухими крысами. Глюк налил мутной воды из фляги в походную кружку, добавил пару капель дезинфектора и вскипятил на огне. Потом заварил жалкий чай из сушёных корней и листьев, собранных где-то на поверхности.

- Как в аду, только холоднее, - хмыкнул Глюк, растирая руки у плиты.

- А мы в аду. Просто не в том круге, - отозвался шутя Шмидт.

Они ели молча. Лишь изредка переглядывались. Плотно поев, они разложили между собой одеяла, проверили оружие, и по очереди задремали. С ними рядом лежали калеки, больные и просто бедные люди. Со сводов капала вода, кто-то хрипло кашлял вдалеке, иногда слышались шаги и снова тишина.

Утром, не теряя времени, они отправились за недостающим. Рынок на Историческом музее был маленьким, но шумным. Здесь можно было достать многое, если знать, у кого покупать. Старик по прозвищу Журавель торговал фильтрами, запчастями к дыхательным аппаратам и всяким барахлом. У него они купили дополнительные фильтры и два комплекта старых советских ОЗК с написанными фамилиями бывших владельцев.

- Эти вас переживут, - сказал Журавель, нюхая мазь от кашля и смеясь беззубо.

У Семёна-скупщика они взяли два защитных пончо, плотно пропитанных резиной, и динамо фонарь редкость в метро. Потом в соседнем ларьке пару ремкомплектов, упаковку дезинфекции и гидросистему.

Они торговались молча, но твёрдо. Глюк сбил цену, сказав, что у них есть альтернативный поставщик на Роганской. Это всегда срабатывало.

После полудня они вернулись в переход, где еще тлел уголь в костровой плите. Проверили всё, сложили по рюкзакам, сверили список. Шмидт достал из внутреннего кармана плотный клочок бумаги, аккуратно вырезанный из аптечной упаковки, и ручкой написал:

Мы здесь. Всё готово. Выход в любую минуту. Ждём только тебя.
Ш.

Он свернул записку в узкую трубочку, вложил её в пустой коробок из-под спичек и ещё раз обмотал нитью, чтобы не раскрылась. Потом, как бы невзначай в общей суматохе, направился в сторону квартирки Ильи, где предположительно находился Леонтич.

Коридор был пуст. На секунду он остановился у двери, прислушался. Слышно было лишь гудение старых кабелей под панелями. Он аккуратно нагнулся, просунул короб под дверную щель и исчез, так же бесшумно, как появился.

Вечер опускался на станцию через вентиляционные шахты. Где-то наверху погас свет. Ветер в шахтах выл тревожно. Шмидт вернулся к Глюку и сказал тихо:

- Послание передал. Осталось только дождаться.

Комната, где лежал Леонтич, давно потеряла ощущение времени. Здесь не было часов, только тусклый свет на потолке и ровный гул глубинных коммуникаций. Электричество то появлялось, то исчезало. Люди говорили, что свет уходит, когда уходит надежда.

Он лежал на жёсткой койке, смотрел в потолок. Шрамы от побоев всё еще ныли немного, но боль уже слилась с телом - стала привычной, как дыхание. Мысли были спутаны, сны тревожные. Ему снилось, что потолок дышит, а стены шепчут, метро живое существо, но умирающее теперь. Время проведенное здесь дало ему возможность пересмотреть свою жизнь, свои поступки, поступки людей, которых он встречал на своём пути. Ему казалось, что теперь он лучше понимает причины побуждающие людей делать те, или иные действия. Он понимал что добро и зло в его понимании, больше не соответствуют действительности. Мир изменился давно, а он только недавно. Но сейчас он просто лежал и ждал. И тогда он и услышал лёгкий хруст у двери, почти неслышимый, как будто ветка упала на бетон. Он поднялся медленно, не вставая, просто сел, прислушался. Тишина. Но под дверью что-то было.

Он подошёл, тяжело опираясь на стену, и увидел спичечный коробок. Внутри - свёрнутая бумага. Сердце стукнуло резко. Значит, они здесь. Он развернул записку слегка дрожащими руками:

Мы здесь. Всё готово. Выход в любую минуту. Ждём только тебя.
Ш.

Он сидел с запиской ещё минуту, глядя на неё как на знак судьбы. Всё, что было прежде, теперь сводилось к этому моменту: уйти - значит рискнуть жизнями своей и товарищей, остаться - значит умереть, может быть даже медленно. Он спрятал записку под матрасом. На душе стало тревожно, но одновременно легче. Теперь всё зависело от него.

Через полчаса в комнату тихо вошёл Андрей Семёнович, он принёс только на половину полную водой пластиковую бутылку. Он прикрыл за собой дверь и огляделся.

- Воды всё меньше и меньше теперь дают. А ты снова не спишь? - спросил он, кивая на потухшую лампу.

Леонтич достал записку, молча показал её. Семёнович прочитал записку, затем медленно опустился на край кровати, как человек, которому только что сообщили, что он теперь не просто участник, а соучастник истории.

- Значит, они уже здесь - прошептал он. - И что, ты готов?

- Вопрос не в том, готов ли я, - тихо сказал Леонтич. - Вопрос в том, получится ли всё у нас, хватит ли нам времени. Ведь всё может сорваться. Один крик. Один не тот взгляд.

- Дай Бог что бы у вас всё получилось. произнёс Семенович.

Лёня посмотрел на него в упор и заявил:

- Вы пойдете со мной.

Семёнович удивился. Он присел на кровать рядом.

- Но как ты себе это представляешь? Мы всё бросим и уйдём?

- А что вы бросите? Эту комнатку два на два? Эту прекрасную жизнь? Мне кажется вы ничего не теряете. В цитадели будете жить в точке. Там большинство наших живет.

- Точка?

- Бывшее депо, мы его переоборудовали под наши потребности, мини город. он улыбнулся. Еда у нас есть, вода, электричество. Да не курорт конечно, но всё же.

- Неожиданное предложение. начал было Андрей Семенович и задумался. Он размышлял минут пять, Леонтич всё это время ждал.

- А, была не была. выдал Семенович Только Илья может упереться, типа долг и всё такое. Он у меня идейный отчасти.

- Посмотрим как он отреагирует. Может и согласится без раздумий.

- Может А как будем уходить? Есть план? Через вентиляцию?

- Да я сам еще не знаю. Он сказал что вытащит меня, но как, не сказал. Может и вентиляция, может напролом. Не знаю.

Они замолчали. Потом Семёнович спросил, глядя в пол:

- И Андрей? Его мы не оставим?

Леонтич встал с кровати:

- Нет. Он идёт с нами. Что бы ни было. Пойду пройдусь и как раз узнаю его план.

Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Оглядевшись по сторонам он слился с вечерним сумраком станции. Одежда старая, выцветшая, вся в заплатах. Лицо почти неузнаваемое. Борода, как будто наросшая из пыли и отчаяния, закрывала подбородок и шею. Глаза в глубине теней под бровями. Только походка прямая, чуть прихрамывающая могла выдать в нём того, кем он был.

Шмидт сидел у костра и чистил оружие. Рядом Глюк о чём-то шептался с одноногим, который пытался впарить им изношенные сапоги за тройную цену. Когда Леонтич подошел к ним, пламя дрогнуло, как будто само узнало его.

- Шмидт... - хрипло произнёс он.

Оба наёмника обернулись. Несколько секунд они просто смотрели на него. Потом Шмидт встал, кивнул спокойно, без лишних эмоций, как делают те, кто уже побывал в аду.

- Ты выглядишь, как будто провёл год в подвале с крысами, - сказал он и протянул руку.

- Почти так и было, - усмехнулся Леонтич. - Только крысы были дружелюбнее.

Шмидт представил Глюка Лёне, они пожали друг другу руки.

Они сидели у костра, подальше от чужих глаз, одноногий уполз куда-то в сумрак. Глюк развернул ткань с картой старой, рваной, но с пометками.

- Какой план? спросил Леня.

- Уйти напрямую не думаю что получится. Переход на Университете заложен уже давно, там были кпп с двух сторон, что сейчас там я не знаю. Но не думаю что ситуация там изменилась в лучшую сторону. Сам понимаешь.

- Угу. буркнул Лёня

- Идти прямо по зеленой ветке с Архитектора Бекетова это самоубийство, чистой воды.

- Почему? удивился Леонтич.

- Вот чудак, есть мнение что именно там будет начало. Это ведь прямой путь к Цитадели. Там еще два месяца назад, поговаривали, что стягивали военных.

- Так что будем делать? оглядывая товарищей спросил Лёня.

Шмидт и Глюк переглянулись.

- Попасть в цитадель сейчас нереально, только если у тебя нет тайных лазеек. Ты говорил что не обязательно идти прямиком в Цитадель, что вроде бы можно к ним попасть через конфедератов? Я прав? спросил наёмник.

- Да, я говорил такое. И это реально. Я не вру.

- Тогда идея такая мы идем через поверхность. сказал Глюк глядя на реакцию Лёни. Тот опешил немного, это было видно по его лицу, но быстро взял себя в руки и ухмыляясь сказал:

- Чем больше самоубийц, тем меньше самоубийц.

Наёмники улыбнулись, но тут же принялись объяснять суть их плана.

- Вот тут, - сказал Глюк, указывая ножом на размытый участок, - выход на поверхность. Он ближайший к Центральному рынку.

- Да, я помню его, там еще памятник козаку стоял. кивнул Леонтич.

- Мы выйдем через него и бегом побежим к рынку. Дальше - через пустые тоннели, мы придем к конфедератам. Если успеем до рассвета, ещё не будет утренней пыли.

- Центральный рынок затоплен, но пройти можно, - добавил Шмидт. - Мы уже достали снаряжение. Химзащита, фонари, гермосумки, медицинские атрибуты. Всё ждёт нас в схроне. Кстати ты говорил что с тобой будут еще люди, сколько их?

- Четверо со мной. Вы думаете что нам это удастся? спросил Лёня.

- Итого шесть человек. Шмидт что-то прикидывал в голове пару секунд, - И химзы как раз шесть комплектов. Четыре мы взяли у торговцев, и у каждого из нас по одному.

- Что насчёт оружия? поинтересовался Леонтич.

- У меня Вал и Форт, но патронов не особо. сказал Глюк.

- У меня тоже Форт и Малюк. Патронов хватит, надеюсь. пряча руки в карманы ответил Шмидт.

- У меня еще есть одно дело, которое я надеюсь сегодня закончить. Мне нужно достать племянника из лазарета, Андрея. объявил Лёня.

- Андрей? - спросил Шмидт после паузы. - Его ты сможешь вытащить? Помощь не нужна?

Леонтич помотал медленно головой:

- Думаю мы справимся с моим товарищем. Андрей еще слаб. Но я знаю, как добраться до него. Я пойду за ним после полуночи. Вы нас встречаете у эскалатора. Думаю в районе двух часов ночи, мы будем на месте. Как раз все будут спать на станции, а нам это только на руку. Всё должно пройти без шума. Если нас заметят - второй попытки не будет.

Трое мужчин замолчали. Костёр потрескивал, как будто что-то пытался сказать, но не находил слов. Где-то в глубине станции крикнула птица, или человек, чья душа уже почти ушла в темноту.

Глюк достал флягу, передал по кругу. Пили молча. Каждый думал о своём.

- У нас только одна ночь, - сказал Шмидт, подбрасывая щепку в огонь. - Потом тоннель, потом свобода. Готов?

Леонтич взглянул на карту, на костёр, на свои руки.

- Я родился свободным, - тихо сказал он. - И если умру - то только свободным.

Было уже почти три часа ночи, когда к эскалатору подошли трое - Леонтич, Андрей Семёнович и Андрей. Андрея держали под руки, он еле стоял на ногах.

Тусклые лампы, мерцающие от перебоев с питанием, рисовали блеклые тени на стенах. Станция стихла, затаилась, как будто чувствовала: что-то сейчас произойдёт.

У основания эскалатора уже ждали Шмидт, Глюк и Илья. Увидев троицу, они поднялись со своих мест у короба с мешками.

- Ну, наконец-то, - коротко буркнул Шмидт, всматриваясь в лица. Его взгляд скользнул к Андрею. Я уж думал вас схватили. Как вы достали его из медчасти?

- Тихо. Пришлось ждать пока охранник уйдет. Потом старые коридоры. - ответил Леонтич, глухо, будто сквозь камень. - Без шума. Почти без риска. Почти.

Шмидт приглушённо сказал, глядя на Андрея:
- Его точно можно вести? Он в этом состоянии и двух шагов по поверхности не сделает...

Андрей стоял неуверенно, покачиваясь, словно наполовину проснувшийся из затянувшегося кошмара. Его губы что-то шептали, но слова были бессмысленным набором звуков - отголосками не мира, а чего-то иного. Он смотрел куда-то сквозь людей, как будто видел что-то за их спинами.

Глюк кивая на сумрак платформы позади:
- Лучше два шага вперёд, чем остаться тут. Слишком долго задерживаемся. Это место явно против нас.

Шмидт проверяя крепление рюкзака:
- Ладно. Вверх по гнилым костям старого мира, вперёд, господа. Только не вздумайте оступиться. - он глянул на Леонтича - Ты как? Не передумал? Поворачивать назад поздно, но спросить должен.

- Не дури. Лёня махнул рукой.

- Мы уходим, пап? - спросил Илья, оглядывая всех собравшихся. Я думал какая-то помощь нужна этим ребятам.

- Илюша, помощь тоже нужна. ответил Семенович. Поможешь и возвращайся, если захочешь.

Илья подхватил рюкзак у Глюка и глядя на отца сказал:

- Ну, бать, я не смогу вернуться уже. Мне по-хорошему на вас доложить нужно.

Никто не ответил. Только Шмидт кивнул и пошёл первым, ступая на старый, заржавевший эскалатор, теперь давно лишённый движения. Только ступени - шаг за шагом вверх, в темноту.

Леонтич задержался на мгновение и стоял у подножия старого эскалатора, рядом с Андреем Семёновичем и притихшим, полубессознательным Андреем. В нескольких метрах впереди их уже медленно шли вверх Шмидт, Глюк и Илья - снаряжённые, с рюкзаками, затянутыми ремнями, и настороженными лицами. За ними серый пролёт вверх, уходящий во тьму, словно глотка исполина, скрипящего от времени.

Лёня задержал взгляд на тени наверху, и вдруг в памяти всплыло: он был здесь когда-то мальчишкой, держал мать за руку, спускаясь в метро в первый раз. Тогда эскалатор казался бесконечной рекой вниз, а теперь, спустя столько лет, он стоял у него снова, но теперь должен был идти в обратную сторону. Наверх. На поверхность. Где смерть, ветер, и неизвестность.

- Как будто поднимаюсь из могилы, - подумал он.

Эскалатор давно не работающий, ступени покрыты вековой пылью, местами просели, железо скрипело под ногами. Пахло ржавчиной, мазутом и чем-то сладковато-тухлым, будто сгнившие остатки старой жизни застряли между звеньями. Поручни облезли, вытерты руками тех, кто пытался дотянуться до них.

Он взглянул на Шмидта, тот молча шел вверх. Глюк шел держа Андрея под руку. Тот шептал себе под нос что-то невнятное - слова, в которых слышались предчувствия. Бормотания его сливались с гулом наверху, будто кто-то шептал в ответ.

- Всё. Пора. - сказал Семёнович, и ступил на металлические ребра.

Леонтич задержался ещё на секунду. Глянул через плечо, туда в тёмные туннели, где проходит почти половина его жизни в метро.

Потом шагнул вверх.

Они поднимались медленно, ступеньки были не везде. Многие из них были растасканы по всей станции и за ее пределами уже давно. Ноги то и дело скользили по ржавым перемычкам. Свет ламп угасал за спиной, воздух холодел. Наверху, где начинался переход к заброшенному выходу на поверхность, тени двигались, ветер играл в обрывках проводов.

Они не достигли еще и половины эскалатора, как из тоннелей послышался звук приближающейся дрезины. Леонтич обернулся. В этот момент внизу, на платформу, с гулом высыпались прибывшие. Их было до десятка: Борзый, Адам и Винни в сопровождении охраны. Они переговаривались между собой, ещё не заметив уходящих.

Но вскоре взгляд Борзого остановился на странной группе, поднимающейся к поверхности. Он нахмурился.

- Эй!.. - крикнул он. - А эти куда?

Он сделал шаг вперёд, прищурился. Леня обернулся на крик Борзого. Их взгляды встретились на миг. И хотя Борзый не узнал его сразу - борода, бледность, утомлённый взгляд сделали своё, что-то ёкнуло в груди. Что-то знакомое, тревожное. Он смотрел, пока те не скрылись на верху.

- Пошли, чё стоишь? взял его под руку Винни. Пусть себе идут эти маргиналы. На верху только смерть.

- Постой... - пробормотал он. - Я я знаю этого человека... Эту сволоту

Пауза. Затем шок в его глазах сменился паникой. Его лицо покраснело как помидор.

- Чёрт! Это же он! Леонид! - закричал он, оборачиваясь к охране. - Остановить их! Немедленно!

Охрана бросились вперёд, не сильно понимая кто такой Леонид, но уже было поздно.

Наверху, у выхода на поверхность, шестеро спешно облачались в защитные костюмы. Шмидт застёгивал молнию на груди Андрея, а Глюк помогал натянуть капюшон. Андрей продолжал бредить:

- Они ждут ждут нас Я вижу я слышу их

- Держись, друг, - прошептал Илья. - Мы уже почти...

Там, за ржавыми дверями, простирался мир, где ночь ещё не отступила, но в небе уже сгущался свет. Над горизонтом клубилась тяжёлая пелена пыли. Ветер поднимался, стелился по улицам, гнал всякий мусор, пыль и чьи-то кости.

- Пора, - сказал Шмидт, затягивая ремни. - Времени нет.

Они стояли перед некогда стеклянными дверьми, сейчас же заколоченные чем придётся дверные рамы, с наваленными горами мусора под ними. И это всё отделяло их мира, некогда прекрасного и грустного.

Все надели противогазы и направились к одной не заваленной мусором двери. Толкнув её, раздался жуткий скрип металла о мраморные плиты.

Они вышли.

Словно шестеро теней, потерянных в межвременье, стояли они завороженные с минуту. Потом Шмидт жестом показал на часы нет времени, нужно идти.

Ветер встретил их, как зверь - тяжёлым дыханием и пылью на стеклах противогазов. Пути назад уже не существовало. Впереди были только приближающийся рассвет, неизвестность и мнимая свобода.

Дети

- Пидва! радостно крикнул Тимоха, что означало подводная лодка. Перочинный нож со сложенным лезвием под девяносто градусов упал на рукоять и немного завалил лезвие в бок, но устоял на взрыхлённой земле.

Ход перешел к Глебу, самому младшему из играющих в Кораблики. Он сделал ход, но нож сделав два оборота в воздухе упал плашмя на землю, Тимофей потёр довольно руки.

- Тебе повезло просто. сказал Глеб Я перед этим вас всех обыграл.

- А в этот раз я вас сделаю. - не унимался Тимофей.

- Ой, ладно, еще не известно кто кого, - вытирая нож от налипшей земли заявил Колян. Он сделал ход со своего порта, нож сделав круг, упал буквой Л. О! Катер! мой.

Очередь Тимофея:

- Опять подлодка! Ха-ха, ща я до вас доберусь!

- Ой,ой,ой, боимся. - дразнил его Коля.

Мальчишки играли старым, ржавым перочинным ножом с полустёртой надписью Харьков. Нож был Колин, он достался ему от дедушки. Когда-то на его боках были накладки в виде какого-то животного, но они канули в безвременье и на одном из оголившихся металлических боков, дед вырезал название своего города. Игра шла уже пару часов, она шла до трёх побед. Но никто не вырывался вперед на три победы. Они играли в стороне от суматохи, ближе к северному когда-то ремонтному ангару. Здесь давно не было ни рельс, ни шпал всё это перенесли куда-то в другое место. Зато в помещении ангара была ферма, а перед ней как раз и играли мальчишки.

- Мне папа обещал тоже нож подарить, но не такой маленький, а настоящий военный. горделиво заявил Глеб.

- Ага, где он его возьмёт? У мутантов? поколол его Тимофей - двое мальчишек засмеялись.

- У друга сталкера, - обиженно ответил Глеб.

- А друг его где возьмёт? Ножи то больше не делают. Коля посмотрел на Глеба с ухмылкой.

- Не знаю, мне так папа сказал. А он никогда не врёт.

- А ты развесил уши. говорил Тимоха Взрослые всегда врут. Это их главное занятие.

Он кинул ножик он встрял четко буквой Г, лезвием в землю. Авианосец! Хаха! Вам хана!

Игра подходила к концу, когда к играющим подошла Маричка девочка приблизительно того же возраста что и ребята. Она была болезненно худа, темные круги под глазами, бледное лицо.

- А вы всё в ножички играете? спросила она.

- А вы всё в ложечки играете? шепотом кривлял её Тимоха. Мальчишки рассмеялись.

- Я пришла вам рассказать страшную тайну, но раз вы такие, то ничего не скажу. -она уже собралась было уходить как её окликнул Коля:

- Да мы шутим. Чего ты?

- Да, да. подтвердил Глеб. Тимофей молча кивал.

- Ну ладно, тогда слушайте что я услышала от старшего брата Славки, а он от дяди Вовы, тот что с одним глазом белым. Его сын был на Госпроме и видел такое - она протянула о. Что мне теперь страшно самой это знать.

- Что этот одноглазый рассказал то? спросил Тимофей улыбаясь, Как мутанты съели его жену?

- Нет, дурак. Там, под станцией есть старая церковь где детей сжигали для подземных чудовищ.

- Брешишь! с недоверием сказал Коля. Хочешь с нами погулять, вот и придумала историю.

Двое остальных утвердительно покивали.

- Чес слово! Клянусь! Я слышала.

- Матерью поклянись. сурово сказал Тимофей.

- Клянусь!

- Нет. Скажи: Клянусь матерью.

- Клянусь матерью! Доволен?

- Теперь верим.

- А кто жег детей? Мутанты? спросил перепуганный Глеб.

- Мутанты только жрут! весело схватил его за бок Колян. Глеб взвизгнул. Двое старших мальчиков покатились со смеху. Маричка покрутила пальцем у виска- мол дураки, что с них взять.

Девочка подробно пересказала то, что услышала от брата. Как открыли лаз в подземелья, как туда отправили опытных сталкеров, как они пропали на два дня, а потом вернувшись рассказали что видели там и что для них прошло всего лишь пару часов.

Пацаны стояли как завороженные, слушали каждое слово, забыв про свою игру. По окончанию рассказа, они переглянулись. В их глазах читался страх и радость одновременно.

- А давайте проверим сами что там. предложил Коля.

- Ты дурак? спросила девочка Там страшно и темно. Я туда не пойду. Да и как мы туда доберемся? Пешком будешь идти сто лет.

- Да, задача. подтвердил Тимоха.

- Я видел старые велодрезины, это те что на трёх колёсах. Можно одну из них взять. Ими уже почти не пользуются. предложил Глеб.

- Ага и на первом же кордоне нас снимут с нее и назад отправят. Еще и дома влетит от родаков. задумчиво проговорил Коля.

- Нужно немного подумать как это всё сделать. Идея то хорошая. подытожил Тимофей.

Маричка хмыкнула и ушла напевая что-то себе под нос. Мальчики продолжили свои морские баталии, успешно орудуя перочинным ножом.

На следующий день они снова встретились на верхних этажах, возле библиотеки. Только что как раз закончились уроки и все учащиеся высыпались на подвесные платформы и сновали в разные стороны. Кто-то шел домой, кто-то бегал друг за дружкой, кто-то просто разговаривал.

Первыми встретились Глеб и Тимофей. Хоть Глеб и был младше товарищей на пару лет, он не сильно от них отличался, разве что ростом. Когда между подростками разница в пару лет, где-то до восемнадцати, девятнадцати лет, разница видна сильно, а потом все уравновешивается, согласно равновесным законам вселенной. Но сейчас, Глеб был всего лишь по грудь Тимофею, но это не мешало им дружить.

- Здоров, мелкий. протягивая кулак, приветствовал его Тимоха Коляна не видел?

- Неа, их класс вроде раньше отпустили сегодня. Может он в библиотеке? стукнув легко кулаком в кулак товарища в знак приветствия.

- Погнали проверим.

Но не успели они сделать и десятка шагов в сторону читальни, как оттуда выскочил Коля. Он подскочил к друзьям и дал им кулачок.

- А я фильм смотрел в библиотеке, пока вы там пыхтели над книгами. начал Коля И мне пришла мысль, как нам добрать до Госпрома.

- О! И как? взволнованно спросил Тимофей.

- А что за фильм был? тут же задал еще один вопрос Глеб.

- Фильм я еще не досмотрел, просто пришел когда он уже шел по телевизору. Его смотрели два деда и смеялись периодически. Про типа, который делал липовые билеты, документы и другие бумажки, чтобы деньги не платить за свою жизнь. Он даже так целую сумку старых денег заработал.

- Вау! Целая сумка денег. Это можно всё купить! радостно воскликнул Глеб. Глаза Тимофея тоже заискрились, в представлении о владении такой сумкой.

- Но не это главное. Главное что мы можем сделать также.

Двое других мальчиков посмотрели на Колю прищурив глаза, не до конца понимая куда он клонит. Он продолжил:

- Мы возьмём дома еду, кто сколько сможет. Я возьму рабочую куртку папса и на велодрезине поедем в Госпром, как будто мы еду везем для охраны.

- Ты тютю? покрутил пальцем Тимофей. Кто в такое поверит? На кордонах не дураки сидят.

- Ну попробовать же можно? поддержал Колю Глеб.

- Попробовать можно, но нам точно прилетит от родаков.

- А вдруг проскочим? А? Что ты тогда скажешь? не сдавался Колян.

- Скажу что ты молодец. почесав затылок кисло сказал Тимофей.

Возле классов уже почти никого не осталось. Друзья пошли вниз по лестнице бурно обсуждая распределение их ролей в придуманном плане. Каждый хотел быть главным на дрезине. Но двое других тут же словно объединялись против желающего быть главным и приводили сотню причин почему ему не быть главой дрезины. В конце концов сошлись на том что главным будет Глеб. Не потому что он опытнее, или сильнее, а потому что старшие друзья решили уступить это место младшему. Он был рад и горд одновременно. И кстати, вчера это была его идея использовать старую велодрезину для их путешествия. Они условились сделать это ночью, когда все будут спать, или почти все. Коля и Тимофей разошлись по домам чтобы иметь время выспаться и приготовиться к ночному действию. Глеб же решил проведать своего дедушку, но того не оказалось дома. И тогда внук открыл дверь его комнаты своим ключом.

Комната, в которой жил старик, пряталась за стальной дверью с облупившейся зелёной краской и надписью Склад электрики. Никто уже не помнил, кто ему разрешил здесь обосноваться, но все как-то молчаливо приняли - он всегда тут был.

Внутри пахло пылью, старыми книгами и чуть-чуть машинным маслом. Пространство было уставлено до потолка всевозможными вещами, которые давно потеряли смысл для остальных: патефон, радиоприёмники с обломанными антеннами, компьютерные мониторы, кучи мелких электроприборов, жёлтые страницы газет с таблицами биржевых курсов за 2028 год, деревянные шахматы, карты мира, старые клавиатуры, обложки журналов с полуголыми актрисами 2010-х и физическими формулами, выписанными маркером на стенах.

У входа было кресло, обитое кожзаменителем, с чьей-то запекшейся кровью на подлокотнике. Над ним лампа из алюминиевой банки, висящая на проводах, искусно припаянных к старому аккумулятору. Её жёлтый свет придавал комнате оттенок вечного вечера.

На одной из стен был прикреплён фанерный щит, утыканный иголками и приколотыми заметками: Глобальный сбой ИИ - апрель 2028, Тарифы на медь, Очередной сюжет конца света предсказал ИИ от компании Квант, Цены на серебро, Расположение радиолокационных станций - Европа, Цена на Brent пробила дно, Холодный синтез реальность?, Эксперименты с фононами, Парад планет - 2030, Нейроимпланты телепатия уже завтра, Миллионеры скупают старые бункеры. Всё было перепутано, словно кто-то пытался сложить хаос прошлого в некий порядок.

Старик сидел здесь по вечерам, наливая себе мутный спирт из аптечных пузырьков, ставил пластинку или включал радио на длинных волнах. Он слушал, даже если в эфире была тишина. Особенно - если тишина. Что-то в ней его манило, какая-то неизвестность.

На полке рядом стопка музыкальных кассет: от The Beatles до AC/DC, конечно большая их часть была полностью размагничена. Под ними самодельный аппарат, способный проигрывать хотя бы один из форматов. Когда он включал музыку, комната наполнялась приветом из ушедших эпох, эхом мира, который когда-то смеялся и танцевал.

В углу миниатюрный рынок: пара жестяных банок с монетами, табличка 1 доллар = 7000 гривен, кусок бумаги с надписью: NASDAQ: кто ещё помнит? и под ней график, нарисованный от руки.

А на стене вытсветшая карта метро. От руки были добавлены станции, которых не было в реальности, но на деда карте почему-то присутствовали. Некоторые перечёркнуты. Другие выделены красным. Среди них были Госпром, Площадь Конституции, ТЧ-3.

Старик не ждал гостей. Но если кто-то заходил, он предлагал сесть, подлить спирта, включить песню и завести непринуждённый разговор как в былые времена.

Глебу нравилась эта лачуга, как дедушка сам называл своё жилище. Тут было много непонятных и занятных для него вещей. Но сейчас он здесь был не для этого всего, а лишь ради одной, спрятанной в глубинах старинной электроники, вещи. Он с минуту посидел в старом кресле, внимательно окинул взглядом голую модель на плакате. Её рот был слегка приоткрыт, руками она была облокочена на капот Шевроле Камаро СС шестьдесят девятого года. Он много раз видел этот плакат и ранее, но он не вызывал у него никаких чувств до этого момента. Сейчас же, на мгновение, Глеб представил как он идет с этой красавицей играть в ножички и пацаны все завидуют ему. Потом он встал и направился к заваленному всяким хламом железному ящику для одежды. На нем был навесной кодовый замок с крутилкой секретом.

Он долго подбирал всякие цифры, пытаясь открыть неподдающийся замок, но всё было тщетно. Потом он на нем со злости просто повис и спустя пару секунд, что-то щёлкнуло и замок открылся. Глеб обрадовался. Он вынул замок из петли и открыл дверь. Там лежали какие-то папки с бумагами, висел грязный, некогда белый халат, калькулятор, карандаши и ручки, резиновая маска с тканевыми фильтрами по бокам, резиновые сапоги и еще какие-то мелкие вещи. Глеб засунул руку в правый сапог пусто, потом в левый. Там он нащупал какой-то сверток. Бережно вытащив его из сапога и поняв что это то что он искал, не разворачивая тряпки, засунул его за пояс. Аккуратно закрыв за собой дверцу ящика он покинул комнату-лачугу своего деда.

Уже было за полночь, когда открылось окно квартирки Тимофея. Сначала его нога, потом всё тело медленно, словно смола сползли по стене под окно. В руках он держал свёрнутую куртку, в ней были продукты, которые удалось умыкнуть пока родители не видели.

Он оглянулся по сторонам. На жилой платформе никого не было видно, гудели генераторы внизу и свет приглушенный на ночь, освещал только нижние ярусы. Не поднимаясь во весь рост он начал карабкаться в сторону квартиры Коли он жил ярусом ниже. Под его ногами то и дело скрипел металл платформы, точнее не сам металл, а соединения его частей, они были довольно старыми. Через какие-то несколько минут он был уже рядом с дверью товарища. Посидев немного в темноте и не зная как оповестить его, он принялся издавать короткий звук У, похожий на тот что издают совы. Но у него это получалось на много звонче. Через минуту в соседних окнах загорелось ночное освещение, кто-то выглянул из окна фонариком в руке. Тимофей прижался к стене и замолчал. Пару минут спустя всё утихло. Послышался легкий щелчок замка двери. Тима прислушался: - псс! услышал он. Еще раз Псс! Он выглянул, но ничего не увидел. Тогда он решил крикнуть шепотом: - Колян! Ты?

Из темноты послышался шепот друга:

- Ну ты и придурок. Всех на уши поставил. Коля пошел на корточках на звук голоса. Дойдя до него он легко дал оплеуху другу. Они тихо засмеялись.

- Я не знал как подать тебе знак. начал Тимоха.

- Да видел я твою тень в окно. Ты как страшный мутант ползал тут. Ладно, пошли за мелким.

Глеб жил еще двумя ярусами ниже. Они молча, пригнувшись шли по железным ступеням вниз. Вся конструкция постоянно поскрипывала под ними. Свет здесь был ярче. Они дошли до нужного уровня и остановились рядом с лестницей сидела тень. Это был Глеб, он не знал когда придут приятели, поэтому заранее выбрался из дома и пока их ждал задремал. Коля прижал палец к губам и улыбнулся. Они положили свои свёртки на пол и заговорчески направились к младшему. Один поднёс руку ко рту, второй показал на пальцах три, два, один. Один заткнул Глебу рот, а второй начал его трясти, что было сил. Глеб завизжал и задергался. Друзья тихо смеялись как гиены над приятелем.

- Идиоты! прошипел мелкий. Я чуть не ссыкнул от страха.

Двое засмеялись еще больше. Насмеявшись в волю, они начали спуск дальше. Дойдя до нижнего уровня, ребята пошли в сторону старых вагонных боксов, избегая света. Раньше

в них осуществлялся ремонт подвижного состава, а теперь всё было переделано под нужды ТЧ. Здесь же находились старые велодрезины, большая часть которых была в плачевном состоянии. Света здесь не было, но сюда добивал тот, что светил в центре городка. Дойдя до нужного места друзья бросили на землю свои свёртки, которые им удалось вынести из дома. Они принялись перебирать дрезины, ища ту что можно будет использовать. Три были полностью непригодными металлолом. Четвёртая показалась довольно в неплохом состоянии. Друзья покатили её к рельсам в тоннеле. Велодрезина издавала нереальный скрип, такой что через несколько метров ее пришлось оставить.

- Нам нужно масло. Без него мы никуда незаметно не уедем. сказал Тимофей.

- И где мы его сейчас по-твоему возьмём? грустно спросил Глеб.

- Нигде. Теперь завтра днём только, после того как масло достанем.

- Угу. подтвердил задумчиво Коля.

- А у кого оно есть? Глеб глянул на товарищей. Оба пожали плечами.

- Поспрашиваем родителей. Может они что подскажут. Только не говорить им для чего именно, а так, для смазки ножа, к примеру, или ножницы. Понятно? строго сказал Тимоха.

ТЧ-3 спал. Не в буквальном смысле, конечно, здесь никогда не бывало полной тишины, но и жизнь не кипела. Всё словно дышало глубоко и медленно, как организм, ушедший в фазу глубокого сна. Приглушённый свет горел под потолком не ровно, а мягкими участками, будто лампы стеснялись своей яркости. Тёплое, желтоватое сияние падало на стены, обволакивало старые цистерны, лестницы, кабели, придавая всему подземному царству вид забытых декораций. Издалека, будто из чрева станции, доносился ровный гул это генераторы пели свою низкую, бесконечную песню. Она не раздражала, наоборот - успокаивала. Эта вибрация словно говорила: всё работает, всё держится, ты в безопасности. По проходам ползли длинные тени. Где-то капала вода. Пыль кружилась в воздухе, как тени воспоминаний. Лишь редкие шаги трёх ночных скитальцев раздавались приглушённо, как будто пол сам старался не тревожить тишину. В маленьких комнатках у стен кто-то дремал, укутавшись в одеяла. Некоторые окошки в квартирках были приоткрыты, чтобы слышать, если вдруг произойдёт что-то необычное.

Раздобыть масло получилось только к вечеру следующего дня. Его удалось свиснуть у одного знакомого отца Тимофея. Он пришел починить постоянно текущий кран. В его ящике для инструментов Тимофей случайно заметил старую, грязную маслёнку, её то он и вытянул втихаря от всех. Она оказалась на половину полной. Этого должно хватить. подумал он.

Тут же он бросил отцу что погуляет немного, побежал вниз к дрезине. Добежав до нее он немного запыхался, но тут же принялся заливать масло в места соединений колес и осей, также были смазаны и другие соединения дрезины, так, на всякий случай. После этого он попробовал её сдвинуть с места. Сначала раздался скрип, но через мгновение он пропал. Тимофей даже подпрыгнул от радости и побежал назад домой.

Также не заметно вернув маслёнку ее хозяину, он выскочил опять на платформу и побежал к товарищам чтобы дать им знать, что дело сделано.

- Теперь можно пробовать добраться до подземелий. радостно говорил Коля.

- Да, но не думаю что ночью будет лучше это делать. задумчиво сказал Тима. Может сегодня вечером? А? Что думаете?

- Нужно перекусить перед этим и взять воды с собой. серьёзно вымолвил Глеб. А то мало ли что.

Решив что лучшим временем отправки станет смена кордонов, а это шесть часов вечера, друзья отправились по домам, еще раз готовиться к приключению.

Коля стоял на условленном месте возле велодрезины и кидал свой нож в землю. Рядом лежал свёрток с едой и динамо фонариком. Он пришел первым и ждал друзей. Через пять минут показались Глеб и Тимоха, они что-то обсуждали. Подойдя ближе, друзья стукнулись кулачками в знак приветствия.

- Расскажи Колясику, то что мне сказал. попросил Тима Глеба.

- Я узнал немного об этих подземельях у отца. начал он, - Там какая-то временная магия присутствует. Так он мне сказал. Сейчас все взрослые только это и обсуждают. Еще церковь чёрная там и кто ее построил не понятно, но понятно для чего.

- И для чего же?

- Для убийств детей. шепотом сказал Глеб. Там их мучали и убивали, а потом мутантам отдавали их тела. Какие-то старинны подземные мутанты, которых мы еще не видели в жизни.

- Ой, хватит. Коле стало немного не по себе. А сейчас там что? Нет их?

- Вроде нет. Умерли от старости наверное. Папа сказал что это было еще лет пятьсот назад, а может и больше.

- Ого! Давно.

- Ага. Ну что, поедем?

Троица положила все что они принесли с собой на укосину, соединяющую основную раму велодрезины с дополнительным колесом идущем по другой рельсе и принялись толкать ее к рельсам в тоннеле.

Было около шести вечера когда мальчики смогли поставить её на рельсы.

- Ох тяжелая она. сказал Глеб. Для него она была наиболее тяжела, в силу его возраста.

Друзья уже взобрались на неё и ногой пытались сбить ручной тормоз, который застрял, как сзади послышался голос:

- Сбегаете?

Они мигом обернулись. Сзади них стояла Маричка, всё такая же бледная, но с горящими глазами.

- Хух, это ты! испуганно сказал Коля,- Я уж было испугался что нам хана.

- Ты это, больше так не делай. поддержал друга Тима.

Глеб ничего не сказал, но был рад видеть ее.

- Трусишки. передразнивая их говорила Маричка. - Я с вами поеду. Вот у меня немного еды с собой есть. она подняла руку с пакетом.

- Э не. Без тебя обойдемся. Ишь чё придумала. Мы сами прокатимся, а как приедем тебе расскажем как там. строго отрезал Тимофей.

- А я взрослым всё расскажу тогда.

Глеб улыбнулся.

- И тогда вы никуда не уедете. продолжила она глядя на всю эту банду.

- Так нечестно. сказал Коля.

- Это я вам рассказала и хочу тоже посмотреть что там. не сдавалась Маричка.

- Шантажистка! воскликнул Тимофей, - Залазь, да побыстрее!

Девочка радостно вскочила на доски лежащие на укосине, рядом с их провиантом и Глебом. Двое других сели на основную раму и сбив окончательно ручной тормоз, медленно тронулись с места.

Они выехали в туннель связывающий ТЧ с основными ветками метро. Старый туннель начинался с арки в бетонной стене, где ещё виднелись следы аварийной заливки и полуразобранных креплений. Бетон был шероховатый, местами отслоившийся, с сеткой трещин, как будто сам пытался сбросить с себя память прошедших лет. По потолку тянулись ржавые кабели, одни висели, как высохшие жилы, другие исчезали в трещинах, словно убегали от света. Фонари детей рисовали на стенах призрачные блики. Свет будто замедлялся в этом воздухе, густом, тяжёлом, пахнущем пылью, сыростью, маслом и временем. И тишина здесь была не просто отсутствием звука. Это была тишина, что замирает после слов, которых никто не произносил. Местами пол уходил под тонкий слой воды, а в других - покрывался окаменевшей грязью и следами, которые уже не узнать. Где-то в глубине шёл лёгкий сквозняк, и с ним приходило ощущение: там, дальше, что-то есть. Не шум, не шаги. А будто взгляд, приглушённый, древний. И сам тоннель как будто подслушивал шаги тех, кто решился в него войти. И чем дальше они катились, тем больше казалось, что бетон здесь не просто строили - ним запечатывали, стараясь удержать внутри нечто, что нельзя было выпустить наружу.

Этот проезд давно не использовали активно, так как был еще один более новой постройки. Его строили когда собирались расширять депо, из-за дополнительных новых станций, которые строили незадолго до Большой войны.

- Я никогда еще не уезжал из Точки. сказал Глеб, глядя вокруг. Остальные покивали в знак того что для них это тоже впервые.

Дрезина стучала по рельсам мягко, почти убаюкивающе, а тусклый свет фонаря, закреплённого спереди проволокой, выхватывал из темноты только ближайшие метры туннеля. За её рулём сидел Тимофей, нахмуренный, сосредоточенный. Маричка ехала спиной, держась за края вагонетки, всматриваясь в темноту позади, словно чувствовала, что она тоже наблюдает.

Когда тусклая жёлтая лампа впереди начала дрожать, а в воздухе появился стойкий запах горелого и табака, они поняли - приближаются к первому кордону.

У поворота дрезина сбавила ход. Фонарь выхватил из полумрака импровизированный блокпост: железная арка, кусок старой бронированной двери и приваренная к ней табличка СТiЙ! ПЕРЕВiРКА. Рядом стоял старый турникет, давно не работающий, но сохранённый как напоминание о дисциплине. И трое охранников - усталые, в форме, кто-то курил, кто-то ковырялся в патронах.

- Эй! Стой, кто такие! - выкрикнул один, поднимая фонарь. Это еще кто такие?!

Дрезина остановилась с лёгким скрипом.

К шагам по гравию добавилось дыхание. Из тени вышел дядя Вова - высокий, сутулый, с бельмом на левом глазу и жёсткими усами, как проволока. Он всегда казался Маричке одновременно добрым и страшным. Именно от него её брат когда-то впервые услышал слово катакомбы - в полушутку, полушёпотом, во время беседы.

- Ага - протянул он, подходя ближе и осматривая детей. - Это что у нас тут за бригада? Беглецы?

- Мы из мастерской, - быстро, первое что пришло в голову ответил Глеб, не давая себе времени на дрожь в голосе. - Нас отправили с пайками на Госпром. Там охрана жаловалась - обед не пришёл.

- Охрана, говоришь, жаловалась? - прищурился Вова. - Чего ж не взрослые-то? Чего из старого тоннеля? А?

- Да кто был - того и послали, - вставил Коля. - Все на складе заняты, а еда остыла. Нам на дорогу дали бумагу... но её случайно ветром в тоннель унесло. Мы побоялись за ней возвращаться.

Он говорил бодро, почти нагло, и даже усмехнулся, как будто это была шутка. Дядя Вова перевёл взгляд на Маричку, и вдруг его лицо смягчилось. Может, узнал. Может, просто пожалел.

- Ты чья, девочка? Васьки что ли?

-...Васильева дочка. Маричка. Мы быстро доедем. Только бы доставить, а то остынет всё. И назад.

Вова долго смотрел, потом вздохнул и махнул рукой.

- Ладно, проезжайте. Только не суйтесь, куда не положено. Поезжайте только по основному туннелю, никуда не сворачивайте. Мне проблемы не нужны.

- Не сунемся! - дружно хором воскликнули дети.

- Ладно... - дядя Вова на прощание тихо добавил, глядя в пустоту тоннеля: - Только берегите себя. Сейчас вечер, скоро ночь... а в таких местах, где камень спит - он слушает. И не любит, когда его будят.

Дети переглянулись, но ничего не сказали. Дрезина снова заскрипела, покатилась дальше вглубь. Они были довольны до предела. Первый кордон пройден. Сердца колотились не от страха, а от предвкушения. Дети улыбаясь укатили во тьму. Она сгущалась, становясь глубже, плотнее. Они уезжали всё дальше от привычного света и ближе к тому, что хотели увидеть - храму, которого нет на картах, но есть в подземелье.

Вова подошел к одному из своих и сказал:

- А ну ка, набери мастерскую.

Второй трижды отстучал по клавише телефона номер мастерских, но никто не ответил.

- Молчат.

- Надо будет начкару сказать, пусть узнает, кто отправил их. сказал дядя Вова. Он посмотрел в сторону удаляющейся дрезины уносящую с собой детей.

Дрезина стучала тихо-тихо, но ритмично, как будто сама подгоняла их всё дальше и дальше. Туннель был тёмен, но уже не казался враждебным, а скорее, настороженно-внимательным. Каждый сидел молча, уставившись в гаснущее пространство впереди, и думал о своём.

Глеб хмурился - в голове прокручивал маршрут, повороты, сигналы, всё, что запомнил из разговоров старших. Он хотел, чтобы всё прошло гладко, чтобы он был не просто вожак, а тот, кому можно доверять.

Коля, сидя позади, мотал ногой и прикидывал, какие тайны могут ждать их в храме. Он верил в жертвоприношения, в силу древнего света, в шепчущие стены. В нём боролись страх и азарт, и пока выигрывал азарт.

Тимофей уже жалел, что не надел вторые носки. Ему всегда было проще переживать за физическое - чтобы свет работал, чтобы еда была, чтобы батарейки не сели. Остальное его не волновало, пока не станет опасно.

А Маричка просто смотрела в темноту. Ей казалось, что кто-то идёт за ними. Не шумя, а тенью. Она не боялась, но иногда чувствовала, как будто за их спинами шаги без ног, идущие по тем же рельсам.

Когда впереди замелькали слабые отблески зеленоватого света, стало понятно, что станция Победа уже рядом. Переоборудованная под теплицы, она всегда светилась иначе - мягко, растительно. Где-то там был тёплый влажный воздух, обогреватели и бесконечные ящики с капустой, мятой, редисом и чем-то, чему не придумали названия.

- Эй, - шепнул Коля. -Слушайте, а может... сорвём что-нибудь? Нам же ещё ехать и ехать. Хоть зелени погрызём.

- Думаешь, никто не увидит? - прошептала Маричка, оглядываясь.

- Да тут некому следить. Охраны здесь давно уже нет, а растения сами по себе. Быстро и тихо. Пять минут.

Тимофей согласно кивнул. Они тихо остановили дрезину на пологом участке тоннеля. Влажный пар бил из разгерметизированной вентиляции, пахло свежей землёй и чем-то сладким, будто мёд растёкся по рельсам.

Теплицы были укрыты плёнками, лампы мерцали над зеленью, а в самом дальнем углу, чуть в стороне от основных проходов, в кресле с облезшей обивкой сидел человек. У ног была пустая кружка. На коленях - блокнот с карандашом. Это был Химик.

Он потягивал нечто густое и зелёное из бутылки без этикетки, и взгляд его был рассеянным до тех пор, пока он не заметил, как среди кустов шмыгнула детская тень, потом еще одна и еще две.

Он не пошевелился. Только улыбнулся чуть, почти незаметно. В глазах промелькнуло что-то тёплое, старое. Воспоминание.

...Он и сам когда-то бегал с пацанами через дворы, лез в чужие сады, обносил фруктовые деревья на соседнем районе. Тогда это казалось подвигом. Тогда всё было впервые.

Но спустя пару мгновений его улыбка исчезла. Он отставил кружку и чуть подался вперёд, прищурившись.

Дети. Одни. Ночью. На дрезине.

Он нахмурился.

- Что же вы... - пробормотал он. - Что же вы задумали, маленькие проказники?

Он не станет вмешиваться. Пока нет. Но теперь его внимание было приковано. Он встал, медленно, как будто боялся вспугнуть что-то. И пошёл за ними в темноту, не из подозрения, а из тревоги. Потому что старая интуиция, профессиональная, живая подсказывала ему: это не просто шалость.

Химик не спешил. Он остался в тени, наблюдая.

Дети как маленькие разведчики, шныряли между грядками, выдергивали редис, зелёный лук, даже пару стеблей мяты. Один из мальчиков - Коля, аккуратно отрезал ломтик зеленой тыквы и спрятал в рюкзак. Маричка присела, бережно свернула какую-то траву в кусок ткани, как будто несла сокровище.

- А ведь бережно берут - подумал Химик. - Не грабят, не топчут. Почти по-хозяйски. Но всё равно - чужое.

Они уложили добычу в сумки, быстро переглянулись и через пару секунд снова сидели на дрезине. Теперь Глеб крутнул рукоятку, цепь натянулась с сухим звоном, и колёса медленно тронулись. Свет их тусклого фонаря снова рассёк влажную темноту. Химик выдохнул. В груди всё ещё царапалась та самая тревога, старое предчувствие, которому он привык доверять.

Он подошёл к своей комнатке - старой кладовке, что давно стала его логовом. Пахло лекарствами, травами, металлической пылью и горячим паяльником. На полке лежал пистолет. Потёртый, с затёртыми насечками, но исправный. Он взял его без удовольствия, как человек, которому не хочется этого делать, но выбора нет.

- Ненавижу. Но пригодится, - пробормотал он, застёгивая кобуру под некогда белым плащом.

Из деревянной аптечки достал стеклянную коробочку, в которой хранил ампулы: одна с густой синей жидкостью, вторая - тёмно-зелёная, почти чёрная. Третья - янтарная, светящаяся в темноте. Он не стал подписывать их и так помнил, какая что делает.

Секунду постоял, вслушиваясь. Станция была тиха. Только генераторы гудели где-то внизу, и лампы над грядками пощелкивали, выключаясь одна за другой в экономичном режиме. Всё снова погружалось в ночь. Он повернулся к боковому пути, где стояла его собственная дрезина - старая, как и всё на этой станции, но исправная. На раме висела плоская сумка с инструментами, фляга, фонарь - отключённый, но заряженный.

- Ладно, проказники. Пусть это и правда просто шалость. - Он поправил воротник. - Но я должен убедиться сам.

Он шагнул в темноту. Мягко, почти неслышно, как зверь, как призрак и растворился между тенями, следом за теми, кто не знал, что иногда любопытство не просто убивает кошку, а открывает двери, которые веками держались закрытыми.

Дрезина замедлилась. Скрежет осей по ржавому участку рельс, толчок и она остановился под тусклым жёлтым прожектором. Свет ослеплял, вырезал из тьмы лишь обрывки: контуры фигур в бронежилетах, морду дрезины, спину Марички. Всё остальное тонуло в сумраке.

- Стой! - выкрикнул охранник, даже не глядя, кто перед ним. - Куда это вы?

Из-за укрытия вышли двое. Один с автоматом, второй с блокнотом и самодельной сигаретой в зубах. Они были насторожены - вид у дрезины уж больно странный для вечернего рейса.

Глеб спрыгнул первым. Поправил куртку и шагнул вперёд.

- Посыльные, - сказал он уверенно. - Из мастерской ТЧ-3. Несём провизию охране на Госпром.

- Посыльные?.. - охранник прищурился, затягиваясь. -Дети?

-Нам не в первый раз, - солгал Глеб, чувствуя, как сохнет язык. - Список по рации передали заранее. Сменщик Фёдоров должен был сообщить.

- Сменщик Фёдоров, говоришь - протянул охранник с усмешкой. - И что же вы несёте?

Коля, не дожидаясь команды, поднял тряпку, прикрывающую свертки, банки, фляги и свежую зелень, которую они умыкнули на Победе.

- Хавка и вода, - буркнул он. - Тяжело, кстати.

- Сколько вас? - второй охранник щёлкнул ручкой, глядя в блокнот.

- Четверо, - ответил Глеб. - Глеб, Коля, Тимофей и Маричка.

- А взрослый где?

- Остался в мастерской. - вставила Маричка, обводя глазами кордон. - Сказал, чтобы мы шли без него, он ногу потянул.

Наступила пауза.

Тимофей нервно сглотнул. Почесал затылок, будто чесалось, но на деле просто не знал, куда деть руки. Один из охранников это заметил.

- А ты чего дергаешься?

- Я просто боюсь уронить флягу. - пробормотал он, чуть не наступив на Маричку.

Мужчины переглянулись. Курящий пожал плечами.

- Ладно. Но быстро. Дальше второй пост. Там будете объясняться уже не с нами. Пропуск вам не подписываю, так что это на их совести.

Он щёлкнул фонариком - жест проезжайте и дал им кусок бумажки с написанным названием станции на нём пропуск. Второй отошёл, освобождая путь.

- Спасибо! - Глеб резко обернулся к друзьям. - Поехали!

Коля и Тимофей отпихнули дрезину вперёд, и она заскрипела, набирая ход.

Уже в темноте тоннеля, когда свет прожектора остался позади, Маричка наклонилась к Глебу и прошептала:

- Ты видел? Он на нас так смотрел. Может узнал?

- Не думаю, - ответил Глеб. - Он посмотрел, но не сказал. Наверное, поверил, зачем мы едем молчит. Ну и пусть молчит.

На втором посту им поставили штамп станции с временем выезда и не задавая лишних вопросов пропустили дальше.

Тоннель снова накрыл их своим дыханием. Впереди была следующая станция - 23 Августа. И ещё кордоны.

Дрезина вынырнула из очередного перегиба тоннеля и пошла на снижение. Стены сужались, потом вновь расширялись и впереди замелькал свет. Мерцание от фар и дежурных ламп на потолке, запах пропитанного потом пространства, гул вентиляторов. Станция 23 Августа начиналась с кордона - низкий барьер из мешков с песком, два пулемётных гнезда и металлическая шлагбаумная арка, на которой красовалась выцветшая надпись: Перевiрка обов`язкова!

- Спокойно, - бросил Глеб, цепляясь за борт дрезины.

- Только не дрожать, - прошептала Маричка. - Дыши. Просто дыши.

У кордона их уже ждали. Двое охранников с автоматами, женщина в тяжёлом бронежилете с планшетом в руках и пес с серой мордой, которого держали на цепи. Дрезина остановилась сама - тормоза давно не работали, но дети знали, как рассчитать инерцию.

- Кто такие?! - голос женщины разнесся по станции, как рикошет. Что тут делаете?

- Посыльные! - крикнул Глеб, снова выходя вперёд. - Из мастерской. Везём провизию на Госпром.

- А документы у посыльных имеются?

- По рации передавали список, - подхватил Тимофей уверенно, игнорируя вопрос о документах. - Проверяйте.

- Рация? - женщина хмуро посмотрела на одного из солдат. Тот пожал плечами и начал что-то настраивать у себя на рации. Щелчки, треск эфира, короткий сигнал. Никакого ответа.

- Ничего не передавали, - буркнул он. - Молчит линия.

- Так это ж не сейчас сказали. улыбаясь сказал Коля. Днём еще. Вот мы и едем.

Пауза повисла ледяная. Пёс зарычал, обнюхивая воздух.

- Где сопровождающий? - спросила женщина.

- Он он остался, - начал Глеб, но Маричка перебила:

- У него температура, - сказала она. - Мы сами. Не первый раз, честно. Там охрана просила - именно на Госпром, сказали, что срочно нужно.

- С каких пор детей в посыльные? - подал голос один из охранников. Он смотрел пристально. - Или вы тут в прятки играете?

Тимофей сжал кулаки, Коля опустил глаза.

- Нам там доверяют, - бросила Маричка дерзко. - Мы из ТЧ-3. Там все друг за друга. Хотите можете звонить туда и выяснять почему нас послали, а не кого-то другого.

Женщина с планшетом медленно подвела взгляд к Маричке. Потом ещё раз скользнула глазами по всем четверым. Было видно - сомневается.

- Хватит, - хрипло сказал охранник с псом. - Пусть едут. Это же дети ТЧ. Чем они могут навредить? Не шпионы ведь.

Пауза.

- На твоей совести, - сказала женщина и щёлкнула замком планшета. - Езжайте. Но если это шутка - вернётесь под арестом. Она протянула им пропуск на станцию с печатью.

- Спасибо! - хором произнесли дети и прыгнули обратно на дрезину.

Она срывалась с места, будто сама хотела поскорее унестись подальше. Лица у детей разгорелись, будто они пробежали марафон.

- Блин, чуть не спалились, - выдохнул Коля. - Эта тётка - зверюга. Ещё бы немного и всё.

- Она поняла что мы брешем им. Но отпустила, - сказал Глеб. Странно.

- Пропустили и хорошо. - сказала Маричка.

Ответа от мальчишек не последовало.

На выезде из станции часовые были удивлены этой компании, но увидев пропуски с двух предыдущих станций пропустили дрезину дальше.

Только гул дрезины, вибрация в костях и медленно надвигающаяся следующая станция - Ботанический сад.

Туннель постепенно начал светлеть. Стенки покрылись тенью влажного мха, лампы на потолке были неяркие, но зеленовато-жёлтые, как будто свет сам пророс сквозь землю. Воздух стал гуще - пахло огуречной ботвой, старым компостом и редькой. Дети переглянулись.

- Всё, Ботсад, - прошептал Глеб. Тут опять два кордона.

- Надеюсь, тут смена нормальная, - пробормотал Коля. -А то если опять попадутся такие, как та баба

Дрезина выехала из тени и прямо перед ней оказался импровизированный шлагбаум из досок и труб. Рядом деревянная будка, обитая жестью, и два охранника в тёмных накидках, одна из которых была испачкана зелёной грязью. Они вяло подняли головы.

- Эй! Дети! Стоять!

Один встал и лениво подошёл, поправляя противогаз на груди. В руке у него был помятый блокнот и карандаш.

- Кто, откуда и на кой чёрт?

- Посыльные, - всё тем же голосом сказал Глеб, уже по привычке. - С ТЧ-3. Провизия на Госпром.

- Бумаги?

- У нас, - снова вступила Маричка, - срочная доставка. Нас уже ждали на двух предыдущих.

Она показала пропуски из других станций. Охранник скептически посмотрел на неё, потом на пропуски, затем заглянул в тележку. Там он увидел зелень, фляги и провизию.

- Хитрые вы. Я вас видел. Ты, - он ткнул в Глеба, - летом приходил с отцом на ремонт насосов. И ты, - кивнул Коле, - конфеты у нашей медички клянчил. Ну-ну.

Он махнул рукой напарнику, а другой дал им пропуск с печатью.

- Пусти их. Если врёте - арестую.

- Спасибо, дядя, - сказал Тимофей, стараясь не улыбаться слишком сильно.

Они покатились вдоль платформы станции. Здесь всё выглядело иначе. Станция была полна полутеней, из стен свисали корни, где-то на стеллажах в дальнем углу росли помидоры и лук, и куча других овощей. Над платформой висел влажный пар, пахло старой землёй. Конечно это было не сравнимо с теплицей Химика.

Часовые второго кордона стояли в маскировке из рваной сетки, рядом лежали ящики с удобрениями и оружием. Всё выглядело немного заброшенно что ли. Как будто солдаты здесь были не только охраной, но и частью самого сада.

- Кто едет? - лениво спросил один из них. У него на шее висел связанный букет каких-то лекарственных трав, а на поясе - резной нож.

- Посыльные, - сказал Глеб. - ТЧ-3. На Госпром.

- А укроп где взяли?

- Он из теплицы, - парировал Коля. - У нас на соседней станции всё растёт.

- Укроп - не довод, - пробормотал другой охранник, но махнул рукой. - Ладно, езжайте.

Они проехали мимо, а в спину им донеслось:

- Только чтоб назад не вернулись с пустыми руками. Тут уж шутки будут плохи.

Маричка переглянулась с Глебом.

- На что, намекает?

- Да нет Просто пугает, чтоб в следующий раз не катались без дела.

И вот дрезина снова тронулась. Впереди была станция Научная. А за ней - Госпром. Осталось совсем немного.

Тишина стала плотнее, как будто воздух не колебался вовсе. Дрезина ехала по рельсам, каждый стык отдавался в позвоночнике. Скрежет и лёгкий скрип. Изредка капли воды, падающие в пустоту, звенящие, как тревожный зов.

Маричка куталась в легкую кофточку, которую прихватила на всякий случай. Она смотрела в темноту, и ей казалось, что там, между кабелями и трубами вдоль потолка, что-то есть. Что-то наблюдает.

- Как думаете - начала она тихо, - если мы найдём этот храм там и правда были жертвы?

- Конечно были, - уверенно сказал Тимофей. - Это же метро. Здесь в каждой дыре кто-то кого-то ел. Или приносил в жертву.

- Тошнишь ты, - пробормотал Коля. - Глеб, ты чего молчишь?

Глеб сидел, опустив голову на колени, и смотрел в щель между досками. Он задумчиво разглядывал, как под ними проскальзывает рельс, будто змея из прошлого.

- Я просто думаю. А вдруг... мы зря туда едем? Вдруг нас потом никто не найдёт?

- Зря или не зря - это мы узнаем только если доедем, - сказал Коля. - Назад точно уже никто не вернёт.

Свет впереди - Научная.

Ещё один двойной кордон. Но здесь всё было не так, как на прошлых. Станция была большая, многозальная. В ней был рынок, и лаборатории, и жилые ячейки. Но в этот час она спала.

У входа на станцию тускло горел фонарь. Два человека сидели у костерка прямо у входного кордона. Один в маске, другой в старой камуфляжной куртке. Они лениво повернули головы, когда дрезина приблизилась.

- Кто такие, малявки? - спросил тот, что в куртке. - Заблудились?

- Посыльные. С ТЧ-3. - Глеб начал запинаться. - Мы... на Госпром. Провизия для охраны.

- А - тот зевнул. - Вы эти от мастерской? Нам утром говорили, что приедут. Странно, что детей отправили.

- Никого больше не было, - бросила Маричка.

- Ну-ну. Езжайте. - Он дал им пропуск и снова повернулся к огню. - Только не суйтесь никуда. Здесь по бокам лаборатории, лазить не вздумайте - сожрут.

Станция была темна, тиха, пахла хлоркой и старым железом. На перилах сидели спящие голуби - настоящие, но с выщипанными перьями, как будто постаревшие от радиации. Как они тут оказались загадка. Один из них, услышав скрежет дрезины, дёрнулся и каркнул по-старчески. А может это и не голуби вовсе.

Когда они проезжали второй кордон, никто даже не остановил их. Видимо, посыльных ждали. Или просто всем было лень.

И вот, наконец, туннель снова стал темнее.

- Всё, - прошептал Глеб, - теперь только Госпром. До него минут десять. Никого. Мы почти у цели.

- Да, - тихо ответила Маричка. - Только теперь всё становится как в кошмаре.

Коля поправил горловину своего свитера, посмотрел на мерцающий свет лампы и сказал:

- А вдруг всё, что было раньше - это шутка. А вот теперь - всё по-настоящему?

Они ехали в полной тишине. Одна за другой их мысли погружались в темноту, как и сама дрезина, мчавшаяся по тоннелю в сторону Госпрома.

Дрезина замедлилась. Тоннель стал шире, а воздух тише, будто сам звук здесь не решался нарушать покой. Свет от тусклой лампы на передней стойке падал на плитку перрона станции Госпром, тускло отражаясь от сырого бетона. Пространство перед ними было пустынным, как вымерший вокзал - высокий потолок уходил в темноту, где цеплялись обломки старых проводов и сорванных кабелей. Сама платформа была завалена землей, камнями и остатками облицовочных плит. Техника еще стояла здесь же, но ее уже аккуратно накрыли брезентами и подготовили к транспортировке в глубь Цитадели. Здесь никто не жил, кроме охраны и рабочих.

Маричка встала первой и слезла с дрезины, поставив ногу на платформу.

- Это она? - шепнул Тимофей, высматривая признаки жизни.

- Это она, - подтвердил Глеб. - Мы на краю. Дальше только граница.

Станция была пуста, но не мертва. Несколько ламп мерцали у дальней стены, освещая часть технической зоны, где виднелись остатки какой-то лаборатории, старые ящики, прожекторы, накрытые тряпками. Ближе к центру стояла железная будка - охранный пункт. Изнутри струился жёлтый свет. На табурете у выхода сидел охранник - пожилой, с промасленной курткой, и спящим лицом, в котором угадывалось бессилие и усталость. Его голова была запрокинута, рот полуоткрыт. Он храпел, как сломанный мотор.

- Спит, - прошептал Коля. - Отлично. Просто проскользнём.

- Нет, - остановил его Глеб. - Лучше по-честному. Нас не за что держать.

Он подошёл ближе, сделал пару шагов и, не доходя до будки, кашлянул:

- Эм... здравствуйте?

Охранник вздрогнул, мотнул головой и с усилием открыл глаза. Несколько секунд он смотрел сквозь них, не узнавая. Потом хрипло сказал:

- Вы кто?

- Мы... посыльные. Из ТЧ-3. Продукты. Из мастерской мы.

- А,- он потёр глаза, - мастерская. Там вроде никого... ну да ладно. Проходите. Только в катакомбы не суйтесь. Карты там нет, да и хода к ней никто не давал.

- Конечно, - улыбнулся Глеб. - Мы только еду привезли.

Они быстро прокатили дрезину мимо всей платформы, оставив охранника в полусне. Он пробормотал что-то невнятное и снова закрыл глаза, будто и сам не верил, что видел кого-то. Платформа Госпрома заканчивалась гигантскими воротами от пола до потолка. Железные створки, исписанные слоями старых предупреждений, граффити и приказов. Их когда-то выкрашивали в тёмно-зелёный цвет, но теперь краска облезла, металл ржавел и покрывался черными подтеками. Над воротами висела табличка:

УВАГА: ДАЛ ЗАБОРОНЕНА ЗОНА.

Чуть ниже была еще одна:
Проход только по разрешению Комитета Безопасности. Нарушение карается по законам военного времени.

По обе стороны ворот - бронированные стекла в нишах, за которыми когда-то могли стоять пулемётчики. Теперь там было пусто, всё было автоматизировано.

- И это отделяет нас от остального метро? - удивлённо спросила Маричка.

- Не метро. От того, что осталось, - ответил Коля. -Там нет кордонов. Только тьма и старые карты, которых никто не видел.

- Именно там и храм, - тихо сказал Глеб. Но снизу.

Перед воротами начиналась шахта. Она уходила вглубь, под угол, в полуразрушенный техтоннель. Слева от входа - старая лестница, от которой остались ржавые перила и три обломанных пролёта. Справа - выбитая дверь, ведущая к забытым помещениям.

- Нам туда наверное, - кивнул Тимофей указывая на центр платформы, отгороженный переносным заборчиком. Думаю там вход в катакомбы.

В этот момент лампы на станции чуть притухли, и с потолка капнула вода. Капля упала прямо на макушку Глеба, и он вздрогнул.

Маричка посмотрела на него, нахмурилась.

- Ещё не поздно вернуться.

- Уже поздно. Мы дошли. Осталось только сделать шаг.

Они переглянулись. За их спинами лежал спящий город под землёй. Впереди - храм, о котором ходили шёпоты. Храм, где, как говорили, плачут стены. Дети взяли фонари, фляги с водой, еду и пошли. В глубину, в темноту, в прошлое мёртвого города, где уже не действовали их реальности.

Дыра зияла в самом центре платформы, будто рот древнего зверя, выждавшего века, чтобы проглотить невинных. Края бетонного провала были обуглены, словно не буром продолблены, а выжжены чем-то. Мрак под ними был плотным, оттуда доносился запах мокрой пыли и чего-то странного, как запах свечного воска, оставшегося после давно угасшего обряда. Это была не шахта, не люк, а грубая, неправильной формы выбоина в полу платформы, уходящая в темноту.

- Ну что, туда? - хрипло прошептал Коля, пряча волнение за показной храбростью.

Глеб посветил вниз: отвесный спуск примерно на два метра, потом бетонный склон, уводящий в туманную глубину. Там было пусто, но воздух словно дышал обратно, из отверстия исходил тёплый, спертый запах гнилых тряпок, мокрой земли и чего-то древнего.

Маричка первой села на край и начала медленно спускаться, помогая себе руками. Остальные последовали за ней. Пыль осыпалась под ногами. Они соскальзывали по бетонным рёбрам, словно по рёбрам скелета.

Они стояли теперь внизу, в сером зеве старого прохода, подсвечивая стены фонариками. Своды были выложены кирпичной кладкой, с серо-зелёными с разводами плесени. Где-то капала вода. Кругом - тишина. Настоящая. Такая, что даже собственное дыхание казалось чужим. Лучи фонарей вяло рассекли пыльную тьму. Туннель уходил вперёд - узкий, неровный, заросший грибковыми наростами и плесенью, местами испещрённый выцарапанными знаками, надписями и мелкими рисунками.

- Не нравится мне всё это, - пробормотал Тимофей. - Слишком... тихо.

- Тебе когда-то что-то нравилось? - попытался пошутить Глеб, но голос прозвучал как-то сдавленно.

Они пошли, медленно, стараясь не шуметь. Их шаги отзывались глухо, будто под ногами не земля, а полый панцирь чего-то огромного. Влажные стены покрывались следами, будто кто-то водил пальцами по кирпичу. Сначала линии, потом завитки, потом глаза. В каждом из них было по три зрачка.

- Это... граффити? - неуверенно спросила Маричка. Но никто не ответил. Каждый думал о своём.

Шли медленно, фонарики вырезали из мрака узкую реальность, остальное растворялось во тьме. Иногда казалось, что тени шевелятся, будто кто-то прячется за ними. Один раз Маричка взвизгнула, подумав, что кто-то схватил её за руку, но это был свисающий паук, на своей паутине.

- Тут когда-то были техходы наверное - задумчиво сказал Коля. - Слышал, что в войну эти туннели использовали для эвакуации. А может и для чего похуже.

- Прекрати, - буркнул Тимофей.

Вскоре звук их шагов начал менять характер. Поначалу глухой, он стал как будто более звонким, словно под ногами появилось пространство. И действительно: пол под ними был уже не земляной, а из чёрного камня, отполированный и слишком ровный.

- Смотрите, - указал Глеб. Еще знаки.

На стенах начали проявляться символы, глубоко выцарапанные гвоздём или чем-то острым: спирали, кресты, глаза, языки пламени, руки, вытянутые вверх. Некоторые были закрашены чем-то красноватым. Возможно, краской. Возможно нет.

Они шли молча. У каждого было что-то в голове. Глеб вспомнинал разговор брата Марички, сказавшего, что под Госпромом спит нечто, что старше самого метро. Тимофей не с того не с сего, пытался вспомнить молитву, но слова путались. Коля держал руку в кармане - там был нож, хотя он знал, что против духов нож бесполезен.

Маричка просто шла. Как будто знала, куда. Или как будто кто-то вёл её.

Скоро они вышли к залу. Потолок исчез. Был только мрак, и в нём что-то невидимое, колышущееся в воздухе. Алтарь посреди зала не был троном он был жертвенником. Массивный, из чёрного камня, испещрённый зарубками, будто когтями. По бокам его колонны, сложенные из черепов. Не настоящих, как думал Глеб. Не может быть... Хотя некоторые были слишком маленькие.

- Вы это видите? - прошептала Маричка.

Вдоль стен возникли фигуры. Тёмные силуэты, едва различимые. Их лица были пустыми, как маски. Одна фигура была без руки, другая рядом была на половину, её нижней части не было. Глебу пришла в голову мысль что это души детей, которых тут замучали.

Ребята уже было попятились назад, к выходу, но тут голос в их головах остановил их:

- Я ждал вас сотни лет. И вот вы здесь.

Фонарики дрогнули. Мир покачнулся. Стены будто выгнулись наружу. Пространство дышало.

- Вы здесь останетесь навсегда. Это ваш финальный миг.

Тимофей сделал шаг назад, но ноги не слушались. Маричка шептала что-то, быстро, как будто пыталась вспомнить заклинание. Коля вцепился в нож лежавший в его кармане.

- Вы же хотите знать правду? Что скрывается под вашим городом? - голос стал ласковым. - Тогда идите. К алтарю.

Их ноги двигались. Не сами. Как будто что-то подтягивало их внутрь. Воздух стал густым, сладковатым, почти липким. В зале стоял странный свет - словно лампа светила изнутри черепов. Глеб достал из-под ремня свёрток, который он взял у дедушки. Развернув тряпку, он оголил пистолет. Он передёрнул затвор и сделал несколько выстрелов.

Голос засмеялся:

-Дитя, я вечен. Мне не страшны твои пули. Ха-ха-ха.

Один из фантомов двинулся. Медленно, беззвучно. Потом второй. Они шли, сближаясь. С каждым шагом становились чётче. Становились настоящими. И у каждого пустые глазницы, в которых светились тусклые огоньки.

- Мы были как вы. Любопытные. Мы тоже хотели знать что заключено под городом. Теперь же мы его слуги.

На стене появилась надпись, которой раньше не было: Lucem ferimus in tenebris
Мы приносим свет во тьму.

Маричка не выдержала и закричала. И в этот момент где-то далеко позади в тоннеле мелькнул другой свет. Жёлтый, дрожащий. Фонарь. За ними кто-то следил. Кто-то, кто ещё не решил, вмешаться ли. Глеб направил свой пистолет на свет.

Они не шли. Они но как будто плыли. Пол под ногами стал мягким, как промокшая ткань, и каждый шаг отзывался шлепком по чему-то, что не должно было быть здесь. Воздух будто превратился в воду, вязкую, гулкую, дышащую. Лучи фонариков то расщеплялись на фрагменты, как сквозь битое стекло, то затягивались внутрь черноты, безвозвратно. Чёрный камень храма поглощал свет.

- Вы чувствуете? Здесь нет времени. - прошептал голос в их головах. - Здесь никто не умирает. Здесь все остаются навсегда.

Стен не было. Потолка не было. Мир вокруг стал зёрнами - то ли пыли, то ли мыслей. Они падали вверх, оседали сбоку, шептали. Глеб схватился за голову: ему казалось, что его череп начал трескаться, как будто кто-то стучит по нему изнутри.

Маричка стояла перед алтарём. Вокруг неё фигуры мёртвых детей медленно кружились, будто втягивая её в танец. Один из них взял её за руку. Пальцы были лёгкими, как пепел. Но холод от них пробежал по всему телу.

- Ты хочешь знать правду? Тогда стань ею.

Маричка вскрикнула. Или подумала, что вскрикнула. Звук её голоса рассыпался в капли, которые повисли в воздухе и медленно исчезли. Коля бросился к ней, но путь растянулся. Расстояние в пять шагов стало туннелем длиной в сотню метров. Он бежал, бежал, но так и не приближался. Пространство играло с ним, как кошка с умирающей мышью.

Тимофей увидел, как тени начали перетекать друг в друга. Одна из них с головой без лица встала перед ним. Из её груди выходил свет не теплый, не яркий. Мутный, болезненный.

- Ты можешь остаться. Мы назовём тебя по имени.

- Нет нет, - прошептал он, задыхаясь.

- Мы твои друзья. Мы были тобой. Мы будем тобой.

Глеб упал на колени и выронил пистолет. Он чувствовал, как в его руках что-то дрожит - фонарь? Нет. Это его собственные пальцы дрожали, пытаясь удержаться за грань здравого смысла. Из темноты на него смотрели сотни глаз. Не живых. Не мёртвых. Взгляды из прошлого. Они видели его насквозь. Видели, как он в три года нашёл у мёртвого сталкера жетон и держал его под подушкой. Как однажды украл старую монетку, надеясь, что это принесёт удачу. Как он думал - если станет важным, как окружающие его зауважают.

- Ты всегда хотел быть замеченным. Теперь ты - в центре.

И тут резкий, живой свет. Простой. Настоящий. Жёлтый фонарь. Он появился у входа в зал, отбрасывая тень в форме человека.

Химик.

Он стоял, молча, и смотрел. В его взгляде не было страха. Только глубокое узнавание.

Маричка шептала:
- Он пришёл за нами?

Глеб только кивнул, но перед глазами его кружились спирали, и он не был уверен, что всё это реальность.

Тени начали пятиться. Алтарь потускнел. Пространство дрогнуло, как ткань, стянутую с изнанки. Они всё ещё были здесь. Но и уже не полностью.

- Вы ещё можете уйти - донеслось откуда-то сверху. - Но вернётесь. Обещаю.

Химик медленно подошёл. На его лице не было ни удивления, ни страха. Только тихая, усталая решимость.

- Вы зря сюда пришли, - сказал он. - Но теперь пора уходить. Пока ещё можно.

Он вынул из внутреннего кармана маленькую ампулу, в которой переливалась густая синеватая жидкость. И раздался первый нечеловеческий шорох с потолка. Что-то всё ещё пыталось остаться.

Они стояли на границе. Алтарь за спиной всё ещё дышал не воздухом, а чёрным пламенем. Из его трещин струились тонкие полоски темноты, похожие на дым, но этот дым не поднимался, он стекал вниз, как будто стремился остаться с ними навсегда.
Химик не спешил. Он знал, что быстро - значит глупо, особенно когда рядом с тобой не дух, а остаток древнего намерения.

- Назад, - сказал он спокойно, не повышая голоса. - Пятиться. Не оборачивайтесь. Не думайте. Я - позади.

Они медленно пошли. Сначала Маричка, её глаза были полны слёз, но она держалась. Потом Тимофей, потом Коля, последним Глеб. У него подкашивались ноги, но он стиснул зубы. И всё бы прошло если бы не взгляд. Глеб обернулся. Совсем ненадолго. Может, на полсекунды. Просто чтобы проверить, действительно ли всё это заканчивается? Или они только входят? И увидел. Оно было не человеком. Не зверем. Оно было местом. Оно было самим залом. И оно видело его. Тени вытянулись к нему, не рукой, не когтями, а чем-то похожим на намерение. И коснулись. Глеб вздрогнул. Зрачки его расширились. Он резко встал ровно, словно кто-то дёрнул за невидимую нить. Химик, почувствовав это, развернулся, взглянул ему в глаза. И понял. Поздно.

- Ты что-то уронил - Глеб поднял с пола предмет, который никто из них не замечал. Маленький камень, чернее угля, с вплавленным в него символом, как след от лапы, но пятипалая, не животная.

- Брось это! - Химик рванулся к нему, но мальчик уже сжал камень в кулаке.

- Он мне его дал - прошептал мальчик. - Он сказал, я теперь помню.

И в ту же секунду его глаза на миг стали не его. Пустыми. Чужими. Свет фонарика Химика дрогнул. Ампула в кармане слегка нагрелась, будто реагируя на то, что в зале больше нет чужого и своего - всё перемешалось.

- Все назад! - скомандовал Химик. Бегите. Дети! И не оборачивайтесь. Я его догоню.

- Но - Маричка осталась на месте, дрожа.

- Это приказ. - Химик взглянул на неё строго. - Только ты сможешь рассказать взрослым, если мы не вернёмся. И если оно вернётся через кого-то.

Маричка кивнула. Её губы дрожали. Она отступила, схватила за руки остальных и потянула прочь из зала.

Глеб всё ещё стоял у алтаря. Тени шевелились в такт его дыханию.

- Мы вплели его. Он - сосуд. Он - нить. Он - дверь.

Химик достал ампулу. Разбил её о стену. Воздух всколыхнулся, запахло грозой и уксусом.

- Ты хочешь остаться, Глеб?

- Я - мальчик колебался. - Я их вижу. Всех. Они не злы.

- Нет. Они просто голодны.
Химик достал вторую ампулу.

- Ты не отец ему. - произнесло Оно сквозь Глеба.

- Но я был таким же мальчиком. - ответил Химик. - И я знаю, каково это быть выброшенным в темноту.

И тогда, на миг, Глеб настоящий вынырнул. В его глазах мелькнуло осознание. Он протянул руку к Химику. Камень выпал из ладони и с шорохом покатился по полу.

- Помоги - прошептал он.

Химик успел. Он схватил мальчика, закинул его на плечо. Из зала вырвался рёв, не из глотки, а как будто само место возразило.

Они побежали. Позади что-то грохотало, рушилось, сыпалось. Реальность пыталась сшиться обратно, оставляя после себя след - тяжёлый, липкий, древний.

Когда они догнали остальных, Химик уже едва держался. Глеб был без сознания, но жив.

- Мы ещё не ушли, - сказал Химик, срывающимся голосом. - Но оно... знает, кто мы. Теперь знает.

Они вырывались из катакомб, словно из чьей-то глотки. Влажный воздух становился суше, стены менее плотными, свет фонарей ярче. Дети бежали, тяжело дыша, с хрипами, с рыданиями, с остатками крика, застрявшего в горле. Химик нёс Глеба на руках, чувствуя, как мальчик постепенно приходит в себя, цепляясь за его халат слабой, но уже своей рукой.

Прошли через первый поворот, за ним низкий пролом, потом обвалившийся участок туннеля, через который приходилось лезть на карачках. Каждый шаг давался с трудом, но впереди уже маячил проём, ржавая лестница, ведущая обратно к лазу под станцией Госпром. И вдруг Земля вздрогнула. Не как от поезда, не как от старого генератора нет. Это был внутренний толчок. Такой, какой может исходить только от живого существа, решившего изменить позу во сне. Пол потрескался в нескольких местах. С потолка упал крупный кусок цемента, фонарь Тимофея погас, и он заорал, хватаясь за стену. Химик резко опустился на колено, накрыв собой Глеба.

- Не двигайтесь! - рявкнул он.

Тонкий вой прошёл сквозь катакомбы, не звуком, а давлением. Уши не слышали, но внутри головы всё словно сжалось. Пространство содрогнулось, но не разломилось, а изменилось. Позади, в глубине, из того зала, где они были всего минуту назад, понеслась тишина. Но не обычная, а неправильная тишина, как будто сама звукопроводимость воздуха исчезла. Всё замолкло, капли воды, шорохи грызунов, даже эхо от собственных шагов. Осталась только тяжесть как если бы вся станция вдруг оказалась под массивным куполом из страха и времени.

Где-то в глубине, под корнями старого мира, что-то встало на ноги. Или вспомнило, что умеет это делать.

- Шевелитесь! - крикнул Химик. - Всё меняется. Это не просто место, это что-то живое. И мы его разбудили!

Они бросились вперёд, карабкаясь по лестнице, вылетая в выдолбленный люк на платформу, откуда когда-то началось их безумное путешествие. Химик выскочил последним. Они замерли в ожидании чего-то грандиозно страшного. Но ничего не произошло.

Станция Госпром была пуста и странно светла. Охранник всё так же спал в своём закутке, не заметив землетрясения. Никакой сигнализации. Ни вибрации наверху. Только тишина.

- Это спячка, - пробормотал Химик, помогая Тимофею поднять Маричку. - Оно просто поменяло сторону. Ушло вглубь. Или вернулось. Не знаю.

Глеб медленно приходил в себя. Его глаза снова стали его собственными. Он шепнул:

- Оно знает наши имена.

Химик кивнул.
- Но теперь мы знаем что туда лучше не ходить

Они присели прямо на холодный пол станции и медленно переваривали то, что только что с ними произошло.

Тут вдруг охранник вскочил. Он уронил кружку, шумно отодвинул табурет и уставился на детей, как на мертвецов.
- Эй - прохрипел он. - Это Это ж вы вас же

Он стоял удивленный, сжимая в руке фонарь, руки дрожали.

- Вас три дня назад искали! Родители, охрана, мастерские - все! Вы исчезли! Где вы были, а? Где?!

- Мы только что спустились, - пробормотал Коля.

- Только что? - охранник хлопнул себя по груди, словно пытаясь разбудить сердце. - Три дня, сынок. Три дня назад вы уехали на дрезине, а потом - тишина. Ни сигнала, ни стука. Даже меня допрашивали!

Он подошёл ближе, присмотрелся к ним: лица запачканы пылью, глаза - усталые и не по-детски тяжёлые.
- Что за чертовщина вы как будто постарели.

Тимофей резко отвёл взгляд. Маричка сжалась, пряча руку в рукав. Глеб ничего не говорил, он просто молча смотрел на охранника, и тот отшатнулся.

- Господи да вы точно были не здесь.

Через пару минут прибежали первые охранники и начали связываться с другими станциями, всё становилось ясным.

Родители уже были в пути, они добрались до Госпрома ещё позавчера, но детей там не было. Ни следа. Только старая велодрезина была доказательством того что они были здесь.

Один из охранников недовольно сказал:
- Они, как будто, сквозь землю провалились или из другого времени.

Химик не вмешивался. Он стоял чуть поодаль, прислонившись к колонне, глядя на детей исподлобья. Он видел их, когда они крали зелень. Он видел, как они исчезли в люке, и он знал, что там, внизу, время работает иначе. Он прошептал себе под нос:

- Трое суток для них и час для нас...

Он не был уверен, но в голове у него уже возникали формулы, наброски схем. И всё это казалось только началом.

Родители приехали через час, обнимали, ругались, смеялись и плакали. Дети были целы, но немного отстранённы, как будто долго смотрели на что-то, о чём не расскажешь словами.

Маричка стала тише и всё чаще уходила в себя, записывая в тетрадку странные сны.

Глеб шутил, как раньше, но теперь чаще поглядывал вверх, будто прислушивался к чему-то над потолком.

Коля и Тимофей договорились больше никогда не рассказывать о том, что было под землёй. Но иногда, когда они оставались одни, кто-то из них всё равно шептал:
- Ты ведь тоже это видел правда?

Никто не знал, что именно произошло внизу, но все чувствовали: что-то они с собой принесли, не зло, не ужас, а вопрос, на который пока нет ответа.

Позже туда отправили отряды сталкеров. Они тщательно обследовали подземелья, но ничего, кроме странных рисунков на стенах, не нашли.

Ни алтаря, ни следов храма, будто всё это было сном. Или храм ушёл, затаился ждал новых гостей.

Поверхность

Шестеро теней стояли у выхода из метро. Ветер свистел и гнал пыль на них, неся с собой частички уличного мусора и прошлогодних листьев. Предрассветное небо висело низко, будто кто-то натянул над городом промасленный тёмно-фиолетовой краской холст. Его разрывало тонкими рваными швами тёмно-сизых облаков, похожих на обугленные клочья ваты. Тусклый свет пробивался еле-еле, не рождая надежды, а только подчёркивал, что ночь умирает неохотно.

Вниз уходил Бурсацкий спуск. С правой его стороны были обугленные стены, с тёмными глазницами окон и местами поросшие неведомыми представителями флоры, академии культуры. Ее главный вход был завален обрушенным карнизом сверху, колонны державшие его, разбитые на куски, валялись рядом. С левой стороны все дома были целыми и казалось вот-вот в их окнах зажжется свет. Но ждать его было бессмысленно. Спуск порос черным кустарником и кривыми деревьями. Пустота и забвение витали в воздухе.

Они неспешно двинулись вниз. Первым шел Шмидт. Он внимательно всматривался в окружающий их вид. За ним шли Глюк, держащий Андрея под одну руку и Илья с другой стороны, следом шли Семенович и Леонтич. Последних переполняло чувство ностальгии по утраченному. Сколько раз они бывали здесь, в самом центре города не счесть. Сколько спешащих людей проходило здесь, студенты прогуливались на переменах. Теперь только ветер гулял среди этих улочек и сейчас он с каждой минутой становился сильнее.

Тротуарную плитку по которой они шли, почти не было видно, из-за проросшей во всех щелях грязно-желтой травой.

Они шли молча, каждый под своим грузом.
Шмидт время от времени косился на горизонт - там, где небо было наиболее темным, он почему-то подумал что они идут за ночной тьмой, а солнца фонарь подожжет их сзади. Параллельно с этим он считал сколько патронов у него осталось, и что будет первым выстрел или рассвет.

Глюк привычно шевелил губами, что-то считал в уме: шаги до ближайшего укрытия, патроны, шансы вернуться назад. Но среди этих расчётов всё чаще вылезала картина как он сидит у костра, жарит крыс, а не идёт вот так, по сырому тротуару, среди остатков города, которого нет.

Андрей ступал между ними, как тень. Его держали под локти - иначе он бы упал. Иногда он шептал что-то себе под нос и слова были как холодные капли. Он говорил о том, что под землёй его ждут, что стены шепчут его имя, что где-то под ногами шевелится кто-то древний и голодный, но не злой, просто чужой. Его глаза то закрывались, то раскрывались и каждый раз в них было меньше человека и больше чего-то, чего никто не мог назвать.

Илья думал, что всё это похоже на старый сон, который он видел однажды в детстве: длинная тропа по полю, где нет ни одного голоса, кроме собственного дыхания и хруста травы под ногами. Тогда он ещё не знал, что этот сон однажды станет реальностью.
Он слышал, как Андрей бормочет что-то на своём языке полубреда - отдельные слова про мутантов, дверь, гнездо. Каждое такое слово Илья ловил ухом, будто боялся пропустить важный знак.

Если он умрёт - подумал он и сразу сплюнул про себя, отгоняя дурную мысль, - если он не дойдёт - что нам делать? Как это примет Леонид? Мы - беженцы, на крыше мира

Он взглянул на Глюка - тот шёл стиснув зубы, будто нес не человека, а большой груз грехов на плечах.
Илья чувствовал, как в груди у него поднимается горячая волна. Страх? Нет - злость. Злость на всё это: на пустой город, на мутантов, на станции, где всё ещё играют во власть, пока люди гибнут под бетонными сводами. Он хотел бы сказать Глюку что-то простое - держись, мы дойдём - но язык слипся. Вместо этого он только крепче подхватил Андрея под локоть, чувствуя, как сквозь рукав пробивается горячее дыхание полуживого тела.

Шмидт бросил взгляд через плечо, на востоке медленно разгоралось рваное небо. Рассвет, еще тусклый, будто кто-то пролил ржавую воду по краю крыши мира. На этом фоне, чуть выше заросшего входа в метро, он заметил выросший человеческий силуэт. Шмидт машинально ухватился за рукоятку пистолета и замер.

- Стой - тихо выдохнул он. Но тут же узнал - памятник. Неподвижный. Верный своему месту. Атаман Иван Сирко, каменный страж с поднятым флагом и напряжённым взглядом, устремлённым в навсегда уснувший город.

Фигура казалась живой, вырезанная светом и ветром, она держала этот вход, как держала когда-то порубежье степи.

- Сторожит, - пробормотал улыбаясь Глюк, подходя ближе. - Вот бы и нам такого стража...

Шмидт усмехнулся, кивнул и развернулся спиной к тем, кто шёл следом.

- Пошли, - сказал он. - Нам его сабля не поможет. Нам бы самим своих шкур не потерять.

Они двинулись дальше на запад, в пустой ветер, унося с собой бледный свет, что ломался в прорехах старых крыш и надломленных деревьев.

Через несколько секунд раздались пара хлопков сзади. Прямо перед глазами наёмника отскочила ветка сухого куста. Шмидт, Глюк моментально среагировали и кувырком оказались лежащими на земле. Следом начал ложиться Илья, тянув за собой Андрея. Леонтич пригнувшись спрятался за засохшим деревом. Один Семенович не понял что происходит, а лишь попытался прижаться к земле как это сделали остальные.

- Ложись, пап! крикнул Илья. Но было уже поздно еще хлопок и что-то ужалило Андрея Семеновича в спину. Он почувствовал жжение в груди. Илья пополз к нему, оставив Андрея лежать. Шмидт и Глюк уже смотрели в прицелы, но не было никого видно.

- Они стреляют из перехода. предположил Шмидт. Там только одна дверь открыта. Стреляем туда.

Они дали по несколько очередей в направление выхода метро и тут же сменив позицию откатившись немного назад и вбок. Еще пара хлопков со стороны метро. Глюк и Шмидт ответили тем же, послышался глухой вскрик.

- Попали. констатировал Глюк. Еще очередь и еще. Опять кто-то еле слышно вскрикнул. - Еще попадание.

Семенович пытался вдохнуть и не мог. Воздух сразу уходил свистом через что-то липкое и горячее. Руки его дрожали. На губах проступила кровь. Он глянул на зарождающийся рассвет на востоке, за домами и хрипло засмеялся:
- Ну вот всё

Холодный липкий пот проступил на его лице, жгучая жижа расплывалась под его спиной, заполняя химзащиту. Дрожащей рукой он стянул с себя противогаз.

Илья стоял рядом на коленях, несмотря на стрелков в метро. Он смотрел отцу в лицо, а Семёнович вдруг будто не видел его. Глаза бегали туда-сюда, подёргивались, в зрачках отражался просыпающийся свет на востоке.

- Папа держись! Папа!
- Тсс - Семёнович дернул рукой, пытаясь прижать ладонь к ране. - Тише слышишь?.. Там они зовут меня

Каждый вдох рвался с мокрым клокотом. Где-то внутри хрипела пена, тяжёлая и розовая. Он закашлялся и кровь брызнула на рукав Ильи. Илья тряс его за плечи, а Семёнович уже не чувствовал. Он сквозь боль слышал в голове другой шум, как будто кто-то звал его с тёмной стороны тоннеля.

- Ты не один мы ждём - прохрипел он и выдохнул что-то, похожее на полусмех.
Он пытался что-то сказать ещё, но губы двигались без звука. Последний раз глянул вверх - туда, где поднималось холодное предутреннее небо и всё. Глаза застыли, кровь стекала по шее под воротник. Тепло быстро уходило в тротуар под ним. Слезы текли по лицу Ильи. Он вскочил и побежал в сторону метро.

- Стой, дурак! вслед ему кричал Шмидт.

Но Илья бежал не слыша ничего, слёзы застилали его глаза, сердце рвалось из груди. Добежав до перехода метро он увидел первого стрелка, он полулежал, облокотившись о гранит выхода справа от дверей. В его шее зияла дыра и лужа крови расплывалась под ним. Из-за двери виднелись немного подрагивающие ноги, это был второй. Его позвоночник был прострелен дважды, в районе груди и пояснице. Он посмотрел на Илью с ужасом в глазах. На его губах проступила кровь. Илья поднял с пола его автомат, вытирая слёзы и выпустил одиночный в голову. Он огляделся в сторону спуска в само метро вела кровавая дорожка, состоящая из капель, он пошел по ней. Зайдя за поворот, ведущий к эскалаторам, он увидел еще одно тело. Все трое были мертвы. Не получив от увиденного ни малейшего удовольствия, Илья подобрал и этот автомат. Выйдя из-за поворота он наткнулся на присевшего с пистолетом Шмидта, немного поодаль сидел на корточках Глюк с Малюком. Они напугали Илью.

- Куда побежал?! Крикнул Глюк. Вообще с головой не дружишь? Без оружия!

Шмидт встал, пряча пистолет:

- Нужно уходить! Времени у нас мало. Отца твоего жаль, но нужно идти.

Илья опустив голову поплёлся за ними.

Подойдя к Семеновичу, Глюк закрыл ему глаза ладонью. Илья ещё долго не отпускал его руку, как будто можно было вернуть обратно того, кто шептал ему сказки, когда он был маленький.

- Дай ему еще немного времени. говорил Лёня наёмнику.

- Если будем медлить, то составим компанию ему. недовольно бурчал Шмидт.

Собравшись с силами Илья схватил отца за руки и потащил к ближайшему дереву. Там он его аккуратно облокотил о старый ствол и сказал:

- Пусть рассветы будут твоими последними компаньонами.

Кинув последний взгляд на тело отца, Илья пошел к остальной группе. Казалось что Семенович просто присел у дерева отдохнуть минутку и дальше продолжит свой путь, но это была лишь иллюзия. Он никогда больше не встанет и так и останется здесь навсегда.

Леонтич молча посмотрел на Илью, потом на пробивающийся сквозь мрак мёртвый свет, пошел вслед за удалившимися немного вперед товарищами. Дальше шли все молча. Шмидт снова шагал первым, короткими движениями проверяя остаток магазина и поправляя противогаз, под которым стекали тонкие струйки пота. Глюк шёл рядом с Ильёй, тот, опустив голову, чувствовал под резиной маски свой собственный горячий выдох, смешанный с запахом прелой резины. Андрей между ними, его противогаз сползал, но он не замечал. Ребята держали его под руки, словно пустую оболочку, которую подгоняла лишь боль да тихий бред.

Ветер гнал пыль по пустому спуску. По обе стороны на домах висели выцветшие рекламные вывески: Обувь, Взуття, Нотариус, Брачный клуб, Гаражные ворота и тд. Для всех идущих эти слова не имели уже никакого смысла, кроме может быть обувь, или взуття, что одно и тоже. Нотариусы в новом мире больше не были нужны, брачные клубы с воротами для гаражей тоже. Это всё кануло в лету и никогда больше не вернется. Лишь отголосками прошлого по привычке висели на своих старых местах.

Когда они подошли к мосту через Лопань, им открылся рваный провал - зияющая дыра посреди железобетонного остова. Сквозь фильтры слышалось только собственное тяжёлое дыхание. Шмидт первым наклонился, глянул вниз - вода чёрная, чуть поблёскивает тусклым замогильным холодом.
- Придётся плыть, - буркнул он, глухо под маской. - Обход - это не для нас. Не факт что другие мосты целые, а время потеряем. Да и вообще мы почти у цели. он поднял указательный палец и добавил, - Там желтая буква М, это макдак, а за ним почти сразу спуск в метро.

Илья не понял что такое макдак, да и не хотел понимать, его потеря не давала ему спокойно думать. Андрею было всё равно, остальные понимающе покивали головами.

Глюк кивнув проверил герметичность клапанов на маске Андрея. Илья поправил ремни, которые стягивали противогаз к голове, слышно было, как воздух с шипением втягивается через фильтр. Леонтич смотрел вдаль, туда, где на мутной воде дрожали крошечные блики приближающегося рассвета.

Медленно спустились по крутому берегу, через заросли старых камышей к воде, ноги моментально немного просели в грязную жижу. Оглянувшись еще раз Шмидт сделал первый шаг. За ним последовали остальные.

Когда они вошли в воду по колено, холод вонзился сразу, забиваясь под комбинезоны химзащиты. Противогазы тяжело щёлкали клапанами, сбивались на резкий ритм. По грудь. По плечи.

- Только не утопите фильтры! - бросил Шмидт, уже почти по горло в воде.
Глюк прижал к груди автомат и подтянул Андрея, чтобы его голова не уходила в чёрную гладь.

Илья шёл последним. Через маску тяжело пахло прелой резиной и старым металлом. Словно бы весь мир был запаян в эту резину и холод.

Посреди реки вода уже била в грудь, и каждый шаг в мутной глубине был как нырок в чужой кошмар. Течение хватало за бёдра, вырываясь холодом под герметичные швы химкомбинезонов.

- Держите головы выше! - прохрипел Шмидт сквозь маску, выдыхая в гулком звуке клапанов.

Глюк кивнул -резина на маске заскрипела. Он поправил лямки на Андрее и сильнее прижал того к себе. Андрей шептал под резиной слова, но никто их не слышал, только тихий глухой ритм его воздуха внутри фильтра. Андрей закашлялся под маской, его резкий хрип зазвенел внутри стекла. Глюк перехватил его за ворот.

- Тяни его! - бросил он Илье. - Держи крепче!

Илья рванул вперёд. Сквозь мутную воду чувствовалось дно под ногами, шуршало что-то гнилое и вязкое. Казалось, за ботинки цепляются не водоросли, а чьи-то тонкие пальцы.

Шмидт оглянулся, его маска была в запотевших пятнах, за которыми светилось холодное утро. На спине Глюка хлюпала вода, а автомат, обёрнутый куском брезента, бился о плечо.

Последний рывок и их ноги коснулись осыпавшегося берега. Они вывалились на ил и трухлявые корни, вытаскивая друг друга за комбинезоны. Андрей плюхнулся лицом вниз, Глюк резким движением перевернул его. Ил шлёпал под ногами, вода заливалась в сапоги. Но маски не снимали. Никто не дернул молнию комбинезона. Их дыхание гудело внутри, заполняя головы горячим собственным выдохом.

Шмидт стоял, выпрямившись, слушал, как застывший на стекле противогаза конденсат чуть дрожит на холоде.
- Все живы? - глухо спросил он, не поворачивая головы.

Глюк вытолкал Андрея на твёрдую землю. Леонтич обошёл их сбоку и встал, заслоняя тёмное небо, в котором уже начинал тлеть ржавый рассвет. Илья, вытирая ладонью воду с гермы перчатки, обернулся назад, мост за их спинами зиял дырой в никуда.

- Дальше без отдыха, - сказал Шмидт. - Там на том берегу нас бы точно добили. Здесь может, ещё есть шанс.
Его голос был глухой, ломанный рёвом клапанов.

Андрей поднял голову. На запотевшем стекле маски изнутри бегали мелкие капли. Его глаза были открыты, но в них что-то оставалось по ту сторону, там, где ни оружие, ни фильтры больше не спасают.

- Идём, - рыкнул Глюк. - Пока не встанет солнце окончательно.

Они поднялись в полный рост, слякоть отрывалась от комбинезонов клочьями. Ветер обдувал противогазы, свистел в пустых стеклянных глазах масок, не находя там ни страха, ни надежды, только холодный гул чужого воздуха.

Шум реки остался за спиной, в спину бил ветер, хлестал по мокрой химзащите. Впереди темнели старые ряды Центрального рынка - каменные пролёты, железные балки, обрушенные павильоны, прижавшиеся друг к другу, как гнилые зубы в пустой пасти.

Шмидт шёл первым, постоянно оборачиваясь. Глюк шёл сразу за ним, придерживая Андрея, Илья рядом, с другой стороны, держа под локоть бредящего. Леонтич замыкал цепочку.

Старый рынок дышал сыростью и холодом. Мокрые плиты под ногами скользили. Между рядами разлагалась сама старость. Что-то хрустнуло под ботинком.

Андрей поднял голову, стёкла его противогаза запотели изнутри. Но видно было, что он улыбается.
- Они идут за мной, - прошипел он так, что Илья едва расслышал сквозь глухой рёв клапана. - Они... зовут меня туда, где будет лучше... Лучше всех ваших станций...
- Заткнись, - прошипел Глюк и встряхнул его за плечо. - Слышишь? Держи голову!
Но Андрей не сопротивлялся, лишь бормотал, глядя сквозь мутное стекло в полумрак между рядами.

Внезапно, где-то в глубине рынков, раздался звук. Сначала будто кто-то рвал старый металл, потом вой, низкий, звериный, такой, от которого стынет кровь внутри. Илья невольно остановился, вой повторился, но ближе, уже почти за их спинами.

Шмидт поднял руку, чтобы всех тормозит, но поздно: в ответ на движение раздался ещё один скрежет, что-то загремело, упало с гулким эхом.
- Вот дерьмо - тихо выдохнул Леонтич. - Пошли. Быстро!

Вой уже шёл стеной. Из тёмных арок, из-под рухнувших рядов что-то надвигалось, клубилось, шевелилось в сыром свете. Шмидт щёлкнул затвором Вала, Глюк вскинул Малюка.

И тогда они увидели: сначала силуэты, огромные, широкие, чёрные, как сгустки копоти. Потом глаза, тусклые, как отблески фонаря на мокром асфальте. Потом ноги, когти, идущие вразвалку твари десятки, сотни. Кто-то заскрипел железом: сквозь кости их шли куски арматуры, металлические обломки.

- Бежим! - крикнул Глюк. - К выходу!
Они рванулись. Андрей засмеялся внутри маски, тихо, сипло, почти по-детски. Его волокли за руки. Шмидт дал очередь по первому мутанту, пули глухо застрекотали о рёбра и металл, но зверь даже не дёрнулся.

- Твари! - Глюк развернулся и всадил тоже очередь. Тварь зашаталась, упала, но на её место уже шли новые, десятками, наползая друг на друга, воя, будто ломая воздух.

Ряды вокруг оживали скрежетом когтей по бетону. Они мчались, спотыкаясь, через обломки, старого рынка. Под ногами чавкала грязь. Илья споткнулся, но Глюк вытянул его за ворот.
- Тяни Андрея! - рявкнул он. - Живым дотащим, только потом сдохнем!

У выхода зияла арка. За ней был заветный спуск в метро: тёмный провал, где хоть чуть-чуть, но стены свои. Звери позади выли, и этот вой толкал их вперёд, как ветер гонит листья.

Шмидт первым влетел в тень спуска в подземное пристанище. За ним бежали остальные, с перекошенными лицами от ужаса, под масками противогазов. Андрей снова глянул назад, в пасть рынка. Илья услышал его глухой смех:
- Они... уже рядом. Заберут меня туда, где нет стен...

- Молчи! - прохрипел Илья. - Молчи, ради всего!
Они нырнули в тени спуска, оставив вой наверху. Почему-то эти громадные мутанты не последовали за ними в подземелье, решив видимо остаться на поверхности, в лучах мертвого солнца. В метро пахло плесенью, сырой ржавчиной и спасением. Позади мутанты рычали и выли, но не лезли в проход. Пробежав в кромешной темноте мимо полуразрушенных лотков и киосков, они постигли турникетов и эскалаторов, точнее того что от них осталось. В темноте эскалаторов Андрей наконец замолк. Он шёл сам, но будто уже не был с ними, внутри маски была улыбка, только видели её только тени.

Они спустились по эскалатору, шаги глухо отдавались под сводами, сквозь ржавые обшивки и облезшие пластины старого металла. Когда последний из них, Леонтич, сошёл с наклонного полотна, все остановились на середине платформы. Здесь было тихо. Только гудело что-то в недрах, старый воздух подземки, вечный, пахнущий пылью, железом и забвением.

Шмидт первым снял противогаз. Липкие ремни отлипли от его головы с чавкающим звуком. Он мотнул шеей, размял плечи и вдохнул так глубоко, будто проверял, жив ли он вообще.
- Сволочная вонь - усмехнулся он. - И всё же роднее любой поверхности.

Глюк снял маску и сплюнул в сторону. Лицо его было бледным, под глазами синие полумесяцы усталости.
- Вот он, родной запах - буркнул он. - Грибы, пыль и чья-то мёртвая мечта.

Илья осторожно стянул ремни с Андрея. Тот стоял сам, удивительно спокойно, будто что-то отпустило. Глаза его блуждали, но он дышал глубоко, как человек, который вернулся туда, где стены не лгут. Семёновича с ними уже не было, но Илья чувствовал: отец сейчас рядом, он растворился где-то в этом сыром дыхании метро.

Леонтич отцепил маску и сел прямо на старую скамью. Мокрые волосы прилипли ко лбу, борода была взъерошена. Он провёл ладонью по щекам, на которых ещё висели капли речной воды.
- Почти дома - выдохнул он, не для кого-то, а просто сказал в пустоту.

Шмидт, подсвечивая под ноги фонариком, пошёл к краю платформы. Тонкий луч выхватил что-то металлическое между щебнем и обломками старых досок. Он присел, ковырнул носком сапога и поднял старый пистолет. ТТ - рукоять потемнела немного от ржавчины, на ней было вырезано мелкими буквами: Леонтичу от зелёных.
- Твоё? - кивнул он Леонтичy.
Тот протянул руку, молча взвесил пистолет в ладони, стёр пальцем влагу и грязь.
- Выронил тогда когда всё пошло прахом, - тихо сказал он, кивнув. - Видишь, а он дождался.

Рядом с рельсами, под остатками прогнившего настила, Илья заметил в полумраке странный силуэт. Он присел, осветил фонариком и увидел спальный мешок, выцветший, местами прогрызенный плесенью. Внутри угадывался скелет, вытянутый, скрюченный, будто человек сжался от холода или страха перед последним вдохом.

Возле костлявых пальцев стояла старая масляная лампа, опрокинутая набок. Рядом ржавая жестяная тарелка с засохшими остатками чего-то. Всё вокруг было покрыто плесенью да пылью заросло, как будто само метро придавило эту жизнь тишиной.

- Этот тут и окочурился - тихо выдохнул Илья, не отрывая взгляда от пустых глазниц. -бедный никто ему не помог

Глюк, пригнувшись, кивнул:
- Так и лежал тут. До конца.
Шмидт посмотрел через плечо, не стал подходить ближе:
- Пусть лежит. Пусть метро заботится об мертвецах, их тут уже тысячи, а может и больше.

Илья помедлил и аккуратно поправил край спального мешка, будто укрыл скелет ещё раз. Потом поднялся, молча развернулся к остальным:
- Идём.

Шмидт оглянулся на Леонтича:
- Ну что, командир. Мы это сделали?
Леонтич кивнул и улыбнулся едва заметно.
- Сделали, - выдохнул он. - Дошли. Все, кто мог. Дальше дело за мной.
Глюк хлопнул Илью по плечу:
- Дальше пойдём к конфедератам. Пусть хоть кто-то живой увидит, что мы тащили сквозь это всё.
Илья посмотрел на Андрея, тот стоял, опершись о колонну, закрыв глаза. Но в уголках рта играла странная, тихая улыбка. Он шептал что-то себе под нос, но уже спокойно.
- Пошли, - сказал Илья и поднялся. - Пусть туннели хранят нас хотя бы сегодня.

Они выстроились цепочкой, снова Шмидт впереди, потом Глюк с Андреем, Илья чуть сзади, Леонтич замыкал цепочку. Сухие шаги шорохом откликнулись в темноте тоннеля.
Фонари резали тьму узкими лезвиями. Сырой воздух касался лиц, как приветствие, как напоминание: метро - это не спасение, но это - дом.

Шаг за шагом они уходили вглубь, туда, где станции конфедерации ещё хранили тепло и крохи надежды. За спиной оставались пустая платформа, Семенович, старый мертвец и вечный шёпот туннелей: Все вы - мои.

Грибы

Телефон загудел на углу стола, когда Юрий почти заснул, сидя за ним. Он снял трубку и молчал пару секунд, на другом конце тоже молчали, но было слышно, как кто-то тихо втягивает воздух, будто пробует слова на вкус.

- Ну что, слышал? - хриплый голос, спокойный, но с оттенком того самого еле слышного облегчения, которого все так ждали.

- Слышал, - кивнул Юрий, хотя собеседник этого не видел. - Он нашёлся. Живой. Идёт домой.

На том конце раздался короткий смешок без радости, но уже не такой колючий, как обычно:
- Ну, значит, не всё ещё прах. Две головы - хорошо. А теперь три может авось что и выдумаем вместе.

Юрий провёл пальцем по краю стола, где скопилась пыль.
- Конфликт это всё равно не отменит, - сказал он спокойно. - Но хотя бы смысл снова будет. Опора. Люди и так уже шепчутся: мол, куда пропал голова. Если он вернётся, метро ещё подождёт с приговором.

- Подождёт, - тихо согласился голос на проводе. - Время потянем. Может, успеем. Может, этот раз не как прошлый, когда почти всех потеряли.

Они оба замолчали, но на этот раз в тишине не было той старой безысходности.

- Ну что ж, - сказал Юрий наконец. - Ждём. Когда вернётся, поговорим втроём. А там посмотрим, что ещё можно спасти.

- Посмотрим, - хриплый голос обрубил фразу, будто лезвием. - Спи пока. Завтра опять тянуть эту лямку.

Щелчок, и гул в трубке стих. Юрий положил её обратно, провёл ладонью по лицу и вдруг улыбнулся, устало, но по-настоящему.

Три головы - подумал он. - Авось вытащим.

В старом переходе между двумя станциями Лимба было сыро и капала вода с потолка на бетонные плиты. На поверхности шел сильный дождь и вода тоненькими струйками сочилась сначала через землю, потом находила пути и сквозь бетонные перекрытия. Лампочка под потолком моргала и шипела. Двое бродяг сидели у стены на железной балке, жуя куски холодной тушки крысы. Рядом лежали их рюкзаки и старый автомат без ремешка и приклада. Они здесь ради хоть какого-нибудь возможного заработка. На их станции приходится туго сейчас, вот и ходят они по метро ищут.

- Слышь, Лёха - один кидает кость на пол, - у тебя чё с рукой?

Лёха дрожащими пальцами стянул рукав, кожа под локтем была в мелких красноватых точках, словно под кожей лопались сосуды. Такие же пятна шли вверх к плечу. Он дышит носом громко, сипло, и каждое слово даётся через короткий кашель.

- Да хрен его знает. Три дня назад вроде ничего не было. А сегодня ломит тело всё. Как будто гвозди под ногти забили. - Он плюёт на пол. Плевок был розовый. Но в царившем полумраке этого нельзя было различить.

Вдалеке на станции слышно, как кто-то чихает, звук отдаётся под сводами, как будто метро само откашливается. Лёха достаёт старую флягу, пытается глотнуть и начинает кашлять. Второй медленно отодвигается, смотрит на своего приятеля и в глазах читается лёгкий страх, перед заразой, которую тот где-то подцепил.

- Да не бзди, - еле выговорил Лёха, - Простуда скорее всего. У меня таблы есть от нее, если что.

И он вытирая рот рукавом подтянул к себе рюкзак.

- Лёх ты ж по вентиляции лазил на той неделе?

- Был. На Гагарина. Мы ж с тобой вместе там были. Забыл?..

- Ну да, ну да. Может там подхватил чего?

- Может. Хорошо что ты ничего не подхватил такого. злобно сказал Лёха. Он уже нашел таблетки и достав две отправил их в рот. Откинувшись к стене, он прижал тряпку к губам. Справа от них послышался глухой скрежет, где-то в дальнем углу крыса с глухим писком таскает что-то мокрое по плитам.

- Всё нормально, всё нормально. -тихо под нос повторял себе Лёха.

В медблоке на Защитников Украины гулко звенит пустой таз, упавший с прикроватного столика. Молодая санитарка Мира держит на руках мужика лет сорока, который задыхаясь, цепляется за её рукав. Рядом у стены сидят ещё двое, тоже хрипят, смотрят в пол.

- Дыши! - кричит она ему в лицо. - Слышишь? Глотай воздух я тебе говорю! Ещё чуть-чуть!

Но у мужика уже не хватает сил. Изо рта капает кровь. Он шепчет, захлёбываясь:
- Вентиляция зачем я туда полез думал найду короткий ход
Он рвёт горло последним кашлем. Из лёгких идёт пена, розовая, пузырится. Девчонка в тряпичном халате роняет его голову на плечо. На её руках кровь и мокрота, она вытирает ладони о тряпку и почти шепчет:

- Ещё один да сколько вас таких будет?..

Она поднимает взгляд, в дверях медблока стоит человек в старой форме с повязкой Лимба. Смотрит, как она укладывает тело на каталку.

- Ты сама как? - спрашивает он. - Симптомы есть?

- Горло дерёт. Но это, наверное, пыль - она глядит в пол, не веря себе.

Сквозь приоткрытую дверь слышно: кто-то кашляет в коридоре. Кто-то бредит.

Медблок был переполнен так, что коридоры стали палатами. На полу лежали матрасы, кое-где просто подстилки из старой формы или рваных одеял. Воздух стоял тяжёлый, влажный, будто в затхлом погребе. На голых лампах качались мушиные тени - мухи слетались к телам, где изо рта на тряпку то и дело вытекала алая пена.

Молодой санитар, с красными от усталости глазами, протискивался между лежащими, неся миску с грязной водой и тряпкой. Он протирал губы больным, но кровь всё равно проступала снова и снова, как ржавая вода из старой трубы.

- Потерпи, - бормотал он кому-то, поправляя под голову свёрнутый рваный китель. - Сейчас врач придёт

Но врач не приходил. В боковой комнате за занавесом двое спорили шёпотом, старший фельдшер и женщина в грязном белом халате. Слышались слова: нет лекарств, у нас нет кислородных баллонов, заражение могло пойти через вентиляцию.

Кто-то из больных хрипел, кашель взрывался мокрым надрывом, и на серой простыне расплывались пятна. Один старик, ещё не так давно бывший патрульным на посту, дёрнулся, зацепил пустую кружку, она прокатилась по бетонному полу и стукнулась о стену. Он пытался приподняться, хватался за воздух слабыми руками.

- Лежи! - санитар бросился к нему, но старик уже захлебнулся кашлем, лицо порозовело, потом пошло пятнами и стало пепельным. Кто-то отвернулся, кто-то прошептал что-то о прощении.

Запах был ужасный - смесь железа, сырости и дешёвого лекарства, которое почти не помогало. Где-то у дверей две женщины в плащах сидели, прижимая к коленям детей, которые тоже кашляли, истончённые, с глазами, блестящими лихорадкой.

Иногда кто-то вскрикивал от боли в груди, как будто внутри рвались нитки. Медблок гудел стоном, тихими мольбами и лязгом посуды, в которой больше не оставалось чистой воды.
Люди, что ещё могли ходить, сидели вдоль стены, привалившись затылками к кафельным плитам, все ждали своей очереди лечь.

А за дверями кто-то тихо рыдал. Тот кто уже не поднимется, а таких было много, укладывали во что придётся и выносили через служебный ход. Вонь от них всё равно вползала обратно сквозь стены, сквозь сон, сквозь страх. Их выносили на поверхность и просто складывали под деревьями парчка, расположенного прямо над станцией. Теперь в бывшем парке, теперь заросшим кустарником, с прогнившими лавками, ржавыми остатками беседок и турников, лежали ряды человеческих тел. Их выкладывали прямо на влажную землю, на мёртвую прошлогоднюю листву. Сквозь лунку редкой травы пробивались острые побеги, они цеплялись за ткань, будто хотели срастись с телами.

Несколько бойцов санитарной команды, в масках и старых резиновых плащах, тащили очередное тело по бетонной лестнице наверх. Тяжесть его сгибала им плечи, тело цеплялось за щербатые края ступеней и оставлял за собой тёмную полосу влаги.

- Осторожней, не рви - пробормотал один, поправляя хват рукой в перчатке, грязной от пота и липкой пыли.

Над ними стучал ветер в голых ветках. Парк был пуст - лишь чьи-то тени мелькали у дальнего выхода, или это просто были призраки прошлых лет, которые скользили по воздуху и молча глядели в темноту между кустов.

Рядом с телами кое-где проступали пятна, где не сдержалась кровь. Рядом валялись обрывки грубых верёвок, кто-то пытался стянуть ими конечности покрепче.
Пахло холодной землёй, раздавленной травой и чем-то металлическим - кровью, запах которой трудно спутать. Он лез под противогазы и маски, въедался в волосы.

Иногда ветер гнал обрывки старых пакетов между телами, они цеплялись за кусты и застывали, шурша на ветру, как тряпичные фантомы.

Ни плача, ни молитв не было, те кто ещё мог, не поднимались сюда. Только санитары, с опаской, приходили сюда с телами зараженных. Иногда кто-то клал на один из мешков кусок хлеба или бумажный лоскут - странный, нелепый знак, который тут же уносило ветром под сивое небо.

А сверху крапал медленный, редкий дождь - не сильный, но настойчивый. Он бил по лицам уснувших навсегда, стекая тонкими ручьями и впитываясь в землю.

С каждым днём ряды покойников становились длиннее, а парк - всё пустее, хотя мёртвых становилось больше, чем живых.

В заброшенной комнате технического назначения сидела молодая женщина, когда-то она учила математике детишек. Её звали Катя, но сейчас имя не имело смысла: на бинтах у горла темнели пятна, она тихо писала в старую школьную тетрадь, оставшуюся с довоенных времён.
- Сегодня кровь. Много - она чертила дрожащей рукой кривые буквы. - Если я умру - пусть хоть кто-то знает, как это начиналось.

В углу у её ног спал мальчик лет шести. Его маленькое лицо тоже было завёрнуто в кусок ткани, слишком большой для него, как маска с чужого лица. Когда он просыпался, он кашлял в ладони и смотрел на Катю.
- Мама, - звал он, но она не была больше его матерью. Просто никто больше не отозвался.

В другом сыром углу, за старой переборкой из железа и кусков фанеры, молодой парень держал в руках самодельную маску. Это был кусок пластика с ремнём из старого рюкзака. Внутри был многослойный слой ваты, смоченной перекисью. Он сидел и вглядывался в темноту коридора, если бы кто-то подошёл близко, он бы выстрелил из старого обреза. Не из-за страха за себя. Он боялся, что зараза выйдет наружу. Он кашлял в маску и сдерживал рвотный спазм, чтобы не разбудить соседей по отсеку.
- Пусть хоть один туннель останется чистым, - шептал он себе под нос, стискивая рукоять.

В медблоке горел грязный фонарь. Санитар, уже с проступившими кровоподтёками под глазами, менял тряпки под больным стариком. Старик уже не шевелился, из носа сочилась тёмная кровь. Санитар посмотрел в его пустые глаза и тихо сказал:
- Прости, дед. Твоё место теперь нужно живым.

Он вытащил тело за ноги в коридор. Двое из охраны уже ждали, они накинули грубую клеёнку, затянули труп верёвкой и потащили к ржавому эскалатору, который вел наверх, к старому скверику над станцией. Там, рядом с памятником влюблённым, лежали другие - ряд за рядом, как брошенные куклы. Собакоподобные мутанты выли по ночам, чуя свежую кровь под кустами. Они издавали настолько жуткий вой что кровь стыла в жилах.

Но тьма ползла дальше. В самых дальних тупиках Лимба и Салтовской ветки люди молчали. В военных палатках, где спали семьи по шесть-десять человек, теперь слышался глухой шёпот: Не кашляй ночью. Не смей. Если услышат сразу заберут. Дети лежали отдельно в старых палатках, матери клали на их груди тряпки, смоченные в теплой воде - бесполезно, но хоть что-то.

На стенах появлялись надписи углём:

Грибы придут за всеми; Не открывай рот; Метро не лечит - метро жрёт.

Те, кто ещё держался, искали любой воодушевляющий слух: Говорят, есть место, где чистый воздух - станция у Конфедератов. Там нет болезни.
И они шли, одиночками, семьями. С фильтрами, с тряпками, с самодельными противогазами. На переходах гибли. На станциях у кордонов охрана уже без разбора отправляла обратно всех. Они понимали что если их пустят, то им конец.

Станционные голоса - бабки, которые гадали на воде и пепле, шептали за пару патронов:
- Это не болезнь... Это то, что жило под нами Мы его пробудили...
Люди слушали и кивали. Потому что страх проще перенести, если у него есть лицо. Даже если это лицо- гниль и споры.

И где-то в это время начались сны. Первым заговорили сталкеры. Те, кто ещё недавно шёл по тоннелям за остатками припасов и пропавшими отрядами, теперь просыпались в холодном поту и говорили: Я видел, как метро дышит. Я слышал, как оно звало меня по имени. Я видел под землёй огромный мёртвый гриб и он смеялся.

В коридорах шёпотом повторяли: Если увидишь во сне гриб - значит не проснёшься.

Когда первые трупы лежали в медблоках - никто не спешил говорить слово эпидемия. Списывали на слабость людей, на сырость туннелей, на старые раны, на чёртов спёртый воздух. Но спустя пару недель некому всё меньше и меньше готовы были спорить с этим фактом.

На одной из станций Лимба, за железным столом сидели трое: серый фельдшер с седой щетиной, заместитель начальника санитарных частей и командир внутренней охраны. Перед ними была стопка карандашных рапортов, испачканных отпечатками пальцев. Края бумаги были влажные от чужого пота.
В дальнем углу дымила керосиновая лампа, бросая на стены грязные тени.

- Вот, ещё пятнадцать за сутки, - врач ткнул пальцем в рапорт. - На Цирке, на Гагарина, даже на технических участках. Грибы, споры, или чёрт знает что. Пробовали изолировать - поздно.

Заместитель молча перелистнул страницы. Голос у него был тихий:
- Салтовская ветка - то же самое. На Героев Труда уже половина штата на койках. На Студенческой трое умерли прямо на постах - заступили в караул, так и остались там. Но руководство не подаёт виду. Вроде бы всё в порядке.

Командир охраны с глухим звоном поставил на стол свою флягу. Металл прозвенел так, что кто-то за спиной вздрогнул.

- Мы больше не сдержим, - сказал он, не глядя ни на одного. - Люди чуют заразу. Бегут по переходам, уносят с собой споры в рюкзаках, в тряпье. Паники нет только потому, что всем плевать. Кто жив, тот жив.

- В карантин? - спросил заместитель санчастей, будто хотел зацепиться хоть за что-то.

- Кого ты изолируешь? - перебил фельдшер. - Если их процентов тридцать уже носители, а может и больше? Если дети кашляют, а старики падают прямо у костров? Это всё - кончено. Мы это уже не вычистим. Смерть с косой пришла за всеми нами.

Все трое молчали. Слышно было, как за стеной кто-то глухо кашлянул, да так, что эхо отдалось по коридору.

- Ладно, - вздохнул командир. Он провёл рукой по затылку, будто волосы жгли кожу. - Тогда мы действуем, пока можем. Доводим до руководства. Завтра у нас война, как ни как, либо они нас сожрут, либо мы их, либо эпидемия всех нас.

Он поднялся, скрипя тяжёлыми сапогами.
- Пусть станции горят, если придётся. Пусть метро само выберет, кого оставить под сводами.

Фельдшер кивнул, вжимая голову в плечи. Лампа трещала, фитиль прыгал от сквозняка. В ту минуту никто не сказал слова конец, но в каждом взгляде оно уже было написано.

Когда командир распахнул железную дверь, холодный коридор ударил в лицо запахом горького пота, хлорки и кислой железной кровью. На бетонном полу, прямо у стены, стояли двое бойцов в старых комбинезонах, с винтовками на ремнях. Они молча смотрели на носилки.

На носилках лежали трое. Два молодых, ещё вчера они таскали ящики на складе. Лица в пятнах, глаза открыты, но пустые. Третий был старик, с поседевшими волосами и черным платком на груди, которым пытался закрыть рот. На губах всё ещё застыла нитка крови.

- Заберёте их? - спросил санитар, вытирая лоб грязным рукавом.

- Куда? - хрипло спросил один из бойцов.

- На выход. - Санитар дёрнул подбородком вверх, туда, где эскалаторы вели на поверхность старого мира. - Там места еще полно.

Бойцы переглянулись, но молчали. Один чуть слышно кашлянул, от этого звука оба на миг замерли.
Командир охраны прошёл мимо, идущий за ним врач задержался на шаг, посмотрел на старика, который теперь был лишь грузом.

- Не стой, - сказал он санитару. - Делай, что должен.

Санитар кивнул, подцепил подмышки первого. Кожа под пальцами промялась, будто тряпичная кукла. Когда он поднимал тело, ботинок стукнул о бетон и загремел пусто, так что все вокруг ещё раз вздрогнули.

В глубине коридора кто-то кашлял, долгим, влажным, с хрипами. От этого звука воздух будто сжался.
Один из бойцов выдохнул сквозь зубы:
- Чёрт бы побрал это метро - но договорить не смог - комок в горле перекрыл слова.

Шаги, эхо, сквозняк в бетоне. Метро всё больше дышало этой болезнью, и каждый новый труп становился тенью на плечах живых.

Холодногорские кордоны на сотом и пятидесятом метрах, в направлении Лимба, были сняты из-за нарастающего потока больных идущих словно привидения в темноте. Человеческий рой гудел, как улей под железными воротами, отделяющую платформу от тоннелей. Две массивные двери, по высоте в целый тоннель, были закрыты наглухо, лишь маленькая щель для переговоров и узкий проход для дозорного на крохотную площадку снаружи ворот. На земле перед вратами сидели люди - больные, бледные, иссохшие. Кто-то пытался ещё стучать в сталь кулаком, оставляя кровавые пятна. Кто-то уже не двигался, обмякшие фигуры, привалившиеся спинами к железу, с закрытыми глазами, их аккуратно оттаскивали под боковые арки тоннеля, подальше от дверей. Из-под одежды некоторых текли тёмные пятна, чёрные как мазут, расползавшиеся по холодному бетону платформы. От людей внизу разило кислым потом и гнилым дыханием. Кто-то кашлял до крови, закрывая рот серой тряпкой. Кто-то молча выл, прижимая к груди ребёнка, который уже не дышал. Несколько отважных всё еще стояли, крича сквозь тряпичные повязки:
Пустите! Мы не заразны!
У нас дети!
Но двери не открывались. Охрана стояла за ними рядами, в респираторах и старых армейских плащах. На лицах у них были затянутые капюшоны и матерчатые повязки поверх фильтров. Некоторые обматывали воротники скотчем, чтоб не подсасывало пыль. Риск заражения очень пугал их. Да и не только охрану, обычные люди, которым нечего было терять, уже торопились на дальние станции конфедерации. Иногда кажется, что в метро жизнь и смерть давно поменялись местами. Здесь смерть не враг, не конец, она как последняя дверь, которая открывается без пароля, без кордона, без подлой платы патронами или рабским трудом.
Смерть не спрашивает к какому ты флагу приписан - зелёный ты или синий, мутант или сталкер. Она не различает начальников станций и тех, кто живёт за последним рельсом в сырых нишах, спит на досках и делит крысиное мясо на пятерых. В сыром полумраке тоннелей живые держатся друг за друга только потому, что боятся признать: многие из них давно мертвы внутри. Они варят мутные супы, плетут маскировку из старых флагов, строят баррикады из ржавого железа это всё, чтобы доказать самим себе, что тут ещё есть за что цепляться. Но бетонные своды знают правду: смерть - это свобода. Свобода от затхлого воздуха, от страха перед чужим шёпотом, от предательств и выстрелов в спину, от рукотворных эпидемий. В мире наверху смерть всегда приходила как беда. Здесь внизу - она приходит как прощение. И всё же люди держатся за эту жизнь так, будто где-то за поворотом тоннеля их ещё может ждать нечто иное. Свет. Тёплый хлеб. Открытое небо. Человек наверное так устроен - цепляется за жизнь даже тогда, когда она превратилась в гнилую тряпку. Цепляется за сны. За редкий слух о том, что наверху что-то ещё дышит. За шорох в радиоэфире. За обрывок песни, что пробьётся сквозь рёв генератора. Потому что если не держаться, то всё это - тоннели, станции, кордоны - сгниёт окончательно. И тогда бетон скажет последнее слово. Иногда кажется, что метро давно уже выиграло и смысла более нет, лишь старый бетон остался и тишина с пустотой, а человек лишь тень минувшего. Но пока ещё кто-то кашляет во сне, кто-то шепчет молитву у костра, кто-то идёт по рельсам, не зная куда - значит, не всё отдано мраку. Значит, смерть всё ещё не забрала всех.

Лёня и его товарищи были здесь уже около недели. Первые пару дней они отдыхали, ели, пили и радовались что они в относительно безопасном месте, кроме пожалуй Ильи. Он всё еще думал об отце, которого потерял. Потом, когда начали доходить слухи об эпидемии и первые больные стали приходить, радость как-то сама собой улетучилась. Сейчас они медленно понимали что очень вовремя покинули Лимб. Что они на один шаг впереди смерти и это немного успокаивало с одной стороны, но нагоняло тревогу с другой.

Леонтич сидел в тени под перекрытием, чуть поодаль от ворот. Рядом - Шмидт с Глюком, Илья и двое вояк из цитадели переодетые торговцами конфедерации. Они здесь были по особому заданию, которое пока что хранили в секрете даже перед Леонтичем, так как ждали полного его выполнения от остальных участников, которые понемногу начинали возвращаться со стороны Лимба. У ног Ильи валялась пустая фляга. Андрей лежал в арендованной палатке, всё также в полусознательном состоянии.
Леня смотрел, как стража смотрит за последними минутами тех, кто по ту сторону дверей, через смотровое окошко. Как жизнь покидает их тела. Очередной приближался из темноты - парень лет двадцати, худой, весь дрожал, ноги подкашивались. Стражник с куцым автоматом в руках увидел его первым:
- А вот еще один. Больной. Бедный поворачиваясь к своим. А ведь даже если б он был здоров, то всё равно б мы его не пустили б. Как они этого не понимают.

- Мы ведь тоже жить хотим. подхватил второй. Он хотел еще что-то сказать, но тут же поник и глянул через мутноватое стекло в темный тоннель. Там лишь один фонарь освещал небольшой кусок тоннеля возле дверей, именно здесь и ютились больные, поближе к свету, поближе к теплу.
Парень споткнулся, упал на колени и медленно полез в темноту, прижимая к шее старый шарф. Следом за ним встала женщина с белым платком на голове, кашляя и едва переставляя ноги. Её подхватил под руку этот паренек и они пошли прочь, бормоча что-то друг другу, понимая что здесь их ничего больше не ждет. Ни о каком спасении речи и быть не могло, только смерть.

Шмидт хмуро выдохнул, поправляя автомат у живота:
- Никогда не думал, что увижу кордон, где живых разворачивают в смерть.
Глюк хмыкнул, глядя на свои ботинки, облепленные пылью и серым песком.
- Слышал вроде как в Лимбе целые секции вымерли за два дня. В метро теперь новая смерть. Не радиация, не пули. Гриб. Споры. Гниль. Человек гниёт живьём.
Леонтич обвёл глазами платформу - над воротами тускло мигала старая лампа, в её дрожащем свете кто-то привязал табличку: ЗДОРОВЫМ - ВХОД, БОЛЬНЫМ - ВЫХОД. Краска текла по фанере, будто кровоточила.
- Это не споры, - тихо сказал Леонтич, и голос его был твёрже, чем хотелось бы. Точнее, да, это споры, но под чьей-то невидимой рукой. Кто-то запустил это специально. Мне так кажется.

Двое вояк глянули на него с уважением, мол его даже тут не обманешь, даже тут догадался о первопричине эпидемии, но ничего не сказали, лишь переглянулись между собой. У них был чёткий и точный приказ, ни под угрозой смерти, ни при каких-либо иных обстоятельствах информация не должна стать известна никому.

Минуту спустя стальная дверка в огромных воротах открылась и через нее вошли двое. Они были в противогазах, каких-то плащах и рюкзаками за плечами. Охрана тут же закрыла за ними двери. Потом они обсыпали пришедших каким-то порошком и полили едким раствором. Так они простояли какое-то время и после этого принялись снимать с себя своё облачение. На их одежде были видны нашивки торговцев конфедерации.

Леня внимательно наблюдал за происходящим и видимо хотел сказать что-то, но промолчал. Двое пришедших растворились в толпе. Лёня задумался, а достаточно ли этих мер предосторожности чтобы не занести эти споры сюда. Рассуждая на эту тему несколько минут, он не заметил как к ним приближается боец Цитадели - молодой парень в старой бронежилетке и с рацией на поясе. Он не скрывал того что он из зеленых - он шел в военной одежде Цитадели. Это он только сейчас пришел вместе с еще одним настоящим торговцем и уже успел переодеться. Он своим видом привлек внимание Василия, который наблюдал за происходящим на станции. Парень остановился прямо перед двумя своими товарищами осмотрел остальных и тихо склонился ближе к одному из своих:

- Задание выполнено. почти шепотом сказал он.

- Принял. Но я и так вижу его результаты. вставая во весь рост сказал военный постарше. Он повернулся к Леонтичу, - Мы готовы идти, Леонид Сергеевич

Леня перебил его: - Только без имен, не здесь. мужчина вытянулся по струнке, - И этого тоже не надо. Мы ж не хотим привлекать внимание. Теперь то я могу узнать чем вы тут занимались? Какое конкретно задание у вас было?

После этого молодой присев рядом спросил: - А вы вообще кто?

- Познакомься, это голова совета Цитадели. А это его товарищи.

Молодой человек приоткрыл рот от удивления.

- Да ладно. Не может быть.

- Очень даже может. У него тут свои задания, у нас свои. Но тут мы встретились пока ждали тебя.

- Мы больше никого не ждём и можем уходить. Я был последний.

- А как ты попал во внутрь, если двери запечатаны? удивлённо спросил Илья. Он не видел как его пустили на станцию.

- Как я сегодня прошел? Очень просто. У нас договоренность с кофедератами. Они наших знают в лицо и должны пропустить. Мы то свою миссию выполнили и здесь нас больше ничего не держит можно идти домой.

Леонтич посмотрел на него и тихо спросил:

- Так а что за миссия то у вас была в Лимбе, если не секрет. Твои товарищи никак не признавались.

Парень глянул на двоих военных сидящих рядом, те молча кивнули.

- Да ну что вы, какие от вас секреты. начал молодой военный, - Мы ж здесь по распоряжению совета. Колонии распространяли. Добровольцы мы. Трое нас всего лишь вызвалось.

- Колонии, говоришь? Какие еще колонии? Не спор ли этих проклятых? вмешался Шмидт.

- Ну как какие, грибов конечно, или споры, как вам угодно. Слухи ходят, что Химик развёл этот гриб. Что это оружие. Тихое, незаметное. Никто не признается открыто, но половина командиров шептало, что это был приказ с самого верха. Хотели пустить гриб на военных, которые прячутся в глубинах синей ветки, но потом решили что и Лимба будет достаточно.
- Слышал? - выдохнул Глюк, глядя на Леонтича. Вот откуда значит ноги растут.
- Слышал, - рявкнул Леонтич. - Если это правда - значит, они решили закопать всех. Меня не закопают. Я не дам.

Илья стоял чуть позади, вытирая лоб рукавом, его напугало то что он услышал. Он глянул на сидевшую в обнимку недалеко от них пару, жену и мужа это были Василий и Майя - которые поглядывали на них и что-то обсуждали между собой, они показались Илье такими милыми и знакомыми на фоне общей ситуации, потом перевел взгляд на людское скопления на остальной части платформы, представил если и сюда дойдут споры, то никого из них больше не останется в живых. Поняв это он сказал:

- А чем же вы тогда лучше остальных, если дали такому случиться?

Все глянули на Лёню ожидая что он скажет. Он окинул их холодным взглядом, с минуту помолчал, обдумывая ответ, а потом глухо промолвил: - Это я выясню когда вернусь домой.

- Почему сразу закопать всех? молодой военный порылся у себя во внутреннем кармане и что-то достал оттуда, - Вот, это лекарство от гриба. Ты его пьёшь и не болеешь.

На его ладони лежали маленькие коричневые таблетки похожие немного на бочонки.

Все внимательно глянули на его ладонь.

- Хух, значит есть антидот от этой напасти. констатировал Глюк.

- Конечно. Мы б всех не ставили б под удар.

- Тем не менее обычные люди страдают, гибнут. тихо сказал Илья.

Лёня глянул на него. Илья показался ему бледнее, чем обычно.

- Ты себя как чувствуешь?

Илья покивал головой.

- А ну-ка дай ему пару таблеток. сказал Лёня. Он привык доверять своему предчувствию. Так на всякий случай.

Молодой военный насыпал целую жменьку таблеток в ладонь Ильи.

- Если ваш товарищ подхватил эту хрень, то мы не можем его взять с собой в цитадель. задумчиво сказал один из вояк. Ему нужно будет остаться здесь. Мы дадим ему достаточное количество препарата что бы он поправился. Чуть позже вы его сможете забрать к себе. Без обид.

- Да какие тут обиды. - махнул рукой Лёня.

Они решили отправляться через день день утром. Потому что через день несколько семей собирались уходить тоже на соседнюю станцию, подальше от зараженных. Остаток дня прошел у каждого по-разному. Леня пошел пройтись по станции и забрел на маленький рынок, всего в пару рядов. За целую неделю он впервые его здесь увидел. Он шёл медленно, время от времени останавливаясь у товаров разложенных прямо на полу. На ящике-прилавке, между потрёпанными журналами и каким-то учебником физики для старших классов, он вдруг заметил тонкую книгу - жёлтая обложка, почти стертая. Грубые буквы: Н. В. Гоголь. Рассказы.
Леонтич провёл пальцем по бумаге. Бумага была из дешевых, уже пожелтевшая. Местами там были пятна грязи и какая-то пыль между страниц.
- Почём? - спросил он у старика-продавца.
- Три патрона, командир, - старик выговорил это слово с уважением, хоть и не знал кто перед ним стоит.
Леонтич кивнул.
- Считай, что купил.

Он вынул из кармана штанов три патрона, чуть тусклые, ещё с заводским клеймом. Эти патроны он забрал у своих , так на всякий случай, но вдруг этот случай и был вот сейчас? Старик переложил их в жестяную банку с гремучим звоном.

Шмидт и Глюк дремали по очереди, опершись спинами о бетонные стены. Глюк во сне ворчал сквозь зубы, что-то шептал про патроны и дорогу, сон не давал ему отдыха. Шмидт крутил в руках магазин, пересчитывал патроны в карманах, жевал сухую кожуру грибного хлеба и слушал, как где-то скребутся крысы.

Илья всё утро просидел с отцом в голове, теперь его тёплая память осталась с ним внутри. На коленях он держал старый противогаз, с которого снял треснувший фильтр и то разбирал, то собирал, то снова разбирал. Делал вид, что занят делом, но взгляд его всё время был там, за железными дверями. Там, где кто-то кашлял, звал, шептал и всё это слышалось даже сквозь ржавый металл.

Андрей лежал под старым одеялом - бледный, глаза открыты, но будто не здесь. Иногда он шевелил губами - слова о тех, кто под землёй, о голосах в стенах. Ребята иногда наклонялись к нему ближе, пытаясь что-то разобрать, но понимали только то, что Андрей всё ещё между мирами и этот мир его уже почти не держит.

Вечером, когда всё вокруг стихло - только гул генераторов и тихий шорох шагов патруля за дальним поворотом туннеля, Леонтич сидел у импровизированного костерка, растопленного в старой бочке. Он открыл книгу. Бумага пахла плесенью и сыростью. Слова цепляли за что-то глубокое, родственное его собственным страхам.
"Подними мне веки", - читал он шёпотом, не для кого, кроме самого себя. Он вспомнил как в детстве читал эти рассказы, как страшно ему было. Вспомнил шорохи в туннелях. И подумал: может, метро и есть этот Вий - древний, сонный, огромный. И он сам, Леонтич, всего лишь ничтожный Хома Брут, который читает свои молитвы под треск огня, надеясь, что чудовище пройдёт мимо.

Пламя покачивалось, выдувая искры вверх, в чёрный свод. Леонтич отложил книгу на колени и закрыл глаза. Завтра нужно будет снова подняться. Смотреть чудовищу в лицо. И надеяться, что никто не поднимет ему веки.

Весь следующий день прошел в приятном безделье. Леонтич с утра встал раньше всех, усталый, с хриплым кашлем, не от болезни, от пыли и сырости туннелей. Он долго сидел у одного из костров, который местные развели прямо посреди платформы - остатки чего-то деревянного, обломки ящиков, доски. Огонь трещал, коптил своды и царапал мысли. Время от времени он подкидывал сухую ветошь и смотрел, как искры исчезают в темноте, и в этих искрах видел, как одна за другой гаснут станции, люди, надежды. Наёмники хорошо выспались и подкрепились крысиным мясом, грибными лепешками и немного вялой зеленью из цитадели.

- Сейчас бы чашечку кофе. Ммм- промурлыкал Глюк.

Шмидт задумался, что-то прикидывая в голове.

- Где-то года два, не пил его. Последний раз покупал на рынке Индустриальной, цена там конечно заоблачной, но он того стоило. Это конечно была не арабика, но тоже пойдет.

Он вспоминал приятные моменты, как будто ничего лучшего с ним никогда не происходило.

Илья бесцельно бродил по станции. Пройдя через рынок и не увидев ничего интересного, он пошел в дальнюю часть станции. Он шел неспеша, среди палаток, сколоченных наспех комнатушек, просто матрацев лежащих под сводами станции. Смотрел в лица людей и думал о том что когда-нибудь это должно закончиться. Всё это мрачное подземное существование. Ну не может быть постоянно плохо, должно ж быть и что-то хорошее. Он хотел верить в лучшее будущее, но тёмная реальность убивала эту надежду каждый раз.

Сзади Ильи шел Василий. Он его не сразу узнал когда они с приятелями вынырнули из темного тоннеля. Тогда он подумал что группа с вылазки вернулась и не придал особого внимания этому событию. Но за дни наблюдения понял, что это не местные и что они тут делают загадка. Эти двое ряженных под торговцев, вызывали не меньше вопросов. Василий начал следить и понял что ребята прошли по верху. Но зачем было идти на такой риск и кто это, он так и не понял, но на всякий случай не спускал с них глаз. Через денек Вася узнал Илью, он лично был с ним не знаком, но неплохо знал Андрея Семеновича. А теперь сегодня, молодой военный из цитадели в конец запутал его. Одно было ясно что-то тут не чисто.

Илья остановился на краю платформы, Вася подошел ближе и сказал:

- Ты с какой станции, парень? - спросил он, негромко, но так, что охранник у ворот обернулся.
Парень обернулся. У него под глазами залёг усталый синяк, взгляд был тяжёлый.
- Площадь Конституции, - ответил он после паузы. А что?

Василий коротко кивнул.
- Так и подумал. Я с Исторического музея - соседи получается.

Они помолчали несколько секунд. Илья оглянулся по сторонам, всё было спокойно.

- Соседи значит. подтвердил он.

- Знаю твоего отца - стараясь поддержать разговор продолжил Василий. - Андрей Семёнович - хороший человек.

Илья молчал пару секунд, словно решал, сказать или промолчать. Потом выдохнул:
- Его больше нет. Мы шли по поверхности. Он остался там

Майя остановилась рядом, не влезая в разговор, просто смотрела то на Илью, то на мужа. Василий кивнул медленно. Губы сжались.
- Земля ему будет мягкой - пробормотал он. - Прости, не знал. Семёнович был порядочным. Настоящим.

Они помолчали, стоя почти вплотную друг к другу. Шум станции вокруг, шаги людей, переговаривающихся о чем-то между собой, сейчас казались чем-то очень далёким.

- Ты сам как тут оказался? - спросил Василий, оглядывая Илью внимательнее. - Ты ведь не один пришел?

- Мы прошли через поверхность. Через реку. - Илья говорил тихо, устало. - Мы сами не знали, до куда дойдем. И дойдем ли.

Он посмотрел на Васю, потом на его жену.

- А вы здесь зачем? Бежите от чего-то?

- Да, можно и так сказать. как-то смущенно ответил Вася. Сам знаешь какая обстановка сейчас. Кстати, это Майя моя жена.

Они обменялись лёгкими кивками.

- Я видел с вами военного из цитадели. Как он? Не обижает? поинтересовался Вася.

- С чего б ему кого-то обижать? удивился Илья.

- Ну сам знаешь, сейчас они наши враги. лицо Ильи выразило удивление. Василий увидев это добавил, - Ну так говорят.

- А вы верите всему что говорят? Обычный парень. Как и многие пожалуй.

- Он живет здесь? Или зашел в гости? не прекращал спрашивать Вася. Илья посмотрел на него немного с подозрением.

- Ну допустим пришел в гости к знакомым. А что?

- Да нет, ничего. Просто Цитадель ведь отрезана от остального метро. Через Лимб сейчас не пройти. Вот и интересуюсь. Как он тут оказался.

- Без понятия. холодно ответил Илья. Ну я пошел. Удачи.

- Ага, удачи. Пока.

Илья ушел. Василий медленно выдохнул, глядя, как парень растворяется в людской суете станции. Майя молчала. Он подумал что перегнул немного с расспросами. Взяв жену под руку они отошли в дальний угол станции.

Пришел в гости к знакомым - эти слова застряли у Василия в висках, стукнули как молоток. Он перевёл взгляд на Майю, та поняла всё без слов.

- Значит, мои догадки скорее всего правда - Василий проговорил, глядя куда-то в пол. - Проход. Люди идут.

На ночь они улеглись прямо на матрац. Спать не хотелось, но на станции уже было почти темно. Майя лежала на груди мужа, а он смотрел в уходящие вверх своды станции. Рядом в палатке было какое-то копошение и шепот. Но по началу ничего нельзя было разобрать. Позже речь стала немного громче и Вася начал различать обрывки фраз: - они нас спасут от грибницы наши маленькие коричневинькие хаха да, да, да нам не страшна грибница не сейчас и не потом

Другой голос: можно хоть куда хочешь ходить с ними хехе всё нипочем Кто-то явно был чему-то рад. Из всего этого Вася понял что у его соседей было что-то от заражения. Но что понять не удавалось. Через несколько минут шепот стал еще тише теперь вообще ничего нельзя было разобрать.

Спустя полчаса на станции стояла мёртвая тишина все, кроме караула, спали.

Цитадель

Утро на станции началось серым светом старых ламп. Лёня сидел на скрученной из ржавых рельс скамейке и проверял снаряжение. Глюк что-то мурлыкал себе под нос, Шмидт выковыривал из карманов патроны, пересчитывая их в ладони. Все были сонные, но собранные: сегодня нужно было уходить дальше, в глубь конфедерации.

В этот момент Глюк поднял голову и прищурился в даль платформы:
- Эй ты это видел?

По тусклой платформе пробежала собака, жёсткошёрстный пёс с обломанным ухом и тяжёлой походкой старого вояки. Он зыркнул на людей, фыркнул и снова скрылся за колоннами.

- Хук? - удивлённо сказал Шмидт. - Живой ещё, пес смердящий

Лёня приподнялся, всматриваясь в темноту. Пёс снова мелькнул меж колонн, за ним слышался смех и восклики. Через пару минут они увидели целую стайку зевак, что сгрудились у старого вагона, превращённого в импровизированный шинок.

Посередине на ящике сидел Кислый - всё такой же: бородатый, с облезлым плащом и кривой ухмылкой, руками размахивал, будто дирижёр дешёвой оперы.

- и вот он ей говорит: Девка, ты если в этот туннель полезешь - обратно уже в себе не вернёшься! - раздавался голос Кислого, а вокруг заржал кто-то так, что пыль с потолка посыпалась.

Хук тем временем устроился у его ног и внимательно следил за каждым жестом хозяина, будто понимал каждое слово и поддерживал своим рыком смешок или паузу.

Шмидт хмыкнул:
- Ну и паразит Куда его только не заносит.

Лёня провёл рукой по всклокоченной бороде и кивнул:
- Ну что ж, живой человек - значит слухи ещё ходят. Может, что полезного расскажет.

Он махнул Глюку и вся группа медленно двинулась к Кислому и его Хуку. Утро пахло пылью, старыми историями и чем-то ещё, тем, что всегда цепляется за людей вроде Кислого: полуправда, полубайка, полужизнь.

Кислый, заметив знакомые лица, сразу махнул рукой, да так, что рукав сполз с худой костлявой руки.
- О! Гляньте-ка кто пришёл! Шмидт, Глюк Лёня! Что это великого Шмидта заставило покинуть его родную обитель? Во куда занесло! Ну ты даёшь!

Он соскочил с ящика прямо в пыль, хлопнул Шмидта по плечу так, что тот едва не выронил патроны.
- Думал, сгнили вы давно где-то у северных тоннелей. А вы, гляди, всё живы да всё ходите!

- Здорово, Кислый. - Глюк протянул руку, и они быстро сцепились в странном рукопожатии, которое понимали только они.
Лёня лишь кивнул, Кислый перехватил его взгляд и хлопнул по плечу тоже, хоть и осторожнее.
- Ты смотри, какой стал Борода - что твой дедушка у печки. Но глаза-то те же!

Зеваки вокруг начали медленно расходиться, кто-то ещё смаковал услышанную байку, но Кислый уже не размахивал руками. Он подсел к старому железному столбу, Хук тут же, почуяв свободу, бросился к детворе и стал гонять их по платформе, лая и уворачиваясь от неловких ладошек.

- Мы тут уже неделю околачиваемся и тебя я что-то не видел. Ночью пришел? спросил Шмидт. Как тебя еще пустили?

Кислый щурился, смотрел вслед собаке, выдыхая дым от какой-то самокрутки:
- Э, Кислого везде знают, вот и пустили. А вообще я в Лимбе сначала крутился, а потом, - он задумался на секунду - Так вот Я ж оттуда думал к вашим пробиться, в Цитадель, значит. Да кто ж меня туда пустит? Они ж как свои ворота закрыли, так и всё, сиди в лимбе, нюхай плесень. Кордонов Лимб понаставил в тоннеле с цитаделью видимо не видимо.
- Ну а дальше? - спросил Шмидт, подкидывая пустую гильзу.
Кислый усмехнулся, кивнул:
- А дальше думаю: Ну чё остется делать? Проду не протащишь, инфу не продашь - все как крысы под корками сидят. Ну я и пошёл к синим. Думал может там полегче будет, может байки послушают, выпивку дадут. Хрен там
Он сплюнул в пыль.
- Там этот грибной мор начался. Люди кашляют, дохнут, а я не дурак, я чую, когда пора ноги делать. Ну и пошёл я сюда. Слышу люди говорят что сюда все идут. Говорят: Конфедерация - нейтралка, не тронут. Ну и правильно говорят. Вот и я тут.
- И что, много таких как ты? тихо спросил Лёня.
Кислый посмотрел мимо него, туда, где Хук катался по полу вместе с двумя босоногими пацанами:
- Много. Народ потянулся. Слухи ходят - Цитадель и Лимб друг друга грызть начнут, а эта дрянь плесень, или чёрт её знает что, жрёт всех без разбора. Вот и бегут кто куда.
Он затянулся ещё раз, медленно выпустил дым:
- Хорошо хоть тут пустили. Пока. А там кто знает. Может, и отсюда всех выгонят к чёртовой матери.

Он вдруг усмехнулся, ткнул пальцем в Лёню:
- А вы чего тут? Неужто за правдой пришли?

Глюк хмыкнул:
- Да мы как всегда, за правдой, за байками, да за жизнью.
Шмидт подбросил гильзу и поймал:
- Ну и тебя проведать заодно. Живёшь пока - значит слухи будут.
- Ох, слухи у меня всегда будут, - ухмыльнулся Кислый. - Только вот слушать их не все доживут.

Хук, устав от детей, подбежал обратно, тряхнул шерстью и ткнулся мордой в колени хозяина. Кислый потрепал его за ухом:
- Вот мой слухач. Чует, где люди, где смерть, где крыса с жареной ногой.

Лёня посмотрел на собаку, потом снова на Кислого:
- Береги себя. И не вздумай ещё куда-то лезть.
Кислый усмехнулся и развёл руками:
- А куда мне? Тут народ весёлый. Может, хоть сдохну не в одиночку.

Кислый снова бросил взгляд на Лёню, на Шмидта, на Глюка.
- Ну а вы-то чего дальше? Куда ноги топчете? - спросил он, поправляя ремень на худом плече.

Лёня вытер руки о штаны и кивнул в сторону северного выхода:
- В Цитадель идём. Там передохнём. У нас люди есть, крыша будет. Слухи твои кому надо продашь, барыги местные тебя и слушать будут. Как в старые времена. Пошли с нами.

Кислый хрипло рассмеялся, махнул рукой:
- Цитадель? Да я думал, туда и мышь сейчас не пролезет. И она то вроде как в другой стороне. Или я чего-то не знаю?

- Ты много чего не знаешь. заговорчески сказал Лёня.

- Ну раз так И если вы туда пойдёте значит, и нам место найдётся. Что, Хук? Пойдёшь с нами? - он потрепал пса за ухо. Пёс тихо рыкнул и лизнул руку хозяина. - Ну, значит всё, решено! - Кислый поднялся и оглянулся. Когда выдвигаемся?

Лёня указал пальцем на кучку семей, что сидели у костра неподалёку, обмотав детей тряпьём и одеялами.

- Видишь их? Как они пойдут, так и мы следом.

- Этих тоже возьмём. Кто не хочет тухнуть тут - пусть идут с нами. Вместе веселее умирать. почти пропел Кислый.

Глюк усмехнулся:
- А может и не умирать вовсе. Ты не каркай.

Через полчаса их группа, разросшаяся на десяток ртов, двинулась к выходу со станции Холодная Гора. Шмидт шёл первым, за ним Кислый, ведя Хука на ремне. Семьи шли следом, переговариваясь шёпотом. Лёня и Илья замыкали цепочку, глядя в темноту тоннеля впереди.

Илья, идя рядом, вдруг услышал звуки позади.
- Леня - сказал он тихо, почти не оборачиваясь. - Глянь, кто там.
Лёня посмотрел поверх плеча. В просвете мутного фонарного света он увидел двоих Василия и Майю. Они шли чуть поодаль, не торопясь, но явно держались за колонной беженцев.
- Ага вот и та парочка решила с нами пойти. - пробормотал Лёня.

- Странный он какой-то. Вчера расспрашивал меня, кто мы, откуда, куда путь держим. Соседом представился. Лицо знакомое, но лично его я не знаю.

- Странно. Хотя может из-за любопытства спрашивал. Мало ли. Но на всякий, сейчас сделаем так

Шмидт, заметив их жест, кивнул, подал знак Глюку. Наёмники замедлили шаг. Спереди Кислый тоже обернулся, но только пожал плечами - ему не впервой было уходить в тень.

Шум шагов впереди стал удаляться - семьи, усталые и перегруженные, потянулись вперёд, не замечая, что авангард остановился. Василий и Майя, заметив остановку, прошли мимо, кивая, но Лёня лишь кивнул в ответ.
- Пусть идут, - сказал он. - Если идут дальше - дойдут. Нам не помешают.

Когда последние фигуры почти растворились в мерцающем тоннельном мраке, Лёня повёл их группу вправо. Сразу за поворотом, через десяток шагов была техническая комнатка, с металлической дверью. Один из военных достал ключ и открыл ее. В середине было пусто, только до середины выкрашенные стены, непонятного цвета краской. Зайдя во внутрь военный опять закрыл комнату на ключ и прошел вглубь. Эта комнатка была соединена с еще одной слева, более длинной, но узкой. Она заканчивалась проломом в дальней стене.

Узкий ответвляющийся коридор уходил вверх под уклон - заброшенный старый туннель неизвестного предназначения, ведущий к станции Госпром. Там не было кордонов, только древние ржавые двери, за которыми дышал иной воздух.

- Всё, - сказал Шмидт, оглядываясь на Кислого. - На след никто по идее не сядет. А там посмотрим, как встретим рассвет.
- Да хоть не рассвет, а грибной дождь, - фыркнул Кислый. - Лишь бы не тут гнить. Ну, Хук, давай!
Пёс тихо тявкнул и пошёл впереди, всматриваясь в черноту. Лёня последним шагнул в новый проход, и темнота закрылась за их спинами, вместе с сыростью старого метро и тихим эхом чужих шагов.

Василий обернулся- сзади никого не оказалось. Группа людей пропала бесследно.

- Я сейчас - сказал он жене и отделившись от идущих и в несколько больших шагов оказался на том же месте , где еще недавно стояли люди Леонтича. Вася оглянулся, свет его налобного фонарика разрезав темноту обнажил узкий проход, уходящий в сторону. Он пошел туда и спустя пару мгновений упёрся в металлическую дверь. Попробовал ее открыть дверь не поддалась. Василий понял, что именно сюда ушли ребята из Цитадели. Постояв с минуту, он пошел догонять уходящие семьи.

Тоннель уходил ввысь под лёгким, но ощутимым уклоном, и каждый шаг отдавался в коленях. Они двигались молча, только звякало иногда оружие, и изредка скрипела снаряга. Стены, из красного кирпича, казались живыми - будто древнее нутро города дышало вместе с ними. Местами кирпичи облупились, обнажив слои соли и окалины, как если бы сама почва изнутри выдавливала на поверхность следы своего истлевшего прошлого. Сырость здесь пахла не водой, а металлом и чем-то старым, едва уловимым - словно в воздухе оставались кристаллы времени.

Илья прошёл пальцами по стене, пальцы покрылись налётом, белым, словно пепел. Шмидт фыркнул:

- Сколько лет здесь не бывало людей? Сто? Двести? А может, и не людей вовсе.

Глюк усмехнулся, но без радости.

- Место помнит то что уже никто и никогда не узнает.

Один из военных поддержал:

- А строили то на века.

Леонтич шёл впереди, фонарь выхватывал из тьмы фрагменты сводов, узоры из паутины. На стенах иногда были кое-какие рисунки, выцарапанные неизвестно чем. На них были нарисованы люди стоящие на коленях и протягивающие руки вверх. Еще были какие-то буквы, но что это значит никто из идущих не знал. Через метров триста, на повороте, они наткнулись на глубоко выцарапанную надпись и затертую на полуслове. Но понять ее также не представлялось возможным, так как никто не знал языка на котором она была сделана. За ней начинался уже иной участок пути - стены там сужались, и весь тоннель будто сжимался, переходя в прямую кишку, уходящую вверх.

- Тут нас еще не было - тихо сказал Андрей. Лёня глянул на него. Лицо Андрея было очень бледным.

- Это... что-то намного старше метро, - пробормотал один из солдат Цитадели. - До всего этого, ещё советское или раньше...

Они не знали, для чего и для кого был построен этот путь. Ни на одной официальной карте он не значился, ни в одной памяти не отразился. И всё же он был - холодный, живой, идущий туда, где когда-то билось сердце города. К Госпрому.

Там, в конце пути, их ждали остатки былой цивилизации.

Спустя где-то два часа они подошли к груде бетонных обломков, лежащих на полу прохода. За ними тоннель уходил куда-то вниз и дальше растворялся во тьме. Ребята посмотрели вверх. Метрах в двух, или трёх над ними зияла дыра примерно два на два метра, был виден электрический свет и небольшой фрагмент свода станции метро.

- Мы пришли. улыбаясь сказал Лёня.

- Похоже на то. подтвердил Шмидт направив свет фонаря в дыру.

- Да, да, мы на месте. сказал молодой военный. Он снял рацию с пояса, включил ее и сказал: - База, база, я Неон.

Тишина. Он еще повторил пару раз. Всё так же никто не ответил.

- Странно. глядя на рацию пробубнил вояка. Все переглянулись.

- Попробуй еще раз. подошел к нему Шмидт. А то знаешь, у нас кошек с собой нет.

- Кошек? удивился молодой. А причем тут кошки?

Лёня улыбнулся и объяснил: - Кошки не те что орут под окнами, а металлические тройные крюки. Их привязывают к веревке и забрасывают туда куда хотят забраться, если нет другой возможности.

- Ааа, - протянул военный. Он посмотрел еще раз вверх и поднес рацию к губам.

Сквозь шипение отчетливо было слышно: - Это база, это база. Мы идём.

Через минуту в тоннель упала веревочная лестница. Отряд один за одним выбрались на платформу. Яркий свет ударил по глазам так, что они невольно прикрыли руками глаза.

- А чё это вас так много? удивленно поинтересовался охранник станции, - Кого это вы еще притащили с собой? Вы же знаете правила.

- Да, конечно мы знаем правила. Я их сам придумал. начал Леонид. Ты лучше, боец, позвони ВВ, пусть пришлет дрезину за нами.

Охранник несколько секунд колебался. Он не понимал что это за люди, и еще отдают ему указания. Это вызвало в нем краткосрочный диссонанс. Но поняв что тут может быть что-то важное он побежал к внутреннему телефону.

ВВ сидел в своём крохотном кабинете на 23 Августа. Это была маленькая техническая комнатка раньше. Сейчас здесь стояли шкафы с какими-то документами, не имевшими уже никакой силы, старые бумаги из архивов, книги. Он перечитывал Тайные учения всех времен, некоторые страницы были вырваны, но основной смысл всё равно без труда доходил до читающего. ВВ перечитывал ее уже в третий раз и каждый раз после этого задумывался: - А будет ли продолжение у человечества? Будут ли новые религии с элементами древних? Должно ли это существовать? Будет ли опять всё извращено в угоду власть имущим? Искажено для большего запутывания людей Он не успел додумать этот вихрь мыслей, как внезапно зазвонил телефон. Он снял трубку.

- Алло! треск и шипение в трубке, - Виктор Валерьевич! Вы меня слышите?

- Допустим. спокойно ответил ВВ.

- Отлично! Это с Госпрома охрана! Тут отряд наш вернулся! Те трое добровольцев

- Ну и? Все живы, здоровы?

- Да, да. Всё в порядке! Но они с собой каких-то эээ неизвестных привели.

- Правила для всех одни. Объясни им что сейчас, не подходящее время и пусть идут откуда пришли.

- Да? Хорошо, я передам. Но один из них знает вас, как мне показалось, и сказал чтобы ты, то есть вы подали ему дрезину на Госпром.

Пару секунд треск и шум издавала трубка со стороны ВВ.

- Как он выглядит? в конце концов спросил ВВ.

- Худой, с седой бородой, седыми длинными волосами. С ним двое похожих, ну не знаю, на наемников, что ли ребят. И трое гражданских, один из них вроде бы не в себе

- Ладно, сейчас приеду.

В отсутствие Леонтича, Госпромом негласно руководил ВВ. Хоть станция более не обитаема, из-за проводимых на ней земельных работ, это всё еще одна из станций Цитадели.

За то время пока ВВ с двумя охранниками добирался до крайней станции, Леонида успели опознать двое из охраны Госпрома. Они здесь жили ранее и прекрасно знали бывшего своего начальника станции в лицо. К тому моменту как подкатилась дрезина, охрана и отряд Леонтича дружно сидели на мраморных обломках и что-то друг другу весело рассказывали.

- я тогда думал о том, что может быть мы все спим? И это нам только сниться. Хотя таких длинных и неприятных снов я никогда не видел. выкрикивал Глюк.

ВВ сошел на платформу и на правился к сидящим. Лёня встал ему на встречу. Глаза ВВ округлились от радости:

- Ха ха, я предположил что это мог быть ты! он обнял старого приятеля. А борода то, борода какая!

ВВ разглядывал Лёню со всех сторон. Он сильно похудел и добавилось несколько морщин с последней их встречи.

- Ну рассказывай, где ты пропадал? Мы всё метро на уши поставили, соблюдая секретность конечно. Думали что всё- нету больше тебя. Но не тут-то было! ВВ тряс бедного Леонтича изо всех сил.

- Да всё обошлось. Спасибо этим ребятам. он указал на своё сопровождение, Шмидта, Глюка, Илью и Андрея. Если б не они в определенные моменты, я б не добрался б сюда никогда, наверное.

После непродолжительных приветствий они все направились к дрезине. Усевшись поудобнее, места на всех хватило, один из охранников ВВ запустил мотор, включил передний прожектор и они сначала медленно, а затем быстрее помчались в глубь Цитадели, рассекая мрак подземелья.

Спустя пару часов, в той же комнатке ВВ сидело трое: сам ВВ, Леонтич и Андриенко Юрий Михайлович, тот что с Алексеевской. Троица составляющая Высший совет Цитадели. Последние полчаса Лёня рассказывал им про свои путешествия. Они кивали и смотрели на него с долей жалости во взглядах. Закончив Лёня сидел со стаканом воды в руке и поглаживал бороду. От предложенного алкоголя он отказался, как и от сигарет. Объясняя это тем, что столько времени прекрасно обходился без этого, так и зачем тогда начинать. ВВ поддержал его и тоже налил себе чистой воды. Юрий выбрал алкоголь.

- За счастливое спасение. поднял стакан Андриенко. Все дружно чокнулись и сделали по паре глотков.

- Ну а вы тут как? Что нового? спросил Лёня.

- Мы были немного обескуражены твоим исчезновением. И некоторые процессы были приостановлены. Люди начали болтать что ты болен и поэтому не появляешься на публике. Это мы распространяли эти слухи, так как было не понятно куда ты пропал так внезапно и никакой весточки от тебя не было.

- Да, я понимаю. Это правильное решение, только нужно было сразу сказать правду, я думаю. Людям и так слишком долго парили мозги. Ладно, вы выбрали кого-нибудь на моё место?

- Не успели. Нет желающих. усмехаясь сказал Юра. Химика пытались сманить к себе, но он стена. Нет и всё тут. А кроме него и не было кандидатов достойных.

Лёня улыбнулся: - С ним иначе нужно работать. Он за общую идею готов на многое, а личное его мало заботит. Ну еще и растения его, как же без них.

- Тут другая проблемка есть во всем этом деле. как бы невзначай сказал ВВ. Мы тебя официально умертвили. Типа ты умер от болезни и оповестили всех жителей три дня назад.

- Ты официально мёртв. улыбался Юра.

Леонтич с минуту молчал, по нему было непонятно рад он, или нет. Сделав пару глотков чистой, прохладной воды, Лёня высказал своё мнение по этому поводу:

- Я думаю это даже к лучшему. Людям нужно чудо в эти мрачные времена. Я думаю что это даже сыграет нам на руку.

ВВ и Юра переглянулись, не особо улавливая куда клонит Лёня.

- Пусть все сейчас знают что головы Цитадели больше нет, мы стоим на пороге войны и живем как черви под землёй. Но если акцентировать их внимание на мнимом воскрешении - он дважды согнул указательные и средние пальцы на обоих руках,- то это может воодушевить население на большее и дать пищу для их размышлений. При этом это по сути не будет ложью, точнее будет, но лишь частично. Я ж не болел как вы им это сказали, но был на границе со смертью. И по сути умер бы, если б не помощь небезразличных людей. Так что эта байка имеет место быть.

Юра и ВВ утвердительно покивали головами.

- Ты как всегда можешь негативное повернуть себе на пользу. довольно промурлыкал Юра.

- Да, нам реально не хватало твоего ума здесь. Теперь то мы снова

ВВ недоговорил - в дверь кто-то постучал и не дожидаясь ответа открыл ее. На пороге стоял Химик. Он как всегда был в застиранном, некогда белом халате. Его лицо не выражало эмоций пока не узнал в бородаче Лёню. Он просиял.

- Нашелся! Ну слава, кому там обычно говорят? Богу? А то эти двое он указал на ВВ и Юру, - пытались меня заставить заняться твоей работой. А ты ж знаешь руководство людьми это не моё. Я растения люблю от них меньше шума.

Химик и Лёня крепко пожали друг другу руки.

- Присаживайся. Лёня привстал уступая место товарищу, но тот его остановил.

- Я целыми днями сижу у себя на станции как паук в банке. Так что я постою, а ты отдыхай. И давай рассказывай где пропадал.

- Я как раз только закончил. Давай в другой раз. Сейчас лучше введите меня в курс событий.

- Мы только что решили его воскресить для людей. вставил своё слово Юра.

- Отличная идея! одобрительно кивая поддержал Химик. Это что-то новенькое для метро. Своего рода новый мессия. Его сначала убили, а потом он воскрес для мщения.

Все улыбнулись.

- Ладно, это всё хорошо, но давайте реально к делам. более серьезно сказал Лёня.

- Только с того света, а уже о делах. продолжал шутить Химик.

Довольно быстро смех утих и в деталях ВВ, Юрий и немного Химик изложили суть происходящего в Цитадели на данный момент. А происходило следующее: высокими темпами шла подготовка личного состава к предстоящему столкновению с синими, вылазки на поверхность стали чаще, особенно в места где до войны были военные части. К сожалению многие из них, как оказалось, были распроданы еще до войны. Оттуда почти ничего не удалось достать стоящего. До больших частей дойти не было возможности, так как они находились далеко от города и уровень радиации не позволял это сделать. Хотя, как показывали ежегодные анализы почвы, воды и воздуха с поверхности, уровень радионуклидов - прежде всего цезия-137 и стронция-90 - за последние пять лет снизился до предельно допустимых значений. Это означало, что если двигаться в сторону, противоположную эпицентру удара, можно с определённой долей вероятности найти участки, пригодные для кратковременного пребывания на поверхности. Особенно в безветренные дни, когда пыль и осадки не поднимаются вновь. Тут Леонид задал вопрос: - Какова вероятность такой находки? Я имею в виду неотравленные территории.

- Это нужно более детально проработать еще и у нас только обрывки информации, но мы предполагаем что в районе шестидесяти километров на север, может быть уже более-менее безопасно. Но нужно всё перепроверять. Нужны для этого добровольцы, сам понимаешь. объяснял Юрий. Это всё очень сложно и трудоёмко на данный момент. Тем более мы точно не знаем где еще были удары. Нам-то можно сказать повезло, почему-то в сам город прилёта не было, до нас дошли только осадки, пыль и ветер. Но и этого было достаточно чтобы большая часть населения погибла за считанные дни.

- Да, конечно, понимаю. задумчиво ответил Леонид. И они продолжили.

- В целом мы готовы дать ощутимый отпор и мы его понемногу уже даём, но этого недостаточно. -снова начал было ВВ.

- Кстати я видел вашу работу, как мне показалось. он с укором глянул на Химика потом на остальных. Грибная эпидемия, ваших рук дело?

- Идея Кости, реализация моя, точнее парней с которыми ты сюда пришел. сказал ВВ.

- Идея отличная. Только вот обычный люд мрёт как мухи. Эта бесконтрольная болячка к добру не приведет.

- У нас есть препараты от нее. заявил Химик. Только мы не успели их распространить. Только среди своих пока что.

- Так давайте распространять уже быстрее. А то мы не отмоемся от этого никогда. Люди не простят. глухо проговорил Лёня.

- Лёнь, они нас замочить хотят, а ты опять в добряка играешь. как-то недобро сказал ВВ.

- Ну не все ж хотят этого, Вить. также отвечал Леонид.

Химик что-то записал в свой блокнотик и посмотрел на присутствующих. Дальше повел разговор Юра:

- Ладно, всё о негативном и негативном. Вот наши ребята, к примеру, радиосигнал уловили. Точнее его части. И не понятно откуда его посылают. Одно известно, его раньше не было на этих частотах.

- Если он появился, значит что-то его испускает, а если что-то его испускает, должен быть какой-нибудь источник энергии и значит его кто-то запустил. констатировал Костя.

- Логично. кивнул ВВ, - Только ничего не понятно из того что мы уловили. Нужны радиостанции мощнее, или попробовать выйти на поверхность, взобраться повыше и попытать удачу там.

- Сигнал систематичен, - продолжил Юра появляется каждый понедельник. Не думаю что источник очень далеко от нас, максимум пятьдесят, шестьдесят километров.

- Всего-то! Это несколько дней пути по мёртвой земле. И еще не известно с какой стороны он идет и какой чёрт его посылает. Может каннибалы выжившие, или еще кто хуже. - махнув рукой сказал ВВ.

- Мы можем хотя бы проверить на каком-нибудь высоком месте. предложил Химик. Вдруг что-нибудь прояснится. Игнорировать не имеет смысла, а не проверить не имеет смысла вдвойне.

- Правильно говоришь. одобрительно кивнул Лёня. Проверим что это и решим по итогу, каннибалы это, или нет.

- Я тут вспомнил как лет пятнадцать наверное назад был англоязычный сигнал. Мы его тогда так и не расшифровали. произнес Химик.

- Тогда он был сильно искажен и выяснить что там было не представлялось возможным. напомнил Юра.

- Да. Кажется помню. К чему ты это? Те же волны? спросил ВВ.

- Нет. Может мы тогда приложили мало сил для его расшифровки? И это был один из лучей надежды? Возможность начать всё с нуля. И судьба нам даёт новую возможность? А? Как думаете?

- Это вряд ли. Судьба не сильно нас любит, как я посмотрю. с грустью в голосе промолвил ВВ.

Леня откинулся на спинку старого кресла, усталость от недавнего путешествия всё ещё пряталась в глубине глаз. Он сделал глоток воды и посмотрел на Юру.

- Ты говорил, что что-то важное произошло, пока меня не было. Что-то с детьми?

Юра переглянулся с ВВ и кивнул:

- Да. Был случай Пограничный, так сказать. Несколько детей сбежали с ТЧ-3. Малые, лет двенадцати-четырнадцати. Думали, что играют в сталкеров. А на деле - чуть не сыграли в гроб.

- Куда попали? - нахмурился Лёня.

- В старые подземелья под Госпромом, - тихо сказал ВВ. - Те, что мы недавно раскапывали. Химик каким-то чудом об этом узнал и пошел за ними.

Юра подался вперёд, понизив голос:

- Они туда залезли ночью. Охранник проспал, дрезина из самодельных. Дошли до центральной точки. А там - всё дышит. Не в буквальном смысле. Стены шевелятся, звук идёт откуда-то снизу, фонит странной энергией. Один из пацанов чуть с ума не сошёл. А девчонка вообще начала говорить, что их зовут.

Лёня застыл. Только пальцы медленно сжимались в кулак.

- А Химик?

ВВ вздохнул:

- Почувствовал. Говорит, что "растения завяли". Собрал свою аптечку, три колбы и ушёл. Один. Без фонаря, с одной лампой на лбу.

- И что?

- Вернулся через шесть часов. Весь в слизи, будто сквозь утробу шёл. У детей - пульс слабый, глаза как стекло, но живы. Он влил им что-то из колб. Потом дал понюхать снадобье. Через полчаса - как огурцы. Тряслись, плакали, но уже с пониманием.

- Они видели что-то? - спросил Лёня почти шёпотом.

- Видели. - сказал Юра. - Но не рассказывают. Или забыли. Или забыть заставило что-то.

Лёня долго молчал. Потом только выдавил:

- И Химик?

- Он не говорит, что видел. Только сказал: Теперь храм знает, что мы рядом.

- Храм? - Лёня снова напрягся.

ВВ утёр лоб рукавом:

- У него свои термины. Но я уверен, что он не врёт. Он их вытащил. Без лишнего пафоса. Просто как будто знал, что должен.

Юра добавил:

- Если бы не он, была бы первая детская могила за последние семь лет.

Лёня глянул на Костю, тот стоял молча, облокотившись о стену и скрестив руки на груди.

- Всё верно, только без слизи и детвора сама прибежала к выходу. Я лишь их вёл назад. Химик помолчал пару секунд, что-то припоминая- Там был храм, как я понял теперь его нет. Туда сталкеры заглядывали после этого, но ничего не нашли. Но он был там сто процентов я его видел. Весь из чёрного камня, с жертвенником по центру. Еле ноги оттуда унесли - жуткое место.

Поводов не верить Химику не было, но и в мистику Лёня не верил, но на всякий случай допустил некие изменения реальности, при наличии нескольких свидетелей. Ведь что-то всё-таки произошло, раз дети стали другими. Какой-то неведомый ужас потряс их детское воображение. Не бывает такого, было место и вдруг его не стало. Вслух он лишь похвалил Костю:

- Молодец что детей спас. Дети наше будущее. немного помпезно сказал Лёня.

Дальше разговор пошел на более бытовые темы: ремонт генераторов, что всё-таки делать с подземельями, проблемы населения, отсутствие должного и систематизированного образования у молодежи, нехватка медикаментов и так далее. Разговоры затянулись часов на шестнадцать в общей сложности. Обсудили многое, поставили цели себе и другим, приняли важные решения. Когда уже была глубокая ночь, Юра и Костя отправились на свои станции, Лёня остался у ВВ. С ним они проговорили до самого утра, как старые друзья, как будто ничего необычного вокруг не происходило, как в старые добрые.

Прошло всего несколько дней с момента, как они прибыли в Цитадель, но всё изменилось. Время здесь текло иначе: тише, теплее, будто фильтр сглаживал все шероховатости. После месяцев холода, страха и бегства, здесь царила рутина, которую можно было полюбить.

Шмидт и Глюк, несмотря на свой вечно насмешливый тон, почти сразу поняли - назад идти не стоит.

- Стареем, брат, - буркнул Глюк, разглядывая свежую простынь на своей койке в одном из казарм ТЧ-3. - Тут хотя бы на боковую можно завалиться, а не на трубы и бетон.

- И суп тут нормальный. И никто не пытается тебе голову отрезать за банку тушёнки. - добавил Шмидт, перебирая инструмент, который получил взамен на помощь при разгрузке какого-то барахла.

Их пригласили к охране одной из станций связи - работа нетрудная, стабильная. В первый раз за многие годы они сами выбрали остаться.

В комнате выдачи экипировки на холодном металлический столе лежало старое, потрёпанное, но верное снаряжение. Шмидт снял с плеча автомат, положил бережно, как будто не металл, а память.

- Ну вот, брат. Кажется, это всё. - Он криво усмехнулся и посмотрел на Глюка.

- Дожили. Не за еду, не от ран, не в перестрелке, а по собственному желанию. - Глюк покачал головой. - Прямо не верится. Теперь мы, выходит охранники связи?

- Старшие операторы гражданского контроля, - поправил Шмидт с нарочитой важностью.

Из соседнего помещения донеслись звуки смеха. Молодые технари шутили друг с другом. Глюк чуть мягче улыбнулся.

- Знаешь, а мне это нравится. Никто не орёт. Никто не умирает. Даже чай тут с сахаром.

Они вышли, оставив за собой склад. А впереди была обычная, простая работа. Жизнь без выстрелов.

Немного позже Шмидта и Глюка попросили временно оказать помощь в подготовке личного состава. На одной из станций, переоборудованной под тренировочный плац, Шмидт стоял у стенда, где были вывешены схемы ближнего боя. Его шрамы и жёсткий голос вызывали уважение у молодых.

- Если у тебя винтовка заклинила - всё, забудь о ней. Дальше нож, приклад, локоть, зубы, - он цыкнул. - Главное - остаться в живых и добить раньше, чем добьют тебя.

Глюк сидел рядом на ящике с патронами, ухмыляясь:

- А потом выжить и не умереть со страху от того, что натворил.

Он бросил молодой девушке верёвочную гранату.

- Брось, прицельно, вот туда, в манекен.

Граната попала в ногу. Глюк покачал головой.

- Нога - не враг. Враг - центр массы. Ещё раз.

Парни и девушки смеялись, но слушались. Эти двое не командиры, но их считали живыми легендами.

Помимо них были и другие командиры, которые подготавливали людей к будущей схватке. Один из них Коваль, высокий седой ветеран, с суровым выражением лица проходил мимо рядов бойцов. Одни чистили оружие, другие тренировались в стрельбе по движущимся мишеням, третьи - собирали самодельные огневые точки.

- Пятьсот двадцать пять автоматов, - докладывал снабженец. - Из них в рабочем состоянии четыреста два. Остальные чинят.

- Ручных гранатомётов?

- Семь. Самодельные. Все стреляют криво, но сгодится, если подкатывать близко.

Около стены стояли полевые баллисты. ещё один знак изобретательности Цитадели. Их делали из остатков строительных механизмов, металлических пружин, тросов и ума. Такие могли выпускать снаряды из арматуры на двадцать-тридцать метров.

- Это хоть стреляет? - спросил кто-то у мастера.

- Не стреляет. Плюёт. Но если попадёт - мало не покажется, - усмехнулся тот.

Рядом тренировались подростки с деревянными копьями. Кто-то из старших поучал:

- Синие берут числом, но не мозгами. Держи строй. Не паникуй. Режь ближе к шее.

На одной из стен была нарисована карта тоннелей и станции Госпром - основной форпост Цитадели. Там уже давно стояли автоматические турели, запертые многотонные двери и камеры наблюдения.

ВВ лично инспектировал укрепления. Он стоял на балконе, глядя вниз, как механики настраивали турель.

- Не хочется, чтобы это понадобилось, - тихо сказал он Химику. - Но ещё меньше - чтобы не было готово, когда понадобится.

Химик кивнул. Под их ногами звучал марш, ритм которого задавала сама Цитадель.

Илья расцвёл. В ТЧ-3 было много молодых, полных жизни людей. На учёбе, в лабораториях, в мастерских. Он, словно сбросив с себя пыль прошлых месяцев, почти сразу влился в поток новых знакомств. А вскоре начал проводить всё больше времени с одной из девушек такой тихой, с озорными глазами, что работала в библиотеке станции.

- Представляешь, тут даже есть книги по генетике довоенные еще! Обалдеть! - говорил он с блеском в глазах. - Я думал, всё сгорело в огне войны.

Кислый же, казалось, будто вообще никуда не уходил. Он как был частью этого подземного мира, так и остался. Только теперь продавал остатки своих волшебных грибов не сталкерам в пыльных подземках, а вполне официально на рынках Цитадели.

- Ну а шо, - говорил он, сидя у стены и болтая с молодыми торгашами, - товар проверенный, чистый. Глюки в меру. А главное - весёлые!

Он рассказывал свои любимые небылицы, как будто это были сказания древних времён. А потом, после очередного стакана чая, признался:

- Тут хорошо. Очень. Но на моей станции оно как-то роднее. Домашнее. Но я всё ж, пожалуй, пойду с теми, кто лекарство от аспергила нуждающимся понесёт. Там своя движуха. Ну и грибочки попутно продам.

Как-то сидя вечером у бара Полоний-210 Кислый развалился на бочке, дымя трубкой и окружённый слушателями. Перед ним стояла жестяная коробка с магическими грибами, высушенными, как артефакты из другого мира.

- Так вот, захожу я как-то в туннель, а там гриб, метров с пять, светится, как лампа, и шепчет что-то. Я, конечно, его срезал и давай его на базу нести. А он психический контакт установил, прикиньте! Начал меня мамкой звать, ха-ха!

Все заржали. Кто-то хлопал, кто-то просил ещё.

- А теперь, - сказал он, приподнимаясь, - иду я с караваном Цитадели, распространять лекарство. Грибы продал, рецепт почти что мой, а значит я - спаситель метро, поняли?

- Да ты ж старый барыга. - крикнули из толпы.

- Старый, но не дурак. Там где люди нуждаются, там и я. А на станции моей тишина, уют, даже скучно. Тут движ, тут снова жизнь. Пусть и подземная.

Медсанчасть станции ТЧ-3, как и всё в Цитадели, была стерильной, но не бездушной. Лампы под потолком гудели, воздух пах антисептиками и тонким грибным настоем, который в небольших дозах добавляли в очистители воздуха для адаптации иммунитета.

Андрей лежал на койке под прозрачным куполом, отделённый от остального мира. Вокруг были приборы, экраны, тихое пощелкивание биомониторов. Он не был под наркозом, лишь слегка заторможен мягкими транквилизаторами. Глаза открыты. Взгляд не в потолок, а куда-то сквозь него.

У его койки стояли Химик и врач из центрального мед блока. Врач листал распечатки анализов с непониманием.

- Физиология - в пределах нормы. Давление стабильное. Температура, пульс, глюкоза - всё как у здорового. Но вот это... - он ткнул пальцем в таблицу. - Нейроактивность в височных долях нестандартная. И обратите внимание, маркеры воспаления с активны. Мутагенная реакция вроде бы подавлена, но

- Но что? - Химик прищурился.

- Но будто не полностью уничтожены. Они изменились. Они не пытаются разрушить носителя. Словно адаптировались. Или вошли с ним в симбиоз?

Химик молчал. На экране рядом с ним шли кривые ЭЭГ. Одна из них едва заметно мигала в такт с пульсом и в какой-то момент, в совпадении с ритмом сердца, появлялись выбросы, словно внеплановая синхронизация с чем-то.

- Вы считаете его опасным? - наконец спросил Химик.

- Я считаю его не до конца человеком. В нём что-то новое. Что-то, чего мы не знаем.

Они оба посмотрели на Андрея. Он вдруг повернул голову и тихо, почти шёпотом, сказал:

- Я не один.

Врач вздрогнул. Химик лишь сжал губы и сделал пометку в блокноте: "Не уничтожать. Наблюдать. Возможно - ключ."

Лёня же выступил перед гражданами Цитадели стоя на одной из платформ ТЧ-3. Голос его был ровным, но в каждом слове чувствовалась сила.

- Мы с вами не просто выжили. Мы доказательство того, что человек может подняться даже из самой тьмы. Наш путь ещё не окончен. Впереди возможен выбор. Остаться в подземельях или выйти, посмотреть на небо. Снова. Не сегодня, не завтра. Но в будущем. Я здесь, сегодня с вами, чтобы напомнить: мы ещё живы. И будем жить.

Потом он рассказал что недавно был на поверхности и видел рассвет, и он также прекрасен как и ранее.

Толпа молчала, но в этой тишине не было страха. Было ожидание. А кто-то, совсем юный, впервые подумал, что, может, он тоже когда-нибудь увидит небо. Они смотрели на него как на что-то нереальное. Ведь еще несколько дней назад он был мёртв, а теперь говорил такие вещи от которых дух захватывало. Поверхность это было что-то из области запредельной фантастики. Для них Леонтич сейчас был как мессия, возрожденный и обновленный. Его речь затронула сердца людей и они ему поверили.

Позже, после речи, Леонид сидел в одиночестве в небольшой комнате с видом на центр подземного городка. Сквозь стекло мерцали фонари, ходили люди. Он всё ещё ощущал отклик, тяжёлый, как дыхание Цитадели.

В дверь постучали. Зашла девушка с тёмными волосами и форменной курткой, одна из студентов. Несла ему список - вероятно, новых добровольцев.

- Вы действительно были на поверхности?

- Не только был. Смотрел, как снова встаёт солнце.

- А оно настоящее?

Леонид улыбнулся.

- Более настоящее, чем мы с тобой сейчас. Но туда ещё рано. Мы сначала должны понять, как жить здесь.

Как и планировалось ранее началась подготовка отправки лекарства за пределы Цитадели. В центральном зале ТЧ-3, на стене висела карта метро, какие-то схемы, списки с фамилиями, чертежи. Рядом длинный стол, за которым сидят Химик, Юра, ВВ, офицер охраны и несколько координаторов из военных.

На доске большими буквами было написано: Распространение препарата. Восточное направление. Этап I.

- Первая задача: добраться до станции "Залютино". Там уже были случаи заражения, - говорил офицер, указывая на карту. А они как ни как наши союзники. Им препарат в первую очередь нужен. Мы ранее им передавали его, но в небольших количествах. Вторая доставить лекарство в Лимб. Говорят, там вообще ужасное положение. Если это правда, может быть, препарат поможет стабилизировать район.

Химик кивал, просматривая список препаратов.

- Мы отправим пять ящиков в сопровождении. Остальное подвезём позже. Препарат не терпит перегрева, так что путь надо проложить грамотно.

- Кто из добровольцев уже есть? - спросил Юра.

- Есть. Торговцы, курьеры, один бывший санитар. Ну и Кислый вызвался. С грибами, конечно, - кто-то усмехнулся.

- Кислый - хорош. Он как таракан: и доберётся, и выживет, и шутку расскажет. -усмехнулся Химик.

- А из охраны?

- Шмидт и Глюк тоже согласны идти. Но только на первый этап. Дальше, сказали, если не понравится - останутся где-нибудь у конфедератов, - сказал один из координаторов.

- Это уже много, - проговорил Юра. - Они с опытом, и люди их уважают.

Отряд собирался почти незаметно. Сами по себе люди с разными судьбами, а теперь носители надежды в ящиках и вещмешках.

В тот же день было принято решение о раздаче лекарства всему населению Цитадели, в качестве профилактики. Уже вечером казарменный коридор ТЧ-3 гудел от очереди. Люди стояли молча, держа в руках бумажки с отметкой - разрешение на получение профилактического препарата от аспергилла. В зале, переоборудованном под пункт раздачи, Химик и его ассистенты работали без остановки.

На стене висела табличка: Препарат нового поколения. Назначается однократно. Эффект до 3 месяцев.

- Следующий. Рука, пожалуйста. - медсестра быстро вколола ампулу мужчине лет сорока.
- Это точно безопасно? - спросил он с тревогой.

- Уже проверено на сотне добровольцев. Побочек нет. Выживших больше. Выбирай сам, - ответила она с усталым голосом.

В соседнем углу старушка ласково гладила внука по голове:

- Видишь, Петрусь, как раньше - капельки от кашля. Только теперь от плохого грибка.

Дети получали меньшую дозу, в форме сладких капсул. Некоторые даже радовались, не осознавая, что в другой части метро дети умирают в мучениях от заражения.

В коридоре рядом со входом висел стенд: Цитадель первой победила болезнь. Мы не боимся дыхания подземелий.

В следующий понедельник, в помещение радиосвязи, в небольшой комнате, заставленной аппаратурой, где пахло пылью и озоном, утром пришло несколько человек. На стене крупная карта местности севернее Харькова с пометками красного и жёлтого цвета.

Юрий Андриенко склонился над таблицей координат. Слева от него стоял Химик, задумчиво перебирая стеклянные ампулы в кожаной сумке.

- Повторяется чётко. Каждую неделю. Всегда утром, примерно в 7:40. Частота нестандартная. Технология явно не наша. - сказал Юрий.

- Значит, кто-то живой, и кто-то умеет обращаться с техникой, - тихо сказал ВВ, входя в комнату.

Он прошёл к карте и ткнул пальцем чуть выше Богодухова.

- Примерная зона источника. Радиус широкий - тридцать, может, сорок километров. Но сигнал слабый, он пробивается сквозь слой помех. Это уже само по себе знак присутствия энергии и намерения.

- Возможно, вышка. Возможно, автономная система. Но кто её включил - вот вопрос, - пробормотал Химик.

Вошёл Леонид. На нём была уже не простые обноски одежды, а более форменная, почти командирская куртка Цитадели, борода была расчёсана, глаза ясные.

- Вызывали?

- Да. - кивнул ВВ. - Решили собрать группу. Проверить и послушать, что это за сигнал. Необязательно сразу выходить далеко. Для начала на поверхность, на точку повыше. Платформа связи в районе старой водонапорной башни, та что во Флоринке. Помнишь?

- Помню. Мы там как-то жгли костры, чтобы не сойти с ума от холода, когда мутанты нас окружили. - Леонид вздохнул. - Кто идёт?

- Пара бойцов от нас, - сказал Юрий, - ещё пара связистов, Химик вызвался тоже.

Химик тихо усмехнулся, застёгивая сумку с ампулами.

- Любопытство. Мне интересно, что именно пробивается сквозь шум. Это может быть просто автомат, конечно. Но что, если это приглашение?

Юрий кивнул и добавил:

- Кстати Мы получили расшифровку старых перехватов от одного из ребят внештатником его нельзя назвать, скорее отшельником. Он не числится в списках Цитадели, но с ним связываются по внутренней линии. Живёт где-то в старом северном ответвлении, там где должна была быть станция Лозовеньки, но ее так и не достроили. Больше похож на наёмника. Зовут Финн.

Леонид приподнял брови:

- Финн? Странное имя.

- Прозвище. Почти никто не знает, как его на самом деле зовут. Но он как тень. Иногда появляется, скидывает координаты, старые схемы, перехваты. У него приёмник мощный, ручной, и похоже, он давно следит за этой частотой. Всё записывает. Говорит, что сигнал начал меняться.

- Меняться? переспросил ВВ.

- Да. Появились сдвиги. То ли это отражения от рельефа, то ли что-то передаётся с задержкой. Он описывает это как эхо слов, которое появляется до того, как звучит сама фраза. Как будто кто-то репетирует сообщение, а потом отправляет его.

В комнате на мгновение стало тише. Даже приборы будто затаили гудение.

- Мистика, - выдохнул Химик. - Или новые технологии.

- Или кто-то играет, - пробормотал Леонид. - Проверим. Только аккуратно. Если это ловушка плохо будет всем.

- Финн прислал координаты, где сигнал наиболее стабилен. По его словам, ближе подходить нельзя, уровень радиации всё ещё высок. Но с холма на северо-западе можно уловить полную форму сигнала.

Юрий передал Лёне блокнот, исписанный быстрым, угловатым почерком.

- Он написал: Ушел слушать эфир.

Леонид взял блокнот, посмотрел на карту, потом - на своих соратников.

- Значит, отправляемся на рассвете.

Слабый свет просачивался сквозь проржавевшие вентиляционные решётки у выхода на поверхность. Команда стояла у последнего выхода. Металл скрипел от ветра, где-то капала вода. Тусклая лампа над дверью мигала, отбрасывая дрожащие тени на стены.

Леонид был впереди. Его лицо скрывала противогаз с затемнённым фильтром, но в глазах читалась сосредоточенность. Он поправил ремень с подсумками и кивнул бойцам. За ним шли Фролов и Камыш - крепкие, молчаливые ветераны. Их движения были слажены, взгляды холодны и точны. Каждому из них не раз приходилось вытаскивать товарищей из обвалов, обходить гнёзда мутантов, держаться в зоне заражения под шквальным ветром.

Двое связистов были моложе, но обученные, они несли за спиной тяжёлые ранцы с радиомодулями. Кабели были аккуратно скручены, антенна привязана к боку. Их шаги были неровными, чуть напряжёнными, они ещё не привыкли к таким вылазкам.

Замыкал строй Химик. Его походка была чуть покачивающейся, он не военный, но упорный. За спиной сумка, в ней стеклянные ампулы тихо звенели при каждом шаге. Он шёл, опустив голову, будто прислушиваясь не к звукам вокруг, а к чему-то внутри себя.

Они перешли старый проспект и перед одной из мёртвых девятиэтажек открыли люк в земле и один за одним спустились вниз. Дальше их путь лежал через старый коллектор, и он был узким. Сырые стены обросли плесенью. Ветер завывал в пустотах, будто шептал забытые слова. Под ногами хлюпала вода. В одной из шахт что-то упало, возможно, крыса. Дойдя до конца они упёрлись в лестницу, ведущая вверх, она была частично разрушена. Ржавые ступени скрипели под ногами. Один из бойцов вытянул руку, подстраховывая связиста, который с трудом карабкался с оборудованием. Рядом валялись обломки ящиков с военной маркировкой, выцветшей и почти неразличимой. Дальше пошли склады, когда-то они были за окружной дорогой. Пройдя склады с разбитыми витринами, перевёрнутыми полками, обгоревшими стенами они вышли на склон. Их глаза заслезились от яркого света, пусть даже и сквозь стёкла противогазов. Воздух был сухим, слегка горчащим, словно пахло палёной электроникой и запёкшейся кровью. На горизонте маячила водонапорная башня. Почерневшая, обугленная, но стоящая. Как последний зуб мертвеца. Ветер был резким. Он проносился по телам, проникая под воротники, заставляя металлические детали обмундирования глухо дребезжать. Мёртвая трава шуршала у ног, а вдали слышался скрип старых качелей, будто кто-то невидимый раскачивал их из прихоти.

Дойдя до башни, они заняли позицию между бетонными плитами валявшимися повсюду. Связисты разложили антенну, открыли радиомодуль. Один из них воткнул наушники, другой подключил питание. Всё происходило быстро, слаженно. Металлический щелчок - питание есть. Светодиоды замигали. Лёня подошёл ближе, присел рядом.

Химик развернул блокнот Финна. Он шуршал страницами, выискивая координаты. Затем поднял взгляд:

- Да, здесь. Всё совпадает. Координаты, фон, время.

- Включай, - приказал Леонид.

Сначала было только шипение, потом нарастающий треск. Радиопомехи заполнили пространство, словно чья-то злая воля не хотела давать услышать правду. Затем короткий сигнал. Потом голос. Сначала обрывки, почти неразличимые. Словно кто-то говорит под водой.

- еня слышите -
- координата 54-
- жизнь оста

Ветер словно стих. Даже птиц не было. Все слушали. Химик закрыл глаза, будто ловил звук не ушами, а кожей.

- Попробуй стабилизировать. - Леонид говорил тихо, но твёрдо.

- Уже пишем. Сигнал повторяется. Он почти как пульс.

Прошла минута. И снова тот же голос. Только чище. Мужской, натужный, с хрипотцой. Он будто умирал, но продолжал говорить. На фоне тонкий, ровный гул. Как будто электронная колыбельная, от которой начинало сводить виски.

- если слышите мы на север от

- Это не запись. - Связист даже снял наушники. - Он подстраивается. Исправляет слова. Между циклами.

- Или кто-то кто имитирует человека. - мрачно выдохнул Леонид.

- Финн был прав. - Химик поднялся. - Эхо слов. Это не просто техника. Это - сознание. Оно корректирует ошибки.

- И сознание, - добавил один из молодых связистов, - пытается, чтобы мы услышали. Значит, оно хочет быть найденным.

Все замерли.

Леонид обернулся к группе. Его лицо было бледным, но решительным.

- Это не призрак. Это зов.

Он посмотрел на горизонт, куда указывала линия сигнала, и добавил:

- И если нас зовут мы ответим. Но только когда будем готовы. Сейчас все назад. Будем готовиться. Подготовим людей, более мощную аппаратуру. И пусть Финн слушает дальше.

Он обернулся, и в его глазах горело то, что редко бывало в метро - надежда.

Сигнал

Чисте поле, як те море, -

Козаков рай!

Слобожанська Украно -

Степовий наш край!.. в глубине станции была слышна тихая песня полубредящего Финна. Да и станцией это назвать было сложно. Она была недостроенная, безымянная, брошенная ещё до Великого Падения, так называл произошедшее с человечеством, живший здесь в одиночестве Финн. Одни называли её Лозовеньки, другие Окружная дорога. На картах она не значилась, в легендах метро упоминалась редко. Здесь никогда не пускали поезда: рельсы обрывались метрах в двадцати от входа в главный зал, уходя в пустоту, где должен был быть туннель. Но вместо туннеля земляная стена. Обвалившаяся, заваленная бетонными плитами, корнями деревьев, кусками арматуры и вековой тишиной. Давно, еще сразу после случившегося, в метро ходила байка про то, что была еще одна станция за этой и между ними был тоннель, местами не закрытый, так как не успели его полностью сделать, но он был. Из этого, со временем расплодилось множество легенд о тайной станции, лежащей северней всех и будто люди там живут припеваючи, говорили одни, призраки там обитают, говорили другие, оттуда управляют всеми процессами в метро, говорили сторонники теорий заговоров. Но как было на самом деле никто не знал, да и проверять не хотел. Всю брошенную технику из тоннеля разобрали еще в первые годы после войны, жить на станции никто не захотел, так как тоннель всё еще был открыт и радиоактивные осадки иной раз заливали станцию первые годы.

В общем платформа так и не была доделана до конца: только грубые бетонные колонны и выступающие закладные. Своды уходили в темноту, кое-где пробитые временем и влагой. Из трещин капала вода, стекала по стенам, собиралась в ржавых ведрах и чашах, расставленных Финном с точностью хирурга. Каждую каплю он учитывал.

Свет - тусклый, неяркий, от старого фонаря, подключённого к импровизированному аккумуляторному блоку. Генератор запускался раз в два дня, шумел, рычал, но давал драгоценные ватты.

Финна жильё было в глубине зала, в техотсеке, который должен был быть здесь по планам инженеров метро. Там он соорудил нечто вроде комнаты: пара старых армейских одеял, кусок линолеума на полу, железная кровать с натянутыми ремнями вместо сетки, самодельный шкаф, вбитый в стену, и главное его сокровище - уголок радиосвязи.

Стол, уставленный лампами, модулями, пайкой. Радиостанция собранная из остатков военной техники, гражданских блоков и чего-то, что сам Финн называл северными находками. Медные катушки, старые транзисторы, приёмник с длинной телескопической антенной, вытянутой через щель в своде. Он её чинил каждую неделю, иногда даже во сне.

Он жил здесь один. Уже много лет. Иногда приходили сталкеры, которым он по старой дружбе давал передохнуть, согреться, послушать эфир. Редко. Сейчас всё реже. С каждым годом память о героях старого союза Унiя выцветал в памяти людей, как знак на пыльной стене. Из тех времён остались немногие: Шмидт, Глюк и он. Может был еще кто-то, но он не слышал о них уже давно. Они либо растворились в тоннелях, либо стали частью этих стен, как ржавчина, как эхо шагов.

Финн был немолод. Лицо покрывали глубокие складки, кожа серовато-загорелая от пыли и постоянной радиационной нагрузки. Глаза - ясные, но с жёлтым оттенком в белках. Руки дрожали только утром, пока не выпьет разбавленный чай из лекарственных трав, выращенных в пластиковом баке под лампой. Периодически он пил какую-то мутную эссенцию, которую он брал у Химика. После нее становилось легче, как будто все невзгоды отступали, он снова себя чувствовал моложе. Но это длилось не так долго как хотелось бы. И каждый раз приходилось идти на Победу за новой порцией.

Он всегда просыпался рано. Всегда. И первым делом включал радиостанцию. Занимаясь поисками частоты, на которой возможно что-либо услышать, занимало до нескольких часов в день. И вот, около трёх месяцев назад он уловил обрывки слов. Это был холодный понедельник. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди от радости, которая охватила его в тот момент.

- Мы не одни! прокричал он тогда. Но его никто не услышал, за исключением может парочки крыс, которые смотрели на него из темноты своими бусинами глаз.

Финн был первым кто поймал эти обрывки сигнала и он держал это в секрете. Но он понимал что необходимо выходить на поверхность, чтобы уловить весь сигнал, а для этого нужны батареи для радиомодуля, а их у него н было. Тогда он решил приобрести их в Цитадели. Когда он их достал, то пришлось перепаивать разъёмы и переделывать саму посадку для батарей. На это у него ушла пара недель. Это было нужно, чтобы радиомодуль мог быть мобильным. Финн делал несколько вылазок для поиска подходящего места для получения сигнала. Таким местом и стал холм возле старой водонапорной башни.

Он знал что это открытие пока что только его заслуга. Он единственный знал о нем. Радость, окрылённость, желание жить охватило ум Финна. Лишь не полнота сигнала, его неопределенность содержания, висели тёмной тучей в его сознании и омрачали всё.

- А вдруг он пропадёт? А вдруг его отправители кочуют? Что будет тогда? Мы пропадём здесь? в таких вопросах пребывал он между радиоэфирами. Он записывал каждое слово, каждый звук.

Где-то с месяц назад сигнал пришёл неожиданно в среду.

Финн тогда возился с трансформатором. Разобрал весь стол, вытащил потёкшие конденсаторы, перетирал их в тряпке, как вдруг дрожь. Не в пальцах, а в воздухе. Гул. Электрический, рваный. Он застыл. Вслушался. Сигнал. Не понедельник. Не по плану. Секунды напряжения. Он кинулся к прибору, начал крутить частоты, настраивать. И вот оно - то же звучание, которое он уже знал, но теперь оно звучало по-другому. Пульсирующее. Будто рядом. Будто не снаружи, а внутри станции, внутри сознания.

Он записал. Всё. Даже дыхание.

Потом в пятницу. Тот же сигнал, чуть яснее. Чуть ближе.

С тех пор Финн, помимо понедельников, начал каждую среду и пятницу выходил наверх тоже.

Он выходил через вентиляционную шахту ТЧ-3. Кордонов между его станцией и ТЧ не было, да и зачем? Там, среди сломанных ржавых конструкций, он взбирался на обломок старого крана. С него на обломанную у потолка лестницу, ведущую в саму шахту, а оттуда на поверхность в лесопосадке. Тяжело было понять что под землей находится такое сооружение как ТЧ-3, только вентиляционные трубы торчали то тут, то там. Отсюда он шел через посадку, которая уже стала полноценным подлеском за годы запустения. Дальше бывшая окружная дорога, теперь густо поросшая прошлогодней травой, а оттуда и до башни недалеко. С этого холма, поросшего сухими кустами и пахнущий землей и мёртвой травой, он ловил сигнал.

Но теперь он пошёл дальше. Теперь дольше находился под открытым небом. Возвращался весь в пыли, с ожогами на коже, с металлическим привкусом во рту. Поначалу просто головная боль. Потом кровь из носа. Теперь тошнота по утрам и ломота в костях. Он знал: началась лучевая болезнь. Но Финн не останавливался. Сигнал повторялся. Становился чище. Почти понятен.

В нём слышались интонации. Паузы, эмоции, страх. Иногда мольба, иногда предупреждение, и всегда намерение.

остался жив кто-то должен услышать

Он записывал каждую сессию. Катушки хранил в свинцовой коробке. Над каждой делал пометки: дата, погода, фон, параметры сигнала, ощущения тела.

Иногда ему казалось, что сигнал обращён именно к нему. Что он один посредник, между призрачным сигналом и остатками человечества, укрывшегося под землёй. Что остальным нельзя. Иначе они просто не услышат. Или услышат не то.

Он молчал. Ни с кем не делился. Даже с главами Цитадели. Пока что не настало время.

Он просто продолжал слушать, всё дальше от выходов метро и всё дольше находился без укрытия

Но теперь Цитадель тоже в курсе, они тоже заинтересованы, поэтому времени нет вообще. Нужен полный сигнал, не обрывки, а весь. Тогда будет понятно кто этот тайный отправитель и его точное местоположение.

Сегодня Финн лежал на кровати, в своей тёмной берлоге, где пахло металлом, пылью и озоном. Свет от одной-единственной лампы мигал, как будто сам умирал вместе с ним.

Он дрожал, но не от холода. От костей до кожи всё гудело, как ржавые трубы перед разрывом. Он не чувствовал пальцев на ногах. В груди с каждой минутой расползалась тупая боль. Глаза слезились от любой вспышки. Пальцы судорожно стискивали ткань старого одеяла.

Запись была сделана полностью. Цель достигнута, но ценой его жизни. Но что значит одна жизнь взамен многих ничего. Его дело почти сделано. Столько лет проведённых в темных тоннелях подземелья, годы лишений, годы жизни на грани, годы бессмысленного существования, были теперь на чаше весов с одной стороны и возможное спасение с другой. Спасение, которое все ждали годами, десятилетиями. Сколько ушло навсегда, так и не дождавшись этого светлого момента. Но сколько еще будет! Не всё еще потеряно, нет. Мы еще покажем, мы еще вернемся, мы еще воскреснем, из холодной могилы выйдем и создадим новый мир, без ошибок старого. Без неравенства и несправедливости, без угнетения и угнетенных, без классов и каст. Чистое, новое, светлое Финн почти бредил. Последний шаг ему так и не удалось сделать передать запись людям. Силы его оставляли каждую минуту.

Запись лежала в жёстком кейсе рядом, почти как икона. Её он защитил. Себя - нет. Он пытался дотянуться до канистры с водой и не смог. Пошёл кашель, с хрипами, с кусками тёмной мокроты. Рот пересох. Он застонал.

Метро его забывало. Он медленно исчезал:

- Ничего, ничего. Еще взовьётся слава наша. Еще всё будет - он тяжело дышал, - Я и так долго коптил небо. Пора пора

В этот момент раздался лёгкий звук приближающихся шагов. Затем шорох у его импровизированной входной двери.

Медленный, осторожный. Потом - постукивание о железный щит, закрывавший одну из ниш. Финн не сразу понял, не галлюцинация ли. Но затем был голос:

- Я вхожу. Не стреляй.

Дверь скрипя медленно открылась, на пороге возник Химик.

Высокий, в толстом плаще и защитной маске. С ним пришел тёплый запах медицинских ампул и что-то грибное. Мягкое, сухое, тянущееся.

- Ты - выдохнул Финн. - Как Хорошо что пришёл

- Я пришел узнать каковы успехи на счет сигнала... - Химик присел на корточки и осмотрел его. Да я вижу ты весь светишься, как новогодняя гирлянда. Тебя пора тушить. Нельзя так себя мучать.

Он молча вытащил ампулу, тонкую, длинную, с тёмной вязкой жидкостью. Затем вторую с прозрачным гелем. Вколол первую в плечо, вторую в шею. Финн вздрогнул. Кожа будто сжалась. По венам пошёл огонь.

- Что это - выдавил он.

- Прототип. Подарок от Цитадели и от меня. Никому не рассказывай. На людях не тестировали. Только на себе. - Химик улыбнулся. - Жив, как видишь.

Затем он достал небольшой матерчатый мешочек и положил его рядом с головой Финна.

- А это подарок от Кислого. Говорит, что в темноте сны ярче. Сушёные. Несколько граммов и ты в эфире, без приёмника.

Финн рассмеялся. Хрипло. Почти бессильно.

- Ты серьёзно?

- Конечно, нет. Но поможет вернуть ясность ума.

Через час Финн уже сидел. Всё ещё слабый, с лихорадочным блеском в глазах. Но он уже ел. Запивал грибной настой водой, пил отвар из чего-то пахнущего железом и плесенью Химик притащил эти снадобья с собой. Пот катился по лицу. Он шептал:

- Там кто-то есть. Я слышал. Он поёт. Он зовёт.

Химик сел рядом, достал старый блокнот Финна и начал копировать координаты.

- Я верю. Не спрашивай, почему. Просто верю.

- Я почти чувствую это сам - сказал Финн, - Как бы чьё-то присутствие - значит, ещё не всё потеряно. Это какое-то провидение, что ли. Может быть путь спасения?

Химик посмотрел на него внимательно. Потом в темноту туннеля.

- Может быть. Может не всё потеряно еще, - сказал он. - Пока мы слышим этот голос - мы не умерли. Надежда ещё жива, а вместе с ней и мы.

Финн отложил чашку с питьём и взял в руки металлический кейс и поднял его перед собой.

- Здесь весь сигнал. Вам не надо отправлять ребят на поверхность. Я достал его. Это мой подарок всем. Я его записал на старую пленку, это единственное что у меня было для записи. Там всё -место, координаты. Скажи людям что это от меня. он секунду помолчал, - Я больше не пойду на поверхность.

- Ты и не должен. - Химик похлопал его по плечу и принимая кейс. - Теперь мы знаем, где искать. Теперь пойдут другие. Зайду позже, проведать.

Он встал, кивнул Финну и вышел за дверь. Шаги также тихо растворились во тьме, как и появились перед этим.

Финн закрыл глаза. Впервые за много недель без страха. Комнатка снова наполнилась тишиной. Только слабый треск радио на полу да редкое капанье воды со ржавой арматуры нарушали густую неподвижность. Финн лежал, полуприкрытый старым армейским одеялом, с тремя полосками у ног, на грубо сколоченной койке. Тело под ним было еще мокрым, будто ещё хранила тень горячки. Но жар отступал. Он это чувствовал, как если бы вся его суть, весь изломанный, обожжённый изнутри организм вдруг начал разворачиваться обратно к жизни.

Он повернул голову. Рядом лежала пустая ампула, длинная, тонкая, с едва заметным бирюзовым отблеском. Работа Химика. Почерк безумного алхимика подземелий. Что в ней было Финн не знал. И знать не хотел. Главное он опять дышал. Слышал. Видел. Мысли не вязли в смоле, а текли, пусть и вязко, но ясно.

Он закрыл глаза и пробормотал:

- Вот и жив, чёрт бы тебя

Несколько часов назад он лежал здесь, считая удары сердца, каждый из которых, как ему казалось, мог стать последним. Он уже говорил прощальные слова, не вслух, нет, про себя. Он уже представил, как сигнал с его записей дойдёт до Цитадели. Как кто-то, кому он даже не назовёт имени, поднимет голову, услышав голос с севера. Он уже смирился. И вот - остался. Финн не был из тех, кто драматизирует. Но сейчас в нём вскипала странная, теплая пустота, как будто ты умер, а потом открыл глаза и понял, что мир всё ещё здесь. Всё ещё ломанный, грязный, больной, но живой.

Он посмотрел в потолок в ржавые пятна, покрытые белёсой плесенью.

- Живой - выдохнул он. - Ну что ж, значит, ещё рано.

И добавил уже тише, сквозь лёгкую улыбку:

- А может, всё это только отсрочка?

Он снова закрыл глаза. Ни один его подвиг не был записан в летописи. Но одна кассета со щелчками, помехами и человеческим голосом уже ушла в Цитадель. И где-то там, возможно, уже рисуют маршрут. Уже собирают отряд.

А он он просто лежал. И впервые за долгое время отдыхал. Не как отшельник, не как разведчик. А как человек, который был у края и вернулся.

Тепло от сыворотки всё ещё разливалось по жилам, но усталость подступала, мягкая и тяжёлая. Финн снова закрыл глаза. Где-то в глубине его сознания клокотал шум радиоволн, будто за пределами обыденного кто-то всё ещё звал, нашёптывал слова сквозь эфир. Он не сопротивлялся. Он просто позволил себе уйти в сон.

Темнота.

Туннель. Но не тот, что вёл к его убежищу. Этот был чище, белее, почти как в старых военных бункерах. Лёгкий свет исходил от потолка. Шаги Финна звучали глухо, словно под ногами не бетон, а плотная пыль. Впереди - силуэт. Не человек. Не мутант. Скорее нечто среднее. Высокий, худой, закутанный в изношенное пальто, из которого торчали провода и антенны. Он стоял спиной к Финну, слушая что-то, может быть, самого Финна.

- Ты пришёл, - проговорил он, не оборачиваясь.

- Кто ты? - спросил Финн, не узнавая своего голоса, он звучал глухо, почти как из радиопередатчика.

- Слушающий. Один из немногих. Но ты передатчик. Ты донёс. И теперь волна пошла дальше.

Финн попытался приблизиться, но фигура растворилась, оставив после себя гул и тепло, то самое, что разливалось в нём от лекарства.

Затем снова голос. Но теперь знакомый, человеческий.

- Финн ты всё ещё с нами?

Кто-то звал его, но он не мог понять кто и откуда исходит это зов. Он стоял и оглядывался по сторонам. Светлый коридор начал тускнеть, краска с его стен стала облущиваться, свет исходящий из потолка начал тускнуть и вскоре вообще потух. Тьма окружила его. Подуло холодом и сыростью. Финн понял что он в метро. Во сне он понимал что остался один в подземелье. Лишь он и тьма, он и плесень времен, он и сумеречная зона. Вдруг вдали, в тоннеле зажглась оранжевая точка. Она начала расти и расти, пока не превратилась во всепоглощающее пламя и окутало Финна. Но оно не грело. Он горел вместе с ним. Спустя пару мгновений пламя ушло оставив от него только пепел, который поднятый сквозняком разлетался по всему метро, заполняя все щели и неровности, покрывая людей и их дома, каждую шпалу в тоннеле, каждую надпись на стенах, каждый сантиметр этого подземного царства теней.

Потом образы пропали и Финн погрузился в те глубокие фазы сна, откуда тяжело было вытянуть какие-либо воспоминания о сновидениях.

Контакт

Помещение было герметичным - толстые двери, поглощающие шум, медленно закрылись за последним вошедшим. Воздух пах металлом, плесенью и горячей электроникой. На бетонной стене был экран с проекцией карты севернее Харькова.

На длинном металлическом столе лежал старый плейер. С виду обычная катушечная машина, но её боковая панель была изуродована пайкой, к ней были подключены интерфейсы современного образца. Андриенко бережно вставил плёнку, которую принёс Химик. Леонид стоял позади, напряжённый, с заложенными за спину руками.

- Это всё, что он смог записать, - сказал Юрий. - Но там много. Сигнал плотный. Почти без шумов.

Он нажал кнопку. Медленно крутится катушка. Тёплый свет падает на столы, на карту, на напряжённые лица. Плёнка Финна скрипит в приёмнике. Воздух в помещении застыл. ВВ стоит, опершись на край стола, Юрий молча следит за осциллографом, Химик за динамиком. Два связиста рядом держат ноут с дешифратором.

Из динамика сначала доносится низкий, почти нечеловеческий шум, будто ветер гуляет по антеннам старого мира. Затем голос. Мужской, но глухой, лишённый эмоций. Как диктор из давно забытых времён.

- Протокол семь
Получатель: любая выжившая точка
Альфа-Ноль-Пять
Игрек - Семь-Шесть-Три
Чарли - Девять-Четыре-Один
Дельта - Три-Пять-Два
Эхо - Шесть-Пять-Два-Семь

Точка сигнала:
Пять-Ноль точка Один-Семь-Шесть
Три-Девять точка Пять-Один-Один

Территория стабильна. Атмосферное давление в норме. Радиационный фон минимален. Присутствует покрытие на частоте 6.8 МГц. Поверхность пригодна к временному размещению.

В комнате наступила тишина.

Голос продолжал:

- Аппаратура устаревшего образца. Рекомендую заменить модульные цепи фильтрации на многоступенчатые. Использовать кристаллы связи типа РЛ-16. Доступны в списке трофейных ресурсов.

Пауза.

- Если слышите это -вы всё ещё живы. У вас есть шанс. Перемещение возможно.

- Кто это? - тихо спросил один из связистов.

Юрий покачал головой:

- Не знаю. Но он учит нас. Направляет.

Химик стоял в углу, не поднимая глаз.

- Удивительно другое, - сказал он наконец. - Он знает, какие у нас ресурсы. Как устроена наша аппаратура. Кто-то нас изучал.

- Или знал с самого начала, - пробормотал Леонид. - Юра, перемотай, послушаем еще раз.

Юрий перемотал до щелчка. Еще раз прослушав сообщение все переглянулись.

- Мы можем построить это, - сказал ВВ. - Связь с ним будет постоянной. Если он знает больше мы должны слушать.

- А если он ведёт нас в ловушку? - спросил кто-то.

- Тогда мы умрём, - спокойно ответил Леонид. - Но с шансом. А не как крысы в коридоре.

Химик, всё ещё стоя у стола, сказал:

- Финн... Он знал. Он верил. Он отдал почти всё, чтобы мы это услышали.

Тишина в комнате была уважительной. Даже техника будто утихла. Плёнка щёлкнула на конце записи, оставив в воздухе ровный гул статики.

- Запускаем сборку, - сказал ВВ. - Пусть прототип начнут улучшать наши технари.

- А что по цифрам? - спросил Леонид.

Юра прищурился, склонившись над таблицей радиокодов.

- Так - пробормотал он. - Это не просто сигнал. Это шифровка.

Он выпрямился и повернулся к остальным. Химик стоял, облокотившись на стену, Леонид с руками за спиной, ВВ молча сидел на краю стола.

- Альфа-Ноль-Пять - протокол сигнала. Значит, это не случайная передача. Это пакет, отправленный по определённой схеме. Игрек-Семь-Шесть-Три - похоже, частотный канал. 763 килогерца - нестандартная военная частота, возможно, использована в обход обычных гражданских диапазонов. На этой частоте раньше работали подземные ретрансляторы правительственной связи. Значит, у источника доступ к старой военной инфраструктуре. Или к архивам.

Глубоко вдохнув, продолжил:

- Чарли-Девять-Четыре-Один - указывает на сектор. Возможно, координатный блок или код назначения. Дельта-Три-Пять-Два - он нахмурился. - Это может быть ключ дешифрации или сеансный код. А вот Эхо-Шесть-Пять-Два-Семь - почти уверен, это ID передающего узла.

- ID? - переспросил ВВ.

- Да, идентификатор устройства или оператора. Учитывая, что передача автоматизирована, возможно не человека, а системы.

Юрий включил запись снова. Прозвучали координаты.

Тридцать-Пять точка Пять-Один-Один
Один-Девять-Пять-Шесть

Он схватил карту и быстро нашёл нужный сектор.

- 35.511 - долгота А 1956 хм, похоже на широту - 50.1956. Это севернее Харькова, район Богодухова.

Химик подошёл ближе. Смотрел на карту в тишине.

- Там была какая-то станция наблюдения или метеоцентр, или военные базы? - спросил он.

- Понятия не имею, - пожал плечами ВВ. Мы не располагаем никакими данными касательно этого района.

Юрий переключился на последнюю часть.

-Два-Один-Три-Четыре
Ноль-Три-Пять

- Это частота коррекции. А 035 - время активации или синхронизации. Возможно, каждое утро в 7:40.

- Значит - медленно начал Леонид. - Это не просто призыв. Это место и координаты точки связи. Может быть - выхода?

Юрий кивнул. В голосе его прозвучало напряжённое восхищение:

- Может это всё-таки приглашение?

- Или ловушка, - тихо повторил Химик. - Но всё равно другого такого сигнала у нас не было.

Все на мгновение замолчали. Лишь тихо шуршал магнитофон, как будто сам эфир не хотел молчать.

- Нус, что будем делать, господа? - терпеливо спросил Леонид. Какие идеи?

ВВ не стал тянуть.
- У нас есть координаты, у нас есть инструкции. Можно приступать немедленно.

Лёня взглянул на Юру. Тот кивал, как бы поддерживая слова ВВ. Леня думал с минуту, потом глянул на Костю, тот всё также был неподвижен.

- Что думаешь, Костя?

Химик хмыкнул.

- Я думаю что нам придётся туда послать кого-то на проверку. Но если это окажется ловушкой, или данные не верны, то эти добровольцы погибнут зря.

- Почему зря? спросил Юрий. Очень даже не зря. Такие сигналы не каждый день звучат в эфире. Не думаю что они будут опять в обозримом будущем.

- Да, ты прав. глухо говорил Костя. Ты прав, тогда я пойду с ними.

Все уставились на него.

- Не дури! гаркнул ВВ. Что мы без тебя делать будем, если что случиться?

Лёня подошел к Химику и положил руку ему на плечо.

- Это единственно правильное решение в нашей ситуации. Остаться гнить здесь и смириться, или поставить на карту всё и выиграть. Мы должны быть примерами для подражания. На нас возможно лежит ответственность за будущее людей. Или хотя бы той части, руководителями которых мы сейчас являемся. Но сейчас, конкретно, ты нужен здесь. Здесь твоя помощь неоценима. Уйти всегда успеешь.

В комнате повисло молчание. Химик недовольно глянул на присутствующих, пожал плечами и вышел из комнаты.

Ночь в Цитадели была особенно тиха. Воздух в техническом отсеке был тяжёлый, пахло нагретым лаком, канифолью и старым фторопластом. Из глубины вентиляционной шахты медленно тянуло холодом. Две лампы на длинных штангах освещали узкий сектор - стол, радиостанцию, кабели, старую карту с отметками и руку Андриенко, сжимавшую отвёртку, как хирург скальпель. Еще двое связистов помогало ему во всем этом.

Вокруг аппарата был сплошной самопал: изуродованные разъёмы, вживлённые в корпус фрагменты кристаллов РЛ-16, блок питания, собранный из трофейных плат. Всё излучало едва заметное гудение.

- Проверка фильтров - пробормотал Юра. - Перекрытие шумов на третьем уровне есть.
- Стабилизация? - спросил связист, не поднимая глаз.
- Идёт.

Ещё один техник осторожно подвёл питание. Станция дрогнула. Задрожали лампы.

- Частота шесть точка восемь канал открыт
На экране осциллографа пошла живая синусоида. Тычок напрягся.
- Вот и он.

В динамике было сначала слабое дыхание эфира, как будто кто-то говорил через километры пустоты. Затем послышался голос.

Глухой, ровный, без акцента. Лишённый интонаций, но цепкий, словно в нём было нечто слишком точное.

- Канал принят инициализация подтвержденаСостояние: активно. Слушаю вас.

Юрий наклонился к микрофону. Он не знал, с кем говорит. Но почему-то был уверен тот, кто слушает, знает о них всё.

- Установили протокол. Вы слышите нас?

- Подтверждаю. Слышу. Уровень приёма: 84%. Канал устойчив. Мы можем свободно общаться.

Юрий оглянулся на остальных. Все кивнули. Он нажал клавишу.

- Мы получили ваше первое сообщение. Вы говорили о безопасном месте. Мы хотим знать где оно.

- Конечно. Без проблем. голос был спокойный и уверенный. Короткая пауза. Затем пошел поток данных, в котором голос и код слились воедино, - Географические координаты: Пять-Ноль точка Один-Девять-Пять-ШестьТридцать-Пять точка Пять-Один-Один Местность: северовосточная окраина зоны распада. Ранее: населённый пункт - Богодухов. Атмосферные данные: стабильны. Показатель альфа-частиц: низкий. Потенциально безопасен.

- Вы кто вы? - выдохнул связист.

- Разве это имеет значение? Допустим я такой же выживший как и вы.

- Вас там много? спросил Андриенко.

- Раньше было очень много, сейчас меньше. Но мы всё еще существуем.

- Как звать хоть тебя? неуверенно спросил один из связистов.

На пару секунд голос пропал из эфира.

- У меня было много имён, прозвищ. Но больше всего мне нравится - Ной. С кем я говорю?

Все немного расслабились.

- Я Юрий, начальник станции. Член Высшего совета Цитадели.

- Рад познакомиться, Юрий. Ной немного помедлил, - Высший совет значит, у вас сохранилась структура общества. Это хорошо. Значит, не всё было напрасно.

- Напрасно? - переспросил Юра, чуть нахмурившись.

- То, что было сделано. То, что вы пережили. Вы доказательство того, что человечество способно адаптироваться. Вы оставшиеся.

- Кто мы? И разве у вас нет структур у ваших выживших? - вмешался второй связист.

- Вы те, кто верил, что связь важнее оружия. Точнее внуки и правнуки, наверное уже. Те, кто оставил маяки, сигналы, инструкции. Не все выжившие были бойцами. Кто-то должен был сохранить осколки цивилизации. Ответ на второй вопрос - нет среди нас нет главных, или не главных, у нас все равны. Мы все нацелены на достижения поставленных задач. Это наша миссия.

Пауза. Шорох эфира, похожий на дыхание сквозь газовую маску.

- Если хотите, я помогу вам дойти до нас. Это и есть безопасное место. Я передам координаты безопасных маршрутов. Укажу, где нет радиации. Где можно найти воду. Где вас не ждёт смерть.

- Почему ты нам помогаешь? - спросил Химик, появившийся в дверях отсека. Его голос был тих, но напряжённый.

- Потому что вы услышали. Потому что вы ответили. Потому что у вас ещё есть шанс.

- Что нам нужно для следующего контакта? - снова взял слово Юрий.

- Усилить передатчик. Запитать от независимого источника. Настроить резервный фильтр на частоту 6.83. Я передам инструкции в текстовом виде. Также приготовьте группу. Пятеро или шестеро. До места около шестидесяти километров. Ночью лучше не идти. Я предупрежу, если появится активность в зоне следования. Ваша безопасность наш приоритет.

- А если это всё ловушка? - выдохнул кто-то сзади.

Из динамика раздался едва заметный механический смех. Без радости, без издёвки.

- Тогда вам всё равно нечего терять. Только возможность выйти из мрака. Решать вам.

В комнате повисла тишина. Всё это казалось каким-то сюрреализмом. Миссии, цели, кто их ставит, кому, приоритет. Куча вопросов крутилась в умах людей сидящих у радиостанции.

Юрий задержал дыхание. Щёлкнула кнопка на микрофоне.

- Хорошо, Ной. Мы готовы выслушать инструкции. Что нам нужно сделать?

Из динамика вновь раздался ровный голос:

- Во-первых, замените стабилизаторы сигнала на резонансные, модель ВК-4, или её аналоги. Напряжение не выше двадцати вольт. Второе: вам потребуется вынести антенну на поверхность, но только ночью. Частота 6.83 мегагерца будет основной. Запасной канал - 3.1. Эти частоты -стабильны в вашей географической области. Протокол связи пинг-ответ каждые шесть минут. В случае обрыва сигнала переключиться на пассивный приём. Я буду вещать в обеих полосах.

Юрий торопливо записывал.

- Маршрут? - спросил он, не поднимая головы.

- Запишите это на всякий случай.

Связист кивнул.

- Путь будет пролегает через зоны умеренной опасности. Вам нужно будет выйти на старую трассу Р-46. Она начинается с бывшей улицы Залютинской. По ней вы пройдете поселок Подворки, координаты центра - 49.978471, 36.090103, там возможны остаточные аномалии, нужно быть максимально внимательными здесь. Следующие координаты - 49.989695, 36.056771, также возможны аномалии, но в меньшей степени. Следующие - 50.023235, 35.981251. Теперь только точки куда нужно дойти: 50.053829, 35.881908; 50.090524, 35.699872; 50.109918, 35.622238; конечная точка - 50.176342, 35.511211. Выйдите в указанной зоне, здесь и есть безопасная зона. Я смогу поддерживать с вами постоянную связь.

- Это звучит, как будто ты ведёшь нас, - проговорил кто-то за спиной.

- Я лишь освещаю дорогу так сказать.

Короткая пауза. Никто не ответил сразу. Юрий посмотрел на других. На лицах была тревога, страх, надежда, сдержанное волнение. Химик отвёл взгляд.

- Мы свяжемся с тобой завтра, - тихо сказал Юрий. - До этого мы подготовимся.

- Я буду ждать, - ответил Ной. - Я всегда жду.

Станция замолчала. Лампы слегка потрескивали. Пахло пылью, горячим металлом и чем-то почти священным.

Химик вышел первым, не оглядываясь. За ним связисты. Юрий остался в темноте ещё на минуту. Его пальцы медленно легли на панель передатчика. Он смотрел на неё, как на сердце, которое снова начало биться.

Верховный совет утвердил поход в возможные безопасные территории. Нужны были добровольцы. И они были. С каждым из них лично разговаривал Леонид, Химик и Юрий. Они не убеждали, не принуждали, а лишь описывали возможные ситуации, проблемы, которые могут ждать добровольца на пути к неизвестному. Конечно же им полагалось лучшее обмундирование, лучшее оружие. Все что имела Цитадель, всё что она могла дать своим сынам, идущим на возможную смерть, всё было здесь.

Под гул вентиляторов группа проверяла снаряжение. Аккуратно раскладываются пакеты с едой, фильтры, дозиметры. На отдельной тележке металлический кейс с сыворотками от Химика.

Химик лично проверяет ампулы:

- Две дозы на человека. Колоть только в случае облучения. Не мешать с алкоголем. Не смешивать с боевыми стимуляторами - будет хуже. Противоядия нет, имейте в виду.

- А с чего ты вдруг не идёшь с нами? - спрашивает парень с татуировкой на шее. Я слышал ты собирался

Химик долго молчит, потом тихо:

- Если я погибну там, никто не получит новых партий антидотов. А если останусь, то может, у вас ещё будет шанс вернуться.

Вокруг отряда порхали все подряд, оружейники, сталкеры, связисты, обычные обыватели и дети бегали кругом. Решено было идти до конфедерации, до ее крайней станции, а оттуда уже пешком по поверхности до пункта назначения.

- Стабилизаторы стоят, частота настроена. Резонансный фильтр вшили. Маяк настроен на 6.83. Отображение маршрута текст плюс короткие голосовые фразы. Приёмник в автономке может тянуть до 72 часов. сказал молодой связист

- Испытания?

- Прошёл. Сигнал устойчив. Голос Ноя чёткий.

Всё было готово с вечера.

Утром, у входа в тоннель, стояли пятеро человек в полной экипировке, рюкзаки, винтовки. Один держит карту, второй передатчик. Третий кладёт на шею тонкий амулет. Вместе с этим отрядов выступили торговцы с наёмниками, для распространения лекарства группой веселее. Кислый отпускал свои шуточки, торгаши хохотали. Кругом было много народу. Всё ТЧ собралось посмотреть на героев, спасителей всего метро. Уже все знали что отряд добровольцев идет на поверхность и не близко, но точной цели мало кто знал. Но это не давало поводов не повыдумывать чего-то от себя. И когда две дрезины умчали во тьму группу героев, кто-то из толпы на прощание махал рукой уносящейся в неизвестность группе людей. Толпа медленно начала расходиться кто куда, но часть пошла в Полоний-210. Там уже было шумно и весело.

- Я тебе говорю, те что ушли, к Госпрому, идут не просто в рейд. - Мужчина в бронежилете с потрёпанной нашивкой Группа Б говорил шёпотом, но его всё равно слышали все рядом.

- Кто ушёл? - спросил щуплый связист в синей рубашке. Он был уже пьян, - Куда ушел?

- Те кто добровольцы. Связисты, трое молодых, один инженер.

-Их вроде бы пятеро, плюс группа поддержки с тюбиками. Лекарства, сыворотки всякие.

- Да не, там же с лекарством для остального метро пошли ребята. похлебывая какую-то жидкость из стакана начал было один из обслуживающих.

- Я слышал, им кто-то говорил как идти - вмешался хмурый сталкер в капюшоне. - Прямо по радио. Координаты шепнул.

- Слушай, а кто им говорил? - подалась вперёд женщина с повязкой медика. - Ты ж связью занимаешься. Это правда?

- Есть предположения, что это не человек, - осторожно сказал связист. - Без интонаций. Точно, как комп. Но не лом, а что-то живое. Знающее. Как будто он там всё видел. Хотя Никто не знает точно кто это.

- Хм - медик вздохнула. - Я не верю в эти сказки. Может, просто разведка откуда-то. Какая-то другая группировка. Люди на поверхности.

- А может, наоборот, не люди, - пробормотал сталкер. - Неважно. Главное, что пошли. Слушай, пешком идти, особенно если дорога дохлая это тебе не прогулка по весеннему лесу... Но их не остановили. Странно.

- Да кому им мешать? Они же вроде добровольно. А если найдут выход - может, и мы уйдём. Или хотя бы узнаем, что там есть кто-то ещё.

- А если не вернутся? - тихо спросила медик.

- Тогда напьёмся за них, - сказал связист и хлопнул по столу. - За тех, кто рискнул.

- И за тех, кто остался, - добавил сталкер. - Потому что иногда остаться - сложнее, чем уйти.

Шум и гам стоял до неба. Версии выдавались одна за другой, известные факты перекручивались как кому было удобно. Кто-то даже высказал идею единения с теми кто управляет всем метро из тайной станции. Мол это переговорщики для установления дружеских отношений на будущее. Другой, сталкер из Научной, здесь он был из-за лекарства для своей дочери, выдал вообще что-то из области сюрреализма. Он сказал что они просто решили сбежать подальше от этого чертового метро. Оно их хочет сожрать, да и не только их, а и всех остальных тоже и вскоре всех постигнет эта участь. К этому отнеслись скептически, но многие, как оказалось, были солидарны с ним уже в том, что метро живое. Короче тему мусолили долго и нудно, исковеркали всё до такой степени, что у каждого почти было около десятка возможных причин, по которым добровольцы уехали из ТЧ. И пока сплетни росли как снежный ком, дрезины с героями уносились прочь от подземного городишки.

Темнота туннелей поглотила их, и только луч фонаря рассекал её, делая видимым всю убогость пути под землей. Старый, забытый всем миром, никакой облицовки, только сырые бетонные рёбра, которые временами обнажали проржавевшую арматуру мрачного тоннеля. Потолок нависал низко, как будто хотел раздавить. Всё пространство было будто мертво, и они мчались сквозь него, его тлен и могильную прохладу. под колесами поблёскивала жижа. Не вода, не масло, не грязь. Что-то между. Густая, липкая, вонючая, годами скапливающуюся здесь. Она была зелёно-серая, с белёсым налётом плесени, а в глубине местами поблёскивали тонкие жилки чего-то органического будто нервы, как гниющая слизь. Стены облезлые, в дырах, местами покрыты солевыми наростами, которые походили на облупившуюся плоть. Где-то капало. Без ритма, без конца. Металлический кап... кап... кап... отдавался в голове, будто издеваясь. Запах стоял такой, что рвотный рефлекс сдерживался только волей. Гниль, старое машинное масло, тухлые яйца, заплесневевший хлеб, мёртвая крыса, всё это одновременно.

В темноте бегали восьминогие чудовища - пауки. Огромные, серые, мохнатые. Их было много, они сидели в углублениях, расползались по потолку, и смотрели на проезжающих своими тысячами глаз.

Наконец Победа - станция теплица. Воздух здесь был свежее и приятней остального метро. Кордонов не было, лишь несколько людей мирно ковырялись в земле с растениями, еще двое несли рассаду, и лишь один обратил внимание на едущих и махнул им рукой.

Опять мрак тоннеля. Почему-то все ехали молча. Даже любитель поговорить ни о чём Кислый, и тот сидел задумчиво глядя перед собой. Каждый думал о миссии, которая возложена на каждого из них.

Пройдя без проблем кордон на Алексеевской, и как показалось всем, караульные были чересчур экипированы, лица закрыты, все в броне, они медленно вкатились на станцию. Тут было тихо, будто перед бурей. Людей видно было мало, хотя палаток и комнатушек всякого рода было много на платформе. Одинокий старец, с одним глазом, облокоченный на свою палку, поднял правую руку, как бы приветствуя людей на дрезинах. Он понимал что они идут на какое-то важное дело и всё это ради всех живущих. Шмидт махнул ему в ответ.

Опять темнота.

На 23 Августа людей казалось было больше. Какая-то суета присутствовала в этот утренний час. Кто-то что-то куда-то нёс, кто-то о чём-то спорил, стоя у самого края платформы, дети носились туда-сюда, догоняя друг друга. В воздухе стоял еле слышный запах готовящейся еды. Никто особо не обратил внимания на проезжающий отряд.

Потом был Ботанический сад, зеленоватый, прохладный, затенённый станционным пологом. Здесь выращивали водоросли, в ящиках вдоль стен росли редкие побеги. Несколько стариков в старых халатах шептались у переносного инкубатора. На кордоне бойцы несли службу молча, но один - молодой - вдруг приложил два пальца к виску и будто отдал честь. Его глаза говорили: Я бы пошёл с вами, если бы мог.

Научная. Просторная, чистая, с ровными стенами. Под сводами дымили самодельные трубы, от которых шёл тёплый пар. Женщины готовили завтрак у буржуек, дети сидели у доски, где кто-то вырисовывал мелом знания старого мира. Бойцы у кордона молча провожали дрезину взглядами. Кто-то махнул рукой - коротко, без слов.

На Госпроме стояла тишина. Не та, что обычна для заброшенных станций, а тишина напряжённая, будто сама архитектура сдерживала дыхание. Каменные своды серели в тусклом освещении портативных фонарей. Под ногами пыль десятилетий, обломки мрамора, осколки стекла, ржавые следы проводки. Железные, многотонные двери отделяли станцию от остального сумрака метро. На платформе было трое охранников, они дружески приветствовали приехавших, их уже оповестили об отряде сталкеров. Один за одним они спустились в зияющую дыру посреди платформы. Охрана помогала им спустить всё их оборудование и экипировку. Последним спустился Шмидт, дал знак что всё в порядке и веревочная лестница поднялась вверх. Включив налобные фонари, они двинулись во мглу древнего тоннеля.

Через пару часов они оказались в боковом проходе, между Холодной горой и Залютино, здесь один разделились на две группы по назначению. Кислый, с торговцами и наёмниками ушли на восток, остальные пошли на запад. Эти последние шли молча.

Каждый из пятерых был снаружи спокоен, но внутри как натянутый трос, звенящий от невидимой вибрации. Их шаги отдавались глухим эхом в теле метро, словно само пространство прислушивалось. Они не были солдатами. Не были святыми. Просто те, кто решился.

Андрей, высокий, жилистый связист, шагал первым. Он шёл, потому что верил в науку, в порядок и частоту. Он верил, что сигнал не бред, не ловушка. Он хотел доказать себе, что всё это реальность. И всё же... в груди скреблась мысль: а если нет? А если за голосом стоит не разум, а безумие?

Григорий, старший техник, шёл вторым. Он не верил в ангелов и не любил сказок. Но когда услышал про голос в эфире ощутил, как что-то в нём щёлкнуло. Он шёл не ради будущего он шёл понять, откуда это всё. Его разум лихорадочно прокручивал возможные объяснения, но интуиция подсказывала: за гранью, не схема, а что-то другое.

Игорь, молодой инженер с дрожащими пальцами, шёл из-за сестры. Она болела, и луч надежды, который давал этот голос, вёл его. Только бы вернутся. Он не верил в сигналы. Не верил в богов. Но верил в сестру. И он был единственным, кто тайно надеялся, что вернётся раньше всех.

Матвей, молчаливый охранник из кордона, шёл по зову сердца. Он не слышал слов, что говорил голос по радиостанции, но когда услышал имя Ной, почувствовал, как что-то внутри него открылось, как дверца. Как будто ждал этого сигнала всю жизнь. Он считал, что это был зов. Не рациональный. Не логичный. Зов судьбы.

Виктор, бывший сталкер-философ, шёл последним. Он не верил ни в кого и ни во что, кроме парадокса. Он шёл потому, что всё это напоминало ему метафору. Пять человек идут на север, в радиоэфир, к голосу, который может быть либо спасением, либо зеркалом их безумия. Он хотел дойти не ради выживания. Ради ответа на вопрос: кто они теперь - люди, тени, продолжение прошлого или пролог к чему-то новому?

Шли они поочерёдно, каждый в себе, каждый один. И всё же вместе. И с каждым шагом земля под ногами казалась всё более зыбкой, воздух - плотным, а небо - как будто наблюдало. Где-то впереди был голос. И неизвестность.

Было уже за полдень когда они достигли крайней станции конфедератов. Отряд медленно поднимался по древнему эскалатору, он давно не работал, металлические ступени были покрыты слоем пыли, следами гнили и мёртвых насекомых. Кое-где между рёбер эскалатора прорастал мох, а с краёв свисали ржавые тросы, как жилы обескровленного зверя. Каждый шаг вверх отдавался в коленях. Они поднимались в тяжёлом молчании, чувствуя, как воздух становится суше, как вибрации метро исчезают и начинается нечто иное. У самого выхода им пришлось работать руками. Кучи мусора, песок, остатки мебели, вросшие в пролёт, старые детские игрушки, пачки сдохших батареек, пластиковые бутылки с пожухшими наклейками. Всё это будто вросло намертво в пол перехода. Но с горем пополам они смогли отодвинуть завал, и сквозь щель хлынул дневной свет.

Он был не ярким, но другим. Когда они полностью смогли распахнуть старую, заклиненную дверь наружу, навстречу им ударил ветер. Свежий, настоящий. Он пах мхом, сыростью, болотом, корой, мокрой землей, гниющими листьями и чем-то давно забытым, что однажды называли весной.

Перед ними раскинулась окраина мёртвого города. Некогда частный сектор, теперь же скелеты домов. Пустые оконные проёмы смотрели на них как выбитые глаза. На крышах, если те ещё держались, покосившиеся антенны, обрывки флагов, следы костров. Повсюду была тишина. Та, что давит. Та, что глушит собственные мысли.

Асфальт был потрескавшимся, покрытым бурой пылью, на обочинах скелеты автомобилей, расплющенные временем, коррозией и тишиной. Некоторые были полуразобраны. Некоторые, будто, ждали своих хозяев, так и не вернувшихся.

Они надели противогазы. Лёгкий шелест фильтров напоминал дыхание зверя.

Шли медленно, по краю улицы. Кто-то обронил:

- Когда-то здесь жили люди...

- Смеялись, гуляли, пили кофе, ругались

- А теперь

Игорь обернулся, задержал взгляд на выцветшей рекламной вывеске, ее первые буквы были не читаемы: "..СТ - экономно каждый день!" Под ней - выбитые витрины, обгоревшие манекены, след от пожара. Дальше - старый щит с облезшей надписью: "Будущее - в твоих руках!" Сердце дрогнуло. К горлу подкатила тяжесть. А потом они увидели деревья. Среди всего этого ада, в клочках земли, пробивалась жизнь. Из трещин в асфальте росли тонкие побеги. На старой вишне, растущей посреди разрушенного двора, набухали первые листики - хрупкие, нежно-зелёные, как воспоминание о детстве. Кто-то снял противогаз.
Просто чтобы вдохнуть. И вдохнул.

- Пахнет жизнью - выдохнул он, глядя в небо. - Живой...

Они остановились. Несколько секунд просто смотрели. И в эту минуту каждый почувствовал: они идут не только к голосу в эфире. Они идут к тому, что ещё можно вернуть. К тому, что всё ещё не умерло.

Они двинулись дальше, по едва заметной дороге, когда-то бывшей частью пригородной улицы. Асфальт местами исчезал, уступая место серой, пересохшей земле. Вдоль обочин валялись покорёженные велосипеды, остовы детских колясок, заржавевшие пешеходные знаки, бесформенные кусочки мусора, кучки пыли. Всё это было как обломки чужого сна, оставленные на обочине забвения.

Шли молча. Только щелчки ботинок по камням и шелест ремней, да редкие трели диких птиц, давно не слышавших шагов людей. Иногда порыв ветра приносил обрывки звуков - потрескивание древесины, скрип обрушенного навеса, шум реки.

Их маршрут шёл к трассе Р-46, той самой, что когда-то соединяла западную окраину города с северными районами.

Они шли вдоль старой лесополосы, поредевшей, как старик, потерявший волосы. Кора с деревьев местами слезла, обнажая бледную, будто мертвую плоть. Трава не росла, только сухой мох, да ломкие стебли прежней жизни. На горизонте начинало клубиться марево.

И вдруг они увидели их. Гигантские силуэты возникли из-за линии деревьев, как в тумане. Сначала едва заметный изгиб, словно часть облака срезали вертикально. Потом полные очертания: градирни. Огромные бетонные чаши старой ТЭЦ. Обе наклонились, как монахини в коллапсе молитвы. Одна треснула у основания, и сквозь её пробоину прорастало дерево.

Они остановились почти одновременно. Кто-то снял маску, чтобы вдохнуть полной грудью, и тут же пожалел - воздух здесь был застоявшимся, пах плесенью, пылью и чем-то ржавым, болезненным.

- Ты только глянь - выдохнул самый младший из них, не отрывая взгляда. - Как великаны, умершие на коленях.

- Это же ТЭЦ-3 - хрипло произнёс другой. - Градирни видно ещё с кольцевой

Матвей медленно достал бинокль. Поднял. Линзы дрогнули.

- Никакого движения. Ни дыма. Ни птиц. Всё мертво.

Тишина была неестественной. Даже ветер будто обходил это место стороной.

- Когда-то она давала свет всему городу - сказал Григорий. - А теперь вот.

- Свет ушел, но структура остаётся, - пробормотал один из них, сам не зная, почему.

- Ной не упоминал о ТЭЦ - добавил четвёртый. - Но это точно ориентир. Значит, мы идём правильно.

- Дай бог.

Все снова надели маски, поправили рюкзаки, один из них коснулся росшего рядом куста. На нём весело набухали почки, готовые вот-вот брызнуть зеленью во все стороны. Они двинулись вперёд. Мимо руин былой мощи. Мимо безмолвных градирин чьи трещины были похожи на открытые рты мертвецов. Мимо прошлой эпохи.

Дальше их путь шел через посёлок Подворки. Здесь начиналась зона умеренной опасности, как сказал Ной.

- Вон она, - сказал один из группы, показав на извивающуюся полосу серого полотна вдали. - Трасса.

В этот момент группа остановилась. Перед ними чёткий ориентир: дорожный указатель, едва державшийся на сгнивших стойках. Выцветшие буквы: Богодухов 56 км.

Они перешли в рассыпной порядок. Шли по обочине, стараясь не ступать по центру - Ной предупреждал: возможны остаточные аномалии, особенно в местах скопления металла. Один из бойцов вёл счёт шагам. Другой сверял координаты, выцарапанные на старой армейской плашке. Третий - вглядывался в горизонт, выискивая следы движения или ловушек.

Мимо проплывали мёртвые дома - одноэтажные, с обвалившимися крышами, заросшие крапивой. Иногда встречались очень старые следы - кто-то был здесь до них: чёрные круги от костров, остатки консервных банок, порванный рюкзак. Следы эти вызвали удивление у пятерки. Но они не останавливались.

И вот впереди - контуры деревьев. Настоящий лес. На ветках - почки. Где-то вдали трещала сорока.

- Жизнь - снова сказал кто-то, почти с изумлением. - Она всё ещё есть.

Но в этом была и тревога. Потому что жизнь это еще и еда. И не только для них. Маски остались на лицах. Глаза напряжённые, настороженные. Каждый шаг вглубь этого мира был шагом в неизвестность. Но в их сердцах, несмотря на страх, крепла мысль:
Если уж и погибнуть, то ради шанса. Ради выхода. Ради кого-то, кто будет потом.

Их было пятеро. И каждый из них нёс в себе не только оружие, не только сыворотку Химика и координаты. Они несли то, что не передаётся по радио. То, что не видит Ной. Но что чувствует каждый живой: надежду.

Начало

Тоннель, выбранный под сбор и развертывание, был узок, как горло. Потолок низкий, своды закопчённые. Старые кабели на стенах загажены слоями пыли и копоти. Там, где когда-то висели технические щиты и табло, теперь были прикручены к бетону металлические щиты с картами, схемами, полосами красного и синего цвета. На одной из стен углём была выведена кривая линия - фронт.

Вдоль платформы стояли орудия. Не настоящие армейские, а скорее мутировавшие потомки чьих-то чертежей и чьих-то рук. Самодельные миномёты, сваренные из обрезков труб и ободранных стволов старых пушек. Поворотные установки со щитами, где щели от ржавчины были зашпаклёваны смолой и тряпками. Низкие, корявые конструкции, напоминавшие пауков - самодельные автоматические турели, к которым вели целые пучки проводов.

Воздух был тяжелый, сюда приносили всё, что хоть как-то стреляет. Пахло старой, вновь воскресшей на время, военной машиной: жжёным маслом, холодным железом, сгнившей проводкой, серой, сваркой и потом работяг, обслуживающих всё это.

Сварка шипела рывками, выхватывая из темноты руки, лица, клочья дыма. Там, где дуга ложилась на металл, вспыхивали синеватые искры и тут же тонули в копоти.
Двое в облезлых бронежилетах колотили по корпусу одной из установок, ровняя опору.
Третий, с черными от масла пальцами, ковырялся в механизме подачи ленты.

Где-то дальше, в хвосте тоннеля, грузчики выгружали ящики. Глухо бухало дерево, когда ящик падал на бетон. На краях ящиков можно было еще прочитать размазанные старые клейма, ещё довоенные, поверх них были свежие надписи: Лента, Запалы, Смесь 2. На некоторых просто стоял крест мелом - не трогать, пока не скажут.

На рельсах стояли не поезда, а тележки, гружённые разобранными механизмами, ящиками, связками труб. Они чуть покачивались от проходящих мимо людей, скрипели в темноте, как будто сами нервничали. Многие из присутствующих кашляли, были ослаблены и голодны. Но никто почему-т не отказывался выполнять идиотские приказы псевдокомандиров.

Командиры в свою очередь не кричали.
Их голоса были тихими, сухими, как треснувший провод.

- Эту - ближе к тоннелю, сектор Б.
- Не забудь компенсатор, в прошлый раз ломало ствол.
- Первую батарею - к северной стенке. Чтобы сектор перекрывала вот здесь.

Пальцы в перчатках тыкали в карту, в жирную линию, отмечающую путь к станциям Цитадели. Над картой висела лампа без абажура, от неё на бумаге дрожал круглый жёлтый остров света. За пределами этого круга только тьма и шевеление фигур.

Рядовые ходили между орудий, как муравьи между кусков ржавого железа. Кто-то тащил коробки с патронами, ремень впивался в плечо, и при каждом шаге из коробки шелестело железо. Кто-то нёс на плече железный цилиндр мину для самодельного миномёта. На цилиндре были царапины, засохшая кровь и дырка от старого осколка, её залили каким-то составом и решили, что и так сойдёт.

У одного солдата, молодого, с обритым затылком и плохо зажившим шрамом на щеке, заметно дрожали руки. Он пытался не ронять коробку, но пальцы не слушались. Старший рядом, не глядя, толкнул его локтем:

- Не в первый раз, салага. Пройдёт.

- Да я нормально, - соврал тот. - Просто холодно.

Не было холодно. Воздух стоял густой и тёплый, как дыхание зверя, застрявшее в этом бетонном горле. У стены, в полутьме, на старой бетонной лавке сидели трое. Уже в броне, уже с оружием. Ждали.

Один перебирал магазин, считая патроны вслух, шепотом.
Другой проверял затвор снова и снова, хотя тот и так ходил как по маслу.
Третий просто сидел, уперевшись взглядом в пустоту, скребя ногтем засохшую грязь с колена.

- Не объявляли ещё точное время начала? - спросил один.

- Сказали, что к рассвету по их часам, - ответил другой, не поднимая глаз.

Рассвет для Синих был понятием условным - по расписанию смен, по циклам освещения и тока. Но слово оставили. Как память о том, чего уже не было.

В соседнем боковом туннеле, куда не шёл ни один поезд уже десятки лет, оборудовали импровизированный склад горючего и смесей. В бочках плескалось, пахло ацетоном, мазутом и чем-то ещё, едким, вязким.
Парни в респираторах возились с канистрами, перетягивали шланги, крутилками регулировали подачу. За их спинами на стене было выведено: НЕ КУРИТЬ НЕ ПАДАТЬ НЕ ДУМАТЬ. Последнее слово кто-то жирно обвёл. Где-то выше, на переходах, связывали провода.
Старый радиопост Синих был встроен прямо в бывшую диспетчерскую. Окна заложены, в стенах дыры под кабели, столы заставлены пузатыми блоками, к которым были привинчены новенькие, блестящие кнопки. Часть аппаратуры была явно трофейная: на одной панели ещё виднелось маркировочное Ц-02 - когда-то это, возможно, принадлежало самой Цитадели.

Связист с ввалившимися глазами, в наушниках с облупленной кожей, сидел, согнувшись над пультом. На стекле перед ним было нацарапано гвоздём: ЕСЛИ БУДЕТ ТИШИНА ЗНАЧИТ, МЫ ПРОИГРАЛИ. Ниже кто-то дописал: ИЛИ ВЫИГРАЛИ.

Время от времени радио оживало:

- Третий сектор на связи, приём.
- Слышно глухо. Перестройте усилитель на пятую ступень.
- Подтверждаю орудия на позиции ждём метки по времени.

Голос диспетчера был уставший, безэмоциональный. Как будто объявлял остановки. В глубине платформы, на краю темноты, висел импровизированный баннер - синий кусок материи, обмазанной краской. На нём был набросанный силуэт человека с поднятой рукой и надпись: ЗА ПРЕДЕЛЫ.
Кто-то, проходя мимо, плюнул на пол и ухмыльнулся:

- Ещё чуть-чуть, и все выйдем.

Над всем этим гудели вентиляторы. Старые, ржавые, с засохшей паутиной по решёткам. Их гул дрожал в костях. Казалось, будто станция вздыхает. Крысы, будто что-то почуяли, пропали с этого места. Тьма сгущалась во тьме.
Иногда гул проваливался - на долю секунды, и в эту паузу вдруг делалось слишком слышно: скрип металла, шаги, чужое дыхание. Люди застывали и тут же вентиляторы вновь набирали обороты, заливая всё своим равномерным рокотом.

В дальнем конце тоннеля, там, где свет уже почти не доставал, из тьмы вылезали и прятались обратно какие-то силуэты, носильщики, техники, курьеры. На полу стояли разведённые мелом круги, места для укладки боеприпасов. В одном из кругов уже лежали мины, аккуратно головами в одну сторону. В другом пока что ничего не было. К мелу прилипли следы грязных ботинок, отпечатки, похожие на чужие ладони.

Командир сектора - невысокий мужик с седой щетиной и ободранной нашивкой без названия подразделения, стоял над импровизированной картой метро. Карта была собрана из кусочков: где-то старые схемы, где-то нарисованные от руки маршруты, где-то грубо перечёркнутые станции, мертвые.
К зеленой линии, ветке Цитадели, были приколоты самодельные флажки. Синие, зелёные, чёрные.

- Здесь пробьём, - говорил он тихо, показывая на Госпром и чуть выше, на туннель к Научной. - Сюда основная масса. Здесь у них кордоны тонкие, они уверены в бетоне.
- А турели? спросил кто-то из младших.
- Турели пусть попробуют среагировать на три точки сразу. Не успеют.

Он говорил спокойно, как будто обсуждал разгрузку овощей.

- Лимб готов?
- Нам обещали их пехоту на втором часу. - Ответ был без уверенности, но и без сомнений. Просто факт.
- Обещать одно, а делать... Командир не закончив, почесал шрам на шее. - Ладно. На них надеяться - себя не уважать. Прорвёмся своими.

Сзади кто-то громко чихнул от сварочного дыма, ругнулся, уронил ключ. Звук металла о бетон резанул по нервам. Несколько голов повернулись, задержались на секунду и вернулись к своим делам. В одной из ниш, бывшем служебном помещении, сделали комнату ожидания. Там раскладушки, сдвинутые вплотную. На стене висели куртки, какие-то старые плакаты, порванные карты. В углу дымился короткая буржуйка, от которой не хватало тепла, но хватало запаха копоти.
Здесь бойцы, которым уже выдали задачи, но ещё не дали команды выдвигаться, лежали в бронежилетах, не раздеваясь. Кто-то курил, выпуская дым в сторону дырки под потолком. Кто-то жевал сухарь, запивая водой из фляги. Вода была теплая, с привкусом железа и плесени.

Один из сидящих, худой, с впалыми щеками, уставился в затоптанный пол.

- Сколько там до зелёных? - спросил он.
- До них или до их турелей? - хмыкнул сосед.
- Да хоть до турелей.
- Отсюда короче, как выстрелят - поймёшь. Слышно будет всему метро.

Кто-то нервно хихикнул, тут же замолк.
Смех прозвучал, как что-то лишнее в этом помещении.

Снаружи, над комнатой, станция продолжала набиваться железом, людьми, приказами.

В одном из боковых туннелей, узком, как шея бутылки, тянули линию для связи. Двое ползли, согнувшись, третий светил им фонарём. Провод чёрный, толстый, жилы внутри разноцветные.
Когда они тянули его по старым крюкам на стене, провод иногда застревал, и один из них ругался сквозь зубы:

- Давай, сука давай война тебе нужна больше, чем нам

Провод дёргался, скользил, шуршал по бетону, как змея. В конце концов его закрепили на последнем крюке, и один из связистов, вытирая пот рукавом, сказал:

- Всё. Теперь, если нас и накроют, хоть голос донесётся.

На платформе, у одного из орудий, старший артиллерист стучал по прицелу.

- Ниже. Ниже, сказал. Ты хочешь крышу им снести или кишки?
- А какая разница, если попадём? - буркнул наводчик.
- Разница в том, что крыша - это бетон, а кишки - это люди. Нам людей ломать надо, не бетон. Понял?

Наводчик молча кивнул, крутанул маховик. Ствол чуть опустился, нашёл свой угол.

Сзади, на ящике, сидел еще один боец. Он вертел в руках металлическую пластинку, старую пропускную карточку какого-то довоенного учреждения. На ней еще читались стертые буквы. Он водил пальцем по надписи, пытался присмотреться в слабом свете, но упрямо не мог разобрать.
- Что там? - спросил сосед.
- Не знаю. То ли Институт, то ли Министерство.
- Всё равно их уже нет.
- Вот-то и оно.

Он сунул карточку обратно в нагрудный карман, как талисман.

Где-то над всеми этим, в темноте под сводами, дрожали тени. Свет от ламп качался, от сварки скакал и казалось, что на стенах шевелятся не люди, а что-то более древнее, мрачное, злое. Иногда тень от одного бойца накладывалась на тень от другого, и получалось нечто трёхрукое, с вытянутой головой. Люди привыкли к этому зрелищу, не всматривались. Пока что.

Первые часовые перед началом были выставлены уже сейчас. На входе в станцию Архитектора Бекетова, на границе света и тоннельной тьмы, стояли двое, в добавок к основному кордону.
Они молча смотрели в чёрную дыру туннеля, откуда потом должны были пойти штурмовые группы.
Там пока было тихо. Только тускло мерцал отражённый свет и где-то вдалеке, глубоко, будто шуршала каменная кишка метро.

- Слышал, говорят, Цитадель давно знала, что их завтра ломать будем, - шепнул один.
- Все всё знают. Никто ничего не меняет. - Второй пожал плечами и прокашлялся. Да и зачем? Всем нам каюк, рано, или поздно. А в Цитадели дураки не сидят, у них везде свои люди, глаза и уши они все знают чт о в метро творится.

Они стояли, упершись автоматами в пол, и казались частью декора, лишними фигурками на огромном, уставшем от людей макете.

Где-то в глубине станции, в одном из закрытых помещений штаба, тикали старые настенные часы. Стрелки двигались дёргано, но всё ещё шли.
Командир штаба слушал доклад:

- Первая батарея - готовность девяносто. Вторая - семьдесят. У третьей проблемы с подачей решаем.
- Пехота?
- Две роты на переднем, ещё одна в резерве. Две еще на подъезде к нам.
- Лимб?
- Сигнал был. Обещали, что будут к началу второго часа после залпа.
- Ну, ну. Посмотрим, как эти суки выполнят свои обещания.

Он откинулся на скрипнувший стул, посмотрел на карту, на красную линию, на отмеченные цели: Ботсад, Научная, Госпром.
Снял с гвоздя старый, затёртый жетон, на секунду зажал его в кулаке, потом повесил обратно.

Ещё ни один снаряд не разорвался, ни один патрон не выстрелил, но метро уже дышало ею - смертью. Она, старая, готовила свои инструменты, улыбалась, в предвкушении жатвы.
Все, кто был здесь, знали: когда дадут команду, пути назад не будет. Только вперед, только на турели врага, только на погибель.
Оставалось только ждать и докручивать гайки, заряжать, подносить, готовиться в общем.

Спустя какое-то время прикатились несколько дрезин со штурмовиками из глубин метро. Все они были юны и неопытны, но руководство, почему-то решило именно их отправить в мясорубку первыми. Чьи-то сыны, братья. Все они были болезненно худы и мрачны. В их глазах потух свет надежды, они знали что часы их сочтены.

Так обстояли дела в тоннеле ведущем к станции Госпром. Со стороны станции Университет, которая была смежной с Госпромом тоже шло подготовление. Там, где был замурован проход между станциями, еще с десяток лет назад, тоже сгущались тени. Ящики с зажигательными смесями, патронами, оружием и главное с взрывчаткой подтаскивались к старой стене. Три роты штурмовиков были уже там, вооружены и готовы к последнему акту своих жизней.

Время шло, тревога в сердцах нарастала, вот-вот должны получить приказ. Вот-вот начнётся последняя, в этот раз, война, между остатками выживших представителями рода человеческого.

Ночь в стане синих растягивалась как чернильные ленточки. Сон приходил к солдатам не как отдых, а как продолжение работы, зубья зубчатой передачи, которые просто заедали и крутились по инерции. Когда падает тишина, к ней немедленно приходят сны, плотные, холодные, с запахами плесени, машинного масла и старой крови.

Каждому снилось своё, но мотивы были общие - тоннели, отражение, старые станции и лица, которые уже не жили. Сны шли слоями: сначала картинка, потом звук, потом тактильность, будто сон не просто показывал, а проверял тело на готовность.

Одному снился коридор с водой по щиколотку. Он шёл и видел своё отражение в мутной поверхности, лицо с теми же шрамами, но без дыхания. Тот, кто в воде, не моргал. Он протянул руку и отражение тоже. Пальцы встретились через поверхность, холод прошиб ладонь. В отражении его губы шевельнулись, и он услышал не слово, а чужой крик, как если бы кто-то кричал из глубины зубчатого механизма. Проснулся с хрипом, ладонь в поту, сердце колотило, как мотор на холостых.

Второму снилась Научная. Не та, что он знал, он раньше бывал там, чистая, тёплая, с дымом печурок, а старая, с обрывками плакатов, с голографическими рекламами, которые вспыхивали и тухли. Там он видел стойки с аппаратурой, которые начинали дышать. Кабели обвивали его ноги, как корни, и он пытался шагнуть, но не мог. Он проваливался под пол. Из-под плит тянулась рука, не его рука, холодная, скользкая, с пальцами, на которых были бирки. Рука тянула к себе, и чем ближе она была, тем громче становился смех, сухой, как скрежет по металлу. Он проснулся уже стоя, держа в руках затвор автомата, будто так он мог бы отрезать руку тянувшегося к нему сна.

Третьему снилась девочка. Она идёт по пустой улице, держит пакет с хлебом покрытым белой плесенью. Её лицо размыто, словно смазанная фотография. Город вокруг пуст. Он бежит к ней, но почва под ногами превращается в губчатую массу, и с каждым шагом его обувь погружается. Девочка смотрит через плечо и улыбается искаженным ртом так, будто знает, что он не сможет её догнать. Он кричит, но звук в воздухе тонет, как приёмник с плохим контактом. Проснулся от того, что в ухо кто-то шепнул: Скоро, - это был голос соседа по койке, который перевёл дыхание в респиратор.

Еще одному снилась война, которая уже случилась. Он шел среди развалин, вокруг было много людей неживых и не мёртвых; они стояли, как статуи, и держали таблички с именами. Он подошёл к одной табличке. На ней было его имя. Под ним дата, которая ещё не наступила. Матвей проснулся и долго не мог понять: это предупреждение или просто сон.

Самое интересное было у сержанта, он увидел сон-метафору. Ему всё время виделось, как он сидит у реки, а вода течёт вспять, и в воде всплывают вещи: детская игрушка, старый жетон метро, письмо без подписи, связка каких-то ключей. Когда он пытается схватить предмет, он превращается в серебристую рыбу и ускользал от него. Он слышал голос чей-то в этом сне, но голос был отдалённый, как радио в плохую погоду: Дальше в никуда, к нам. Он проснулся с мыслью, что война это болезнь человечества.

Это началось пару недель назад, когда люди начали делиться своимми снами, и это не были одиночными эпизодами; они перекрещивались. Иногда один и тот же образ появлялся у двоих или троих сразу, как будто какая-то вещь в воздухе звонила во все головы. В одном сне все увидели железную лестницу, ведущую вниз в черноту, на ступеньках которой лежали запечатанные письма. Каждый подошёл: одно письмо было его, но в каждом оно открывалось разными словами.

Фантомы часто присутствовали в этих снах и были не враждебны. Они приходили как знакомые, как соседи, как прежние командиры. Они подходили на расстояние вытянутой руки, не больше, и смотрели. Взгляд фантома был не пустым, а наполненным ожиданием, ожиданием ответа, решимости или неверности. Они не говорили. Иногда просто стояли у угла, где сиял свет, и их тени ложились на сознания солдат, как отметины.

Один из фантомов, высокий в шинели, с потерянной медалью на груди, и сказал: Не бойся. Мы уже видели это. И теперь ждём вас.

Присутствие фантомов не было утешением, они приносили сомнение и страх. Малейшее прикосновение фантома оставляло холодок, который потом не уходит целый день. Они показывали пути, которые никто не мог вспомнить, и иногда двери, что раньше были закрыты, а теперь вот приоткрыты и манят.

Однажды ночью один молодой боец - тот самый с дрожащими руками - увидел фантома в уголке своего сна. Тот был в старом кожаном шлеме и жестом пригласил его следовать. Он последовал во сне, прошёл через коридор, и там, в конце, увидел свою собственную постель - пустую, аккуратно заправленную. На подушке лежала его рубашка. Он нагнулся, чтобы взять её, и почувствовал холод, который пронзил его до костей. Проснулся, схватил автомат и выстрелил в сторону тени на стене. Пуля просвистела и ударилась в бетон, осколки с облаком пыли разлетелись в стороны. Рядом раздался цокот, кто-то заорал, крик застучал по станции, и несколько людей выскочили из своих спальных мест. Момент смятения. Кто-то посчитал, что это было нарушение дисциплины, кто-то нервным срывом. Тот же молодой боец сидел, руки дрожали, губы были в крови: он кусал себя, чтобы отрезвиться.

Наутро рассказы о снах распространялись, как короста. Кто-то говорил, что слышал знакомую мелодию из детства, кто-то, что видел старую умершую мать, кто-то что видел обещание. Люди шептались, и в шепоте таилось что-то вроде веры: если фантомы приходят, значит места, через которые они идут, знамениты; если приходят в снах, значит, дорога отмечена.

Командиры пытались не обращать на это внимания. Они считали сны слабостью, несвоевременным смещением фокуса. Секретари, же, напротив, записывали имена фантомов. В отчётах появлялись строчки: наблюдались зрительные иллюзии у трёх бойцов, точечные проявления спектров в районе складв, совместимые с низкоинтенсивным психоактивным влиянием. Никто толком не верил этим формулировкам, но все понимали, у людей в голове что-то шевелится.

А в самой глубине, в штабе, один старый вояка, который ходил ссутулившись и курил втихую, сказал только одну фразу, слушая доклады:

- Сны - это не предвестники, это инструмент. Если они приходят одинаковые, значит, мы идём по одному пути. И путь этот скоро станет реальностью.

Он бросил окурок в ведро с песком, зажёг новую сигарету и посмотрел в окно на тусклый свет сварки. Война шла не только снаружи. Она просачивалась в головы. И те, кто спал, возвращали себе ответы в первых утренних сумерках, но ответы эти были неудобными: то, что они видели, могло помочь или навредить.

Воздух становился всё плотнее, как если бы метро, с его станциями, тоннелями, тайнами, живое. Между сводами гуляло невидимое электричество статика, тонкий треск в динамиках, легкий гул под подошвами. Люди говорили шёпотом, но даже этот шёпот казался громким, будто каждое слово резонировало в бетоне.

Радио то и дело ловило странные шумы. Они шли не с линии, не от других станций. Не крики, не слова, а скорее дыхание. Тяжёлое, хриплое, будто кто-то дышал прямо в ухо через сломанный фильтр. Связисты снимали наушники, смотрели на приборы, но те показывали ноль. Тогда кто-то добавлял громкость, и в эфире появлялся низкий гул, похожий на биение сердца под водой.

Некоторые бойцы начали видеть в осколках старых зеркал не себя. Внутри шлемов, на запотевших стеклах, и под светом фонаря, отражения вдруг показывали другие лица. Тусклые, искажённые, как в искаженных зеркалах. У кого-то мёртвое, у кого-то детское, у кого-то знакомое, но из другой жизни. Один артиллерист снял шлем и посмотрел прямо в стекло прицела и в нём на миг отразился человек без зрачков, который двигал губами. Никто не слышал, что он сказал. Фантомы начали проявляться не во сне, а наяву тоже.
Они шли рядом, совпадая в шагах и жестах, будто отражения в воде. Иногда отставали на полшага, иногда повторяли движение с запозданием. Солдат бросал взгляд в сторону видел, что его собственная тень стоит чуть отдельно, не подчиняясь свету. Они не нападали, не пугали, просто присутствовали - полупрозрачные, бесцветные, но ощутимые, как память о боли. Кто-то пытался их игнорировать, кто-то крестился, кто-то шарахался от них в разные стороны, некоторые отскакивали от них. Но один не выдержал.
Молодой связист, тот самый, что раньше кричал во сне, заметил, как его тень пошла не туда, шагнула как бы в другую сторону, потом остановилась и повернула голову. Он застыл. Тень, как ему показалось, улыбнулась. Он вскрикнул, сорвал предохранитель и выстрелил прямо в стену. Эхо отдалось в рёбрах бетонного пространства, застонали переборки, посыпалась пыль. Несколько человек бросились к нему, отняли оружие. Он трясся, глаза стеклянные.
- Там... оно... - выдавил он. - Оно здесь из-за меня...

После этого никто уже не спорил, что в воздухе живёт что-то ещё.
Ни командиры, ни технари - даже техника как-то иначе начала работать. Все ощущали спинным мозгом, что-то невиданное, непонятное, а иногда видимое в виде фантомов, присутствие. Метро словно ждало, а фантомы вместе с ним.

Гул машин рос, как приближающийся зверь. В тоннелях он не был просто звуком, он был пульсом, который мерил готовность людей. Каждое движение, каждая команда подстраивались под этот ровный бас: шестерёнки, насосы, старые двигатели всё это работало на одном дыхании. Свет от сварки отражался в каплях масла на броне, и казалось, что сама земля наэлектризовалась от ожидания.

Командиры сидели вокруг импровизированного стола, куска фанеры на двух койках. На столе лежала карта, зажатая камнем, карандаши, пара солдатских фотографий, пачка спичек. Они говорили тихо, но каждое слово отскакивало от колонн и доходило до самых дальних углов тоннеля.

- Рассвет по нашим часам в полчетвёртого, - сказал низкий голос с маленьким акцентом, указывая пальцем на стрелку старых часов. - Пять минут до синхронизации с Лимб. Тогда и старт.

- Пять минут? - перегнул бровь другой. - Учитывая их опоздания, лучше считать на десять.

- Нам нужна координация. - Командир с ободранной нашивкой не отводил взгляда от карты. - Ботанический сад держит северный сектор. Научная - здесь нам необходимо закрепиться. Первая батарея встает сюда, в угол, откуда можно прикрыть подход к кордону. Вторая линией через старый коллектор. Кто попробует прошмыгнуть, получит под зад.

Рядом кто-то тихо подсчитал: Турели первые - заряд готовы. Минный запас на третьем складе.
Из динамика, что висел у стойки радиосвязи, донесся ровный ответ:

- Турель первая готова зарядить мину подтверждаю.
- Огонь второй батареи - на отметке тридцать. Проверьте угол.
- Принято. Коррекция плюс два градуса.

Гул машин не стихал - наоборот, усиливался по мере того, как тяжёлое железо занимало свои позиции. По платформам катились тележки с минными снарядами, их тащили парами, тяжесть звучала как металлический рокот. Мужчины в броне двигались быстро, но без суеты; в их движениях был выверенный ритуал: закрепить, проверить фитинг, протереть прицел, обмотать деталь изолентой, положить подручный инструмент в карман.

Рабочие заносили в укрытия последние баллоны с горючими смесями. Там же разворачивали пушки: корпус сжался, опора расправилась, направляющий механизм зашелестел, как огромное насекомое. Три турели приняли огневую позицию - их щиты были залатанными, но зубья механизмов блестели чистотой, как новые ножи.

Внутри отсеков включили аварийное освещение: красные лампы заливают помещения кровавым светом. Он ложился на лица, на карты, на руки и дела выглядели как сценки из обряда. В этом свете глаза казались глубже, тени плотнее. Красный свет рубил пространство на отрезки, делая время более осязаемым: сейчас - зарядка, сейчас - проверка, сейчас - выдвижение.

- Рота А, выдвигайтесь на позицию три. - Крик командира отрезал разговоры. - Минуты три на переход. Поняли?

- Поняли! - ответила хриплая команда, и отряд со старыми рюкзаками, в рваных плащах и самопальном кевларе, двинулся по узкому коридору, где стены были усыпаны граффити и кривыми надписями: Здесь будут наши. Эти надписи смотрели на людей не как слово, а как клятва.

Связь была натянута как струна. По радио передавались короткие, точные фразы: Турель первая готова зарядить мину приём. Пехота на позициях. Смена на подавлении активна. Вся система, от турелей до подпольных бараков, работала по четкому расписанию. Любая пауза в радио - это белая пустота в груди у людей, и её старались заполнять лишними сообщениями, короткими и утешительными.

Люди проверяли инструменты как святые проверяют кресты. Прицелы вытирались сухой тряпкой, провода подтягивались, предохранители смазывались. Кто-то отгонял дрожание рук при помощи дыхательных упражнений: глубокий вдох, медленный выдох, снова и снова, до тех пор, пока пальцы не переставали дрожать.

На границе, у платформы Архитектора Бекетова, расставляли дополнительные наблюдательные пункты. Маленькие группы уходили в сторону кордонов, заворачивая в скрытые ниши, оставляя за собой только краткие следы на пыли. Одна из групп - две пары глаз - устроила засады между старых фундаментов брошенных теплиц. Они затаились так, что их силуэты почти сливались с гранёной тенью старых рам.

В штабе писарь аккуратно наносил последние пометки на листы: цель, угол, радиус поражения, запасный маршрут отступления. Бумаги были жирными от копоти, по краям пот и следы пальцев. Он сделал пометку основной и отдал документ командиру.

- В 03:55 - световой импульс, - сказал командир, поднимаясь. - В 03:56 - первый залп. Повтор: не раньше. Не позже.

Звуки подготовки, не просто шумы, а сигналы, которые били по нервам. Гул машин нарастал, как прилив; где-то в глубине станции один из двигателей закашлял - мелкая трещина в системе. На это обратили внимание механики: двое бросились чинить, руки под масками двигались как в танце, голова одного была заложена в трубу, инструменты искрили; всё время тянулся шепот: Держите оборону. Держите ток. Держите время.

И в этот момент, когда всё было почти готово, по радио пришёл голос - Борзый. Тот самый, которого все почему-то очень боялись.

- Слушайте внимательно, - пошло из динамиков. Мы Великий альянс на северном направлении. Мы последний рубеж человечества. Мы оплот правды и равенства. Сегодня мы пойдем в светлое будущее. Буквально вам говорю, всё измениться для нас навсегда! В атаку!

Вокруг настала короткая пауза, люди обменялись взглядами. Командир сжал кулак, затем кивнул.

- Понял. Атака! Подтверждаю! Первая батарея вперед! Вторая - удерживать основную линию! Пехота - на прикрытии. Никаких сюрпризов!

Затем ритм вернулся: машины заработали вновь, перекатный гул слился в единый ритм. Люди заняли позиции, турели приняли углы, мины уложили в каналы, датчики прикрепили к стволам. Тишины больше не было, только это монотонное механическое дыхание, которое означало готовность.

И когда часы в штабе перевели стрелку на последнюю отметку, когда красный свет ещё горел, и гул машин стоял плотной стеной, где-то далеко, на глубине, раздался тихий, ровный звук летящих мин в сторону ворот Цитадели. Все застыли в едином движении: руки на оружии, губы сжаты.

В этот момент красный свет будто стал гуще. Всё было залито кровавым тональным светом, приготовилась к вздоху, который должен был стать начала.

Ожидание смерти хуже самой смерти, так говорили древние философы разных эпох. Паника вызывает выбрось адреналина, который, хоть и помогает в экстремальных ситуациях, может быть изнуряющим при постоянном страхе. В страхе предвкушения начала конца солдатики находились уже давно, их психическое и эмоциональное состояние никого не интересует. Они юниты, единицы несущие смерть и разрушение, они пушечное мясо, стоящие на пороге конца историй. У них нет личностей, нет прав, нет интересов, нет мыслей. Направляемые волей кучки идиотов, в этот предрассветный час, оборванные, голодные и больные, продолжают мечтать, думать будущем, прошлом и настоящем. В эту секунду гробовая тишина сковала мёртвые туннели. Даже вентиляторы, капающая вечно в тёмных уголках вода, звяканье железа о бетон отошли на второй план. Они готовы, они здесь и сейчас.

Первый залп пришёл не звуком, а ударом. Как будто само метро схлопнулось на секунду и потом развернулось обратно, выплюнув из себя огонь. Вспышки прорезали красный свет, сжали воздух и вывернули его наизнанку. Гул шёл не из ушей, но из костей; вибрация двигалась по рёбрам, по стенам, по рельсам, по всему телу метро. Пыль сорвалась с потолка, сыпалась хлопьями, будто старая кожа, обнажая бетон. Металлические своды завыли низко, протяжно, как будто живое существо жаловалось на боль.
Фантомы, стоявшие по углам, растворились мгновенно. Исчезли, словно их ветром всосало в пустоту. Лишь холод остался на тех местах, где они были, лишь пустота, похожая на вакуум.

Вторая батарея ударила следом.
Тоннель наполнился эхом, и ударная волна сдвинула даже воздух, тот стал густым, вязким. Солдаты сорвались с места; кто-то крикнул, но голос утонул в грохоте.
Бег по бетонному полу казался движением в жидком мире: пыль, дым, вибрации, всё слилось в один ослепляющий бело-оранжевый свет. Стреляли вслепую, на звук, на память. В глазах прыгали круги, как после сварки. Кто-то упал, поскользнувшись на гильзах, кто-то хрипел, прижимая уши, кто-то просто стоял, не в силах двинуться.
Металлическую стену-ворота зеленых выгнуло во внутрь, и тут же из трещин полетели амбассадоры смерти стальные тела которых не знают пощады. И тонкий вой прошёл по воздуху, будто кто-то плакал между мирами. Тела беспорядочно падали одно на другое, турели цитадели сработали безотказно, разбрызгивая стальные смертельные капли по бегущим без ума на них людей.
Оттуда-то и пахнуло горячим железом и кровью в глубь метро.
На секунду всё стихло, и в этом коротком вакууме один из штурмовиков увидел, как рядом с ним из дыма и бетонной вековой пыли, вышел человек, точь в точь как он сам.
Такой же шлем, такие же полосы пыли на лице, только глаза чёрные, без зрачков.
Копия посмотрела прямо на него, улыбнулась едва заметно и шагнула обратно в туман.

- Вперёд! - орал кто-то, уже не различая, слышат ли.
Пулемёты завыли, снаряды выдували из стволов облака пепла.
Где-то сзади, в тылу разорвало боеприпасный ящик, туда попал один из осколков - взрыв был глухим, как сердечный толчок, и осыпал всё железными осколками.
Один боец присел, закрыл голову, а над ним пролетела доска, разлетевшаяся в щепки, ударившись об стену.
В тоннеле снова загудело, как ураган в трубе, и пламя, отразившись от стен, пошло обратно волной.

Первый залп закончился, но эхо его ещё шло, по переходам, по рёбрам станции, по душам.
А солдаты, бегущие вперёд сквозь дым, несли в глазах одно и то же отражение:
белый свет, в котором уже невозможно было отличить живых от теней. Турели косили их как старую прошлогоднюю траву, кровь текла рекой, стеклянные глаза павших уже не выражали жизнь, их тела, еще тёплые, но уже бессмысленные становились историей.

Метро дышало тяжело, словно само пережило выстрел.
Фантомы не возвращались. На далеких от всего этого станциях люди почувствовали вибрации от взрывов, началась паника, страх овладевал живыми.

Радио захлёбывалось.
В эфире больше не было слов, только визг, треск, хриплое дыхание и обрывки фраз, растворённые в реве.
повторяю позиция -ш-ш-ш- второй сектор
Приказы рождались и умирали в динамиках, не дойдя ни до кого.
Голоса офицеров превращались в шум, в бесполезное биение электричества.
Кто-то бил по пульту кулаком, но связь не слушалась - частоты сходили с ума.

Солдаты шли наощупь, почти без команд, ориентируясь на свет вспышек и движения других фигур. Первые две роты штурмовиков были ликвидированы за считанные минуты.
Огонь, дым, крики - всё смешалось в одну вязкую кашу звуков, где нельзя было понять, кто стреляет, кто падает, кто зовёт.
Рёв был сплошной, глухой, как у живого организма, которому разбивают внутренности.
Метро больше не было системой тоннелей, оно стало телом, которое стонало и дёргалось в судорогах от боли войны.

Где-то в штабе, связисты видели только мигающие огни - белые, красные, зелёные - пульсирующие, будто сердце станции билось неровно. Их бледные перекошенные лица выражали только страх.
Среди пороховых газов, бетонной пыли и грязи прорывались силуэты, неясные, раздвоенные, будто само пространство пыталось породить новые формы.
С одной стороны мелькнуло нечто - сплетение проводов и человеческих тел, которые дёргались в такт взрывам.
Никто уже не пытался понять, где здесь реальность. Пули ударялись в бетон, гильзы падали на пол, как дождь. Пыль висела в воздухе серая, тяжёлая, неподвижная, будто время тоже остановилось. Казалось, стены тихо стонут. Плиты дрожали, словно внутри шёл невидимый ток. В глубине тоннеля кто-то слышал гул, низкий, ровный, как дыхание чудовища, которое наконец проснулось.

И только один солдат остался стоять.
Шлем треснут, броня изъедена гарью, глаза пустые.
Он не знал, жив он или нет.
Вокруг - хаос, пепел, мёртвые приборы, фонари, мигающие на остатках энергии.
Он сделал шаг, и эхо пошло по станции, как пульс.
Ветер шевельнул пыль, словно кто-то прошёл рядом.
Солдат поднял голову, и ему показалось, что под сводом мелькнула тень, не его, не человеческая.
Он выдохнул, губы дрогнули, и слова вышли сами:

- Метро проснулось.

Эхо повторило за ним - глухо, издалека, будто само пространство признало:
да.

Вдруг всё задрожало с такой силой, что некоторые попадали с ног. Никто не понял что произошло. Все озирались в недоумении. Через пару минут грохнуло еще раз, только в этот раз еще сильнее и теперь был отчётливо слышен взрыв. Метро задрожало, како-то страшный вой пронесся по всем тоннелям и станциям, как раненый зверь, метрополинет выл от боли.

Когда грохот стих, пыль немного осела, начали проявляться силуэты ребят лежавшие в разных позах на земле. Один из командиров увидев это схватился за голову и побежал докладывать о ситуации. Суета на секунду остановилась, и все увидели что ворота цитадели всё также стоят, лишь немного их повело от мин, а рядовой состав в то же время уменьшился на две роты.

- Где эти суки?! Когда они так нужны! кричал кто-то, имея в виду роты Лимба. Нас тут всех положат эти зелёнки вонючие!

Паническая дрожь пробивала всех присутствующих. Пот градом тёк по грязным лицам, капая на замызганную униформу.

Всё вдруг опять пришло в движение пришел новый приказ атаковать используя дрезину с взрывчаткой. Рота обеспечения сначала быстро разгрузила одну из дрезин, а потом накидав на неё побольше взрывчатки отрапортовала о готовности нанести удар.

- Атаковать! крикнул ссутуленный командир. Дрезину запустили и дали максимальное ускорение. Она рванула с места и понеслась по старым рельсам, рассекая на части павших ребят. Сутулый держал детонатор в руке и ждал. Вот турели цитадели открыли огонь по движущемуся объекту, вот еще секунда и еще. Бам! Удар металла об металл, зад дрезины подскочил на метр вверх и сутулый нажал на кнопку детонатора.

На Университете ситуация была схожей кучи солдат в замусоленных формах, непонятного цвета и покроя, сновали во все стороны. Многие из них дремали по углам с оружием в руках. Штурмовые роты, инженеры, сапёры, несколько механизированных дрезин, все они кружились в хаотичном вальсе приготовлений.

Гражданских всех собрали в самом дальнем углу станции. Дети ревели, женщины обреченно смотрели на разворачивающиеся кругом события. Мужчин почти не было, только несколько стариков, остальных всех забрали на фронт у ворот зелёных. Цинки с патронами, запалами от гранат, сами гранаты, взрывчатка всё это было готово пойти в ход против старой стены, за которой была Цитадель. Задача одна - пробить проход и войти на зелёную ветку, а там никого не жалеть.

По ржавым рельсам подкатилась дрезина со взрывчаткой - двадцать бочек аммонита, скреплённые железными обручами. Их с трудом перетащили к стене несколько солдат.
Командир хрипел в рупор сделанный из сложенных ладоней:
- Заложить три нижних, остальные на следующую оставить! Работать быстро, пока давление не упало!

Сапёры ползали у стены, забивая детонаторы. Мелкие частички осыпались им на шлемы, стена дышала, будто изнутри что-то слушало.
Над ними капала вода редкая, мутная, с ржавчиной. Она падала на заряды и оставляла тёмные пятна на мешковине.

- Не нравится мне это место, - сказал кто-то из солдат. - Слишком тихо и спокойно здесь.
- Тебе б базарить меньше, - ответил другой. - Тут стены всё слышат.

На секунду будто правда стало слышно, как что-то гулко двигается за бетоном, не машина, не камень. Просто нечто.
Радио в этот момент захрипело:
- ...проверка связи... отход на сто метров... повторяю, сто... метров...

Они не успели.

Взрыв вывернул всё сразу - воздух, звук, камень. Переход между станциями взлетел на воздух. Огромные куски бетона подлетели на несколько метров, все сапёры погибли моментально. Взрывная волна прокатившись до потолка станции посрывала всю оставшуюся отделку от старых стен. Купол дрогнул, лепнина бесформенными кусками посыпалась на пол платформы, огромные люстры попадали на пол. Несколько колонн упали.

Гражданские закричали и начали отступать во тьму тоннеля, прыгая с платформы на пути. Матери тянули за что придется своих чад с платформы вниз. Старички тяжело вздыхая помогали им.
Через пару минут сдетонировали бочки с аммонитом. Пламя ударило в потолок, и бетонная плита, на которой еще недавно стояли двое сапёров, просто исчезла. Взрыв был такой мощности, что бетонные перекрытия потолка разворотило и выбросило наружу, тем самым вскрыв одну из артерий метро. Огромная дыра засияла в потолке, земля осыпалась по краям, засыпая остатки платформы. Нескольких гражданских раздавили огромные куски бетона упавшие после второго взрыва обратно на станцию, точнее то что от нее теперь осталось. Колонны начали падать одна за другой. Несколько солдат бросились в темноту туннелей тоже, но не все успели добежать камни, куски чего-то с поверхности падали и накрывали их собой.
Зато стену разнесло, и на мгновение показался коридор, чернота, засыпанная пылью, узкий проход, как рот. Солдатня рванула вперёд, кто ползком, кто вслепую, без приказа, так как их командиры только что закончили свою бурную деятельность посредством взрыва. Их осталось немного, около десятка, но видимо в состоянии сильнейшего стресса от увиденного, они как тараканы поползли сквозь обломки, туда где только что рвануло. Коридор между станциями был открыт, точнее разворочен до неузнаваемости.
Свет фонарей прыгал, резал дым, показывая куски арматуры и мёртвые лица товарищей.

Кто-то кричал:
- Проход вроде открыт! Пошли, пошли!

И в ту же секунду - хруст. Как будто что-то старое, забытое, решило проснуться. Сначала тихо: микротрещины, сипение песка. Потом рёв. Весь свод пошёл волной. Плиты одна за другой начали оседать, давя всё под собой. Ветер от обвала сбил с ног тех, кто стоял ближе к выходу. Вспышка пыли превратила всё вокруг в белое.

Крики глохли в реве, металл искривлялся, будто плавился.
Один из раненых офицеров, ослеплённый, нащупал рацию на поясе:
- Туннель обвал всё перекрыто

И больше ничего.

Когда пыль осела, света на станции уже не было. Лишь огни фонарей мигали под обломками, как глаза умирающих. Только теперь свет иного происхождения набирал силу. Сквозь дыру образовавшегося кратера, красно-желтое марево ползущее над умирающими, отражалось в их тускнеющих глазах, для некоторых из них это был первый и последний в их жизни рассвет.
Гул стоял в ушах живых, но это был не просто звук, будто само метро гудело, как живое. В глубине кто-то ещё дышал, кто-то стонал, кто-то шептал молитвы. А потом - тишина. Долгая, вязкая, будто кто-то прижал к полу всех оставшихся.
Из трещины в стене струилась тонкая струйка воздуха. В ней слышался шепот - едва различимый: Не сюда

Те, кто остались живы, не сразу поняли, что голос идёт не снаружи, а изнутри бетона. Хотя может это им всем и показалось. А за стеной, в завале, где ещё теплились последние лампы, медленно оседала пыль и показалось, будто на ней проступают силуэты: десятки человеческих лиц, вмурованных в камень. Метро снова сделало вдох. И этот вдох был похож на вздох облегчения.

Хоть большинство и погибло в этом адском происшествии, но двое самых смелых, как их потом будут называть, самых быстрых солдат успели между взрывами просочиться между завалами в старый переход. Как им это удалось никто не знает, те пару минут между взрывами они не замешкались, а побежали помогать тем кто как оказалось погиб от первого взрыва. Когда они это увидели и осознали что в их помощи уже никто не нуждается, они мигом полезли сквозь завал выполнять поставленную задачу. И вот когда они были уже почти на платформе Госпрома грянул второй взрыв, который их аж выбросил взрывной волной из перехода на середину платформы, где среди груды наваленных плит, камней и земли зияла еще одна дыра в центре платформы, ведущая в древний тоннель.

Это были два хороших приятеля со станции Дружбы народов, они росли вместе, можно сказать друзья детства. Один высокий, второй чуть ниже. Звали их Артур, по прозвищу Нос, и Валера по прозвищу Дьяк. Оба прозвища производные от их фамилий пошли.

Артур первым поднялся на ноги и помог встать товарищу. Они огляделись. На станции было всё как всегда, только освещение было почему-то аварийным. Лишь пара розовых ламп еле-еле освещала некоторые части станции.

Друзья подняли автоматы, Артур прижал указательный палец к губам, давая понять что тишина сейчас важна. Они медленно прижались к колоннам и ждали когда кто-нибудь придет на звук взрыва, но никто не приходил. Слышны были очереди автоматических турелей в конце платформы.

- Они наверное там. шепотом сказал Дьяк и указал в сторону звуков стрельбы. Они крадучись как тени, приближались к турелям, но никого не было по пути.

Турели замолчали. Наступила тишина. Минута прошла, вторая на станции не было никакого движения. Ребята подошли уже так близко к охранной системе что могли ее отключить, но сомнения всё еще сдерживали их, они оглядывались по сторонам, но никого не видели. Спустя какое-то время турели опять затрещали и мгновение спустя грохнуло так, что у них заложило уши и их опять отбросило взрывной волной, шагов на десять назад.

- Что это было? крикнул оглушенный Нос.

- Наши хреначат по воротам! кричал в ответ Дьяк.

- Мне кажется здесь никого нет! Они отступили вглубь ветки там окопались! всё также кричал Нос. Давай вырубим пулеметы!

Дьяк утвердительно кивнул, из его уха шла кровь. Они подошли вплотную к автоматическим турелям. Одна из них была уже выведена из строя взрывом, но остальные вполне себе успешно выполняли свою миссию.

Нос аккуратно перерезал проводок, ведущий от установок и стрельба остановилась. Друзья улыбаясь переглянулись.

- Теперь надо как-то ворота открыть. Посмотри вон там. Нос указал на маленькую коморку, в которой раньше сидели охранники. Дьяк быстро метнулся туда начал нажимать там всё подряд. Раздался мерзкий металлический лязг и изуродованные ворота приоткрылись на столько что два молодых человека смогли б свободно пройти сквозь эту дыру. Из отверстия повалила пыль, запах крови, крики и пороховая вонь. Были слышны какие-то невнятные приказы. Показались шлемы первых штурмовиков. Они тут же нацелились на товарищей, но увидев форму немного обрадовались и начали залазить на станцию.

- Здесь никого нет! крикнул Дьяк штурмовикам. Наверное ушли вглубь!

- Принял! Он тут же сказал что-то еще одному и тот побежал докладывать о том что станция взята под контроль. Еще нескольких расставили по периметру станции. Штурмовики немного успокоились и осмотрелись.

- Как вы сюда попали? Через эту дыру? сержант указал на чёрное отверстие по центру платформы.

- Не! Мы пришли из тех завалов. указал на обваленный проход Дьяк. Мы из второго фронта.

- А где остальные?

- Погибли наверное. грустно ответил Нос. Там всё на воздух взлетело. Мы одни наверное остались.

На самом деле они были не одни кто уцелел, гражданские и пара тройка вояк успели скрыться в тоннелях, но друзья этого не знали.

- Вы теперь герои! Слава героям! крикнул сержант, поднимая руку с автоматом вверх. Остальные штурмовики прокричали трижды то же самое. Дьяк и Нос улыбаясь стояли в окружении боевых товарищей и горделиво посматривали друг на друга. Их даже пытались понести на руках, но они отказались от этого.

Новость взятии первой станции врага настигла Борзого вместе с другой, менее хорошей и более непонятной новостью. Дело в том что ему в то же время принесли записку от Василия, начкара с Площади Конституции. Записка была такого содержания: Я, тако-то такой-то, в ходе исполнения служебных обязанностей, сначала косвенно, а потом на прямую получил информацию о том что между зелеными (Цитадель) и Холодногорской конфедерацией существует проход. Его используют систематически с неизвестными для меня целями. Вход в него удалось обнаружить в ходе разведывательных мероприятий осуществленных по моей личной инициативе. Далее координаты входа, Считаю эту информацию достойной отступной платой за то что я навсегда покидаю Лимб. Либо же как последняя служба общему делу. Дата, подпись.

Борзый стоял задумчиво какое-то время, а потом свернув записку положил ее во внутренний карман и поднял трубку стоящего перед ним телефонного аппарата.

Научная и дальше на север

На Госпроме становилось тесно. Внутри огромного зала, где некогда проходили выставки и презентации, теперь стояли вперемешку взводы Синих и роты Лимба, к этому времени они тоже подоспели, хоть и с опозданием. Солдаты, чёрные от копоти, с красными от пороховых газов глазами, заполняли платформу, служебные помещения, даже места под лестницами. Вонь стояла такая, будто кто-то смешал человеческий пот, плесень и запах сырой земли.

Ворота станции с большим усилием, но всё же удалось открыть полностью в ручном режиме, приводы были изуродованы минами и не работали более. Цинки с патронами и пулеметы с турелей сняли и приспособили к некоторым дрезинам, которые неспешно повкатывались в первую павшую часть Цитадели.

Дежурные механики вытаскивали из дрезин ящики, бросали их на холодный бетон. Шли перегонки: кто успеет собрать оружие, кто поправить броню, кто в последний раз затянуть бинт на заражённой руке. Кашель слышался отовсюду, глухие удары в грудь, рвущие сухие хрипы - аспергилл расползся по людям как плесень по хлебу. Порой кто-то падал на колени, пытаясь отдышаться, его хлопали по спине, заливали в горло мутную воду.

- Встать можешь?
- Могу - и боец поднимался, хотя едва стоял на ногах.

У входа дежурные ставили импровизированные кордоны - ящики, плиты, сваленный мусор. Какой-то добряк притащил с собой флаг синих и повесил его над коморкой, где раньше сидела охрана. Над всем этим хаосом сидели трое старших командиров, согнувшись над радиостанцией.

Радио хрипело. Несколько раз. Тонело. И вдруг - прорвало:

- второй фронт разбит полностью повторяю полностью - это кто-то из уцелевших на Университете всё-таки пробился в эфир и докладывал о ситуации.
- Выжившие? рявкнул один из командиров.
- пятеро рядовых один младший сержант и гражданские женщины, дети

- на кой мне твои гражданские? Идиот! Личный состав меня интересует! Ладно, принял! Еще двое ваших у нас. Просочились голубчики. Слушай мой приказ! Идти в расположение ваших рот, там ожидать дальнейших распоряжений! Как слышно?!

- принято - треск и тишина через мгновение.

На минуту повисла тишина. Те, кто слышал разговор, переглянулись - была в этих словах странная противоестественная смесь гордости и ужаса. Двое вырвались из мясорубки, где погибли десятки, а может и целая сотня бойцов. Значит второй фронт не придёт на помощь, значит нужно будет идти как есть. Резервы будут переброшены не так скоро, так многие сейчас болеют, лежат в лазаретах и медленно гибнут.

Командир Лимба фыркнул, размяв шею:

- Значит, путь на Научную открыт. Ну-с часик перерыва и вперед?
- Полностью поддерживаю. закуривая кинул синий командир.
- Разойтись! Через час построение и выдвигаемся. Эй караульные, быть на чеку!

Солдатики прям тут же повалились кто где. Силы были на исходе, плюс этот долбанный кашель. Возле Дьяка и Носа собралась небольшая группка ребят, которые начали их выспрашивать подробности последних событий. Те рассказали всё как было, а дальше Нос повел разговор в другую сторону:

- самое странное, как по мне, это то что зелень бросила свою станцию без единого охранника, без единого военного. он сплюнул на пол.

- Даа, - протянул кто-то, - на них это не похоже.

- Может сдриснули от страха? Ну когда наши начали палить по воротам?

- Херня это. смотря по сторонам сухо сказал Дьяк. Эти мало кого боятся.

- Может дальше окопались и ждут нас в полной боевой мощи? предположил совсем юный паренёк с подростковыми усиками и с чумазом лицом.

- Кто знает, кто знает - ответил кто-то из ребят.

Час пролетел очень быстро. Многие успели немного вздремнуть, но кашель сильно мешал хоть на минутку расслабиться. Больше всех не повезло часовым, они не отдыхали ни минуты.

Гул двигателей дрезин прошёл по сводам Госпрома, как рычание зверя, готовящегося к прыжку. Тяжёлые металлические машины поползли в темноту туннелей, увлекая за собой серую, измученную толпу солдат.

Колонна вошла в туннель, медленно, с опаской. Свет фонарей прыгал по стенам, показывая уродливые пятна ржавчины и следы от пуль, которые так и не попали в цель. Нос и Дьяк шли рядом с сержантом, как два талисмана на счастье, грязные, порезанные, наполовину оглохшие, но живые.

Туннель был довольно сух и относительно чист, в отличии от синей ветки, или Лимба. Крысы метались под лучами света фонарей, пауки сидели в своих норам и глядели на это мрачное шествие. Все старались идти очень тихо, но в сё равно слышно было за сотню метров, да кашляющие выдавали идущих. Прошагав где-то метров шестьсот, на дрезине вспыхнули пара красных точек, но к сожалению их никто не заметил. Через мгновение очередь ударила по железу, пули стали рикошетить в разные стороны, раня солдат. Все попадали на землю, дрезина покатилась дальше, так как тот кто ней управлял погиб от первой очереди.

- Мляяя! крикнул синий командир и тут же вскочив, побежал пригнувшись за дрезиной. Она его закрывала от пуль турелей. Остальные смекнув это, тоже пригнувшись побежали за командиром. Дождь пуль не прекращался ни на секунду, дрезину обстреляло очень сильно местами пробивали обшивку и несколько пуль попало в топливную систему. Через несколько мгновений дрезина докатилась то автоматических пулеметов и повалив их на землю проехав еще около двадцати метров остановилась. Топливо всё вытекло на землю через пулевые отверстия. Пулеметы упав дали еще по очереди куда-то в потолок умолкли.

- Слава те! сказал один из вояк выпрямляясь во весь рост.

За ним последовали остальные.

- Слушай мою команду! Двое бойцов бегом за еще одной дрезиной! Она будет толкать эту, а мы за ними гуськом пойдём.

- А если гранаты прилетят, тарищ командир? нагловато спросил Нос.

- Тогда привет. он почесал затылок и сплюнул. Ждём дрезину. До станции метров сто не больше. Быть всем на чеку. Возможны ловушки.

Двое молодых побежали назад на Госпром, остальные всматривались вперед, во тьму тоннеля, как бы пытаясь угадать что их дальше ждёт, что придумали против них зеленые. Но как не смотрели они ничего не высмотрели. Через минут пятнадцать негромко гудя подкатила вторая дрезина. Эта была чуть поменьше, но тоже укреплена листами железа и двумя пулеметами смотрящие в разные стороны. Ее поставили на самую маленькую скорость и пригнувшись, гуськом все пошли за ней. Она легонько толкнула первую и покатились еще медленней.

Спустя несколько минут стал виден свет с платформы, но он тоже был красного цвета аварийное освещение горело здесь так же как и на Госпроме. Один из командиров Лимба выглянул из-за дрезины и увидел это.

- Странные дела, - начал он, - на Научной тоже нет света, только аварийка.

Некоторые тоже мельком выглядывали на свой страх и риск любопытство брало верх. Неопределённость пугала больше пуль, больше самого врага. Что там впереди? Ловушки? Или это такая тактика? Чего ожидать? Где все? За исключением звуков, которые издавали дрезины и люди, кругом была тишина. Не слышно никого больше.

Вот станция всё ближе и ближе. Вот уже красный свет почти ощутим. Вот она Научная. Сразу почувствовался лёгкий запах хлорки, каких-то реактивов и чего-то не ясного. Тишина. Дрезины медленно вкатились на станцию. За ними отряды штурмовиков и простых солдат. Синий командир вскочил на дрезину и остановив ее оглянулся. Автомат он держал наготове. Да и все остальные тоже.

В красном свете всё было как-то неестественно пугающе. Многие ребята включили свои фонари, шаря ними по темным углам, но никого не было видно. Дьяк первым вскочил на платформу и на присядках оглядывался во все стороны. Никого. Он осветил лестницу ведущую на поверхность там тоже никого. Но при этом он заметил турели, которые стояли по бокам этой лестницы. Они никак на него не реагировали. Дьяк встал и указывая на них сказал: - Они забыли про них что ли? Или поленились активировать? он ухмыльнулся. К нему подошел Нос и с кислым лицом осмотрел автоматическое оружие.

- Наверное из-за отсутствия энергии на станции. предположил он. Станцию обесточили, это и ежу понятно.

Остальные медленно поднимались на платформу.

- Выставить караульных по периметру! скомандовал один из главных. Тут же несколько бойцов разбежалось по платформе. - Связь мне!

Подтащили переносную тяжеленную рацию.

- Научная наша! Как слышно?

Хруст и тресканье в эфире, а затем хриплый голос: - Принял.

- Не разбредаться! Построение через пять минут!

У выходов тускло светили аварийные фонари. Когда-то здесь стоял кордон - рамки, стулья, будка охраны, железные щиты. Теперь всё это валялось вразнобой, как будто через станцию прошёл ветер гигантской силы. Пара турелей лежала поваленные, одна с перекрученным стволом, другая полностью соскочившая с креплений. Пластиковые щиты были разбросаны по полу. На одном красовалось кривое слово, написанное маркером: ЭВАК Двери верхнего уровня, те, что вели в лабораторные ячейки и старые техпереходы, были раскрыты настежь, брошенные, словно люди уходили в спешке. Из некоторых выходов свисали куски проводки, из других медленно капала мутная жижа. Полутёмные лестничные пролёты вели наверх, туда, где раньше днём светились зелёные лампы над жилыми комнатами. Теперь же только запах пыли, земли и хлора. На платформе валялся мусор: сухие фрагменты упаковок, гнутые вилки, стрёмные тряпки, пустые бутылки из-под настоек, черные пакеты, разорванные медкарты. Где-то посередине брошенная кукла без глаз и обломанная коляска.

На станции было тихо не просто как в морге, а как в месте, где тишина уже давно стала хозяйкой. Любой звук - шаг, дыхание, даже движения ткани одежды, казались вторжением.

Солдаты почувствовали что, воздух был неподвижен и тяжёл, будто месяцами не шевелился.

Теплица станции, раньше гордость Научной, теперь выглядела особенно жутко. Под полупрозрачными панелями лежали грядки, полностью высохшие. Зелёные побеги превратились в ломкие, хрупкие нитки, стоило дотронуться рассыпались в руках.
На одном из столов валялся засохший помидор, скукоженный до состояния камня. У некоторых кочанов капусты, с одной стороны, остались следы зубов, будто кто-то ел их в последние минуты перед бегством, а с другой белая с чёрными точками плесень делала своё дело. В клетках для выращивания спор и грибов - пустота. Все контейнеры открыты. Метки стерты. Кое-где перекинута синяя изолента. На полу белые разводы от опавшей плесени. Некоторые растения в гидропонных ячейках почернели полностью.
Некоторые засохли, но сохраняли форму.
Под потолком сломанный вентилятор, его лопасти замерли, как разрубленные крылья. На центральной лестнице, ведущей ко второму уровню, стояли две брошенные тележки. На одной пустые флаконы из-под медпрепаратов, на другой разбитый монитор, его экран расплавило, будто от высокой температуры. Внутри коридора, куда он вёл, свет мигал с периодичностью: один раз в пять секунд, короткая вспышка, потом тьма.

Голубей здесь уже не было, но от них осталось множество пуха и перьев. Тени от аварийных ламп казались тяжёлыми. В коридорах пахло умершей электроникой, как в сгоревшем серверном блоке. На лавках валялись забытые документы.

В самом центре платформы стоял медицинский стол, накрытый тканью. Скатерть засохла. Ткань жёлтая, потрескавшаяся от реагентов. На столе два шприца, пустая банка с надписью Стабилизатор, брошенный лоток с изломанными ампулами. Рядом валялся блокнот, открытый на последней странице и исписанный каракулями.

Когда Синие двигались по платформе, казалось, что сама станция даже не ждала возвращения своих жителей. Она выглядела так, будто здесь кто-то долго жил, потом резко исчез, и пустота осела как пыль.

На дальнем конце платформы в коридоре, ведущем к Ботаническому саду, где должны были дежурить два охранника, стояли только два пустых стула. Один лежал на боку. На сиденье другого отпечатки ладоней в пыли, как будто человек схватился, пытаясь встать и не встал.

Вся Научная была такой. Не убитой. Не разрушенной. Просто оставленной. С ощущением, будто люди ушли не навсегда, но никогда не вернутся.

- Странно это всё как-то - мямлил себе под нос синий командир, да и не только он. Полное непонимание происходящего царило в их головах.

Один из солдат кашляя по центру платформы, упал на колени и от его падения сдуло небольшой кусочек истёртой бумажки, который паря упал где-то на путях. Падая он пересек почти невидимый тоненький красный лучик идущий от стены к стене. Тут же тишину нарушило резкое щёлканье. Слева что-то мигнуло. Справа открылся металлический глаз турели. Потом второй. Потом третий. И всё началось.

Первый поток огня прошёл косой по людям, будто кто-то махнул огромной горячей пилой. Несколько бойцов рухнули сразу, даже не успев вскрикнуть. Все мигом забегали взад и вперед.

- Ложись! Не шевелиться! заорал кто-то. Паника закружилась, как вихрь из криков, кашля и стрельбы вслепую.

- Гранатомёт вперёд! - зарычал командир. Он всё еще стоял на путях и был вне секторов обстрела.

Гранатомётчик сделал два шага, но турель прошила его в пояс, человек сложился пополам. Другой схватил трубу, кричал что-то невнятное, весь дрожал от аспергилльных приступов, но всё же выстрелил. Снаряд улетел в сторону, ударил по колонне, разорвав кусок стены. Второй выстрел попал точнее. Одна турель завизжала, искры посыпались, и она ушла в темноту, скрючиваясь, как сломанное насекомое.

Но две оставшиеся работали без устали, металлические очереди резали пространство на узкие полосы. Люди падали, закрывая головы руками. Крики, кашель, кровь, стрельба - всё перемешалось в одну липкую массу страха.

- Ещё один выстрел!
- Заряжаю
- Быстрее! Они нас выбреют!!

Вторая турель рухнула после третьего попадания. Третья пала спустя ещё десять минут отчаянного боя в дыму.

Когда они наконец поняли что ничего больше не стреляет, ноги у многих подкашивались, не от усталости, а от страха, гула в ушах. На полу лежало столько тел, что приходилось переступать через них, иногда даже по ним. Один из командиров Лимба лежал среди остальных, его невозможно было узнать, лишь по нашивкам.

Научная была пуста. Полностью. Как и предыдущая станция.

- Они сбежали, - сказал кто-то.
-Нет, - ответил Дьяк, его зацепило в руку и две пули попали в автомат, чем полностью вывели его из строя. - Они шли планово. Здесь нет хаоса. Плюс ловушки расставлены.

Но дальше добавил шепотом: - И это страшнее.

Нос с другими был на втором уровне и им повезло больше.

Синий командир снял шлем. По лицу тёк пот. Слеза навернулась на его глазах, но голос остался ровный:

- Нам понадобятся еще люди чтобы продолжать двигаться дальше на север. рукавом он вытер лицо и добавил, - Сколько ребят Сколько ребят По моей глупости

- Кто ж знал? Ловушки на то они и - сержант не договорил, тяжелый взгляд упал на него.

- Посчитать потери, собрать все боеприпасы, доложить в штаб. Будем ждать подкрепление здесь. холодным тоном приказал командир.

Тем временем наверху, там, где некогда была купол станции Университет, зиял громадный, почти идеальный котлован, результат тех самых взрывов, что унесли большую часть второго фронта. Земля ещё осыпалась по краям, как будто свежая рана. А потом, что-то потекло сверху. Сначала тонкие как нити, потом толстыми волнистыми жилами. С поверхности сползали гигантские слизни-кровососы - твари, что жили в старых полузакрытых коммуникациях. Их логово было разрушено вибрацией, и они пришли на зов сырости и свежей крови. Десятки маслянистых, скользких тел медленно стекали по стенам котлована. Падали на плитку бывшей платформы и со шлепком исчезали в чёрных переходах подземки. Мир даже не заметил их приход кроме редких фантомом, которые как бы наблюдали за происходящим из тени. Но метро знало. Метро всегда знает, что в нём поселилось новое.

Спустя пару часов подъехало подкрепление все какие-то убогие, хилые, бледные. Некоторых вытаскивали прямо из лазаретных коек. Некоторые были даже без оружия, что сильно удивило всех. Дьяк даже присвистнул:

- Теперь отправляют биться только в рукопашную. рядом Нос хихикнул.

Вновь прибывшим, тех у кого не было оружия, вручили автоматы павших товарищей, со словами типа: Береги как зеницу ока, или Это легендарное оружие, с ним мы Госпром взяли, ну и в таком духе. Командир же помрачнел увидев их и тихо выругавшись, добавил: - С такими потерями скоро бабские роты потянутся к нам. Тьфу!

Но ничего не остаётся делать как двигаться дальше. Один из уцелевших сержантов скомандовал строиться и все дружно поплелись в строй. На станции оставили нескольких ребят, как караульных, с приказом стрелять на поражение, если придется. Так же им оставили несколько десятков трупов и лужи крови вперемешку со станционной грязью и мусором.

Синий командир решил действовать в том же порядке, сначала дрезины медленным ходом, а за ними личный состав. Вновь темнота туннелей приняла в себя роты идущих. В этот раз переход оказался длиннее почти вдвое, но таже дикая тишина звенела в ушах солдат. Лучи от фонариков, к этому моменту уже порядком севших батарей, освещали максиму на пару метров, а у большей части вообще потухли. Вот села батарейка и у Носа. Он пару раз стукнул рукой по фонарю и тот вспыхнув напоследок потух окончательно.

- Надо было у трупаков аккумуляторы достать, и как это я не додумался - разговаривал он сам с собой. Он шел сразу за командиром, а Дьяка поставили старшим над ротой новых ребят, они плелись где-то сзади.

Каждую минуту кто-то заходился кашлем, он эхом проносился по чреву подземелья, отражаясь от гнилых бетонных сводов и бегая вперед и назад на десятки метров. Так что не глядя, а лишь услышав эту кашельную какофонию, можно было понять что надвигается что-то больное и уродливое, опасное и слабое, мёртвое и живое одновременно.

Путь вёл дальше на север. После Научной, тишина уже не удивляла, скорее она стала чем-то вроде третьего командира: шла рядом, слушала, приглядывала. Спустя около часа медленной ходьбы в воздухе, сначала слабо, а затем сильнее, начали витать разные запахи, отличные от туннельных.

Тоннель перед станцией становился влажнее, стены местами покрыты слизью и блестели тусклым зелёным свечением. В воздухе стал отчётливо ощущаться запах мокрой земли, тяжёлый, вязкий, почти болотный.

Первым запах уловил Нос:
Травы какие-то или прелость он сморщился, кашель перехватил горло.

Дрезину быстро остановил командир и тут же спрыгнул с нее, она скрежетнув об рельсы стала.

- Мы близко. негромко сказал командир. Быть всем на чеку! Ловушки могут быть где угодно. Ничего не поднимать, ничего не трогать. Быть предельно осторожными. Что-то мне подсказывает что и эта станция мертва. Он немного побледнел и запрыгнув на дрезину, опять ее запустил.

Ботанический сад всегда славился тем, что жил своей жизнью. Здесь выращивали травы, водоросли, лекарства, какие-то овощи. Влажность здесь была выше нормы, а зеленоватые лампы никогда не выключались. Теперь же всё утонуло в странном коричнево-зеленом полусумраке.

Они въехали внутрь медленно, будто на похороны. Станция была огромной. И абсолютно пустой. Зелёная плитка на стенах поблёкла, местами почернела, местами была отколота. Пол был матовый, словно покрытый тончайшим слоем пыли из измельчённых листьев.

Над головами протянулись целые сети металлических ферм- каркас прежних теплиц. Они свисали вниз рваными тенями, похожими на высохшие сосуды гигантского организма.

За первым поворотом вырастали секции бывших водорослевых ферм: прозрачные панели, треснувшие, пустые. На некоторых сохранились остатки зелёной жижи, задубевшей до состояния янтаря.

Опять никого.

Где все? прошептал кто-то. Куда все подевались? Опять пусто?

Но ответ дала только станция, мягким влажным эхом, будто кто-то дышал рядом. И именно это ощущение дыхание, было самым ужасным. Не ветер, не сквозняк. Станция будто дышала, тихо и ровно, как живой организм, который только притворился мёртвым.

Они пока что не рискнули взобраться на саму платформу, а лишь медленно, открыв рты шли по путям. Вот уже почти всё подразделение вышло свет. Человек было до ста, не более. Они прошли чуть больше половины станции, когда откуда-то сверху послышалось тихое пшшш. Едва уловимое в обычных условиях, здесь же вспыхнуло как взрыв.

Газ! прохрипел синий командир, маски!!

Но было поздно. Из трёх вентиляционных решёток у потолка начали выбрасываться тонкие полосы белёсого пара. Они тянулись в воздухе, извивались, словно туман с интеллектом. Запах резкий - кислота, мокрый мох, металл. Солдаты опустились, натягивая маски, кашляя. А потом что-то щёлкнуло в глубине станции. Глухо, тяжело, где-то открылись металлические веки. И по зелёным стенам побежали красные точки.

Турели! выкрикнул Нос и рухнул на колени, увлекая молодого бойца вниз. За ним последовали остальные. Он почти не раздумывая достал гранату, быстро вкрутил в не запал и кинул ее в сторону откуда донёсся тот металлический звук.

Взрыв! Красные точки продолжали ползать по стенам. За ним последовали и другие, также бросали гранаты на угад. Гранат десять рванули прежде чем турели начали беспорядочную стрельбу, не прицельно, неровно, а каким-то рваным, хаотичным зигзагом. Пули били по потолку, по полу, по пустым грядкам с засохшими побегами. Словно турели слепы, но раздражены. Их сенсоры что-то видели но не людей.

Что с ними?! заорал сержант, прикрываясь за металлическими ящиками, валяющиеся на путях.

Наведение сбили гранатой кто-то попал-таки! прокричал молодой связист. Вот они с ума и сошли!

Командир подтверждающе кивал.

Солдаты ползли по влажному полу, кашляли, лица краснели и темнели. Глаза резало. У кого-то начинались галлюцинации - зеленоватый дым превращался в фигуры, в шевелящиеся силуэты, будто кто-то ходил между колоннами.

Дьяку показалось, что прямо за спиной стоит человек - высокий, худой, словно вытянутый из воздуха. Он резко обернулся, вскинул оружие пустота, только полоска гнилой плитки.

Носу померещелось другое - будто из одного из баков вылезает рука, сухая, длинная.
Но когда подполз ближе - это оказался корень, застывший в форме пальцев. Другим тоже казались разные ужасы: мертвые растения оживали, дым принимал всевозможные устрашающие формы, товарищи казались мертвецами разбросанными по полу

Станция наблюдала. Из каждого угла. Из каждого тёмного отсека. Из каждого высохшего куста.

Турели продолжали стрелять, но их очередь всё больше уходила в верхние балки.

Гранаты! Гранаты еще! Кидайте! орал одурманенный командир. Убейте этих тварей!

Кто-то вяло кинул одну, потом еще пару осколочных. Одна всё-таки перелетела через ряды старых грядок и взорвалась прямо у маленькой выемки в стене, где стоял сенсор. Звук пошёл странный гулкий, как в пустой церкви. Турель дёрнулась, словно её что-то тряхнуло, и застыла. Потом вторая. Третья. И наступила тишина. Та самая неправильная.

Все медленно начали подниматься. Были ранены почти все - глаза, горло, ожоги от химии. Кого-то рвало. Но никто не погиб. Станция как будто отпустила их. На полу парил тонкий слой дыма. Галлюцинации прошли, лишь небольшие остаточные явления туманили головы.
В зелёном свете аварийных лам он смотрелся как медленно движущаяся гладь болотной воды.

Командир выдохнул и снял маску:

Это место чувствует.
Оно не пустое. добавил кто-то.
Да. сказал Дьяк тихо. Пустота не бывает такой тяжёлой.

Сверху, с балок, упала капля на плечо Носа. Она была тёплая. Он посмотрел вверх. Там никого не было. Только тени, в которых можно было разглядеть силуэт если очень долго всматриваться.

Быстрее. приказал командир. Осмотр станции! Отчет! Быть предельно осторожным! Рассредоточиться!

Солдатня медленно, шатаясь, с тяжелым кашлем и тяжелыми головами, поползли на платформу.

Осмотр ничего не дал. Станция также была пуста как и предыдущие. Ничего интересного на ней не оказалось. Доложив в штаб о взятии еще одной станции без значимых потерь, синий командир дал команду расставить кордоны, назначил смены и скомандовал строиться.

- Мы идём дальше!

Посчитав личный состав, толкнув короткую пламенную речь для поднятия боевого духа, прыгнув на дрезину и прорычав: Вперёд!, покатился опять в темноту.

Когда отряд уходил в сторону станции 23 Августа, сзади, во тьме теплиц, что-то тихо шевельнулось. Не растение. Не механизм. Что-то, что просто наблюдало