Аннотация: Рассказы,основанные на жизненных наблюдениях
Лидия
С развалом Союза нерушимого республики получили долгожданную свободу, а с ней массу проблем. Многие учреждения оказались на грани закрытия, а сотрудники увольнялись по принципу 'наши-не наши'. После окончания финансово-экономического института Лидия прошла обучение в Италии, Японии и Гарвардском университете и уже на второй год работы стала главным бухгалтером большого предприятия, выпускающего аппараты по очистке воды. Работа шла успешно, продукция шла в Россию и даже на экспорт. Но с развалом Союза продукция стала никому не нужна. На смену опытных специалистов пришли ставленники бывших обкомов, райкомов, ничего не смыслящих в производстве, но с большими амбициями. Встал вопрос о замене всего бухгалтерского состава. Нужны были такие бухгалтеры, которые готовы на любые махинации, готовые торговать чем угодно, в том числе и собственным телом. Лидию это никак не устраивало. Ее начальником стал стареющий 'местный кадр'. Его физиономия могла рассказать о многом. Похождения по праздничным гулянкам с танцовщицами и даже страсть к бача (мальчики-танцовщики лет 12-13), неоднократные заражения венерическими болезнями оставили неизгладимый след на его физиономии. С первых дней он 'положил глаз' на Лидию. Тридцатилетняя красавица была недоступной не только для него, но и для многих молодых 'местных кадров'. Единственным путем добиться ее благосклонности, как он считал, пригрозить увольнением. Методично, день за днем он стал предъявлять претензии к ее работе. Пытался обвинить ее в развале производства. Деловые предложения Лидии о выходе из кризиса вызывали у него лишь усмешки.
Настало время выяснить отношения. Предложение сходить с ним в ресторан Лидия отвергла. Тогда он предложил сделать ему угощение у нее дома, иначе- увольнение. Выхода у Лидии не было. Остаться без работы, когда повсюду сокращение, было для нее крахом. Она решила , что у нее дома в присутствии мамы и трехлетней дочки не опасно. С мужем она разошлась, когда дочери не было и года, не потерпела измену мужа. Продукты на угощение пришлось покупать втридорога, магазины уже были пустыми. Коньяк достала через знакомого продавца. В назначенный день начальник явился не один, а со своим другом. На первое был подан традиционный плов. На огромном лягане ( поднос для плова) была гора плова. Гости расправились с ним в считанные минуты. Бутылка армянского коньяка была осушена. Вторым блюдом были фаршированные свиным жиром перепела. Гостей это не смутило. Из своего портфеля начальник достал две бутылки водки. Пиршество продолжалось далеко за полночь. По местному обычаю гости сидели на полу за низеньким столиком. Первым 'окосел' начальник, но молодой гость был как ни в чем не бывало. Пришлось Лидии вместе в гостем тащить пьяного начальника на кровать. Только здесь Лидия разглядела гостя. Это был красивый, высокий араб одинакового возраста с Лидией. Они вернулись к столу и долго говорили о работе, об обстановке в стране. Незаметно беседа перешла на восточную поэзию. Лидия знала много стихотворений Кемине, Фархади, Навои, Амар Хаям современных восточных поэтов. Но араб оказался еще более знатоком. Так завязалась дружба между ними. На другой день начальник вызвал к себе Лидию и объявил о ее предстоящем увольнении. Лидия поняла, что это шантаж и он не прекратится, пока она не переспит с ним. В тот же день она подала заявление об уходе. Начались хождения по организациям в поисках работы. Даже там, где ее хорошо знали по прежней работе, она наталкивалась на отказ или стать любовницей. Тогда она обратилась через интернет. До слез было жалко расставаться с Ташкентом, где она родилась и прожила всю жизнь.
Как я провел лето.
В десятом классе нам дали задание написать сочинение на тему 'Как я провел лето'. Вот что я написал.
Мы жили довольно бедно. Мама, я и сестренка. Отец умер через год после прихода с фронта, Кормилицей была только корова Милка. Она давала столько молока, что хватало и нам, и на продажу.
Я устроился учеником слесаря в гараж, где были грузовые машины. Все они работали в карьере по добыче руды и часто ломались. Работы слесарям было много и меня охотно приняли на работу. Меня прикрепили к слесарю по имени Павло. На его руках было не больше 5 целых пальцев, потерял, как я потом понял, по своей безалаберности, но слесарь он был отменный. В первый же день мы срубали гайки со старых дисков и ставили новые. Он дал мне в руки зубило, я подставлял его под гайку, а он кувалдой бил по зубилу. Срубленные гайки летели в мою сторону, иногда попадали по ногам, было очень больно , но я терпел. После обеда я отмывал бензином новые запчасти от смазки в кювете. Перчаток не было. К концу рабочего дня мои руки стали красными, опухли и сильно чесались, голова болела, меня тошнило. В этот день я заработал всего 2 рубля. На второй день я менял покрышки, заливал автол в картер и снова мыл запчасти в бензине. Павло не давал мне хорошо оплачиваемую работу и не учил чему-нибудь. Выучился я от него только ругаться пятиэтажным матом. В гараже все ругались матом, даже женщины. Выручала шабашка. Под вечер приезжали водители из колхозов и просили отрегулировать тормоза или муфту сцепления. За это мне давали 5 рублей или даже 10.Особенно был щедрым кореец Пак Женя. Он в шутку говорил;'Масина болея, шофил зная нету'.
Кое-чему я научился от Володи Ершова по прозвищу Заяц. У него была рассечена губа и выбиты передние зубы. Заводной ручкой он пытался завести двигатель ЗИС150, мотор дал обратный ход и ему заводной ручкой выбило зубы. Он очень стеснялся своего уродства, даже не стал встречаться со своей девушкой, часто выпивал и курил анашу. После работы мы встречались у него в садике, выпивали, курили анашу. Туда приходили еще двое друзей Володи, тоже анашисты и выпивохи. Я курил только папиросы, анаша мне не нравилась. Я смеялся, когда обкуренные ребята начинали смеяться или плакать. Однажды мы отмечали годовщину гибели нашего друга Вовки Начарова. Он ремонтировал подъемный механизм самосвала, открыл вентиль компрессора, тяжелый кузов резко опустился и придавил ему голову. Домой я пришел очень поздно 'никакой'. Увидев меня в таком состоянии, мама заплакала. Стала причитать: 'Отец умер от ран, полученных на фронте, дядя Леня (брат мамы) умер прямо на улице с бутылкой в кармане, дядя Коля (тоже брат мамы) спивается. Вся надежда была на тебя'. Мне стало жалко и маму, и папу, и всех остальных, включая себя, и я расплакался. Никогда не плакал, даже когда подростком приходил домой побитым. Водка , наверное, плакала. На другой день я не смог пойти на работу. Мама отпаивала меня кислым молоком, огуречным рассолом. К вечеру кое-как очухался. Утром на работе меня ждал Павло. Стал ругаться матом, я ответил ему тем же и пошел мыть запчасти. Если случалась шабашка, деньги теперь отдавал маме. Курить и пить я бросил, надеюсь, навсегда.
Однажды после работы мне пришлось делать ремонт автомашины самого начальника милиции Султана. Я менял покрышки, накачивал колеса, тавотил рессорные пальцы, заменял автол в картере. Через 3 часа пришел Султан, вытащил из сумки большую пачку крупных купюр. Я столько даже денег никогда не видел. Долго копался в них и , наконец , вытащив рубль, протянул его мне. Я так возмутился, что сказал ему: 'Заткни свой рубль в ....'. Султан поднял руку, чтобы ударить меня. Я поднял большой гаечный ключ. Он выругался, сел в машину и уехал. Я тоже выругался и поплелся домой, еле передвигая ноги от усталости. Дома я отказался от ужина, лег под деревом в саду о долго не мог уснуть. Все думал, почему так устроен мир. Весь день я работал, но не заработал ни копейки.
Когда дядя Коля бывал в запое, я работал вместо него на машине в рудном карьере. Мы приезжали в карьер. Я садился за руль новенького МАЗа, дядя Коля выпивал бутылку водки и засыпал прямо в кабине. Я подгонял машину под экскаватор, загружался рудной породой , 10 тонн, и гнал по горной дороге в отвал. Быстро нельзя было ехать. Дорогу часто поливали от пыли, поэтому на поворотах машину могло занести и тогда улетишь в пропасть. Очень тихо будешь ехать - не выполнишь план, надо было сделать 12 ходок за смену. Я выбирал золотую середину, я ведь Середин. Для выгрузки породы в отвал надо было подъехать к самому краю обрыва, выгрузить породу и плавно отъехать, включив первую передачу. У МАЗов первая и задняя передачи были рядом, Если включишь заднюю- улетишь в отвал. Так было однажды, водитель вместе с машиной улетел в отвал. Машина превратилась в груду металла, а водитель погиб. Со мной этого не случилось. Вождению автомашин обучал меня дядя Коля, когда мне было всего 14 лет. Я с большим удовольствием ездил на МАЗе. Но к утру хотелось спать, глаза сами слипались. Тогда в 3 часа утра я будил дядю Колю и мы менялись местами. К шести часам он привозил меня в гараж и я спал в кабине еще 2 часа. В 8 часов меня будил проклятый Павло. Мы обменивались матершиной и я начинал мыть запчасти в бензине. Так проходили дни. Водители были разные. Одни давали заработать, немного приписывая в наряде лишние работы, другие , наоборот, не хотели подписывать даже выполненные, если я отказывался накачивать колеса вручную, когда не было электричества. В такой день я не зарабатывал ничего. Но когда вставал на ремонт Матвей Кондратьевич, даже Павло бросал свою работу и мы с ним ремонтировали машину так быстро, что к вечеру Матвей Кондратьевич выезжал из бокса. Он щедро подписывал нам наряд за проделанную работу, днем привозил дефицитное пиво, сало, лук, хлеб. Все были довольны.
Однажды мне поручил водитель завести машину заводной ручкой. Я отказался, но предложил приварить электросваркой заводную ручку к мощному электродвигателю. Идея всем понравилась, В тот же день агрегат был изготовлен и установлен на тележку. Его подводили к машине, подключали электродвигатель и машина заводилась. Павло назвал агрегат 'Витькин атом'. Вскоре про Витьку забыли, но за агрегатом осталось название 'Атом'. Так его и называют до сих пор. Сложнее было придумать аппарат для смазки рессор через тавотницу в рессорном пальце. Имеющийся для этого шприц был не удобен. Надо было жать на поршень всей грудью, после чего она долго болела. Сделать аппарат для скручивания и закручивания гаек тоже было нелегко. Нужны были знания. Это мог сделать только инженер -конструктор.
С каждым днем работать становилось все тяжелее. Отравления бензином вызывали бессонницу. Я стал раздражительным. Однажды мимо кюветы с бензином проходил курящий человек. Через пары вспыхнул бензин в кювете. Я схватил огнетушитель и стал тушить. Подоспели еще несколько человек , накрыли кювету брезентом и потушили. Человек с папиросой продолжал стоять рядом. Я направил свой огнетушитель на него. Он ударил меня кулаком по лицу. Я в долгу не остался. В школе я занимался боксом у Ильи Рафаэльевича, даже имею первый разряд. Он учил нас никогда не применять бокс на улице. Но здесь не было улицы и я нанес обидчику хук. Этот верзила повалился на землю как мешок с дерьмом.
Однажды, когда я мыл в бензине запчасти, в глазах появились мушки, потемнело. Больше я ничего не помню. Очнулся в больнице. Возле меня стояла куча врачей. На мой вопрос: где я, они облегченно вздохнули.
Началось интенсивное лечение. Мне переливали кровь, взятую у мамы, у нас одинаковая группа крови. Уколы делали и в руки, и в 'задницу'. Так что я долго не мог сидеть на стульях. Сидел по очереди то на левом, то на правом полужопии.
Выписавшись из больницы, пошел в гараж за расчетом. Получил на руки 40 рублей. Это в 10 раз меньше, чем я заработал на шабашках. Все деньги отдал маме. Из них 30 рублей она отдала как долг соседке Остынихе (занимала на хлеб), 2 рубля мне на кино, остальные пошли на покупку школьной формы сестренке.
Это лето не прошло для меня даром. Я повзрослел на 10 лет. Решил, хватит валять дурака. Надо хорошо закончить школу. На медаль не получится, но аттестат без троек надо. Иначе не поступить в институт, не стать инженером-конструктором, не оправдать надежды мамы, которая дала мне жизнь и даже давала свою кровь, и готова отдать всю до капли.
Я оправдаю твои надежды, мама.....
Исповедь портовой путаны
Рассказ
Этой женщины уже нет в живых. Она умерла от СПИДа. Будучи уже тяжело больной, поведала мне свою грустную историю. Она не была ни мусульманкой, отец ее был наполовину узбек, наполовину татарин, ни иудейкой, мама была бухарской еврейкой с примесью русской крови, не была она и христианкой. Поэтому не стали бы ее исповедовать ни мулла, ни раввин, ни поп. Вот она и исповедовалась мне, журналисту, с условием, что опубликую ее повесть, чтобы другие знали, что это за профессия - портовая проститутка и чем все кончается. Привожу ее рассказ дословно, опустив лишь нецензурные выражения, без которых она не могла выразить свои мысли.
Здравствуйте, люди! Меня зовут Спидола. Это моя кликуха. У меня их много. Иностранные моряки называют меня Наташей, наши - Машкой, другие зовут Леди_Бледи, а портовые товарки - просто блядью. Имен у меня тоже несколько. Мой отец называл меня Сияоаре, фантазер был. Только он один мог выговорить это имя. Моя мама звала меня просто Сара. Отец рано оставил нас, я еще в школу не ходила. Первое время маме было очень трудно: ни специальности, ни образования. Помогала махалля. Это наподобие домового комитета. Мы жили тогда в Ташкенте на окраине города, в махалле. Но потом в наш дом стали являться мужчины, а с ними пришел и достаток. Пятилетней девочкой я видела, как мама занималась любовью. В 11 лет, у меня не было еще месячных, я впервые испытала близость с взрослым мужчиной. Мама стала готовить из меня профессиональную жрицу любви, показала несколько чисто восточных приемов, от которых мужчины сходили с ума и готовы были платить большие деньги. Подпольных миллионеров хватало и в советские времена. После ночных оргий мы отсыпались до полудня. Затем мылись, подводили брови сурьмой, на щеки наводили румяна, надевали золотые украшения. Клиенты могли явиться и днем. Школу пришлось бросить. В махалле ничего невозможно утаить. Часам к трем приходили учителя танцев, музыки, пения. Эту науку я быстро осваивала и в тот же вечер применяла на практике. Модные в шестидесятые годы индийские песни и танцы в исполнении известной Луизы Закировой интерпретировались мною по-своему. Клиенты были в восторге, некоторые даже требовали от мамы выдать меня замуж. Но это не входило в ее планы. Приходили уполномоченные от махалли, требовали закрыть притон, но после обильных угощений уходили, и все оставалось по-прежнему. Приезжала и милиция, но вовсе не для пресечения порока. Наевшись плова и напившись водки, они устраивали стрельбы из своего табельного оружия. Недалеко проходила железная дорога, а за ней пустырь. Бутылки ставили прямо на рельсы и палили по ним. Потом куражились вместе со мной и все кончалось групповым сексом, длившимся до поздней ночи. Мама при этом так уставала, что после ухода гостей выпивала стакан водки и падала как убитая.
Мне было 16 лет, когда я впервые забеременела. Мама была очень недовольна, теряла меня как приманку. С годами она располнела, обрюзгла от спиртного, частые сношения привели к тому, что у нее, как она говорила, не стало держать ни спереди, ни сзади. Клиенты чаще стали отказываться от нее и требовали меня. Я же вовсе не пила. Впервые напилась в начале своей карьеры. Меня напоили перед сексом так, что началась неудержимая рвота. Это был урок на всю жизнь. Позже, когда жила в портовом городе и, случалось, водила моряков в 'Бригантину', модный тогда ресторан, никогда не пила с ними. Несмотря на мою беременность, мама требовала, чтобы я обслуживала клиентов. Когда стал заметен живот, скандалы стали более частыми, мама даже пыталась побить меня, и тогда я решила уехать. Прихватив свои золотые украшения и платья, поехала в Москву. В поезде познакомилась с русской женщиной. Как рыбак рыбака видит издалека, так я узнала свою коллегу по промыслу. В Астрахани мы сошли с поезда и поехали в Новороссийск, где она жила. Дом у нее был большой, на окраине города, прямо у моря. Она заботилась обо мне как родная мать, не требовала обслуживать мужчин, понимала: начну работать - все окупится.
Роды были тяжелыми, но они дали мне чудесное создание - черноволосую девчушку, отцом которой, по-видимому, был араб, от которого я хотела ребенка. Через 40 дней я стала принимать клиентов. Марина, так звали женщину, приютившую меня, каким-то образом узнавала, когда и в какой черноморский порт приходит корабль из дальнего плавания. Мы немедленно мчались туда, не жалея денег на такси. Набирали морячков, якобы на постой, и везли к себе. Изголодавшиеся по женскому телу моряки готовы были отдать за одну ночь весь свой годовой заработок. Марина наравне со мной принимала клиентов, но у нее за плечами были годы и те же проблемы, что у моей мамы. Она крепко напивалась, а напившись, могла подраться с клиентами или 'пощипать' их карманы. Постепенно клиенты стали отказываться от нее и требовали меня. Работы у меня прибавилось, а деньги доставались Марине. Но и мне перепадало немало. Когда мне исполнилось 18, я купила себе домик, а через год машину. Стала работать самостоятельно.
Как могла, остерегалась венерических болезней. И все же меня постигла участь всех работниц секс-бизнеса, как сейчас говорят. Дважды переболела сифилисом, несколько раз - гонореей, а уж хламидиоз и гарднереллез и не пыталась лечить. Трихомоноз надо было лечить обязательно, он давал неприятный запах тухлой рыбы, а это отпугивало клиентов. Несмотря на применение лекарств, все чаще стали беспокоить боли в низу живота. Пробовала лечиться народными средствами. От той же Марины узнала, хорошо помогают медяки выпуска до 1961 года. Надо положить в больное место - и все пройдет. Так я и сделала: напихала, сколько вошло, медных медяков и легла в постель. На беду приходит знакомый морячок, давний мой клиент, вернувшийся из похода. Стал ко мне приставать. Я со смехом отказывалась. Он воспринял это как игру и затеял со мной борьбу. Как только стянул с меня трусики, посыпались пятаки. Моряк страшно удивился. Сколько видел женщин на всех континентах, но не видел, чтобы из них деньги сыпались. Обычно, наоборот, сколько в них ни кидаешь - как в бездонную бочку.
Болячки мои закончились тем, что однажды 'скорая' забрала меня с синдромом 'острого живота', как выразился врач, пока я не потеряла сознание. Очнулась уже после операции в больнице для моряков. Выкачали из меня бочонок гноя и предупредили: рожать больше не будешь. Но меня это мало беспокоило. Надо было скорее выздоравливать, начинался курортный сезон - приедут северяне с толстыми кошельками.
А в девяностых годах началась перестройка, чуть было не погубившая нашу профессию. Корабли встали на прикол, другие ушли в чужие края и не возвращались. А тут еще рэкет накатил, без сутенеров невозможно стало работать. Не только порты, но и все черноморское побережье было поделено на сферы влияния. Надо было и нам перестраиваться. Но не все это поняли сразу, в том числе и я. Отказалась было от платы рэкету, меня избили до полусмерти и включили счетчик. Целый год я работала на него, порой даже снимала деньги со своего счета, но потом поняла, можно хорошо зарабатывать, имея 'крышу'. За городом построили терминал, где отстаивались большегрузные автомашины, ожидая оформления документов на вывоз товаров в глубь России. Это был настоящий Клондайк для портовых девочек. Изнывающие от безделья водители хотели развлечений. Появились новые русские, тоже жаждущие 'клубнички'. Я, конечно, со своими восточными способами развлекать мужчин была вне конкуренции. Дела мои вновь пошли в гору.
Беда свалилась, как снег на голову. Однажды везла я очередных клиентов на своей машине. Они были крепко выпившие и шумно вели себя в машине. На перекрестке нас остановил патруль, потребовал документы. Моряки повели себя грубо. Кончилось тем, что нас забрали в комендатуру, а там у всех взяли кровь на ВИЧ-инфекцию. У меня анализ оказался положительным. В кабинете анонимного обследования анализы подтвердились. С меня взяли подписку об ответственности за умышленное заражение. Но мне было наплевать на подписку. Поскольку никаких признаков заболевания я не ощущала, то продолжала работать, да и рэкет не позволил бы отлеживаться. Принимала бизнесменов, ездила в терминал, посещала гостиницы, выезжала по звонку сутенера. С детства владея узбекским, таджикским, легко освоила фарси, тюркские наречия, а это нравилось клиентам больше, чем голые задницы молодых путан.
Но вот однажды заметила: стала быстро уставать при ночных оргиях, потеряла свой зверский аппетит, крепкий сон. Частыми стали понос и рвота. В паху, под мышками появились шишки, потом в других местах. Обратилась в центр СПИД. Предложили лечь в больницу. Дома рассказала все дочери. Та собрала свои вещи, забрала обожаемую внучку и ушла. С тех пор мы не общаемся. Хоронить меня некому. Лечение все меньше и меньше приносит пользы. Все мои сбережения растаяли. Я медленно умираю. К чему я все это рассказываю? Чтобы те девчонки, которые пишут сочинения в школе на тему 'Кем ты хочешь стать', отвечают: 'Хочу стать путаной'. Пусть они знают, среди проституток нет долгожителей. Болеют они часто и тяжело, а многие, как я, заражаются смертельной болезнью и медленно, тяжело умирают. Кто не верит моей исповеди, встретимся на том свете, там и продолжим дискуссию. До скорой встречи на небесах!
Тагир
В шестидесятых годах двадцатого столетия широко применялись мероприятия по истреблению грызунов в пустыне на территориях, охваченных чумой на грызунах. Мы сидели в палатке и обсуждали результаты ручной раскладки отравленной приманки. В это время наш повар Тагир жарил грибы на костре. Грибы в пустыне бывают только весной после обильных дождей. Потом начинается засуха, от которой грибы высыхают на корню и хорошо сохраняются до поздней осени. Тагир прошел по пескам и собрал около ведра сухих грибов. Помешав поварешкой в котле, возвращался в палатку, но перед входом каждый раз стучался, можно ли войти. За такое проявление 'культуры' получал рюмочку водки. После этого в десятый раз начинал пересчитывать нас, дескать, на сколько человек готовить. 'Семь рыл', - подсчитал Тагир. Среди нас была молодая красивая женщина. Она спросила: 'Я тоже рыло ?'.Тагир, выходя из палатки, ответил: 'Считал, считал'. Мы надорвали животы от смеха. После нескольких рюмок Тагир стал ещё более 'культурный' и стучал в дверь, уже выходя из палатки, и даже ждал ответа.
В этом старом, больном человеке трудно было представить бывшего жестокого убийцу, вора, прошедшего тюремные университеты длиною в целую жизнь. Своих родителей он не помнил, воспитывался в детских домах. За сходство лицом с татарином его били татарские мальчишки за то, что не признавал свою нацию, русские били, что называл себя русским, а имя носил татарское. Рано познал первую ступень жестокости и насилия. Испытал на себе надежность крепких кулаков, но сам особым здоровьем не отличался, откуда ему взяться, если жил впроголодь, ходил зимой в рваной одежонке. На каждое избиение научился отвечать хитро обставленной жестокой местью. Из волчонка формировался коварный, не знающий жалости зверь. В 14 лет впервые убил человека, парня, избившего его за мелкую кражу. Ударил ножом под правое подреберье, потом уже в драках бил только в это место. Жертва не сразу погибала, но и выжить шансов не оставалось. Вскоре понял, воровать легче в компании, да и защищаться надежнее. Несовершеннолетним участвовал в ограблении ювелирного магазина в Бухаре. Банду взяли. Тагира как несовершеннолетнего держали отдельно от взрослых воров. Ему доверяли носить воду из колодца, колоть дрова, топить печи в милицейском отделении. Однажды во дворе колол дрова, топор крепко застрял в расщелине полена. Молодой милиционер решил помочь, нагнулся, чтобы вытащить топор. Тагир взял чурку и двинул его по затылку. Вытащил из кобуры пистолет, сунул его за пазуху. Вышел в коридор, смешался с посетителями. На улице остановил такси, направлявшееся на железнодорожную станцию. По дороге забрал деньги у водителя, отобрал билет до Красноводска и чемодан у пассажира. На станции в момент отправления поезда прыгнул на подножку вагона и поехал. В чемодане нашлась бутылка водки, закуска и перочинный нож. Едой и водкой поделился с попутчиками по купе и лег спать. Проснулся от того, что его обыскивают, шмонют. Пистолета за пазухой не было. Загорелся свет. Перед ним стояли двое милиционеров. Потребовали собираться - приехал, дескать. Тагир стал умышленно долго собираться, складывать и перекладывать вещи в чемодане. Один из милиционеров не выдержал: 'Веди пацана в бригадирский вагон, а я пойду в соседний, помогу брать птицу покрупнее.' Это была роковая ошибка: не надели наручники, не нашли нож. Тагир с милиционером двинулся по вагону. В тамбуре Тагир выхватил нож и ударил милиционера в правое подреберье. Доехать до ближайшей станции можно было только на крыше вагона. Убитого милиционера быстро обнаружили. Сразу с двух сторон на крышу полезли милиционеры. Тагир, не раздумывая, прыгнул под откос, сильно ушибся, но заставил себя подняться и отбежать подальше от поезда. Ночь была безлунная, искать его было бесполезно. В рапорте написали: покончил жизнь самоубийством.
Тагир вышел на автотрассу и заметил приближающийся грузовик. Успел набросать на дорогу камней, чтобы грузовик сбавил скорость. Одним прыжком догнал машину, уцепился за цепь, свисавшую с борта, и через мгновенье был в кузове. Попробовал лечь на пол, кровь из раны под глазом заливала лицо, глаза. Постучал по кабине. Грузовик остановился, из кабины с проклятиями вылез водитель, но, увидев в руках у пассажира окровавленный нож, потерял дар речи. В машине нашлась аптечка. Сам водитель перевязал ему рану, дал перекусить и молчал до самого Красноводска.
Ходить по городу с перевязанным лицом было опасно. В каком-то подвале дождался ночи и вышел на промысел. Остановил такси и, угрожая ножом, отобрал выручку. Денег было достаточно, чтобы снять квартиру на окраине и дождаться выздоровления. Рана быстро заживала, но затягивалась грубым рубцом, от этого нижнее веко навсегда оставалось открытым, придавая лицу страшное выражение.
Бездомных подростков, таких, как Тагир, легко принимали в экспедиции для работы в поле. Они были неприхотливы, не 'качали права'. Пять лет проработал Тагир в экспедициях. Там познакомился со своей будущей женой, женщиной старше его, тоже выросшей в детском доме. Через год у них родился ребенок, получили квартиру. Однажды с женой и ребенком шел он по улице. Неожиданно перед ним появился человек, предъявил удостоверение и потребовал пройти с ним. Тагир сунул руку в карман, где всегда лежал нож, но стоявшие за спиной двое скрутили ему руки и надели наручники. Потом был суд, грозила 'вышка', но учли его возраст в момент преступления, хорошую характеристику из экспедиции. Дали ему 25 лет. Начались отсидки в тюрьмах, колониях строгого режима. Через несколько лет попал Тагир в тайгу на лесоповал. Работа была тяжелая, лес рубили топорами. Все зеки мечтали о побеге. Готовились к нему годами. Учились бороться с овчарками, волками, кидать топор на 25 метров. Однажды обиженный зек кинул топор в охранника. Остро отточенный топор вошел в спину, как нож в масло. Кинувшейся на него овчарке он подставил руку, обвязанную телогрейкой. Зек вонзил ей в живот нож и выпустил кишки. Зимой в тайге далеко не убежишь по снегу. По следу пустили стаю собак, они быстро догнали зека и загрызли. Другой зек избежал острых зубов собак. Он взобрался на дерево и хладнокровно расстрелял всех собак из лука стрелами, хранившимися в схронах. От волков у него был стрихнин, который добыли зеки у местных охотников. Но и ему не удалось убежать. Не дойдя до поселка буквально несколько метров, он решил отдохнуть, присел и заснул. В этой позе и нашли его, замерзшего, жители поселка. Были и после побеги, но все неудачные: кого стрелки сняли с дерева, как белку, кого - мороз одолел.
С лесоповала попал Тагир на урановые рудники. Три года проработал забойщиком. Кормили там хорошо. Неприятности доставлял душ после работы. После помывки зеки проходили контроль в радиологической лаборатории. Если счетчик затрещал, значит, урановая пыль под ногтями, мойся еще. Но не в этом была беда. Тагир чувствовал, что быстро слабеет. Многих его товарищей выводили из шахты, и никто их больше не видел. О лучевой болезни в те годы мало что знали. Надо было любой ценой выбираться на поверхность. На кухню ему не светило, там работал бывший полковник, ненавидевший Тагира. Дело шло до крупной разборки. Однажды утром полковника нашли мертвым, всего изрезанного прямо на нарах. Подозрение пало на Тагира, одна из ран смертельная, колотая, в правом подреберье. Тут же выстроили весь лагерь. Вывели Тагира в сопровождении двух автоматчиков, поставили к стенке. В те пятидесятые годы начальник лагеря был для зеков и судья, и прокурор, и бог. Шлепнуть зека, что муху придавить. Зачитали приговор, автоматчики взяли на изготовку. Вдруг из строя выходит парень и бросает на землю окровавленную заточку. Парня увели, позже зеки узнали: расстреляли его в одиночной камере. Но и после этого Тагир не попал на кухню. Поставили поваром пожилого зека, не способного работать под землей. Пришлось дать взятку шеф-повару. Однажды в котел, в котором варил зек баланду, кинули лишний ковш соли, но сварили еще один котел без соли. В обед, когда стали раздавать пищу, начался базар. Скандал был готов перерасти в бунт, невыход в забой. На пищеблок пожаловал сам начальник лагеря. Конфликт был улажен, пересоленную пищу смешали с несоленой и раздали как двойную порцию, все остались довольны. Но недолго пришлось Тагиру греться у котла. Перевели его на стройку. Поселок горняков расстраивался, нужны были квартиры, люди съезжались за длинным рублем со всего Союза. На мраморной плите при въезде в городок появилась надпись: 'Волею партии и руками комсомольцев здесь будет построен город'. Так зеки получили еще одну кликуху - комсомольцы. Работать на свежем воздухе было благо. Там же с ними работало много вольнонаемных женщин крановщицами, бетонщицами, нормировщицами, учетчицами. Неизбежно завязывались знакомства, отношения. Прорабский вагончик никогда не пустовал. Если женщина выходила замуж за зека, ему разрешалось жить с женой в поселке без права выезда. На стройке Тагир работал стропальщиком. Ежедневное общение с крановщицей закончилось взаимной симпатией. Дело шло к свадьбе, как вдруг Татьяна охладела, стала недоступной, отказывалась ходить в прорабскую. От других женщин Тагир узнал: к ней вернулся бывший муж и они опять вместе. Стерпеть такую измену Тагир не смог. Утром при встрече с Татьяной вышла ссора. Тагир сказал при всех, что убьет ее. Она рассмеялась ему в лицо и полезла на свой кран, попробуй достань. Кран был электрический, кабина запиралась на электрозадвижку. Коротким замыканием Тагир обесточил кран и полез наверх в кабину к Татьяне. Дверца с обесточенной электрозадвижкой препятствий не представляла. Татьяна обеими руками держала ручку дверцы, но силы были неравные. Тагир рванул ручку на себя, и Татьяна полетела вниз. Удар о бетонную шпалу - и мгновенная смерть. Опять суд. От 'вышки' спасли показания свидетелей, якобы сама выпала из кабины. Но судью это мало убедило и добавил он Тагиру еще 10 лет.
Настали шестидесятые. А с ними - и оттепель в режиме лагерей. Как-то приехала комиссия, обследовала зеков, работавших в подземке. Многие имели признаки облучения. Дошло это до зеков. Поднялся 'базар', зеки потребовали компенсации за причиненный здоровью ущерб, вплоть до освобождения. Получили отказ, ответили бунтом. Захватили в заложники надзирателей, воспитателей, обезоружили охрану, забаррикадировали главные ворота и приготовились к отпору.
Такой жестокой расправы не помнил ни один зек. Лагерь был окружен всего лишь деревянным забором и двумя рядами колючей проволоки. На лагерь двинулся танк, за ним - бронемашины, в воздухе барражировал вертолет. Как спичечные коробки, валились стены бараков, собранных из деревянных щитоблоков, под натиском танка. Выбегавших зеков косили бронемашины из крупнокалиберных пулеметов. Убежавших за пределы лагеря зеков настигал вертолет и косил, косил, косил. В течение часа все было кончено. Лагерь опустел. Пришли военные вездеходы, погрузили трупы и увезли. Лагерь расформировали. Тагир попал на север. Привезли его в небольшой домик, стоявший в километре от какого-то поселка. В неделю раз приезжали военные моряки, привозили огромные аккумуляторы на зарядку, оставляли немного хлеба и консервов. Еды не хватало. В домике жили еще четверо зеков. Занимались охотой. Выставляли на снег пустые консервные банки из-под тушенки. Собаки из поселка, привлеченные запахом консервов, попадались в силки, сделанные из проводов. Собачье мясо замораживали и ели сырым. На особом счету были кровь и печень. Их давали только заболевшим.
Свободного времени было хоть отбавляй. Ночи напролет резались в карты, а ночи были полярные. Все имели большие сроки отсидки. В карты играть были большие мастера, у каждого свои приемы, свой секрет. Проигравший подвергался издевательствам. Дважды проигравший становился 'Машкой'. Тагиру это не нравилось. В случае проигрыша он отдавал свою пайку рыжему мужичонке, который соглашался за него быть 'Машкой'.
Шли годы, на севере засчитывали год за два, а потом была амнистия. Тагир получил право жить в поселке, как тогда говорили, ' на химии', то есть на поселении, без охранного сопровождения передвигаться в пределах означенной территории. Еще в экспедиции он научился водить грузовики. В оленеводческом совхозе водителей не хватало. Тагир, хоть и не имел водительских прав, получил новенький грузовик и разъезжал по стойбищам оленеводов. Завязались знакомства с геологами, геодезистами и прочей бродячей братией. Удавалось добыть питьевой спирт, рыбы и оленины было вдоволь. Однажды возвращался он из очередной поездки, немного был под хмельком. Навстречу ему по улице шел пьяный участковый милиционер. С детства не любил он 'легавых', Закипело в груди, нажал на акселератор, участковый не успел отскочить - удар об радиатор, потом об столб, и еще одна жертва на счету Тагира. Опять суд. Удалось представить как несчастный случай: гололед, пьяный милиционер сам попал под машину. И все же добавили ему срок и отправили в тюрьму.
Свое сорокалетие встретил он в тюремной больничке. Не поладил с сокамерниками и получил пику в бок. С тех пор 'дыхалка' часто подводила его. Драться уже не мог, а слабый в камере уже никто. Всякий от скуки начинал издеваться: отнеси на парашу и обратно на нары, отдай пайку, стань 'Машкой'. Все мог стерпеть Тагир, но 'Машкой' быть не хотел. Среди зеков в те годы 'Машки' были самыми презираемыми. От них даже окурок нельзя было брать в рот. Однажды ночью навалились на него 'козлы', не хочешь быть 'Машкой', но и 'козлом' никогда не станешь. И отрезали ему половой член. Едва не истек кровью, пока не попал в тюремную больничку. Делать искусственный фалос ему не стали, да и хирурга такого не нашлось. Фельдшер ушил рану, на том и вся операция. Выздоровления его ждали в бараке и в первую же ночь изнасиловали. Своему главному насильнику попытался откусить член, но получил такой удар по затылку, что потерял сознание. На следующую ночь все повторилось. Боли в прямой кишке стали невыносимыми. В цехе по изготовлению мебели, где он работал , всегда было много шпагата. Сплел веревку, забил в стену крюк, написал предсмертную записку. Цитировать ее невозможно, была сплошь из нецензурных слов. Но за ним следили и не дали повеситься, а избили и тут же изнасиловали с особой жестокостью. Решил Тагир бежать, но сначала отомстить тому, кто лишил его мужской чести. Из цеха принес стамеску и немного краски. Когда после ужина его, как обычно, изнасиловали и улеглись спать, Тагир вытащил гвозди из половых досок , разгреб землю под ними, сделал могилку.
Подошел к нарам, где спал его обидчик, и вонзил стамеску в грудь по самую рукоятку. Бесшумно перетащил труп к отверстию в полу, уложил в заготовленное место и закопал. Доски аккуратно вставил на место, щели замазал краской. Утром охрана подняла тревогу, кинулись искать в ближайших поселках. Случалось и раньше: зеки убегали ради того, чтобы всего одну ночь провести с женщиной, получить в добавок год отсидки, но зато долго вспоминать об этом.
В цехе кончилась фурнитура. Надо было ехать за ней в город на фабрику. Обычно посылали Тагира как самого старого и слабого, не способного на побег. Послали с ним на автомашине молодого охранника. Ехать надо было около 200 километров. Приехали, получили фурнитуру. В городе Тагир попросился сходить в туалет. И надо же было такому случиться: в туалете сидел офицер из охраны, возвращавшийся из отпуска.
- Тагир, ты что тут делаешь?
- Да вот, за фурнитурой приехал.
- Ну подожди, вместе поедем.
- Нет, нам не по пути.
С этими словами Тагир ударил офицера молотком по голове и бил, бил пока тело не перестало дергаться. Вышел и, незамеченный охранником, направился на железнодорожный вокзал. Сел на первый отходящий поезд. В поезде личность Тагира показалась проводнику подозрительной. Он не стал высаживать Тагира с поезда, а сообщил бригадиру. Хоть и была на Тагире куртка убитого офицера, забрали его для выяснения личности. Тагир ловко симулировал эпилепсию. О побеге еще ничего не знали и Тагиру как бездомному тунеядцу дали два года по сто восьмой статье. Была тогда такая статья. Снова тюрьма. Больше всего Тагир боялся, что о его прошлом узнают зеки. Провести их было невозможно, это были психологи высшей категории. И, действительно, вскоре о нем знали всё, даже о закопанном зеке. Но убийство 'козла' и охранника засчитали ему в позитив. Стал он приближенным к авторитету после того, как подсказал выход из запутанной ситуации, грозившей столкновением двух враждующих группировок. Постепенно сам стал авторитетом, когда вычислил стукача. К нему приходили за советом не только зеки, но и охрана. Решил ни с кем не ссориться. В карты играл, как в поддавки, хотя все перед ним были лохами. Так и закончил Тагир свой срок утюжить нары, просидев на них в общей сложности около 30 лет. Выходить на волю не хотелось. И все же, когда вышел на волю, радости было через край. Шагая по улицам родной Бухары, хотел сделать что-то очень хорошее. Во дворе, куда он случайно забрел, в песочнице играла девочка. Он погладил её по головке и сказал самые ласковые слова, которые он знал: 'Балдеешь, сука'.
К жизни на воле оказался совершенно неприспособленным. Стал наниматься в сезонные отряды. Там и кормят, и поят, и даже одежду покупают. Работать в поле ему было тяжело, ставили помощником повара или сторожем, хотя охранять было не от кого. Нравилось ему, что перед праздником сезонным рабочим выдавали на нос 'огнетушитель', так они называли 0,75 - литровую бутылку с вином, или полбутылки водки на человека. Это было железное правило и ни один начальник не мог его нарушить. Однажды перед Первым маем, часов в одиннадцать ночи, пришел Тагир в палатку к молодому начальнику и сказал:
- Виктор Александрович, давай 'горючее', праздновать будем.
- Какой праздник! Ночь. Завтра накроем стол, сядем по человечески и будем праздновать.
Ровно в 12 опять - стук в дверь.
- Виктор Александрович, стол накрыт, уже праздник, сидим по-человечески. Пришлось выдать, иначе не даст уснуть. Садились сезонники, почти все бывшие зеки, выпивали, и начинались воспоминания. Только успевай записывать. Одна судьба интереснее другой. Не было ни драк, ни скандалов. Все у них позади. После праздника поехал Тагир в поселок справить новую одёжу. Взял денег у Виктора Александровича в счет зарплаты, зашел в магазин. На беду там оказалась женщина с ребенком. Ребенок плакал, просил купить дорогую игрушку. Не выдержало сердце Тагира, купил игрушку и вернулся в отряд без денег и без одежды. Пришлось Виктору Александровичу самому поехать с Тагиром. Купил ему рубашку, трусы, майку и новую кепку. Тагир с радостью принял обнову, но от кепки отказался. Не хотел расставаться со старой. Виктор Александрович снял с него старую, просаленную кепку и бросил в лужу. Тагир сидел на краю лужи, смотрел на тонущую кепку и слезы лились по его щекам. Сколько было связано с этой кепкой, пережито - не понять Виктору Александровичу.
Последний сезон работы Тагира оказался особым. Лаборатория отряда стояла в окрестностях города, а экспедиционная группа - в 150 километрах от нее. Всю неделю бушевал ураган. Арендованный самолет не летал, радиосвязи не было. На восьмой день ветер утих. Над лагерем пролетел самолет. Но не дал круг, как обычно, а взревел мотором и пошел в сторону аэропорта. Виктор Александрович, предчувствуя недоброе, сел в вездеход и помчался напрямую по бездорожью в аэропорт. Летчики сообщили, что в зоогруппе убили повара. Там была большая пьянка и кто-то зарезал повара, а поваром был Тагир. Виктор Александрович позвонил в милицию, в аэропорт прибыла группа московских следователей, находившихся в то время в командировке в городе. Все сели в самолет и вылетели в зоогруппу. Самолет приземлился на такыре рядом с палаткой. Из нее вышел живой Тагир. Радость Виктора Александровича была недолгой. В палатке лежал труп сезонного рабочего, который накануне сменил Тагира. Следователи по очереди вызывали сезонников в палатку, где была кухня. Дошла очередь до Тагира. Из палатки он вышел в наручниках. Оказалось, что пока бушевала буря, сезонники изготовили 2 фляги бражки и напились так, что никто ничего не помнил, а когда протрезвели, обнаружили повара с ножом в правом подреберье. Все знали: это был коронный удар Тагира. Никто не признавался в убийстве, все показывали на Тагира. Всю зоогруппу вывезли в город и целыми днями допрашивали, а после полуночи до трех часов пристегивали наручниками к отопительным батареям и выбивали дознания. Потом сезонники долго мочились кровью. Их противоречивые показания только подтверждали, что они не знают, кто истинный убийца. Больше всех доставалось Тагиру. Его избивали до потери сознания, затем вызывали врача, откачивали и снова избивали. Следователь откровенно говорил, что ему не важно, кто убил, пусть любой из них возьмет убийство на себя. Ему нужна была раскрываемость. Тагир решил умереть, но не признаться. Через неделю по одному стали выпускать из следственного изолятора. Оставили только Тагира. К нему стали подсаживать в камеру мелких воришек, давать им чефир, наркотики, пусть , дескать, разговорятся. Целый месяц находился Тагир в следственном изоляторе. Вмонтированные в стены подслушивающие устройства так ничего и не дали. Кончался срок командировки московских следователей. Так, ничего не добившись, уехали, оставив предписание продолжить следственные действия в том же духе. К этому времени вышел указ об ответственности за нарушение прав человека. Физическое воздействие на подследственных было запрещено. Тагира побоялись держать дальше, любая комиссия при проверке нашла бы на теле Тагира множественные следы побоев, да и состояние здоровья Тагира вызывало серьезное опасение: как бы не дал дуба. Решили избавиться от него, отправить в областной город. В сопровождении двух милиционеров повезли его к областному прокурору. Приехали под вечер, утроились в гостинице в двухместном номере. Тагира уложили на полу, а сами сходили за водкой, напились и уснули крепким сном. Тагир достал из кармана милиционера ключи от кейса, в котором лежали документы на него. Вынул их и положил под ковер. Утром ничего не подозревавшие милиционеры повели его в прокуратуру. Тагира оставили у входа под присмотром охранника, а сами пошли к прокурору. Через полчаса выскочили из кабинета прокурора красные как раки и злые как собаки. Дали пинка Тагиру и посоветовали не попадаться им на глаза. Так закончилась последняя командировка Тагира. Теперь это был старый, \больной, почти глухой от бесчисленных оплеух старик, которому не было еще и 50 лет. Вот уже несколько сезонов он не приходит наниматься на работу в поле. Это означало только одно - Тагира нет в живых. Где сложил свою буйную голову? По чьей воле его бренное тело рассталось с непокорной душой?
7. В ночь перед Рождеством.
С этой датой у меня многое связано. Я родился в ночь перед Рождеством, мой отец и мои дядьки, братья моей матери, уходили на фронт в ночь перед Рождеством и пришли после войны в ночь перед рождеством. Много было и других событий, Начну по порядку.
Наш основоположник рода дед Калына переселился с семьей из Украины в Оренбургские степи после отмены крепостного права в 1861 г. Вскоре приехало ещё несколько семей из Украины и поселились они в чистом поле, и стали носить фамилию Зачипыляны, т.е. зацепившиеся в данной местности. Из Саратовской губернии семьи селились за речкой и назывались Заречными. Из Подмосковья переселились Москвичевы. Так из хутора выросла деревня, а потом село на 400 дворов. Мы оказались по середине села и стали нас называть по-уличному калынчата, а официально - Середиными. Отец мой - Егор, по рассказам моей тетки Натальи, был большим мастером на проказы. Однажды из озорства вместе со своим младшим братом Яшкой затащили на крышу дома Капурченка четырехлемехный плуг под названием букарь. Пришлось прижимистому Капурченку нанимать соседей, ставить им четверть водки, чтобы сняли букарь с крыши. Но особые проказы наделали они в ночь перед Рождеством, когда собрались подружки Клавдии, старшей сестры Егора, посудачить в их доме. Егор спал на печке, услышав говор и смех девок, проснулся и стал прислушиваться к разговору. Решили девки в ночь перед Рождеством погадать, кому кто достанется в женихи. Клавка предложила выбросить валенки через забор, в какую сторону носок валенка укажет, туда и пойдет в невестки хозяйка валенка. Только девки ушли, Егор слез с печи и побежал к своему другу, тоже Егору. Дождались они ночи и стали ждать, когда девки будут валенки бросать через забор. Клавка первая выбросила свой валенок, парни тут же направили носок в сторону дома Ивана, тут секрета никакого не было, все знали, что Клавка выходит замуж за Ивана. Валенки других девок Егоры раскладывали по своему усмотрению. Сапожок Марийки, она не носила валенок, училась в гимназии в городе, в село приехала на каникулы, наш Егор направил в сторону дома деревенского дурачка Алеши. Это была месть за недоступность Марийки, не хотела с ним водиться. Девки разобрали свои валенки и пошли в баню, гадать, какой будет муж. Надо было войти в баню, поднять подол сарафана до пояса и повернуться к печке. Если домовой ласково погладит по заду, муж будет добрый, бить не будет. Егорки к тому времени были уже в бане в качестве домовых и ждали гадалок. Как всегда первой, преодолев страх, вошла Клавка. Егорка ласково погладил её пуховой рукавицей. Клавка выбежала довольная, Иван бить не будет. Тут сомненья ни у кого и без гаданья не было, Иван был смирный, работящий мужик. И, действительно, за всю жизнь ни разу не ударил Клавку, а ему порой доставалось, когда приходил домой пьяный. Второй решилась пойти Домаха. Ей тоже домовой ласково погладил ягодицы. Совсем довольные выбегали Ярынка, Онька, Дунька, Наташка. Последней вошла Марийка. На ней было платье до пола, сарафаны она не носила. Не успела Марийка поднять подол платья, как наш Егор размахнулся и врезал ей ниже пояса. Марийка сделала два шага к выходу и упала в обмороке. Егор сам не на шутку испугался, вынес Марийку из бани на мороз, но она не приходила в сознание. Егор получил крепкую затрещину от Клавки. Что делать с Марийкой, никто не знал. Решили отнести её домой. Егор сам подхватил как пушинку бесчувственную Марийку и понес. Братья Марийки Николай и Ленька в кровь избили Егора, а он и не пытался сопротивляться. В другое время он схватил бы их за шкирки и стукнул лбами так, что не скоро бы очухались. Видя, что Егор не оказывает сопротивления, отошли от него. Бить человека, который не оказывает сопротивления, во все времена было равносильно бить лежащего. Этого братья не могли себе позволить. Егорка как побитый пес поплелся домой. Заходить в хату не стал, пошел в хлев к Буренке. Та узнала его, приветливо замычала и шершавым языком облизала окровавленное лицо. Егорка залез в ясли и пролежал до утра, не сомкнув глаз. Слезы текли по его лицу , потерять Марийку навечно было равносильно самоубийству.
Отца у Марийки не было, рано умер. Мать Дарья сбегала за знахаркой Солочихой. Старуха что-то шептала над Марийкой, брызгала водой, стучала погремушками. Марийка медленно стала приходить в себя. Целую неделю ходила Солочиха. Только на восьмой день поднялась Марийка с постели и сразу же уехала в город.
Тем временем Егорка отлеживался в хлеву и не выходил все рождественские дни. Впервые на колядах не было ни козы Марийки, ни медведя Егора. Шкура медведя у него была настоящая, медвежья, добытая им в башкирских лесах, куда он однажды поехал с дружками за диким медом. Медведь, большой любитель пчелиного меда, появился перед Егором неожиданно и так близко, что схватки было не избежать. Медведь встал на задние ноги и с ревом пошел на Егора. За поясом у него был нож, а одет он был в безрукавку из воловьей кожи. Это и спасло Егора, нырнул под медведя, вонзил нож по самую рукоятку и распорол брюхо. Раненый зверь успел пройтись по спине своими длинными когтями, да ещё помять в своих объятьях. Истекающего кровью Егора нашел башкир Латип, занимавшийся в лесу изготовлением древесного угля и бортничеством. Собаки Латипа почуяли медведя и привели к месту схватки. Латип принес Егора в свой шалаш, мелко натертой корой дуба посыпал кровоточащие раны Егора, затем приложил смесь сушеных трав из мать-и-мачехи, иван-чая, олень-травы, медвежьих ушек (трава такая) и ещё каких-то трав, известных только ему. На другой день Егора и половину туши медведя Латип положил на телегу и отвез домой, а когда выделал шкуру с помощью забродивших отрубей, привез её выздоравливающему Егору в подарок. С тех пор Латип стал самым почетным гостем Ивана, отца Егора. Он приезжал дважды в год, один раз летом и перед Рождеством, привозил большой куль древесного угля, которым грели самовар. Латипа угощали блинами, его любимое кушанье, спиртное он в рот не брал. В тот день перед Рождеством Латип приехал на верблюде, привез куль древесного угля. Яшка, младший брат Егора, отвел верблюда в загон, дал хорошего сена. Верблюд в благодарность насыпал на снег своих 'орешков', которые быстро застыли и превратились в ледышки. Яшка собрал их в торбу и повесил под стрехой.
Когда стали колядовать, и очередь дошла до дома Егора, Яшка щедро насыпал в сумки девок верблюжьих орешков. Каково же было их негодование, когда они принесли домой свои сумки, а возвратившись с гулянья, стали доставать содержимое. Растаявшие орешки перепачкали и конфеты, и шаньги, и пироги. Пришлось все отдать собакам.
Прошел год. Марийка не появлялась в селе, а Егор не выходил на гулянья. Без него, гармониста, не было веселья. Яшка бренчал на балалайке, но разве она может заменить гармонь?! К тому же Яшка был большой охотник плясать, в армии даже отпуск получил за танец 'Яблочко'. Все также молодежь собиралась возле амбара, где была утрамбованная площадка для танцев, а танцев не было. Посылали за Егором, но он не шел. На второй год после окончания учебы в село вернулась Марийка. Егор узнал об этом от Яшки и решил во что бы то ни стало овладеть сердцем Марийки. И это должна была сделать его гармонь, простоявшая в углу целый год. Подошел он к дому Марийки, сел на лавочку напротив её окон и заиграл, да так, что выскочившие было Колька с Ленькой застыли от изумленья и не решились его побить. А Егор играл так, как никогда не играл. Гармонь то плакала, то смеялась, то стонала и просила прощенья за Егора, то басами звала кого-то в свидетели, то самыми высокими нотами говорила как он страдает, любит он Марийку безмерно. Не заметил, как позади него собралась толпа, забывшая о колядах. Завороженные игрой парни тихо покрякивали, девки откровенно рыдали, не скрывая слез. И не выдержало сердце Марийки, выбежала, прижалась к нему и поцеловала в губы. Такого ещё никогда не видали в деревне. Толпа ахнула и присела от удивления, а Марийка шептала на ухо обезумевшему Егору:
- Веди сватов, дурачок ты мой.
- Приведу прямо сейчас.
И побежал, разбудил отца и потребовал, чтобы сейчас шел со сватами сватать Марийку. Едва уговорили Егора дождаться утра. По утру двоюродный брат отца, тоже Иван, сосед Ермолай и профессиональная сваха Солочиха двинулись к дому Дарьи Москвичевой с подарками и четвертью самогона. Договорились о свадьбе быстро, тетка Дарья и сама мечтала выдать Марийку за Егора, уж больно хорош был парень, и работящий, и уважительный, а озорной, так это по молодости от избытка сил, женится - остепенится.
Свадьбу гуляли всем селом. Пили, пока не валились под стол. И опять заливалась гармонь, теперь уже весело и без устали. Барыня сменялась трепаком, входившая в моду полечка уступала место яблочку. Были и башкирские, и татарские, и казахские песни и танцы. Латип, наевшись своих любимых блинов, отплясывал вместе с девками все танцы подряд. А когда все становились в круг и на середину выходил Яшка и начинал отплясывать чечетку и без остановки 'яблочко', толпа то замирала, то бурно аплодировала. Неустанный Яшка приглашал в круг девушку и начинался спор, кто кого перепляшет. По условиям танца, если парень перепляшет девушку, он имеет право обнять ее и поцеловать принародно, в случае победы девушки она имела право дать тумака по спине проигравшему. Яшка редко проигрывал и девушки чаще всего уходили из круга со слезами, как же, стыдно, поцеловал при народе в хороводе. Случалось и так: девка умышленно давала себя переплясать, нравился Яшка ей. Но судьи были непреклонны. Девку снова пускали в круг и требовали состязаться честно. Долго помнили в селе эту свадьбу. Через год появился я, а через 4 года Мария провожала мужа и своих братьев Николая и Леонида на фронт. Я хорошо помню эту ночь перед рождеством. Провожать на фронт пришли родственники, соседи, просто знакомые. Было весело. Мои дятьки подкидывали меня под потолок, я визжал от восторга. Мать моя заливалась горькими слезами, а я никак не мог понять этого, всем весело, а мать плачет. В первый же год на отца пришла похоронка. Убитая горем мать в одну ночь поседела. Наше село в то время уже было районным центром, и мать работала телефонисткой на телефонной станции. О гибели отца она узнала раньше сообщения из военкомата и поседела за одну ночь. Но через полгода из госпиталя пришло письмо от отца. Он был тяжело ранен и даже сам не мог писать, зато после выздоровления ему обещали отпуск. Сколько было радости не только в нашем доме, но и во всем селе, когда он на костылях пришел домой. Через месяц выздоровевший отец опять ушел воевать, а через девять месяцев у меня появилась сестренка Лидушка. В сорок пятом пришли танкисты Николай и Леонид. У каждого на груди орденов и медалей не сосчитать, а на голове ни одного черного волоска. Много белой краски у войны. Дважды мои дядьки горели в танке. Следы ожогов на лице и на теле оставила война на всю жизнь этим первым на селе красавцам.
Отец пришел только в сорок шестом, успел ещё раз полежать в госпитале. Героями возвращались они домой из Германии, не в теплушках, как ехали на фронт, а в комфортабельных вагонах. Когда проезжали где-то по гористой местности в Баварии, недобитые фашисты пустили поезд с героями под откос. Падавшие в ущелье вагоны разбивались в щепки, а кто уцелел, того добивали штыками. Лежавшего без сознания отца для верности пырнули штыком в ягодицу. Знал бы он такую свою участь, пополз бы на пузе домой, как прополз он разведчиком разведроты всю Европу от Москвы до Берлина. На гимнастерке не было свободного места от орденов и медалей, а под гимнастеркой шрамов от бесчисленных ран. Вместо правого глаза был протез. Было это в ночь под Рождество. Мать плакала от радости. Лидушка, никогда не видевшая отца, тоже плакала, от испуга. Я получил в подарок карболитовый броневичок с двумя пушками на башне, и мне хотелось поскорее показать его своему двоюродному брату Вовке, сыну дяди Яши, не вернувшегося с войны. Но, вспомнив, что скоро в бане девки будут гадать на женихов, схватил одну пуховую рукавицу, другую - из грубой шерсти и побежал к Вовке, пора занимать позицию в бане. Шкода, она всегда была шкодой и, по-видимому, передавалась по наследству. Жаль, что такие проказы ушли в прошлое и сохранились лишь в воспоминаниях.
8. Особый прикол
Рассказ
Все мои приколы обычно безобидные, веселые, одноразовые. Но есть у меня один особый прикол, который изменил судьбу одних людей, спас жизнь другим, стал смертельным для третьих. Такой прикол я буду помнить всю жизнь.
В молодости я жил в Шанхае, не в городе Шанхае, который в Китае, а в поселке на окраине города. Домишки в этом поселке построили малообеспеченные люди. Там не было улиц, строил кто как хотел. Там можно было дешево снять комнату или угол. Мы с моим другом Андреем, тоже инструктором по туризму, снимали комнату в Шанхае. В соседнем доме жили две студентки Людмилы, Люська Фурсова и Милка Матейко. Люська была высокая, стройная, с грубоватыми чертами лица. Зато ноги у неё росли от ушей. Танцевала она модный в те годы танец буги-вуги так, что не было ей равных. Парни ходили за ней табуном. Я с удовольствием брал её в турпоходы. Она была выносливая, не унывающая, безотказная. Стоило её поманить пальцем в палатку, она не заставляла долго ждать. В зимних турпоходах мне как инструктору приходилось тропить маршрут, то есть идти первому по снегу, которого бывало по колено, а когда уставал, Люська выходила вперед и начинала тропить. Следовавшим сзади было легче ступать в заготовленный след. И все же я недолюбливал Люську за вздорный, вспыльчивый характер. Полной противоположностью ей была Милка. Маленького роста, с личиком ангелочка, общительная, она была всеобщей любимицей, но парней у неё не было. Во-первых, она была очень строгая, во-вторых, сильно хромала на правую ногу. В детстве упала с дерева, был сложный перелом. Перенесла несколько операций, но безуспешно. По мере роста правая нога оставалась короче левой. В свободное от турпоходов время я с удовольствием вечерами сидел на лавочке с Милкой, рассказывал ей свои приколы, она была прекрасной слушательницей и в то же время сама могла интересно рассказывать обо всем. Однажды она пожаловалась мне, что к ним в сарай повадился лазить воришка за их продуктами. И Люська, и Милка были из бедных семей, родители привозили им картошку, соленых огурчиков, помидоров, соленой капусты.. На стипендию в 18 рублей, да ещё 5 за комнату, не проживешь. И тогда я решил устроить для воришки прикол. Протянул тонкую проволоку у входа в сарай на высоте 10 см от пола. У потолка в сарае забил гвоздь и повесил на него ведро с помоями. Ручку ведра соединил с проволокой, которая была над полом. В ту же ночь ловушка сработала. Ночью вор, пытаясь проникнуть в сарай, споткнулся о проволоку и упал. Одновременно сверху на него обрушилось ведро с помоями. Он решил, что на него напали сзади, поднялся и кинулся в глубь сарая, а там стояла огромная колода с варевом для свиней. Хозяин дома привозил с пивзавода отходы производства - барду. Чтобы свиньи хорошо её поедали, надо было подержать её в колоде 2-3 дня, чтобы закисла. В сарае была кромешная тьма, и вор с разбегу угодил в колоду высотой около полуметра и длиной больше двух метров. Выскочив из неё, он заорал не своим голосом. На шум прибежал хозяин дома, затем прибежали девочки. Они хохотали, как никогда в жизни, так что даже трусики стали мокрыми. А хозяину было не до смеха. Он узнал вора и не на шутку испугался - весь Шанхай он держал в страхе. Вор вытащил нож и пошел на хозяина дома, считая, что хозяин подстроил ловушку. Люська сбегала за мной. Я не боялся этого тщедушного мужичка, пьяницу и наркомана. Ногой я выбил у него нож из рук, на носке моего ботинка остался глубокий разрез, дал ему пинка под зад, и он с проклятиями и угрозами удалился. От хозяина вор потребовал, чтобы девчонок у него в доме не было. На другой день девочки пошли в институт на занятия, а когда вернулись, их вещи стояли у порога дома. Люська взяла свой чемодан и ушла к родственникам. Милку я застал сидящей на пороге и плачущей, ей некуда было идти. Я, как мог, успокоил её и предложил пойти поискать квартиру. До позднего вечера мы ходили в поисках квартиры, но безуспешно. Начался дождь. Я предложил пойти ко мне домой переждать погоду. Поужинали, напились чаю, а дождь все не переставал. Я играл на баяне, Милочка подпевала. Она, хотя и выросла в в России в детском доме, осталась настоящей украинкой. Она знала бесконечное количество украинских народных песен. Было тепло, уютно и не хотелось никуда идти. Я предложил Милочке переночевать у меня, клятвенно пообещав, что не трону её. Вторая кровать была свободной, Андрей был в походе. Ночью Милочка пожаловалась, что ей холодно. Печки в доме не было. Я предложил согреть ее своим телом, снова пообещав, что не трону ее. Она сама поцеловала меня в губы и прильнула всем телом. До утра мы так и не уснули. С ней это было впервые. Она тихо постанывала от каждого моего движения, но я чувствовал, что доставляю ей радость стать настоящей женщиной. Утром мы разбежались, я на работу, она в институт. Так началась наша совместная жизнь и продолжается до сих пор. Позднее мы узнали о клинике Елизарова, где наращивают кости. Милочка поехала туда, пролечилась и вернулась не хромая.
Андрей перешел жить в дом, где раньше жили девочки, стал опорой и защитой хозяина от воров. Вскоре ему вручили повестку из военкомата и отправили в Афганистан исполнять интернациональный долг. .Там Андрей часто видел, как из-за беспечности гибли молодые парни: то в саду заберутся на яблони, оставив автоматы без присмотра, их как белок постреляют душманы, то залезут в речку купаться, потом их трупы приплывут по реке и будут выловлены в районе Термеза. Всего не перечислишь. Андрей, будучи командиром роты, решил уберечь своих солдат. Долгое время они стояли под Кандагаром. Жили в палатках зимой и летом. Каждый вечер Андрей устанавливал у входа в палатку придуманную мной ловушку. Натягивал тонкий трос, подвешивал пустое ведро с консервными банками. Однажды ночью ловушка сработала. Андрей привык чутко спать, как только загрохотало ведро с консервными банками, Андрей схватил свой автомат и крикнул: 'В ружьё!'. В проеме выхода из палатки он увидел убегающего душмана и дал очередь из автомата. Душман пробежал 3-4 шага и повалился замертво. Андрей первым выскочил из палатки и увидел, как из соседней палатки выбегает душман и стреляет в него. Пуля попала в ногу, Андрей упал на землю, но успел дать очередь из автомата по убегающему 'духу'. Тот, как подкошенный, свалился к ногам Андрея. Метрах в пятидесяти затрещали автоматы группы сопровождения и прикрытия душманов. Из палатки стали выбегать бойцы Андрея и окружать вражескую группу. Начался бой. Чтобы избежать потерь, Андрей вызвал подкрепление. Через несколько минут прилетела боевая 'вертушка', дала ракетный залп по душманам, и все было кончено. Андрей вспомнил о палатке, откуда выбежал душман, и послал туда бойца. Солдат быстро вернулся, бледный, как снег, и не мог выговорить ни слова. Оказалось, в палатке все 10 человек были мертвыми, душман успел перерезать им горло. На вертушку погрузили раненого Андрея и погибших совсем юных бойцов. На аэродроме в Термезе вертолет уже ждали санитарные машины. За этот бой Андрей был представлен к награде и вместе с орденом получил 'волчий билет', не годен к строевой. Раздробленная берцовая кость сделала его инвалидом. Так всего один прикол изменил судьбу одним, спас жизнь другим и стал роковым для третьих. Такой прикол не забывается.
9. Последний бой
Рассказ
Всю ночь пролежал Андрей лицом вниз. Изо рта его и ноздрей сочилась сукровица, образуя темно-красную лужу на тюфяке. Не приходя в сознание, умирал бывший афганец, бывший мастер спорта, бывший инструктор по туризму. Свой последний бой с зеленым змием он проиграл. Рядом с ним крепко спал его пьяный дружок Лёха, такой же горький пьяница, но ещё крепкий, кряжистый, вполне оправдывая свою сибирскую фамилию Твердохлебов способностью много пить и не пьянеть. Впрочем, фамилию его давно уже никто не помнил, звали просто Лёхой. Здесь же в старом холодном сарае, предоставленном для ночлега хозяином, которому они строили дом, спали ещё пятеро бывших афганцев, утративших в этом мире не только имена и фамилии, но и человеческий облик. Остались лишь кликухи да не сходящие от бесчисленных драк синяки под глазами. Жили тем, что строили дома. Заработанные деньги пропивали и опять строили. Так было и в тот роковой день. После тяжелого трудового дня решили отдохнуть. Леха сбегал к шинкарке, притаранил канистру с самогоном. Ужинали чем бог послал, а бог в лице хозяина послал им по тарелке борща и краюху хлеба. Пили стаканами, заедали кусочком хлеба, а то и просто утирались рукавом. Драк между ними не было, мелкие вспышки гнева быстро гасли, все смертельно устали. Вспоминали Афганистан, погибших товарищей, но никогда не вспоминали о женах, тем более - о детях, эта тема была запретной, табу.
Андрей с утра чувствовал, что силы оставляют его, сердце трепыхало как заячий хвост. Дыхалка, обожженная когда-то жидким топливом при заправке ракеты, хватала воздух впустую, как рыба. Стоя на лесах и укладывая кирпичи в стену, почувствовал: если не остановится, упадет, темные круги плыли перед глазами. Обернулся, посмотрел вниз. Там несли носилки с кирпичом его подсобники. Без него они не заработали бы себе на ужин. Они умели только убивать штыком, прикладом, просто пальцем, рушить все, жечь, но ничего не умели создавать. А теперь с помощью Андрея они создавали, в поселке выросла целая улица, построенная ими. Каждый день, проходя мимо, они любовались своими дворцами, а своего жилья не имели.
В Афгане у них был друг Семен. Вместе ходили в разведку, вместе мерзли в засаде на высотках, пили спирт и гранатовое вино, сладкое и терпкое, не гнушались и травкой, и пакистанским гашишем - всем, что помогало унестись от страха, от этого мира. Вместе спали, тесно прижавшись друг к другу, так и теплее, и не так страшно. Семен предпочитал спать отдельно у входа, не выносил запахов мочи и грязных портянок. Андрей и Алексей уже тогда страдали энурезом, недержанием мочи, в ночное время. Однажды утром проснулись и застыли от ужаса: Семен лежал без головы. Теперь, спустя 10 лет, Лёха проснулся от холода и так же застыл - Андрей был мертв. Лежал он в такой же позе, как тогда на сопке под Кандагаром, когда всех накрыло фугасом. Голова с цыганскими кудрями уткнулась в раскаленный автомат, ноги широко расставлены, из ушей и ноздрей - кровь. Андрей был без сознания, остальные 20 - мертвые. Духи ушли с караваном, полагая, что в живых никого не осталось. Только через 5 часов прибыла 'вертушка'. Леха сам поднял Андрея в раскрытую пасть вертолета, зависшего над ними, посадочной площадки не было. Чуть позже Лёха сам был ранен, тяжело контужен. В одном из южных госпиталей они снова встретились и уже больше не расставались, вместе горемычили до самой смерти.
Леха стал будить остальных собутыльников. Поднимались тяжело, не открывая глаз, тянулись к миске с капустой и канистре с остатками самогона. Страшным желанием было скорее напиться и вырубиться. Андрей пролежал в сарае весь день. Только под вечер приехал следователь, наскоро составил протокол, собрал подписи свидетелей и уехал. Торопился, в поселке было ещё два трупа умерших от алкоголя. Андрея надо было везти в морг, вызвали '05'. Труповоз прибыл без санитаров. Никто ехать не хотел, не хотели видеть трупы. В Афгане всего насмотрелись, но то была война. Поехали Лёха и Матюха, совсем пьяный. Заехали ещё по одному адресу, забрали 'жмурика', штукатуром был. Матюха жмуриков не боялся, в одно время работал в морге в Воркуте, где срок мотал после Афгана за драку. Любил он рассказывать, как нашел две тысячи рублей под бинтами у 'жмурика' и отдал их дежурному офицеру. Тот даже пачки сигарет пожалел для него. До сих пор не мог простить себе такую подлянку. Морг по случаю воскресенья был закрыт на замок. Долго искали ключи, но безуспешно. Тогда Лёха своими ручищами выдернул замок вместе с пробоем. Андрея положили рядом со штукатуром, в морге стало четверо афганцев, бывших орденоносцев, бывших отцов и сыновей. Тут лежали безвозвратные потери, а санитарные потери лежали возле новой канистры, бродили с мутными глазами по поселку в поисках чего-нибудь стащить и пропить.
... Андрей вернулся после госпиталей домой, к семье. Как участник войны получил двухкомнатную квартиру со всеми удобствами. Вызывали в военкомат, сообщили, что полагавшийся ему орден Ленина не могут дать, так как этот орден уже отменили, предложили в качестве компенсации автомашину 'Запорожец'. Но семейная жизнь не сложилась. Днем он целыми днями ходил в поисках работы, а вечером возвращался домой 'под мухой'. Самое страшное начиналось ночью. Если не напивался вдрызг, начинались кошмары, бессонница. От криков, стонов, диких воплей просыпалась дочурка, начинала плакать вместе с женой. Утром все вставали разбитыми, нервными. Жена стала часто уезжать к матери. Андрей понял: ради семьи он должен уйти. Так он стал бомжем...
На третий день Лёха дал команду - пьянку прекратить, Андрея похоронить с почестями. На похороны нужны были деньги. В таких случаях выручал Матюха, профессиональный вор, но он лыка не вязал. Решили занять у хозяина в долг, хотя знали, что никогда не вернут. Хозяин опасался скандала, договорились быстро. В сарае были сухие доски, сколотили гроб. Привезли Андрея, гроб поставили на пол, стульев в сарае не было. Хотели получше одеть, но у всех было такое же рваньё, как у Андрея. Труднее было решить: надевать ордена на рваный свитер или нет. Решили положить их ему в карман. Хоронить решили на следующий день, а пока помянуть. Снова купили канистру самогона и десяток фанфуриков с тройным одеколоном. Пили самогон вперемежку с тройным одеколоном, 'Борисом Федоровичем', так они называли клей БФ, экстрагируя из него спиртовую основу, а кто и 'Полечку' предпочёл, так они называли политуру, тоже обработанную примитивным способом. Запахи разносились до самой окраины поселка. Просыпались далеко за полдень. Не проснулся только Лёха. Боевой друг Андрея лежал поперек гроба. Его красивое лицо стало уже багрово-синим. Никто не плакал. Решили хоронить обоих в одном гробу. Подвинули Андрея, уложили Лёху. Сообщать никуда не стали, все они уже давно списанные. Забили крышку, тормознули грузовик, пригрозили водителю ехать на кладбище. Рыть могилу не пришлось. Благо, сейчас роют траншею, клади кого хочешь, обратно не выкопают. Матюха принес железный крест, который ставили кому-то временно до установки памятника из гранита, мелом написал имена и поставил на могиле. Огляделся, места много, им тоже хватит. Здесь все равны. Все тут будем. А пока они ещё живы и ещё помянут своих друзей. И завтра снова помянут, потом пойдут на рынок. Там они найдут фанфуриков, травки, может быть, и чего покрепче. Тогда день снова не в зачет, а может, неделя - бригада поминки справляет по боевым товарищам. Пей, гуляй, пока не прибьют в пьяной драке или не переломают ребра и остальные кости. Пропив все, что можно, они пойдут снова к хозяину, наймутся на стройку за канистру самогона и опять будут работать. Жизнь продолжается.
10. Последние из рода 'Пять рыжих'
Рассказ
Всю ночь наш вездеход надрывно ревел моторами, преодолевая сыпучие барханы. Лишь под утро мы выбрались на такыр и вездеход легко побежал, как будто и не было тяжелой ночи. Двигатели едва слышно урчали, не мешая досыпать геологам, вповалку лежавшим в салоне. Забрезжил рассвет. На восточном склоне Зеленого кургана стали видны две фигурки сидящих на земле женщин, уткнувших головы в колени, забывшихся в полусне. Всю ночь они провели на кургане в молитвах. Звездочка с трудом раскрыла веки, очнуться её заставил ребенок, толкавшийся в чреве. Проснулась и Чистый цветок. Холод сковал её рано постаревшее тело. Обе снова начали молиться, пока не взошло солнце. Таков обычай их рода. Первородка должна провести ночь на кладбище, находящемся на Зеленом кургане, чтобы предки знали: их род 'Пять рыжих' не умер, достойные наследники идут на смену, вечно будет жить древний род.
Звездочка была четвертой женой богатого скотовода. Чистый цветок - третьей. Две первые жены их общего мужа умерли, не оставив потомства. Хозяин, так к нему обращались жены, нервничал. Шел восьмой десяток, а детей все не было. Всю злость вымещал на третьей жене. Изможденная непосильным трудом и плохим питанием Чистый цветок не вынашивала детей. Теперь все надежды были на Звездочку. По древнему обычаю ребенка Звездочки передадут Чистому цветку как старшей жене. Муж станет заботиться о ней, и домашние снова будут у её ног.
История замужества Звездочки была типичной для тех мест. Когда ей исполнилось тринадцать, её сосватали. Девочка была единственным ребенком в семье бедного чабана. Шестеро братьев и сестер, родившихся до её появления, умерли, не дожив до года. Как только не изощрялись родители, чтобы сохранить им жизнь, называли 'смешными' именами - Света, Коля, и все равно нечистый дух находил на них и напускал смертельные болезни. Звездочка, видимо, родилась под счастливой звездой, хотя и её не обошли детские болезни, но она выжила на радость родителям. Помогло и то, что к ним однажды заехал районный фельдшер и сделал прививку Звездочке от детских болезней. Потом еще приезжал и снова делал прививки. Так и осталась на свете Звездочка на радость родителям.
Любили её и строители колодца, получившего название 'Татарский'. Рыли его два брата-татарина. Строительство колодца в пустыне - дело смертельно опасное. Сорвется с троса лебедки бадья - убьет, неправильно поставил бетонное кольцо - засыплет песком. Поэтому строители колодцев в пустыне редкие и самые почетные, высокооплачиваемые люди. Братья сами заказывали на заводе конусообразные кольца, цилиндрические шли только для неглубоких колодцев, а в пустыне они глубиной 30-50 метров и более. Были братья людьми веселыми, мастера на все руки по части проказ. Когда уставали от рытья, устраивали развлечения. На стареньком грузовом мотороллере отправлялись на ближайшую животноводческую ферму. Выбирали дом, где дверь была на замке или подперта палочкой, что означало - хозяев нет дома, и начинали обмеривать рулеткой стены. Подходили соседи, интересовались, чем заняты почтенные. А те отвечали - хозяин заказал 'природу', а самого нет дома. 'Природой' они назвали картины, которые малевали на стенах: темно-зеленые пальмы, голубые озера, в которых плавали лебеди, сидели в лодках луноликие красавицы. Тут же на темно-зеленой траве на берегу паслись олени с огромными рогами на фоне высоких пальм. Жители фермы были наслышаны об этих картинах, им тоже хотелось иметь 'природу'. Заключались сделки, братья получали аванс и шли в сельский магазин. Покупали ящик водки, консервы, печенье и конфеты для Звездочки и отправлялись на стройку. Обычно колодец, у которого обосновался чабан со своей семьей и отарой овец, называли его именем. На картах геологов и летчиков так и значились эти колодцы. Отец звездочки тоже мечтал иметь такое место стоянки. Но колодец назвали не его именем, а Татарским. И вот почему. Братья вырыли уже около 15 метров, как вдруг из-под нижнего кольца хлынул песок и засыпал чуть ли не половину ствола. Один из братьев был погребен заживо. Прибывшая из области команда спасателей попыталась откопать его, но песок чуть было не засыпал и спасателя - его вовремя выдернули лебедкой. Вот и стал колодец могилой татарина. После пробурили рядом артезианскую скважину. Так на карте появился ещё один колодец - Татарский.
Все бы хорошо, да отец Звездочки любил выпить. Пьющего чабана можно было узнать по юрте: кошмы черные, дырявые, внутри лишь небольшая стопка одеял. Юрты непьющих чабанов покрыты дорогими белыми кошмами, одеяла шелковые, стопкой почти до потолка - признак благополучия. Приемники на батарейках, иногда даже портативные электростанции. Чабаны хорошо зарабатывали, получали премии в виде легковой автомашины или мотоцикла. Их не брали в армию, а дети обучались в школах - интернатах. Разъездные магазины привозили дефицитные товары: индийский чай, панбархат. За него переплачивали тройную цену, зато жены чабанов носили поддевки из панбархата, а шальвары - из натурального шелка. В этих же магазинах в изобилии продавали водку. Все больше чабанов пристращалось к ней. Отец Звездочки её покупал ящиками. Часть денег тратил на сыворотку жеребых кобыл. Введение этой сыворотки овцам вызывало многоплодие. Вместо двух ягнят рождалось 3 - 6, но маленьких, нежизнеспособных. Их тут же забивали и снимали шкурки. Такой каракуль назывался каракульча. Он пользовался большим спросом, шел на продажу за границу. Из него делали нижнее женское белье, возбуждавшее мужчин.
Однажды приехали посланцы богатого скотовода сватать Звездочку. Как ни был беден её отец, но дочь не хотел отдавать: двух первых жен забил насмерть этот жених. Но посланники были хитры, знали, чем взять. В переметных сумках привезли водку. Предложили выпить по одной, потом ещё и ещё. И согласие было получено. Проснулся он, когда солнце пробилось сквозь дыры в кошмах. Рядом с подушкой валялись пачки денег, а к вечеру пригнали десяток верблюдов - невиданный выкуп за бедную невесту. Увидев их, отец горько расплакался: пропил Звездочку.
Но дело было сделано - Звездочка уже в доме жениха. С ужасом она вспоминает первую брачную ночь. Этот страх перед Хозяином жил в ней всю её короткую жизнь. Каждую ночь она должна была входить в его комнату и ложиться рядом. Дыхание молодой женщины молодит старика - таково поверье. Прошло два года, а она не беременела. Часто шнурок на её шальварах оставался не развязанным всю ночь. Первой забила тревогу Чистый цветок: не будет детей - ей первой придет конец. Надо было решиться на лечение у Большого доктора. Так называли здоровенного молодого парня, жившего в одном доме со старшим братом и его многочисленным семейством, состоявшем из трех жен и бесчисленного количества детей, не считая девочек, счет по обычаю шел на сыновей.
Дом располагался у подножья Зеленого кургана. В обязанности братьев входило охранять здесь родовое кладбище, хотя могил никто никогда не грабил, не тревожил покой усопших. Братья встречали посетителей, давали им кров и пищу, вели хозяйство из огромного стада баранов, верблюдов и коров. У Большого доктора оставалось время на охоту, рыбалку - море было рядом, гонки на мотоцикле по такырам за сайгаками и джейранами. Из рогов этих животных готовил он снадобья от мужской слабости, собирал травы. На ручной мельнице готовил порошки и лечил ими от всех болезней. Медицинского образования он не имел, лишь прослужил два года в армии санитаром. Не было у него даже документов, потерял, когда, возвращаясь домой со службы, пьянствовал в поезде. Восстанавливать не пытался - кому они нужны в пустыне.
Авторитет его был непререкаемым, особенно после того, как привезли женщину, перенесшую полостную операцию и мучившуюся болями в животе. Он осмотрел больную
и сказал: 'У неё в животе щипцы, которые забыли хирурги'. Женщину отвезли в областной центр и повторно прооперировали. Правда, никто не знает, что вытащили, но людская молва разнесла о нем славу ясновидящего по всей пустыне. Так появился Большой доктор. Даже близкие стали забывать его настоящее имя. А ещё он любил лечить молодых женщин от бесплодия. Случай со Звёздочкой был далеко не единственным. Богатые старики за большой выкуп брали в жены несовершеннолетних девчонок. Случалось и такое: эти девчонки, нарожав старику кучу детей, уходили к молодым. Ну, а если не беременели, то лечились от бесплодия у Большого доктора. Лечились женщины не только бесплодные. Пациентками были жены высоких чиновников. Привозили водку. Получал он и деньги. С дородными дамами не церемонился, не заставлял их сутками стоять на коленях и молиться об исцелении. После обильного возлияния укладывал их по углам комнаты на одеяла и начинал лечить. Не успев закончить сеанс в одном углу, как снова слышал лошадиное призывное ржание из другого. Так всю ночь и трудился. Поутру, опохмелившись, они вальяжно садились в машины, и молчаливые водители увозили их, а Большой доктор шел собирать гонорар за свой труд. Под одеялами лежали толстые пачки денег, оставленные благодарными пациентками. На эти деньги он купил портативную электростанцию, моторную лодку, ружьё и, конечно, мотоцикл. Мотоциклы менял часто - в песках двигатели долго не выдерживали, бросал их или дарил чабанам, а себе покупал новые.
Однажды поехал за мотоциклом в город, заглянул в ресторан, там и оставил все деньги. Пошел к своей постоянной клиентке, жене большого начальника. Она не удивилась его приходу, скорее обрадовалась. На просьбу одолжить денег пошла в соседнюю комнату и волоком притащила целый мешок. Сказала - бери, сколько надо, и удалилась, чтоб не смущать. Когда вернулась, даже не обратила внимание на отяжелевшие карманы Большого доктора. Договорились они о новой встрече. За такую щедрость он, конечно, отработал сполна.
И все же проделки с женщинами не могли долго оставаться тайной. Однажды собрался на Зеленом холме совет старейшин. Разговор был коротким, а приговор жестким: Большой доктор не может больше охранять покой усопших. Это означало изгнание. Старики говорили: 'Ты не выполнил обещания жениться, не перестал пить с геологами огненную воду, гоняешь по пескам на мотоцикле, стреляешь сайгаков и джейранов. Все это мы тебе прощали. Но ты стал портить наших жен. Чуть ли не в каждой юрте бегают рыжие мальчишки, похожие на тебя'. Большой доктор почти не слушал. Он готовил ответную речь, от которой зависело его будущее. И сочинил. Дрожащим голосом отве-
чал: 'Бог отвернулся от меня, и в мою душу закрался шайтан. Он через меня совершал эти ужасные поступки. Теперь вы с божьей помощью раскрыли мне глаза, и я прозрел. Больше никогда это не повторится'. Далее шел перечень его заслуг перед ними, магических исцелений, подтвердившихся предсказаний. Старики согласно кивали головами. Каждый из них когда- то был пациентом Большого доктора. Он понял: пронесло. Этот эпизод он много раз рассказывал знакомым геологам за кружкой спирта. Те хохотали до слез и в сотый раз спрашивали, не прекратил ли он лечение от бесплодия. Большой доктор в сотый раз отвечал: перешел на подпольную работу. И снова надрывались животы.
Чистый цветок когда-то пользовалась услугами старшего брата Большого доктора. Сначала случайно. В дом вошел незнакомый мужчина и овладел ею. По неписанным правилам женщина, оказавшись наедине с мужчиной, не может отказать ему. В то же время муж, узнав об измене, должен убить жену. И такие случаи бывали, но крайне редко. Чаще на вопрос друзей чабану, почему у него сын рыжий, отец семейства отвечал: 'Эспедисьсия', - и весело хохотал. Позже Чистый цветок сама ездила к нему на Зеленый курган, но так и не стала матерью. Что-то в животе было повреждено от побоев. В 30 лет перестали приходить месячные, в 40 лет выглядела глубокой старухой.
Однажды Хозяин уехал на 3 дня по делам. Все эти дни Чистый цветок уговаривала Звездочку поехать к Большому доктору. Сначала она и слушать не хотела, но потом поняла - это её последний шанс, и согласилась. Когда приехал муж, она впервые не пошла в его спальню. Разгневанный, он сам влетел в её спальню, больно пнул ногой в бок и вышел. Чистый цветок только и ждала этого момента. Побежала к Хозяину сообщить: Звездочка умирает. Тот забеспокоился: ведь от побоев умерли его первые жены. Поднял всю челядь, а своему племяннику, уже старому человеку, тихому наркоману, приказал собираться, везти Звездочку в больницу, а Чистый цветок будет сопровождать её.
Выехали рано утром. Караван состоял из четырех верблюдов. На первом ехал племянник, на втором и третьем - Звездочка и Чистый цветок. Замыкал шествие верблюд с поклажей: одеяла, еда, вода в бурдюках и даже большой жирный баран для доктора. Каждый верблюд был привязан веревкой к хвосту впереди идущего. Чистый цветок заранее приготовила вытяжку из головок опийного мака для племянника Хозяина. Теперь он, сидя в седле, предавался кайфу. В пустыне тысячи троп. Чистый цветок незаметно повернула караван к Зеленому кургану, и на второй день к вечеру они добрались до места.
Лечение началось сразу. Большой доктор отвел Звездочку в отдельную комнату и заставил молиться. На ужин подали четверть лепешки и чаю. Трое суток почти непрерывно молилась Звездочка, чтоб бог дал ей сына. На четвертые сутки в комнату вошел Большой доктор, отодвинул висевший на стене ковер, закрывавший отверстие в стене у самого пола. Им пользовались для вентиляции помещения в жаркое время года. Это изобретение имело у Большого доктора и другое назначение. Звездочка знала от Чистого цветка, что сейчас доктор попросит её проползти через это отверстие в другую комнату. Страх сковал её, но сопротивляться не было сил. Большой доктор помог ей просунуть голову в отверстие. Уже половина туловища была на той стороне, когда она почувствовала, что шальвары покинули её. Она знала, что это случится, поэтому заранее сменила шнурок на тонкую резинку, и все же от страха чуть не потеряла сознание. Через мгновение она почувствовала такое блаженство, какое никогда не испытывала со своим мужем. Она блаженно стонала, чувствую себя в раю. То взлетала ласточкой под облака, то падала в пропасть камнем. Очнулась на ковре в той же комнате. Рядом сидела Чистый цветок и по-доброму, как когда-то родная мать, смотрела на Звездочку и улыбалась. Глубокие морщины расправились на её лице. Теперь они обе спасены, ребенок будет. Рядом на подносе дымилась баранина, в чашке - мед, жареные в золе косточки абрикоса, редкие для пустыни свежие фрукты. В чайнике - зеленый китайский чай. Его аромат разливался по всей гостиной комнате.
Звездочка накинулась на них, как изголодавшийся волчонок.
Наутро собрались в обратный путь. Племянник Хозяина, все эти дни пребывавший под кайфом, восседал на головном верблюде. Звездочка и Чистый цветок от радости не могли расстаться и уселись на одного верблюда. Было весело, пели песни, пока не поднялся ветер, швыряя в лицо песок. Дома Хозяина не оказалось, но вся челядь высыпала встречать. Чистый цветок вновь была на высоте. Приказала развьючить верблюдов, давала указания по кухне, все беспрекословно подчинялись ей, поняли - произошло что-то важное. В этом окончательно убедились, когда она велела нагреть воды для Звездочки. Вечером вернулся Хозяин, был доволен удачной продажей скота, одарил женщин подарками. Ночью, как всегда, пришла Звездочка в спальню мужа. Хозяин показал, что ещё силен. Всю ночь она была с ним. А вскоре убедилась, что у неё будет ребенок. Первой об этом сообщила Чистому цветку, радости не было предела.
Незаметно пролетело лето, наступила осень. Звездочка была готова рожать. Теперь она должна исполнить обычай - провести ночь на Зеленом кургане, чтобы роды были легкими. В дорогу собирались тщательно. В повозку запрягли самого смирного верблюда, на вторую погрузили подарки для хранителей покоя усопших и все необходимое, если вдруг начнутся роды. Взяли повитуху - Большому доктору не было доверия в таком деле. Доехали без приключений и в первую же ночь взошли на курган. Всю ночь молились, к утру промерзли, зуб на зуб не попадал. Ночи в пустыне даже летом холодные, а теперь стояла глубокая осень. Зеленый курган, такой зеленый весной, был желтым от пожухшей травы. Стебли кеурека, такие сочные весной, дети и взрослые с удовольствием поедали его сочную сердцевину, стояли сухими как палки. И все равно довольные они спустились с кургана к дому Большого доктора. Плотно позавтракав, стали собираться в обратную дорогу. Почти все уже было готово к отъезду, как вдруг Звездочка почувствовала резкую боль в животе. Начались схватки.
Она стойко переносила жуткую боль, тихо стонала, ждала так желанного ребенка. Трое суток повитуха с Большим доктором не отходили от Звездочки. Опыта развернуть ребенка головой или ножками вперед у них не было. Большой доктор иногда принимал роды. Этому он научился у повитух. Все обходилось, получал щедрые подарки, но тут был особый случай - ягодичное предлежание плода. Звездочка стала терять силы, напрягаться уже не могла. Жизнь покидала её. Последний раз посмотрела она на Большого доктора, отца её ребенка, уходящего и забиравшего её с собой. В её мутнеющих глазах он прочитал многое, но никакого упрека, только огромная благодарность за счастье поносить под сердцем ребенка.
До метеостанции, где была рация, не менее 50 километров по пескам. Даже самый быстрый верблюд будет идти весь день. Вертолет санавиации будет лететь 2 часа. Поздно, поздно. Звездочка вздохнула в последний раз и затихла.
Хоронили её на том же восточном склоне Зеленого кургана. Могилу укрепили крепкими ветками саксаула. По обычаю предков завернутую в саван Звездочку посадили в могиле лицом на юг. Так уходили последние из древнего рода Пять рыжих. Со смертью Звездочки ещё быстрее пошла на закат его звезда. Ночью среди ярко горевших звезд одной звездой стало меньше. Последние из рода Пять рыжих видели, как по небу пролетела яркая звезда и погасла навсегда.
До самого рассвета наш вездеход ревел моторами, преодолевая песчаные барханы. Наконец - то мы выехали на большой такыр. Двигатели сразу умолкли и вездеход легко побежал по бескрайнему идеально ровному полю. Впереди сквозь туманную дымку появился Зеленый курган. На восточном склоне его не было ни души.
ДОНКУАТ
Рассказ
Наш противочумный отряд стоял в Кызылкумах на плато Бельтау. Я был начальником отряда, лаборанткой Мария Фридриховна , водитель из местных жителей Бектибай и 7 ловцов грызунов, которые считались инструкторами-дезинфекторами, хотя в дезинфекции они ничего не смыслили, но были прекрасными ловцами грызунов. Территория обследования считалась свободной от чумы на грызунах в течение последних 10 лет, но я использовал до сих пор не применявшийся там серологический метод и нашел на грызунах признаки чумы, что в дальнейшем подтвердилось проявлением острой эпизоотии - заболеваниями чумой грызунов. У нас кончились продукты и я послал машину в противочумное отделение с донесением, а заодно и закупить продукты. Под вечер пришел наш охотник Донкуатбай и принес подстреленного зайца. У нас не было повара, мы с Марией Фридриховной готовили пищу по очереди. В тот день у Марии было много работы в лаборатории, поэтому я взялся готовить ужин . Кроме зайца никаких продуктов не было, а на 9 человек одного зайца было явно мало. Вокруг наших палаток было много черепах. Я слыхал, что черепаший суп очень вкусный, его подают на Западе только в дорогих ресторанах. Что-то получается вроде присказки: 'Ох и хороши гусиные лапки. А ты их едал. Я то не едал, но мой дядя видал, как барин едал'. Я выбрал четырех самых крупных черепах, разделал их и положил мясо в котел вместе с зайцем. Печень черепах я выбросил, не знал тогда, что это самая вкусная часть органов, ни с какой другой печенью не сравнить. Ужинали в темноте, при свете луны. Чтобы было вкуснее, я налил всем по полстакана разведенного спирта. Никто и не заметил, что заяц слишком большой, суп ели и нахваливали.
Рано утром Донкуатбай, как всегда взял свое ружьё, патронташ с патронами и вышел, чтобы по холодку пострелять зайцев. Увидев остатки пиршества, он сразу определил по костям, что это были черепахи. Его гневу не было предела. Он собрал ветки саксаула и разжег костер, чтобы сжечь всю посуду, из которой мы ели. К несчастью он не заметил, как из патронташа выпало несколько патронов в костер. Когда подошел к костру и бросил туда нашу алюминиевую посуду, раздалось несколько взрывов, Я выскочил из палатки и увидел лежащего на земле Донкуатбая. Руками он закрывал свое обожженное лицо. Прибежали и другие сотрудники отряда. Мы потушили горящую на нем одежду и перенесли его в палатку. Я разжал руки Донкуатбая и увидел: на месте правого глаза было кровавое месиво. Нужна была операция, и я на неё решился. Мы положили Донкуатбая на обеденный стол, я дал ему стакан спирта для наркоза. Четверо ребят держали ему руки и ноги, пятый фиксировал голову. Мария Фридриховна пинцетами раскрыла ему веки, вернее то, что от них осталось. Я стал очищать глазницу от песка, кусочков саксаула и золы, отсепарировал глазные мышцы и вместе с остатками глазного яблока удалил. В пустую глазницу поместил стерильный тампон, в который предварительно ввел миллион единиц стрептомицина и столько же пенициллина. До сих пор не знаю, правильно ли я поступил, но я боялся заражения крови, а, в лучшем случае, перехода инфекции на второй глаз. Тогда бы он точно остался слепым. Помощи ждать было неоткуда. Весь день и всю ночь мы с Марией Фридриховной были у постели Донкуатбая. Каждые 3 часа я вводил ему пенициллин, чтобы предотвратить сепсис. Только утром следующего дня прибыл наш вездеход с продуктами и запасом горючего. Надо было решить, куда везти Донкуатбая, в районный центр, где ему ничего не сделают, или в областной центр, где имелось неплохое офтальмологическое отделение. До районного центра 100 километров по бездорожью, до областного центра 300, но можно вызвать санавиацию. До метеостанции 50 километров. Я выбрал последнее. Погрузили Донкуатбая в кузов вездехода, сопровождать поехала Мария Фридриховна, К счастью рация на метеостанции работала исправно. Через два часа прилетел вертолет и забрал больного. Вот так мое незнание местных обычаев обернулось бедой. На этом история не закончилась. По окончании командировки меня пригласили в районную прокуратуру
для дачи показаний. Пришлось мне доказывать, что мясо черепах безвредно для человека, весь цивилизованный мир ест черепаховый суп, что я новенький в этой местности и не знаю местных обычаев.
Донкуатбай остался без правого глаза, левый удалось сохранить. Я проработал с ним ещё много лет. За эти годы он познал 'прелести' цивилизации, стал много пить, ел свиное мясо наравне со всеми, но черепах так и не научился употреблять в пищу. Однажды я послал его с другими сотрудниками в Ташкент на усовершенствование. По дороге он напился и подрался с хулиганами. Его, сильно избитого, привезли в районную больницу, где он скончался. На вскрытии был выявлен разрыв передней лобной артерии. В районной больнице никто не решился сделать трепанацию черепа, и это привело к гибели Донкуатбая. Если бы я повез тогда Донкуатбая в районную больницу, исход был бы тот же.
12. Бешбармак
Рассказ
У казахов и каракалпаков бешбармак является национальным блюдом. В нашем противочумном отряде большинство сотрудников были местными, и мы часто готовили бешбармак, особенно после удачной охоты на сайгаков. Однажды вечером приготовили столько бешбармака, что половина осталась на утро. Дело было летом, холодильников в отряде не было. В бешбармаке основные ингредиенты - мясо и лепешечки из теста, как в лапше. Мясо очень долго варят, пока оно не станет отходить от костей. Поэтому бульон получается очень насыщенным и вкусным. Он становится прекрасной средой для микроорганизмов, если оставить его в теплом месте.
Утром зоологическая группа в составе Зоолога Боровского, лаборанта Марии Фридриховны, водителя и семи ловцов грызунов, после завтрака, все ели бешбармак, кроме Боровского, отправились в пески на зоологическую точку. Ехать надо было около 10 часов. Зоогруппа уже почти доехала до места назначения, когда один из ловцов постучал по кабине с просьбой остановиться. Не проехали и километра два, как второй попросился сбегать 'по ветры'. Очередь дошла и до Марии Фридриховны. Она пошла за кусты и не вернулась. Обеспокоенный Боровский пошел на поиски. Под кустом лежала Мария Фридриховна без сознания. Рядом была большая лужа её испражнений, к тому же выделения не прекращались, Боровский снял с неё трусики и подвязал подол платья на уровне груди, чтобы не пачкала платья. Принес к машине, в кузове без сознания лежали остальные члены отряда, включая водителя. Положил Марию Федоровну рядом с остальными и попробовал ехать. Водить автомашину, да ещё вездеход, он не умел, но оставаться на месте - значит погибнуть всем. Двигатель удалось запустить сразу, но что делать дальше? Кое-как включил первую скорость и вездеход сдвинулся с места. Так на первой скорости в течение ночи он доехал до отряда. По рации я вызвал санавиацию, а до её прибытия стал вводить солевые растворы подкожно, в вену невозможно было попасть из-за резкого обезвоживания. К прибытию самолета АН-2 с бригадой реаниматологов все ребята пришли в сознание, но были ещё очень слабые. Марию Фридриховну спасти не удалось. Она была уже в возрасте, потеряла больше всех жидкости и скончалась ещё до прибытия самолета в областной центр. С тех пор я не позволял никому оставлять готовую пищу или её остатки до утра. Без сожаления, как делали пираты, бросал их в костер. Марию Фридриховну мне было жаль до слез. Она была старше меня на 10, может быть на 15 лет, не уточнял, в отряде она заменяла мне и жену, и любовницу, оставаясь послушной, готовой выполнить любое поручение. К тому же, по-немецки пунктуальной, она была прекрасной лаборанткой, могла по 10 часов работать в 'заразке', вскрывать без передышки сотни грызунов. А потом ещё идти на кухню и готовить пищу для всего отряда. Больше такой лаборантки не было у меня до конца моей работы в противочумной системе. День её смерти я отмечаю рюмкой водки до сих пор каждый год.
13. Как я посватал свою медицинскую сестру.
В начале шестидесятых годов я начал работать в противочумных отрядах. В те годы было не редкостью, когда чабаны приезжали в отряд и приглашали в гости. По случаю приезда гостей резали самого жирного барана, варили бешбармак, а за чашкой чая делились новостями. Пока варился бешбармак, подавали горячие лепешки, испеченные на двух сковородах в золе. В первое время я объедался этими лепешками, а когда подавали бешбармак, мне хотелось только спать. В одно из таких приглашений мы попали в юрту, где чабан не имел жены. У него было трое детей, старшей дочери - 13 лет. Она была за хозяйку. Готовила бешбармак, пекла лепешки и смотрела за маленькими сестренками. Оказалось, что чабан поссорился с тестем, тот донес на него в налоговую инспекцию, и у чабана отняли всех незарегистрированных верблюдов и баранов. А тесть к тому же увел свою дочь, оставив чабану детей.
Мы ели вкусный бешбармак 'от пуза'. Я всегда удивлялся, как мои сотрудники могли несколько часов до подачи бешбармака пить водку, запивая горячим чаем, затем есть бешбармак так, как будто целый год голодали. В конце пиршества хозяин брал с лягана (подноса) большие куски курдючного жира и заталкивал в рот гостям. От такой процедуры меня и мою медицинскую сестру передергивало и тянуло на рвоту. Заметив это, один из ловцов сказал хозяину: 'Пропусти доктора и женщину, они не могут есть жир'. Хозяин никак не мог понять это - как не могут, что может быть вкуснее бараньего курдючного жира. После ужина, который закончился часа в 3 ночи, началась самодеятельность. Хозяин играл на домбре, гости пели то хором, то вокалом. Дошла очередь до меня. Я не мог ни петь, ни танцевать, ни декламировать что-нибудь из местного фольклера. За это мне полагалось наказание - к спине привязать бахан (шест, которым открывают и закрывают отверстие в куполе юрты) и подвесить у потолка. Но, поскольку я был новичок, меня 'простили'. Не зная трагическую историю, я наивно спросил хозяина, почему у него нет жены. Это был совсем неуместный вопрос. На всю пустыню опозорил чабана тесть, забрав дочь. Я со смехом предложил ему в жены свою юную медицинскую сестру, которая мирно спала у меня под бочком. Проснется, а она уже замужем. Чабан с серьезным видом предложил мне за неё 10 тысяч. Я, не поняв серьезность предложения, ответил ему, что за такие деньги я ему двух отдам. Под утро мы уехали к себе в лагерь. На другой день приезжает чабан, развязывает платок на поясе и бросает к моим ногам пачку денег. Я начал было объяснять ему, что это была шутка. Чабан вынул нож и бросился на меня. Сидевшие в палатке сотрудники преградили ему дорогу, но он раскидал их. Я успел встать с места и ударом в челюсть оглушил его, все же первый разряд по боксу не раз выручал меня. Ребята повалили чабана на пол и связали. Я просил прощения у него, а по его щекам текли слезы. Это был позор более тяжкий, чем тот, который нанес ему тесть. Я сказал ему, что не знаю местных обычаев, если не может простить меня, пусть убьет. Я сам развязал ему руки, а мысленно уже прощался с жизнью. Чабан не убил меня, не говоря ни слова, сел на верблюда и уехал. Деньги так и остались лежать на полу.
Прошел месяц, мы продолжали работать в отряде. Я уже стал забывать эту историю, как вдруг снова приехал чабан, сердце мое ушло в пятки. Но чабан приехал вовсе не для расправы со мной. Он сообщил, что больна младшая дочка, дышит тяжело, вся горит. Мы с медицинской сестрой Галиной немедленно выехали на нашем вездеходе к чабану. Можно было ожидать чуму, ведь территория была эпизоотийной, грызуны болели чумой, и болезнь могла перейти на людей, так бывало не раз. Осмотрев ребенка, я взял на анализ пробы мокроты и крови. У девочки была пневмония. Состояние ребенка было тяжелое. Я назначил лечение. Галина добровольно выразила желание остаться лечить больную. Каково же было мое удивление, когда через три недели чабан, Галина и выздоровевшая девочка приехали к нам в отряд, и Галина объявила, что она выходит замуж за чабана. В юрте она, конечно, жить не осталась. Уговорила мужа переехать в наш поселок. В противочумном отделении они получили квартиру, чабан поступил к нам на работу дезинфектором, стал ловцом грызунов и выезжать в командировку в пески вместе с Галиной. Вот так закончилось мое сватовство, чуть было не стоившее мне жизни.
14. Ох уж эти грехи наши.
Свой трудовой стаж начинал я в отдаленном районе Каракалпакии, где не было даже электричества. Жена моя, не выдержав 'прелестей' сельской жизни укатила в Саратов в аспирантуру. Меня же увлекли шикарная рыбалка, охота, командировки с её ночными выездами на отстрел джейранов, которые в те годы ходили большими табунами. Проблема была с женщинами. В поселке, где было наше противочумное отделение, практически не было русского населения, а из местного населения женщины были недоступны или уж такие, на которых не было желания даже после выпивки. Я хорошо помню первый день своего прибытия в поселок Тахтакупыр, где потом проработал 5 лет. Я прилетел в Нукус уже ночью. Света нигде не было, зато комаров столько, как будто попал в тайгу. Таксист насажал нас в своего Жигуленка аж 8 человек. До противочумной станции оказалось ехать совсем немного. Сторож отвел меня в дом начальника противочумной станции Грекова Ивана Андреевича. Тот встретил меня очень радушно, дал искупаться с дороги в летнем душе и накормил яичницей. Затем отвел в общежитие при противочумной станции. Во дворе на раскладушках спали какие-то люди, радом с ними стоял ящик с бутылками пива. Утором меня познакомили с ними. Это оказались начальник Тахтакупырского противочумного отделения Брушевский В.А. и зоолог Алексеев Анатолий. Меня вызвали в административный корпус к начальнику станции. Я со страхом отправился к Грекову. Сейчас узнает, что я получил аванс в качестве подъемных в сумме 90 рублей и высчитает затем из моей зарплаты. Греков действительно спросил меня, сколько я получил подъемных, пощелкал на счетах и сказал: 'Пойди в кассу и получи еще 90 рублей'. Я ушам своим не поверил. Будучи студентом я работал медбратом в детской инфекционной больнице и за все ночные дежурства получал 55 рублей, что считалось очень много, так как врачи в этой больнице получали 60 рублей. Чудеса продолжались и дальше. После кассы я снова попал к Грекову. Он сообщил мне, что первоначальный оклад будет мне 118 рублей 50 копеек. Я сразу в уме подсчитал, сколько бы мне пришлось оттрубить дежурств.
Знакомство с Брушевским оказалось не случайным - меня направляли работать в Тахтакупырское противочумное отделение. Мы уселись в новенький Москвич-408, мне он показался самым красивым автомобилем на свете, и покатили в Тахтакупыр. Половина дороги была асфальтной, далее было настоящее бездорожье. Мы ехали по колено в пыли. На свою беду мы обогнали автомашину гаишников и хорошо их попудрили. В отместку они догнали нас и отобрали водительские права у Брушевского. Но его это не расстроило. В Тахтакупыре ему выписали новые в тот же день. Я рассчитывал, что в Противочумном отделении мне не представят квартиру и я могу на законных основаниях уехать. Но оказалось, что меня ждала большая двухкомнатная квартира , а в ней и раскладушка, заправленная новеньким бельем, и стол и стулья и даже керосиновая лампа. Я лег на раскладушку не раздеваясь и стал обдумывать свое положение. Вдруг - стук в дверь. Это пришла Серафима Петровна, жена Брушевского. Она поздравила меня с приездом и пригласила в гости на пельмени. Еды у меня не было и я с удовольствием согласился. За стол не садились, ждали гостей - летчиков, которые обслуживали наше противочуное отделение - доставляли самолетом грызунов в лабораторию для исследования на чуму. Раньше грызунов из песков доставляли на верблюдах, но пока верблюды доходили до лаборатории, грызуны портились, протухали. Летчики принесли 3 бутылки водки, их было трое. Вдруг исчез Вячеслав Александрович, через несколько минут появился и штанинах пижамы он умудрился спрятать 6 бутылок водки. Ели пельмени, водку пили стаканами. Непривычный к спиртному, я быстро опьянел и ушел спать. На утро не мог поднять голову от боли, ведь я выпил целый стакан водки. Проработав в Тахтакупыре пять лет, в последний год перед отъездом в аспирантуру, я выпивал каждый день по бутылке водки, и это был еще не рекорд. На пирушках пили и больше.
Вдруг стук в дверь. Это опять Серафима Петровна, посочувствовала моему состоянию и пригласила на чай. После завтрака я пошел в контору и уже не сомневался, что у меня отнимут деньги. После оформления документов на работу мне выписали аванс 70 рублей в счет командировочных и мы в тот же день выехали в пески. В моем первом командировочном удостоверении было написано: место прибытия - пески. Выехали мы втроем: водитель Бектибай, Брушевский и я. На окраине поселка мы подъехали к магазину и закупили несколько банок консервов и ящик водки. До ближайшего поселка, мимо которого мы должны были проезжать, не было ни одного деревца, а жара была нестерпимой. По дороге встретили небольшой куст саксаула. Брушевский предложил перекусить в тени. Достали калган, это сало дикого кабана, которое долго варится, так как очень твердое из-за большого количества коллагена в нем. Даже не всякая пуля охотника пробивает калган. Выпили по бутылке водки, я не пил, со вчерашнего дня чувствовал отвращение к водке. Поехали дальше. В поселке проживали родственники Бектибая, решили заехать к ним. По случаю нашего приезда, родственники зарезали барана и стали варить бешбармак. Варили его часов 5. Все это время все пили горячий чай и водку. Только часа в 3 ночи решили ехать дальше. Я попросил Брушевского сесть за руль, Бектибай был сильно пьян. Брушевский ответил, что Бектибай водитель, он и поведет машину. Все трое мы сели в кабину ГАЗ-63 и поехали, Бектибай разогнал машину до 60 км /ч и уснул, положив голову на рулевую баранку. Впереди оказался поворот налево, а прямо была огромная яма. Мы с ходу влетели в нее, машина заглохла, свет погас, а Бектибай даже не проснулся. С трудом мы вытащили его из кабины и с еще большим трудом вытащили из ямы. Брушевский сел за руль, включил ведущий передний мост и включая то переднюю, то заднюю скорость раскачал и выехал из ямы. Мы положили спящего Бектибая в кабине между рычагами и поехали. Как только начались пески Брушевский потерял ориентацию и не мог понять, где мы находимся. На наше счастье вдалеке ехала машина и мы решили узнать, где дорога на колодец Кыргын. Мы 'пофарили' и машина направилась в нашу сторону. Это оказался бензовоз ЗИЛ, в ней кроме водителя казаха был русский геолог. Бектибая разбудили, когда бензовоз подъехал к нам. Пока Брушевский слушал, как надо ехать на Кыргын, водители познакомились и оказались родственниками, По случаю встречи родственников Бектибай достал бутылку водки и тут же все распили её. В свою очередь геолог достал бутылку и ее тоже распили. Брушевский не мог остаться в стороне и тоже достал бутылку. Решили ехать дальше. Впереди пошел бензовоз, мы за ним. Бензовоз шел с такой скоростью, что мы за ним едва поспевали. Вдруг бензовоз встал как вкопанный и погас свет фар. Мы догадались, что он попал в акпан. Это такая промоина от весеннего дождя на такыре. Края его крутые, а глубина бывает и более метра. Мы объехали акпан и встали перед бензовозом. Я увидел стоящего геолога, залитого, как мне показалось, кровью. Но вид у геолога был вовсе не раненого человека. Оказалось, что он на коленях держал трехлитровый баллон с томатным соком, который при ударе разбился и облил геолога. Я хохотал до слез, до боли в животе. Брушевский предложил помощь, как выехать из акпана. Водитель бензовоза не соглашался. Тогда Брушевский предложил пари: если сам выедет без помощи нашей машины, Брушевский снимет с него штаны и поцелует в задницу. Акпан был глубиной не более полуметра, да и края его были не такими крутыми. Бензовоз несколько раз дернулся и выехал на такыр. Брушевский скомандовал: 'В машину быстро, не целовать же мне его черную ж..'. Мы опять погрузили Бектибая между рычагов и кинулись удирать, Бензовоз погнался за нами. Тогда Брушевский выключил свет и свернул влево. Бензовоз проскочил мимо, а мы продолжали ехать без света в кромешной темноте. Вдруг мы наскочили на стену, раздался удар, полетели стекла, машина заглохла. Мы вылезли из машина и поняли, что наскочили на стену, образованную чинком. Эта стена была границей возвышенности Бельтау. Высота ее была не менее 5 метров. В кузове у нас были раскладушки и походные спальные мешки. На рассвете встали и оглядели машину. Облицовка была сильно повреждена, радиатор сухой, вода вся вышла. Больше всех из нас пострадал Бектибай, лицо - сплошной синяк, глаза и без того узкие, не открывались совсем. Побитую облицовку сняли и выбросили, радиатор удалось запаять, фляга с водой в кузове была хорошо привязана к борту и сохранилась при ударе. Тогда я удивился, как полевые работники предусмотрительны. и вода, и паяльник, и все что нужно для пайки. Нашлась даже аптечка, хотя нам она не понадобилась. Машину удалось завести, быстро нашли дорогу, поднимающуюся на плато. Километров через 5 увидели палатки нашего эпидотряда. Увидев нас и нашу машину, ребята принялись от души хохотать. Нам постелили постель и мы улеглись досыпать. Часа через 3 нас разбудили к столу. Свежая жирная джейранина дымилась в чашках, в стаканы уже разлили привезенную нами водку. Просидели за столом до вечера. А когда стемнело, поехали на охоту, стрелять джейранов. Сколько было выделено адреналина во время охоты, в приборах зашкаливало бы. Гонки за джейранами по такырам были сопряжены с большим риском перевернуться и разбиться. Одного джейрана я сам убил. Всего за ночь мы подстрелили трех самцов, самок не трогали. Вернулись в отряд уде на рассвете. Казахи, наши ловцы грызунов, моментально разделали джейранов и поставили на костер большой котел. Пили водку, ели мясо, свежатину, ребята пили жир прямо кружками, они были привычными к этому. Я хотел было уложиться спать, но Брушевский сказал, что надо работать. Весь день мы ходили с ним по пескам, он учил меня делать учеты численности грызунов и их колоний. Так началась моя работы в противочумной системе и продолжалась 30 лет, лишь с перерывом в 3 года на аспирантуру. Пять лет я проработал в Каракалпакии. Получил хороший жизненный опыт, впервые выделил бруцелл от баранов, вернее от абортированных плодов овцематок, выделил вибрионы из воды, холерные вибрионы от людей в 1965 году, вскрыл труп погибшего от сибирской язвы прямо в палате сельской участковой больницы. После отъезда Брушевского принял противочумное отделение и по районным масштабам стал 'большим' человеком. Ко мне приходили даже электрики с просьбой рассчитать обмотку для трансформаторов. Я доказывал, что я врач, а не инженер. Они мне говорили, что вот Брушевский им рассчитывал. Трудно было устанавливать контакты с совхозным начальством. Нужны были запчасти для автомашин, бочки под бензин и прочее. Средством общения был спирт. Он открывал двери везде. Так я заметил, что выпиваю каждый день. Стало понятно, почему все специалисты в отделении быстро становились пьяницами. Надо было уезжать. Я подал заявление в аспирантуру в институт 'Микроб' и уехал в Саратов. От привычки выпивать еще долго не мог отделаться, но все же финансовые трудности заставили бросить пить. Со мной в общежитии жил мой сын, надо было жить на стипендию в 100 рублей (90 чистыми), кормиться, одеваться и прочее. Сына устроил в садик для детей, родители которых 'виражные', т.е. положительно реагирующие на пробу с туберкулином. Там было улучшенное питание, и это выручало нас. Я заявил заведующему, что являюсь виражным, никто у меня не потребовал подтверждения, и мой сын был принят в садик. Из стипендии удавалось выкроить на овощи и фрукты, но все равно денег не хватало и приходилось продавать вещи, нажитые до аспирантуры, когда работал в Каракалпакии. В Саратов я привез вещи в двойном контейнере, а когда уезжал, мои вещи поместились в малогабаритном контейнере. Каждый вечер я забирал сына из садика, и мы шли домой через центральный рынок, чтобы купить немного фруктов. Там же был огромный универсальный магазин, в котором был отдел детских игрушек. Сын слезно просил зайти туда, чтобы только посмотреть на игрушки, но кончалось все тем, что какую-нибудь игрушку приходилось покупать. Жалко было смотреть, как сын обреченно смотрит на недоступную игрушку. Игрушка покупалась, а я несколько дней оставался без обеда. Для выполнения работы по диссертации необходимо было выезжать в командировки для сбора материала, и мне пришлось отвезти сына к моим родителям в Узбекистан. Больше стало времени и на учебу, и на другие дела, которые не мог позволить себе, когда сын был рядом.
15. Георгий
Рассказ
Преодолев огромный конкурс, я попал в бизнес-школу в Брюсселе. Мне помог представленный на конкурс бизнес-план, который оценила приемная комиссия как лучший. К тому же я хорошо владел английским и неплохо французским. Учиться оказалось очень трудно, приходилось заниматься по ночам. Чтобы поддерживать спортивную форму, я решил бегать по утрам в парке. В школе я подружился с французом Мишелем. Он составил мне компанию, и мы вдвоем каждое утро бегали по аллеям парка. Довольно часто мы видели сидящих на скамейке двух симпатичных девочек, оживленно беседующих то на французском, то на английском, то на немецком, то на испанском. Иногда я даже не мог понять, на каком языке говорят эти полиглотки. Каково же было мое удивление, когда однажды пробегая мимо этих девчонок, услышали на русском : ' Смотри Катька, вон тот длинный глаз с тебя не спускает. Вот сделают еще круг и начнут нас клеить'. Я расхохотался и на вологодском наречии с ударением на 'о' произнес: ' Пошто будем мы ишшо круг делать, итак кроссовки розны, придется в катанках летом бегать'. Для несведущего читателя поясню, что я имел в виду порванные кроссовки, а катанки - это валенки, так говорят на Вологодчине. Девочки сделали круглые глаза и замерли от удивления, потом расхохотались вместе с нами. Так мы познакомились. Они оказались москвичками, но давно живут в Брюсселе со своими родителями, работающими в торгпредстве, и изучают иностранные языки. Французский и фламандский для них как родной язык, английский знают в совершенстве, другие - германо-романские - изучают в институте. В то утро мы много разговаривали, забыв о пробежке. Встречи стали повторяться по утрам, а потом и по вечерам.
Мне больше нравилась Катя, высокая, стройная, к тому же очень красивая и очень умная. Понятно, что я влюбился в нее еще до знакомства, но не посмел бы сам подойти. Моего француза больше устраивала маленькая, но обаятельная Марина, да и сам был небольшого роста. Мы стали встречаться по интересам: я с Катей, Марина с Мишелем. Русского языка он не знал, поэтому мы даже при нем называли его Мишкой. Впереди были летние каникулы, и состоятельный Мишель пригласил нас отдохнуть у него во Франции.
Я никогда не стеснялся своей бедности, обходился минимальными расходами, жил на квартире у сестры, не пил, не курил. Даже когда на своей свадьбе с Катей поднял бокал с пепси-колой и почувствовал, что в нее кто-то добавил спиртное, с полным ртом вышел из-за стола, прошел в ванную комнату, выплюнул и промыл рот водой. После этого вернулся в зал и только тогда произнес речь, которую от меня ожидали. От Кати я потребовал того же: ни курить, ни пить. Но это было позже, когда убедился, что и Катя влюблена в меня также сильно, как я в нее. А пока ломал голову, где взять денег на поездку во Францию. Помощь пришла неожиданно. Во Франции жила и училась моя племянница Кристина. Ее муж был крупным бизнесменом. Узнав о моей предстоящей поездке во Францию, она тут же выслала мне денег, а заодно пригласила меня к себе в гости.
Две недели во Франции пролетели как во сне. Наяву было то, что я видел в кино, о чем читал в романах Мопассана, Гюго. Ходили по Елисейским полям, были на улице Монмартра, любовались Собором парижской богоматери, посетили Лувр, галерею Орсе. Впервые в подлинниках увидел произведения Моне, Веласкеса, Гойя, Огюста Ренуара, понял смысл картины Клода Моне 'Вокзал', женские портреты Коро до сих пор стоят у меня перед глазами. Скульптуры слепого Эдгара Дега, Родена поразили мое воображение. Звездное небо Винсента Вангога оказалось вполне понятным. Почему его не признали сразу?! Гидом была неугомонная Кристина. Она профессионально изучала живопись, ориентировалась в Париже так, как будто родилась и всю жизнь прожила в нем.
Жили мы в доме у Мишеля. У каждого была своя комната, но мы с Катей сразу заняли одну из наших комнат, а Марина уже на вторую ночь перебралась к Мишелю. Возвращались в Брюссель мы вдвоем с Катей. Марина осталась у Мишеля на все лето, а в сентябре мы получили от них приглашение на свадьбу.
На свадьбе у Марины с Мишелем все произносили тосты. Самым оригинальным оказался у Кати. К тому же ее тост был самым коротким. Она сказала: ' Мишель, Марина я приглашаю вас на нашу с Георгием свадьбу, которая состоится в Москве в канун Нового года'. Такого оборота я не ожидал, о свадьбе у нас не было даже разговора. Я кинулся к Кате и стал ее целовать. Все поняли, что для меня это было неожиданностью, и бурно зааплодировали. Так, можно сказать, Катя сосватала меня.
В декабре я закончил бизнес-школу настолько успешно, что по рекомендации моих преподавателей поступил на работу в американскую фирму, вернее ее филиал, расположенный в Кракове. Свадьба наша действительно состоялась в Москве, в ресторане Прага. Гостей было, по моим азиатским меркам, немного, около 150 человек. В Узбекистане, где я родился и вырос, на свадьбах участвовало не менее 500-1000 человек. Среди гостей было много иностранцев, не знавших русского языка, поэтому Марине пришлось быть переводчицей. У нее уже был заметен животик, в котором обитал маленький француз.
Расходы по свадьбе взял на себя отец Кати, но с условием, что половину из них мы с Катей возвратим, когда оперимся. Такой красивой свадьбы я никогда не видел. Изысканные блюда, красивая музыка, профессиональный ведущий ни разу не произнес затасканных на свадьбах острот, даже песню Бабаджаняна ' Свадьба' ни разу не исполнили за весь вечер. На свадьбе, конечно, были и мои родители. Они в разводе, но держались вместе, как будто ничего не произошло. Папа читал свои стихи, посвященные нам с Катей. Мама тоже произнесла такую речь, что гости долго аплодировали ей. Родители Кати были красивыми, стройными. Для каждого из гостей у них нашлось доброе слово, пожелание хорошо отдохнуть. Гости пили совсем немного, опять же по моим меркам. У моей родни меркой выпивки на свадьбе обычно было состояние, когда 'носом в тарелку' или 'отдохнуть под столом', кто покрепче, тот и с женихом померяется, чей кулак крепче. А пьяный в тот вечер все же нашелся. Это был журналист, который должен был сделать репортаж о свадьбе для семейного альбома. Завидев обилие прекрасной финской водки, решил, что грех упускать такую халяву, и так пригубил, что весь вечер мирно проспал на диване, а потом выдал такой репортаж, будто подглядывал за свадьбой в замочную скважину.
После свадьбы начались будни. Мне, как гражданину Узбекистана, надо было продлить визу на выезд, старая была просрочена. Руководство фирмы, в которой я только начал работать, дало мне срок 3 дня. Прошло уже 10 дней, а визы все нет. Работу на американской фирме я получил, преодолев огромный конкурс, потерять ее - равносильно краху всей карьеры, а может быть и семьи. Выручили друзья из Узбекистана. По своим каналам, родственным связям помогли получить визу и переправить ее самолетом в Москву. К счастью, на фирме наказали меня не строго, но возникли новые проблемы. Дело в том, что место моей постоянной работы - город Краков, а Катя еще должна учиться в Брюсселе. Каково это выдержать сразу после свадьбы? А в Брюсселе мне нет работы. Буду я когда-нибудь жить без проблем?
Так невольно вспоминается анекдот: англичанина спросили: 'Когда англичане будут жить без проблем?'. Англичанин ответил: 'Не скоро, я не доживу до этого'. Одинаково на этот вопрос ответили и американец, и немец, и француз. Дотошные журналисты спросили русского: 'Когда русский будет жить без проблем?'
Русский ответил: 'Да Бог его знает'. Дотошные журналисты спросили у Бога: 'Когда русские будут жить без проблем?' Бог ответил им: 'Не скоро, я не доживу до этого'. Я русский, и мне придется всю жизнь жить с проблемами, как в прочем и всем другим.
16. Я стесняюсь.
Мы с женой работающие пенсионеры. После работы берем свою козочку с двумя козлятами и идем отдыхать на полянку, чудом уцелевшую от застройки в центре города. Здесь когда-то была аллея, посажены молодые деревца в угоду большому партийному руководителю. Жил он неподалеку от этого места и любил отдыхать после трудов праведных на благо народа. Когда партийный босс умер, за деревьями перестали ухаживать и они все посохли. Выжила лишь одна березка. Сейчас она уже большая. Мы усаживались в ее тени и наслаждались тишиной, покоем. Козочка рядом щипала сочную травку, козлята резвились вместе с детьми из соседних домов. Жена знала их всех по имени. Они тоже знали ее как Бабнадю, забирались к ней на колени, рассказывали свои истории. Однажды подошел к нам Сережа, четырехлетний мальчик. Он принес Бабнаде букетик цветов, собранных здесь же на поляне.
-Можно я с вами посижу. Не хочу домой идти, Там Алешка, братик мой все время плачет, кушать просит. Потерпеть не может. Я же терплю.
От этих слов меня просто подбросило. Я взял Сережу за ручку и пошел в ближайший магазин. В кармане оказалось денег, хвативших только на одну булку. Сережа стал уплетать ее с жадностью голодного волчонка. При этом повторял, половину оставит братику. Но когда принялся и за вторую половину, мы не посмели остановить его. Под вечер, уходя домой, мы пообещали Сереже, что придем к нему в гости. Жена наварила супа с мясом, нажарила оладий, и мы отправились в гости. Дверь открыла молодая женщина с ребенком на руках, как мы поняли, с Алешей. Дети радостными криками встретили нас . Их оказалось шестеро. Самой старшей, Насте, было около 11 лет. Все уселись за стол и принялись за еду. Давно я не видел, с каким аппетитом дети ели суп и аладушки вместе. Вдруг открылась дверь, и в комнату вошел пьяный отец семейства. Рявкнул как лев, все отскочили от стола, кроме двухлетнего Алеши, который сидел на столе и руками доставал из кастрюли кусочки мяса и отправлял в рот. Настя пояснила, если мать не накормит отца, он ее побьет. Наевшись, кормилец семьи улегся поперек кровати и захрапел. Все вернулись к столу и продолжили трапезу.
Женщины разговорились. Оказалось, хозяйку дома зовут Наталья. Она по профессии инженер-конструктор. Завод, где она работала, закрыли, людей выбросили на улицу. Продукция, которая шла по всему Советскому Союзу и за рубеж, в период перестройки оказалась никому не нужной. Другой профессии она не имела и на вопрос моей жены, почему она не идет работать дворником, или уборщицей, торговать семечками, наконец. Она отвечала, что ее в городе многие знают, она стесняется. Моему возмущению не было предела, дети ее голодают, этого она не стесняется. На мой вопрос, за счет его они живут, она ответила, что одна частная пекарня дает им бесплатно буханку хлеба. Дети принося деньги, добытые попрошайничеством. Особенно преуспел Сережа. Мы в этом убедились сами. Моя жена рассказала, как осталась одна с двумя маленькими детьми. Работу в аптеке пришлось бросить из-за маленькой зарплаты. Но зато она устроилась дворником, улицу подметать, уборщицей в соседней от дома организации, сторожем строящегося здания военкомата, а по выходным дням торговала вещами привезенными ею из Польши. Уставала запредельно, зато ее дети ходили в модных джинсовых курточках, хорошо питались, ни в чем не нуждались. Выросли каждый под два метра, получили высшее образование, стали людьми, нашли свое место в жизни. А что ожидает твоих детей, если все время будешь стесняться. Девочки станут проститутками, мальчишки, тот же ласковый Сережа, станут бандитами и пьяницами. Чему может их научить вечно пьяный дкармливаем их. После зимы хотим сами организовать для них бизнес. Дети будут получать у нас семечки и торговать после школы. На родителей надежды никакой. Вся надежда у них на Надежду Ивановну (Бабнадю), мою жену, добрую, сердобольную, сама пережившая тяжелые времена, но не опустившая руки и не пустившая по миру своих детей.
17. Частичка биографии
Детство мое проходило в военные и послевоенные годы. Отец на фронте, мать - телефонистка на телефонной станции, сутками на работе. Забота матери об одном - чем накормить меня и мою годовалую сестренку. Моим воспитанием, как, впрочем, и остальных моих сверстников, занималась улица. Результат такого воспитания я ощущаю на себе всю жизнь.
В шахтерском поселке, где мы жили, не было ни церкви, ни попа. Однажды в поселок приехал поп крестить детей. Тогда мне было 5 лет, и меня вместе с моими сверстниками загнали в один дом, чтобы окрестить. Когда до меня дошла очередь и поп окропил меня святой водой, я отскочил от него и завопил: 'Ты чё, сука, водой обливаешься, не лето же?!' Старенький поп даже остолбенел, задохнулся от возмущения, а придя в себя, дал мне звонкую затрещину. Я отскочил на безопасное расстояние и пригрозил: 'Выйдешь на улицу, получишь .......' Далее шло выражение, от которого у бога уши завяли бы. Не дожидаясь основательной взбучки от матери, выскочил из дома, а за мной остальные сорванцы, уже крещеные и ещё не крещеные. Так что до сих пор не знаю, крещеный я или нехристь, а уж атеист - без сомнения, убежденный до мозга костей. Сомнение в существовании бога у мня с детства. Почему бог допустил, чтобы умерла от скарлатины девочка, которую я любил? Почему в шахте задавило моего родного дядьку? Столько в мире несправедливости! Где же бог? Бабушка мне говорила, что при царе жили хорошо, сама она жила в работницах у помещика и очень любила своих хозяев. Порол ее на конюшне не хозяин, а дворовый работник Митяй, вот он нехороший был. Носила она ботинки с такими дырами, что вода из них легко выливалась, когда выйдешь из лужи. Вот и предложила Дашка (моя будущая бабушка) поменяться обувью с дочкой хозяина. Та согласилась, и обмен состоялся. После этого обе встали в лужи: Дашка - в высоких сапожках со шнурками, дочка хозяина - в рваных ботинках. Как на грех увидел это Митяй, вывел Дашку на конюшню и выпорол вожжами. Дашка сирота - заступиться некому. Почему никто не выпорет Митяя? Куда бог смотрит?
В первом классе на уроке я рассказал, что по рассказам моей бабушки, царь был хороший и люди при нем жили хорошо. Училка наша пришла в ужас и поставила меня в угол, где я простоял все уроки. Куда бог смотрит?
Улица воспитала во мне сомнение в существовании бога, научила сквернословить с употреблением богоматери, привила и другие качества, в том числе полную раскрепощенность. Моими уличными учителями были безногие инвалиды войны. Они разъезжали на тележках, которые были на колесах из подшипников, поэтому сильно шумели, как, впрочем, и сами ездоки, вечно пьяные и вечно голодные. Мы приносили им хлеба, а взамен получали уроки сквернословия. Никаких комплексов, никаких авторитетов я до сих пор не признаю, хотя именно поэтому иногда попадаю в трудное положение. Будучи уже аспирантом, я никогда не смотрел на таблички с указанием дней и часов приема ректора института, а уж тем более - его заместителей и руководителей отделов. Я мог зайти к ученому секретарю в обеденное время и предложить ему пойти со мной в привокзальный ресторанчик и выпить по стаканчику водочки.
Труднее всего было избавиться от привычки подражать голосам птиц и животных. Я мог ворковать как голуби - сизари, кричать по-утиному. На охоте, когда жил в Каракалпакии, никогда не пользовался манками, кричал как селезень кряквы, шилохвости, чирка. Особенно мне удавалось подражать ржанию ослов. В хрущевские времена на ослов был наложен такой большой налог, что хозяева выгоняли их из дома. Ослы быстро одичали и превратились в настоящих куланов. Мясо их было довольно вкусное, и мы предпочитали охотиться на них, а не на кабанов, разжиревших на колхозных кукурузных полях. На воле они становились стройными, могли долго и быстро бегать. Поэтому охотиться на ослов было непросто. Надо было из укрытия подманить их ослиным ржанием на расстояние выстрела, и я это делал с успехом.
Однажды в лаборатории, где у меня было рабочее место аспиранта, я пришел в такой восторг от успешно проведенного эксперимента, что во все горло заорал по ослиному. Что тут было, не описать! Меня сочли сумасшедшим, сбежались и доктора наук, и санитарки, пришел мой научный руководитель. Одни предлагали вызвать 'скорую' и отвезти меня в 'психушку', другие - просто ограничиться успокаивающими средствами и отправить меня домой спать Я, действительно, провел без сна над экспериментом целые сутки. Но когда я показал результат профессору, он не мог сдержать своих чувств и издал возглас хоть и не похожий на ослиный, но уж на человеческий точно не похожий. Откуда-то появилась бутылка холодного шампанского, всем разлили по мензуркам, и тогда профессор, мой обожаемый руководитель научной работы, произнес: ' Сегодня мы присутствуем на открытии нового бактериофага, который будет производиться в промышленном масштабе'. Этот открытый мной фаг для диагностики холеры выпускается вот уже более 30 лет и продается даже за границу. Мне в качестве гонорара за эти годы прислали 400 рублей. Столько вполне достаточно, чтобы не разжиреть и не потерять интереса к науке. Я не разжирел, не потерял интереса к науке до сих пор, на моем счету более 100 опубликованных научных работ, сотни рацпредложений и даже одно изобретение под названием 'Термофотоэклектор', которым пользуются до сих пор чумологи для сбора блох с диких грызунов при исследовании на чуму. Считаю, что жизнь прожил не даром.
18. Анна
Рассказ.
Анна - довольно распространенное мужское имя у туркмен (ударение на первом слоге). Многие этого не знали, поэтому случались курьезы. Однажды в противочумную станцию, где я работал, поступила телеграмма из Ашхабада от зоолога Алексеева: 'Встречайте, везу культуры в сопровождении Анны'. Немного поясню: культуры - это чумные микробы, выделенные противочумным отрядом от грызунов в пустыне Каракумы. Для дальнейшего изучения их доставляют в противочумную станцию, а потом в противочумный институт. Доставка осуществляется двумя сотрудниками, один из них ответственный, второй - сопровождающий. В данном случае сопровождающим был дезинфектор Анна. Телеграмма, к несчастью, попала на глаза жене Алексеева. Она вызвалась со мной выехать на вокзал встречать поезд с мужем и Анной, заранее приготовившись выдрать косы у Анны. Каково же было ее удивление, когда из вагона вышел Алексеев в сопровождении здоровенного туркмена Анны.
Анна - человек необыкновенный, во всем должен быть первым. Водку хлестать - первым, ловить грызунов - первым. Впрочем, весь период командировки в противочумном отряде, а это не менее двух месяцев, Анна не брал в рот спиртного. Мне довелось работать с ним в отряде один раз. Лаборатория отряда располагалась на железнодорожной станции Акжигит на платоУстюрт, зоогруппа была в поле в 30 километрах от лаборатории. Чтобы ознакомиться с работой зоогруппы, я выехал в зоогруппу. Нашел участок, где работал Анна. Обратил внимание, что на колониях грызунов не видно капканов. Попросил Анну объяснить, почему. Оказывается, перед отловом он протирает капканы кеуреком, трава такая, местные жители называют ее песчаным огурцом. Дети едят ее с большим удовольствием, но без привычки есть кеурек невозможно. Норы грызунов он не нарушал, капканы ставил у входа в нору и присыпал песком. Потом я пошел на участки, где ловили сезонные рабочие. Капканы у них стояли вертикально, а входы нор расширены. Спрашиваю одного, другого сезонного: 'Почему так стоят капканы?'.
-Мастер так учил нас.
Я понял, что Анна разыграл их. К тому же, если они мало поймают, ему больше почета, что наловил грызунов больше всех. После моего ухода сезонные рабочие собрались вместе и решили проучить Анну. Наловили много грызунов по методу самого Анны, отдали всех пойманных 'прокурору'. Такая кличка была у бывшего помощника прокурора в Таджикистане, за пьянку его выгнали из органов. Вечером зоолог подсчитал количество пойманных грызунов и объявил, что больше всех поймал 'прокурор'. Анна не мог стерпеть, что он не первый. Большую песчанку, которую отлавливают капканами, уже невозможно было поймать, ночью она прячется в норах. Поэтому Анна взял сотню давилок Геро (обычные мышеловки) и пошел ловить полуденную песчанку, которая активна ночью. К утру принес около 100 грызунов, и таким образом остался первым. Так стало повторяться изо дня в день. Анна нервничал, назревала ссора. Все ополчились против Анны. Я знал, что это может кончиться если не убийством, то крупной дракой. В отряде, где небольшой замкнутый коллектив, сезонные, из них все бывшие зеки, могут по пустякам пустить в ход ножи. Такое случалось не раз. В моем отряде однажды убили повара за то, что плохо готовил. В другой раз повару пригрозили, что убьют, если каша еще раз подгорит. Бедолага так испугался, что убежал ночью из зоогруппы и добрался до базы отряда к утру. Взял расчет и уехал.
Чтобы досадить 'прокурору' , Анна стал откровенно ухаживать за его женой, работавшей у нас поваром. Зная, что она алкоголичка, решил напоить всю зоогруппу и овладеть поварихой. К сожалению не помню ее имени, какое-то польское красивое имя, а фамилия у нее была Ковальская. Женщина была необыкновенно красивой, имела два высших образования, готовила так, как будто всю жизнь работала в ресторане, но из-за пристрастия к вину потеряла все и скиталась по экспедициям вместе с мужем.
После работы Анна пошел к дежурному диспетчеру на железнодорожной станции Акжигит и спросил, где можно достать много выпивки. Тот, увидев, как из кармана Анны торчит бутылка водки, предложил распить ее, а потом поговорить. Анна отдал диспетчеру всю бутылку, а сам и в рот не взял. Диспетчер из горлышка высосал всю бутылку, а потом отдал Анне все документы на стоящий в ожидании тепловоза железнодорожный состав. Поясню. На станцию приходил поезд с северного направления. С южного направления тоже приходил поезд, тепловозы менялись составами и уходили в разные стороны. Однако часто вагоны стояли сутками в ожидании тепловоза. В это время все документы на грузы были у диспетчера, составы не охранялись, лишь платформы с автомобилями имели охрану, но охранники отвечали только за сохранность автомобилей. Этим пользовались местные жители. От диспетчера они узнавали, что где лежит. Запасались на зиму углем, продуктами питания, в общем, жили как при коммунизме. Но однажды приехала большая комиссия с милицией и военными. Жителей собрали на привокзальной площади и сообщили, что из вагона украли бикфордов шнур - вещь стратегическая. Потребовали вернуть немедленно. Жители клялись, что не знают никакого бикфордова шнура, ничего и никогда не крали. Пришлось областному прокурору дать санкцию на обыск во всем поселке. Санкция была, по-видимому, устная. Не нашелся бы шнур, прокурор полетел бы со своего места. В первом же дворе увидели верблюда, привязанного бикфордовым шнуром к стойлу. В сарае за мешками с грецким орехом, на Устюрте нет ни одного орехового дерева, обнаружили целый барабан бикфордова шнура. Почти в каждом дворе находили бикфордов шнур. Когда подсчитали собранное, его оказалось больше, чем было похищено из вагона. Ясно было, что тащили и раньше, просто военные не сообщали о краже.
Пролистав документы, Анна обнаружил, что в одной из цистерн вино Алмазар, а в одном из вагонов куриные яйца. Анна набрал вина в 40-литровую канистру и отнес в зоогруппу. Потом сходил и принес два ведра куриных яиц. Сезонники потирали руки - и выпивка и закуска. Анна поставил условие, кто съест 40 вкрутую сваренных яиц, тот будет обладателем канистры с вином. Если никто не решится, он сам будет есть яйца и тогда выльет свое вино на землю. Соревнование началось. Анна медленно очищал каждое яичко от скорлупы, солил и отправлял в рот. На третьем десятке он стал проявлять признаки тошноты. Сезонники воспрянули. На четвертом десятке они уже не сомневались, что Анна не одолеет все яйца и они будут праздновать его поражение. После тридцать девятого яйца Анна подошел к раковине с намерением вызвать рвоту. Все выдохнули с облегчением, сейчас начнется пир. Но они плохо знали Анну. Он снова сел за стол и съел еще 3 яйца. Все соскочили со своих мест, окружили канистру и приготовились защищать ее. Анна попробовал подступиться, но они вытащили ножи. Стало не до шуток. Все шло по плану, разработанному Анной. Началась пьянка, в которой участвовали все кроме Анны. Когда напились в усмерть и завалились спать, Анна подхватил спящую Ковальскую и отнес ее в свою постель. Рано утром повариха проснулась в объятьях Анны.
- Убью. Обманом меня взял.
- Умру, но ты будешь моя.
Сопротивляться ему было бесполезно. Через несколько минут женщина затихла. Анна почувствовал, что ей самой доставляет удовольствие близость с ним.
Уходя, она повторила: 'Убью'.
Анна решил любой ценой отбить ее у мужа.
Наскоро попив чаю, один пошел ловить грызунов. Вся зоогруппа в тот день не вышла на работу, похмелье было слишком тяжелым. 'Прокурор' ни о чем не догадывался, жена решила ничего не говорить. Поздно вечером вернулся Анна, принес больше сотни грызунов - дневную норму вылова всей зоогруппы. На другой день проштрафившиеся сезонники пораньше вышли в поле, чтобы оправдать прогул. Анна не пошел - пусть за него отработают. Как только все ушли, Анна вошел в палатку - кухню, чтобы снова овладеть поварихой. В это время она разделывала топором тушу сайгака. Как только Анна приблизился к ней, она без размаха неожиданно нанесла удар обухом по голове. Анна пошатнулся, она нанесла второй удар, Анна упал на колени. Не помня себя, она наносила удар за ударом, пока тело не перестало дергаться в судорогах. Потом вернулась к столу и продолжала разделывать мясо тем же топором. Вдруг ей показалась, что Анна смотрит на нее. Она подошла к трупу, отсекла голову и выбросила ее за палатку.
В тот день я, как будто предчувствуя беду, не выдержал и с водителем поехал в зоогруппу. Еще издалека увидел бритую человеческую голову около палатки. Подъехав, мы узнали в ней голову Анны. Из палатки доносилось пение. Я даже разобрал слова: 'Но кто не видел польской паны, не знает женской красоты'. Вошли в палатку, около стола хлопотала как ни в чем не бывало Ковальская. На вопрос что случилось, она ответила: 'Приставал, обед готовить мешал'. Мы погрузили труп Анны в машину, посадили повариху вместе с собой в кабину и поехали в районный центр. В милиции сдали Ковальскую, взяли направление в морг и отвезли Анну. Труп, конечно, нельзя было трогать с места, но дело было сделано.
Известие об аресте жены 'прокурор' воспринял спокойно, добавил, что скоро и его заметут. В прокуратуре он занимался нарушителями из милиции, пересажал немало, нажил себе врагов. Ему обещали расправу. Для начала выгнали из прокуратуры за пьянку, будто никто в прокуратуре не пьет. Сразу не похватились, а он удрал. И действительно, когда мы возвратились из командировки, на противочумной станции его ожидал 'воронок'. Больше я ничего о них не слышал. Так Анна расщитался с обидчиками ценой своей жизни.
19. Зек - Машинист
Рассказ
Шел 1941 год, Фронт был еще далеко от Балашова, но все жили и работали по законам военного времени. На станции Пады стоял литерный поезд в ожидании зеленого сигнала. Машинист паровоза Василий Ефанов нервничал, литерные поезда на запад всегда пропускали вне очереди. Не выдержав, он спрыгнул с подножки паровоза и побежал к стрелочнику. Он ввалился в будку стрелочника как медведь в заячью избушку и увидел молодую женщину, сидящую на полу и заливавшуюся слезами.
-Чего ревешь, дура? Литерный поезд задерживаешь! Под трибунал захотела? Стрелочница подняла голову на двухметрового великана и едва слышно сквозь рыдания произнесла:
-Муж бросил, вон письмо на столе.
-Дура, нашла из-за чего реветь. Пойдешь за меня замуж?
Женщина снова подняла на него заплаканное лицо, встала, осмотрела великана с ног до головы, она сама оказалась лишь чуть ниже Василия, и решительно произнесла: 'Пойду'.
-Открывай путь. Вернусь из поездки живой - посватаю.
Не успел он добежать до своего паровоза, как красная стрелка семафора сменилась на зеленую.
Забравшись в кабину паровоза, разогнал состав до предельной скорости и только после этого вспомнил, что не спросил даже имени своей невесты. Если бывает в жизни любовь с первого взгляда, то это как раз тот самый случай. Он никак не мог вспомнить черты ее лица, но огромные, миндалевидные глаза стояли перед ним. Решил, если вернется из поездки живым, обязательно женится. Не одна поездка на фронт не обходилась без бомбежки состава, но плотный зенитный огонь с открытых платформ заставлял немецких летчиков сбросить бомбы в стороне от состава. Вернувшись из поездки на фронт, начал поиски полюбившейся ему стрелочницы. Узнать ее имя и адрес не представляло труда. Через знакомого коменданта станции Балашов нашли кого надо на станции Пады, и в тот же день Василий уже знал, что женщину зовут Катя Москвичева, и что живет она в селе Котоврас. Поехать туда Василий не мог- был заключенным. После поездки он обязан был возвращаться в тюрьму. Перед самой войной его паровозная бригада попала в аварию. В то время он был помощником машиниста на паровозе ФД, самом мощном паровозе того времени. В одной из поездок их состав догнал впереди идущий состав и, когда тот, не вытянув подъем, начал пятиться назад, произошло столкновение. Два последних вагона разлетелись в щепки, остальные тоже пострадали. Обе паровозные бригады получили сроки от 5 до 10 лет. Машинистам - по 10, помощникам машинистов по 5, кочегару - 2. На паровозе ФД не было кочегара, там уголь в топку подавала автоматика. Василию дали 'пятерку'. В самом начале войны из-за недостатка машинистов обе бригады стали вызываться в поездки на фронт, но те 5-6 часов, которые давались на отдых, они проводили в тюремных камерах. Выручил военный комендант станции Балашов. Он добился разрешения выехать Василию в Котоврас за невестой в сопровождении автоматчиков.
Свадьба была скромной. Со стороны невесты были двоюродная сестра Мария с матерью и маленьким сыном, со стороны жениха чуть больше - военный комендант станции Балашов, родители Василия, младший брат Андрей и сестренка Юлька, из-за которой Василий чуть не схлопотал еще один срок. Перед свадьбой Юлька подошла к его паровозу и попросила немного соли. В одном из вагонов стояли большие ящики с солью. Василий лопатой зачерпнул и высыпал в подол Юльки с полкилограмма соли. Все это видел 'товарищ Гитлер'. Так прозвали одного мужичка, работавшего в паровозном депо. Когда началась война, в депо организовали митинг. Выступавшие как один требовали послать их на фронт. Выступил и тот мужичок, привыкший начинать речь с обращения: 'Товарищи'. Так он и начал: 'Товарищи, на нас напал товарищ Гитлер'. Все дружно рассмеялись, но представитель КГБ оценил выступление иначе. Мужичка долго таскали на допросы, и в искупление вины сделали его своим осведомителем. На всю жизнь так и остался он 'товарищем Гитлером'. Теперь он доносил на всех 'неблагонадежных'. Выручил Василия все тот же военный комендант, а когда фронт приблизился к Балашову, и тюрьма была эвакуирована за Урал, Василий остался и продолжал поездки на фронт, не раз попадая под бомбежки. На своем паровозе он установил трубу от парового котла до тендера. Когда налетали фашистские самолеты, он выпускал пар из трубы, и весь паровоз охватывался паром. Летчики думали, что подбили паровоз и улетали. Но такая хитрость помогала не всегда. Не помог даже козырек над котлом, который тоже придумал Масилий. Стальной козырек выдерживал пули крупнокалиберных пулеметов, но однажды снаряд угодил прямо в паровой котел, паром сильно обожгло Василия и его помощника машиниста. Богатырское здоровье Василия помогло ему выжить, а его помощник скончался в госпитале.
Так всю войну водил поезда Василий за туесок с тюремной баландой, и только в 1945 году с него сняли судимость. Однако ни участником войны, ни даже ветераном он не считался до самой смерти. Сейчас уже нет в живых и его верной на всю жизнь спутницы Екатерины, открывавшей всю войну литерному составу Василия зеленый свет. Зато по сей день работает машинистом электровоза их сын Владимир. Навсегда связали свою жизнь с железной дорогой его сыновья Андрей и Вячеслав, двойняшки Татьяна и Федор. Юлька стала колекой во время оккупации. Когда немцы заняли село Котоврас, молодых женщин стали отправлять в Германию. Юлькина тетка Мария, несмотря на маленького сына, была схвачена и ее вместе с другими женщинами погнали на запад. От голода Мария лишилась сил и не могла идти в колонне и упала. Немец направил на нее автомат, чтобы убить, но Юлька закрыла ладонью ствол автомата. Немец выстрелил и Юлька на всю жизнь лишилась правой руки. Жизнь продолжается.
20 Кочергины
Рассказ
Мне давно хотелось встретиться с профессором, знаменитым нейрохирургом Кочергиным Владимиром Мефодиевичем. Однажды мне позвонила в Каракалпакию моя сестра, где я работал чумологом, о том, что в Ташкент к своей теще Марии Николаевны Кочергиной, приехал Владимир Мефодиевич. В тот же день я вылетел в Ташкент, чтобы встретиться с ним. Я знал, что это не простой по характеру человек, что, если ему не нравится собеседник, он может встать и уйти.
Передо мной сидел солидный с проседью и залысинами великан, всем своим видом напоминающий аристократа. Трудно было представить, что это тот самый паренек из глухой уральской деревушки, бывший танкист с необыкновенной судьбой. Я приготовил для него сотню вопросов, но не решался начинать с них. Мой рассказ о работе чумологов его не заинтересовал, это было легко прочитать по его лицу. Еще минута и он уйдет. Тогда я стал рассказывать о каракалпаках, казахах, местных жителях, среди которых я жил и работал. Их нравы, обычаи настолько заинтересовали Кочергина, что вопросы посыпались не от меня к нему, а наоборот. Когда я стал рассказывать о существующих до сих пор родах, взаимоотношениях между ними, даже иерархии, Владимир Мефодиевич взял ручку, бумагу и стал что-то записывать. Мы проговорили до поздней ночи, но я так и не задал ему ни одного вопроса. Поэтому информацию о нем я собирал по крупицам от профессора, нейрохирурга Георгия Соломоновича Стрижевского, его жены заведующего кафедрой рентгенологии медицинского института Марии Николаевны Кочергиной - тещи Владимира Мефодиевича и его жены Нелли Георгиевны.
В 1945 году при штурме Будапешта тридцатьчетверку подожгли фаустники. Лишь один командир танка лейтенант Кочергин выбрался из танка в горящей одежде. Сопровождавшие танк солдаты шинелями сбили пламя с одежды Володи и отправили его в полевой госпиталь. Только было сняли Володю с грузовика и положили на носилки, на него налетел виллис с пьяным штабным офицером. Одного санитара он задавил насмерть, у Володи к его тяжелым ожогам добавился перелом позвоночника. Начались мытарства по госпиталям. Ожоги не заживали, операции на позвоночнике не приносили успеха, вся нижняя часть туловища и ноги были парализованы. В таком состоянии Володя оказался в Ташкентском военном госпитале, где работал консультантом Георгий Соломонович. Осмотрев больного, он согласился с коллегами, что лейтенант Кочергин безнадежен. Дома за ужином он рассказал, что в госпитале лежит тяжело больной однофамилец, парень из далекого уральского поселка. Все единодушно решили перевести его в медицинский институт на кафедру хирургии, которой заведовал Георгий Соломонович, и попытаться вылечить. К тому же Мария Николаевна могла бы сделать качественные рентгенограммы на новом рентгеновском аппарате. Так и порешили. Нелли уговорила отца, чтобы Володю перевели в отделение неврологии, где она проходила производственную практику после пятого курса. Началась борьба за Володю. Для лечения ожогов Георгий Соломонович заказал на авиационном заводе барокамеру из плексигласа. В нее поместили совершенно голого больного и стали подавать кислород для питания кожи. Но и самому организму требовалось калорийное питание и витамины, и соки. За это взялась Нелли. Она кормила Володю даже ночью, продукты доставала из-под полы на рынке в старом городе. И свершилось чудо - ожоги стали быстро заживать, истощавшее на госпитальной баланде тело стало набирать вес. Настал день, когда Георгий Соломонович назначил операцию. Шансов на успех было мало, но и терять было нечего.
Шесть часов шла операция. В это время Мария Николаевна, Нелли и шестилетний Саша Стрижевский, будущий муж моей сестры, стояли в предоперационной и ждали. Успех операции во многом зависел от послеоперационного ухода, и он был на высшем уровне. Целые сутки не отходили от кровати Георгий Соломонович, Мария Николаевна и Нелли. Кстати, когда в автокатастрофу попали моя сестра Лидия и Саша, их оперировал Георгий Соломонович, а потом сутками от них не отходили Мария Николаевна и Нелли. Благодаря им оба остались живы. А пока начались бессонные ночи Нелли у постели своего будущего мужа, и не было большей радости в ее жизни, когда Володя впервые пошевелил пальцами ног. Через месяц впервые встал и пошел на костылях и только через год пошел с тростью и ходил с ней, слегка прихрамывая, всю жизнь.
В институт его приняли без экзаменов и практически без документов. Когда экзаменационная комиссия спросила его, какие у Вас имеются документы об образовании, он со смехом отвечал, что есть только справка, что болел триппером. Со временем из танкового училища прислали 'аттестат зрелости', так в то время называлось свидетельство об окончании средней школы. Начались годы упорной учебы. Володя по характеру был лидер. В группе он должен быть первым, несмотря на частые пропуски из-за болезни. Пришлось готовиться самостоятельно. На втором курсе у него произошел конфликт с заведующим кафедрой марксизма - ленинизма. Готовясь к экзаменам, Володя нашел в библиотеке Георгия Соломоновича труды Ленина, изданные еще при жизни вождя мирового пролетариата. На экзаменах он изложил взгляды Ленина на пути продвижения к коммунизму. Экзаменатор вызвал заведующего, чтобы подтвердить, что Володя клевещет на Ленина. Заведующему кафедрой, он же парторг института, стоило 'порекомендавать' директору ( в то время не было ректоров) исключить неблагонадежного студента, и рекомендация была бы выполнена. К тому же Володя назвал их некомпетентными в трудах Ильича. Володю не исключили, он сам был членом партии, вступил в партию еще во время войны. Скандал замяли, но заведующий кафедрой затаил обиду и впоследствии при распределении выпускников отомстил сполна. Его, как уже имеющего научные статьи, отличника учебы хотел взять к себе на кафедру Георгий Соломонович, к тому же Нелли уже работала ассистентом у Марии Николаевны, была накануне защиты кандидатской диссертации. Парторг оценил это как семейственность и предложил направить обоих в небольшой городок Маргелан. Отказ грозил потерей партбилета, и Володя согласился.
Поначалу устроились в медсанчасть шелкомотального комбината, поддежуривали на 'скорой', Нелли брала еще часы рентгенолога в городской больнице. Володя много оперировал, но это были мелкие операции. На комбинате 60% сотрудниц страдали от панарициев. Шелковыми нитками они травмировали пальцы и это вызывало образование гнойников на фалангах.
Однажды в медсанчасть принесли рабочего, упавшего с лесов. Володя обнаружил у него перелом позвоночника. Нелли сделала снимки на стареньком рентгеновском аппарате, но четкой картина не получилось. Тогда Володя вылетел в Ташкент, чтобы проконсультироваться у Марии Николаевны. Он застал ее дома сидящей на полу с замазкой в руках и заделывающей щели. Володя принялся помогать, а когда закончили работу, долго не мог отмыть руки. И тут пришла мысль сделать мазь для работниц комбината на основе этой замазки. Никаких токсикологических лабораторий в то время не было, не требовались сертификаты качества, безопасности и прочие формальности. По приезде в Маргелан он сразу пошел на комбинат и намазал всем работницам пальцы. В первый же месяц заболеваемость снизилась с 60 до 10%. Причем, заболели только те, кто отказался мазать пальцы - не хотели ходить крашенными. Тогда Володя сделал бесцветную мазь на основе мебельного лака. Заболеваемость снизилась до единичных случаев. Руководство комбината наградило его в размере месячного оклада - 65 рублей.
Прошел год. Появилась возможность переехать в областной город Андижан, оперировать больных с травмами позвоночника. За три года накопился материал на диссертацию, вышла монография по лечению травм позвоночника, сконструированный им каркас и корсет для фиксации позвоночника при лечении были признаны как изобретение и были запатентованы. Защита происходила в Москве. Ученый совет присвоил ему ученую степень доктора медицинских наук, и ВАК утвердила это решение. Вскоре после этого в Андижане открылся медицинский институт и новоиспеченный доктор медицинских наук возглавил кафедру хирургии, а Нелли Георгиевна, кандидат медицинских наук, стала завкафедрой рентгенологии.
Можно долго рассказывать об успешно проведенных операциях на позвоночнике профессором, нейрохирургом. Сотни бывших пациентов до сих пор ходят без искривлений позвоночника благодаря Кочергину. Основное осложнение при травме позвоночника - искривление в результате констрикции (напряжения) мышц спины, вызванная болевым синдромом. Кочергин как - бы вытягивал позвоночник, и позвонки не смещались в местах травмы. К сожалению прожил он всего 50 лет, но в любом фармакологическом справочнике можно найти рецептуру мази Кочергина. По его монографиям до сих пор обучаются студенты и врачи. Значит, жизнь прожита не даром. У Владимира и Нелли было три дочери. Они пошли по стопам отца, тоже делают операции на позвоночнике, и не только на нем. Не сохранилась только династия Кочергиных, некому продлить фамилию. Она, конечно, есть, но только под другими фамилиями.
21 Валерий
Рассказ
Так уж сложилось, что мой старший сын в детстве жил со мной несколько лет без матери. Когда я учился в аспирантуре в Саратове, мы жили с ним на квартире. По вечерам я сидел за конспектами, а четырехлетнего сына сажал рядом и давал ему бумагу для рисования или пластилин для лепки. Уже тогда проявлялись его дарования как художника. Дом, где мы с сыном снимали комнату, вернее угол, отапливался дровами. В мою обязанность входила рубка дров. Колотые дрова я оставлял на крыльце, чтобы не сорить в доме. Однажды дрова, заготовленные мной, исчезли. Прошло несколько дней. Я предложил сыну нарисовать дедушку Ленина на субботнике. Сын посмотрел на рисунок и воскликнул: ' Папа, вот кто наши дрова украл'. По субботам мы с ним ходили в баню. После бани он попросил бумаги и карандаш. Нарисовал нас в бане. Вывел мужиков с шайками, попы и прочее естественное, что он там увидел. Этот рисунок я понес в институт и показал аспирантке, соседке по рабочему столу, Дине. Мы вместе от души хохотали и не заметили как санитарка бросила мыть полы, посмотрела на рисунок и умчалась к секретарю парторганизации. Он вызвал меня на ковер и потребовал объяснения, почему я сына поощряю рисовать порнографию. У меня было большое желание бросить ему в лицо этот рисунок, но это означало бы расставаться с аспирантурой. Я выдавил из себя улыбку и подал ему рисунок. Он долго рассматривал его и, наконец, пожелал мне воспитывать сына в духе антибуржуазной идеологии, а санитарку поблагодарил за бдительность. В ответ я поблагодарил обоих за урок, да так, что они оба пришли в ярость.
Чтобы развивать и дальше художественные способности сына, я повел его в дом пионеров в кружок рисования. Как раз набирали группу детей. Все пришли с готовыми рисунками, а мы с ним с пустыми руками. Руководитель кружка попросил нарисовать что-нибудь. Сын предложил нарисовать парад на Красной площади, но руководитель отказался и предложил ему нарисовать что-нибудь попроще. Сын нарисовал фехтовальщика, да так передал динамику, что его зачислили вне конкурса. К сожалению, часы занятий в аспирантуре совпадали с часами в кружке, поэтому пришлось отказаться от него. Жить на стипендию в 100 рублей, из которых 15 отдавать,за квартиру, было невероятно трудно. Аспирантка Дина посоветовала мне устроить сына в детский сад для детей, родители которых больны туберкулезом. В обыкновенный садик устроиться было невозможно, очередь - на несколько лет. Дина сказала, что она сама выросла в этом садике и не заболела. Питание в этом садике было хорошее. У меня автоматически отпадала проблема, чем накормить сына? Однако ему требовались фрукты. Из садика мы обычно с ним шли на центральный рынок, а там был магазин игрушек. Каждый раз сын просил зайти в магазин только посмотреть на игрушки, но уходили мы обязательно с игрушкой. В школе он учился неплохо, однако особого рвения к учебе не проявлял. Для углубленного изучения английского я нанимал ему преподавателя. Преподаватель приходил давать уроки к нам на квартиру. Сыну он не понравился с самого начала. Это и определило его отношение к английскому. Кончилось тем, что сын стал исчезать под любым предлогом к моменту прихода преподавателя. Необходимость изучения английского пришла позднее. А тогда была самая - обычная школа, обычные преподаватели. После окончания школы встал выбор - куда ему идти учиться. Решил,что он пойдет в военное пехотное училище. На медкомиссии выявили картавость, а офицеру не полагалось иметь дефект речи. У меня была хорошая знакомая - бывшая однокласница. Она специализировалась по отоларингологии и была знакома с председателем медкомиссии в училище. Договориться не составило труда, но военным Валерий так и не стал. Как только абитуриентов перевели на казарменное положение, сын лишился возможности встречаться со своей девушкой - будущей его женой. Забрал документы и поступил вместе с ней в политехнический институт. В 18 лет женился, а в 19 уже стал отцом чудесной доченьки Кристины. По распределению поехали работать на ГРЭС в г.Беговат, ныне Бекабад. Чтобы больше зарабатывать Валерий пошел работать вначале машинистом турбины на 500 мегаватт. Если есть на свете ад, то это работа возле турбины. Температура - более 50 градусов, шум такой, что не слышно даже рядом говорящего. Машинисты каждые 15 минут с литровой кружкой бежали к сатуратору пить воду. Через некоторое время его как имеющего высшее образование перевели в операторы. Это уже застекленная кабина, кнопки, тумблеры, но ответственность не меньше, а даже больше. От неправильного действия оператора на воздух взлетит не только одна турбина, но и все остальные на ГРЭС. В это время его жена работала инженером по технике безопасности. К турбинам и близко не подходила, спешила в спортзал после работы, Она увлеклась сначала волейболом, а затем тренером по волейболу, и, в конце концов, ушла к нему, оставив трехлетнюю Кристину Валерию. Когда было ночное дежурство, Кристина одна спала с включенным в комнате светом. Сердобольная соседка иногда заглядывала к ним, а мать Кристины в это время спокойно спала с тренером и не наведывалась к дочери. Так не могло долго продолжаться. Я забрал сына, и мы уехали в Новороссийск. Кристина осталась с матерью, но Валерий не терял связи с дочерью и помогал материально ей, пока она не выросла. Сейчас Кристина живет во Франции, учится и работает, а мой сын, ее папа, до сих пор помогает ей .
В Новороссийске мы с сыном построили дом. С какими трудностями - один бог знает. Валерий не нашел работу по специальности. Подрабатывал случайными заработками. Иногда нанимался на работу буквально за еду. В начале девяностых город начал оживать, появилась торговля. Тут сын проявил недюжинные способности, стал бизнесменом и начал изучать английский, не считаясь ни со временем, ни с деньгами. Через год он уже свободно говорил на английском и стал оформлять поездку в Англию. Два года стажировки в Англии пролетели, как миг. По возвращении домой он стал хорошо зарабатывать на подготовке 'оболтусов', желающих выехать в Англию на учебу. Вскоре появилась возможность выехать в Германию на постоянное место жительства. Вторая жена Валерия была наполовину еврейкой ( мама ее была репрессированной фашистами еврейкой, папа - татарин). Учеба на курсах изучения немецкого, затем - курсы углубленного изучения немецкого с уклоном на гостиничный менеджмент. Но истинное призвание нашел Валерий в работе с детьми. Будучи мастером спорта по фехтованию и теннису, он стал тренировать немецких детей в спортивной школе. Дети обожали его, не слезали с его шеи в прямом смысле. Отношения с супругой у него не сложились и они разошлись, оставшись хорошими друзьями.
Однажды в спорт - клуб пришла молодая женщина с четырехлетней дочкой и попросила Валерия взять девочку в его группу. Если есть любовь с первого взгляда, то это был как раз тот случай. Встречи не ограничивались графиком занятий Анны, проявлявшей способности в теннисе. Через месяц Хильда осмелилась пригласить тренера к себе на чашку кофе. Помимо кофе на столе оказались чудесно приготовленная запеченная в духовке свиная ножка, русская водка, пирог с малиновым вареньем и еще десяток всяких вкусных штучек. После такого обильного ужина все втроем стали танцевать. Прыгали, бесились до упаду. В десять часов Анна отравилась спать, пожелав, чтобы ее тренер поцеловал ее перед сном. Хильда, как и Валерий,- полуношница. До двух часов ночи они просидели и проговорили. Затем был ответный визит. Валерий и сам прекрасно умел готовить. На этот раз он решил удивить своих гостей узбекской кухней. Приготовил плов, острую морковь, различные фрукты и, конечно, бутылку русской водки. И опять сумасшедшие пляски до упаду. Уставшая Анна не захотела идти домой, и ее уложили спать. Так Хильда впервые осталась ночевать у Валерия. Всю свою нерастраченную любовь в ту ночь они подарили друг другу. Он тоже показал, как может любить. Так бывает в жизни, что люди встречают свою любовь в 18 лет, а в зрелые годы Валерий и Хильда искали друг друга всю жизнь..
22 Рассеянный.
Рассказ
Один мой знакомый 'перещеголял' своей рассеянностью и меня, и всех моих тоже рассеянных друзей и знакомых. Некоторые из 'похождений' Владислава Михайловича помнятся мне до сих пор, хотя прошло уже много лет. Впервые я познакомился с ним на первом курсе института. В те времена студенты, не успев прозаниматься и месяц, как направлялись в колхозы собирать хлопок. Владислав приехал в Ташкент из России и никогда не собирал хлопок, даже не видел его. Я был уроженец Узбекистана и собирал хлопок с 11 лет. Моя мама тоже собирала хлопок, даже была ударницей, собирала в день по 100-150кг. Мне это уменье передалось по наследству. Я мог до обеда собрать 100 кг. и уйти с поля. Владислав не мог собрать более 20 кг. при норме 60-70 кг. Пришлось мне помогать другу, чтобы его не таскали в комсомольский штаб на разборку. Работа оплачивалась. Я легко рассчитывался за питание и еще немного оставалось на руки. После получки мы с Владиславом покупали бутылку водки и распивали ее залпом. Не привычные к выпивке, мы сильно пьянели, потом болели, но после очередной получки снова напивались. Жили мы на хирмане, т.е.вся бригада из 30 человек жила в избушке, построенной на площадке для сушки хлопка. Так однажды, напившись, мы улеглись не в избушке, а прямо на хлопке, который сушился на площадке. Я уснул и не выдел, как Владислав закурил и сунул не потушенную спичку в хлопок. А хлопок горит как порох. Вся площадка мгновенно была охвачена огнем. Вся бригада выскочила тушить огонь, воду передавали ведрами из ближайшего канала. Сгорел не меньше 10 тонн. А в те времена за килограмм сгоревшего хлопка могли дать срок. Колхозный бригадир не стал поднимать шум, остатки несгоревшего хлопка погрузили на арбы, вывезли и закопали. Урожай в тот год был хороший и бригадир выполнил план сбора хлопка. Так Владислав избежал наказания.
Однажды на конференции он во время перерыва между заседаниями вместо своего пальто надел шубу, причем, женскую. Некоторые попытались обвинить его в воровстве, но, приглядевшись к его рассеянному лицу с огромными выпуклыми очками на носу, решили - такой не может быть вором. На второй день на той же конференции он надел чужой плащ и застегнул его на одну из пуговиц от своих брюк. Плащ долго не снимали с него, даже не давали снять, чтобы подольше посмеяться. Рекомендовали на следующий раз застегнуть чужой плащ на свое яйцо.
Долгие годы меня связывала с ним крепкая дружба. Это был невероятно добрый человек, его знания были просто энциклопедическими. Если мне не удавалось что-то найти в справочниках, я обращался к нему и получал исчерпывающий ответ. Как-то я пригасил его к себе в гости. Мы засиделись до поздней ночи. Владислав Михайлович был интереснейшим собеседником. Моя жена предложила ему остаться ночевать у нас. Нашлись запасная пижама, тапочки, зубная щетка. Каково было наше удивление, когда утром мы нашли его спящим совершенно в другой пижаме. Оказывается, он не смог уснуть не в своей пижаме, съездил на такси домой за своей пижамой и вернулся к нам.
На работе он заведовал большим отделом. У него была старенькая персональная машина, которая часто была в ремонте. Однажды его вызвали в министерство. По забывчивости он сразу не поехал, а когда ему снова напомнили, он выскочил во двор, сел в машину, с которой были сняты мотор и колеса, и приказал срочно везти его в министерство. Водитель стал ему объяснять, что без колес невозможно ехать, но, к несчастью, водитель был выпивший. Это учуял Владислав Михайлович, в рот не бравший никогда спиртного, и давай упрекать водителя.
- Ну зачем же так напиваться, ну выпил бы стакан, другой водки и хватит.
- Да я действительно выпил всего стакан водки.
Однажды поздно вечером мы с ним шли по парку. Аллея была плохо освещена. Неподалеку в кустах послышался стон женщины. Владислав кинулся в кусты и, ничего не видя, спросил: 'Вам помочь?'. Из кустарника кто-то пробасил: 'Сами справимся'. Я поспешил оттащить подальше 'спасителя', чтобы не получить 'на орехи'.
В конце отчетного года мы выезжали в свой главк с отчетом. Владислав Михайлович, как всегда, что-нибудь забудет. На этот раз он забыл годовой отчет. Звонит из междугородной станции и просит
-Позовите, пожалуйста, начальника отдела.
Ему отвечают:
-Владислав Михайлович, Вы же начальник отдела.
- Ну тогда того, кто остался за меня начальником отдела, и пусть он срочно доставит мой годовой отчет.
Однажды при выезде в экспедицию весь его отдел опоздал на самолет. При смене зимнего времени на летнее стрелки часов прокручивались на час вперед. Он собрал весь отдел и заставил всех присутствующих прокрутить стрелки часов на час назад. Дома его жена, привыкшая к чудачествам мужа, перевела его часы на два часа вперед, и он не опоздал на самолет, хотя очень удивился, почему все опоздали и прилетели только на другой день. После окончания командировки он один умудрился сесть на другой самолет. Посадка была поздно ночью, близорукий Владислав Михайлович присоединился к другой группе. При посадке в темноте стюардессы не заметили, что у него не тот билет.
После взлета самолета стюардесса объявила температуру за бортом, высоту, скорость полета и время прилета в Тбилиси. Владислав Михайлович плохо видел, но слух у него был музыкальный. В ужасе он соскочил с кресса и заорал: 'А Ташкент будет?'. Можно представить, какой хохот был в самолете. Видимо не умолкал до самого Тбилиси. По прилете в Тбилиси он с ужасом обнаружил, что его паспорт в чемодане, который благополучно улетел в Ташкент. На том беды не кончились, в кармане у него кроме мелочи денег не оказалось, все деньги он тратил на книги. Но не без добрых людей на свете. Начальник аэропорта позвонил в Ташкент, выяснил личность Владислава, накормил его в ресторане и посадил в самолет.
Владислав Михайлович мог забыть сдачу в магазине, мог оставить покупку где нибудь, но проявлял уникальную память на детали инструкций, методических руководств и правил, законодательных актов. Он был лауреатом государственной премии, автором десятка изобретений и сотен рацпредложений. Вот таков он современный Жак Паганель.
Ирэна
Однажды, будучи в командировке в Термезе, я позвонил домой в Ташкент. Трубку подняла моя трехлетняя дочка Ирэна. На мой вопрос, что ей привезти в подарок она ответила: 'Привези Ленина с пистолетом'. Я ей отвечаю:
-Ленина с пистолетом не бывает.
-Тогда привези слона.
-Хорошо, будет тебе слон.
О своем обещании я уже и забыл, когда вернулся из командировки, но не забыла Ирэна. Как только я вошел в квартиру, она спросила
-А где слон.
- Он такой большой, что не смог подняться на четвертый этаж, поэтому я оставил его в зоопарке.
На следующий день она потребовала вести ее в зоопарк, смотреть нашего слона. Мы запаслись булочками и отправились смотреть нашего слона. Не задержавшись у тигров, медведей, обезьян, пошли к слону. Ирэна уточнила:
-Этот наш слон.
-Он самый.
Забравшись ко мне на плечо, она громко объявила:
- Люди, смотрите, это мой слон, папа привез его из командировки.
Толпа весело рассмеялась, а Ирэна, нисколько не смущаясь, продолжала информировать публику:
- Он такой большой, что не поместился у нас дома, и папа привел его сюда и поставил.
Толпа еще больше пришла в восторг. Стали подходить люди, стоявшие у львов, тигров, обезьян. Защелкали фотоаппараты. Но это нисколько не смутило Ирэну, и она продолжала:
-А сейчас мы будем кормить нашего слона. Манную кашу я сама съела, потому что слон ее не любит. Я ее тоже не люблю, но мама нас не пускала, пока я не доела кашу. Мы ему булки принесли.
Окружавшие нас люди еще больше пришли в неописуемый восторг.
Поскольку она сама не могла докинуть булки до слона через перегородки, мы поручили смотрителю сделать это. Слон в благодарность махал хоботом, становился на задние ноги, видимо вспомнил работу в цирке. Ирэна продолжала комментировать:
-Люди, он говорит мне спасибо. Кидайте и вы свои булки, а мы пойдем домой, я спать хочу. До самого выхода из зоопарка нас сопровождали веселые зеваки с фотоаппаратами, а Ирэна обещала им прийти еще завтра.
Впечатления от похода в зоопарк были, по-видимому, настолько сильными, что она долго не могла уснуть, а проснувшись, рассказала мне, что она видела такой страшный сон, что не захотела его смотреть дальше и проснулась.
24. О пользе козьего молока
Рассказ
О пользе козьего молока написаны сотни научных трактатов. Авицена (Ибн Сина) в 'Каноне врачебной науки' перечисляет десятки болезней, которые можно вылечить только козьим молоком. Лечились козьим молоком и древние египтяне, и индийцы, и греки, и китайцы. Подтверждением тому египетские клинописи, санскритские веды, труды Геродота, Плутарха, Эврипида. Всех не перечислишь.
Пятилетний мальчик Коля сам догадался, что только козье молоко вылечит его от туберкулеза. В одном небольшом поселке в голодные послевоенные годы погибал от туберкулеза мальчик Коля. Поселковый фельдшер, хотя и был ветеринарным, медицинских работников в поселке не было, безошибочно установил у Коли милиарный туберкулез и посоветовал матери полечить сына козьим молоком. Мать Коли решила попробовать, другого выхода не было, купила дойную козочку и стала поить сына парным молоком. Коза оказалась высокоудойной, давала до пяти литров молока. Его хватало и Коле, и маме и даже немного на продажу, чтобы покупать немного хлеба. Но в один прекрасный день мама заметила, что коза стала давать молока намного меньше. К тому же у Коли пропал аппетит, хотя не было заметно, чтобы Коля похудел. Каково же было её удивление, когда она однажды вошла в сарай и обомлела: лежит коза, рядом с ней лежит Коля и сосет козу. Мать не стала прерывать процесс 'дойки'. Так
Коля с позволения мамы и козы стал каждый день 'доить'. Довольно быстро стало заметно улучшение здоровья Коли. Кашель перестал быть 'лающим', прекратилось кровохарканье, даже температура стала нормальной. Чтобы не было перерыва в потреблении молока, купили вторую козу, дававшую молоко зимой. Коля преображался на глазах, стал прибавлять в весе, появился здоровый румянец на щеках. Два года молочной диеты сделали чудеса. Коля выздоровел, но привычка потреблять козье молоко осталась на всю жизнь. Сейчас Коля уже Николай Иванович, солидный человек в возрасте, никак его стариком не назовешь, врач по профессии, конечно, фтизиатр. Он лечит больных по 'протоколу', как это требует наука, но обязательно советует употреблять козье или кобылье молоко. На его счету не одна сотня вылеченных от туберкулеза больных, которые считались, как и он, безнадежными.
25. Что такое геморрой.
Хайм: Абрам, мы пойдем сегодня по бабам? Погода хорошая, ветра нет.
Абрам: Не могу, у меня геморрой.
Хайм: А что это такое?
Абрам: Ну как тебе объяснить? У тебя зубы когда-нибудь болели?
Хайм: О да, недавно так болел зуб, что я на стенку лез от боли.
Абрам: А теперь представь свою ж....., полную больных зубов.
Хайм: О, теперь я тебя понимаю. А как же бабы? Ведь ты говорил, что до сих пор спишь с ними, ведь тебе уже 80, а мне только 79.
Абрам: Ну и ты говори.
26 Наташа
Однажды в кожно-венерологический диспансер стали поступать молодые водители с признаками острой гонореи. Все они отвечали, что на Кужорском переезде к ним подсаживалась девочка лет 16 и просила подвести до станицы Кужорской. Во время переезда она предлагала себя за небольшую плату. Ее статная фигурка вызывала желание и в ближайшем кустарнике она отдавалась с большой охотой. Через 2-3 суток несчастный водитель, проклиная все на свете, спешил в кожно-венерологический диспансер. Я, как руководитель эпидотряда, выезжал со своими двумя помощницами и водителем автомашины Волга на Кужорский переезд, но девочку эту не находил. Остряки в диспансере посмеивались над нами: 'Группа захвата потеряла обоняние, да от нее за километр тухлой рыбой должно пахнуть'. Чуть позже мы убедились в том, что остряки не так уж преувеличивали.
Я попробовал найти девочку через газету. Написал обращение к ней: 'Наташа, мы знаем, что ты больна, позвони нам и мы тебе поможем'. Это было не голословное обращение. Предварительно я встретился с инспектором милиции по делам несовершеннолетних и заручился его поддержкой. Он обещал устроить ее в профучилище на полное государственное обеспечение, в общежитие училища. Только бы найти. Уже в день выхода в газете моего обращения посыпались звонки. Звонили в основном пенсионеры, сообщали, что это про соседскую девчонку, заберите ее, сучку. Вдруг, неожиданно для нас, пришла в диспансер бабушка этой девочки и принесла фотографию. Действительно, на фотографии была девчушка, очень красивая, с улыбкой до ушей. По фотографии мы разыскали ее и поместили в стационарное отделение на лечение, а когда стали обследовать, то волосы у врачей вставали дыбом. Такого они еще не видели. На половых органах были множественные язвы, из лаборатории посыпались результаты: сифилис вторичный рецидивный, острая гонорея, хламидиоз, трихомониаз. Как лечить? С какой инфекции начинать? Профессор Ковалев В.М. разработал схему лечения специально для нее, назначил антибиотики широкого спектра действия. Девочка еще не вылечилась, но уже пошла на поправку, как вдруг появился ее отец. В шикарном костюме, с холеной бородкой он был похож скорее на профессора, но никак не на психического больного, каким он являлся на самом деле. О чем он говорил с дочерью, нам не известно, но после его ухода девочка исчезла и больше мы ее не видели. В поисках этой девочки я побывал в станице, где жила ее старшая сестра Людмила. Она поведала мне жуткую историю. Когда ей исполнилось 13 лет, родной отец избил ее и изнасиловал. Так продолжалось несколько дней. Девочка вынуждена была бежать из дома. Обратилась к матери, которая в то время была в разводе и жила в другом городе с новым мужем. Мать отказала ей в помощи. Девочка оказалась на улице и зарабатывала на пропитание своим телом. Потом ей повезло, взял в жоны одинокий пьяница. У нее 3 детей, полуразрушенная хатка, но всеже не панель.Ту же судьбу повторила Наташа. Когда ей исполнилось 15 лет, отец также избил ее и изнасиловал. Каждый раз он избивал ее, хотя она уже и не оказывала сопротивление. Выход был один - бежать из дома. Так она оказалась на Кужорском переезде.
Возмущенный до глубины души, я написал письмо в прокуратуру о том, что некий гражданин насилует свою несовершеннолетнюю дочь и применяет к ней физическое воздействие. Когда секретарь принимала мое заявление, она сказала, что за 30 лет работы в прокуратуре она впервые принимает такое заявление. Через 2 недели в диспансер главному врачу позвонил следователь прокуратуры и сообщил, что уголовное дело не может быть возбуждено, так как нет заявления потерпевшей, нет судебной экспертизы, а заявление врача не может быть основанием для возбуждения уголовного дела. Не держал же он за ножки эту девчушку, когда родной отец изголялся над своей дочерью.
27. Ой, ты, земля целинная.
После окончания первого курса медицинского института мы, добровольцы, были посланы в Казахстан в Акмолинскую область на целину убирать урожай. В институтской газете была опубликована фотография с целинниками, как нас стали называть остряки. На фотографии почему-то оказались одни евреи. Ни один из них не оказался на целине Я не антисемит, просто констатирую факт. Впрочем, один еврей, Марик, все же оказался среди нас. Этот здоровенный рыжий детина один остался жив, когда на целине ребята поехали в центр совхоза на грузовой машине. Трое стояли в кузове около кабины, а Марик сидел на полу. На скользком повороте машину занесло и всех стоявших выбросило из машины. Лишь один Марик отделался легкими ушибами.
Ехали мы в товарных вагонах, где не было ни постелей, ни даже полок. Спали прямо на полу. В дороге запомнилась остановка на берегу озера Балхаш. Белый чистый песок, даже в 100 метрах от берега глубина была лишь по колено. Теплая вода, тишина, ни одного человека вокруг. Никаких тебе санаториев, турбаз, отелей. Машинист тепловоза давно уже подавал сигналы отправления, а мы не хотели выходить из воды. Только когда тронулся поезд, стали догонять его и садиться на ходу.
Доставили нас в совхоз Целинный. Он существовал уже 10 лет, но народ в нем был в основном молодой, многие с Украины. Косить пшеницу было еще рано, однако нас сразу распределили по бригадам и отправили на полевой стан. Ехали мы на тракторах с комбайнами. В то время еще не было самоходных комбайнов, поэтому их тащили трактора на прицепах. В нашей бригаде не хватало одного тракториста, поэтому тащить комбайн доверили мне. Трактор был новый, поэтому я буксировал сразу два комбайна. Ехали весь день без остановки. Поля были огромные, в каждой бригаде по 5000 гектаров. Украинцы говорили, у них на родине колхозы имели не более 5000 гектаров, а в совхозе Целинном было 10 бригад, и в каждой по 5 тыс.га.
Впереди ехал наш бригадир, на его комбайне развивался огромный красный флаг. Замыкал колонну самый плохой, самый старый трактор. Он тащил туалетную будку. Ему надоело ехать позади всех, он выехал из дорожной колеи и на пятой скорости стал обгонять всех. Во след ему улюлюкали, свистели, предлагали еще больше повысить скорость. Трактористом на нем был парень по фамилии Неудачин. Как звать его я уже не помню. Да и фамилию его мало кто знал. Звали его Курочкин, видимо по фамилии известного тогда артиста Доронина по фильму 'Свадьба с приданым'. Он даже зарплату получал по этой фамилии. На косовице он так и не участвовал. Во время ремонта своего трактора, ему наехал на ногу трактором один неопытный парень. Курочкина отвезли в областной центр Целиноград (ныне Акмолла) и мы его больше не видели.
Только к вечеру мы добрались до полевого стана. Это были 3 вагончика, в одном была кухня, в другом жил бригадир с женой, а в третьем разместили нас. Никаких продуктов не было, но у жены бригадира был небольшой огород с посаженной в нем картошкой. Быстро накопали ведро картошки и поставили варить. Ни хлеба, ни даже соли нет было. Ели горячую вареную картошку. Бригадир заметил: 'После такого ужина и на жену не захочешь полезть'. Жена нисколько не обиделась, даже от души посмеялась. На другой день все были заняты сбором комбайнов, регулировкой и прочим. К обеду приехала повариха с помощницей, молодой полной хохлушкой. Из продуктов у нее оказалась манная крупа и повидло. Но мы и этому были рады. Не знали тогда, что весь уборочный сезон это будет наша основная пища. Только через неделю началась косовица. А пока занимались тракторами, комбайнами и купанием в озере Каракол. Наши вагончики стояли прямо на крутом берегу. Озеро было довольно глубокое. Один парень подогнал к берегу свой трактор для помывки. Только спустился к воде, как трактор двинулся за ним и ушел под воду. Пришлось незадачливому трактористу нырять с толстым тросом, чтобы зацепить его за трактор. Только с пятой попытки удалось закрепить трос на форкопе трактора. Подогнали самый сильный трактор в бригаде, С - 80. С трудом он вытащил трактор.
Наконец-то началась косовица. Мне пришлось таскать своим трактором сразу два комбайна. Позади первого трактора на тросах установили бревно, к которому цеплялся второй трактор, чтобы он тоже мог косить. Как только наполнялись бункеры с пшеницей, комбайны останавливались и вывешивался флаг. Это был сигнал для автомашин, вывозивших зерно на приемный пункт в центре совхоза, а это было расстояние около 50 км., поэтому автомашины запаздывали, а мы вынуждены были отдыхать. Мы ложились под комбайн и старались поспать, так как косили и ночью, пока не выпадет роса. Уставали смертельно. Часа в 3-4 ночи возвращались на полевой стан. Голодные как волки, мы будили повариху Машку, чтобы она нас накормила. Делалось это так. Подходили к окну вагончика - кухни, там спала повариха со своей помощницей. Сначала тихо стучались, потом все громче и громче, на голодный желудок не уснули бы. Потом прислушивались. Наконец до нас доносилось тихое ворчание в перемежку с матом, потом все громче и громче. В первые дни окно кухни было застекленное, поэтому рама вышибалась вместе со стеклами от удара ногой поварихи. Продолжая материться на чем свет стоит, она выносила нам чашки с манной кашей с повидлом и по алюминиевой кружке горячего очень сладкого чая. Мы как могли благодарили Машку, говорили ей ласковые слова о ее доброте и неземной красоте. Она успокаивалась, умиление расплывалось на ее лице. Дождавшись, когда мы наедимся, она убирала посуду и уже не ложилась спать. В 5 часов всем был подъем, завтрак той же манной кашей и в поле на косовицу.
Семьи у Марии не было. Говорили, что она много сидела, вышла из заключения, когда ей было 40 лет. С продуктами было очень плохо. Добывала их Машка своим телом. Когда кончались продукты, она ехала в центр совхоза, привозила двух своих дружков и пила с ними самогонку целые сутки. Затем с ними же на их машине отправлялась в областной центр за 200 километров. В это время за нее работала помощница, молодая хохлушка Галка. Она была очень чистоплотной. Халат на ней всегда был чистый, накрахмаленный. К тому же она была очень выносливой. Когда она спала, мы не знали. Была она еще очень добрая. Никому не отказывала, а ведь в бригаде все были молодые. Машка же позволяла близость с ней только тем двоим шоферам, остальные просто боялись ее. Зато Галка была 'общественной' женой. Местные трактористы, всем по 18 -20 лет, пользовались ею как только удавалось приехать с поля не позднее 12 часов ночи. Мы, студенты, не решались переспать с ней, боялись венерических болезней.
К окончанию косовицы началась пахота. Днем еще косили пшеницу, ночью пахали. Как выдерживали такую нагрузку ?!. Только по молодости. Спали не более двух часов. Такая перегрузка оказалась однажды роковой. Дожидаясь автомашины для выгрузки пшеницы, двое ребят из местных жителей легли спать под огромные железные колеса комбайна. Полусонный тракторист завел трактор и потащил комбайн. Ребят, находившихся под колесами комбайна, задавило насмерть.
За весь сезон нам не заплатили ни копейки. Учетчица, девчонка с Украины, влюбилась в своего земляка, и они ночью удрали на Украину. По крайней мере, как объяснил нам бригадир, увезли с собой все наряды на проведенную работу. Мы с другом, тоже Виктором, подрядились копать в совхозе ямы. Рыли жижесборник до трех метров глубиной и в диаметре 5 метров. Остальные студенты стали работать на току. Там смогли что-то заработать. Мы с Виктором по окончании работы перед отъездом чтобы хоть что-то получить взяли свои наряды у прораба и поехали за деньгами за 200 км. в Целиноград, областной цент. В тот же день чудом умудрились получить зарплату и вернуться в совхоз. Моих денег хватило на покупку часов 'Победа', которые я проносил всю студенческую пору и больше. Уже, когда стал начальником Тахтакупырского противочумного отделения, купил себе дорогие часы, самозаводящиеся, показывающие и число, и год. Поносить долго их не пришлось, в лаборатории я оставил их на столе, и они исчезли. Но зарплата у меня была, по тем временам, большая, 180 рублей. Столько же набегало командировочных. Хватало и на жизнь и на водку. Перед отъездом в аспирантуру я заметил, что выпиваю каждый день. От алкоголизма меня спасла аспирантура. Бросить пить я смог не сразу. В первые дни я мог зайти к ученому секретарю института и предложить в обеденный перерыв пойти в ресторан и выпись по сто грамм. Мог зайти в кабинет директора института, не обращая внимания на график приема, мог в лаборатории для снятия напряжения закричать по ослиному, немало испугав всех, от профессора до санитарки. А когда открыл холерный бактериофаг, позволяющий определять вирулетность холеных вибрионов и понял, что это открытие тянет на государственную премию, не стал скрывать своего восторга и поделился об этом с профессором, заведующим лабораторией, другими сотрудниками. В результате на государственную премию набралось столько прилипал и столько 'открытий', что в результате документы не прошли. Но фаг стали выпускать в промышленном масштабе, продавать его за границу на валюту, мне же однажды прислали гонорар, я уже тогда не работал в институте, в размере 400 рублей. Это было в 1990 году. На эти деньги можно было купить разве что коробку спичек. Крали у меня и позднее и раньше. Однажды на конференции я доложил о новом способе выделения холерных вибрионов из объектов, сильно зараженных посторонней микрофлорой. В ближайшем сборнике института был опубликован этот метод, но обо мне в статье даже не упоминалось. Стал я оформлять изобретение 'Термофотоэклектор'. Пришлось взять в соавторы троих сотрудников института, якобы участвовавших в разработке. Удостоверение на изобретение я все же получил, но патент не оформил, поэтому никаких дивидендов до сих пор не получаю.
О прожитой жизни не жалею. Хотя знаю, что допустил немало ошибок в жизни. Провел в пустыне в экспедициях почти 30 лет, а мог бы стать ученым, профессором, но ладить с людьми, лебезить, выворачиваться, избегать конфликтов не научился. Не могу сказать, что к старости ни кола, ни двора и ни х....Но как живут мои коллеги по работе, мне уже не жить. У меня хорошая жена, квартира, дача, машина, купленная на деньги старшего сына. Грех жаловаться, было бы здоровье, а его, к сожалению, все меньше и меньше.
28. Школа выживания.
Мой первый урок 'школы выживания' состоялся на загородной мусорной свалке. Меня, новорожденную, завернутую в газету нашел старый алкоголик, собиравший бутылки. Сначала он подумал, что я мертвая, даже хотел закопать. От слабости я даже не могла плакать, но когда он развернул газету, увидел, что я еще живая и как рыба беззвучно открываю рот. Он принес меня в свою землянку, завернул в какие-то лохмотья, чтобы согрелась. Накормить меня он не мог, в землянке был только кусок заплесневелого хлеба и полбутылки водки. Выпив и закусив, он повез меня в город. По дороге решил оставить меня в роддоме. Была уже ночь. Он оставил меня на пороге роддома и скрылся, допросы и контакты с милицией он всячески избегал. Нашли меня только под утро. По-видимому, я очень хотела жить. От слабости я не могла пить молоко даже через соску. Мне по каплям вливали в рот пипеткой то физиологический раствор, то глюкозу, а когда я подала голос, уже стали по каплям кормить молоком. На второй день я уже орала громче всех, требуя еду и внимания. Грудного молока было вволю, я быстро набирала сил для выживания. Пока оформляли мои документы, прошел месяц. Я стала вполне здоровой и готовой к дальнейшим испытаниям в жизненной 'школе выживания'. Меня отправили в дом ребенка, где я много раз была на грани смерти. Кормили нас верисом. Это такая рисовая каша на коровьем молоке, не всегда свежем. От прокисшего вериса у нас болели животы, а в летнюю жару начинался понос. Это неудержимый понос, приводящий к обезвоживанию. Меня также не избежала эта болезнь. В составе еще пятерых детей меня привезли в детскую инфекционную больницу в крайне тяжелом состоянии. От введения лекарства ноги становились толстыми, налитыми жидкостью. Если раствор оказывался не стерильным, на ноге развивался абсцесс, потом сепсис и - смерть. Из пяти доставленных из дома ребенка детей выжила я одна. Остальных сложили в сколоченный наспех ящик, напоминающий гроб, и похоронили в 'братской могиле'. С диспепсией я попадала в больницу еще несколько раз, но желание выжить было во мне от природы.
Когда мне исполнилось 7 лет, меня перевели в детский дом. Следующий этап выживания был ничуть не лучше. За малейшую провинность меня оставляли без еды, закрывали в холодном сарае. Кормили нас борщом, в котором плавали черви. В интернате было страшно холодно. У меня были туфли, доставшиеся мне от умершей девочки. Подошвы были протерты до дыр, поэтому, когда я ходила по снегу, ноги замерзали так, что я даже отморозила пальцы. После этого мне дали старенькие сапоги, которым я была несказанно рада. На ночь я мыла их и клала под подушку, чтобы не украли. Воспитатели не любили нас и не защищали от уличных мальчишек. Когда мы выходили во двор на прогулку, они приставали к нам, избивали и даже насиловали. Я дралась с ними, защищая слабых подруг. Порой возвращалась с прогулки вся в крови. Приставали к нам не только уличные мальчишки, но и молодые воспитатели. Они насиловали нас, не взирая на наш детский возраст. Если воспитатель приходил к нам ночью в палату, мы поднимали крик на весь спальный корпус, но кто нас мог услышать. Меня они боялись. Однажды воспитатель выхватил меня из толпы девочек и унес в изолятор, где он обычно насиловал нас. В изоляторе он сорвал с меня платье, трусов у нас не было, повалил на кушетку и стал раздеваться сам. Как только он лег на меня, я вцепилась зубами ему в нос и так сжала зубы, что почувствовала его кровь у себя во рту. Кулаком он нанес мне такой удар по голове, что я потеряла сознание и очнулась только в медпункте. После этого воспитатели меня не трогали. А с мальчишками я продолжала драться и за себя и за слабых девчонок.
По вечерам я любила ходить в корпус для маленьких девочек. Читала им сказки, утешала. Ко мне они так привыкли, что стали называть меня мамой. Иногда идут строем с воспитателем, а увидят меня - бросаются ко мне, облепят со всех сторон, не обращая внимание на окрики воспитателя. С тех пор я люблю детей. Своих двоих ращу без мужа и работаю воспитателем в том же интернате, где проходила школу выживания.
В семнадцать лет мы покинули стены интерната. Пусть это была школа на выживание, но мы выросли там и стали устойчивыми к жизненным невзгодам. Всех нас определили в строительное профессиональное училище (ПТУ). Я стала учиться на маляра-штукатура, мой будущий муж на каменьщика. Проблем с устройством на работу не было. Еще учащимися мы после учебы подрабатывали на 'шабашке', а когда закончили ПТУ пошли на стройку. Женатым предоставляли квартиры, холостым - место в общежитии. Мы с Володей оказались в общежитии в соседних комнатах и ,как детдомовские, стали общаться, а потом и поженились. Вскоре мы получили двухкомнатную квартиру, куда и привезли нашего первого сына. Обмывать сына и квартиру пришли и моя бригада маляров и бригада каменьщиков Володи. Все бы хорошо, но вскоре на нашем столе стала появляться водка не только по праздникам и в получку, но и в обычные дни. Началась моя борьба за Володю. Решила, будет второй ребенок - муж бросит пить. Но не тут то было. Родилась дочь.. Отметили, как положено, но пьянство не прекратилось. Пришлось с мужем расстаться. Сын долго сопротивлялся, ложился у порога и не давал мне выгнать отца - пьяницу. Володя был добрый, но слабохарактерный человек. Со своим недугом он не мог справиться, сам ушел из дома, вскоре заболел туберкулезом и умер в больнице. Я похоронила его с почестями и больше не выходила замуж. Смерть мужа переживала тяжело, винила себя, что не уберегла, даже начала пристращаться к выпивке. В бригаде все выпивали, строители как-никак. Может быть поэтому я и ушла со стройки, и стала работать воспитателем в детском доме. Эта работа мне по душе. Ко мне заходят и мои бывшие воспитанники, называют мамой, хотя уже сами и мамы, и папы. Я - счастливый человек, выжила в школе выживания, живу своей работой, детьми - сиротами, заменяю им маму, которую они очень хотят иметь. Дожила до того времени, когда стали разбирать сиротских детей по семьям. Некогда переполненный детский дом стал наполовину пустым. Очень хочу, чтобы он совсем опустел. Детям нужна мама, по себе знаю.
Сейчас уже не те времена, нет воспитателей-насильников. Один воспитатель даже срок 'мотает' за изнасилование. Питаются детдомовские дети неплохо, хотя повара до сих пор обворовывают сиротский стол. Одеваются наши дети даже лучше, чем некоторые из благополучных семей. И все же, как когда-то и я, часто убегают и бродяжничают. Возвращаются в интернат все покрытые коростой, оборванные, худые. Куда убегают? Чаще бегут к матерям, какие бы они не были. Пусть даже пьяницы, проститутки. Но для детей они самые лучшие мамы на свете. Никто, даже самые хорошие воспитатели не могут заменить мать. Несмотря на суровую школу выживания, я не озлобилась, люблю интернатских детей не меньше, чем своих, живу их чаяниями. Я не нажила хоромы, нет у меня ни дачи, ни своего автомобиля, но я счастлива тем, что нужна детям и делаю все, чтобы заменить им маму. 'Школа выживания' сделала меня устойчивой к жизненным невзгодам, но лучше, чтобы ее ни у кого не было.
29. Николаю Филипповичу Мальченко в день рождения посвящается.
Друзья, я утверждаю не напрасно,
Филипыч- человек прекрасный.
О сколько женщин сохнет по нему,
Но он ведь верен идеалу своему.
Той женщине-жене по имени Любовь.
Как в юности она его волнует кровь.
Он дарит ей цветы и руки ей целует в ночь,
Благодарит за сына и за дочь.
Все 60 - они прекрасны.
Прожиты годы не напрасно.
Его года - его богатство
Помножено на дружбу братства.
Он дружбу ценит высоко,
Друзей он понимает глубоко.
Не прочь с друзьями посидеть он вечерком
И подкрепиться ....молочком
От бешенной коровки -
Бездонной пол-литровки.
Филипыч, за твое здоровье поднимаем тост.
Ты скромен и в общенье прост.
Хоть речь моя не без изъяна,
Кто врет, что мы, брат, пьяны.
Мы веселы просто, ей богу.
Ну кто ж так бессовестно врет.
Постой, выпьем в дорогу еще.
Люба, нам водки стакан, последний, ей богу.
Сосед, наливай, твой черед.
И пусть наступит благодать.
Наш пир благословит сама япона мать.
31. Табиб
В семидесятых годах прошлого столетия каждый сезон весной и осенью, а порой и летом, я выезжал в Бухарскую область Узбекистана проводить обследование территории на наличие эпизоотии чумы в пустыне Кызылкум. Однажды с эпидотрядом мы стояли на железнодорожной станции Караката. У нас были две автомашины, а бензина не было. Приходилось добывать его в ближайшем животноводческом совхозе. Заведующим складом горючесмазочных иматериалов был Бектибай, шестидесятилетний мужчина, участник войны, обладатель множества медалей и орденов. У него было большое стадо собственных баранов и одна породистая корова, привезенная откуда-то издалека. К сожалению. Она оказалась больная лептоспирозом, что подтвердилось на вскрытии, когда она перешла в мир иной. Ветеринара в поселке не было, а местный фельдшер отказывался ее лечить, иначе люди не будут у него лечиться. Тогда Бектибай попросил меня лечить корову. Я по профессии врач-чумолог, людей я не лечил, больных чумой в поселке не было и мы исследовали грызунов на чуму, кстати много зараженных чумой грызунов находили даже в самом поселке. Я попросил, чтобы Бектибай привез фельдшера из районного центра и чтобы он назначил лечение. После этого я стал регулярно выезжать на ферму и делать уколы корове. За эту услугу Бектибай снабжал наши машины бензином. В то время учет расхода бензина никто не вел. В совхозе его было столько, что не было свободных емкостей. Однажды пришла железнодорожная цистерна с бензином для совхоза, а сливать было некуда. Бензовозом вывозили до ближайшего бархана и сливали в песок, чтобы не платить штраф за задержку цистерны. Приезжая на ферму к Бектибаю, я всегда удивлялся, один и тот же баран часто сидел в яме и орал. Бектибай пояснил. Это гауптвахта для барана. Он часто дрался с другими баранами, но посодев на гауптвахте. Становился смирным на целую неделю. Однажды пришел Бектибай и сказал, что ехать не надо, корова сдохла, но бензин он будет нам давать и дальше. Еще у него была просьба: отвезти его и дочку в ближайший поселок. Я не стал расспрашивать, сел в наш вездеход и поехал к дому Бектибая. Он вынес двенадцатилетнюю дочку на руках. Ходить она не могла, сильно болели суставы. Оказалось, что мы едим к табибу лечиться. Табиба дома не оказалось, пришлось ждать. Часа через два приехал седобородый старец на ишаке. В центре двора постелили коврик, Бектибай принес дочку и положил на коврик. Двор до отказа был заполнен зеваками, желавшими посмотреть на чудесное излечение. Старик мял коленные суставы девочки, сгибал ее ноги до предела. Стоны и плач разносился по всему поселку. Несколько раз я пытался отобрать девочку у старика, но Бектибай и еще один парень крепко держали меня. Закончив 'экзекуцию', старик театрально махнул рукой, дескать, вставай сама. Преодолевая боль, девочка действительно пошла. Восторженная толпа ахнула от удивления. Исцеление произошло на их глазах. Я помог девочке сесть на сиденье рядом со мной и тут только понял, что у девочки температура не менее 39 градусов. Температуру измерять на ощупь у детей я научился, кода работал медбратом в детской инфекционной больнице еще в студенческие годы. Всю дорогу я на чем свет стоит ругал Бектибая и табиба. У девочки была тяжелейшая ревматическая атака. Не заезжая домой к Бектибаю, не спрашивая его согласия, я повез девочку прямо в местную больницу. Там работал молодой, но довольно грамотный врач Рустам. Суставная форма ревматизма с поражением сердечной мышцы - таков был приговор. Два месяца он лечил девочку. Выписалась она совершенно здоровой, но никто этого не заметил. Зато слава о великом табибе разнеслась по всем Кызылкумам: принесли ему девочку на руках, а через час она сама могла ходить. Может ли сравниться с великим табибом современная медиц
32. Разные судьбы
Я родился в Узбекистане и прожил там основную свою жизнь. Окончил медицинский институт, аспирантуру. Стал кандидатом медицинских наук, врачом высшей квалификационной категории. Специализировался по особо опасным инфекциям. Работал на вспышках холеры, чумы, сибирской язвы, бруцеллеза, геморрагической лихорадки, был начальником многих противоэпидемических отрядов, но в одночасье стал ненужным в Узбекистане и даже назван агрессором. Так в 1990 г. я покинул Узбекистан, хотя до сих пор скучаю по нему, а когда встречаюсь со своей коллегой из Узбекистана, разговариваю с ней на узбекском языке, хотя она не узбечка, а татарка. В Узбекистане осталось много наших друзей. Это прекрасные, образованные люди. Мой однокурсник Раджапов Рузмет (фамилия и имя не вымышленные) стал известным в Хорезмской области не только как заведующий инфекционным отделением областной больницы, но и как скульптор. Его трехметровые скульптуры Бируни, Навои, Авицены до сих пор украшают площади Ургенча. Приведу пример отношения к нему населения. Мы должны были ехать в отгонные пастбища к больному. Вначале поехали на заправочную станцию, путь был долгий. Не спрашивая Рузмета ни о чем, заправщик залил бензином бак Жигуленка под пробку, вытащил из багажника колесо, требующее ремонта, поставил новое и не взял за это ни копейки. Затем заехали в поселок к родственникам больного, чтобы получить сведения о больном и взяли с собой родственника больного в качестве проводника. У больного оказалась тяжелая форма брюшного тифа, которая в дальнейшем подтвердилась при лабораторном исследовании. Ночами не спал Рузмет, выхаживая больного. Выздоровевший больной в благодарность привел во двор Рузмета бычка. Если Рузмет приезжал в Ташкент, останавливался в моем доме. По вечерам он часами сидел на телефоне, расспрашивая врачей отделения о состоянии больных. Я был свидетелем, как он, узнав, что врач выписал не долеченного больного с инфекционным гепатитом, потребовал его увольнения.
О других своих друзьях и знакомых могу рассказывать бесконечно. Но в конце восьмидесятых годов появились люди, для которых все русскоязычные стали агрессорами. Первыми жертвами стали турки-месхетинцы, потом корейцы, Доставалось даже казахам, хотя они одной веры. Русских пока не трогали, но отношения резко поменялись. Профессора Канатова , всю жизнь преподававшего на курсах по особо опасным инфекциям избили за то, что он агрессор. Мои сыновья нередко приходили избитые в кровь. В мечетях муллы говорили, чтобы русских пока не трогали. Наступит время, они сами побегут. Так оно и случилось. 'Агрессоры' сами побежали тысячами, пока их не стали убивать. Евреи побежали в Израиль, Америку, а русские в Россию. В результате некому стало работать на заводах, фабриках, прекратились великие стройки. Зато 'народ' получил долгожданную свободу. Напившись вволю свободой, обнаружили, что закусывать то нечем. Предприятия стоят, совхозы распущены. А тут еще потомки прежних баев вспомнили, чьи земли были у совхозов. Как законные наследники они получили свою землю и вместе с ней проживающих на ней людей. Кто не хотел на них работать, прогоняли, остальных заставили так работать, что баям и не снилось.
Молодежь кинулась в города, а там и без них безработица. Пришлось вспомнить про 'агрессоров' и кинуться к ним на заработки. С ними прибыли и криминал, и заразные болезни. Тут их поджидали предприимчивые дельцы. Привыкшие к тяжелому труду молодые люди за копейки трудились на стройках, на полях. Жили в нечеловеческих условиях, лишь бы заработать и послать своим родителям и малолетним братьям, сестрам и постоянно пузатым невесткам деньги, заработанные потом. Как сказку вспоминаю они прошлую жизнь, когда на свадьбы собирались тысячи людей, нанимались несколько оркестров. Певцы, танцоры, профессиональные острословы (аския) тешили гостей до самого утра. Особым спросом для избранных были бача. Это мальчики танцоры, они же для утехи взрослых мужчин.
Что ждет нас завтра? Ведь история развивается по спирали. Не надо забывать об этом.