Плиний Острогуд порывисто натянул куртку, уронил в карман связку ключей, захлопнул дверь и вывалился на улицу. Ледяной ветер ударил в лицо, обжёг щёки, снежной крупой забарабанил по куртке. "Что-то я сегодня легко оделся", - мелькнула мысль. "Ну и наплевать! Возвращаться не буду". Решив так, он до упора рванул вверх замок молнии и прихрамывая направился к остановке. Тяжесть на сердце, уже третий год не оставлявшая его по утрам и ставшая привычной как тусклое питерское небо, представлялась Плинию окаменевшим сгустком невыплаканных слёз. Втиснувшись в автобус, он почувствовал, что стало теплее и расстегнул куртку. "Интересно, станет когда-нибудь легче? Должно стать, все про это говорят". Но ничего, в связи с чем могло бы стать легче, в голову не приходило. Песни не писались, ни пить, ни курить не хотелось, прошлое лежало за спиной утраченным раем, будущее было темно. "Ничего, ничего, все живы, всегда есть надежда, надо держаться, когда-нибудь всё будет хорошо", - пытался успокоить сам себя Плиний, и сам же себе ни на грош не верил. Сердце подсказывало, что надежды нет, ничего хорошего впереди не ждёт и что всё это, увы, навсегда.
Долгое-долгое время, о котором теперь трудно было вспоминать без слёз, они шли по жизни вдвоём. И казалось, что им было хорошо. Самообман? Два с лишним года, в течение которых он постоянно думал о причинах произошедшей катастрофы, привели его к неутешительному выводу - из них двоих хорошо было только ему, но не ей. Когда хорошо - не уходят. "От добра добра не ищут". А неутешительным это вывод был потому, что не оставлял никакой надежды на её возвращение. Если первый год был озарён смутным и робким упованием на то, что она скоро вернётся, что всё это блажь, что не может такого быть, что "это только тягостная бредь", то сейчас на что-то надеяться мог только сумасшедший. Она там, в другом городе, с парнем, которого, похоже, действительно любит, с которым ей хорошо. Плиний не злился ни на парня, ни на неё. Ему просто было невыносимо грустно от того, что так вышло.
Его нынешнее положение было чревато, помимо основного чувства невосполнимой утраты, кучей побочных эффектов. Одним из них был "синдром прокажённого", как он его называл. Как известно, люди серьёзно заболевшие, оказавшиеся вдали от магистральных жизненных путей или перенёсшие экзистенциальную катастрофу, превращаются в неких изгоев, с которыми общаются либо товарищи по несчастью, либо желающие оказать моральную поддержку. И то и другое далеко от полноценной естественной дружбы, когда радость одного неминуемо умножает радость другого. Ещё двумя, лично для Плиния связанными между собой "побочками" оказались утраченная способность влюбляться и невозможность писать песни. Раньше, в той прошлой жизни, он часто платонически влюблялся в девушек, что, в свою очередь, порождало желание писать, ибо влюблённость, всегда была для него мощнейшим творческим стимулом. "Пиши, про всё, что с тобой происходит", - советовали друзья и "коллеги по цеху". Но песни рождались в нём только от переизбытка внутренней радости, выплёскивались через край, а радостью была она, его бывшая жена. Он отказывался верить, что у её уже нет рядом с ним, и продолжал носить обручальное кольцо, мотивируя это тем, что оно появилось у него на руке во время венчания, а церковный брак расторгнут не был. "Кого ты обманываешь?" - порою с досадой думал он.
Ситуация творческого кризиса серьёзно действовала Плинию на нервы. Одновременно с самым любимым человеком он потерял вторую важнейшую составляющую жизни - песенное творчество. Правда, через год после расставания он "по следам былой драмы" написал три новых песни, по оценкам друзей весьма неплохих. Но вот прошёл ещё год - и больше ничего. В юности, ещё не будучи женатым, он мог активно писать на депрессивном топливе одиночества, но это был совсем иной расклад. Вся жизнь, со всеми её надеждами, лежала тогда впереди, но главное - не было гнетущей незаживающей раны, синдрома "сбитого лётчика", ощущения того, что жизнь прожита зря.
В один из тяжёлых субботних дней (выходные отныне стали для него беспросветнее самых угрюмых будней) Плиний бессмысленно валялся на диване, глядя в никуда. Телефонный звонок, резкий и неожиданный (звонили ему теперь редко) оторвал его от созерцания пустоты.
Звонил старый знакомый, психиатр, у которого он когда-то лечился от панических приступов. Тот, зная о его депрессивном состоянии, давно пытался уговорить своего бывшего пациента сходить к психоаналитику, но напрасно. Плиний, подобно писателю Набокову, в психоанализ не верил. Но сегодня разговор пошёл о другом.
- Кажется, у меня есть для тебя неплохие новости, - голос на той стороне телефонной линии был бодрым, хоть и немного усталым. - Один мой знакомый создал экспериментальный препарат, который, возможно, тебе поможет. Ничего не утверждаю, но, попытка - не пытка. Запиши телефон. Скажи, что от меня.
Здание, в котором работал изобретатель нового лекарства, было серым и обшарпанным. Лифт не работал, и на седьмой этаж пришлось тащиться пешком. Постучавшись в обитую железом дверь, Плиний вошёл, сообщив, кто он и от кого. За столом сидел абсолютно лысый человек с внимательным взглядом водянистых голубых глаз. У него были толстые губы и большие толстые уши с длинными мочками. Представившись, он указал посетителю на стул.
- Начнём, пожалуй, с самого главного, - сказал учёный и растянул губы в улыбку. - Вы, конечно, в курсе, что мы уже давно научились менять биохимию мозга. Существуют препараты, устраняющие патологическую продукцию психики, к примеру, галлюцинации. Это нейролептики. Другие лекарства снимают тяжёлую внутреннюю подавленность, то есть депрессию. Антидепрессанты. Мы сосредоточили своё внимание на триггерах - болезненных моментах, возникающих в памяти субъекта и запускающих цепочку негативных переживаний. Если лишить такой триггер эмоциональной окраски, то никакой нейроцепи не возникнет. Свои лекарства мы называем триг-блокаторами. Данные препараты актуальны для людей, участвовавших в военных конфликтах, перенёсших тяжкую утрату, короче, для любого получившего отрицательный жизненный опыт. Я, так понимаю, что это и Ваш случай.
- Вы стираете память? - спросил Плиний.
Учёный снова растянул губы в улыбке:
- Нет, разумеется. Ваша память целиком и полностью останется при Вас. Исчезнет только эмоциональная составляющая, которая и является источником страданий.
Плиний сразу понял, что во всём этом есть что-то не то, но всё же спросил:
- Лекарство, по-видимому, дорогое?
- Вообще-то, да, - согласился изобретатель. - Но, хотя препарат уже всячески проверен, официально испытания ещё не завершены. Вы напишите заявление и, как участник программы, получите его совершенно бесплатно. Это Ваш шанс сбросить ношу психологического дискомфорта, став снова свободным.
- Скажите, доктор, - осторожно спросил Плиний Острогуд, - если мои мучения связаны с конкретным человеком, то, когда они прекратятся, я вообще перестану испытывать к нему какие-либо чувства?
- Абсолютно верно, - последовал ответ. - Он станет Вам безразличен.
Почти всё уже было ясно. Но оставался ещё один вопрос, который следовало прояснить.
- Дело в том, - сказал Плиний, - что творчество, которым я всю жизнь занимался, мои песни... В общем, мой творческий метод - превращение негатива в позитив. Это довольно сложная механика, но если всё упростить, то, даже пребывая в счастливом состоянии, я всегда ощущал присутствие неких негативных вибраций. И для создания песен я всегда использовал именно их. Смогу ли я этим заниматься после Вашего лечения?
Доктор помолчал. Потом, задумчиво крутя в руках авторучку, произнёс:
- Вы сложный человек. И, скорее всего, после лечения от привычного Вам творческого метода придётся отказаться. Но ведь на этом художественное творчество не заканчивается. Просто понадобится некоторая корректировка.
- Спасибо, что уделили мне время. Я должен подумать, - чисто из вежливости произнёс Плиний, вставая.
- Возьмите, - учёный протянул ему свою визитку.
Выйдя из здания, Плиний аккуратно разорвал визитку на множество частей и выбросил в урну.
Запахло весной. Иногда солнце совсем по-весеннему заливало замёрзшие улицы, вынуждая прохожих развязывать шарфы и снимать шапки. Плиний умылся и позавтракал, предчувствуя, что перед ним простирается ещё один беспросветно пустой день. Единственным, но зато многократно испытанным способом прийти в себя было бегство из дома. Движение по улицам в направлении "куда глаза глядят" несколько бодрило. Пройдя несколько километров, он, незаметно для себя оказался на окраине города, где начинался ещё по-зимнему пустой парк. Оставив за спиной заснеженную аллею, Плиний решил передохнуть и опустился на ближайшую скамью. Он сидел погружённый в свои невесёлые мысли, опустив голову, и поэтому вздрогнул от неожиданности, когда рядом с ним кто-то сел и хрипловатый голос произнёс:
- Ну, привет.
Плиний поднял голову и внимательно осмотрел незнакомого, как ему показалось, человека.
Неожиданный сосед выглядел достаточно необычно. Жёсткие седые волосы, довольно резкие черты худого лица, руки засунуты в карманы чёрного полупальто, узкие джинсы, покрытые иероглифами, тёмные непроницаемые очки, красные кеды. На нагрудном кармане была сделана вышивка - магистр Йода из "Звёздных войн".
- Мы знакомы? - вежливо осведомился Острогуд.
- И да, и нет. Как тебе больше нравится, - отозвался собеседник.
- Но Вы знаете кто я?
- Конечно. Ты - Плиний Острогуд. Ничего, если мы будем на ты? - человек вдруг широко улыбнулся.
- Ничего, - растерянно сказал Плиний. - А откуда ты меня знаешь?
- Это неважно, - снова улыбка, тёплая и располагающая.
- А что важно?
- Ну, это ты и сам знаешь. В твоей голове - тяжёлые свинцовые мысли. В твоей груди - камень. Вместо жизни - скучная функциональность. Да и песен ты давно не пишешь.
- Да, - согласился Плиний, задумчиво ковыряя снег носком ботинка. - И ты что же, знаешь, как мне помочь?
- А ты думаешь, я здесь просто так?
Некоторое время оба молчали. Выглянуло солнце и снова скрылось за облаком. Мимо скамьи, кося на них глазом, проковылял воробей.
- Хорошо, - наконец прервал молчание Плиний.- Что я должен сделать? Разлюбить свою жену? Забыть её?
Незнакомец снова широко улыбнулся:
- Откуда такие мысли? Это же абсолютно невозможно. Я уверен, что даже всё небесное воинство не изменило бы твоих чувств.
- Но что же тогда делать? - Острогуд осознал, что близок к отчаянию.
Собеседник повернул голову и, сквозь чёрные стёкла очков, взглянул ему прямо в глаза.
- Ну-ну, не надо так расстраиваться. Всё поправимо.
- Мне уже миллион раз так говорили, - почти крикнул Плиний почувствовав, что слёзы бессильной ярости наворачиваются на глаза.
- Может ли земная оптика иметь верную точку зрения? - произнёс незнакомец, будто бы обращаясь к самому себе.
- Ну и что же мне делать? - Плиний Острогуд задал этот вопрос чисто на автомате, ни на что не надеясь.
Его собеседник засунул руки поглубже в карманы и стал вдруг очень серьёзным, но немыслимым образом продолжал слегка улыбаться:
- Во-первых, перестать считать себя копилкой. Копилкой для грустных мыслей, разочарований, новых впечатлений, всевозможных кайфов и бесконечных комментариев. Такой копилки нет и никогда не было.
- А потом?
- А потом надо сделать три вещи. Придумать себя таким, каким ты сам хочешь себя видеть и каким тебя хотят видеть другие. Затем стать им. И отправиться к людям.
Плиний ошарашенно смотрел на незнакомца. Тот улыбался.
- Но ведь я не смогу этого сделать!
- Да ладно тебе. Ты уже множество раз проделывал это. В песнях. Просто тебе никогда не приходило в голову применить это в жизни.
Собеседник поднялся:
- Мне пора.
- Постой, - Плиний тоже встал. - Кто ты? Как твоё имя?
- У меня много имён. Или, точнее, ни одного. К сожалению, я не смогу ответить более конкретно.
- Но я бы хотел увидеть тебя ещё.
- Это зависит не от нас. К тому же у тебя теперь будет новый ты. И новая захватывающая жизнь.
Незнакомец поправил указательным пальцем очки, ещё раз улыбнулся и протянул Плинию руку.
Потом Острогуд видел, как он удаляется по замёрзшей аллее, видел жёсткие седые волосы, чёрное полупальто, джинсы с иероглифами, красные кеды. Наконец всё растворилось в морозной дымке. Сердце Плиния было всё ещё покрыто льдом и снегом, но уже осторожно блеснуло солнце, снег начал подтаивать, а лёд - трескаться.