Он хотел смотреть. Он не хотел смотреть. Он не мог отвести глаз. Можно было попытаться отвернуться, но ему казалось, что тогда в груди может что-то оборваться, какая-то нить.
До начала шоу оставалось совсем ничего, но гитарист продолжал возиться с педалью. Вокалист, с розовыми, длинными, почти до пояса, волосами, что-то объяснял технику. Гирлянда софитов отбрасывала на сцену постоянно меняющиеся, разноцветные лучи.
Он смотрел только на неё. Она давно заняла место за барабанами. На ней был ярко-голубой рабочий комбинезон, чёрные китайские кеды. Она была предельно сосредоточена, смотрела в пол, чёрная чёлка закрывала глаза. Неестественно белое в контровом свете лицо и плотно сжатые губы - она была готова броситься в бой.
Стеклянный шар над головой погас. И тут же pазрывающий тишину проход по барабанам, уханье бочки, клацанье хэт и мощный, всепобеждающий, катящийся вперёд бит, отдающийся в пульсе каждого, кто находился в зале.
Он смотрел только на неё. Уже вступили бас, клавиши и гитара. Вокалист, расставив ноги и двумя руками вцепившись в микрофон, бросал в зал слова.
Каждый раз, глядя на неё, было почти невозможно поверить в эту собранность, чёткость и самоотдачу, когда каждое движение превращалось в звук и, отразившись от зала, возвращалось к ней, и снова в зал, и снова возвращалось к ней - замыкая магический круг. "Ты не ошибёшься," - шептал он. "Ты не ошибёшься. Я знаю. Знаю."
Её все называли Движ. Ну, не сразу, а с тех пор, как она стала барабанщицей "Гранитного оркестра". До этого она была продавщицей кофе в "Централ авеню", одном из самых крутых клубов Запретного Города. С того случая, когда барабанщик "Оркестра" умудрился не только нажраться в хлам и сверзиться со сцены, но и серьёзно повредить себе позвоночник, в результате сделавшись профнепригодным, лидер группы, которого все знали как Озарка, долгое время мыкался, не находя ему достойной замены. Однажды вечером, попивая кофе, он поинтересовался у девушки-продавщицы, нет ли, мол, у той знакомого драммера. На что получил неожиданный ответ:
- Возьми меня.
- А ты разве умеешь?
- Нет, - не моргнув глазом, - ответила та. - Но я научусь.
Озарк, чтобы приколоться, заявил, что сейчас они на месяц уезжают в тур с сессионным барабанщиком, и, если к тому времени она будет готова, то он готов её прослушать.
- Да, так и поступим, -моментально откликнулась девушка.
Потом по поводу её обучения ходили разные слухи. Правда же состояла в том, что взяв пару уроков у признанного мастера барабанных наук, уволившись с работы и арендовав ударную установку, будущая звезда по имени Движ поступила следующим образом: она обложилась различными пособиями, а также видео и аудио записями "Cream", "Led Zeppelin", "Rolling Stones", "Nirvana" и "Slipknot", после чего на месяц заперлась в гараже, сотрясая окрестности грохотом своих боевых барабанов. Когда через месяц пришла пора показаться Озарку, тот попытался отвертеться от безмазового, как он тогда думал, прослушивания. Но претендентка проявила такую несгибаемую настойчивость, что тому пришлось пойти на попятный. Накануне девушка взяла у него демо-записи "Оркестра".
В результате она настолько мощно, драйвово, безошибочно чётко и непринуждённо отыграла всю программу, что Озарк не только тут же пригласил её в группу, но и извинился за своё недоверие. После первого же выступления новая барабанщица получила имя Движ, безоговорочное уважение товарищей по группе и горячую любовь фанатов.
Сначала у него появилось презрительное погоняло - Укурок. Вообще-то он не курил травы, просто его вид "не от мира сего" неизменно вызывал подобные ассоциации у тех, кто любил позубоскалить. Потом, благодаря чьему-то остроумному замечанию, что он "вообще ку-ку", он стал Кукурком. Честно говоря, ему было бы наплевать, если бы это имя не обеспечивало место в самом низу тусовочной иерархии. А это уже было чревато не только стёбом и высокомерием, но и, зачастую, реальными пинками и зуботычинами.
Кукурок был романтиком, много читал и обладал тем особым видом чувствительности, которым отличаются любые неординарные личности. Естественно, всем было наплевать.
Он прекрасно помнил тот день, когда впервые увидел Движ. И впервые услышал.
Собственно им никогда не разделялись две её ипостаси - Прекрасной Дамы и блестящей барабанщицы, рок-звезды. Он знал, что одна и та же чистота лежит и в основе её внешнего облика, и в каждом звуке, отскакивающем от её барабанных палочек. Как всякий романтически настроенный юноша, Кукурок был абсолютно уверен в совершенной невозможности положительного исхода своей великой любви. Он часто видел её во сне: тёмные, почти всегда серьёзные, глаза, жёсткую чёрную чёлку, чуть выдающийся вперёд подбородок, изящные, но сильные руки. Он просыпался в слезах. Естественно, он никогда бы не решился подойти к ней или, тем более, заговорить. Видел он её на сцене, из зала. Или после концерта, когда она собирала и упаковывала железо и барабанный пластик. Он сотни раз переслушивал записи "Гранитного оркестра", но слышал там только её барабаны и это было счастьем.
Концерт был окончен. Индикаторы усилителей погасли, погас свет над сценой. Движ и остальные музыканты скрылись в гримёрке. Кукурок стоял у сцены, в почти полностью опустевшем зале. Радостный подъём, наполнявший его во время концерта, постепенно уступал место напоминающей похмелье опустошённости. Подняв голову, он увидел, что с противоположного конца зала, по диагонали, к нему приближаются три тёмных фигуры. Он узнал их - к нему направлялись три его закадычных недруга: два здоровенных лоботряса, Рэм Первый и Рэм Второй по бокам, и - посередине - неформальный тусовочный лидер, по прозвищу Гегемон.
- Кукурок, - сказал Гегемон, почти вплотную приблизив к нему своё лицо, - что-то часто мы стали встречаться. А ведь ты своим унылым и недоношенным видом огорчаешь меня и моих друзей. Ты, наверное, болен, и тебе надо больше времени проводить в постели. Хотя, возможно, тебе помогут водные процедуры.
Он крепко схватил его за куртку, Кукурок рванулся, куртка треснула по шву, а Рэм Второй и Рэм Первый крепко стиснули ему правое и левое предплечье. Они поволокли его в сторону туалета. Подтащили к раковине. Гегемон, несмотря на отчаянное сопротивение жертвы, повернул голову Кукурка и сунул в раковину, закрыв его щекой сливное отверстие. Затем врубил воду. Когда через некоторое время тот начал захлёбываться, Гегемон за волосы выдернул голову обратно.
- Тебе уже лучше? - издевательски-участливо осведомился он и снова сунул голову Кукурка в раковину. Процедура повторилась шесть или семь раз.
Неожиданно стало как-то по особенному тихо. На фоне этой ватной тишины сама собой открылась дверь. В дверном проёме стояла Движ. В том же голубом комбинезоне и чёрных кедах, что и во время выступления, барабанные палочки заткнуты за пояс.
- Отпусти его, - произнесла она каким-то усталым и обезличенным голосом. - Быстро.
Гегемон повернул к ней голову и, ухмыляясь, начал было:
- Ну ты, барабанщица...
Ему не удалось закончить фразу, потому что Движ в ту же секунду оказалась возле него и, крепко схватив его за волосы, сунула лицом в соседний умывальник. Гегемон инстинктивно разжал пальцы, выпустив Кукурка, и попытался вырваться, но тщетно.
- У меня сильные руки, -тем же усталым голосом пояснила девушка.
Рэм Первый развернулся и почти напоролся глазом на барабанную палочку в левой руке Движ. Правой она продолжала удерживать голову Гегемона.
- Только рыпнитесь, - предостерегла она.
Рэм Первый и Рэм Второй застыли в неестественных позах.
- Пошли вон, - сказала Движ.
Оба Рэма попятились и исчезли в дверном проёме.
Она выдернула за волосы голову неформального лидера и изо всех сил пихнула его к выходу:
- Вон.
Гегемон раскрыл было рот, но, столкнувшись с твёрдым взглядом Движ, поперхнулся и тоже вывалился за дверь.
У Кукурка с волос стекала вода, он продолжал фыркать и отплёвываться. Куртка была порвана по шву.
- Ты как?- спросила Движ, положив ему руки на плечи. Её голос ожил, но стал прерываться.
- Я...норм, - выдавил он из себя.
- У меня в гримёрке есть иголка и нитки. Пойдём, зашью твою куртку.
- Готово, - сказала Движ, зубами откусывая нитку. Перед тем как шить она насухо вытерла голову Кукурка мохнатым полотенцем и напоила его горячим чаем.
- Как твоё настоящее имя? - спросила она.
- Андрей, - сказал Кукурок. - Имя, данное мне при рождении.
- А я - София, - представилась Движ. - Будем знакомы. Хотя против Движ я тоже ничего не имею.
- Можно спросить? - У Кукурка голова шла кругом от резких перепадов. Сначала страх и унижение, а вот теперь он уже сидит в гримёрке Движ, говорит с ней и счастлив как никогда.
- Ну, да. Спрашивай, что хочешь.
- Я много о чём хотел бы спросить. Но самое первое - почему ты вступилась за меня. И вообще, возишься как с родным...
Кукурок подумал, что сейчас было бы самое время ей улыбнуться. Но никакой улыбки не было. Движ лишь тихонько вздохнула и сказала:
- Давай этот вопрос оставим на самый конец разговора. А пока пойдём прогуляемся и ты будешь задавать другие свои вопросы. Ночь сегодня чудесная.
Они шли посередине самой широкой улицы Запретного города. Они держались за руки. Огромные - Кукурок никогда не видел таких - звёзды сверкали над ними. Некоторые были разноцветными. Куда-то подевались все машины.
- Автомобилей сегодня не будет. Я их отменила, - как всегда серьёзно заявила Движ. - Ну, что? Выкладывай свои вопросы. Интервью так интервью.
- О, кей, - согласился Кукурок. - Вопрос первый. Почему ты никогда не улыбаешься?
- О как. Как ты сразу зашёл! Ну, хорошо. Мы думаем, что улыбка - признак радости и хорошего настроения. Как и смех. Я думаю, это не совсем так. Ведь смех и улыбка - защитные реакции, способ бегства в мир, где всё как бы хорошо и просто. Но это - несуществующий мир. Когда человеку действительно хорошо - он серьёзен.
- Например, когда он влюблён... - сказал Кукурок.
- Например. Но до любви мы ещё доберёмся, - отозвалась Движ.- Что ещё ты хотел бы знать?
- Ты похожа на человека, который знает в чём суть. Но ведь проклятый вопрос о смысле жизни так и не решён?
- Для кого-то -да, - подумав, сказала Движ. - Но многие нашли свой личный смысл. Для меня он - в умении делиться , отдавать. Это и музыка, и, опять же, любовь. Ты можешь представить себе Мать Терезу или нейрохирурга, спасающего каждый день десятки жизней - можешь представить их в экзистенциальном кризисе? А всё, что ты отдал - возвращается к тебе. В этом взаимообмене и смысл.
- Хорошо, - сказал Кукурок. - Но почему ты стала барабанщицей?
- Потому что ритмические структуры - древнейшее средство коммуникации, как между людьми, так и для диалога с более высокими и глубокими вещами.
- Это мне понятно, - согласился Кукурок. - Но "Гранитный оркестр" - это же не супер серьёзное искусство?
- Да, - подтвердила Движ. - Но знаешь что? Я заменила примитивные современные ритмические ходы на архаические, древние, сходные с ними по звучанию. Так что, с музыкальной точки зрения, всё уже вполне серьёзно!
- Уже поздно, а мы ещё не добрались до вопроса о любви, - напомнил Кукурок..
- Да, Андрей, - откликнулась Движ, ещё крепче сжав его ладонь. - Можно, я так буду тебя называть, пока у тебя нет нормального прозвища? Так вот. Я знаю, я вижу, что ты в меня влюблён. Ты видишь меня во сне и до дыр заслушиваешь мои записи. Но только это - не любовь. Это химическая зависимость. Я для тебя - наркотик. Эйфория и абстинентный синдром.
Кукурок промолчал, потому что она попала в точку. Так оно всё и было. Он уже был готов к новому витку депрессии, когда Движ продолжила:
- А теперь я отвечу на тот вопрос, который ты задал ещё в гримёрке. Почему я вожусь с тобой, как с родным. Ответ прост - ты мне родной. Я люблю тебя.
- Но ведь этого не может быть, - растерялся Кукурок. - Ты - звезда, ты - крутая. А я -так, одно слово - Кукурок...
Движ внимательно на него посмотрела.
И Движ сказала:
- Милый Андрей, ты ничего не понимаешь в жизни. Ты ничего не знаешь о любви. Можно видеть человека раз в год - и любить его. Можно любить того, кто умер. Тот, кто умер - тоже может любить. Как сказано в Библии: "Ибо крепка, как смерть, любовь." Но ты научишься любить по-настоящему. Я же хочу, чтобы ты любил меня. Я научу тебя. Я же научилась играть на барабанах. А это почти одно и то же.
- Ты будешь моей учительницей, - широко улыбнулся Кукурок.