Один мой добрый знакомый - еврейский священник, раввин - рассказал мне однажды притчу, записанную сионскими мудрецами в Книге преданий несколько сотен лет тому назад. Этот простой короткий рассказ о неземной Любви, взявшей свое начало в Небесах, за пределами человеческой памяти - поразил меня настолько, что я, слушая вначале с одной только видимостью внимания, да и то лишь из уважения к говорившему, но затем с настоящим, неподдельным уже интересом, наконец, забывшись и схватив его за руку, со слезами благоговения внимал рассказчику и искренне сопереживал героям удивительного его повествования.
Много дней после этого я находился под сильным влиянием услышанного. За это время, не удержавшись, я рассказал двум или трём своим друзьям историю из священной книги раввина и в сердцах всех моих слушателей нашёл благодарность, восхищение и благоговение, подобные и созвучные тем, что были испытаны мною. В конце концов, я решился записать эту историю-притчу в свою тетрадь - так, как я запомнил и прочувствовал, - а затем попытаться опубликовать. Ведь не каждый человек имеет возможность и, прежде всего, желание читать еврейские талмуды и слушать рассказы раввинов. А между тем причина всех наших извечных бед кроется в равнодушии, не имеющем оправдания преступном неведении, беспамятстве и упорном нежелании знать хотя бы одну из главнейших и прекраснейших истин - откровение о том, что Человек это воплощенная История Любви, которая здесь, на Земле, ищет, не находит, требует, снова ищет и обязательно когда-нибудь найдет Своё Продолжение.
I.
Вдали от земли, обетованной Богом, в одной из стран рассеяния народа Божьего жили два друга - еврея. У каждого из них была своя семья и семьи эти очень дружили между собой. Не будучи прямыми родственниками, все они, взрослые и дети, так любили друг друга, как настоящие братья и сестры, и это помогало им выжить среди чужого народа.
Однажды случилось то, что оба главы семейств, оба друга, а вместе с ними и их жены, приняли как чудо: в их семьях в один и тот же день, а вернее в одну ночь, родились двое детей - мальчик и девочка.
В первые же месяцы своей жизни, ещё обитая в колыбельках, младенцы сразу же научились распознавать один одного и отличать от всех остальных детей. Более того, не успев освоить ещё и первых азов сложной науки общения со взрослыми, они, тем не менее, легко общались между собой, разговаривая на каком-то своём, особенном языке, непонятном для окружающих. Подобные крохотным ангелочкам, они так тянулись друг к другу, что родители и старшие дети могли спокойно оставлять их вдвоем и заниматься своими делами. Больше материнского молока обе крошки полюбили быть вместе, а безутешно плакали только тогда, когда их, со многими уговорами, всяческим задабриванием и, наконец, насильно, пытались разлучить друг с другом, хотя бы ненадолго.
Девочку и мальчика назвали Минна и Ариэль. У евреев нет некрасивых имён. Бог вложил своё благословение в каждое еврейское имя. Когда малышам исполнилось по три года, родители, любуясь ими, однажды задумались: "Что, если Господь создал их друг для друга? Они не могут уснуть порознь, а проснувшись, начинают искать один другого. Похоже, что им ничего не нужно, кроме того, чтобы быть вместе!". Рассудив хорошенько и посоветовавшись с раввином, обе пары родителей, поблагодарив за всё Бога, решили обручить этих детей. Так трёхлетние Ариэль и Минна стали суженными.
Но не прошло и года после этого удивительного и радостного события, как неисповедимая еврейская доля далеко и надолго развела, разлучила их семьи, чтобы приготовить любовь к испытаниям.
II.
В давние времена существовал у евреев (а быть может, и сохранился у них ещё кое-где) на первый взгляд странный и несправедливый закон и обряд, позволявший родителям по взаимной договоренности и по благословению священника обручать своих детей чуть ли не с грудного возраста, не спрашивая на то их согласия. При этом дети оставались детьми и продолжали жить в разных семьях, но со дня обручения воспитывались в сознании того, что у них есть суженые. Закон в самом деле был бы жесток, если бы не давал права детям впоследствии самим решать свою судьбу: по достижении совершеннолетия они могли либо подтвердить, либо отвергнуть, расторгнуть навязанный им союз, если он был нежеланным для них, что не считалось грехом. Пожалуй, странным был не столько сам обычай, сколько тот факт, что таким образом благословленные Богом и родителями дети почти никогда не отказывались от сделанного самой жизнью выбора и были более счастливы в супружестве, чем неразумные и завистливые сверстники, когда-то в детстве дразнившие их "женихом и невестой".
Вернемся же к судьбе (или, пока еще, к судьбам) двух наших маленьких героев - Минны и Ариэля.
Вскоре после их обручения отцу Минны предоставилась счастливая возможность вместе с семьей переехать на жительство в большой город, столицу того края, и след их затерялся на многие годы. Вспомним, что события, о которых мы повествуем, происходили в те далекие времена, когда не было ещё ни железных дорог, ни телефона, ни даже почтовых карет. Люди, разлученные судьбой, узнавали друг о друге чаще по слухам и никогда более не могли соединиться, а если, по воле Провидения, всё же происходила их встреча, то это считалось чудом.
Между тем шло время - время, которое подобно гениальному, но безумному художнику, создающему и тотчас же немедленно и безжалостно уничтожающему свои творения - превращая настоящее в прошлое и делая настоящим, видимым и осязаемым то невидимое и как бы несуществующее, что заложено в каждом человеке ещё до его рождения, но до поры скрыто от него и известно одному лишь Богу. Имя сему - Будущее. Время творит всё новое, проявляет невидимое, делая тайное явным. А что же человек? Он либо пассивный свидетель происходящего с ним, либо, чувствуя в себе живой огонь, становится сотворцом Времени и сотрудником Богу.
Отец Минны, едва успев освоиться на новом месте, к большому удивлению своей жены, занялся религиозным образованием, всё свободное от дневного труда время посвятив изучению Торы. Несмотря на свой далеко уже не юношеский возраст, он настолько преуспел в учении и постижении премудрости древних, что через три или четыре года упорного стяжания истины был рукоположен в священники, став одним из раввинов большой столичной синагоги. С тех пор он навсегда оставил своё прежнее занятие - грязное и неблагодарное ремесло горшечника, к которому, в общем то, никогда не имел ни внутреннего влечения, ни необходимых мастеру природных способностей. Ещё через несколько лет, снискав особое благоволение Божье, благодаря праведности, благочестивой жизни и открывшейся в нём сердечной мудрости, а также отчасти благодаря обстоятельствам, сложившимся на то время в раввинате, отец Минны сделался главным раввином столицы - наиболее почитаемым среди иудеев. В скором времени он быстро и незаметно для себя разбогател, впоследствии став одним из самых богатых и уважаемых людей той страны.
Минна, выросшая и достигшая совершеннолетия в богатстве и роскоши, позабыла о бедности, в которой прошло её детство. Она стала первой красавицей в городе и, как положено красавице, была капризна, упряма и остра на язык. Её окружало множество друзей, богатых и образованных, - детей тех, кого называют сильными мира сего. Никто их них не заслужил искреннего её уважения и симпатии, но ей было приятно производить впечатление в высшем обществе, ей нравилось, пользуясь властью, которую дала ей красота, безнаказанно мучить своих богатых и именитых поклонников, открыто и безжалостно глумясь над ними и их чувствами к ней. Несмотря на то, что слава первой красавицы прочно укрепилась за ней и распространилась почти на всю страну, а из многих городов приезжали молодые люди, мечтавшие хотя бы издали взглянуть на неё, и только самые дерзкие из них отваживались пытаться завоевать её расположение, невзирая на то, что число её друзей и кандидатов в друзья, и без того огромное, росло каждый день, - Минна в душе чувствовала себя одинокой. Ощущение это всё более усиливалось и угнетало её, особенно последний год по достижении ею совершеннолетия. Иногда она ловила себя на чувстве, что, почти не осознавая того, постоянно пребывает в томительном ожидании дня и часа, который, придя, решительно и властно, не спрашивая её согласия, изменил бы всю её жизнь и сделал бы счастливой, настоящей - не первой, а единственной.
III.
Однажды, поздним и хмурым осенним утром, в дверь одной из комнат Минны, где в тот час находилась она, тихо и неуверенно постучалась служанка. Войдя и извинившись, что вынуждена потревожить хозяйку во время утреннего туалета, служанка сообщила, что к ним в дом просится странного вида юноша, совершенно не похожий на тех любопытных и праздных молодых людей, которые толпами съезжаются в город, чтобы только поглазеть на знаменитую красавицу, а затем, вернувшись на родину, рассказывать всякие небылицы о своих любовных приключениях с ней.
- Чем же этот не похож на других? - равнодушно спросила Минна, не отрываясь от зеркала. - Если в самом деле не похож, то только своей наглостью и невоспитанностью.
- Минна! Он сказал мне, что проделал долгий и очень трудный для него путь, чтобы увидеться с тобой и исполнить то, что угодно Богу.
- И ты не знаешь, как поступить с этим... с этим негодяем?! - рассердилась Минна. - Гони его прочь с моего двора! Если бы в этом лгунишке, кроме лукавства, была хоть капля благородства, он не ломился бы в чужой дом, как разбойник с большой дороги, а устроился где-нибудь поблизости, за две улицы отсюда, и терпеливо ждал бы счастливого случая.
- Дорогая Минна!.. - дрогнувшим голосом ответила служанка. - Я видела его глаза. Человек с такими глазами не может лгать или помышлять что-либо худое! Госпожа моя! Я вовсе не наивна, но, видя его глаза, невозможно не верить всему, что он говорит. Я поверила ему даже тогда, когда он назвал себя твоим суженым. Он просил сказать тебе об этом только в том случае, если ты не захочешь принять его.
- Ах вот оно что! - засмеялась Минна. - Право же, это начинает меня веселить! Где он, где мой бедный жених?
- Я оставила его ждать во втором дворе, у самого входа в передний двор, - сказала служанка.
Минна наконец оторвалась от зеркала и подошла к окну. Её комнаты находились на втором этаже, откуда был хорошо виден передний двор; задний же, или, как его называли, второй двор, почти полностью скрытый за оградой и пышной растительностью, окружавшими его, был доступен для обозрения весь лишь с третьего этажа.
- Как жаль!.. - искренне огорчилась Минна. - Я решительно никого не вижу там, кроме... какого-то нищего калеки с кривой ногой, огромной дорожной палкой в руке и сумо́й на спине.
- Это и есть он, - проговорила служанка. - Его имя Ариэль.
- Как! - вскричала Минна. - И этот жалкий урод осмелился назвать себя моим женихом!?
Она была вне себя. Служанка, с ужасом смотревшая на неё, впервые видела, как подурнели и исказились от гнева всегда прекрасные, идеальные черты её лица.
- Ступай вниз и гони его в шею! - кричала Минна. - Пусть знает своё место и навсегда забудет дорогу в этот город!
- Бог евреев, Господь Саваоф, учит нас милосердию. Этот бедный юноша с больной ногой пересёк всю страну из конца в конец, чтобы только встретится с тобой и поведать что-то очень важное. По крайней мере, так сказал он, а ему нельзя не верить. Да и что случится с тобой, госпожа моя, если ты уделишь бедняге всего лишь две минуты своего драгоценного времени! Он и не просит о бо́льшем.
Минна прикусила губу и задумалась.
- Отец часто говорил мне, что мы должны быть милостивы к нищим и инвалидам - особенно же к слепым. Хотя этот парень и не слеп, но, видно, он и впрямь едва держится на ногах. Что ж, пусть будет так: пойди и скажи, что я согласна подарить ему две минуты в награду за его мытарства. Но предупреди, что, если по истечении двух минут он не прекратит своей болтовни, я прерву его на полуслове, или же сама уйду из комнаты и пришлю слуг, чтобы помогли ему спустится с лестницы!
Тень укоризны мелькнула во взгляде служанки, но она тотчас же опустила голову, поклонилась и вышла.
Хозяйка перешла в соседнюю, угловую комнату, скрытую за тяжелой бархатной завесой, уселась в одно из двух роскошно убраных кресел, поставленных друг против друга, у любимого ею круглого окна с цветными стеклами, где часто сиживала в уединении, мечтая о любви и беседуя с воображаемым другом, которому одному лишь могла поведать эти мечты и открыть своё сердце. Теперь же она сидела молча, без каких бы то ни было особенных мыслей или чувств - кроме, пожалуй, любопытства - и, разглядывая розовые ноготки на гибких и тонких белых пальцах, ждала того, о ком давно забыла.
IV.
Вскоре в дверь тихо постучали. Минна грациозно поднялась с кресла, как будто выплыла из него, и с любезным видом сама открыла дверь.
Высокий, бледный и худой юноша в убогой, запыленной одежде, с искорёженной сухой ногой стоял на пороге, опираясь на палку. Минна посторонилась и жестом пригласила его войти. Он с усилием переступил высокий порог, сделал два шага и остановился, очевидно, смущенный увиденной им роскошью и не зная, что делать далее. По-прежнему не говоря ни слова, сама потрясённая видом этого странника, хозяйка направилась к креслам у окна, делая знак Ариэлю, что тот может следовать за ней.
Когда они сели, первым делом он стал оглядываться, ища, к чему бы прислонить дорожную палку, и не найдя такого предмета поблизости - кроме стоявшего рядом с его креслом дорогого столика из слоновой кости, к которому он не решился прикоснуться - положил её прямо у своих ног, отчего она сделалась почти невидимой, утонув в пышном, сказочно живописном персидском ковре, устилавшим весь пол. Уловив его растерянный взгляд, Минна усмехнулась, встала и извлекла прямо из стены, открыв потайную дверцу, диковинные песочные часы китайской работы, перевернула их чуть ли не перед самым носом незваного гостя, заставив песок течь в пустой сосуд, и, со строгим видом поставив часы на столик перед Ариэлем, снова села.
- Хочу поблагодарить тебя, Минна, за две минуты твоей жизни, которые ты посвятила мне, - начал говорить он. - Надеюсь, этого времени будет достаточно для того, чтобы рассказать тебе, почему я здесь. А если нет, то верю, что Бог предусмотрел и это.
Так и не удостоив пришельца ни единым словом, Минна продолжала молча его разглядывать.
Несмотря на худобу, у него было довольно симпатичное лицо, смуглое и волевое. Особенно красивы были глаза, словно написанные кистью Рафаэля, - глубокие и выразительные, глядящие на всё земное с печалью, как будто из какого-то другого, высшего и прекрасного мира. Голос его также поразил Минну. От его мягких, бархатных вибраций что-то содрогнулось в её душе. И вдруг она явственно увидела своим духовным взором, как внутри неё начала пробуждаться от долгого-долгого сна маленькая девочка; вот она проснулась и сразу же потянулась своими ручонками к калеке, сидевшему напротив Минны. Минна отвернулась к стене, сердясь сама на себя, и сказала как можно более строго:
- Не теряй времени, Ариэль! Я молчу, чтобы дать место твоим словам, ибо другой возможности у тебя не будет.
- Жив Господь! - спокойно, но твёрдо произнёс юноша. - Минна, по положению в обществе, я обязан называть тебя госпожой, но в сердце моём звучит другое слово. Позволь, я назову тебя сестрой, потому что оба мы из одного народа - одной крови и одного духа, даже когда забываем об этом.
Минна молчала, опустив глаза.
- Итак, я буду краток, чтобы не занимать твоё внимание больше положенного и дозволенного мне, - продолжал Ариэль. - Знай, сестрица, что, когда мне исполнилось десять лет, случилось несчастье, на всю жизнь сделавшее меня увечным. Тогда я решил, что навсегда забуду тебя и ни за что, никогда, ни при каких обстоятельствах не потревожу даже напоминанием о себе. Видит Бог, моё решение было твёрдым. Ничто не могло изменить его. Позже родители отдали меня в учение к известному скульптору - греку. Но однажды я почувствовал, что моё сердце понемногу начинает превращаться в камень - в такой же гранит или мрамор, как те, из которых мой учитель высекал свои изваяния. Это не испугало меня, потому что я понял, что так должно было произойти со мной. Однако, учение пришлось оставить: художник должен иметь живое, горячее сердце, полное любви. Я вернулся домой и с тех пор занимался тем, что помогал отцу в его ремеслах.
Юноша умолк и бросил взгляд на песочные часы. Две минуты истекли. Ариэль попытался встать и сильно пошатнулся, очевидно, на мгновение забыв о своей изуродованной ноге. Минна бросилась к нему - уже без надлежащих красавице грации и плавности в движениях, - схватила его за руку, помогая удержать равновесие, потом снова усадила в кресло, а сама, возвратившись на прежнее место, облокотилась о поручни и подпёрла подбородок рукой, этим давая знать, что продолжает слушать.
- Жив Господь! - с искренней благодарностью и благоговением перед Невидимым повторил юноша.
Затем он продолжил свой рассказ:
- Веришь ли ты, сестра, в существование ангелов и служение Святого Духа - служение, которое есть Любовь? Мог ли я не поверить, если трижды, три ночи подряд, являлся мне Господь в образе одного из ангелов Славы и говорил со мною, и было это так явно, как никогда не бывает во сне! Впервые свершилось это тогда, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Именно в ту ночь мы с тобою достигли совершеннолетия, ибо, как ты знаешь, оба мы родились в одну ночь. Не уверен, уснул я тогда или нет, но вдруг услышал голос, как будто детский, - напоминающий твой голос, каким я помнил его с детства. Он громко позвал меня, отчётливо, и ясно произнеся моё имя. "Минна, вот я!" - откликнулся я на зов и тотчас же увидел маленького ангелочка, парящего в воздухе прямо передо мной. От него исходил чудесный мягкий свет, приятный для моих глаз. "Какой же он крохотный - совсем как грудной младенец!" - изумился я. "Не думай так обо мне, - снова услышал я тот же голос. - Несмотря на то, что я маленький, во мне сила Всевышнего!". Мои уста сомкнулись и во всё время я не мог больше выговорить ни слова. Между тем, сияющий небесный младенец рос у меня на глазах, и не прошло и минуты, как передо мной стоял могущественный и прекрасный ангел, одного роста со мною. Я видел его недолго, но был так поражен его величием и славой, что мог бы рассказывать об этом всю жизнь!
Голос юноши задрожал. В его чудных глазах заблестели слёзы благоговения и он замолчал, видимо, одолеваемый каким-то внутренним трепетом. Минна, как завороженная, не спускала своих глаз с его лица; в её взгляде, будто в зеркале, отражались все те же чувства, которые переполняли душу необыкновенного её собеседника.
Песочные часы делали свою привычную, предназначенную для них работу, но это уже не имело никакого отношения ни к Минне, ни к Ариэлю.
V.
- Как я уже сказал, - справившись с волнением вновь заговорил Ариэль, - я был в состоянии только слушать, потому что говорил Он. Это невозможно объяснить на земном языке, но, поверь, он говорил со мною даже тогда, когда молчал.
"Я послан любовью Всевышнего, - сказал Он, - чтобы напомнить тебе, Ариэль, историю, которую ты знал и участником которой ты был, но позабыл её после того, как стал человеком. Слушай и вспоминай!.."
Он умолк, но небесное эхо повторило последние два слова: "Слушай и вспоминай!..". Они прозвучали и для тебя, Минна! Я понимал это не умом. Ангел говорил далее:
"Когда Всевышний создал душу Человека, Он разделил её на две половины - мужскую и женскую. Перед воплощением одной из душ Небесный Совет решил, что женщина, получившая женскую половину этой души, должна будет иметь физический недостаток, который впоследствии спасёт её от гибели. Если же она будет обладать только одними достоинствами и не иметь телесного изъяна, её, в конце концов неминуемо погубит гордыня. Поэтому, для её же блага, у неё будет повреждена и изуродована нога. Так постановили Владыки кармы, руководимые не жалостью, но великой любовью. Однако в Небесах раздался голос, дерзко сказавший: "Нет!". Это заговорила другая, мужская половина души Человека. "Мне как духу известно, что женщине на земле приходится неизмеримо тяжелее, чем мужчине. Мне будет легче нести её крест. То, что я хочу сделать для неё, я делаю для себя, потому что мы с ней одно целое. Но если решение Владык неизменно, я вынужден буду отказаться от воплощения, чтобы избавить её от мук". Тогда старший из Владык сказал: "О дитя! Неужели ты своей жалостью хочешь погубить и её, и себя?" И тут все услышали голос Небесного Отца, незримо присутствующего всюду - на Небе, на Земле и даже в преисподней:
- ДА БУДЕТ ТАК, КАК ХОЧЕТ ОН! ОТНЫНЕ, ОТ ЧАСА СЕГО, Я ЗАЧИНАЮ НА ПЛАНЕТЕ ЗЕМЛЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКУЮ ЛЮБОВЬ - НЕ ЖАЛОСТЬ, А ЛЮБОВЬ ЧЕЛОВЕКА К ЧЕЛОВЕКУ - ЛЮБОВЬ, КОТОРАЯ ПРОЙДЕТ СКВОЗЬ ГОРНИЛО ОГНЯ, ОЧИСТИТСЯ И СНОВА ВЕРНЕТСЯ КО МНЕ. Я БЛАГОСЛОВЛЯЮ ТЕБЯ, СЫНОК! ЗНАЙ, ЧТО В НУЖНОЕ ВРЕМЯ Я ПОШЛЮ МОЕГО АНГЕЛА, ЧТОБЫ ОН ПОМОГ ВАМ.
И вот я пришел, - заключил свой рассказ Небесный Вестник. - Тебе нельзя больше медлить. Отправляйся в путь и расскажи своей суженой всё то, что ты видел и слышал сейчас. Я послан сопровождать и охранять тебя всюду, где бы ты ни был. Но запомни: Небесный Отец ничего не будет делать за вас самих. Тебе предстоит очень трудный путь, мучительный и непреодолимый для того, кто не движим любовью. Твой путь растянется на целый год, потому что весь его ты должен будешь пройти пешком. Только так сможет очиститься, возмужать и победить любовь в твоём сердце - победить твою плоть. Но как бы ни было тяжело тебе в дороге, у твоей суженой ещё более трудная задача: Небо оставило за ней последнее слово и ей нужно будет сделать выбор".
Ариэль помолчал немного, что-то в себе пересиливая, и, решившись, добавил:
- Только хочу, чтобы ты верила, Минна, что я никогда не появился бы здесь, если бы не было на то воли Божьей, и если бы...
- Если бы не твоя любовь? Да, Ариэль? -перебила его Минна. - Неужто ты думаешь, что до тебя на планете Земля не было ни влюблённых, ни любящих?
- Я всё сказал, - вздохнув, устало, но твёрдо произнёс юноша. - Теперь позволь мне уйти.
- Нет-нет! - поспешно и настойчиво возразила Минна. - Давай побудем вместе ещё минут десять. Мне нравится слушать тебя. Только ты больше не говори. Хватит слов! Я хочу послушать твоё молчание...
Оба они умолкли. Не только комнаты покоев Минны, её родительский дом, но, казалось, весь мир погрузился, утонул в такой полной, удивительной, прозрачной тишине, что слышно было как из пасти поверженного золотого дракона на китайских часах течёт тоненькая струйка песка, окрашенного в алый цвет и напоминающего крохотные капельки крови.
VI.
Спустя несколько минут молчания, Минна встала с места и подошла к юноше, сидевшему эти последние, роковые для них минуты с опущенной головой и закрытыми глазами.
- Я слушала твоё сердце... - почти прошептала она. - Оно сказало мне больше, чем твои уста, которые тоже говорят правду. Да будет благословен Небесный Отец, создавший нас двоих, как одну душу!..
В её изменившемся от волнения голосе Ариэль вдруг услышал и узнал знакомый ему с детства голос маленькой Минны. Он поднял голову, но продолжал сидеть с закрытыми глазами, затаив дыхание. Так прошло ещё несколько мгновений. Неожиданный звон колокольчика, пришедшего в движение от руки Минны, заставил его открыть глаза. В дверях, немедленно откликнувшись на зов хозяйки, появилась служанка, удивлённая длительностью их свидания.
- Приведи отца моего земного, - велела ей Минна. - Какими бы важными делами он ни был занят, пусть оставит всё, потому что наступила минута, ради которой все мы родились в этот мир.
Когда же встревоженный и изумлённый отец Минны в полурасатегнутом халате предстал перед ними, Минна подвела Ариэля к нему и заговорила, всё больше волнуясь. И глаза, и голос её были полны слёз.
- Вот суженый мой, мой единственный, без которого нет меня. Без него не будет полной чаша моей души, и в ней не сможет раскрыться цветок Духа. Так сказал мне Небесный Отец в час безмолвия. Умоляю тебя, благослови нас, как того хочет Небо, чтобы и ты был благословлён Богом!
С этими словами она прижалась лицом к груди своего отца, в страхе ожидая ответа.
Отец Минны холодным взглядом скользнул по искорёженной ноге юноши, потом посмотрел ему прямо в глаза, и взгляд его смягчился. Влажными белыми ладонями обеих рук, давно забывших грубую работу, он ласково охватил, как будто обнял, лицо дочери, лёгким движением отнял его от своей груди, несколько секунд любовался счастливым и вместе с тем торжественным его выражением, и, наконец, коротко застонав, поднял руки к небу:
- Благодарю, тебя, о Господи, что Ты так любишь своё творение - Человека, которого Ты создал! Кто я такой, Боже мой, чтобы противиться твоей воле! Будь благословен, Отче наш, и да будут благословенны дети Твои - Твоя Любовь, живущая, как и Ты, вечно! Воистину, всё, что Ты создал, Господи, сотворено Любовью и для Любви!..
Послесловие.
Древняя мудрость гласит, что настоящая любовь - Небесного происхождения. Для Любви на Земле нет закона, ибо она сама для себя закон. Кто из людей пустит её в своё сердце и будет жить по её законам, тот уже признан жителем Неба и имя его внесено в Книгу Жизни. Любовь же из Небесной гостьи стремится стать царицей на Земле, чтобы сделать Землю продолжением Неба.
Этими прекрасными словами, изречёнными устами мудрых, можно было бы завершить наше повествование об одной из удивительных историй Божественной Любви, нашедшей себя в сердцах двоих и соединившей их в одно - в одно сердце, одну душу и одну жизнь. Но рассказ этот был бы неполон, если бы автор не добавил ко всему уже описанному выше ещё несколько штрихов, которые, впрочем, можно назвать чисто земными подробностями:
Ариэль и Минна прожили очень долгую, по тем временам, и по-настоящему счастливую жизнь. Никогда никто из них ни разу не пожалел о сделанном выборе. Господь одарил Ариэля редкостной добротой и необычайной мудростью, так, что многие почтенные старцы, и даже сам отец его суженой, часто приходили к нему за советом. Двери дома Минны и Ариэля всегда были открыты для простых людей; никто из убогих или нуждающихся в духовной поддержке не уходил без их благословения, утешения и помощи, не неся в своём сердце искренней благодарности Богу и Его святой чете.
Для нас же, разделённых несколькими столетиями с героями этой повести, пусть послужит она прекрасным, светлым уроком в великой школе, именуемой Жизнью, - особенно же для тех, кому ещё только предстоит сделать жизненный выбор. Да благословит нас всех Господь, который есть Богом не одних только евреев, но всякого человека, жаждущего Истины. Люди же, познавшие Бога, вкусившие от Духа истинной Красоты, Силы и Мудрости и благоговеющие перед святостью Его имени, называют Его просто Любовью.