Семёнов Виталий Викторович : другие произведения.

Мой асфальтовый учитель

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта книга моих странствий и путешествий до 2010 года, написанная короткими отрывками и рассказами,вышла в 2011 году крошечным тиражом в 100 экз. большинство из которых уже раздарено близким друзьям и коллегам. Переиздание книги не планируется. Я знаю не менее 50 человек, которые эту книгу прочитали и даже перечитывали, хотя написана она слабо. Главное в ней - дух дороги)
   Семёнов Виталий Викторович (ВВС)
  
  
   МОЙ АСФАЛЬТОВЫЙ УЧИТЕЛЬ
  
  Посвящается тем, у кого есть вера и смысл.
  
  
   1996
  
  Когда я водил компанию друзей-девятиклассников по Подмосковью, мне всегда приходилось балансировать между моим желанием побольше увидеть и их - побольше побухать. Где бы то ни было - в заброшенной усадьбе в Марфино, в мокром весеннем снегу на Клинско-Дмитровской гряде, это всегда было так.
  Как-то раз, когда мы шли из Александрова в Переславль, ребята накупили целую сумку дешёвой александровской водки. До Переславля мы так и не дошли, заночевали первую ночь в окрестностях села Старая Слобода с её заброшенной церковью. Плохо ночевать без палатки, а по тем временам палатки оставались ещё советские, брезентовые, которые было тяжело нести - мы её и не брали. Женя и Саня распили водку, а потом пошли орать песни "Алисы" под луной. Я всё-таки заснул у затухающих угольков костра, завернувшись в дешёвый синтепоновый спальник. Утром я бодро шёл вперёд , а за мной еле тащились два похмельных "трупа".
   А однажды мы поехали на Московское море, на рыбалку. Ночью попали под холодный дождь. Море оказалось здоровенным водохранилищем с заболоченными берегами.
   Ещё я помню запах вокзалов. Первым вокзалом, на котором я ночевал, был Белорусский. Совсем не было страшно, какие - то парни наливали бомжихе водку. Мне казалось интересным, что отсюда уходят электрички до границы с Белоруссией, а там будет Литва, Польша и целый огромный, неоткрытый мир.
  * * *
  В 18 лет я поступил в МГУ.
  В январе 1996-го я шёл по раздолбанной грунтовке километрах в 30 к северу от абхазской границы. Согнувшись под тяжестью 20-килограммовых рюкзаков, наша маленькая группка обозревала вершины Кавказского хребта. Вокруг простирались плантации с самым северным чаем, под пальмами кудахтали куры, светило южное февральское солнце.
  Мои новые друзья - Доктор, невысокий, коренастый с пиратской бородкой, хитрыми глазами и острыми шуточками, испанец Серхио и датчанка Сольвейг.
  В свой первый день мы не спускались в пещеры, а разместились в приюте "Воронцовский". Комнаты ничем не отапливалась, двери их выходили на веранду 2-го этажа, что соединяла между собой все комнаты теневой стороны.
   Вечером у горящего камина, обвешенного покрытым глиной шмотьем, мы пели под гитару "Кандалакшу" Митяева.
  
   Зачем же, пролетая, птица белая
   Кричит, что не вернусь?
  
  Ночью в комнате был пронизывающий холод. Я вылез из тонюсенького спальника и, пошатываясь, побрёл к забитым на зиму дачным домикам, вынес оттуда два тяжёлых, пахнувших сыростью матраса.
   Луна слепила. Поблескивали покрытые морозными узорами окна промёрзшего приюта. Лишь из гостиной слышны были запоздалые аккорды гитары и приглушённые голоса. Я залез под два матраса и уснул.
  * * *
  Я получил образование на трассе. Я жил на трассе. Перед моими глазами проходили различные картинки и только трасса была неизменна.
  Она была тепла и от неё тонко пахло битумом и раздавленными липовыми почками. Если сесть на трассу спиной к дороге, то можно почувствовать, как она несильно вибрирует. Иногда мне казалось, что она тихонько едет, как лента транспортёра, и тогда я представлял себе, что если сесть на дорогу под Москвой, она привезёт тебя в Пекин, Ташкент или Тбилиси.
  Моей первой трассой было Минское шоссе.
  Утро. В рюкзаке - тот самый дешёвый, тонкий и холодный спальник, коврик, одежда, 2 банки кильки, хлеб и минеральная вода. В кармане - 100 баксов и 50 000 рублей (примерно 10 долларов), первая машина подвезла меня на 30 километров, вторая (военный "козёл") на 40, так я добрался до Вязьмы (250 километров).
   Жарко пекло солнце. Проезжающие машины пылили, я стоял на мосту, с которого была видна серая громада заброшенного элеватора. Я увидел валяющуюся в пыли коробку из-под мороженного, оторвала крышку из гофры и намалевал на ней фломастером "МИНСК".
  Следующая же машина остановилась.
  -До Минска? Даже и не знаю, куда тебя посадить. - на заднем сиденье лежали горы коробок.
  - Да я уж как-нибудь умещусь...Уже полчаса здесь в пыли стою, никто не берёт, а тут вы остановились, - заныл я.
  Слава Богу, сели - поехали. За рулём - рыжий мужик лет 30, рядом - его пожилая мать. Говорят на пинчукском диалекте, весьма малопонятном. Живут под Брестом, а в Москве торгуют огурцами. Так каждую неделю - 900 километров туда, 900 обратно.
  Для меня Белоруссия была страной загадочной, также как и все остальные страны в мире. Я с удивлением смотрел на надписи "Крама" на палатках, странную белорусскую письменность - "У" с тильдой, как наша "Й", частое "Ы" в словах. По поводу последней буквы у белорусов не было никаких комплексов.
  * * *
  Ещё сегодня утром я не верил, смогу ли остановить хоть одну машину - и вот я в Минске. Минск - ворота запада.
   Город, разрушенный в войну. Сначала я думал, что в Минске нет старых зданий, только потом я их нашёл, когда минчане показали - дома на которых ещё сохранились надписи на немецком. Город казался мне городом остановленного времени, коммунистический флаг и герб, никто не думал сносить памятник Ленину, убирать старые лозунги, здесь царит уют и неторопливость.
  Метро чистое и светлое, без московской помпезности, но и без питерской суровости.
  Минск был мой первый город, как первая любовь, тогда я не знал ещё, что впереди - месяца пути, и будут ещё города, страны. Но Минск я не забуду, потому что он был первый.
  Устроившись в будке у "Центрального Поштамта" я принялся "бомбить по впискам". Это друзья друзей-друзей, и поэтому неудивительно, что вписки часто обламывались.
  - Позовите, пожалуйста, Матвея!
  -А он уехал.
  -Здравствуйте, позовите Лену. "Нет её", (неприятный мужской голос). А, простите, её как нет вообще, или просто уехала куда? (Бросили трубку).
  Пока я звоню по впискам, надо сказать, что я тут делаю.
  Университет, куда я так стремился поступить, оказался не таким уж интересным местом. Там толкали туфту, которая устарела 20 лет назад. Мне было 18 лет, а я ничего ещё в жизни не видел!
  Как-то в Универе мне попала в руки красная брошюрка Антона Кротова про автостоп. Так я познакомился со всей этой прикольной полухипповской тусой, которая автостопила уже какой год своей жизни. Я решил поднакопить деньжат и тоже выйти на трассу, что и сделал.
   Когда я вышел в это июньское утро на трассу, я понял, что мой Университет наступил только здесь, что нигде ещё я ничему толком не учился.
   Я смотрел на свои ботинки и понимал, что к концу моего путешествия у меня будут совсем другие ботинки, я смотрел на свои джинсы (в сумке у меня лежали ещё одни) и понимал, КАК они будут выглядеть к концу дороги. Я смотрел на свою майку и понимал, что вот она, изъеденная потом, будет брошена на обочину или забыта на пляже где-нибудь в Турции, а может быть, в Таджикистане... Мой загранпаспорт мог работать ещё целый год. В общем, я был счастлив. Я действительно был счастлив.
   Я собирался пробираться в Литву. Там жила девочка Индре. С Индре я познакомился ещё до Армии, когда мы ездили в Литву вместе с классом, Индре писала мне и я почему-то думал, что Индре ждёт меня, я почему то был абсолютно в этом уверен. Из Литвы я собирался ехать непосредственно в Польшу. А потом - вокруг Чёрного моря - в Турцию, а потом из Турции через Кавказ в Среднюю Азию.
  Когда у меня сорвалась шестая вписка, мне вдруг страшно захотелось домой - залезть в ванную, ни о чём не думать, выпить чаю, посмотреть телевизор. Оставался один единственный телефон - телефон доброй девушки Оли, которая, когда мой друг Сан Саныч поехал на какой - то там весенний фестиваль ещё в марте, и продрог, замёрз и ночевал в телефонной будке на "поштамте", приютила их и напоила чаем.
  -Это Оля? Это звонит друг Саши из Москвы, он был у вас в гостях в марте месяце.
  -О, да, здорово, конечно, помню! Это очень хорошо, что вы позвонили! Может, ты заедешь, я, правда, не вписываю, но ты мог быть чаю попить, помыться.
  -Да, это было бы здорово!
  -Записывай, где я живу.
  Через полчаса я уже сидел в автобусе, который вёз меня от станции метро "Усход" до улицы Гинтовта. Это плохо, что она не вписывает. Ну, сделаю как обычно, досижу допоздна, а потом будет уже неприлично выгонять.
  Оля была очень милой, хорошей девушкой. Она рассказывала про белорусский язык, читала стихи, - про вёски и чабор. Но она действительно не вписывала. У неё был строгий папа. Но у неё был отличный бойфренд, который жил в настоящем сквоте на площче Перемоги, и это было просто отлично!
  Было совсем уже поздно, когда я поднялся по скрипучей лестнице и постучался в дверь. Рядом с квартирой в старом доме на Площе Перемоги чернел обгоревший дверной проём. На этаже квартира, куда я стучался, была единственной жилой.
  Маленькая комнатка уютна: кроме неё есть ещё неработающий туалет с картой Минска и надгробной табличкой с красной звездой и надписями "КИМ 1937-...", это табличка хозяина дома, он вполне ещё жив.
  Комнатка вся - от пола до потолка уставлена книгами, они везде - на полках, на столе, на кроватях, под кроватями вместо ножек, на полу.
  За столом, под настольной лампой в одних трусах сидел Ким и просматривал толстую кипу газет. Еле живой, разваливающийся от болезней старик зарабатывал тем, что писал диссертации и дипломы богатым студентам. Многие светила обязаны своими работами Киму. Ким получал, в том числе, за молчание.
  Ким, панк Василь из Солигорска и его друг Сергей - настоящие минские сквотеры.
  Все обитатели домика на улице Перемоги вставали рано. Они шли работать, а я шёл смотреть Минск. По пути зашёл в Книгарню и перерисовал пограничный участок Беларусь-Литва. В это время литовцы активно собирались в Евросоюз и на границе, через которую ещё вчера было пройти при свете дня, шли облавы одна за другой.
   С Олей мы посмотрели парк, проспект Франциска Скорины, Троицкое подворье. А сегодня вечером - сюрприз, сказала Ольга - будешь ночевать в музее национального поэта Якуба Колоса.
  Кто-то из её друзей работал ночным охранником в музее главного белорусского поэта. Вечером я пил гродненское пиво, рассказывал анекдоты, а потом пошёл побродить по ночному музею, посмотреть, как приятно блестят уличные фонари на ночных витринах. Уснул я, разложив спальный мешок на красной ковровой дорожке на парадной лестнице.
   Ровно спустя сутки с этого момента мне было совсем не весело. Я переходил границу. Позади остались 2 электрички, один пригородный автобус и дальше - дорога до трассы Полоцк - Вильнюс, по которой я теперь и шёл.
   Я всё шёл и шёл. Темно и сыро. Добротная асфальтовая дорога сменилась грунтовкой, которая часам к 11 привела меня к перекрёстку с большим дорожным указателем Градоувщчизна -8 км, Захаришки - 13 км. Возле указателя мрачно возвышался большой католический крест. Их здесь - в Западной Беларуси много, в каждой деревне, на обочине дорог, на холмах и возвышенностях.
   Я в двух шагах от литовской границы.
  Рядом с крестом материализовался огромный пьяный парень.
  О, братан! Дай 500 рублей!
  -Мне белорусская мелочь была без надобности, я отдал.
  -А мне, в замен, скажи, как в Лаваришки пройти.
  -Так тебе на Литву надо? Да мы сейчас с братвой мотоцикл выгоним, через 2 часа уже в Лаваришках будешь! Ты нам только пузырь поставь!
  -Да нет. (Я испугался). За мной друзья идут, 5 человек.
  -Так что, они нам заплатят?
  -Да откуда у нас деньги? Были бы деньги, разве полезли бы ночью через границу?
  Ночь, мои уставшие ноги ступают по мягкой глине. Над головой - звёзды, ночное небо. Я утомлён дальней дорогой. За спиной остались Захаришки, где дорогу мне показали контрабандисты. Они потеряли интерес, когда узнавали, что я "пустой".
  Как только показались огни погранзаставы, я пошёл в обход, через лес. Постоянно наступал на пластиковые бутылки, консервные банки, в тишине их хруст казался мне оглушительным, и мне, смертельно напуганному, уже чудился погранпатруль.
  Я не шёл, а почти крался, и путь показался мне очень долгим. На самой линии границы я увидел дом. Обычный дом с огородом, огороженный колючкой. Я засомневался - а туда ли я пошёл - может, я иду вдоль границы или в обратную сторону?
  Дорога вывела в сосновый бор с наезженными колеями во все стороны (контрабанда объезжает блокпосты).
   На сосне висела табличка на литовском.
  Когда я пересёк границу, и, покачиваясь, побрёл по шоссе к селу Лаваришкес, я увидел, что на встречу мне едет полицейская машина. Я был в абсолютно мокрых и грязных джинсах. Я просто сел на обочину и стал ждать, пока эта тачка остановится, из неё выйдут литовский копы и заарестуют меня. Но тачка проехала мимо. Судьбу я решил не испытывать. Старый, сморщенный поляк, которого я остановил, запросил с меня за дорогу до Вильни гроши. Я дал ему доллар.
   В Вильнюсе я поселился в гостинице -квартире в грязноватом районе рядом с вокзалом. За 15 долларов хозяйка не стала искать визу в загранпаспорте и задавать вопросов. На заре независимости Литвы полстраны ездило торговать в Польшу. Поляки приезжали в Литву и скупали здесь цветмет и янтарь. Тогда было просто и выгодно, оформив лицензию, переделать свою квартиру у вокзала в гостиницу. Но волна спала и бизнес стал не особенно выгоден, так что теперь здесь были рады всем, пусть даже весьма странным, клиентам.
   Вильнюс мне понравился. Я чувствовал себя здесь хорошо.
  
  Вильнюс
  
   Змея Кундалини кусает подростка в череп и ему кажется, что всё в жизни происходит в первый раз, что всё можно попробовать. Так говорят Веды. Вильнюс - это город змеи Кундалини, там всё было в первый раз.
   Надо мной нависает Вильнюсская телебашня... я помню лживый репортаж Невзорова и чувствую себя в ответственности за горбачевские танки.
   В парке у кафедрального собора знакомлюсь с компанией панков, они приехали стопом из Каунаса на местный "сейшн" в честь дня рождения Джима Моррисона.
   "Сейшн" был так себе. Его сделали в Ужуписе. Развалины старинных кирпичных домов с ещё немецкими надписями. Читали стихи, естественно, по-литовски, играли на раздолбанных электрогитарах, рисовали на рулоне обоев. Когда стал накрапывать дождь, заскучали и разбрелись по развалинам.
   Я с Кришной (самый интересный русский парень в этой компании, ехал автостопом из Лиепаи в Лиду,) затусовали на первом этаже бывшего дома, где среди большого костра каунасцы устроили лежбище из спальных мешков. Говорили о развале СССР, почему в русских школах не учили литовский, а в литовских школах учили русский и т.д.
   На втором этаже скучали две девушки, Филарету и Лаура. Лауре было чуть ли не 13. Обманув родителей, они с тусой сорвалась в Вильнюс, что по литовским понятиям тоже самое, как у нас рвануть из Москвы в Питер. Тусовка оказалась тухлой, денег ни у кого не было ни цента, бутылку пива "Утянос" пили всей компанией.
   Лаура не говорила по-русски. Филарету была поразительно похожа на лису. Тонко подведённые глаза и накрашенные губы только усиливали сходство. Она с позиции старшей "рулила" Лаурой. И хорошо говорила по-русски.
   Мы пошли купить пива. Филарету взяла деньги, забрала пиво и не отдала сдачу.
   Мы сели выпить пива у памятника Мицкевичу. Девчонки разговаривали между собой по-литовски, но русский мат был хорошо понятен без перевода. Я вернулся, среди развалин уже шмыгали местные пацаны, собирали бутылки и стреляли курить. Тусовка окончательно загнулась. Филарету, пуская сигаретный дым, спросила меня, что я теперь буду делать? Я сказал, что поеду дальше нарушать границу - в Ригу, а затем в Таллин, а оттуда уплыву куда-нибудь гидростопом и нелегально проникну в Западную Европу, пойду куда-нибудь работать в Париже и выучу французский, потом пересеку Ла-Манш и идеально выучу английский, потом проделаю то же самое с испанским. А с тремя языками, я думаю, я уже в Москве не пропаду.
  Всё это, признаться, я сочинял в тот момент, как и говорил.
  Круто! Сказала Филарету, а можно с тобой?
  Конечно, можно, ляпнул я.
   Здорово! Мы договорились встретиться завтра у Кафедрального Собора, а пока пошли гулять по городу.
   Но по ходу дела, в голову начали лезть беспокойные мысли: зачем? Куда? На какие деньги? Где они будут жить? Кто повезет их обратно в Литву?
   На следующий день у Кафедрального Собора меня не было.
  
   Куда удачней было мое знакомство с Вильнюсским Техническим Университетом. Еще в троллейбусе в VTU я познакомился с двумя веселыми студентами и их очаровательной попутчицей. Они весело болтали, а весь троллейбус, пронизанный солнцем, улыбался, слушая их разговор.
   Я расспрашивал какого-то старичка по поводу того, какой билет мне нужно пробивать студенческий или обыкновенный. Один из студентов сказал мне что-то по-литовски:
  - Извините, но я не понимаю по-литовски.
  - Ne suprantate? - насупился тот.
  - Да, я .... As is Maskvos!
  - А, ну тогда другое дело. Смотри, вот такой надо иметь,- сказал один из студентов
  Он протянул студенческий проездной билет с надписью "Liepa".
  - А что такое "Liepa"?
  - Ха-ха..."Liepa"-это, ну... Месяц. "Июль" будет по-русски. Куда едешь? И что делаешь в Вильнюсе?
  - Путешествую автостопом, а сейчас еду в VTU на заседание секции автостопа.
  - В VTU? Так мы тоже туда! Правда, секцию автостопа не знаю, но это не важно - едем с нами!
  
   Литовские студенческие посиделки не особо отличались от московских. Митя (так он сократил свое литовское имя Миндаугас) активно "обрабатывал" встреченную им девушку. Гинтарас весело жарил мясо на скворчащем масле и болтал со мной. Я бы вряд ли упомянул этот момент моего вильнюсского бытия, если бы знакомство с Митей не сыграло такой важной роли во время второго моего путешествия в Литву.
   В турклубе VTU царила суета: народ оформлял анкеты для получения российских виз ради очередного восхождения на Эльбрус. Я почувствовал что-то типа злорадства - стоило вспомнить мои мытарства при переходе границы. А ведь когда-то питерцы ездили в Таллин, а минчане в Вильнюс с пятью рублями в кармане. Впрочем, я не в обиде на литовскую независимость, я в обиде только на визы, ибо визы придумали мудаки.
   Познакомившись с представителями клуба, Владасом, я рассказал о своем желании продолжить путешествие Ригой. Разговор продолжился в маленьком студенческом баре "Ant kalnis", литовцы угощали "Утяносом" с вкуснейшей закуской.
   "Знаешь, Виталий - с легким литовским акцентом обратился ко мне Владас, глава клуба, оторвавшись от пенной кружки. - Я поеду в Ригу с тобой.
  
  Перед моими глазами вновь пролетали несколько дней моего пребывания в мистическом Вильнюсе. На цветах была построен Вильнюс: затерянный в лабиринте старинных черепичных крыш, тонущий в глазах своих прекрасных дочерей, он разговаривает с небом на 3-х языках своих обитателей: литовском, русском и польском. По его сероватым улочкам мимо старинных костёлов и церквей гуляет ветер Вильно - ветер Свободы.
  
  РИГА
  
  Пересечение литовско-латышской границы, хоть и было подготовлено Владасом (он постоянно сверялся с картой) попахивало пижонством. Мы пересекали границу легкомысленно, фотографируясь на фоне пограничных столбов. На латышской стороне мы даже наткнулись на полицейскую машину, но она равнодушно проехала мимо нас. Владас где - то ошибся и мы вышли пешком аж к самой Бауске, это 30 километров от границы! Помню, что первыми словами, которые я услышал в Латвии, был крик фермера своей собаке "Джубо, начурп! (Джубо, ко мне!)
  До Риги довёз француз, который занимался здесь грибным бизнесом. Мы мило болтали, когда в вечернем свете предместий показалась лента Даугавы и игла Домского собора. Нас высадили в самом центре - у монумента Независимости, на Лайсвас-аллее. Мне стало интересно, как этот памятник, который воплощает собой независимость Латвии, простоял тут в советское время и его никто не тронул?
  - Как будем жить, Владас?
  У самого моста через Даугаву, рядом с музеем оккупации (бывшим музеем Красных латышских стрелков) мы зашли в серое невысокое здание - общежитие Рижского технического университета. В прошлые свои заезды у Владаса появились здесь друзья. И они нам помогли - в эту ночь мы хорошо выспались. На следующий день латыши захотели отправить нас на Рижский залив, где у Университета было несколько домиков.
  Там было скучновато, пока не подъехали гости из Риги, теперь утянутый обычно в официальный костюм Янис наливал мне лимонную водку, а потом мы взяли с пляжа лодку и поплыли по Заливу и студенты пели старинные рыбацкие песни. Я, конечно, не пел, а слушал, а Янис переводил. Латышский язык менее красив, чем литовский, в нём много заимствования из немецкого и русского. Так, "граница" по-латышски "рубеж", а "книга"- "грамата".
  Похоже, мы с Владасом начали утомлять друг друга: один хотел в "Музей Оккупации", другой в Домский собор, один - в бар, другой - на рынок. И мы решили разойтись. Позднее, уже в Армии, я получил от него письмо, тогда он благополучно добрался до Вильнюса, а через месяц поехал в большое путешествие до мыса Гибралтар. Прибалтика сразу после получения независимости быстро и без проблем вернулась в Европу, для них не существовало шенгенов, западный мир вернул их обратно, как будто они никуда и не уходили. Мы всё ещё общались на языке советского прошлого, но были уже в разных мирах. Хотя, надо сказать, Владас потом работал в Москве.
  В Риге я собирался: послушать орган Домского собора и посмотреть военный музей с экспозицией о борьбе гордых латышей за независимость. Здесь были представлены основные орудия борьбы: палки, облитые бутафорской кровью, карикатуры на ОМОН, канцелярские папки с надписью "Дело ОМОН: Тбилиси, Баку, Вильнюс, Рига..."
  У меня была и дипломатическая задача: в своё время Президент Питерской лиги автостопа (ПЛАС) Алексей Воров пытался установить связь с прибалтийскими автостопщиками, которые находились в Латвийском университете. Здесь царила спешка и суета: все бегали, собирались, на ходу бросали друг другу какие-то фразы. В Турклубе мне объяснили:
  - Извини, у нас тут Университет едет на концерт лучшего латышского композитора Иманта Калныньша в Вицпиебалгу. Хочешь, поехали с нами!
  Что ж, в Вицпиебалгу, так в Вицпиебалгу.
  В автобусе, который шёл в какую - то Вицпиебалгу, я чуствовал себя прекрасно. Если он нравится латышам, этот Имант Калныньш, то почему бы мне на него не посмотреть?
  Калныньш был настолько известен в Латвии, что не выезжал на свой день рождения в Ригу, а приглашал своих поклонников сюда, к себе на дачу. Сцена была установлена на берегу озера, а участок елового бора перегорожен ленточками и уставлен камуфлированной охраной. В лучших традициях московских концертов, латыши пачками подлезали под лентой, стоило только охране отвернуться.
  Я не понимал смысла песен, но на слух они были приятны. Мне, конечно же, рассказали, что даже во времена КГБ "Имант ужэ писал песни о сваботе Латвии". А как же иначе!
  На обратном пути девушка Инга, услышав о моих похождениях, дала мне визитку и попросила заглянуть в Рижский дом печати.
  Приехали в Ригу только в 4 утра., выспавшись в студенческом общежитии на улице Зеллю 8 я пошёл в Дом Печати на Балласта Дамбе и дал интервью местному журналу VIESIS ("Гость"). Вышло в свет не только это интервью, но даже его продолжение, которое я отсылал в Ригу уже в Москве.
  Перед тем, как преступать к самому главному событию, которое произошло со мной в этой поездке, расскажу один случай. Есть в Латвии такой исторический парк "Сигулда", который расположен на реке Гауя. Здесь действительно красиво, особенно впечатляет поездка на фуникулёре над Гауей. Правда, одному лазить по развалинам быстро надоело.
   Я сидел на крепостной стене пятисотлетней давности, когда услышал над собой русскую речь, три парня стояли выше. Они что-то спросили у меня по-латышски.
  - Извините, я из Москвы, не понимаю по - латышски.
  Да? Из Москвы? Ну, мы, вообще-то тоже русские.
   Завязалась беседа, потом поехали кататься, впрочем, тут же заблудились. Все надписи были на латышском, а русские тщательно затёрты. Наконец выехали на дорогу в Ригу. Парни работали в крупнейшем рижском казино. По дороге в столицу, один из них, Олег, пробегая взглядом по мостам, огням, рекламе, пробормотал под нос: "Как всё надоело! Может быть, так же как ты, бросить всё и уехать, куда глаза глядят?"
  Они довезли меня до порога общежития на улице Зеллю, мы распрощались, чтобы никогда больше не увидеться.
  
  ЭСТОНИЯ
  
  Ещё до Сигулды я познакомился с компанией молодёжи, которая собиралась в Таллин на фестиваль Rock Summer 96 Пересекать границу решили вместе, хотя у 4 из 8 были латвийские паспорта, которые давали возможность легально въехать в Эстонию.
  Мы без проблем достопили до приграничного городка Айнажи. Эстония была всего в двух шагах, пограничная вышка прекрасно просматривалась с шоссе. Мы свернули на трассу Айнажи-Валмиера, что шла вдоль границы. План был прост - пройти километра 2 в сторону и там пересечь границу.
  Стоило пройти метров 500, началось... "Может быть, свернём здесь?" - заныли девушки. Да нет, нет, ещё слишком рано, шоссе ещё слишком близко. Наконец, поддавшись на их уговоры, не выдержали - свернули.
  Прошли какой-то болотистый лесок. Зафотались на фоне натянутой колючей проволоки всей компанией, тут же начались споры "Ну, да, всё верно, мы в Эстонии! "Да ты что? Латвия здесь, а Эстония - там". "Ну, что же, идём? Сто-о-оп! Куда? Ты не прав! Латвия действительно здесь, а Эстония - не там, а во-о-т там! Да нет!" И так без конца.
  Стоило ли удивляться тому, что нас поймали?
  Нас даже не поймали, мы сами вышли на эстонских пограничников, спрыгнули в какой-то ров, повернули (а за поворотом ничего не видно) - и обнаружили пограничников прямо над нами. Они даже нас не видели, но они были так близко, что мы сами сдались.
  Латыши вели себя достойно. Когда девчонки расплакались в латышском карцере (эстонцы передали нас латышам), спокойно их утешали. Все были виноваты и все это понимали. Томс Синистерс, их главный, прямо сказал мне "Знаешь, Виталий мне хуже всего оттого, что я не знаю, что случится с тобой. Я выйду отсюда и вытащу Дацею (его девушка), это моя страна, но как ты? Ведь, у тебя за спиной две нарушенных границы.
  До того, как эстонцы передали нас латышам, мы спокойно болтали на лужайке перед злополучным рвом, даже открыли пару консерв, но после многочасовой отсидки в "карцере" который выходил окнами прямо на пограничный шлагбаум на трассе. Всех по одному приглашали в кабинет и всех паспортных отпускали сразу, оставляли беспаспортных и наконец, добрались до меня.
  - Паспорт есть?
  - Смотря какой паспорт вы имеете в виду...- тянул время я, не выбрав за долгое время сидения в карцере стратегию, местным притворяться было бесполезно, я знал от силы 10 латышских слов.
  - Доставай все, какие есть.
  * * *
  -Москва, Россия?? Пограничный начальник внимательно посмотрел на меня: по-моему, ты серьёзно ЗАВИС, парень.
  Я уезжал от КПП на полицейском УАЗике. Я сидел неудобно, прижавшись к заднему стеклу и видел, как латышские парни махали на прощание. У Томса Синистерса был грустный вид.
  * * *
  Через два часа меня допрашивали в полицейском управлении города Лимбажи (80 км от границы).
  Итак, как ты попал в Латвию.
  -Через Литву.
  -А в Литву?
  -Также. Ночью через границу.
  - У тебя нашли 5 долларов. У тебя есть ещё деньги?
  -Нет (60 долларов были спрятаны в ботинке).
  - Путешествуешь, как бомж, презрительно бросил один из полицейских. Ладно, завтра с тобой разберёмся.
  Меня проводили в камеру, где мирно храпел неизвестный латышский алкоголик, скоро привезли единственного русского из всей компании - парня по кличке Матрос из Латгалии. У него, единственного из всех, был опыт перехода границы. А у кого его нет в Латгалии, старинном крае старообрядцев и беглых, в котором можно месяцами жить и не услышать слова на латышском.
  - Надо же, первый раз в полиции и где? Здесь, в Латвии!
  - - Нет, у меня уже есть опыт, однажды при переходе зимой провалился в полынью, самому пришлось к погранцам идти, чтобы не замёрзнуть. Ладно, и так было много сегодня волнений, пора спать. Матрос отвернулся к грязной стенке камеры и тут же заснул.
  Я же заснуть не мог, было холодно и, что уж тут, было страшно!
  На следующий день мною занялись всерьёз, засняли на камеру и на фото, сняли отпечатки пальцев, ещё раз допросили и дали написать подробный рассказ о моих деяниях.
  "Деяния" заняли два листа мелким почерком, основная мысль моих сочинений была исключительно пролатышская. Мол, издревле интересовался Рйамондом Паулсом, Инваром Калниньшом (пригодился концерт) и даже Вилисом Лацисом, давно хотел посмотреть Латвию, а тут какие-то визы (с начала времён независимости прошло только 5 лет, визовая Прибалтика казалась ещё в новинку), поэтому и полез. Осознал, больше не буду.
  Это я сейчас пишу так жуировано, а тогда, когда оставалось 4 часа до ожидания решения прокурора, мне было страшно до немоты в ногах.
  Наконец, меня вызвали:
  Прокурор внимательно изучил обстоятельства дела, нашёл в нём состав для возбуждения уголовного дела, но учитывая а) возраст, б) не желая ломать жизнь и мешать твоей учёбе в Университет и в) учитывая, что всё это у тебя в первый раз, прокурор решил уголовное дело не открывать. Но въезд в Латвию вам запретят на пять лет.
  Я сделал вид, что расстроен.
  Мне вернули всё - и даже пять долларов (Европа!), выдали на руки паспорт и предписание о депортации в семидневный срок.
  Да! Это молодость, когда чёрная печать о депортации в паспорте это повод для гордости, и когда сидишь всю ночь в полиции, а на утро вышел - и словно бы ничего и не было. В мире идёт Первая Чеченская, в России творится чёрт знает что, но тебе на всё наплевать, потому что ты молод и между тобой и Богом лежит лишь теплое полотно дороги...
  
  ПЕЧОРЫ - НОВГОРОД
  
  До того, как попасть в Россию меня приютила симпатичная русская пара в крошечном городке Смилтине. Они здесь учились, городок был крошечный, всего на тысячу населения, зато здесь было своё телевидение. Обманув комендантшу, я ночевал у них в общаге.
  На заброшенном в поле погранучастке погранцы попытались посмотреть мои вещи, но стоило мне вывернуть на стол грязные носки и недоеденный крошащийся батон, тут же передумали.
   И вот я в России, я решил переночевать в Псково-Печёрской лавре, заодно посмотрев знаменитые пещеры под монастырём.
   Часов в 11 вечера постучался в Лавру.
  - Кого вам?
  -Настоятеля.
  -Батюшка уже отдыхает, а что вам?
  - Я путешественник, из Москвы, переночевать бы.
  -Обратитесь по адресу Советская 8
  Мы были вместе с парнем, тренером по кикбоксингу из Таллина и мы пошли на Советскую 8.
  Во дворе обычного сельского дома сидела старушка.
  - Здравствуйте, матушка, не пустите ли переночевать.
  - Да уж и не знаю, весь дом полон.
  -Мы сильно не потесним.
  Бабушка подошла к нам и внимательно заглянула нам в глаза.
  -Тысячи три не будет у вас?
  -Будет, конечно, парень достал из кармана объёмный кошелёк и заплатил и за себя и меня.
  Дом был полон людьми. Самым интересным был Олег - в свитере, потёртых джинсах и без обуви неопределённого возраста мужик. Вечером он сел рассказывать:
  "Жил я суетно. И было мне видение Пресвятой Богородицы в том, что мол, открой глаза свои, живёшь ты неправильно, грешно, а надо тебе, чтобы спастись, продать своё имущество и отправиться по святым местам.
   А жил я в Одессе.
  "Вот продал я всё своё дьявольское имущество, (книги в основном) и приехал сюда - с электрички на электричку прыгал, вот, с Божьей помощью, и доехал. А давай как молодой человек, (впрочем, Бог молодых любит) садись-ка лучше почаёвничаем. Сахара нету, а вот варенье. (Грешен, люблю я него, варенье - то) наскребу тебе".
   Хозяйка подлетела ко мне в сенях. "Ты ему не верь, не верь",- жарко зашептала она, он здесь уже месяц без оплаты живёт, выгнать всё никак не могу. А если что просить будет, не давай!
  Утром меня разбудил солнечный свет. В комнате было душно. Олег уже стоял у стола и пил несладкий чай.
   -Вставай! А, не хочется? Это дьявол тебе мешает, душа знает, что вставать надо, а дьявол в теле шепчет "Не надо, не надо, полежи ещё!"
  Я быстро поднялся.
  Хозяйка дома разговаривала с не старой, но болезненно-одутловатой женщиной
  -А к старцу Пахомию нелегко попасть, надо сначала до Пскова доехать, затем до Озера, а там уж договариваться надо - паром на Остров только раз в неделю ходит
  -Ой, матушка, я боюсь, а вдруг утону - женщина заплакала.
  - На всё воля Божья, Бог сподобит - и до Пахомия доберёшься.
  На встрече из пещер меня встретил Олег "Хочешь, я помолюсь за тебя, за твоих родных, а ты мне денежку дай, немного, тысяч 10..." Олег разглядел за моей спиной группу солидно одетых людей, позабыв про меня, направился к ним.
  От Печёр до Пскова ехал на автобусе. Я решил завершить своё путешествие работой в МГУшной археологической экспедиции. Знаменитой Новгородской.
  
  Новгород
  
  От Пскова до Новгорода нет прямой дороги, так что я завис на шоссе надолго и в Новгороде был только вечером. Не составило труда найти штаб-квартиру экспедиции, он располагался в двух строительных вагончиках на задворках какой-то древней церкви. Большие надежды я возлагал на профессора Хорошева - он вел у меня в Университете археологию и принимал экзамен.
  Но не тут-то было.
  "Вы отлично знаете, молодой человек, что археологическая практика - только для студентов дневного отделения. Повторяю - дневного",- он поправил очки. Одна ваша коллега, её фамилия, кажется, Седова, меня, буквально, достала, пытаясь попасть в экспедицию, а теперь вы приехали! Ну нет в экспедиции денег, чтобы содержать вас!
  "Впрочем", - смягчился он, "уже поздно, идите-тка пока в общежитие, а завтра часов в 11 подойдите, - посмотрим и решим, что с вами делать".
  У входа в общежитие меня встретил Володя - мой старый знакомый ещё по патрейской1 экспедиции, педант до мозга костей. Он удивился: "А ты как здесь?!" Я рассказал. Мы прошли в общагу, прячась от внезапно хлынувшего мощного летнего ливня. Второй этаж встретил нас духотой и весёлым гомоном. Володя, как студент кафедры, жил вместе с профессорами у церкви и здесь оказался случайно.
  Обычные же студенты - первокурсники жили здесь по 8 человек в комнате. Но это их не смущало.
  И чего ты сюда приехал? - удивлялась маленькая хозяйственная девочка Катя. Вот меня отсюда отпусти, я бы пешком шла до самой Москвы. Весь день - от рассвета до заката перекапывать 7 метров новгородского культурного слоя, а, проще говоря, навоза... А если что найдёшь, тут же прибегает Хорошев, выгоняет нас из раскопа и начинать копать вместе со своими ассистентами. Да мы его видим два раза в день - и всё. И потом: в баню нас водят раз в неделю, и денег выплачивают 11000 в день - это на питание (около 2 долларов), и что интересно, есть ещё такие люди, которые рвутся сюда работать. Для этого надо быть, наверное, фанатом.
  Что-то здесь было не так. Я вспомнил патрейскую экспедицию. Патрей всегда был добровольным и бесплатным - институт археологии оплачивал только питание, а дорогу - ты сам. Но это была стопроцентно осмысленная работа: Андрей Петрович Абрамов, или просто Петрович как мы его звали за глаза, сделал всё, чтобы в руководимой им экспедиции и самый младший из археологов знал то, что он делает и зачем он это делает. И я знал - знал историю Патрея, и основы археологии и меры безопасности, потому что мы работали рядом с большим и пьяным посёлком Гаркуши. Здесь же была чистой воды казёнщина, принудиловка - вот почему здесь можно было найти обувь 15-го века в отвале отработанной породы.
  На следующий день я отправился к Хорошеву.
  - Итак, молодой человек, есть ли у вас какие-либо документы, студенческий, например?
  - Конечно, есть.
  -Теперь, сколько времени вы собираетесь работать у нас в экспедиции?
  До моего дня рождения оставалось две недели, поэтому я так и сказал. Хорошев равнодушно и мрачно взглянул на меня.
  - Так, понятно. А вы знаете, где в Новгороде вокзал?
  - А зачем мне это знать?
  - Потому что сейчас вы пойдете, возьмёте билет и спокойно уедете поездом на Москву. Впрочем, если не знаете, я вам опишу.
  Да нет же, не надо. Но я, профессор, правда, не ожидал такого отношения.
  - Очень жаль, но, поймите, две недели - это не срок работы в экспедиции. Это смешно.
  Я был взбешён. Мне уже и самому расхотелось оставаться в Новгороде и я двинул прямо к Ворову на Питер.
  С почты я дозвонился до его квартиры. Самого Ворова не было, он поехал автостопом на Тянь-Шань, но его друзья передали мне, что с радостью впишут меня, если я ездил по поручению Алексея (в Литву).
  На выезде из города машины не останавливались особенно долго, я задумался. Может, правильно говорят, что Новгород не любит москвичей, ведь, в своё время Иван Грозный перерезал весь город, кстати, именно поэтому его нет на памятнике "Тысячелетие России".
  
  Я, конечно, не хотел, чтобы было так. Места вокруг были красивы какой-то мрачной красотой. Один только "Мясной бор" чего стоил, ведь, там погибло почти миллион человек! Сколько там работало поисковых экспедиций и "чёрных копателей", которые делали деньги на продаже солдатских жетонов, оружия. Или немецкое кладбище под Новгородом - одно из первых немецких военных кладбищ в России, кладбище, уставленное одинаковыми крестами памятниками, а посередине - один большой крест.
  Машины упорно не желали останавливаться. Впереди, среди прочих, замаячил шикарный "Бьюик". Я без особых надежд поднял руку, шикарные машины тогда не особо останавливались автостопщикам. Резко затормозив, он проехал ещё 100 метров и остановился.
  -Садись, поехали, до Киршинского поворота довезу!- водитель, солидный мужик, нажал на газ.
  -А ты что это, путешествуешь? А я вот жене 2 мешка сахара везу.
  - Хорошая у вас машина.
  - Да! - он заметно оживился. Видно, машины была его страсть. Пре-красная машина! Тяжёлая, солидная! Американцы такие любят. Правда, бензина жрёт... Да ты пей, - он показал на полный пузырь "Колы" у меня в ногах.
  - Обычно покупают японские машины, на них мало бензина надо, - поделился я своими скромными знаниями.
  - А у меня вторая машина - японская, - хитро улыбнулся мужик. А так я всем доволен, хороший, крепкий металл, рулевое, турбо-двигатель.
  - А что такое турбо-двигатель?
  Сейчас я тебе покажу. На спидометре, как на кварцевых часах, горела скорость 80 миль в час. Мужик что-то нажал, машина заурчала, циферки на спидометре побежали, перебежали через сотню, 130, 140, 150...
  Бах!
  Машина резко накренилась, - водила успел вывернуть руль и машина, жалобно скрипя, съехала к обочине.
  Пи-здец шине!
  Мы вышли. На обод колеса жалко было смотреть, а от шины вообще остались ошмётки.
  "Извини, парень, придётся тебе останавливать другую машину. Мне в Новгород придётся возвращаться, - не проеду же я 100 километров на подменке..."
  От моей помощи водила отказался, мы попрощались и я пошёл вниз по шоссе.
  
  СПб
  
  Для меня первым питерским зданием всегда был завод "Самсон", бывший Кирова. Я хотел обнять дородных гипсовых быков у центрального входа. Наконец-то Питер, город, где хоть кто-то есть!
  Воров жил в квартире на Пискарёвке - она выглядела так, как я себе и представлял: книги по туризму, сувенирные значки, открытки, фотографии - что-то подобное я видел в московской редакции туристской газеты "Вольный ветер".
  Его друзья - Олег и Игорь предложили мне "вписаться" в воровскую квартиру до решения вопроса, куда я поеду дальше. Сидя за швейной машинкой (он шил знаменитые ПЛАСовские автостопные костюмы), Игорь рассказывал мне об их жизни.
  - Лёха начал стопить лет в 15. В апреле 78-го они устроили первые автостопные гонки до Нарвы. Позже дату проведения гонок стали считать датой основания ПЛАС - Питерской лиги автостопа. Всё пришло со временем - установили порядок членства, устав, правила гонок.
  - Как вы следите за честностью участников во время гонок.
  - Всё разработано до мелочей, - каждому участнику присваивается порядковый номер: доехав до какого-нибудь города, участник берёт пластырь и прилепляет его к знаку на въезде в город. На пластыре он пишет свой номер и своё время.
  Человек, который едет за ним перезаписывает предыдущие результаты, наклеивает свой пластырь и едет дальше. Потом все записи сверяются и если кто-то что-то подтасовал, то это сразу становится видно.
  - А как новые люди попадают в Лигу?
  Стажёров приставляют к опытным членам Лиги во время очередных гонок и если отзывы о них хорошие, кандидатура выносится на собрание Лиги. Как видишь, в Лигу попасть не просто, а вот вылететь из неё - проще простого: достаточно долго не участвовать в гонках. Этим и объясняется то, что сейчас в Лиге лишь 60 постоянных членов.
  Олег склонился над тканью и застрочил машинкой. "Алексей никогда не стоит на месте -ещё в 80-ых он объездил чуть ли не все проходимые дороги от Бреста до Владивостока, а в 90-ых, когда появилась возможность выехать за границу, организовал гонки вокруг Балтики, потом гонки по Европе, а в 92-93 - первую кругосветную экспедицию "Автоколумб". Из Питера выехало 4 человека, но маршрут пройти полностью удалось только Ворову - через Чукотку, Аляску, замерзая во льдах... В Белизе он чуть не застрял и выбрался оттуда на каком - то трансатлантическом сухогрузе. За год - 80 000 км, 25 стран за спиной. Сейчас он все силы кладёт на организацию кругосветных гонок - это грандиозно, но Лёха справится, я верю.
   - Как он зарабатывает на свои путешествия?
  - Статьями в журналах, к тому же он много шьёт, яркую флуоресцентную одежду для автостопщиков (её хорошо видно в свете фар), удобные автостопные рюкзачки, лёгкие палатки. Всё это он делает только на заказ, поэтому товар высочайшего качества.
  Знаешь что?- неожиданно сменил тему Игорь. Если хочешь больше узнать о ПЛАСе тебе обязательно надо побывать у Саши Нетужилова, пресс-секретаря Лиги. Я последовал его совету и разговор продолжался в типичной старопитерской квартире на улице Чайковского.
  "ПЛАС не одинока", - рассказывал Нетужилов, в то время как я пил чай и разглядывал огромную изрисованную карту России на стене. "В России много путешественников, которые мы делим на дружественных нам и враждебных. Дружественные, - это конечно, Антон Кротов и его Академия, с которой у нас прекрасные отношения и которой мы во всём стараемся помогать2. А враждебная - Московская школа автостопа Валерия Шанина. Это потому что, во-первых, в автостопе Шанин ничего не понимает, а во-вторых, потому что он устраивал "Первый чемпионат России по автостопу", созывал табун прессы, а мы устраиваем такие чемпионаты уже 17 лет, и ничего. На трассу у него выходят абсолютно неподготовленные люди, люди, - чего стоит гибель одного из участников - Леонида Жалейко".
  Шанина я видел всего один раз и он не произвёл на меня никакого впечатления, в отличие от Кротова, кстати. На Шанина многие "катили бочку", потому что он пытался так или иначе выжать деньги из обучения автостопу, то, что Кротов делал каждую неделю совершенно бесплатно. С другой стороны, Кротов не ездил (и не ездит до сих пор), в Европу. Питерцы так и не издали ни одной книги, а Шанин издал их много - и не плохих. И, всё-таки, в смерти Леонида Жалейко Шанин не был виноват. До сих пор точно неизвестно, отчего погиб Жалейко. Он был найден в лесу в носках, но без верхней одежды под деревом, палатка, обувь, одежда лежали в стороне. Предполагается, что он залез на дерево, испугавшись какого-то зверя, и неудачно упал с него. Всё-таки, застраховаться от этого не мог никто.
  Я поменял тему.
  -Мне бы не хотелось сейчас возвращаться в Москву. Ещё не наездился.
  -А куда бы ты хотел поехать?
  - Хотел в Хельсинки, но сейчас понимаю, что это нереально. Антон много рассказывал о Выборге, но это слишком близко.
  - Вот что я тебе хочу посоветовать, - поезжай в Мурманск! Самая популярная трасса у питерских автостопщиков ( после Московской, конечно). А попутчика, вернее, попутчицу, я тебе найду. Я слышал, что Наташа Великая, студентка истфака СПбГУ не прочь была куда-нибудь рвануть
  
  Мурманск
  
  С Наташей мы сработались. Она мне помогала - в Мурманске я жил у её тёти, а по возвращению из путешествия - у неё в Питере. До Петрозаводска всё было обычно, но на границе Ленобласти и Карелии мы подзастряли на пару часов, так что к столице Карелии подъехали уже когда темнело. Карелия чувствовалась в подступивших к самой дороге лесах, в двадцатибуквенных финских вывесках на магазинах.
   От Петрозаводска обычно ловят машину сразу до Мурманска, потому что чем севернее, тем становится глуше, а, главное, холоднее, а палатки у нас не было.
  Мы избрали следующую тактику: я останавливал дальнобоев и машины с мурманскими номерами, а Наташа "локалку". Ясное дело, у неё машины останавливались почти каждую минуту, но после её фразы " А вы случайно не до Мурманска?" делали большие глаза и уезжали.
  Начался дождик. Настроение упало.
  Разбрызгивая грязные северные лужи, затормозил "КАМАЗ", подбегая, я заметил, что на машине странный лейбак "MD".
  - Неужели, Македония?
  - Да нет, Молдавия, усмехнулся водитель. "Македония" - MK!
  Большинство дальнобоев разговорчивы, тем более, что им обычно есть, что рассказать.
  Но наш седоусый водила говорил мало, на вопросы отвечал односложно и лишь сосредоточенно следил за дорогой, пожёвывая спичку. Спичку он жевал, чтобы не заснуть. Как и многим, ему доплачивали за срочность и он, видно, уже давно не спал. Я сам хотел спать, и постоянно проваливался в чёрную дыру. Наташа уже давно сдалась и спала сзади. Меня от недосыпа вовсю начало глючить. Кто-то танцевал на мосту в свете фар, кто-то уезжал вперёд на велосипеде в жёлтом плаще.
  За 300 км от Петрозаводска, у поворота на Сегежу, водила всё-таки сдался, свернул спать.
  Мы выпрыгнули из тёплой кабины в холодную карельскую муть, которую называют "белыми ночами". Сзади - фары другой машины. И она нам остановилась! Снова из открытой двери кабины повеяло человечьим теплом.
  - Вы нас просто спасли! Предыдущий водитель спать в Сегежу поехал.
  Водитель оказался из Анапы. Везло нам сегодня на южных.
  Вот это был совсем другой тип водителя, компанейский, разговорчивый, с ним вместе яростная борьба со сном шла гораздо успешней, но вскоре я снова начал проваливаться в ямы. Мне казалось, что только на мгновения, но на самом - то деле минут на 15. Водитель налил кофе, выпили, на 20 минут помогло, я потом спать захотелось с удвоенной силой. У Кеми сдались, - остановились часа на два. Но Кемь - это уже почти Мурманская область!
  Чаще стали попадаться деревья с привязанными к веткам тряпочками. "Это ещё от лопарей осталось". Проезжая Мончегорск словно попали на другую планету - выжженные кислотными дождями сопки, ржавые озёра с обломками труб. Когда наконец-то выехали к Мурманску (на путь от Питера до Мурманска мы потратили 30 часов, скорость поезда!), меня охватило впечатление нереальности происходящего. Это ощущение, во многом и есть то, за чем едешь, когнитивный диссонанс от того, что то, что ты видел по телевизору или читал в книгах вдруг находиться перед тобой.
  За всё время нашего нахождения в Мурманске постоянно было + 18 и люди ходили без курток.
  Мурманску всего 80 лет, люди ещё не успели обжить этот город, прикипеть к этой земле. Вот и показалось мне, что люди живут здесь по необходимости, потому что так надо, а не потому что они этого хотят. Так много где в России, но в Мурманске это чувствовалось больше, чем где либо. Тем более тогда, в 96-ом, там чувствовался дух упадка, ненужности и деградации.
  Конечно, тут есть красивые места - "Алёша" - памятник защитникам Заполярья, тут поставили первый в России памятник Кириллу и Мефодию - ещё до московского. До поездки сюда я думал, что Мурманск стоит на берегу моря, но до Баренцова из Мурманска ещё 70 километров.
  Полное отсутствие ночи воспринималось тяжело. Как-то долго гуляя по городу, я обратил внимание, что на улице никого нет. Я посмотрел на часы (это было время без мобильников, часы, тогда были наручные)- была полночь.
  Мы достаточно быстро двинулись обратно в Питер. Поток из Мурманска в Питер был намного слабее, чем из Питера в Мурманск, в первый день мы успели доехать только до границы с Карелией, до посёлка Пушной. Там мы минут 15 посидели в придорожной забегаловке для дальнобоев, а потом стали стучаться в дома, просясь переночевать. А что делать? Ночи были холодные!
  Нас пустил какой-то дед. Дом был абсолютно пустой. Утром он спросил только, нет ли у нас аспирина. Аспирина у нас не было. Мы проснулись под звуки гимна и сразу же пустились в путь. От посёлка Пушной веяло нежитью.
  Нас подвозили: сначала бывший десантник на "Козле", что учился раньше в Мядининкае. Ещё то место - рядом с участком, где я пересекал литовскую границу, место, где Рижские ОМОНовцы в 1991 году убили 8 человек литовских пограничников. Потом нас подвозил какой-то мужик с огромным догом. Дог недобро смотрел на нас и у него текли слюни. "Собака хорошая, вот только злая, - уже пару соседских псин задрала, на соседей бросается..." Затем мы ехали с каким-то пьяницей. "Сразу предупреждаю: я после вчерашнего", - сказал он вместо приветствия. Выбирать не приходилось. " Я вас через Надвоицы повезу, чтобы пост объехать".
  Наконец нас подобрала молодая пара. Катя и Саша сами из Сегежи ехали к себе на дачу, подвезли они нас всего километров 50, а когда мы выходили, неожиданно предложили: а поедем к нам на дачу, отдохнёте, а завтра мы вас снова на трассу вывезем".
   Мы не отказались и не пожалели.
  Деревня стояла на берегу бурлящей порожистой реки. Воду для питья брали прямо из неё. Вечером, впервые за путешествие я по настоящему отмылся в жаркой карельской бане. Но грустная реальность стучала и в этот карельский уголок. Когда мы приехали, вещи в доме Саши были раскиданы по полу. На столе - грязная посуда. "Местные лазают", - мрачно объяснил он. "И чего только не делали, и на сто замков запирали, и записки писали, ничего не помогло, вот так вот залезут, нагадят и уйдут", - он зло сплюнул.
  Это было как две планеты, которые ненавидели друг друга. Две страны, живущих рядом, но параллельно: нормальные люди Саша и Катя и алкоголики с их грязными и немытыми детьми, которых мы увидели, когда ездили за продуктами в соседнюю деревню.
   К вечеру следующего дня мы подъехали к последнему карельскому городу - Олонцу. Мы стояли рядом с въездным постом, пытаясь в наступающих сумерках поймать машину, когда нас окликнул молоденький гаишник.
   - Эй, вы куда едете? В Питер из Мурманска. А, так вы хитч-хайкеры? Ну, если будет кто ехать, я вас подсажу.
   Гаишник оказался из продвинутых. Кстати, то, что он мог без запинки сказать сложное американское слово была заслуга того самого Шанина, который активно пиарился и зачем-то издал книгу под сложным названием "Хитч-Хайкинг" вместо общепонятного "Автостоп". Кротов по этому поводу язвил, что Шанин мог с тем же успехом издать книгу "Пунч-фандинг" или ещё как-нибудь, в том смысле, что это название ничего не говорило обывателю, пусть даже и заинтересованному.
   Кстати, продвинутые ПЛАСовцы не рекомендую пользоваться услугами гаишников для подсадки, потому как водителям сложно им отказать, и потом некоторые злобновато давят косяка на ни в чем не повинных автостопщиков. Но в нашем случае мы решили отойти от ортодоксии, тем более, что гаишник застопил автобус, который ехал вообще пустой, кроме парочки артистов какого-то погорелого театра, которые ехали в какой - то Оятьский монастырь. Они не были сильно счастливы, но, по большому счёту, нам было плевать.
   Мы вышли в первом городе Ленобласти - Лодейном поле. Вообще, мы спешили к парусной регате в Питере в честь 300-летия российского флота, но сейчас, добираясь уже третий день, мы безнадёжно опоздали.
   Бывают такие дорожные виды, которые запоминаются надолго. В Лодейном поле был как раз такой. Мы уже давно ехали с Наташей, и уже так привыкли друг к другу, что перестали друг другу мешать. Я мог забыть на время о её существовании, находясь рядом с ней. Я смотрел на реку Свирь, на ней были пароходы и юркие буксиры, отблески неглубоко зашедшего за горизонт солнца.
  - Знаешь, Наташа, почему мне нравится путешествовать? Потому что запоминается каждый день. Потом забудется число, но каждый день, каждый отдельный день я буду помнить.
   На дороге нарисовался силуэт древней старушки, голосовавшей машинам.
  - А вы, бабушка, куда едете?
  - Да с поля домой еду.
  - И что, берут?
  -А как же? Кто же бабушку не подвезёт?
  С какого неведомого поля возвращалась старушка в три часа ночи?
  Утром мы были в Питере.
  В Питере я жил в наташиной общаге где -то на севере Питера. Самый шик был в том, что с её этажа можно было выбраться на жаркую рубероидную крышу и смотреть в закатных лучах на весь Питер!
  Когда я снова оказался на трассе Е-95, мне впервые предстояло проехать её полностью - от Питера до Москвы. И опять я подвис у Новгорода часа на три и из-за этого оказался в ночи на въезде в Тверь. Тут пришлось "вписываться" в машину прямо у пикета, и удачно! В Москве, у Речного вокзала я оказался за два часа до рассвета. Это было совсем другое время - эти 90-е! Речной вокзал был здоровым пустым зданием, где не было ни охраны, ничего, только одинокий банкомат. Я расстелил спальный мешок у банкомата и заснул до открытия метро.
  2
  И не стоит думать, что следующее путешествие, которое я предпринял этим же летом было "бледным подобием", "попыткой вернуть" и т.д. Молодость - это время когда рациональные законы не действуют. И поэтому я был также счастлив, когда выехал в августе 96-го с Сан Санычем. Тем самым Сан Санычем, которого ловили на литовской границе.
  Тогда я не погружался в людей. Я путешествовал по пространству, но мысль, что человек - это тоже путешествие, придёт ко мне позже, уже в армии. Именно поэтому я не могу рассказать много о тех людях, с которыми я ездил, но много могу рассказать о дороге.
  До Минска нас подвозили, в основном, дальнобои на Солегорск, белорусской наркостолицы. Потом под Минском мы зависли на какой-то стоянке, где объясняли наехавшей на нас гопоте, что мы не причиняем никакого вреда стоянке, которую они "контролируют". (Мы шныряли среди машин в поисках водил, а они подумали, что мы ищем, что украсть). Нас выручил молдавский дальнобой, который подобрал нас "с колёс".
  * * *
  Блин, как ты умудрился забыть дорогу?
  - Я тебе говорю, я её не помнил, меня подвезли!
  Мы уже битых два часа блуждали в окрестностях Островца, пока не увидели автобус, который вывез нас в место, впрочем, так же не знакомое. У нас не было ни карты, ни компаса, но было представление, что река где-то совсем рядом.
  - Смотри, смотри, машина!
  - Я чуть ли не под колёса бросился проезжающему ГАЗу.
  -Стойте! Вы нас не подвезёте? Нам всего то до Градовщизны надо.
  - Вам на Градовщизну, парни, или на Литву? - критически осмотрев нас, заметил водила.
  - Ну, вообще-то на Литву, А что, часто ездите туда?
  - Ну, уж давно не был, недели две. Так вот что я вам посоветую, не ехайте до Градовщизны, переходите прямо здесь, выйдете к Шумскасу или к Кяне.
  Но там же смотрят!
  - Да бросай, кто там смотрит, может, один раз машина проедет и всё!
  Я посмотрел в окно и узнал тот самый знак, у которого я в прошлый раз увидел пьяного мужика.
  Мы с Сан Санычем порядочно утомились после наших блужданий вокруг Островца, а потому послушали водилу.
  Вечерело, мы шли по сосновому бору. Через каждые пять минут я останавливал Саныча и прислушивался, - не едет ли патрульная машина. Уже прошли и вырубленную полосу и пора нам уже было выйти к границе. Где же мы сейчас - в Беларуси или в Литве? Я принялся определять по мусору, который валялся под ногами. Ничего не получалось, пачка от сигарет была литовской - "Каститис", а егерские метки на столбах - русскими.
  Впереди мы увидели дом, испугались и свернули с дороги, а через минут десять вышли к реке.
  - Блин, откуда здесь река?
  Неожиданно я явственно услышал поблизости голоса и побежал прямо в реку. Сан Саныч последовал за мной. Я сделал первый шаг в воду и чуть не упал, моя нога по колено ушла в прибрежный ил. Река становилась глубже, нас сносило течением (откуда бы оно тут?), а уже когда я был по пояс в воде, я вспомнил, что на поясе у меня до сих пор болтается фотоаппарат.
  Страшно ругаясь и отплёвываясь, мы выползли на другой берег.
  Когда выжали одежду, болотная жижа начала раздражать кожу. Всё тело страшно чесалось. Мы выбрались на асфальт уже когда стемнело. Каждый раз бросались в кювет, увидев фары проезжающей машины. Но потом нам это надоело, и, увидев очередные фары, мы посмотрели друг на друга: На фиг!
  И именно эта машина остановилась. Из окна высунулась голова в берете.
  Кур айнате? (Куда идёте?)
  Вилюнюйе (В Вильнюс) ответил я.
  Иш кур юс? ( Откуда вы?)
  Мус иш Науёйи-Вильно (Мы из Нового Вильно (предместье Вильнюса, населённое, в основном, поляками).
  Ту? - он кивнул на Сан Саныча.
  Я белорус, - с идиотским акцентом, в представлении Сан Саныча, белорусским, сказал Сан Саныч. Он же не понимал, о чём мы говорим. Мы не договорились "на берегу" о легенде, потому что не особо собирались быть пойманными.
  Да чё ты врёшь!?- вмешался второй пограничник. Уже по-русски. Я же тебя лично тут в марте ловил. Ты ещё с девчонкой был!
  Сан Санычу как рецидивисту надели наручники, а со мной, как с приличным человеком, владеющим азами литовского, продолжили разговор.
  - Ты уже был в Литве?
  - Конечно.
  -Откуда ты знаешь столько по-литовски?
  -Выучил, это просто.
  -Ну ни фига себе "просто". Тут люди всю жизнь живут и столько не выучили.
  - Куда собираетесь?
  - В Палангу.
  О, Паланга, море, девочки, прекрасное место!
  Он протянул мне оба паспорта.
  -Пройдёте по этой дороге и свернёте на шоссе. Оттуда до Вильнюса 30 километров.
  * * *
  Какая прекрасная ночная трасса! Какое высокое ночное небо над головой. Какой тёплый асфальт под ногами! О, мой асфальтовый учитель, я готов целовать тебя, мой вязкий смолистый друг. Какой прекрасный и великий мир вокруг, впереди, как горний Иерусалим - город Вильнюс, где есть напиток богов - пиво "Утянос" в запотевших бутылках, да и много чего есть хорошего в этом городе Вильнюсе. Отсюда, с Вильнюса, начинается свобода! Давай, Сан Саныч, пойдём пешком до Вильнюса, до него всего-то только 25 километров, смотри, мы уже прошли Пакяну.
  * * *
   "Славяне вместе!" - сказал нам поляк, который утром подвёз нас до Вильнюса.
  На этот раз я собирался вписать нас у Владаса, но он уехал в путешествие к Гибралтару. В весьма смутном расположении духа я шёл по территории Вильнюсского тех.университета, где собирались литовские автостопщики, когда увидел...Митю! Проблема со впиской отпала.
  Между нами с Сан Санычем уже пробежала трещина. Мы в чём-то были совершенно разные. Конечно, когда мы стопили с Наташей Великой мы тоже были разными, но это была "созидательная" разность.
  Через три дня мы всё-таки решили двигаться на запад, в Палангу. Дорога нам очень понравилась. Сначала мы ехали с русским мужиком на "Форде" - пикапе, и над его шутками угорали до самой Клайпеды, а от Клайпеды до Паланги всего-то километров тридцать.
  Паланга напоминала город вечного праздника: музыка, кафе, растяжки поперёк улицы. Мы жили в костеле в центре городка за бакс с человека! Это был просто спортзал с набросанными на пол матрацами. Но нам не надо было ничего больше.
  Сан Саныч перед нашим расставанием рассказал мне как он сидел на крыльце какого-то дома и пил пиво, когда ему по плечу кто-то постучал резиновой палкой. Он обернулся - полицейский. Он что-то говорил Сан Санычу по-литовски. Сан Саныч извинился, сказал, что он турист и не знает литовского. Полицейский рассмеялся и сказал, что он сидит на крыльце полицейского участка и вообще тут так нельзя сидеть и пить пиво.
  В Паланге наши пути разошлись, - я двинулся в сторону Калининграда, Сан Саныч, как потом оказалось, через Друскининкай выехал в Беларусь.
  * * *
  Индре была прекрасна, как невозможная возможность. Мы познакомились в Будапеште. Это была самая бездарная поездка из всех доармейских. Просто выезд с классом, без цели, без понимания. Просто бесконечная пьянка. В дрянной гостинице на окраине города жил такой же литовский класс, который тоже приехал сюда на экскурсию. Литовское воспринималось как нечто родное, потому что до этого мы ездили в Вильнюс и это была очень удачная поездка!
  У Индре чёрные, как воронье крыло, волнистые волосы. В чём была невозможность быть с Индре? Наверное, в том, что я мог осуществлять смелые поступки, пройти сюда через эти заболоченные литовские, белорусские леса, но Индре, как и вся Литва, оторвавшись пять лет назад, уже были в другом мире. Самое сложное было не совершить безумные, смелые поступки, а полностью поменять мир вокруг себя.
  Всю жизнь, сколько я помню себя, я старался делать именно это. Но я тогда, в 1996, был совсем другое, чем сейчас, в 2011-ом, 15 лет спустя. Тогда у меня была молодость, но я, по сути, всего лишь плохо говорил по-английски. Я не знал ещё вообще ничего. Я никогда в жизни нигде не работал. Сейчас мне не кажется невероятным поселиться в Литве, если это сильно нужно, найти работу, выучить язык. Но тогда...тогда я был слишком парень из Выхино, Это давало невероятную остроту впечатлений от того, что было вокруг меня. Но это делало слишком большой пропасть между мной и Индре. Её родители, вежливые литовские нацисты, были вежливы, но подозрение к парню с военным рюкзаком, который приехал к их дочери в Ниду чувствовалось каждую секунду. Они зачем-то повели нас слушать органную музыку в Нидский костёл, где я чуть не заснул, пустив слюни.
  Ловить было нечего. Моя обглоданная Русь была на отнятой у немцев земле через колючую проволоку, за песчаными дюнами. Здесь было безумием пытаться пройти границу через дюны, так что я просто пошёл на шоссе и сел на автобус "Клайпеда - Калининградас". Пограничник покрутил в руках паспорт.
  - А как ты сюда въехал?
  - По коллективной визе (тогда при въезде по коллективной визе не всегда ставили печать в паспорт).
  Он покрутил в руках паспорт и отдал его мне.
  Я переночевал в 30 километрах от Калининграда, на берегу Балтийского моря. Мне всё время казалось, что кто-то идёт. Может кто-то и ходил - пограничники, например. Утром я уныло искупался в море, рядом с какой-то трубой, через которую что-то вытекало.
  Из Калининграда я попытался выехать поездом, но денег у меня не хватало даже до первой белорусской станции, чтобы "проскочить" Литву. Ясно стало, что надо ехать через Польшу.
  ПОЛЬША
  Я ехал к польской границе, к городу Гусеву, сидя в провинциальной "Скорой"-батоне. Батон проезжал через дивной красоты прусские деревеньки, под мостами из красного кирпича, по настоящей мощёной камнем дороге.
  У тихой погранзаставы ко мне подошёл пограничник.
  - А зачем тебе в Польшу?
  -Ну надо же как-то в Россию выбраться.
  - Вот это да, а что же ты через Литву не поехал?
  -Да только что оттуда.
  Пограничник проникся ко мне. "Ладно, сейчас машина поедет, подсажу тебя".
  Но первая машина была польская. Поляки побоялись меня "подсаживать". Боязливо показывая на мой сидор, они сказали что-то пограничнику. Тот расстроился из-за ответа поляков даже больше, чем я. "Говорят, мол, может у него там наркотики, вот козлы!" - разозлился он.
  Вторая машина с нашим, русским, бывшим следователем из Грозного, взяла меня без проблем.
  То, что я в Польше, в реальной загранице, не в бывшем СССР, я осознал только когда следователь уже высадил меня на каком-то повороте.
  Тут у меня сорвало крышу. Польша!! Польша!! Стоял я и кричал сам себе.
  Остановилась раздолбанная "Вольва" 74-го года выпуска с двумя студентами. Я долго рассказывал им по-английски, кто я, пока один из них просто сказал We do not understand.
  Дальше мы общались на какой-то страшной смеси славянских языков. На полпути к Белостоку машина сломалась, но меня не выгнали, у вписали в машину дяди студентов, которая следовала по пятам. К тому же угостили пирогом.
  Где тебя высадить в Белостоке?
  - У православной церкви.
  Но православная церковь в ночи была темна и безжизненна. Я сел на автобус, он вывез меня в центр города. Вывески, памятник Пилсудскому. В окне городского архива была видно, как дремет охранник. У меня даже появилась безумная мысль попроситься ночевать в архив, как в Беларуси мы ночевали в музее.
  На следующий день в 5 утра я уже был на ногах, а вечером - уже в Минске, где по старой памяти остановился в домике Кима на площади Перемоги.
  08.07.1997-02.12.1997
  
  перепечатано и, частично, переписано в 2010
  
  
  ТАДЖИКИСТАН
  
  Для меня Таджикистан - мистическая страна за перевалами, потерянный рай, место, до которого еще не добралась цивилизация. Именно по Таджикистану я решил специализироваться на кафедре этнографии МГУ. И в советское время он был самой далекой, самой загадочной, самой малоизвестной республикой СССР.
  Самолет приземлился за полночь. На выходе из новенького международного аэропорта золотозубой ордой налетают таксисты: "Ака, куда едем?" Делаю вид, что не замечаю. Бесполезно - 2-3 увязались за мной.
  Ташкент - мегаполис (почти 4 000 000!). Столица Средней Азии! Здесь есть метро (недавно построили еще и новую Юнусабадскую линию), Интернет, новые "Daewoo", и... как и во многих постсоветских столицах, полно милиции.
  Наверное, все узбекские милиционеры ездили на обмен опытом с московскими коллегами по проверке паспортного режима, но местные стражи порядка пошли дальше. Их интересует все: не только регистрация, несуществующая пока виза, но даже и таможенная декларация (!).
  Э, нет, я здесь третий раз! Делаю "морду кирпичом", достаю из широких штанин документ о том, что я "личный друг всех узбекских министров", особенно министра внутренних дел (сочинил сам за пять минут). После недолгого процесса навешивания лапши на уши меня отпускают. Нынешние милиционеры - бывшие зоотехники, дехкане, пахтакоры, им легче поверить на слово, чем ее прочитать.
  С другой стороны... на улицах узбекских городов безопасно. Я бы даже сказал - слишком безопасно, после ноля часов уже никого нет, одни таксисты и милиция. Уличная преступность и угон машин здесь - явление непонятное местным жителям: рецепт прост - радикальные законы - радикальные действия - громадные срока. Здесь жестокость наказания почему-то безотказно действует на снижение преступности. Восток, знаете ли...
  ... За годы независимости узбеки достигли впечатляющих успехов, однако до благ цивилизации типа ночных обменников еще не додумались. Так что мне светила перспектива ночных прогулок по Ташкенту без узбекского гроша (точнее, сома) в кармане.
  А вообще, я уважаю министра финансов Узбекистана. Если в России бакс растет, то в Узбекистане он успешно падает. Недавно правительство сделало следующее: было раньше два курса - 700 сом/доллар - официальный или "для лохов" и неофициальный, он же "базарный" - 1400. Теперь официальный подняли до 960, открыли кучу обменников и ужесточили контроль за черным рынком. В результате народ вынужден нести бакс в обменники, а базарный курс упал до 1250.
  В Ташкенте все дублировано на двух языках, даже рекламные плакаты. Обилие латиницы, на который недавно был переведен узбекский язык, придает Ташкенту налет Турции.
  Многие, правда, не освоили новомодную графику и пишут объявления на старой доброй кириллице или вообще по-русски.
  Большинство русских, тех, кто остались, впрочем, по-прежнему собирается отсюда "чухать", однако в последнее время пребывают в некоей рассеянности получить российский паспорт сейчас сложно, а в Узбекистане ситуация вроде как улучшается.
  
  
  В 9 утра электричка Ташкент-Ховаст привозит меня в маленький городишко на узбекско-таджикской границе. Билет стоит копейки - 600 сом (15 рублей), а расстояние - как от Москвы до Рязани.
  В Таджикистан лететь дорого. 210 долларов в одну сторону. Местная авиакомпания крутит цены по своему усмотрению! В соседний Ташкент - на 80 баксов дешевле. Далее - на перекладных. Правда, знакомые таджики, узнав, что я собираюсь лететь через узбекскую столицу, возмущались: "Что ты, узбеки на границе замучают". Между двумя старыми соседями - Таджикистаном и Узбекистаном - уже давно визы и отношения хуже некуда. "Они везут наркотики!" - кричат узбеки. "Они над нами издеваются!" - вопиют таджики, имея в виду беспрецедентные обыски и избиения не только на узбекской территории, но и в таджикских транзитных поездах, идущих через территорию Узбекистана.
  А ведь представить себе два более "перемешанных" народа просто невозможно: в узбекских Бухаре и Самарканде 70% знает таджикский, а в Таджикистане есть районы, где говорят только на узбекском.
  Дошли до того, что границу стали минировать: уже удалось поймать нескольких злостных "нарушителей", местных чабанов, которые из-за чьих-то политических склок лишились ног.
  Поэтому перед границей двух разругавшихся друзей настроение у меня было прифронтовое, адреналин пробирал до костей.
  Электричка встретила меня золотыми улыбками и зеленым "носваем". Золотые зубы здесь престижно и модно во все времена. Причем не только у мужчин, но и у женщин и даже у девушек.
  "Нос" - это как бы "сухой коньяк". Продается совершенно официально на каждом углу в маленьких целлофановых пакетиках, выглядит как зеленый порошок или гранулы. Кладется под язык - прочищает голову даже в самую страшную жару. "Нос" потребляют исключительно "коренные", русские "носового" кайфа не распробовали и слава Богу. Им не по статусу.
  В Хавасте беру такси (100 рублей) до границы. Вместе со мной таксист подвозит узбечку с ребенком. "Покажи ему, где граница!" Ребенок доводит меня до какой-то железной дороги и показывает, мол, тебе туда.
  Чего, спрашиваю, там Таджикистан? Он головой кивает - да. Как же так? А мины, злые пограничники, многокилометровые очереди? Все есть, только не здесь. Даю на радостях пацану 500 сом, и он от радости чуть не писается.
  Ну, конечно, так я себе Таджикистан и представлял: вон ослы, вон дети какие-то голые бегают. Сейчас наверняка дядьки с большой бородой покажутся и меня зарежут. Или пограничникам сдадут за то, что нелегально границу пересек. Спасибо журналистам: страшные сказки о Таджикистане засели в голове надолго.
  Все местное население, отдыхавшее от жары у арыков, сбежалось посмотреть на меня. Изредка проезжают автомобили почему-то с башкирскими номерами 02. Как оказалось, местные автомобильные номера очень похожи на российские, правда, регионов здесь не 89, а всего 4.
  Рядом останавливается раздолбанный "Москвичонок", в котором уже сидит человек 5. "Эй, брат, садись, в Зафарабад отвезу!" - "Так у меня денег таджикских нет". - "А зачем мне таджикские? Российские есть?" - "Нет? А какие есть? Американские! Ну так какой разговор!".
  Дорога до Душанбе - супер! Расстояние - 250 километров, ехать - 8 часов, потому как два труднейших перевала - Шахристанский и Анзобский. Высотища ужасная, снег лежит. Зато красота! Минеральные источники хлещут, в Айни - это кишлак такой большой на полдороге - дети продают сливы. 20 рублей ВЕДРО! В редких кишлаках взрослый народ говорит по-русски, дети, подростки - нет.
  Город Душанбе я представлял как нечто среднее между Грозным и Кабулом, а оказалось Международная IP-телефония, Интернет, цены непредсказуемые - на еду, общественный транспорт супердешевые, пообедать от души можно на 30-50 рублей, чапан (мы его неправильно называем халатом) - 200 рублей, фрукты и дыни - от 5 до 25 рублей. Автобус стоит 1 рубль, маршрутка - 2 рубля, но вот импорт -
  
  дороговато, российские соки или пиво - от 30 рублей. Все очень цивильно, на улицах чисто, народ нарядный, девушки красивые. Русские опять же, не так чтобы много, но есть...
  По улицам Душанбе ходят единственные в мире троллейбусы "Икарус", переделанные местными умельцами из автобусов. Потому что так дешевле. Таксофоны не работают, зато рядом с каждым сидит пацан с подсоединенным к проводам домашним телефоном и за копейки дает позвонить.
  Приютили меня в пансионате "Варзоб", в десяти километрах от Душанбе. Бывшая всесоюзная здравница в свое время гремела на весь Союз, а всего лет пять назад там жили боевики, с тех пор база такой и осталась.
  А Душанбе, кстати, в переводе значит "понедельник".
  
  ПАМИР
  
  Покупаешь билет. Приходишь в аэропорт и ждешь погоды, затем набирается народ, диспетчер звонит в Хорог, узнает, есть ли народ там, и только тогда самолет летит. Если погоды или народа нет, то самолет не летит. Если вам не нравится такой график перелётов по маршруту Душанбе - Хорог, то тогда езжайте туда маршруткой за 50 сомони (530 рублей). Сутки в переполненном "батоне", плетущемся по перевалам, доставят вам незабываемые впечатления.
  Да и не забудьте оформить пропуск для въезда в погранзону: без блата - минимум 3 недели, это не таджикская выдумка, так было и в советские времена.
  Проезжаешь весь Таджикистан - знаменитую Тивильдаринскую долину, где еще лет десять назад шли бои. Мрачными памятниками гражданской войне на обочине стоят танки, БТРы. На многих - надписи на арабском "Война против неверных" или на таджикском: "Объединенная исламская оппозиция Таджикистана".
  Проезжаешь 5 блокпостов, везде тщательно изучают твой паспорт и разрешение. Самое интересное - наши, российские погранпосты, на которых нет ни одного русского: 90% личного состава контрактники или срочники из местного населения. Приказ есть приказ: сержант-таджик представляется водителю таджику на русском языке. Рота, маршируя по плацу, поет "Расцветали яблони и груши... ", не всегда четко представляя, что это значит.
  Одна из программ международной организации, которая помогает мне путешествовать по Таджикистану, - возвращение бывших боевиков к мирной жизни. Страна так устала от войны, что решила простить всем и все. Впрочем, боевик боевику рознь: 10 лет назад, рассказывают, для любого кишлака одинаково гибельны были и "вовчики" - представители исламской оппозиции, и "юрчики" - правительственные войска. И тех, и других боялись панически. Единственным спасением от напасти были отряды самообороны, то есть те же боевики, только местные.
  Умед-бывший "коммандос", как здесь говорят, отряда самообороны в 700 человек. Называет себя моджахеддином. От войны устал. Сейчас - уважаемый человек у себя в маленьком бадахшанском городке, занимается бизнесом. Мы сидим в его доме в 100 метрах от Пянджа. Он наливает мне в пиалу местную водку "Столичний" и, улыбнувшись, спрашивает: "А знаешь, что если в нас сейчас из Афганистана стрельнут, то им ничего не будет?" И смеется, глядя на мой испуганный вид, ведь ярко освещенный дом Умеда изумительная мишень с того берега Пянджа.
  "Ха-ха-ха, да ладно, не бойся, меня там все знают, я же туда каждый вечер плаваю. Как плаваю? Да с пограничниками договариваюсь и плаваю на баллоне. Там же, на том берегу, тоже таджики, хоть и афганские, но язык один. Они свою границу не охраняют. Что вожу? Мед вожу, да так, по мелочи, кон-тра-банду всякую, - Умед с трудом выговаривает сложное слово. - Не-е-е-т, гадость эту, наркотики-маркотики, не вожу".
  Сами таджики очень переживают за тот имидж, который им создали не только газеты, но и их земляки - "люля", то есть таджикские цыгане. Именно их мы чаще всего видим на улице в грязных чапанах. Зная, что россияне наслышаны о бедственном положении в Таджикистане, они называют себя таджичками.
  
  Памирчанки сильно отличаются от таджичек. Могут дать фору любому мужику, приезжая в Центральный Таджикистан, они надевают под халаты шаровары и повязывают голову платками, но, возвращаясь в родной Бадахшан, спокойно расхаживают по улицам в европейских нарядах.
  В Таджикистане у Хорога дурная слава: считается, что здесь все через одного наркоманы. Да, гулять вечером по Хорогу я бы не посоветовал: на улицах попадаются пьяные (или обколотые?), можно встретить небольшие группки недружелюбно настроенных парней. Сами хорогцы на вопрос о наркоманах отводят глаза в горы: "Да сейчас их поменьше стало, вот раньше много было".
  Когда пришла пора ехать домой, я сел в Худжанте (бывший Ленинабад) на автобус до Бекабада, маленького пограничного городишка. На границе, как всегда, неразбериха, пожилые таджички размахивают потрепанными паспортами, пытаясь протолкнуть невероятных размеров баулы. Кто-то едет на базар, а кто-то - к родственникам. Граница как по живому разделила семьи.
  "Нельзя! - обрубает солдат, изучив мой паспорт. - Здесь только для жителей пограничная область. Тебе Ойбек надо!" До Ойбека, пограничного переезда, через который могут въехать-выехать из Таджикистана все неграждане двух рассорившихся республик, никак не меньше километров 30. Местные таксисты возбужденно потирают руки.
  Нет, все, что в Таджикистане нельзя, на самом деле можно. Иду к начальнику таможни. Разрешает: "Какие вопросы, брат, еще приезжай!"
  Узбекский таксист крутил по дорогам, спешил в ташкентский аэропорт, а я сидел и думал о странной судьбе бывших друзей. У таджиков очень хорошая память о СССР, они жалеют об уехавших русских. "Знаешь, я хочу, чтобы они вернулись, - говорил мне душанбинец Дильшод. - Ведь они там у вас не приживаются, они уже наши, таджикистанские, они меньше пьют, не ругаются, очень гостеприимные. Многие хотят вернуться, но - некуда. Когда бежали из Душанбе, продавали огромные квартиры за бесценок. Чуть ли не за 500 баксов".
  Мне было до боли обидно, что мы теряем старых друзей... Журналисты до сих пор пишут статьи об ужасах таджикской войны, хотя война вот уже лет пять как кончилась.
  04.12.2002 статья в "Литературной газете".
  
  
  ПЕТУШКИ-1
  
  "...А там, за Петушками,
  где сливается небо и
  земля и волчица воет
  на звезды, - там совсем
  другое, но то же самое..."
  В. Ерофеев.
  "Москва-Петушки"
  
  Хм... Я наивно думала, что лыжный поход не может быть экстремальным. Горные лыжи еще можно назвать экстремальным видом спорта, но беговые... Честно говоря, когда Виталий Викторович первый раз предложил поехать, я отказалась. Идея ехать три часа в Петушки, чтобы покататься там на лыжах меня не вдохновила. От дома до леса мне пять минут идти. А на лыжах я не очень люблю кататься. Хотя пару лет назад я частенько гуляла за городом с родителями на лыжах, но если прогулка затягивалась, мне становилось откровенно скучно. Но когда люди, уже бывавшие в Петушках, рассказали мне всякие ужасы о холоде, о заброшенной деревне, мне как будто что-то по голове ударило. Я поняла, что мне нужно туда поехать, мне надоело жить в тепличных условиях: жить по пунктам дом-школа-школа-дом , есть по расписанию и все в этом духе. Может я параллельно и делаю кучу интересных вещей, но физической встряски никакой. А из рассказов я поняла, что нормальная жизнь в течение двух дней исключается.
  В электричке "Москва - Петушки" мы ехали 2:15 часа. На каждой остановке мы всем раздавали бумажки с небольшими кусочками из книги "Москва - Петушки" Вениамина Ерофеева, которые соответствовали той станции, которую мы проезжали.
  "...Петушки - это место, где не умолкают птицы, ни днем, ни ночью, где ни зимой, ни летом не отцветает жасмин... А там, за Петушками, где сливается небо и земля и волчица воет на звезды, - там совсем другое, но то же самое..."
  На самом деле жуткий "роман-анекдот". Но в данную минуту эти строки вдохновляли на поездку. Должно быть, это место стоит того, раз его так любил Ерофеев.
  В Петушках мы все вывалились на автостанцию (мне бы в голову не пришло назвать свободное пространство 5х5, на котором стоит кирпичный одноэтажный домик словом "Автостанция"), сложили все вещи и лыжи в кучу, оставили пару сторожей и разбрелись по делам: кто билеты на автобус покупать, который ходит раз в шесть часов, кто за керосином для факелов, я лично на рынок за продуктами. Когда мы вернулись через полчаса, нас окружили возмущённые старушки. Оказалось, что им нужно в ту же деревню, что и нам, а влезть в маленький автобус всем вместе для них казалось нереально. Очень много милых и ободряющих слов мы от них услышали.
  Зря они возмущались, кое-как, но мы все-таки влезли в автобус. Думаю, местные жители будут вспоминать нас еще очень долго. Как сказал Виталий Викторович: "Что ж поделать? Петушки превращаются в модный лыжный курорт".
  
  13.01.2004 14.00 Владимирская область, Петушинский район, деревня Марково
  
  В этот отрезок от автобуса до обеда-ужина я получила настоящее удовольствие. Высаживаешься из автобуса, кругом заснеженные поля, лес, с непривычки (только сейчас я могу так написать) это кажется прекрасным. И люди пока что все еще добрые, помогают надевать лыжи друг другу, парни не отказываются брать самые тяжелые рюкзаки и все медленно, но дружно шагают к легендарному дому Виталия Викторовича. А дом это, хоть с виду милый и "пряничный", встретил нас как-то очень холодно. Но это не очень расстраивало, потому что все еще оставались добрыми и отзывчивыми. Все ринулись что-то делать: парни тут же пошли за водой (что не помешало им тащить ее целый час), половина девчонок кинулась помогать с обедом, другая половина пошла готовить подарки на Новый год... Почему-то, завалившись в дом, сразу захотелось что-то делать, кому-то помочь. Нельзя было там без дела!
  Виталий Викторович ходил с занятым, но очень гордым видом (а может, действительно был занят), Ольга Анатольевна спокойным голосом (сколько я раз потом радовалась, что у Ольги Анатольевны такой спокойный голос, в таких сумасшедших походах всегда должен быть человек с таким голосом) объясняла, что картошку можно сначала почистить, а уже потом помыть.
  (Насчет картошки. Я никогда не сталкивалась с тем, чтобы в походах картошку согласилось чистить сразу 5 человек).
  М-да... С обедом вышла, конечно, замечательная история. Мало того, что мы ждали воду целую вечность, так еще и газовая плита шуганулась от такого количества народу и еды, которое ей надо было приготовить и затухла...
  Где-то в это время я своими глазами смогла увидеть, как люди могут резко меняться. В комнате парней к этому моменту было уже достаточно тепло, и я пошла туда отогреваться. Около печки сидела закоченевшая группка людей, а на кровати, завернувшись в плед и обернув голову красным шарфом, лежал Алихан. Никогда прежде я его таким несчастным не видела. Он просил сказать ему что-нибудь доброе и теплое, но верил в светлое будущее - говорил, что когда отогреется, начнет петь (до сих пор что ли до конца не отогрелся?). На этом моменте вбегает Виталий Викторович с призывом срочно развести костер. Алихан одним прыжком оказался за дверью. Так и хотелось ему крикнуть: "Стой, ты же умирать собрался!"
  Идея с костром спасла всю группу от надвигающейся голодной смерти. Огонь - это великая вещь. Появился огонь, и все про всех стало ясно. Он и потом нам чудеса показывал, но это потом... Огня было две штуки: в комнате в печке и на улице за баней, на нем мы еду и готовили. Нет, был еще один - в бане. И вот, весь народ разошелся "к огням по интересам": кто-то в баню, кто-то на улицу, кто-то домой. Сильным ударом было то, что люди, сидящие в доме у печки за полчаса до обеда-ужина не выдержали и поползли по пакетам в поисках еды, приготовили себе чаю и слопали полпакета печений и конфет. Нет, я понимаю, народ есть хочет, но когда ехали в электричке, все наезжали на Игоря, который сразу же свой термос достал, а в первый же критический момент все запаниковали и полезли по пакетам... Спасибо Арпине, которая принесла чай бедным замерзшим завпитам и "заклинателю огня" Алихану на заснеженный двор. Но одно дело, когда до тебя только слухи доходят, а другое дело, когда видишь все своими глазами. Видишь, как ест завпит, который по определению должен сначала других накормить. Это ОЧЕНЬ обидно. Я даже сказать ничего не смогла. Открыла рот (думала, что удастся высказать все, что думаю), издала невнятный звук, развернулась и пошла варить суп дальше. Тяжела судьба завпитов...
  Но самым геройским завпитом была Ольга Анатольевна, по-моему, она ни разу от огня не отошла за все время. У меня столько терпения нет. Зато, когда все было уже готово и даже съедено, можно было заводить "книгу восторгов". Жалоб и предложений уже не поступало, все были добры и счастливы. Поразительно, как изменились разморенные и сытые лица, после призыва готовить лыжи в поход. Половина группы думало, что встреча нового года в лесу на лыжах - это шутка, другая половина думала, что Виталий Викторович после тяжелого дня откажется идти в лес. Но он был настроен решительно.
  
  Деревня Марково, на выходе в лес, 13.01.2004 23.00
  Ну, так вот. С удивленными лицами люди все-таки встали на лыжи, и пошли в сторону леса. Остановились. Сделали шаг. Остановились. Опять сделали шаг. Остановились надолго... Это мы следовали принципу - если кто-то не может ехать, у него что-то случилось, то все его ждут. Вот этот момент был на третьем месте по "страшноcти". В будущем будет еще страшнее, но выходить из дома в темный, тихий лес в полночь, не очень приятно. Это уже потом я немного привыкла к темноте, к лесу, а в самом начале стало страшно. Тем более мы полчаса стояли на одном месте, ждали пока все окончательно соберутся. Мы только вышли, а я уже не знала, хватит ли мне сил на такую длинную дорогу. Вообще, иногда на меня находит что-то, и я начинаю представлять себе все возможно предстоящие ужасы во всех красках. Чтобы отвлечь меня от всяких страшных мыслей, Саня Погосова эти полчаса, которые мы простояли в лесу, читала мне стихотворения Барто. И вот мы, наконец, двинулись вперед.
  Где-то минут через 40 мы дошли до малюсенькой полянки с елочкой, Алихан кинулся собирать поленья, которые все парни притащили с собой в лес из дома, и c непроницаемым лицом стал разводить костер. Девчонки повесили на елку подарки (они их целый день на чердаке делали). До Старого Нового года осталось совсем немного. Минуты две...Мы взялись за руки, загадали желания... А потом Стефа стала нам рассказывать что-то про огонь, про Новый год, про желания, про связь с природой... Единственное, что я поняла, это то, что тут самая важная часть рассказа, что для Стефы это важно и что нам сейчас нужно как-то установить связь со всем тем, что находится рядом. А вот что конкретно от меня требовалось, я так и не поняла. Похоже, что не я одна. Сколько Стефа не пыталась нам объяснить, до людей ничего не доходило. Возможно, это было связано с тем, что все уже давно замерзли, устали и хотели домой, так что все начали давить Стефу каверзными вопросами, типа: "на фиг это все", особенно такие люди как Глеб и Алихан, а последний особенно хорошо умеет это делать.
  Ничего у нас так и не вышло, но потом, когда мы стали собираться в дорогу, Стефа сказала, что чтобы потушить огонь, нужно сначала с ним попрощаться, поблагодарить за то, что он нас согрел. Только после этого, у меня получилось установить контакт с огнем, все ушли, остались только Стефа, Даня, Роксана, Родион, Юля, Саня Погосова., Ольга Анатольевна и я. Может кто-то еще, не помню. Мы закидали костер снегом, и тут что-то странное произошло. Можно отнестись к этому холодно и сказать, что так всегда бывает, когда огонь тушишь, но, во-первых, не всегда, а во-вторых, в лесу, в Новый год любая мелочь становится чудом. От костра поднялся густой столб дыма, наклонился, полностью покрыл Стебы, так что ее не было видно. Потом дым медленно подполз ко мне, и я перестала видеть хоть что-нибудь кроме дыма, но почему-то не было ощущения, что я задыхаюсь, как обычно бывает, дым медленно рассеялся и я увидела, что столб пошел дальше по кругу, на Юлю, Даню, Роксану, словно бы теперь лес прощался с нами.
  Мы встали на лыжи и поехали вперед к церкви. Всю дорогу я старалась не поднимать голову, а смотреть только на лыжню. А иначе мне постоянно мерещились какие-то монашки, стоящие в поле, старики в кустах, люди в черном и другие неуместные в реальности вещи. "Там кто-то стоит за деревьями! Я не пойду!" - это крики Лены Шагам. "Не одной мне..." - подумала я и стала стараться думать о чем-нибудь отвлеченном, не касающимся этого похода, например, стала обдумывать письмо. По приходу в церковь мы хотели, чтобы каждый написал письмо самому себе в будущем, поставил какие-то цели или еще что-нибудь, а потом письма спрятать и вернуться за ними через несколько лет. Я стала в уме писать письмо. Собиралась описать сначала, свою прошлую жизнь, потом перейти к своей настоящей, рассказать, как идет моя жизнь, потом перейти к своему будущему, к своим мечтам, к своим близким, друзьям... Жаль, дословно не помню...Очень много полезных вещей я выкопала для себя в тот момент. Иногда полезно размышлять про себя, много нового узнаешь о себе и о своих желаниях.
  То как мы мирно шли, я описывать не буду. Единственный момент на этот отрезок пути, реально шокировавший меня, был такой. Мы поднялись на гору, к деревне Лаврово и стали ждать, пока все поднимутся. Кто-то громко крикнул, ВВС говорит:" Что ты орешь, тут люди спят." В пятнадцати шагах от нас стояли два темных дома, по виду не скажешь, что там кто-то жить может. "Да ладно Вам, Виталий Викторович, тут не может никто жить". "Не веришь? Тут реально люди живут". Мне стало жутковато за этих людей. На несколько километров вокруг не было ни души, только леса, поля, снег, снег, снег. Ну ладно, это еще можно пережить, но даже сами дома были...не очень жилыми, если можно так выразиться. До сих пор не уверена, правда, это или очередная шутка Виталия Викторовича?
  До церкви должны были идти час, а уже прошло полтора. Ну, мало ли.... Но когда прошло 2 часа стало не по себе. ВВС тоже не выглядел спокойным. Мы заблудились. "Вот, - думаю я, - что дернуло меня пойти в этот поход, заблудиться нам еще не хватало". "Вот ОНА! Вы видите за теми деревьями!" Впереди в метрах пятидесяти за деревьями и, правда, что-то темнело. Неужели осталось совсем немного? Иду, пытаюсь рассмотреть церковь, но темно, в глазах уже от темноты и снега рябит, да и довольно густо растущие деревья мешают рассмотреть. И тут со мной что-то странное случилось. До церкви осталось метров 30. Я внимательно всматриваюсь в лыжню, чтобы не съехать, боковым зрением наблюдаю, как деревья приближаются, осталось метров 10, я поднимаю голову. До церкви остались все те же 30 метров. Я ни на шаг не приблизилась! Самое главное, что я ни на шаг и не отстала от людей, идущих впереди меня. До сих пор не понимаю, что это. Сбой в матрице?
  Эти же 30 метров я прошла уже нормально, разве что...за деревьями никакой церкви не было!
  По жуткости, этот момент у меня занял второе место.
  "Как-то это не хорошо заблудиться ночью в лесу в восьми километрах от ближайшего населенного пункта..." - подумалось мне.
  Все остановились. Во-первых, все были в шоке, во-вторых, надо было подождать отстающих. ВВС взял фонарик и, возмущаясь, полез по сугробам куда-то вперед, свои сломанные лыжи он уже давно где-то выбросил. Из всего текста было понятно, что он пойдет один и сам найдет церковь, а потом нам покажет дорогу. Похоже, он был не в настроении.
  Тем временем, к месту привала подошла вторая часть группы во главе с Ольгой Анатольевной, и оказалось, что наш состав потерпел потерю.
  Алихан не выдержал и пошел обратно в дом. Интересно, как он, не отваживаясь идти дальше, отважился идти в одиночестве по лесу? Странно, даже не заблудился... Потом уже, в Москве он мне рассказывал, что в какой-то момент понял, что он должен вернутся...
  
  Руки-ноги отваливались, в глазах от яркого снега рябило, пальцы от холода еле шевелились...
  
  Сейчас мне кажется, что времени до того, как мы увидели вдалеке свет, прошло не много времени. Все с диким воплем ринулись вперед,
  
  14.01.2004 02.00 ночи Владимирская область, Кольчугинский район, церковь бывшей деревни Святково
  
  Церковь...вот она. Наконец-то. Полуразвалившиеся... Входная дверь держится на одной петле, но это не важно, она все равно может находиться только в открытом состоянии - примерзла к сугробам. А внутри-то ли земля, то ли пол - просто чем-то засыпан. По углам свалены кучи чего-то, присыпанные снегом. Темнотища, но если фонариком посветить на стены, можно различить полустертые фрески, алтаря уже почти нет, но по расположению и по остаткам можно догадаться, где он. Мы расставили по углам горящие свечки, ВВС рассказывал все, что он знает про эту церковь. Свои размышления, типа: "Куча лет тому назад приходили сюда на службы люди, а теперь и мы пришли, а те люди лежат недалеко от церкви и никто про них уже ничего не знает, т.к. никого кроме нас в этом лесу и нет..." Ну и все такое.
  Самые уставшие и замерзшие пошли в это время разводить костер на улице. Ну, Алихан уехал и костер у них был, мягко говоря, маленький. Посмотреть на них, как они грелись, кажется, сейчас себя же и зажарят. Как они ботинки себе не спалили?
  Ну, а мы пошли писать те письма, которые собирались. Кхе... Две с половиной пишущих ручки, бумажки, ничего не видно - темнотища кругом. Как писать письмо на коленке, да еще и фонариком себе светить? Все, что я надумала по дороге, почему-то выветрилось, что писать - не знаю. И тут всплыло одно слово - "ПРОРВАТЬСЯ". Все больше ничего...Стефа собрала все письма и спрятала их где-то в церкви. Наш клад.
  Может это я просто сама затормозила, но все сорвались с места и поскакали надевать лыжи, слушая повествование Виталия Викторовича о том, что мы сбились с дороги, сделали ГРОМАДНЫЙ круг и потому так долго шли до церкви. "А на самом деле здесь всего пять километров до дома..."
  "Наверное, нужно все-таки надеть лыжи!" - подумалось мне, когда половина уже побежали за Виталием Викторовичем прокладывать новую лыжню. Нашла свои лыжи, надела их и поплелась искать в гуще народа Саню Погосову. И тут у меня отлетает лыжа. "Чего это с ней?" Я ее надела опять. Нашла Саню, и мы не спеша пошли вперед. И тут у меня отваливается другая лыжа. Я ее пыталась прикрепить, но у меня ничего не получалось. К тому же и вторая лыжа тоже отвалилась. Меня охватила паника. Не по себе стало. Пешком по снегу я не дойду до дома. Это нереально! Тут я понимаю, что около церкви еще стоят Ольга Анатольевна, Дамир, Юля, Антон и Вера, ну еще Саня рядышком со мной стоит. Я на всех парах к ним. У них там тоже проблемы с лыжами были. Не у одной у меня лыжи заклинило. Дамир честно пытался всем помочь. Но у моих лыж полностью снесло крышу, пришлось мне взять их в руки и тащить их на себе. И тут мы поняли что, вот мы стоим всемером недалеко от церкви, в руках у нас один маленький фонарик, а вокруг тишина и темнота. Что-то мне стало нехорошо, честное слово. Я этот момент даже на самое первое место "самых ужасных моментов" поставила. Весело было бы заблудиться там. Куда идти мы не знали - возвращаться надо было по новому пути. Стали идти туда, откуда пришли и кричать из всех сил. Какие-то слабые отклики послышались. Отстали мы, как оказалось, метров на 30. Виталий Викторович остановился, подождал нас, а потом еще долго удивлялся, "зачем мы кричим так громко". Но чего бы он не говорил, стало совсем спокойно. Я взяла лыжи поудобней, и пошагали мы с Саней по снегу вперед...
  Так идем мы, идем, остановимся, подождем пока все подтянутся... Мы одни из первых. Идти оказалось жутко сложно. Во-первых, ноги отваливались, а во-вторых, лыжи было тащить очень неудобно, они постоянно вываливались, разваливались, и это тоже кучу сил отбирало. В какой-то момент я подумала, что лягу в сугроб и там и останусь. Мягко, удобно, подумаешь - холодно, привыкла уже давно.
  В какой-то момент я передумала умирать, глупо как-то. Даже силы стали появляться. Наверное, потому, что когда мы прошли больше половины пути, мы стали останавливаться через каждые шагов 40 и отдыхать. Потом Саня стала садиться на снег. Мне до жути хотелось тоже сесть, но я думала, что если сяду, не скоро встану. Поэтому надо было как-то подгонять Саню, а это и меня саму подбадривало. Но вот, в конце концов, я тоже стала садиться на снег и отдыхать - не выдержала.
  Самый тяжелый участок - это, когда уже видишь деревню, знаешь, что до великого счастья осталось совсем немного - минут 10 безостановочной ходьбы, а сил у тебя больше нет. К тому моменту мы шли уже втроем: Саня, Арпине и я. Шли - это еще хорошо сказано, мы уже просто ползли. Особенно, когда стало видно сам дом, мы просто сели на снег и сидели, наверное, минуты две. У меня был сильное торможение, когда я ступила на "великую землю" - двор. Я была во дворе, но не могла сделать 10 шагов до дома. Я делала остановку уже после каждого шага. Попробуйте как-нибудь пройти километров пять по сугробам с лыжами в руках...
  
  5.00 утра 14.01.2004 деревня Марково Петушинского района Владимирской области
  
  Когда пришли все, я услышала такую фразу: " Вообще-то мы планировали устроить утром зарядку на лыжах, но раз уже шесть утра, а нам вставать в восемь, мы решили ее отменить..." Неужели?
  Мы разошлись по комнатам, постелили кровати, я засунулась в свой спальник с головой и под мягкий голос Ольги Анатольевны (жаль, если это было что-то важное) отрубилась. Кажется за эти два часа блаженного сна мне даже что-то приснилось...
  Ну, как на утро мы повскакивали с кроватей, побежали собирать вещи, убирать-отмывать дом (а мы там прилично насвинячили), готовили еду, т.к. времени даже на завтрак не было, еда была в электричку... Все это я не буду рассказывать, и так все знают как это бывает, когда все носятся, сами при этом не знают, что именно они делают, но то, что что-то серьезное это точно. При этом все позабывали половину своих вещей, другая половина, просто побросала их там от лени. Только и успели убраться, прихватить, что сверху лежало ( в том числе и лыжи), пересчитаться и бегом к автобусной остановке. Автобусы до самих Петушков там, по-моему, ходят один раз за 7 часов. Не очень нам опоздать хотелось...
  Когда я засыпала у меня промелькнула мысль, что самое сложное уже позади. Может так оно и было, но это не значит, что до остановки было легко идти. Сил прибавилось мало, а что прибавилось уже ушло на сборы. А еще днем идти морально тяжелее, чем ночью. Ночью ты идешь и идешь, а днем ты видишь, сколько тебе ЕЩЕ идти, видишь, как много идти. Когда остается совсем чуть-чуть, это и ночью видно, так что не сильно успокаивает. Тем более дорога была в горку...
  
  7.00. деревня Мышлино: место, где жил Вениамин Ерофеев: О, какое было счастье, когда мы дошли! Все наплевали и сели прямо на снег. Никто особенно не протестовал.
  
  Автобус "Караваево - Петушки" Приехал автобус, и совершилось второе нашествие киношкольцев. У меня было чувство, что все жители про нас уже как-то узнали, и возмущались меньше.
  В автобусе, покормив всех, а потом, съев свое положенное яблоко, я задремала и пробыла "вне зоны действия" до самых Петушков.
  Электричка Петушки - Москва.
  Никогда я еще не получала такого удовольствия от электричек, как тогда. В электричке все поели, расселись поудобнее и затихли, погружаясь в десятые сны. Я положила голову на чье-то плечо и попыталась заснуть...
  И тут над ухом что-то загремело. Я чуть не подскочила. Это был, кажется Роксанин телефон...наверное, уже вся школа знает про марш Мендельсона, но как только я узнала мелодию, в голове пронеслась мысль "Что делает марш Мендельсона в электричке "Петушки-Москва"?" При этом я сначала узнала мелодию, а только потом поняла, что это телефон. Но я уже проснулась. Смотрю в окно и понимаю - мы подъезжаем к Москве. Ну, так не честно, я только начала засыпать!
  
  Дома я спала 14 часов подряд, даже не шелохнувшись... Проснувшись, поняла: "Поход был, правда, экстремальный и классный, но второй бы раз я не поехала бы..."
  Прошел только день после похода, а я уже по всем соскучилась. На следующий день, в школе я почувствовала, что все "петушинцы", как будто ниточкой связались. Так было радостно, снова с ними встретиться! При этом можно было легко отличить того, кто ездил в поход от обычного киношкольца. У "петушинцов" лица светились... "
  
  P.S. Через некоторое время мы стали вспоминать наш гениальный поход. Обнаружилось, что местонахождения наших писем в церкви, знает ТОЛЬКО Стефа!!!
  
  Маша Лопухова 20.01.04 - 20.03.04 (23:28)
  
  
  ДЕТИ АСЛАНБЕКА.
  
  Нальчик - город, в котором никогда не смолкает отбойный молоток. На вылизанных газонах проспекта Ленина аккуратно подстриженная трава и покрашенные стволы деревьев. Нальчик всерьез считает себя столицей Северного Кавказа и в последнее время отстраивается ударными темпами.
  Мы проезжаем пустырь за новым телецентром и въезжаем в Долинск - курортное продолжение Нальчика, с корпусами по-советски солидных санаториев 30-ых. Останавливаемся у одного из них - "Эльбруса".
  Здесь уже 5 лет живут ребята Асланбека Азиевича Домбаева. В 1978 году в Чечено-Ингушетии все детские дома были объединены в одну школу-интернат на 600 детей. Это дало возможность не разъединять большие чеченские семьи, что остались без родителей. Хотя в Чечне сирота - редкость, если нет отца и матери, ребенка берет на попечение дядя, дед, аул, тейп...600 детей на почти миллионную республику - согласитесь, не так уж много.
  До начала 90-ых республиканская школа-интернат Љ2 оставалась лучшей на всем Северном Кавказе. После того, как к власти пришёл Джохар Дудаев, Асланбек ходил на митинг перед Президентским дворцом, вместе с другими представителями чеченской интеллигенцией протестовал против того, что в республике не платилась зарплата, начались перебои со светом, отоплением и, самое главное, в воздухе чувствовалась война...
  В 1993 году Домбаева, впервые с 60-ых, уволили за... несоответствие занимаемой должности. По специальному указу Зелимхана Яндарбиева. Это во время советской власти он казался националистом, потому как ввел в интернате, где 90% детей были чеченцами, уроки родного языка, а новым властям он казался чересчур прорусским. Припомнили, конечно, и участие в демонстрации.
  В 1994-ом, когда город начали бомбить, безработный Асланбек уехал в горы, - там было безопаснее. Ему и в голову не могло придти, что в это время из школы убежали ВСЕ педагоги, оставив на произвол судьбы 300 детей с одной единственной нянечкой. Дети, услышав разрывы бомб, организованной цепочкой спустились в интернатское бомбоубежища. Там их в первый день нового, 1995 года и нашел бывший ученик Домбаева. Тут же организовал питание, транспорт - и вывез детей в глушь, в горы, в Ведено, где развез по домам.
  Летом 1995 казалось, что все страшное уже позади, и война где-то далеко, там, за Итум-Кале и Шароем, у грузинской границы, и вот-вот закончится... Асланбек сидел у себя дома в Грозном, когда на улицу въехала машина "Врачей без границ". Народ всполошился: "гуманитарку привезли!" Но на этот раз привезла не мешки с макаронами и песком, а ... "Мы нашли Ваших детей, Асланбек Домбаев". "Но мои дети все дома..." "Они сказали, что они - дети Асланбека Азиевича, ведь, это же Вы - Домбаев?
  И понеслось чеченское колесо... Как-то все быстро организовалось: снова удалось найти помещение, организовать питание, сначала детей было 19, но потом стало больше - детей привозили, дети приходили сами. Но однажды с улиц Грозного враз исчезли солдаты и начали ездить боевики.... Интернат отправился в свое первое изгнание: Наурский район республики, потом Ингушетия, станица Троицкая, где не было никаких условий для жизни детей и они начали кашлять, болеть... 1996-й и Хасавюртовские соглашения - можно было вернуться назад, 1999 год, еще до взрыва домов в Москве Грозный уже бомбили - бомбили кассетными бомбами, запрещенными всеми мыслимыми конвенциями. Бомба взорвалась рядом с домом, где жила семья Домбаевых, каким-то чудом никто не пострадал, но снесло почти весь шифер, и еще долго Роза Усмановна - жена Домбаева, она же - первый помощник в делах интерната, справлялась с шоком.
  Наступил второй исход. Из Грозного к печально известному блок-посту "Кавказ" нескончаемой толпой шли люди, а сверху ревели русские самолеты. Вот, автобус с детьми прорвался к шлагбауму - за ним - спасение, - Ингушетия. Но - транспорт и людей не пускают. Сквозь рев толпы Асланбек увидел на той, ингушской стороне машины с "мигалками" - это Сергей Шойгу и Руслан Аушев приехали принимать решение, пускать ли беженцев в республику? Герой афганской войны часто приезжал в школу - интернат еще в мирное время: "Руслан!!" - закричал Асланбек сквозь гул тысячной толпы. Аушев оглянулся, разглядел Домбаева и сделал едва заметный жест - пропустить. Асланбек Азиевич объяснил ситуацию, и автобус с детьми был первым, кто проехал под поднятым шлагбаумом.
  Снова Троицкая, нет ни туалетов, ни отопления, ничего - дети начали тяжело болеть. Иногда приходила гуманитарная помощь, иногда приезжали журналисты... Очередные, с НТВ, задали вопрос: "А у вас тут только чеченские дети? Ну, почему же?" - устало удивился Асланбек - "Здесь и ингуши, и армяне, и русские с ногайцами, даже еврейка одна есть".
  И - услышали же, ведь... Вскоре в Троицкое приехали неожиданные гости, представители еврейского агентства по репатриации "Сохнут". "Наташа, - хочешь в Израиль?" "Съездить - хочу, а жить - нет. Ну что ж, поехали"..., - сказали ей. "А я не одна, - у меня друзья! Ну, ты и друзей возьми!" В друзьях оказался весь интернат...
  И поехали чеченцы в Израиль. На 4 месяца. В конце концов, Наташа все-таки осталась на земле обетованной, но остальные были страшно рады вернуться обратно - в Россию, с надеждой когда-нибудь увидеть любимый город - Грозный.
  
  
  НАШИ.
  
  В апреле 2004 года я четко знал одну вещь - я еду туда для того, чтобы мы были в ситуации, когда приходиться договариваться с людьми, которые отличаются от тебя, голова которых устроена по-другому... Я считал, что такое столкновение московских киношкольцев и ребят из интерната на всю жизнь задаст ситуацию существования рядом другого, с которым, тем не менее, надо договариваться,
  Изначально мы были серьезно напуганы тем ужасным приемом, которое нам оказал представительство КБР с Москве - заведует этим местом бывший мэр города Нальчика Шогенов, который, видимо, был весьма раздосадован тем, что ничего не знал о Школе-интернате Љ2. "Вы хотите решать не свои задачи, а еще в политику немного поиграть" - это или примерно это говорил нам строгий Шогенов в своем кабинете на Таганке. Его нежелание показывать те стороны жизни республики, которые показывать, по его мнению, не стоило, было столь велико, что я в один момент испугался, что он действительно закроет нам въезд в республику.
  Тем не менее, мир не без добрых людей, - мы с ужасом вышли из представительства КБР и чуть ли не побежали в Государственную Думу, к депутату "Единой России" от республики - Нахушеву, именно благодаря его помощи выезд в Нальчик состоялся.
  Поезд "Москва-Нальчик" трясся по югу России, а мы, впрочем, еще не знали о том приеме, какой нам окажут на месте, никто из нас никогда не был в Кабардино-Балкарии, хотя я не первый раз выезжал на Кавказ. По местной адыгской и балкарской культурам мы сделали серию лекций из которых мало кто - чего запомнил.
  В отличие от нас, чеченцы жили здесь уже 5 лет - в санатории "Эльбрус" министерства курортов и туризма Кабардино-Балкарской республики. Неофициально это почти семейный детских дом, вряд ли Асланбеку выдержать все те трудности, если бы не жена Роза Усмановна и дочь Мариам - они же педагоги в школе-интернате. О них нам рассказал Вячеслав Измайлов - "майор Измайлов" как его называют журналист "Новой газеты", человек, который спас на чеченских войнах не один десяток жизней...
  Асланбек Азиевич встречал нас в безукоризненном костюме, начищенных до блеска ботинках, в очках с золоченой дужкой, на руках часы с эмблемой Московского индустриального банка - президент банка Абубакар Арсамаков, выпускник Домбаева. Этот же банк помог нам сделать экспедицию.
  Асланбек выглядел так не для гостей: это как форма, таким я видел его и после изнурительных поездок в Грозный (3 с половиной часа туда, 3 с половиной часа обратно), и когда он прилетел из Москвы, и даже когда мы ездили в Приэльбрусье: он всегда такой, настоящий директор!
  У Асланбека Азиевича выговор потомственных южных аристократов, он говорит "исключительный" вечер, дворец пионЭров, в жестах есть что-то неуловимо горбачевское, те же рубленые движения ладоней.
  Итак, здесь 46 детей:11 девушек, остальные - парни, мы живем с ними в одном корпусе, но в разных крыльях. В их комнате отдыха все стены завешаны грамотами о победах в спортивных состязаниях, на стене - портрет Кадырова - старшего, стенд с фотографиями о Зие Бажаеве (фонд его имени помогает интернату). Когда входят старшие - дети встают. Когда наши 14-летние студенты прошли мимо девочек из интерната, они привстали. Наши были в шоке, а здесь так принято: младшие беспрекословно слушают старших, девушки - парней, но и девочкам никогда не приходится делать мужскую работу.
  Вечером 23-го апреля мы сидели в нашей комнате отдыха, лампы были выключены, загадочно светил театральный "бэбик", за окном лил дождь, (в Нальчике давно не было такой дождливой весны), отопление отключили и от сырого холода спасали только теплые "балкарские" свитера за 130 (!) рублей, которые мы купили на местном "шерстяном" рынке. Грозненцы (очень скоро мы стали называть их "нашими" грозненцами) были на -2-3 года старше нас, не по паспорту, а по своему состоянию - это было видно...
  Грозненцы живут независимо от местных властей, целиком на обеспечении спонсоров, который они сами себе и нашли - прежде всего, Московского индустриального банка и группы "Альянс", вот почему бывший мэр Шогенов ничего не знал про грозненцов. Единственная милость со стороны местных властей состояла в том, что ребятам разрешили учиться в местной школе - так что такое знакомство с властями было им ненужно. А вот что наше выступление в театре Шогенцкова увидели их кабардинские- балкарский друзья - это было важно
  Знакомство - оно, склеившееся за пять минут, окончательно закрепилось на следующий день, 25- го, когда мы поехали в Пятигорск, посетить самого кавказского из русских писателей - Лермонтова. Знакомства не вышло, и Пятигорск мы как следует, не увидели, - небо было хмурым, капал мелкий дождик. Самое главное, что было в поездке - автобус и 2 часа общения. Разговаривали о многом, о планах, о Боге, об обычаях. В Чечне до сих пор можно похитить девушку, которая тебе понравилась, но в горах за каждый поступок приходится отвечать сполна - и жениться можно только если на это есть согласие самой девушки и ее родителей, о будущей претендентке на роль невестки родители мужа начинают собирать информацию за год (!) У наших студентов от такой основательности "ехала крыша".
  А, ведь, мы совсем не отличались от них, когда шли по пятигорским улицам, человеку незнакомому совершенно невозможно было отличить "наших" грозненцев от киношкольцев: никакой печати "детдомовости" на лице, одеты как обычные, даже не провинциальные, школьники.
  Формат совместного вчера на сцене кабардинского драматического театра имени Шогенцукова был рискованным - классические танцевальные сцены из самых известных фильмов мира: "Голубой ангел" с Марлен Дитрих, "Новые времена" с Чарли Чаплином, "Money" из "Кабаре" с Лайзой Минелли, Луи Армстронг, твист из Pulp Fiction, акробатические номера. Общая идея была - интернациональность, этакий "mix" культур, на сцене и в жизни. Идея с включением в "Мoney" и "Дитрих" чеченцев умерла сразу - слишком эпатирует. Зато в танцевальные, акробатические номера - пожалуйста. То, что наши акробаты разучивали недели две, Нуреддин и другие местные парни выучили за 3 дня, твист и обручи - также: способности необычайные.
  Завершать вечер должна была песня Земфиры "До свидания", очень уж по смыслу подходила - и как завершение вечера, и как прощание ребят с Кабардино-Балкарией, ведь, они скоро возвращаются домой, чего ждут, не дождутся. Есть там и такие строки, которые мы даже думали не петь, чтобы лишний раз не вспоминалось "нашим" что - то тяжелое - ведь у очень многих из них родители убиты во время бомбардировок, зачисток.
  
  Луна убывает, такое бывает
  Я иду стричься, меня убивают,
  Из "эмки" стреляют, в левую мышцу,
  И не попадают, что тоже бывает,
  Сбиты прицелы...
  А я улыбаюсь, живу и не старюсь,
  14 целых лет.
  
  Сначала мы хотели перевести на чеченский целый куплет, но это оказалось невозможным: чеченский язык - суперсложный в фонетическом плане, в нем есть совершенно непроизносимые для стороннего человека дифтонги типа взрывных сверхкратких "к" и "кх", слова гораздо короче русских, поэтому перевели только первую строку: ребята были в восторге, получилось
  
  Адекёйла,
  Са hоми haла (До свидания, мой любимый город)
  Я почти попала,
  В хроники твои...
  
  Русско-чеченская "Адикёйла" превратилась в хит. Из соображений политкорректности перевели на кабардинский и балкарский язык (все-таки не Чечня, а Кабардино-Балкария!), но если кабардинский "подошел" как влитой,
  
  
  Узыншэу!
  Ушыт си калэ,
  Мы почти попали,
  В хроники твои...
  
  
  то самый простой из языков - балкарский, совершенно не подходил:
  
  Сау кхал,
  Мени сюйген шахарым...
  
  (у нас потом на выступлении так и вышло, что на чеченском - кабардинском спели, а про балкарский забыли, хотя чеченские ребята и учились в балкарской школе и этот язык республики знали гораздо лучше кабардинского. В общем, - никого не хотели обидеть).
  Естественный отбор вышел сам собой: Марлен Дитрих и Money "отвалились" и на их месте в программе зияли огромные дыры.
  Выход из положения пришел неожиданно: Сергей, наш охранник, вместе с местными ОМОНовцами объезжал окрестности, когда услышал звуки лезгинки и детские крики. Мы в это время репетировали на берегу бурного Нальчика, реки, по имени которой назвали город (кстати, "Нальчик" в переводе с двух языков республики - подкова). "А здесь у нас еще 300 детей из Чечни отдыхает", - между делом бросил ОМОНовец - кабардинец Мухамед Узнав об этом, мы бросились в санаторий "Долинск", где и танцевали дети. Все корпуса, все пространство вокруг было заполнено кричащими детьми, мы нашли старшую - Луизу и стоило только заикнуться о выступлении на сцене... "Вам номера нужны? У нас есть много детей, которые танцуют!"
  После обеда мы подошли к ним все вместе: ребята из Ачхой-Мартановских школ тут же вытащили магнитофон, сгрудились в круг, врубили лезгинку и начались танцы. Наши по сравнению с Ачхой-Мартановскими казались более "городскими", правильными, эти же танцевали самоотверженно. Обращало внимание, что девушки в танцах занимали почти декоративную роль, в основном танцевал парень, который, как это принято во многих кавказских танцах, даже не смотрел на девушку и, то и дело подходил за поддержкой туда, где стояли самые старшие из ребят и, выделывая особо острые па, срывал гортанные крики поддержки... В общем, было решено - недостающие номера наполним лезгинкой, заодно решился вопрос и с наполнением зала.
  
  СТРАНА НЕОБЕТОВАННАЯ
  
  Начали выезжать репетировать на сцену, еду на обед привозили с местного зеленого рынка: хычины (местное блюдо, похожее на блины в масле), плов, айран, ели прямо на лавке за театром Шогенцукова. Хороший город - Нальчик, до всего можно дойти пешком, все рядом, на улицах чисто, зелено, и безопасно, в маршрутках уступают женщинам. Из местной экзотики - нет обменников, в универмагах на видном месте висит доска с огромным заголовком "ОНИ ВОРУЮТ", внизу в плексигласовые кармашки вставлены фотографии бледных воришек с выставленными перед ними банками - бутылками похищенных продуктов.
  Сейчас, когда я пишу эти строки, на вагончике подвесной канатной дороги мы ползем вниз - от станции "Старый кругозор", на высоте почти 3000 метров, в весну, правда, достаточно неуютную, дождливую, из зимы, где по колено снег и где киношкольцы вместе с ребятами из интерната носились, не смотря на кислородное голодание, катались на спине, кидались снежками. Впечатление такое, как будто взлетел в небо трамвай и мягко, бесшумно скользит вниз.
  Я думаю. Думаю о том, насколько все - таки просто договориться, когда этого хочешь - вот уже неделю как русские и чеченские ребята совершенно спокойно делают совместную работу, в то время как в Москве кому-то очень нужно пугать людей демоническими чеченцами - ну так вот они, чеченцы? Мы не смогли договориться? Cпокойно! Я вспоминал рассказ Асланбека про то, как однажды в гостинице он увидел, как офицер, смотревший очередные теледебаты про ситуацию в Чечне сказал: "Да, всех чеченцев надо убивать прямо с девяти лет, и Асланбек подошел к нему и сказал: "Ну, вот я, вот мой сын - убивай, если есть за что". Тот потом 2 дня бегал к ним извиняться. Хорошо еще, что бегал.
  Я думал о том, как вот эти вот граждане России, которых Россия силком загоняет в свои объятия, завтра приедут в Москву и их на каждом шагу будет отлавливать столичная милиция в поисках взятки. И о том, что до наших, киношкольных, просто не дошло, что на родителей этих детей сбрасывал бомбы какой-нибудь полковник Вася, который, может быть, живет с ними на одной лестничной клетке и этот же полковник Вася отправлял майкопскую бригаду брать Грозный с картами двадцатилетней давности...
  Не то чтобы я идеалист, но я думал еще о далеком государстве Израиль, которое ради одной Наташи, которую они считали своей, 4 месяца лечили детей, и о детях Асланбека Домбаева и сотнях таких же, которые оказались совсем не нужны своей стране. И еще я думал о твердости, которая есть в этих детях, которые знают, откуда они и что им делать
  
  Нальчик - Москва май - июнь 2004 Впервые опубликовано на сайте Московской международной киношколы
  
  РУССКАЯ АТЛАНТИДА
  
  День первый. Яма.
  
  Я сейчас на шоссе. Мне очень тяжело. На этих новомодных западных велосипедах изуверски узкие сиденья. Сидеть невозможно, особенно, если учесть, что на тебя давит 30-килограммовый рюкзак. Когда мы приехали на платформу, долго упаковывали вещи: в Москве, естественно, никто не представлял себе, как именно мы повезём эти полтонны груза. Несмотря на тяжёлые условия, я в точке равновесия.
  Мы едем к деревне Боженки. Считается, что именно там произошла Битва. Что мы там будем делать, ума не приложу. Ну, произошла и произошла... Самое обидное, что приходится постоянно, как говорят в киношколе, двигать собой. Дети (я бы запретил употреблять это слово к тем, кто старше 15-и) просто раздавлены усталостью. Животные инстинкты в такие моменты заостряются. Правда, воду никто ещё из рук не вырывает, но заползти в угол подальше и там заснуть, - это пожалуйста.
  
  Ты не должен на них злиться.
   Ты не должен на них злиться, они всего лишь дети!
  Тем не менее, я злюсь. Злюсь на то, что когда они устали, они всё делают кое - как и у них мрачные, тяжёлые лица.
  А ты делаешь по-другому?
  
  До точки запланированной ночёвки мы не доехали километров 10, остановились на ночёвку рядом с мрачной деревней Зобцы. Я в ужасном настроении, место было совершенно неудачно, некрасиво, сыро ... тучи комаров. Я сижу и пытаюсь разрубить дровину тупым топором.
  Кто - то меня зовёт, я специально не отвечаю. Наверняка, какая-нибудь мелкая просьба, с которой они прекрасно могут справиться сами.
  Ко мне подходит Тая Лебедева, говорит, что Даня упал в колодец. Я бегу, куда она показывает. Свет фонаря выхватывает из темноты Даню у старой, корявой ивы. У него мокрая одежда. Здоровый бугай Даня в круглых гаррипотеровских очках испуган и возбуждён. Фонарь заглядывает в старый колодец, в сторону, как пальцы старухи, торчат выпавшие из сруба прогнившие брёвна, нечистая, вязкая вода.
  - Дна, блин, не смог достать! - возбуждённо говорит Даня. Для него это прикол, такой, опасный, но прикол - ставил палатку и упал в старый колодец. 5 минуту назад я проходил здесь и никуда не упал. Только Даня, большой и "без гармошки" мог упасть в колодец и ничего себе не сломать. Вспоминаю, как мы со школьниками залезали на вышку в Коломне, как потом ставил за это свечу в старой армянской церкви в Сисиане. Надо ставить новую свечку. Нас определённо Кто-то любит. Кто - то даёт мне знак: дорога открыта, ничего страшного не будет, что уж может быть страшнее сломанной шеи в старом колодце? И, ведь, нельзя сказать, что я недоглядел... И я как - то успокоился. А потом наступил второй день.
  
  
  ДЕНЬ ВТОРОЙ: ЗВЁЗДЫ
  
  Второй день был пустой. Большую часть дороги ехал один - когда едешь на велосипеде, достаточно сложно разговаривать.
  Зато нашли грандиозное место для ночёвки: высокий, чистый берег реки Сить, не сравнить с болотом, где мы ночевали в предыдущую ночь.
  Место называлось Бабья Гора - по легенде здесь бабы из окрестных сёл держали оборону против монгол. Проиграли, конечно.
  
  Бабья Гора, ночёвка, Фёдор 17 лет
  
  К концу второго дня, когда уже все разбежались по своим палаткам, и костёр дотлевал красной точкой, я решил прогуляться перед сном, отошёл от палаток в поле и, подняв голову, увидел громадный купол звезд. Поразил он своим объёмом и масштабом не только меня: подошедшие Даня и ВВС тоже начали улетать. Пошли мысли о том, что это всё вечно, а мы одноразовые, что эти звёзды светили в античность и раньше, и будут светить дальше. Появилась мысль о том, что наша экспедиция вообще никак не влияет на вселенную, да и в чём смысл нашего короткого существования.
   Всё, что надо было, уже создал Бог. Я так и не ответил себе на этот вопрос - зачем? Принято считать, что мы нужны Богу, но так ли это? И если мы ему нужны, что же произойдёт, когда он потеряет к нам интерес?
  
  
  День третий: ПАДЕНИЕ
  
  Мы продолжаем ехать. Сегодня у нас первая травма.
  
  Лиза 14 лет
  
  Крутая гора; слова папы, о том, что нельзя с горы тормозить передними тормозами, попытка нажать задние тормоза, я потеряла руль, камень! Я это пишу так по дурацки, потому что именно так, обрывками я это и помню. Никаких ощущений. Только когда я поняла что падаю, подумала, что не буду торопиться вставать. Но когда всё произошло, я тут же вскочила, потому что стала задыхаться и очень испугалась. Это событие сыграло не малую роль в этом походе для меня. После падения у меня началась долгая, затянутая истерика. С одной стороны я долго отходила от испуга, с другой стороны мне было себя жалко, а с третьей мне было больно. Эта истерика продолжалась весь день и всю ночь. Её подкрепило ещё второе падение и ночной холод и дождь. Хотя после второго падения внешне я уже успокоилась, но внутренне она продолжалась.
  
  Я. 27 лет
  
  После этого Лиза ехала и растирала слёзы на лице. У неё был совершенно дурацкий велосипед, новомодный, но очень плохого качества, когда она упала второй раз, то начисто снесла тормоза. Пришлось отдать ей свой Mongoose и пересесть на её.
  Во мне боролись два чувства, с одной стороны, во мне кипела злость. Я злился на Лизу, которая едет и ревёт. С другой стороны, я понимал, что это не правильно, совершенно, совершенно не правильно, что я злюсь. Потому что Лиза живая, и она впервые в походе, и третий день как села на велосипед и ударилась об асфальт она действительно сильно, и груз на её велосипеде упакован неправильно, так что руль постоянно перекашивает в сторону, потому она и упала, но всё равно, вся грязь души кипела от злости.
  Мы ехали в окружении сказочных картин. Невысокие холмы, дома с богатой, потемневшей от времени резьбой, поля, и Сить, вечная река Сить внизу.
  Киношкольцы знакомились со своей страной, 3 дня на велосипеде прояснили зрение, так что некоторые увидели, что кругом. Можно было представить, что мы будем так ехать вечно, и так будет всегда, так мы и будем всегда крутить и крутить педали. И мы и будем ехать и ехать, а впереди будут новые и новые страны. И мы доедем до Иерусалима.
  Однажды, когда у нас только начинался конкурс проектов, каждый мог сказать самую безумную идею, какая только может придти в голову - и она могла лечь в основу проекта. И тогда я сказал "пешком до Иерусалима". Это была мечта, невоплощённая, невыраженная, та, которая так далеко за холмами, что кажется, пока дойдёшь до неё, жизнь твоя настолько изменится, настолько будет гармонична и прекрасна, что вернёшься совсем другим. А может быть, и возвращаться будет не нужно...
  Мы сейчас тоже ехали к Иерусалиму, пусть Иерусалим и был в другой стороне. То, каким ты был, осталось позади, то каким ты станешь - впереди. И пока ты никакой. И с тобой должны быть ЧУДЕСА.
  
  Фёдор, 17 лет, село Сить - Покровское
  
  На следующий день, подъезжая к селу Покровское, колонна остановилась для отдыха, а я проехал чуть дальше и встал. Перед глазами обычный сельский пейзаж. Но через некоторое время я перестал просто смотреть на обветшавший храм и начал мысленно восстанавливать его: исчезли советские постройки, столбы, мужик вёл своих лошадей уже не в XXI веке. Я представил, что на дальнем холме появились татары, в селе тревожно забил набат, люди начали готовиться к битве... Мне кажется, что отправной точкой образа стал этот Вечный Храм, хотя при татарах его могло ещё и не быть. У меня создалось ощущение, что эти Русские храмы, которые мы объехали, всегда там и стояли, и будут стоять вечно.
  
  ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ "ДОЖДЬ"
  
  Инна, 14 лет,
  
  ...одним из главных событий можно считать то, что в Киношколе я впервые попадаю, куда-то без "своих" людей. Поначалу мне было дико тяжело. Это даже представить себе трудно. Эмоции вылить некуда, вот и приходиться молча грузиться.... Даже плакать не хотелось. Но в середине случилось чудо. Это было в нашу третью ночевку. Когда пошел дождь. В темноте я впала в какое-то странное состояние... я увидела девчонок, которые по одной залезали в свои палатки. Я увидела: у каждой свои чувства, взгляд, мысли, судьба, жизнь... потом я посмотрела на парней, которые промокли. И мне на мгновение показалось забавным, что они как сработавшаяся бригада все делали вместе и знали что делать. А потом я вновь увидела четкое разделение меж нами.
  Еще с утра я думала о себе, о своих проблемах, жизни... а теперь я увидела, что каждый живет. И проживает что и я. Кто-то больше, кто-то меньше. И если мне было интересно наедине с собой то, как же я теперь буду жить?..
  Внезапно я взлетела над Ярославской областью, над Россией, Евразией и всей землей. Сколько жизней! Какой это огромный и благоустроенный муравейник!
  Ночью мои ноги кто-то регулярно накрывал.
  Я проснулась и увидела, что кто-то спит на моих ногах, как на подушке еще двое на плечах... все снова перемешалось. Нас много, каждый сам за себя. Но все мы связанны общим делом, одним направлением, единой дорогой и нитями ветра. Эти нити сопровождают наши судьбы. Подхватывая их, переплетают с другими.
  
  Нелли 14 лет
  
  Ничто не указывало на ту страшную бурю, которая должна была вскоре обрушиться на наши многострадальные головы, когда мы обустраивались на берегу реки Сить.
  Разыгравшаяся на берегу Сить картина была выполнена красиво, неспешно и со вкусом.
  Когда мы приехали к Сити в сопровождении двух котят, увязавшихся за нами по дороге, всё было ништяк - другого слова не подберёшь. Несмотря на вечернюю прохладу, голод и сонливость, участники "Русской Атлантиды" впали в какое-то полутрансовое состояние - не буянили, не жаловались, не пошлили (что совсем уж удивительно), а ходили неспешной походкой по берегу Сити с тихой, усталой улыбкой и кажется, что они уже были в Русской Атлантиде, которую мы искали.
  Как-то не нравилась мне вся эта зомбированно - блаженная атмосфера. Не нравились мне блаженные лица студентов. А больше всего мне не понравилось то, что ветер начал заметно усиливаться. Словно само небо заметило нашу сонно-усталую атмосферу и решило: "Ребята, не мешало бы вам взбодриться!"
  Впрочем, несколько активных человек были: Женя, Кирилл, Даня и ВВС. Желая, во что бы то ни стало стряхнуть с себя заторможенность, я решила присоединиться к Жене и начала помогать ей резать хлеб.
  Кирилл, подключив Тимура и Макса, потащился сгонять велосипеды в одно место и накрывать их чёрной непромокаемой плёнкой. Даня, не смотря на внешнюю активность, носился по разбиваемому лагерю и подстёгивал участников, но, в общем-то, ничего серьёзного так и не сделал.
  А потом началось ОНО.
  Первый этап начался с небольшого грибного дождичка, сначала студенты расхаживали по берегу, задирали головы и спорили по поводу "капает - не капает". Капало!
  Но когда все это осознали, было уже поздно.
  Женя стала паниковать, что хлеб сейчас промокнет и принялась судорожно упихивать его в целлофановые пакеты, а мне велела поскорее дорезать батон. Я кинулась исполнять Приказ, и не скоро заметила, что с буханкой режу и свой указательный палец. Увидев кровь, завпитка гневно изгнала меня, испугавшись, что я залью кровью хлеб.
  Дождь всё усиливался, сумерки всё сгущались.
  Между тем, на поляне уже творился полный хаос и неразбериха.
  Носились обезумевшие студенты, вскрикивая ломкими голосами какие-то щедро украшенные ругательствами фразы, и упорно утверждали, что их мать-женщина.
  Тимур кому-то проорал, что он клянётся велосипедом. ВВС пытался шутить, но его приколы не разряжали обстановку, а лишь подливали масла в огонь - хотя какой огонь в такую ночь, мы костёрка-то не развели из-за ливня.
  А непогода разыгралась просто по жестокому. Капли хлестали с такой силой, что было даже немного больно. Вдали рокотали первые раскаты грома, вспыхивали молнии, то и дело на два-три мгновенья освещая происходящее.
  Катя Рыкова, завжил, героически попыталась взять под контроль установление палаток.
  
  Даня совсем обезумел, метался туда-сюда по поляне и выкрикивал довольно бестолковые приказания, которые, впрочем, никто не слушал. Но потом всё же взял себя в руки и, смекнув, что сейчас самое главное - укрыть людей от дождя, отправился на подкрепление к Кате.
  Я натягивала свою "проклятую" палатку, когда ко мне подошла Тая Лебедева и начала что-то настойчиво втолковывать. Как можно деликатней, я дала ей понять, что у меня сейчас нет времени её слушать. Тая не расстроилась, и начала тоже самое втолковывать Тимуру. Тот невпопад поклялся велосипедом и убежал.
  Потом меня окликнул Даня и сунув мне в руки фонарик, проревел-
  -Нелли! Посвети!
  -Куда светить?! - растерялась я, но тот уже занялся очередной палаткой.
  Вдруг он повернулся ко мне и заорал-
  -Нелли, это ТЫ? МАРШ В ПАЛАТКУ!!!
  Затем выругался особенно пышно и цветисто, и впихнул меня в палатку. Там уже сидели Лиза и Женя. Ну и кислые у них были рожи! Вы бы видели! Посмотреть на них, - всё равно, как глотнуть лимонного сока без сахара.
  Я, конечно, попыталась их развеселить, но девушки молчали, как проклятые, и выглядели так, словно с минуту на минуту ждали конца света. Я оставила бесплодные попытки поднять Жене с Лизой настроение и стала прислушиваться к тому, что происходит снаружи.
  
  Первое, что я услышала, это вопль "Клянусь велосипедом!" Затем были крики, приказания, жалобы громкое мяуканье котят.
  В палатку ввалились две личности - злая, как бес Инна, и осоловевшая Катя. Это разрядило напряжённую атмосферу. Все разлеглись, как могли, но это было непросто - палатка была двухместна, а нас тут набралось ... пятеро!
  Мы закутались в спальники - немного поговорили, и легли спать. Последним, что я запомнила, это была фраза Жени:
  -Гм, я не привыкла спать в бугристой местности...
  Замечание было вполне справедливое, потому что мы лежали БУКВАЛЬНО друг на друге.
  
  Утро было на удивление ясным, тёплым и солнечным. Я радостно вынырнула из палатки. МВ расхаживала по поляне, будила студентов и восхваляла солнце. Я с удовольствием присоединилась и к тому и к другому.
  Из унизанной росой осоки высунулись три бледные, разбитые рожи, в которых смутно угадывались знакомые черты ВВС, Макса и Тимура. Им не хватило палаток и они мужественно провели ночь на улице...
  Прикиньте, и это классно.
  Это классно потому, что этой ночью мы из уморённых зомби превратились в ЖИВЫХ. Мы ЖИЛИ!
  И через много часов, когда мы сойдём с поезда на вокзал, когда вернёмся домой, окончим школу, женимся, или выйдем замуж, и станем старичками, старушками, когда-нибудь вспомним те мгновения, когда противостоя стихии, с песней ставили эти палатки, когда мы были все вместе, когда...
  А, чего там.... Перечислять можно бесконечно! Но Великая Буря навсегда останется у нас в памяти.
  И это - самое ценное. Оно стоило всех мучений.
  Клянусь велосипедом!
  
  
  ДЕНЬ ШЕСТОЙ "КРУТЕЦ"
  
  Семёнов Виталий Викторович
  Это пошло, но я скажу. Я никогда не был счастлив, как тогда. Справа от нас было мёртвое водохранилище, огромное рукотворное море, которое затопило один город и бессчетное количество больших и малых сёл.
  Но здесь, в ещё незатопленной части, мы, ладные, сбросившие ленивый городской жир, уже сросшиеся с нашими исцарапанными, облитыми солидолом велосипедами, мы превратились в команду. Горькое, терпкое ощущение счастья усиливалось, потому что это был последний вечер.
  Мы ехали без причины и следствия в заброшенную деревню Крутец. В деревне, словно их вчера оставили люди, стояли дома, на полках магазина застыли бутылки и склянки ранних 90-ых, на стенах и окнах по-прежнему висели белые ажурные занавески, но людей здесь уже не было.
  Счастье встретило меня, когда я легко взлетел на своём "Мангусте" на холм, спереди и сзади меня тянулись ручейком киношкольцы. Их не надо было уже подгонять, как в первые дни, потому что они уже полюбили свои велосипеды и ехали так, как им удобно.
  Солнце заходило. И счастье, знаете, это когда отрубает прошлое. Это когда не думаешь о будущем. Но очень остро - с прохладцей летнего вечера, чувствуешь настоящее. Внезапное счастье. Англичане называют это serependity.
  
  2005 г.
  
  
  Эри. Кавказ.
  
  Фома же, один из двенадцати, называемый Близнец, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: мы видели Господа. Но он сказал им: если не увижу на руках Его ран от гвоздей, и не вложу перста моего в раны от гвоздей, и не вложу руки моей в ребра Его, не поверю. После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: мир вам! Потом говорит Фоме: подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в ребра Мои; и не будь неверующим, но верующим. Фома сказал Ему в ответ: Господь мой и Бог мой! Иисус говорит ему: ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны невидевшие и уверовавшие.
  Евангелие от Иоанна 20:24-31
  
  Глава I
  
  В КОТОРОЙ ПУТНИКИ ПРИБЫВАЮТ В АБХАЗИЮ
  
  
  На переходе через реку Псоу, на границе с Абхазией, местные бабки в чёрных косынках толкают впереди себя стальные повозки с мешками. Кавказ начинается! Бледные "отдыхающие", что толпятся у проверки паспортов, не обращают на них никакого внимания - такая судьба: кому отдыхать, а кому - в 70 толкать тачки.
  Грузино-абхазская война закончилась 13 лет назад, но в столице республики впервые в жизни вижу выселенные многоэтажки с чёрными проёмами вместо окон. Только центр Сухума живёт. Этот город называется сейчас так: после войны все грузинские "и" на конце названий выбросили.
  В СухумЕ скучно. Под вечер на набережной зажигаются огни десятка местных кафе и ресторанов, из которых несётся одно и то же. Потрёпанные кавказские донжуаны поют для толстых тёток "Ах, какая женщина..." Всё как в Сочи, только дешевле.
  Нам здесь интересно другое.
  Днём лазили по Дому Правительства. Огромный, выжженный, побитый тысячами осколков: вот здесь толстые бонзы с потными ладошками принимали в пионеры. Здесь гордые горбоносые председатели колхозов отчитывались за успехи и брали на себя новые "почины".
  Сейчас в трещинах бетонных плит торчит крапива, а пьедестал перед зданием пуст.
  Как мы, сидел 13 лет назад у этого здания молодой, подающий надежды ополченец Шамиль Басаев. Вон там, недалеко, стадион, на котором он играл в футбол головами грузин. Тогда Шамиль воевал за Абхазию и был большим другом России. Потому что Россия была против Грузии.
  Садимся на такси к грузинской границе. В голове прокручиваю варианты перехода. Что будет, если нас не пустят. Дать взятку? Проще всего, но кому - абхазам, чтобы выпустили или грузинам, чтобы впустили? И хватит ли денег? Перейти ночью нелегально через Ингури - пограничную реку? Нереально, сразу начнут стрелять.
  Офа засыпает, я смотрю в окно. За окном белые таблички с синими овалами "HALO TRUST - разминировано".
  Проехали Очамчири - Очамчир. Въезжаем в Гали - Гал.
  На границе Гальского района - блок-пост, стоят наши солдаты. Отношение дружеское: видно, давно не видели русских. Забываю портфель с документами, огромный сержант в самый последний момент подаёт его в окно. Фу-у-у-у...
  Гальский район - самое опасное место Абхазии. Здесь, на границе с Грузией, издревле жили менгрелы. Грузины их за своих не считают, абхазы тоже. Но большинство менгрел живут в Грузии, а потому в голове срабатывает - грузин. В начале 90-ых их всех выгнали из домов. Только в этом году они вернулись. Гал - единственное место в Абхазии, где до сих пор осталась грузинская вязь на указателях, грузинские имена в названиях улиц.
  После Гала "Волга" мчит на пограничную реку Ингури.
  - Ингур, - привычно поправляет водитель.
  На границе всё просто, нас пропускают, правда, говорят, что обратно не пустят. Ну и ладно. Выходим на пограничный мост. У меня трясутся ноги - исторический момент, символ всей постсоветской истории, Мост Через Реку Ингури, место, через которое прошли тысячи беженцев, оставляя за собой ненависть, ненависть, ненависть.
  А их дома потом за бесценок скупили толстые "отдыхающие".
  
  Глава II
  В КОТОРОЙ ПУТНИКИ ПЫТАЮТСЯ БЫСТРЕЕ ПОКИНУТЬ ГРУЗИЮ, А ОНА ВСЁ НЕ КОНЧАЕТСЯ.
  
  
  Пока иду по мосту, прокручиваю, чего нам с Офой скажут. Приблизительный текст такой:
  
  "Вы пересэкли границу с Грузией в неположэнном месте, - на пагранпэрэходе Псоу! В месте, которое не кантралируэтся грузинскими силами! Не смотря на то, шьто у вас есть виза-шмиза, генацвали, вы не получили грузинский штамп на эту визу! А, значит, уже два дня находитэсь на территории Грузии нелегально.
  А значит, генацвали, мы вас посадим в тюрьму, и вашу жену - армянку тоже пасадим. Впрочем, по грузинским законам, вы можете заплатить штраф, только для вас - генацвали, (потому шьто я люблю русских и у вас симпатычный жена - армянка), только для вас - 500 американских долларов!!
  
  Но почему- то не страшно. В Грузии вообще не страшно, здесь есть только две гениальные вещи - красавицы и воры, а всё остальное в Грузии опереточное - и начальники в НАТОвской форме, и полиция на "Фордах" в нищей стране. Всё какое-то ненастоящее.
  И грузины всегда начинают торговаться с каких-то нереальных сумм.
  Точно такой текст нам и сказали. Правда, взятку не спрашивали, сейчас нельзя - у власти Миша Саакашвили, Михо подружился с американцами, тоже очень опереточно - горячо, до брежневских поцелуев взасос и теперь американцы грузинской армии платят зарплату. Нас просто впустили, правда, штампа так и не поставили.
  Так что мы снова в Грузии нелегально.
  Едем в Кутаиси. Непонятные грузинские буквы не раздражают, просто кажутся красивыми. Раздражает то, что продублированы они на английском даже в тех местах, где иностранец никогда не появится. На улицах маленького Зугдиди надпись по-грузински, а рядом корявыми буквами - BREAD. Кто, они планируют, будет это читать?
  Пока еду, думаю, что Абхазия, всё-таки - провинция. Перестав быть окраиной Тбилиси, Сухум не стал центром цивилизации. Так что абхазам всё равно придётся договариваться с грузинами, потому как "пробка" на Великом Железнодорожном Пути никому на пользу не идёт.
  В Кутаиси страшная жара. В местной маршрутке знакомимся с Георгием (можно Гога), Гога решает показать местную достопримечательность - храм Баграта, пока ползём в гору, говорим о Гамсахурдиа.
  
  РАЗГОВОР С ГОГОЙ КУТАИССКИМ.
  
  Личность Георгия Гамсахурдиа - первого грузинского Президента, сына известного грузинского поэта Константинэ Гамсахурдиа, всегда меня привлекала. Трагичный, седой, похожий чем-то на Шарля Азнавура - и такая судьба: дружба с Дудаевым, война в Осетии, потом война уже в центре Тбилиси и - самоубийство в родном селе. А потом могилу Гамсахурдиа вскрывают, чтобы выяснить, не убийство ли это.
  " - Принято думать, что Грузия - враг России, прежде всего потому, что Гамсахурдиа дружил с Дудаевым? - спрашиваю у Гоги.
  - Да, Гамсахурдиа был романтиком, он действительно, как и Дудаев, верил, что Россия изменилась и больше не будет действовать на Кавказе как генерал Ермолов - огнём и мечом. Они хотели создать независимый Кавказ. Они были романтиками, совершенно нежизнеспособными.
  К этому времени мы добрели до церкви святого Баграта. Рядом с блестящим "Мерседесом" в пыли играл мальчишка, Гога спросил у него где священник - он хотел показать нам храм.
  (Какое-то смешное слово у грузин означает "святой отец", по моему "мамо").
  -Ты к чему, Гоги?
  -Да к тому... тщился мне объяснить Гога. Ну, вот смотри: Грузия известна своими ворами, ты знаешь, в Грузии вор - это очень много значит. У нас в Грузии, особенно в Кутаиси, никто не живёт по писанному закону. Есть такое понятие в грузинском "Эри", это от грузинского слова "Эр" - народ. Неточно по-русски можно описать как "справедлив с точки зрения народа", но это мягче чем "по понятиям". Так вот, никто не ожидал от России такой железобетонной серьёзности. Русские правители, даже воры, совершенно не "эри". Никто не ожидал, что Россия начнёт бомбить своих в Чечне, никто не ожидал, что она заставит стариков стоять в очередях по несколько дней, чтобы получить визу в Россию, как наказание за то, что в Грузии приняли чеченских беженцев. Непонятно, каким законом вы руководствуетесь - и писаный нарушаете, и неписанный - тоже нарушаете.
  Россия действует как танк, а вы все - заложники этого танка. И мы тоже.
  Я помолчал. Мы проходили мимо дерущихся мальчишек, один из них что-то закричал другому на грузинском.
  - "Видешь, - сказал Гоги, один из них кричит другому "Что?! Ты боишься?! Ведь, страх убивает!", - видишь, он маленький, а уже знает это. Ты не обижайся, но самое главное, чтобы страх не убил тебя, а у вас в России очень много страха...
  Вечерело. С холма Баграта было видно, как вечерний Кутаиси рассекается далёкими всполохами грозы. Скоро должен был начаться дождь...
  
  Следующий день был днём маршруток. Офа переносила их замечательно, я же валялся на полу, бледный как смерть, в ногах у сердобольных грузинских женщин, толстых и чёрных, и медленно умирал. Чтобы не умереть совсем уж бездарно, я рассказывал анекдоты о грузинах.
  Вся маршрутка тряслась от смеха.
  Мы должны были добраться до границы с Арменией. Там, в Богдановском районе (сейчас его переименовали в Ниноцминдский), пряталось село духоборов.
  Маршрутку трясло и бросало по горам, я умирал, и моё тело выносили на очередной остановке.
  Вечером нас выкинули в Ахалкалаки. Территориально - это Грузия, но живут здесь уже армяне. Эти места называются Джавахетией или Кавказской Сибирью, из-за высокогорья здесь очень холодно.
  До деревни духоборов оставалось километров 30.
  
  
  ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПУТНИКИ ВСТРЕЧАЮТ АНГЕЛА И ОКАЗЫВАЮТСЯ ТАК ДАЛЕКО, ЧТО ДАЛЬШЕ ЕХАТЬ НЕКУДА.
  
  В каждом кавказском дневнике обязательно попадется таксист - философ. Он надевает разношенную бейсболку, байковую рубашку и спортивные штаны и говорит тебе такие вещи, которые потом поддерживают тебя всю жизнь.
  Вот и для меня наступил такой момент. Я не помню, как звали моего-ангела хранителя, но явился он мне в виде армянина 54 лет.
  "А вы в Киношколе работаете? - c едва заметным акцентом спрашивал нас таксист по дороге из Ахалкалаки в Гореловку, деревню духоборов. "А я тоже с кино связан. Закончил праадюсерский факультет ВГИКа, а потом работал на студии "Сверловскфильм", потом родителям плохо стало, вот, перебрались аабратно на родину. Семью же каармить надо, правильно говорю? Вот и кручу баранку!"
  В этом месте он ударил рукой по рулю.
  "А семья у меня баальшая, - вот полтаара года назад дочка родилась, пятая уже в семье. А жена у меня моложе на пятнадцать лет".
  Я отвлёк своё бледное от длинной дороги и предельной высоты лицо от стекла и удивлённо посмотрел на Ангела-хранителя. Ангел-хранитель сверкнул золотым зубом и улыбкой в щетине. Я издал сдавленное "ооой" и отвернулся к стеклу. Мир принимал другое измерение - в нём было возможно упасть с продюсерского факультета ВГИКа и "Свердловскфильма" в отдалённейшую Фулу мира, - Ахалкалаки, и быть счастливым, в нём была возможна жена, которая моложе на 15 лет и полуторагодовалая дочь в 54 года. В этом мире никто не попадал под Танк и каждый мог объяснить, почему он живёт так, как он живёт.
  Пейзажи кругом изменились, - острые горы кончились, начались альпийские луга. Тупо болела голова, 3 километра высота! Ангел затормозил в типично русской деревушке и обратился к сухой бабушке в чёрном выцветшем капоре
  - Здра-аствуйте, а дом директора школы где? К ней гости из самой Москвы! - таксист поднял вверх заскорузлый, в машинном масле, палец.
  - А вон там, где "Виллис" повернул.
   "Виллис" так не говорят в России уже лет 40! У нас говорят "УАЗик", "козёл", но не "виллис".
  Директор школы - Анна Петровна Вяткина, выскочила нам на встречу.
  -Пойдёмте, пойдёмте, я вам духоборской лапшички дам. Как доехали? Высоко у нас, голова, наверное, болит? Она была совсем не при параде,- видно, только убиралась в коровнике, ну, так, а кто нас ждал?
  
  Духоборская бабушка
  
  Если бы у меня так не болела голова, я бы ходил и удивлялся сам себе - куда я заехал! Был далеко, но так далеко - никогда не был.
  Дома у Анны Петровны сидела Бабушка, все внуки и дети уехали в Россию, и она, в свои 70, доживает свой век, следит за пятью коровами.
  - Затверди-ка псаломчик, бабушка, - обратилась Анна Петровна к Бабушке. И она распевным голосом начала читать старый старый псалом.
  Такой псалом, привет от далёких предков, невозможно было услышать нигде и никогда, только здесь, со смертельно больной головой, с тарелкой недоеденной "лапшички" перед носом. Такие моменты бывают только раз в жизни.
  Уедем мы скоро все отсюда, - сказала Анна Петровна жалостливо, когда вышли мы на сельскую улицу. Я отвлёк взгляд от дальних альпийских лугов и снежных вершин, изумрудной травы, которая в эту часть дня становилось оранжевой.
  - Уезжаем в Россию, а в России то уже никто и не помнит, кто духобор... Уже никто и не помнит, что надо, что не надо... А почему уезжаем? Будущего нет! Мы то ладно, а вот детей жалко, ни к кому они у нас "не присоединённые", грузинского не знают, потому, как не жили здесь никогда, грузины-то. Армянский кто-то знает, вот она 15 километров, Армения-то, и относятся к нам там хорошо, да вот только документов нет туда поехать. Гражданства нету. Грузинские паспорта не хотим получать, потом на русские сложно будет поменять. Так и живём с советскими паспортами.
  Да и выжимают нас, конечно, отсюда. С армянами у нас всегда хорошие отношения были, а тут напасть взялась - погские армяне, из далёкого горного села Пога, это ещё выше, чем наша Гореловка. Особые армяне. Скупают они наши дома, говорят, "Продавай дом за 500 долларов, всё равно уедешь, бесплатно нам достанется!" Мы то ладно, ко всему привыкнем, а вот детей страшно и на улицу отпускать. Как вечер у нас какой, или выпускной, так они тут как тут - то шапку с кого сорвут и бросят в грязь, или еще что сделают... И всё всегда дракой заканчивается. И дерутся-то как зло, чуть ли не на ножах...
  Я подумал: а какое будущее было у них 150 лет назад, когда выслал их сюда царь. Выжили же! Значит, было будущее. Значит что - то треснуло, что - то перетёрлось, раз стремятся уехать отсюда...
  ***
  
  Нас позвали из какого - то дома. Женщина с испитым лицом и её муж, которому после службы в Египте в 1969 " в голову что-то попало" и он сейчас "совсем раскис", плакал по поводу и без повода.
  - Заходите, заходите, будем борщ есть, - суетились хозяева, На столе появилась огромная тарелка жирного борща, хозяйка не обращала внимания на то, что когда несла тарелку, тёплая жижа заливала палец.
  Давайте за нашей, за тархунной сгоняем, - предложил хозяин, он и рад был гостям из Москвы, и не знал, что с ними делать. Тархунной называлась местная водка изумрудно-зелёного цвета.
  - А подождите, вы же в Москве живёте, может, кому и привет передадите. Люба, приниси, приниси там книжечку записную, она там, за карточками, за карточками была...Ну как выбросили, как выбросили...- красные глаза крепкого ещё старика начали набухать влагой. Как же я Ване, Ване напишу, тогда помню, в Египте - то, ракета ударила и четыре мёртвых лежат. Он всхлипнул. Вот так четыре мёртвых и лежат, - он уже плакал навзрыд.
  - Ну ты что, ты что, Палыч, совсем раскис, на те же, как ребёнок малый, совсем раскис, ты чего? Нашла я твою книжучку, вот она...
  - Нашла? - протёр глаза Палыч.
  - Нашла, я её тогда спрятала, когда ты туда эти... частушки записал, потому как... нечего.
  - Ну вот, вот...уже не слушал Палач, одевая одной рукой очки с заклеенной синей изоляцией дужками. Вот, Сергей Белов, город Красноводск, Турменской ССР, Бахриддин Шерматов, город Курган-Тюбе Таджикской ССР. Да вы не туда едете...
  Как мне было сказать тебе, старик, что нет больше этих городов? Что нет больше города Красноводска, теперь это Туркменбаши, тонущий в богастве и нищите, маразме Сапармурада и дешёвых наркотиках?
  Никто никогда не найдёт твоего Сергея Белова, а в городе Курган-Тюбе . 15 лет назад там была такая резня, что твой Египет показался бы ерундой. И ты, дед - всего лишь осколок древней истории, которой уже нет. Но живи среди своих несуществующих городов, живи среди Красноводска и Курган - Тюбе, тебе так будет уютней, пусть они согревают тебя, как одеяло воспоминаний до самой смерти.
  Я не буду тебя расстраивать.
  
  ***
  
  Ходили к детям в школу имени Л.Н. Толстого, он в своё время очень помог духоборам. Дети очень хорошие. Очень открытые. Весь день работают, ухаживают за скотом, в перерывах учатся. Очень стараются. Что ещё можно сказать?
  Впереди сидели 3 девушки, они в этом году получили места в российских институтах - в Санкт- Петербурге, Ростове-на-Дону. Они были очень рады.
  Остальные дети тоже рады, немного стеснялись только одного - нигде они не были. Никто никогда из своего района не выезжал, некоторые в Тбилиси один раз были, некоторые - в соседней Армении. Стеснялись своего сельского говора, да, впрочем, и не такой сильный он был.
  Сейчас вот выиграли конкурс и должны поехать в лагерь, в Душетский район, это здесь же, в Грузии. Так что настроение приподнятое.
  Россия помогает только учебниками. В них даже вклейка есть специальная - "Дар правительства Российской Федерации. Не для продажи". Всё остальное в школе очень древнее. Обидно, в местной армянской всё совсем новое.
  Когда Анна Петровна провожала нас на дорогу в сторону границы, ей позвонили. Поездку в Душетский район в очередной раз отменили. Вяткина расстроилась: "Теперь они уж никуда и не поедут. Обидятся".
  
  ГЛАВА, В КОТОРОЙ ПУТНИКИ, НАКОНЕЦ-ТО, ПОПАДАЮТ В АРМЕНИЮ И ЕДУТ ДАЛЬШЕ, ПО ДОРОГЕ ПРЕДАВАЯСЬ НЕСЕРЬЁЗНЫМ МЫСЛЯМ.
  
  Армения - страна розового туфа. Всё-всё-всё из розового туфа. Это даже немножко скучно. Поэтому Ереван весь какой - то одинаковый.
  Армянки очень интересны. Создаётся такое ощущение, что они всё время думают, как бы правильно выйти замуж, армянка даже в самый сумасшедший возраст, который теперь и у нас называют тинейджерским, одевается так, чтобы никто не усомнился, что она - приличная девушка.
  Дома у каждой армянской девушки сидит мама с усиками и точно отмеряет длину юбки - чтобы никто ничего не подумал. Настоящая армянская девушка точно знает длину своей юбки, и у неё есть мама с усиками и они (и мама, и девушка) умеют готовить хаш.
  
  Из-за этого розового туфа, девушек в юбках одинаковой длины и надписей на русском (в Армении любят русских) Ереван кажется провинцией. Грузия мне ближе,
  Грузия! Я, как и ты - пустая погремушка! Грузия - я почти грузин! Тбилиси, я так люблю твои европейские улицы и твоих отмороженных красавиц, которые себе на уме и плевать на всех хотели. Плевать хотели на длину своих юбок и на то, что о них подумают. Грузия - это юность, Армения - зрелость.
  Ходили в школу Ашота Блеяна на юго-западной окраине Еревана. Самая известная школа Армении - "Махитар Себастаци", говорят, что они уже осуществили всё то, о чём мы в Киношколе ещё только мечтаем.
  Блеян интересен. Он много пережил - в разгар армяно-азербайджанской войны, посреди боевых действий, поехал в Баку, чтобы помирить два соседних народа. Многие говорят, что он мошенник. Может и так, но это был первый армянин, который не вздрагивал от слова "турок" или "азербайджанец".
  Армяне порой казались мне ещё более ограниченными, чем скинхеды из Питера. Они животно не принимают Турцию и Азербайджан. В одном обменнике я видел карту Турции, разделённую пунктирами и надпись "Соединённые штаты Армении -2050 год". Они их не просто не любят. Они не дают им права быть. Такое не делают даже русские по отношению к чеченцам. Все понимают, что чеченцы были, есть и будут. Армяне воспринимают турок и азербайджанцев как ошибку природы и тайно надеются, что эта "ошибка" когда-либо "кончится".
  
  * * *
  
  Сегодня едем в Карабах. Счастье-то какое! Весь день трясёмся в маршрутке, а рядом с нами плывет величественный Арарат. Телефон ловит какую - то фигню: то Иран, то Турцию, то Азербайджан. Вечером останавливаемся в Сисиане, городе на границе с Карабахом. В гостинице мы - единственные постояльцы, в ресторане - единственные клиенты.
  По дороге в Сисиан я увидел указатель: "Задар Керетц" латиницей. То есть для туристов. Спрашиваю у водителя, что это такое? Он долго вспоминает русское слово, потом, отчаявшись, описывает: "Там, где на звёзды смотрят. В древности. Древние люди".
  
  
  Древняя обсерватория в горах. Когда мы идём туда, поднимаемся по цветочному полю, я вдруг с резкой, необъяснимой чёткостью вижу, что рядом со мной идёт Серёжа Данилов, киношколец с третьего курса. Видение рассеивается.
  
  
  
  ПЕРВОЕ РАЗМЫШЛЕНИЕ О ИЕРУСАЛИМСКОМ ПУТИ.
  
  
  У каждого в жизни должны быть места Силы. Те места, куда человек ездит, чтобы понять про жизнь. Наверное, это те места, которые шепчут человеку, как надо жить, если ему некому сказать это. Не все же так счастливы, как Гога, у которого есть "эри" и которому всё понятно. А кто объяснит это тем, кому объяснить некому? Может быть, место Силы, такое как Кавказ.
  Это не моё место. Моё место - Кавказ. На что настроен Кавказ - на то настроен и я.
  Сам Кавказ тоже различен. Северный Кавказ - более языческий, как не странно, а совсем не мусульманский со своими дольменами, менгирами, каменными ящиками.
  Есть такие суровые местности и к югу от хребта: Сванетия (одна из самых высокогорных и диких областей Грузии), Хевсуретия (пограничная область между Грузией и Чечнёй).
  Сам великий Эльбрус - древний языческий Бог.
  Впрочем, древние города рано ступили за Хребет: чего стоит древний Маас в Карачаево - Черкессии, который мы знаем под именем Архыз - здесь располагалось самое древнее христианское государство на территории России - ещё в VII-VIII пришло сюда христианство из Византии. Здесь же располагается и древний архызский лик, явившийся несколько лет назад. Лик, по легенде, переписанный с Плащаницы, которая в это время была в пограничной Маасу Византии.
  Закавказье различно: оно разделено на "мягкую" христианскую Грузию (впрочем, сама Грузия делится почти на 10 областей, так что всё это очень грубо) и суровую высокогорную Армению. (Армения разделена от Грузии хребтом, который называется Малый Кавказ). Средоточие этой суровости - в Нагорном Карабахе, или, как называют эту область армяне - Арцахе.
  Древний Арцах территориально гораздо больше Нагорного Карабаха, он тянется и по территории Азербайджана - христианские памятники встречаются почти до Баку. Ближе к Каспийскому морю и к северу почти до Дербента (Дагестан) длится мусульманская зона влияния, но не тюркская - а, скорее, шахская, персидская, с сильным влиянием зороастризма.
  Вот туда - в Концентрированную Армению, в Древний Арцах, мы сейчас и ехали.
  
  В АРЦАХЕ
  
  
  Въехали в Карабах. Застряли в Лачине на полдня. В этом азербайджанском городе не осталось ни одного азербайджанца, в их дома въехали идейные армяне, отстраивать новую область Большой Армении. Армяне называют эту область "Кашгадаг", а сам город - "Бердзор". А мне не по себе в их домах, я вижу в них мёртвых азербайджанцев. Для меня - это по-прежнему Лачин.
  Cте-па-на-керт. Обал-деть!!! Город, из-за которого рухнул СССР. Вот в этом здании они, депутаты Нагорно-Карабахской автономной области в апреле 1988 года, приняли решение об отсоединении НКАО из состава Азербайджана и присоединении к Армении. Не чудились ли вам мальчики кровавые в глазах, когда страшным вечером въехали в ответ на ваше решение в бетонный пригород Баку - Сумгаит, раскалённые, пропахшие потом и грязными носками автобусы с азербайджанской шпаной, которые растерзали сумгаитских армян?
  
  После этого ни у кого уже не было иллюзий по поводу СССР. А всё начали вы, депутаты НКАО. Что, хотели прославиться на весь Союз?
  Вечером я сижу у гостиницы на окраине Степанакерта и грёжу наяву. Вспоминаю новости конца-80-ых годов, программу "Время", тёток с высокими причёсками.
  
  "Ситуация в зоне Нагорно-Карабахской автономной области продолжает оставаться напряжённой..."
  "Новый раунд переговоров зашёл в тупик...".
  
  Толстые партийные бонзы, рукопожатия на нейтральной полосе. Когда они жали руки, они понимали, что ничего уже не остановить. Время разбрасывать камни. Великая страна рушилась, и под своими обломками она должна была похоронить ваших сыновей, карабахцы. Вы же этого хотели? За своё "эри" надо платить. Вы и платили. Иначе на тебя никто не посмотрит в родном Степанакерте, ни отец, ни девушка, ни даже родная мать. Плати за Карабах, житель горного Арцаха, стреляй в своих соседей, с которыми играл в детстве в футбол...
  
  ЛЕГЕНДА О 500 КАРАБАХСКИХ СМЕРТНИКАХ.
  
  Рассказывают, что когда азербайджанская армия подходила уже к Степанакерту, подкреплённая танками, авиацией, всей мощью советской военной машины, в Степанакерте кинули клич - найдётся ли 500 мужчин, готовых умереть за Карабах. Такие мужчины нашлись, ровно 500. Матери, жёны, сёстры попрощались с ними, как с мёртвыми, они надели белые рубашки и ушли умирать...
  Большинство из них погибло, но азербайджанские танки были остановлены на окраинах Степанакерта.
  А потом началось армянское контрнаступление, и карабахские ополченцы гнали азербайджанскую армию, чуть ли не до Баку.
  Степанакертцы, в отличие от ереванцев, невежливы. Я прощаю им это. Они воевали, среди них много искорёженных мужчин с грустными и мудрыми глазами.
  Едем в Шушу, по-новому - Шюши, бывшую азербайджанскую столицы Карабаха. В отличие от Степанакерта, здесь ещё ничего не восстановлено, но активно восстанавливается. И тут меня пробивает, на что это похоже. На что похоже это чувство, что все кругом враги, но мы всех победили!
  На Израиль! Армяне - это евреи, азербайджанцы - арабы. Очень точное ощущение.
  Садимся на маршрутку в Мардакерт, цель - забраться ещё дальше, а там, по едва заметной дороге в горах, выбраться на Севан. Маршрутка едет через бывшие азербайджанские районы, не карабахские, а чисто азербайджанские. То есть по оккупированной Арменией районам Республики Азербайджан. Поздравляю себя ведь это - моя 30-я страна. Мимо меня проплывает выжженное солнцем поле и развалины, развалины. Это город Агдам. От него ничего не осталось.
  В Мардакерте долго пытаемся поймать машину - машины в сторону Севана не едут. Отсюда война ушла совсем недавно, и на нас смотрят настороженно.
  Идём по дороге, доходим до какого-то села, на жаркой дороге стоят 3 дерева, под одним из них сидит настоящий мент. Потный, в помятой форме. Мент свистит нам.
  Когда я подхожу, он спрашивает что-то по-армянски, я отвечаю - "В Ереван".
  - Мне нужно вас проверить, может быть, вы - азербайджанские шпионы.
  - Валяй, проверяй, - я падаю от жары под дерево. Почему-то совсем не страшно. Мент какой - то опереточный, видно, что не воевал. Мент звонит в местное управление, но тут рядом с ним останавливается машина и он, бросив наши паспорта, бежит к ней.
  Видно, машина идёт в нужную менту сторону, и он делает великую милость - позволяет нам остаться непроверенными. Правда, берёт вместе с собой в машину. По пути мент достаёт Офу - почему она не знает армянский язык, ведь, она же армянка. Я сижу и злюсь, к тому же у меня опять кружится голова - Карабах всё-таки Нагорный.
  Надоедливый мент выходит в своём селе Дрбон, а мы едем дальше по берегу реки Тартар. По - моему, мы забрались так далеко, что если бы решились пропасть, нас никто бы не нашёл. Мы выходим из машины и идём пешком. Это бывшие азербайджанские районы, поэтому иногда можно увидеть указатели, написанные кириллицей - так сейчас даже в Азербайджане не пишут, перешли на латиницу, как в Турции. Исчезнувший язык. По краям дороги разбросаны изуродованные танки.
  
  Когда мы проходили через одно из сёл, за нами увязались дети. Добрая Офа пытается с ними заговорить. Дети неожиданно убегают от Офы и что-то кричат родителям у одного из домов. Родители кричат нам, чтобы мы остались у них. Мы остаёмся.
  Село называется Чаректар - Хлебный дар. Семья принадлежит бывшему бойцу армии Карабаха, у него сумасшедший и мудрый взгляд, как у всех воевавших, усталая жена и куча детей. В этой семье слушают азербайджанское радио. "В эфире - Бакы". В голосе - грусть, они покинули свой Шаумянский район Азербайджана за один день и поселились здесь. Это бывший азербайджанский дом, хотя над селом нависает армянская церковь, когда то здесь жили и армяне. Да кто разберёт? Всегда жили вместе.
  Вы пойдёте купаться? В реке очень быстрое течение, в этом году утонул один мальчик, осторожней.
  В вечерних сумерках карабкаемся к церкви, нас сопровождают дети. Они подходят к старым могильным плитам у входа в церковь и целуют их. Я показываю парням, как фотографировать, а Офа убирается с девочкой в церкви.
  Тишина, слышно только, как внизу бежит Тартар. Над остовом церкви - миллионы Карабахских звёзд. Отсюда дорога пойдёт только назад: к Москве. Честно признаться, не хочу туда. Москва из этой, очищенной войной республики кажется бочкой с мазутом, полной злобы, ненависти, несчастья.
  В лесу в горах прокричала незнакомая птица, стало уже почти темно, Офа и дети давно ушли, и слышно было, как дети внизу что-то кричат друг другу.
  
  Глава последняя, ГДЕ ПУТЕШЕСТВЕННИКИ ПОПАДАЮТ В АД.
  
  Прошло несколько дней с того момента, как мы покинули Карабах. Утром следующего дня побывали в заброшенном монастыре Дадиванк и были там единственными посетителями, в этот же день пересекли Севанский хребет, купались в Севане, к вечеру доехали до Еревана. На следующий день въехали в Грузию, остановились в дорогущей гостинице в центре Тбилиси, а затем по Военно-Грузинской дороге выехали на Север - в сторону России. Предыдущую ночь мы провели в горах, у монастыря Ананури.
  Я так быстро описываю наш обратный маршрут не потому, что не произошло ничего интересного, а потому, что не было ничего содержательного. Тупой карабахский вопрос, а, точнее, даже невозможность его поставить, лишь смутное ощущение "правильности" этих мест и "неправильности" тех, куда мы возвращаемся, не разрешилось простым ответом, как должно быть в конце каждого приличного путешествия.
  К тому же сейчас мы приближались к месту совсем "неправильному".
  Впереди Осетия, а, значит, Россия. Она не сулит ничего хорошего. Правда, перед Россией есть Дарьял - невероятное, высоченное Дарьяльское ущелье.
  Когда я, ограбленный, возвращался из Тбилиси в 99-ом и ни одна машина не останавливалась, мне встретился мой первый Ангел. Он стоял на входе в Дарьяльский тоннель, откуда до ближайшего села километров 10 и, щурясь на прозрачный воздух над пропастью с тонкой, радужной дымкой, спросил, как меня зовут. Я сказал ему.
  - "А меня зовут Иисус Христос", сказал мужик, - это был обычный мужик. Сказал, и пошёл вниз, к селу Казбеги. Следующая машина остановилась.
  
  Если есть на свете ад, то он называется погранпереход Верхний Ларс.
  Очередь начиналась за 3 километра до погранпоста. Наша машина с грузинскими номерами проехала почти под шлагбаум, но всё равно мы сидели часа два. Я не хотел покидать её, потому что планировал доехать до Владикавказа.
  Перед лобовым стеклом таможенники глумились над грузинским водителем, заставляя его выгружать и загружать обратно ящики. Я жевал огурец, которым только угостил этот самый водитель и смотрел на всё это.
  Мат, деньги и ненависть - вот чем пахнет воздух в Верхнем Ларсе. Но главное - страх.
  Походим паспортный контроль. Что - то не то, наши паспорта задерживают, отводят в какой-то вагончик. Перед нами рядовой Белобородов выносит грузину обложку от паспорта со словами "Это твой новый паспорт". Грузин заходит в вагончик, вынимает из кармана деньги и забирает паспорт. Мы всё это видим.
  Придираются к офиной канадской визе. Я достаю мобильник. На том конце - деловой голос. Громко, специально, чтобы пограничники слышали, прошу свою московскую знакомую, если не перезвоню через 15 минут, звонить во Владикавказское УФСБ. В моих глазах страх и ненависть, я смотрю на лейтенанта, который придирается к офиной визе. Он видит мой взгляд, он слышал, что я говорил по телефону. Офа, похоже, ни о чём не догадывается. Лейтенант отдаёт паспорт, на прощанье даёт какие - то советы, но я его плохо слушаю.
  У нашей грузинской машины мат и споры. Местная таксистская мафия подумала, что мы - клиенты, и "наехала" на водителя. Они не верят, что он везёт нас бесплатно. Я волнуюсь, чтобы он не высадил нас. Стемнело и мы отсюда не уедем, а у таксистов это стоит 600 рублей за 30 километров до Владикавказа.
  Не высаживает. Мы едем. Мне очень страшно. Я слишком хорошо знаю географию. У осетин кругом враги, справа, через реку - Ингушетия, Джейрахский район, самое тонкое место республики, а за ней 50 километров - Чечня, с юга - воюющая с Грузией Южная Осетия. Эта республика просто распухла от страха.
  Нас останавливают на очередном блокпосту. В чернильной темноте вижу ярко освещённое название - пост паспортного контроля, какое - то осетинское название, я его даже забыл, редкий для меня случай.
  Хотели денег за то, что в паспорте не стоит печать о воинской обязанности. Я сказал, что журналисты. Мой большой фотоаппарат, болтающийся на животе, явно это подтверждал. Отстали.
  Перед самым Владикавказом остановили две шатающиеся фигуры с "Калашниковыми".
  - Дерьмошвили? - кивнули на грузинские номера. Сколько у тебя человек в кабине! Денег плати!
  На каком-то владикавказском перекрёстке выскакиваем из машины. Водитель, который потратился на нас, сочувствия не вызывает, ему всё это давалось большими внутренними муками, лучше бы и не брал, если знал, что так будет тянуть взять денег. Его внутренние мучения прямо-таки написаны на лице.
  Мы - твои ангелы, заставившие тебя сделать "цдаку" - благодеяние, как у евреев.
  Утром Владикавказ не кажется таким уж мрачным, обычный, даже не прифронтовой, городок. Отсюда 30 километров на маршрутке до Беслана - последней точки нашего путешествия.
  В Беслане не знаю, как спросить, как дойти до ТОЙ САМОЙ ШКОЛЫ. А вдруг попаду на родственников? Спрашиваю очень осторожно - как дойти до первой школы? Впрочем, одна местная бабка искренне удивляется: первая? Она же разрушена!
  Школа Љ1 на окраине города, прижата к железной дороге, рядом - по другую сторону дороги, стоят автобусы с табличкой у лобового стекла "Школа. Беслан". У недостроенного цементного здания сидят рабочие в оранжевых куртках и не переставая пьют из пластиковых бутылок. Очень жарко и тихо.
  Вспоминаю, как в 1999 проезжал через Владикавказ и хотел заехать на местный рынок, где тогда произошёл теракт, погибло 60 человек. Это казалось так чудовищно необычно. Как только я приехал в Москву, взорвали дом в Печатниках, я туда тоже ездил. А сейчас я стою у Бесланской школы. Теперь это кажется так чудовищно. А что будет казаться чудовищным через 6 лет?
  Первая бесланская школа стоит как телеэкране, увидеть её - это как увидеть что - то с детства знакомое, это как увидеть живого Ленина, или Сталина. То, что только и могло существовать на экране телевизора и в книгах, а она - вот.
  Зашёл в школу через проём в стене, его пробили танком, вот так, когда здесь ещё были люди. Вот такая вот железобетонная серьёзность России.
  Я хожу по классам. Собираю что-то с пола, потом снова кладу на пол. Здесь никто ничего не берёт. На полу лежат невероятные сокровища: распухший от сырости классный журнал, с подписью - какого-то "А" класса 1-ой школы. Фотографирую, как сумасшедший.
  Ну, о чём же я думал? Кажется, я вспоминаю.
  Я думал о судьбе. Я думал, насколько нам свойственно не верить в события, одинаково страшные и одинаково великие, что они могут произойти именно с нами. Я ловил на себе удивление и ужас тех детей, которые сидели в этом спортзале - почему я?
  Я думал о детях, которые учат историю, у них всегда проблема с тем, чтобы представить, что то, что было - было. У меня не было этой проблемы, у меня есть воображение. Я стол под баскетбольным кольцом в сгоревшем спортзале и представлял...
  Я думал о секунде до того, как в спортзале раздался взрыв. Они - по-моему, говорят, это отклеился скотч? Я представил себе малыша, вот он смотрит на то, как отклеивается скотч, как бомба летит вниз, на это смотрит и террорист, какой-нибудь Нурпаши Кулаев. О чём они думали. Они думали - ну почему, я? Ведь, в сущности, это не справедливо - я же хороший. Это так неправильно, что я должен умереть именно сейчас. Это так неправильно. Но вот это так и есть, я умираю.
  
  июль 2005 - февраль 2006 гг. Впервые опубликовано на сайте Московской международной киношколы.
  
  
  БЕЛАРУСЬ
  
  Пять студентов Московской международной киношколы: Борисов Сергей, Глухова Елизавета, Фурашов Виктор, Абрамов Константин, Медведева Софья и Семёнов Виталий Викторович, преподаватель истории, мастер "Журналистов", выехали в Республику Беларусь вечером 23 января 2006 года поездом "Москва- Брест".
  По приезду в Борисов, который находится в 70 километров к востоку от Минска, мы пошли в православную церковь. Ведь Беларусь как-бы поделена на две стороны: одна сторона - восточная, православная, а вторая, западная, католическая.
  У нас была такая задумка: сходить в католическую церковь и православную для того чтобы узнать мнение католиков и православных по поводу того, кто такие белорусы?
  Хотели поговорить с православным священником, но он не допустил нас к съёмке и к интервью (потому что у нас не было разрешения). И мы пошли в костёл. Нас встретил ксендз, (лучше не будем называть его имя, и фотографий тоже не будем публиковать - Беларусь, всё-таки) он был рад ответить на наши вопросы.
  Было очень интересно его слушать, хотя его было трудно понять, потому что он разговаривал с польским акцентом и много из сказанного им мы не понимали. Как я уже сказала, мы задали ему интересующие нас вопросы: Что такое Беларусь? Есть ли настоящие белорусы?
  Мы отправились в следующий пункт назначения. - Хатынь, но оказалось, что автобусы из Борисова до Хатыни не ездили, и нам пришлось делать небольшой полукруг, чтобы добраться до Хатыни из Минска.
  Что такое Хатынь?
  Хатынь - один из самых известных мемориальных комплексов (открыт в 1969 году) на месте сожжённой фашистами 22 марта 1943 года одноимённой белорусской деревни. В ходе карательной акции было сожжено заживо 149 жителей деревни, только 3 человека спаслись.
  Впрочем, Хатынь мемориал в память и о 186 сожжённых немцами других белорусских деревнях.
  Немцы, изведённые длительной партизанской борьбой, против которой они не могли ничего сделать, решили устранить поддержку партизан, уничтожая деревни в основных очагах партизанской борьбы. Жертвой такой карательной акции и стала Хатынь, а также другие уничтоженные нацистами белорусские деревни.
  Во время 2-ой мировой войны погиб каждый четвёртый житель Беларуси.
  Итак, мы не смогли добраться из Борисова сразу в Хатынь, пришлось заехать в Минск.
  Сейчас 11.30, 24.01.2006 г., мы едем в электричке "Орша - Минск", есть время поразмыслить над ходом экспедиции.
  Конечно, очень сложно. К сложной теме примешивается холод - 15, - 17 градусов. Терпимо, но ноги замерзают постоянно. Хуже всего холод переносят Костик (Абрамов) и Лиза Глухова.
  Хорошо, что мы начали наше знакомство с Беларусью не с мегаполиса, а с маленького белорусского городка Борисова, где поговорили с местным ксёндзом.
  Для него белорусов почти не существует, есть католическо-польское сопротивление, противостоящее загоняющей людей в "клетку" советской воле. "Белорусы - не гордый народ (так же как и чехи), а вот поляки - гордый, всё время - в сопротивлении, русские же и немцы - всемирные "уплотнители", фанаты идей".
  При всём моем несогласии со взглядами ксёндза, я оценил, что он нас в храм пустил и съемку разрешил, на вопросы наши ответил. А православный священник - испугался, потребовал бумаг.
  Интересен взгляд ксёндза на Хатынь, он вспомнил точно такой же случай (немцы сожгли деревню вместе с людьми) в его родных Рощицах - деревушке на границе Беларуси с Латвией. То есть Хатынь - просто один из раскинутых по миру символов злодейства - ни больше ни меньше.
  Католическая церковь породила из событий в Рощицах двух святых - так и нарисованных на фоне горящего сарая, а Советская Беларусь породила памятник, по мощности равный Брестской крепости и Пискарёвскому мемориалу.
  Та же схема - использование мёртвых для утверждения чего-либо, нужного живым.
  Мысль в сторону: Витя Фурашов и Сергей Борисов всё время говорят о "МакДак"е" Но мы, кажется, уже приехали... Время - 13.00
  Продолжает Софа Медведева
  В Минске мы были проездом, но успели по пути в минское метро и на центральный почтамт. На почтамт нам надо было для того, чтобы перенести встречи с партнерами, которые согласились нам помочь, на вечер.
  Минское метро очень отличается от московского. Там всего-навсего две линии, и в самом метро установлены плазменные телевизоры, которые показывают мультики. И ещё про метро: оно не такое красивое как наше.
  Далее по плану был автовокзал, высадка на повороте в Хатынь и 5 километров пешком через тёмный лес к неизведанному нами объекту.
  Мы сейчас в Хатыни, это Логойский район Минской области, время 17.30. Меня зовут Лиза Глухова, я со 2-го курса и я хотела бы рассказать о впечатлениях когда ...
  Мы высадились у поворота, автобус уехал и мы оказались лицом к дороге, конца которой не было видно. Я в последний раз взглянула на "цивилизацию": шоссе "Минск - Витебск", по которому ездили машины и автобусы. Мы пошли вперёд по Дороге. Вскоре шоссе скрылось за поворотом. Ни впереди, ни сзади ничего и никого не было.
  Все стали говорить о волках. Нам кто-то обмолвился в автобусе, что они здесь водятся. Я видела, что лес как - будто живой, там всё двигалось. Но ничего зловещего в этом не видела.
  Я шла и думала, что же я там, в Хатыни, увижу? Мне чудилось, что увижу огромное чистое поле и в нём ниоткуда будет колокольный звон.
  Сзади появились фары. Это была уже вторая машина. Она проехала мимо нас, но вдруг ...остановилась.
  И вот смех, изрядно помятые люди вылезают из бедной легковушки у КПП на въезде в мемориальный комплекс и вдруг гробовая тишина. Аллея. Больше я уже ничего не слышу, хотя, по-моему, кто-то говорил. Руки щипало, но скоро это прошло. Я перестала чувствовать почти всё. Вдруг я услышала:
  Это был звон колоколов.
  Мне захотелось перекреститься. Я перекрестилась и подошла к колоколу. Он казался таким тяжёлым и огромным, что было невообразимо, как ветер шевелит такую тяжесть. (Мне кто-то сказал, что это ветер качает колокола).
  И вдруг он зазвонил, именно тот, у которого я стояла. Он почти не шевельнулся, а звук раздался звонкий, светлый. Мне стало страшно, и я закрыла глаза. Я шла, нащупывая ногами землю. Я немного отстала и шла одна. Я не боялась больше звона колоколов, потому что когда в сознание приходит малейшее понимание того, что человек может сделать своими собственными руками, это понимание оказывается гораздо масштабней. Так, наверное, появилось для меня первое святое место.
  * * *
  Здравствуйте, я - Сергей Борисов, киношколец со 2 курс, - а я видел всё немного по-другому, всё было так:
  Мы в составе шести человек, высадились на 54-м километре шоссе "Минск - Витебск", у поворота на Хатынь. При выходе из автобуса, водитель "обрадовал" нас новостью о том, что в лесу водятся волки. Конца дороги не было видно, вокруг лес, из которого вот-вот выскочат эти самые волки. А в конце дороги... Никто не знает что именно в конце дороги. Но я понимал, что там что-то, что может изменить мою жизнь.
  И вот мы идем по этой дороге.... Все боятся, что сейчас нам начнутся мерещиться лица и раздаваться всякие голоса и т.п. Проехала первая машина нам на встречу. А вот и еще одна машина, только уже в нашу сторону. Мы остановили ее. Мужчина сказал нам, что мы сумасшедшие. И он был бы рад нас подвезти, но не было мест в машине. Мы шли дальше, и вдруг в левое ухо мне кто-то начал насвистывать.
  Я попросил Витю прекратить этот свист!
  Но это был не он. Тогда я попросил Костю. Но он тоже не свистел...
  И вдруг я вижу большое светлое лицо в лесу.
  Тут у меня начали отниматься ноги от страха
  Витя тоже это увидел, но оказалось, что это фары машины светили на дорожный знак.
  Прямо как гора с плеч! И вот эта машина остановилась в 40 метрах от нас, дала задний ход. Водитель вылез из машины, а ещё один человек сидел на переднем сиденье, он начал нас расспрашивать, кто мы, откуда, куда и зачем идём. Мы рассказали ему нашу историю. И тогда он проникся к нам сочувствием и сказал, что отвезёт нас до памятника в Хатыни, и даже завезёт обратно до поселка Логойск (откуда ходят маршрутки до Минска). И мы
  вшестером (!) залезли на заднее сиденье отечественной "девятки"!
  Когда мы приехали и вышли из машины, я забыл про всё - у меня была одна цель, увидеть быстрее то, что все так долго ждали. И мы пошли в сторону мемориального комплекса - каждый сам по себе. И вот, раздался звон. Звон колоколов. Все притихли. И через 30 секунд раздался второй. И все двинулись в ту сторону, откуда доносился звон по подсвеченной красным дороге.
  И ты идёшь и думаешь...
  Мои - Семёнова Виталия Викторовича, мысли в забитой киношкольцами машине, следующей по маршруту "Хатынь - Логойск". 19.00 24.01.2006
  
  Хатынь, это дорога, в конце которой находиться что-то, что может повлиять на твою жизнь. На пути к тому, что может изменить твою жизнь, терзают страхи. Причём развернуться и уйти нельзя - А куда деться? Пойду обратно на тёмное шоссе?
  Сергей Борисов сказал, что он слышал в Хатыни голос мёртвых, тех, которые здесь погибли. Только это заставило его и Витю Фурашова не думать о МакДональдсе. Только такое - экзистенциальное состояние. Только в этом состоянии может происходить чудо и вообще какое - либо образование, в противном случае - только BigTasty.
  Изначально, все хотят, чтобы им открылось некая тайна, но никто подлинно не хочет за это платить, потому что ради этого надо уйти от всепоглощающей охоты жрать, жрать, жрать.
  B снова - Софа Медведева
  Из Хатыни мы отправились до Логойска оттуда до Минска. В Минске мы пошли в кафе, так как там у нас была встреча с партнёрами. Нашими партнёрами были создатели сайта "Горад Менск" молодая пара лет 17-19 - Катя и Лёша.
  Их представление о Минске было особое. Им были заданы те же самые вопросы, что и ксёндзу "есть ли белорусы?"
  Они очень удивились этому вопросу: "Вот мы и есть белорусы!" - сказали они.
  Они разговаривают на белорусском языке и ещё они много знают о своём городе Минске.
  Мы ходили по старым улицам. Проходили мимо старых зданий. И итогом нашего разговора стало понимание, что всё-таки белорусы существуют. Сейчас в Минске у молодёжи стало модно разговаривать на белорусском. Выходит даже журнал, называется "Студенческа думка" - там всё на белорусском языке, но его запретили выпускать и он сейчас выходит нелегально. Но, ведь, есть те, кто его пишет и его читает!
  Катя рассказывала, что когда она училась в лицее, то там преподавали на белорусском языке, и из-за языка лицей закрыли, Кате пришлось сдавать всё экстерном.
  Они рассказали ещё одну интересную вещь о том, что у них пришло из Голландии такое движение, оно называлось "lossje". Это движение заключалось в том, чтобы ходить и расклеивать листочки, на которых написаны разные лозунги, которые должны были послужить, для того чтобы люди задумались о том, что там написано
  Мы шли около часа, чтобы нам показали старый пивной завод, который был построен в 1864 году, и там до сих пор сохранилась немецкая вывеска. Потом мы пошли по обратному пути к метро и поехали на вокзал. И в 3:30 минут я смотрела на уходящий Минск из окна поезда последний раз, последний раз.
  Мои - Семёнова Виталия Викторовича мысли 25.01.2006 в поезде "Минск - Москва"
  Белорусы не попали под каток разрушения принципов, белорусы - это те, кем русские были изначально, с их церквами, батюшками, часовенками, ключиками.
  Следы злодеяний на теле Беларуси насыщены коммунистической символикой, но белорусы видят их глубже: как связь времен, как монастыри на месте битвы, как "отцовскую будёновку". Хоть она и буденовка, но ведь она - отцовская!
  Белорусы потому и не отказались от коммунистической символики, что отказываться от отцовской веры негоже. Лукашенко лукашенкой, а коммунистические названия улиц здесь совершенно органично уживаются со "старожытнымi" костёлами и польско- литовским очарованием предместий.
  
  АШУГИ. ДАГЕСТАН.
  
  Вся эта история началась в 2004-ом, когда мне было 26. Судьба забросила меня в место под названием...ах, впрочем, не стоит. Это место отличает странная, характерная для многих элитарных школ мстительность. Словом, работал я в весьма примечательной Школе. В 2004-ом её попытались закрыть, назначив нового директора - "могильщика". Ученики и родители под водительством педагогов заперлись внутри и позвали журналистов, те приехали и сняли, как новый директор ломится в забаррикадированную дверь.
  Надо сказать, что основной фишкой Школы были образовательные проекты.
  Летом 2004-го, например, собирались отправиться всей школой на Алтай работать с детдомовцами. В списке педагогов я был то ли на 8-ом, то ли на 9-ом месте, так как был новичком и, к тому же, морально неустойчивым, не из "старой команды". Но все были заняты войной с монструозным директором и главным отправили меня.
  Нам должна была помогать театральная мастерская Вахрамеевых. Про них мы узнали от Германа Пикуса, их ученика, что с 2003 года работал в Школе. О Вахрамеевых рассказывали легенды, что в 30-х в Восточно-Сибирскую академию в Улан-Удэ ссылали опальных режиссёров, которые создали этот когда-то самый мощный в Азии театральный ВУЗ. Как средневековые алхимики, в своих тиглях они выплавляли язык, что соединял бы восточный и европейский театр. Анна Ивановна и Сергей Константинович Вахрамеевы были учениками тех самых режиссёров. С конца 90-ых они продолжали поиски в творческих лабораториях в священных места Алтая - в Каракольской долине, на Мульте и около горы Белуха.
  Итак, из-за внезапно свалившегося на Школу нового директора, я ехал главным на Алтай. Было страшно: 100 детдомовцев со всей России и 30 киношкольцев, среди которых половина "необстрелянных", то есть ни разу "не готовивших и не осуществлявших" проекты. За первые дни смоленские перешли на нашу сторону. Москвичи были неустойчивы, а "питерцы" и "барнаульцы" сколотили мощную фронду. Верховодили педагоги "образцового детдома Барнаула", которые напоминали авторитетных зэчек Можайской женской колонии, - они зубами вцепились во власть и ни с кем не хотели её делить.
  Мы держали оборону вместе со студентами Вахрамеевых. Воевать было за что: на их тренингах у детей "открывался голос", пластика, "видение" рисунка и фотографии, "уходил суицид" и страшная агрессия... Это была война за души. Однажды у "барнаулок" украли фотоаппарат-мыльницу и они потребовали, чтобы всех детей построили и обыскали, Мы отказались. Спустя пару дней выкрали все наши деньги. На общем собрании у бурной Чемалки мы решили, что едем в Новосибирск зарабатывать на обратную дорогу. От таких странных людей как мы воспитательницы (а это они украли деньги) ждали чего угодно и ночью 2000 $ подкинули обратно.
  Так, из-за подвижек в чиновничьих кабинетах Москвы и по воле алтайских небес мы и познакомились с Вахрамеевыми.
  
  ***
  
  В 2006-ом Школу пришлось оставить.
  Тогда же мы встретили с Герой в сквере на Болотной. Он ушёл за год до меня и рассказал, что курс Вахрамеевых заканчивает учиться в 2007-ом, ровно через год и что они не останутся в Сибири. Вахрамеевы ищут пути создания собственного театра в другом городе России. Гера предлагал Сочи.
  Уже через месяц мы встретились в Сочи: Герман Пикус, я и Анна Ивановна Вахрамеева. В последнее время власти явно решили дать Сочи статус столицы Кавказа - сюда "вбухивались" большие деньги, небоскрёбы на сочинской набережной росли, как на Ленинском проспекте в Москве. Если учесть, что в 2014 году здесь планировалось провести Олимпиаду, то удивительно, что никто не обратил внимания, что в Сочи никогда не было театра...
  Тогда, в августе, у нас, казалось, даже что-то получилось - мы договорились с одним из местных ВУЗов о создании кафедры, но уже в конце сентября они пошли на попятные, - дорого.
  Стало понятно - бедных и неизвестных нигде не любят, особенно в провинции. Необходимо было срочно стать известными.
  И тогда я вспомнил про ашугов.
  
  2
  
  В Школе было много хорошего. Например, Киноцикл, - все разбивались на группы и снимали ролик на 2-3 минуты. Время абсолютной свободы! Мы не спасли дни и ночи, и жизнь была прекрасна! Зимней ночью 2004-го, в какой-то квартире на Кутузовском мы раз в пятнадцатый, наверное, переделывали сценарий, но школьники как-то быстро "вырубились". Я пялился в телик. Там показывали "Ашик-Кериба" Параджанова. "Эй, ашуг, вот твой сааз! " - взывал призывный голос переводчик на фоне "бур-бур" грузинского текста и воя метели за окном. В полудреме я шептал "Эй, ашуг, вот твой сааз!". Не знаю, чем ашуги запали мне в сердце, может, напомнили автостопную юность (с 1996 по 2002 я объездил на попутках всё от Парижа до Хэйхэ), но я начал читать про них, всё что попадалось.
  Какая-то смесь тайных знаний, Гурджиева и "Бродяг Дхармы" Керуака. Перед тем, как я ушёл из школы, я был одним из тех, кто делал проект "Армения-Турция". Самым забойным пунктом должен был стать гастрольный тур на повозках от одного суфийского текке3 до другого с представлениями на турецко-курдских базарах.
  Близость к тайным тропам дервишей, о которых волнительно писал Гурджиев (его "Встречами с замечательными людьми" и "Взглядом из реального мира" мы всей экспедицией зачитывались), придавала особую пряность.
  Та, экспедиция состоялась, правда, без ашугов. Мы двигались от Айя - Софии до острова Ахтамар оттуда к древней столице Ани - деревне духоборов Гореловке в Джавахетии - а затем в монастырь Севанованк и поле хачкаров Норадуз. Я помню странное, завораживающее, необъяснимое чувство нахождения в особом измерении. Как будто кто-то пытался мне что -то сказать и никак не мог докричаться, в скорости после этой экспедиции мы и попрощались со Школой.
  Ясным сентябрьским днём, вернувшись из Сочи, я открыл свой комп, чтобы прочитать файл, составленный ещё два года назад после той вьюжной ночи...
  
  "Суфии - (от араб. "суфи", - носящий шерстяные одежды как атрибут аскета) появились в 8 веке на территории Ирака и Сирии. Они сочетали метафизику (ирфан) с особой аскетической практикой; учение о постепенном приближении ученика - мюрида через мистическую любовь к познанию Бога и конечному слиянию с ним; старец-наставник (шейх), вёл мюрида по мистическому пути (тарикат) до момента слияния с Богом.
  Мудрость, выработанную за 1000 лет, суфии облекли в краткие, афористичные, легко запоминаемые притчи. Так, сказки о Ходже Насреддине -100% собрание суфийской мудрости. Они легко запоминались и заставляли думать.
  Западные путешественники, вплоть до начала XX века становились свидетелями совместных молений (зикр) суфийских орденов-тарикатов. Они пели, крутились на месте, впадая в экстатическое состояние (суфии ордена Маулавийа) показывали всевозможные трюки. Тайна суфиев была зримой, яркой, зрелищной, не удивительно, что она привлекает такой интерес. Монахи суфийских "монастырей" - текке, назывались дервишами.
  По-арабски "дервиш" означает "бедный". Дервиш - странствующий и нищий суфий, который стремится понять Истину через путь и аскезу...
  Ашуг (ашик) - певец которыё играет на саазе на свадьбах, слагает песни, исполняет песни других ашугов... Мастерство ашуга было сложным, чтобы выяснить степень мастерства, ашуги устраивали между собой песенные прения, у арабских и персидских певцов оно называлось "мушайра" или "муназира", у казахских и киргизских акынов "айтис", на Кавказе - "дейишме".
  В дейишме кроме исполнения песен чужих, и, обязательно, собственного сочинения, входил "додагдеймез" - пение песен, произносимых без смыкания губ, а значит без звуков Б, П, М, В и Ф, , которые считались неблагозвучными. В Турции на состязаниях ашугов в Эрзеруме между губ поющего до сих пор вставляют булавку, чтобы они не смыкались.
  По правилам, ашуг должен обращаться к зрителям от первого лица. Ашуг много путешествовал, не только чтобы зарабатывать, но и для участия в конкурсах - дейишме, это было частью профессии. Зная по 2-3 восточных языка кроме родного: турецкий, персидский, а иногда и арабский, сами, подчас оставаясь неграмотными (!) ашуги входили в контакт с суфиями, сами становились суфиями, дервишами, с помощью своего сааза, разнося сказания и поучения шейхов.
  Ашугство не было явлением только мусульманским, известно множество армянских, грузинских, греческих ашугов, которые, используя в своём творчестве, как правило, турецкий язык, не являлись мусульманами. Таким образом, ашугство было формой межрелигиозного диалога. Неудивительно, что к ашугам люди часто обращались как к мудрецам, ведь, будучи мыслителями, ашуги переносили религиозное учение не только в своё творчество, но и в свою бытовую жизнь, жизнь своей семьи, в воспитание своих детей. Так, ашугом был отец известного мистика начала века Георгия Гурджиева.
  Когда мы приехали из Сочи, я всё это рассказал Гере, он тоже загорелся найти ашугов. Мы верили, что они всё ещё существуют. У нас не было ничего, ни имени, ни денег. Я знал немного про Кавказ, Герман был режиссёром. Решение искать ашугов было никак не объяснено, никак не связано с мастерской Вахрамеевой. Но мы, мы знали, что идём в правильном направлении...
  Говорят, когда принимаешь правильное решение, всё во Вселенной начинает помогать тебе. И нам все стали помогать - тур. лейбл "Campus" дал куртки, так что мы стали выглядеть как команда (хотя Гера говорил, что мы выглядим в них как "инкубаторские") и лезгинский сайт "Sharvili.com". Мы придумали себе название "Уранополис". В детстве у меня была любимая книга - "Таис Афинская" и в конце Таис уезжала в этот самый Уранополис. Я посмотрел в Интернете - действительно есть такой город и это последний светский город перед входом на Святую гору Афон. Это показалось нам настолько символичным, что мы тут же приняли это название.
  В последний день несколько наших друзей, которые долго сомневались, вдруг захотели поехать с нами. В путь вышло 5 человек. Булат, музыкант хотел записать ашугов. Рубен, друг Геры, хотел купить у них их легендарный сааз, а Егор, который тоже когда-то учился в Школе, поехал просто потому что было интересно.
  На Кавказе я был много раз, но вот в Дагестане ещё никогда, Было страшновато, но уже первый город на пути Дербент, развеял наши страхи, зато поселил тревожные мысли...
  
  3.
  Мы приехали в Дербент, посмотрели вверх - там была крепость Нарын - Кала на горе, куда вело 211 ступенек. Забрались на Нарын-Калу, посмотрели вниз - две выходящие из крепости стены как змеи, спускались к Каспийскому морю. Когда- то весь город был между этих двух стен, между югом и севером, между морем и Нарын - Калой.
  Дербент, конечно, не Махачкала. Махачкала, столица Дагестана, и Дербент по-своему разыгрывают пьесу "Питер vs Москва". Махачкала - молодая и наглая "кала" (т.е. город). Дербент - старый и мудрый, как "порфироносная вдова".
  Махачкалу, кстати, тоже основал Пётр Первый. Здесь даже недавно открыли ему бюст. В Персидском походе он повелел построить здесь крепость. Вокруг крепости вырос город, который в 1854 году назвали Порт - Петровск, а в 1920 году переименовали в Махачкалу в честь Махача Дахадаева, местного большевика. Почему не переименуют? А зачем? Чтобы 30 дагестанских народов 30 лет обсуждали новое название? Название ничего не значит, брат.
  Махачкала - местный Вавилон. Сюда уезжают горские студенты, тех, которые провождают всем аулом и которые, только приехав в Махач, с вокзала надевают остроносые "шузы", дешёвые, но начищенных до блеска и фланируют по пляжу в поисках приключений. Сюда уезжают девушки из далёких аулов, чтобы, поссорившись с родителями из далёкого аула, снять "однушку" с видом на Родопский бульвар, перекрасить волосы, купить себе на базаре модную кожанку и остроносые сапоги и отправиться гулять на тот же бульвар.
  Весело и безвкусно. Ни следа среднерусской депрессии, все чего-то строят, что-то сверлят, что-то носят. Местный рынок не влез в ограду, и, распоротым мешком высыпался в город. Толстые гаишники спорят с водителями на местном пиджине, - русском с кавказским акцентом. Не менее толстые таксисты преисполнены столичности и рассказывают как "в этой деревне - Буйнакске - такси работает на телеге". Питер-кала - кавказский Санкт - Махач-Бург, усиленно смотрит на Запад.
  И над всем этим реет новое российское знамя - с зелёным цветом ислама вместо снежно-белого христианского. Страшный сон русского националиста - Дагестан такой же коктейль народов по принципу "смешать, но лучше не взбалтывать", как и вся Россия. Никто не поймёт, почему все эти народы до сих пор не передрались, почему обгрызенная по краям тарелка, с умильной надписью по ободку "Дружба народов" никак не разлетится в мелкую крошку. Но вымирать никто не собирается.
  Махачкала - это оживший анекдот про кавказцев, жизненный, как Верка Сердючка, как милицейская фуражка на заднем сиденье отставного майора, как розочка на руле потёртой "бэхи" братка из Орехово-Зуево. А то, что будет жить, не агрессивно, как какое-нибудь Ставрополье Ростов-Краснодар, застывшие в боевой стойки перед ударом "нелюдей". Все расслаблены. Take it easy, buddy, они уже здесь. Они - это мы. Ха-ха-ха. Испугался?
  Махачкала Дербенту не ровня. Дербент смотрит внутрь себя самого.
  Дербент это город - стена Он служил цели отсекать северных варваров от пряного Южного мира, от Шемахи, Баку, Персии, а далее - от Мекки, Медины и Иерусалима. И что как мы найдём те общины, в которых поют ашуги - дервиши, как мы пересечём эту стену? Может, надо было обратиться к дагестанским муллам, некоторые из которых называют себя шейхами? Но я испугался, что мы ещё никого здесь не знаем/ и я могу сказать что-то не то/ и нас назовут "ваххабитами/ потому как что-то не то в Дагестане - и ты уже ваххабит/, здесь это проще простого.
  В дербентских стенах много ворот, само слово "Дарбант" означает в переводе "Узел ворот". С каждыми связаны предания. "Баб-аль Мухаджир" - Ворота Вестника, "Баб-эль-Джихад", из этих ворот, говорит предание, выйдёт войны Священной войны. Недавно откопали Баб-эль-Киям ("Ворота судного дня"), где в щелях между камнями люди оставляли записки Богу, как в Стене Плача в Иерусалиме, а суфии ещё 1000 лет назад совершали свои обряды. Дербент был самым северным городом арабского халифата. А сейчас это самый южный город России.
  Ворота Дербента вели в мир, который говорил на неизвестных нам языках. Никто из нас не знал ни одного из них. Как, интересно, мы собирались вникать в тайную жизнь 5000-летнего Дербента, о которой известно местным, но о которой они помалкивают? В непрочитанные знаки Старого города, на стенах которого - рука и звезда, к древним как мир старикам, что сидят рядом с вывесками с обыденными названиями "Почта", "Милиция"? Это не Махачкала, это Дербент.
  На поиски у нас была всего 4 дня.
  
  4.
  
  Мы ехали в Касумкент к Маине Саидовне Абдулмуталибовой, как нам отрекомендовали - знатоку лезгинских песен Љ 1
  Касумкент оказался серым райцентром, раскинутым на двух сторонах реки Чирах-Чай. Здесь, говорят, полно красивых мест (источник Рычал - Су, например), но мы ничего этого не увидели. Стояла хмарная погода, накрапывал мелкий ноябрьский дождик.
  Почему мы попали именно сюда - в Касумкент и куда собирались ехать дальше? Я знал, что в России ашуги есть только в Дагестане. Оставалось найти их там. Первый человек, которого мы спрашивали в Москве, (он был ногаец) сказал, что ашугов больше нет, последний был Сулейман Стальский , который умер в 1930-е. Мы расстроились, но решили проверить и на встрече в культурном общество "Дагестан", композитор Ширвани Чалаев с жаром рассказала нам, что ашуги живы, что они остались у лезгин, в Южном Дагестане, дав нужные контакты. Правда, Ширвани Рамазанович был композитор и не знал, что нам нужны ашуги не с точки зрения музыки, а, скорее, философии.
  Маина Саидовна радостно встретила нас в своём большом доме. Она рассказала, что песни приходят к ней по ночам, и она будит своего мужа, чтобы он записал эти песни, правда, пишет она их не на свои стихи, а на стихи Етима Эмина, лезгинского поэта. Ей приходит музыка, звучание. Рассказ о сне, напоминал старую суфийскую притчу о том, что для того, чтобы стать ашугом надо, чтобы тебе приснился сон, где ты пьёшь "баде", воду с щербетом. После этого у ашуга открывается дар пения и стихосложения.
  Но про ашугов - дервишей она ничего не знала. Неправильный путь, на который мы свернули в Дербенте, увёл нас от мира тайных общин и религиозных учителей и отправил по дороге фольклора! И как свернуть обратно я уже не знал...
  Мы спешно поблагодарили Маину Саидовну за гостеприимство и поехали во вторую и последнюю точку нашего пути, город, которыё находился всего в нескольких километрах от Азербайджана - Ахты. До конца экспедиции оставалось два с половиной дня...
  Про Ахты нам было известно, что, во первых им 3000 лет, во-вторых, это столица ашугов. Один путешественник в XIX веке писал: "Ахтынцы - большие охотники до пения, сопровождаемого на чунгуре. Певцы устраивают иногда состязание, на которое стекаются ашуги из Кубы и Нухи, а иногда даже из Елизаветполя и Карабаха. Песни поются на лезгинском, а чаще на татарском (азербайджанском) языке. Ашуг, одержавший победу над своим соперником, отнимает у него чунгур и получает условленный денежный штраф. Ашуг, потерявший чунгур, покрывается стыдом и удаляется..."
  Ахты оказались пепельно-серыми и страшно холодными в эти ноябрьские дни. В селении чувствовались пришельцы - пограничники, какие-то здоровые мужики из России, которые ставили телевышки в горах.
  Гостиница "Самур" рождала воспоминания о домах колхозника из фильма "Трактористы".
  
  С утра, 7 ноября, собранные нашим приездом ашуги невыспавшиеся и незавтракавшие выдавали на лезгинском, что-то типа "Говори Москва, разговаривай Рассея". За порогом нервно курили и ругались, что зарплата - 3500 и как мол, на такие деньги можно жить?
  Чистая фольклорщина!
  Зато выглянуло солнце.
  Гера, Булат, Рубен и Егор продолжали записывать, а я сбежал на древние ахтынские улицы. Нездешний в кампусовской куртке и с болтающимся "Люмиксом" на шее как инопланетянин о трёх головах, вызывал любопытство. Прячусь за мостом, чтобы сфотографировать, как девушки трясут ковёр. Девушки прячутся. Так продолжается 15 минут.
  Ахты... древние дома с пластинками куфических надписей, гора Къелез Хев - где жил герой Шарвили и куда ночью в давние времена поднимались девушки и пели грустные песни - мани. Аульчане слушали внизу и запоминали, а имя сочинительницы оставалось скрыто ночью и где ещё 100 лет назад показывали развалины персидской крепости Шах-Бани.
  Ахты, перерытые подземными ходами, где ещё в 70-ых мальчишки находили старые склад гладкоствольных ружей, завёрнутые в ещё крепкий табасаранский ковёр.
  Ахты, неужели мы не найдём, что ищём, и все предчувствия были обманом?
  5.
  
  Последний день, выше в горы, за 18 километров и приезжаем в место ветров. Местный клуб построен из самана - навоз и солома торчат из осыпавшейся штукатурки. Ободок сцены покрашен синим с наивной кремлёвской башней и жёлтым свечением вокруг. Сыро, гулко и зябко. На этой сцене хорошо ставить какой-то гиньоль с убийством и оторванными головами. Мы приехали сюда, чтобы снять канатоходцев и мастера по изготовлению сазов. Подумали, раз уж ашугов нет, так уж снимем того, кто делает культовый инструмент.
  Директор ДК ведёт нас в дом Исмаила, старика, тихого плотника, который 3 раза ходил в Мекку. По пути говорит, что денег на искусство совсем не выделяется.
  В доме Исмаила было просторно, лучики играли на полу, комната была покрашена в яркие, живые цвета, на стену повешен ковёр с изображением Каабы. Директор клуба снял с Исмаила шапку и надел зелёную чалму с золотыми вставками, Исмаил - ходжа, ходил в Мекку, и имеет право её носить.
  Мастер сазов (а это был он), взял инструмент, который он сделал недавно и запел. 10 лет назад он был в больнице и влюбился в медсестру - и сочинил песню. Ему тогда было 60 лет. Пел он и другие песни. Невестка принесла чай. Я взял Сайлу и Айлу, его внучек и повёл фотографироваться. Я попросил их встать у "къудала" - кувшина, какой есть в каждой дагестанской семье, он даётся девушкам в приданное. Девочкам явно нравилось фотографироваться: Айла была ещё совсем маленькой и Сайла на правах сестры таскала её за руку. Сайла смеялась.
  Я фотографировал их у пира - родового святилища у входа. У лезгин хитрое язычество проглядывает сквозь строгий ислам. Но этот пир меня озадачил - обычно, такие места были на могиле учителей-шейхов, такие места ещё называются мазарами. Пир было понятие более языческое. Но пир у дома я никогда до этого не видел. Не иначе, как дом особенный. Шелестела жёлтая листва на холодном ветру. Я фотографировал в плотницкой мастерской деда и у старых, с потрескавшейся краской, ворот.
  Луч солнца доверчиво лез в фотоаппарат. Всё вдруг стало благостно, тепло и хорошо. Я вспомнил, что придумал ехать в Зрых, где мы всё-таки нашли ашуга, а я теперь не сомневался, что Исмаил и есть истинный ашуг...
  Потом мы фотографировали ещё местных канатоходок, рядом с которыми скакал человек в маске не то лиса, не то козла "сиг" или "шег" по-местному. Его назначение было - веселить публику, ведь, считалось, что во время напряжённой тишины злые духи могут скинуть канатоходца. Ещё один привет от тех времён, когда канатоходки, пехлеваны - силачи и ашуги поражали народ на дагестанских годеканах .
  Когда вечером мы собрались у клуба, то все молча решили - мы нашли своё, мы нашли ашуга. Мы нашли человека, которыё живёт абсолютно гармонично. И все, что было до этого - и сомнения, которые охватывали в Дербенте и Касумкенте были вехами пути.
  Да, как только ты выходишь за ворота и начинаешь делать то, во что веришь. Вселенная начинает тебе помогать.
  
  Сокращённая версия впервые опубликована в журнале "Этносфера" в 2006 году.
  
  АВИНЬОН
  
  Москва-Калининград-Гданьск
  
  Изначально у барнаульских студентов не было загранпаспортов НИ У ОДНОГО, а теперь у всех есть паспорта, а это известная вещь, что стоит человеку побывать с заграницей, он старается потом это продолжить. Это как с курением - стоит только начать.
  Скажу без лишней скромности - учитывая, что мы имели на начало всего этого, я просто гениален.
  Экспедиция началась для нас с плацкарта поезда "Москва-Калининград" вечером 13-го июля. Билеты стоили 1250 рублей и поезд шел битком, потому что люди ехали на море. Поезд, страшно задрочливый, билеты надо покупать только по загранпаспортам, на следующий день надо подъезжать и получать билеты, в поезде сидит два литовских консульских работника, которые заставляют заполнить анкету и после этого дают такую красивую бумажку - временную визу на въезд в Литву. До границы поезд доезжает очень быстро, но потом начинается - сначала заходят белорусы, потом литовцы, потом поезд едет по Литве и становится понятно, почему такие задроты - поезд едет не быстро и выбить стекло и выскочить из него не проблема. И вот ты в Евросоюзе! Но, правда, все твои данные уже занесены во все мыслимые компьютеры.
  Так вот потом заходят снова литовцы и потом уже наши - и потом только приезжаешь в Калининград.
  Там нас ждал наш огромный заказанный автобус - от фирмы "Балтик-экзотик" на 40 мест.
  Ещё до границы водитель предупредил нас, что можно провозить по литру бухла и по две пачки сигарет. Я уже с детских лет привык, что можно провозить блок - и в прошлом году мы столько провозили. Но водитель говорил, что все это очень серьезно, так что мы встали после русской границы и распихали сигареты друг по другу, но все равно их было много, и у многих рука не поднялась их выбросить и поляки их нашли и оштрафовали на 132 злотых (1300 рублей), сигареты изъяли, но главное, что они муторно заполняли штрафные бумажки часа 2! Нашли они, конечно, не все сигареты, а только те, которые были спрятаны особо идиотски - за задним сиденьем и в мусорном бачке.
  И вот - мы в Польше, мы едем по гладкой как скатерть дороге, впереди закатное солнце и я счастлив, потому что я готовил то, чтобы мы попали сюда, полгода!
  Поляки отлично подготовили этот фестиваль "Фета". Отличное общежитие - по два человека, очень чистое, с душем и в центре города, качественное, бесплатное питание. Вообще поляки представляли нас очень хорошо. Всю первую половину дня 15-го числа я ходил просто на постоянном позитиве, на постоянном счастье, всем улыбался. Меня все радовало, радовало то, что у нас бейджики с надписью "Uranopolis" т.е. то, что когда то было придумано мной - это существует! Меня, кстати, тоже самое радовало и о "Мастерской Вахрамеевых" потому что хотя саму мастерскую создал, не я, но бренд придумал я.
  Гданьск оказался красивым средневековым городом, как из немецких сказок, очень недорогим, кстати. Наш первый спектакль "В чаще" был поставлен вечером, почти ночью - в 22 часа 30 минут. То, что это было после заката, мне кажется было хорошо. Сцену, звук, свет, все это было сделано профессионально организаторами.
  К спектаклю я так волновался, что не мог его нормально смотреть, купил 2 бутылки пива и постарался нажраться. Но алкоголь меня не брал. Меня больше всего пугало, что в спектакле очень много языка - актёры рассказывают сложнейшую историю Акутагавы, где самый смак - в деталях и хотя мы сделали вступление на польском и на английском, естественно, поляки, что говорится со сцены. Подходило очень много народа - половина ушло, но что самое интересное - половина осталась! И досмотрела до конца. После всего этого я спрашивал у поляков - как им. В общем, они подтверждали, что понимали только некоторые слова, так что говорильня была мимо кассы, но остались именно те, которые "прибились" отключили звук и смотрели на визуальное - и могу сказать, что те, кто остался - они смотрели внимательно. Осталось человек 70-80. А между тем, спектакль кончился в полночь - т.е. людям надо было домой!
  Вообще надо сказать, что многим полякам интересно то, что мы делаем, они благодарные зрители. Главный плюс этого спектакля был в том, что вообще летний, уличный театр он во многом построен на том, что, вот, шел человек, остановился, посмотрел некое зрелище и дальше пошел. С "Чащей" понятно, что спектакль здесь в хорошем смысле старомоден - он требует внимания, погружения.
  Говоря о новом курсе,(3-ий сейчас переходит на 4-ый) мне не понравилось что они существуют в каком-то панцире в отношении к миру. У некоторых киношкольцев так тоже было. И киношкола хорошо с этим работала - через погружение в шоковую ситуацию, в которой проявляется подлинное людское, а потом показывая человеку, как он вел себя. У нас тоже экспедиция так построена - мягкая Польша и шоковая Италия - Франция.
   До них, конечно, что-то доходит, но своим способом - шок накрывает их не сразу, как по вызову, по пересечению границы, а у многих он случился после того, как они оказались одни в прекрасных средневековых антуражах Гданьска.
  Народ, конечно, не спит по ночам, потому что когда стоит такая погода, очень жалко тратить время на сон. Засыпаем уже когда рассветает, а потом выходим на завтрак с тяжелой головой.
  Вчера в 7 играли "Люди длинной воли". Пришел просто вал народу, человек 400, но процентов 60 из них ушли до конца. Но, опять же, человек 160 точно осталось. Мне он показался самым провальным спектаклем, но после спектакля подошли два молодых поляка и спрашивали Геру, который делал музыкальное оформление, это что, мол, у вас в России в школе учат так играть? И были еще в большем шоке, когда Гера ответил, что его, собственно, никто не учил. Также нашей переводчице Илоне больше всего понравились именно этот спектакль.
  Главное всё-таки событие было в презентации "Русского канона" - абсолютно нового спектакля мастерской Вахрамеевых, единственный спектакль который стоило переводить строка в строку - потому что там немного текста (в "Чаще" этого текста 5 страниц). Про него много говорят, новые студенты за него держаться.
   * * *
   Cегодня ездили купаться в Сопот. Многие студенты видели море первый раз в жизни. Купили билеты на электричку за 30 рублей и поехали. Сопот - симпатичный курортный городок, бывшая рыбацкая деревня, но по такой жаре перегружен, на пляже было не протолкнуться и море грязное, хотя и очень-очень тёплое.
   Итак, наше пребывание в Гданьске закончилось. Большая часть группы должна была вылетать из Вроцлава, который находится в 400 км от Гданьска.
  Итак, билет Гданьск-Вроцлав стоил 580 рублей, плюс на людей до 26 лет была скидка 26%, так что вообще копейки. Но так может сказать человек, который никогда не ездил на польских поездах. Самые дешевые польские поезда, во- первых, тормозят у каждого столба, т.е.400 км поезд ехал с 22.30 до 6 утра, во-вторых, там нет регистрации мест, т.е. в принципе, в вагон дальнего следования могут забиваться столько людей, сколько хочешь в третьих сам принцип посадки: напротив друга друга, сидят по шесть человек в загончике, все за стеклянными дверями. Когда я сажал группу, поезд был уже почти полон, не всем удалось даже сесть. Те, кто заходил позже сидел, лежал (!) пил в коридоре и в тамбурах. В общем, по сравнению с этим поездом самый плацкартный плацкарт поезда "Душанбе-Москва" - это рай.
  Если кто не знает, в лоукостерах идут очень серьезные ограничения по багажу. Однако требования к ручной клади достаточно либеральные, я обратил внимание, что западники покупают такие специальные сумки, которые называются Approved Cabin Bag и которые точно входят в каскеты, которые стоят в аэропортах (такие специальные металлические рамки - если твоя сумка проходит туда, значит, она может быть ручным багажом.
  Итак, мы вылетели в Бергамо, практически одновременно с нами прилетела вторая группа. Они были совершенно измотаны польским поездом. В Бергамо мы взяли автобус до Милана, билет стоил 9 евро (ехать 50 км), но если едешь по 3, то билет стоит 6 евро. Впоследствии нас будут часто выручать именно автобусные групповые скидки. Автобус привез нас на миланский вокзал, вокзал совершенно грандиозных размеров. Говорят, был построен ещё Муссолини, который любил такой стайл.
  Мы сели в итальянскую электричку, которая была просто раем по сравнению с польской и отправились в 5 часовое путешествие к итальянской границе к станции Вентимилья.
  
  ВЕНТИМИЛЬЯ - НОЧНОЙ ПЕРЕХОД ИТАЛО-ФРАНЦУЗСКОЙ ГРАНИЦЕ.
  
  Идея была простая. На 600 километров от Бергамо до Авиньона у меня было 70 евро на человека, цена была взята с цены автобуса Eurolines, который в Европе считается самым дешевым видом транспорта.
  22 евро мы уже потратили, соответственно, оставалось чуть меньше 50. Известно, что международные поезда стоят в 2-3 раза дороже просто за сам факт пересечения границы. Соответственно, был план пройти итало-французскую границу самостоятельно и прыгнуть на первую французскую станцию уже на французской стороне. Мне нравилась эта идея, потому что она была красива. Дорога по Лазурному берегу очень красива, а ночью, когда нет народа, тем более. Фактически я ошибся, потому что, как оказалось потом, станцию Вентимилья обслуживают французские железные дороги и она является последней станцией не только итальянских, но и французским поездов.
  Но тогда мы это не знали, мы сошли с поезда с Вентимильи. У меня был просто список переписанных улиц из GoogleMaps по которым надо идти. Дорога оказалась на удивление легкой для поиска, достаточно удобной (если бы не бесконечные туннели) и страшно красивой. Конечно, портило все то, что сумки и чемоданы для экспедиции были совершенно не приспособлены для длительных переходов, хотя такие переходы ПЛАНИРОВАЛИСЬ ЗАРАНЕЕ.
  Думаю, в группе было много людей, которые пережили очень сильно, кругом были невероятные места - обрывы, повороты дороги, а за ним - безбрежное Средиземное море, пальмы, южная ночь...
  Но под конец народ, прежде всего тот, который был после польского поезда - их начало вырубать. Граница - просто расширение дороги и два флага), войдя в первый французский город Ментон-Караван, расстелили спальники и заснули на пляже. Заснули, впрочем, слабо сказано, - просто упали в сон. Я знал, что так не может долго продолжаться. Я знал точно, что французы штрафуют за дикие автокемпинги, т.е. если встать на берегу моря и разбить палатку с машиной - то точно оштрафуют, но будут ли штрафовать группу бомжей спящих на пляже, я не знал. Справедливости ради скажу, что когда мы пришли на пляж, там уже спали.
  Мы достаточно быстро нашли вокзал Ментон-Караван, от которого отходили электрички TER, но касса открывалась только в 8 (было 6) а через аппараты продажи билетов принимали только мелочь (на 5 евро) и smart card. Smart Card это кредитки с чипом. Других сейчас во Франции не принимают.
  Итак, мы прыгнули в TER ...зайцами. Я и в России то боюсь так ездить, а уж во Франции с её драконовскими штрафами - с меня, пока мы доехали до Монако-Монте-Карло, 7 потов сошло. Так мы за день побывали в трех странах - в Италии, Франции и Монако, а было ещё только 7 утра!
  Из-за дороговизны земли вокзал Монако почти весь находится под землей, и он огромный, так что почти из любого уголка этого крошечного государства можно войти в вокзал по длиннющим тоннелям.
  Я задержался на вокзале, узнавая про билеты, а когда вышел из тоннеля, меня поразила картина: на чистенькой улочке Монако на лавочках, на парапетах, полулежа, полусидя, уткнувшись носом в спальники, разбросав вывороченные сумки, раскрыв рот и пуская слюни, спали 24 человека. Картина напоминала, как если бы в городе распылили газ и люди застыли там, где были. Причем люди не дремали, они именно спали - совершенно спокойно, - так они устали.
  Было сложно запихнуть всех людей в синенький автобус - "восьмёрку" до Ниццы, и тут в автобусе я почувствовал, что совершенно конкретно начало подрубать меня. Да как! До бреда и галлюцинаций! Картину усилил кто-то из студентов, который на повороте автобуса выпал в проход и продолжал там спать, заботливые монакески посадили не приходившего в сознание студента обратно на автобусное кресло.
  Так дальше продолжаться не могло, и когда автобус тормознул на конечной остановке в Ницце, мы наконец-то пошли НА МОРЕ.
  
  НИЦЦА 20 ИЮЛЯ.
  
  Ницца. Средиземное море, ослепительное солнце и ...гора сумок на пляже. Наших. Огромное голубое небо и море, легкость, красота, радость жизни... дорогущие цены. Нас тогда вылечило именно море, мы плескались, качались на волнах у берега, ныряли и чувствовали, как жизнь возвращается к нам после страшного клаустрофобского польского поезда, после ночного перехода границы - после всего-всего.
  Французские автобусы выгодно отличались от поездов тем, что давали групповую скидку (от 6 человек) аж 30% (железные дороги тоже дают, но их надо предупреждать за месяц). Сразу, кстати, видно, что автобусы во Франции - это транспорт для бедных, автовокзалы в плохом состоянии. Билет из Ниццы в Экс-ан-Прованс, город в 60 км от Авиньона стоил со скидкой 21 евро. А уж из Экса можно было бы добраться до Авиньона теми же самыми автобусами.
  Мы ехали до Экса два часа. Я ехал и думал, что же делать, ведь, это, собственно, первый город, в котором у нас должна была бы быть полноценная ночевка. Где? Сколько стоит?
  Приехав в Экс, мы достаточно быстро нашли туристический центр и взяли там карты, а там нашли единственный в город хостел. Хостел располагался где-то на окраине, рядом с цыганским автотабором, как в фильме "Большой куш", в хостеле было 25 мест, администратор был готов дать нам скидку в 2 евро, снизив цену с 19 до 17 евро.
  Но для нас и 17 евро - катастрофа. В это время Гера и кто-то из студентов встретил в центре города каких - то девочек из Минска. Они рассказали, что в городе существуют секретные гостиницы за 2 с половиной евро-комната, но только там надо говорить по-французски. А русских они не любят. Выслушав эту дребедень мы, тем не менее, отправились по нужному адресу, и там действительно оказался бар с литовским барменом, который рассказал нам о мистической гостинице "Намбер ван" и как туда пройти. Но оказалось, что "Намбер ван" уже пару лет как нет, а на месте нее теперь находиться гостиница "Вандея". В общем, ничего дешевле 24 евро с человека мы не нашли, так что хостел был вне конкуренции.
  Я рассматривал вариант посылки туда педагогов, потому что все эти приключения были явно не для их возраста, но они изъявили желание остаться со студентами. И мы пошли искать парк. Сначала "отличной площадкой для сна, только немного освещенной" оказался просто двор дома, потом - отвод канализации, и наконец мы пришли в парк. Оказалось, что у человек 5 нет спальников и прежде всего - у самих педагогов (хотя спальники были обязательное условие). Но как-то уж разлеглись...
  Сон - хорошее лекарство против страха и я, заснув, проснулся только в 6 утра. Картина маслом: среди аккуратных беговых дорожек и прудов, на подстриженной поляночке, просматриваемые на сотни метров вокруг лежали мешки, сумки, спальники... Мне живо представился француз, который делает утренний le jogging и предательски набирает на своей мобиле номер полиции.
  Вставайте! Вставайте!! - видно, в моем голосе был такой неподдельный страх, что все как-то споренько подняли, встали и пошли к автовокзалу.
  И вот - автобус высаживает нас у Порт-Ламбер в НЁМ! В ЗНАМЕНИТОМ АВИНЬОНЕ!
  
  АВИНЬОН 21 ИЮЛЯ
  
  В Авиньоне обращает внимание, если не выходить на центральную улицу - афиши. Они везде: ими обклеены стены домов, столбы, некоторые протянуты гирляндой через улицу. Когда же ты выходишь на центральную улицу Републик, площадь Орлож и Папскую площадь ты понимаешь все: их здесь сотни и сотни: они раздают листовки, зазывают, показывают фокусы, стоят статуями. Атмосфера вечного праздника, вечного выпендрежа. Есть в Авиньоне и напряжные моменты, прежде всего, даже с Москвой несравнимая клаустрофобия. Потому что людей - море. Практически весь центр перекрыт и пеший, улочки маленькие, средневековые и дома стоят так близко к друг другу, что создается ощущение, что идешь по одному большому помещению - и везде - везде - люди.
  Авиньон - фестиваль франкофонный. Даже спектакли на английском языке тут в загоне и выживают исключительно через титры (да, в театре тоже бывают титры). Жители города относятся к фестивалю по разному - на мосту Эдуарда Даладье, который идет через Рону мы стали свидетелями, как водители кидают в проходящих туристов тухлые яйца и гандоны с водой. В городе постоянно видно полицию, полиция шмонает прямо на месте, у нас одного обшмонала. Видно, что городу все-таки стресс сдерживать такое море людей, хотя город делает это 64-ый год!! Иногда проходишь - замечаешь разбитую витрину, бегущих куда-то полицейских... В городе беда с интернетом. Хотспоты не работают, причем даже у серьезных фирм, типа "Оранж", в "Макдональдсе" нет интернета, в кафе и ресторанах его тоже нет.
  И не смотря на все это Авиньон - это что-то, где невозможно побывав, не полюбить. Это событие МИРОВОГО уровня. Это постоянный праздник жизни и позитив.
  Мы же в это время сидели уже у нашего театра "Гараж Интернасьональ" и ждали Шакти.
  
  КТО ТАКАЯ ШАКТИ?
  
  Вообще-то Шакти - это супруга бога Шивы. Но в нашем случае это была хозяйка небольшой студии, наполовину индуска, наполовину японка. Шакти была единственная, которая дала нам зал в Авиньоне БЕСПЛАТНО. Тогда как остальные команды платят 250-300 евро ЗА КАЖДЫЙ СПЕКТАКЛЬ. Да! Вот так вот в Авиньоне. Шакти сдала нам зал бесплатно, но по договору деньги за билеты забирала себе.
  Я и думал, что раз так, то Шакти будет заинтересована в раскрутке нашего спектакля и в том, чтобы "набить зал", но оказалось, что это не так. Шакти женщина деятельная - она работает одновременно в Австралии, Японии, Европе. Она, без сомнения, неоднозначна. Многих шокирует, что ей под полтинник, а она танцует а шоу ню. Но я на её ню не ходил, и сталкивался с ней только в деловом плане, а в этом плане она меня устраивала.
  Было, конечно, много того, что было плохо. Театр "Гараж Интернасьональ" - эти две комнаты в гостинице "Меркюр Понт-Авиньон" и на входе в гостиницу нет никакой вывески - ничего. Место очень трудно найти, во вторых у Шакти на кассе сидели её японки, которые, как и все японцы, были очень вежливы, ни на каком языке кроме японского не говорили, и вступать в коммуникацию со зрителями и интересантами не могли - и наконец, они приходили только за 15 минут до начала спектакля.
  Когда мы сидели у входа в тот театр, мы думали, что Шакти будет в нас заинтересована, но она не была и пришла всего за 15 минут до репетиции - и то, потому что начиналось ее шоу.
  Постольку-поскольку Шакти как бы выкупила вперед все наши билеты, мы не могли приглашать людей на спектакль бесплатно - это не было сказано напрямую, но это чувствовалось. Билет же стоит 15 евро, по фестивальной карточке 10. Мы не могли приглашать на наш спектакль других актеров, которые играли в "Гараже", а они не приглашали на свой. Общение внутри театра не шло, что было плохо.
  По поводу расселения - все так долго не спали, что, наконец, сдались, тем более, мы серьезно сэкономили за счет того, что дешево доехали из Бергамо (56 евро вместо 70), и на ночевках. Мы пошли устраиваться в хостел "Багатель" который находился на другом берегу Роны, на острове. Хостел был огромен и представлял безфантазийную общагу. Но нам и это было хоромами. В хостеле было только 19 мест. Узнав это, мы решили заселить остальных 6 в эти комнату нелегально. Прокатило!
  
  АВИНЬОН 22-23 ИЮЛЯ
  
  Так мы стали серьезно экономить на проживании. Сначала мы жили 25 человек вместо 19, а после того как сам хостел отобрал у нас еще одну комнату и оставил места только для 10 человек, цена и вовсе снизилась до 8 евро. Мы были только рады обманывать мерзкую французскую общагу. Ночью многие гуляли (еще бы, Авиньон!), и, в конце концов, так уставали, что уже не обращали внимания, сколько человек в комнате.
  Наступил наш первый день спектаклей, 22 июля. На первом спектакле было 5 человек, на втором 4 человека. Актриса Татьяна Королькова случайно отхреначила себе ножом пол-пальца, так что нам надо было идти в аптеку, заливать все это антисептиком и перекисью и заматывать. Другой актер, увидев кровь на сцене, упал в обморок. Такое малое количество людей на спектаклях стало шоком для актеров, актер может играть без денег, но без зрителей не может. У некоторых актеров постепенно сформировался образ обязательных спектаклей в "Гараж Интернасьональ", как барщины, которую необходимо отработать. Настоящая жизнь виделась в выходе на улице. Но я четко чувствовал, что это не так, что 2 спектакля в день - это наш организационный, единственный центр, который все собирает и вокруг которого все крутится.
  В Авиньоне играют, даже если в зал приходит один человек, здесь все держится на листовках, которые раздаются на улицах, а у нас их не было, правда, на оба спектакля были программки на английском языке, но их было явно недостаточно. Главное, там было не написано когда и где идут наши спектакли. Я наскоро сделал такие, распечатав в интернет-кафе за свои деньги.
  К счастью и студенты поддержали меня. Я думаю, что все чувствовали тоже самое - что нельзя проигрывать, что надо выходить на улицы. И мы пошли - первый выход был в костюмах "Чащи". Мы решили поставить на то, что мы единственный русский театр в этом году в Авиньоне. Ребята написали на шкурах название спектаклей - когда и где, но первый выход был без листовок. Выступление ребят на Папской площади и у мэрии на площади Орлож собрало тьму народа.
  На следующий день мы решили выйти с российским флагом, в костюмах из "Русского канона" и с портретами Путина. Предполагались еще портреты Ленина и Микки Мауса. Мнения разошлись, за что цепляться - то ли за слоган "Любимый театр Владимира Путина", или наоборот, на неоднозначное отношение французов к Путину и слоган "Путин нас не любит".
  Стихийно возник хлыст, хлёст которого на авиньонских улицах производил шокирующее впечатление на местных.
  23 июля удалось, как минимум, не снизить количество зрителей в зале. Все приняли новые правила игры, все впервые почувствовали себя в Авиньоне уютно. Полюбили Авиньон.
  Меня лично напрягало, что я не могу позволить себе в кафе ничего, кроме кофе, единственный выход был универмаг "Карфур" на центральной улице, где продавались удивительно вкусные салаты и бутерброды. Там же мы и закупали алкоголь. После 10 магазины здесь не работали. Помню, мне так захотелось есть, что купил круг "салями", который стоил дешево, очень аппетитный, в белой обсыпке и сожрал его с огромным аппетитом прямо на улице, запивая 9% голландским пивом от которого я тут же безобразно окосел.
  23-го была и "Медиана" обучения в ВУЗе - так в Барнауле называется середина чего-либо, то, что у нас называется "Экватор". Вообще я поражался, насколько сравнительно небольшой город Барнаул холодно отнесся к такому важному для себя культурному прорыву своих уроженцев. Только знакомые журналисты печатали хоть какие-то материалы, сообщество "Барнаул" в ЖЖ вообще забанило объявление о поездке. Ни один из представителей города, края не проявил никакого интереса к тому, что происходит, да и что тут говорить, если, помнится, при встрече с представителем полпредства Алтайского края в Москве, тот оживленно рассказывал мне полчаса, как он ловко продает каменные вазы местного завода. Причина этого - недалекость и зависть, поражающая даже на общероссийском фоне. Совершенно уверен, что Карелия, Чувашия, Чечня, да и внутрироссийские регионы никогда такого не позволили. Ну, не везет Алтайскому краю на умных руководителей.
  Итак, мы должны были отъезжать 25-го - 7 человек. Остальные ранним утром 26-го. У них был еще один прекрасный вечер в Авиньоне, у нас же этот вечер был предпоследний. Из-за разных причин билеты брали уже в последний момент, и разъезд выглядел очень сложно. Вся команда "Уранополиса" летела из Бергамо в Бухарест (Румыния), из соседнего с Румынией Кишинева были куплены недорогие билеты на самолет до Москвы для Ксюши и Паши Бекетова, остальным трем: Саше Масленникову, мне и Саше Агалакову нужно было по разным причинам остаться на юге, а именно - мне в Одессе, Масленникову - ехать через Крым в Туапсе, а Саше Агалакову остаться в Крыму. К тому же 27-го было день рождения у меня, а 28-го у Саши Масленникова. Я давно знал, что стоит побыть хотя бы неделю на глубоком западе - то нет большего желания, как оказаться в месте с нормальными ценами - как например, в Польше или в той же Румынии.
  По дороге в Авиньон все было ново. В самом Авиньоне студентов не было никакой нужды включать, потому что те задачи, которые перед ними стояли, требовали от них каждый день переступание через себя. Постепенно я все больше и больше снимал с себя "мелкие" задачи, такие как расселение, потому что чувствовал - что студенты это - могут. Тоже и с путинскими портретами - и зазываниями на французском языке. Сделав это первый раз сам и показав, что это можно - следующий раз это делали уже студенты, и я жестко отсекал любые попытки "припрячь" меня.
  Тоже и с отъездом. Обратная дорога - пусть даже расписанная, но без ВВС, это был шок, это было что-то новое. Ведь, предстояло совершить 6 (!) пересадок! Таким образом, градус экспедиции не снижался. Как показали дальнейшие события, он не только не снизился, но аж раскалился и, думаю, обратная дорога, как и вся экспедиция, запомнится на всю жизнь, но об этом позже.
  Наше расписание не оставляло нам другого выхода, кроме как взять билеты с очень рискованными пересадками на знаменитый скоростной французский поезд ТЖВ, который разгоняется до 350 км в час!! В отличие от наших "Сапсанов" ему строят отдельные линии и отдельные вокзалы, которые находятся за городом, но иногда, в плотно застроенной среде, ТЖВ идет и по обычным путям, конечно не с "тежевиной" скоростью. Тому, как "притерты" между собой наши билеты поразился даже кассир - потом я понял почему.
  У основной же группы все было построено по-другому - прежде всего там были важны большие паузы между пересадками. Как показали дальнейшие события, эта установка не только себя оправдала, но просто спасла нас всех!
  
  25-26 июля Авиньон-Милан-Бергамо-Бухарест
  
  В последний день был аншлаг - на "Русский канон" пришло 18 человек, для новичков в Авиньоне это невероятное количество, тем более без рекламы. На "Чаще" было 8, она закончилась ровно в 16.00, в 16.20 мы должны были выйти из здания и отправить к авиньонской почте, чтобы ехать на вокзал ТЖВ.
  Студенты собрались и поздравили меня с наступающим днем рождения, было приятно, но жалко, конечно, что это день рождения мы не могли провести вместе- 27 число как раз попадало на наш разъезд. Может, если у нас было бы побольше денег, мы бы поехали куда-нибудь в Париж или еще куда-нибудь, но денег не было...
  Эта поездка уже состоялась и в ней уже было то, что испанцы и португальцы называют sodade - и про что поет Сезария Эвора - это ностальгия по настоящему. Это то, что ты проживаешь этот день и прекрасно понимаешь, что он больше никогда не повторится. Я никогда не увижу всех этих студентов. Ведь, во многом эта поездка и состоялась и нам в ней везло, потому что это был бескорыстный, идеалистический проект. Он был прекрасен тем, что если хоть у кого-то в зачаточном состоянии есть мозг - его жизнь после этой поездки пойдет уже совсем по-другому. Это был самый волнующий момент в этой экспедиции - и то, как пойдет их жизнь после Авиньона - это было решать уже каждому самостоятельно.
  Мы шли на вокзал ТЖВ, который в Авиньоне, как это часто бывает - стоял в чистом поле - он представлял собой достаточно примитивный стеклянный навес рядом с двумя нитками рельс, кстати говоря, совершенно обычных. ТЖВ, как я понял, постоянно опаздывает - и наш тоже опоздал с отправкой, аж на 10 минут. Я удивился многим вещам, прежде всего уютным деревянным платформам - это позитив, но поразился и тому, как французы выходят из поездов - не видя никого вокруг и закуривая сигарет чуть ли не в лицо садящимся.
  Итак, наш ТЖВ опаздывал, но и тот, на который мы должны были пересесть, тоже опаздывал на 15 минут, да и ВСЕ (!) ТЖВ на вокзале Экс-ан-Прованса опаздывали. Думаю, здесь дело в принципе составления расписания - расписание во Франции строится от идеального, но из-за постоянных мелких проблем это расписание херится. А проблемы-то копеечные, например, такие, что во Французском вагоне, на минуточку, 150 мест (потому что 2 этажа), а в русском, 54 - и если надо выходить, даже еще и с чемоданами, тут же возникает толпень и поезд опаздывает.
  В Эксе мы пересели на поезд до Ниццы, а там - на электричку до Монако, а в Монако даже не надо было пересаживаться, потому что та же самая электричка шла на Вентимилью. И вот мы в Вентимилью. Кассы были уже закрыты, но зато работал очень простой аппарат по покупке билетов. Мы запаслись билетами и пошли ночевать на пляж Вентимильи, шикарный, надо сказать, пляж. Правда, купаться мы не решились.
  На следующий день - 26 июля, мы сели на поезд в 5.02 утра и спали до Вогеры, в Вогере сделали пересадку на Пьяценцу, а сами двинули к Милану, там пересели на электричку до Бергамо, в Бергамо заяцем доехали до аэропорта.
  
  И НА СТАРУХУ БЫВАЕТ ПРОРУХА. И ДАЖЕ ДВЕ.
  
  Наша маленькая группа расползлась по аэропорту. Мы волновались по поводу вещей, которыми нас нагрузила основная группа. Одна сумка потянула на 30 кг, вторая остановился где-то на 25.
  Самолет задерживался на час. Мы тратили последние евромонеты, я никак не мог найти ворота Љ5 через которые мы должны были проходить, и наконец, нашел их на нижнем уровне у паспортного контроля. Меня это удивило, когда мы летели из Польши, никакого паспортного контроля не было.
  Мы пошли на контроль и тут я с ужасом увидел, что пограничник берет паспорт и ставит туда печать, тем самым закрывая Шенген!! Вы что делаете?? - закричал я, Мы же в Румынию летим!!
  -Ну, все правильно, удивились моей реакции итальянские пограничники, Румыния - не Шенген.
  Румыния - не Шенген???
  Ну, конечно это Европейский союз, но не Шенген! У вас должна быть румынская виза, иначе мы даже выпустить вас не сможем, потому что они на этом же самолете отошлют вас обратно.
  Сказать, что это был крах - это ничего не сказать. Я в свое время выбирался из Италии автостопом, через Тироль, потом на Германию, потом на Польшу... Но это было 10 лет назад, я был молод и авантюристичен, у меня на балансе не было жены и одного человека, которого мы кредитовали и у нас не было неподъемных сумок!! Мы пошли освобождать наши сумки из багажа. Регистрация уже закончилась, и на стойке оказался русскоязычный специалист компании (!). Они какое - то время что - то обсуждали со своей коллегой, и потом она объяснила мне на английском, что на самом деле российские граждане могут въезжать в Румынию транзитом на 3 дня, но им надо доказательство, что мы покинем Румынию - любой желдор, автобусный билет подойдет.
  Но у нас его нет, - развел руками я.
  И тут русскоязычный специалист компании придумал - он нас просто спас, если честно. Он буквально за руки повел нас в офис "Карпатаэйра" и забронировал билеты на самолет " Бухарест- Кишинев". Вот вам регистрация, - сказал он. Она до завтра. Завтра можете ее не оплачивать, это просто, чтобы въехать в Румынию.
  Я ещё не отошёл от шока, когда мы всё-таки сели в самолёт. Всё произошло без моего участия, моя ошибка - и какая! была исправлена без моего участия - и как в кино. Самолет опоздал, на стойке оказался русскоязычный специалист, который решил нам помочь.
  И вот я в самолете, и вот мы приземляемся, погранконтроль в Бухарестком аэропорту "Банеаса" крутит наши паспорта минут 15 и впускает в страну, поставив печать, неотличимую от Шенгенской и подписав ручкой ТZ - транзит.
  
  27 июля Бухарест, Румыния.
  
  Румыния и Бухарест выбирались как места, имеющие непередаваемый стиль, французские и итальянские красоты замыливают глаз прекрасным, которого слишком много. Про Румынию этого сказать нельзя. Румыния всегда была для меня страна транзит, я там бывал дважды и каждый раз, как водится, транзитом. Первый раз, в 99-ом году, я вообще не вылезал из машины на пути из Венгрии в Болгарию, в 2000 году я был с позором изгнан из целого автобуса с румынскими гастарбайтерами на румынско - сербской границе по причине отсутствия приглашения.
  Раньше Румынию дней на 30 можно было посещать без визы, а теперь - на тебе - только на три дня. Не понятно было, кто специально будто загоняться, чтобы получать румынскую визу - туристов в Бухаресте с наших краев мы так и не увидели. Как, впрочем, и всех остальных туристов. В Румынию попадают именно так - случайно, проездом, или не попадают никак.
  Для меня значим был исторический ореол Румынии. Куда так рвались молдаване в 90-ых? Неужели в страну страшного быта времен Чаушеску, когда страна экономила буквально на всем, чтобы выплатить внешний долг, когда в определенный день разрешалось выезжать только машинам с четными номерами, а в другой день - только с нечетными? Страну, где на месяц выдавалось 30 литров бензина, страну, где карточки были уже тогда, когда в СССР о них еще никто и не слышал. Страну, которая расстреляла Чаушеску за пару дней и показала это по телевизору. Страннее Румынию была только Албания, а дальше шла уже Северная Корея. Румыния, страна с самым высоким в мире процентом цыганского населения, последний диктатор которой потратит столько времени и денег, чтобы доказать, что румыны происходят напрямую от римлян.
  И Бухарест оказался именно таким. Крошечный аэропорт "Банеаса", похожий на провинциальный российский. Мы взяли такси за 20 евро (на пять человек и кучу багажа) т.к. до центра автобусы уже не ходили. По нашей просьбе найти что-нибудь недорогое, но в центре, водитель привез нас в гостиницу "Das President" рядом с огромным, в сталинском стиле, Северным вокзалом - Gara de Nord. Гостиница нам понравилась, мы взяли 2 комнату на двух и трех человек, с умывальником, бесплатным вай-фаем и душем и туалетом в коридоре, но буквально через дверь с нами. Стоило все это 80 евро на всех, т.е. 16 евро на человека. В стоимость входил завтрак - 4 длинные сосиски с хлебом и кофе.
  Всех привлекли румынские деньги - леи, которые напечатаны на ПЛАСТИКЕ. Мы рассчитывали их также очень просто - один лей - 10 рублей. Цены были более чем доступными.
  Бухарест можно разделить на 2 части, смотря, что в нем смотреть. В любом случае, делать в нем больше одного дня нечего. Первый момент - смотреть на то, что осталось от старого Бухареста, того самого, который называли "Маленьким Парижем" и который сохранился в потрепанных особнячках на шоссе Киселева и Липскани. Но гораздо интереснее смотреть на памятники Бухареста Чаушеску - и прежде всего на грандиозный Народный дом, второе по величине здание в мире, которое строилось почти в наше время - с 1984 по 1989 и под который был снесен почти весь старый юг Бухареста. Дом народов - единственное, что действительно впечатляет в Бухаресте, все остальное вторично.
  Бухарест был нужен еще и затем, чтобы сделать небольшую передышку в пути, пойти в нормальный душ, постираться (за 400 рублей горничная не только постирала, но все и погладила и на вешалки повесила), для возможности нормально посидеть в баре с друзьями. В нормальном баре с нормальными, а не итальянскими, ценами, где нам уже обрыла сухомятка и бесчисленные "панини" и продукты из "Карфура".
  В Бухаресте было мое 32-е день Рождения, как и всегда, когда День рождения приходится на проект, меня много поздравляли, было приятно и непривычно, ведь, я практически не обращаю внимание на свое день рождения.
  
  Яссы-Кишинев 28 июля
  
  Румынский "Интерсити" не отличался от своих европейских собратьев, те же высокие сиденья с подлокотниками, по два в ряд, друг напротив друга, посередине столик. Вагон был полон только наполовину. Поезд опоздал на отправлении на 15 минут и на прибытии почти на полчаса.
  И вот мы в Яссах, древней столице Молдовы, город на молдавской границе, город, который никогда не успеваешь посмотреть, а говорят, что в нем есть, что смотреть. Поезд до Кишинева отходил из Ясс ( по-румынски "Ящь") в пять вечера и приходил в 11 дня (!!!), проходя всего лишь 150 километров расстояния. Такой вариант нам явно не подходил, мы ждали маршрутку, сидя в местном баре, а-ля " самообслуживание" со столовковским рядом из чорбы, зямы (суп с курицей), мамалыги и других, менее национальных блюд. Мимо нас прошел парень лет 11, он не скрывая, нюхал клей из пакета.
  Наконец подошла маршрутка, водитель был, как многие молдаване, билингвой, одинаково хорошо говорил и по-молдавски и по-русски.
  И кстати, по поводу молдавского. По последней политической версии, как известно, молдавского языка не существует, это диалект румынского. В СССР он существовал и писался, в отличие от румынского, кириллицей (естественно, только с момента включения Бессарабии в СССР). После обретения независимости, молдавский язык перестал существовать, был объявлен румынским и быстренько переведен на латинскую графику, хотя, кстати, исторически первым алфавитом и молдаван и румын была именно кириллица! Не стоит и говорить, что вопрос о внезапно умершем молдавском языке - чисто политический, разница между молдавским и румынским больше, чем между хорватским и сербским, которые разные языки только в силу разных алфавитов и политической воли, и по диалектной разнице подходит к разнице между русским и восточно-украинским суржиком.
  Вот именно этот вопрос я и задал водителю маршрутки, который мне спокойно сказал, что лично он говорит на - молдавском, что вызвало бурю возмущения у националистически настроенной части пассажиров маршрутки. Не надо было понимать румынский (или молдавский), чтобы понять, что они говорили, что молдавский и румынский один язык, и что они, без сомнения, румыны. Я не первый раз встречал, кстати, такое яростное желание молдаван стать частью Румынии, да что-то пока не стали.
  Мы бойко пересекли румыно-молдавскую границу и катили уже по Молдове, а потом въехали в вечерний Кишинев. В Кишиневе (в отличие, кстати, от Молдовы), совершенно нечего смотреть - только центральный проспект Штефан чел Маре, совершенно непримечательный памятник ему же, крохотные ворота в центре города и одну большую церковь. Все самое интересное в Молдове лежит за Кишиневом, а Кишинев, после того, как оттуда уехали русские, евреи, немцы, - печальная картина города, захваченного деревней. Везде аляповатые вывески, полно нищих, а кому стыдно быть нищим, вынес на улицы весы с надписью "проверь свой вес за 1 лей", очень много профессиональный беременных в отвислыми ослиными ушами грудями, мужики откровенно колхозно-гопнического вида. Город очень бедный, в какая-то культурная жизнь, другие лица, только на том же самом "Штефан чел Маре", но и он вымирает в 9 утра.
  В городе правит двуязычие, все продублировано на двух языках, люди, как правило, если из Кишинева, без акцента говорят на русском. Бытовой национализм не заметен. Обслуживание в магазинах, ресторанах плохого качества на молдавском не из злобы, а из-за того, что персонал не обучен.
  
  30 июля ПРИДНЕСТРОВЬЕ
  
  Главное! Я забыл сказать о моем главном косяке, по сравнению с которым мое незнание о том, что Румыния - в Шенгене - это так, мелкий недосмотр. Дело в том, что я перепутал аэропорт вылета основной группы! В свое время я покупал обратные билеты в такой запаре, что подумал что Форли, это аэропорт города Болоньи. Но Форли и Болонья - это разные аэропорты и находятся друг от друга в 70 км.
   И представьте картину маслом - приезжает группа из 18 человек в Форли по строжайшему вадемекуму, составленным ВВС с подробностью невероятной, вплоть до того, что сказать в кассе, и обнаруживает, что из этого аэропорта Форли ничего не летит во Вроцлав!
   Это могло бы быть хорошим буддийским упражнением на "не сотвори себе кумира", если бы у меня были железные нервы, но у меня их не было. И пока было утро моего дня рождениия и истеричные смски из Форли, что делать?
  Но если что-то делаешь с качеством, качество видно. Вадемекум был сделан на неопытную группу, и там везде были "зазоры" по 3 часа, и отсюда, из Форли, который был в 60 км от Болоньи, было еще 3 часа до начала регистрации. И они успели.
  Итак, два человека улетели из Кишинева (из этого города есть очень недорогие вылеты в Москву).
  Нас осталось 3 человека и мы двинули на Тирасполь. Мне надо было быть в Одессе только утром 2-го августа и я не мог отказать себе в удовольствии посмотреть на знаменитой Приднестровье. Чем живет непризнанная республика?
  
  ПРИДНЕСТРОВЬЕ
  
  От столицы Молдовы до Приднестровья всего час езды, стоит только один пост - Приднестровский. Выдают бумажку по типу миграционной карточки, предупреждают, что обязательно нужна прописка, поборов никаких с въезжающих не берут (плата за регистрацию и прочая дребедень). Форма советская с советским гербиком на погонах.
  Вопреки стереотипу, Приднестровье это не то, что находиться ЗА Днестром. Например, город Бендеры (Бендеры, естественно, не имеют никакого отношения к бандеровцам), город, который принял на себя основной удар молдавской агрессии в 1990-1992 гг., потому его и принял, что находиться с молдавской стороны Днестра. Говорят, существуют деревни на "нашей" стороне Днестра, которые контролируются Кишинёвом, не знаю, правда ли это.
  У Приднестровья есть свои деньги! Это, по-моему, первая непризнанная республика, где я бывал (Абхазия, Карабах), где на серьез функционируют свои деньги. И выглядят они не хуже молдавских, с изображением Суворова, Шевченко, Кантемира. Их один рубль это 3 наших рубля.
  Тирасполь - столица Приднестровья. Небольшой чистый город, где производят коньяк "Квинт", одна из мировых столиц контрабанды. Город чистый, светлый, скучный, жаркий. Люди выглядят чище и как-то достойнее, чем в Кишиневе, нет нищих. Город экстремально дешевый. Очень много гопоты, которая здесь не социальный отброс, а просто форма жизни молодых парней. Гопота расслаблена, пьет пиво и совершенно не обращает на тебя внимания.
  Мы остановились в гостинице "Аист" старой советской, 300 рублей с человека, душ холодный, телевизора нет, все советское. Ходили есть в "7 пятниц", Панне с ветчиной - 60 (русских) рублей, Пельмени сибирские, самолепные - 60 рублей. Вай-фай бесплатно. Коньяк "Квинт" трехлетний 20 рублей. Хвалили слободзейское пиво "Старая крепость" - оно здесь есть, продается только разливным или в пляшках с надписью "срок годности 10 дней". Хорошее, стоит 25 рублей пол-литра.
  Купался народ на другом берегу Днестра, там, где он делал резкий поворот. Мы как то не осмелились, потому что был уже вечер. Река шириной с Москва-реку, сразу начинается глубина и страшное течение, сложно сказать, сколько тут тонет за год. Есть даже спасатель, бухой уже к нашему приходу.
  Используется в том числе, молдавский язык, написанный русскими буквами. На вокзале аршинными буквами написано "ГАРА", а на нашей гостинице "ХОТЕЛ". Вообще, Приднестровье появилось не на идее изгнания молдаван, а как ответ на политику Кишинева в конце 80-ых начале 90-ых, попытки объявить всех румынами и загнать в Румынию. Треть населения Приднестровья - молдаване, я постоянно слышал рядом со мной молдавскую речь.
  Вечером ребята накупили пляшки "Белого аиста" по 30 рублей и наблюдали с балкона драки, вспыхивающие через каждые полчаса рядом с бесплатной дискотекой. К 12 часам у входа лежало 4 тела без признаков жизни, к ним периодически подбегал очередной придурок из противоборствующей группировки и начинал бить лежащее тело. Стоящие рядом таксисты, не обращали на происходящее никакого внимания, один только раз подъехала "Скорая", и еще пару раз милиция - и те и другие в старой "буханке".
  В общем, как могут, так живут. Как и в Карабахе, борцы за независимость приравнены к героям Великой Отечественной и похоронены на одном с ним мемориале. Пророссийскую ориентацию видно везде: аршинные лозунги "Наша сила в единстве с Россией" фотошопные портреты местного Президента с Медведевым на фоне Кремля.
  В общем, Приднестровье - сложившаяся реальность. Кишинёву действительно надо было постараться, чтобы в принципе, не сильно конфликтные приднестровцы, у которых вся экономика была кровно связана с тем, что по другую сторону Днестра, создали своё Приднестровье. Но они постарались - и оно появилось. Если говорить, что сейчас выглядит как страна-ошибка - то это, скорее, Молдова. Страна, так и не ставшая за 20 лет Румынией, не открывшая собственного содержания.
  
  2010 г.
  
  МИНИАТЮРЫ
  
  Деревня Светлана и остров Валаам.
  
  
  Что такое Кэмпхильская община? Это поселение, в котором живут люди с тяжелейшими диагнозами - синдромом Дауна, олигофренией, аутизмом. Основатели кэмпхиллов "вышли" из учения Рудольфа Штайнера - немецкого философа XIX века, который создал антропософию, учение, объединяющее религию и науку. В 1940 году австрийские последователи Штайнера бежали от фашистов в Шотландию, где у деревушки Кэмпхилл построили первое поселение для детей-инвалидов. Вскоре кэмпхиллы стали принимать всех - в том числе и взрослых вилладжеров (от английского village - деревня).
  Отношения в кэмпхиллах строятся на христианской основе - без конфессиональной окраски, хотя большинство волонтеров - добровольцев - из протестантских стран: Норвегии, Германии, США.
  В марте 2003 мы решили поехать в первый российский кэмпхилл - деревню Светлана в Волховском районе Ленинградской области.
  Светлану трудно увидеть с дороги, она спряталась за углом на высоком берегу реки Сясь, по которой ещё 1000 лет назад ходили варяги - гости с Запада. Сама Светлана - это 3 дома, одна строительная площадка и коровник. У каждого вилладжера - своё дело, причем не терапевтическое "пойди-принеси", а настоящее - кто-то отвечает за сырную мастерскую, кто-то за скотный двор, рабочих рук постоянно не хватает, тем не менее, в деревне не больше 20 вилладжеров и 5-7 волонтёров: на российской почве кэмпхиллы совсем недавно.
  Что интересно - на месте Светланы 150 лет назад находился "Фаланстер" Петрашевского, того самого, у которого был кружок, что посещал Достоевский.
  Фаланстер - это мечта жизни Петрашевского, дом-община, где крестьяне жили бы в отдельных комнатах, но всё остальное - рабочие инструменты, комната для "посидок" - посиделок, даже кухни - всё было бы общим.
  В фаланстер было вложено всё до последнего рубля. Фаланстер крестьяне сожгли за день до запланированного переселения.
  Я думал, почему крестьяне сожгли фаланстер и почему, не смотря на дурость чиновников и жесткость, с которой Россия встретила Светлану, она ещё стоит, мне кажется, я нашёл ответ: Петрашевский не придумал, что будет скреплять людей в этом огромном доме...
  В Светлане придумали... "мы здесь не смогли бы жить без риебят", - с мягким акцентом говорит Марк Барбер, глава Светланы. "Риебята нас скрепляют, задают смысл всему нашему здесь, м-м, как это по-русски? Существованию".
  Ребятами он называет тех, кого чаще всего называют пациентами, то есть "терпящими" по-латыни. Многие из них до того, как попали в деревню, не могли и двух слов связать бессмысленно сидели дома, в четырёх стенах, на шее у родных...
  Остров Валаам, 200 километров к северу от Светланы в 1952-1984 годах - место одного из самых бесчеловечных экспериментов по формированию крупнейшей человеческой "фабрики". Сюда из Ленинграда и Ленинградской области, чтобы не портили городской ландшафт, ссылали инвалидов - самых разных, от безногих и безруких, до олигофренов и туберкулезников. Считалось, что инвалиды портят вид советских городов. Дом инвалидов был основан в 1950 году, распределение было по бывшим монастырским скитам - в Красном скиту жили туберкулезники, в Николаевском - люди с психическими заболеваниями и т.д.
  В Светлане каждый вилладжер - прежде всего личность, у каждого есть комната одна на двух, его личные вещи, личное дело, есть имя, в конце концов, история, рисунки, которые висят на освещенной солнцем деревянной стене. На Валааме их чуть ли не по головам считали. Они "мёрли" десятками, но на Валаамском кладбище мы отыскали только 2 прогнивших столбика с ...номерами. Не осталось ничего - они все ушли в землю, не оставив памятника ужасному эксперименту человеческого зоопарка советского острова Доктора Моро.
  Идея склеить работу в Светлане и на Валааме пришла ещё во время первой поездки в Ленинградскую область в апреле 2003-го. Но был апрель, Ладога покрылась ледяным крошевом - ни проплыть, ни пройти, хотели даже на вертолете прилететь, не получилось....Спустя полгода мы всё-таки оказались здесь. Возможно, мы были последними, кто брал интервью у старушек, которые когда-то работали в доме инвалидов...
  
  ***
  Мы пришли в Красный дом, когда-то монастырскую гостиницу, а сейчас - коммунальное жилье местного гражданского, немонастырского населения, прошли высокий сводчатый, заставленный хламом и пропахший кошками коридор, и постучали в ветхую деревянную дверь.
  Одна из старушек полулежала на кровати, вторая сидела у тумбочки и смотрела в окно, за окном сентябрьское солнце золотило свежеокрашенные купола монастыря.
  "Инвалиды эти были, как вам сказать...отпетые люди. Были здесь престарелые старушки, инвалиды без конечностей, инвалиды войны, инвалиды из тюрем престарелые. Они как напьются, так приходят ко мне в столовую, я была заведующая, а сестра моя кладовщиком и продавцом в магазине 17 лет работала, и требуют - давай больше, мне положено! А как я дам больше, у меня же норма...
  У меня был случай один - на меня инвалид напал на кухне, здоровый такой, с протезом ноги, а их же трогать нельзя - засудють! Я тогда закричала - пришёл замдиректора и дал ему так, что он отлетел. Но ничего, судиться не стал, потому, как чувствовал, что не прав.
  А так они работали, им врачи физические нагрузки предписывали, ну а те, кто не мог, так лежали. На Никольском скиту, там, где "дурики" жили, были без рук, без ног - так они в корзиночке лежали. Некоторые без разрешения в Сортавала, на материк ездили, - садятся на пароход и едут. Там напьются и валяются. А милиции что делать? К нам и отправляют обратно", - рассказывала старушка.
  Её подруга, Мария Прохорова подтверждает: Да...в корзиночке лежали, колясок то тогда не было, привезли их на Никольский, мы ухаживали. Ну а так им бы поесть, поспать, они же такие, - и Прохорова крутит пальцем у виска.
  Когда мы уезжали, директор местного клуба, которая очень нам помогала - Ксения Эммануиловна, рассказала, что когда она приехала на остров в 80-е и вошла в главный храм, то почувствовала какую-то невероятную энергию ужаса. Ужас был буквально материализованным. Он чувствовался в воздухе, оттого тот становился густым.
  Сентябрьской ночью наш катер отъезжал с Валаама. Благодаря местному "пресс-секретарю" отцу Мефодию, мы "вписались" на туристический пароход. Нам предоставили место в кинозале: снизу бухал разудалый хитяра про "Йогурты-уёгурты", а я думал про то, что, понял, в чём разница между Светланой и Валаамом. На Валааме люди изобрели НОРМУ: они сказали, что эти люди нормальные, а эти - нет. Они взяли на себя большой грех - придумали стандарт человека.
  Светлана не полагает норму, я уверен, что Марк Барбер или волонтеры ничего не знают о норме. Они просто делают место, где таким, как вилладжеры хорошо, а им тоже неплохо.
  
  2003 год. Впервые опубликовано на сайте Московской международной киношколы.
  
  
  Любомирка-Чечельник Винницкая область, Украина
  
  Записывать события, конечно, нужно вечером. Но вечером всегда устаешь, а утром, когда встаешь, то все уже кажется поблекшим и не таким уж и интересным. Но вчера ты точно знал, что это невероятно интересно.
  Я в поселке Чечельник - самом южном поселке Винницкой области. Раньше я думал, что такие места бывают только в украинских ресторанах, книгах Гоголя или в фильме "Вий". Оказывается, все это реально существует: разрисованные хаты, крытые соломой, села по 5-6 километров в длину, украинские бабки в цветастых платочках. А вчера я километров 7 шел по настоящей каменной дороге, покрытой брусчаткой из гранита. Сколько же ей лет, а ей хоть бы хны!
  Вчера разговаривал со стариком. Ему 99 лет, он слепой, но вполне в памяти. Узнал, то я из Москвы и говорит: а я тоже был в Москве. Во время войны.
  Сколько всего пронеслось, а в голове этого старика Москва осталась как в старых фильмах - военная, в шинелях, в солдатских треугольниках. И он, видя меня, тоже хвалится - я, мол, тоже був в Москве ДУМАЯ, ЧТО МОСКВА ХОТЬ В ЧЁМ-ТО ПОХОЖА НА ТО, ЧТО БЫЛО ТОГДА.
  В одной конкретной старческой голове во всем мире, время остановилось - это завораживает.
  Когда я шел из села Любомирка, я немного заблудился и уже за полночь вышел к поселку Ольгополь. Темнота, собаки лают. И среди одноэтажного украинского огромного села вдруг пятиэтажная, кажущаяся громадой, серая тень. Свет у подъезда, молодежь какая-то. Подхожу, написано Гурткуточек ПТУ Љ35, общага то есть. Учат на лаборантов, механизаторов, трактористов... Обычная обжежитийная молодежь в халатах, спортивных, с мобильниками, из Винницкой области, из Приднестровья, из Молдавии, до которой всего 60 километров. Какое у них будущее? Я вынырнул к ним из темноты, как какой-то метеорит другой жизни и через пять минут снова скрылся в темноту на приехавшем за мной такси.
  Они кричали "Удачи"!
  2009 г.
  
  
  Барнаул Сакральный
  
  Барнаул - точка сновиденья, столица Алтайского края, запертого среди тюркского мира
  (на запад - Казахстан, на восток - Горный Алтай, на юг - китайские уйгуры), края, отторгнутого даже от Сибири, эта столица с окончанием на "аул" страстно стремится себя осознать.
   700 000 человек смотрят на противоположный пустой берег Оби, что каждый год затапливается на много километров, словно на огромное пространство для медитации. Название реки почти что "Ом". Всех въезжающих приветствуют огромные буквы БАРНАУЛ на её высоком берегу. Как в Голливуде.
   Этот город очень не хочет быть провинцией. Оно и понятно, основанный в XVIII веке на пару с Екатеринбургом как "горный город" Барнаул был заселён не голью перекатной, специалистами Берг-комиссии да горнознатцами! Демидов не топил здесь рабочих, здесь не стреляли Николая II не скидывали в шахту его семью, не было здесь "Чайфа" и "Наутилуса", ну так всё только начинается...
   Барнаул получил мощный интеллектуальный заряд "новых декабристов" - сосланных интеллигентов и крепких кулаков: здесь до сих пор есть деревни, где говорят по-немецки потомки переселённых в 30-е немцев Поволжья, а среди интеллигенции предки из сосланных - почти у всех. Сюда, как в степную бездонную яму бросали всех: даже японских военнопленных (их кладбище находиться на территории местной психлечебницы). Многие выжили.
   Так что статус индустриального центра, не сделал его столицей "гопоты", а лишь "заострил" жизнь, особенно театральную и политическую, что, по сути одно и тоже. Театров здесь с десяток, а молодёжных политических партий - и того больше.
   Барнаул и хотел бы заснуть и впасть в провинциальную спячку, да постоянно говорит себе "Чу!". Точнее, "Чуй!"
   Чуй-ский тракт - и есть символ Барнаула и всего Алтайского края - эта дорога-пуповина между русским и тюркским миром. Путь в "Горный" - со своим тенгрианством - верой неба, кайчи, и тысячелетней историей, куда местные десятилетиями ездили "припасть к истоку" (хотя исток то их, точнее исход - на западе!), путь, в конце концов, в Монголию. На нём - на Чуйском - все главные алтайские фигуры: Село Сростки, где родился и жил Шукшин - на Чуйском, погиб Барнаульский голова, и Михаил Евдокимов, фигура для местных вполне знаковая и трагичная - разбился тоже на Чуйском
  2007 г.
  
  Сочи, холм художников
  
  Руся живёт в мастерской своего отца на холме. Руся здоров, как все скульпторы, у него на террасе цветные стекла в окнах, мате на столе. В главной комнате: Её Величество Печь. Печь открыта с одной стороны, туда ставятся: огромные глиняные горшки, кувшины - тандыры для приготовления шашлыков, глиняные мужики и бабы для разрастающихся, как грибы, сочинских ресторанов, дальше печь закрывается массивными каменными блоками, Обжиг идёт 12 часов, потом блоки убираются и 600-долларовые глиняные горшки готовы.
   Здесь словно бы городок художников. В соседней комнате живёт художник Алихан Сандал: Алихан, здоровый, словно бы сошедший с националистских карикатур кавказец, чёрный и волосатый, у него в комнате образцовый порядок: на стенах картины, напоминающее Параджанова и Фриду Кало, у картин - мольберт, ковёр и два светильника. В углу - открытый душ.
   - Чисто у тебя, - замечаю я.
   - Д-а-а, - благостно расплывается в улыбке Алихан, - чистота это всё.
   На стенах висят картины. На одной из них написано: "Салам алейкум, цветущая шизофрения!"
   Руся курит. Он подходит к пепельнице с изображением богини Кали и стряхивает туда пепел.
   - Куда же ты, Руся, мудак, пепел смахиваешь, это ж Кали, - так же благостно говорит Алихан. Мы живём в эпоху Кали - Юга, и она, богиня Кали, всеми нами управляет.
   - Что ты, Алихан, всякую херню говоришь, - отвечает Руся. Загоняешь своё сознание во всякие религиозные рамки.
  - А в каких рамках твоё сознание? Материальных? Ради чего ты всё делаешь? Бабки зарабатывать? Бабки нужны, базаров нет, но как только бабки становятся стимулом творчества, творчеству конец...
   Я ухожу от Алихана, а со стенки мне улыбается маленький портретик Кришнамурти с чертой от лба до макушки, невероятно похожий на самого Алихана Сандала.
   Я всё-таки очень люблю это место.
  
  2006 г.
  
  
  
  2006 г. Интернат для детей невидомых, Ляски, Польша,
  
   На обратном пути было очень жарко. В Варшаве нас ждал Яцек с мешком яблок. Первая основа добра - понимание того, что люди - живые. И они хотят есть, пить и спать. Учитывай это и будешь человеком добрым.
   Сейчас мы ехали в Ляски. Это райский уголок на окраине Варшавы основала молодая польская девушка, сестра Елижбета Чацка, в начале века. Обладая слабым зрением, она весьма рисковала, приобщившись к верховой езде. Врачи недвусмысленно предупреждали, что одна травма - и она потеряет зрение, что и случилось: Елижбета ослепла.
   Она предпринимала хаотические попытки вылечиться от своего недуга до тех пор, пока не услышала от кого-то: "Твоя слепота - от Бога, чтобы открыть глаза тем людям, которые могут смотреть, но ничего не видят..." После этого она осознала, что вокруг неё много таких же, как она, слепых, которые страдают. И она начала действовать... Елижбета начала поиск денег для открытия первого в Польше интерната для невидящих детей. По - польски это звучит мистически "Интернат для детей невидомых", то есть тех, которых не видят другие...
   Поиски средств проходили без особого успеха. В момент отчаяния, она решила пойти на молитву в костёл, и, как водится, выйдя из него, нашла человека, который дал нужную сумму на открытие. Всё это напоминало бы сказочки из копеечных церковных брошюр, если бы не было правдой.
   Все сиротско - инвалидские учреждения со времён Гоголя, несут на себе "запах гречишной каши". Запах нищеты и несчастья. Это тарелки с надписью "Общепит", казенные байковые рубашки детей с зайчиком и морковкой, некрасивые очки с толстыми дужками (всё равно же ничего не видят) и простыни с чёрными клеймами. Это запах несчастья.
   В Лясках его не было - и это поразительно. В центре "Лесков" (так переводится название "Ляски") стоит деревянная часовня, похожая на домик - на - курьих ножках. Слепой ксёндз разговаривает со слепыми детьми...
   ... И тогда и Езусу Кристусу приносили детей, чтобы он прикоснулся к ним, ученики же...
  "не допускали приносящих", - радостно орали дети знакомый фрагмент...
   Увидев то, Иисус вознегодовал и сказал им:
  "Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие!!!" - заходились довольные дети.
  - Правильно! - хвалил пожилой ксёндз.
   "Швёнты Боже, Швёнты Боже!!!" - слепой пономарь со всей силы ударил по клавишам видавшего виды клавесина. Пономарь был в тёмных очках, его голос был плох, но вокальные недостатки он вполне закрывал горячностью исполнения. Вместе с ним слова знакомого хорала подхватила вся часовня.
   Да, в Лясках не было запаха несчастья. За каждым ребёнком ходила сестра - францисканка, весь смысл жизни которых был в служении детям. Мы поднялись на второй этаж. "А вот, дорогие дети, ребята приехали из России", - встретила нас воспитатель.
   ---Ууууууу!!! - поразились дети.
  - "Вот знаете, дети, был такой известный педагог, Корчак, который всегда помогал детям, какие бы у них не были сложные ситуации..."
   - Jak Bog, перебила Елену девочка в красивом красненьком платьеце.
  - Ну да, как Бог, скажите, а у вас когда - нибудь бывали сложные ситуации, когда взрослые помогали вам? - продолжала Лена затверженную программу.
  - Ну, конечно, бывали, - ответили дети. Ну, вот например, - начала восьмилетняя Агнешка, - я однажды в Мальброке пошла за грибами. И, что ж ты думаешь? - она всплеснула руками. Упала в реку, когда переходила его по брёвнышку, а там оказался, этот, как его, омут. Ну, я и начала тонуть. Меня тётя вытащила - она со мной за грибами пошла".
   Получалось как-то совсем бестолково ровно до того момента, пока Серёжа Данилов, который стоял за камерой и снимал всё это, вдруг не понял, что некрасиво снимать детей, которые об этом не подозревают. Он первый взял руку восьмилетней Агнешки и не поднёс её к камере: "Вот снимаем, кино делаем о вас ... нам очень интересно", - забормотал Серёжа. Девочка возгордилась тем, что про неё делают кино, убежала причёсываться..."
   Дальше пошло лучше.
   А я умею на пианино играть! И я! И я! - в непонятном разговоре про Корчака дети уже не видели смысла. А это Елижбета - она писательница, пойдёмте мы вам покажем какую литанию (длинный рассказ) она написала. Мы пошли в другую комнату, где стояла старое, ещё довоенное пианино.
   - Какие у тебя косы красивые, Яцек погладил девятилетнюю Терезу по голове, а у меня их вот нет совсем - совсем лысый, представляешь?
  - Что, совсем? - поразилась Тереза.
  - Ну да, есть совсем короткие, но с твоими не сравнить.
  - Ууууу, - слепая Тереза пожалела лысого Яцека. То, что слепой, у них не было проблемой, - здесь все такие. А вот если человек лысый - это большое несчастье, ему же совсем нечего расчёсывать!
   Со времён Елижбеты Чацкой детей здесь воспитывали так, чтобы они чувствовали себя совершенно независимо.
   Под конец нашей поездки в Ляски, мы спустились в столовую. За соседним с нами столом сидело две девушки лет 18, в длинных красивых платьях и с лёгким макияжем, который был подобран под цвет платья. Они весело переговаривались. Похоже было, что вечером они куда - то приглашены. То, что они ничего не видят, можно было понять лишь потому, что когда несли суп от раздачки к столам, они чуть слышно повторяли Uwaga! Uwaga! (Внимание! Внимание!).
   2005 г.
  
  Островецкое кладбище, Лыткарино.
  
  Сорочины - это сорок дней со дня смерти, не со дня похорон, а именно со дня смерти.
  По моим подсчетам, сорочины по Ване наступят где-то 1-го июля.
  Всё время до сорочин душа пребывает на земле, и, думаю, она видела, что происходило тем днём в Лыткарино.
  Я иногда поглядывал на небо. Я знал, Ваня поглядывает за нами. Он сидел на крышах лыткаринских хрущёвок и смотрел на то, что происходит...
   * * *
  Однажды я украл у Вани бумажник. Он был полон денег. Это было в театралке, а Ваня был финансистом - и везде бросал бумажник, а там были деньги всей экспедиции. Лопатник буквально пузырился купюрами. Мне надоело это и я его спёр. И сел наблюдать со стороны, что происходит. Ваня осознал, и начал бледнеть. К моменту ужина он был совсем уже бледный. Я садистски подсел за столик и начал о чём-то болтать. Потом типа как обратил внимание на Ваню и говорю, "Что-то не так, Ваниль?"
  "ВВС, я потерял деньги". Все...
  И тогда я стукнул о стол бумажником .
  * * *
  А потом мы захотели поехать в Дагестан. И я пообещал Ванилю, что я его возьму. Ваниль уладил все дела, а я его не взял, потому что мне приснился плохой сон. Мы тогда не знали Дагестан и он мне казался страшно опасным. Ваниль обиделся.
  А опасность была совсем рядом.
  И казалось, что это прикол. Что мы в театре. Гроб казался каким угодно, но только не настоящим. И Ваниль сейчас что-нибудь учудит, типа бумажника на стол. Да, мол, ребята, вы реально в это поверили? Что я умер? Да что вы? Это ж мой дом, это Лыткарино, это же Рио-де - Жанейро и город вечного праздника, какая уж тут смерть?
  * * *
   В старых списках, что висели у Лёши -Охранника стояли адреса. Там было написано МО Лыткарино, квартал 3а, новый адрес Ваниля: село Островцы, ряд Љ 3280. Приезжайте ко м324, 351, 416 от м. "Выхино", ребята...
  Островецкое кладбище зажато между аэродромами... там люди летают: Мячковский аэродром и аэродром в Жуковском, там песчаная земля, которая так легко падает на крышку и очень мало места. И однотипные кресты, кресты, кресты - как кварталы в однотипных городах.
   Вокруг могилы стояла чёрная , в коже толпа лыткаринских - и посветлее - киношкольских. Девочка рядом со мной безвучно шепчет кондак из дешёвенького молитвослова. Священники не отпевали, потому что тех, кто погибли в таких случаях, сами двигали себя к смерти,- так говорят священники. Могильщики деловито засунули гроб в землю, поторопили оторопевшую толпу - прощайтесь, чего... а потом деловито, но ловко рубанули лопатой по черенкам роз и гвоздики вставили их в песчаный холм.
   Чего уж там? Всё.
   У нас теперь повод есть встретиться,
   Теперь мы совсем уже взрослые
   07.06.08
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"