В лагере их ждали. На берегу стояло несколько человек во главе с Ольгой Александровной.
- Николай Иванович, вы заставляете всех волноваться, - сухо, с плохо скрытым раздражением произнесла она. - Если бы вы были один, тогда другое дело, но Ирочка... вы же меня понимаете, - сказала она Николаю доверительным полушепотом, когда он выбрался на берег.
Ирочка, едва оказавшись на берегу, стала о чем-то шептаться со своими подружками и, хихикая, убежала с ними к лагерю.
- Николай Иванович, я вам еще кое-что хочу сказать, - произнесла Ольга Александровна еще тише. - Мы тут собираемся организовать небольшую пирушку, разумеется вечером, после того, как дети отправятся спать. Так что вы приходите.
Николаю почему-то очень захотелось быть на этой пирушке, и он был благодарен Ольге Александровне за приглашение. Хотя он понимал, что приглашены были все взрослые, которых было тут немного. Он тяжело переживал, если вдруг его обходили по какой-то причине вниманием, даже если ему в этой компании быть и не хотелось. Поэтому он с нетерпением стал дожидаться отбоя, до которого оставалось уже совсем немного времени. Сохранить тайну их "мероприятия" было совсем нетрудно, так как после традиционной душеспасительной речи Ольги Александровны дети расходились по палаткам, а взрослые еще некоторое время оставались у костра, обсуждая неотложные дела завтрашнего дня.
На душеспасительных беседах Ольги Александровны следовало бы остановиться поподробнее. Внешне они напоминали проповеди в церкви, произносились каждый вечер и были посвящены какой-либо одной теме. Если накануне Ольга Александровна говорила о необходимости беречь природу, то в этот раз она завела разговор об удовольствиях. Она говорила о том, что дети обычно считают забавы почти такою же потребностью, как еда, сон. Однако, с возрастом люди понимают, что есть дела поважнее: забота о хлебе насущном, творчество, познание... К сожалению, не все люди взрослеют, и некоторые продолжают предаваться забавам и до седых волос. "Вы же, - говорила она, - пока продолжайте играть, бегать и веселиться, но хотя бы иногда думайте и о другом, об обязанностях, о том, чтобы сделать что-либо серьезное, важное, нужное.
Ольга Александровна закончила. Дети шумной толпой пошли к своим палаткам. Ольга Александровна пошла с ними, и еще некоторое время слышался ее резкий повелительный голос: она кого-то ругала за то, что он не мог никак угомониться. Наконец, все стихло. Ольга Александровна вернулась к костру.
- Ну что, друзья, - сказала она, потирая руки. От всей ее фигуры веяло кипучей энергией, - мы тут собрались, чтобы как-то отметить второй день нашего здесь пребывания, познакомиться друг с другом получше в неформальной обстановке. Авдотий Никитович, принесли?
- Я здесь, - отозвался скрипучий голос Авдотия Никитовича из полутьмы. Он привстал с бревна, на котором сидел, и приподнял сумку, в которой что-то звякнуло.
- Разливайте, - скомандовала Ольга Александровна.
- У всех есть куда? - взволновано спросил Авдотий Никитович, но увидев дружно протянутые к нему кружки, успокоился. - Мерить будем бульками, каждому по три бульки, бог любит троицу.
- Хватит вам богохульствовать, - недовольно сказала Елена Павловна, держа обеими руками алюминиевую кружку, в которой уже что-то плескалось, налитое заботливой рукой Авдотия Никитовича.
- Что это вы налили? - поинтересовался с брезгливой улыбкой Петр Ильич.
- Не все ли вам равно, пейте, - равнодушно ответил Авдотий Никитович и опрокинул содержимое своей кружки, не дожидаясь приглашения.
Николай сунул нос в свою чашку: это оказалась водка и, судя по запаху, - прескверная. Но делать было нечего. Не идти же спать или не сидеть же трезвому в этой компании. Николай опрокинул чашку. Начиналось "путешествие", "путешествие в разговорах, в поведении, мысленно во времени и в пространстве в конце концов. Николай никогда к таким "путешествиям" не стремился, но всегда, коли они случались, их ценил и заранее предвкушал. И минуты не прошло, как его повело, в голове затуманилось и он, чтобы не упасть, ухватился за сидевшую рядом Елену Павловну. К его удивлению, она не отодвинулась, не сказала ничего, как будто так и надо было.
- Николай, - послышалось внезапно от сидевшего слева Петра Ильича. - Послушай, Николай, ты прости меня, что я обращаюсь к тебе по имени и на "ты", но... ты сам понимаешь... Я хочу тебе сказать важную вещь. Если у других людей обычно болит тело, то у меня болит душа, вот.
- Что это у вас душа заболела? - затрещала раскрасневшаяся и
довольная Елена Павловна.
- Вот, все думают, что если у человека "Лексус" и коттедж в Жуковке, то он на вершине счастья, но это не так. - Язык Петра Ильича немного заплетался. - Я временами чувствую всю бессмысленность моей деятельности. Деньги ради денег? Я не так глуп, чтобы этого не понимать. Что меня ждет? Обреченность постоянного карабканья по финансовой пирамиде до тех пор, пока какой-нибудь подлец, которому я перешел дорогу, не пристрелит меня из-за угла. Остановиться? Но я уже не могу теперь остановиться. Я не могу от всего отойти и спокойно проедать то, что нажил. Я болен, болен серьезной болезнью, имя которой - нажива. Я завидую вам, друзья мои. Налейте-ка мне еще, - сказал Петр Ильич, обращаясь на этот раз к Авдотию Никитовичу. - И вообще, книги о половой связи гораздо интереснее, чем о связи водородной. Я ведь бывший химик. Раньше изучал водородную связь...
- А мне нравится быть бесполым существом, - задумчиво произнес Николай. В голове его шумело, и он говорил первое, что приходило ему в голову.
- Вы, наверное, сильно пострадали от милых дам, - насмешливо заметил Авдотий Никитович.
- Когда тебе удалось убедить себя, что ты существо бесполое, - это очень хорошо... для ра-боты. Ничто тебя не отвлекает. Ты обращаешься к другому полу лишь по делу. Для тебя главное не мужчина или женщина, а человек. Ты избавлен от бурь и потрясений, вызванных другим полом. Женщины - это такой народ... Они только и знают, чтобы завлечь мужчину в свои сети. Когда ты на них не обращаешь внимание, они злятся, а ты радуешься, что они злятся. - Николай закончил и осмотрелся: его слушали только Авдотий Никитович и Елена Павловна. Ольга Александровна возилась с костром, а Петр Ильич сидел, обхватив голову руками, и покачивался из стороны в сторону.
- А по-моему, жизнь без женщин скучна и пресна, - произнес Авдотий Никитович. - Это вы от алкоголя. Водка с людьми делает чудеса. Выпив, они меняются неузнаваемо. Тихоня превращается в льва, а активный и жизнерадостный впадает в депрессию... Вы завтра просне-тесь и не узнаете себя.
- А я согласен с Николаем, - неожиданно подключился к разговору Петр Ильич, - Изгибы женского тела напоминают мне изгибы ползущей змеи. Именно поэтому, может быть, женщина внушает нам мистический ужас, как и змея, от которой сразу же хочется убежать куда-нибудь подальше или убить ее с омерзением. А может, к змеям мы относимся с мистическим ужасом из-за того, что они напоминают нам своими изгибами женское тело?
- Да, да, и не только изгибами, но и характером, - воодушевился Николай, неожиданно на-шедший себе поддержку.
- Наши дамы, - продолжил Петр Ильич, - одеваясь в нескромные одежды, всячески стремятся привлечь к себе внимание. А добившись этого, они напускают на себя равнодушно-недовольный, усталый и даже презрительный вид, показывая, что им ужасно надоело всеобщее внимание, хотя внутренне они безмерно рады этому. Впрочем, на их счастье, не все это понимают. Не правда ли, Ольга Александровна, - спросил, неожиданно повернувшись к ней, Петр Ильич.
- Что вы такое сказали? - деланно спросила Ольга Александровна, как будто не поняв, о чем идет речь.
- В связи с всеобщим обеднением наши мужчины скоро и не посмеют обращать внимание на дам, тем более на одетых в нескромные одежды, - подал голос Авдотий Никитович, видя реакцию Ольги Александровны и Елены Павловны (которая сидела, нахохлившись и смотря в одну точку) и желая переменить тему разговора.
- А я люблю свою бедность, - глубокомысленно начал Николай, не заметив искусного приема Авдотия Никитовича. - Если бы не бедность, мы все были бы ставрогиными. Я не Ставрогин, потому что воюю с бедностью. Да, да, не смотрите на меня так, - обиженно ска-зал Николай, хотя на него никто и не смотрел, - я люблю свою бедность и одновременно воюю с ней. Воюю, потому что все с ней воюют, все, в ком осталась хоть частичка от человеческого достоинства, - обиженно и чуть не плача заключил он.
- Не оправдывайтесь, Николай Иванович, не надо, это и так понятно, - миролюбиво произнес Авдотий Никитович.
- Бедность не так привязывает к этому миру, как богатство, - вставила Елена Павловна.
- Вы что, собираетесь расставаться с этим миром? - саркастически заметил Петр Ильич.
- Мы не знаем, когда нам суждено будет с ним расстаться. Бедный человек готов к этому в любую минуту, а богатый - нет.
- Когда человек беден - он свободен, - твердо, несмотря на выпитое, заявил Николай. Было видно, что он говорил глубоко продуманное. - Ему не надо думать о своем богатстве, как его сохранить и приумножить. Богатство накладывает на человека обязанности.
- Я бы сказал, более свободен в одном и менее - в другом, - заметил Авдотий Никитович.
- В бедности человеку надо думать о куске хлеба насущного. По-видимому, существует некоторая оптимальная обеспеченность человека, когда он в наибольшей степени свободен.
- Вот именно, - обиженно заметил Петр Ильич.
- В бедности человеку себя жалко, а это часто бывает приятно, - сказала Елена Павловна.
- Если народ вокруг тебя беден, то безнравственно быть богатым, - заговорила наконец Ольга Александровна решительным, не допускающим возражений голосом, до той поры не вступавшая в разговор. - По-крайней мере честный человек должен постоянно испытывать муки совести, даже если он свое богатство нажил честным путем. - При этих словах она по-смотрела на Петра Ильича. - Также безнравственно быть бедным, если вокруг тебя все богатые.
- Ну, в ближайшее время это нам не угрожает, - заметил Авдотий Никитович.
- Неправда, все это неправда, - резко произнес Петр Ильич. - Я не беден и во мне нет ни тени от Ставрогина. А вообще, все вы лентяи. Вы будете сидеть и жаловаться на свою жизнь, но не встанете и не пойдете заработать денег, чтобы вести достойное существование. Впрочем, все это от того, что русский человек любит страдать. Вам доставляет удовольствие сидеть и, страдая, жаловаться на свою жизнь.
- Вы не забывайте, - тихо сказала Елена Павловна, - что мы - учителя. Мы не сидим и не жалуемся, а работаем. Мы учим детей.
- Ну так заработайте в свободное время, - не унимался Петр Ильич.
- А если свободного времени нет? Даже если бы оно и было, я ни за что не взял бы в руки огромные клетчатые сумки, которых мы так много видим в метро, в особенности на станции "Спортивная", - произнес Николай.
- Послушайте, друзья, - воскликнул Авдотий Никитович, - я не хотел говорить, но раз такое дело, раз Петр Ильич нас за людей не принимает, то я считаю своим долгом... Одним словом, знаете, чем занимается Петр Ильич?
- Не-е-ет, - неуверенно проговорил Николай.
- Так вот, послушайте. Он дозаривает бананы. Как известно, эти фрукты к нам поступают незрелые. А Петр Ильич их превращает в зрелые, другими словами "дозаривает". И слово то какое! Мне кажется, раньше его в русском языке не было. Впрочем, и не было необходимости дозаривать что-либо. А теперь необходимость появилась, и появилось слово. С другой стороны, кому-то ведь этим надо было заняться. Дело ведь полезное. Господа предприниматели ищут малейшую лазейку, чтобы заработать денег. Может, поэтому мир и
существует и не только существует, но и развивается.
Николай посмотрел на Петра Ильича: он сидел, весь съежившись, как будто его облили ушатом помоев.
- Господа, - вмешалась Ольга Александровна, - может, на этом закончим наше "собрание", ведь уже пол-третьего. Если кому надо, я могу помочь дойти...
- Нет, я сам, - пьяным голосом произнес Петр Ильич, с трудом вставая с своего бревна. За-метно покачиваясь, он направился прямо к озеру.
- Вы куда? - взволнованно воскликнула Ольга Александровна.
- А-а-а, это я перепутал, не волнуйтесь. - Петр Ильич повернулся на сто восемьдесят градусов и направился к палаткам.
Николай смутно помнил, как он дошел до палатки. В голове шумело. Ему казалось, что он не шел, а летел над поверхностью земли. Еще ему показалось, что кто-то ему помогал. На своей талии он вроде бы чувствовал чью-то руку. Потом, анализируя, пытаясь восстановить события той ночи, он пришел к выводу, что рука эта была женской. Но, несмотря на все попытки, больше вспомнить он не мог.