Поразительная свежесть, буйство красок, солнечные лучи - все это, перемешанное между собой, охватило Герсаныча, едва он вышел из стен института. Ничто не могло омрачить его настроения: ни праздник, с которого он наконец сбежал, ни даже недомогание, не покидавшее его в последнее время. Вдохнув полной грудью свежий воздух, Герсаныч энергично зашагал к остановке.
- Герсаныч, Герсаныч, подождите меня.
Он обернулся. Это была Елена. Она, громко цокая каблучками, застегивая на ходу куртку, стремилась его догнать.
- А вы что же не остались? - насмешливо-строго спросил Герсаныч.
- Мне уже давно надоело. Я только и ждала повода, чтобы уйти. Я не люблю такие шумные мероприятия. Что там делать: есть, пить? Общаться же, на мой взгляд, лучше тет-а-тет. Вам нравится начало лета?
- Из всех времен года мне близки лишь два периода, - сказал дрогнувшим голосом Герсаныч. Его тронул невинный вопрос Елены: так был велик контраст того, что творилось на дне рождения, и ее бесхитростного вопроса. - В эти дни, - продолжил он, - под влиянием особой, присущей только им погоды я принимаю все близко к сердцу, становлюсь легко ранимым, но и более восприимчивым к красоте окружающего.
- Какие же это периоды? - нетерпеливо спросила Елена.
- Первое время - это теплые солнечные дни в сентябре, которые обычно называют "бабьим летом". По утрам и вечерам уже довольно прохладно, а днем воздух, бывает, прогревается до 18-20 градусов. Ведь это последние попытки лета вернуть себе былое величие. И грустно становится, ибо знаешь, что эти попытки обречены на неудачу. Кажется, что сам воздух напоен этой тихой, светлой грустью. В такие дни приятно бродить одному по аллеям, не думая ни о чем, отдав себя природе, полностью отрешившись от цивилизации.
- А второе время - это начало лета. Я угадала?
- Нет, - сказал Герсаныч с грустной улыбкой. - Второй период - это конец зимы, когда наступают удивительные солнечные дни. Холодная, суровая зима утомила, надоела, хочется тепла, зеленой травы, одуванчиков на лугу. Эти февральские солнечные дни как бы говорят, что лето не за горами. Еще сверкает белизной снег, еще нет даже сосулек и не показывается из-под снега земля, но сердце чувствует: перемены близки, - и на душе становится как-то легко и свободно. Каждый луч солнца вливает в тебя все новые и новые силы, и хочется идти далеко...
- Возьмите меня с собой, - неожиданно сказала Елена. У нее вдруг появилось странное желание заморочить Герсанычу голову. Она понимала, что это глупо, ни к чему, ни ей, ни ему это не было нужно, но ничего не могла с собой поделать. Желание нравиться было у нее в крови и, если в данный момент никто не страдал от ее красоты, у нее портилось настроение.
- Куда вас взять? - строго спросил Герсаныч.
Елена смутилась; краска залила ее лицо.
- Вы знаете, я тоже люблю одуванчики. Сейчас они как раз цветут, но мне грустно на них смотреть. Лето пройдет быстро, а я еще нигде не была: только университет, библиотека, работа...
- Приезжайте-ка ко мне на дачу. У меня там много одуванчиков. Приезжайте завтра, если вы не заняты.
- Хорошо, обязательно приеду, - просияла Елена.
- Вам какой нужен троллейбус.
- 71-й, но он недавно прошел.
- Ничего, будем ждать следующего.
Темнело. Огромный темно-желтый диск уже начинающей стареть луны низко висел над горизонтом. Небо вокруг него было темно-красного цвета, постепенно переходившее в густую синеву. Троллейбуса все не было, и Елена уже начинала замерзать. Внезапно у остановки резко затормозил знакомый серый "Мерседес". Это был Виктор Александрович.
- Садитесь, подвезу, - сказал он, приоткрыв дверцу.
Елена вопросительно посмотрела на Герсаныча, но тот отрицательно мотнул головой. Елена грациозно села, с шумом захлопнув за собой дверцу. Машина взревела и с места рванула вперед. Елена догадалась обернуться и помахать Герсанычу рукой. Внутри у Герсаныча что-то шевельнулось, но тут же пропало. За долгую свою жизнь ему столько пришлось пережить из-за женщин, что 101-я измена никак не отразилась на его душевном состоянии. Он стоял, кутаясь в потрепанный плащ, и смотрел на удалявшуюся машину, которая скоро превратилась в черную точку. Из откуда-то набежавшей тучки полился дождь. Холодные капли, стекая с обвислых полей его шляпы, попадали за воротник, но он их не чувствовал. Запоздалый прохожий несомненно обратил бы внимание на эту странную, нелепо стоявшую на краю тротуара фигуру. Но вокруг никого не было. Никого, кроме серых стен, унылой мокрой мостовой и дождя, шедшего, казалось, непрерывно в течение уже нескольких лет, внушавшего безысходность, неверие, страх. Герсаныч за свою минутную слабость на празднике вдруг почувствовал себя там, где "дождь струится,
Проклятый, вечный, грузный, ледяной;
Всегда такой же, он все так же длится.
Тяжелый град, и снег, и мокрый гной
Пронизывают воздух непроглядный;
Земля смердит под жидкой пеленой."