Аннотация: Тянется рваной полосой за стенкой вагона лес, да иногда опрометью проносятся мимо безымянные полустанки. Упрямо тащит локомотив вереницу вагонов - вперед, в неизвестность. Знать бы только - куда?...
ГЛАВА 1. ТЮРЬМА НА КОЛЕСАХ
Душная темнота и вонь грязных тел, сбившихся в кучу в тесном закутке вагона. Монотонное и унылое "ту-тук, ту-тук" - словно пульс громадного сердца. Колеса ритмично считают стыки рельсов, и с каждым ударом поезд уносится все дальше от родного дома. Знать бы только - куда? В щель между старыми досками обшивки полуденное солнце вонзило лучик света. Если прильнуть к этой "бойнице"", то можно увидеть клочок вольного мира. Тянется рваной полосой за стенкой вагона лес, да иногда опрометью проносятся мимо безымянные полустанки. Упрямо тащит локомотив вереницу вагонов - вперед, в неизвестность.
Половина вагона отгорожена стеной, наспех сколоченной из неструганых досок. Там, за перегородкой - вооруженная до зубов охрана. А здесь, с этой стороны - людское месиво, варится заживо в душной тьме и смраде, шевелится, точно скопище червей в навозной куче. Лиц не видно - темнота прячет затравленные взгляды, всклокоченные волосы, перемазанные грязью лица, скрывает боль и отчаянье узников.
Когда Михей выкарабкался из темной ямы забвения, он долго не мог понять, куда попал. Вокруг тяжело дышали и возились люди. Парень втянул ноздрями воздух, и в нос шибанул запах нечистот. Михей поморщился, но поборол отвращение. Порылся в воспоминаниях, выудил из памяти последние события. Перед глазами поплыли картины: громадный пулеметчик на крыше локомотива, дядя Коля, истекающий кровью, испуганное лицо тети Риммы. Все, что приключилось с ними, казалось страшным сном. Да и что вообще произошло?
Кто-то осторожно тронул Михея за плечо. Парень вздрогнул, глаза попытались отыскать в темноте невидимого соседа. Не видно ни черта, будто мешок на голову напялили. Силуэт придвинулся, очертания стали отчетливее.
- Мишань, очнулся? - знакомый голос над ухом. Ромыч! Немного отлегло, и Михей поймал себя на мысли, что несказанно рад слышать голос друга. Товарищ жив - уже хорошо. Значит, еще повоюем.
- Ага, - выдавил Михей, прижимаясь спиной к стенке вагона. - Долго я так провалялся?
- Около часа, - отозвался Ромка. - Знатно тебя вырубили.
- Да уж. А куда нас везут? - осведомился Михей. Голова трещала, будто по ней приложили обухом топора. Парень стиснул зубы, тяжелый вздох вырвался из груди.
- Знать бы, - раздалось из темноты. - Я уже спрашивал, да никто не в курсе. Тут все такие же пленные, как и мы.
- А кто тут еще?
- Да бог знает, - невесело отозвался Ромка. - Всех, кого подобрали - с собой тащат. Зачем-то мы им понадобились.
- А наши тут?
- Нет. Похоже, всех по разным вагонам рассовали, - сказал товарищ. - Я тут только дядю Никиту дозвался, он в том углу сидит. Хорошо его отделали, когда нас там вязали. Еле оклемался.
Михей подвинулся к стене, глаз прилип к "амбразуре". Там, "на воле" властвовал погожий денек. Проносились мимо березы и елочки, мелькали накренившиеся столбы, точно не состав катился вдаль, а рощи и перелески торопились куда-то, убегая от поезда. Поглазев с полминуты, Михей оторвался от созерцания пейзажей. Голова от мельтешащих деревьев закружилась, парень почувствовал резь в мочевом пузыре.
- Ром, а ссать-то в штаны что ли?
- Там дырка в полу, - сказал Ромка и ткнул пальцем в темноту. - Только еще надумаешься, как добраться.
Михей выматерился, и путешествие впотьмах началось. Передвигаться пришлось на коленях. Парень то и дело задевал кого-то, невидимое "препятствие" недовольно ворчало, но быстро умолкало. Михей подполз к "очку", глянул вниз, на мелькающие шпалы. Отверстие, прорубленное в дощатом полу - вот и все "удобства". Резко ударил в ноздри запах отхожего места. Сидящие возле дыры люди-тени зашевелились, пропуская его по нужде. Михей кое-как встал на колени, сделал дело и пополз обратно. В голове после удара прикладом по затылку гудело, словно туда забрался рой пчел.
Внезапно кто-то вцепился ему в плечо. Парень вздрогнул, непроизвольно освобождаясь от хватки. Из темноты долетел знакомый голос.
- Мишка! - прохрипел невидимый дядя Никита.
- Дядя Никита, - обрадовался Михей. - Как ты тут?
- Хреново, - пожаловался мужчина. Слышно было, что слова давались ему с трудом. Может, по лицу его били?
- Айда к нам, - позвал Михей.
- Не могу ползти, - выдавил мужчина. - Ногу отбили и бок, суки. Шевелиться больно. Я тут посижу немного, отойду. Сам-то как?
- Терпимо, - ответил Михей. - По голове прикладом приложились, но до свадьбы заживет.
- Ты ползи к Роме, - сказал дядя Никита. - Будет туго - позову.
- Хорошо, - кивнул парень, хотя мужчина вряд ли его увидел. Стиснув шершавую ладонь дяди Никиты, Михей пустился в обратный путь. Вздох облегчения вырвался из груди, когда он снова прислонился к стенке вагона возле Ромки.
- Голова трещит, - пожаловался Михей товарищу.
- Тебя, видать, хорошо приложили, - расстроено сказал Ромка. - Ну надо же. Откуда эти черти только взялись? Вот тебе и съездили поторговать.
Рядом кто-то завозился, застонал. Качнулась в сторону Михея неясная тень, и в полумраке мелькнуло изможденное лицо старика.
- Сынки пустите, невмоготу, - просипел он. Двигался дед тяжело, на четвереньках. Сидящие рядом посторонились, и старик медленно, словно раненый боец, пополз к "очку". Справив нужду, он так же долго пробирался обратно, наступая кому-то на ноги и руки. Тишина то и дело разрождалась ругательствами и ворчанием. Наконец, дед пропихнулся на свое место, - подвинулся ближе к стенке, притулился возле друзей. Грудь его мерно вздымалась и опадала, дышал старик хрипло, будто неизлечимый астматик. Лучик света из щели пощекотал лицо мученика, и Михей заметил, как из-под прикрытых век выскользнула вдруг одинокая слезинка, поползла вниз и спряталась в глубокой морщине.
- Дожить не дали спокойно, твари, - прошепелявил дед и закрыл глаза. Михей отвел взгляд от несчастного. Вроде бы жалость заворочалась где-то на дне души, да потом опять притихла. Парень прогнал грустные мысли, голова повернулась к Ромке.
- Сколько тут народу в вагоне? - поинтересовался Михей у товарища. Тот пожал плечами.
- Человек двадцать вроде, может больше. Напихали нас сюда, как окуней в бидон. Даже не знаешь - чего от этих уродов ждать.
- Да чего ждать, - бросил кто-то из темноты. - Привезут сейчас в какую-нибудь тюрягу, и будешь на эту сволоту спину гнуть, пока не сдохнешь. Коню понятно, что им рабочие руки нужны. Стали бы они нас просто так тащить.
Михей и Ромка не нашли, что ответить незнакомцу. Уж больно услышанные слова походили на правду. Михей вдруг припомнил рассказы бабки про то, как ее отца в войну утащили в плен немцы. И пахал прадед на неприятеля три года в лагерях, чуть не окочурился. Бабка потом, когда припоминала про каторжного папку - слезами обливалась. Михей тогда и не вникал в болтовню старухи, а сейчас вдруг отчетливо понял, что им грозит. Ожили вдруг бабкины рассказы, и в душе поселилась тоска.
Знать бы, что их ждет.
* * *
Время в темноте ползло медленно, будто издыхающая гадюка. Наконец, грохнуло за перегородкой, дверь распахнулась, и в проеме нарисовалась коренастая фигура с автоматом наперевес. Мощный торс затянут в резиновый костюм химзащиты, лицо - точно маска без эмоций, щека перепахана свежим шрамом. Глаза-щелочки уставились на узников с нескрываемым презрением.
- Эй, быдло, натягивай "резину", если еще жить хотите, - пробасил вертухай. - Кто решил сдохнуть - могут не париться.
Второй боец охраны швырнул внутрь вагона изодранный мешок. На пол высыпались кое-как свернутые ОЗК, мелькнул фильтр старого противогаза. Со всех сторон потянулись дрожащие руки, и люди принялись остервенело хватать "химзу". Здоровяк в дверях взирал на возню пленных, осклабившись. Михей выхватил из кучи два грязных свертка, нащупал фильтр "газика". Но тут его кто-то больно пихнул в плечо.
- Отдай, мое! - озлился какой-то умник и вцепился в противогаз мертвой хваткой. Дернул изо всей силы, вырвав резиновый намордник из рук Михея. Парень пополз было вперед, в надежде наказать дерзкого, но тот уже канул в темноте. Михей принялся слепо шарить по полу, но его дернули за рукав.
- Спасибо, братишка, - скупо улыбнулся Михей, отдавая другу свернутый ОЗК. Стали облачаться в "химзу", но в темноте это оказалось непосильной задачей. Парни просто сунули ноги в чулки, кое-как запахнулись в плащи. Михей надел противогаз, втянул воздух через фильтры. Рядом глухо выругался Ромка.
- Дышать-то как тяжко, - пожаловался товарищ. Михею и самому казалось, что ему не хватает воздуха, будто невидимые пальцы стиснули горло. Снять бы поганый намордник, да забросить в ссаную дыру в полу. Нет, нельзя. Михей помнил рассказы деревенских мужиков про "грязные" земли. Придется терпеть.
- Ай-ай-ай, - запричитал кто-то в темноте жалобным голосом. - Не досталось.
- Чего тебе не досталось? - поинтересовался один из узников.
- Противогаза не хватило, - посетовал несчастный. - Как же так?
- А ты иди, у охраны попроси, - предложила темнота треснутым голосом, - Глядишь, поделятся.
- Думаешь, можно? Боязно как-то.
- А ты не ссы, - подбодрили его. В темноте кто-то хихикнул, завозились невидимые полулюди-полузвери. Обделенный пополз к выходу, шурша полами плаща. Добрался до двери, кулак стал барабанить по доскам.
- Ребята, откройте, - жалобно попросил мужик.
- Тебе чего надо, ушлепок? - долетел снаружи злой голос.
- Мне противогаза не досталось, - причитал мужичонка. Все слушали тщетные уговоры несчастного, но никто не проронил ни слова. Михей почувствовал, как на самом дне души шевельнулось сострадание. Что теперь будет с этим человеком? Как он сумеет выжить, когда поезд доберется до зараженных земель? Но как они могут помочь ему, - пожертвовать несчастному свой противогаз, чтобы потом самим издыхать от неведомой отравы? Рядом тихонько хмыкнул Ромка, но промолчал. Складывалось впечатление, будто все пленные в вагоне ожидали финала разыгравшейся на их глазах драмы.
- Вали к параше! - гаркнули из-за двери. - Не досталось - твои проблемы. У друга попроси, пусть поделятся.
- Ну как же так, ребята, - снова запричитал мужичок. - Там ведь сейчас местность "грязная", как же я без защиты-то.
Щелкнул запор, и дверь открылась. На пороге нарисовался тот самый здоровяк, что разбрасывал ОЗК и противогазы. Он сгреб несчастного за шиворот и выволок наружу. Дверь захлопнулась с грохотом, а спустя мгновение хрястнул одиночный. Охранники решили проблему куда более действенным способом.
Через секунду дверь распахнулась, и в проеме возник "стрелок". Надеть противогаз он еще не успел, и Михей видел, как бешеная ярость перекосила лицо охранника.
- Ну, кому тут еще чего-то надо? - рявкнул вертухай, и ствол автомата глянул в темноту вагона
"Просителей" больше не нашлось.
* * *
Вяло тянулись минуты, но ничего не менялось в мрачной темнице, куда судьба забросила двоих товарищей. Все так же стучали колеса, по-прежнему немилосердно воняло, да тихо бормотали невидимые узники. Михей устал пялиться в темноту, и глаз снова прильнул к "амбразуре". Парень глянул наружу и обомлел.
Как много воды! Настоящее море! Их состав змеей полз по громадному сооружению, а далеко внизу плескалась вода. Взгляд Михея притягивали кручи обрывистых берегов, стискивающих полноводную реку, и изогнутый коромыслом длинный остров вдали. А еще дальше местность карабкалась ввысь, вздымалась зелеными хребтами, смыкаясь с синевой весеннего неба. Солнце било откуда-то сзади, и водная гладь сверкала ожерельями самоцветов так, что слепило глаза. Слева тянулись нестройные ряды стальных башен, и ближе к берегу жались покосившиеся, точно пьяницы, трехногие мачты, оплетенные паутиной рваных проводов. Щурясь, Михей пожирал глазами открывшиеся картины и не мог наглядеться.
Наверное, возглас изумления невольно вырвался из его груди. Люди в вагоне заерзали, подвинулся ближе к другу Ромка.
- Что там? - тихо спросили из мрака вагона. Михею не хватало слов и эмоций, чтобы описать увиденное.
- Вода! Много воды внизу. И горы кругом. Где мы?
- Братская ГЭС, похоже, - сказала темнота грустным голосом. - По БАМу нас везут. Эх, Братск, родной город! Вот ведь занесло. Не верил, что когда-нибудь сюда опять попаду.
- Там еще живут? - тихо спросил Ромка незнакомца.
- Какое там, - буркнул собеседник. - Жахнули за городом атомной. Даже и не знаю - спасся ли кто. Ладно хоть, что по плотине не саданули, а то бы залило тут все нафиг. Надо же, город стоит, а людей нет. Братск... Не думал я, что свидимся с тобой. Братишка, пусти, дай хоть одним глазком гляну?
Михей подвинулся, уступая место возле "амбразуры". Незнакомец подполз к стене и прильнул к щели между досок. Братчанин долго таращился наружу, словно впитывал открывшиеся ему картины. Что он чувствовал, глядя на родной город, который двадцать лет назад покинула жизнь? О чем думал, скользя взглядом по выжженным родным землям. Когда мужчина оторвался от "бойницы", он тяжело дышал, будто ему не хватало воздуха.
- Лучше бы не смотрел, - выдавил он и пополз к себе.
- Была Братская ГЭС, а теперь тут - братская могила, - грустно пошутил кто-то из темноты. И вагон снова погрузился в гнетущую тишину.
* * *
К вечеру состав подобрался к неизвестному поселку. Михей успел чуточку вздремнуть, и сейчас опять изучал в "амбразуру" окрестности. Под стук колес мимо проплывали невысокие горы, одетые лесом. Взгляд скользнул по развалинам маленького поселения, задержался на стылой воде неширокой речки, облизывающей пологий берег. В долине залегли первые вечерние тени, из-под пола тянуло прохладой. Дохнул легкий ветерок, и у Михея заслезились глаза. Он попытался проморгаться, но тут за стенкой грохнуло, и дверь отворилась. Мужик, сидевший у входа, не успел отодвинуться, и получив здоровенного пинка, откатился в темноту. Проем перегородила туша верзилы.
- Ужин! - гаркнул вертухай, и внутрь вагона полетели котомка с затертым бурдюком. Многорукая толпа ожила и завозилась, хлынули волной недовольные возгласы. Кто-то изо всей силы рванул старую ткань, и на пол посыпались заплесневелые сухари. Михей с отвращением глядел, как люди рвут друг у друга черствые куски хлеба. В животе протяжно заурчало, и голод вдруг напомнил о себе. Кажется, последний раз они ели утром. Михей увидел, как сидящий рядом незнакомец из Братска задрал край противогаза, и зубы жадно впились в черствый сухарь. Из-под резины потянулась тягучая слюна. Всего лишь пара дней в этой "тюрьме" - и пленные начали превращаться из людей в животных. Михей вдруг сам осознал, что ничем не лучше других. Еще немного - и он также, как и остальные, будет драться за грязный кусок хлеба, словно голодный пес на помойке. Михею вдруг стало противно. Мерзко и голодно.
Придвинулся Ромка. Протянул что-то в руке, глаза из-под стекол противогаза уставились на Михея.
- Жуй, - посоветовал друг, мотая головой в сторону сухаря. - Кто знает, может вообще больше жрать не дадут.
Михей решил последовать совету товарища. Сунул кусок хлеба под резину противогаза, и губы коснулись еды. Сухарь оказался таким жестким, что парень чуть не сломал об него зубы. От черствого хлеба несло затхлостью, - такие у себя дома Михей не бросил бы и скотине. Но сейчас выбора не оставалось. Парень быстро сгрыз сухарь, и во рту пересохло. Наконец, и до них дошел бурдюк с водой. Внутри плескалась жижа с терпким болотным запахом. Михей подождал, пока попьет товарищ, а потом приложился иссохшими губами к бурдюку. Грязная вода будто прибавила организму новых сил. Утолив голод и жажду, узники немного успокоились. И снова вагон погрузился в темноту.
- А если бежать? - тихо предложил Михей, подвигаясь к товарищу.
- Да куда тут слиняешь? - раздосадовано буркнул Ромка. - Разве если только в "очко" просочиться. Правда, широковат я для него, да и ты тоже немаленький. Никуда отсюда не убежишь, Мишань.
Михей прижался к доскам, запрокинул голову. И правда - куда бежать, и главное - как? За стенкой - трое несговорчивых вертухаев. Эти, чуть что - цацкаться не будут. Приголубят прикладом или саданут очередью - вот и весь разговор. Он уже видел, что стало с тем мужичком, которому не досталось противогаза. Вся власть сейчас - у тех мордоворотов, и все атрибуты власти у них в наличии. Спорить с такими - себе дороже. Да против автоматов не попрешь. Чуть что - перестреляют всех, как собак.
Михей поднял глаза к потолку. После гнилых сухарей и болотной воды в животе урчало, но теперь парень не чувствовал такого голода, как раньше. Рядом еле слышно переговаривались пленники, кто-то сопел в углу. За стенками вагона медленно таял день. Иссяк лучик света, сочащийся через щель между досками, и вагон погрузился в кромешную тьму. Михей прислонился к холодной стенке, закрыл глаза. Придвинулся Ромка.
- Так теплее, - усмехнулся товарищ, обхватывая колени руками. - Заснуть бы как-нибудь.
Ближе к темноте въехали в город, лежащий в долине между гор. Михей цеплялся взглядом за обветшалые здания, рассматривал пустынные улицы. Заметил краем глаза темную ленту реки, змеей обползающую кварталы. В надвигающихся сумерках поселение выглядело тоскливо и пугающе. Окнами пялились в сумрак давно брошенные людьми дома, да ветер гонял мусор по мертвым улицам. Там, где хребты гор смыкались с темнеющим небом, зажигались первые звезды. Приперлась незваным гостем тоска, и захотелось царапать стенку вагона ногтями. Захотелось домой, - лежать на мягкой кровати, смотреть, как за окнами меркнет вечерний свет. Слушать, как потрескивают в подтопке дрова и возятся за стенкой мыши. Защемило сердце.
Здорово похолодало. За стенкой вагона весело трещали дрова в буржуйке. Караульные, наверное, ужинали и что-то бодро обсуждали. Михей стиснул зубы, руки обняли колени. Глаза закрылись, но сон упрямо не шел. Парень принялся считать удары колес на стыках рельс, и так, незаметно для себя, провалился в дрему.
Во сне он видел мать. Она на задворках и смотрела, как за недалекой березовой рощей гаснут последние всполохи заката. Женщина вглядывалась в затягиваемую сумерками даль, и губы медленно двигались. О чем она думала? Четырнадцать селян, пропавших без вести, и среди них - и ее сын. Михею казалось, что на щеках самого родного человека застыли слезы.
Спал он плохо. Тревожные сны мешались с видениями ушедшего дня, и Михей то и дело просыпался, стуча зубами от холода, вслушиваясь в звуки за стенкой. Рядом беспокойно сопел Ромка, возились и стонали во сне остальные узники "тюрьмы на колесах". А потом сон снова брал свое, и парень проваливался в темноту. И все так же стучали колеса, считая километры, и поезд уносил их все дальше от дома.
* * *
Утро началось со стрельбы.
Еще не успел Михей толком проснуться и разлепить веки, как из-за перегородки долетели тревожные крики. А потом хрястнуло - раз, другой, и понеслось. Охранники секли кого-то автоматными очередями, из-за двери то и дело раздавались возбужденные голоса. Состав полз медленно, натужно, словно ему не хватало сил тянуть вереницу вагонов. Видимо, поезд шел в гору. С улицы кто-то истошно завопил, невидимой твари немедленно вторила другая. Третья ответила откуда-то сверху, с крыши вагона. Пленники жались друг к другу, и темнота наполнилась тревожными возгласами. Хором вдарили автоматы, и до узников донесся душераздирающий визг умирающей бестии.
В смотровую щель Михея протиснулся длиннющий коготь, и парень от неожиданности отпрянул. Острое лезвие поелозило по доскам, и тварь соскочила со стены. Снова вдарила очередь, - охранники умело отражали атаки врага. Поезд принялся набирать скорость, и крики неведомых зверюг остались позади. А потом вагон погрузился в кромешную тьму.
- Туннель какой-то, - выдохнул Ромка. - А эти-то, похоже, отстали. Здорово по ним палили, видать, страшные зверухи.
- Да мне одного когтя хватило, - озадаченно покачал головой Михей.
Поезд ехал по туннелю минут десять, а потом в щели снова полился утренний свет. Михей осторожно прислонился к "амбразуре". Разглядел долину в седловине меж гор и высокие хребты, опоясанные облачной дымкой. Цепь каменных исполинов тянулась дальше, уходя к горизонту. Попросился посмотреть и Ромка. Горы притягивали взор, завораживали, и оторваться от созерцания получалось с трудом.
После утренней схватки у "населения" вагона сон как рукой сняло. Зашевелились, забормотали измученные узники. Но вдруг всех взбудоражил испуганный возглас.
- Васька умер!
Михей повернул голову, взгляд устремился в дальний угол вагона, откуда прилетела печальная весть.
- Как умер? Что случилось? Ай-ай! - забормотала, запричитала темнота на разный лад голосами пленных.
- Да его ведь тогда еще здорово отходили, думали - не очухается. Все нутро ему эти сволочи отбили.
- Ну и ну. Похоронить бы, по-человечески.
- Хорошо бы. Да кто даст?
- Да уж. У этих просить - себе дороже.
- Мужики, хватит вам, - донеслось из темноты. - Чего вы, блин? Человек умер, дайте хоть молча помянуть.
Притихли, и какое-то время в темноте вагона царила тишина. Когда "минута молчания" истекла, кто-то осторожно предложил все же попросить у охраны разрешения вынести покойника наружу. Мало кому хотелось ехать в одном вагоне с мертвецом, оттого многие одобрили идею. Михей, сидевший ближе всех ко входу, робко постучал в дверь. Никакой реакции. Друг попробовал снова, а потом еще. Никто не отозвался, и решили пока не испытывать судьбу.
Через час дверь распахнулась сама, в тихие вагонные разговоры вторгся суровый голос.
- Нате, хавайте! - мешок описал дугу и приземлился кому-то на голову.
И снова - гнилые сухари и болотная вода, от которой разило тиной еще сильнее. Расхватав куски хлеба, племя рабов принялось нетерпеливо жрать, начисто позабыв про то, о чем говорили еще час назад.
- Товарищ начальник, у нас тут это... самое, - осмелился и подал голос кто-то из со стороны "очка".
- Чего тебе? - буркнул охранник, уже собравшись уходить. Михей вдруг вспомнил, что в дальнем углу вагона лежит покойник. Встрепенулся - и ему стало стыдно и противно. За всех них, за то, что в первую очередь бросились жрать гнилые сухари, позабыв про все на свете. Мерзко на душе стало, будто в грязь окунулся.
- Покойник, - твердо сказал Михей, глядя на вертухая. - Вынести бы.
- Чего? - повысил голос здоровяк, и взгял уперся в Михея. - Вы его к нам хотите положить?
- Похоронить бы надо, - гнул свое Михей.
- Больше ничего не хочешь? - нахмурился вертухай. - Мне что, из-за этого дохляка поезд останавливать? Хватайте вашего жмурика - и за борт. А ну, подорвались живее, пока я не передумал. Иначе вместе с ним до "конечной" поедете.
Спорить - себе дороже. Раз Михей вызвался - ему и исполнять. Пробравшись к мертвому телу, он отыскал взглядом паренька, что первым осмелился заикнуться при охраннике о покойнике.
- Бери за ноги, - хмуро бросил Михей.
Подхватив Ваську, двинулись в сторону выхода. Выволокли мертвое тело наружу под присмотром охранника, подтащили к "закладке". Вертухай стволом отогнал Михея с пареньком и ногой спихнул мертвеца на пути. Делал он это механически, словно обращался с вещью или бревном. Но за несколько секунд Михей успел разглядеть в проеме бескрайний водный простор. Поезд ехал по неизвестному поселку, а за домами простиралось море, опоясанное цепью гор. Кое-где на остроконечных вершинах каменных великанов белели снежные шапки. Парень завороженно замер, пораженный открывшейся картиной.
Удар прикладом в плечо отрезвил, и грубый голос над самым ухом вернул в реальность.
- Чего тащишься? Живо в свой гадюшник!
Очутившись в "темнице", Михей резво скользнул к стене, припал к щели. Он еще никогда не видел столько воды. Необъятное море притягивало взор, синяя гладь тянулась вдаль насколько хватало глаз, и где-то у самого горизонта сливалась с пушистыми перьями облачков. Было в этой картине что-то завораживающее, волшебное.
- Где едем? - спросили из темноты.
- Да черт его знает, - не отрываясь от созерцания, бросил Михей. - Море большущее и горы.
- Байкал ведь, - раздалось из темноты. - По БАМу же едем, больше тут нечему быть.
И полезли, толкаясь, люди-тени к щели в стене. И смотрели, смотрели. Вздыхали, восхищаясь. И Михей потом опять глазел на это чудо, и будто легче на душе становилось. Точно уползли в темные углы вагона дурные мысли, словно умылся он водой удивительного озера, вдохнул свежего воздуха полной грудью. И скупая радость хоть немного, да погрела душу, и где-то внутри него шевельнулась надежда. А поезд все ехал и ехал по самому берегу Байкала, вез их далеко-далеко...
* * *
День полз вяло, словно червяк, в темноте и вони, под монотонный стук колес. Михей иногда подвигался к "амбразуре", чтобы взглянуть на мир за стенами их темницы. Поезд катил в долине меж гор, и белоснежные шапки, нахлобученные на вершины каменных гигантов, искрились в лучах солнца. Казалось, что вереницам кряжей и хребтов не будет конца. Изредка попадались брошенные поселки с полусгнившими домиками, заросшими бурьяном, пустынные платформы и одинокие строения. Михей все думал - а живут ли в этом горном краю люди? Но пока за всю дорогу он не увидел ни единого человека.
Михей не привык радоваться малому, но сейчас понимал - если бы не щель в стене вагона, он бы точно свихнулся. Застолбив с Ромкой место в самом углу, они по очереди любовались пейзажами. Дикая глухомань и безлюдье, подпирающие небо горы и девственная тайга. Изумрудные озера в седловинах, мосты, что чудом не рухнули за двадцать лет, извивающиеся в долинах красавицы-реки, омывающие подножья гранитных и базальтовых великанов. Чудесный, дикий край. И оттого так тоскливо было смотреть на него из крохотного окошка "тюрьмы".
Говорили мало, а когда открывали рты - все разговоры сводились к дому и конечному пункту назначения. Дядя Никита немного отошел, и пробрался к парням. Его встретили радушно, и он устроился рядом, у стены. Мужчина все больше тосковал и сидел молча, закрыв глаза и задрав голову. К полудню разрешили снять противогазы, и люди немного оживились. Михей стянул проклятый намордник и принялся жадно глотать воздух вагона, словно только что вынырнул с глубины. Дышал, точно загнанный зверь, Ромка, сопел дядя Никита. Дышали все, и будто никак не могли надышаться. И даже затхлый воздух вагона казался чистым и свободным.
По пути прихватили еще пленных - парни слышали стрельбу и стоны. К ним в вагон впихнули еще троих, и сразу же стало невероятно тесно. Одним из "новичков" оказалась женщина. Уткнувшись лицом в ладони, она рыдала в углу. Михей слушал рев несчастной, и на душе вновь заскребли кошки.
К вечеру погода испортилась. Ветер нагнал полчища туч, и небо гигантским прессом нависло над местностью, будто желало раздавить землю. По крыше забарабанили первые капли, в вагоне стало зябко и промозгло. Поезд то медленно и натужно взбирался на гору, то снова сползал вниз, в долину. Михей вдохнул стылый воздух, закашлялся. Сегодня вечером не дали даже гнилых сухарей. В животе урчало, но нечем было утолить проклятый голод.
Охранники у себя топили буржуйку. Через стук колес Михей слышал, как весело потрескивают дрова. Представлял, как те ужинают, глотал тягучую слюну, пытаясь обуздать мысли о еде. Напрасно. Ему чудились бабкины пироги, наваристые мясные щи из печи и картошка, пышущая жаром. В ноздри лез запах призрачной еды, и Михей злился на себя за эти думы, но ничего поделать не мог.
С темнотой дали ненавистную команду, и они снова нацепили "слоников". Михей опять шумно сопел, задыхаясь и проклиная все на свете. В эту ночь он спал без снов. Часто просыпался, стуча зубами от холода, желудок сводило голодом, а в голову лезли совсем уж нехорошие мысли. Михей так отсидел себе ноги, что даже не мог встать. Одеревенелые конечности стали будто в два раза тяжелее, и даже повернуться получалось с трудом.
Ночью Ромка с Михеем снова жались друг к другу, в тщетных попытках согреться. Хлестал по стенам вагона дождь, и вроде бы даже где-то далеко, за горными хребтами басовито негодовал гром. Неровно дышал вагон, и беспокойная тишина перемежалась стонами и сопением.
- Замерз, как цуцик! - жаловался Ромка, стуча зубами. - Околеем тут нафиг!
- Ничего, братишка, потерпи! - подбадривал Михей товарища, хотя холод донимал и его. Казалось, будто ночью весь мир сжался до их тесного вагончика. Когда-то мужики в деревне говорили, что живут они, словно в тюрьме - вокруг зараженные радиацией земли и мертвые города. Захочешь - не сбежишь. Но теперь Михей понимал, что чувствуют на самом деле узники.
Тащился медленно в неведомое поезд, ползла следом за ними угрюмая ночь. Лезла настырно в душу тоска, глодала нутро, будто оголодавшая дворняга - лошадиную кость. Михей не выдержал и стянул противогаз. Хоть на полминутки, но вдохнуть ночного воздуха, полной грудью. Залетела через смотровую щель одинокая капелька дождя, легла точно под глазом. Или это его слеза одиноко застыла на щеке?
Уже и не разберешь.
В обед следующего дня Ромка не поделил сухарь с одним наглым крепышом, обитавшим по соседству с товарищами, около двери. Михею с первого дня он пришелся не по душе - постоянно ворчал, несколько раз даже бросил в адрес Ромки и Михея что-то обидное. Тогда обошлось словесной перепалкой, но неприятный осадок и злоба в душе остались. А в этот раз все развилось стремительно и непредсказуемо.
Друг зазевался, ушлый парень вырвал сухарь из рук товарища, и хлеб мгновенно исчез в полах плаща ОЗК. От неожиданности Ромка вскрикнул, рванул вперед и повалился на кого-то в темноте. Полилась отборная брань, и товарища с размаху двинули кулаком в скулу. Друг ойкнул и откатился к стене. Но в сумраке вагона Михей все-таки сумел разглядеть черты лица дерзкого. Бросившись на обидчика, он саданул что есть мочи, кулак попал во что-то жесткое. Противник заревел, вцепился Михею в волосы на затылке, задрав резину противогаза. Из глаз брызнули слезы, и сильные руки придавили парня лицом к полу. Он замычал, пытаясь вырваться.
- Коооозееел! - яростно зашипела темнота. Казалось, что человек совсем обезумел. В горле у него клокотало, вся злость словно обернулась недюжинной силой, и противник остервенело тыкал Михея противогазным фильтром в доски пола. Наконец, парень извернулся, руки вцепились в шею драчуна. Колено Михея натолкнулось на что-то мягкое, и противник отчаянно засипел.
- Хорош! - крикнул кто-то. - Разнимай их!
- Убью, тварь! - хрипел противник над ухом. И вдруг в вагоне стало светлее. Вертухай передернул затвор, видимо, желая угомонить дерущихся, но в этот момент Михея толкнули, и вместе с охранником он вывалился из душной "темницы" наружу.
Все произошло в мгновение ока. Вертухай впечатал ногой в грудь Михея, и тот отлетел к стенке. Верзила вырос над ним и ткнул стволом в лоб. Парень зажмурился, мысленно прощаясь с жизнью. Холод металла он почувствовал даже через резину. Время растянулось, и будто даже колеса вагона стали стучать реже и тише.
- Отставить! - раздалось над ухом. - Колпак, выдохни. Этот финт крепкий, в хозяйстве сгодиться. Пристрелить его всегда успеешь.
Холодный ствол нехотя отодвинулся. Смерть коснулась ледяными губами, но вдруг передумала, миловала. Михей медленно открыл глаза, но тут же получил зуботычину, и властный голос приказал "метнуться в стойло".
Открылась дверь, и вертухай ткнул Михея в спину стволом. Окунувшись опять в темноту и вонь "темницы" на колесах, он плюхнулся на пол рядом с Ромкой. Михей тяжело дышал, перед глазами все еще маячил вороненый ствол автомата и яростные глаза охранника. Парень еще толком даже не успел осознать, что произошло. Рядом смерть прошла, разминулся всего в паре шагов с костлявой.
- Хватит собачиться! - бросил кто-то из темноты. - Жить хотите или нет? И правда - как зверье. Скоро глотки друг другу грызть начнем.
- Не лезь лучше, - шепнул кто-то сбоку Михею. - Целее будешь. С голыми пятками против автомата не попрешь.
Парень в ответ только невнятно угукнул. Перекипела злоба, и Михей стал постепенно остывать. Дыхание немного выровнялось, глаза стали привыкать к темноте.
- Спасибо, братишка, - Ромка стиснул ладонь Михея. - Ты только не лезь больше на рожон. Не хочу, чтобы эти твари тебя в расход пустили.
- Не пустят, - усмехнулся Михей. - Погоди, еще отомстим этим гадам.
- Отомстим! - подтвердил Ромка и стиснул руку товарища.
Прополз, проковылял, словно дряхлый старик, еще один день. Колыхающаяся людская масса выдохнула, успокоилась. К вечеру снова посвежело, и узники готовились к долгой и холодной ночи. Смолкали проклятия, иссякли стоны и вздохи.
В желудке урчало, и Михей снова грезил щами и пирогами. Зря надеялись на ужин - видимо, сегодня вечером опять никто не собирался их кормить. Осталось тешить себя надеждами на завтрашний скудный "обед".
Михей старался больше дремать - да и чем можно было занять себя в вонючем тесном вагоне посреди таких же пленных? Но как только он закрывал глаза, в голову настырно лезли мысли о доме. Они бередили душу, не давал покоя. Как не повернись - все равно неудобно. Это не дома, на мягкой кровати. Поспит ли он когда-нибудь еще в своей постели?
Поезд натужно пер в гору. Фырчал локомотив, запряженный дюжиной с лишним вагонов, скрипели стальные сцепки. И Михею казалось, что это жуткое путешествие никогда не кончится. Вечно будут стучать колеса, и поезд никогда не остановится. А они будут медленно гнить и умирать, пока окончательно не сойдут с ума.
Ночь черной птицей упала на землю, принесла на крыльях промозглый холод. И Михей понял, что дико измотался. Усталость, наконец, взяла свое, и он провалился в сон, точно в глубокий колодец. И не мог из него выбраться до самого утра.
На исходе четвертого дня поезд все чаще стал сбавлять ход. Похоже, они прибывали в пункт назначения. Михей регулярно приникал к своей "бойнице", чтобы осмотреться. За стенами вагона проплывали сопки, покрытые тайгой. Один раз, изучая в "глазок" окрестности, парень увидел большое озеро да какие-то полустанки - заброшенные, поросшие бурьяном и мелятником. Он чувствовал - скоро их путешествие завершится.
Еще с самого утра в вагон ввалился караульный и велел снимать "резину". Ближайший к выходу мужик забубнил было что-то про "радиацию", но тут же получил пинка в грудь и первым принялся стягивать ОЗК. Его примеру последовали остальные. Михей снял осточертевший противогаз, подавляя желание швырнуть его со всего маха в наглую морду вертухая. Намордники покидали в мешок, и охранник утащил его.
Все путешествие они с Ромкой гадали, куда же закинет их судьба. Ведь за это время проклятый поезд мог увезти их на самый край необъятной родины. Что ждет их на новом месте - рабство или новая жизнь? Хотя в последнем Михей здорово сомневался. Да и что хорошего можно ждать от людей-зверей?
Поезд тащился еле-еле, будто истратил все силы за четыре дня пути, и теперь полз на последнем издыхании. Михею казалось, что сердце стало колотиться чаще. Напряглись и остальные - стихли разговоры, люди молча готовились к чему-то. Наконец, локомотив дал долгий гудок, завизжал металл, заскрипели стальные сцепки. Состав дрогнул и замер, по вагонам прошла дрожь. Оживились за стенкой караульные.
- Кажись, приехали, - пробубнил кто-то в темноте.
- Куда, куда нас привезли?
- Узнаем, чего уж там.
- Эх, была-не была. Все равно пропадать.
За стенкой возились и шушукались, охранники обсуждали что-то. Наконец, дверь распахнулась, и здоровяк грубо крикнул:
- Слушай мою команду, падаль! Выпрыгиваем из вагона по одному, строимся вдоль путей! Кто попробует сбежать - пристрелю, как собаку!
Молчание - знак согласия. Вертухай встал у входа, криками подгоняя ораву пленников. Узники стали торопливо подниматься, потянулись к выходу. Под прицелами трех автоматов Михей проскочил к проему, поднырнул под закладной доской и спрыгнул на насыпь. Следом выскочил Ромка, заморгал, будто слепой котенок. Тяжело спустился дядя Никита, - казалось, что ноги его совсем не держат. За троицей посыпались из вагона остальные пленные - оборванные и замученные, они жмурились и жались к путям.
Над головами - исполосованное слоистыми облаками, будто шероховатое, небо. Неродное, неласковое. Какие-то приземистые строения за "железкой" - выстроились в ряд вдоль высокой ограды, будто вросли в землю по самые окна. Рыжим лоскутом пламени вспыхнуло вечернее солнце на стекле домушки, и стало совсем уж тоскливо. Забор из бетонных плит с "колючкой" по самому верху впереди, справа - строения какого-то завода, полосатая труба, вонзающаяся в вечернее небо, причудливые сооружения вдали. А за далеким лесом догорал весенний закат - тревожный, неспокойный. И такой чужой.
Шеренга растянулась метров на сто с лишним. Михей жмурился и пытался разглядеть своих, деревенских, но так никого и не сумел увидеть. Рядом стоял, пошатываясь, дядя Никита - выглядел он плохо, глаза его слезились, руки дрожали. Ромка встал рядом, постарался поддержать мужчину. Вдоль насыпи бродили крепкие вояки с автоматами наперевес. Мимо шеренги прошелся мордастый здоровяк, - он пересчитывал пленных, внимательно разглядывая каждого. Михей про себя назвал его "жабьей мордой" - уж слишком противной оказалась харя у вертухая. Сосчитав и изучив пленных, мордастый крикнул.
- Загоняй стадо в перевалочную! Тихонов, отсортируешь этих - и по баракам. Мне еще в лесную бригаду отбери самых крепких.
- В шеренгу по трое вдоль путей - СТРОЙСЬ! - пролетела над построением узников новая команда.
Измученные узники кое-как слепились в неровную шеренгу. Подгоняемые криками и пинками, нестройная колонна пленных потекла вперед, к высоченным стальным воротам с узорами ржавчины. Через минуту они шагнули на территорию зоны. Михей осторожно вертел головой, разглядывая новое обиталище. Тут и там виднелись приземистые бараки, старые и унылые. Михей насчитал с десяток дозорных вышек, на смотровых площадках торчали часовые с оружием. Большой круг территории зоны опоясывал забор из бетонных плит, метко подогнанных одна к другой. Поверх ограды - щетинистая "колючка" в три ряда - не перелезть, не удрать. Лязгали где-то колодезные цепи, звонко ржала лошадь, долетали громкие команды надзирателей. А еще Михей видел людей - оборванных, грязных и жалких. Ручейки зеков с котелками в руках стекались от бараков в общую реку, и та устремлялась к центральной площади, - похоже, подошло время ужина. Дохнул легкий ветерок, и вместе с вечерней прохладой и дымом печей повеяло грустью и безнадегой.
"Перевалочную" Михей приметил сразу. Кособокий барак с прохудившейся крышей, без единого окна. Потемневшая гнилая дверь болталась на одной ржавой петле. Подстегиваемая командами, колонна пленников доковыляла до входа в строение.
- Внутрь и по нарам! - рявкнули сзади. Теснясь и толкаясь, нестройная толпа стала просачиваться внутрь "перевалочной". Михей больно ударился головой о низкий косяк и нырнул в сырой полумрак барака вслед за Ромкой. Следом проковылял дядя Никита.
Одна дохлая лампочка выжимала скудный свет, и повсюду лежали густые тени. Михей словно вернулся в тесный и темный вагон. Смрад, теснота, и мрачное ощущение безнадеги. Сырой земляной пол, вдоль стен - узкие дощатые нары в два яруса. Во многих местах доски уже прогнили и потрескались.
- Ну все, ребятушки. Теперь тут ваш дом родимый, тут и помрете, - ляпнул кто-то из угла барака. У нар в сумраке маячила неясная тень.
- Да не собирались пока вроде, - мрачно отозвался Михей.
- Да никто не собирается тут, - говоривший оказался тщедушным мужичком. С бельмом на одном глазу, руками-плетьми и кривым ртом, он непрерывно дергал головой. - Да только отсюда еще никто не убегал.
- Куда мы вообще попали? - спросил мужика Ромка. Тот криво усмехнулся и присел на гнилые доски нар.
- Тюрьма тут, - выплюнул "бельмоглазый". - Сейчас вас тут рассортируют, а завтра уже на работы погонят.
В барак набилось народу - не продохнуть. И ни единого окна, - лишь рваная дырка в потолке, в которую заглядывало сизое вечернее небо. Прихромал дядя Никита - замученный до полусмерти, со вселенской грустью в глазах. Его мотнуло, и мужчина вцепился в плечо Михею.
- Ребята, куда нас притащили? - еле выдавил дядя Никита. Казалось, он сейчас рухнет на пол. Михей поддержал его, помог сесть на нары.
- Не знаю, - покачал головой Михей, глядя на мужчину. Ему вдруг стало жалко его. Дядя Никита выглядел плохо - темные мешки под глазами, дрожащие руки. Будто все силы из него выжали, ни капельки не оставили.
- Спроси у них, - тихо попросил мужчина. Михей молча кивнул и шагнул к "бельмоглазому".
- Отец, где мы? - спросил Михей у оборванца. Дергая головой, мужчина тяжело произнес.
- В аду.
- Какой город? - надавил на последнее слово Михей. "Бельмоглазый" посмотрел на парня, словно на приговоренного к смерти.
- Комсомольск-на-Амуре.
Михей обернулся и увидел, как руки дяди Никиты безвольно опустились. Мужчина прижался головой к дощатой стене и заплакал.