|
ЗВОНАРЬ
Ты звони, звонарь, зарю звони,
Добрым словом братьев помяни.
Бог с тобой, звонарь, и Бог со мной, -
Ветер всех развеет над землей.
Гр. "Мастер", песня "Пепел на ветру"
Вместо пролога...
За стеной, в холодных осенних сумерках, неровно дышала смерть.
Близко, как никогда. И так отчетливо слышна ее тяжелая поступь, хриплое дыхание. Скрипнула гнилая доска, шепеляво зашелестела сухая трава возле рухнувшего крыльца. И снова тяжелые шаги - ближе и ближе. Костлявая никогда не приходит одна. Страх, ее неизменный спутник, тоже здесь. Он проникает через тонкие стены, обволакивает, словно серый туман Зоны. И нет сил сопротивляться.
Человек дернулся и ... проснулся.
Кажется, ничего не изменилось за время короткого сна. Сквозь щели в трухлявых бревнах просачивался тусклый вечерний свет. Октябрьский ветер тихо шептал в зарослях бурьяна. Где-то в стороне леса тоскливо прокричала птица.
"Уснул-таки!"
Мужчина пошевелился, прислушался. Кажись, никого, всего лишь видение. Сны стали последним приютом воспоминаний. Только тут человеку казалось, что отголоски прошлой жизни еще звучат в сознании.
Вожак говорил ему, что здесь живет память.
Мужчина поерзал, разминая затекшие конечности, устроился поудобнее. Как долго еще продлится его вахта?
"Я знаю, ты сможешь. Ты обязательно сможешь!"
Вдруг тишину осеннего вечера разбудил звук далекого выстрела. Звонкое эхо полетело над долиной и умерло где-то за лесом. Человек встрепенулся, сердце в груди застучало сильнее. Ладони стиснули автомат, и мужчина почувствовал кожей холодный металл оружия. Сигнал, сигнал, скорее туда! Ему все-таки удалось!
Человек перепрыгнул через груды развалин и рванул вперед, в густеющие сумерки. Туда, где среди серой проплешины равнины лежали останки мертвого поселка.
ОТЗВУК ПЕРВЫЙ. По ком звонит колокол?
Ветер - извечный житель этих мест.
Резкий порыв бросает холодные капли в лицо, и я прихожу в себя. Зябко, промозгло. Одному богу известно, сколько я провалялся здесь в забытьи. Давно потерял счет времени. Пепельные тучи затянули небо, и нет ни малейшего намека на солнце.
Боль в голове не утихает ни на секунду. Она - мой неизменный спутник. Ничего, нам недолго осталось соседствовать с тобой. Шевелю затекшими ногами, пытаюсь подняться. Получается с трудом. Эта старая церквушка, похоже, станет конечным пунктом моего путешествия. Силюсь вспомнить, зачем я здесь. Тщетно.
Обрывки воспоминаний кружатся в мозгу. Зона... Они что-то говорили про Зону Забвения. Но что? И кто? Туман, Рубеж... Нет, не могу вспомнить.
Кажется, вечерние тени уже легли на местность. Подвинувшись ближе к окну-полуарке, я смотрю на жалкие остатки поселка. От деревянных строений почти ничего не осталось. Горы гнилых бревен на месте жилых домов ощетинились бурьяном, с севера к селу вплотную подкрался лес, поглотив окраины. Отсюда, с высоты колокольни хорошо видна долина. Унылые развалины какого-то поселения на горизонте, мертвые земли без надежды, без радости. Куда забросила меня судьба?
С ужасом представляю, что ждет меня. Холодный мрак и шепчущие тени ночи. Видения, которые не дают покоя. Зачем я здесь? Почему ничего не могу вспомнить?
Мне одиноко и страшно, хочется поговорить с кем-нибудь. Слышишь ли ты меня хотя бы здесь? Если это - твой дом, то поговори со мной. Я не знаю, где я, не помню, кто я. Дай ответы, прошу тебя!
Смутные образы шевелятся на дне сознания. Закрыв глаза, я прижимаюсь к холодному камню стены. Снова тени, снова видения. Когда вы оставите меня в покое? Ладонь непроизвольно нащупывает шершавую веревку, уходящую куда-то под потолок. Поднимаю голову, и видения становятся ярче. Они начинают кружить неистово, и я целиком отдаюсь их власти.
"Звони, звонарь", - слышу я в голове чей-то голос.
Легкое движение руки - и тишина оживает. Колокол исторгает высокий чистый звук, и звон плывет по равнине. Мертвый мир давно не слышал звона колокола. Кажется, что моя память пробуждается от долгого сна, и я чувствую, как шевелится прошлое. Обрывки воспоминаний - будто всполохи на ночном грозовом небе. Кажется, я уже был здесь. Зачем же вернулся вновь?
Одинокий умирающий звонарь, что ты жаждешь найти в этом богом забытом месте?
Поговори со мной, память!
Кажется, нас было пятеро. Отрепье, жалкий сброд, а не отряд. Смерть прибрала в нашем убежище самых сильных, самых смелых. Тех, кто должен был идти в этот поход. Проклятая сука! Если бы не командир, мы не прошли бы и нескольких километров. Загнулись бы еще на выходе из города, передохли, как слепые котята. Я, Юра, Виталик, Фарид - все обязаны Борману по гроб жизни.
Костлявая кралась за нами по пятам, поджидала на каждом шагу. Когда я смотрел на мельтешащие серые тени в подворотнях, меня охватил такой страх, что затряслись колени. Даже когда я думал об Алене, о тех, кто остался в бомбоубежище, это не добавило мне сил и смелости. А потом - дикая катавасия, крики, стрельба. Кажется, эти твари едва не оторвали Виталику руку и ранили Юру. Волки или кто - исковерканные радиацией создания, которых язык не поворачивался назвать божьими тварями. Помню огромную бестию, рванувшую в мою сторону. А потом - взрыв боли и темнота забвения...
Похоже, кто-то тряс меня за плечо. Где я - уже в раю? И почему тогда ангелы такие беспардонные?
- Живой! - услышал я чей-то радостный крик. - Саша, Саша, как ты?
Юрка радовался, словно ребенок. Сам весь в чьей-то крови, противогаз съехал набок. Но в глазах плескалась искренняя радость. Юрка - сердце ты наше доброе. Тебе бы деток воспитывать, сколько чудесного и светлого им отдать сможешь. А ты тут, в крови, в грязи, в этом дерьме. Не тот путь судьба тебе уготовила.
- Эк тебя, Шура, угораздило, - покачал головой подоспевший Виталий.
- Что случилось? - спросил я, морщась. Голова болела адски.
- Рикошетом задело, - отозвался Виталий. - Еще бы пару сантиметров левее - сейчас бы закапывали.
- Боря, Фарид? - простонал я. - Как они? Живы?
- Живее не бывает! - услышал я высокий голос Фарида. Значит, все целы. Значит, пока еще побарахтаемся. Может там, за городом, будет полегче. Дотянуть бы до Рубежа, а там уж сам бог рассудит. Вот только до него еще дойти как-то надо.
- Мужики, отбились, - тяжело выдохнул Борман и подвинулся поближе ко мне. - Пока тут перекантуемся, пока Санек не оклемается.
Я огляделся - серые бетонные стены, потолок в потеках. Кажется, какой-то монолитный недострой. Раз Борману приглянулось это место - значит, надежное. В выборе командира я не сомневался. И тут же мне стало плохо и стыдно - ведь это из-за меня мы тут, из-за моей раны. Могли бы идти вперед, а вместо этого торчим в поганой дыре. А дорога каждая минута, пока наши там, на волоске от смерти.
- Ты только себя не вини, - будто прочел мои мысли Борис. - Полежи немного, попробуй поспать. Ничего серьезного. К вечеру дальше двинем.
Как я рад их всех видеть! Друзья живы, а это главное. И сухой и высоченный, словно сосна на болоте, добряк Юра. И пожилой и вечно задумчивый Виталий, кем-то прозванный из-за своей бороды Мазаем. И Боря - наш отважный командир, надежный, как бетонная стена убежища. И Фарид... и пускай мы плохо с ним ладим, я все равно рад видеть его живым. Мне хотелось верить, что мы сможем добраться до проклятого Рубежа.
* * *
- Азиат, прием!
- На связи!
- Как меня слышишь?
- Хреново, Искра. Вынь рацию из жопы. Будет лучше, обещаю.
- Да ну тебя, Руст. Где вы там?
- На подходе. Готовьте баньку пожарче и баб покрасивее. По дому соскучился, мочи нет.
- Азиат, тебя понял. Будет сделано, наглая ты морда. Знал бы ты, как я рад тебя слышать, брат.
- Взаимно! Мы тут подарочек везем, кажись, с Зоны.
- Не может быть! Живой?
- Живее некуда. Потрёпанный только малясь. Доложи, Валера обрадуется. Ну, хорош трепаться, скоро будем.
Грохот тяжелых сталкерских ботинок, гул голосов, запах потных тел, наконец-то вылезших из "химзы" после долгого путешествия. Изможденные, но довольные лица. Все живы, все на месте. Валерий Григорьевич так рад был видеть бойцов. Комендант сделал для себя традицией встречать караванщиков из каждого похода в Брянск.
- Здравия желаю, товарищ полковник!
- Ааа, вернулись, бродяги, - хрипло пробасил старик, сжимая каждому ходоку руку и дружески хлопая по плечу. В его интонации читалась отцовская нежность. - Давайте, сынки, отдыхайте теперь. Заслужили.
- Рустам, ну и морда у тебя. Азиат, всех брянских баб, небось, перепугал? - раздался звонкий смех кого-то из встречающих.
- На свою глянь, - весело отозвался смуглый мужчина в возрасте, заросший густой бородой. - Мы не харями торговать ездили. Бриться в походе - плохая примета.
Караванщик, названный Рустамом, сдавил ладони нескольким встречающим, и наконец, добрался до коменданта. Друзья крепко обнялись.
- Здорово, Валера, - звонкий высокий голос, казалось, звучал громче других. - Рад тебя снова видеть. Соскучились?
- Еще как, - улыбнулся комендант. - Как там у соседей дела?
- Да, все путем. Живут, не бедствуют. Зажрались - лень теперь поднять жирные задницы и прогуляться до нас хотя бы раз в год. А так... Ты же знаешь, я терпеть не могу этот Брянск. Муты злые, дозиметр визжит постоянно. Хрен знает, как они там живут вообще.
- Притерпелись, Руст. Как и мы. У них там дом, у нас здесь. Выбирать не приходилось.
- Как я соскучился по твоей философии, Валера, - осклабился Рустам.
- Теперь наслушаешься, - улыбнулся в ответ полковник и вдруг глянул за спину товарища. - Это он, тот самый "гостинец"?
Двое сталкеров тащили самодельные носилки, на которых недвижимо лежал молодой парень. Волосы ежиком, худое до невозможности лицо, мешки под глазами. Засохшие пятна крови на выцветшем кителе. Человек выглядел ужасно изможденным и больным.
- Он самый, - кивнул Азиат, - Все больше в отрубе. А как очнется - молчит. Говорит, что не помнит ни хрена.
- Ну, давайте-ка его пока в лазарет, - скомандовал комендант. - Отоспится, Леонидыч его подлатает слегка. Потом расскажет, что да как.
У ворот лазарета их встретил пожилой мужчина в очках с аккуратненькой бородкой. Глава местной "санчасти" осторожно пожал руки гостям и деликатно поправил очки.
- Леонидыч, как там наш гость? - спросил полковник. - Очухался?
- Да, - кивнул доктор. - Сознание ясное. Правда, немногословен, и на головную боль все жалуется.
- Ну, веди в его апартаменты, - бросил Рустам. - Перетрем с ним, вопросов через край.
"Пациент" недвижимо сидел на кровати. Когда Рустам с комендантом вошли в тесную комнатушку, незнакомец оторвал взгляд от пола и посмотрел на гостей. Полковник выдвинул старую табуретку и присел возле парня, Азиат осторожно прикрыл дверь.
- Здравия желаю, уважаемый, - поприветствовал незнакомца комендант, внимательно его разглядывая.
- Здравствуйте, - осторожно кивнул парень, глядя на полковника.
- Давай-ка познакомимся, что ли, для начала - бросил Рустам. - Как зовут, откуда будешь?
- Я не помню, - незнакомец растерянно уставился на мужчин. - Ничего не могу вспомнить. Где я нахожусь?
- Сам как думаешь? - Валерий Григорьевич внимательно следил за парнем.
- Не знаю.
Азиат наклонил голову, присматриваясь к незнакомцу. На обратном пути с Брянска так и не сумел толком разглядеть парня. Сунули бедолагу в дальний угол кунга, где он и проторчал до самой базы. Ничего толкового из него так и не вытянули.
- Трубчевск. Убежище автоагрегатного завода. Слыхал о таком?
- Нет. Не помню, - незнакомец зажмурился и поморщился, словно испытал приступ боли. - Оставьте меня, пожалуйста. Я попытаюсь вспомнить, тогда все расскажу. А сейчас - не могу.
- Ты что-нибудь слышал про Зону? - голос коменданта обрел стальные нотки. Казалось, он не слышал последней фразы незнакомца.
Парень ничего не ответил. Кажется, на него напал очередной приступ, и тело парня выгнулось дугой. Ладони сдавили виски, и пациент тихо застонал. Стон становился громче, пока не превратился в тоскливый скулеж
- Рустам, зови скорее Леонидыча, - махнул рукой полковник и тяжело поднялся с табурета. - Не вовремя мы заглянули.
* * *
Надрывно стонут колокола, их плач вновь будит осенние сумерки. Звон все тревожнее, и будто сама память плачет вместе со мной. Нет больше сил терпеть страшную боль. Я хочу, чтобы пришло избавление. Но память жестока. Она показывает мне самое тяжелое, самое страшное. Она мучает меня. За что? Неужели я это заслужил?
Я хочу, чтобы колокола умолкли, но рука непроизвольно дергает гнилые веревки, заставляя металл петь вновь и вновь. Видения снова рядом. Ломятся в сознание, затмевая реальность.
Ты сам жаждал все вспомнить. Так звони, звонарь!
Ящеры вывалились на нас из низких облаков. Застали врасплох, навалились всем скопом. Юра, вопя во все горло, саданул по ним длинной очередью, срезал крайнего. Тот кувыркнулся в воздухе и врезался в землю, пропахав поляну метрах в пяти от нас. Выстрелы и крик умирающей твари отрезвили, прогнали оцепенение.
- Ложись! - заорал Фарид, вздергивая автомат. И я покорно распластался на сырой траве. Крылан прошел прямо надо мной, обдав волной воздуха и смрадным дыханием смерти. Перекатившись, я снова вскочил на ноги, заметив рядом Бормана, выцеливающего тварь. Пули прострочили тело мутанта, и истошный визг разорвал небо над нами. Подбитый ящер рухнул камнем, врезавшись крылом в Юру. Я слышал, как он закричал.
- Держись! - заорал Виталий, бросаясь к товарищу. Я уже знал, что не успеет. Юра уткнулся лицом в траву и уже не видел, как над ним распростерла крылья смерть. Я тоже пальнул в налетающую тварь, но промазал. В последний момент Юра поднялся на колени и запрокинул голову.
Ящер стремительно пал на добычу. Короткий крик, и через секунду мутант впился зубами в безжизненное тело товарища. Застрекотал автомат, но тут же умолк - командиру пришлось броситься на землю, чтобы увернуться от очередной атаки летающих хищников. Через секунду Борис снова стоял на ногах. Он смотрел на закатное небо, и видел летевших к ним новых бестий.
- Не разбегаться! - заорал Борман. - Живо к деревьям!
Помню безумное бегство от смерти и крики ящеров за спиной. Мы вломились в спасительные заросли и еще какое-то время бежали, пока Борман криком не остановил нас. Помню, как задыхаясь, рухнули на ковер из прелой листвы. Казалось, грудь разорвется, хотелось сорвать проклятый противогаз и дышать, дышать, дышать...
А позади, на поляне твари начинали кровавый пир. Кто-то осторожно коснулся моего плеча, и я вздрогнул.
- Помолись за него, Саша! - тихо прошептал Виталий, глядя на меня глазами, полными скорби. Я молчаливо кивнул и отвернулся. Слезы душили меня.
- Страшно умирать, Борь? - осторожно спросил Виталий у командира. Борман отвернулся, глядя, как пляшут языки пламени в костре. Его молчание, казалось, длилось целую вечность.
- Думаю, потерпеть можно, - отозвался, наконец, командир. - Страшно, когда детишки умирают. Когда матери на их могилах рыдают. А тут - не знаю даже. Я не был на месте Юрки. Наверное, страшно, но недолго.
Все примолкли, и только трещали и ныли сучки в костре. По краю освещенного пространства шарахались корявые тени. Далеко, в глубине ночного леса протяжно заголосил кто-то невидимый. Фарид зябко поежился и подвинулся ближе к костру. Мне хотелось верить, что растяжки, установленные командиром, смогут защитить нас этой ночью.
- Как думаешь, где он сейчас? - тихо спросил я Виталия, сидевшего рядом со мной. Он пошевелился, подкинул сухих палок в костер.
- Знать бы, - пожал плечами Мазай. - Кто знает, куда уходят мертвые? Ты ведь помнишь, я до Судилища машинистом поезда работал. Полжизни в пути - станции, вокзалы, рельсы-шпалы. Сначала интересно было - новые места, новые лица, все в новинку. А потом так все опостылело. Знаешь... мне уже все равно, на какую из двух тамошних станций приеду. Ад, рай - да по хрену. Бывает, и на грязном полустанке можно такое увидеть, такого человека встретить, что всю жизнь эта встреча тебе перевернет. А на новеньком чистом вокзале такого дерьма насмотреться. Еще неизвестно, где там у них спокойнее. Лучше уж в ад всем вместе, чем в рай поодиночке. Хотя бы не так страшно.
Я увидел, как сидящий напротив меня Борис грустно улыбнулся. Я старался не смотреть на него, зная, о чем думает командир. Не уберег, не спас. Я знал, что смерть Юрки останется на его совести.
- Мужики, - нарушил Борман повисшее молчание. - Обязательно нужно дойти. Если не мы, то больше некому. Ради наших. Ради погибших.
- Дойдем, - бросил Фарид, глядя в звездное небо. Все молча кивнули, и я задрал голову. Я смотрел в бездонную чернь неба, на россыпи крохотных огоньков, на тонкий серп месяца. Ведь должен же быть там кто-то, кто слышит нас. Должен!
Я шептал молитву.
Я не знаю, что случилось с Виталиком. Он был замыкающим, когда мы пробирались по лесу. Мазай пропал бесшумно, словно испарился. Просто в очередной раз я оглянулся и не увидел товарища.
Все замерли. Повисло тягостное безмолвие. Слышно только, как Борман втянул стылый утренний воздух. Тихо шептались заросли, где-то в стороне тихонько хрустнула ветка. В душу полез страх.
- Виталя, - негромко позвал Борис, водя стволом автомата. Тишина в ответ. Показалось ли, что вздохнул кто-то большой высоко в ветвях, потом до моего слуха донесся еле слышный стон.
Мне казалось, что ужас сковал меня. Волосы на голове шевелились. Командир осторожно шагнул вперед, и я тоже увидел это. Автомат Мазая валялся за кустом, на изумрудной листве алела кровь. Вот и все, что осталось от Виталика.
Больше мы его никогда не видели.
Теперь нас осталось трое. Я смотрел на далекий лес на горизонте, отнявший у нас товарища. Дойдем ли мы до Рубежа, сумеем ли перейти его? И что нас ждет по ту сторону неизвестности?
- Ты его видел? - тихо спросил командира Фарид, когда мы сделали привал к какой-то деревушке. Для временного укрытия Борман выбрал единственный уцелевший дом. Мы внимательно осмотрели "апартаменты", прикрыли дверь и подперли ее шкафом. У крыльца командир установил растяжку.
- Один раз, - отозвался Борис, поглаживая цевье автомата. - Издалека.
- Ну и какой он, этот Рубеж?
- Словно высоченная стена тумана, - сказал командир, глядя в низкий потолок. - Тянется в обе стороны - не обойти, не объехать.
- Так какого хрена мы идем к нему, если его никто никогда не переходил, - злобно спросил Фарид. - Борь, тебе помирать охота?
- Кто помереть хотел - давно уже помер, - недовольно отозвался командир, глядя на товарища. - А я жить хочу. Хочу пройти этот поганый туман, потому что уверен, что за ним тоже есть живые люди. Сестру хочу спасти, племяшей будущих понянчить. Вас хочу видеть живыми и здоровыми.
Фарид нервно вздрогнул, стрельнул глазами в мою сторону. Мне вдруг стало неловко. Такие обиды не проходят никогда. Но кто виноват, если Алена выбрала меня, а не его?
- А я еще пожить хочу, - повысил голос Фарид. - Не хочу я, как Юрка с Мазаем, не хочу подохнуть, как собака. Вот ты, Боря, опытный ходок. Рассказывал ли кому, как умирали твои товарищи? Ведь умирали же? Люди должны знать правду, чего скрывать. Поверхность жрет нас, а мы все равно лезем наверх. Зачем?
- Думаешь, мы рассказываем женам и детям о товарищах, умерших у нас на руках? - повысил голос Борман. - Думаешь, говорим, как молимся тому, в кого не верим? Думаешь, им нужна такая правда?
- Не знаю, - опешил от такой словесной атаки командира Фарид. - Правда не знаю, Боря. Прости.
Борис вздохнул тяжело и отвернулся.
- И хватит ныть, Фаря. Мы воины. И должны оберегать тех, кто нуждается в нашей защите. Слышишь? Теперь и ты, и Саша - тоже воины. Может, на смерть идем. Проглоти это и смирись.
Рубеж одновременно завораживал и пугал. Не знаю, смог бы кто из живых смотреть на него без страха и восхищения. Туман границы будто жил своей жизнью: шевелился, вздрагивал, пульсировал. С каждым шагом страх проникал все глубже в душу.
Борман шагал впереди, не сводя глаз с нового препятствия. Здесь было пугающе тихо - Рубеж словно засасывал все звуки, переваривал их. Наверное, сложно описать обычными словами то, что чувствовал я. Сможем ли мы пересечь эту черту, или Рубеж поглотит и переварит нас, как и всех других, осмелившихся проверить его на прочность.
- Страшно? - неожиданно спросил у меня Борис.
- Да, - честно признался я.
- Неизвестность всегда пугает, - сказал командир. - Но другого пути нет. Будем прорываться, мужики.
Мы обвязались длинной веревкой. Борис как всегда шел впереди, я следом, Фарид замыкал. Рубеж надвигался, и с каждым шагом я ощущал свою ничтожность перед ним. Разве может человек противостоять этой силе? Мне показалось, что Рубеж почувствовал приближение живых существ и ожил. К нам потянулись серые щупальца тумана, закручиваясь вокруг нас. Я видел лишь очертания фигуры командира, шагающего впереди. Туман словно стер все мысли и эмоции, даже страх отступил. Мы шагали в сером мареве навстречу неизвестности.
Вдруг веревка, связывающая меня с Фаридом, натянулась до упора и неожиданно провисла. Я дернул за нее и не ощутил сопротивления. Выбрав с десяток метров, я заметил ровно обрезанный конец.
Кажется, я кричал. Звал Фарида, командира. Борман подскочил мгновенно, мигом осмотрел конец веревки и похолодел.
- Он ее обрезал, - слова медленно падали с его губ. Я обернулся и глядел через плотные клубы, пытаясь высмотреть товарища. Тщетно.
- Фарид, где ты? - крикнул изо всей силы Борис. Тишина в ответ. Туман зашевелился, надвинулся. Густой и... живой.
* * *
Валерий Григорьевич не находил себе места. Казалось, в обыденную и скучную жизнь их убежища вторглось нечто новое, неизведанное. Это случилось тогда, когда комендант увидел на пороге своего родного дома пришельца.
"Откуда он только взялся, шельма?" - мысленно спросил сам себя полковник. Неужели, правда, из Зоны? Неужто сумел вырваться? Нужно обязательно расспросить обо всем парня, но как разговаривать, когда тот ничего не помнит.
Валерий Григорьевич родился и вырос здесь, в Трубчевске, да и служил не так далеко от дома - под Брянском. А когда накрыло... Полковнику просто повезло. Поехал встречать товарища к автоагрегатному заводу. А как только завыли сирены, они с другом уже знали, что делать и куда бежать.
В тот день мир сгорел в ядерном горниле. Спасшиеся в убежище завода основали небольшую общину и стали учиться выживать в новом мире. В первые годы после Судилища наверху сильно "фонило", но потом постепенно радиационный фон спал. Позже удалось наладить связь с Брянском - там тоже местные бомбари приютили людей. Община в Трубчевске медленно развивалась и крепла. И все бы хорошо, если бы не одно "но".
Семья Валерия Ивановича осталась в Почепе. За день до катастрофы жена забрала сына с дочкой и потащила их к бабушке. Самого полковника задержали дела. Он хотел поехать к ним через день, да не успел. За долгие двадцать лет эта рана зарубцевалась, но до сих пор продолжала кровоточить. Валерий Григорьевич прекрасно знал, что глупо раз за разом представлять иной исход событий, задаваясь предательским вопросом "а если бы". Но до сих пор не мог смириться с произошедшим.
Полковник потер лоб, задумался. Да, "брянщина" после Судилища стала щедра на аномалии. Но эта чертова Зона... Сейчас Почеп окружало кольцо странного аномального тумана, некая граница, пересечь которую не удавалось никому. До сегодняшнего дня.
В душе у полковника зашевелилось прошлое, снова полезли воспоминания. Что, если там, в этой треклятой Зоне, в Почепе тоже есть живые люди. Что, если...?
"Нет, двадцать лет прошло, пора забыть", - полковник тяжело выдохнул и закрыл глаза. Все равно нужно расспросить незнакомца. Вдруг он сумеет вспомнить.
Распахнулась входная дверь, - Азиат не привык стучаться. Даже в кабинет главы убежища.
- Собирайся, Валера, - с ходу бросил Рустам. - Наш склеротик, похоже, что-то вспомнил.
* * *
Здесь, на колокольне, не так страшно. Тут не достанут хищные твари, в схватке с которыми у меня нет ни малейших шансов. Здесь можно слушать тишину ночи, вдыхать прохладный воздух и спокойно ждать конца. Можно слушать музыку прошлого, что рождают колокола. Здесь можно вспоминать, если позволят.
Не могу сидеть там, внизу. Не хватает сил, чтобы выдержать взгляд святых, смотрящих с потускневших образов. Перед взором совести и покаянии, видимо, я нечист. Или же они до сих пор скорбят по ушедшему миру, а я - лишь его жалкий отголосок?
Из последних сил тяну за истлевшую веревку. И вздрагиваю - звук колокола пронзает тишину, вновь будит что-то в моей душе. Толька эта музыка может излечить мою больную память, помочь мне обрести себя. И я, словно музыкант, вновь играю чудную мелодию.
Борман тяжело дышал, лежа на моих коленях. Чтобы облегчить его страдания, я стащил с него противогаз и бросил на траву. Его раны убьют его скорее, нежели лучевая болезнь. Мне хотелось, чтобы хотя бы перед смертью командир вдохнул свободный воздух поверхности, взглянул на небо не через стекла противогаза.
Мы преодолели Рубеж. Вот только дойти до людей нам уже не суждено. И только на той стороне границы я понял, какую жестокую цену пришлось бы заплатить человеку, рискнувшему преодолеть Рубеж. Командир смотрел на меня, словно на незнакомца.
Он ничего не помнил. Рубеж отнимал у людей самое сокровенное - память. Но я не мог понять одного. Почему я все помнил?
Борман со стоном пошевелился, харкнул кровавой слюной. На лбу выступила испарина, дыхание стало неровным. Он умирал.
- Помнишь ли ты, кто мы? - тихо спросил я товарища.
- Нет. Ничего не помню.
- Тебя зовут Борис, мы были с тобой в одном отряде. Наше убежище - в Почепе. Мы пошли, чтобы спасти наших близких, чтобы перейти этот проклятый Рубеж. Ты помнишь?
- Смутно, - ответил Борман и закашлялся. - Помню только туман и этих тварей. Помню, как бились с ними, как меня ранили.
- Это Рубеж стер твою память. Все, что было до него. Но почему ты спас меня?
- Ты был рядом. Я чувствовал - тебе нужна моя помощь.
- Спасибо, - я ощутил, как по щеке скатилась слеза. - Борь, дружище, не оставляй меня, пожалуйста.
Командир снова закашлялся, и я чувствовал, что он отходит. Мне хотелось плакать от своего бессилия, от того, что не могу спасти товарища. Борис снова повернул голову ко мне, блуждающий взгляд обрел ясность.
- Спасибо, друг, - тихо проговорил он. - Жаль, ничего не могу вспомнить, но буду верить, что там память вернется. Я рад, что мне пришлось умереть на руках товарища. Ты говорил - у нас было общее дело. Когда я умру - возьми мое оружие, мои вещи. Ты должен дойти, должен завершить начатое. Помни!
Глаза командира закрылись, и Борис тихо выдохнул в последний раз. Я склонился и обнял друга, точно не хотел отпускать его. Над головой неслись облака, ветер постанывал в старых развалинах. А мы так и сидели под серым небом, и я баюкал навеки уснувшего товарища, словно пытался спеть ему последнюю колыбельную.
ОТЗВУК ВТОРОЙ. Перейти Рубикон.
Незнакомец говорил долго. Иногда он останавливался, чтобы хлебнуть воды, затем продолжал рассказ. Парня не перебивали - решили дать высказаться, а уж потом спрашивать. И все же повествование его казалось рваным, воспоминания о походе шли какими-то урывками, что-то молодой человек не мог вспомнить вообще. Наконец, пациент закончил и спрятал лицо в ладонях. Азиат услышал, как парень тяжело дышит - рассказ оказался для него тяжелым испытанием.
Рустам и полковник молчали, переваривая услышанное. Двадцать долгих лет неизвестности, пустые догадки и предположения. И вот, наконец, - правда.
- Значит в Почепе тоже были выжившие, - задумчиво почесал подбородок полковник. - Мы подозревали. Но этот поганый Рубеж.
- Да, никто не возвращался, - отозвался незнакомец. - Да немногие и ходили. Мы боялись.
- Один все же прошел, - напомнил Рустам.
- Кто? - встрепенулся незнакомец. - Как его звали?
- Мы не знаем, - хмуро отозвался Азиат. - Наши ходоки подобрали его недалеко от Рубежа, притащили в убежище. Он был ранен, не приходил в себя. Один раз только очнулся минут на пять, но ничего не помнил. Дня через два умер. Не удалось даже расспросить.
Парень потупил взгляд. Он тяжело дышал, словно ему не хватало воздуха. Полковник внимательно посмотрел на него.
- Значит, в Почепе больше не было выживших, кроме как в вашем убежище? - спросил Валерий Григорьевич.
- Нет, - покачал головой больной. - Когда-то был еще бомбарь, но там давно все умерли. У них система вентиляции сломалась, это и сгубило. Только наш бункер.
- Что за странная болезнь, про которую ты рассказал? - с подозрением глянул на парня полковник. Того давно тревожил нездоровый вид пациента - постоянные приступы, замученный вид, слабость.
- Мы сами не знали, - выдавил парень. - Умирали только мужчины, женщин она не трогала. У некоторых был иммунитет. Из этих жалких остатков и собрали наш отряд.
Азиату хватило бы секунды, чтобы оценить "бойца". Да, ходок неважный. Таких поверхность прибирает первыми. И все же этот парень пошел на верную смерть, надеясь спасти остатки выживших в убежище. Уже за это его стоило уважать.
- Почему ты смог вспомнить, если у других Рубеж стирает память? - спросил комендант.
- Не знаю, - пожал плечами парень. - Этот туман... он как-то влияет на мозг. У меня опухоль в голове. Не знаю, но у меня получается что-то вспомнить. Не все, какими-то урывками.
- А что случилось после смерти командира? - спросил Рустам, внимательно глядя на парня.
- Когда я оставил его там, уже знал, что обречен, - ответил незнакомец. - Брел по лесу наугад. Я не знаю, почему меня никто не сожрал. Потом набрел на поселок, забрался на эту колокольню. Там меня хотя бы хищники не тронули. Ничего поначалу не помнил, но потом потихоньку память стала возвращаться. Звонил в колокола, как безумный. Надеялся, что меня хоть кто-то услышит.
- И услышали ведь, - отозвался полковник. - Рустама благодари, они с Брянска возвращались и услыхали, как ты там трезвонишь. Завернули и забрали тебя.
- Спасибо, - искренне поблагодарил незнакомец, глядя на Азиата. - Плохо помню, в отрубе был.
- Так и не вспомнил, как тебя зовут?
- Нет.
Рустам глянул на полковника. Он чувствовал, что назревает главный вопрос.
- Ты говорил, что вы пошли искать людей, чтобы попросить помощи, - констатировал факт комендант. - Теперь ты среди нас. О чем ты хочешь нас просить?
- Спасите их, - тихо произнес парень и заглянул полковнику прямо в глаза.
- Рустам, ты понимаешь, куда он нас зовет?
Азиат глядел в глаза коменданта. Кажется, там не было ни капли сочувствия. Взгляд полковника стал суровым и холодным, и точно незримая стена вновь выросла между товарищами. Разговор не первый, но Рустам надеялся, что на этот раз старый друг изменит решение. Главный козырь пока еще таился в кармане.
- Смутно. Но, Валер, ты сам столько лет ломал голову, что это за хренова Почепская аномалия. Может, это единственный шанс?
Комендант впился в собеседника взглядом, напрягся.
- Что ты имеешь в виду?
- Ты знаешь!
Полковник тяжело выдохнул, пальцы нервно забарабанили по столу. Комендант не смотрел на Рустама.
- Я давно забыл об этом и стараюсь больше не вспоминать. Руст, все! Двадцать лет прошло. Ты слышишь - ДВАДЦАТЬ!
- Ты не забыл! Чтобы забыть такое, тебе нужно пройти через этот гребаный Рубеж. Я не верю, что иначе можно забыть подобное. Почему ты не спросил его?
- Потому что не вижу смысла, - отмахнулся полковник. Казалось, атмосфера в комендантской накалилась до предела. Азиат чувствовал нарастающее напряжение. Нет, на этот раз он не сдастся.
- Опять обманываешь себя, Валера? Товарищ полковник, матерый боевой волк - и боится?
- Да что ты вообще знаешь об этом? - взбеленился вдруг комендант, прожигая товарища взглядом. - Да, боюсь. Потому что знаю - нет их давно в живых. Двадцать лет прошло, Рустам! А я до сих пор помню их, как сейчас. Да, ты прав - наверное, только этот сраный Рубеж может заставить забыть подобное.
- Как их звали?
Комендант встрепенулся и впился взглядом в товарища. Желваки набухли, морщины на лбу сгустились.
- Рустам, зачем тебе? - в голосе коменданта промелькнула тоска.
- Валера, - твердо надавил Азиат и брови его поднялись. - Как?
- Боря и Алена, - процедил полковник.
- Валер, ты парнишку-то внимательно слушал? - не отставал Азиат. Помнишь, как командира звали?
- Не помню, - честно признался полковник. - Пропустил мимо ушей.
- Стареет товарищ полковник, - подмигнул Азиат и кисло улыбнулся. - Я был сегодня у нашего склеротика. Поговорили по душам. Их старшего звали Борис. А еще у нашего "пациента" там, в Почепе осталась краля, Аленой величать. Сестренка командира. Наш склеротик только ради нее и пошел сюда. Хотел...
Азиат не успел договорить. Полковник вскочил со стула, схватил товарища за грудки. Казалось, его глаза метали молнии, руки дрожали. Рустам еще никогда не видел полковника таким растерянным. Его старого боевого друга, уверенного и решительного, словно подменили.
- Это тебе он рассказал? - голос Валерия Григорьевича дрожал.
- Он, родимый, - ответил Азиат и похлопал товарища по плечу. - Пойдем, сам услышишь от него.
- Но ведь их командир... - комендант тяжело опустился в кресло, принялся тяжело дышать, словно ему не хватало воздуха. - Он сказал,что...
- Да, - грустно ответил Азиат. - Валера, прими это. Но ведь Алена жива, она осталась там.
- Мы должны послать отряд. Пусть этот будет проводником. Но только как мы отправим наших парней на... - полковник даже не нашел, что сказать. - Это даже не смерть. Это забвение. До самой смерти.
- Теперь ты правильно мыслишь, дружище.
- Да, все верно.
- И кто пойдет туда? - Валерий Григорьевич растерянно глянул на товарища Казалось, они поменялись местами. Сейчас сам комендант не знал, что делать и спрашивал совета у подопечного.
- Рубеж стирает память. Кто добровольно согласиться пойти в эту чертову зону, чтобы потом стать никем? Забыть жену и детей, забыть прошлую жизнь. Все забыть.
Повисло недоброе молчание. Азиат буравил полковника испытующим взглядом. Затем лицо его нахмурилось, и Рустам уверенно сказал:
- Я пойду.
Мотор "шишиги" натужно заурчал, разгоняя тишину ангара. Все давно было собрано и уложено в кунг машины. Настало время прощаться.
Азиат глянул на коменданта. Тот нахлобучил старый противогаз, и теперь Рустам мог видеть лишь глаза полковника. Мужчина прочитал в них молчаливую просьбу.
- Будет сделано, Валера.
Валерий Григорьевич за последние два дня будто постарел на добрый десяток лет. Морщины стали еще гуще, голос тише, во взгляде прочно поселилась тревога. Полковник шагнул вперед, и друзья обнялись.
- Удачи, мужики, - комендант обвел взглядом крохотный отряд. Почепянин, водитель Антон и Азиат. - У вас все получится, я уверен.
- Спасибо, Валерий Григорьевич, - кивнул Антон, высокий крепкий мужчина. - Будем стараться.
- Ну все, Валера, - махнул рукой Рустам. - Давай уж лобызаться, да покатим. Люди ждут.
- Когда вы вернетесь, вы все забудете, - напомнил комендант. - Руст, но ты уж постарайся запомнить - не было у меня друга лучше тебя.
- Не забуду, дружище, - ухмыльнулся Рустам. - Пусть этот поганый Рубеж что хочет с нашими мозгами делает. Мы друзей не забываем и в беде не бросаем.
Когда прощание закончилось, и маленький отряд забрался в кабину "шишарика", двое бойцов отперли ворота. Яркий утренний свет хлынул в ангар, разогнал тьму, на миг ослепил коменданта. Он подошел поближе к кабине, глянул на трех смельчаков-добровольцев. Полковник надеялся, что все сложится. А что ему еще оставалось?
- Отчаливаем! - крикнул Антон. Полковник перевел взгляд на лицо товарища за стеклом машины, и взгляды их встретились.
- Рустам! - крикнул комендант.
- Что, Валера? - Азиат повернулся к нему ухом. Гул двигателя глушил слова. Полковник шагнул вперед и негромко крикнул другу.
- Спасибо!
Серая лента дороги стелилась под колеса машины. Антон вел уверенно, ловко обруливая рытвины и колдобины. Мимо проплывали поля и перелески, над головой висело хмурое осеннее небо. Рустам следил за местностью, стараясь вовремя разглядеть опасность. Пока что их никто не трогал.
Незнакомец чувствовал себя лучше. Да, умеет Леонидыч людей латать и на ноги ставить. Парень так и не вспомнил, как его зовут. А может, просто не хотел говорить? Хрен его разберет. Азиат окрестил его Вожаком - прозвище хоть как-то позволяло обращаться к незнакомцу.
- Антоша, а сколько у нас до Почепа? - спросил Рустам. Машину слегка тряхнуло, и водитель ненадолго отвлекся. Преодолев очередную яму, Антон повернулся к Азиата.
- С полсотни будет. Раньше бы за час долетели. С такой дорогой часа три будем ползти.
- Ничего, лишь бы добраться.
- Рустам, а где там этот Рубеж проходит? - осведомился Антон, продолжая следить за дорогой.
- Где-то между Семячками и Мосточино, - отозвался Азиат, поглядывая на мельтешащие за стеклом деревья. Машина проезжала какой-то перелесок, дорога стала уже, обочины густо заросли кустарником.
- Боязно?
- Сам не пойму,- ответил водитель. - Есть немного. Но знаешь, Руст. Я сюда поехал и для того, чтобы забыть. Тяжело жить с этим.
Азиат скривился, припомнив, что год назад у Антона умерла вся семья. Мужчина все вынес, но стал замкнутым, молчаливым, изменился так, словно человека и вовсе подменили.
- Ты хочешь остаться без этих воспоминаний? Забыть тех, кого ты любил, чем дорожил? - спросил Рустам. - Думаешь, все же это правильно?
Антон улыбнулся и глянул на Рустама.
- Они живут вот здесь, - он постучал себя по груди с левой стороны. - А память... Если вдруг получается, что ты обязан забыть человека? Это же не значит, что ты его не любил. Я помню, как они умерли у меня на руках, Руст. Марина, Вадик, Лена. Нужна ли мне такая память? Помнить, как страдают близкие, как уходят по одному. Лучше уж забвение. Знаешь, я надеюсь, что Рубеж сотрет самое страшное, самое тяжелое. А самое светлое будет жить в моей душе.
- Хорошо бы, если так, - согласился Азиат. - Вожак, чего примолк? Домой же едем, ненаглядную свою скоро обнимешь.
Почепянин молчаливо кивнул. Всегда немногословный, сейчас он тоже казался тихой тенью в кабине. Но Азиат успел привязаться к нему. В этом хрупком теле чувствовалась недюжинная сила. Сколько ему пришлось пережить и перенести? Этот паренек жертвовал жизнью ради спасения близких, и Рустам не мог не уважать его.
- Откуда он там? - неожиданно спросил парень, глядя прямо на Азиата.
- Кто? - не понял Рустам.
- Рубеж, - голос незнакомца казался бесцветным, словно с него стерли все эмоции.
- Кто же знает. Но там у вас, под Почепом, когда-то были могильники химического оружия, - пожал плечами Азиат. - Его вроде до конца не успели ликвидировать. Политиканы заливали людям, что переработают всю эту дрянь, что куда-то вывезут. А потом, когда пришла большая Жопа... Хрен знает, может вся эта дрянь как-то вылезла из могильников наверх. Говорили - зарин, зоман, но кто знает, какую бяку они там хранили на самом деле. Но это лишь домыслы, не больше.
- А вы догадывались, что в Зоне есть выжившие.
- Валера никогда не сомневался, - ответил Азиат. - Но ты знаешь, у него были на то веские причины. Некоторые из наших тоже верили, не все, конечно.
- А ты?
- Не знаю, - честно ответил Азиат. - Как-то никогда всерьез не задумывался об этом.
- Надеешься вернуться? - спросил Вожак, глядя на дорогу. - Этот Рубеж - он же заберет твою память.
- Дружище, а с чего ты решил, что она мне вообще нужна? Что ты знаешь про меня?
- Неужели у тебя нет ничего, что бы стоило помнить? - взгляды парня и Азиата встретились.
- Вожак, знаешь, мне иногда кажется, что того, что бы мне хотелось забыть, намного больше, чем того, о чем я хочу помнить, - улыбнулся Рустам. Машину в очередной раз тряхнуло, и парень вцепился в поручень двери.
- А как же друзья, семья, любимые?
- Последнего у меня никогда не было, - отозвался Азиат. - А друзей - да, их обидно забывать. Но разве друзья связаны только памятью?
- Вряд ли, - покачал головой почепянин. - Но я уже раз пересекал Рубеж. Ты не понимаешь. Он не просто высасывает память, это словно смерть. Иногда мне кажется - он убивает чувства, пожирает что-то внутри тебя.
- Я не боюсь смерти, Вожак, - засмеялся Азиат. - И клал я на все эти твои Рубежи. Ты хороший парень, ты нравишься мне, брат. Посмотри на себя - ты хилый и кажешься беспомощным. Но ты пришел к нам, прошел через все ужасы ради близких. Все далеко не так, как нам кажется с первого взгляда. Может, и этот сраный Рубеж - просто пугает, а на самом деле - всего лишь маленькое недоразумение.
- Азиат прав, - вмешался Антон. - Может, и стоит все забыть, чтобы начать с чистого листа. Умереть, чтобы заново родиться. Я уже один раз умирал, и второй смерти не боюсь. Страшнее, когда вот тут все умерло и пустота. Что эта смерть? Мгновенное мучение - и все. Знал бы ты, каково жить с болью утраты. Каждую ночь видеть их во сне. Они приходят, до сих пор. Как бы я не любил их, но я устал.
- Может быть, - склонил голову Вожак и посмотрел на дорогу, серой лентой уползающую вдаль. - Но я хочу помнить.
- Что скажешь, Антоша?
Впереди, насколько хватало глаз, в обе стороны уходила стена серого клубящегося тумана. Рустам смотрел на неведомую преграду, и в душе ворочались противоречивые чувства. Неужели, страх? Впервые он так близко видел Рубеж и впервые задумался том, что его нужно преодолеть.
- Вожак, страшно?
- Даже не знаю. Я ведь уже пересекал ее, только не помню. Помню, как подходили. Помню, что было на этой стороне. А что там в ней - не помню.
- Думаешь, что он сотрет твою память?
- Кто знает, - пожал плечами почепянин. - Эта опухоль у меня в голове. Возможно, из-за нее Рубеж полностью не властен надо мной. Может, я буду помнить, а может и забуду. Это уже не так важно. Важное - впереди, за туманом. Все равно мне осталось недолго жить. Эта опухоль - она мучает меня, жрет мой мозг. Аленку бы обнять - а остальное херня. Поехали.
Мотор всхрапнул, "шишига" дернулась и медленно поползла к Рубежу. Азиат мельком глянул на тетрадь, лежащую перед глазами. На обложке было крупно выведено "Прочитать обязательно". Послание от полковника, которое нужно было открыть на той стороне. Там они станут непомнящими, другими.
- Что ты хочешь забыть? - неожиданно настойчиво спросил Вожак, глядя на Азиата. Тот хмуро посмотрел на почепянина. Хотелось послать его подальше только за то, что тот посмел ворошить прошлое, залезть к нему в душу. Но этот паренек словно заставлял его рассказать то, о чем Рустам пытался забыть долгие два десятка лет.
- Двух маленьких девочек на дороге, - прорычал Рустам. - Их рыдающих мам. Знаешь, какими красивыми бывают цветы на могиле? Такие красные, пышные. Вот это не нужно уже мне, понимаешь. Двадцать лет ада вот здесь, - Азиат постучал себя по голове. - Отстрадал, за все тысячу раз прощения попросил. А оно не уходит. Не уходит, слышишь!
- Слышу, - понятливо кивнул Вожак, глядя на приближающуюся стену тумана. - Скоро уйдет, друг. Потерпи.
- Не так уж ты и страшен, чертов Рубеж, - ухмыльнулся Азиат, стискивая крепче ствол "Калашникова", лежащий на коленях. - Ну, жми, шеф!
Антон что есть мочи втопил педаль газа. "Шишига" взрыкнула и рванула вперед, навстречу стене тумана. В неизвестность.
ОТЗВУК ТРЕТИЙ. Вспомнить все.
- Наверное, уже скоро? - спросил Антон, глядя вперед. Дорога стала шире, все чаще попадались сгнившие останки машин и автобусов. На горизонте замаячили многоэтажки и трубы. Я кивнул.
- Да, почти дома.
Сколько я не был здесь? Несколько дней или несколько лет? Жуткие головные боли все чаще навещают меня. Да, опухоль как-то помогла мне справиться с властью Рубежа, но не до конца. Воспоминания до сих пор хаотичны, будто некто разбросал их по закоулкам памяти. А мне теперь приходится собирать их по кусочкам, восстанавливая общую картину.
После Рубежа мои спутники молчаливы. Разговаривают мало и по делу. Туман словно воздвиг между нами стены. Антон и Рустам все забыли, но записи полковника в тетради помогли им вспомнить, зачем мы едем сюда. Я же помню все.
Город, унылый и пустынный, встретил нас пыльным ветром и мелким дождем. "Шишарик" осторожно вкатился на широкую улицу и замер.
- Куда дальше? - тихо спросил Антон. И я стал показывать дорогу. Азиат все больше молчал, и только когда до убежища оставалось всего ничего, спросил.
- Вожак, слушай. А если бы ты забыл свою девушку? Смог бы ты ее любить так же сильно, смог бы ради нее пойти через Рубеж, зная, что он сотрет твою память?
- Конечно, - не раздумывая, ответил я. - Чтобы любить - не нужно помнить.
Азиат похлопал меня по плечу, улыбнулся. Не знаю почему, но за эти несколько дней мы сблизились. Даровал ли Рубеж этим людям избавление? Хотелось надеяться на это. Но мне также хотелось верить, что Рубеж отнял у них только память, но оставил их людьми. |
