Самое страшное, что может с случиться человеком - это утрата веры в себя, в свои силы. Великий Наполеон Бонапарт после эпохального и нелепого разгрома на поле при Ватерлоо отказался продолжать борьбу с коалицией союзников, хотя вся Франция буквально умоляла его об этом. Каждый француз готов был встать под ружьё и сражаться за страну. Но обожаемый император ответил своим подданным: "я больше не верю себе"... После чего смиренно отправился умирать на остров святой Елены.
КурсантШура Склянский, совсем даже не Наполеон по масштабу личности, на первом курсе военного училища звёзд с неба не хватал. Как раз с самооценкой у него поначалу не заладилось. Домашний мальчик, занесённый сразу же после школы ветром судьбы в казарму, в суровое пространство мужских правил жизни, он учился как мог, выжимал из себя по капле все жизненные соки, чтобы только выжить, продержаться в обрушившемся на него непривычном бытии. Получить заветные звёзды на погоны, ну а там уже как Бог даст на долгом карьерном пути к вершинам. Кое - как Шура научился правильно наматывать портянки, чтобы ступни ног в кровь не сбивались. Ежедневное перешивание подворотничка на гимнастёрке далось тоже не без труда, равно как и чистка сапог с бляхой ремня. Не говоря уже о стирке, глажении и прочем уходе за обмундированием. Но даже овладеть иголкой или утюгом для типичного маменькиного сынка - это полбеды. Исколов себе все пальцы и не раз обжёгшись, он справился и с этим.
Главная же беда Шуры состояла в том, что в училище неистово культивировалась физическая подготовка. Зимой и летом каждое утро начиналось с бодрящей тело физической зарядки, в программу которой обязательно входил трёхкилометровый кросс в сапогах с последующим выполнением всевозможных упражнений. Гимнастика, брусья, перекладина. В расписании занятий еженедельно присутствовали четыре пары занятий по физической подготовке, а каждые выходные - либо спортивный праздник в училище, либо серьёзный кросс. Зимой 20 километров с боевой стрельбой на лыжах, летом - 10 с полной выкладкой. Не считая всевозможных соревнований и марш - бросков до полигона. Бодрые, молодые, наполненные чувством юмора курсанты шутили на эту тему так: "если отдых - то активный, если праздник, то спортивный".
К спорту у Шуры душа не лежала. Совсем. Ему бы где в уголочке от всех уединиться, книгу почитать или длинное письмо маме и девушке на малую родину написать, а тут такое. Спорт был тем неизбежным, экзистенциальным явлением, которое сильно угнетало душу и тело курсанта Склянского, окрашивало его казарменную жизнь в чёрные цвета.
Броня не любит дряблых мышц, внушали Шуре командиры и преподаватели, а ты всё же танкист какой - никакой. Как по сигналу "к бою" с земли в танк за нормативные 8 секунд запрыгнешь, да ещё стокилограммовый люк за собой закроешь ? Ничего не отвечал Шура, а просто молча страдал внутри себя. Плыл по течению, а там уж куда стремнина вытащит. Кое - как получал свои едва натянутые тройки на кроссах и всех спортивных снарядах. Рукопашный бой в исполнении товарища курсанта вообще представлял собой эпический ужас, настолько корявые движения являл Шура при отработке приёмов. Преподаватель, весёлый и душевный майор Петя Соборов, предпочитал ставить Склянскому тройки с закрытыми глазами и уговорами собственной совести, чтобы только сохранить жизненную энергию, не подпортив при этом общей картины успеваемости.
В общем, правдами и неправдами Шура протянул сам себя за уши до конца первого курса. Но в конце учебного года перед ним неизбежно встал непроходимый барьер в виде полосы препятствий. В жизни каждый человек рано или поздно обязательно упирается в свою собственную, кажущуюся непреодолимой полосу. Вот так и с курсантом Склянским вышло.
Одним словом, курсантам предстояло сдать годовой экзамен по физической подготовке. С преодолением препятствий у Шуры с самого начала не заладилось. Он мог и по бревну пробежать, и через забор проползти коряво, и змейку преодолеть. Даже сквозь все прочие дыры с канавами просочиться. Одного не получалось у парня - через ров перепрыгнуть. Боялся упасть, пугала его эта разинутая пасть холодного сооружения из бетона, страшила как бездна, манящая броситься в неё, разбиться о стылый камень, погубить свою молодую жизнь.
Ров тот обычный, нормативный, шириной всего - то в два с половиной метра. Бетон служил укреплением от размыва дождями и талыми водами. Может, отсутствие бетона и упростило бы задачу для Склянского. Но на свою беду Шура был слишком книжным с мальчиком с развитым воображением и Бог весть что ему там мерещилось на дне ямы. Все курсанты как - то легко, походя ров перепрыгивали, будто не замечали его на пути, а Шура перед преодолением неизменно вставал в ступор, тормозил на ходу, как испугавшийся преграды конь и просто оббегал страшную для себя яму, чем вызывал жуткое негодование у командиров и преподавателей. После нескольких неудачных попыток преодолеть препятствие курсант Склянский совсем перестал верить себе, поник, надеясь на русский "авось" и "как - нибудь пронесёт".
Не пронесло. Если до экзамена преподаватель смотрел на такое малодушие курсанта закрыв глава, то годовая проверка лишала Петю шанса даже на малодушный внутренний компромисс. Тут себе не принадлежишь, сборная экзаменационная комиссия даже тройку на ровном месте не позволит натянуть. Наоборот - могли натянуть самого товарища майора за очковтирательство.
Разумеется, в урочный день не сдал Шура экзамен, не перепрыгнул, не смог. Не верил себе человек. Обогнул по привычке злополучное препятствие и побежал дальше. Члены комиссии ничего не поняли. В итоге курсант Склянский получил свою законную двойку и уже через час предстал перед строгим взором командира роты капитана Савельева. Тот, заядлый спортсмен, обошёлся без предисловий:
- Склянский, в чём дело ? Почему так подводите нашу роту своим результатом на экзамене ? Физическая подготовка - это святая святых, Склянский, и Вы знаете об этом !
- Виноват, товарищ капитан. Попробую ещё раз. Не получается, боюсь, - честно признался Шура.
- Александр, а если завтра в бой побоишься идти ? - спросил Савельев, с хмурой, недоброй улыбкой, - вот получишь боевой приказ идти в атаку, а испугаешься.
- В бой не испугаюсь, товарищ капитан. Точно не струшу.
- Не верю. Чтобы я тебе поверил, будь добр, сделай над собой усилие, сигани через этот ров. С Соборовым я договорюсь, оценку он исправит. Но только под моё честное слово, что я тебя лично переэкзаменую. Сам понимаешь, что срок у тебя маленький, неделя всего, а иначе законный твой летний отпуск уже тебе не принадлежит. Думай, с духом собирайся, тренируйся.
- Есть, товарищ капитан !
Что он ещё мог сказать ? Действительно, двоечникам, схлопотавшим "неуды" на экзаменах, убывать в отпуск не разрешалось до исправления оценки. Иные, бывало, так и проводили самые светлые дни года, одиноко кукуя в пустой казарме. Шуре такая перспектива сильно не понравилась. Пожалуй, что только в тот момент до него дошла вся серьёзность происходящего. Неделя всего осталась, а впереди то, чего так ждёт и целый год вожделеет любой курсант, всякий служивый. Отпуск. Целый месяц. И вдруг такое !
Будто бы плугом глубокой вспашки проехались по душе курсанта Склянского. Он погрузился в состояние непроходящей тревоги. Чуть ли не каждую ночь ему снилось пустое кресло взлетающего самолёта, берущего курс туда, где с нетерпением ждали его мама и любимая девушка. Это видение стало ночным кошмаром, оно преследовало юношу, отвлекало от радостей жизни. Проклятый ров ! Сколько раз в течение года Шура в свободное время кругами ходил вокруг полосы препятствий, в тысячный раз осматривал своё ставшее главным в жизни препятствие и все подступы к нему. Внимательно и с завистью наблюдал за тем, как легко, будто порхаючи, другие курсанты училища перелетают через страшную забетонированную яму и, приземлившись, как ни в чём ни бывало, мчатся дальше. Часто сам, собравшись с духом, примеривался к прыжку, но неизменно тормозил у края разверзающийся перед ним бездны. Никак не мог человек себя преодолеть.
Время шло. Как и обещал капитан Савельев, он договорился со своим приятелем майором Петей. Ротному, настоящему спортсмену, действительно было стыдно за то, что в его подразделении нашёлся такой инвалид как Шура. Кафедра физической подготовки, закрыв глаза, авансом выписала Склянскому в экзаменационную ведомость и зачётную книжку заветную тройку. Разумеется, под клятвенные обещания командира роты исправить дело. Далее наступало время личной принципиальности, командирской строгости и педагогического натиска капитана Савельева.
Друзья - товарищи от беды Шуры в стороне не остались, как могли, пытались помочь. После проваленного экзамена, перед обедом, неравнодушные однокашники собрались в классе и подтянули Склянского на стихийно возникший сход.
- Шурик, твою в дарданеллу, ты чего как трус последний ведёшь себя ? - негодовал лучший спортсмен взвода Игорь Николаев, худой, жилистый, подвижный.
Ему, поджарому как гончая собака, даже в голову не могло прийти - как это так ? Какой - то жалкий ров не перепрыгнуть на бегу. Это же легче, чем комара на шее прибить !
Склянский молчал, насупившись.
- Cаня, может тебя сначала на ремнях с двух сторон перетащить ? - предложил Вова Панин, или просто Ганс. Так его нарекли за какое - то неуловимое сходство профиля лица с обликом немецкого пехотинца из любимых с детства фильмов про войну.
- Это как ? - удивился Шура.
- Ну ты бежишь в центре, по краям двое бегут, за ремень тебя тащат. Все втроём прыгаем, тебя переносим, ты перепрыгнешь будто - бы, в себя может поверишь.
- Да хорош ты, Ганс, дурью заниматься, - раздражённо возразил Игорь, - двое бегущих прыгнут, а этот дрищ затормозит перед самым рвом. Все втроём на дне будут обниматься, а ещё не дай Бог поломается кто.
- Да, плохая перспективка, - нехотя согласился Ганс.
- Надо его персональное дело на комсомольском собрании разобрать ? - чуть ли не потребовал суровым голосом комсорг взвода курсант Горохов, тщедушный малый, весь из себя правильный до ежедневной безупречности кантика на одеяле кровати.
- Ну да, твоё общественное порицание его через ров перенесёт что ли ? - злился Ганс.
- Вломить ему надо в глаз, - выдвинул неожиданную инициативу здоровенный Петя Подколзин, он же просто Хряпа, прозванный так за своё избыточное чревоугодие и испытываемое им вечное, неизбывное чувство голода.
- Зачем ? - искренне удивился Горохов.
- Чтобы козлу служба мёдом не казалась, - со злостью ответил Хряпа, - один такой придурок в роте и тот в нашем взводе, позорит только.
- Хорош уже, Хряпа, - возразил Ганс, - я его сам научу за неделю прыгать как надо. Индивидуальное шефство возьму.
- Замечательная инициатива, поставим в пример другим комсомольцам роты, - оживился Горохов, - распространим передовой комсомольский опыт.
- Да иди ты, чудище, со своим комсомолом, - огрызнулся Ганс и, обращаясь уже к Склянскому в почти приказной интонации предложил:
- Шурик, давай сегодня перед ужином вместе потренируемся ?
- Давай, - согласился Склянский с растерянным видом. Он в тот момент был на всё согласен, лишь бы как - то выйти из мучавшего тупика. Куда ему было деваться ?
- Ганс, ни хрена у тебя с ним не выйдет, спорим на чипок ? - поддел Вову Хряпа.
- Да хоть на два, тебе же меня кормить.
- Ну, я тебя за язык не тянул. После отпуска за тобой два чипка. Все слышали ?
- Давай, Хряпа, надейся. Надежды юношей питают. Считай, что забились.
На том и разошлись. Целую неделю вечерами Ганс, кандидат в мастера спорта по лёгкой атлетике, мелким бесом прыгал вокруг Склянского на полосе препятствий. Всякое он придумывал, но всё оказывалось бесполезным. Единственное, чего Вова добился, так это заметки от неуёмного Горохова в ротной стенгазете о полезном товарищеском почине. Та заметка ему была нужна как зайцу стоп - сигнал. Ганс вообще терпеть не мог всех общественников и активистов, искренне считая всю организуемую ими суету совершенно ненужной. Вот и вышло так, что два чипка Вова всё же задолжал к великому торжеству Хряпы.
Предотпускная неделя пролетела быстро, и наступил наконец самый лелеемый курсантами день в году. Светлый, счастливый летний день, ожидаемый всеми в великом нетерпении. Много усилий делается ради этого дня, в который происходит сакральное до замирания сердца действо - раздача отпускных билетов.
Об отпуске курсант мечтает всегда, в любой момент своей трудной и хлопотной жизни. Предвкушает будущую радость, промерзая в тридцатиградусный мороз на посту в карауле или сворачиваясь в клубок в палатке на полевом выходе под непрерывный гул комаров. Вожделеет, борясь со сном на лекциях и семинарах. Держится за эту надежду, вставая в четыре утра во время страшных снегопадов, чтобы к утреннему построению вычистить скребками территорию училища до черноты асфальта. Умирая на кроссах и марш - бросках, добавляет себе сил, фантазируя, воображая как он проведёт светлые дни свободы от тягот службы, какие немыслимые удовольствия успеет себе обеспечить за очень короткое время.
Заветный день наступил своим чередом, и уже с утра отпускные билеты были розданы. Восторженные и раскрепощённые, ставшие второкурсниками курсанты чуть ли не с гиканьем рванули в город. В аэропорт, на вокзал, по городам да весям всей огромной страны - от Уссурийска до Тернополя, от Норильска до киргизского Таш - Кумыра.
Только пять человек, включая курсанта Склянского, не получили заветные документы. Впрочем, где и когда учёба обходилась без двоечников ? Положено так, чтобы разного рода неуспевающие товарищи украшали своим присутствием окружающее пространство, служа уроком иным добрым молодцам.
Капитан Савельев с жалостью и улыбкой посмотрел на хлипкий строй незадачливых недорослей и приказал им идти готовиться к переэкзаменовке. Строго в рамках действующего уставного распорядка. Четверо из "счастливчиков" были обречены ждать дня завтрашнего, чтобы бегать и искать нужных преподавателей на разных кафедрах, бросаться в ноги, договариваться, испытывать удачу переэкзаменовки. С Шурой всё обстояло куда как проще. Ему Савельев дал другую установку:
- Так, Склянский, следуешь сейчас за мной. Сегодня ты сам творец своей судьбы. Билет домой купил ?
- Так точно, товарищ капитан, давно ещё. Самолёт сегодня в 19 часов.
Шура, чувствуя в интонации командира какой - то робкий проблеск надежды на лучшее, заглянул в глаза капитану.
- Ну, времени вагон, - ухмыльнулся Савельев, - пошли что ли вместе добывать тебе твой законный аусвайс на малую родину.
Капитан, улыбаясь, хитро подмигнул Шуре и махнул рукой. Вперёд, мол. Курсант Склянский побежал за командиром как верный дрессированный пёс за хозяином. От подъезда казармы до спортивного городка ротный не проронил ни слова. Только возле полосы препятствий Капитан Савельев высказал своё решение:
- Значит так, Склянский. Каждый баран носит свои причиндалы, и всякий живущий обретает желанное быстрыми движениями рук и ног. Вот твой вожделенный документ, - капитан вытащил из внутреннего кармана кителя бумагу и предъявил её глазам Шуры, после чего добавил:
- Иди и возьми свой счастливый билет. Кладу под камушек на другой стороне рва. Доберись, дотянись, перепрыгни. Не позволь себе сегодня вечером провожать все взлетающие самолёты грустным взглядом. Перебори себя. Действуй, ты сможешь, курсант !
Савельев придавил билет камнем, расстегнул китель, снял фуражку, уселся на пригорке, достал секундомер. Затем, дождавшись пока Склянский соберётся с духом и встанет у стартовой черты, привычно скомандовал:
- На старт ! Внимание ! Марш !
Чёткий, прекрасно поставленный командный голос ротного подбросил Шуру вверх, и он рванул вперёд быстрее африканского гепарда. Прытко перелез через высокий забор. Ловко балансируя, пробежал по брёвнам, канаве и змейке. Пригнув голову к груди и вытянув вперёд руки, преодолел толстенный проём в стене. Всё делал как умел, в норматив явно вкладывался, но вот опять впереди он, этот проклятый, ужасный ров. Вновь животный страх и трясущиеся колени, нарастающий внутренний ступор и ужас в глазах... Курсант Склянский в который уже раз не взял препятствие, инстинктивно обежал его, хотя и финишировал с очень хорошим в целом результатом.
- Неплохо, Склянский, - флегматично протянул капитан Савельев, - по времени очень даже прилично, но по упражнению, сам понимаешь, незачёт. Отдышись, повторим.
Во второй раз опять ничего не вышло. Казалось бы, чего проще ? Разбегись, оттолкнись, сигани. Но и при третьей попытке окончательно выдохшийся Шурка ничего не смог с собой поделать. Пробежать всю полосу при четвёртом заходе уже просто не оставалось сил, и ротный это прекрасно понимал. Он подошёл к тяжело дышавшему курсанту, мягко потрепал его по плечу.
- Значит так, Александр, давай без обид. Вот смотри - лежит твой на билет на все радости жизни в течение целого месяца. Лежит, ждёт хозяина, ветерок его колышет. Тебе до него нужно только допрыгнуть, дотянуться, добыть. Считай, что результат по времени я тебе зачёл, но... Пока не перепрыгнешь, документ не возьмёшь. Так будет честно. Обретёшь его только когда сделаешь то, что должен, хоть даже и в предпоследний день отпуска. Давай, отдышись и попробуй просто перепрыгнуть. Поверь в себя. Ты не представляешь, сколько у тебя впереди ещё таких прыжков будет на длинной полосе препятствий жизни. Так что тренируйся пока на кошечках, как говорится, потом этот навык тебе очень пригодится.
Два часа Шура старался, в который уже раз примерялся, разбегался, делал попытки, но вновь и вновь останавливался, будто бы вкопанный. Страх и неверие в себя втаптывали ступни его ног в землю на рубеже отрыва для прыжка. Всё это время командир роты внимательно наблюдал за Склянским и мысленно подавал курсанту свои флюиды, поддерживал, помогал как мог, переживал не меньше самого Шуры. Даже пару раз показал личный пример, объясняя самый простой способ преодолеть препятствие.
Склянский время от времени с тоской в глазах смотрел на часы. Чем больше проходило времени, тем явственнее он представлял себе улетающее пустое кресло в самолёте, ставшее его ночным кошмаром. Игра воображения отчётливо рисовала ему лик ждущей любимой девушки. Общего задора это совсем не добавляло. У Шуры начался настоящий нервный тик. Его затрясло. Капитан Савельев молча наблюдал за всем происходящим, прекрасно понимая, что сейчас уже ничем курсанту он помочь не сможет. Тот должен был всё сделать сам. Человек, прижатый к стене, как и загнанный в угол зверь, способен на многое. Безысходность и необходимость прорыва удесятеряет силы, открывает неведомые до того возможности.
На третьем часу мучений Шура каким - то неведомым образом уговорил себя, вытянул изнутри, с донышка организма всё, и победа наконец случилась ! Заведённый, дрожащий, смертельно уставший и пыхтящий, Склянский заложил неимоверно длинную дистанцию для разбега. Его скулы дрожали от внутреннего психологического напряжения, но глаза налились кровью, а душа - яростью на самого себя. Откуда - то пришёл прилив внутренней решимости, будто бы кто - то свыше наградил курсанта за долготерпение и готовность преодолеть препятствие. С отчаянным криком сорвался он с места и полетел ко рву. Изо всех сил оттолкнулся от края, перелетел, приземлился, упал, ударился, кувыркнулся, но, совершенно не чувствуя боли от ушибов, вскочил, задыхаясь одновременно от восторга и утомления, подбежал к капитану Савельеву. У командира и подчинённого одинаково радостно сияли лица.
- Разрешите ещё раз, Сергей Леонидович ? Для закрепления.
- Всё правильно, прыгай теперь хоть до вечера, раз считаешь нужным. Главное - в себя самого полностью поверь ! Ты уже в отпуске, Александр, ты уже в отпуске ! Поздравляю.
Ротный крепко пожал своему курсанту руку, улыбнулся и двинулся в сторону штаба училища. Капитан Савельев был рад не меньше самого курсанта, даже немного горд за него да и за себя тоже. Это ведь было и его личное достижение, командирское, педагогическое.
- Спасибо Вам, Сергей Леонидович, - крикнул ему вслед Шурка.
Прыгнул Склянский успешно ещё раз пять, после чего совершенно обессиленным рухнул на траву. Тот ров казался ему уже чепухой, а его преодоление обычным, рутинным делом. Но всё равно в произошедшее верилось всё ещё не до конца.
Постепенно наступало сладострастное томление души. Жизнь человека украшают маленькие радости, и этими радостями Шура решил насытиться с избытком уже до вечера. Совершивший маленький личный подвиг курсант с наслаждением предвкушал как он, изъезженный до сухожилий полосой препятствий, измочаленный ночными кошмарами с улетающим в небо пустым креслом, доберётся до казармы, добредёт до четвёртого этажа, снимет с себя пропотевшее и грязное повседневное обмундирование. Быстро выстирает его и сырым развесит на стуле в классе для самоподготовки. За месяц гимнастёрка со штанами в любом случае высохнут, а уж погладить придётся потом, по возвращении из отпуска. В комнате для умывания тщательно вымоется холодной водой из - под крана, потому что горячей попросту не было в казарме, равно как не имелось даже подобия душа. Для советских курсантов душ - это комфорт, считавшийся совершенным излишеством. В конце концов, не баре, есть баня раз в неделю со сменой белья и портянок, а холодная вода с хозяйственным мылом всегда в распоряжении служивых. Хоть обмойся весь.
Потом, не торопясь, он облачится в парадную форму одежды, проверит все её элементы, лишний раз загнёт вверх тулью у фуражки, протрёт налаченные клеем ПВА погоны на кителе, вычистит ботинки и с чемоданом в руке пойдёт на волю - к КПП училища. Прямо напротив КПП располагалась остановка троллейбуса. Доедет до своей любимой пельменной, где развернёт полные меха сибаритства и чревоугодия. Там вечно голодного курсанта будут ждать тройная порция пельменей со сметаной, яйцо под майонезом, салат из свежей капусты, пирожное с двумя компотами. Заслужил. Поглощать всё это он будет степенно, наслаждаясь добытой волей и каждым кусочком такой вкусной еды. Потом просто погуляет по городу, подышит воздухом свободы. За целый год обучения в увольнении ему довелось побывать всего - то четыре раза и то с обеда до вечера. Сущая чепуха. Зато теперь - гуляй напропалую, и ни один военный патруль не сможет предъявить претензий. Лишь бы форму одежды не нарушал.
Ко времени, оставляя его запас на всякий случай, он приедет в аэропорт. Там можно и в буфет на сладкое забежать, журнал купить, чтобы почитать в ожидании посадки, а потом в самолёт и домой. В приподнятом настроении, с радостью на сердце.
Курсант Склянский, растянувшись в истоме на траве возле преодолённой полосы препятствий, понемногу начал осознавать всю меру важности произошедшего с ним сегодня. Упивался счастьем от такой внезапной благоприятной перемены в судьбе, но главное - радостью обретённой победы над собой. Он будто бы сломал внутренний неведомый барьер. Преодолел себя, переборол, вытянулся вверх в собственных глазах. Перепрыгнул через страх. Поверил себе, раскрепостился, обрёл какую - то неведомую до того внутреннюю свободу. Словно крылья у курсанта Склянского выросли.
По возвращении из отпуска Александр искренне полюбил так ненавидимый ранее спорт и уже к третьему курсу считал ниже собственного достоинства получать по предмету "физическая подготовка" оценку ниже "отлично". Да и по другим предметам обучения как - то само собой всё постепенно пошло в гору. Те злосчастные два чипка, проигранные Гансом Хряпе в азарте спора, Шура вернул сразу же.
Три года спустя, стоя на торжественном построении перед выпуском и готовясь получить заслуженный "красный" диплом, Шура с благодарностью косился в сторону полосы препятствий и мысленно благодарил спорт.