Кюнемес. Идея морфологии культуры в концепции истории О. Шпенглера

Идея морфологии культуры в концепции истории О. Шпенглера

Введение

В наше непростое время, когда весь мир охвачен экономическим, экологическим, демографическим и аксиологическим кризисом, человечество все чаще начинает задаваться вопросом: насколько верно отражает действительность линейный, прогрессистский подход к проблеме истории? В XIX веке, "веке угля и стали", многие верили в бесконечное развитие и самосовершенствование человечества, но именно ХХ век "подарил" нам две кровопролитные мировые войны, экологическую угрозу планете, проблему дегуманизации общества и размывания человеческой личности вследствие глобализации и достигшего небывалого размаха навязывания философии потребления посредством СМИ, рекламы и массовой культуры. Да и сейчас, в период, когда общепланетарные проблемы обострились до предела и начинают резонировать друг с другом, политики продолжают кормить нас сказками о демократии и будущем всеобщем благоденствии, экономисты внимают каждому незначительному изменению в статистике и через день возвещают о "выходе из кризиса" и новом грядущем росте, футурологи рассказывают нам, что уже через десять лет люди смогут сами формировать генетический код для своих детей, а роботы станут полноправными членами нашего общества. Однако все больше людей начинает сомневаться в объективности подобных суждений. В связи с этим усиливается интерес к альтернативным трактовкам истории и культуры, в том числе и к оригинальной концепции яркого представителя цивилизационной парадигмы - немецкого философа Освальда Шпенглера (1880-1936).

Главный труд Шпенглера - "Закат Европы" (более правильным следует считать дословный перевод названия - "Закат Западного мира") - вышел в 1918 г. (второй том - в 1922 г.) и мгновенно стал бестселлером. На первый взгляд, это было довольно неожиданно, поскольку книга Шпенглера сложна для понимания и написана достаточно громоздким языком, оперирующим массой многозначных образов и символов. Однако в свете недавно прошедшей Первой мировой войны предложенная Шпенглером концепция морфологии мировой истории представлялась альтернативой прогрессистской парадигме. Суть учения Шпенглера состоит в том, что не существует единой истории человечества, а есть история отдельных, ограниченных в пространстве и времени и развивающихся изолированно друг от друга культур. Шпенглер выделил восемь культур, каждая из которых представляет собой сложный, многомерный организм, последовательно проходящий в своем развитии стадии детства, юности, зрелости и старости. В момент своей смерти культура перерождается в цивилизацию - бездушный, механический остаток культуры. По мнению Шпенглера, западная культура уже выработала свой жизненный запас и перешла в стадию цивилизации. Отсюда пессимистические прогнозы Шпенглера о будущем Запада.

Шпенглер был не первый, кто предложил цивилизационный подход к пониманию истории. За полвека до него схожую с идеей Шпенглера концепцию культурно-исторических типов разработал русский ученый и философ Николай Яковлевич Данилевский (1822-1885). Развитие культурно-исторического типа, по Данилевскому, "всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения - относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу" [6, глава V]. Учение Данилевского развил Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891). Анализируя стремление Запада к демократии, он охарактеризовал его как деградацию, имеющую своей целью упрощение сложного общественного организма, а, следовательно, и его разрушение: "Все идут к одному - к какому-то среднеевропейскому типу общества и к господству какого-то среднего человека" [9, с. 520]. Неизвестно, был ли знаком Шпенглер с работами русских философов, хотя в "Закате Европы" прослеживаются определенные параллели с ними.

На мировоззрение Шпенглера повлияли и труды ведущих немецких географов, исповедовавших географический детерминизм - Риттера и особенно Ратцеля. В "Закате Европы" Шпенглер часто употребляет термин "почва" в широком смысле как часть окружающей среды, непосредственно связанной с человеком потоками энергии и своим космическим ритмом. Сравним эти мотивы с положениями Ратцеля: "Почва определяет все движения человека на земле - со своим положением и пространственными отношениями, устройством поверхности и растительностью. Природа воздействует на тело и дух целых народов" [11].

Шпенглера критиковали много и нещадно, как на Западе, так и на Востоке. В Европе этим занимались, в основном, академические историки и социологи, видевшие в Шпенглере дерзкого выскочку. В Советском Союзе его труды не переиздавались, поскольку считалось, что они написаны под тлетворным влиянием Ницше. Отрицательную роль сыграло искажение учения Шпенглера идеологами фашизма, беззастенчиво использовавших его в своих целях, несмотря на то, что автор демонстративно отказался сотрудничать с ними. В наше время интерес к Шпенглеру возрастает. В России его переводчиком, комментатором и популяризатором является Карен Араевич Свасьян (род. в 1948 г.). В Беларуси "Закат Европы" переводил С.Э. Борич, комментировала О.Н. Шпарага.

Следует отметить, что упорядоченный Шпенглером в стройную теорию сложный комплекс переплетенных друг с другом исторических, географических и культурологических проблем и сейчас стоит на повестке дня геополитики, страноведения, социологии и экономики. Поэтому даже спустя почти сто лет концепция Шпенглера остается по-прежнему актуальной и все так же вызывает интерес у всех тех, кто не может оставаться равнодушным к современным проблемам человечества.

Глава 1. Морфология культуры в учении О. Шпенглера

Прежде чем начать рассмотрение своей концепции морфологии культуры, Шпенглер подвергает критике укоренившуюся в науке периодизацию мировой истории: "Древний мир - Средние века - Новое время" - которая с незначительными изменениями используется и в наши дни. Эта схема, по мысли Шпенглера, довлеет в научной картине мира и препятствует правильному пониманию истории. В этой концепции безусловное первенство в историческом процессе отдается Западной Европе, а все остальные культуры и их достижения, события, происходившие далеко и в давние времена, остаются на периферии истории: "...исторический материал целых тысячелетий, отделенный известным расстоянием, например, Египет или Китай, принимает миниатюрные размеры, а десятилетия, близкие к зрителю, начиная с Лютера и особенно с Наполеона, приобретают причудливо-громадные размеры" [19, с. 22]. Такая картина тешит тщеславие западноевропейского человека, который видит себя в центре мировой истории, на передовой исторического развития человечества. Поэтому Вавилон и Египет еще и сейчас рассматривают в качестве предыстории античности, истории Индии и Китая отводится в учебниках истории по одному параграфу, а культуры доколумбовой Америки зачастую и вовсе выпадают из поля зрения вследствие их изолированности от "мирового исторического процесса". "Так мыслит негр, разделяющий мир на свою деревню, на свое племя и на "все остальное" и считающий, что луна много меньше облаков и что они ее проглатывают" [19, с. 23]. Такой евроцентристской исторической концепции, названной Шпенглером "птолемеевой", он противопоставляет новую, "коперниковскую" систему истории, рассмотрению которой он посвящает свою книгу. В рамках данной концепции Шпенглер выделяет восемь культур: западноевропейскую, античную, индийскую, вавилонскую, китайскую, египетскую, арабскую и культуру майя. Как представитель философии жизни, Шпенглер считает культуры выражением единой жизни, находящейся в центре всего. При этом ни одна культура "не занимает преимущественного положения: все это отдельные миры становления, все они имеют одинаковое значение в общей картине истории..." [19, с. 23].

Рассмотрим вкратце эти культуры.

О мало известной в начале ХХ века вавилонской культуре Шпенглер говорит немного. Он отмечает, что эта культура имела развитую астрономию, а, следовательно, и представление о бесконечности. Хорошо организованное государство, заботившееся о будущем, свидетельствует, по Шпенглеру, об историчности мышления и активном жизнеощущении вавилонской культуры, что делает ее похожей на западноевропейскую.

Египетская культура с ее развитым государственным устройством и предпочтением в качестве строительного материала гранита и диорита обладала, по мысли Шпенглера, сильно выраженным историческим чувством. Ни одна из культур не заботилась так об умерших, как египетская, говорит Шпенглер. Прасимволом (понятие, введенное Шпенглером для обозначения феномена, лежащего в основе всех образований определенной культуры) египетской культуры он считает дорогу. Именно дорога как символ жизненного пути прослеживается в бесконечных переходах египетских храмов, в многорядных рельефах на их стенах. Поэтому переживание глубины у человека египетской культуры было, по Шпенглеру, подчинено направлению, судьбе. Стремление сохранить для потомков свой уклад и образ жизни вызвали, по Шпенглеру, исключительное предпочтение архитектуры перед другими видами искусства и мощные, хорошо организованные государственные формы. "Государство есть сама действительность, другой не существует. Переживание глубины, символизированное в храмовом пути, принадлежит всему египетскому народу, но едва ли отдельным душам. Во всем органическом мире найдется только одна внушительная параллель этому явлению, о которой еще никто не подумал, - это государство пчел" [19, с. 279]. Шпенглер считает, что по своему внутреннему мироощущению египетская культура также близка к западной.

Индийскую культуру Шпенглер, напротив, считает пассивной и неисторичной. Об этом ему говорят ее эзотеричность, отсутствие заботы у ее носителей, растянутость во времени исторических событий, анонимность ее философии и крупных литературных памятников, формировавшихся смутно и стихийно, открытое индийцами число "ноль", буддизм и понятие нирваны. "То, что мы, люди в высшей степени исторически предрасположенные, называем индийской историей, осуществилось безо всякого сознания самого себя. Тысячелетие индийской культуры, отделяющее "Веды" от Будды, производит на нас впечатление движений спящего. Здесь действительно жизнь была сновидением" [19, с. 194].

Прасимволом китайской культуры Шпенглер считает дао - понятие, охватывающее небо и землю, природу, духов, жизнь во всем ее многообразии и становлении. Именно китайская культура, по мнению Шпенглера, является наиболее близкой по духу западноевропейской. Об этом свидетельствуют устройство китайского государства, астрономия и история, хорошо развитая пейзажная и портретная живопись, парковое и музыкальное искусство. Именно китайцы независимо от европейцев изобрели порох, книгопечатание и компас - мощные символы стремления вдаль. Но Шпенглер фиксирует и определенные отличия от западной культуры: "И все же дао очень далеко от мысли технического преодоления природы. Китайский парк избегает энергичной перспективы. Он помещает один горизонт за другим и предрасполагает к прогулкам, не указывая на цель" [20, с. 358].

В состав мексиканской культуры Шпенглер включает цивилизации майя и ацтеков. Он отмечает трагическую судьбу этой культуры: она была единственной, которая была уничтожена насильно и практически мгновенно, "не в ходе отчаянной войны, а горсткой бандитов, причем настолько успешно, что остатки населения не смогли даже сохранить памяти о прошлом" [20, с. 54]. Шпенглер говорит о высокоразвитой политической, экономической и социальной системе мексиканской культуры, ее архитектуре и почти не сохранившейся литературе. Шпенглер считает, что слабый интерес к технике, ставший роковым для мексиканской культуры, сближает ее с античной. Факт случайного уничтожения цветущей культуры Нового Света Шпенглер рассматривает как ярчайшее доказательство того, что "общечеловеческая история не имеет никакого смысла, что глубокий смысл имеется только в жизнеописаниях различных культур" [20, с. 54].

В античную культуру Шпенглер объединяет культуру Древней Греции и ее конечную стадию - древнеримскую цивилизацию. Прасимволом античной или аполлоновской культуры он называет материальное, отдельное тело, которому уподобляются все явления в ее пределах: чувственность; жизнь сегодняшним днем, следовательно, аисторичность ("После разрушения Афин персами все произведения древнейшего искусства были выброшены в мусор, из которого мы теперь их извлекаем... Читали Гомера, но никто не собирался, подобно Шлиману, разрывать троянские холмы. Нужен был миф, а не история" [19, с. 17]); выбор в качестве главного вида искусства скульптуры, эталонным образцом которой является свободно стоящая нагая статуя; отсутствие рефлексии в античной литературе и отсутствие выражения лиц в статуях; государственное устройство в виде отдельных точкообразных полисов; отсутствие политической воли; евклидова геометрия и статика в физике; пантеон греческих богов как множество человекоподобных тел, обитающих в конкретном месте - на Олимпе; деньги как наличность - в виде драгоценных металлов или рабов. В своем труде особое внимание Шпенглер уделяет именно античной и западной культуре, противопоставляя их. Таким образом он доказывает, что все попытки вывести западноевропейскую культуру из лона античности, включая эпоху Возрождения, "притянуты за уши" и не соответствуют исторической действительности.

Арабской или магической культуре Шпенглер посвящает целую главу во втором томе "Заката Европы". Под ней он понимает ранне- и восточнохристианскую культуру, оформившуюся в Византии, и мир ислама, возникшего как пуританское движение внутри христианства. Прасимволом арабской культуры Шпенглер считает пещеру. Первоначально она служила местом раннехристианских молебнов, затем ее форму унаследовала купольная архитектура византийской базилики и исламской мечети. Для магической души характерен дуализм, противоречие между духом и душой, Добром и Злом, Богом и Дьяволом. "Свет проникает в пещеру и борется с тьмой (От Иоанна 1:5). И то и другое - это магические субстанции. Верх и Низ, Небо и Земля становятся реальными борющимися силами" [20, с. 289]. Отсюда понимание государства как церковной общины, сказочность арабески, алгебра и алхимия.

Но главной темой "Заката Европы", несомненно, является рассмотрение западной культуры. Шпенглер называет ее фаустовской, поскольку именно этот литературный образ, по его мнению, характеризует ее стремления и мироощущение. Прасимволом западной культуры Шпенглер считает бесконечное пространство. Этот символ находит свое отражение в философском понятии воли и физическом понятии силы, в устремленных ввысь башнях готических соборов и прямых, как стрела, городских проспектах, в исповедальности литературы и математическом анализе, в Великих географических открытиях и династической системе государств с развитой дипломатией, в едином бесконечном Боге протестантизма и бесконечном космосе, в линейной перспективе масляной живописи и бесплотной симфонической музыке, в страстном стремлении подчинить себе весь мир, пространство, время и появившейся вследствие этого порабощающей природу технике. Шпенглер говорит о том, что западная культура с главенством воли, силы и бесконечности является прямой противоположностью античной культуре с ее пассивностью, ограниченностью и телесностью. "Античное числовое мышление воспринимает вещи как они есть, как величины, без отношения ко времени, чисто в настоящем. Это привело к Эвклидовой геометрии, математической статике и завершению системы учением о конических сечениях. Мы воспринимаем вещи с точки зрения их становления и взаимоотношения, как функции. Это привело к динамике, аналитической геометрии и от нее к дифференциальному счислению. Современная теория функций есть огромный итог всей этой массы идей" [19, с. 18-19].

Также Шпенглер выделяет зарождающуюся русскую культуру. Ее трагедия состоит в том, что Петр I насильно включил Россию в мир европейской культуры, а затем цивилизации, образовав тем самым, пользуясь терминологией Шпенглера, псевдоморфозу. Октябрьскую революцию немецкий философ рассматривает как символический акт очищения народом своей страны от чуждого ему западного высшего общества, культуры, образа жизни, олицетворенного в каменном демоне Петербурга, силами отбросов этого общества. Любопытно, что власть большевиков в России Шпенглер характеризовал как временное явление, поскольку их идеология - также порождение западной цивилизации и потому противоречит русскому духу. Прасимволом русской культуры Шпенглер считает бесконечную равнину. По его мнению, для русского человека характерно стремление не ввысь, а за горизонт, и все человечество русский рассматривает как равнину, некое братство в духе Евангелия или философии Достоевского. "В русском народе сегодня зарождается построенное на Евангелии от Иоанна третье христианство, в котором еще нет священников и которое бесконечно ближе к магической, чем к фаустовской, религии, покоящееся на новой символике крещения, сильно отдаленное от Рима и Виттенберга" [20, с. 636].

К какой же культуре отнести Беларусь согласно предложенной Шпенглером концепции? Конечно, в "Закате Европы" нельзя встретить слово "Беларусь", зато в нем упоминается Литва как граница распространения западной культуры. Продолжавший традиции Шпенглера американский социолог и политолог Сэмюэл Хантингтон (1927-2008) в своей концепции этнокультурного различения цивилизаций одним из важнейших критериев считал конфессиональный признак - в этом смысле Беларусь оказывается на границе между выделенной им западной и православной цивилизацией [16, с. 56]. Для известного русского географа, уроженца Гомеля А.Г. Исаченко (род. в 1922 г.) такой подход представляется сомнительным, поскольку из концепции Хантингтона следует, что "культура Греции или Румынии ближе к русской, чем культура западных районов Белоруссии" [7, с. 232]. Однако Игнат Кончевский (Абдиралович) (1896-1923) в своем философском эссе "Адвечным шляхам", написанным в то же время, что и "Закат Европы", отмечает, что вся белорусская история характеризуется противоборством между Западом и Востоком, но сами белорусы не приемлют ни ту, ни другую сторону [1, частка 1]. Подытоживая выше сказанное, заметим, что определенные отличия в мироощущении жителей Западной и Восточной Беларуси действительно имеют место быть, следовательно, можно признать, что по территории Беларуси проходит ментальная граница между западной и русской культурой. К западному культурному пространству можно условно отнести католическую Гродненскую область и прилегающие к Литве и Латвии западные районы Витебской области, остальную Беларусь за некоторыми исключениями можно считать территорией распространения русской культуры.

Но вернемся к Шпенглеру. Особого внимания в "Закате Европы" заслуживает оригинальное видение автором истории и метод ее познания. Шпенглер говорит, что действительность следует рассматривать в двух формах: мир как природа и мир как история. Для познания первого из них, мира ставшего, необходимо использовать методологический аппарат математики и других точных наук - здесь господствует причинность, закон, система. Но для познания истории, мира непрерывного становления, применение детерминистических принципов природоведческих наук недопустимо, здесь необходим особый интуитивный, творческий подход, выражающийся в таких понятиях, как образ, символ, физиогномика. "Я с полной резкостью отделяю по форме, а не по материалу, органическое представление о мире от механического, совокупность образов от совокупности законов, картину и символ от формулы и системы, однажды действительное от постоянно возможного, цель планомерно строящего воображения от целесообразно разлагающего опыта..." [19, с. 7]. История, по мысли Шпенглера, должна заниматься не выстраиванием событий и явлений в мертвую причинно-следственную цепочку, а раскрывать их глубокую символику, морфологические сходства и различия отдельных культур и особенности появления фактов политической, экономической, социальной, духовной жизни общества в процессе развертывания, становления этих культур. Вместо этого историки пытаются интерпретировать явления в естественнонаучном ключе, уподобляя многообразную историческую картину механистической системе природы. Причиной такого подхода к изучению истории Шпенглер считает то обстоятельство, что вся предшествующая западная философия в качестве объекта познания выделяла исключительно природу. Кант закрепил это положение в "Критике чистого разума". Шпенглер оспаривает детерминистический взгляд на историю и говорит, что "кроме необходимости причины и действия - я назову ее логикой пространства, - в жизни существует еще необходимость судьбы - логика времени, - являющаяся фактом глубочайшей внутренней достоверности, который направляет мифологическое, религиозное и художественное мышление и составляет ядро и суть всей истории в противоположность природе" [19, с. 9]. Введение Шпенглером в свою историческую картину понятия судьбы предопределило скептическое отношение к его концепции профессиональных историков, хотя это не снижает ее философской значимости. Собственно, здесь Шпенглер выступает последователем Дильтея и Зиммеля, представителей немецкой философии жизни, которые сформулировали схожие методологические принципы в отношении истории.

Впрочем, сам Шпенглер, говоря о своем методе познания исторических явлений, ссылается на Гёте. Шпенглер сопоставляет свое видение мира как истории с гётевской идеей живой природы. По словам Шпенглера, Гёте рассматривал природу как вечно становящееся, живое, развивающееся целое, познать которое можно только в созерцании, в процессе творческой интуиции. "У него миру как механизму противостоял мир как организм, мертвой природе - живая, закону - образ... Вживание, наблюдение, сравнение, непосредственная внутренняя уверенность, точная чувственная фантазия - таковы были его средства раскрытия таинств движущихся явлений" [19, с. 34]. В качестве примера научного открытия, сделанного Гёте исключительно благодаря его поэтическому, интуитивному дару и высоко ценимого им, Шпенглер приводит открытие межчелюстной кости (os intermaxillare). Рассматривая геологические слои, листья растений, Гёте размышлял о развертывании органического мира, о многообразии форм жизни. Это своего рода метафизический эволюционизм, который Шпенглер противопоставляет плоскому, механистическому эволюционизму Дарвина, подчиненному жестким причинно-следственным связям. "В этом различие методов Гётевой часто цитируемой "точной чувственной фантазии", не затрагивающей целости живого, и точных, убивающих приемов современной физики" [19, с. 149], - говорит Шпенглер и подкрепляет свои слова цитатой из Гёте: "Есть такие исконные феномены, чью божественную простоту мы не должны нарушать и не должны оказывать на нее воздействия".

Отсюда происходит введенное Шпенглером понятие морфологии культуры. Вся мировая история, на его взгляд, является историей отдельных развивающихся культур. Немецкий философ предлагает рассматривать их как организмы, развитие которых подобно жизненному циклу растения, животного или биографии человека. Здесь идет в ход сравнительно-морфологический метод Гёте, позволяющий, по мысли Шпенглера, выявить структуру истории каждой из культур. Шпенглер переносит на историю такие биологические понятия, как гомология (морфологическая эквивалентность) и аналогия (эквивалентность функций) органов: "...гомологичными образованиями являются... греческая пластика и северная инструментальная музыка, пирамиды IV династии и готические соборы, индийский буддизм и римский стоицизм (буддизм и христианство даже не аналогичны), походы Александра (а не Цезаря) и Наполеона, время Перикла и время регентства (кардинал Флери), эпохи Плотина и Данте. Гомологичны Дионисово движение и Ренессанс, аналогичны Дионисово движение и Реформация" [19, с. 168]. Сравнивая исторические феномены, проявившиеся в рамках различных культур, Шпенглер выделяет стадии их становления и на основании этого делает выводы о будущих тенденциях развития западной цивилизации. При этом гомологичные явления в истории различных культур Шпенглер называет "одновременными", в том смысле, что данные феномены ознаменовали собой одну и ту же стадию развития и имеют равноценную значимость каждый для своей культуры. Плоды применения сравнительно-морфологического подхода к мировой истории Шпенглер систематизировал в виде таблиц, размещенных им в конце введения к первому тому "Заката Европы" [19, с. 73-80]. Несмотря на неоднородную структуру таблиц и схематичность отдельных построений, объем проделанной Шпенглером аналитической работы и внутренняя логика представления полученных результатов впечатляют.

Шпенглер считает, что продолжительность жизни культуры составляет около тысячи лет, но может колебаться в зависимости от ее индивидуальных особенностей. Зарождение культуры происходит тогда, когда в хаосе народных мифологических представлений пробуждается великая душа, образ, символ, стремящийся осуществить свои внутренние возможности. Культура всегда внутренне привязана к определенной местности, как растение к почве, и ландшафтные особенности территории зачастую определяют, по мысли Шпенглера, высокую символику той или иной культуры. В качестве примера он приводит египетскую культуру, прасимвол которой - дорога - соответствует ее приуроченности к Нилу. "Дух отечественной земли соединяется с родившейся от него душою. Совершенно таким же образом эвклидовское бытие античной культуры привязано таинственной связью к многочисленным мелким островам и предгорьям Эгейского моря, а вечно устремляющаяся в бесконечность страстность Запада - к широким низменностям Франконии, Бургундии и Саксонии" [19, с. 289] - эти слова Шпенглера являются прямой отсылкой к географическому детерминизму. Выработав свой ресурс, осуществив все свои возможности в виде свойственных только ей форм религии, философии, искусства, науки, права, экономики, государства, культура угасает и возвращается в свое исходное первобытное душевное состояние.

В жизненном цикле культуры Шпенглер выделяет ряд стадий. Юность или весна культуры характеризуется мифологичностью, некоторой наивностью сознания, неуверенностью в выборе форм выражения и в то же время бодростью духа, полным предчувствий стремлением к некой конечной цели. Шпенглер считает, что западная культура прошла этот этап в начале романской эпохи и готики. "Такое же детство говорит таким же образом и совершенно родственными звуками и в раннегомеровской дорике, в древнехристианском, т. е. раннеарабском, искусстве и в произведениях египетского Древнего царства, начинающегося с IV династии" [19, с. 163]. По мере того, как культура достигает своего зенита, ее формы становятся все более зрелыми, смелыми, ясными, полными сознания своей силы: "Здесь повсюду рассыпаны моменты блестящего совершенства, моменты, в которые возникла голова Аменемхета III (так называемый сфинкс гиксосов из Таниса), свод святой Софии, картины Тициана" [19, с. 163]. Это лето культуры. Затем, по мере угасания жизненной силы, культура переходит в стадию осени, порождающей легкие, изящные, воздушные художественные формы: "Позднее перед нами нежные, почти хрупкие, как бы обвеянные горестной сладостью последних октябрьских дней образы Книдской Афродиты и портик Кор Эрехфейона, арабески сарацинских подковообразных арок, дрезденский Цвингер, Ватто и Моцарт" [19, с. 163]. Умирающая, переходящая в стадию зимы культура стремится еще раз вспомнить свое детство, поэтому, говорит Шпенглер, каждая из них имеет период классицизма и романтизма, характеризующихся относительной бедностью форм. Затем культура прекращает свое существование, перерождаясь в цивилизацию. То, что при этом продолжает называться культурой и искусством, таковым уже не является, считает Шпенглер. Отказ от традиций, импрессионизм, смешение разных стилей и быстро сменяющаяся мода на них, заимствование элементов других культур, натурализм, гигантизм, массовость - верные признаки цивилизации. На заключительных стадиях ее развития снова господствует мистическое умонастроение, мнимая религиозность, которая на самом деле приближается к мифологическому мироощущению начала культуры. Душа, породившая культуру, возвращается "назад в материнское лоно, в могилу" [19, с. 163].

Но такие метаморфозы в ходе развития культуры характерны не только для искусства. В "Закате Европы" Шпенглер рассматривает изменения всего комплекса форм выражения той или иной культуры: философии, науки, государства, религии. Например, любопытно, что христианство он разделяет на две культуры - арабскую и западную (с учетом новой русской культуры - на три). Шпенглер объясняет это тем, что заимствованное западной культурой с Востока христианство под влиянием присущей ей символике силы, воли и страсти к бесконечности трансформировалось в совершенно новую религию, - католичество, а затем протестантизм - которая не имеет практически ничего общего с "магическим" первохристианством арабской культуры. Отсюда следует беспочвенность огульного обвинения христианства в морали сострадания со стороны Ницше - христианство в рамках европейской культуры только постулирует ее, но никогда не руководствовалось ею, говорит Шпенглер. Морфологический подход находит свое применение и в духовной сфере общества: "...протестантизм имеет свою параллель в Дионисовском движении, а английский пуританизм на Западе соответствует исламу в арабском мире" [19, с. 171].

В рамках каждого культурного организма Шпенглер выделяет систематическую и этическую философию, присущую стадии расцвета культуры и ее заката. Нет единой философии, утверждает Шпенглер, она является лишь выражением той или иной культуры. Период становления культуры характеризуется стремлением постичь все сущее и представить его в виде стройной системы, полной внутренней логики и интуитивных прозрений. Это систематическая философия, период развития которой в западной культуре охватывает философов от Декарта до Канта и Гегеля, а в античной - от Анаксимандра до Платона и Аристотеля. Примечательно, говорит Шпенглер, что многие философы-систематики одновременно были математиками (Пифагор, Платон, Декарт, Паскаль, Лейбниц), а, уже начиная с Аристотеля и Канта, эта тенденция не прослеживается. Вместе со смертью культуры и ее переходом в стадию цивилизации интерес к построению всеобъемлющих философских систем теряется. Вместо этого объектом философии становятся отдельные практические вопросы, начинается период этической философии, представителями которой в античной культуре являются Зенон, Эпикур, Диоген, а в западной культуре - Шопенгауэр, Ницше, Маркс, Бергсон, Спенсер (интересно, что эта мысль Шпенглера напоминает концепцию неклассической философии в современной науке). "С этих пор этика делается самой философией, которая включает другие области; это значит: не макрокосм, а практическая жизнь становится центром исследования. Горизонт сузился. Жажда чистого мышления слабеет. Метафизика - вчерашняя госпожа - сегодня становится служанкой. Ее роль сводится к постройке фундамента, на котором зиждется практическое мышление. Сам фундамент становится все более излишним" [19, с. 527]. Шпенглер подробно прослеживает эволюцию этической философии XIX века от шопенгауэровской идеи воли к жизни к марксистам и Дарвину, ("политическая экономия начинает господствовать над социальной этикой и биологией" [19, с. 538]), а затем к воле к власти Ницше. Те же тенденции отразились и в западной социальной драме (Ибсен, Стриндберг, Шоу). Шпенглер считает, что в западной культуре еще возможно развитие третьего вида философии - историко-психологического скептицизма: "...мы начинаем замечать, что вся картина окружающего мира есть функция самой жизни, отражение, выражение, символ живущей души, притом прежде всего отдельной души, взятой самой по себе. Познания и оценка суть также действия живых людей" [19, с. 65]. Не эта ли предсказанная Шпенглером тенденция проявилась в западной философии ХХ века в экзистенциализме, постмодернизме и фальсификационизме Поппера?

В ходе развития культуры происходит и изменение общественно-экономической жизни. Вначале существует только крестьянство, привязанное к земле, полное традиций и жизненной силы. Вместе со становлением культуры начинают формироваться знать и духовенство, которых Шпенглер называет прасословиями. Их объединяет наличие идеи, поэтому как аристократия, так и духовенство свысока смотрят на крестьян, одни как на "народ", другие - как на мирян. Вместе с тем знать, как и крестьянство, являются, выражаясь словами Шпенглера, людьми крови, для которых важно понятие продления рода, инстинкт, жизнь как таковая. В противоположность аристократии духовенство - это люди духа, которые, руководствуясь рассудком, отказываются от жизни и потому не принимают участия в истории. Эти противоречия служат источником постоянной борьбы между этими прасословиями. В экономической жизни в этот период царит товарообмен: почти все товары непосредственно связаны с их производителями и потому оцениваются индивидуально с точки зрения их качества и практической значимости. "Этот товар неразрывно связан нитями своей сущности, своей души с той жизнью, которая его произвела или которая нуждается в нем... Обмен в эти времена представляет собой процесс, в ходе которого товары из одного жизненного круга переходят в другой. Их стоимость определяется самой жизнью в соответствии со скользящим, прочувствованным весом мгновения" [20, с. 614]. Затем, вместе со становлением города начинает формироваться буржуазия, которая, по мнению Шпенглера, не может считаться полноценным сословием вследствие ее разнородности: ее объединяет только оппозиция к двум прасословиям. Буржуазия как порождение духа города не связана с землей, а потому, руководствуясь денежным мышлением, стремится превратить все товары в деньги. Параллельно с этим из круга духовенства выделяется ученое сообщество, которое, как и служители культа, дистанцировано от политической власти и оперирует рассудком, опираясь, правда, уже не на божественную, а на материалистическую причинность. "Аристократия и духовенство возникают первоначально на свободной земле и представляют собой чистую символику существования и бодрствования, времени и пространства. Из захвата добычи и размышлений развился двойственный по своему содержанию тип, имеющий меньшее символическое значение и проявляющийся в городских условиях позднего периода в облике экономики и науки" [20, с. 437]. Культура вступает в стадию цивилизации. Буржуазия, получив свои права в результате окончательной победы над аристократией, традицией и родом, провозглашает демократические ценности, на деле же утверждая власть денег. Товарообмен превращается в товарооборот. Между производителем, работающим теперь ради денег, и потребителем появляется посредник, со временем приобретающий такую силу, что уже сам диктует производителю условия и навязывает потребителю свои услуги. Все продается, и все покупается. Это приводит к разрушению существовавшей веками структуры общества. При этом Шпенглер отрицает сформулированную Марксом концепцию единого рабочего класса, поскольку у его представителей имеются значительные отличия в условиях труда и уровне жизни. Такой Шпенглер рисует картину современной ему западной цивилизации. Сравнивая ход ее развития с историей Древнего Рима (античной цивилизации), Шпенглер приходит к выводу, что впереди Европу еще ждет период цезаризма - падения "диктатуры денег" и усиления политической власти имперского толка - и "мандаринства" - омертвения государственных форм, захвата империи чужеземцами и возвращения к примитивному образу жизни.

Пожалуй, самым слабым местом в концепции морфологии культуры Шпенглера является его философия науки. Шпенглер отрицает единство науки и ее непогрешимую объективность. "Всякая наука, как вообще всякий миф, всякая религиозная вера зиждется на внутренней достоверности; ее образования обладают особым построением и качествами, отнюдь не выделяясь принципиально" [19, с. 548-549]. Он считает науку одним из проявлений каждой конкретной культуры, подчиненным ее прасимволу, который формирует соответствующие категории мышления. В частности, сравнивая научные представления античной, арабской и западной культуры, Шпенглер выделяет свойственные им разные роды физики - статику или физику состояний, химию или физику тайных сил и динамику или физику процессов, которым "соответствуют математики: Эвклидовой геометрии, алгебры, анализа - и искусства: статуи, арабески, фуги" [19, с. 553]. Шпенглер считает, что западная наука подходит к своему концу - об этом свидетельствует сближение различных отраслей научного знания, положения теории относительности и все больше теряющая какую-либо наглядность математическая теория множеств. Как видим, здесь прогноз Шпенглера не оправдался. Впрочем, освоение космоса и информационная революция целиком вписываются в символику бесконечности, присущую западной культуре.

Достигнув стадии цивилизации, дух различных культур трансформируется, по мысли Шпенглера, в свое последнее выражение материализма, учение, охватывающее всю духовную жизнь общества в рамках данной культуры. В качестве этих равноценных феноменов в индийской, античной и западной цивилизации Шпенглер выделяет буддизм, стоицизм и социализм. Буддизм, утверждает немецкий философ, вовсе не является религией. Только мироощущение уставших от жизни обитателей городов на поздней стадии цивилизации могло превратить это, по сути, материалистическое учение в некое подобие религии. "Буддизм отвергает всякое размышление о Боге и о космических проблемах. Для него важно только собственное "я", только устройство действительной жизни. Душа также не признается" [19, с. 511]. Схожим с буддизмом пассивным мироощущением, хотя и проявляющимся по-другому, обладает, по мнению Шпенглера, стоицизм античной цивилизации. Этим двум учениям немецкий философ противопоставляет западноевропейский социализм, как мощную систему воли к власти, стремящуюся навязать свои взгляды всем носителям фаустовской культуры, заставить их мыслить одинаково. Здесь также проявляется высокая символика культуры, считает Шпенглер. Однако все три учения в равной степени являются мертворожденными, не имеющими ничего общего с жизнью этическими системами. "Перед нами три формы нигилизма. Вчерашние идеалы, великие религиозные, художественные, государственные формы изжиты и только этот последний акт культуры - ее самоотрицание - еще раз служит выражением прасимвола, всего ее существования. Фаустовский нигилист, Ибсен и Ницше, Маркс и Вагнер, разрушает свои идеалы, аполлоновский Эпикур, а также Антисфен и Зенон, смотрит, как они рассыпаются перед его глазами, индийский нигилист уходит от них в самого себя" [19, с. 512]. Главным свойством цивилизации в любой культуре, по Шпенглеру, является развитие исключительно рассудочной стороны жизни, чуждой и враждебной исконному деревенскому сознанию и служащей для удовлетворения потребностей "тонко чувствующей" публики больших городов в хлебе и зрелищах. Именно атрибутами цивилизации являются импрессионизм, музыка Вагнера, чувственная поэзия декаданса, посвященные женскому вопросу пьесы Ибсена и спортивные состязания (последние, кстати, имеют прямой аналог в античном мире), отмечает Шпенглер. Интересно, как бы он ужаснулся, увидев, во что переродились формы массовой культуры почти сто лет спустя? Западная цивилизация и дальше будет идти по уготованному ей пути утверждения демократических ценностей и нивелирования массового сознания, и до самого конца ее будет провожать трагический феномен социализма.

Глава 2. Всемирно-исторические перспективы

"Всемирно-исторические перспективы" - так называется второй том "Заката Европы" Освальда Шпенглера. В нем и в более поздних трудах немецкий философ рисует нам картины современной ему западной цивилизации и ее будущего, говорит о наметившихся в его время пагубных тенденциях развития общества. Рассмотрим основные из них.

С перерождением культуры в цивилизацию вся жизнь сосредотачивается в одном или нескольких мировых городах, которыми в разное время являлись Вавилон, Фивы, Рим, Александрия, Багдад, Теночтитлан, а в момент написания книги Шпенглера - Лондон, Париж, Берлин и Нью-Йорк. Все остальные, даже достаточно крупные города превращаются, по словам Шпенглера, в провинцию, откуда люди массово бегут в притягивающие, как магнит, мировые столицы. Наступление стадии цивилизации напрямую прослеживается и в облике городов. Если раньше городская застройка представляла собой некую производную ландшафта (старый город с ратушей, собором, остроконечными крышами зданий, окруженный крепостными стенами), то теперь она превращается в безликую неорганическую массу каменных громад жилых домов, упорядоченную в виде геометрически расчерченной квартальной сети. Отныне господствует бездушная городская планировка, которой в будущем еще предстоит раскрыть все свои возможности, считает Шпенглер: "Перед моим мысленным взором предстают после 2000 года города на 10-20 миллионов жителей, раскинувшиеся на широких просторах, с домами, рядом с которыми самые высокие строения современности выглядят карликами, и транспортными магистралями, которые показались бы нам сегодня горячечным бредом" [20, с. 124]. Высокая плотность, скученность населения в таких городах формирует нового первобытного человека.

Если на стадии культуры город представлял собой органическое продолжение деревни, которое подпитывалось сельским населением, то на стадии цивилизации город сам вытягивает из деревни все соки и стремится распространить власть духа, рассудочной, интеллектуальной жизни на все население. Городской образ жизни становится тем дурманом, который не оставляет человека до его смерти: "Первобытные народы могли сняться со своей земли и уйти в далекие края. Духовный кочевник уже не способен на это. Тоска по большому городу затмевает любую другую... И даже когда он чувствует отвращение к этому великолепию, когда устает от его красок и огней, испытывает taedium vitae [отвращение к жизни (лат.)], то, все-таки осознавая это, не может освободиться от его чар" [20, с. 125-126]. Это тонкое замечание Шпенглера раскрывает психологию горожанина. Потеряв связь с природой, городской житель, по мнению немецкого философа, утрачивает биологический ритм человеческого существования. Город предлагает ему свой ритм рассудочного бодрствования, интенсивность которого возрастает бешеными темпами. Эту высокую напряженность интеллектуальной жизни позволяет выдержать только такое понятие цивилизации, как развлечение, которое близко по форме к первоначальным народным игрищам, но имеет абсолютно механистическое содержание: "...замена интенсивного практического умственного труда противоположностью, сознательной глупостью, замена духовного напряжения физическим, то есть спортом, замена телесного "удовольствия" чувственным и духовным "возбуждением" игры и соревнования, замена чистой логики повседневной работы сознательной мистикой - все это происходит во всех крупных городах всех цивилизаций. Кино, экспрессионизм, теософия, боксерские бои, негритянские танцы, покер и гонки - нечто похожее можно было наблюдать еще в Риме..." [20, с. 127]. Не в этом ли сущность современной виртуальной реальности?

Анализируя городской образ жизни, Шпенглер останавливается на еще одном важном аспекте - проблеме депопуляции населения, с которой в настоящее время столкнулись все высокоразвитые страны. Причины ее кроются не в физиологических или экономических вопросах, а в корнях цивилизации, в умственной жизни большого города, в которой теряется желание продления рода, свойственное человеку земли. "Последний человек крупных городов не хочет больше жить. Возможно, человек тянется к жизни как индивидуум, но не как тип, не как масса. В этом существе как таковом теряется страх перед смертью. Характерный для настоящего крестьянина глубокий и необъяснимый страх, что вымрет род и некому будет продолжить фамилию, теряет смысл... Дело не в том, что не рождаются дети, а прежде всего в том, что ум, достигший высшей точки развития, не видит необходимости в их появлении" [20, с. 127-128]. Сюда же Шпенглер относит и появившийся на стадии цивилизации женский вопрос, отраженный в городской литературе (Ибсен, Золя). Следствием эмансипации женщин является, по Шпенглеру, их отказ от обязанностей перед мужем, детьми и обществом. Отныне городская женщина живет только для себя, а многодетные семьи становятся объектом насмешек цивилизованного общества. Шпенглер отмечает, что проблема убыли населения характерна для любой культуры на стадии цивилизации, будь то буддийская Индия, древний Вавилон, Рим и даже Китай III в. до н. э. Эти сведения могут быть полезными для современных демографов. Добавим, что в ХХ в. проблема депопуляции населения на Западе усугубилась после сексуальной революции 70-х годов, а в настоящее время обострилась вследствие либеральной политики признания однополых браков.

Во втором томе "Заката Европы" Шпенглер большое внимание уделяет социально-политическим вопросам и часто критикует западные либеральные ценности с позиций консерватизма. Например, Шпенглер одним из первых затронул тему власти прессы в современном обществе. Свобода прессы - миф, говорит Шпенглер. Тот, кто владеет прессой, владеет и управляет мнениями людских масс. Шпенглер считает, что всеобщее школьное образование было, прежде всего, нацелено на подключение масс к такому средству политической борьбы, как газета. "Начитавшаяся газет толпа выходит на улицы, штурмует указанные ей цели, угрожает и бьет окна. По мановению руки из газетного штаба она успокаивается и расходится по домам. Пресса сегодня представляет собой армию с хорошо организованными родами войск, в которых журналисты играют роль офицеров, а читатели - солдат. Но здесь, как и в любой армии, солдаты слепо подчиняются, а смена военных целей и планов операций происходит без их ведома" [20, с. 590]. Как видим, несмотря на то, что за последние сто лет СМИ значительно усовершенствовались, методы их воздействия на массы не претерпели существенных изменений.

Вместе с наступлением стадии цивилизации начинает властвовать дух денег. Однако это не может продолжаться вечно. Деньги суть свойственная каждой отдельной культуре форма экономического мышления, говорит Шпенглер. Поэтому с исчерпанием потенциала господства денег на передний план снова выходит сильная политическая власть. Эту стадию развития цивилизации Шпенглер называет цезаризмом по аналогии с соответствующим периодом в истории Римской империи. "Зарождающийся цезаризм уничтожает диктатуру денег с помощью ее же политического оружия - демократии. После длительного триумфа экономики столиц мира и ее интересов над политической формообразующей силой в конечном итоге оказывается, что политическая сторона жизни все же сильнее" [20, с. 647]. В соответствии с таблицей "одновременных" политических эпох, представленной в первом томе "Заката Европы", начало периода цезаризма в западной цивилизации приходится на 2000-е годы [19, с. 80]. Кто знает, может быть, в результате нынешнего кризиса и краха мировой экономической системы, как об этом говорят А.Б. Кобяков и М.Л. Хазин в своей книге "Закат империи доллара и конец "Pax Americana"" [8], западная цивилизация буквально на наших глазах перейдет в свою новую стадию, тем самым подтвердив этот тезис Шпенглера.

В 1931 г. вышла работа Шпенглера "Человек и техника". В ней немецкий философ одним из первых заговорил об угрозе окружающей среде и человеку, которую несет в себе технократическая цивилизация, обрисовал экологические проблемы своего времени: "Механизация мира оказывается стадией опаснейшего перенапряжения. Меняется образ земли со всеми ее растениями, животными и людьми. За несколько десятилетий исчезает большинство огромных лесов, превратившихся в газетную бумагу. Это ведет к изменениям климата, угрожающим сельскому хозяйству целых народов. Истребляются бесчисленные виды животных, вроде бизонов, целые человеческие расы, вроде североамериканских индейцев и австралийских аборигенов, доходят до почти полного исчезновения" [21, глава 5]. С развитием техники сама цивилизация уподобляется машине, которая стремится подчинить мир духу своей механистичности, целесообразности, рассудочности. Человек становится жертвой своего создания, оказавшимся порождением дьявола. Бытие человека становится все более искусственным. "Все органическое подлежит тотальной организации, искусственный мир пронизывает и отравляет мир естественный. Сама цивилизация стала машиной, которая все делает или желает делать по образу машины. Мыслят теперь исключительно лошадиными силами. Во всяком водопаде видят только возможность электростанции" [21, глава 5]. При этом первоначальное значение техники как средства повышения эффективности человеческой деятельности со временем теряется: "Цель машин исчезает за их числом и утонченностью. В больших городах масса автомобилей привела к тому, что пешком можно дойти быстрее" [21, глава 5]. Вместе с тем Шпенглер считает машинную технику порождением исключительно западной культуры. Машина является, по мысли Шпенглера, последним мощным проявлением прасимвола бесконечного пространства, фаустовской воли к власти над природой. Поэтому машинная техника смертна, как и породивший ее фаустовский дух. Причиной гибели западной техники будет не исчерпание природных ресурсов, а потеря интереса к ней со стороны молодого поколения, говорит Шпенглер. Он отмечает первые симптомы этой тенденции: "Фаустовское мышление начинает пресыщаться техникой. Чувствуется усталость, своего рода пацифизм в борьбе с природой. Склоняются к более простым, близким природе формам жизни, занимаются спортом, а не техникой, ненавидят большие города, ищут свободы от принуждения бездушной деятельностью, свободы от рабства у машины, от холодной атмосферы технической организации" [21, глава 5]. Таким образом, Шпенглер предвосхищает появление в будущем экологического движения и дауншифтинга. Впрочем, прогноз Шпенглера о скором упадке технократической цивилизации пока, подчеркнем, пока, не оправдался.

В 1933 г., в год прихода нацистов к власти в Германии, вышла последняя книга Шпенглера - "Годы решений". Эта работа имеет, пожалуй, наиболее ярко выраженную политическую направленность во всем наследии немецкого философа. В этой книге Шпенглер, выступая с позиций консерватизма, приветствует фашистский переворот, правда, предостерегая его вождей от чрезмерного упоения победой и говоря о необходимости серьезной, планомерной работы (следует отметить, что философ вскоре разочаровался в Гитлере и его клике), хвалит Муссолини как образцового государственного мужа, критикует демократические ценности и марксизм, в особенности профсоюзное движение, которое, вследствие непропорционального увеличения заработной платы "белым" заводским рабочим, привело, по его мнению, к мировому экономическому кризису 1929-1933 гг. Завышенные заработные платы рабочим в развитых странах приводят к оттоку промышленности в бедные "цветные" страны, говорит Шпенглер, одним из первых отмечая этот экономический феномен: "Японская промышленность с ее низкими заработными платами теснит белых конкурентов повсюду в Южной и Восточной Азии и уже заявляет о себе на европейском и американском рынках. Изделия индийской ткацкой промышленности появились в Лондоне... Промышленные районы растут в Китае, на Яве, в Южной Африке и Южной Америке. Бегство высокоразвитых производств к цветным продолжается, и привилегированная заработная плата белых становится теорией, ибо предлагаемый за нее труд больше никому не нужен" [18, глава 16].

Шпенглер развенчивает равноправие как противоестественный принцип демократии. Неравенство людей всегда составляло основу иерархической структуры общественного организма, в котором каждый человек знал свое место, права и обязанности, говорит Шпенглер. Наделение правами больших масс городских маргиналов ведет, по мнению немецкого философа, к разрушению сложившегося на протяжении веков общественного устройства, к нивелированию и профанации культурных ценностей со стороны толпы, не понимающей и не желающей их понимать и потому понижающей общий уровень культуры до самих себя. "Дурные манеры всех парламентов, всеобщее стремление участвовать в темных делах, сулящих денег без всякого труда, джаз и негритянские танцы как духовное выражение всех кругов, стремление женщин краситься подобно проституткам, тяга литераторов под возгласы всеобщего одобрения высмеивать в своих романах и пьесах строгие взгляды приличного общества... - все это доказывает, что теперь тон задает чернь" [18, глава 11]. Не здесь ли таятся корни массовой культуры, получившей свое развитие в ХХ веке?

В "Годах решений" Шпенглер еще раз возвращается к демографическим процессам, происходящим на стадии цивилизации. В частности, он раскрывает феномен бегства из деревни, наблюдавшийся в Западной Европе с XIX в., в США - с межвоенного периода, а в СССР - со второй половины ХХ в. Эта проблема не потеряла своей актуальности и в наши дни. Ее причиной Шпенглер видит то, что "вульгарная роскошь больших городов - мало работы, много денег, еще больше удовольствий - оказывает роковое воздействие на занятых тяжелым трудом и не имеющих больших запросов людей из провинции. Они привозят оттуда потребности, о которых их отцы не могли даже мечтать. Тяжело отказать себе в чем-либо, если перед глазами видишь противоположность. Так началось бегство из деревни, сначала батраков и батрачек, затем крестьянских сыновей, а в конце уже целых семей..." [18, глава 16]. Причем Шпенглер отмечает, что подобные процессы происходили во всех культурах на соответствующей стадии цивилизации. Цивилизация как исключительно городская форма жизни враждует с крестьянством и в результате этой неравной борьбы духа и крови искореняет его.

Еще раз обращаясь к проблеме депопуляции населения Европы, Шпенглер акцентирует внимание на том, что весь прирост населения некоторых развитых стран, в частности, Франции, происходит за счет переселенцев из бедных стран: "С Юга в качестве крестьян напирают каталонцы и итальянцы, поляки и негры повсюду проникают даже в средний слой... Лишь эти переселенцы, составляющие более чем десятую часть населения, своей плодовитостью поддерживают число "французов" примерно на одном уровне. Но истинные французы в ближайшее время больше не будут хозяевами во Франции" [18, глава 20]. Тем самым Шпенглер затрагивает обострившуюся в настоящее время проблему мигрантов, которая особенно дает о себе знать в Евросоюзе. Там либеральная демографическая и миграционная политика привела к тому, что выходцы из бывших колоний, обычно не особо стремящиеся к интеграции в европейское общество, вытесняют коренное население, при этом под угрозой оказывается национальная идентичность. Непонятно, как Европа собирается выпутываться из того сложного положения, в которое она сама себя загнала. Ясно одно: или ей придется отказаться от своих либеральных ценностей, или уже в весьма недалеком будущем мы увидим новый облик европейца, говорящего на другом языке и исповедующего другую религию.

Конечно, не все предположения Шпенглера осуществились в реальности. Возможно, некоторые предсказанные им события еще ждут своего часа. Но гениальные догадки Шпенглера во многом обрисовали круг проблем современного общества потребления, и мы не должны пренебрегать не потерявшими своей актуальности предостережениями немецкого философа.

Глава 3. Влияние идей О. Шпенглера на философскую мысль и культуру ХХ века

"Закат Европы" Шпенглера вызвал невероятный ажиотаж на Западе. По словам Свасьяна, эту книгу читали все, и она никого не оставила равнодушным; но если Муссолини пришел от нее в восхищение, то у Ленина она вызвала гнев [13]. Поэтому неудивительно, что, появившись сразу после Первой мировой войны и ознаменовав собой начало новой исторической эпохи (можно сказать, что собственно ХХ век вместе со всеми атрибутами, с которыми он у нас ассоциируется, начался в 1918 г.), "Закат Европы" еще не раз отразился в зеркалах западной философии и культуры.

И, кстати, не только западной. Одними из первых отреагировали на выход книги Шпенглера русские философы Н.А. Бердяев, Я.М. Букшпан, Ф.А. Степун и С.Л. Франк. В 1922 г. они выпустили сборник статей "Освальд Шпенглер и закат Европы", который стал последней каплей в чаше терпения Ленина, решившего выслать его авторов из страны на знаменитом "философском пароходе" [13]. В своей статье "Предсмертные мысли Фауста" Бердяев отмечает философскую глубину и образность книги Шпенглера и в то же время ее парадоксальность. Сравнивая шпенглеровскую идею морфологии истории с концепцией Данилевского, Бердяев приходит к следующему выводу: "Культурно-исторические типы Данилевского очень походят на души культур Шпенглера, с той разницей, что Данилевский лишен огромного интуитивного дара Шпенглера" [2]. Бердяев высоко ценит рассмотрение Шпенглером истории как судьбы и его противопоставление культуры цивилизации, но, как представитель религиозной философии, критикует отрицание немецким философом смысла истории и упущение им из виду великой роли христианства в едином историческом развитии человечества. Тем не менее, Бердяев говорит, что Шпенглеру "дано было высказать самые благородные мысли, какие могли быть высказаны неверующей душой в наше время. За его цивилизаторским самочувствием и самосознанием можно ощутить печаль культуры, утерявшей веру и склоняющейся к упадку" [2]..Интересен, по мнению Бердяева, взгляд Шпенглера на Россию как родину новой культуры; таким образом, если славянофилы обосновывали своеобразие русского пути исходя из своего знания России, то немецкий философ невольно пришел к тому же выводу, познав дух западной культуры. Поэтому, заключает Бердяев, "такие книги, как книга Шпенглера, не могут не волновать нас. Такие книги нам ближе, чем европейским людям. Это - нашего стиля книга" [2].

В европейской философии ХХ в. мысли Шпенглера о кризисе западной культуры и господстве масс получили дальнейшее развитие. В трудах испанского философа Хосе Ортеги-и-Гассета (1883-1955) "Дегуманизация искусства" (1925) и "Восстание масс" (1929) проводится идея Шпенглера об аристократических корнях культуры, погибающей вместе с приходом к власти серой толпы, человека без ответственности, стремящегося только потреблять всевозможные блага цивилизации. "Особенность нашего времени в том, что заурядные души, не обманываясь насчет собственной заурядности, безбоязненно утверждают свое право на нее и навязывают ее всем и всюду. Как говорят американцы, отличаться - неприлично. Масса сминает все непохожее, недюжинное, личностное и лучшее" [10, глава I]. Ортега-и-Гассет вплотную подошел к понятию общества потребления.

Вопросами формирования массового сознания под механизирующим влиянием цивилизации задавался и Карл Ясперс (1883-1969). В своей книге "Духовная ситуация времени" (1932) он анализирует различные аспекты современной общественной жизни, разделяя тревогу Шпенглера об обезличивании человека и утрате им культурных ценностей. "Там, где мерой человека является средняя производительность, индивид, как таковой, безразличен. Незаменимых не существует... К этой жизни предопределены люди, которые совсем не хотят быть самими собой; они обладают преимуществом. Создается впечатление, что мир попадает во власть посредственности, людей без судьбы, без различий и без подлинной человеческой сущности" [22, с. 42]. Однако Ясперс не поддерживает шпенглеровскую идею множественности культур и рассматривает исторический процесс с точки зрения его единства и направленности.

Макс Хоркхаймер (1895-1973) и Теодор Адорно (1903-1969) в книге "Диалектика просвещения" (1947), подобно Шпенглеру, подвергают сомнению исторический прогресс и критикуют рассудочность человека цивилизации. По мнению авторов, человек стремился подчинить себе природу путем ее познания, заключения в унифицированную логическую систему. Затем такой систематизации подверглось общество и мышление. В результате человек сам становится жертвой этой рассудочной системы, которая, будучи лишенной возможности быть подверженной критике, превращается в миф, отныне формирующий сознание и поведение рядового представителя общества. "Господство оплачивается не просто отчуждением человека от порабощаемых им объектов: с овеществлением духа заколдованными становятся отношения самих людей, и даже отношение единичного к себе самому... Анимизм одушевил вещь, индустриализм овеществляет души. Экономическим аппаратом уже автоматически... товары наделяются ценностями, распоряжающимися поведением людей" [17, глава 1].

Аллюзии на Шпенглера прослеживаются и в художественной прозе середины ХХ в. Немецкий писатель Герман Гессе (1877-1962), лауреат Нобелевской премии по литературе за 1946 г., в своем культовом романе "Игра в бисер" изображает современное ему общество такими словами: "...люди ходили танцевать и объявляли любые заботы о будущем допотопной глупостью, они с чувством пели в своих фельетонах о близком конце искусства, науки, языка и... делали вид, будто с циничным спокойствием или вакхическим восторгом смотрят на то, как погибают не только искусство, дух, нравственность, честность, но даже Европа и "мир" вообще" [4, с. 20-21].

Прямым продолжением исторической концепции Шпенглера является цивилизационная теория британского историка и философа Арнольда Джозефа Тойнби (1889-1975). В своем многотомном труде "Постижение истории" (1934-1961) [15] он представляет исторический процесс в виде суммы циклического развития множества цивилизаций, которые являются аналогом культур Шпенглера. По мнению Тойнби, цивилизация возникает, расцветает и умирает в зависимости от способности ее творческого меньшинства находить адекватные ответы на поставленные природными и историческими обстоятельствами вопросы. Потеря цивилизацией творческого потенциала ведет к ее "надлому", а затем к упадку. В отличие от концепции Шпенглера, историческая теория Тойнби имеет религиозную окраску: в основе каждой цивилизации лежит определенная религия, а история рассматривается как проявление божественной воли.

Американский социолог и политолог Сэмюэл Хантингтон развил историческую теорию Тойнби, дополнив ее концепцией "столкновения цивилизаций" [16]. Идея Хантингтона о цивилизационных конфликтах, обусловливающих современную картину международных отношений, оказала большое влияние на принципы ведения внешней политики США в начале XXI в.

Русско-американский культуролог и социолог Питирим Александрович Сорокин (1889-1968) рассматривал развитие человечества как чередование социокультур - сложных систем, охватывающих многообразные феномены политической, социальной, экономической, духовной жизни общества, т. е. некоторых аналогов культур Шпенглера. Сорокин выделил три типа социокультур, последовательно сменяющих друг друга: идеациональную, идеалистическую и чувственную [14]. Каждая из них имеет свою систему ценностей, на базе которых формируется поведение человека, его религия, философия, культура, особенности экономической жизни. Когда социокультура исчерпывает свои возможности развития, начинается кризис, который приводит к переоценке ценностей и переходу к новой социокультуре. Таким образом, в рамках социокультур Сорокина чередуются эпохи религиозности и прагматизма. В отличие от Шпенглера, Сорокин видел цель истории в совершенствовании человека и его приближении к Богу. В этом Сорокин близок к Тойнби. В то же время русско-американский социолог критиковал цивилизационные концепции истории Данилевского, Шпенглера и Тойнби, отмечая непоследовательность в выделении этими авторами отдельных цивилизаций (культур). Впрочем, в философии истории Сорокина также много слабых мест. Его концепция социокультур страдает схематичностью и европоцентризмом.

Много общего между идеей Шпенглера о множественности культур и цикличности их развития и теорией этногенеза Л.Н. Гумилева (1912-1992). Только вместо рождающихся, становящихся и умирающих культур Шпенглера в центре учения Гумилева находятся проходящие подобный цикл развития этносы. Любопытно, что продолжительность жизни этноса, по Гумилеву, составляет примерно тысячу лет [5, глава XXVII], т. е. столько же времени, сколько Шпенглер отвел на жизнь отдельной культуры. Подобно тому, как Шпенглер выводит каждую культуру из определенного ландшафта, Гумилев говорит о связи этноса с биосферой, конкретной географической средой. Гумилев солидарен с немецким философом в том, что история не имеет никакой прогрессистской направленности. И так же, как и идеи Шпенглера, теория Гумилева не получила признания в рамках официальной исторической науки, в отличие от широкого общественного резонанса, который вызвали их работы.

С мыслями Шпенглера о противостоянии английского духа меркантилизма и немецкого духа долга в западной культуре и победе английского механицизма и прагматизма с переходом Европы в стадию цивилизации пересекаются идеи современного западного историка, социолога и политолога армянского происхождения Мануэля Саркисянца (род. в 1923 г.). В своей книге "Английские корни немецкого фашизма" [12] он прослеживает истоки фашистской идеологии в Англии, стране расизма и колониализма, родине Дарвина, сформировавшей жесткие принципы воспитания, которые повлияли на мировоззрение Гитлера. Как видим, сравнительный подход Шпенглера находит свое применение в современной исторической науке и способен давать новые неожиданные результаты.

Размышления Шпенглера о массовом обществе были развиты в философии постмодернизма. Французский социолог, культуролог и философ Жан Бодрийяр (1929-2007) отмечает, что обезличенность масс приводит к утрате социальными институтами своего внутреннего содержания и смысла, поэтому жизнь современного общества наполнена фантомами. "Бесконечные морализаторские призывы к информированию: гарантировать массам высокую степень осведомленности, обеспечить им полноценную социализацию, повысить их культурный уровень и т.д. - диктуются исключительно логикой производства здравомыслия. В этих призывах, однако, нет никакого толка - рациональная коммуникация и массы несовместимы. Массам преподносят смысл, а они жаждут зрелища" [3, с. 191]. Таким образом, заданный Шпенглером вектор рефлексии о массовом человеке, возникающем при переходе культуры в стадию цивилизации, продолжает волновать умы философов, историков, социологов, экономистов, всех тех, кого интересует будущее человечества.

Заключение

Философское наследие Освальда Шпенглера оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, книги Шпенглера подкупают своей образностью, смелостью предположений, необыкновенной меткостью замечаний, которые можно цитировать целыми страницами. С другой стороны, не терпящий возражений самоуверенный тон Шпенглера, высокомерный стиль его книг, заимствованный им у Ницше, циничность отдельных высказываний, порой граничащих с антигуманистичностью, вызывают отторжение. Впрочем, поборникам свободы, мира и демократии стоит познакомиться с творчеством Шпенглера - его философия жизни отрезвляет. Образность, эмоциональность языка произведений Шпенглера препятствует их серьезному восприятию со стороны научного сообщества, несмотря на то, что в них содержится много ценных мыслей. Но именно эта артистичность изложения принесла "Закату Европы" столь широкую читательскую аудиторию и превратила его в культовое произведение, уникальное явление европейской культуры ХХ в.

Шпенглеровская идея морфологии культуры, несомненно, оригинальна и расширяет наш кругозор, заставляет оценивать нравы, мораль, исторические события не с точки зрения европейца, русского, белоруса, но с позиции относительности всякой истины, позволяет выйти за рамки клише, навязываемых нам разветвленной системой масс-медиа. Особенно ценным в философии Шпенглера, отличающим ее от схожих построений Данилевского и Тойнби, является противопоставление немецким философом понятий "культура" и "цивилизация". Никто после Шпенглера не подразумевал под цивилизацией мертвую, механистическую форму существования общества, пережившего гибель культуры. И это большое упущение, делающее "Закат Европы" книгой, не потерявшей своей актуальности до наших дней. Конечно, многие писали об упадке, но далеко не все раскрыли его механизм так подробно, как это сделал Шпенглер. Да и сейчас, в основном, на Западе, еще встречаются апологеты исторического прогресса, которые провозглашают непрерывное развитие культуры и совершенствование человеческого общества, не замечая очевидных фактов деградации массового сознания. Шпенглер одним из первых обратил внимание на угрожающие обществу опасности, которые мы сегодня определяем как глобальные проблемы современности. Глубина, с которой Шпенглер рассмотрел их зачатки, поражает и сейчас; его прозорливость должна послужить стимулом к совместному, комплексному изучению этих проблем со стороны различных наук (философии, истории, географии, экологии, экономики, социологии, демографии, геополитики), что позволит наметить пути для их решения. Это тем более актуально в связи с продолжающимся сейчас мировым экономическим кризисом, когда все существующие в обществе противоречия будут все больше обостряться.

Конечно, не со всеми мыслями Шпенглера можно согласиться. Современный уровень развития науки и техники не позволяет говорить в наши дни об их скором упадке, о чем возвещал Шпенглер такими словами: "Машинная техника закончится вместе с фаустовским человеком, однажды она будет разрушена и позабыта - все эти железные дороги, пароходы, гигантские города с небоскребами, как некогда были оставлены римские дороги или Великая китайская стена, дворцы древних Мемфиса и Вавилона" [21, глава 5]. Впрочем, глядя на фотографии обанкротившегося города Детройта, бывшего когда-то автомобильной столицей США, начинаешь сомневаться в том, что эти пророчества Шпенглера не имеют под собой оснований.

Список использованной литературы

1. Абдзiраловiч, I. Адвечным шляхам: дасьледзiны беларускага сьветагляду / I. Абдзiраловiч. - Мiнск: Навука i тэхнiка, 1993. - 44 с.

2. Бердяев, Н.А. Предсмертные мысли Фауста / Н.А. Бердяев // Освальд Шпенглер и закат Европы. - М.: Берег, 1922. - С. 55-72.

3. Бодрийяр, Ж. Фантомы современности / Ж. Бодрийяр // Призрак толпы. - М.: Алгоритм, 2007. - 272 с. - (Серия "Философский бестселлер").

4. Гессе, Г. Игра в бисер / Г. Гессе. - М.: АСТ: Астрель, 2011. - 540 с.

5. Гумилев, Л.Н. Этногенез и биосфера Земли / Л.Н. Гумилев. - М.: Эксмо, 2007. - (Серия "Антология мысли").

6. Данилевский, Н.Я. Россия и Европа / Н.Я. Данилевский. - М.: Книга, 1991. - 576 с.

7. Исаченко, А.Г. Теория и методология географической науки / А.Г. Исаченко. - М.: Академия, 2004. - 400 с.

8. Кобяков, А.Б., Хазин, М.Л. Закат империи доллара и конец "Pax Americana" / А.Б. Кобяков, М.Л. Хазин. - М.: Вече, 2003. - 368 с. - (Новый ракурс).

9. Леонтьев, К.Н. Восток, Россия и Славянство. Философская и политическая публицистика. Духовная проза (1872-1891) / К.Н. Леонтьев. - М., 1996.

10. Ортега-и-Гассет, Х. Восстание масс / Х. Ортега-и-Гассет. - М.: АСТ, 2005. - 272 с.

11. Ратцель, Ф. Земля и жизнь: сравнительное землеведение. Т. 1-2 / Ф. Ратцель. - СПб.: 1903-1906.

12. Саркисянц, М. Английские корни немецкого фашизма. От британской к австро-баварской "расе господ" / М. Саркисянц. - М.: Академический проект, 2003. - 400 с.

13. Свасьян, К.А. Освальд Шпенглер и его реквием по Западу / К.А. Свасьян // О. Шпенглер. Закат Европы. Очерки морфологии мировой истории. Т. 1. - М.: Мысль, 1993. - (Вступительная статья).

14. Сорокин, П. Кризис нашего времени. Социальный и культурный обзор / П. Сорокин. - М.: ИСПИ РАН, 2009. - 390 с.

15. Тойнби, А.Дж. Постижение истории / А.Дж. Тойнби. - М.: Айрис-Пресс, 2008. - (Серия "Библиотека истории и культуры").

16. Хантингтон, С. Столкновение цивилизаций / С. Хантингтон. - М.: АСТ, 2003. - 603 с.

17. Хоркхаймер, М. Адорно, Т. Диалектика просвещения. Философские фрагменты / М. Хоркхаймер, Т. Адорно. - М.: Ювента, 1997.

18. Шпенглер, О. Годы решений / О. Шпенглер. - М.: Скименъ, 2006. - 240 с. - (Серия "В поисках утраченного").

19. Шпенглер, О. Закат Европы: очерки морфологии мировой истории. Т. 1. Образ и действительность / О. Шпенглер. - Минск: Попурри, 2009. - 656 с.

20. Шпенглер, О. Закат Европы: очерки морфологии мировой истории. Т. 2. Всемирно-исторические перспективы / О. Шпенглер. - Минск: Попурри, 2009. - 704 с.

21. Шпенглер, О. Человек и техника / О. Шпенглер // Культурология. ХХ век. Антология. - М., 1995. - С. 454-492.

22. Ясперс, К. Власть массы / К. Ясперс // Призрак толпы. - М.: Алгоритм, 2007. - 272 с. - (Серия "Философский бестселлер").

Оставить комментарий © Copyright Кюнемес (mauklivy@yandex.ru) Размещен: 12/06/2014, изменен: 12/06/2014. 73k. Статистика. Статья: Философия Философия Скачать FB2		Оценка: *8.003** Ваша оценка:

Кюнемес : другие произведения.

Идея морфологии культуры в концепции истории О. Шпенглера