Я медленно шел по пустынным улицам, Тяжелые ботинки хим. защиты (хоть счетчик уже не пищал на поверхности - мы все равно ее одевали) поднимали клубы пыли и грязи, создавая небольшие вихри у моих ног. То тут, то там попадались зеленые росточки - первенцы природы после Того Ужасного Дня.
Лицо привычно зачесалось под противогазом, и я остановился, раздумывая. Рисковать не хотелось, тем более на поверхности, но счетчик упорно молчал. Так что, я рывком сорвал чертову маску и глубоко вдохнул.
Закашлялся. Радиации нет, но пыль и сухость еще никто не отменял.
Восстановив дыхание, я поднял голову и огляделся. Я на границе известных земель и неизвестных. Об этом говорит черный круг на стене дома - его я оставил в прошлый раз. Я посмотрел назад, нашел глазами тоненькую, едва различимую палочку на горизонте. Это маяк убежища. Он находится далеко от руин, бывших когда-то городом, и распростерся на многие метры под землей.
Я отвернулся и пошел вперед, выбирая развалину получше.
Я родился в убежище. Застал бабушку, которая до десяти лет рассказывала мне истории про яркий мир. Про шум листвы, про синее небо, про жизнь НА Земле. Потом, она умерла, а я стал проситься за стены, чтобы посмотреть, а вдруг все это сохранилось?
Когда умерла мама, и я вышел на поверхность - я увидел, что мечты остаются мечтами.
Наконец, перед моими глазами предстал дом, который выглядел получше прочих. Со вздохом, я надел противогаз, включил фонарь и направился внутрь подъезда.
Начал я все осматривать сверху, с восьмого этажа. В одной из квартир я увидел на подоконнике странную фигурку. Цвета ее поблекли, но, приглядевшись, я понял. Что это фигурка человечка в очках и с чем-то непонятным в руке. "Гамбургер" - всплыло слово в голове.
Я аккуратно положил фигурку в сумку. Детишкам понравится.
Тут, я услышал грохот. Обернулся, привычно схватившись за рукоять пистолета.
Шум шел с нижнего этажа. Я вышел из квартиры, медленно спустился по лестнице, ожидая любой пакости, которая может быть. На бетоне лестничной клетки лежала полуизъеденная дверь. Я выдохнул. Вроде ничего необычно...
-Мать! - ругнулся я приглушенно. На пороге опустевшей квартиры лежал гнилой труп. По лохмотьям ползали черви, из головы текла желтая жидкость. По положению рук, я понял, что труп пытался выползти из квартиры.
Странно. Он слишком свежий.
В памяти всплыла история шестилетней давности - один сумасшедший старик, набрав полную тележку всякой провизии, сбежал на поверхность. Все поворчали, но искать его никто не пошел. Сумасшедший ведь. Ему было чуть ли не сто лет, и я видел его всего лишь раз. Жалкое было зрелище.
-Так вот ты куда убежал, старый прохвост, - прошептал я, поднял пистолет и выстрелил в то, что когда-то было головой. Потом переступил через останки и вошел в квартиру.
Первые две комнаты были пусты. Зайдя в третью, я обомлел.
Около окна стояла непонятная тренога, а на ней - словно окошко в мечту, цветное, почти живое полотно. Подойдя ближе, я увидел улицу, деревья, дома, маленьких людей и ослепительно голубое небо. Но самым ярким пятном был человек, сидящий на подоконнике, на переднем плане. Это был молодой паренек. И он улыбался.
Я провел рукой по полотну. Оно было глянцевым, и чуть прохладным.
Я поглядел в окно, и увидел ту же улицу. Только без голубого неба, деревьев и людей.
Идя в убежище по темной пыли, я нес завернутый в полиэтилен кусочек чуда.
И казалось, рядом со мной шел тот самый паренек, с его искренней улыбкой, и под его ногами оживала улица. Вокруг нас ездили машины, бегали дети, шли взрослые. Вокруг нас шумели. Вокруг нас царила жизнь.
А я шел, зная, что это все мои иллюзии, что ничего этого нет. Все кончилось.
Неожиданно, мне захотелось плакать.
Сейчас, мы подземные крысы, живем без мечты, и ни о чем не мечтаем.
И у нас нет уже желаний.
А у этого старика были.
Мы все родились под землей, и живем там, не думая о том, что можно подняться и исправить ошибки. Мы родились, не помня своей сущности, радуясь мраку.
А тот старик, которого все считали сумасшедшим, помнил себя. И убежал, надеясь хоть запечатлеть свою мечту. И это было его жизнью, его желанием.
Я шел и шел навстречу осточертевшей палке, а мои мысли были где-то далеко.