Аннотация: И сколько их ходит по земле - искалеченных тобою. Сурово наказываешь, мало кого щадишь. Да все ищешь...
Пустыня убивает людей множеством способов. Когда бессильны оказываются ядовитые змеи и песчаные бури, в ход идут самые надежные средства - жара и жажда. Их, как правило, не выдерживает никто. И падают - сильные, смелые, уверенные в себе и в том, что весь мир вскоре будет лежать у их ног. Сколько из них могли бы стать великими завоевателями, сколько - учеными, сколько - царями... да не станут. Лежат, укрытые песком, и только редкие бури, проносящиеся над барханами, поют им колыбельные.
Жара и жажда. Потому ты и сроднился с пустыней, что воплотил собой самое страшное ее оружие. Горячий и алчный, ты убивал не хуже солнца, и сложно уже сказать, кто из вас положил больше жизней.
Пустыни боялись, а значит, боялись и тебя, ее духа. О, какими напряженными, какими почти испуганными были лица погонщиков верблюдов, когда купеческий или царский караван пересекал твои владения. Во всякой смерти, произошедшей в пути, видели проявление твоего гнева, и ты не отрицал. Ты вообще не говорил с людьми.
Они не могли знать точно, однако чувствовали тебя, потому что при твоем появлении каждому становилось неуютно, хотелось сжаться в комок, закрыть голову руками и не оборачиваться, ни в коем случае не оборачиваться, чтобы не встретиться взглядом с черными глазами, на дне которых плещется кровавый огонь. Но все-таки оборачивались, поборов страх, и облегченно выдыхали: позади никого. Лишь самые внимательные могли заметить едва видимый след на песке. Да и только.
Караваны уходили, почти всегда оставляя тебе в откуп несколько жизней. Ты забирал самых сильных, самых молодых. В основном, мужчин. Красота и беззащитность женщин, перевозимых через пустыню, трогала твое иссушенное зноем сердце - и ты пропускал их. Пропускал и, сжимая рукоять изогнутого меча, по лезвию которого текла не кровь, но песок, смотрел вслед удаляющимся животным. Верблюды уходили в сторону заката, а ты знал, что дорога караванщиков будет удачной и легкой. Пошлину за проход они уже заплатили.
А люди все оглядывались назад со страхом, обращались к своим богам, чтобы те сохранили их от злого духа, обитающего на этих бесплодных землях. Но тебе лучше, чем любому другому, было известно, что боги против тебя не помогут, ведь это твои родные братья и сестры, те из них, кто заставил людей себе поклоняться.
И ты вновь удалялся в пустыню и ждал нового каравана...
... А люди, глупые люди строили дворцы из белого камня, надеясь за их стенами спастись от того, что преследовало в пустыне, что являлось в страшных снах, что не давало спокойно жить и заставляло метаться в поисках убежища, спасения, теплого места... лучшей доли... себя...
Но ты был. Ты был и там, в городах, которые они построили, в домах, за стенами которых они прятались, в храмах, где они поклонялись своим богам. Когда в огромный костер, разожженный перед идолом Молоха, родители бросали первенцев, когда в святилищах Астарты-луны предавались разнузданным оргиям, когда за стенами якобы закрытых от посторонних глаз гаремов творились такие бесстыдства, что лик солнца помрачился бы, увидев их, - ты был там. Ты шептал на ухо мужу оставить молодую супругу и пойти в храм Астарты, чтобы предаться там плотским утехам с жрицами. И ты же в эту ночь посещал одинокую женщину, невидимой рукой снимал покрывало с ее волос, целовал мягкие губы, шептал слова, от которых трепетало женское сердце. Ты уходил, а она, оставленная, сидела у окна и, глядя в сад, думала, тосковала, сравнивала мысленно тебя и своего супруга и находила последнего во всем тебе уступающим. Ты вонзал ледяные иглы в сердце каждой встретившейся тебе женщины, и они отворачивались от своих мужей, уязвленные непонятно откуда взявшимся холодом.
Стены не спасали никого.
Кинжалом в спину ты был, и ядом в кубке, и змеей на ложе - каждым орудием мести, будь то месть неверной жене или сопернице, врагу или соседу, не отдающему давно взятый долг. Ты был стоном порочного наслаждения, и жестоким ветром пустыни, и карающим мечом, ты слепил глаза роскошью, ты подливал вино в чашу опьяневшего, ты будоражил девичьи сердца, погружая их в горячую реку мечтаний, а затем безжалостно выбрасывая на холодные ветра и оставляя навеки оледенелыми. Ты искал...
Ты бродил по белой, дотла выгоревшей земле, что трескалась и дымилась под твоими шагами, а глупые люди думали - солнце. Ты проходил мимо садов, где, скрытые высокими оградами от посторонних глаз, смеялись беззаботно нежные красавицы... сколько их было. И сколько еще будет. И от этой мысли тяжелела голова.
И меч в руке давно надоел, тянет к земле, да не отпустишь. И губы, иссушенные жаром пустыни, воспаленные и запекшиеся от внутреннего огня, хотят притронуться к губам той единственной, что прижмет к груди, а не оттолкнет. И в глазах давно уже не ярость - тоска...
Бродишь неприкаянный, ищешь любви, тянешься к ласкающей руке, как бездомный пес, и кусаешь эту руку - до мяса, до кости, когда она вместо того, чтобы погладить, бьет. И сколько их ходит по земле - искалеченных тобою. Сурово наказываешь, мало кого щадишь. И, вглядываясь в очередное девичье лицо, вздыхаешь тоскливо: не та.
Да все ищешь...
_________________________________________________
Aishma deva - (перс.) - "дух гнева", "дьявол-каратель".