Причиной бессонниц доктора Ульриха был тот факт, что он слишком обстоятельно помнил, как складывалась дальше жизнь тех младенцев - а их было более двух тысяч - роды которых он принимал своей практике. Их истории порой давили на него, как тяжелые глыбы из каменного карьера.
Семидесятипятилетний Доктор Ульрих вышел немного прогуляться перед сном, но мягкий вечерний воздух внушил ему бодрости, и он прошел до конца кукурузное поле, окружавшее его владение, и вскоре очутился перед заброшенным каркасным домом с огромной заколоченной дверью, который хмуро взирал на него из полутьмы. Казалось, говоря этим избитым выражением, еще вчера Руфанна Элдер, которая некогда здесь жила, разговаривала с доктором. Вернувшись домой, Чарльз Ульрих всю ночь перекладывал голову с подушки на подушку, стараясь осилить своего врага бессонницу, а история Руфанны то и дело восставала перед ним, как столбы северного сияния в осеннем небе.
Руфанна Элдер, которая умерла не далее, как в прошлом году, была королевой выпускного бала такого-то года, и после удара, который жизнь нанесла ей в семнадцать, она все последующие несколько лет провела сидя на крыльце перед той самой дверью, чей вид сегодня обеспечил доктору Ульриху бессонную ночь. Вплоть до последней весны, Руфанна, слегка ссутулившаяся оттого, что слишком долго находилась в сидящем положении, но все еще выглядящая моложе многих выпускниц этого года, продолжала держать голову так, словно она все еще носила корону недолгой поры своей славы.
Лежа без сна, доктор Ульрих углубился в прошлое и припомнил как в день, когда должен был состояться выпускной бал, Руфанна несмело вошла в его кабинет, где он принимал роды, извлекал пули из раненых, вправлял кости и констатировал смерть.
"Нет, Руфанна, ты не беременна", - как наяву донесся до него в загородной тишине его собственный голос. "Но если тебя это так тревожит, моя милая, то почему бы тебе не выйти за твоего молодого человека, Джесса Ференса, раз уж вы все равно оканчиваете школу... Выходи замуж, если ты так этого боишься".
Руфанна долго рыдала, но, наконец, пересилила себя и произнесла: "Это был не Джесс Ференс доктор... Поэтому я так и боюсь".
"В таком случае, не хочешь открыть мне, кто это был?" поинтересовался доктор, после того, как дал ей выплакаться. Она была не настроена уходить.
"Это был мой дядя, доктор Ульрих" - выдала она тайну, которая так неотступно ее тревожила.
"Он овладел мной, когда пригласил в новый дом его родителей, тот, откуда видно место, где река снесла мост во время большого наводнения два года назад..."
Этот дядя, прикинул в уме доктор, в отличие от большинства дядей, был на два года ее младше, и ему, стало быть, было пятнадцать.
Дядя закрыл дверь, а потом запер ее на ключ, - не говоря этого вслух вспомнила Руфанна, пока доктор смотрел на нее встревоженным взглядом.
"Но пойми, милая", - заговорил доктор Ульрих, пока она все еще была в своих мыслях, - "ты не ждешь ребенка... Мое обследование это подтвердило, Руфанна. Ты не забеременела", - продолжал он, глядя на недоверчивое выражение ее лица, - "от близости с твоим дядей. ...Джесс Ференс все равно возьмет тебя в жены... "
"Тогда почему, доктор, я не могу сказать Джессу, что я согласна и назначить день свадьбы? Ведь я же люблю Джесса, люблю еще с тех пор, как мы с ним были детьми... но нет, я не в силах, слова застревают у меня в горле".
"А ты уже пыталась сказать Джессу, что любишь его и хочешь стать его женой?"
"О, да, как будто бы... Но стоит мне заговорить... и слова застревают в горле. Словно дядя удерживает мне язык..."
"Это не дело". Доктор Ульрих был строг. "Ты должна сказать Джессу, что никаких помех для вашей свадьбы нет. И тебе не следует раскрывать того, что произошло между тобой и кровным родственником. Скажи Джессу да. Или уж скажи нет. Но ты должна оставить эту нерешительность... Он слишком искренне тебя любит!"
На выпускном балу лицо Джесса пылало, пока он обнимал Руфанну в танце, но она вспоминала и видела перед глазами только одно - как дядя закрывает дверь, а потом запирает ее на ключ.... Она любила Джесса все сердцем, но почему же она не могла подумать ни о чем другом, кроме как о той закрытой двери.
Дядя снял с нее блузку и припал своими юными губами к ее еще никем не тронутым грудям. Она растаяла в его объятиях, как освободившаяся ото льда река.
У Джесса на лице было написано все его страдание, когда он танцевал с ней в ту ночь. Он выглядел так, словно его отхлестали по щекам мокрым полотенцем. Еще с тех пор, как он был мальчишкой, он вечно боялся, кто-то другой ее уведет, теперь же он был в этом убежден.
Но никого другого, конечно же, не было, Руфанна не была влюблена в своего дядю, он просто овладел ее телом, да и какой он был ей дядя, просто-напросто мальчишка, почти ребенок, пусть и ставший в итоге первым из всех, кто ее желал и ждал, первым, кто ее добился.
От случайно оброненного кем-то слова подозрения Джесса яростно вспыхнули, и, покинув зал танцев, откуда ему вслед, умолкая, продолжала литься музыка, он как во сне направился к дому юного дяди.
Он пришел к мальчику за полночь. Джесс спросил его, правда ли, что тот любит Руфанну. Юноша, все еще полусонный, ничего не отрицал, и сполна добавил все недостающие и требуемые от него подробности. Позже люди говорили, что эти подробности и сотворили свое ужасное дело. Если бы дядя просто сказал жениху да, и ничего не добавлял, то того, что случилось позже, никогда бы не произошло. Однако дядя поведал ему все с такой нежностью, словно он исповедовался доброму брату, брату, которого он любил так же сильно, как и Руфанну. Рассказывая, он держал Джесса за руку, он плакал и говорил без утайки, он прижимался лицом к щекам Джесса, смачивая их своими слезами, и возможно, чтобы удовлетворить своего позднего посетителя, прибавил подробностей, которые не совсем соответствовали правде.
Джесс, пошатываясь, вышел из дома дяди на рассвете. Он отправился бродить с сторону каменного карьера, прошел Пять Ручьев, и живодерню, возле которой река в это время года была неторопливой и не слишком глубокой. Потом он вернулся к себе домой и взял пистолет.
Руфанна была обещана Джессу еще с тех пор, как он был мальчиком. Их свадьба, ведь это так ясно, была предначертана им "с самого начала", а может, как казалось Джессу в эту минуту, еще до их рождения.
Юный дядя сидел за завтраком, поглощая глазами раздел комиксов из воскресных газет.
Джесс подошел к нему, скривив губы в странной улыбке.
Дядя поднял к нему свое безмятежное лицо, обратил ничего не подозревающий взгляд на будущего убийцу. У него не было шанса молить о пощаде. Джесс выстрелил один раз, потом второй, и миска утренней овсянки стала красной как блюдо свежесобранных ягод.
Выйдя от него, Джесс с достойной осанкой направился к дому Руфанны. Он встал перед белыми колоннами и пальнул из того же пистолета себе в голову: мозги и кусочки черепа фонтаном брызнули из-под его светлых кудрей на стекла за колоннами и на дверную раму, а кровь хлынула как нежный летний ливень. Джесс Ференс упал на крыльцо и вены на его раскинутых руках вспухли, словно они все еще несли кровь к его остановившемуся сердцу.