Два года изучения общих дисциплин позади. У студентов на носу экзамены и тест на профориентацию, своего рода рубеж в образовательном процессе. За ним идёт разделение по специализациям. Что-то подобное тесты проводилось раньше в системе профобразования и то лишь для галочки, а люди выбирали профессию по наитию, да по совету. А как говориться, насильно мил не будешь. Мир исправно наполняли учителя, ненавидевшие детей, стоматологи, безразличные к чужой боли, чиновники, исполненные равнодушия. Не спорю и сейчас такие попадаются, но их гораздо меньше. А всё потому, что наконец-то прислушались к учёным, предложившим узаконить тест на профориентацию. Теперь на некоторые специальности без него уже не попадёшь. Удивлены? А ведь в этом есть смысл. Одно дело штукатурить без души - подумаешь, кусок шпатлёвки потом отвалится. "Косяк", но поправить можно. А вот в медицине халтура дорогого стоит, порой ценою в человеческую жизнь. Или взять юриспруденцию, сработав на кое-как, сломал чью-то судьбу. Ещё много таких профессий где случайные люди просто недопустимы.
Предстоящего теста Никита не боялся. Благо чем-то сложным данную процедуру не назовёшь. Задач решать не надо, на вопросы отвечать тоже и сочинение вымучивать не придётся. Одеваешь шлем наподобие тех, что в симуляционных играх и перед тобой прогоняют базовый сюжет. Тот же эффект 5D только покруче. Шлем-то спецразработки тех самых учёных. В тонкостях его работы мало кто разбирается, но выглядит всё примерно так - шлем отслеживает реакцию твоей энцефалограммы в зависимости от поворота сюжета, строит модель твоего психопортрета и уже на основании его раскручивает действие под тебя. Сам ты при этом как бы участвуешь в действии. Для каждой профессии организовывался свой сценарий. Никите, как будущему юристу предстояло стать участником знаменитого преступления. А вот свидетелем, жертвой или изувером, зависело от особенностей его характера.
Экзаменационные шлемы штуки не только дорогостоящие, но и дефицитные, на весь институт только пять штук. Потому профтест растягивался на целый месяц. Кто-то уже прошёл и знал, куда его определили, кто-то ещё был в полной неопределённости. И всё же кое-какое волнение Никита испытывал. Как ни крути наступал важнейший момент в жизни - к какому клану юристов его припишут? Его или отправят в прокуроры (если он жесток и непримирим к преступникам), или в адвокаты (если понимает и сочувствует им), либо же в судьи (если у тому хватит хладнокровия спокойно наблюдать за преступлением).
Говорят, тест можно обмануть. В студенческой среде ходит немало легенд на эту тему. Но, как правило, ни к чему хорошему это не приводило. Человек не на своём месте совсем не блистал и довольно часто уходил из профессии. Те же, кто оставался испытывали дискомфорт. Психологи запугивали студентов историями о сумасшествии и даже самоубийствах таких вот несчастных. Но кто им поверит? Их задача заставить конкурсанта принять решение в соответствии с положенным мироукладом. А настоящее твоё "я" интересно только твоим родителям. Или нет? Отцу, кажется, всё равно, о чём мечтает Никита. Ему главное, чтобы сын, как и он, стал прокурором. А вот маме не безразлично. Для неё главное, чтобы её Никитушка был счастлив.
В день теста претендентов (три парня и две девушки) собрали в одной аудитории, где перед ними психолог минут двадцать распинался о целях и задачах предстоящего испытания. Затем ответственный преподаватель с кислым видом, словно страдая от зубной боли, зачитал тему, которая станет лейтмотивом будущего сюжета. Студентам предстояло поучаствовать в преступлении Герострата.
- А кто такой Герострат? - послышалось сзади.
Это Антон Васильчаков, здоровенный лоб, под потолок ростом, член институтской сборной по волейболу. В этот мешок тестостерона влюблены все девчонки с курса. Откуда такому знать о Герострате?
- Это тот, кто сжёг одно из семи чудес света, храм Артемиды, - подсказали ему.
Кажется, это была Катенька. Сама - синий чулок, а себе тоже, с придыханием смотрела на красавчика Васильчакова. А вот Никите, задай он наиглупейший вопрос типа этого, ни за что бы не подсказали.
- Специально сжёг? Или несчастный случай? - продолжал дебилом Антон.
Преподаватель покривился:
- Греческий историк Феопомп упоминал поджог как официальную версию. Якобы он специально это сделал, чтобы прославиться. Официально было запрещено упоминать его имя. Но История, как всегда, сыграла злую шутку. Имени судьи, казнившего Герострата, в ней не осталось. А вот знаменитого поджигателя знает каждый, даже слегка образованный, но к таким, Васильчаков, ты не относишься.
Затем испытуемые разошлись по разным аудиториям. Это были крохотные комнатки с одним креслом, шлемом на нём, компьютерным столом и огромным монитором. В каждой комнате свой лаборант, который следил за прохождением теста. С Никитой был небритый детина в несвежей футболке и мятых джинсах. Он помог Никите надеть шлем и усесться в кресло. Понятие помочь выражалось в молчаливом указании пальцем на шлем, который Никита нахлобучил сам и на кресло, куда он тоже забрался самостоятельно. Лаборант всего лишь включил установку.
Щелк и не стало комнатки с оборудованием. Вокруг, куда ни глянь, камни, желтая земля и чахлая растительность, выпалённая солнцем. Не родное, но знакомое. Такой пейзаж Никита видел, отдыхая в Турции. И такая же жара там. Солнце в самом зените. Никита прятался от него за дальними колоннами огромного храма. Колонны высокие, восемнадцатиметровые и их ровно сто двадцать семь. Никита это точно знал. И храм, под сводами которого он прятался, был знаком по картинкам. Ну, да именно его должен был сжечь Герострат. Никиту всегда мучал вопрос, как можно спалить здание из мрамора? Но теперь он знал, что соединительные элементы храма, крыша, внутренние перегородки - деревянные. Откуда ему это только известно?
- Вот ты где, Герострат?
Из-за колонны появляется пожилой человек в белом хитоне. Сандалии его на кожаном ходу. Такие носят лишь богатые да высокие чиновники, у всех остальных обувь на деревянной подошве.
"К кому это он?" Никита удивлённо озирается. Никого рядом нет. Никита опускает глаза, видит свои руки загорелые до черноты, босые ноги. Вместо рубашки и джинсов на нём грубый кусок материи. И называется он "хлен". Скажи кто вчера, что ему знакомо это слово, он бы несказанно удивился. "Это он мне? - соображает Никита, - Я - Герострат? Чудны твои причуды, тестовый шлем".
- Хватит прохлаждаться, - хмурится человек в хитоне.
"Прохлаждаться полдень, когда и тень не особо спасает от жары? Он что, прикалывается?" Но вслух Никита ничего не говорит. Он знает также то, что должен подчиняться этому человеку.
- Одна из дверей во внутренних покоях, там, где спят жрицы, плохо закрывается. Надо починить.
"Починить?" Ах, да, он же храмовый плотник. А почему бы и нет? В истории не упоминалось о профессии Герострата. Прекраснейший храм нет-нет, а нуждался в плотницких руках. То там, то здесь требовалось заменить подгнившее дерево. А на всё про всё только Герострат-Никита. Потому-то у него такие мозолистые руки. Хотя, чего на судьбу роптать - жить при храме не каждому такое счастье даётся. А то, что чести немного дано, надо было из благородного чрева родиться. Он хоть и рождён лидийкой, кто истинный отец неизвестно. Раз уж назван на греческий манер Геростратом, знать отец был греком. Он из Сарда, города проституток. Говорят, на деньги этих самых блудниц там насыпан огромный поминальных холм. Герострат помнит его, высокий, выше деревьев. А может казался таким, потому, что Герострат видел его ребёнком. Вскоре мать продала его проезжающим торговцам и хвала богам, его как самого квёлого те принесли в дар храму Артемиде в Эфесе. Он болел тогда, мог умереть, им расплатились за благоволение богини к путешественникам.
Обычно храмовых рабов кастрировали, но Герострату повезло, его взял под крыло старый храмовый плотник. Он сказал, что малец просто загнётся после этой процедуры, настолько измождён был тогда маленький Герострат. Возможно последствием голодания и стал его невысокий рост и непреходящая худоба. А ещё изогнутые колесом рахитичные ноги, за которые его иногда звали Хефейстос . Такого как он разве полюбит (если не за деньги) хоть какая-нибудь женщина. О женщины! И зачем тогда в детстве его не оскопили? В храме "пчёл" Артемиды больше трёх десятков и все красавицы одна краше другой. Даже имена им под стать: Гликерия - сладкая, Дианта - цветок бога, Мелина - мёд. Герострату разок удалось попробовать мёд, нет, не жрицу (за это смерть рабу), а самый настоящий мёд. Он как-то справил новые ворота с крепкими засовами одному купцу. Киприанос, так звали купца, за работу расплатился кувшинчиком мёда. Райское лакомство. Герострат до сих пор помнит его вкус. Пища богов и верховных жрецов.
- Да они к нему уже равнодушны, - сказал как-то слуга с кухни, - Каждый день ставим им на столы.
Ну, как мёд может надоесть?
Собрав инструменты, Герострат-Никита отправляется во внутренние покои. Жаль, что жриц в их комнате нет. Герострат для них никто, раб, пустое место, при нём они могли переодеваться или вообще ходить обнажёнными. Когда ещё такое подсмотришь.
Забавно, что просевшая дверь в их покои скрипела голосом гадалки с рынка, точно таким визгливым и противным до ломоты в зубах. Безумная старуха предсказала, что потомки будут помнить его имя многие века. Киприанос тогда до слёз хохотал над её словами. Это он дал монету старухе чтобы та погадала Герострату. Весёлый человек, кажется невозможно увидеть его злым. Хотя, нет, тот недавно ругался с другим купцом, Карпосом как раз на ступеньках храма. Точнее кричал больше Киприанос, второй упрямо твердил про долговые обязательства. Карпос не столько торговал, сколько скупал долги других. Говорили он тесно дружен с судьёй, что это помогало ему взымать деньги с должников. А ещё, что на его совести десятки разорённых семей.
Герострат знал, что самые важные документы в Эфесе писались на папирусах или коже. Те, что попроще, вроде долговых займов, записывались на дощечках, покрытых воском. Удобно, отдал долг, стёр запись. Ни для кого не секрет, что все важные документы хранятся под замком в одной из комнат Храма, весь городской архив. А где же ему ещё быть, как не под защитой самой Артемиды, ну и ещё одного жреца, у которого на поясе ключ от этой комнаты. Герострат не любит Хранителя. Он противен и заносчив. По его жалобе храмового плотника как-то выпороли. Не слишком уж тогда он и провинился, а жрец-хранитель настоял на ударах плетью вместо другого наказания. Не смог простить, что именно Герострата одна из "пчёл" Артемиды угостила прохладной водой. Красавица Гликерия, самая младшая из жриц. Завидев её у несчастного плотника начинает бешено колотиться сердце и кровь приливает к лицу. Когда девушка проходит мимо, взгляд его невольно следует за ней. Лёгкий шлейф благовоний струится за ней. М-м-а! Другие жрицы тоже втирают ароматные масла. Но от них пахнет иначе, не пьяня голову. Её маленькие ножки в изящных сандалиях ступают так легко, что кажется, будто она парит над землёй. Ручки её тонки и нежны. Герострат имел счастье случайно коснуться их, когда та, сжалившаяся над усталым плотником, предложила ему воды. Она - источник его нескромных и сладких снов, в которых, слава Морфею, они вместе.
Хранитель архива тоже пожирает глазами юную жрицу, частенько не пропускает её, заигрывает. Та, как только можно старается избегать его. Любая на её месте шарахалась бы от плешивого толстяка с вечно сальными губами. Видеть его противно, не то, что с ним любезничать.
Лишь один Киприанос знает о Гликерии. Как-то смеясь он спросил, кто из жриц нравится плотнику. Бесхитростный Герострат не смог соврать.
- Это та маленькая? - уточнил купец и когда тот подтвердил, жизнерадостно хохотнул, но не стал высмеивать его, а понимающе похлопал по спине, - Забавная девчушка. Жаль, что не судьба вам быть вместе. Люди, хоть и родятся одинаково, но не ровня друг другу. Она - жрица, ты - плотник и к тому же не свободный, собственность храма. Нет, не быть вместе. Тебе, брат, остаются только сны. Ну, и надежды, что в Тартаре души ваши соединятся. А что касается снов, это чудо, дарованное нам богами. Мы над ними не властны. Хотя..., - Киприанос немного помедлил, затем лукаво улыбнулся, - Есть у меня одна занятная штука, пыльца одного растения. Её добывают далеко отсюда, в горах, собирают, бегая голяком по цветущему полю. Хотя цветком коноплю не назовёшь. Пыльца этого растения даёт самые яркие и незабываемые сны. Могу поделиться с тобой небольшим кусочком, попробуй.
Купец не соврал, сны с коноплей уносили в сказку. В них Гликерия любила несчастного плотника. Не жалела, а именно любила, страстно, до исступления. Чего ещё надо мужчине-рабу? Маленький комочек гашиша вскоре кончился. Киприанос договорился с жрецами и те отпускали плотника для работ по его дому. Герострат строгал мебель и делал утварь купцу за новые порции конопляного счастья. И вдруг Киприанос пропал. Луна родилась, выросла и состарилась, а его всё не было. Герострат каждый вечер приходил к его дому, но сторожа раз за разом отвечали, что купца нет в городе. Плотник был несчастен как никогда раньше. Он перестал спать, а если забывался, то вместо привычных сновидений его одолевали кошмары. И каким облегчением было увидеть, как на его стук в ворота купца выглянул сам Киприанос. Обменяв гашиш на монетку плотника, его благодетель вдруг вздохнул. Было так непривычно видеть его грустным, что Герострат не удержался и спросил, чему тот печалится.
- С тех пор, как персы завоевали Эфес, торговать стало тяжелее. Налоги возросли и вообще... Помнишь, как они захватили город?
Герострат кивнул. Конечно он помнил. Кое-где была резня, пожары, грабежи. Женщин где ловили там и насиловали. Храм Артемиды персы не тронули. А вот нескольких жриц, что оказались в городе, не пощадили. Хвала богине, Гликерия в тот день осталась в храме иначе бы точно побывала под персидскими солдатами. Не зная почему, Герострат сказал об этом купцу.
- Да, - опять печально вздохнул тот, - повезло. А вот моему другу Малику нет. Его убили, когда грабили его же лавку. Возможно ты знал его?
Герострат кивнул. Малик торговал тканями на базаре.
- Мы были дружны, - продолжал Киприанос, - помогали друг другу. И вдруг этот Карпос вылез с долговыми расписками Малику. Я точно знаю, что не должен ему. Это Малик у меня занимал как-то. Не иначе это жирная пройдоха Карпос сговорился с Хранителем архива, и они подделали документы. По воску как хочешь, так и исправляй. Долго ли умеючи.
- Этот может, - поддакивает Герострат.
Кому неприятен Хранитель, тот друг Герострату.
- А-а, - Киприанос безнадёжно отмахивается, - Будет об этом. Что говорят в городе о персах?
Герострат пожимает плечами:
- Не знаю. В храме у нас всё по-старому. И разговоры прежние.
- Сведущие люди предупредили меня, что будет всё по-другому. Персы скоро отдадут ваш храм богине Кибеле. У них свои боги и им нет никакого дела до наших. В храме заведут новые порядки и всех жриц сделают иеродулами . Слыхал, кто это такие?
Герострат опять кивает. Кто не знает о храмовых проститутках? У персов, говорят, в каждом храме их полно. Артемида среди своих "пчёл" такого не допускает. А вот жриц Афродиты принуждают торговать своим телом, чтобы наполнялась храмовая казна. Слава богам, Гликерия служит Артемиде. А если бы их храм был Афродиты? И подумать страшно, что будет, если персы отдадут храм многогрудой Кибеле.
- А вот если бы храма вдруг не стало? - вслух размышляет Киприанос, - Твоя маленькая жрица была бы свободна от обязательств богине.
- Как это не стало? - не понимает Герострат.
- В одночасье бы рухнул, например, - Киприанос руками показал, как бы завалилось здание храма, - Землетрясения у нас случаются. Или бы вдруг сгорел, молния, скажем, в него попала...
- Сама Артемида его охраняет, - напомнил общепринятую версию Герострат.
- ... или кто поджёг бы, - словно не замечая его слов, задумчиво продолжает купец, - Вот сгорел бы он. Сам говорил, что в нем дерева много. Ты бы тоже стал свободным. Храма-то нет, хозяина, значит тоже. Смог бы Гликерию забрать себе, даже жениться на ней. Дом бы построили, детишек завели. А что? Профессия плотника не дала бы умереть с голода.
- Да, да..., - Герострат спешит согласиться.
Он уже приплясывал от нетерпения поскорее побежать к себе и сунуть гашиш под язык. Наговорившись, купец отпускает его, и Герострат мчится обратно в храм. Слова Киприаноса какое-то время смущают его. То, что он говорил конечно здорово, семья, дом, дети... Если не будет храма... Вот бы так случилось. Но боги не станут ссориться с Артемидой напуская напасти на её храм. А люди? Кто осмелится поджечь? Если не богиня покарает потом его, то народ - обязательно. Жители Эфеса гордятся своим храмом. Виновного в его разрушении не пощадят. Хотя... мысль дельная, обрести свободу. И ведь правда - нет храма и не будет хозяина. Но это всё потом, потом, сначала гашиш. И каким сладкими были сновидения в этот раз...
А вот пробуждение оказалось не очень. Он проспал и снова был бит. И опять этому посодействовал жрец-хранитель. Он присутствовал при наказании Герострата, потом подошёл к нему и прошипел на ухо:
- Рождённый в грязи не должен касаться прекрасного. Знай, ничтожество, Гликерия рано или поздно будет моей.
- Нет, не будет, - простонал Герострат.
- А если не будет, - оскалился жрец, - я сделаю так, что её отдадут в храм Афродиты, где каждый встречный будет мять ей матку, и лет через пять она превратится в потасканную старуху.
При этом он гадко рассмеялся.
Вечером Герострат всё рассказал Киприаносу. Он пришёл к нему за гашишем вновь.
- А я что говорил? - купец назидательно покачал пальцем у его носа, - Так или иначе, а Гликерия будет чьей-то, но только не твоей. Лишь герой достоин награды, трус не получает ничего.
А вот гашиша Киприанос больше не дал.
- Нет его больше. И достать его теперь вряд ли смогу. Через пару дней у меня суд с Карпосом. У него все мои долговые обязательства, те самые, убитого персами Малика. Я буду разорён и больше не смогу тебе помогать, - печально произнёс он, - И если всё-таки решишь стать героем, то начни поджёг с комнаты-архива Хранителя. Папирус горит быстрее дерева.
А потом было горе, огромное, всепоглощающее, не позволяющее ни думать, ни чувствовать что-либо. Огонь быстро подхватившийся от папирусных свитков, добрался до потолка и уже поверху побежал по храму. Ночной ветер погнал его к той части здания, где ночевали жрицы. Пока Герострат опомнился, загорелись их комнаты. Началась паника. Он сам бросился сквозь дым и жар спасти хоть кого-нибудь. А потом долго рыдал над телом мертвой Гликерии. Вокруг в панике носились люди, а он ничего не видел и не слышал. Даже когда храм весь выгорел, он продолжал сидеть у неподвижного тела юной жрицы время от времени стуча себя по голове и повторяя: "Прости, это я виноват". Среди всеобщей суматохи на него не обращали внимания, а потом заметили.
- В чём виноват? - спросили его.
- Во всём, - не понимая, о чём говорит, ответил он.
Был пожар и есть виновник. Что ещё надо? Герострату скрутили руки...
* * *
- Это противоречит исторической версии, - заметил преподаватель, отвечающий за тест.
- Нисколько, - не смутился Никита, - сгорел храм, известный не только на всю округу, на весь древний мир, а вместе с ним городской архив, со всеми тяжбами и даже текстами законов. Ущерб в любом случае колоссальный. И всё из-за смазливой женщины. Неслыханно! И Артемида его не остановила? Ни один из жрецов не позволил бы заронить ни капли сомнения относительно богов. Думаю, властями была озвучена иная версия, о сумасшедшем, пожелавшим прославиться.
- И к месту пришлись слова базарной пророчицы? - хмыкнул преподаватель.
- А то, - ответил улыбкой Никита, - не один Герострат слышал это.
- Результат теста ещё рассмотрит комиссия, - сообщил преподаватель, - но мое мнение - тебе следует посвятить себя адвокатуре. У тебя талант к этому.
Никита кивнул, а сам подумал: "Папа расстроится. А мама, кажется, будет рада".