Сазанский Дмитрий Александрович : другие произведения.

Старик

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


Оценка: 8.00*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Сколько историй о бессмертных и вечно живущих рассказано во множестве научно-фантастических произведений?! Сколько теорий бессмертия и вечной жизни предложено Человечеству? Тайна бессмертия - краеугольный камень почти всех известных нам религий. Но если в религиозных учениях бессмертна душа человека, то сам человек мечтает о бессмертии тела, о бесконечной жизни "тут и сейчас". Ну, разве кто-то отказался бы от такого "дара"? Вы бы отказались? Только представьте себе: что бы с Вами ни происходило, не дай Бог, даже самое ужасное, Вы всегда живы и здоровы, полны сил и энергии. Замечательно! Но что случится, если Вы такой один, уникальный, а Вас окружают простые смертные, не такие "необычные", как Вы - родные, любимые, ваши дети, внуки, ваши соседи, коллеги по работе, просто прохожие? Замечательно? Перед Вами - роман Дмитрия Сазанского "Старик". Герой романа - Иван Сергеевич Гребнев - "обычный" бессмертный. "Обычный", потому что он - не герой блокбастера, никакой там не горец или размороженный спецназовец. Он даже не мессия. Он - старик 88-ми лет, заурядный московский пенсионер, после череды событий осознавший, что он не может умереть, ни от глыбы льда, упавшей на голову, ни под колесами джипа, ни когда ему в голову стреляют сначала бандиты, а потом те, кто должен этих бандитов ловить ... Невольными свидетелями многочисленных чудесных "воскрешений" Старика становятся совсем разные люди, которые настолько вовлекаются в круговорот событий, связанных со Стариком, что меняются их образ жизни, поступки, мировоззрение, переплетаются их судьбы. Однако, если для одних Старик так и остался просто стариком, но со своей тайной, другие увидели в нём угрозу национальной безопасности. "Все непознанное больше страшит, чем радует. За любой тайной мы привыкли искать труп, а не новорожденного..."


   Старик.
  
   Если бы этому происшествию угораздило случиться во вторник, шуму было бы значительно больше.
   Не зря Стив Джобс после Windows больше всего ненавидел понедельники, презентуя свои новые "яблочные" игрушки только по вторникам. Самодур Фамусов, как известно, во вторник был "зван на форели", в отличие от того же четверга, когда ему было нужно ехать на погребенье.
   Да что там Джобс с Фамусовым - целые народы относятся ко вторникам диаметрально противоположным образом. Например, греки не любят вторник, выпадающий на первое число месяца. В одном конце Европы утверждают, что важные дела надо начинать только во вторник, в другом, не менее продвинутом уголке европейской цивилизации в корне с этим не согласны, считая, что по вторникам нельзя ни сына женить, ни поросенка забить. А уж то, что курица яйца по вторникам не несет, так это любому дураку известно.
   Напомним, если кто не знает или позабыл, вторник - второй день рабочей недели, когда все уже немного расслабились, составили графики, планы, прожекты, выстроили в определенной последовательности судьбоносные решения на будущее до ближайших по календарю выходных. Поэтому люди во вторник начинают решать свои мелкие семейные проблемы, конечно, если у вас есть семья или хотя бы что-то отдаленно напоминающее ячейку общества. Офисные работники, засоряя трафик, повально лезут в Интернет в поисках крутого, жареного, клубничного, веселого, да и просто свежих новостей, желательно с видеорядом. Интернет же, будто почуяв информационных голод, вываливает очередную порцию скандалов. Сообщество реагирует мгновенными откликами на скандалы, комментариями на отклики, отзывами на комментарии и просто матом от широты непознанной русской души.
   Причем, низменные всплески натуры, в основном непечатные, особенно краткие, не поддаются четкому разграничению на одобрительные и неодобрительные. У тех и у других на конце восклицательный знак. Так, будто сиамские близнецы, похожи гримасы боли и экстаза, поди разбери.
   Распространенное сжатие рабочего времени посредством пасьянса "Косынка" осталось в далеком доинтернетовском прошлом. Сейчас перекладывание карт с места на место является таким же анахронизмом, как и вязание на спицах вручную томным зимним вечером, в то время как на прилавках в изобилии лежат вязальные машины.
   К тому же, данное упражнение, что и подсчет петель в упомянутом вязании, требует хотя и ничтожных, но все-таки усилий серого вещества, расположенного по вертикали чуть выше спинного мозга, которое, как утверждают английские ученые и сообщают по секрету таксисты, очень важно при принятии решений.
   Статистика утверждает, что и дорожный трафик в городах нашей необъятной Родины во вторник не самый напряженный. Да и откуда ему взяться, если народ ринулся за новостями. Уже прошел понедельник, день скорби папуасов и наемных работников, не подошла еще середина недели, невыносимая по тяжести, как и все, что находится равно удаленно от начала и конца пути. В таком состоянии можно находиться либо в туннеле, когда свет с обеих сторон не доходит до одинокого путника, либо в поезде, когда вся закуска уже съедена, разговоры иссякли вместе с выпитым и первичным интересом к собеседнику, ресторан закрыт, книжка забыта дома впопыхах, а ехать еще ого-го. И накатывает тоска от бесцельно прожитой жизни.
   Вдруг - промелькнул за окном полустанок с корявой надписью четверг, и зашевелились пассажиры, начали перебирать вещи в чемоданах и дорожных сумках, снова потек разговор, прошмыгнул бородатый, но позабытый всеми анекдот, по случаю и к месту, попутчики заулыбались. Бессмысленный, пустынно однообразный ландшафт сменился редким кустарником. Тучки разошлись, обнажив кусок синего неба, напоминающего замочную скважину к безоблачному лету. Жизнь снова начала обретать все более понятные очертания, и вспомнились, и покатились заметки из прожитого, которое оказалось совсем не бесцельным.
  
   Все произошло как раз в понедельник, и мир остался в неведении.
   Событие не заметил ни случайный свидетель, проходивший мимо, ни наблюдатель из соседнего дома, подошедший к окну в означенный момент, ни просто любитель вываливать свои ролики с мобильного телефона в сеть, будь то унылый вздох домашнего кота, уснувшего рядом с монитором, или попка идущей впереди девушки. Выражаясь грубо, что такое современная реклама, пиар кампании или неутомимые, почти рвотные, позывы к раскручиванию собственного ролика, а стало быть и самое себя, как не желание показать из окна свою пятую точку наибольшему количеству недоуменных зрителей, которые частенько совсем не в восторге от прыщавого голого зада, свисающего с подоконника.
  
   Очевидцев несчастного случая, послужившего началом тектонических сдвигов в общественном сознании и морали, было немного, но вполне достаточно для точного описания произошедшего в тот злосчастный понедельник. Как всегда бывает, с ростом числа свидетелей картина событий становится все туманнее, показания начинают противоречить друг другу даже в мелочах, и перспектива разобраться и вынести окончательный вердикт отдаляется на неопределенное время.
   Тем более, что желание позагорать в лучах чужой славы заложено в нас еще с детства.
   Не мы ли в детстве декламируем чужие, ставшие популярными после премьеры нашумевшего фильма стихи, взобравшись на табуретку, коверкая на свой лад, под умильные и жующие лица взрослых? Не мы ли стараемся привлечь всеобщее внимание только потому, что мы есть, и нас родила вон та красивая женщина, отсчитывающая деньги продавцу мороженого? Еще не заработав ни копейки, мы уже хвастаемся дорогими вещами, купленными родителями, карими глазками, длинными ресницами, на которые можно уложить поперек четыре спички, внешностью, доставшейся по наследству от бабушки, вздорным характером от дедушки, царствие им обоим небесное.
   Выйдя из подросткового возраста, мы начинаем гордиться телефонами, сделанными не нами, машинами, придуманными чужим умом, мужьями и женами, что родились и выросли без нашего в том участия. Они достались нам по воле случая или прихоти судьбы, причем неизвестно, судьба улыбнулась или ухмыльнулась при выборе суженого.
   Перечисление поводов для гордости, не имеющих к гордецу никакого отношения, могло бы занять страниц пять нашего повествования. Мы с сожалением приведем лишь несколько, в остальном полагаясь на личную фантазию и богатый опыт наблюдений читателя - упаси боже, не за собой, ибо вы-то безгрешны в этом отношении, а всего лишь за своими знакомыми, что бахвалятся непонятно чем, и неизвестно - почему?
   Что может служить поводом для гордости, мерилом торжества - покрыто мраком.
   Слава? Но слава похожа на сумасшедшую проститутку-нимфоманку, прыгающую блохой из койки в койку в таком хаотичном порядке, что рассчитать ее траекторию не то что на ближайшую неделю, но даже на грядущий день не представляется возможным.
   Адрес следующего счастливого претендента - счастливого ли? - на благосклонность, на возможность попользоваться ее кратковременными, мимолетными и совсем не дешевыми услугами написан симпатическими чернилами на белой бумаге в комнате с плохим освещением, и распознать его, как ни старайся, не получится, потому что химических реактивов под рукой нет, а свечка давно сгорела. Причем на поверку оказывается, что ее очередной кавалер, объект лучезарной любви еще уродливее и страшнее предыдущего и в физическом, и в моральном плане.
   Все бы ничего, и мы бы обуздали ее, призвали к порядку, нас много - она одна, но вот беда, у славы есть еще приятель, похожий на потрепанного сутенера. Он внимательно следит за ее телодвижениями в ту или иную сторону, считает количество пострадавших от действий подопечной, тщательнейшим образом отмечает, сколько времени каждый провел в объятиях ветреной девки, вплоть до секунды, а уж хронометр у него не врет. Пунктуален до идиотизма, королям на зависть. Сами мы сей брегет не видели, врать не будем, но те, кто в курсе клялись в его ювелирной точности всеми святыми, усопшей мамой, бабушкой и прабабушкой до такого колена, что страшно и повторить.
   Имя этого троглодита - успех. Подробного описания его внешнего облика найти не удалось, но все почему-то его сразу узнают и ни с кем никогда, что удивительно, не путают. Он скрупулезен до безобразия, и если уж заглянул к тебе на огонек - отворяй ворота, вываливай заначки из сундуков, перетряхивай простыни - знамо дело, пришла пора расплачиваться.
   Выставив счет, он принимает к оплате любую валюту, хоть сразу, хоть в рассрочку, требуя в придачу душу, да и то не целиком. Плюс прочие глупые мелочи, точнее - мелкие глупости, такие как предательство всех и вся, начиная от родителей, детей, друзей и дальних родственников, кончая сущими пустяками, такими как окончательная потеря репутации в глазах остатков неравнодушного населения. А что же на сдачу? Да ничего. В сухом остатке - одиночество, алкоголизм, депрессия и связанные с ними осложнения не старого еще организма. Да и что значит репутация - безмозглая, хромая, замшелая тетка, одетая не по моде, с саквояжем и принципами из прошлого века, ее и знать не знают, а как звать, позабыли.
  
  
   Но вернемся в понедельник. В 10 часов с копейками, точнее не установлено, по тротуару шел мужчина преклонного возраста, скорее всего, из магазина, так как в руке держал пакет с хлебом и молоком. Когда он поравнялся с домом 18, во всю длину которого красовалась надпись "Ломбард", с козырька балкона шестого этажа сорвалась глыба льда и, полетев вниз, со всей силы ударила пожилого человека прямо в темечко. От удара куском льда по голове Иван Сергеевич Гребнев скончался на месте. Смерть рядового, ничем не примечательного пенсионера так бы и осталась никем не зафиксирована, если бы место трагедии не находилось в двух шагах от трамвайной остановки. По счастливому стечению обстоятельств на остановке ожидали трамвая пять человек разного возраста. Среди них была врач-педиатр детской поликлиники Наталья Андреевна Суворина. Вот она-то и оказалась самой расторопной, подбежала к старику, наклонилась и проверила пульс, да не на руке, а на шейной артерии, после чего констатировала смерть коротким словом: "Готов!"
   Пока остальные четверо свидетелей стояли в недоумении, как это часто бывает, попеременно посматривая то, на лежащего на тротуаре человека, то зачем-то вверх, будто злыдень, не следивший за чистотой козырька, помашет им с балкона рукой, Наталья Андреевна достала из сумочки мобильный телефон и собралась звонить в Скорую помощь. Именно собралась, потому что в тот момент, когда она поднесла, щурясь, палец к клавиатуре, снизу, с тротуара, донесся глубокий вздох с присвистом.
   Переведя взгляд по направлению звука, врачиха увидела широко открытые голубые глаза, пронзительные, красивые, и, что самое главное, это были глаза живого человека.
   В некоторой растерянности Наталья Андреевна снова поднесла руку к шее пострадавшего и сразу почувствовала пульсацию под пальцами. Бывший мертвец, кряхтя, попытался встать, но у него ничего не получилось. На помощь ему пришел студент первого курса юридической академии Руслан Ильясович Ахмедов, который помог пострадавшему подняться и попытался перчатками, зажатыми в левой руке, стряхнуть снег со спины старика. Сестры Тряпишниковы, Ася и Варя, собиравшиеся утром в бассейн, также вышли из кратковременного ступора. Варя, увидев кровь на виске, вынула из кармана платок и протянула его пенсионеру, в то время как Ася собирала в пакет выпавшие продукты.
   Иван Сергеевич скромно поблагодарил суетящихся вокруг него людей, слегка приподняв
   мятую шапку над головой, взял продукты и заковылял, прихрамывая на правую ногу, причем нога его выглядела какой-то неестественно кривой.
   Почти дойдя до угла дома, мужчина вдруг остановился, положил пакет на снег, наклонившись, обхватил больную ногу двумя руками, с хрустом вывернул ее в нужном направлении, поднял продукты и бодрым шагом скрылся за углом.
   Впоследствии, вспоминая события понедельника, все свидетели, не сговариваясь, сошлись на том, что не странное воскрешение из мертвых пострадавшего оставило в памяти неизгладимый след, а именно жуткий звук вворачиваемой ноги, до сих пор стоящий у них в ушах.
   Среди очевидцев несчастного случая был еще, как минимум, один человек, но никто не запомнил его пол, возраст, рост и особые приметы. Именно это обстоятельство и стало отправной точкой, если хотите - отмычкой для увеличения числа сопричастных.
   Забегая вперед, скажем, что через год на передаче посвященной первому воскрешению Старика в студии сидело ни много ни мало тридцать девять человек. Помимо четырех уже названных, там находились шесть братьев Руслана Ахметова, родители сестер Тряпишниковых, школьный приятель Аси, тренер Вари по плаванью, три депутата Государственной Думы от разных фракций, пять губернаторов, а также представитель Президента по Забайкальскому округу. Замыкали список владелец серебристого "Бентли", семи квартир в столице, временно безработный москвич Шота, зарегистрированный в Мытищах, и два огромных негра, которых поначалу приняли за его телохранителей. Позже выяснилось, что они - восходящие звезды отечественного шоу-бизнеса, поющие в стиле "мелодичный кантри-хип-хоп". Их за большие деньги пропихнул продюсер, сидящий здесь же, с краю.
  
   Будь ведущий передачи наивным глупцом, мальчиком с чистым сердцем, не получи он четких указаний от руководства канала, то вполне мог задать простой вопрос, вертевшийся у всех телезрителей на языке: "Какой хрен, все вы, депутаты, губернаторы, представитель Президента и особенно безработный Шота, потеряли утром, в 10 часов, на трамвайной остановке по улице летчика Кадочникова?"
   Ведущий был умудренным опытом лысым мужчиной, съевшим в профессии не только собаку, но и нескольких коллег по работе, включая одного непосредственного начальника, поэтому промолчал.
   Хоть он и пытался напомнить участникам, что они отмечают годовщину первого воскрешения Старика, разговор все равно сбивался на проблемы Кавказа, грядущей посевной, предстоящего чемпионата мира по футболу, а также возврата японцам островов Курильской гряды. Гвалт стоял неимоверный. В заключение восходящий негритянский дуэт спел песенку " Деревенька моя совсем тру-ля-ля", и рейтинг передачи рванул вверх, как взбесившийся кот по занавеске. Ну и хватит об этом.
  
   Иван Сергеевич Гребнев, именуемый нами Старик - с большой буквы, не столько из уважения к его сединам, сколько для краткости, да еще отдавая дань памяти Хемингуэю - так бы и канул в лету, если бы с ним не начала происходить вереница странностей, все больше связанных с летальным исходом.
   Ручей отбывающих в мир иной за последние годы в нашей стране превратился в бурную реку из мертвецов, молодых и старых, больных и вполне здоровых, трезвых и пьяных, и течение не ослабевает. Как в таком водовороте судеб разглядеть спокойное лицо восьмидесятивосьмилетнего Ивана Сергеича, не начни с ним случаться то, что начало случаться...
   Иногда казалось, что в какой-то момент Старик сам стал искать на свою спокойную жизнь приключения, не видя дальнейшей перспективы, осатанев от одиночества.
   Четверо его сыновей звонили ему редко, посещали еще реже, сами находились в пенсионном или предпенсионном возрасте, обремененные делами, собственными хворями, заботами, детьми и внуками. Да и собираться большой семье попросту было негде. Бывшая двухкомнатная квартира старшего сына, в которую Старик въехал по родственному обмену - тогда еще была жива его жена, - находилась на окраине большого города, в спальном районе и представляла собой самым маленький вариант совмещенной двушки.
   Поначалу Старик ходил по квартире, натыкаясь на стены и углы, набивая синяки и шишки в крохотной кухне, но потом привык, то ли сам усох, то ли пространства стало больше.
   Была еще дача, но ее давно оккупировал сын среднего сына с женой, да и от поездок туда Старик так уставал, что давно уже махнул рукой на свое загородное имущество.
   Нет, дети любили отца, внуки любили деда, правнуки - прадеда, хотя всех он уже не помнил по именам. Являясь основанием, корневищем разветвленного генеалогического древа, он был не в состоянии уследить за направлением всех ветвей, особенно тех, что шевелились в вершине кроны. Так машинист не видит последний вагон, если только состав не изогнется на крутом повороте. С появлением первого внука Старик стал помечать в записной книжке имена, дни рождения и знаменательные даты жизни отпрысков, но однажды, наливая чай в кружку, опрокинул ее на тетрадь и по моментально расплывшимся буквам понял, что записи не подлежат восстановлению.
   С тех пор так и общался с близкими наугад; внуки и правнуки знали об этом, иногда подтрунивали над ним, но чаще всего при звонке представлялись первыми.
   Ничем особенным он не болел, кроме усталости. Причем усталость накатывала на него волной, независимо от времени года, дня или ночи, состояния атмосферы и имела, скорее всего, исключительно внутренние причины. Главный вопрос, который приходил вместе с усталостью, был незрим, расплывчат, неконкретен, имел сложную конфигурацию, но если бы мы постарались переложить его на русский язык, как записывают аккорды в нотной тетради, звучал бы он так:
   " И это все?"
   Ответа он не знал, и покажите нам того человека, который его знает.
  
   Следующее прискорбное событие произошло в воскресенье, почти через неделю после первого, и тоже с утра. Один из мифов, распространенных среди обывателей, заключается в том, что люди преклонного возраста, прожившие длинную жизнь, прошедшие суровую школу действительности, сломавшие все зубы о пряник государства, накачавшие мускулы в очередях, как правило, очень рациональны.
   Безусловно, небольшое количество пожилых людей сохраняет способность к простой логике. Остальное, более многочисленное племя не младое имеет в наличии все признаки не то чтобы старческого маразма, но неопознанный элемент безрассудства, все более похожий на детские выходки вроде обморожения ушей назло маме, хотя мамы, да и папы тоже, давно нет в помине.
   Нам кажется, что именно та подруга с косой, что может постучать в любую секунду, заставляет стариков делать то, что молодым кажется идиотизмом или, по крайней мере, необдуманными поступками. А как иначе объяснить желание милой бабушки плотно за восемьдесят съездить на рынок за клюквой для любимого внучка именно в час пик, когда трамвай забит под завязку? Весь день впереди у старой дуры, можно выбрать более комфортное и менее травматическое время для променада. Со стороны молодого человека такой поступок характеризует бабушку как абсолютно вздорное и абсурдное существо. Так-то оно так.
   Только карга с клюкой, которой еще и место придется уступить, не может с уверенностью сказать, доживет ли она до вечера, да что там до вечера - до обеда. Помрет, но доедет, сдохнет, а сделает клюквенный кисель внучку Петеньке. И все рассуждения, все возгласы "куда ты прешься, старая калоша" лишний раз доказывают бабуле правильность выбранного пути и времени, когда этот путь надо преодолеть.
  
   Иван Сергеевич Гребнев был, конечно же, более рационален. Он пошел в магазин в выходной с утра, потому что точно знал, что в ночь с субботы на воскресенье туда привозят свежий хлеб и молоко. Старику надо было перейти на другую сторону улицы, чтобы купить вышеупомянутые продукты. Он подошел к пешеходному переходу, но не решился ступить на "зебру", увидев приближающийся грузовик, и так бы и стоял, если бы водитель грузовика не притормозил и приглашающим жестом не махнул рукой из кабины.
   Старик кивнул водителю в знак благодарности и стал пересекать проезжую часть. Когда он уже достиг середины, именно в эту секунду из-за грузовика черной тенью вылетел джип "Ниссан", и ударил Старика в грудь отполированным капотом, отбросив метров на шесть. Едва тело Ивана Сергеевича коснулось земли, как джип правой стороной подмял его под себя, вгрызаясь шипованной резиной в легкие и селезенку всем своим весом, как катком, сминая грудную клетку, притормаживая, протащил изуродованное тело метров пять и наконец-то выплюнул назад в серую весеннюю кашу, лежащую на асфальте.
   Надо отдать должное водителю джипа, Евгению Марковичу Гинзбургу, бизнесмену средней руки, который, несмотря на свое похмельное состояние, даже не попытался скрыться с места происшествия, а наоборот, сделал все, чтобы минимизировать последствия собственной невнимательности. Он выскочил из машины и, не обращая внимания на ее повреждения, поспешил к распластанному на асфальте человеку, на ходу пытаясь выдернуть из кармана куртки мобильный телефон. Подбежав к пострадавшему, он опустился на колени прямо в грязь и попытался аккуратно перевернуть Старика, уткнувшегося окровавленным лицом в грязную жижу, с живота на спину. Перевернув, понял, что начинают сбываться его самые худшие опасения, хотя человек, похоже, дышал. Евгений Маркович осторожно взял Старика за запястье, стал нащупывать пульс и с радостью обнаружил, что пульс есть.
   Как всегда бывает, когда человек попадает в полностью безнадежную ситуацию, но ведет себя достойно, фортуна, будто подглядев, не раздумывая, начинает играть на его стороне. Так и случилось.
   Мимо проезжала "скорая", и пока Евгений Маркович пытался сообразить, куда позвонить, водитель грузовика уже тащил врача к месту происшествия, скороговоркой объясняя, что произошло. Старика погрузили в машину, и "скорая" уехала. В машине ему вкололи противошоковое, поставили капельницу и обмыли лицо, хотя санитар, проработавший в неотложке десять лет, стазу определил, что пациент не жилец, о чем и сказал врачу.
   Врач проработал в два раза больше и поэтому ничего стопроцентно утверждать не собирался. Санитар оказался прав. Действительно, когда они приехали в больницу, переложили Старика на каталку и привезли в приемное отделение, спустившиеся туда двое дежурных врачей констатировали смерть от "травматического шока и полиорганной недостаточности" - выражаясь русским языком, от совокупности травм, несовместимых с жизнью.
   Врачи приемного отделения любой городской клинической больницы - люди, которые в своей жизни повидали всякое, и если уж не всё, то такое, что простому обывателю и в страшном сне не приснится. По степени здорового цинизма и хладнокровия с ними не могут сравниться ни биржевые брокеры, ни кассирши по продаже билетов поездов дальнего следования, ни работники жилищно-коммунального хозяйства.
   Но бывают в жизни ситуации, хотя правильнее было бы сказать - ситуации в смерти, которые и самых хладнокровных врачей приводят в полную оторопь.
   Когда дежурные эскулапы отошли от каталки Ивана Сергеевича на пару шагов в сторону, чтобы оформить надлежащим образом бумаги, позади них раздался глубокий вдох, переходящий в свист. Несмотря на привычный гул голосов, стоящий в приемном отделении, вдох Старика услышали оба врача больницы, медики неотложки и даже охранник, сидящий у входа на стуле. И все обернулись.
   На каталке лежал Старик, голубые глаза его внимательно разглядывали стоящих пред ним людей. Выражение глаз было спокойное, строгое и в то же время умиротворенное. Короткие седые волосы на голове, казалось, сами аккуратно зачесались на левую сторону, образуя ровный пробор, пепельная бородка клинышком, обрамлявшая продолговатое, немного лошадиное лицо усиливала безмятежный облик лежащего на каталке человека. Старик приподнялся на локтях, потом рывком сел с разворотом, скинув с каталки худые ноги, погладил ладонью бородку и попросил угостить его сигаретой.
   За нехитрыми манипуляциями Старика присутствующие наблюдали молча, как на сеансе коллективного гипноза, и только фраза, вылетевшая из бледных губ сидевшего на каталке человека, явилась звонком, а точнее хлопком, означавшим окончание сеанса. Один из врачей, Сергей Дмитриевич Коновалов - мы с ним еще встретимся позже - достал из халата пачку, вытряхнул сигарету и поднес ее к губам Старика. Санитар Шмаков, похлопывая по карманам куртки, наброшенной на халат, вынул зажигалку и дал пациенту прикурить. Старик сделал несколько глубоких затяжек, потом отставил сигарету и стал глазами искать, куда стряхнуть пепел.
   - Да что уж там, стряхивайте на пол, - произнес Сергей Дмитриевич, на что Старик понимающе кивнул в ответ. Он докурил сигарету до конца и опять замешкался, не зная, куда выкинуть окурок. Теперь присутствующие уже хором подсказали ему. Старик бросил бычок на кафельный пол и попросился в туалет. Ему принесли утку и деликатно отвернулись, отслеживая процесс по звуку. Когда тихое журчание прекратилось, врач Коновалов заглянул в протянутую Стариком посуду, где плескалась желтоватая жидкость, и сразу понял, что ни о каком содержании крови в моче пациента не может быть и речи.
   Если взглянуть со стороны, то ничего экстраординарного в приемном покое не происходило - человек сидел на каталке, медперсонал стоял вокруг него - если бы не одно обстоятельство - Старик десять минут назад был мертв, мертвее не бывает. Именно это накладывало на происходящее какой-то зловещий отпечаток, сулило продолжение, грозило неприятностями, добавляло театральности, буффонады с элементами триллера. Актеры на сцене приемного покоя понимали нереальность действия, будто заглянули за край неизвестного, непонятного, и непознанное оказалось настолько обыденным, что от этого стало еще страшнее.
   Человек - единственное на свете животное, которое может адаптироваться к любой экстремальной ситуации. Ужас через какое-то время перестает быть ужасом и становится повседневностью - он продолжается нескончаемо, а мы живем. Люди быстро привыкают к любым катаклизмам, будь то сварливая теща, нехватка продуктов, землетрясение, извержение вулкана, цунами, холера, война и отрицательный баланс на банковском счету. Столетняя междоусобица Англии и Франции являлась таким же будничным занятием, как завтрак по утрам. Люди рождались во время войны, во время войны умирали, и спроси их про мирное солнце над головой, недоуменно пожали бы плечами. Но, как говорят в армии, танцы танцами, а обед по расписанию.
   Поэтому Сергей Дмитриевич Коновалов попросил Старика прилечь на каталку, а сам пошел распорядиться насчет палаты, рентгена, УЗИ и прочих вещей, входящих в перечень обязательных процедур любой больницы.
   Старика определили в травматологию, там провели полное обследование и заключили, что больной абсолютно здоров. В истории болезни - как еще обернется - на всякий случай, указали незначительные ушибы и легкое сотрясение мозга. Дежурный врач позвонил главврачу домой, тот выслушал внимательно рассказ, не поверил ни единому слову, хотя голос звонившего был трезв, а может быть именно из-за этого и не поверил, выяснил, что больной чувствует себя прекрасно, ухудшения состояния не наблюдается, и предложил раньше времени не суетиться. А никто и не суетился,
   Коновалов предусмотрительно подстраховался.
   В понедельник в больницу приехал следователь Деев, полистал историю болезни, удивился, недоверчиво хмыкнул, прошел в палату Старика и убедился - картина, открывшаяся перед ним, в точности соответствовала записи в больничном формуляре.
   Но она не укладывалась в один ряд с распространенными повреждениями, которые могли бы быть получены при таком ДТП. Ни разу в жизни он не видел, чтобы человек, попавший под колеса двухтонной металлической махины, спустя сутки как ни в чем не бывало ел кашу, сидя на стуле у окна.
   Старик на вопросы следователя толком не ответил, так как вчерашних событий не помнил, подтвердил лишь, что чувствует себя прекрасно, хотя несколько неуютно, расписался в показаниях, отошел к окну и снова взял в руки ложку. На обратной дороге следователь заехал в Госавтоинспекцию и еще раз внимательно перечитал протокол показаний водителей джипа и грузовика. За ужином Деев рассказал жене удивительную историю, случившуюся со Стариком, участником которой он поневоле являлся.
   Жена внимательно слушала Деева, поддакивала, а внутри кипела - муж вышел из доверия лет десять назад и обратно не вернулся, - прикидывала, где он мог быть сегодня с утра - у заразы Светки в Измайлове или у паскуды Ирки в Текстильщиках.
   Когда Деев закончил изложение, она вздохнула, промолвила: "Чудеса" и начала убирать со стола.
  
   Старика же продержали в больнице три дня и потом выписали. В палате Ивана Сергеевича навестили родственники - второй сын Кузьма с сыном, третий сын Егор с внуком, - привезли немного денег, сок, фрукты, чистую одежду, чтобы деду было в чем покидать больничные пенаты; приезжал проведать его и Евгений Маркович Гинзбург, сначала не поверивший своим глазам. Уж кто-кто, а он-то близко видел Старика не в лучшем виде и уже не надеялся выбраться из воскресного переплета без значительных потерь, и не только финансовых, но и похуже. Как говорится, нет трупа - нет убийства.
   Одно дело, когда на тебе висит мертвец, пусть и по неосторожности, недомыслию (черт бы побрал субботний корпоратив у приятеля), другое дело - труп жив, при этом улыбается, претензий не имеет, да еще желает тебе доброго здоровья и успехов в работе.
   Весь вечер перед посещением потерпевшего Евгений Маркович читал "Колымские рассказы" Шаламова, пытаясь проникнуться лагерной атмосферой, ее вкусом и запахом в свете возможных отрицательных перемен в его жизни. С тех пор много воды утекло, да и Колыма преобразилась, старые бараки развалились, на смену им пришли новые, порядки стали другие, сколько властей поменялось, но другой тюремной книжки в доме Евгения Марковича не нашлось.
   А сейчас Гинзбургу хотелось петь, но ни одна приличная мелодия в голову не лезла, а постоянно крутилась на разные лады фраза: "А был ли мальчик? Был ли дедушка?"
   Он так обрадовался, что предложил Старику деньги в качестве компенсации за доставленные хлопоты; тот поначалу отказался, но Евгений Макович настаивал, уговаривал, даже пустил слезу и показал фотографию жены. Старик согласился.
   Лучше бы он этого не делал, лучше бы не брал зеленые купюры, пять по сто, лучше бы отказался, проявил твердость. Потому что именно заокеанские пятьсот монет стали причиной третьего печального пируэта в судьбе Старика.
   Читателю может показаться, что Старик был личностью незначительной, малоинтересной,
   но загляните в потаенные уголки вашего сознания, приоткройте дверцу в свои кладовые да спросите с пристрастием - а что вы из себя представляете? И окажется, что ответы будут обескураживающие, если, конечно, не врать. Что-что, а приврать мы любим. Зайдите в любой книжный магазин, и вы увидите целую полку с мемуарами различных известных деятелей, бескорыстно спаливших свою жизнь во славу отечества. Такого количества лжи о себе, о своих коллегах, о своем месте в истории, да и об истории в целом вы не найдете нигде. Память - единственная дама, которая танцует с вами в старости, потому как другим дамам вы совершенно не интересны, за исключением малоизученной особи женского пола с косой, которая, как известно, танцует всех. Пригласит эта особь, в конце концов, на белый танец, и нам не известен такой неучтивый кавалер, который сумел бы отвертеться от последнего tour de valse .
   Если же вы поймаете одинокий взгляд, обращенный в вашу сторону, то не увидите в нем ни восхищения, ни, упаси Боже, вожделения, а всего лишь удивление, означающее, что вас давно сбросили со счетов, вычеркнули из списка, похоронили, всплакнули и помянули, а вы непостижимым образом проскочили, задержавшись в очереди за обезжиренным кефиром.
   Тогда что вы хотите от человека преклонного возраста, для которого будущее равнозначно завтрашнему дню, а от зимы до весны такое же расстояние, как у первоклассника до выпускного бала, до которого, если доживешь, уже счастье, независимо от оценок.
   Дотошные журналисты долго искали одноклассников Старика, не находили по понятным причинам (мы бы их назвали причинами естественной убыли), пока не раскопали одного, который все еще оставался по эту сторону кладбищенской ограды. Им оказался ведущий конструктор закрытого КБ, работающего на военных, орденоносец, лауреат, заваливший корреспондентов цифрами, значениями, выкладками, помнив их блестяще. Но как только речь заходила о его школе и Старике, отвечал бодро, но путался в туманном прошлом, называя одноклассника то Иваном, то Петром, а то и Васяткой. Проку от таких воспоминаний, что кот наплакал. А что может кот "наплакать", вы знаете и без нашей подсказки.
   История цепляется за современников, как ей без них, ведь они выдумывают о своем времени такие небылицы в назидание потомкам, пишут по холсту такими расплывчатыми крупными мазками, что позавидовал бы Врубель. Чем дальше от войны, тем больше героев. Кого ни спроси о прошлом, обязательно скажет с глубокомысленным видом, что времена были если не героические, то тяжелые. И пупок свой надорванный покажет, завернув рубаху к шее, а поинтересуйся, сколько в его юности стоила булка с изюмом, так спутает с ценой на презерватив.
  
   Один из врачей клинической больницы, констатировавших смерть Старика, Сергей Дмитриевич Коновалов в субботу был приглашен на день рождения своего приятеля.
   Коновалов не любил бывать в компаниях, состоящих не из врачей, а знакомый, отмечавший тридцатилетие, работал в области, далекой от медицины. В таких случаях Сергей Дмитриевич обычно долго раздумывал, пойти или не пойти. Как всегда, в нем боролось желание развеяться, побалагурить, да и выпить - не от нечего делать, а по поводу; с другой стороны, он ненавидел докучливые вопросы, которые всегда возникали на втором часу веселья: "А расскажите нам что-нибудь диковинное из вашей практики".
   Курьезов действительно хватало. На этой неделе, например, в сопровождении плачущей жены в сером платке привезли из собственной квартиры мужчину с переломом черепа и ожогом паховой области. Сочетание столь несочетаемых повреждений может привести в недоумение любого неискушенного человека, но только не врача приемного покоя больницы. Как рассказала потрясенная жена, их сын пришел из школы в куртке, вымазанной синей масляной краской. Где уж он нашел свежевыкрашенную дверь, стену или забор, остается неизвестным, но рачительная хозяйка, переживая за испорченную вещь, тут же налила из канистры мужа поллитра бензина и тщательно оттерла им пятно. Остатки жидкости вылила в унитаз, позабыв по запарке спустить воду. Тут как раз вернулся муж с работы и заперся в туалете. Сидя на белоснежном фаянсе, он прикурил сигарету, используя, по обыкновению, большой коробок спичек, лежащий на стиральной машине, а спичку привычным жестом бросил в воду, на поверхности которой плавало немалое количество горючей жидкости в синеватых разводах. Бензин полыхнул, окатив нестерпимой болью то, что мы называем главным хозяйством у мужчины. Несчастный супруг резко вскочил и ударился темечком об угол лилового шкафчика со всякой всячиной, висевшего чуть выше на задней стенке.
   Передавая подробности бытовой травмы с ожогом, плачущая жена постоянно причитала речитативом, подвывая и кланяясь, и от этого становилась похожа на перезрелую рэпершу с потекшей от жары косметикой, выступающую в задрипанном сельском клубе на день мелиоратора за полмешка картошки.
   - Сколько раз я ему говорила: "Перевесь Петя шкафчик повыше как бы беды не случилось перевесь родной касатик мой шкафчик он все потом да потом да погоди мать еще не время вот и все милый мой касатик Петенька доперевесились "
   Причем, судя по следующему куплету - мы его повторять дословно не будем, - больше всего супругу заботила травма в нижней части мужнего тела, которую она ласково называла "яиченьки", склоняя в разных падежах, меняя окончания и приставки, добавляя ласкательно-оральные прилагательные такой изощренности, какие в приличном обществе вслух не произносят.
  
  
   В этот раз Сергей Дмитриевич, не раздумывая, решил пойти на день рождения. Ему хотелось поделиться с кем-нибудь подробностями воскресного квипрокво, когда то ли живого приняли за покойника, то ли покойник не успел впрыгнуть на подножку уходящего в никуда состава, потребовав в небесной канцелярии отсрочки до следующего по расписанию поезда.
   Коновалов пытался обсудить необычный случай из практики с коллегами по работе, прежде всего с напарником, дежурившим с ним в то утро. Но тот сразу после чудесного воскрешения Старика прошел в кабинет, выпил полстакана неразбавленного спирта, отказался говорить на любую тему, кроме погоды, отпросился с работы и с тех пор не подавал признаков жизни, не отвечая даже на звонки по телефону.
   Коллеги, слушая сбивчивый рассказ Коновалова, махали на него рукой, прерывая
   на самом волнительном месте, когда Сергей Дмитриевич делал паузу, чтобы перейти к кульминации. Твердили, будто сговорившись: " Брось, Сережа, не болтай, чепухи, этого не может быть. Как пить дать, ребята с неотложки чего-то напутали".
   Один лишь старый работник морга, Яков Карлович, к которому врач обратился как к авторитету в области жизни и смерти, выслушал Коновалова до конца и на глупый вопрос: " Как такое может быть?" печально изрек, почесывая переносицу: " Все может быть. Тем более то, чего раньше не было". Потом посмотрел куда-то в сторону, в направлении стены, выложенной белым кафелем, будто вспоминал случай из собственной практики, и добавил, как отрезал: "Забудь".
   Но как такое можно забыть, как можно вычеркнуть событие, потрясшее его до глубины души, Сергей Дмитриевич понять не мог. Он специально попросил разрешения сфотографироваться со Стариком на память перед выпиской последнего из больницы, потому что каждой клеточкой своего организма чувствовал, что со Стариком связана какая-то тайна, которая, быть может, перевернет его жизнь.
  
   Придя на день рождения, Сергей Дмитриевич увидел те же лица, что и год назад, исключение составляла милая девушка, которую представили Коновалову как журналистку по имени Катя, пишущую для нескольких сетевых журналов.
   Вот с ней-то и решил Сергей Дмитриевич поделиться своими сомнениями, так сказать, вынуть занозу из души, тем более, что Катя посматривала на врача с интересом.
   Интерес объяснялся проще некуда. Человек, лишивший Катерину невинности, был врач- терапевт из районной поликлиники, вызванный на дом не по поводу простуды, а из-за нежелания Кати в тот день идти на занятия в институт. Врач послушал несуществующие хрипы в легких, нежно взял симулянтку за руку и повел за собой в порочный мир секса, к большому удовольствию особы, пожелавшей получить липовый бюллетень. Так они и пропутешествовали в краю взаимных утех почти полгода, пока на смену врачу не пришел художник-иллюстратор детских сказок, и Катя с радостью скинула наряд медсестры и белые чулки, надев красный пикантный фартук и высокие кожаные сапоги-ботфорты, олицетворяя собой сразу двух персонажей из сказок Шарля Перро. Художник был поклонником нетрадиционного секса, поэтому вскоре к фартуку и сапогам добавились плетка, наручники и другие причиндалы соответствующего характера. Домины из Катерины не получилось, ей больше нравилась роль рабыни. Художник был отправлен в отставку, его место занял то ли секретарь, то ли референт крупного столичного чиновника, который с садистским удовольствием хлестал Катю, таким образом компенсируя унижения, что терпел от вышестоящего начальника.
   Но первая любовь не ржавеет, а застарелые болячки всегда напоминают о себе. Заходя в аптеку или в иное медицинское учреждение, Катерина испытывала легкое воодушевление, сравнимое с головокружением от первой затяжки после длительного перерыва. Иногда во сне она видела незнакомого мужчину в халате с длинным, метра полтора, фонендоскопом в руках, он приближался к Катерине, рывком сдергивал с нее одежду, но окончания сна досмотреть не удавалось ни разу.
   Когда официальная часть дня рождения закончилась, гости наконец-то наелись, встали из-за стола и разбрелись по квартире, образуя группы по интересам, Коновалов прошел на кухню и увидел там Екатерину, которая курила, сосредоточенно рассматривая забавные магнитные картинки на холодильнике. Хмурое лицо Кати резко контрастировало с немного фривольными нашлепками, которые она, казалось, изучала. Девушка затягивалась сигаретой, выпускала дым и наклонялась к холодильнику, чтобы получше рассмотреть переплетенные выпуклые тела. Коновалов стоял в дверях и боялся шелохнуться, так ему нравилась кухонная картина с курящей девушкой. Любое событие, герои которого вас не видят и, погруженные в собственные мысли, не подозревают о вашем интересе к ним, предполагает некую интимность, вторгаться в которую порой так же бестактно, как и подсматривать, сидя в кустах, за юной купальщицей, чье обнаженное тело мелькает в брызгах воды.
   Сергей Дмитриевич кашлянул. Катерина повернула к нему голову, легкая досада, промелькнувшая у нее на лице, быстро сменилась странной заинтересованностью.
   - Так вы врач?- спросила Екатерина.
   - Увы,- разведя руками, с некоторым смущением ответил Коновалов.
   - А почему "увы"? Жалеете, что стали врачом?
   - Нет, просто предполагаю, какой будет следующий вопрос.
   - И какой же?
   - О специализации, он обычно идет вторым.
   - Знаете,- как-то даже устало выдохнула Катя, - я пришла сюда, на день рождения, отдохнуть, поесть и выпить, провести по возможности приятно вечер, а не на консультацию со специалистом. И потом, я не жалуюсь на здоровье, даже если бы у меня с ним было не все в порядке, беседовать об этом с кем бы то ни было после пяти рюмок вина я не собираюсь. Вы, надеюсь, не психиатр? - Катя поймала саму себя на втором вопросе и засмеялась.
   Сергей Дмитриевич, отрицательно качая головой, тоже засмеялся, а, засмеявшись, вдруг решил, что лучшей кандидатуры, чтобы поговорить о Старике, не найти.
   Врач предложил Кате послушать историю, свидетелем и участником которой он был на прошлой неделе. Поначалу девушка внимала сбивчивому рассказу Сергея несколько рассеянно, больше обращая внимание на лицо говорившего, чем на слова, им произносимые. Постепенно история ее заинтересовала. Катерина присела, достала из сумочки диктофон, блокнот и ручку - с ними она не расставалась никогда. Они сидели на кухне, по разные стороны небольшого стола, Коновалов рассказывал, Катя внимательно слушала его, включив при этом диктофон и делая пометки в небольшой блокнотик.
   Когда врач дошел в повествовании до полного обследования Старика, Катерина поинтересовалась, что в него входит.
   - Во-первых, провели пальпацию, перкуссию и аускультацию, - привычно стал перебирать медицинские термины Коновалов.
   При этих словах Екатерина даже вздрогнула. Ей на секунду показалось, что врач рассказывает про мастурбацию, перверсию и асфиксию, так знакомые девушке по ее досугу. Она даже повторила про себя "перкуссия", представляя доктора, покусывающего Катерину за попку.
   - А что такое пальпация, перкуссия и аускультация?- Катя не отказала себе в удовольствии повторить, покатать на языке, как камешек, понравившиеся ей слова.
   - Ничего особенного, просто пощупали, постучали, послушали.
   - И что в итоге?
   - Здоров оказался, аки младенец, если такое вообще можно сказать про 88-летнего старика.
   Коновалов полез в карман и в качестве доказательства показал фотографию, где они были запечатлены вместе со Стариком на фоне больничной стены.
   - Знаете, а ведь он похож на Макса фон Сюдова,- рассматривая фото, обнаружила девушка.
   - Вас ист даст Макс фон Сюдов?- поинтересовался Сергей Дмитриевич
   - Вы что, Бергмана не смотрели?
   - А кто такой Бергман?
   Катя существовала в окружении сплетен, слухов, журналистских расследований, виртуальных склочных ссор по мелочам, иначе говоря - в продвинутой среде, можно сказать, на том обитаемом острове, где имя Бергмана либо почитаемо, либо оплевано, но не знать его было вершиной, точнее, глубокой впадиной редкой дремучести.
   А что в этом такого, если задуматься?
   Недавние опросы показали - подавляющее большинство населения нашей страны поддерживает учение Коперника, полагая, что Земля вращается вокруг Солнца. Меньшинство же, считающее наоборот, тем не менее, составляет немалую толику, и это в процентах. А если уж считать по головам, то получается нехилое стадо, и совсем не баранов. Может, им нет до этого дела, как и Шерлоку Холмсу? Посмотрите на Солнце и почувствуйте, какое оно огромное. Чего нельзя сказать о Бергмане, который то ли премьер Израиля, то ли нефтяной олигарх, то ли знакомый стоматолог подруги вашей сестры. И что самое смешное, люди живут, не зная о нем, и вполне себе счастливы, решая другие мудреные задачи, от бытовых до глобальных, от ничтожных, как клоп, до громадных, величиной с Эверест.
   Ах, он Бергмана не смотрел, ах он Макса фон Сюдова не знает!
  
   Люди варятся в своем соку и в соку своего окружения. Соответственно, нет ничего удивительного в том, что каждый мыслит категориями своей группы, своего вида, подвида, племени, стада, тусовки, и чаще всего референтные группы не пересекаются и не скрещиваются в буквальном смысле этого слова. Не без исключений, конечно. Бывает, на соседних креслах в Малом зале консерватории волею судьбы или случая оказываются представители неизвестных друг другу групп населения, но все же и тут присутствует некий взаимный интерес. Например, любовь к музыке Альфреда Шнитке. Да и то, замолкли скрипки, уснули виолончели, гобой присвистнул и сник, погас свет - и бывшие соседи разошлись опять по своим местам обитания, кто куда, кто в высотку в центре Москвы, а кто и в хибару на окраине. Переход из одной группы в другую, подъем по лестнице признания иногда занимают года, да что года - десятилетия, и сопровождаются порой полной сменой мировоззрения, эстетических вкусов и этических норм, ну и всем, что там бежит рядом с такими изменениями.
   Иногда случаются казусы.
   Бедняк получает наследство внезапно почившей тетушки или выигрывает в лотерею умопомрачительную сумму, Золушка, незатейливая, без меркантильных соображений выходит замуж за Принца, проститутка разом завязывает с блядской профессией, влюбившись в очкарика-математика, который не обещает ей златые горы, но клянется в любви до гроба. Горького пьяницу находит около ступенек пивного павильона и выводит в люди шикарная с виду и несчастная в личной жизни бизнес-вумен с огромным счетом в банке и необъятным добрым сердцем.
   Этот путь, названный в народе "из грязи в князи", оставим безумным сценаристам и любителям мелодрам с детективным уклоном. Оставим им и обратный путь, когда летящий с верхней ступени социальной горки прямиком попадает в лужу под забором с надписью "Прохода нет" (там вдобавок написано по злую собаку и что-то из трех букв), а то еще и в места куда похуже.
   Народ любит такое кино. И чем сильнее амплитуды жизни на экране, тем мощнее тишина в зале, кажется, пролети муха - и зал взорвется, даже хруст попкорна не слышен в эти секунды.
   Но, выйдя на свет из темноты городского кинозала, скажем себе честно - внезапно свалившееся наследство в обычной жизни проедают, пропивают, проматывают с такой скоростью, что позавидовал бы гепард.
   Проститутка, исчерпав запасы праведных помыслов, не по зову плоти, а устав от борьбы за обычный бутерброд с красной рыбой и приличный кофе по утрам, возвращается обратно на панель, плюнув в очки курчавому математику, который так и не понял, что любовь - лишь довесок к благополучию.
   А успешная женщина будет холить и лелеять найденного непризнанного гения до первого его запоя, когда он вернется в привычное и комфортное для него состояние.
   Она получит несколько оплеух, иногда переходящих в кровавый мордобой с битьем всего, что попадется под руку, и если потеряет некоторую сумму денег и веру в преображение мужчины из бомжа в святого, из сельпо в пальто, то, считай, останется при своих. Вот такие кульбиты бывают в жизни.
  
   Именно в тот момент, когда вы встречаете человека, думающего иначе, которому черный квадрат Казимира Малевича кажется не просто мазней и глупым эпатажем, а видится белой бесконечностью, заключенной в белый же овал, вы приходите в некоторую оторопь.
   А иногда и не в некоторую, недоумевая, как ваш визави не замечает даже не фактов, а просто очевидных вещей, написанных красивым почерком на бумаге.
   Поэтому кому какое дело до того, что один хмурый швед, говорят, режиссер по фамилии Бергман, любил снимать в своих фильмах другого неулыбчивого шведа, говорят, актера с шикарной фамилией фон Сюдов.
   - Вы знаете такого?
   - Нет.
   - И я не знаю. Ну и черт с ним. Жизнь продолжается.
   .
  
   Катерина зажмурилась от удовольствия, представляя, какой путь всестороннего, полного сладостных неожиданностей, всеобъемлющего обучения им придется пройти. Какие красоты, и не только свои, но всего мира, ей посчастливится открыть перед изумленным взором неискушенного (ни в сексе, как она предполагала, ни в Бергмане с Максом фон Сюдовым, как она уже знала) Сергея Дмитриевича. А в том, что путь этот они пройдут вместе, рука об руку, Катя не сомневалась ни капельки. Мысли, приходящие в голову женщины, не дешифруются, не поддаются правилам и анализу, поэтому проще бросить анализировать, чем вникать. Она попросила фото Старика, заодно выведала номер телефона Коновалова, всучив взамен свой, обещая разузнать об этой истории по своим каналам, которые не уточнила, загадочно улыбаясь. На том и расстались.
   На следующий день дела и заботы закрутили Катерину в привычном водовороте, и неизвестно, выползла бы непонятная катавасия наружу, если бы со Стариком не произошло третье удивительное происшествие.
  
   В субботу вечером, когда происходило знакомство Коновалова с Екатериной, Старик сидел у окна на кухне и попивал чаек, обычный, из пакетика. Задумывался ли он о тех странностях, что стали с ним происходить? Безусловно. Пытался ли он найти им объяснение? Вряд ли.
   Дело в том, что он ничего не помнил с момента потери сознания до первого судорожного вдоха. Не было ни туннелей, ни радужного мерцания впереди, ни ангелов, ни проникновенных голосов, ни всей прочей дребедени, что кочует из фильма в фильм, из передачи в передачу, в которых обычно выступают с воспоминаниями совершенно невразумительные экспонаты неопределенного возраста. Он думал о том, что в понедельник ему надо будет сходить в обменный пункт валюты, находящийся в помещении ломбарда, в доме за номером 18, и поменять пятьсот долларов, полученные от бизнесмена Гинзбурга, на эквивалентную сумму в рублях. И спроси его кто-нибудь, зачем он хотел это сделать, Старик бы не ответил. Скорее всего, по привычке, но уж точно не из недоверия к иностранным дензнакам. Куда он потратит деньги и потратит ли их вообще, Старик не прикидывал. Он не откладывал на черный день с тех пор, как двадцать лет назад похоронил жену. Он считал, и имел на то основания, что в случае его смерти сыновья как-нибудь разберутся с печальными хлопотами и ритуальными тратами без его паршивых гробовых.
   Как-то на очередной встрече с отпрысками в полном составе один из сыновей деликатно спросил его о пожеланиях на случай кончины. Старик не обиделся, считая данный вопрос правомерным, и ответил: " Не хочу, чтобы мое тело обгладывали черви. Вы меня кремируйте, а урну закопайте в могилу матери, в ногах",- решив, что так будет экономнее, да и забот меньше. Всех своих близких и неблизких родственников, шедших по жизни впереди него и рядом, Старик уже похоронил, проводил в последний путь многочисленных друзей, знакомых, коллег по работе и потерял всякое уважение к похоронам как к ритуалу. Ему нравились рациональные японцы, которые в 19 веке отказались от погребения трупов в пользу сожжения. И правильно сделали, им и так жить негде, это вам не Россия с ее просторами, где можно закопать все население планеты, не стесняя пока еще живущих, выделив каждому иноземному усопшему надел с оградой и калиткой с алюминиевой проволочкой вместо замка. По его разумению, тело умершего человека являлось таким же отходом жизнедеятельности, что и ненужный пакет из-под ряженки. И если его из уважения к прошлым заслугам не пускают на переработку, то уж место оно должно занимать по минимуму. Однажды он узнал, что меркантильные американцы в начале прошлого века поставили вывоз египетских мумий на поток, перевозя их через океан кораблями, чтобы сделать из засохших африканских аборигенов бумагу, похоронные принадлежности и удобрения. Он не был шокирован варварскими действиями заокеанских акул капитализма, которые и из свиньи выжмут все, кроме поросячьего визга, посчитав такой подход еще более рациональным, чем у японцев, ведь если душа бессмертна, то чего же тогда заботиться о бренной оболочке. А если души нет, на все остальное можно и наплевать. Но сам на могилу жены ходил регулярно, приносил цветы, прибирая снег или опавшую листву, в зависимости от сезона.
  
   В понедельник, сразу после завтрака, Старик поспешил в ломбард, намереваясь придти минут через десять после открытия, именно в помещении ломбарда притулился в углу обменный пункт. Зайдя внутрь, Старик поздоровался с единственной продавщицей, она же приемщица, и с удивлением обнаружил, что пункт обмена валюты закрыт.
   Он уже повернулся к выходу, чтобы попросить разъяснений у занятой раскладкой товара девушки, как в помещение ломбарда ворвались трое грабителей, один с ходу выстрелил в продавщицу, другой ударил Старика рукояткой пистолета по голове и всадил в упавшее тело две пули в грудь и живот. Один из налетчиков остался у дверей, двое других пробежали в подсобку, где в это время хозяин доставал из сейфа ювелирные украшения, убили его и начали быстро потрошить содержимое металлического резервуара.
   Завершив свое грязное дело, один из бандитов заметил, что Старик, лежащий у входа, пошевелился, налетчик подбежал к телу, остановился и прицельно выстрелил в голову.
   Грабители вывалились наружу, при выходе сбив женщину, выгуливающую собаку, сели в грязную иномарку и смылись, оставив после себя три трупа и перепуганную тетку с лающей таксой. Она-то, тетка, не такса, разумеется, и вызвала милицию, позвонила в скорую помощь, не забыв уведомить племянника, который работал на одном из федеральных телеканалов, так любящих показывать криминальную хронику в начале новостей и пушистых обитателей зоопарка, внушающих оптимизм, в конце. Первой на место происшествия прибыла милиция, за ними телевизионщики, последними приехали медики, которые всегда опаздывают, ссылаясь на столичные пробки, будто все остальные по воздуху летают. Дерзкий налет на ломбард с огнестрелом вызвал нешуточную реакцию в руководстве столичной милиции, и на место происшествия поспешили высокие чины
   Чем больше народа, тем меньше порядка, именно в такой суете есть все шансы половить рыбку в мутной воде, чем телевизионщики и воспользовались, благо хозяйка таксы находилась тут же, еще не опрошенная милицией, и можно было успеть собрать информацию, не пропущенную через фильтр сурового милицейского протокола. Женщина рассказала практически в режиме онлайн об ужасном зрелище, которое предстало перед ее очами при входе в обитель скупки, залога и продажи.
   Около входа лежал бездыханный Старик, его тело она рассмотрела вплоть до мельчайших подробностей, включая не только бирку с названием фирмы, изготовившей серо-зеленую куртку, но и маленькую родинку на правой щеке покойного.
   Несколько путаный рассказ хозяйки таксы умело направлял в нужное русло вопросами молодой корреспондент. Репортер, пытающий тетку, стоял напротив оператора, спиной к ломбарду, в то время как из него начали выносить труп Старика. Оператор заметил руку, свесившуюся с носилок, болтающуюся в такт движению, навел на нее камеру, подумав, что из этого может получиться отличная картинка, завершающая сюжет.
   Увеличивая руку в кадре до максимально большого размера, он вдруг увидел в глазке аппаратуры, что рука дернулась в другую сторону и судорожно сжалась в кулак.
   "Постойте, да он живой!", - крикнул оператор санитарам, не переставая снимать.
   Возглас оператора прозвучал неестественно резко в гомоне голосов, как гудок товарняка, предупреждающий пассажиров, стоящих на перроне. Носилки остановились, к ним подбежал один из следователей и откинул с головы трупа простыню. На него смотрели широко открытые, несколько удивленные голубые глаза Старика, которые будто спрашивали окружающих - по какому поводу здесь такая толчея и суета? Старик пытался что-то сказать, но у него не получалось, лишь только свист вырывался из окровавленных губ.
   "В больницу, живо!",- сказал следователь, резко махнув рукой, видимо, по направлению к одному ему известной больнице, потому что "скорая", в чрево которой запихнули Старика, поехала в совершенно другую сторону. И все эти события крупным планом снял оператор.
   Выпускающему редактору так понравился сюжет, его последовательное пиано, форте, фортиссимо и завершающий взмах милицейской руки, как у дирижера, что он дал ролик в эфир дневных новостей практически без купюр.
   Дальше события покатились, как неуправляемый состав с горы, постепенно набирая обороты, не отвечая на крики отошедшего не вовремя в кусты машиниста, не обращая внимания на многочисленные попытки других поездных бригад, их начальников, начальников их начальников, начальников всех начальников, главного стрелочника и кондуктора всея Руси остановить его или хотя бы замедлить скорость поезда, словно издеваясь над неумелыми действиями руководителей железной дороги..
   А что власть? Обыватели наивно думают, что там собрались самые умные люди, самые лучшие представители отечества. Как бы не так. Умные люди занимаются своим делом, кто хореографией, кто нумизматикой, и так далее, понимая, что жизнь коротка, а на утоление запредельных амбиций никакой власти не хватит, и жизни, кстати, тоже.
  
   Катерина, теперь уже пора назвать ее фамилию - Хромова, сидела в это время дома, писала статью, заказанную одним журналом, одновременно следя краем глаза за тем, что показывали по телевизору.
   Это убеленным сединами и наградами маститым писателям нужна тишина для творчества, их раздражают крики внуков, скрип калитки на участке загородного дома, шум изредка проезжающей машины. Им нужны нежные трели соловья, напоминающие звук лиры, стук копыт прискакавшего Пегаса да благоговейный шепот жены из-за двери: "Ты занят?"
   - Пишу,- крикнет он в ответ, поморщившись в пустоту кабинета, потому что застарелая язва напомнила о себе неожиданной болью. Кого в данном случае считать язвой, болезнь или жену, пусть каждый решает сам, соответственно своим представлениям о роли семейных уз в литературе.
   А всегда голодному до жизни здоровому организму плевать на всевозможные неудобства, отвлекающие шумы и громкие звуки, на орущий телевизор, на работающих за окном укладчиков асфальта, потому что его главное и неоспоримое преимущество перед остальным миром - молодость, которая гениальна априори. Даже если она и бездарна - такое тоже случается, - то все равно молодость положит тебе, лауреату, на могилку цветы и, печально вздохнув, побежит дальше строчить свою незрелую галиматью, вдыхая запах завтрашнего дня. Это она, молодость, пробегает мимо тебя с книжкой по эскалатору, обдавая свежим дыханием весны, это она улыбается тебе с фотографий и плакатов, показывая два ряда зубов, заметим - своих, не вставных, в то время как ты домучиваешь, злясь и проклиная рутинную работу, свой последний том в собрании сочинений. Это она заносит все новые номера на разбухшую, как майская почка, телефонную симку, не замечая старческой руки, которая открыла записную книжку, чтобы вычеркнуть еще одну, ненужную уже, фамилию
   Катерина Хромова как раз находилась в том счастливом возрасте, когда сено пахнет любовью, вино не отдает пробкой, а желания всегда превышают возможности, и если холодильник пуст, так что ж с того, отрежем краюху черненького, кинем на нее щепотку соли да польем сверху подсолнечным маслицем - и в рот. Вот и сыты.
   Катерина стучала по клавиатуре, телевизор показывал новости. Она встала и пошла на кухню включить чайник, заодно отрезала бутерброд, положив толстый кусок докторской колбасы на тончайший ломтик хлеба, вернулась в комнату, да так и застыла в дверях с куском во рту. С экрана телевизора на нее смотрело лицо Старика, так похожего на артиста Макса фон Сюдова. Лицо, волосы на голове, губы, щеки были вымазаны, как краской, кровью, но пронзительный взгляд голубых глаз не оставлял сомнений, что это именно тот человек, о котором ей рассказывал Коновалов. Катя полезла в стол, покопавшись, нашла фотографию доктора вместе со Стариком и убедилась, что стоящий рядом с Коноваловым дедушка и человек, только что показанный по телевизору, - одно лицо. Она достала диктофон, прокрутила записи, разыскала нужную и стала слушать по новой рассказ приятного доктора, с которым ее познакомили на дне рожденья. Прослушала и задумалась. Потом все-таки решила дописать статью, но буквы плясали, мысль убегала, а перед глазами стояло лицо Старика. Она решила позвонить Коновалову.
   - Привет, это Катя. Хромова, ну та, с дня рожденья.
   - Салют,- несколько обескуражено ответил Сергей Дмитриевич. Катя ему понравилась, можно сказать, даже очень, но он не ожидал, что она ему так быстро позвонит, да и позвонит ли вообще. Он предполагал выждать недельку со дня юбилея и позвонить девушке.
   - Слушайте, я забыла. Мы на ты или на вы?- Катерина привыкла сразу брать быка за рога, по правде сказать, не только быка и не только за рога.
   - Как тебе будет удобнее,- сразу определив характер отношений, ответил Коновалов.
   - Сергей, ты мне рассказывал о Старике, попавшем к вам больницу...
   - Да, а что, что-то прояснилось?
   - Скорее, еще больше запуталось,- Катя уже выстроила свое дальнейшее поведение в свете последних событий, - Ты дома или на работе?
   - Сегодня с суток, с дежурства, недавно пришел.
   - Можешь взять все данные на твоего питомца и приехать сейчас ко мне?- в ожидании ответа Катерина в нетерпении даже встала на цыпочки
   - Могу,- Сергей колебался, - только я полусонный, устал, ночь выдалась бурная.
   - Это не беда, главное, по дороге не засни.- Катя продиктовала Коновалову адрес, объяснила, как доехать, и почему-то заулыбалась, хотя, положа руку на сердце, почему бы молодой женщине не улыбаться в ожидании молодого человека, приглашенного в гости.
   Скорее стараясь занять себя каким-нибудь делом, чем желанием произвести впечатление, Катерина переоделась, немного прибралась в комнате, одновременно щелкая пультом телевизора в надежде зацепить еще одни новости на другом канале, но, как назло, ничего не попадалось. Она полезла в Интернет, полистала новостную ленту и нашла упоминание об ограблении ломбарда, но никакими особыми подробностями сухая строка информационного портала не располагала. А на странице канала, показавшего Старика, новости еще не выложили.
   Сергей пришел с цветами, с тремя багровыми розами (ларек был по пути) и пакетом, в котором были яблоки, французская длинная витая булка, сыр и бутылка красного вина не из дешевых. Катя цветам не удивилась - ей часто дарили различные букеты, даже полевые, но обрадовалась, про себя отметив, что доктор галантен и, по-видимому, не жлоб. Жлобство Катерина считала восьмым смертным грехом, по крайней мере, среди мужчин. Даже как-то поспорила со своей подругой, утверждавшей, что не надо приумножать сущности, если уже есть алчность.
   - Как ты не понимаешь,- кричала в запале Катя, - это совсем разные вещи! Алчность - желание приобретения, неважно чего - денег, власти, книг, шмоток, открыток... А жлобство... Жлобство - отсутствие полета души в самом мерзком его проявлении. Алчный человек за три копейки удавится, а жлоб для себя и самолет купит, зато тебе паршивый цветок без обертки не подарит, даже не потому, что жалко, а потому что считает, что ты его еще не заслужила, да и дарить незачем. Вот ночью попользует тебя, может, утром и набьет продуктами холодильник, да и то потому, что тоже жрать их рассчитывает. Видела я таких, и неоднократно!
   - Открытки - это уже коллекционирование, - вяло возразила подруга.
   - Коллекционирование - не одна из форм алчности. Думаешь, Плюшкин был жадный? нет, он - классический тип коллекционера, которому просто было все равно, что собирать, эдакий коллекционер с бессистемным подходом, что ларец с драгоценностями, что сундук с тряпьем.
   Подруга, загнанная в угол бесспорными доводами, в конце концов согласилась с Катей.
  
   Сергей выглядел немного усталым, хотя и пытался хорохориться, привез все данные на Старика, копию истории болезни, которую сделал заранее, будто предчувствовал развитие событий, предупредив, что нарушает закон, но чрезвычайные обстоятельства заставляют его поступать таким образом.
   Катерина рассказала ему про новости, про залитого кровью Старика, вычислив из информационного сообщения, что тот, кто получил три пули на входе в ломбард и остался жив, как раз им и является.
   Теперь они уже на пару полезли во Всемирную паутину и обнаружили, что ролик с новостями канал уже выложил. Сергей хотел его тут же посмотреть, но в Кате проснулся профессионал, и она решила без промедления скачать новости на ноутбук. И, как оказалось, не зря, потому что ровно через две минуты после скачивания страница с новостями повисла, а после перезагрузки ролик исчез, будто корова языком слизнула.
   Пока молодые люди смотрели новости, пока несколько раз прокрутили эпизод со Стариком, убедившись еще раз, что с ним происходят странные вещи и, похоже, он не только под колесами не гибнет, но его и пуля не берет, прошло минут десять. Катя снова залезла на страницу канала и увидела, что ролик вновь появился.
   Появиться-то он появился, да по непонятной причине сюжет об ограблении ломбарда из него как ветром сдуло. И вот тут уже было о чем призадуматься.
  
   Произойди такое событие во вторник, на него обязательно обратили бы внимание, но сюжет о Старике вырезали из новостей в понедельник днем, да к тому же именно в этот день западный альянс принял решение о бомбардировке Ливии, точнее, той ее части, что контролировалась войсками полковника Каддафи. Работники новостных агентств внимательно следили за событиями, которые разворачивались в Европе. Все ждали итоговой пресс-конференции президента Франции, поэтому на пропажу из новостей сюжета со Стариком мало кто обратил внимание, да, видимо, вообще никто и не обратил. Так всегда происходит в жизни - мы оборачиваемся на плач карапуза в песочнице, в то время как в другом конце двора сухонькая старушка в брезентовом плаще сползает по стене дома, схватившись за сердце. Малыш лишь открывает мир, и сегодня сам с удивлением обнаружил еще один рычаг воздействия на свою мать. Проходящий мимо студент снимет истерику карапуза на мобильный телефон, вечером выложит в сеть, сопроводив видео проникновенным текстом, мол, мать кормит ребенка одними баранками с опиумным маком, под комбинезон постоянно надевает колготки, высушенные на горшке с кактусом, отчего мальчик постоянно плачет. И вот уже забурлили волны народного гнева с предложениями лишить паскуду родительских прав, и полетела новость в топ. Проклинаемая паскудница, не подозревая ни о чем, стоит у плиты, готовит ужин мужу, одновременно помешивая кашу для малыша в кастрюльке, а тот сидит на высоком стульчике на колесиках, не ведая о собственной популярности, весело развлекается после удачно прожитого дня, в нетерпении стуча ложкой по поверхности лакированного стола в цветочек.
   Учительница русского языка и литературы, живущая в этом же доме, в этом же подъезде, двумя этажами ниже, тихо умрет этим вечером, оставив после себя стопку тетрадей, кучу фотографий с учениками да одноглазого старого кота, которого подобрала еще котенком шестнадцать лет назад на улице. Вот так более важное событие - ибо что может быть значительнее рождения или смерти - останется никем не замеченным, кроме дочери и зятя, немногочисленных подруг и маленькой внучки
   "Мир, ты сошел с ума!" - скажет, схватившись за голову, совестливый человек, прочитавший эти строки, и окажется неправ. Сколько раз мы видели эту фразу в произведениях разных авторов в той или иной интерпретации, слышали ее по радио, внимали ей с высоких трибун после выборов, а мир жив себе и здоров, и с любопытством наблюдает за очередным кровавым конфликтом, почесывая ободранную коленку. Что проку винить в равнодушии народонаселение планеты, оно не изменилось с тех пор, как сатирик Ювенал кинул в лицо римской власти свое полное сарказма "Хлеба и зрелищ!" Прошло много времени (если судить по остаткам Колизея), едкий лозунг менял свое словесную оболочку бесчисленное количество раз, в зависимости от эпохи, местности и политического устройства, но суть его так и осталась прежней.
   Равенства и братства, кофе и сигарет, танцев и песен, выпивки и женщин, пива и рыбы, работы и хлеба, вина, марафета и девочек!
   Как бы ни изгалялся мир на разные лады, все сводится, в конечном счете, к двум простым вещам - набить брюхо, желательно повкуснее, и отдохнуть, предпочтительно повеселее. Все верно. Кому же хочется жить скучно и впроголодь.
  
   Исчезновение сюжета о Старике из новостей объяснялось тем обстоятельством, что директору канала позвонили из управления внутренних дел города и настоятельно попросили убрать картинку ограбления в интересах следствия, пояснив при этом, что Старик является единственным выжившим свидетелем, видевшим преступников, а пока налетчики на свободе, Старику может угрожать опасность.
   "Да что вам разжевывать, сами все понимаете",- прозвучал в трубке голос генерала.
   Директор пошел навстречу настоятельным просьбам правоохранителей, отдал соответствующие распоряжения, заодно попросил принести ему запись, чтобы самому глянуть на последствия дерзкого ограбления. Покрутил туда-сюда, обратил внимание на синеву глаз человека, лежащего на носилках, полистал информацию о налете на ломбард, выяснил характер повреждений, полученных Стариком, и позвонил главврачу одной московской клиники.
   Тот, выслушав рассказ директора, сказал привычную фразу, что нет большей глупости в жизни, чем ставить диагноз по телефону.
   - Мне не нужен диагноз,- возразил генеральный, - ты мне скажи, может человек после таких ран находиться в сознании? Учитывая потерю крови, наличие двух пуль в туловище и одной в виске.
   - Маловероятно,- ответил знакомый нейрохирург.
   - Маловероятно? - переспросил директор канала.
   - Теоретически невозможно, а практически - все может быть.
   - Спасибо, извини, что побеспокоил, - директор понял, что разговор с врачом не прояснил ничего. Врачи, особенно с большим стажем, напоминают гадалок.
   Набрал знакомого из следственного комитета. Тот поначалу отнекивался, уверяя, что ничего не знает ни о каком ограблении, но директор настаивал, напоминая о дружбе, намекая на возможные преференции в будущем. И следователь сдался.
   - Знаешь, Витя, я сам ничего не понимаю, тут вокруг этого деда такая катавасия завертелась, все на ушах стоят, даже фсбшники подключились. Сейчас проверяют фигуранта на причастность.
   - Какую причастность, он же потерпевший, весь в дырках, одна из них в голове, он на грани жизни и смерти находится,- удивился Виктор Николаевич Долин, директор телевизионного канала.
   - Как же, на грани, - хохотнул следак, - ребята звонили - сидит на койке в палате и курит, на теле ни царапины, хотя на куртке, свитере и рубашке два входных спереди и одно выходное сзади.
   - Прямо-таки ни царапины,- усомнился телевизионщик, стараясь говорить спокойно
   - А хоть прямо, хоть криво, ни следа. Никто глазам своим не верит. А кровищи, говорят, было...будто быка зарезали. Сверху пришло указание не выносить за пределы, так сказать, пока не разберутся, или как-то само собой не рассосется. Так что считай, что ты мне сегодня не звонил.
   - Идиотов нет, договорились,- сказал Виктор Долин и положил трубку.
   "Тут что-то не так, - подумал он,- и вряд ли само собой рассосется, это вам не чирей на жопе".
   Долин посмотрел на часы, покрутил карандаш, пытаясь занять руки, горестно вздохнул, открыл сейф и достал оттуда пачку сигарет. Он третий месяц пытался бросить курить, оставаясь среди друзей последним из могикан, перепробовал все варианты, от кодировки до электронных сигарет, и убедился, что помочь ему никто и ничто не в силах - остается только одно средство - собрать волю в кулак. А это было самое трудное.
   Сейчас курить хотелось до жути, как обычно бывает с курящим человеком, попавшим в затруднительное положение, в непонятную и непривычную ситуацию, как нынче, когда при недостатке информации надо принять правильное решение.
   Покурив, он вызвал к себе работника отдела новостей Генку Паршина, с которым когда-то начинал вместе на ниве журналистики. Получив пост начальника, он перетащил Паршина на свой канал и терпел, несмотря на жалобы подчиненных, пьяные выходки Генки, зная внутреннюю исключительную порядочность друга, закрывал глаза на его, присущие всем пьющим людям, слабости и пороки, коих хватало с избытком.
   Гена вошел в кабинет директора сосредоточенный, серьезный и в плохом расположении духа.
   - Ты как?- спросил его Долин.
   - В завязке, уже неделю
   - У меня к тебе дело, как говорится, между нами
   - У нас с тобой давно все дела - между нами,- хмуро сказал Паршин, без разрешения сел на стул, - Закурю?- он обратил внимание на пепельницу с одиноко торчащим окурком, иначе бы не спросил.
   - Кури, вот тебе данные на одного деда,- Долин написал на листке бумаги фамилию, имя и отчество Старика, перекинул листок через стол Паршину, - адреса я его не знаю, живет он, по всей видимости, на улице Кадочникова.
   - Это там, где сегодня ломбард грабанули?- поинтересовался Генка.
   - Точно. Деду за восемьдесят, вроде бы восемьдесят восемь лет, но доподлинно не известно. Узнай про него все, что можно узнать, любую мелочь, даже если это кличка кота его школьной подруги. И сразу предупреждаю, будь предельно аккуратен, мой тебе совет, к его дому не суйся, не осмотревшись, а еще лучше, пока совсем не суйся, там сейчас наверняка опера работают, да и не только опера.
   - Что, так серьезно?
   - Серьезнее некуда,- сказал Долин, и в подтверждение своих слов, потянулся к Генкиной пачке, достал сигарету и тоже закурил, - ты ведь знаешь, я тебе всегда все прощал, спуская на тормозах...
   - Знаю,- оборвал его Паршин,- Вот только какого черта ты мне это напоминаешь?
   - Такого, Геночка, чтобы ты во время своих розысков не ушел в загул - предупреждаю, он будет последним. А по окончании,- Долин задумался, - я сам с тобой выпью с удовольствием.
  
   Правильно ли поступал Долин, ввязываясь в историю со Стариком? Как показали дальнейшие события, он был скорее прав, чем неправ. С одной стороны средства массовой информации, к которым относится телевидение, обязаны отслеживать все более или менее интересные события, происходящие в стране, что вовсе не означает, появятся ли они в эфире. С другой стороны, никогда не надо барабанить в закрытую дверь, если тебя не позвали и не пригласили к камельку. А камелек имел все шансы разгореться, потрескивая угольками. Если уж тебе не суждено подтаскивать к нему дровишки, то понаблюдать за очагом, за бликами огня на стенках камина сам Бог велел, судя по профессии.
   А то потом рванет, бабахнет ярким пламенем, рассыпавшись по городам, а ты не в курсе. Будто проснулся после землетрясения - кругом ни души, весь мир в обломках, а ты лежишь в семейных трусах на единственной чудом уцелевшей кровати, чешешь макушку
   с подпалинами, и спросить не у кого: "А что случилось, пока я спал?" Незавидное состояние, хуже не бывает, хуже этого только помереть во сне или на бегу, когда финиш уже близко.
   Пусть народная молва гласит, что это легкая смерть, как там - тихо отошел. Легкая-то она легкая, но подлее не бывает.
   Лучше уж сгореть от рака, принимая смерть как избавление, корчась от нестерпимой боли, приблизительно зная, когда придет твой конец, оставив завещание и пожелания в случае неизбежного конца в окружении родных и близких, всхлипывающих украдкой от горя, а порой и от нескрываемого злорадства.
   Долин поежился, снова потянулся к ключам от сейфа, коря себя за безволие, и подумал: "Я здесь голову ломаю, чтобы связать концы с концами, а дед получил три смертельных ранения и, понимаешь, курит себе в палате, как ни в чем не бывало".
  
   Старик действительно сидел в палате и курил. В двух шагах от него на стуле расположился молчаливый молодой человек, который внимательно присматривал за каждым движением своего подопечного, неотрывно, будто пастух за бодливой коровой.
   Старика недавно осмотрел еще один консилиум врачей в сопровождении многочисленных милицейских чинов и хмурых людей в штатском. До этого в палату то и дело заходили незнакомые люди и спрашивали его о событиях, произошедших в ломбарде, но главный вопрос сегодняшнего дня был, конечно: "Как вы себя чувствуете, Иван Сергеевич?"
   Чувствовал он себя очень усталым, единственное, чего он хотел на данный момент, чтобы его просто оставили в покое и перестали задавать одни и те же вопросы, так как вопросов к самому себе у него накопилось тоже изрядное количество, с излишком, не умещаясь в больной голове. Вот на них-то и надо было ответить в первую очередь. Старик находился в растерянности, в смятении. Он не верил в Бога, как мы уже писали, в бессмертие души, не говоря уж о теле, но все последние перипетии его существования прямо указывали ему, что как раз его тело и душа выходят с честью из любого смертельного испытания, возрождаясь, словно Феникс из пепла. Старика передернуло, он поежился, поведя плечами. Не хватало ему еще и сгореть, ко всему прочему. Надо было что-то делать, а что, Старик не мог сообразить, как ни пытался. Собраться с мыслями, находясь вне привычной домашней обстановки, не получалось, чаю никто не предложил, окно было зашторено, незнакомые тапочки неприятно холодили ноги. Он попросил человека, сидящего на стуле, позвать в палату кого-нибудь из начальства, если это не затруднит.
   Человек на стуле даже не привстал, не достал рацию из кармана, как показывали в каком-то кино про шпионов, а просто произнес спокойным голосом, глядя Старику в глаза:
   " Шестой, шестой, первый просит пятого". Именно в этот момент, не раньше и не позже, Иван Сергеевич окончательно осознал - влип он по самые уши, попал как кура в ощип, заварил такую кашу, которую все суетящиеся вокруг него люди, дай им в руки ложки, не в состоянии расхлебать, даже собравшись кругом у стола.
   В палату вошел незнакомый человек в белом халате и вежливо обратился к Старику:
   - Что вы хотите, Иван Сергеевич?
   - Я хочу домой,- устало проговорил Старик
   - Подождите еще немного, Иван Сергеевич, как раз сейчас вопрос о вашей госпитализации решается. Буквально несколько минут, Иван Сергеевич.
   - И, прошу вас, верните мне мобильный телефон - я хочу позвонить родным.
   - Их уже известили, Иван Сергеевич, так что можете не беспокоиться. Вы лучше, Иван Сергеевич, лягте на кровать и отдохните, а то вы, Иван Сергеевич, много курите, это очень вредно в вашем, Иван Сергеевич, возрасте.
   Старику не нравился и приторно вежливый тон незнакомца, за которым проглядывалась холодная отстраненность, и это повторяемое к месту и не к месту "Иван Сергеевич", но ничего другого не оставалось, как подчиниться, ведь не начнешь же буянить, в самом деле. Но то, что человек в белом халате никаким боком не принадлежал к медицине, Старик понял сразу, не умом, а нутром.
   Вопрос, что делать со Стариком, в это время решался в небольшом кабинете главврача, куда набилось людей, что сельдей в бочке, дым висел коромыслом, добавляя духоты, и так уже нестерпимой.
   Поначалу пытались отсечь от обсуждения часть работников больницы, но оказалось, что все они в той или иной мере участвовали в осмотре Старика и могли понадобиться; пусть сидят и слушают, чем потом за ними посылать и ждать, пока они придут. Во время совещания тот или иной чин регулярно выходил в приемную, чтобы держать в курсе своих непосредственных начальников - о пострадавшем уже доложили по инстанциям. Как далеко простиралась осведомленность о Старике во властных структурах, звонившие не знали. Зато они хорошо усвоили главный принцип отношений нижестоящего к вышестоящему - важно вовремя доложить, и тогда твоя головная боль улетает наверх, переходит, словно вирус, к твоему начальнику. Не факт, что она не вернется обратно жуткой мигренью, но тут уж бабушка надвое сказала, как кому повезет.
   Главный врач больницы, Анатолий Львович Заварзаев, заслушав всех выступавших, подвел итог:
   - Я не нахожу случившемуся инциденту разумного объяснения, пока не нахожу, но факт остается фактом. Пострадавший Иван Сергеевич Гребнев, получивший три пулевых ранения, что подтверждается многочисленными свидетелями - женщиной, обнаружившей его, ее привозили в больницу на опознание, работниками бригады скорой помощи, а также следователем, который тоже находился в машине, тем не менее, жив-здоров. Тщательное обследование не выявило не только следов пулевых ранений, но и каких-либо других отклонений от нормы. Обращу ваше внимание на следующие дополнительные данные. Окулист, обследовавший пациента, заявляет, что у него стопроцентное зрение, стоматолог не обнаружил во рту Гребнева ни одного больного зуба, мало того - состояние его зубов не соответствует возрасту, обозначенному в паспорте.
   На теле Гребнева при осмотре не выявлено ни одного шрама. Легкие, несмотря на то, что Гребнев курит уже около шестидесяти лет, причем, по признанию самого Гребнева, две-три пачки в день, совершенно чисты и соответствуют легким некурящего человека. Давление, пульс, кардиограмма таковы, что Гребнева можно хоть сейчас записывать в отряд космонавтов и посылать на ракете в космос. (Желательно на Юпитер,- подумал он,- к чертям собачьим). То же самое могу сказать и о других органах. Исключение составляют разве что седины Гребнева и состояния кожи, не вписывающиеся в общую картину состояния пациента. Мы послали запрос в поликлинику по месту жительства Гребнева и получили ответ - карточка на него не заводилась, он ни разу за время проживания по данному адресу не обращался за медицинской помощью, ни с серьезными симптомами, ни по мелочам.
   Резюмируя, внешне Гребнев Иван Сергеевич выглядит приблизительно как и остальные люди его возраста, внутреннее состояние его органов скорее похоже на состояние органов человека, который, обращаю ваше внимание, никогда ничем не болел.
   - Скажите, а сам Гребнев помнит что-нибудь? Может объяснить произошедшее? - спросил один из присутствующих врачей.
   - Ничего он не помнит, или делает вид, что не помнит, - ответил сидящий здесь же полковник милиции, - говорит, что помнит, как пришел в ломбард, потом сплошной туман, а пришел в себя уже в палате. По мне, так он врет, но доказать это я не могу. Пока не могу.
   - И что же нам с ним делать? - снова вступил с разговор один из врачей.
   Я понимаю, - сказал Анатолий Львович, - что случай экстраординарный, но мы не занимаемся экстраординарными вопросами, мы - обычная городская больница, куда поступают пострадавшие со всех концов города. Нам людей лечить надо, а мы уже полдня только и делаем, что убиваем время на обследование совершенно здорового, я бы даже сказал, нереально здорового человека. Весь пятый корпус набит под завязку милицией, представителями органов безопасности, у входа появились корреспонденты, присутствие которых тем более не желательно. По больнице циркулируют неприятные слухи, больные нервничают.
   - Бабка из шестой палаты вещает, что в приемном корпусе на третьем этаже состоялось пришествие Антихриста, несет что-то про печать зла и предстоящий повальный голод, - подтвердил один из врачей, - причем ее слушают внимательно. Обстановка нездоровая.
   - И что вы предлагаете? - спросил кто-то.
   - Я предлагаю, - вздохнул Анатолий Львович,- всем сейчас разойтись по рабочим местам, делом занимается милиция, вот пусть она и принимает решение.
   Решение, кстати, уже было принято. Тот самый генерал, который беседовал с директором Долиным, позвонил полковнику и распорядился отправить Старика домой.
   - Установите за ним круглосуточное наблюдение, глаз с него не спускать, регистрировать все контакты, и главное, запомни, - твердила трубка, - поменьше шума, пока ситуация не прояснится, а то журналисты пронюхают, наломают дров, а нам дровишки придется в поленницу складывать под зорким взглядом общественности, чтоб им пусто было.
   - Может, взять с врачей подписку о неразглашении, - спросил полковник.
   - Возьми,- сказал генерал,- толку от этого мало, но дисциплинирует, по крайней мере, первое время.
   Так и сделали. Правда, отправка Старика домой осложнилась отсутствием у него верхней одежды, но у одного из оперативников экспроприировали на время плащ, который надели на Старика. Так, в плаще, пижаме, в тапочках на босу ногу, его провезли на коляске по подземному переходу в другой корпус, к которому предусмотрительно подогнали машину.
   Ивана Сергеевича Гребнева доставили домой, попросив по возможности никуда не выходить, по крайней мере, сегодня, через полчаса еще раз позвонили в дверь, вернули ему паспорт, мобильный телефон и сумму в рублях, эквивалентную пятистам долларам
   по текущему курсу. Старик рассматривал тонкую стопку тысячных купюр, лежащих на столе, и думал, какой извилистый путь он сегодня прошел, а деньги все-таки поменял.
   Около дома Старика стали дежурить две машины, в одной сидели оперативники, в другой сотрудники службы безопасности, которая тоже решила курировать это дело и следить за дальнейшим развитием событий, что в принципе было верно, потому что любое событие, не вписывающееся в привычные рамки, может представлять угрозу для государства. А то, что это событие выходило за пределы всех мыслимых представлений о жизни и смерти, понятно было последнему идиоту.
   Читателю может показаться, что органы правопорядка и безопасности проявили некоторую нерешительность в отношении всего, что связано со Стариком, но это было не так. Настоящие опера точно знают, когда надо пришпоривать коней, а когда следует присесть, покурить и подумать, не форсируя события.
   Поэтому в действиях генерала прослеживалась железная логика. Сказать, что у него сегодня был тяжелый день, все равно, что не сказать ничего. День начался с громкого и дерзкого налета на ломбард, затем доклады его подчиненных понемногу начали напоминать бред обкурившихся наркоманов. Генерал сначала не верил, даже не то чтобы не верил, а думал, что его сотрудники, будто сговорившись, коллективно белены объелись. Он кричал в трубку обидные слова, иногда срываясь на мат, разговаривал то с одним, то с другим, то с третьим, беседовал с главврачом и потихоньку понял, что произошло ЧП, которое не имеет аналогов в его длинной служебной практике.
   Это только в книжках да в кино люди запросто беседуют с чертями, вампирами, вурдалаками и прочей нечистью, а появись перед вами в реальной, обычной жизни ангел вполне благопристойного вида, так у вас наверняка язык к небу присохнет. В любом случае, если вы не глупый человек, и от нахлынувших чувств не сойдете моментально с ума, то уж точно не броситесь к нему с расспросами, а постараетесь для начала внимательно выслушать, что он вам скажет.
   Если допустить, что Бог существует, ангелы просто так по этому свету точно не шастают, а действуют, строго следуя спущенным сверху указаниям. Субординация должна быть везде, даже в такой непонятной структуре, как небесная канцелярия, являясь одной из форм борьбы с хаосом. Силы добра напоминают страховых агентов, силы зла числятся по другому ведомству и похожи на судебных приставов или налоговую инспекцию, но и те, и другие приходят к вам строго по повестке. И не ошибаются адресом никогда.
   Генерал ждал с докладом своих подчиненных и думал, что надо бы собрать как можно больше информации, чтобы папочка разбухла и представляла собой увесистый том, когда он пойдет докладывать о Старике наверх. Позвонил, дал указание проверить, не происходило ли со Стариком чего-либо подобного в прошлом, да и просто не было ли похожих случаев, пусть даже незначительных, по сводкам за последние полгода. Через несколько минут ему перезвонили и доложили, что буквально неделю назад Старика сбила машина на пешеходном перекрестке, он на скорой был доставлен в больницу, из которой через три дня был выписан в удовлетворительном состоянии. Вел дело о наезде следователь Деев, он же и подписал отказ в возбуждении уголовного дела.
   - Деева ко мне, срочно, - рявкнул в трубку генерал.
  
   Катя Хромова и врач Коновалов сидели за наспех накрытым журнальным столиком на колесах и ели сыр с французской булкой, причем сыр нарезали брусочками, а хлеб ломали. И это оказалось очень вкусно. Коновалов после просмотра новостей попросил разрешения прикорнуть пару часиков, разрешение получил и проспал почти три часа на Катиной кровати, не раздеваясь. Катерина накинула ему на ноги плед, присела на стул напротив, стала смотреть на спящего мужчину и размышлять о превратностях судьбы. Сразу после школы умер ее отец, который жил отдельно, и она переехала в его однокомнатную квартиру, предоставленная сама себе. Много мужчин перебывало в ее малогабаритных хоромах, любовники занимались с ней сексом, ласкали, хлестали, вертели ее в разных позах, но как-то так получилось, что они никогда не оставались ночевать, приезжая строго на два-три часа, чтобы заняться с ней интересующих их делом. Удовлетворив свой аппетит, они обычно смотрели на часы, вздыхали виновато и, ссылаясь на неотложные дела, сетуя на безумную жизнь без продыха, исчезали. Самое интересное, что и Катя не испытывала никакой душевной потребности задерживать их в квартире, тем самым опровергая известный анекдот, который заканчивался словами: "А поговорить?" Все ее любовники напоминали ей наркоманов, которые, вколов необходимую дозу, не испытывают нужды в дальнейшем общении. Поэтому Катерина с удивлением обнаружила, что разглядывает мужчину, спящего в ее кровати, а другой в квартире не было, пожалуй, впервые за все время ее недолгой самостоятельной жизни. Спящий Коновалов казался окончательным штрихом композиции, финишным кусочком мозаики, которую она пыталась сложить несколько лет, ломая голову длинными одинокими вечерами. Когда натюрморт почти готов, но последний пазл куда-то запропастился, и, казалось уже не сыскать, ан нет, да вот же он, лежит на кровати, укрытый пледом, слегка поджав ноги под себя. Разведчики называют такое состояние моментом истины, люди попроще - лучиком счастья.
   Пока Коновалов спал, Катерина решила написать статью о Старике, еще не зная, куда она определит написанное, к какому жанру отнести события произошедшие со странным дедом. Похоже на фантастику, но не фантастика явно.
   На сказку тоже не тянуло, потому что, несмотря на сказочный, несколько нереальный сюжет и постоянный happy end, все события были окрашены в мрачные тона, непременное присутствие смерти придавало им зловещий оттенок.
   Бредовость происходящего больше всего напоминала фантасмагорию, причем явно с городским оттенком. В роли Алисы выступал синеглазый Старик с бородкой клинышком, улыбку Чеширского кота заменила злорадная ухмылка Смерти. Смерть тоже все время исчезала, отступая на заранее подготовленные позиции, спрятавшись за углом, ждала, когда в следующий раз выкинуть вперед свою костлявую ногу, чтобы Старик снова споткнулся и упал, вымазавшись в крови.
   Катя собралась с мыслями, пытаясь придумать первую фразу, с которой она начнет рассказ. Почему-то вспомнился карточный фокус, который ей часто показывал в детстве отец-математик, забавляя и завораживая дочь раз за разом одинаковым раскладом карт, пока не объяснил его суть. Катерина написала: "Смерть умеет много гитик", мысль потекла, и буквально через полчаса текст был готов. Первая часть напоминала изложение, зато вторая часть изобиловала вопросительными знаками.
   Листок с этим текстом и читал сейчас проснувшийся и посвежевший Коновалов, держа его в левой руке, несколько отодвинув от себя.
   - По-моему, неплохо, но я ведь не специалист, - подытожил, прочтя статью, Сергей.
   - Ну, я не требую от тебя литературного разбора, просто общее впечатление.
   - Общее впечатление нормальное, единственное - я бы подрезал фотографию, оставив на фоне стены одного Старика. И еще, ты пожалуй убери мою фамилию из текста, сошлись просто на дежурного врача. Не вижу смысла до поры до времени. вписывать меня в эту конструкцию
   - Резонно,- не споря, согласилась Катя, - как думаешь, кто-нибудь поверит в эту историю?
   - Сложно сказать, скорее всего - нет, - Сергей с сожалением посмотрел на пустую бутылку из-под вина.
   Катя открыла холодильник, достала бутылку шампанского и протянула ее Коновалову.
   - Странные люди эти люди, - продолжал Сергей, открыв бутылку и разлив игристое по кружкам,- ищут летающие тарелки, с нетерпением ждут конца света, а зачем им нужны инопланетяне или всеобщий кирдык, никто толком ответить не может.
   - Жизнь скучна, люди хотят потрясений. Причем вселенского масштаба. Украденный кошелек никого уже не впечатляет. Людям вообще присуще нездоровое любопытство.
   - Нездоровое любопытство присуще детям, когда они вставляют лягушке соломину в зад и надувают, как воздушный шарик. Их, в силу возраста, при этом не интересуют ощущения самой лягушки во время данной процедуры. Мы же не дети. Зачем нам летающие тарелки, зеленые человечки, если мы с соседом по лестничной клетке договориться не можем.
   - Такова человеческая природа, люди желают чуда,- возразила Катя, - Маша мечтает о Пете на белом коне, Вася - выиграть миллион в лотерею, Коля, бессребреник, как герой Стругацких, желает счастья для всех, даром, и чтобы никто не ушел обиженным.
   - Вот только когда чудо происходит, никто в него не верит, как в высадку американцев на Луну. Чудо, какое бы оно ни было, нарушает привычный ход вещей, ломает выстроенные в голове конструкции, меняет уклад жизни. Представь, если бы на месте выключателя в комнате, ты обнаружила табличку "занято", висящую на гвоздике, и ничего больше. Ты стоишь и ломаешь голову, а как теперь включить свет? Нас выводят из себя пустяки. Например, человек годами ходит одной и той же тропинкой от дома до остановки автобуса, и вдруг видит на месте дорожки котлован, и все, он уже лишен покоя, у него испорчено настроение, хотя путь до автобуса стал длиннее всего-то на двадцать секунд. Мы мечтаем о бессмертии, не спорь, каждый в глубине души об этом думал и не раз, но стоит рядом с нами появиться реальному человеку, который по-настоящему бессмертен, знаешь, чего захочет подавляющая масса населения?
   - Чего?- переспросила Катя, хотя уже понимала, что она услышит в ответ.
   - Они захотят его убить.
  
   Старик понемногу приходил в себя после пребывания в больнице. Его раздражало большое скопление людей, суетящихся вокруг. Он, особенно после смерти жены, любил покой и одиночество. Пока работал, воспитывая четырех детей, практически не замечал хода времени, ему было некогда, причем некогда всегда, потому что заботы о пропитании, обучении, бытовые неурядицы заслоняли от него огромный мир, который шумел за окном. Он будто жил потусторонней жизнью, лишь замечая краем глаза, что деревья во дворе доросли уже до седьмого этажа. Да что говорить, будто он один такой. Сколько их, отцов, матерей, бабушек, дедушек живут по городам и весям нашей страны, колотятся с утра до вечера, не зная роздыху, в надежде накормить, воспитать, дать приличное образование своим отпрыскам, выражаясь коротко, поднять своих детей. И для многих эта ноша становится столь тяжелой, а дорога настолько крутой, что впору и хребет сломать. Для иных она бывает, казалось бы, неподъемной, но все равно с упрямством осла они тянут лямку, бродят по кругу вокруг колодца, вычерпывая воду. Наконец, дети выросли, внуки уже шлепают пятками по дорожкам, дворец твоего семейного счастья построен, карета у крыльца отполирована до блеска, кони в нетерпении бьют копытом, чтобы отвезти тебя на бал, который ты, несомненно, заслужил всей своей нелегкой жизнью, как вдруг с прискорбием выясняется, что времени без двух минут двенадцать, и уже подрагивают створки на часах, чтобы вытолкнуть рябую птицу, которая, хлопая крыльями, пропоет тебе прощальное "ку-ку".
   А ведь в юности куковала, зараза, так долго, что, казалось, и не сосчитать.
   Старику повезло, он бросил работать в шестьдесят три года, дети уже выросли, внуки перешли в тот возраст, когда присутствие деда с бабкой только стесняет, за глаза хватает и родителей. Они переехали с женой в двушку на окраине, вокруг них повисла непривычная тишина, и оказалось, ее легко наполнить разговорами, очень много осталось между ними невысказанного, что они говорили и говорили, словно пытаясь компенсировать годы вынужденного безмолвия. Так люди, вышедшие из прокуренной комнаты на свежий воздух, вновь ощущают все запахи окружающей природы с необычайной силой. Жаль, что длилось это недолго.
   Старик после больницы побрился, принял ванную, теперь, вытирая тело полотенцем, глядел в зеркало, цепким взглядом ощупывая в отражении грудь, живот и голову, то есть те места, куда, согласно утверждениям медиков, попали пули. И не находил никаких изменений, по сравнению с тем, как он выглядел вчера, позавчера или на прошлой неделе. Пошел на кухню, заварил крепкого чаю, сел на стул и задумался. Его посетила мысль - так, мыслишка, - он стал крутить ее в разные стороны, будто наматывая пряжу на веретено, мысль разбухала, становилась больше, очертания ее принимали все более отчетливый характер, пока из нее, как из кокона бабочка, не выпорхнула одна интересная идея, которая показалась Старику достаточно оригинальной. Он поставил кружку на стол, прошел к серванту в комнате, отодвинул стекло и достал бутылку коньяку. Вернулся на кухню, порезал на закуску небольшое яблоко и с удовольствием выпил две рюмки, одну за другой.
  
   На другом конце столицы молодые люди допили бутылку шампанского, вино ударило Катерине в голову, и она стала уговаривать Сергея поехать к дому Старика, тем более, что адрес был им известен.
   - Зачем тебе это? - допытывался Сергей.
   Катя не знала, что ответить. Неведомая сила, умноженная на алкоголь, тянула ее к месту, где смерть витает над улицей. Катерина принадлежала к той категории людей, которые без тумаков, как без пряников, которым обязательно надо, чтобы опасность щипала ноздри, чтобы от страха сжималась попка в кулачок.
   Про таких говорят - адреналин ударил ей в голову. Народная мудрость вполне справедливо заменяет химический термин на более понятное - моча, или более культурное - дурная кровь.
   - Мне это надо для статьи,- пошла ва-банк Екатерина.
   Они еще немного поспорили, Катя немотивированно настаивала, Сергей аргументировано возражал, но потом согласился, понимая, что спорить с женщиной, если она чего решила, бесполезно. В поединке полов, если силы приблизительно равны, а их одинаково тянуло друг к другу, всегда побеждает создание, вылепленное сдуру из ребра оппонента.
   Они скоренько собрались, спустились, взяли такси и поехали на улицу, где проживал Старик. Таксист попался разговорчивый, скрашивая время, развлекал их рассказами о своем отношении к нынешней власти, перемежая речь различными фразеологизмами, самым приличным из которых был "чтоб им сдохнуть". Вылезли как раз напротив злополучного ломбарда. Сергей взглянул на часы - было десять вечера. Практически ничего не напоминало о развернувшейся поутру трагедии, только обрывки бело-красных лент, что опоясывали место происшествия, да одинокий букетик желтых цветов, лежащий сбоку от входа, который положил неизвестно кто непонятно кому.
   Катя пожалела, что не взяла с собой фотоаппарат, могли бы получиться неплохие кадры. Сергей прикрыл Катю со спины, она подождала, пока прошла группа подростков, и сделала несколько снимков на мобильный телефон, не особо рассчитывая на результат, на улице было темно, спальный район, магазинов мало, иллюминации еще меньше, это вам не центр, сыто сверкающий яркими огнями витрин. Теперь надо было разыскать дом номер двенадцать корпус пять, где проживал Старик. Молодые люди поплутали по пустым дворам между одинаковых домов в глубине улицы, пока не нашли панельную девятиэтажку, на торце которой еле угадывалась искомая облезлая цифра.
  
   Они пошли вдоль дома, пытаясь всмотреться в таблички с номерами квартир над подъездами. Катя в какой-то момент непроизвольно подняла голову, чтобы целиком окинуть взглядом дом, стоящий по правую сторону от нее, и увидела на шестом этаже освещенное раскрытое окно, на подоконнике которого стоял человек, чуть ссутулившись, согнувшись, потому что целиком не вписывался в проем. Катерина тронула Коновалова за руку, одновременно толкнув в плечо, и шепнула ему: "Смотри",- кивком указав нужное направление.
   Коновалов глянул вверх и увидел, как человек в окне подождал пару секунд, будто собирался с духом, потом оперся руками в переплет окна и, оттолкнувшись, вывалился вниз. Здесь можно было бы употребить привычный термин - камнем полетел вниз, но темный силуэт, скорее напоминал длинную тонкую шпалу, летевшую к земле, совсем не горизонтально, одним концом чуть нарушая баланс равновесия. Буквально через секунду в кустах раздался сильный глухой хлопок, сидящие у подъезда на скамейке два мужика моментально среагировали на него, вскочили и рванули в сторону упавшего тела. Двор будто проснулся по сигналу, наполнился звуками - где-то впереди взвизгнули шины, а сзади молодых людей осветили фары подъехавшей непонятно откуда машины, захлопали дверцы, и неизвестный голос требовательно произнес: "Стоять, документы!" Законопослушный Сергей Коновалов не выполнил зычный приказ, произнесенный со спины, схватил Катю за руку повыше локтя, дернул в сторону кустов, и они побежали, точнее, понеслись, как два встревоженных лося, сквозь кустарник, ломая ветки на ходу, наступая в лужи, наискосок, к соседнему корпусу. Что удивительно, за ними никто не гнался, но они бежали и бежали, в горячке поплутав между домами, пока не выскочили на освещенную улицу.
   - Что это было? - когда остановились, выдохнула Катя.
   - Сейчас не время разбираться, - тяжело дыша, ответил Сергей,- надо сматываться отсюда, чем быстрее, тем лучше. Он посмотрел на Катю с улыбкой и добавил.
   - Возможно, это было чудо.
   - Какое-то оно страшное - орущее, слепящее глаза.
   - А никто и не обещал, что чудо будет симпатичное.
   - Поехали домой,- не желая вступать в спор, как-то очень буднично сказала Екатерина, словно говорила ему эту фразу тысячу раз.
   И Сергей согласился, не переспросил - к кому, не удивился, будто слушал подобное каждый вечер.
  
   Человеком, который выпал из окна, был, конечно же, Старик. Теперь вам понятно, что за идея пришла ему в голову, какую мысль он запивал коньяком? Имея технический склад ума (не зря он так долго проработал начальником инструментального цеха на заводе), Старик решил проверить возникшую перед ним этическую проблему практически, экспериментальным путем. Естественно, можно было взять нож, порезать палец, пусть не очень глубоко, и посмотреть, что из этого получится. Но ответ на этот вопрос Старик знал. Еще в ванной, моясь под горячим душем, растирая свое тело жесткой мочалкой, он вспоминал многочисленные драки в юности, не обходившиеся без увечий. Вспомнил ржавую балку, размозжившую ему руку в Челябинске, куда их завод эвакуировали во время войны, вспомнил речку Клязьму, в которую неудачно нырнул, располосовав себе о корягу живот, вылез из воды в крови, перепугав детей, вспомнил другие травмы из его затянувшейся жизни, про которые жена, смеясь, любила повторять: "На тебе, Ваня, все заживает, как на собаке".
   Плюс к этому, краем уха он успел ухватить конец разговора врачей по время осмотра, когда они говорили об отсутствии шрамов, и, уже вытираясь и глядя в зеркало, понимал, что порез пальца ничего не добавит и не убавит.
   Решение должно быть кардинальным, только оно расставит все точки над "и", никаких полутонов, ответ только по гамбургскому, гамлетовскому счету - быть или не быть, жить или не жить, да или нет.
   Перебирая в голове способы самоубийства, Старик сразу отмел как не поддающиеся проверке отравление и удар электрическим током.
   И потом, чем травиться? Как мы уже говорили, Старик ничем не болел, кроме усталости, и хотя аптечка в доме была, последние двадцать лет после смерти жены он в нее не заглядывал. Супруга второго сына как-то, прибираясь в квартире, предложила выкинуть из нее все лекарства, потому что жидкость в пузырьках испарилась, а таблетки и мази давно уже были пророчены, но Старик в ответ лишь махнул рукой: "Оставь!"
   Во-вторых, поражение электричеством. Старик знал из практики - несчастные случаи от ударов током на заводе бывали, и не раз, - что для пущего эффекта ток должен пройти через сердце, замкнув цепь, поэтому один конец провода следует закрепить к левой руке, а другой к правой ноге. Но для этого надо было лезть на антресоль и искать провода в куче коробок, которыми она была забита под завязку. Каждый раз после Нового года, убирая елку, Старик складывал елочные украшения в большую коробку и ставил ее на антресоль с самого краю у дверец, но к следующему новогоднему торжеству коробка с игрушками сама собой перемещалась в самый дальний конец глубокой полки в коридоре, так что приходилось попотеть, пока ее достанешь. Не пойдет, промелькнуло у Старика в голове, я так до завтрашнего утра провода не найду.
   Немного поразмыслив о повешении, он счел этот вариант ухода из жизни излишне громоздким, требующим дополнительных подручных средств. Если за табуреткой дело не встало, их четыре на кухне, то найти подходящую веревку не представлялось возможным, а рвать простыню на лоскуты, чтобы потом, связав их в единое целое, повеситься, казалось ему несколько театральным, напоминало сценку из какого-то немого фильма. Кроме того, нужен был и надежный крюк, вбитый в потолок, не хватало еще грохнуться на пол с веревкой на шее и люстрой на голове. Но главным препятствием в осуществлении самоубийства через повешение было не то прискорбное обстоятельство, что он будет несколько дней висеть под потолком, пока его не найдут родственники, а совсем наоборот, если повесившись, он все-таки останется жив. Как потом выбираться из петли, скажите на милость?
   Самым простым способом было прыгнуть с балкона, но балкон забит всякой всячиной, поэтому Старик решил выброситься из окна, тем более что окна два года назад усилиями сыновей, не без возражений со стороны Старика, поставили пластиковые. Весомый аргумент в споре за нововведения привела внучка, обратив внимание, что новые окна не надо будет заклеивать на зиму, и Старик дал добро на замену. Сейчас он благодарил судьбу и сыновей, потому что старые окна по весне ни за что не хотели открываться, а эти - чик, и готово.
   Старик немного побродил по квартире, прощаясь на всякий случай, бесцельно провел рукой по серванту и обнаружил на ладони пыль, остановился у портрета жены, стоящего тут же. Чуть касаясь, нежно провел пальцами по деревянной рамке, обрамляющей фотокарточку, посмотрел на любимое лицо, как бы спрашивая последнего совета перед окончательным решением, и подумал, что зря он так пренебрежительно относился к ритуалам. Ему, убежденному атеисту, вдруг захотелось помолиться, но он не знал, что сказать, что попросить или передать тому, в кого он не верил.
   Старик вспомнил молитву и начал скороговоркой: "Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да придет...,-
   остановился, запнувшись, и, глядя в пол, сказал с мольбой:
   - Я не знаю, есть ты или нет, но прошу тебя об одном - дай мне увидеть ее еще раз, дай поговорить с ней хоть пару минут, дотронуться до нее рукой, и пропади все пропадом.
   Словно сбрасывая наваждение, он, как лошадь, тряхнул головой, смахивая слезы, и попытался взять себя в руки
   Надо написать детям, подумал он. Полез в ящик, достал чистый лист бумаги, сел за стол и написал вверху: " Милые мои!". Старику захотелось объяснить, как он их всех любит, какие у него прекрасные внуки, что он не зря прожил эту длинную жизнь, раз оставил после себя такой след, но буквы путались, переплетались, ворочались с бока на бок и он добавил лишь одно слово к начатому: "Простите!"
   Старик встал из-за стола, убрал ручку в ящик, еще раз перечитал прощальные строки. Они показались ему одинокими на большом листе бумаги, он сложил лист пополам, провел ногтем по сгибу и оторвал лишнее. Пустую половину листа
   Старик положил в тот же ящик, снова выдвинул и задвинул его, прошел в коридор, снял с вешалки пиджак, надел его, скользнул глазами по ключам от квартиры, лежащим на тумбочке, подхватил их одним движением ладони, положил в задний карман брюк, застегнув его на пуговицу, прошел в комнату, взял письмо, снова прочитал его, поморщился, скомкал, коря себя за минутную слабость, со злостью бросил комок в угол, прошел к окну, распахнув его, встал на подоконник.
  
   Следователь Деев шел к генералу со смешанным чувством. С одной стороны, он не видел за собой никакой вины, дело о наезде, с которым он шел на доклад, закрыто на законных основаниях, с другой - вызов в высокий кабинет не сулил ничего хорошего, не на пряники с чаем зовут, да еще в столь поздний час. В армии Деев усвоил короткую формулу, "поближе к кухне, подальше от начальства", которой старался придерживаться в дальнейших жизненных раскладах, будь то служба или личная жизнь. Приехав в Управление, он поднялся на четвертый этаж, прошел по коридору до конца, постучался в дверь с фамилией генерала, вошел и представился.
   - Садитесь, - услышал он в ответ и присел на стул.
   Генерал не спешил начать разговор. Несколько минут назад ему доложили о самоубийстве Старика, и по тому сбивчивому, нервному тону, который доносился из телефонной трубки, он понял, что его подчиненные находятся в крайней степени растерянности, не зная, что предпринять дальше, полагаясь исключительно на указания сверху. В довершении ко всему оказалось, что Старика пасет служба безопасности, и у подъезда произошла небольшая размолвка между ведомствами, которые никогда не питали друг к другу нежных чувств. Генерал думал об этом одновременно с грустью, злостью и злорадством. Печаль его относилась к делам государственного масштаба, злость коренилась в сердце и объяснялась обыкновенной застарелой нелюбовью сыскарей к жандармам, а злорадство приятно согревало живот, напоминая, что удалось в очередной раз дать по носу зарвавшимся нахалам, которые в последние годы практически подмяли под себя все, что лежало, плохо или хорошо, оставляя после себя одни объедки.
   А проклятый дед, похоже, действительно неуязвим, подумал он, просматривая дело, которое принес Деев.
   Генерал прочитал показания водителей джипа и грузовика, посмотрел схему происшествия, полистал выписку из истории болезни, поднял глаза на Деева и спросил:
   - А сам-то ты что об этом думаешь?
   - Чудеса, товарищ генерал,- Деев повторил фразу, которую сказала ему жена на кухне, - по всем материалам выходит, что джип его переехал обоими колесами. Другой бы уже не одной, а двумя ногами был бы в гробу, а дед жив-здоров, и на теле в ни царапины. Чудеса!
   Он еще тебя переживет, подумал генерал, отпустил подчиненного и посмотрел на часы, висящие на стене. Было двадцать минут двенадцатого.
  
  
   В половине двенадцатого ночи неподалеку, в центре столицы, на Лубянке, в одном из кабинетов тоже не спешили домой двое, генерал Сысоев и полковник Марченко.
   Полковник излагал генералу обстоятельства дела своими словами, как это виделось со стороны службы безопасности.
   - Так что пока ничего серьезного, - закончил Марченко свой рассказ, - ребята поцапались с ментами у подъезда, я приказал им сворачиваться. Дед, судя по всему, жив и находится сейчас у себя дома, вместе с оперативниками.
   - Как это ничего серьезного? У нас под боком бродит человек, который не умирает, чтобы с ним не случилось, а ты говоришь - ничего серьезного.
   - Я так думаю. Может, аномалия, какая, пока не объяснимая, а может, бред наподобие снежного человека или Лох-Несского чудовища, ведь не Иисус Христос же он, на самом деле? Поживет, поживет, да и помрет. Не может не помереть. Так не бывает.
   - Так не бывает, а вот оказалось, что бывает,- передразнил Сысоев, - вдруг у деда оказался ключик от той двери, которую и открыть хочется, и отмыкать боязно, даже не то чтобы боязно, а и к ручке прикасаться - всего уже трясет. Нет - добавил генерал, - бессмертие, Костя, пострашнее птичьего гриппа будет, особенно если оно попадет во вражеские руки.
   - Давайте заберем дело к нам.
   - Я не это имел в виду, пока надо приложить все усилия - повторяю, все, - чтобы информация о Старике никуда не просочилась. Представь, например, что произойдет, попади он к боевикам. У них появится смертник - терминатор.
   - Помилуйте, Василий Егорович, зачем боевикам старый дед, тоже мне, шахид- многостаночник. У них что, недостаток в расходном материале?
   - Не знаю, - парировал генерал, - ты к ним в голову не залезешь и мысли не прочитаешь, но такую возможность исключать нельзя. А деда нам надо самим проверить, сыграть на опережение что мы все за событиями плетемся..
   - Что вы предлагаете?- спросил Марченко.
   - Сделаем так, - генерал навалился на стол, приблизив к полковнику лицо,- берешь двух снайперов, посадишь их не у дома деда, а на улице, где продуктовый, куда он ходит за молоком. Приготовь машину скорой помощи и загородный дом. Стрелять разрывными в голову.
   - Зачем разрывными? - удивился полковник.
   - Чтобы сомнений не оставалось, - улыбнулся генерал, - и пусть ребята с аппаратурой зафиксируют все до мельчайших подробностей - выстрелы, смерть и после, особенно после, нам важно понять процесс его возвращения с того света. Детали проработай сам.
   - Вы думаете, менты его выпустят на улицу без надзора?
   - А куда они денутся, последят, последят, да и надоест. Текучка. Да и нет у них на него ничего. Сейчас переаттестация идет, каждый о себе думает, станут они деду за продуктами в магазин бегать.
   - Василий Егорович, а если Старик, может такое случиться, помрет?
   - Ну и хрен с ним. Нам заботой меньше. Кобыла с возу - бабе легче.
  
   Старик лежал на диване в своей квартире. Оперативники принесли его домой, обнаружив ключи в заднем кармане брюк, не снимая с него перепачканной одежды, положили аккуратно на мягкую поверхность, подстелив под него клеенку, которую сняли со стола в большой комнате. У Старика из ушей и рта шла кровь, опера перепачкали весь лифт когда пытались переместить его в стоячем положении на седьмой этаж. Сейчас один опер, самый молодой, взяв ведро и тряпку в ванной, временно переквалифицировался в уборщицу, отмывая кровавые следы суицида. Лифт сиял непривычной чистотой, лишь на приклеенном объявлении о легком заработке в Интернете (зарплата от 40 тысяч), стояла, как печать, смазанная кровавая пятерня, которая не желала отмываться, словно предупреждая, что легких заработков не бывает и потерять значительно легче, чем найти.
   Двое оперов от нечего делать слонялись по квартире, они обнаружили на кухне бутылку коньяка, которую перед самоубийством открыл Старик и, не сговариваясь, сразу же решили налить себе грамм по сто, нисколько не смущаясь, что чужое. Закусили остатками яблока, лежащего на блюдце. Они повидали немало смертей за время службы, иногда приходилось выносить трупы, помогая санитарам, но ни разу с такой бешеной скоростью им не выпадало тащить мертвого человека не в машину на носилках, а вертикально, и к трупу же домой.
   Доложив обстановку начальству, они теперь строго выполняли указание поступившее сверху, которое заключалось в одной лаконичной фразе: "Ждите, должен ожить". Действительно, из комнаты раздался вдох, похожий на свист, они среагировали на него, как мыши на дудочку, и увидели Старика, сидящего на диване.
   Старик полез в карман грязного мокрого пиджака, вынул мятую пачку сигарет, достал одну, похожую на белый рыболовецкий крючок, выпрямил ее, рассыпая крошки табака, покатав в пальцах, закурил. Сделав несколько глубоких затяжек, он поднял глаза на непрошенных гостей и спросил с недоумением, в котором сквозило раздражение присутствием незнакомцев в своей квартире:
   - Вы кто?
   - Мы...- оперативники замялись, - принесли вас, - сказал один из них, что стоял чуть впереди.
   - Мы гуляли... - добавил второй, дожевывая яблоко.
   - ...за водкой. Тут вы упали, из окна,- перебил его первый
   - Спасибо, - сказал Старик, не сводя с них синих глаз, - дальше что?
   Что делать дальше, никто не знал. В этот момент дверь в квартиру открылась, и в коридоре возник третий, молодой, да так и застыл, глядя на деда, со шваброй и ведром в руках, отдаленно напоминая девушку с веслом на сборе урожая.
   - А вы?- обратился к нему Старик
   - Что... я?
   - Вы... кто?
   - Я-то? Я из ЖЭКа, полы мою,- нашелся молодой.
   - Моей шваброй?
   - Шел мимо, смотрю - дверь открыта, спросил у них, они дали, - молодой кивнул на стоящих перед Стариком оперов, покраснел, понимая, что сказал несусветную глупость, поставил ведро со шваброй на пол и вышел, закрыв за собой дверь.
   Два оставшихся опера стояли перед Стариком, будто ученики перед преподавателем, с ужасом ожидая, что немилосердный наставник поставит им "двойку" за невыученный урок.
   "Двойка" не заставила себя ждать:
   - До свидания,- сказал Старик.
   Достоинство, спокойствие, синий прямой взгляд, а главное - абсолютная безаппеляционность, с которой была сказана фраза, не оставили служивым иных вариантов, как повернуться по направлению к двери и выйти вон.
   - Черт бы его побрал,- сказал один другому на площадке, втопив кнопку лифта- смотрит, как удав, мне чуть плохо не стало. Звони генералу.
  
  
   Катя и Сергей добрались до дома. Бег по незнакомым дворам, ощущение нешуточной опасности привели их в состояние возбуждения, которое никак не хотело уходить, растворяться даже со сменой обстановки. Ничто так не сближает, как общая беда. Дамоклов меч, висящий над головами, заставляет людей крепче прижаться друг к другу, что и случилось. Все бы произошло как в кино - разбросанная по полу одежда, сразу же, от входной двери, страстные поцелуи, жаркие объятья, - если бы не лифчик, который никак не хотел расстегиваться. Катя засмеялась, чуть отстранилась от Сергея, завела руки за спину, пытаясь ему помочь. Секундная заминка сотворила чудо - порыв уступил место нежности, а страсть - любви.
   " И между ними протянулась нить", - сказал бы поэт. Скептики, умудренные опытом, усмехнулись, пессимисты презрительно покачали головой.
   Но если бы мы оглядывались на скептиков, если бы мы слушали пессимистов, разве бы мы натворили такое количество прелестных глупостей, которыми так гордится человечество? Да ни за что!
   Дуракам, пьяным и влюбленным везет. Но ведь это почти синонимы. Кто не ощущал себя полным идиотом, мотаясь по квартире из угла в угол в ожидании звонка, кто не чувствовал как его накрывает волна сладостного опьянения, кто не был влюблен по уши, до слез, до трясучки, до коликов - тот может дальше не читать. Эта книга не для вас. Она для тех, кто несмотря ни на что, еще верит, что трижды три - восемнадцать. А ваше житейское - любовь не вечна - можете рассказывать своему очередному партнеру по сексуальным утехам или опостылевшему мужу, в котором вас со временем стало раздражать все, начиная от его манеры всасывать в себя макароны во время обеда до привычки чесать атлетическую грудь, стоя перед зеркалом в трусах. Если вам не повезло с любовью - большой, настоящей, на века, на " пока мы живы", это еще не значит, что других она также обошла стороной.
   Сергей уснул, а Катя сначала долго лежала в темноте, потом осторожно выскользнула из кровати, прошла, не одеваясь, к окну и отдернула шторы. Синее утро пыталось вторгнуться белесыми красками в ночь, батарея обжигала колени, а лицо обдавало легким холодом от прикосновения к стеклу. Все будет хорошо, как молитву, повторяла раз за разом про себя Катя.
   Раньше она сама кривила рот, усмешкой заставляя умолкнуть, когда ей в утешение частенько говорили эту навязшую на зубах фразу. Сейчас, она ей не казалась банальностью, пошлой безвкусицей, высказанной больше от безразличия, чем от сочувствия, мимоходом, как и положено в таких случаях.
   Теперь она стала, пусть не маяком, горящим в ночи, а лишь слабой надеждой, лишь попыткой удержать то хрупкое, еще не осознанное, что родилось от взаимных прикосновений, мимолетных улыбок, сбивчивых слов этой ночью. "Все будет хорошо", - твердила, как заведенная, Катя холодному весеннему утру, и слова, друг за другом, будто схватившись за руки, сцепившись слогами, переплетаясь буквами, в безумном хороводе, проникали сквозь стекло на улицу, улетали ввысь, за дома, мимо трубы котельной, за облака, в темноту, исчезая в черноте мирозданья, становясь вечными, и от этого обретали глубокий смысл, непонятный никому, кроме маленькой женщины, что стояла голышом около окна, прижавшись лбом к стеклу.
  
   Самое время взять паузу и оставить наших героев в покое, предоставив им самим разбираться в хитросплетениях узелков бытия, потому что ответа на тот вопрос, который задала им ненароком свалившаяся лавина, у них не было.
   Креационисты воюют с эволюционистами, эволюционисты воюют с креационистами, верущие - с атеистами, атеисты - с верующими, те же, кто себя определил в нишу агностиков, посматривают на всех свысока, понимая, что в неопределенности существует множество выгод, именно за нею можно скрыть свое полное ничтожество и нежелание думать над тем, откуда все произошло. Можно было бы, например, взять и устроить планетарные выборы Бога, или нескольких Богов, по штуке от региона проживания или от принадлежности Божества определенной религии. Взяли бы в Европе и провели референдум на тему "Верую или плюю?" или "Иисус Христос - президент объединенной Европы", да только кто возьмет на себя такую ответственность, потому что опросы опросами, статистика врет как всегда, а голосование может показать неожиданные результаты. Однако, следуя традициям демократии, надо бы выставить еще одну кандидатуру и избежать безальтернативных выборов, но ничего, кроме Большого взрыва, на ум не приходит. Несколько нелепо выставлять образ человека, пусть для некоторых и несуществующего, против неодушевленного действия, которое разметало все, что было, по тому, чего не было. Да еще и сделало это не при свидетелях, непонятно где, неизвестно когда и необъяснимо с какого бодуна. Тут у физиков, кстати, присутствует один небольшой, казалось бы, пробел, который они толком объяснить не могут. На вопрос, что же было до Большого ку-ку, ученые хмурят брови, морщат лоб, изъясняются такими терминами, что собаки начинают одиноко мяукать на фонарь на улице, принимая его за луну, а коты поднимают ногу у колеса припаркованной машины.
   Суть долгих объяснений сводится к такому неожиданному выводу - предшествовал Большому взрыву такой же Большой коллапс. "Если где-то нет кого-то, значит, кто-то где-то есть",- начинают дети свою песенку, не обращая внимания на физиков.
   Обычный, отягощенный проблемами поиска разумного соотношения между работой и заработной платой человек, давно забивший на законы Ома и Ньютона, услышав такие речи, точно подумает - грань между учеными и шарлатанами настолько тонка и неопределенна, что понять неискушенному уму, кто где?- попросту невозможно. "Надо же,- скажет он в сердцах,- стоило учиться столько лет, чтобы объяснить такие простые вещи: если дверь открыта, ее обязательно когда-нибудь закроют, и меха у гармошки нельзя растягивать до бесконечности, когда-то надо и сложить".
   С Богом-то значительно проще, он жил всегда. Всегда - и всё, не пытайтесь даже спорить. Потом ему стало скучно - дунул, плюнул, и понеслось. И поди докажи, что этого не было, как никогда не докажешь, что вчерашний метеоритный дождь на Венере не состоял из стаи холмогорских гусей, прилетевших из созвездия Альдебарана, потому как они все как один вчера же и сгорели без остатка в плотных слоях венерианской атмосферы.
   Люди хотят бессмертия, они его жаждут повально (прочитав эти строки, будут с возмущением врать, что не хотят, из чувства противоречия), за исключением, может быть, тех ненормальных, которые и со своей короткой жизнью не в силах разобраться, выбирая самоубийство как способ устранения противоречий между временем и личностью.
   Хотя есть и противники бессмертия. Понять их резоны тоже можно. При нынешнем положении дел все хорошие люди могут собраться вместе и убить всех плохих людей,
   ну, по крайней мере, так оно и происходило в истории.
   А как быть, если не только хорошие люди, но и плохие бессмертны. Представить себе графа Толстого или Достоевского вечными, хоть и требует изрядной доли воображения, но такой фантастический пируэт не вызывает сильного раздражения. А если твой сосед-пьяница будет жить вечно, наматывая твои нервы на бутылку миллионы лет, то сразу становится зябко, мерзко и не по себе.
   А Гитлер тоже будет жить вечно? - крикнули из задних рядов.
   А что Гитлер? Оружие, газовые камеры, да крематории исчезли бы, теперь уже за ненадобности, ибо никого не сожжешь, не задушишь, не убьешь, все же бессмертны. Кого убивать-то? Плюс ко всему, отдал бы ему власть престарелый (по меркам до всеобщего бессмертия) Гинденбург, живи он несуразно долго, бабушка надвое сказала. На наших изумленных глазах Гитлер превращается из незаурядного палача в заурядного пустобреха в Мюнхенской пивной, ничуть не страшнее пьяного соседушки, который регулярно гадит в подъезде по маленькому в очередной раз возвращаясь из винного магазина
   Одновременно лезет в голову множество головоломок, разрешить которые сразу кажется невозможным.
   А как же прогресс человечества? - спросите вы. Помилуйте, процесс познания двигали не только мятущиеся души, но и вполне себе эгоистичные мерзавцы и крохоборы, которые хотели жить с комфортом, придумав колесо, бумагу, телефон, телеграф, компьютер, а заодно и машинку для стрижки волос в носу. Деньги как эквивалент и при бессмертии не отменят, хотя идейная борьба за денежные знаки, как говорил Остап Бендер, перестанет быть схваткой не на живот, а на смерть, но, даже потеряв былую привлекательность, презренные купюры не перестанут быть мерилом успеха и источником наслаждения.
   Конечно, количество Диогенов в бочках увеличится, истощение от голода перестает быть
   причиной мучительной смерти, но кто вам сказал, что список любителей вкусно пожрать, выпить и весело провести время резко сократится?
   Рычагов у власти как извечной силы принуждения станет меньше, соответственно, она начнет более внимательно относиться к своим обязанностям и вместо пустых бесконечных обещаний грядущего сияющего завтра, заменит конкретными делами во благо вечно живого населения. Кого теперь поймаешь на крючок предвыборным заявлением, что через пятьдесят лет мы утроим то и удвоим это? Никого. Все доживут и проверят. Поначалу может даже наступить эпоха анархии, сколько она продлится, неизвестно, хоть миллион лет, но в конце концов все устаканится, времени вагон, чтобы придумать новые правила игры, никто сильно не торопит. Спешить некуда - жизнь длинна, что твоя печаль.
   Смертная казнь как анахронизм исчезнет, ее заменят полетом в космос, пожизненным наказанием бороздить бесконечные просторы мрачной вселенной без возможности возврата на Родину, с небольшим количеством книг и кинофильмов в качестве некоей компенсации за возможные неудобства, с минимальным запасом корнеплодов и шанцевого инструмента на предмет освоения новых миров.
   Причем, по всей видимости, такая мера будет очень популярна и среди разуверившихся энтузиастов, которым давно осточертели рожи вокруг в частности, да и сама Земля как планета в целом. Отщепенцам спасительная услуга будет предоставляться платно, запас книг, кинофильмов, корнеплодов и шанцевого инструмента увеличат до тех пределов, насколько позволит конструкция космического корабля. Такая платная услуга подстегнет экономику, искусство, кинематограф, а также бешеное развитие космической промышленности в разных ее ипостасях, благодаря новой форме самоубийства, за неимением прежней, к которой мы так привыкли, и приносившей одни убытки, как моральные, так и материальные
   Желающих окажется немало, и это обеспечит необходимый для прогресса круговорот дерьма в природе и постоянный отток этого дерьма в никуда. Появится возможность устраивать пышные прощальные мессы, соединив в одной молитве "за здравие" и "за упокой", построив церкви, ритуальные и банкетные залы в непосредственной близости от пусковых площадок, соответственно служителям культа всегда останется, что намазать на хлебушек.
   Религия, конечно, пострадает. Пострадает, пострадает, да и выстрадает. Ищите, да и обрящите. Попы всегда славились не только обжорством, но и крайней изворотливостью религиозного ума, готового к любым переменам в истории человечества.
   А как же с адом и раем, добром и злом?
   Друзья, конец света никто не отменял, если его и отодвинули на несколько миллиардов лет, то это не значит, что он безвозвратно исчез, оставшись в балладах, средневековых свитках и пророчествах календаря племени Майя. Вернемся к физикам и вспомним про Большой Схлопок, который будет непременно. Вот тут-то религия и обещает всем присутствующим сестрам по серьгам, кому налево, кому направо, кому авокадо и устрицы на завтрак, кому кипятильник в зад, соответственно проделанному пути.
   Так, застряв на мелочах, всматриваясь в детали, понимаешь, что ничего человечеству не грозит, будь ты убитый жизнью пессимист или слюнявый по жизни оптимист. Конечно, будущее даже отдаленно не будет напоминать настоящее с ее жалкими "сто лет каждому на нос", но деваться все равно некуда. Бессмертие не даст.
  
   Гена Паршин, журналист телевизионного канала, наблюдал за последними событиями, происходящими у дома Старика, через окуляры полевого бинокля, находясь на площадке восьмого этажа в доме напротив. Он приехал сюда сразу после разговора с директором канала, забежав по дороге в Макдональдс, и теперь сидел на подоконнике и не спеша ел бутерброды, запивая колой, обдумывая увиденное. В той неимоверной спешке, которая охватила оперативников после падения Старика из окна, никто и не подумал задернуть шторы. Так что Гена оказался единственным на данный момент человеком, который наблюдал воскрешение Ивана Сергеевича. Хоть издалека и без звука, но без купюр и воочию.
   Еще в той безумной суматохе, когда тени метались около похожего на пенал обшарпанного подъезда, Паршин успел разглядеть в свете фар знакомое лицо. Лицо принадлежало Кате Хромовой, молодой журналистке, не то чтобы очень известной, но достаточно пронырливой, с неплохими текстами, сотрудничавшей с несколькими изданиями.
   Катя была птицей свободного полета, родилась в Москве, проживала на собственной, а не съемной жилплощади, оттого не имела излишнего рвения и особых понтов, пересекалась с Паршиным изредка, но достаточно регулярно то тут, то там. Поговаривали, что она спит с каким-то высоким хреном из департамента здравоохранения, или с его замом; конкретику Гена вспомнить не мог, да и не утруждал себя воспоминаниями, прекрасно понимая, что злые языки, как обычно врут, пытаясь компенсировать собственные промахи и неудачи на том или ином поприще, показывая пальцем на счастливчика, с ухмылкой утверждая, к примеру, что у него не так завязаны шнурки на ботинках. Паршин давно работал журналистом, пропахал, казалось, все входы и выходы, помойки и пьедесталы, знал им истинную цену, не очаровывался мишурой, не ловился на блеск сиюминутных звезд, не разуверился в профессии, досконально изучив внутреннюю кухню, тихо пил в одиночку, решив, что мир изменить невозможно, но отдельному человеку помочь можно всегда. Это-то и спасало. Близился полтинник, кризис среднего возраста уже проскакал дикими загулами и разводом с женой, на его вакантное место пришло четкое осознание никчемности всего, что он делает, пишет, освещает (иногда освящая) и анализирует. Дорогая иномарка гнила в гараже, сам он давно передвигался по городу на метро, такси и маршрутках, считая такой способ перемещения наиболее надежным и удобным, чтобы быть там, где надо, к сроку. Иногда накатывало. Он не выдерживал, погружал остатки совести в стакан, выпадая из работы на неделю, а то и на две, от чувства отчаяния хамил окружающим, но при этом не винил никого, размазывая сопли по лицу, дескать, все суки продажные, лишь я один остаюсь с незапятнанной душой.
   Однажды его однокурсник и бывший товарищ по жизни директор Долин поинтересовался, что с его другом происходит, на что Гена Паршин, нисколько не лукавя, выдал такой, несколько странный, ответ:
   - Знаешь, Паша, ученые утверждают, что в самом центре Земли есть ядро. Она состоит то ли из магмы, то ли еще из чего, там очень высокое давление, плотность невероятная, так что жидкость становится твердой субстанцией, но вот какая закавыка - там нет сил гравитации.
   - Как это?- перепросил Долин.
   - А вот так, там невесомость, в самом центре. Внутри меня тоже существует подобная точка, которая отрывает твоего покорного слугу от земли, заставляя пускаться во все тяжкие, отвечая на давление извне, со стороны окружающего меня мира. И я ничего не могу поделать с собой, перехожу в состояние невесомости, пока сила притяжения родных, друзей, знакомых не возвращает меня на место.
   И бывший друг понял Гену.
  
   Сейчас журналист ел чизбургер и смотрел в окно. Из подъезда вышло трое мужчин, они немного отошли от дома, остановились, закурили, посматривая наверх, потом один достал мобильный телефон и начал звонить. Двое других вдруг заспорили, судя по жестикуляции, затем звонивший шикнул на них, видимо, выслушав ответ невидимого оппонента, отдал короткое указание, они развернулись, направились к машине, что стояла рядом с подъездом, и сели в нее. Зажглись фары, звука мотора Паршин не слышал, машина с неизвестными снялась с места и медленно покатила вдоль дома, доехав до крайнего подъезда, прибавила скорости, свет фар, повернув налево, мазнул по стене соседнего дома и исчез.
   Все-таки удивительные события происходят сегодня вечером, подумал журналист. Две службы пасли Старика, столкнулись у подъезда после неудачного самоубийства, и, что самое интересное, чекисты после стычки дали отбой первыми, хотя редко уступают ментам, если не из чувства собственного превосходства, то просто из вредности. Теперь и доблестная милиция покинула свой пост, повинуясь приказу свыше. Ночью все кошки серы, а уж оперативники еще серее, по каким признакам Гена определил, кто есть кто в этой неразберихе, спроси его как на духу, он бы не ответил, отшутившись, как обычно, строкой из Пушкина про опыт, который сын ошибок трудных. А как хозяйка определяет на глазок сколько сыпать муки в тесто для кулича, рецепт приготовления которого если и читала когда, то давно забыла.
   Паршин посмотрел на окна Старика, но хозяина не было видно, диван, стоящий торцом в окну, пустовал, клеенка, что подстелили под Ивана Сергеевича, тоже исчезла. Паршин подождал несколько минут, рассматривая в бинокль рисунок на обоях. Старик появился в коридоре - видимо, вышел из ванной, - прошел в большую комнату. Теперь он был одет в длинный махровый халат в синюю полоску, седые волосы были гладко зачесаны назад, и во всем облике Старика сквозила некоторая элегантная породистость.
   Уж не из дворян ли наш подопечный, - мелькнуло в голове у Паршина, - на артиста похож. И походка легкая, пружинистая не по годам.
   Гена Паршин, повинуясь мимолетному импульсу, принял решение - он должен во что бы то ни стало поговорить со Стариком именно сегодня, и лучшего момента, чем сейчас, просто и быть не может. Он сложил остатки еды, лежащей на подоконнике, в пакет с логотипом Макдональдса, выкинул в мусоропровод, бинокль сунул в рюкзак, и, уже собравшись спускаться вниз, еще раз обернулся на окно Старика, пересчитывая по новой этаж и прикидывая, какой по счету на этаже будет квартира.
   Директор Долин его предупреждал, чтобы он не совался раньше времени к Старику. Все начальники, безусловно, великие стратеги, но невозможно разглядеть тактический маневр из окна высокого кабинета. Тактику надо отдать рядовым.
   Гена спустился вниз, вдохнул полной грудью слегка морозный весенний ночной воздух, приятно пощипывающий легкие, и решил на всякий случай - мало ли что - еще раз обойти вокруг дом Старика во избежание ненужных эксцессов. Как он и предполагал, внутренне очень удивляясь данному обстоятельству, никого на пути к заветному подъезду он не встретил.
   Надо будет попозже постараться выяснить, чего они его бросили ни с того ни с сего, - поставил он галочку в голове. Паршин зашел под козырек подъезда, прочитал табличку с указателем квартир, безошибочно подсчитал номер Старика, подошел к домофону и начал нажимать кнопки совсем другой квартиры. Домофон гудел долго, потом сонно спросили: "Да?"
   - Скорая помощь, откройте, пожалуйста, дверь,- приблизив лицо к домофону, сказал Паршин.
   - Кто? Кого? Охренели совсем, ночь на дворе, хулиганье,- раздался щелчок, голос пропал.
   Паршин улыбнулся, набирая другую комбинацию - сколько раз он слышал подобное, и не сосчитать.
   Еще три номера ответили гробовым молчанием, четвертая попытка увенчалась успехом, в ответ на предложение открыть дверь работникам неотложной помощи веселый с хрипотцой, пьяный голос в домофоне произнес:
   - А заходи, может, нас вылечишь, - дверь пикнула и приоткрылась.
   Гена Паршин стоял перед квартирой Старика, не решаясь нажать на кнопку звонка, прикидывал, что он ответит на закономерный вопрос - кто там?
   Трудно определить реакцию человека, которому в дверь среди ночи звонит незнакомец и представляется журналистом. Можно и по сопатке получить, хотя Паршин после наблюдения за Стариком в окно был почему-то абсолютно уверен, что его встретят пусть и не с раскрытыми объятиями, но вполне дружелюбно.
   Он нажал на кнопку звонка. Послышались шаги, в "глазке" зажегся свет, но с той стороны двери человек не стал разглядывать Паршина, а просто открыл дверь.
   На пороге стоял седой мужчина, на вид лет семидесяти, пепельно-седой, с немного удлиненным лицом, заканчивающимся бородкой, чуть выше Паршина, наверное, за метр восемьдесят. Синие, пронзительно синие глаза смотрели на Гену устало и с несколько обескураживающей открытостью, в них он одновременно увидел холодность, отстраненность и в тоже время какую-то непонятную правоту, словно стоящий перед ним человек никогда в своей жизни не ошибался.
   - Что вы хотите? - произнес Старик.
   Спокойный тон и фраза, которую Паршин никак не ожидал, совершенно сбили его с толку. Иногда бывает при первом знакомстве - невнятная, невразумительная, но идущая от души фраза, неуклюжий, никак не подходящий к месту жест, оказывает позитивное влияние на развитие дальнейших отношений между людьми, на долгие годы определяя степень доверия между ними.
   Паршин полез в карман куртки, достал сигарету, закурил, обратив внимание, как дрожат его пальцы, затянулся и выдохнул, казалось с отчаянием, вложив в выдох всю свою нелепую жизнь, в которой он давно уже не может разобраться.
   - Моя фамилия Паршин. Я не знаю, чего я хочу.
   В ответ Старик молча распахнул пошире дверь и приглашающим движением отошел чуть в сторону, освобождая дверной проем.
  
   Сергей спал. Катя Хромова сидела перед монитором и правила статью в свете последних событий, добавляя в нее описание падения Старика из окна. Наконец всё было готово, оставалось только скопировать написанное и разместить статью с фотографией и видео у себя в блоге. Но Екатерина колебалась, казалось, что-то упорно удерживало ее от последнего действия. Это был не страх стоящего перед обрывом человека, которому обязательно надо прыгнуть с высоты в воду, зная, что за спиной, хоть и не слышен стук копыт взмыленных лошадей, не долетают гиканье и радостные возгласы наездников, но уже показался вихрь пыли, еле различимый, и с каждой секундой он все более увеличивается, приближается, напоминая, что возмездие - только вопрос времени.
   Грядущие возможные неприятные последствия не пугали ее, авантюристку по природе, искательницу приключений, причем не только на свой собственный зад и соответственно передок, но и на совсем не принадлежащие ей, зады и передки друзей и знакомых. Такое поведение нередко приводило к довольно-таки нешуточным скандалам,
   и лишь полная безбашенность, отсутствие даже малейших намеков на материальную заинтересованность в поступках спасали Катю от всеобщего неизбежного позора и остракизма. Конечно, не шелест купюр, а лихой ветер азарта заставлял ее пускаться во все тяжкие, поэтому Катерина не испытывала мучительных угрызений совести; ногти на ее руках не были обкусаны, сон ее был сладок, безмятежен, и только частые видения эротического содержания с похабным уклоном отличали его от сна младенца.
   Думала ли она о Старике в этот момент? И да, и нет. Молодым людям со здоровыми зубами без многолетнего налета, с прекрасным пищеварительным трактом, со странной убежденностью, что жизнь будет длиться очень долго, практически превращаясь в бесконечность, почему-то кажется - старики лукавят, утверждая, что она промелькнула в одно мгновенье, и только письма, пожелтевшие фотографии в альбоме да остатки памяти указывают на такой пустячок - она все-таки была, как это ни удивительно.
   Катерине люди за сорок казались ископаемыми динозаврами, находящимися за видимой линией горизонта. Она себя совсем не представляла в таком возрасте, внутренне отмахиваясь, что не доживет до того времени, когда организм начнет процесс обязательного увядания, заметного окружающим, так сказать, невооруженным глазом, хотя отсчет уже пошел, и механизм запущен с первым криком новорожденного. Что тогда говорить о Старике под девяносто, который, ясен пень, пожил свое, хлебнул, куснул, а если недохлебал и недокусал, то винить должен прежде всего себя. С другой стороны, Кате нравилось умное лицо Ивана Сергеевича, даже на фотографии она ощущала магнетизм его взгляда и разок поймала себя на мысли, что, будь он помоложе лет этак на пятьдесят, она вполне могла бы влюбиться, ну или не отказалась бы провести в его компании вечерок, а то и два.
   Еще раз посмотрев на снимок Старика на фоне больничной стены, она обратила внимание на его длинные ухоженные пальцы. Наверняка с родословной, подумала Катя и почувствовала еще большую симпатию к человеку, который почему-то не хотел умирать, даже не то чтобы не хотел, а у него попросту не получалось.
   Справедливости ради, стоит только заглянуть в историю человечества, так сразу и обнаружишь огромное количество высокородных племенных, как стадо быков, дворян с короткими пальцами, кривыми ногами, совсем не аристократичными повадками и отсутствием элементарного серого вещества, да еще с такими рожами, что молодые крестьянки утопились бы в близлежащем пруду от одного сравнения с молодцами из соседних деревень.
   Взять хотя бы Уинстона Черчилля, герцога Мальборо, коротышку с мясистым курносым носом, толстыми пальцами и бульдожьим лицом. Покажи его фото несведущему в исторических перипетиях человеку, так точно скажет - перед нами младший клерк задрипанной конторы или, на худой конец, мелкий лавочник, торгующий просроченными мясными субпродуктами, вышедший на прогулку в выходной день в черной тройке с претензией на аристократизм. А как же сигара, спросите вы. А сигара - пыль в глаза, ответят вам тотчас, не раздумывая, не сомневаясь, и, вглядевшись внимательно в фотокарточку обнаружат несуществующие пятна на большом и указательном пальцах, доказывающие, что этот жирный маленький хмырь крутит дома самокрутки и курит их вечерами втихаря от людских глаз, а единственную сигару с изжеванным концом хранит на полке между новогодней открыткой престарелой бабушки и копчеными ребрами такой же по возрасту, но уже усопшей коровы.
   Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, сказал классик. Так и в случае со статьей Кати о Старике, как ни крути, могло возникнуть полное расхождение между желаемым и действительным, заявленным и полученным в конце результатом; между тем, что мы себе воображаем и тем, что есть на самом деле. Нити, связывающие исходное и конечное, перекручены, переплетены сложным образом, непонятны и порой полностью иррациональны.
   А как иначе объяснить, что совесть нации, сводящая с ума читающую часть населения точностью формулировок, свежим взглядом на избитые истины, неожиданной постановкой фраз, почему-то покупается на простой, по сути, прием совсем не гения убеждения, а обычного проходимца средней руки. При том, что субъект, обозначенный нами, как нехороший человек с мутным прошлым, не прилагает никаких сверхъестественных усилий, чтобы продать хорошему человеку препарат для увеличения члена на два сантиметра, да не за три дня - это показалось бы подозрительным, - а за две недели, что, безусловно, не подлежит сомнению, если посмотреть на ситуацию с высокой башни окончательного дебила.
   - Братцы, сам не знаю, как получилось,- ударит кулаком по столу известная личность,-
   вроде и не читал скороговоркой, проглатывая вдохи, монолог коммивояжера, не заглядывал проникновенно в душу, как цыганка с Киевского вокзала, постоянно меняя тембр голоса, мельтеша руками перед глазами. Говорил ровно, спокойно, с паузами, чтобы дать осмыслить сказанное, не напрягался и не давил, поворачивался спиной, выражая полную индифферентность относительно моей реакции, но ведь продал мне микстуру. Да и на кой, мне бес, извиняюсь, увеличение члена? У меня уже внуки школу заканчивают. Однако шесть тысяч семьсот рублей, как с куста.
   Данный монолог не является доказательством безумия современной жизни, показывая несоразмерность проступка и расплаты, история не раз нам показывала - даже самый великий полководец, от взмаха руки которого трепетала Европа, вполне может окончить свои дни в забвении на острове, названном простым женским именем.
  
  
   Какого результата желала и ждала Катя, написав о Старике? Популярности? Раскрученности? Вряд ли. Хромова была штучкой в себе, двадцати шести лет -
   не особенно красивая, временами приятная, не слишком эффектная, с заурядной внешностью. У нее были глубоко посаженные карие глаза, и от этого казавшиеся немного темнее, чем на самом деле. Излишне широкие скулы делали ее лицо квадратным, компенсируя естественную природную худобу. Тонкие губы, похожие на два мазка мелкой кистью, могли бы быть чуть потолще. Они порой придавали ее лицу выражение некоторой высокомерности, которую недоброжелатели объясняли презрением к окружающим, что не соответствовало истинному положению дел. Катя была внимательна к собеседникам, просто иногда полностью выключалась, выпадала из процесса разговора, витая непонятно где и думая неизвестно о чем, но такой резкий уход в сторону, за горизонт, за черту был скорее защитной реакцией организма на долгие никчемные споры, чем пренебрежением к кому бы то ни было.
   Черные прямые волосы до плеч были ни жесткими, ни мягкими, не требовали особого ухода, спокойно струились вниз, почти не развевались при ходьбе, мешали лишь во время занятий любовью, и Екатерина, памятуя об этом, всегда собирала их сзади в тугой пучок.
   Такая консервативность в облике, в отличие от полной демократии с уклоном в анархизм в постельных выкрутасах, приводила к забавным моментам - некоторые кавалеры не сразу узнавали ее на людях, удивляясь, что девушка с распущенными волосами и есть та самая Катя, которая... Тут лучше предусмотрительно промолчать, но, не беспокоясь о моральном облике читателя, а дабы разбудить его фантазию.
   Бледная кожа естественно оттенялась черными волосами, ресницами и бровями, что позволяло Хромовой почти не пользоваться косметикой, а еле заметный темный пушок и небольшая родинка над верхней губой добавляли сексуальности, впрочем, иного могли и раздражать, но ведь это вопрос личных пристрастий и вкусовых оценок, не более.
  
   Короче говоря, ничего особо знаменательного во внешности Кати не наблюдалось, девица как девица, ни хороша, ни плоха, таких называют симпатичными исключительно, чтобы не обидеть.
   Но была в облике в Кате одна маленькая деталь, пустячок, мелочевка, которую все мужики понимают и чуют как собаки, да вот объяснить не в состоянии, а если и попытаются, наверняка запутаются в описании, махнут рукой и скажут: "Да, что тут говорить и так все понятно". Женщины хмыкнут, недоуменно пожав плечами, каков с дураков, дескать, спрос, чурки стоеросовые с одной эрогенной зоной, и мужчины внутренне согласятся, стараясь не выдать себя даже кивком головы, ибо точно знают, о чем идет речь, только сформулировать в привычных выражениях не в состоянии.
   Многие достойные умы, принадлежащие к мужской половине человечества, когда женщины призвали их к ответу насчет подобного феномена, вертелись как ужи на сковородке. Другие не менее достойные умы постарались все-таки приоткрыть завесу тайны, да простят их товарищи по оружию, попробовали растолковать, крестясь и чертыхаясь, почему мужчины лениво и спокойно пропускают сотни красивых женщин, настойчиво фланирующих в поле их зрения, внезапно сорвавшись с насиженного места, бегут, сломя голову, за убогой невразумительностью в юбке, в которой нет ничего примечательного, тьфу, просто смотреть не на что, а если раздеть, впору и заплакать.
  
   Назовем такую вещицу словом "манок", чтобы хоть как-то обозначить. Вообще-то манок - свистулька, с помощью которой кровожадные охотники заманивают на расстояние выстрела разнообразных простодушных животных. Манок имитирует звуки животного или птицы, тем самым, вводя в заблуждение особь противоположного пола.
   Но в случае с людьми никакой имитации нет, манок у женщин вполне реален, хотя ни потрогать руками, ни отнести на счет определенной черты внешности или характера попросту не получится. Это не запах и не вкус, не смех и не походка, не ум и не интеллект, а уж тем более не глаза, не плечи, не грудь, и далее по нисходящей. Манок может быть чем угодно, и одновременно не быть ничем, он эфемерен и материален, мимолетен и конкретен, только не стоит путать его с любовью. Это совсем разные, причем очень далекие друг от друга понятия, значительно дальше, чем холодно и кисло, по всем своим признакам
   Любовь в высоком смысле - необъяснимое явление, хотя некоторые ученые и пытаются низвести ее к банальным феромонам. Любовь напоминает болезнь, сумасшествие, но все-таки является чувством, которое возникает у одного человека по отношению к другому.
   Манок - неопознанный сигнал, как из космоса, передающийся на запредельно высоких частотах, и идет только в одном направлении - от женщины к мужчине, или к мужчинам, сколько бы их ни находилось рядом в данный момент. Однако, как ни старайся, источника сигнала не найдешь.
   Редко, но бывает манок можно увидеть, или, правильнее сказать, зацепить глазом внешнее проявление манка, главное же остается неуловимым, но, как и прежде, ощутимым.
   Во время производственного совещания одна совершенно невзрачная дама на вопрос начальника ответила что-то типа "не знаю" или "нет", и просто покачала головой из стороны в сторону. Трое из присутствующих, включая шефа, моментально облизнули верхнюю губу, у двоих затуманился взгляд, а один готов был укусить собственный локоть, прикажи она ему, и лишь секретарша непонимающе смотрела на мужчин, пытаясь разгадать, отчего возникла столь продолжительная пауза. Что это было? Что угодно, только не зов плоти. Манок.
   Манок рождается вместе с женщиной и умирает вместе с ней, в отличие от мифов, восхищения, зависти и ненависти, что будоражат неокрепшие умы много лет, а то и столетий, в то время как сам предмет их нездорового интереса давно исчез с лица земли.
   Глупо было бы предполагать, что манок является неотъемлемым атрибутом всех женщин,
   природа не так щедра на подарки, как думают некоторые, но если уж кому отвешивает
   толику, то делает это эффектно, как поддатый продавец фруктами на рынке перед закрытием.
   Вот так и Кате, скорее всего спьяну или с большого бодуна, но уж точно по случайному выбору, чем с далеко идущими намерениями, неизвестный благодетель, имя и местоположение которого мы даже не пытаемся определить, насыпал манка, не скупясь,
   с верхом, да только саму владелицу счастливого дара забыл уведомить об этом.
  
   Екатерина, выходя из ванной, частенько рассматривала свое тело в зеркале прихожей, пытаясь разглядеть какую-либо необычность в своей внешности- в фигуре , в чертах лица, но ничего не находила, оставаясь в удивленном неведении, отчего к ней мужики постоянно липнут, как мухи. Она еще раз перечитала пост о Старике, нашла мышкой на мониторе кнопку "разместить" и нажала ее.
  
   Паршин и Старик сидели за небольшим кухонным столом и ужинали, хотя по времени трапезу можно было назвать очень ранним завтраком, часы только что пробили пять утра.
   Старик спокойно впустил Паршина в квартиру, будто к нему в гости пришел старый знакомый сыграть очередную ежевечернюю партию в шахматы, предложил перекусить
   чем Бог послал, не получив категорического отказа, отправился на кухню, а гостю пожелал чувствовать себя как дома и ни в чем себя не стеснять. Паршин не спеша прошелся по квартире Старика, не находя в ней ничего, что указывало бы о сверхъестественных способностях хозяина, наметанным глазом определил, что у Ивана Сергеевича приличная библиотека, книги в основном дореволюционного и советского годов издания, в остальном жилище ничем не отличалось от сотен подобных
   последних пристанищ пенсионеров, только новые пластиковые окна немного диссонировали с выцветшими обоями и старой обстановкой. Лишь две вещи несколько удивили Гену Паршина - высокий дорогой стул из черного дерева с подлокотниками, с резным полукруглым верхом, который явно не вписывался в общий ряд полированной мебели советского образца, да висевший над письменным столом портрет мужчины, видимо, вырезанный из журнала. Эту фотографию Паршин видел неоднократно. На ней был изображен самый знаменитый заключенный страны, бывший владелец нефтяной компании, бывший миллиардер. Происхождение стула и дореволюционной части библиотеки Старика объяснялось просто. Приятель и начальник Ивана Сергеевича при переезде из деревянного дома в однокомнатную новую квартиру в Черемушках попросил на время приютить свою библиотеку - она у него хранилась в большой кладовке - из-за невозможности разместить ее в новом обиталище, а стул подарил как компенсацию за хлопоты. Старик тогда жил в центре, в хорошей трехкомнатной квартире родителей жены, свободного места было много, да и книги он любил. Иван Сергеевич несколько раз справлялся у приятеля насчет библиотеки, выслушивал неизменное "подожди", до тех пор, пока однажды хозяин книг не махнул рукой: "Да оставь ты их у себя, Ваня, ну куда мне их девать? Детей у меня нет, квартира маленькая, а у тебя и дети растут, и, считай, хоромы, по сравнению со мной".
   Старик даже спорить не стал и к пущему удовольствию приятеля согласился, перестал приставать, а через некоторое время так прирос к чужим книгам, казалось, они сопровождали его всю жизнь. Стул же попал в СССР из послевоенной Германии, куда работники завода ездили забирать станки и оборудование по репарации. В местности, расположенной вокруг вывозимого предприятия, находилось несколько брошенных особняков, которые трудящиеся Страны Советов тотчас же обчистили до нитки, заколотив добычу в огромные ящики вместе со станками. Сказать по чести, нехитрый скарб и мебель из нескольких усадеб являлись лишь слабым отголоском возмездия тому разору, что оставили немцы после вынужденного ухода из нашей страны, о полной сатисфакции речь вообще не шла. Трех Германий не хватило бы, чтобы расплатиться за все по совести. Стул очень нравился Старику, он проводил в нем почти все свое время, читая и размышляя, иногда Иван Сергеевич разворачивал стул к окну и дремал в нем. Дети называли его "стул из Рейхсканцелярии".
  
   Портрет бывшего олигарха Старик обнаружил в каком-то журнале, он выписывал много периодики, тем более, что траты на подписку находились в исключительном ведении его отпрысков. Старик просто отдавал список детям, а в какую сумму обходилось его пристрастие быть в курсе современных событий, ему было не ведомо. Ивану Сергеевичу глянулась фотография, и он повесил ее над столом. Теперь у него появился оппонент, вдумчивый молчаливый; иные, что помоложе, из-за недостатка собеседников в жизни бегут во всемирную паутину, пытаясь хоть как-то скрасить одиночество, Ивану Сергеевичу портрет бывшего владельца нефтяной компании заменял форум, чат, аську, скайп, твиттер, эт сетера...
   Если бы Старик знал, какую роль в его судьбе сыграет случайная фотография над столом, он бы обязательно спрятал бы ее куда подальше, а то и вообще выкинул от греха в мусорное ведро.
  
  
   Паршин не спеша ковырял вилкой яичницу и чувствовал себя не в своей тарелке, не зная, с чего начать разговор со Стариком, к которому он заявился среди ночи без предупреждения, повинуясь скорее минутному порыву, нежели руководствуясь здравым смыслом. Старик сидел напротив, был, казалось, полностью поглощен приемом пищи,
   иногда поднимал глаза на Паршина, но взгляд его в этот момент не спрашивал ни о чем.
   Паршину даже показалось, что Старик играет с ним как кошка с мышкой, как гроссмейстер, садясь за одну доску с дебютантом, наперед знает все возможные ходы соперника. Гена начал злиться, пытаясь отыскать в голове фразу, петельку, зацепив которую, можно будет распустить кружево, сплетенное вокруг Старика.
   Иван Сергеевич доел, аккуратно отломил от куска хлеба горбушку, погонял ею остатки яичницы по тарелке, наконец, собрал их в кучу в центре, промокнул, отправил в рот, привычным жестом погладил ладонью бороду и неожиданно предложил:
   - Может по чуть-чуть?
   Паршин, занятый поисками заветной фразы, даже не понял поначалу о чем речь:
   - Чего по чуть-чуть?
   - Есть приличный коньяк, извиняюсь...
   - Геннадий, можно Гена, я привык.
   - Лучше все-таки Геннадий. Предлагаю выпить по паре рюмок коньяку, хотя время не самое подходящее, - тут Старик бросил взгляд в окно,- но, как я понимаю, побудительные причины, заставившие вас придти ко мне, не совсем ординарные?
   - Видите ли, в чем дело, Иван Сергеевич... с удовольствием, хоть и утро,
   но,- Паршин пожевал губами, прикидывая, сказать Старику правду или отделаться дежурными отмазками, коих у журналиста всегда навалом,- запойный я, останавливаться не умею, как лизну что-либо спиртосодержащее, так сразу будто черти на ухо шепчут.
   - Мне почему-то кажется, ничего с вами не случится, даже если мы удвоим. Надеюсь, вам сегодня на работу не надо?- улыбнулся Старик. Он говорил мягко, почти нежно, улыбался открыто, несколько иронично, но за словами угадывалась некоторая убежденность, в том, что ничего плохого с Паршиным не случится, даже если он выпьет значительно больше, чем стоило бы.
   - Если честно, не только на работу, мне вообще никуда не надо. Причем давно.
   - Это и плохо... и хорошо, но в обоих случаях не смертельно. Ну что, рискнем?
   - Рискнем.
   Паршин помнил предостережение своего друга и начальника насчет выпивки, но внутренне он уже перешел черту, отделяющую победителя от проигравшего в борьбе с зеленым змеем.
   Старик сходил в комнату, принес оттуда бутылку коньяку, судя по названию, не очень дорогого, но вполне удобоваримого, а настоящее качество любого напитка можно определить только после принятия его внутрь, да еще по последствиям.
   Иван Сергеевич достал пару рюмок из чешского хрусталя (за ним в свое время выстраивались очереди, после того как советское правительство отнесло хрусталь к категории роскоши, наряду с мебелью, коврами и икрой), порезал сыр и колбасу тонкими ломтиками, извинившись перед Паршиным.
   - Знаете, не приветствую лимон как закуску. Я все больше яблочками, причем дачными,
   балуюсь, но сегодня у меня случились непрошенные гости, вот они-то и подъели остатки.
   - Я в курсе,- Паршин решил поговорить со Стариком начистоту, иногда такое поведение и является самым верным.
   - В курсе чего, извиняюсь?- Старик даже перестал резать хлеб.
   - Я видел ваше падение из окна, видел, как вас принесли, видел людей, которые пили на вашей кухне, пока вы лежали на диване, и даже имею представление, откуда они. Сидел в доме напротив и наблюдал в бинокль,- Паршин нагнулся, расстегнул рюкзачок и поставил бинокль на стол.
   - Вот даже как,- хотя в голосе Старика проскользнули удивленные нотки, сам он, похоже, не очень удивился,- а вы, случаем, не один из них?
   - Нет, я по другому ведомству, хотя и не менее отвратительному.
   - Журналист?- сразу угадал Старик
   - Хуже, телевидение.
   - А это ваша видеокамера?- засмеялся Иван Сергеевич, кивнув на бинокль, разлил по маленькой и, не предлагая тоста, поднял свою рюмку и протянул ее навстречу Паршину.
   Чокнулись, выпили, зажевали.
   Может быть, он не понимает всей серьезности своего положения, - подумал Гена, глядя, как Старик вынул откуда-то сбоку из-под стола небольшую резную коробочку красного дерева, открыл, достал папиросную бумагу, посыпал табачком, ловко свернул сигарету и закурил,- нет, все он понимает, человек с такими глазами еще как все понимает.
   По маленькой кухне туманом лег густой дым с запахом вишни. Паршин тоже достал сигареты и закурил, отказавшись от протянутой коробки с табаком. Старик смотрел на Паршина и, казалось, чего-то ждал. Гена понял, что пришла пора объяснить, зачем он сейчас сидит за этим столом, но не задашь же вопрос в лоб: "Почему вы не умираете?" Задай его, и самым естественным образом получишь ответ: "По кочану".
   Гена не знал, что сказать, вертел так и сяк, прикидывал, взвешивал, приводил аргументы и тут же отметал их как полностью бесполезные, наконец,сам не понимая, как это произошло, спросил:
   - А вот портрет над столом в комнате - это по политическим мотивам?
   - Ничуть. Лицо понравилось, вот и повесил, видимо, неглупый человек. Хотя судьбой его интересовался. А политика меня мало трогает.
   - Почему? Пенсионеры в нашей стране самый активный электорат.
   - Попробую объяснить несколько издалека, на другом примере, надеюсь, вы поймете.
   - По крайней мере, постараюсь.
   - Видите ли, на нашей улице в советское время находилась фабрика-прачечная. Недорогая.
   Мы туда с женой и одежду, и постельное белье постоянно отдавали. Очень удобно.
   Потом пришла перестройка, и постепенно фабрика-прачечная захирела. Заботу о ней сначала взял на себя трудовой коллектив с выборным директором, который тут же поднял цены на услуги. Потом директора выгнали (или посадили, не помню точно), в прачечную пришли люди со стороны и поменяли всех работников, но опять-таки, первое, что они сделали, - подняли цены. Причем качество обслуживания резко упало, мне как-то простыни влажные выдали, не говоря уже о том, что они были не глажены. Потом пришли бандиты и устроили в помещении прачечной сауну с ночными посиделками. Потом первых бандитов выгнали, со стрельбой, естественно, более крупные бандиты и переделали сауну под склад одежды. Потом на склад нагрянула милиция и не обнаружила ни бандитов, ни одежды. Года два помещение пустовало.
   Потом его снова отремонтировали и открыли с помпой дорогущий зоомагазин. Магазин прогорел за полгода. Затем пришли ребятки, видимо, толковые, опять очень долго шел ремонт, и, наконец, открыли автосервис, который просуществовал лет пять. Потом вместо русскихработников я стал замечать кавказцев, их становилось все больше, пока русские совсем не исчезли. Потом кавказцев вытеснили приезжие из азиатских республик. Теперь вместо автосервиса мы имеем кафе с вечно опущенными шторами под названием "Аромат Востока",- Старик замолчал и потянулся к коробке с табаком.
   - Ну... такой путь за последние двадцать лет проделали практически все магазины. Ничего экстраординарного. Только, Иван Сергеевич, при чем тут политика, это же чистая экономика, - возразил Паршин, хотя начал догадываться, куда клонит Старик.
   "Сейчас власть начнет ругать",- подумал Гена, и ошибся.
   - При том, дорогой мой журналист, что приди сейчас к власти у нас в стране коммунисты, антикоммунисты, социалисты, консерваторы, либералы, демократы, как бы они ни назывались, фабрики-прачечной на моей улице не будет никогда. Факт. Примета другой жизни, которой тоже уже не будет. Иногда мне кажется, что я и есть та самая фабрика-прачечная, которая исчезла за ненадобностью, - тут глаза Старика блеснули смешливой искоркой, и он добавил,- впрочем, у меня теперь есть импортная стиральная машина-автомат, поэтому в помощи власти любой масти, чтобы постирать свое белье, я не нуждаюсь. Да и вообще в помощи власти не нуждаюсь.
   - А как же пенсия?
   - У меня четыре сына, внуки уже взрослые, правнуки. Они хоть и не лезут в мою жизнь по разным на то причинам, но помогают постоянно. А большего мне и не надо.
   Видите ли, человек в моем возрасте похож на анахронизм, на рудиментарный отросток, на копчик, от которого и толку чуть, и удалять вроде бы ни к чему. Друзей у меня не осталось по вполне понятным причинам, жена умерла, новых знакомых я не завел, да и о чем мне с ними говорить? О пенсиях, поликлиниках, собесе, хворях, болячках?
   Вы же понимаете, меня это мало волнует. Вот и повесил портрет на стенку. Разговариваю с ним иногда.
   - Разве вас не мучает ностальгия по тому, прошлому?
   - Ностальгия по прошлому - блеф, потому что у нас прошлого нет, оно, как хамелеон, постоянно меняет цвет; подстраиваясь под окружающую среду. К слову сказать, и настоящего нет, настоящее напоминает дурной сон, в котором никак не просеешься. У нас возможно только будущее, но оно никогда не наступит. Ностальгия по прошлому - прыщ в самом ненужном месте, вас он попусту раздражает, повинуясь памяти, а память врет, как обычно, поэтому мы оглядываемся не назад, а вбок - не туда где болит, а туда где чешется. У вас гангрена, а вы переживаете, что комары покусали.
  
   Паршин решил, что наступил момент, когда Старика можно спросить о той чертовщине, что с ним случилась.
   - Скажите, Иван Сергеевич, я понимаю, что ответить будет нелегко, но все-таки.
   Вы хоть немного догадываетесь, что с вами происходит?
   - Ну, я же не полный идиот, в конце концов.
   - Тогда как вы объясните...
   - Послушайте, Геннадий, вы встаньте на мое место. На вас падает лед с крыши, вы приходите в сознание, лежа на асфальте. Вокруг испуганные люди, которые смотрят на вас, будто вы дьявол из преисподней. Через неделю вас сбивает машина, вы обнаруживаете себя на каталке, вокруг другие, но также встревоженные, лица, абсолютно не понимающие, почему вы еще живы. Затем вы идете в ломбард, на вас нападают грабители и убивают.
   В палате, где вы возвращаетесь в этот мир, вокруг выставлена охрана, суетятся незнакомые товарищи, они задают вам бессмысленные, как вам кажется, вопросы о самочувствии.
   Вас привозят домой, и вы решаете проверить действительно ли вы неуязвимы, или окружающие сошли с ума, причем в массовом порядке. Вы пытаетесь покончить жизнь самоубийством, прыгаете из окна и находите себя лежащим на диване в собственной квартире, а вокруг опять непонятные личности, пребывающие от изумления в состоянии, близком к ступору. Среди ночи к вам приходит журналист и задает вопрос: "Как вы все это объясните?" Вот я вас и спрашиваю - как? У вас есть хоть какая-нибудь более или менее правдоподобная версия?
   - Пожалуй, даже несколько, например, первое, что приходит на ум - родовая или детская травма.
   - Свидетелей моего рождения, как вы понимаете, не осталось, да и я тут не помощник.
   Можно покопаться в архивах, только вряд ли вы там что-нибудь найдете, я родился в деревянной избе на окраине села в Калужской области в 1923 году, куда мать приехала на лето к родне погостить, заодно и подхарчиться, - в Москве тогда было плохо с продуктами. Записан в сельсовете под именем Ивана Сергеевича Гребнева. Все. В больнице врачи меня осматривали, и по их разговорам я понял, что на моем теле нет ни одного шрама. Даже мельчайшего. Сегодня вечером я сам тщательно изучил свое тело и солидарен с врачами. Но определить, с какого момента шрамы начали появляться, а с какого - исчезать, тоже невозможно.
   - Вы воевали? Может, там? Взрыв какой-нибудь.
   - Нет. Во время войны я работал на заводе, и у меня была бронь. Я после войны служил. Что у вас еще в лукошке?
   - Пожалуйста, неизвестная миру болезнь или мутация организма.
   - Вы медик?
   - Нет.
   - И я не медик. Зачем рассуждать о вещах, в которых мы мало что понимаем?
   В Чернобыле я был, но до аварии, гостил у знакомых, в армии служил связистом, и в учениях при взрыве атомной бомбы участия не принимал. Вариант с лучевой болезнью не проходит, хотя появление нового, неведомого медицине вируса в моем организме не исключается. Еще варианты?
   - Осталось два.
   - Вываливайте сразу оба.
   - Либо вы инопланетянин, либо новый мессия.
   - Божественное сразу отметаем, - Старик улыбнулся и потянулся к бутылке,- а версия с тарелочками хоть и прелестна, но опять же не имеет под собой никаких оснований.
   И потом, миру не нужен новый мессия, у него он уже есть.
   - Интересно, кто? По-моему, сейчас наоборот время повального втаптывания кумиров в грязь, желательно поглубже,- Паршин освоился, успокоился, речь Старика на него действовала умиротворяющее.
   - Всемирная паутина, Интернет, или большая яма, как выражается моя внучка, вот новый мессия человечества. Он развлекает, щекочет, дразнит, показывает фокусы, излагает истины, более того, он уже диктует условия игры, которые мы не в состоянии переварить, так что нас иногда тошнит, не за столом будет сказано. Гениальный коллегиальный мамонт, которому не нужны соперники.
   - А вы-то откуда знаете? У вас даже компьютера нет.
   - Геннадий, вы были в Австралии?
   - Нет, да и зачем?
   - Однако знаете, что она существует, на каком языке там говорят, как называется столица.
   Я, может, и рудиментарный отросток, но не муха дрозофила.
   - И все-таки, Иван Сергеевич, сами-то...
   - Знаете, я сам себя вижу сейчас пушкинским мальчиком, который отморозил пальчик, которому и больно, и смешно. Хорошо бы еще выяснить, кто грозит ему в окно, но это точно не мама.
   Старик поднял рюмку и вопросительно посмотрел на Паршина. Гена протянул свою навстречу и поймал себя на мысли, что ему совсем не хочется пить. "Не хватало еще, чтобы дед оказался знахарем,- подумал он. Паршин выпил, не ощутив внутреннего удовольствия, привычного за все эти годы. В голове вертелось окончание разговора. Слова Старика об Интернете были, конечно же, банальны, как любая банальность, не лишены смысла, но последняя фраза про грозящую в окно неизвестную особь, которая на маму непохожа, заставили Гену поежится. Паршин вдруг вспомнил лицо Кати Хромовой в свете фар у подъезда, и это воспоминание тревожной нотой зазвучало в голове. Ведь неспроста она там оказалась. Не случайно.
   - Иван Сергеевич, если позволите, у меня к вам будет предложение. Только сначала мне надо позвонить.
   - Да ради Бога. Звоните, конечно.
   Паршин вышел в соседнюю комнату. Достал записную книжку и стал листать. Наконец, на десятой странице (книжка была без алфавитного указателя) увидел два телефона Кати - домашний и мобильный. Посмотрел на часы - половина восьмого, рано, конечно, но сейчас не до сантиментов - и стал набирать номер Катиного сотового.
  
   Катя Хромова в столь ранний час занималась обычным делом - мыла посуду. Полчаса назад Сергею позвонили из больницы, оказалось, надо срочно подменить кого-то из дежурных врачей. Он быстро оделся, ополоснул лицо, на ходу выпил кофе, приготовленный Катей. Со стороны жесты, короткие фразы ни о чем, которыми обменивались Сергей с Екатериной, напоминали поведение любой супружеской пары утром, когда скоренько уточняют распределение обязанностей на сегодняшний день,
   если бы не одно обстоятельство - только прошедшей ночью молодые люди впервые перешли на "ты". Именно такая обыденность в их отношениях и была неожиданностью, где за привычной другим повседневностью скрывается смущение и нежность, страстное желание высказаться и страх оказаться неверно понятым, осторожная боязнь разрушить то хрупкое равновесие, что установилось между ними. Так животные, случайно столкнувшись в чаще леса, с тревогой и любопытством обнюхивают друг друга, чтобы убедиться - свой перед ним или чужой. Сергей не поцеловал Катю с утра, даже принимая из ее рук чашку с кофе, постарался взять ее так аккуратно, чтобы не коснуться Катиной руки. С чашкой в руках он непрерывно перемещался из комнаты в кухню и обратно, их соединяла большая арка, подходил то к одному окну, то к другому, отодвигал занавеску, чтобы взглянуть на градусник, прихлебывал горячий напиток на ходу, движениями стараясь заполнить возможные паузы, когда уже нельзя промолчать. Стоя в дверях, повернувшись к Кате спиной, он застыл на мгновение, собираясь с духом, потом резко развернулся, будто отыскал те единственно верные слова, что следует сказать, и, увидев Катину ладонь, на которой лежали ключи от ее квартиры, протянул руку за связкой, нервно ощупывая ее пальцы, взял ключи и неловко поцеловал Катю чуть ниже виска, скорее даже мазнул губами где-то в районе щеки.
  
   Перед тем, как заняться домашними делами, Катерина заглянула на страничку своего блога, поинтересоваться, есть ли отклики на ее текст о Старике. Несмотря на раннее утро, комментариев к статье набралось пять страниц. "Паутина" напоминает домну с непрерывным циклом выплавки стали и чугуна - один ненормальный отчаливает после бессонной ночи, протирая красные глаза, на его место заступает другой, выспавшийся, полный сил, пышущий энергией и жадный до всего необычного, что вываливает на его монитор новостная лента. Общее число посетителей Сети, как мы уже знаем, варьируется в зависимости от дня недели, наличия праздников в календаре, времени суток, хотя и не очень сильно, девять часовых поясов - совсем недавно их было одиннадцать - растягивают время по стране, размазывая сутки по поверхности одной шестой суши наподобие масла по горбушке хлеба. К этой блуждающей величине россиян можно смело добавить еще и немалое количество соотечественников, разбросанных не только по Европе, но и по ту сторону океана, живо интересующихся событиями с Родины. Поэтому возможность угадать наиболее благоприятное время для появления информации в сети настолько сложна и туманна, что гадание на кофейной гуще покажется простейшим ребусом по сравнению с ней.
   Короче, история Екатерины о непонятном старике, категорически отказывавшемся умирать, несмотря на, казалось бы, очевидное желание неведомой силы побыстрее отправить его в мир иной, откуда нет возврата, написанная, скажем прямо, с
   излишним уклоном в философию, быстро вылетела в топ.
   Люди читают все, что как-либо связано со смертью, с похоронами.
   "Любят похороны у нас,- написал известный поэт, не забыв уточнить,- детвора и чиновничий класс".
   Замечание очень тонкое, но все-таки неполное, страдающее некоторой алогичностью, хотя и не лишенное изысканности, напоминающее расхожую байку про сержанта, который,
   показав кукиш Эйнштейну, сумел-таки совместить время и пространство, приказав отряду бойцов копать траншею от забора до обеда. Поэты обретаются в иных ипостасях,
   нежели младший командный состав, витают в эмпиреях, но делают те же самые ошибки, пытаясь связать в узелок время и место - возрастной состав любителей похорон с некоей бюрократической группой товарищей, занимающих определенное положение во властной иерархии. Мы же - не солдаты и не поэты, посему можем несколько разнообразить список ценителей погребения, от себя добавив - все возрасты, от мала до велика, обожают окончательную церемонию прощания с ближними своими, вне зависимости от сословия, степени дохода, пола, цвета кожи, разреза глаз и прочей дребедени. В отличие от Кока-колы и других синтетических напитков, не рекомендованных беременным женщинам, посещение похорон не противопоказано любому имяреку даже с целым букетом заболеваний начиная с кариеса кончая болезнью Альцгеймера, и не наносит никакого вреда организму.
   В целом, терапевтический эффект похорон скорее положительный, нежели какой-либо еще, несмотря на капризы погоды во время печального мероприятия, обладающие способностью внести некоторые коррективы в процедуру, придавая этому действию заметное ускорение в пространственно-временном континууме. Дождь, слякоть, снегопад, пронизывающий до печенок ветер, жара, похмелье и прочие мерзопакости являются положительным моментом, плюсом, приближая собравшихся родственников, товарищей и сочувствующих к началу непременной трапезы, именуемой поминками.
   По окончании скорбного мероприятия, ее участники, облаченные в обязательные траурные одежды, с незаметным вздохом облегчения идут по направлению к выходу, к автобусу и припаркованным вдоль ограды кладбища машинам. Разбившись на небольшие группы по два-три человека, они о чем-то шепотом переговариваются, одновременно внимательно прислушиваясь к деловитым командам распорядителя, мужчины, обычно из коллег по работе, который тщательнейшим образом следит, чтобы все было, как у людей.
   Подъехав к дому человека, которого они только что предали земле, оставив лежать его в одиночестве, потихоньку с нескрываемой печалью на лицах просачиваются небольшими группами в квартиру, снимают верхнюю одежду, неловко причесываются, повернувшись по привычке к завешенным темной материей зеркалам, и проходят к столу. Оставшиеся внизу у подъезда спокойно ждут своей очереди, потому что торопиться ни в коем случае нельзя. Тут главное - не уронить неспешного достоинства, не нарушить глупой выходкой или нетерпением установленного годами ритуала, неукоснительное соблюдение которого - одна из форм проявления уважения к усопшему, какой бы сволочью он ни был при жизни.
   О поминках, как и о природе, можно рассказывать вечно. В разных странах они проходят по разному, даже в одних и тех же районах страны они могут отличаться, в зависимости от вероисповедания, но в общем все сводится к одному - надо выпить-закусить и помянуть добрым словом покойника. Об отсутствующих не говорят, об ушедших навсегда говорят только добрые слова, по крайней мере, первые девять дней. А потом можно и всю правду вывалить, от всей души, припомнив все застарелые, как болячки, обиды, тем более, что ответить некому - ответчик отныне нем, как рыбка в аквариуме.
   Немудрено, что рассказ о нашем Старике, вызвал такой живой интерес в сети, нашел отклик буквально в каждом сердце неравнодушных к чужим смертям граждан и гражданок, просиживающих свой зад перед монитором, стучащих в веселом исступлении пальцами по засыпанной пеплом клавиатуре. Мнения, как обычно, разделились.
   Большинство сразу посчитало, подчиняясь своему внутреннему убеждению в неизбежности смерти, в неотвратимости печального исхода, что все написанное Катериной - обычный фейк, что с английского переводится как "подделка". В русском языке фейк является эквивалентом неправды, фальсификации, лжи, да не просто лжи, а наглой лжи, сродни геббельсовской, причем высосанной из пальца, причем не из обычного пальца нормального человека, а немытого пальца грязного журналиста, журналюги, ах, она еще и баба, тогда тем более доверия никакого.
   Русский человек не верит ни в Бога, ни в черта, ни во что на свете, но это не мешает ему со спокойной душой и без какого-либо внутреннего смущения справлять все православные, католические, языческие праздники, принадлежащие другим конфессиям религиозные торжества вплоть до американского Хеллоуина, который на самом деле пришел к нам от древних кельтов.
   Люди хотят правды, желают ее, жаждут, хотя сами постоянно врут окружающим, и не только по мелочам. Пусть они повторяют вслед за Солженицыным "жить не по лжи", но скажи им правду - ни за что не поверят, в лучшем случае, плюнут в сердцах в вашу сторону, в худшем - набьют морду. Кто сказал, что правда, как истина, едина? Да она у каждого своя, а народу много, и, соответственно, правд - море разливанное. Если безусловно правдивая история выходит за рамки обычных представлений о мироустройстве, то тут хоть кол на голове теши, все равно окажешься лжецом из лжецов.
   А уж коли появляется хоть маленькая возможность, хоть слабая надежда уличить брехуна и проходимца в надувании мыльных пузырей, оттоптаться на вконец испорченной репутации честнейшего до этого прискорбного события индивида, тут в нашем человеке откуда только силы берутся. Следует не просто размазать наглеца по стенке, чтобы кровавой юшкой умылся, недостаточно просто отхлестать его по полной, необходимо сделать это виртуозно, с оттягом, чтобы кожа на спине лопнула и остались навечно рубцы на теле и шрамы на душе. Но и этого мало - надо провести экзекуцию с присущим русским людям юмором, ехидным сарказмом, с изрядной долей похабинки, чтобы не только совестно было, а и чтобы сгорал от стыда до гробовой доски.
   Тема о Старике постепенно набухала от комментариев, расходилась ссылками и перепечатками по сети, наконец, достигла таких размеров, что не заметить ее было невозможно.
   Кате уже позвонили из трех изданий с просьбой прокомментировать описываемую историю, прояснить некоторые подробности, в том числе и фамилию бессмертного фигуранта.
   Хотя звонившие представлялись вполне официально и вопросы задавали серьезные, в их голосах, как под копирку, будто у однояйцевых близнецов, все равно угадывались скепсис и еле сдерживаемый смех. Разозлившись, Катя послала телефонных балагуров куда подальше. Когда раздался четвертый звонок, Екатерина уже кипела от возмущения.
   Она схватила мобильник:
   - Да!
   - Катя, это Гена Паршин, с телевидения, - сказал голос в трубке.
   - Мне только телевидения для полного счастья не хватает. Никаких комментариев по поводу Старика я давать не буду. Чао!
   - Подожди, а откуда... Постой, Кать, дело в том, что я сейчас нахожусь в гостях у этого Старика. Я звоню...просто я видел тебя на улице летчика Кадочникова сегодня ночью у подъезда.
   - Как у Старика? - опешила Екатерина, - Там же вокруг него двойной кордон непонятно из кого.
   - Как раз понятно из кого, неужели не догадалась?
   - Догадки - не факты. Ну и как он?
   - В полном порядке. Что ему сделается. Сидим, коньяк пьем. У меня к тебе две просьбы.
   Нам надо непременно сегодня с тобой встретиться, есть тема для разговора.
   - Нет проблем, я дома, подъезжай в любое время. Записывай адрес.
   - Потом. И еще. Катя, ты не могла бы пока не предпринимать никаких телодвижений в связи со Стариком?
   - Поздно, Геночка.
   - Что поздно?
   - Все поздно, залезь в Интернет.
   - Та-а-а-к,- протянул Паршин, - вечер, точнее, утро, перестает быть томным. Я тебе перезвоню.
   И отключился. Катерина посмотрела на высвеченный номер, Паршин набрал ее с мобильного, хотела перезвонить, но затем передумала, решив, что нужно посидеть, попить кофейку, выкурить сигаретку и как следует обмозговать поступившую информацию. И правильно сделала.
  
   Гена Паршин вернулся на кухню, сел напротив Старика, поймал его спокойный взгляд, выпил налитую рюмку - в этот раз коньяк приятно ударил в голову.
   - Иван Сергеевич, всё, эта последняя, спасибо. Извините.
   - Нет вопросов. Как говорится, вольному воля. Так что вы мне хотели предложить?
   - Сейчас, буквально пару минут. Мне надо подумать,- Паршин будто уговаривал Старика
   - Да хоть час. Я никуда не спешу. Думайте, сколько хотите. Я пока со стола уберу.
   Старик встал из-за стола, стал, не торопясь, складывать остатки нехитрой снеди в холодильник. Гена закурил, невольно наблюдая за манипуляциями Ивана Сергеевича, и стал просчитывать варианты. Итак, информация о Старике стала бесконтрольно расползаться. Хотя опера и сыскари сняли наблюдение за Стариком, Паршин ни на секунду не сомневался, что это временное явление - произошло какое-то событие, временный сбой в системе, короткое замыкание, химическая реакция, катализатором которой вполне могла стать стычка силовиков перед подъездом, и был дан приказ отступить за заранее подготовленные позиции для передислокации. По своему опыту, Гена знал - если силовые структуры за кого-либо зацепились, то не отстанут ни за что, пока не выпотрошат, пока не измочалят, не перемелют в своих жерновах в полную труху, а в конце либо выплюнут, либо закатают под асфальт. Хотя, какие неприятности они могут доставить Старику? Убить не убьют, искалечить не искалечат - в это Геннадий верил уже бесповоротно, похоже, Старик действительно неуязвим, осталось прояснить, пока что для себя, в каком ракурсе рассматривают его спецслужбы? Как предполагаемого союзника или возможного противника? Паршин улыбнулся - ну ведь не Бен Ладен же он в конце-то концов, и не Гитлер, и не черт с рогами. Хотя черт их там разберешь, чуть что, носятся со своей заботой о государственных интересах, суют эти интересы где надо и не надо, да еще на полном серьезе, и мускул на лице не дрогнет - за державу им, понимаешь, обидно, тоже мне, Верещагины с баркаса. Он вспомнил встречу со своим школьным другом, приехавшим на побывку после пяти лет учебы в военном училище, профильном, связанном с КГБ. У бывшего одноклассника своебразно изменилась лексика,
   чему Паршин, собственно, не сильно удивился - военная служба воленс-неволенс накладывает отпечаток на любого. Поразило Паршина другое - во время разговора его не покидало ощущение, что новоиспеченный лейтенант внимательно изучает его, которого и так знал, как облупленного. Они даже заспорили. Каждый раз, когда Паршин в споре "давал петуха" - ритор он был никудышный, да и логика хромала, - в глазах друга искрой проскальзывало злорадство. Казалось, именно на Паршине выпускник высшего военного училища отрабатывал приемы, которым его научили на службе, шлифовал мастерство, оттачивал словесные подножки, захваты, броски, удушающие приемы, может быть, и допустимые при поединке двух заклятых оппонентов, но никак не уместные при встрече старых друзей. Расстались они холодно. До Геннадия потом доходили слухи, что его друг, не без протекции своего отца, полковника службы военной разведки, окопался в резидентуре в Австрии.
   И все-таки, какую каверзу могут приготовить силовики Старику? Скорее всего, попытаются изолировать - увезут куда-нибудь за город, отдадут медикам, психологам, кому там еще, попытаются выяснить, где у Старика находится "черный ящик", взломают и попробуют расшифровать неведомые письмена, если, конечно, внутри него существует что-либо. Хотя должно быть обязательно, не может не быть, такие вещи с бухты-барахты не происходят.
   Воображение Паршина стало рисовать перед его глазами картины, одна омерзительнее другой - окружившие привязанного к стулу и бритого налысо Старика изуверы в белых халатах внимательно наблюдают, как один из них, взяв в руки консервный нож, вскрывает черепную коробку Ивана Сереевича. "Надо завязывать с фильмами ужасов",- подумал Паршин.
   А тут еще эта Катя Хромова, черт бы ее побрал. Наверняка что-то пронюхала
   и растрезвонила сорокой на весь белый свет. Геннадию не нужен был Интернет. Он знал механизм возникновения слухов, сам не только принимал участие, но и был инициатором в таких делах. Сейчас Паршин прикидывал, сколько времени может пройти, пока чудовищный вымысел, не укладывающийся в голове, начнет обрастать реальными подробностями - фамилиями, свидетелями, очевидцами, постепенно трансформируясь если не в правду, то хотя бы во что-то, отдаленно ее напоминающее. И тогда уже жди коллег по профессии, налетят стервятниками на падаль. В быту, в дружеском общении, на вечеринках и халявных презентациях большинство его собратьев по ремеслу были вполне милыми людьми, не без недостатков, конечно, за исключением совсем уж одиозных фигур, обожающих склоку в любом ее проявлении. Впрочем, такие есть в любой профессии. Любовь к скандалам - не благоприобретенный навык, взращиваемый в сложных условиях внутрицеховой конкуренции, а телеграмма из детства. Вот трехлетний малыш сморщил лицо, готовясь закатить истерику; любвеобильная и недалекая мамаша, вместо того, чтобы дать пару раз по розовой попке, подлетела к нему с поцелуями да стала слезливо просить прощения у любимого и талантливого не по годам чада - все, пиши - пропало.
   Как ни обзывай Фрейда, как ни спорь с ним, он прав - все из детства, один раз сказал, как отрезал, а уж когда семечко падает на унавоженную почву, до шести лет или до десяти, разницы по существу нет.
   Но стоит только в журналистской среде появится поводу утереть нос своим коллегам, пишущая братия не упустит такой шанс никогда, будут носом землю рыть, выволокут всё исподнее, перетряхнут скелеты в рассохшемся шкафу, поднимут все заначки, а то, что походя испортят кому-то жизнь, ну так что ж, разведут руками, - издержки ремесла.
   Паршин прикинул так и сяк, взвесил "про" и "контра", по всему выходило - по крайней
   мере пара суток у них со Стариком в запасе есть, если только не вмешаются обстоятельства непреодолимой силы в виде какой-нибудь Кати Хромовой. Когда же ждать неприятностей от силовиков, Гена не знал и даже голову ломать не стал, просто определив для себя - в любую минуту. Он подошел к окну и, не отдергивая занавеску, осмотрел двор, точнее, ту его часть, которая была видна из окна. Во дворе ничего особенного не происходило - парнишка, явно не призывного возраста, чтобы заподозрить в нем переодетого сотрудника, выгуливал куцую собаку, также не тянувшую на потомка пса пограничника Карацупы. Дворник-таджик, который уже закончил скрести асфальт и укладывал свой рабочий скарб в алюминиевое корыто, прикрученное к остову детской коляски, тоже не представлял опасности. Машин во дворе было мало, и ни одна из них не стояла с включенным двигателем. Обычное утро в обычном дворе. Утренний тихий промежуток, когда первая волна - ранние пташки - уже ускакали на работу, а вторая волна еще только просыпается, чистит зубы, умывается, готовит завтрак, чтобы вслед за первой также влиться в огромное море людей, которые по капельке и составляют этот безобразный, отвратительный, удивительный и неповторимый мегаполис под названием Москва.
   Паршин принял решение. Старика надо было спрятать от чужих глаз, желательно подальше. Пришел к такому выводу не журналист, растерявший в пьянках и загулах уважение большинства собратьев по цеху и сейчас пытающийся с помощью Старика урвать немного успеха, вернуть остатки былой репутации, перепрыгнуть через несколько ступенек наверх для удовлетворения еще не совсем утраченных амбиций, а
   почти пятидесятилетний, разведенный, усталый человек Геннадий Петрович Паршин, способный к симпатии и состраданию, не потерявший за долгую журналистскую карьеру такого глупого, для многих эфемерного пустяка, как совесть.
   Он повернулся, подошел к Старику и вкратце, опуская ненужные детали, обрисовал сложившуюся ситуацию. Говорил он негромко, понизив голос, и это почему-то придавало его словам еще большую убедительность. Старик даже спорить не стал - не перебивал, не задал ни одного вопроса, не предложил отвезти его к родным, просто молча кивнул головой и пошел собираться в путь-дорогу. Теперь они действовали как два заговорщика - Старик собирал пожитки, а Гена наблюдал за его сборами. Иван Сергеевич достал небольшую сумку, кинул на дно увесистую потрепанную книгу, положил сверху несколько пар белья, брюки, белый свитер, две пары носков, рубашку, зубную щетку, бритвенный прибор, подошел к вешалке, достал снизу пару новых тапочек, не произнеся ни слова, вопросительно посмотрел на Паршина. Гена отрицательно мотнул головой, и Старик положил тапочки обратно.
   Когда они, уже одетые, стояли в коридоре, готовые выйти, Старик тронул Гену за руку, как бы говоря "подожди", и вернулся на кухню. Он взял со стола мобильный телефон, постоял с ним немного, как бы взвешивая в руке и, не поворачиваясь, не ожидая молчаливого решения Паршина, положил телефон на холодильник, аккуратно прикрыв вязаной салфеткой. "А дед-то не промах, - подумал Гена, - умен Старик".
   Люди, сжигающие дни и ночи в Интернете, считают такой образ жизни единственно правильным, созвучным мелодии времени. В виртуальных спорах они требуют не доказательств, а ссылок на доказательства, наивно полагая, что в Интернете можно найти все, что душа пожелает, если только правильно искать. Оспаривать принятую ими аксиому бесполезно, потонешь в океане насмешек и получишь звание ретрограда. Циничные политологи и прозорливые аналитики делят все население на две категории, две когорты, часто противопоставляя их друг другу - недалеких поклонников телевидения и продвинутых пользователей Интернета. Такие аналитики, особенно из молодых, считают стариков самой гиблой топью телевизионного болота, покрытого ряской непроходимой тупости, самой дремучей чащей старого леса между залитых солнцем интернетовских перелесков.
   Они ошибаются, потому что водораздел или точка бифуркации, как любят повторять умники к месту и не к месту, лежит совсем не там. Утверждать подобное - все равно, что резать копченую колбасу вдоль батона, а не поперек. Старики бывают разные. Коли делить человеков по каким-то признакам, устраивать градацию, распахивать между ними межу, то лучше это делать по степени идиотизма, а уж он-то есть у всех, вне зависимости от возраста. Иван Сергеевич Гребнев, именуемый нами " Старик", не владел компьютером, айфоном, айпадом, однако имел голову на плечах, умел сопоставлять и сравнивать, сомневаться, сохранил способность к критике не только других, но и себя, что удачно выделяло его на фоне многих людей, не склонных к подобным экспериментам над собой.
   Старик с Паршиным вышли из квартиры. Паршин нажал кнопку вызова лифта, а Старик возился с дверью, позвякивая ключами. Они сели в лифт, спустились на первый этаж, на площадке притормозили - Старик потянулся вынуть газеты из почтового ящика, но Гена остановил его: "Не надо, пусть лежат". Они начали спускаться к входной двери в подъезд, когда у Паршина зазвонил мобильный телефон. Гена присел на корточки, завозившись с рюкзаком, в котором лежал мобильный, а Старик, приоткрыв дверь, обернулся к нему. "Одну секунду, я вас сейчас догоню",- сказал Гена, и Иван Сергеевич вышел из подъезда. Дверь закрылась, чмокнув магнитом, Паршин уже расстегнул молнию, чтобы достать телефон, когда услышал с улицы два еле слышных, но отчетливых хлопка, в которых он, не раз бывавший в горячих точках, сразу же распознал винтовочные выстрелы. Повинуясь скорее не опыту, а врожденному инстинкту самосохранения, Паршин рванул не вниз к двери, а наверх по лестнице, к окну
   на площадке между первым и вторым этажами, на ходу доставая из рюкзака небольшой цифровой фотоаппарат, что-то среднее между обычной мыльницей и профессиональным оборудованием. Подбежав к окну, Гена увидел, как Старика на носилках грузят в машину скорой помощи. Он успел сделать несколько снимков, меняя диафрагму, пытаясь максимально увеличить в объективе номер машины, прежде чем она уехала. Фотоаппарат, настроенный на автоматический режим, при каждом кадре мерцал вспышкой, и Гена испугался, что фотографии не получатся, тем более что снимал он через двойное стекло окна, однако его подозрения не оправдались - изображения оказались темноваты, однако номера машины читались вполне, более того,
   можно было разглядеть лицо одного из людей, грузивших Старика в машину. Все это Гена рассмотрел в лифте, поднимаясь на девятый этаж, моля Бога, чтобы дверь на чердак оказалась незапертой, потому что никакая сила не смогла бы его заставить выйти из этого подъезда во двор, а сидеть в подъезде, дожидаясь непонятно чего, было попросту глупо.
  
   После серии взрывов жилых домов в Москве в 1999 году предусмотрительные работники ДЭЗов, к большому удовольствию напуганных жильцов, заколотили все подвалы, закрыли все чердаки, кое-где в спешке попросту заварили вход на чердак, решив вопрос кардинально.
   Однако с тех пор прошло больше десяти лет, дома больше не взрывались, бдительность естественным образом ослабла, а потом, по вечной русской привычке, на нее махнули рукой. Прогресс стучался в дома москвичей. Нефтяные цены, взлетевшие, будто по мановению волшебной палочки вверх, не только привели в восторг элиту, считающую барыши, но и добавили несколько лишних монеток в кошельки рядовых обывателей, которые усиленно стали пользоваться благами цивилизации. В подъезды потянулись монтажники, проводящие Интернет, цифровое телевидение каждому желающему. Поначалу монтажники долго препирались, лаялись, ругались с работниками ДЭЗов, владеющими ключами от чердаков и желающими мзды, потом споры перешли на высший уровень и разрешились в пользу компаний провайдеров. Дубликаты ключей стали расползаться по компаниям, обслуживающим данную территорию - иногда их было несколько штук на дом, - ключи стали звенеть в различных карманах, и доступ к чердакам оказался бесконтрольным.
   На это и надеялся Паршин, поднимаясь в лифте на девятый этаж. Надежды его оправдались - на дверной решетке, ведущей на чердак, хоть и висел замок, но он оказался открытым. На чердаке Гена подошел к маленькому окошку, присел и еще раз осмотрел двор. Никого. Тишина. Паршин повернул направо и пошел вдоль чердака к соседнему подъезду, подергал дверь, она оказалась закрытой на висячий замой снаружи. Гена развернулся и побрел, немного пригибая голову, в обратном направлении. Преодолев два пролета, он отыскал открытую дверь и вздохнул с облегчением, выйдя на лестничную клетку соседнего подъезда. Все его передвижения, описанные пятью строками текста, в общей сложности заняли где-то около получаса, что и спасло Паршина от дальнейших неприятностей, так как наблюдатели из команды, убившей в очередной раз Старика, снялись со своих мест через 15 минут после выстрелов. Это были люди полковника Марченко.
   Паршин вышел из дома во двор, повернул к подъезду Старика, подошел и присел на лавочку, стараясь рассмотреть, не оставили ли убийцы каких-либо следов. Внимательно ощупывая взглядом место перед лавочкой, он увидел бурые капли крови на земле рядом с бордюром, проследил их направление и у самого края цоколя обнаружил небольшой бесформенный комок непонятного происхождения. Гена поднялся и подошел поближе, чтобы разглядеть, что же такое валялось на отбойнике. Это был окровавленный кусок черепа с седыми волосами. Преодолевая тошноту, Паршин полез в свой необъятный рюкзачок, достал полиэтиленовый пакет, надел его на руку и, вспомнив продавщицу в магазине, берущую шницель рукой, обернутой в пакет, поднял кусочек черепа Старика и осторожно вывернул пакет наружу. Быстрым шагом он вышел со двора на улицу, проголосовал, поймал машину и поехал домой.
   Водитель слушал радио шансон, Григорий Лепс пел о любви, жгучей и трогательной, надрывной и нежной, как весенний сад, о любви "кишками наружу", и Паршин почувствовал, как по его щеке поползла слеза.
   Нет, он не был сентиментален - какая к черту сентиментальность в его профессии, - а уж тем более не был поклонником Лепса.. Он вдруг почувствовал, что плачет по-настоящему, плачет неизвестно почему и непонятно по кому, скорее всего, слезы были ответной реакцией на утренние переживания, на выстрелы в Старика, на чехарду с дверями на чердаке, на все, что хотелось и, как обычно, не получилось.
   - Девушка ушла?- участливо предположил пожилой водитель.
   - Нет. Друг. - ответил Паршин, доставая из кармана платок.
   - Понимаю. - ничего не понимая, протянул шофер. Он поправил зеркало заднего вида, еще раз мельком взглянув на пассажира. Тот никак не походил на голубого, а уж голубых водитель научился распознавать влет.
   Зайдя к себе в квартиру, Паршин в первую очередь озаботился пакетом и не придумал ничего лучшего, чем спрятать его в морозильник. Хотя, положа руку на сердце, скажем, что это лучшее, что он мог придумать. Дернув молнию рюкзака, он достал скомканный пакет и с удивлением обнаружил, что тот пуст. Кусок черепа Старика исчез.
   Вот тебе, бабушка, и Юрьев день,- промелькнуло в голове у Паршина
   Паршин набрал Долина. Он директору практически не звонил, надобности такой не возникало, все-таки слишком разные ступеньки занимали бывшие друзья, но номер личного мобильного генерального знал наизусть (он даже не был вбит в память во избежание ненужных эксцессов). Каждый раз, напиваясь в дребадан, Паршин порывался позвонить Долину и высказать все, что он думает о себе, о своем друге, да и телевидении в целом, но напрочь забывал номер телефона, тыкал в кнопки пьяной рукой, попадал не по адресу, истерично ругался с неизвестными лицами разного пола и возраста, но поутру мучаясь с похмелья, моментально вспоминал заветный номер, удивляясь, как такую простую комбинацию цифр он не мог вспомнить вчера. И каждый раз Гена благодарил Бога, в которого не верил, что радость телефонного общения с другом не состоялась, потому что утром, как любой сильно пьющий человек, испытывал неимоверное чувство стыда за вчерашнее, безуспешно пытаясь собрать островки памяти в единый архипелаг.
   Трубку долго никто не брал, затем будто издалека раздался раздраженный голос Виктора Долина:
   - У телефона, - голос звучал даже с некоторым эхом.
   - Привет. Спишь?
   - Какое там. С шести на ногах. Плаваю,- стоящий по пояс в воде у кромки бассейна Виктор Николаевич Долин даже хлопнул мокрой рукой по глади воды,- а кто это?
   - Гена. Который Паршин
   - Надо же, не узнал. Богатым будешь,- расслабившись, сказал Долин.
   - Богатым не обязательно. Главное, чтобы живым остался.
   - Судя по твоему трезвому голосу, у нас есть новости.
   - Еще какие, причем много,- Паршин подумал и добавил,- в основном печальные и удивительные.
   - Главное, что не неприятности. Начинай с любой.
   - Вот уж дудки, Витюша. Ничего я тебе говорить не буду. А ты кончай плавать, бери ноги в руки и приезжай ко мне домой,- Паршин говорил ласково, но от этого слова его становились еще жестче.
   Долин не зря ел свой хлеб, и в начальники попал не по блату, хотя и не без помощи заинтересованных лиц, пройдя все ступени карьерной лестницы Он был умен, хорошо воспитан, прекрасно чувствовал подчиненных, и если кому-то из них откровенно хамил, то это был тщательно продуманный демарш, а не глупая вспышка гнева недалекого самодура. Так и сейчас - он сразу остро почувствовал холодок азарта. События последних дней, трезвый и жесткий голос Генки Паршина подсказывали ему, что не надо сейчас начинать выяснять, у кого из них стул выше и кто кому должен намазывать бутерброд.
   Поэтому Долин не стал кочевряжиться и просто ответил:
   - Я адреса не знаю. Диктуй, запомню, - услышав название улицы, быстро прикинул по времени и добавил по-военному кратко,- через час буду.
   - Водки возьми с собой. У тебя же есть наверняка.
   - А стоит?
   - Не сомневайся.
   Долин вылез из бассейна. Вытерся насухо, прошел длинным коридором, поднялся на второй этаж и оделся не в привычный костюм, а напялил джинсы с сорочкой и свитер. Затем прошел к бару, взял бутылку водки, постоял, подумал, разглядывая хрусталь, и добавил еще одну, прошел вниз на кухню, взял большой картонный пакет, положил туда водку и, открыв холодильник, побросал в пакет разных банок, особо не разбирая.
   Надеюсь, хлеб у него есть, подумал Виктор Николаевич.
   Он не стал вызывать машину с шофером, а взял с тумбочки ключи от синей "Мазды" супруги. Жена еще спала наверху, привычно выпростав одну ногу из-под одеяла, именно такую картину застал Долин, заглянув в спальню по дороге на кухню.
  
   Как мы уже говорили, Катин пост о Старике вылетел в топ, разошелся ссылками по Сети,
   количество просмотров увеличивалось с каждой секундой и росло, будто тесто на дрожжах. К одиннадцати часам число прочитавших перевалило за двести тысяч, что само по себе являлось рекордом, учитывая, что рассказ о Старике появился в блоге Хромовой всего шесть часов назад
   Тема постепенно начала обрастать подробностями. Сначала нарисовались сестры Тряпишниковы, Ася и Варя, которые добавили в историю об Иване Сергеевиче новый, но довольно-таки красочный эпизод с ледяной глыбой, упавшей на "кумпол милого дедушки", как написали сестренки, тем самым внеся в тему толику достоверности и простодушного веселья. К ним присоединился Руслан Ильясович Ахмедов, студент первого курса юридической академии, который "мамой клянусь" подтвердил показания простушек Аси и Вари, приплюсовав к ним не менее живописное описание вывернутой ноги Старика, особенно тот зловещий хруст, что слышали все. Писал он с такой убийственной серьезностью, свойственной восточным мужчинам, с такой неподдельной безаппеляционностью, свойственной служителям Фемиды, что народ просто угорал со смеху. Комментарий очевидца родом из Дагестана привлек немалое количество националистов, решивших якобы возразить Руслану Ильясовичу, а на самом деле обозвать его "тупым бараном" и пожелать ему скорейшего возвращения на родину предков, то бишь в горы. В ответ на такое, мягко скажем, некорректное поведение в тему ворвалась целая конница соплеменников начинающего юриста Ахмедова, а за ними стройными колоннами пришли антифашисты, которые не могли в сложившихся обстоятельствах спокойно курить в сторонке и начали осыпать проклятьями обе противоборствующие группы соотечественников. За ними в тему потянулись коммунисты, объявившие всему честному народу, что при Сталине такого безобразия попросту и быть не могло, потому как одних он отправил бы в степи Казахстана, других в Сибирь на урановые рудники, а "вашего Старика" заседанием тройки приговорили бы к десяти годам без права переписки и расстреляли бы практически на месте, через десять минут после оглашения приговора, в подвале суда. На вполне резонное замечание прибежавших в тему либералов, что Старик-то как раз бессмертен, коммунисты в едином порыве ответили, дескать, это у вас, демократов криворуких, ни хрена не выходит - вы ни сеять, ни стрелять не умеете, - а при "дяде Джо" шлепнули бы на раз. Бессмертным же может быть только великое учение марксизма-ленинизма, а не ваш поганый старикашка. В ответ на это в тему прилетели "юные соколы Жириновского", в подражание своему основоположнику чертыхаясь и разбрасывая словесные угрозы направо и налево, заявили, что они однозначно за русских и русского деда в обиду не дадут, а уж тем более на растерзание коммунистов, которые давно продались со всеми потрохами западной разведке, как, впрочем, и все остальные. Националисты тут же возразили жириновцам, что их главный "сын юриста" не имеет никакого права заботиться о русских по причине крови, пусть лучше о евреях своих печется, зря, что ли, он на могиле папы в Израиле рыдал горькими слезами.
   В общем, если разобраться, нормальная дискуссия, ничего, что бы выползало за рамки обычного, весь спектр мнений представлен, на какой форум ни зайди, увидишь точно такую же картину в миниатюре. Как говорится, все цвета радуги присутствуют.
   Евгений Маркович Гинзбург, бизнесмен средней руки, читал тему о Старике, прикидывая, стоит ли ему ввязываться опять в эту историю, из которой он совсем недавно благополучно выпутался, отделавшись пустяковым штрафом, что всего несколько дней назад казалось ему несомненным чудом, спасением, ниспосланным непонятно за что и неизвестно за какие заслуги. Гинзбург торговал кухнями под заказ, имел небольшой офис на Каширском рынке. Штат его фирмы состоял из него самого, его жены и племянника, а также нескольких наемных работников для выезда на замеры. Фирма благополучно пережила несколько счастливых лет ремонтного бума, за это время Евгений Маркович успел купить новую квартиру, построить загородный дом, вполне себе скромный, без архитектурных излишеств, однако в последнее время дела его шли ни шатко ни валко. Гинзбург гадал, может ли история со Стариком конвертироваться в пусть маленькую, но финансовую подпитку его кухонному бизнесу, и в конце концов решил, что хуже не будет, за одно преступление два раза не судят, да и кто он такой по сравнению с неубиваемым дедом. Человек всегда остается человеком, несмотря на кажущуюся внешнюю суровость, - слабым, тщеславным, желающим погреться хоть ненадолго в лучах чужой славы, а Евгений Маркович Гинзбург мало чем отличался от банального обывателя, он втопил пальцы в клавиатуру и добавил немало подробностей в тему о Старике.
   Катя Хромова внимательно читала ветку обсуждения, находила описания очевидцев и сразу же выносила их комментарии на главную страницу поста. Сама тема начала постепенно уходить от безудержной ругани в сторону некоего подобия конструктива,
   проделывая обычный путь от "этого не может быть" до " в этом что-то есть". В ней стали появляться первые предположения и робкие, довольно неумелые попытки осознать, что же на самом деле произошло. Первая гипотеза была связана, конечно же, с грядущим концом цивилизации в будущем году, предсказанным календарем Майя - автор утверждал, что Старик является новой реинкарнацией Иисуса Христа и явился на свет, чтобы психологически подготовить человечество к окончательному уничтожению. Немного поспорили о терминологии, и автор гипотезы согласился заменить реинкарнацию воплощением, что, по скромному мнению некоторых читателей, было теми же яйцами, только в профиль. Хотя многие и с таким не согласились, указывая на то, что вместо Иисуса следовало бы поставить Антихриста, если уж говорить о конце Света.
   Моментально появилось вертевшееся у всех на языке предположение о внеземном происхождении Старика, хотя опять значительная часть юзеров с подобной догадкой не согласилась, выдвинув свою теорию о мутации, то есть появлении человека будущего, которому сам черт не страшен. После долгих препирательств поклонники мутационной теории сошлись и в названии "Homo futurum", на что шутники заявили - лучше назвать Старика "Homo sovkovum" - человек совковый, ибо эпохи приходят и уходят, а совок вечен.
   Если не обращать внимания на веселые, пошлые, запредельно феерические фантазии отдельных читателей, то есть вычленить здоровое начало во всех комментариях, отделив зерна от плевел, а мух от котлет, получается, что возобладали три гипотезы, три направления, которые, построив по ранжиру, а лучше по времени появления, мы можем записать так:
      -- Новое воплощение Иисуса, ниспосланного на Землю с неизвестными целями (мнения о целях разделились приблизительно пополам - во спасение и в наказание).
      -- Пришелец, контактер, инопланетянин, гуманоид, предтеча, внеземной, чужой, особь, тварь
   (большинство определений написаны любителями фантастических фильмов).
      -- Новая форма, вид, возможно даже гомункул, искусственная мутация, позволяющая достигнуть неимоверных высот в постижении истинного предназначения человека, плевок в будущее, способный привести человечество к всеобщему счастью и вечной гармонии.
   Странным во всей этой дискуссии было то, что при таком, казалось бы, свободном от догм и ненужных условностей полете мысли не появилось никакой оригинальной, свежей догадки, новой идеи относительно бессмертия Старика, безумного допущения, способного перевернуть, поставить с ног на голову любую проблему. Такое положение дел говорит лишь о глубинной зашоренности продвинутых обитателей Сети при всем их разнообразии и разномыслии, о полной зацикленности на распространенных трендах, о
   неспособности перейти невидимую черту, отделяющую приземленное существо от безудержного мечтателя, глупого пингвина от Буревестника, ужа от сокола, Обломова от Штольца, даже да! да! Манилова от Чичикова, если судить по классической русской литературе.
   Как и следовало ожидать, в тему пришло достаточное количество ученых, малоученых и околонаучных хмырей. Они завели молитву о фальсифицируемости истории про бессмертие Старика, о критерии Поппера, стоящего на втором месте по частоте упоминания после бритвы Оккама, призывающей не умножать сущности без особой надобности, то бишь, хмыри потребовали подвергнуть гипотезу о бессмертии, а по сути - самого Старика, проверке на "вшивость".
   "Как это?" - спросили самые недалекие, не способные переварить такое количество научных терминов и незнакомых фамилий в одном предложении.
   "А вот так,- ответили хмыри, - надо методологически отделить научные знания от полной ненаучной ереси, эмпирически и логически верифицировать подлинность утверждения о бессмертности на неопровержимость, желательно с научной осмысленностью.
   "А попроще можно?" - спросили недалекие.
   "Попроще - тяжело, но можно,- ответили хмыри, - Старика надо убить, или хотя бы постараться уничтожить. Исключительно в научных целях, не подумайте о нас плохо".
  
   Дискуссия свернула на накатанные рельсы обсуждения различных способов убийства, и вот тут наши читатели, так поднаторевшие в изобретении всевозможных методов досадить ненавистному и удачливому соседу, полностью виртуально распоясались, подтверждая тем самым известную русскую поговорку - "ломать - не строить, пинать - не целовать". А уж в этом мы, как в области балета - впереди планеты всей.
  
   - А это не монтаж? - спросил генерал Сысоев, по десятому разу прокручивая запись. Он мотал видео назад и вперед, рассматривая окровавленную голову Старика, ставил на паузу, пытаясь поймать нужный момент, но никак не мог понять того, что показывал монитор.
   Пуля снайпера прошла сверху вниз, вырвав в затылочной части кусок черепа, тютелька в тютельку, как при убийстве Джона Кеннеди в Далласе в ноябре 1963 года (Сысоев в свое время внимательно читал многостраничный доклад комиссии Уоррена). Видео снимали с двух камер, один оператор находился чуть ниже сбоку по отношению к Старику , лежащему на носилках головой к водителю фальшивой "скорой помощи", снимая лицо, второй расположился на переднем сиденье рядом с водителем и вел съемку, показывая голову Старика с затылка, именно там, откуда пуля, выходя, вырвала кусок черепа. Вот эта запись и привела генерала в полное недоумение. Он смотрел на голову, увеличенную во весь огромный монитор, видел неровные края раны, месиво мозга, казалось, пульсирующего внутри. Вдруг, будто по мановению волшебной палочки, невидимая рука в какое-то мгновение поставила на место недостающую часть черепа с седыми волосами, вырванного пулей, причем так аккуратно и точно, что позавидовал бы самый выдающийся нейрохирург. Вот была дыра, вот ее нет. И даже изображение не дернулось.
   - Ни Боже мой. Запись вели от начала и до конца без остановок,- ответил полковник Марченко, поморщившись, глядя, как и генерал, в монитор. Не любил он излишнего натурализма.
   - А почему его в центр отвезли, а не за город? - генерал был явно недоволен, интуитивно чувствуя, что все с самого начала покатилось кубарем и совсем по другой лестнице.
   - Ленинградку перекрыли. "Сам" в аэропорт ехал, надо было срочно принимать решение, а не стоять в пробках вместе с изуродованным Стариком на улицах города. Мало ли чего. Вот и отвезли в "шестерку".
   "Шестеркой" именовался малоприметный купеческий особняк с чугунной оградой и львами на воротах, находившийся в одном из переулков с односторонним движением внутри Садового кольца.
   - Логично. Есть еще видео?.
   В следующей записи не было ничего примечательного - спокойное, мертвое лицо Старика, немного подрагивающее в такт движению машины. Сысоев не стал перематывать запись на самый конец, чтобы увидеть первый глубокий вздох Старика, потому что Иван Сергеевич ожил, буквально через тридцать секунд, после того, как тело погрузили в скорую. Генерал внимательно всматривался в лицо их подопечного, а думал о своем. И чем дальше он думал, тем больше свербила его одна мысль - что со всем этим прикажете делать? С одной стороны, оставлять без внимания все, что происходило со Стариком, было нельзя - по головке явно не погладят, а то еще и взъерошат причесочку, с другой - хорошо, мы убедились воочию, что Старик действительно играет в поддавки со смертью, дальше что? Справедливости ради надо сказать, что точно такие же мысли вертелись в голове полковника Марченко, тем более, что ему уже доложили о первых экспериментах над Стариком, которые его сотрудники провели по собственной инициативе. Сысоев посмотрел, как Старик глубоко вздохнул, глаза его открылись, он что-то спросил неразборчивое, затем Старика заслонила чья-то спина - видимо, кто-то наклонился над ним, пытаясь разобрать слова.
   - Как он сейчас?- поинтересовался генерал
   - Да никак. Мы его переодели во все чистое, сидит в кресле, курит, на вопросы отвечает односложно, несколько раздражен, просится домой. Сейчас с ним работают психологи и два переговорщика из антитеррористического центра.
   - А этих-то зачем?
   - Я подумал - хуже не будет,- Марченко нервничал, пытаясь улучить момент, когда можно будет доложить генералу обо всем остальном.
   - Костя, ну что ты ерзаешь на стуле, будто тебе кнопку под зад положили, говори уж.
   - Два момента, Василий Егорович. Ребята хотели усыпить Старика после его, так сказать, возрождения, ввели ему снотворное внутривенно. Снотворное не подействовало.
   Тогда они, по собственной инициативе - я был не в курсе - вкололи ему три кубика героина.
   - Ну и?
   - Никакого эффекта. После этого пустили ему по вене цианид, Старик поморщился и не умер.
   - Что и следовало ожидать,- усмехнулся Сысоев.
   - И второе, Василий Егорович. Старик выходил из подъезда с сумкой, в которой были разные мелочи - книжка, белье, бритвенный прибор, зубная щетка. То есть Старик собирался не в магазин, а куда-то подальше. И еще. Возможно, он был не один. Это, пожалуй, самое неприятное.
   - Не самое, - возразил генерал - ему уже доложили о той буче что поднялась в Интернете, уже распечатали справочку на Катю Хромову со всей ее подноготной,- давай-ка посмотрим запись у подъезда, надеюсь, вы снимали.
   - А то. Конечно, снимали, только с одной точки.
   Генерал стал смотреть третью запись. Вот открывается дверь, вот Старик выходит из подъезда, делает несколько шагов, голова его дергается (звука не было), Старика немного разворачивает, и он падает назад, немного вбок, роняя сумку. Вот из за дома выезжает Скорая, Старика быстро пакуют на носилки и запихивают в машину. Машина уезжает.
   Генерал отмотал назад и снова стал просматривать эпизод с убийством. Вот голова Старика дернулась, он упал, его кладут на носилки, и тут Сысоев увидел то, что он искал, что он стремился найти в записи, втайне надеясь, что не найдет. Три вспышки в окне между первым и вторым этажом с интервалом в несколько секунд. Сысоев снова вернулся обратно и дал посмотреть в замедленном воспроизведении своему подчиненному.
   - Вот, Костя, что самое неприятное в этом истории. А знаешь, что эти вспышки значат?
   -Что?- переспросил Марченко, хотя ответ он и сам знал. Просто хотел услышать его из уст генерала.
   - Эти вспышки значат, что нас засветили. Попроси ребят увеличить окно и обработать видео, возможно, удастся идентифицировать фотографа, хотя скорее всего не получится. Но чем черт не шутит. Да, выстрелов было два, почему входное одно?
   - Второй стрелок промахнулся, - Марченко ждал этого вопроса и дождался.
   - Профессионалы, мать вашу. Вот еще что, ключи у вас от квартиры деда есть. Пошли ребят, пусть там пошерстят на предмет чего-нибудь. В темпе и не задерживаться, так, поверхностный осмотр.
  
   Директор Долин стоял у окна и смотрел на улицу. Сквер под окнами представлял собой унылое зрелище - между мокрыми, грязными дорожками, опоясавшими пространство от ограды до ограды, будто на школьной карте, небольшими материками блестели бело-черные кучки талого снега, впитавшего за зиму всю таблицу Менделеева. Пройдет совсем немного времени, и снег сожмется, как шагрень, сползет жалкой кожей, оставляя после себя намокшие окурки, пластиковые стаканчики, обрывки газет, собачье дерьмо; придут дворники в оранжевых жилетах поверх курток, палкой с острием на конце, словно острогой рыбу, начнут собирать свой незамысловатый улов в ведра, такие же грязные, как и все вокруг.
   Скорей бы весна, подумал Долин, скорей бы уж тот перевал, когда природа совершает самый красивый кульбит, тройное сальто, уничтожая остатки зимы, надоевшей до печенок, буквально за неделю превращая горечь в надежду. Вот так шаришь, шаришь по карманам - всю зиму пусто, и вдруг по весне найдешь среди ключей и мелочи нежданный кулек леденцов.
   - Слушай, - сказал Долин, не поворачиваясь к Паршину, раскладывающему закуску по столу, - а я ведь у тебя когда-то был, знакомый пейзаж за окном.
   - Двадцать пять лет прошло, мы здесь свадьбу справляли, ты был свидетелем.
   - Точно,- на Долина нахлынули воспоминания, и он полез за сигаретами. Виктор Николаевич взял их из дома, он знал, что не удержится, что станет курить одну за другой, проклиная себя за слабость. Он был влюблен в жену Паршина Аллу, тогда еще студентку химико-технологического института. Увидев ее как-то на вечеринке вместе с Генкой, понял, что пропал, виду не показал, внутренне сгорая от желания, и даже мизинцем не пошевелил, чтобы изменить расклад в образовавшемся любовном треугольнике, настолько неравны были его стороны. Шел на свадьбу, как на эшафот, понимая, что в этот день уходящий в длительное плавание счастливый корабль влюбленных отчалит навсегда. Конечно, напился с горя, а потом, встав раньше всех с утра, долго смотрел в это окно, ненавидя себя и счастливчика Генку, удачливого, красивого и умного друга, на фоне которого все достоинства Витюши, как называла его Алла, казались микроскопическими.
   Он перестал приходить в гости, каждый раз находя все новые причины для отказа, когда его приглашали. Его звали все реже и реже и затем вовсе перестали приглашать. Долин уехал в областной центр, где ему предложили работу на телевидении; проработав там четыре года, вернулся обратно в Москву, соскучившись по дому, и как-то, выходя из метро, столкнулся с Аллой.
   Алла не работала, еще больше похорошела после родов, занималась воспитанием дочери, в то время как Генка Паршин мотался по командировкам, уже работая на центральном телевидении. Они поговорили накоротке, и Витя шутливо предложил продолжить разговор в более спокойной обстановке, нисколько не рассчитывая на положительный ответ. Но Алла вдруг легко согласилась, и уже через два часа Витя затащил ее в постель. После, когда она одевалась Долин смотрел на ее красивое голое тело и не испытывал никаких чувств, кроме приятной расслабленности самца, потешившего свое самолюбие. Продолжения не последовало, причем обе стороны не выказывали ни малейшего желания для повторения пройденного.
   Примечательно, что сама Алла рассказала Генке про встречу около метро, опустив последовавшие за ней пикантные подробности. Друзья встретились вновь. Паршин помог Витюше устроиться на соседний канал, располагавшийся этажом выше, на котором Долин прижился и сделал карьеру, пересаживаясь из одного кресла в другое. Однажды, находясь в президентском пуле, непьющий Паршин неожиданно напился и устроил безобразный скандал, за что, собственно, и вылетел с работы в одночасье. Именно тогда Витюше и представился случай проявить благородство - он перетащил Паршина к себе. После этого они работали вместе, хотя иерархическая пропасть между ними с годами все увеличивалась - Долин шел на повышение, а Паршин так и болтался внизу. Среди коллег Гена имел репутацию большого профессионала, но абсолютно ненадежного человека - делал отличные репортажи, но редко сдавал их в срок, а мог и полностью забить на работу, уходя в запой, как обычно бывает по закону бутерброда, в самый ненужный момент. Что случилось с ним тогда в президентском пуле, Паршин никогда никому не рассказывал, все расспросы об этом резко обрывал, порою переходя на ненормативную лексику. Алла, устав от Генкиных загулов, через шесть лет ушла от Паршина, прихватив дочку, к своему однокурснику, занимавшему к тому времени приличный пост в одной из госкорпораций.
   Обычная история, если разобраться. Такие встречаются сплошь и рядом.
   Долин отвернулся от окна и посмотрел на накрытый стол посреди комнаты. Бутылка водки возвышалась небоскребом среди банок и баночек, плоских тарелок с нарезанной всякой всячиной, рюмки налиты, Гена сидел напротив, торжественный и хмурый.
   "Хлеб у него действительно есть",- на ходу отметил Долин, присаживаясь за стол. На полпути к Паршину Долину позвонила секретарша и в деталях рассказала об истории про Старика, появившуюся в блоге Кати Хромовой, поэтому Виктор Николаевич был в курсе самоубийства, произошедшего ночью. Но уже было понятно - после самоубийства приключились какие-то, скорее всего, экстраординарные события, иначе бы Гена не потребовал приехать к нему домой, да еще в таком приказном тоне. Выпили. Закусили.
   Долин отметил про себя, что Генкина рука с рюмкой не дрожала. "Значит, где-то уже приложился, зараза",- подумал Долин совсем беззлобно, заранее прощая друга.
   - Ну, так что?- спросил Виктор Николаевич.
   - Этой ночью Старик выпал из окна. Сам. Пытался свести счеты с жизнью. Как понимаешь, у него ничего не получилось, - Паршин решил начать издалека.
   - Я в курсе. И не только я, кажется, все уже в курсе.
   Гена, дожидаясь Долина, сам сходил на страничку Кати Хромовой, поэтому не удивился осведомленности своего визави.
   - Знаешь, Вить, я сегодня ночью был у Старика после самоубийства.
   - Господи, - застонал Долин, - я же просил тебя не лезть на рожон. Его же пасут со всех сторон.
   - В том то и дело, что нет, точнее, в тот момент не пасли. Кстати, довольно милый дедушка и очень неглупый.
   - Да какая на хрен разница, умный он или дурак. Мы его любим не за это,- подражая армянскому радио, сказал Долин.
   - Не скажи. Раз уж мы ввязались во всю эту катавасию, приятнее иметь дело с умным человеком.
   - Зато с дураком проще,- парировал Виктор Николаевич,- судя по тому, что ты его считаешь не дураком, ничего он тебе толком не сказал. Обвел тебя, дурака, вокруг пальца.
   - А что он мне мог сказать, если сам не понимает, что с ним происходит? И его самоубийство несостоявшееся тому доказательство,- горячился Гена, наливая по второй.
   - Может быть. По крайней мере, не лишено логики. Хотя, знаешь, логика в таких делах плохой советчик.
   Они опрокинули рюмки и решили как следует поесть, тем более, что оба не завтракали.
   За едой Гена пересказал Долину разговор со Стариком, объяснил, почему решил спрятать его подальше от чужих глаз, рассказал про выстрелы на улице, про свое блуждание по чердаку, даже про свои слезы в такси под песенку Григория Лепса. Когда дошел до исчезнувшего куска черепа в пакете, Долин заинтересовался и попросил: " Покажи". Паршин достал скомканный целлофан из морозилки, но ничего подозрительного он из себя не представлял. Пакет как пакет. Долин даже хмыкнул разочарованно. А Паршин удивился еще больше.
   - Смотри,- сказал он Долину,- сначала из пакета исчез кусок черепа, но пакет был весь перемазан кровью. А теперь и крови не осталось. Чист, будто его выстирали. Ты же не думаешь, что я вру.
   - Да верю я тебе, Ген. Просто вся эта чертовщина не укладывается у меня в голове.
   - Будто у меня укладывается. Я себя ощущаю... нет, не неандертальцем с ядерной бомбой, конечно, а вот таким обер-прокурором из позапрошлого века при Священной Синоде, у которого во время заседания будильник зазвонил на мобильном телефоне, поставленный неизвестным именно на это время. Я тычу во все кнопки, а мне в ответ:
   "Абонент не отвечает или временно не доступен"
   - А кто в таком случае Священный Синод? Я, что ли?- Долин хмыкнул, пытаясь стряхнуть напряжение.
   - Ты по аналогии подходишь на роль императора, поставившего меня на должность, а Священный Синод, - Паршин подошел в компьютеру, взял снимки, отпечатанные на принтере, и кинул их Долину через стол,- скорее всего вот эти господа.
   - Надо пробить номера,- Долин рассматривал фотографии, - может быть, зацепимся.
   - Я уже пробил по своим каналам.
   - И что?
   - А ничего. Номера, что на скорой помощи, принадлежат машине "Опель Аскона" 1988 года выпуска, зарегистрированной в Москве. Вот, еще интереснее. Зарегистрирована машина на гражданина Полуянова, проживающего в Челябинской области в поселке Нижний Атлян. Прикинь, 1988 года. Это либо хлам, гниющий в каком-нибудь дворе, либо ее давно уже не существует в помине. Кстати, Полуянов этот является семнадцатым хозяином данного агрегата, и приобрел он его девять лет назад. Если копнуть дальше, вполне может оказаться, что Полуянов помер еще в прошлом веке. Все. Концы в воду.
   - Не скажи. Концы, может быть, и в воду, да уши из воды торчат, - философски заметил Долин, перебирая снимки, - лицо вот этого кекса мне кажется знакомым. Вспомнить бы еще, откуда.
   Слушай,- он хитро улыбнулся, - колись. Ты ведь с этим дедом тяпнул небось, да мы с тобой уже в пересчете на граммы, - он крутанул полупустую бутылку,- по стакану засандалили. А ты что-то не рвешься в бой?
   - Сам не пойму, Витюш, - Паршин присел за стол и почему-то стал говорить тише, - Я ему - запойный, мол. Нельзя мне. А он - ничего с вами не случится. Чудеса. Я ведь водки попросил захватить скорее по привычке, чем по великой надобности. Сижу сейчас, пью, кайф легкий есть, но не более.
   - Да, занятный нам старичок попался. Интересно, где он сейчас. То, что он жив-здоров, даже не сомневаюсь, но было бы очень пользительно узнать, куда они его засунули.
  
   Какая организация подразумевалась под местоимением "они", ни у Паршина, ни у Долина
   не было ни малейшей тени сомнения. Слишком часто, можно даже сказать - непозволительно часто журналисты встречали на своем пути господ или товарищей - черт их сейчас разберет - из данного ведомства. При этом, встречи, в зависимости от повода, места, а также от такой малости, кто был инициатором встреч, иначе говоря - приглашающей стороной, сильно варьировались от дружеских за рюмочкой коньяку до просто-таки неприятных, оскорбительных с намеками, с еле скрываемыми угрозами. У Долина с Паршиным в этой структуре было полно знакомых, даже приятелей, вполне себе приятных людей по отдельности, а уж тем более в приватной атмосфере, так необходимой для получения нужной информации. Если же говорить о системе в целом, то оба они не испытывали к ней никаких положительных эмоций, становясь простыми обывателями, что по определению ненавидят любую власть. Ненавидят и боятся. Тем более на Руси. Работники телевидения все-таки встроены в вертикаль власти, в ее механизм, пусть не главными шестеренками, рычагами и шарнирами, пусть винтиками разной величины, на которых как раз и нарезают резьбу все кому не лень, поэтому они не испытывали к ней сакрального трепета, свойственного человеку, не посвященному в хитросплетения политической жизни. Если хотите точности - они испытывали к власти презрительное равнодушие. Иногда плохо скрываемое, чаще - хорошо замаскированное, в зависимости от обстановки. Ради справедливости добавим - власть нисколько не сомневалась в истинных чувствах своих преданных вассалов и платила им той же монетой.
  
   Сейчас Виктор Николаевич Долин думал не только о том, как вызволить Старика из
   объятий фсбшников, но и о том, как бы поизящнее вставить им перо в зад чужими руками, при этом оставаясь в стороне, чтобы при случае сделать откровенно изумленные глаза. Как все творческие люди, ранимые и завистливые (и не пытайтесь спорить с нами!), Долин был записным интриганом, обожал сложные конструкции мести, разводки, столкновения различных противоборствующих сил. Что может быть приятнее, чем наблюдать, как кто-то таскает для тебя каштаны из огня, а ты стоишь с тыльной стороны камина да поддаешь жару, открывая заслонку побольше. При этом Долин, будучи патриотом, планировал к тому же наварить жирку для канала, коим руководил, с будущей популярности Старика, а в том, что такая популярность не заставит себя ждать, он практически не сомневался. Неожиданно в нем проснулся тот самый Витька Долин, молодой журналист, готовый, как в былые времена, в 5 утра в тапочках на босу ногу сесть в потрепанные Жигули и мчать навстречу новостям, за рулем с голодухи завтракая засохшим печеньем.
   - Сделаем красиво,- объявил он Паршину
   - Ой, не нравится мне твой блеск в глазах,- Паршин заметил перемену в состоянии друга.
   - Не боись, Гена, сделаем красиво, комар носа не подточит. Первое. Последнюю информацию о Старике надо слить как-нибудь побыстрее и покультурнее этой Кате Хромовой. Она сейчас на подъеме, небось от всеобщего внимания грудь выше подбородка задрала.
   - Вряд ли. Там особой груди нет.
   - Проверял что ль?
   - Слушай, что тебя на пошлости потянуло? Молодость вспомнил? Не бей копытом, пустое. Распиздяйка она,- Паршин хотел что-то добавить, но передумал.
   - Это, кстати, хорошо. Распиздяи - они, знаешь, люди с принципами. Со своими, конечно, распиздяйскими, но это все равно лучше, чем без оных. Людей беспринципных и среди присутствующих навалом,- Долин покачал указательным пальцем от себя в сторону Гены и обратно.
   - С чего это ты решил, что у меня нет принципов? Ты палец к своей груди прижми и в мою сторону не поворачивай.
   - Вот только не начинай, пожалуйста. Искренне прошу. А то придется нам с тобой провести экскурс в недавнее прошлое, чтобы с удивлением удостовериться в обратном.
   Проехали? - Долин улыбался абсолютно искренне.
   Паршин кивнул и налил рюмку только себе.
   - А раз с принципами, - как ни в чем ни бывало продолжал Долин, - значит ты с ней можешь сам встретиться, она тебя по первости ни за что не сдаст, а может так получиться, что и совсем не сдаст. Надо только на этом в разговоре заострить внимание.
   Второе. У Старика четыре сына.
   - Прямо четыре апостола.
   - Апостолов было двенадцать.
   - Апостолов было больше. Но только четверо из них - евангелисты.
   - Так. Адреса их мне уже дали,- отмахнулся от бессмысленного спора Долин.
   - Апостолов?- продолжал язвить Генка.
   - Сыновей. Тут нам прятаться нет смысла. Надо послать кого-нибудь из молодых и бодливых, желательно поглупее, взять интервью, а заодно поинтересоваться, куда пропал их папа.
   - Может, наоборот? Постарше и поумнее, с четкими инструкциями?
   - Зачем? Послали дурака, значит, особого значения этим визитам не придаем. А дурак, тем более бодливый, из кожи вон вылезет, чтобы оправдать оказанное доверие. Он там шороху поднимет, задавая дурацкие вопросы, мама не горюй. Чем больше шуму будет, тем лучше. Гласность - вот наше оружие, как говорил Михал Сергеич Горбачев. Надо чтобы народ узнал имя героя,- Долин разлил по рюмкам, не дожидаясь Паршина, хлопнул свою и вонзил зубы в яблоко.
  
   Катя Хромова встретилась с Паршиным через три часа в небольшом кафе, коих за последние годы в Москве расплодилось предостаточно. Кафе представляло собой нечто среднее между забегаловкой и рестораном, если судить по неказистым интерьерам, цены же наоборот указывали на стремление заведения вырваться из лап общепита. С ценами в столице всегда была неразбериха - они никогда не шли под руку с качеством и зависели лишь от местоположения на карте города, вырастая к центру. Если, по Булгакову, москвичей испортил квартирный вопрос, то добил их клич Егора Гайдара "Обогащайтесь!", который каждый понял по-своему.
   Паршин ждал Катю за столиком в конце зала, в нетерпении поглядывая на часы, - она задерживалась. Пунктуальная до идиотизма, Хромова опаздывала - ей показалось, что за нею следят. Точнее, не показалось, а спиной почувствовала, хотя правильнее было бы назвать другую точку тела. Вспомнив какой-то фильм, она вышла на другой остановке метро и до места встречи добиралась троллейбусом. Катя стремительно вошла в кафе, слегка расхристанная от быстрой ходьбы, обвела взглядом немногочисленных посетителей, заметила Гену и направилась к нему, на ходу снимая с головы трикотажную шапку немыслимой расцветки с ручной вязки ушами, к ушам были пришиты две толстых разного цвета тесемки, сильно смахивающие на шнурки от кроссовок. "Вот чучундра",- беззлобно подумал Паршин, любуясь Катей.
   Она присела за столик, заглянула в меню, неодобрительно хмыкнула, подозвала официанта и заказала кофе. Все эти действия Катя проделала с такой быстротой, что Гена даже не успел проявить галантность. Впрочем, на знаки внимания, что оказывали мужчины при деловых свиданиях, Кате было наплевать, как ежу на тапочки - так она сама говорила. Паршин хотел сделать ей комплимент, но Хромова прервала его, положила маленькую ладонь на его руку, слегка сжала ее и сказала, улыбаясь: "Гена, давай обойдемся быстрым сексом, без прелюдий. У меня времени мало". Катя лукавила - никуда она не спешила. Сергей звонил ей с дежурства и после сбивчивых признаний в любви сообщил, что раньше следующего утра вырваться не сможет. Просто девушка была из тех людей, которые сами задают тон разговору. Паршину такое поведение понравилось еще больше - он сам не очень-то любил словесные маневры. Гена постарался максимально подробно ввести Хромову в курс событий, произошедших с момента их с Сергеем ночного бегства от дома Старика, не отказав себе в удовольствии, как сторонний наблюдатель, причислить их забег на короткую дистанцию с препятствиями к ряду самых выдающихся спортивных достижений последних десятилетий. Дойдя в своей эпопее до номеров скорой помощи и фотографий, Паршин полез в карман и достал флешку. Катя хотела скопировать ее на маленький нетбук, но Паршин махнул рукой - не надо, мол, оставь себе. Катя подозвала официанта, расплатилась, и Гена с некоторой оторопью понял, что разговор окончен и она сейчас уйдет.
   - Слушай, - остановил ее Паршин, - тебе совсем наплевать, что будет со Стариком?
   - Что значит наплевать?- присаживаясь обратно, сказала Катя, - я же о нем пишу, разве этого мало?
   - Вот именно, что мало.
   - Паршин, он мне ни сват, ни брат, я его видела мельком, когда он падал из окна, и знаю о нем только с чужих слов, чьих - не скажу. - Ей было не все равно, Старик занимал все Катины мысли, точнее, половину, другую неожиданно оккупировал Коновалов, но посвящать в это кого бы то ни было она не собиралась.
   - И потом, - продолжила она,- что с ним сделается? Судя по всему - ничего. У нас в стране 99 процентов мужиков до его возраста не доживают. Мне их всех жалеть прикажешь? Себя пожалей. И меня заодно. Мы до его седин не дотянем.
   - Ладно, пусть так - не жалей. Но понять, в чем тут дело, - надо. В чем смысл, иными словами.
   - Знаешь, Гена,- Катя откинулась на спинку стула и закурила,- вот гляжу я на вас, рожденных в СССР, особенно на мужиков, и каждый раз диву даюсь - что же вы во всем смысл ищите, будто этот смысл для вас медом намазан. Открой книжку Пелевина, там смыслов и подсмыслов на каждой странице, как у сучки блох. А мне смыслов не надо. У меня все просто - право, лево, деньги на ветер, в пруды котят.
   - Это как?- удивился Паршин.
   - А так. Я не испытываю избыточной жалости к человечеству, деньги для меня не являются определяющим фактором - я делаю только то, что хочу, и даже в детстве не путала право и лево.
   - А что же ты хочешь? В смысле делать,- он засмеялся, запутавшись в смыслах.
   - А ничего. У меня есть информация, я ее довожу до общества. По мере сил. В конце концов, это моя профессия. И глупыми вопросами - кто виноват и что делать - голову себе не забиваю. Кто виноват - в прокуратуру, что делать - к Шойгу.
   - А котята в прудах при чем?- спросил Паршин, хотя понимал, "при чем", просто хотелось удержать рядом Хромову еще несколько минут
   - Котята? - Катя задумалась на мгновенье, стоит ли дальше продолжать,- Знаешь, я в детстве проводила лето у бабки в деревне. Вот у нее и жили две кошки. Славные такие, бабку любили до одури, спали у нее в ногах, ходили за ней по пятам даже в магазин. Как какая из них обрюхатится и родит, так бабка слепых котят за шкирку и в ведро. Не по злобе, а из жалости. Одна моя подруга тоже из жалости подобрала три кода назад котеночка в подъезде. Котеночек вырос в красивую кошку, и стала она гулять напропалую, благо первый этаж. Сейчас у нее дома семнадцать кошек, вонь в квартире и никакой личной жизни, потому что все мужики, хоть и приходящие, глядя на эту разношерстную банду, задерживаются в лучшем случае лишь на чашечку кофе.
   Так вот, мне бабкина жалость как-то больше по душе.
   - Она просто обыкновенная дура. Кошку же стерилизовать можно. Как-никак не в глухой тайге живет.
   - Может и дура, - неожиданно не стала защищать подругу Катя, - хотя и не похоже, а может, совести через край, что тоже плохо.
   - Много совести - это плохо? По-моему, сейчас в человеках испытывается скорее ее недостаток, чем переизбыток. И потом, разве ее бывает слишком много? Да и как сосчитать? - Паршину показалось, что разговор потек совсем не в ту сторону.
   - И много бывает. И переизбыток не лучше недостатка. Мне лично бессовестные больше нравятся, по крайней мере знаешь, чего от них ожидать. Лишних иллюзий нет.
   Как в плохом кино, когда с первой минуты просекаешь, чем дело кончится. Кстати, поклонников дешевого кино пруд пруди, и совсем не дураков. Просто люди хлебнули неожиданностей на своем пути до блевотины и больше не хотят сюрпризов ни в какой форме, ни в кино, ни в жизни. Я их, может, и не очень одобряю, потому что сама веду противоположный образ жизни, но вполне себе понимаю, как свою бабку, например.
   Зачем ей семнадцать кошек, ей и двух хватало за глаза.
   Катя посмотрела в окно, стала теребить тесемки своей вязаной шапки, и Паршин понял, что разговор ей наскучил.
   - Я вот о чем хотел попросить...- начал было Гена, но Катя, уже вставая, перебила его.
   - Если бить не будут, я твоего имени не назову. А уж коли начнут мутузить, не взыщи,-
   она наклонилась, посмотрела Паршину в глаза и добавила,- у меня у самой вот тут, - она постучала пальцем по груди, - полно своих кошек, и чужих мне даром не надо. Бывай.
   Глядя ей вслед, он подумал, что Хромова напоминает его самого в молодости. Желание быть независимым в суждениях тогда многое определяло в его поступках. Стремление идти наперекор, перпендикулярно основной дороге, превалировало над всем остальным, порою даже над здравым смыслом. "Тьфу ты, баран меня задери, - в сердцах выругался Паршин, поймав себя на очередном "смысле", - цинизма бы ей поубавить, рано еще". Журналистика, пожалуй, единственная профессия, где цинизм мирно уживается с человечностью, связав накрепко, казалось бы, несовместимые понятия. Впрочем, говорят же "гениальная посредственность" или "талантливый плагиатор". Самое поразительное, что никто этим фразам не удивляется, принимая их за очевидные понятия. Хотя какая к черту гениальность у посредственности или талант у плагиатора. Серость на то и серость, чтобы она не делала, никогда не выйдет за рамки своей гаммы, состоящей из одного цвета. Даже ум тут ни при чем. Читаешь статью совсем неглупого человека, текст безупречен и грамматически, и композиционно, и умные мысли присутствуют, а впечатление после прочтения такое, будто дверную ручку пососал.
   Паршин подозвал официанта и заказал триста граммов водки. День выдался длинный, тем более, если считать со вчерашнего вечера. Событий произошло столько, что хватило бы на месяц.
   Все время с вечера, он пил, то со Стариком, то с Долиным - понемногу, но в сумме набегала немалая емкость, после которой у Паршина начинался классический запой. Однако ни привычной слабости, что прогоняется только очередной рюмкой, ни обычного желания выпасть из окружающего его мира, Гена не чувствовал. Наоборот, он ощущал некоторую расслабленную вовлеченность во все, что происходит вокруг. Он с интересом наблюдал за снующими между столиков официантами, за молодой ругающейся вполголоса парой, сидящей у входа, за толстяком за соседним столиком, который внимательно изучал содержимое своего ноутбука, одновременно посасывая креветки, и креветочными пальцами, прихмыкивая, что-то выстукивал на клавиатуре. Фонари за окном покачивались шарами в такт этому стуку, замирая на минутку, пока толстяк очищал очередную креветку, и вновь начинали вибрировать, переливаясь разным цветом, будто хотели сказать своему соавтору: "Пиши, стучи, хмыкай, мы не устали, мы внимательно следим за тобой и желаем тебе удачи"
   Когда начались его запои, его борьба с самим собой, с остатками совести, попытки с помощью хмельной лжи, которая спьяну кажется правдой, оправдать то, что оправданию не подлежит никогда.
   Он тогда шел в гору, был определен в президентский пул, мотался вслед за гарантом вместе с оравой разномастных журналистов по городам и весям страны. Шла избирательная кампания, рейтинг президента находился в районе, близком к нулю, в отличие от соперника.
   В бой были брошены все силы лишь бы не допустить к власти коммунистов, хотя сейчас Паршин думал, что, победи они тогда, ничего особо страшного не случилось бы.
   Поездки и встречи президента освещались максимально ярко по всем федеральным каналам. Народу в пуле собралось как раз на целый самолет, следующий за президентским лайнером по пятам. Много было суматохи, неразберихи, курьезов, пьянства и прочих глупостей, случающихся часто при большом скоплении людей, оторванных от дома и не знающих, чем себя занять в минуты отдыха. В тот день Паршин не поехал на завод, накануне сказавшись больным. На самом деле ему просто осточертели все эти встречи с коллективами, где на разный лад повторялись одни и те же слова, где президент в каске с названием предприятия прохаживался среди свежевыкрашенных станков и беседовал с рабочими, одетыми в новенькие спецовки. Грубо говоря, с девяностого жили уже при капитализме, жизнь изменилась до неузнаваемости, но все норовили советский пропагандистский мешок развязать и вытащить те же самые погремушки.
   Гена шел по коридору третьего этажа почти пустой гостиницы с намерением пойти в ресторан и не спеша, позавтракать без сутолоки. Одна мысль о завтраке в одиночестве, без суеты, чего не получалось последние дней десять, доставляла ему удовольствие. Проходя мимо одного из номеров, он услышал то ли стоны, то ли всхлипы, сопровождавшиеся непонятной возней. Паршин, несмотря на внешнюю разухабистость, внутренне, с детства, отличался от сверстников крайней наивностью восприятия некоторых вещей; может, воспитание домашнее сказалось, может, книжки, наполненные невнятными идеалами сыграли свою роль, поди сейчас разбери. Скорее всего - ни то, ни другое. Есть категория людей, причем немалая, до которых не то чтобы доходит как до жирафа, просто они, порой даже обладая быстрой реакцией, из увиденного или услышанного всегда делают неверные выводы, не отслеживая причинно-следственную связь. Там, где циник провозгласит очередную пошлость, реалист пожмет плечами "подумаешь", наивный человек обязательно скажет глупость. Или сделает, что еще хуже.
   "Может, кому-нибудь плохо?" - подумал Гена, и был совершенно прав, но опять таки сделал неправильный вывод из услышанного, точнее, если представить его мысль как цепочку, то первое и последнее звено были верными, зато все остальное оказалось ошибочным.
   То есть, например, темно не потому что вечер и солнце скрылось за горизонтом, а потому что ты с утра проснулся в плотно зашторенной комнате. Темно-то темно, но по другой причине.
   Он постучал. И стазу толкнул дверь, которая оказалась почему-то открытой.
   Он понял свое глупое заблуждение. Никто не был болен. В номере, в отблесках окна, открытого белому свету, двое мужчин насиловали женщину. В одном из них он узнал модного ведущего параллельного канала, в другом - мордатого администратора, что сопровождал их во всех поездках. Паршин не возмутился, не закричал, а просто закрыл дверь. Прислонившись к стене, он думал почему-то, что приятный завтрак накрылся, что он не забудет того взгляда, что бросила на него журналистка из малознакомой газеты, распластанная на кровати, которую он видел всего пару раз. Из номера выскользнул его коллега, застегивая брюки, и, обратившись к Паршину, сказал просто, нисколько не смущаясь: " Старичок, ты все понимаешь. Значит, будешь молчать. А вякнешь - не взыщи, мы тебя по стенке размажем, невзирая ни на что. Усек? Или повторить для особо непонятливых?"
   И Паршин кивнул головой в знак согласия и пошел, не оглядываясь, по коридору к лифту. Испугался ли он, вряд ли. Гена был ошеломлен, обескуражен, не понимая, что ему делать и куда идти. Можно было бы поднять хай по этому поводу, вот только, несмотря на личности насильников, его имя будет навсегда связано с этим неприятным инцидентом, как про себя назвал изнасилование Гена.
   Стоит только сместить акценты, и убийство становится случайным покушением на здоровье, а угон автомобиля банальным желанием покататься вечерком по улицам города.
   Самое страшное в этой истории было то, что через пару дней Гена увидел, как эту журналистку вел в свой номер его знакомец, приобняв ее и похлопывая изредка ниже пояса, настойчиво и по-хозяйски. Столько было в ее походке безропотности, покорности обстоятельствам, что впору удавиться.
   На следующий день Паршин запил, набил морду трем вполне приличным журналистам, не будем выдумывать, каждому поодиночке. Получил отпор - ему разбили губу и бровь, драка вышла за пределы пула, и Паршина отозвали в Москву. Журналистку он с тех пор не видел, не читал ее статей, имя ее исчезло раз и навсегда, зато с коллегой из злополучного номера встречался неоднократно. Тот приходил на тусовки, презентации, премьеры вместе с красивой миловидной женой, был весел, бодр, подтянут - как говорится, в отличной форме.
   Любой журналист хочет если не спасти человечество, донеся до него вечную правду, то хотя бы изменить его в меру своих, совсем не безграничных возможностей. Иначе, зачем все эти шлепки веслом по воде, спросите вы. А тут получалось, что общая забота о человечестве в целом не может спасти одну женщину при вполне трагических обстоятельствах. Тогда чего ты стоишь - не как журналист, а как обычный человек? Самое паскудное даже не то, что ты не бросился ее спасать, а то, что думал о себе в первую очередь, кидая на весы свою популярность против справедливости, вместо того, что бить во все колокола, понимая, как гадко поступили с человеком. Паршин отступил, опешив, потом взбрыкнув непонятно против кого, будто махал кулаками в пустоту. История не получила развития, многие крутили пальцем у виска, пространно намекая, что у модного журналиста просто поехала крыша от непонятного гонора. Он же всегда был не такой как все - пил мало, работал без устали, то ли набивал себе цену, то ли имел поддержку наверху, что позволяло ему игнорировать некоторых. Кому это понравится?
   Гена начал пить. Всегда испытывая отвращение к алкоголю, насильно вливал в себя
   огромные дозы отравы. Болела голова, тело отказывалось понимать, что надо сделать с утра, но раз за разом становилось легче, удавалось придушить глупые зерна здравомыслия, не замечая, что все катится в тартарары. Зато теперь имеем, что имеем. Уважение со стороны коллег на нуле, тяготея к отрицательным величинам.
   Остатки совести похоронены под гранитной плитой равнодушия к себе и ко всем остальным. Жена ушла, дочь звонит по праздникам, дежурно спрашивая о здоровье, а потом замолкает, не зная, какой фразой заполнить паузу. Гена бы ей сказал, как он ее любит, но сам не очень понимал, о чем можно беседовать с дочерью, которую видел в своей жизни урывками между командировками. Надо было просто признать, что человек вырос, оформился без всякого твоего участия, без колыбельных, без прочитанных вслух книг на ночь, без того, что многие отцы вспоминают с чувством умиления, разглядывая семейные фотографии.
   Хорошо бы закончить с Геной Паршиным. Но что-то нас заставляет вернуться к нему, потому что он не исчезнет как объект повествования, а будет находиться среди героев этой книги. Мы понимаем, что ему плохо, плохо давно, но он даже не подозревает, что вся эта история известна директору Долину, что тот не пытается обнародовать ее по одной простой причине - именно Долин посоветовал своему знакомому редактору уволить журналистку по-тихому.
  
  
   Старик сидел в окружении "психологов", как он их про себя назвал. Самое интересное, что Иван Сергеевич понимал - ничего они с ним сделать не могут. Ему даже начинала нравиться вся эта игра, суета вокруг дивана. Эскулапы объясняли на свой лад , какое счастье обязан испытывать Старик , попав в их заботливые руки, будто солнце взошло в уголке этой комнаты, зацепившись за штору.
   Он смотрел на них синими глазами, переводя взгляд с одного на другого, особо не слушая их, просто пытаясь определить по интонации, врет собеседник или говорит правду. Ему недавно отрезали два пальца под неусыпным оком видеокамер. Результат не замедлил себя ждать. Пальцы появились там, где они должны были быть изначально. Причем внезапно, будто кто-то взял резиновую перчатку и что есть силы, дунул в нее. Теперь Старик нехотя спорил относительно необходимости других экспериментов, которые считал преждевременными и нежелательными с точки зрения здравого смысла
   Он слушал психологов, и в его глазах сквозила ирония. Его внутренняя убежденность становилась все более незыблемой, она даже подпитывалась от каждой фразы, сказанной ему наперекор. Во-первых, мне больно, объяснял им Старик, да и кому не было больно, когда его без наркоза лишают пальцев. Во-вторых, со мной случилась череда неких казусов, которые только подтверждают, что резать пальцы абсолютно бессмысленно. В-третьих, когда будет обед, потому что я не ел с самого утра?
   Столь резкий переход от вопросов бытия к потребностям желудка даже несколько обескуражил оппонирующую Старику сторону. Его провели в другую комнату, где рядом со стоящим в глубине креслом находился небольшой столик на коротких витых ножках,
   сервированный, как в дорогом ресторане. "Не хватает только официанта", - подумал Старик, и тотчас же открылась дверь и появился вышколенный молодец, одетый скорее как портье в гостинице. Он толкал перед собой хромированную тележку, набитую всякой всячиной, которая пахла очень аппетитно. Воздух наполнился ароматом только что приготовленного мяса, в нем угадывалась свежесть мелко порезанных овощей, другие запахи были Старику незнакомы, но от этого не становились менее приятными.
   Портье-официант быстро обслужил Старика, приподнял сверкающую полусферу, под которой благоухал приличный кусок мяса в обрамлении маленьких клубней молодого картофеля, поставил тарелку с салатом, переставил несколько емкостей - в них угадывались неизвестные морепродукты. Следом шел десерт, что-то круглое, облитое сладким. Официант, напоминающий коридорного, грациозно откупорил бутылку красного вина с незнакомой этикеткой, ловко плеснул вино на дно бокала и удалился с чувством выполненного долга, разве что свечи не зажег, а то был бы полный интим.
   Психологам же никто не то что тарелки не поставил, но даже сока не налил. Старик это отметил про себя с некоторым злорадством и тоже не стал предлагать им разделить с ним трапезу. Видать, не по чину.
   Они сидели напротив Старика, внимательно наблюдая, как тот поглощает пищу, и всем своим видом напоминали двух голодных трактирных собак с облезлыми боками, чей взгляд неусыпно движется по той же траектории, что и кусок мяса - из тарелки в рот.
   Старик взял в руки бокал, покрутил его слегка (видел в кино), понюхал и сделал большой глоток, отметив про себя - кислятина ужасная. Попросил коньяку. Психологи, сглотнув слюну, поинтересовались, какой марки, на что Старик сказал - ему все равно.. Почти неслышно открылась дверь, появился все тот же молодец и принес коньяк, из чего Старик сразу же заключил, что и в этой комнате стоит аппаратура, которая пишет все, что происходит внутри. Он выпил пару рюмок, взял с приставного столика пачку сигарет и закурил. Один из психологов пододвинул к нему пепельницу. Старик сделал несколько сильных затяжек, с удовольствием после обильного обеда, положил сигарету на край пепельницы, встал и вышел из комнаты. А психологи остались сидеть с другой стороны стола и продолжали следить за дымящимся окурком.
   Генерал Сысоев, просматривая запись с камер наблюдения, не сдержался и выругался в сердцах.
   - Что говорят эти идиоты?
   - А ничего, - Марченко уже несколько раз смотрел записи, прежде чем доложить генералу, поэтому был на удивление спокоен, - сидел перед ними Старик и курил сигарету, а потом вдруг исчез. Сигарета в пепельнице, сгорела до фильтра, а Старика след простыл.
   - Сколько это вышло по времени?
   - Пять минут, точнее, пять минут тридцать две секунды. За это время Старик спустился вниз, встретил в коридоре сотрудника, который на него никак не отреагировал, на первом этаже на глазах охранника открыл шкаф, примерил несколько курток, выбрал полупальто нашего лейтенанта и вышел на улицу. В пальто был мобильный телефон и бумажник с почти сорока тысячами рублей.
   - Охранник что говорит?- скорее для проформы спросил Сысоев.
   - То же, что и психологи, ничего не видел, ничего не слышал
   - А чего лейтенант мобильник и деньги в пальто оставил?
   - Так все свои, да и глушилка в доме стоит. Что толку от мобильного.
   - Мобильник засекли?
   - Засекли, в урне рядом с домом валялся.
   - Вот старая сволочь, - не выдержал генерал, - слушай, Костя, а не может быть так, что этот дед нам просто голову морочит. Ни в какие переплеты он не попадал, а по ходу внушил нам всем, что бессмертен.
   - Вряд ли, Василий Егорович, мы-то его не понарошку шлепнули, да и пальцы потом выросли. Отрезанные. Видео же есть. Я еще не слышал, чтобы кто-то мог усилием воли видео подделать, такого быть не может
   - Быть не может. А бессмертный Старик для тебя уже рядовое явление, так надо понимать. Одной беды нам не хватало, теперь вторая добавилась. Мало того, что мы его убить не можем, так еще и задержать не в силах. Куда ни кинь, всюду клин. У тебя какие-нибудь мысли есть?
   - Если честно, никаких. Зато есть одна ниточка, за которую мы вполне можем зацепиться.
   Помните, человек снимал наши телодвижения со Стариком с площадки между первым и вторым этажом?
   - Неужели идентифицировали?
   - Да. Конечно, случай помог. Узнал его один наш сотрудник, живет в соседнем с ним доме.
   - Кто такой, не томи.
   - Некто Паршин, работает на телевидение у Долина. Пьет, причем уже давно, в эфире последние десять лет не появлялся, но знаком с Долиным с института, поэтому, наверное и не выгнали до сих пор. Разведен, имеет дочь, жена замужем вторым браком, живет отдельно. В собственности двухкомнатная квартира и машина, бизнеса не имеет. Так что с этой стороны его не подцепить. Но вот что я подумал, Василий Егорович.
   Старик выходил из подъезда с сумкой, в которой были предметы первой необходимости.
   Мы, кстати, его и переодели после выстрелов в то, что было в сумке
   А рядом был Паршин. Уж не хотел ли Паршин его куда-нибудь спрятать от лишних глаз?
   Если хотел, то наверняка к кому-то из своих знакомых.
   - Так-то оно так. Только ты себе представляешь, сколько у журналиста может быть знакомых? Мы их за год не вычислим.
   - Давайте наружку за ним пошлем. Если моя версия верна, Старик по любому с ним свяжется. Судя по всему, домой он больше не пойдет, да и ключи с паспортом у нас.
   - Наружку не надо. Телефон поставьте на контроль. А с Долиным я встречусь и переговорю по свойски,- генерал нахмурился, играя желваками, от этого последняя фраза прозвучала несколько зловеще и ничего хорошего Долину не сулила.
   Вот так случайность, которую предугадать невозможно, сводит на нет грандиозные планы, хитроумные интриги и замысловатые многоходовки.
   Жизнь штука непредсказуемая. Дрессируешь полгода зайца, чтобы научить его бить лапами в барабан, а он перед генеральной репетицией взял и помер.
  
   Катя приехала домой после встречи с Геной в дурном расположении духа. Ей показалось, что она наговорила Паршину лишнего. Налила кофе, только собралась писать новую статью о Старике, как позвонил Сергей с работы. Он сообщил изумленной Хромовой, что к нему, когда он вышел покурить, привязался некий журналист. Журналист назвал фамилию имя, отчество Старика и был прекрасно осведомлен, что Сергей являлся одним из двух врачей, констатировавших смерть Гребнева Ивана Сергеевича. В голосе Сергея не было ни ноток паники, ни оттенков тревоги, скорее чувствовалось некоторое облегчение оттого, что события вышли за рамки Интернета и закрутились, пусть в непонятном направлении, но любое движение могло помочь распутать тот клубок невероятных событий, в который они оба были вовлечены.
   В конце он добавил, что любит Катю, и отключился.
   Конечно, все тайное становится явным рано или поздно, подумала Катя, однако с момента убийства Кеннеди прошло уже почти пятьдесят лет, а что там произошло на самом деле, никто не знает. ФБР все отодвигает сроки рассекречивания документов, связанных с заговором против президента, однако вполне может оказаться, что они лишь важно надувают щеки, не имея ничего за пазухой.
   Хромова быстро накатала текст. На сей раз она, затрагивая вскользь тему бессмертия Старика, в основном делала акцент на его исчезновении, недвусмысленно намекая на организацию, которая все это провернула. И вновь посыпались комментарии один за другим, будто горох из мешка. Катин телефон разрывался, высвечивая незнакомые номера, а его хозяйка сидела в кресле, поджав по себя ноги, деловито ела булку с чесночной смесью, запивая остывшим кофе, одновременно успевая отвечать на комментарии из сети. Воистину счастлив тот, кому не надо подсчитывать калории, кто не беспокоится об излишках веса на разных частях тела за неимением таковых.
   Через пару часов Хромовой позвонила подруга Ритка Строева и сообщила, что сюжет о Старике именно сейчас идет по одному из каналов. Катя включила телевизор и увидела фотографию Старика из своего блога. После перебивки на экране появилась немного растерянная супружеская пара - это были старший сын и сноха Ивана Сергеевича Гребнева. Немолодые люди на фоне совершенно беспардонного поведения тележурналиста выглядели еще более несчастными и испуганными. Долин сдержал слово, послав к родственникам Старика самого ретивого дурака. Молодой человек был настолько счастлив, попав в эфир, что в некоторые моменты казалось - еще чуть-чуть, и он забодает головой не только сына Старика, но и оператора. Всем своим видом он напоминал школьника на детском утреннике, которому доверили высокую миссию продекламировать стихи, посвященные любимым мамам и папам. Если вычленить все заслуживающее внимание из той клоунады, творившейся на экране, становилось понятно, что родня очень обеспокоена исчезновением Ивана Сергеевича и буквально сейчас подаст заявление в милицию о его пропаже или, не дай Бог, похищении.
   Кстати, ролик о Старике вышел не в новостях, а в передаче перед ними, в солянке других происшествий за день
   Катя решила лечь спать, хотя на часах было всего лишь начало двенадцатого, обычно она так рано не ложилась
   Но с утра должен был прийти с дежурства Коновалов, и Хромовой хотелось выглядеть
   бодрой, выспавшейся, да и приготовить к его приходу надо что-нибудь.
   Утро мигнуло улыбкой в окно, Катерина, проснувшись, сразу встала, приняла душ, приготовила завтрак на двоих, села за стол и, подперев голову кулаками, в отличном расположении духа стала ждать Сергея. Он не воспользовался Катиными ключами, посчитав это неделикатным, а позвонил. Катя открыла дверь и увидела улыбающегося Коновалова с огромным заморским арбузом в руках.
   - Наверняка неспелый, да и денег кучу стоит, - сказала Катя.
   - Я не покупал, подарили. Взятка. Кому борзыми щенками, а мне арбузами.
   Он прошел в квартиру, поставил арбуз на кухонный стол, повернулся и обнял Катю.
   И была любовь. Скромно заметим - любовь съела три часа прекрасного утреннего времени и не поперхнулась, не будем врать, с перекурами. Потом они вместе приняли душ, разогрели уже готовый завтрак , порезали кусочками мякоть арбуза (арбуз оказался на удивление сладким) и сели рядышком около монитора, Катя - в зеленом махровом халате, а Сергей - в синем, с Катиного плеча, став похожим на мальчика-переростка. Махровые халаты Катя сперла из номера гостиницы, когда была в отпуске.
   Новостей, связанных со Стариком, вывалилась такай уйма, что только успевай читать.
   Про Старика написали практически все новостные сайты, добавив подробностей от себя и, естественно, кое в чем переврав, причем, особо одиозные на ниве вранья добавили от себя так много, перелопатив происходящее, так искусно поменяли плюс на минус, что Старик оказался чуть ли не главой бандитской шайки бессмертных. Мало того, новость продублировали иностранные СМИ - скажем честно, не самые крупные, но достаточно весомые. Все известные и раскрученные блоггеры так или иначе прокомментировали последние события, каждый на свой лад, в зависимости от собственного вкуса, личной разнузданности и политических предпочтений. Старик со своей неуязвимостью оказался таким неожиданным и вкусным поводом поговорить о чем угодно, "в свете последних событий", что все будто с цепи сорвались. Милиция, пытающаяся переименоваться в полицию, выпустила специальный пресс-релиз на трех страницах. Он был длинный и бессмысленный, с больших количеством знакомых всем милицейских штампов, суть его сводилась к следующему - заявление у родственников Старика принято, по нему работают, задействованы все силы, ориентировки разосланы, результаты вот-вот появятся, о них будет сообщено отдельно.
   Не осталась в стороне Православная Церковь - уж кому, как не ей, ведающей вопросами жизни и смерти, являющейся главным провайдером Бога на земле, следовало бы высказаться по такому животрепещущему вопросу. Два известных на всю страну интернет-попа тотчас же живо отреагировали на волну, больше похожую на цунами, что бушевала второй день, угрожая смести на своем пути многие институты государства. В свойственной всем церковникам витиеватой манере они выступили единым фронтом, борясь со всеми бесовскими силами. Однако высказались настолько пространно, причем, со взаимоисключающими заявлениями, каждое из которых дезавуировало предыдущее, что все, от мала до велика, религиозные и нерелигиозные люди окончательно поняли - собственного, мало-мальски понятного взгляда на Старика у церкви не было и нет . Более того, многим показалось, что православные иерархи находятся в крайней степени растерянности, о чем тут же злорадно намекнули те, кому церковные деяния были поперек горла. Приверженцы конспирологических теорий стали выдвигать одну версию за другой, раз за разом все абсурднее и невероятнее. Не отставали и политологи, тем более что осенью должны были пройти выборы в Государственную думу и предвыборные судороги уже начинали овладевать все большими слоями населения. В интернете чуть ли не за пару часов сколотилась довольно приличная группа молодых женщин антифеминистской направленности, которая буквально потребовала допустить их к телу Старика - конечно, не скопом, а в строгой очередности, чтобы начать естественным образом увеличивать поголовье бессмертных на Земле.
   На специализированных форумах и сообществах писали о Старике с крайней осторожностью, свойственной профессионалам, ссылаясь на недостаток информации на данный отрезок времени. Так обычно с утренней зорькой люди долго не решаются вступить в реку, боязливо пробуя большим пальцем ноги воду, реагируя мурашками на неприятный холодок, бегущий по телу.
   Зато в кругах, далеких от каких-либо узконаправленных интересов, толерантности и прочих идеологем, разворачивалась бурная дискуссия, постоянно переходящая на личности с взаимными оскорблениями. Базисом являлась нецензурная лексика и иные фразеологизмы, содержащих названия частей тела - в основном, ниже пояса.
   Сообщения о Старике в интернете напоминали котел, стоящий на огне, с плотно закрытой крышкой. При этом дровишки летели со всех сторон. Пламя переливалось разноцветными огнями. Для полного счастья не хватало самой малости - чтобы веселый поклонник Герострата плеснул в него бензина, и тогда котел разнесло бы к чертовой бабушке. Что и произошло.
   В одной достаточно влиятельной американской газете обнаружили небольшую заметку, касающуюся Старика, которую тут же переперли на родной язык, благо в добровольных переводчиках недостатка не было. Все бы ничего, в заметке приводились всем уже известные факты, однако в конце автор совершенно безосновательно предложил пригласить дедушку в Штаты и провести всестороннее обследование, недвусмысленно намекая на разницу в уровне медицины. По крайней мере, так было в переводе.
   И интернет взорвался. А что вы хотите? До этого Старик был как бы ничей, никто особо не интересовался ни его родословной, ни национальностью, ни даже гражданством. Зато теперь, когда звериная харя заморского империализма показала нашему!!! деду свой кровавый оскал, весь российский сегмент интернета сказал ей грозное "нет", опять же не выбирая выражений.
   Даже та совсем немногочисленная группа людей, что в принципе допускала превосходство американской медицины над нашей, немедленно задохнулась от возмущения и покрылась пятнами негодования, если судить по откликам.
   Американцам сразу же припомнили трагическую судьбу индейцев, рабство, суд Линча, интернированных в концлагеря японцев, разгул маккартизма, выгнанного Чаплина, узников тюрьмы Гуантанамо и необоснованно осужденного российского летчика Виктора Бута. Опять же, как может страна, у которой за плечами каких-то паршивых триста лет вакханалии Его Величества Кольта, указывать одной шестой суши с тысячелетней историей, что ей делать со своим, исконно российским, Стариком?!
   Россия вообще родина слонов. Кто в этом сомневается, пусть посмотрит на Сибирь, где четыре миллиона лет назад уже бродили многочисленные стада русских мамонтов, в то время как у африканского слона еще хобот не вырос и он размером походил на мелкотравчатую крысу.
   Особенно возбудились представители прокремлевских молодежных организаций, усмотрев в данной заметке происки Госдепа. Они тут же предложили взять Старика на полное государственное обеспечение. В дело вмешалась внесистемная оппозиция, резонно
   предположив, что Старик может не питать особых симпатий к нынешней власти.
   В сети разразилась нешуточная баталия по поводу политической ориентации Ивана Сергеевича Гребнева, которая впоследствии переросла в несколько пьяных стычек в модных ночных клубах Москвы.
   Забегая вперед, скажем - закончилось это тем, что крышу и капот иномарки, принадлежащей молодому оппозиционеру, измазали дерьмом. Прибывшие на место служители закона долго недоуменно чесали затылки, сдвинув фуражки на лоб, и бродили вокруг места происшествия, не решаясь приблизиться. Дело в том, что дерьма, которым испохабили черный Лексус, было столько, что оставалось только диву даваться. Единственным разумным объяснением такого количества фекалий могло быть только то, что над машиной внезапно зависла большая стая бегемотов, летевших в Африку, и сделала свое грязное дело.
   Вонь стояла неимоверная. После необходимых процедур машину накрыли брезентовым чехлом и за тройную плату погрузили в эвакуатор, оттащивший ее на автомойку.
   Работники мойки долго препирались с хозяином транспортного средства на предмет оплаты, в конце концов тоже сошлись на тройном тарифе, отнеся помывку в разряд "эксклюзива" Машина была вымыта снаружи, отполирована до блеска, внутри салона произвели двойную влажную уборку с шампунями, однако неприятное амбре не исчезало. Запах оставался настолько стойким, что даже разлитые внутри салона несколько флаконов дорогих духов не могли перебить его. Хозяин попытался продать злополучную иномарку, но после двух безуспешных попыток молва о чудо-машине быстро распространилась по автосалонам и рынкам Москвы. По счастью, ее удалось-таки впарить одному заезжему уроженцу солнечного Дагестана, страдающему гайморитом, который и перегнал ее на родину. Многочисленная родня счастливчика, вся со здоровыми носоглотками, моментально объяснила ему, в чем состояла его ошибка. Непотребно ругаясь, дагестанец хотел было тут же рвануть в Москву и зарезать обидчика, но родственники крепко держали его за руки. Вечером на семейном совете было решено минимизировать убытки - отогнать Лексус под покровом ночи в гараж к знакомому механику, где машину полностью разобрали для продажи на запчасти, хотя сиденья из салона все рано пришлось выкинуть.
   Но вернемся обратно к нашим баранам, то есть в интернет, который гудел как рассерженный шмель. Мнений о том, как быть со Стариком и куда послать Америку, становилось так много, исходили они от столь разных групп населения, что выяснить общий вектор направления никак не удавалось. Постепенно, отсекая особенно экзотические и безумные предложения, магистральная, главная "идея начала овладевать массами, становясь материальной силой". Эх, как ни крути, сто раз прав был дедушка Ленин, когда придумал эту фразу.
   Сначала, будто издалека, еле уловимо послышался непонятный легкий шум, который все усиливался, приближаясь, становясь нестерпимым, пока не заставил поневоле, от грохота
   прижать руки к ушам. Множество разных комментариев весенними ручейками, сливаясь в единый бурный поток, одной гортанью выдохнули то, что давно бродило, блуждало неосознанно.
   "Найдите Старика и покажите его нам! - крикнул интернет власти,- Причем, как можно быстрее и в прямом эфире, а мы уж сами разберемся, действительно он бессмертен или нет".
   Власть предусмотрительно молчала, делая вид, что у нее заложило уши.
   Катя Хромова и Сергей Коновалов, закоперщики разразившейся свистопляски, в это время сидели перед монитором, целовались и ели арбуз.
  
   Старик сидел на лавочке, чуть в стороне от Чистых прудов, отламывал от батона кусочки белого хлеба и кормил оголодавших за зиму голубей. День, немного разогретый робким, бледно-желтым весенним солнцем, потихоньку остывал, впуская в свои владения оставшуюся от зимы слякотную прохладу. Идти было некуда, делать было абсолютно нечего. В отличие от котов, которые в свободное время сами знаете чем занимаются, люди в такие минуты обычно листают книгу, шуршат газетой, бесцельно щелкают пультом телевизора или смотрят на закат. У Старика не было ни газеты, ни книги, ни пульта, ни самого телевизора, да и заката за домами не разглядеть. Скажем больше - у него не было ни носового платка, ни паспорта, ни ключей от квартиры, и лишь сорок тысяч рублей, позаимствованные, хотя чего нам лукавить - украденные им вместе с полупальто, делали его положение не совсем безнадежным.
   В жаркой пустыне фляжка, наполненная спасительной водой, может кардинально изменить настроение заплутавшего путешественника, а уж в каменном мешке, да еще таком огромном, как Москва, деньги придадут уверенности каждому и никогда не будут лишними. Как ни крути, человек с деньгами вызывает больше уважения окружающих, чем человек без денег. Даже имея самый непрезентабельный вид, но шурша купюрами в кармане, любая персона по предъявлению оных может рассчитывать если не на самый радушный прием, то хотя бы на дежурную любезность и далее по прейскуранту. А вид у Старика был довольно-таки импозантный.
   Черные брюки, черные полуботинки (правда, на тонкой подошве) и модный сине-черный полупердон с поднятым воротником удачно контрастировали с белым свитером, седой шевелюрой и аккуратной седой бородой. Сторонний наблюдатель запросто мог бы принять Старика за шкипера, да не какого-то ржавого облезлого суденышка с вечно пьяными матросами, болтающегося по волнам в поисках вонючей кильки, а добротного торгового судна с ослепительно белым бортом и синей полосой наискосок, промышляющего перевозками благородного сандалового дерева. Не хватало только трубки в зубах как последнего элемента картины. Вот он сейчас встанет, выбьет ее об каблук и пойдет, привычно широко расставив ноги, качающейся походкой навстречу любимому городу, которого не видел тысячу лет.
   Старик сидел на скамейке, и мысли его были совсем не мрачные. Скорее наоборот, он чувствовал небывалый подъем в душе, невероятную жажду жизни. Будто милый кудесник чиркнув спичкой в полумраке, зажег свечу, осветив давно забытое полотно с изумительный пейзажем, так знакомым ему с детства. Иван Сергеевич поймал себя на том, что с каждым разом после гибели и воскрешения его самочувствие, и до того неплохое, становилось все лучше и лучше. Привычная усталость, не физическая, а усталость одиночества, не то чтобы исчезла, но отошла далеко на задний план и уже не напоминала о себе в круговороте событий последнего месяца. Еще не ведая о той шумихе, что происходила вокруг его личности, он уже был благодарен и врачу Коновалову, и следователю Дееву, и сбившему Старика на своем "Ниссане" Евгению Марковичу, и Гене Паршину, и даже своим мучителям из спецслужб, которых неожиданно для себя обвел вокруг пальца. Как это произошло, спроси его кто-нибудь, Старик бы не смог объяснить.
   Просто ему тошнотворно надоел разговор с навязанными ему психологами. В какой-то момент он представил, что находится один в этом старинном особняке, и, уже не обращая внимания на окружающих его людей, неторопливо встал, положил сигарету в пепельницу, спустился вниз и вышел вон, предварительно выбрав пальто по росту. Удивительно, но все у него получилось. В карманах он обнаружил мобильник и портмоне с деньгами.
   Мобильник он выкинул в урну у входа, туда же отправил портмоне, предусмотрительно вынув из него купюры. Старик лет десять не был в центре города, просто не было надобности, да и не хотелось особо, тем более что в газетах вовсю клеймили Лужкова за изуродованный до неузнаваемости облик города. Бродя по переулкам, спускаясь вниз к Чистым Прудам, Иван Сергеевич не находил разрушительных последствий деятельности мэра, которого недавно со скандалом отправили на покой. Наоборот, улицы казались наряднее, чище, веселее, что ли. Неожиданно он наткнулся на телефонный автомат, укрытый сверху и по бокам пластиковым козырьком. Надо же, подумал Старик, мне казалось, они уже исчезли из обихода. Он подошел к автомату и стал разглядывать его, словно старинный патефон, обнаруженный случайно на чердаке. Синий корпус, где вместо диска блестели металлические кнопки, маленькую щель для монет заенила поперечная прорезь с надписью "Вставьте карту МГТС".
   Старик взял трубку и услышал знакомый длинный гудок. Автомат работал.
   А ведь позвонить кое-кому не помешало бы, подумал Иван Сергеевич, машинально запомнив про карту МГТС и название переулка, где стоял телефон-автомат.
   Спустившись еще чуть ниже, он обнаружил уютную, будто игрушечную булочную, находящуюся на первом этаже скособоченного старого дома, и решил кое в чем самого себя проверить. Толкнул дверь, вошел внутрь . Ассортимент мало чем отличался от того, что лежало на полках в магазине на улице Кадочникова. Он взял с прилавка батон белого хлеба в целлофане, немного подождал, пока две говорливые девицы оплатят свои покупки, и подошел к кассе. Положил батон, вынул тысячу рублей на тарелку - других купюр не было - и внимательно посмотрел на кассиршу. Та пробила чек, отсчитав с тысячи сдачу - четыре тысячи девятьсот восемьдесят три рубля. Старик взял деньги, отошел к выходу, еще раз пересчитал выданное ему кассиром и вернулся назад.
   - Вы ошиблись девушка. Я вам дам тысячу, а не пять. Вы мне лишних четыре тысячи на сдачу дали, - он протянул молодой женщине деньги.
   - Ой, спасибо большое. Совсем не о том думаю, - ответила женщина. Она подняла на Старика печальные глаза и, словно извиняясь, добавила, - у меня муж в больнице.
   - Дай Бог ему здоровья,- Старик вышел на улицу.
   Сейчас он сидел на лавочке, смотрел на копошащихся у ног прожорливых сизарей и думал, что ему непременно надо найти поблизости магазин или киоск, торгующий картами МГТС.
   Когда они с Геной Паршиным выходили из квартиры, тот остановил Старика на площадке и еще раз заставил несколько раз вслух повторить свой номер телефона и адрес, куда они с ним направлялись. На всякий случай, как тогда сказал Паршин. Будто в воду глядел. Случай не заставил себя ждать, влепив Старику пулю в голову, а теперь вот, потаскав по городу, привел его на Чистые Пруды.
   Старик встал, распугав птиц, отряхнул крошки с брюк и пошел по направлению к метро, резонно рассудив, что там, где клубится жизнь, намного больше шансов выяснить, где эти чертовы карты продаются. Карты оплаты ему были знакомы - как все московские пенсионеры, он получал пенсию на карточку, но практически никогда ею не пользовался - на жизнь хватало тех денег, что давали дети, да и какие траты у старых людей, тем более ведущих уединенный образ жизни? Куда тратить? Привычки путешествовать не было, жил все больше в "родных болотах", театралом не стал, не случилось, на выставки не ходил, кино ему хватало и по телевизору. Тем более дети на один из дней рождения презентовали Старику тарелку и ресивер, оплачивали телевизионный пакет с многочисленными каналами. Да и что за удовольствие в одиночку ходить куда-то - тоску не прогонишь, а только сильнее в нее погрузишься. Одиночество похоже на море из киселя - упал ненароком и не знаешь, как выбраться. А потом и не хочется. Нужды нет.
   Около метро толпились люди, занятые своими делами. Старик подошел к парню в наушниках, который слушал, что-то очень ритмичное, если судить по движению головы, тронул его за рукав. Парень оказался любезным и отзывчивым - объяснил без гонора, что карты раньше продавались в метро, но сейчас вроде как прекратили, лучше пройти к киоску "Роспечати" или на почту. Старик купил карту в киоске и двинулся вверх, в сторону переулка, где находился таксофон. Набрал старшего сына.
   - Отец, слава Богу, - узнал его голос сын, - ты где, что с тобой случилось? Что с тобой вообще происходит? Ты в порядке? К нам тут с телевидения приезжали.
   - С какого еще телевидения? Зачем?
   - С какого, с какого... Я откуда знаю. Корреспондент с оператором. Оба наглые такие.
   Плели несусветную чушь. Будто тебя похитили и убили. И еще сказали, что ты бессмертный. Мы бросились тебе звонить, никто подходит. И мобильный выключен,- трубку у сына вырвала жена, и взволнованные женские ноты зазвучали в телефоне.
   - Иван Сергеевич,- сноха звала его по имени-отчеству, - вы живы? Мы тут чуть с ума не сошли, заявление в милицию с утра отнесли.
   - Жив, жив. Успокойся, Оля. Ничего со мной не случилось,- ему всегда нравилась жена старшего сына - она была умна, рациональна, вывела, положа руку на сердце, мужа в люди и являлась основным мостиком между Стариком и остальными родственниками, - Я старинного приятеля встретил, уехал с ним за город, а у него, как назло, телефона нет. Свой-то я на холодильнике оставил. Звоню из автомата.
   - Ой, не договариваете вы, Иван Сергеевич, - Ольга немного успокоилась,- какой еще старинный приятель, у вас уже лет десять как ни одного приятеля в живых не осталось, - она понимала, что Старик ей врет, но не хотела вступать с ним в спор, чтобы вывести на чистую воду.
   - О вас, между прочим, в газетах пишут, интернет шумит, по телевизору говорят. Странные вещи говорят. Нам телефон оборвали, интервью просят.
   - Глупости все, Оленька - Старику не хотелось сейчас копаться в подробностях, стоя на ветру, поэтому он решил закончить разговор,- не беспокойтесь обо мне. Все в порядке. Приеду на неделе в Москву и сам во всем разберусь.
   Он положил трубку
   Последний раз они виделись, когда его сбила машина и Ольга с Артемом забирали его из больницы. Известие о стрельбе в ломбарде, самоубийство Старика, потом еще одно убийство, организованное, как пишут, спецслужбой, скорая помощь с липовыми номерами, бессмертие - все это свалилось на родных Ивана Сергеевича, как снег на голову. Немудрено, что они находились в состоянии шока, кидаясь из крайности в крайность, жадно выуживая все, что писалось о Старике в интернете, говорилось по телевизору, постоянно перезванивая друг другу, чтобы сообщить все новые и новые ужасающие их детали. Тут у кого хочешь голова пойдет кругом.
   Старик решил закончить разговор, потому что понимал - ничего толкового люди в таком состоянии ему не скажут, а гадать на кофейной гуще не хотелось. Имея, как мы уже говорили, технический склад ума, цепкую память - мог запоминать любимые стихи страницами, - он питал уважение к стройным схемам и четко расчерченным таблицам, любил не спеша разложить все по полочкам, чтобы точно понимать, на основании чего сделан определенный вывод.
   Сейчас его занимали две вещи - стоит ли звонить Гене Паршину и надо ли ехать по тому адресу, который он заучивал наизусть? Прикинув, что деваться ему, собственно, некуда, на оба вопроса он ответил положительно. У Паршина телефон не отвечал - абонент был недоступен. Старик положил трубку, подошел к бордюру и стал ловить машину, он понятия не имел, в каком районе Москвы находится улица Энергетический тупик, дом номер двадцать шесть, квартира семнадцать. Подъехавший частник, окинув Старика взглядом, запросил тысячу. Иван Сергеевич не стал торговаться - расценок он не знал, на такси не ездил, да и деньги свалились с неба, чего их жалеть - как пришли, так и ушли. Частник оказался приезжим из Костромы, Москвы толком не знал, поэтому им пришлось два раза останавливаться, зажигать свет в салоне, чтобы свериться с картой, да еще один раз у магазина, спрашивая прохожих, где находится нужный дом. Пока водитель использовал местных жителей в качестве GPS - навигатора, Старик сходил в магазин и купил бутылку коньяку, три пачки сигарет и кое-что из еды - неудобно идти с пустыми руками, хотя он понятия не имел, кого предупреждал тогда Паршин об их приезде. Гена тогда в спешке не удосужился сказать даже, какого пола хозяин квартиры, вспомнил Старик, проходя мимо цветочного киоска, притулившегося боком к магазину. Купишь цветов, а дверь откроет мужчина, могут понять превратно, вот будет конфуз.
   Дверь открыла женщина лет шестидесяти, видимо, красивая в молодости, и он с сожалением подумал о цветах, сейчас бы они очень помогли, по крайней мере, не были бы неуместными. Упущенные возможности, как ни крути, омрачают нашу жизнь, особенно если о них знаешь
   Старик не успел даже слова сказать о цели своего визита, как Елена Петровна - так звали хозяйку, - сделав шаг вперед, неожиданно сказала:
   - Добрый вечер Иван Сергеевич, проходите, не смущайтесь, я в курсе всех ваших неприятностей, - и протянула руку, чтобы взять у Старика пакет с продуктами.
   Вот так просто и произнесла, без тени кокетства. А он голову ломал.
   Елена Петровна Добржанская, в девичестве Паршина, была родной сестрой Гены по отцу от первого брака. О существовании родственницы братишка узнал лишь по окончании школы, да и то случайно, когда родители, ругаясь в очередной раз, приняли окончательное решение о разводе.
   Появление на горизонте родной сестры не внесло никаких изменений в жизнь Паршина. Он не воспылал к ней неожиданной братской любовью, не попытался найти, поговорить, встретиться, да и о чем говорить двум незнакомым людям?
   Родственников не выбирают, в отличие от друзей, их принимают или не принимают, любят или терпят, сжав зубы. Родные люди, выросшие в одной семье, под одной крышей, могут годами судиться, постепенно становясь непримиримыми врагами, проклиная друг друга, измотав вконец нервы и себе и своим домочадцам, судье и адвокатам. Предмет спора замок в Италии, миллионное состояние, фамильные драгоценности? Господь с вами - поросший бурьяном клочок земли размером шесть соток - тьфу, а не добыча! Какие там Монтекки и Капулетти - Шекспир бы плакал, читая исковые заявления и слушая прения сторон.
   Нет повести печальней в этом мире,
   Чем тяжба брата с братом о сортире.
  
   Десять лет назад Елена Петровна сама нашла Паршина, позвонив на домашний. Они поговорили о том о сем в несколько телеграфном стиле - вопрос-ответ. Спрашивала в основном сестра, а Гена вынужденно отвечал, чтобы уж совсем не показаться невежливым. Как говорится, поговорили и забыли. Но она перезвонила через неделю, потом еще раз, потом еще, и потихоньку Паршин перестал тяготиться разговорами со старшей сестрой, ждал звонка и даже стал звонить сам, если Елена Петровна ненадолго исчезала из поля зрения. Когда через два месяца неожиданно выяснилось, что они живут на одной улице буквально в двух домах друг от друга, Паршин подумал, что это судьба. Он тут же пришел в гости и затем стал захаживать постоянно. Сестра оказалась милым человеком, встречала брата с неизменным радушием, угощала, опекала и, как могла, зализывала его душевные раны, которых у Гены, как и всех пьющих людей, было навалом. Она кормила его щами и борщами, да такими, что позавидовала бы любая ресторация, утверждая, что мужскому организму без "жидкого", как она называла первые блюда, в суровых российских условиях прожить невозможно. Елена Петровна работала корректором в издательстве, выйдя на пенсию, стала подрабатывать редактурой, хорошо разбиралась в литературе, и поболтать с ней было одно удовольствие.
   Гена бегал для нее в магазин, привозил продукты, подарки, безделушки, радуясь, как ребенок, любой ее улыбке. Сестра же, принимая знаки внимания с напускным равнодушием, говорила, что женщина она вполне обеспеченная, самостоятельная и не совсем потерянная для общества.
   " В конце концов, мне еще только пятьдесят семь",- любила повторять она, при этом всегда гордо поправляла прическу правой рукой.
   Стесняясь своей внезапно нахлынувшей нежности по отношению к сестре, Паршин никому не поведал о ее появлении в своей жизни, поэтому к ней-то он и обратился в первую очередь, когда решил спрятать Старика в безопасное место.
  
   Сейчас Елена Петровна и Старик сидели за накрытым столом в большой комнате. Иван Сергеевич курил, откинувшись на спинку стула, а хозяйка подробно рассказывала ему о своей, скажем так, не совсем простой жизни. Делала она это не из желания выговориться или, не дай Бог, поплакаться в чужую жилетку - такого за Еленой Петровной не замечалось, - а скорее для того, чтобы вечерний гость познакомился с хозяйкой, почувствовал себя, как дома, успокоился, осознав, что с ее стороны ему ничего не угрожает.
   - А потом, помните, начало девяностых. Бардак, неразбериха, - она потянулась за чайником, чтобы налить заварки, - в муже проснулся зов крови. Пятый пункт, знаете. Он и сына сагитировал. Я сама настояла на разводе, только чтобы муж чувствовал себя свободным. В девяносто третьем они подались в Израиль, там не прижились. Не заладилось как-то. Потом Америка. Живут сейчас в Атланте. У мужа небольшая фирма. Сын женился, теперь у меня двое внуков. Открытки шлют. С ошибками.
   Елена Петровна засмеялась. Хотела достать открытки, но передумала.
   - Как во всех смешанных семьях, живущих за границей, почти не говорят по-русски.
   Пишут "Бабучка"
   - А вы что же не уехали вместе с семьей? - поинтересовался Старик
   - У меня мама больная была на руках, как же я ее брошу. Да и не тянуло меня к перемене мест, - Елена Петровна делала длинные паузы между фразами, будто обдумывая, что сказать дальше, - А мама умерла через год. В общем, слез тогда пролили море со всех сторон. Второй раз такое расставание я бы не пережила. Поэтому и не езжу к ним погостить, хотя и зовут. Помогают мне деньгами. Муж так и не женился. Я тоже одна, как видите. Мы до сих пор с ним в хороших отношениях. По скайпу общаемся регулярно.
   Старик хотел спросить, что такое скайп, но почему-то засмущался. Вместо этого он сказал
   - Мне бы с Геной переговорить.
   - Так я ему сейчас позвоню, - радостно откликнулась Елена Петровна.
   - Я думаю, звонить ему не надо.
   - Тогда я к нему схожу, он же тут рядом живет. Геник вчера приходил и все мне рассказал о вас. Потом еще ссылки прислал на все, что о вас пишут. Я вас сейчас посажу за компьютер. Вы читайте и не ужасайтесь понапрасну, а я пока к Генику сбегаю.
   - Елена Петровна, - сознался Старик, - я с компьютером обращаться не умею. Видеть со стороны видел, а сам ни в зуб ногой.
   - Да там и уметь ничего не надо. Чуть сложнее, чем микроволновка. Я вас за пять минут научу. Тем более, все окна у меня открыты. Я как раз про вас читала, когда вы пришли. Надеюсь, вы обучаемы? - тут у Елены Петровны впервые промелькнул озорной огонек в глазах.
   - Были бы учителя хорошие, - подхватил ее волну Старик.
   - Ну, вот и отлично.
   Елена Петровна стремительно поднялась из-за стола, подхватила Старика под руку и повела в спальню, где в углу на небольшом столе светился монитор. Она усадила его в кресло, взяла за руку и стала учить компьютерной грамоте в ускоренном варианте.
   Елена Петровна держала руку Старика в своей руке, водила вместе с ним мышкой по столу, объясняя, как она взаимодействует с курсором на экране. Надо сказать, оба не подкачали, и учитель и ученик. Старик все понимал влет - единственное, что отвлекало от процесса обучения, было дыхание учительницы, которое щекотало ему ухо. Елена Петровна стояла чуть сзади Старика, двигала его рукой, из-за этого ей пришлось прижаться всем телом к его левому плечу. Губы говорили слова, почти касаясь его щеки. Ему показалось, что он давно не был так счастлив.
  
   Генерал Сысоев, как и обещал подполковнику, позвонил-таки директору Долину. Правда, никаких угрожающих ноток в голосе генерала не наблюдалось. Дело в том, что, отпустив
   Марченко, он еще раз решил разложить пасьянс, чтобы увидеть все наиболее уязвимые детали в сложившейся конструкции. Пораскинув мозгами, он пришел к очевидному выводу - если мы где-то местами и напортачили, то не очень сильно, учитывая работу практически с колес плюс дефицит времени. Покажите мне того, кто не напортачил бы, встретившись с нечистой силой. Зато мы сразу подключились к этому делу, ровно с того самого момента, как получили первую информацию о Старике. Да, Старик ушел, а что мы могли сделать? Связать его по рукам и ногам или взорвать? Еще неизвестно, какой бы он при этом выкинул фортель. Он нам пока показал несколько карт из своей колоды, а сколько еще крапленых тузов у него спрятано в рукаве, одному черту известно. Прошу еще учесть, что мне положено беспокоиться о безопасности своих сотрудников. Что я обо всем этом думаю? Ничего не думаю, Я солдат, руководствуюсь законом, уставом, должностными инструкциями и обеспечиваю по мере сил безопасность нашего государства.
   Вот такой монолог произнес генерал ФСБ Сысоев, глядя на стену кабинета, где висели портреты президента Медведева и премьера Путина. Пожалуй, про солдата слишком пафосно, - подумал он, - ну и черт с ним, за пафос не наказывают.
   В общем, не все так плохо, если посмотреть со стороны. Довольный собой, он открыл дверцу стола, достал бутылку бренди и плеснул в рюмку. Выпил, крякнув от удовольствия, пошарил рукой по ящику, нашел шоколадную конфету и ею зажевал. Когда его через полчаса вызвали в администрацию президента, он, взяв папку по Старику, поехал туда в отличном настроении и без дрожи в коленях. В Кремле доложил подробно и по существу, опуская ненужные детали и фамилии, спокойно признал неизбежные промахи, не выпячивая при этом очевидные успехи. На вопрос о дальнейших действиях не стал вворачивать монолог о солдате, а предложил: местонахождение Старика надо в срочном порядке выявить, задействовав все имеющиеся в нашем распоряжении силы и возможности, но не применять к нему никаких силовых методов. То есть, действуя исключительно в интересах государства, руководствуясь принципом безусловной ответственности, не выпускать объект ни на секунду из поля зрения, отсекая ненужные контакты, предоставить возможность Старику самому проявить свою преступную сущность или связь с определенными кругами, недружественными нашей стране. В итоге желательно придти к некоему соглашению с наблюдаемым, тем более, что у государства есть не только рычаги подавления в широком ассортименте, но и ресурсы и финансы, доступ к которым может быть открыт любому лояльному гражданину без всяких ограничений.
   Выражаясь русским языком без навязших на губах канцеляризмов, генерал предложил Старика пасти, пока не трогать, посмотреть, что он будет делать. Кто ненужный к нему сунется - дать тому по башке. А самое верное - Старика купить, ибо денежки любят все.
   Таким докладом Сысоева в администрации остались довольны и отпустили восвояси, предупредив, что о принятом решении ему будет сообщено.
   Через два часа Сысоеву позвонил референт из администрации и подтвердил, что план генерала одобрен с небольшими поправками.
   Ну как же без них,- подумал Сысоев,- что за власть без поправок
   Поправки заключались в следующем - родственников Старика взять на контроль, потому что на них уже вышли иностранные корреспонденты. Младшего сына, отдыхающего с семьей в Китае, вернуть на Родину (без эксцессов, сами понимаете). С телевидением находиться в контакте, не посвящая их в ваши планы - возможно, будет предоставлен эфир со Стариком, чтобы успокоить общественность. Сейчас этот вопрос вентилируется.
   Референт назвался Глебом Ивановичем Белозеровым, дал свой прямой номер телефона, попросил обо всем докладывать немедленно.
   - Да, Василий Егорович, совсем забыл, у нас через полгода выборы в Думу, поэтому трупы нам никак не нужны,- сказал Белозеров на прощание. Вежливый человек, есть еще такие.
   Сысоев против поправок не возражал, но это не значит, что он тут же, взяв под козырек, бросился их исполнять. Родни у Старика вагон и маленькая тележка. Людей хватит, конечно, только кому это надо? За всеми следить, что по лесу ходить, собирая в лукошко все подряд от белых грибов до поганок с валуями. Это вам не СССР, где кинул невод - и греби лопатой, прошли те времена. Да и в донесениях потонешь. Младшего сына по-тихому отозвать из Китая - раз плюнуть, только за каким бесом суетиться, создавая ненужную волну, если ему отпуска два дня осталось. Сам приедет, куда он денется.
   А вот с телевизионщиками встретиться следует, причем, не откладывая рандеву в долгий ящик. Директор Долин явно рисует свой замысловатый узор во всей этой мозаике, поэтому цвет его камушков надо определить чем скорее, тем лучше. Еще Паршин и Катя Хромова. Паршин - дружок Долина, к Хромовой фотографии санитарной машины могли попасть только от него, напрямую или опосредованно. Скорее всего, слили дурочке материал, а она и рада. Звезда Интернета. Хотя жизнь кучерява - у Хромовой могут быть и свои источники информации, ведь это она первая разместила фото Старика на фоне больницы и за сюжет из ломбарда зацепилась безошибочно, накатала статью, пока другие ушами хлопали по клавиатуре. А сюжет-то появился в новостях на канале Долина. Интересно, как они так быстро у ломбарда оказались, ведь не центр же, окраина, менты местные из отделения приехали, оно в двух шагах, а журналисты вслед за ними через пару минут, будто в засаде сидели и ждали.
   Проклятый дед. Убил бы, если б мог. Старик Хоттабыч недорезанный. И все ниточки тянутся к нему. Генерал полез в стол, налил себе еще рюмку, выпил и позвонил полковнику Марченко
   - Костя, ты вот что, пусти за Паршиным и Хромовой людей, пусть посмотрят. По паре сотрудников за каждым, тем более что они своим ходом передвигаются - проблем не будет. Да, за Хромовой поставь в двойку одну женщину, мало ли что.
   - Обижаете Василий Егорович, что ж мы, совсем без царя в голове?
   - Снайперу это своему расскажи, который пулю в молоко послал,- генерал положил трубку.
   Справедливости ради надо сказать, что с указаниями генерал Сысоев немного опоздал, но знать бы прикуп - жить бы в Сочи. Алчных до халявы энтузиастов, мечтающих выведать, что в заветном прикупе, видимо-невидимо, а олимпийский город Сочи - один. Он хоть и поменьше Москвы, но тоже не из резины построен.
   Долин не удивился звонку генерала, казалось, даже обрадовался несказанно, был очень приветлив, любезен и сразу согласился пообедать в небольшом ресторанчике на набережной, куда его пригласил Сысоев, назначив встречу через два часа. Хорошее настроение Долина объяснялось просто. Час назад ему позвонил Гена Паршин, причем с непонятного номера, и сообщил, что Старик нашелся, пребывает, по известным нам причинам, в полном здравии. О его местонахождении не знает ни одна сволочь, в том числе и ФСБ, которую он чрезвычайно эффектно оставил с носом, умыкнув у них на прощание сорок тысяч рублей. Подробностей Паршин не сообщил, судя по шуму, говорил по телефону с улицы, обещал приехать во второй половине дня, так как ему надо привести себя в порядок и выспаться. Сорок тысяч рублей особенно развеселили Долина.
   Старик-то, похоже, от скуки на все руки, подумал он. Поэтому когда ему позвонил генерал Сысоев, Долин нисколько не расстроился, моментально просчитав, что Генку где-то срисовали - лицо его часто мелькало, где не надо - вполне могли узнать. Долин легко согласился на встречу на условиях генерала, не стал выпендриваться, предлагая свое место, - он же не мафиози задрипанный. Записи его разговора с Сысоевым он не боялся - генерал не дурак, писать ничего не будет, потому что запись - дело обоюдоострое, а земля круглая. Обернется вокруг своей оси, и еще неизвестно, где этот разговор вылезет. Вполне возможно, что кому-то встанет боком, и совсем не тому, кому предполагалось изначально. Они были знакомы шапочно, пересекаясь несколько раз на приемах, приблизительно одного возраста, скорее всего из одной среды, не братья по крови, конечно, но и не слепой с глухонемым, так что шансов придти к полному взаимопониманию было предостаточно.
   Когда Долин подъехал к ресторану, там его уже ждали. Молодой человек проводил директора по изогнутой лестнице на второй этаж, где в небольшом зале, обычно пустом в дневное время, за дальним столиком в углу у окна с красной тяжелой шторой сидел генерал. Чтобы добраться до генерала, Долину пришлось обойти белый рояль, стоящий в центре между колоннами под мрамор.
   "Господи, выбрал местечко, - подумал он, - ну и вкусы у генерала, белый рояль, красные шторы... Голову даю на отсечение, здесь итальянская кухня.
   Проведя полжизни в разъездах, да не столько за бугром, сколько мотаясь по нашим равнинам, Долин вполне мог издать большим тиражом "Поваренную книгу Командировочного", живописуя процесс одновременной варки яиц и макарон в электрическом чайнике, который при закипании воды отключается. Занимательное вышло бы чтение. Став начальником с соответствующими доходами, нагуляв буржуазное брюшко, Виктор Николаевич так и не расстался с плебейскими вкусами, из всех заморских блюд предпочитая жареную картошку с луком, да не на оливковом, а на подсолнечном масле. Такое поведение не было данью патриотизму.
   Его закаленный в боях желудок, в деревне под Сыктывкаром переваривший без остатка ржавый гвоздь, наотрез отказывался принимать сырую рыбу с рисом в сопровождении японской зеленой горчицы.
   Кухня в ресторане, как и предположил Долин, оказалась итальянская.
   После небольшой дискуссии заказали салат по-провансальски и пасту с грибами. С вином решили не мудрить и попросили принести, больше для антуража, водки и минеральной воды, чем, как показалось, даже обидели невозмутимого официанта. Генерал все-таки не выдержал и заказал большой кусок телятины без гарнира. На том и покончим с едой, ведь не жрать же они сюда пришли.
   - Зря ты, Виктор Николаевич, от мяса отказался. - начал издалека Сысоев, разливая водку на правах хозяина.
   - Наедаться не хочется, дел полно. - парировал Долин. Он оглянулся вокруг, еще раз окинул взглядом пошлый интерьер, потом посмотрел на генерала, на грузную фигуру
   не старого еще мужика, на расстегнутую пуговицу воротника рубашки под галстуком, на мелькнувшую в рукаве пиджака запонку с бриллиантом и вдруг отчетливо понял, что ни о чем они с генералом не договорятся. Ему стало грустно, неуютно, даже засосало под ложечкой.
   Генерал учуял перемену настроения визави и решил не тянуть кота за хвост.
   Сысоев думал заручиться поддержкой Долина, перетянуть директора на свою сторону, потому что в таком щекотливом деле воевать с ним совсем не хотелось.
   - Давай как на духу, зачем шумиху подняли вокруг Старика? Друга своего к нему послал, чтобы он его спрятал. Думаешь, ты мне палки в колеса вставляешь? Нет, Виктор Николаевич, я человек служивый, впрочем, как и ты. Надо мной прорабов еще полдерева до макушки.
   - Ошибаешься, генерал. Кашу заварили не мы. Мы по вашей просьбе сюжет о Старике из новостей сняли. Заварила кашу Катя Хромова, а мы лишь с ложками прибежали, чтоб к ужину не опоздать, - догадка Долина о том, что Гена засветился, оказалась верной,- и про служивого ты зря. Это же была твоя инициатива - Старика шлепнуть и похитить.
   - А как же иначе я мог проверить? По Москве бродит непонятно что, неубиваемое, а я сиди сложа руки? А вдруг внутри него ядерная бомба? Придет на Красную площадь и взорвется. Разве такое можно допустить?.
   - Допустить можно что угодно. Ну что, нашел?
   - Чего?
   - Бомбу, - Долин не выдержал и закурил.
   - Нет, - честно признался Сысоев, - он сам бомба.
   - А вот тут ты прав как никогда. Старик - это ведь не оппозиционер с Триумфальной, который в глазах простого люда с жиру московского бесится. Дети и старики - это наше все. Власть, конечно, втихаря положила на них с прибором, но сделать такое прилюдно, так сказать, при всем честном народе, - извини-подвинься. Я мельком пробежал, что мы на него нарыли. В отечественную он не воевал, но за работу в тылу и за оборону Москвы пару медалей имеет. Да за него сейчас рубаху порвут и правые, и левые, и националисты, и антифашисты. Считай,- Долин стал загибать пальцы,
   - Старик, пенсионер, русский, православный, ветеран, приятная внешность, вдовец, что немаловажно, воспитал четырех сыновей, дед, прадед, и, заметь, ни одного темного пятна в биографии. Хоть на Нобелевскую премию выдвигай. Народ соколом взовьется, попробуй кто-нибудь тронь Старика
   - Мутный он какой-то, непростой. Не поймешь. Опять же портрет Ходорковского над столом висит. - Сысоев разлил по рюмкам..
   - Мало ли что у кого висит. У меня дома календарь с голыми бабами висит, и что с того? Скажи мне, Василий Егорович, чего ты от меня-то хочешь? Конкретно. Чтобы я, как фокусник, шумиху обратно в мешок затолкал? Не выйдет. Обратно корова не доится.
   - Я тебя прошу всего лишь сместить акценты. Не было никаких спецслужб. Не бы-ло. А что фотографии висят в интернете - плевать. Монтаж, фотошоп. Сначала надо доказать, что это именно дед на носилках, время сравнить и прочее. Вполне имела место быть провокация.
   Может, ему просто плохо стало? А скорая - тут как тут, мимо проезжала. Никаких выстрелов. Надо перевести разговор из государственной плоскости в частную. Государство тут ни при делах. Жил-был дед, крутил велосипед, заболел какой-то херней, и... давайте отдадим его медикам. Медики разберутся, через полгода, когда все утихнет, напишут, что он такой же, как все. Ты же это можешь? Твоему каналу поверят. Ты пойми, этот дед - он всем как кость в горле. А я договорюсь наверху, чтобы вашей телекомпании прямой эфир со Стариком дали. Покажешь его, посветит он перед всеми седой бородой, и сказке конец.
   - Для того, чтобы с ним передачу выдать в прямом эфире, неплохо бы для начала выяснить, где он находится. Поговорить, подготовить. Ты же мне не скажешь, где он, -Долин уже валял дурака. Власти у тебя много, вот только Старик тебе не по зубам, подумал он.
   - Не могу,- Сысоев прижал обе руки к груди, - не имею права. Нет указаний. Будут - сразу тебе его отдам со всеми потрохами.
   - На том и условимся. Будет Старик - будет свадьба. Нет Старика - гуляем порознь.
   Долин встал из-за стола, отодвинул стул и полез в карман пиджака за бумажником.
   - Не утруждай себя, заплачено,- великодушно произнес генерал, оставаясь сидеть.
   - Опять не угадал, Василий Егорович,- Долин отсчитал восемь купюр по пять тысяч, положил их стопкой на скатерть и двинул в сторону Сысоева, - за Стариком должок числится, сорок тысяч, так я тебе его возвращаю.
   Развернулся и вышел, еле удержавшись, чтобы не оглянуться на потерявшего дар речи генерала Сысоева.
  
   Вакханалия вокруг Старика раскручивалась, набирая обороты. Любое скандальное событие не может, как стрелка барометра в ясную погоду, застыть на месте. Иногда сенсация начинает потихоньку сбавлять темп, будто колесо без белки, вот уже, казалось, совсем остановилось, как рыжая бестолковщина с хвостом нырнула в него обратно, и понеслось колесо по новой с бешеной скоростью, поскрипывая спицами. И ни за что не угадаешь, что у озорницы на уме. Как никто не знает причины возникновения слухов, будоражащих умы. Самое интересное, что слухи, в отличие от тех же теорем, совершено не требуют доказательств.
   - Вы что не знаете, да она блядь!
   - Неужели?
   - Конечно!
   Некоторые особенно дотошные пробуют несмело возразить
   - С чего вы это взяли?
   На что получают гениальный в своей простоте ответ
   - Об этом все знают!
   - Кто все?
   - Все вокруг.
   Человек удивляется - надо же, все знают, а я до сих пор в неведении. Справляется у близкого друга и получает в ответ недоуменное - а ты что, до сих пор не в курсе?
   В итоге любая история обрастает таким количеством бездоказательных слухов, что черт голову сломит, чтобы выяснить, откуда ноги растут, как невозможно узнать у колобка, где у него лицо, а где, простите, прямо противоположное.
   Катя не выкладывала новых сведений о Старике, блог журналистки стал очень популярным, количество посещений любого ее поста, даже самого безобидного, зашкаливало. Хромова долго держалась, отбиваясь от коллег по цеху, но человек слаб, а соблазн велик, популярность уже погладила ее по голове нежною рукой, и Катя начала раздавать интервью налево и направо. На встречи в кафе, рестораны, издательства Катю безропотно и с явным удовольствием возил Сергей на своей машине, забрав ее из ремонта. Телевизионщики с разных каналов, непременно хотели взять у Хромовой интервью на фоне подъезда Старика, и вся эта шумиха очень не нравилась жильцам дома, хотя поначалу они тоже включились в игру под названием " Расскажите вкратце о соседе" Все репортажи начинались приблизительно одинаково по смыслу, хотя слова могли быть разными.
   - Мы сейчас стоим у подъезда того злополучного дома, из которого был похищен несчастный Иван Сергеевич Гребнев.
   Спустя неделю подъезд, будто родной с детства, узнавали все телезрители нашей необъятной Родины. И если бы этим все и закончилось, дудки! На третий день в подъезд незаметно пробралась небольшая группа то ли паломников, то ли последователей секты "Конец света 2012". Они устроили молебен у квартиры Старика, повесив на дверь икону зеленого чудища, напоминавшего огурец с рогами на голове. Около порога сектанты расставили двадцать четыре свечи в виде пентаграммы, зажгли их и удалились. По невыясненным причинам одна свечка упала набок и покатилась к двери соседей Старика, находившихся в это время на работе. Деревянная дверь, обитая дерматином, загорелась, выделяя едкий дым. Пока жильцы других этажей разобрались, в чем дело и вызвали на подмогу пожарных, квартира успела частично выгореть, особенно коридор и кухня. Пожарные туго знали свое дело, вырубили в подъезде свет и залили квартиру водой, затопив три нижних этажа. Приехавшие домой супруги-погорельцы оценили масштаб ущерба, собрали самое ценное, что не сгорело, забили вход большим толстым листом фанеры и уехали жить к теще.
   Подъезд лихорадило. На следующий день в него прошмыгнул умалишенный с тряпичным свертком в руках, дошел пешком до шестого этажа - свет так и не включили -
   размотал тряпицу, вынул из нее здоровенный топор и с криком "Выходи, Сатана!"
   стал рубить металлическую дверь Старика. Дверь выстояла, но грохот стоял такой, будто в подъезде начались военные действия. Признавая очевидное превосходство стальной двери над топором, сумасшедший обратил свой гнев на дверь, заколоченную фанерой, расколошматил его в щепки, ворвался в сгоревшую квартиру, и пошла гулять губерния! Псих разбил, что можно было разбить, порубил, что попалось под руку, а остатки дьявольского пиршества выкинул вниз, предварительно выбив окно. Все, что не слизнул огонь, не покоробила вода, уничтожил ненормальный, доведя тем самым неприятности, случившиеся с соседями Старика, до логического финала.
   Вызванный на место погрома наряд милиции застал безумца в тот момент, когда он сдирал обои со стены. На предложение сдаться бесноватый ответил потоком ругательств, заявив, что в ванной находятся облитые керосином заложники. В обмен на заложников террорист с топором потребовал машину до аэропорта, заправленный самолет на взлетной полосе, миллиард долларов и Ксению Собчак с двумя бутылками водки. На все про все он дал представителям правопорядка 22 минуты, иначе в квартире будет семь трупов. Свои требования преступник озвучивал столпившимся на площадке между этажами милиционерам в маленькую щель между обгоревшим косяком и растерзанным матрасом, поставленным на попа так, что вход в квартиру был заблокирован. И что вы думаете? Пришлось вызывать антитеррористическую группу. Пока она была в пути, псих основательно забаррикадировал вход остатками мебели и стал орать смертным криком из окна, пытаясь донести до собравшейся внизу толпы свой политический манифест, состоящий из лозунгов один нелепее другого. Чего стоила фраза "Немедленно освободить от налогов всех работников буровых славного города Вышний Волочек"!
   Под окнами в толпе даже прошелестело: "А что в Вышнем Волочке нефть нашли?"
   Бригада спецназовцев появилась во всеоружии через полчаса, переговоры окончились безрезультатно, была стрельба, грохот, крики, мат с обеих сторон. Когда идиота в наручниках выводили из подъезда, к милицейскому начальству обратились жильцы с категорическим требованием установить круглосуточный пост охраны. Начальник пошептался со своим замом и согласился.
   Хотим обратить ваше внимание на то, что все эти безобразия происходили под неусыпным оком многочисленных телекомпаний, отечественных и иностранных, под вспышки фотокамер и мобильных телефонов. Репортажи о блестяще проведенной операции появились на всех каналах, в том числе и на Евроньюс, а ролики с психом, кричащим из окна матерные манифесты, заполонили интернет. Белка бегала, колесико крутилось.
   Скандал со Стариком постепенно выходил на международный уровень. Сначала зарубежные СМИ писали обо всей этой истории в язвительном ключе, констатируя, что в России, с ее суверенной демократией, как обычно, творится не пойми что. По мере появления новых свидетельств и фактов бессмертия Старика, иностранцы сменили тон на более серьезный и тоже задались проблемами бытия, куда же от них денешься. Но стержнем всех публикаций, от скупых до развернутых, был естественный вопрос - где Старик? Авторы статей отвечали на него по-разному, но, опять-таки, очень нелицеприятно по отношению к российским госструктурам и спецслужбам. Не без казусов - в одном немецком бульварном издании утверждалось, что в тайных лабораториях ФСБ, наследницы КГБ, тело Старика разрезали на десять тысяч маленьких кусочков и теперь выращивают в пробирках армию бессмертных, готовых по первому приказу пойти "Дранг нах Вест". Над публикацией поначалу посмеялись, затем почесали затылки и спросили себя - а почему, собственно, нет? Дошло до того, что на одном из брифингов канцлер Германии попросила журналистов умерить пыл и не подвергать нападкам прекрасные германо-российские отношения. Дальше - больше: во время рабочего визита в Китай Президенту России на итоговой пресс-конференции буквально в лоб задали вопрос о Старике. Президент, понятное дело, отшутился, навел тень на плетень, и не только не развеял сомнений, но еще больше напустил туману в обсуждаемую тему. Бездействие и молчание властей становилось попросту некрасивым, угрожая престижу страны.
  
   Милицейское начальство, что удивительно, жильцов дома, где проживал Старик, не обмануло и буквально на следующий день выставило у подъезда пост, состоявший из двух сотрудников в форме. Полагалось ли так по внутренней инструкции, или начальство руководствовалось здравым смыслом, что вдвоем охранять любой объект всегда сподручнее, нам доподлинно неизвестно. Они дежурили шесть часов, посменно, в основном скучая на лавочке, а благодарные жильцы первого этажа приглашали их попить чайку и пускали справить нужду, если таковая имелась. Как ни крути, получалась полнейшая синекура, попросту говоря, лафа на работе, когда и делать, собственно, ничего не надо, и отвечать, как оказалось, не за что. Если в первый день у всех еще проверяли паспорта, то впоследствии милиционеры профессионально узнавали всех постоянных обитателей подъезда в лицо, включая маленьких детей. Но в сутках двадцать четыре часа, и смен, соответственно, должно было быть четыре, а сотрудников - восемь. Такая нагрузка была слишком обременительна для руководства местного ОВД, и они попросили помощи наверху, ссылаясь на недостаток личного состава и скудное финансирование. Сверху им посоветовали воду не мутить, обойтись своими силами, пост оставить на трое суток, а дальше доложить по ситуации. Временное затишье около подъезда продолжалось ровно два дня и две ночи. На третий день работники одной влиятельной газеты, затаившиеся в припаркованном у соседнего дома автомобиле, сфотографировали, улучив момент, веселую компанию из четырех милиционеров во время приема - сдачи поста. Эти фотографии были напечатаны в ближайшем номере под издевательским заголовком
   "Почетная смена караула у вечного подъезда"
   Остальные печатные и интернет-издания, дабы не отстать и не остаться с носом, моментально отправили своих корреспондентов на место дислокации скучающих милицейских сил. Получился новый дурдом на выезде - все хотели сфотографировать сотрудников, да не просто так, но желая подловить миг, когда кто-нибудь из постовых, а лучше сразу оба, окажутся в смешном, нелепом и даже, страшно сказать, в неподобающем сотруднику милиции положении. Будем честны перед собой - ничего, упаси Боже, выходящего за рамки служебных инструкций сотрудники себе не позволяли, но человек есть человек. Каждый из нас может почесаться, икнуть, поковырять в носу и так далее, незаметно для окружающих, другое дело, когда на тебя направлены десятки фотокамер, мечтающих увековечить, когда ты начнешь это делать. Эффект присутствия нежелательных соглядатаев поменял обыденную, рутинную картину мира около отдельно взятого подъезда до неузнаваемости. Сотрудники газет и журналов превратились в охотников, милиционеры, соответственно, в двух чахлых волков за красными флажками, а пятачок перед подъездом стал своеобразным загоном, с которого не уйти и не скрыться.
   Врагу не пожелаешь. Все спешили взять интервью у постовых, задавая в основном такие каверзные вопросы, которые поставили бы в тупик даже Эйнштейна, что уж говорить о двух молодых парнях в форме, только вчера научившихся мало-мальски грамотно составлять протокол. Плюс ко всему этому, подогреваемые газетными статьями, во дворе дома начали появляться праздношатающиеся личности, мечтающие запечатлеть себя для потомков на фоне знаменитого подъезда и охраняющих его стражей правопорядка. Реклама - не только двигатель торговли, но и перпетуум мобиле всяческой глупости в самых крайних формах ее проявления. В общем, около подъезда опять сложилась крайне нездоровая ситуация, в которой каждый изгалялся, как мог. Жильцы снова оказались недовольными, зато как веселились читатели!
   Милицейское руководство провело экстренное совещание с привлечением коммунальных служб, по итогам которого управляющая домом компания начала немедленный ремонт дворовой площади с заменой бордюров и асфальта на подведомственной территории.
   Казалось бы, отличный код конем, потому что против катка не попрешь, но работники прессы тоже не вчера родились и не лыком шиты. По законам физики на всякое действие существует противодействие. В народе, позабывшем законы физики, вспоминают хитрую пятую точку, на которую всегда найдется что-то там с резьбой, да еще и в двойном размере. Журналисты поменяли место дислокации, переместившись в соседний дом, где им за соответствующую мзду предприимчивые и бессовестные жильцы начали предоставлять место у окна с видом на подъезд Старика, с питанием или без.
   Дороже всего котировались окна третьего, четвертого и пятого этажей.
   Во дворе полным ходом шла реконструкция, больше напоминавшая войсковую операцию, названную для прикрытия "благоустройством территории", - укладывали новый асфальт, постоянно что-то варили, сверкая электродами, красили, детскую площадку увезли, на ее место притаранили точно такую же, но уже с двумя качелями и с горкой повыше. Милицейский пост сняли, полагая, что безобразия закончились, однако той же ночью на металлической двери подъезда появилось двухметровое изображение лица Старика, выполненное в стиле "граффити" в пастельных тонах, наискосок красовалась бордовая надпись в два ряда "ЦСКА - кони! Спартак - мясо! Зенит - Чемпион!". Пост, скрипя зубами, вернули на место. Веселая белка продолжала крутить колесо.
  
   На другом конце Москвы в это время к старшему сыну Старика подкатили французы, предложили издать в соавторстве с известным французским журналистом книгу мемуаров о своем замечательном отце и посулили за это немалую по нашим меркам и ничтожную для крупного иностранного издательства сумму в двадцать тысяч евро. Артем Иванович Гребнев, сам уже пенсионер, посовещавшись с женой и детьми, подписал контракт и даже получил аванс. Сумма к оплате, прописанная в договоре, составляющая коммерческую тайну, непонятным образом просочилась на страницы печати. Немцы почувствовали себя оскорбленными и тут же предложили второму по старшинству сыну Старика - тоже, кстати пенсионеру - тридцать тысяч евро за аналогичную книгу. На третьего сына Старика вышли веселые и сумасбродные греки и отстегнули с присущей южанам широтой аж шестьдесят тысяч. За неимением самого младшего сына Старика, догуливавшего с семьей последний день отпуска на острове в провинции Хайнань, одно английское издательство, принадлежащее российскому миллиардеру, связалось с Катей Хромовой и озвучило сумму в пятьдесят тысяч фунтов. Прилетевший из Китая младший сын Старика Сергей, названный в честь деда, быстро понял, что остался на бобах, и грозился подать в суд на остальных своих братьев. Назревал грандиозный семейный скандал. По счастью, Екатерина, искренне не понимающая, какие мемуары она может написать о человеке, про которого месяц назад слыхом не слыхивала, от заманчивого предложения отказалась.
   Денежки естественным путем уплыли к младшему сыну, и начинающийся конфликт был потушен в зародыше. Так Старик, сам того не ведая, значительно увеличил благосостояние собственных отпрысков.
  
   Иван Сергеевич Гребнев пребывал в отличном настроении. За неделю он научился пользоваться компьютером, мог сам включать его, заходить в интернет, открыв для себя еще один пласт огромного мира, доныне недоступный. В тот самый вечер, когда Елена Петровна привела Паршина, они проговорили практически до утра. Старик подробно и с присущей ему иронией рассказал обо всех приключениях, выпавших на его долю сразу по выходе из подъезда, не забыв упомянуть и об отрезанных пальцах, и о сорока тысячах, позаимствованных им в загадочном особняке в центре Москвы. Сомнений в том, что Стариком занимались спецслужбы, не оставалось. Однако все, что касалось персоналий, было покрыто полным мраком, именно от того, какое подразделение взялось за Ивана Сергеевича, зависело, насколько далеко могут простираться ее полномочия и возможности. Судя по скорости подготовки и наглости исполнения, похитители Старика принадлежали отнюдь не к техническим службам. А вот к каким конкретно, надо было выяснить обязательно, и желательно побыстрее. От этого зависели жизнь и судьба тех людей, вовлеченных так или иначе в историю со Стариком. Они обсудили, как связываться между собой, и решили, что Паршину ни звонить сестре, ни тем более появляться в ее квартире больше не следует, признав самым безопасным способом общение по интернету, через почту или скайп. Для экстренных случаев Паршин написал на листке бумаги номер личного мобильного телефона директора Долина, который в отличие от рабочего знал ограниченный круг людей. Это тоже было небезопасно, но Гена рассчитывал на то, что, пообщавшись с начальником, придумает более элегантный способ связи. Перед уходом, уже стоя в коридоре, Паршин еще раз спросил сестру, не будет ли она возражать, если Старик поживет у нее некоторое время. В ответ он получил дружеский подзатыльник и напутственное - сами, мол, разберемся, без сопливых. Все складывалось как нельзя лучше.
   Паршин вышел на улицу, подошел к двум студентам, пьющим пиво в скверике, и за вознаграждение в пятьсот рублей воспользовался их мобильным телефоном, чтобы позвонить Долину. Потом Гена связался с Катей и договорился пересечься в центре около метро. Хромова подъехала к месту встречи на машине, познакомила Паршина с водителем, оказавшимся ее приятелем по имени Сергей. Они любезно предложили подбросить Гену до дома. По дороге он рассказал Кате о последних похождениях Старика, однако на предложение Хромовой самой встретиться с описываемым ею персонажем, так сказать, поговорить с глазу на глаз, ответил категорическим отказом, клятвенно пообещав, что, как только придет время, такая беседа обязательно состоится. На том и расстались.
   Паршин, сполоснувшись под душем, лег спать, Катя строчила новую статью о Старике, Сергей Коновалов, по-хозяйски повязав фартук, мыл посуду, Елена Петровна смотрела по телевизору новости, а сам Старик в это время развлекался с компьютером. Жизнь продолжалась. Все действующие лица нашего повествования смотрели в будущее со сдержанным оптимизмом, надеясь на лучшее, и не подозревали, сколько еще неприятностей им предстоит пережить вместе.
  
   Долин ехал из ресторана в телецентр со смешанным чувством, прикидывая, правильно ли он сделал, что утер нос генералу, да еще в такой откровенно оскорбительной форме, не поторопился ли, сбрасывая Сысоева со счетов.
   Вера во всесилие спецслужб сродни вере в сильную руку, которая, придя к власти, наведет наконец-то порядок в разболтанной стране. Она очень популярна среди определенных кругов населения. Что тому виной - пагубное воздействие фильмов, шпионских романов, где рыцари без страха и упрека выпутываются из любой заварушки, разрушая козни врагов, или что иное, неизвестно. "Когда б вы знали, из какого сора...", написала Ахматова, имея в виду, конечно же, стихи. То же самое можно сказать и про спецслужбы, причем, совершенно наплевать, в интересах какой страны они ведут свою деятельность. Когда б вы знали, сколько идиотов в них служит, да еще и на руководящих постах, вы бы за голову в отчаянии схватились. Но и принижать возможности сил безопасности, причисляя их к полным импотентам, тоже очень опасно.
   Взвесив все за и против, Долин пришел к выводу, что можно было бы и воздержаться от последнего прощального поклона генералу, но большой беды в своем поступке не видел.
   Тем более, что пришедший в себя Сысоев перезвонил и, стараясь не показать раздражения, спросил напрямик.
   - Старик у тебя?
   - Нет, - соврал Виктор Николаевич, - просто у тебя течет, как из решета.
   Будто в подтверждение слов директора Долина, на следующий день в сети появился видеоролик, в котором Старику одним махом отсекают два пальца.
   Если очередной пост Хромовой о злоключениях Старика, об издевательствах над ним собрал невиданное количество комментариев, причем, в достаточной мере скептических, то ролик, выложенный на портале "Ньюс-Ньюс", вызвал просто-таки бурю возмущения и сочувствия.
   Видео действительно было не для слабонервных, о чем и предупреждала надпись в его начале. Старик сидел в комнате за столом, к нему подходил человек, лица которого не было видно, закатывал чуть ли не до плеча правый рукав рубашки, потом стягивал руку жгутом выше локтя, прижимал ее к столу и резким движением тесака отрубал Старику два пальца - безымянный и мизинец. Смотреть на такое без содрогания было невозможно.
   Но дальше начинались совсем уж чудеса, непонятные, необъяснимые, что с точки зрения здравого смысла, что вообще с любой точки зрения, как на это ни посмотри.
   Отрубленные пальцы, лежавшие на столе, через несколько секунд исчезали, просто-таки растворившись в воздухе, кровь из раны переставала течь, вдруг, будто по мановению волшебной палочки, пальцы вновь оказывались на руке Старика, там, где им и положено было быть изначально. Хоть стой, хоть падай, хоть зажмурься, хоть смотри сто раз.
   Причем, запись была не с камеры наружного наблюдения, где обычно лишь угадываются черно-белые силуэты, а цветная, снятая на профессиональной аппаратуре в комнате с выставленным светом, что давало возможность разглядеть все детали в мельчайших подробностях. Такая детализация лишь добавляла нереальности происходящему. Эксперты, просмотревшие ролик вдоль и поперек, в один голос утверждали, что ни малейшего намека на монтаж, врезки и склейки в видео нет. В нижнем углу экрана шел постоянный хронометраж, не прерываясь ни на секунду, с указанием даты съемки. Кого-кого, а уж экспертов по любому вопросу в интернете через одного, про что ни спроси, но такое единодушие относительно правдивости видео, а также дата на экране лишний раз подтверждали все, о чем днем ранее написала Катя Хромова. Заодно припомнили, что такая "гильотинная ампутация" выполняется только в экстренных случаях, во время военных действий. Вспомнили еще кровавый обряд якудза, где провинившийся сам отсекает себе мизинец и, завернув его в платок, отдает главарю банды с поклоном. Сейчас войны нет, Старик к японской мафии ни каким боком, какие же сволочи так издеваются над почтенным пенсионером?
   Буря возмущения в интернете походила на небольшой ветерок по сравнению с тем бешенством, в какое пришел генерал. Мало того, что Долин, ткнул его мордой в салат по-провансальски, не скрывая, что получил сведения о Старике из его же конторы, так еще и журналисты окончательно смешали с дерьмом, выложив видео.
   Сысоев рвал и метал. Через три часа в кабинет генерала буквально за шиворот втащили перепуганного владельца новостного интернет-агенства, и Сысоев, лично, в красках нарисовал перед ним картину возможных взаимоотношений, при любом раскладе не предполагающих небо в алмазах. Он сравнил негодяя с Ильей Муромцем, стоящим на распутье перед камнем. Единственное отличие подонка от былинного героя состояло в том, что перед Илюшей раскинулись три пути, три выхода из создавшегося положения, а у него, у подлеца, один - назвать имя урода, продавшего агентству паскудную видеозапись. Столь эмоциональное показательное выступление Сысоева вызвало в душе у полковника Марченко продолжительные аплодисменты. Он оценил речь генерала наивысшими баллами за композицию и техническое исполнение. Надо сказать, что и на новостного мерзавца слова Сысоева произвели столь неизгладимое впечатление, что он тут же, провалиться ему на месте, назвал фамилию своего источника. Им оказался младший брат лейтенанта, выполнявшего работу оператора. Он продал агентству видео за девятьсот долларов. Дальнейшее расследование еще раз показало, что глупость и нелепый случай до сих пор правят миром. При записи диска для генерала Сысоева лейтенант забыл стереть копируемые данные с ноутбука, более того, принес его домой после работы, что тоже было нарушением внутренних инструкций. Любознательный братишка давно подобрав пароль, залез в ноутбук, в поисках жареного. На одной чаше весов лежала жадность, на другой - страх. Жадность оказалась весомее. Лейтенанта наказали, влепив строгача, но больше для проформы, понимая, что история простая, как две копейки.
   Как разбирался лейтенант со своим братом, нам не ведомо.
   А для генерала Сысоева наступила черная полоса - его вызвали на ковер и приказали сдать дело о Старике и все сопутствующие материалы, а заодно намекнули, чтобы готовился к перемене места службы. Так и сказали.
   - Засиделся ты, брат, в Москве, мхом оброс, пора тебе мышцы поразмять, где-нибудь на Юге, например, в Ингушетии, - говоривший при этом улыбался, но глаза его были серьезны.
   На робкие возражения высокий начальник указал глазами вверх еще выше, и Сысоев сообразил, что решение уже принято, дело за малым - подыскать подходящую кандидатуру на освобождающуюся вакансию.
   По телефону он отдал соответствующие распоряжения полковнику Марченко, а сам поехал домой мрачнее тучи. Дома включил телевизор, сел в кресло, налил рюмку бренди, но так и не выпил, смотрел на экран, плохо понимая, что там происходит. А на экране немного откинувшись назад, пел Кобзон, прижав самое дорогое к груди - микрофон, открыв рот так, будто собирался им ловить яблоки.
   Генерал не видел Кобзона. Перед его глазами, будто впечатанный, застыл насмешливый взгляд директора Долина, когда он в ресторане отдавал за Старика деньги. Ненависть генерала обрела имя, кровь и плоть.
   Он решил, что в лепешку разобьется, но должок Долину непременно вернет.
   Не подозревая, какие проклятия посылал в его сторону генерал Сысоев, директор Долин в очередной раз ругался с Паршиным, убеждая друга, что Старика надо перевезти в другое, более безопасное место, потому что квартиру Генкиной сестры вычислят - не сегодня, так завтра.
   - Пойми ты, дурья башка, нам несказанно повезло с генералом - он сначала делает, а потом думает. Сысоеву после появления скандального видео не до нас. Он сейчас внутреннее расследование проводит да оправдывается перед начальством в разных кабинетах. Дров наломал - полон воз. Под ним, небось, кресло уже зашаталось. Не дай Бог поручат поиски Старика кому-нибудь посмышленее - все, пиши - пропало. Поднимут распечатку твоих звонков за последние полгода, возьмется за них специалист, отметит наиболее повторяющиеся и проведет по ним штатную проверку. Сестра твоя не из Туруханского края приехала, где ЗАГС закрыт и все ушли в тайгу за кедровыми шишками. И плевать, что у нее другая фамилия. Она в Москве родилась. Ее подноготную узнать - дело пары часов при нормальной организации труда.
   Паршин понимал обоснованность опасений директора Долина, сам считал, что им удивительно подфартило с генералом, готов был согласиться с тем, что Старика неплохо бы перепрятать, но смущали его две вещи. Разговаривая сегодня утром со своей сестрой по скайпу, он обратил внимание на ее подозрительную веселость, на откровенный радостный лучик счастья в ее глазах, на то, как она чаще прежнего поправляла волосы при ответах, гордо вскидывая головой, и подумал, что это неспроста. Видеокамера компьютера Елены Петровны показывала достаточно примечательную картинку - позади сестры расстилался диван с двумя смятыми подушками в изголовье, а на вопрос о местонахождении Старика сестра ответила по-семейному буднично: "Ваня в ванной, принимает душ"
   А почему бы и нет, подумал Паршин. Сестра ежедневно бегала по утрам, три раза в неделю ездила плавать в бассейн, следила за собой, берегла фигуру, диету не соблюдала, но и не наедалась на ночь, выглядела моложаво - если не на сорок лет, то уж точно значительно меньше своих пятидесяти семи. Плюс природный оптимизм, который всегда скостит со счетов любому еще пару лет жизни.
   Насчет Старика у Гены даже сомнений не возникало. Сердце, легкие, печень, почки и что еще там есть - желудок, селезенка Ивана Сергеевича функционировали, как у молодого.
   Удивительно было бы, если бы все остальное, чем так гордятся мужчины, вдруг оказалось не на должной высоте. После стольких лет одиночества они вполне могли рассчитывать на скромные радости, казавшиеся недоступными для людей их возраста. Паршин не знал и старался даже не загадывать, сколько времени продлится взаимное притяжение Елены Петровны и Ивана Сергеевича, но дал себе слово приложить все усилия, чтобы осень их возможной любви кружилась как можно дольше.
   Во время разговора Старик зашел в комнату, присел рядышком с Еленой перед монитором, обняв ее за плечи, поздоровался с Паршиным - выбритый, причесанный, свежий, излучая привычную ироническую доброжелательность, легко согласился поучаствовать в прямом эфире и ответить на любые вопросы телезрителей. Елена Петровна в ужасе всплеснула руками: " Да Ване же одеть нечего. В чем он пойдет на съемки?". После небольших препирательств сошлись на классическом костюме, сером - обязательно с отливом, добавила Елена Петровна, - на белой рубашке и галстуке чуть ниже тоном. На робкие попытки посодействовать в этом вопросе сестра ответила категорическим отказом, сказав, что сама снимет мерки с Ивана Сергеевича и завтра же днем поедет куда-нибудь в центр и подберет приличный антураж для выхода в свет. Паршин смотрел на парочку, обсуждающую детали гардероба, - на влюбленную сестру, на улыбающегося Старика - и понимал, что не бывшая жена, не единственная дочь, звонившая ему по дежурным праздникам, а эти двое немолодых людей и есть самое дорогое в его жизни. Как он мог им сейчас позвонить и сказать, чтобы они собирали манатки и перебирались на новую, незнакомую им квартиру? Иван Сергеевич, может, и согласится, но сестра точно встанет на дыбы.
   Вторая закавыка заключалась в том, что Паршин не до конца понимал, какую игру затеял его друг Витюша. По всем признакам директор Долин был всецело на стороне Старика, но при любом разговоре с другом непонятная тревожная струна постоянно звенела у Паршина в голове, не замолкая ни на секунду. То, что Долин, помимо защиты Ивана Сергеевича, хочет вдобавок снять пенки с его эффектного появления в прямом эфире, не смущало Паршина - работа есть работа. Однако не было полной уверенности в том, что Долин не дрогнет, если его припрут к стене, если поставят перед выбором между благополучием и всем остальным, включая самого Гену.
   Утешало единственное - Виктор Николаевич давно вхож в высокие кабинеты, мелькает на всех официальных мероприятиях, беседует с нужными людьми в кулуарах, что остается только уповать на его знание закоулков власти или на его личную порядочность, в коей Долин пока не давал повода усомниться. Паршин решил не ломать голову, как в игре "веришь - не веришь", выбирая между сомнением и доверием, посмотрел на друга и выбрал "веришь". Однако беспокойная нота внутри него не исчезла, будто нарочно зазвучав с еще большей силой.
   - Ты прав, - сказал он Долину, - только у меня к тебе одна просьба. Давай дадим им один день на сборы. Сестра сейчас,- Паршин посмотрел на часы, - скорее всего, покупает Старику костюм. Вернется, примерка, то, се. Вечером позвоним, а утром заберем. Ты нашел, куда?
   - Запихнем их в одну из разгонных квартир, мы их арендуем для разных вип-гостей, которые в гостинице жить категорически не желают. Я уже узнал у Анечки, три жилища пустуют, выбирай любое. Пошлем кого-нибудь, приберутся, сотрут пыль, завезут продукты и все необходимое, набьют холодильник, обычное дело. Все удобства, евроремонт, интернет и красивый вид из окна. Я предлагаю квартиру в районе ВДНХ. Место хорошее, и от нас рукой подать. Но насчет сроков согласиться с тобой не могу. Понимаю, но не могу. Поверь.
   Долин развернул стоящий на столе телефон трубкой к Паршину и продолжил
   - Звони Старику, говори, что хочешь, приводи любые аргументы, но подготовь его к переезду, как только твоя сестра вернется.
   Паршин вздохнул и позвонил, услышав спокойный голос Старика, постарался максимально доходчиво объяснить необходимость смены места пребывания.
   Иван Сергеевич согласился с доводами, сказал, что всецело доверяет Паршину, добавив при этом - если Леночка, то есть Елена Петровна, не будет возражать.
   Гена позвонил сестре на мобильный телефон, гудки без ответа. Он подождал пару минут и перезвонил. В трубке ответил незнакомый женский голос.
   - Извините, я видимо ошибся, - Паршин хотел отключиться, но женщина спросила.
   - Вам нужна Елена Петровна?
   - Да
   - Вы родственник или знакомый?
   - Родственник. Я ее брат, - тревожная нота зазвенела угрожающе.
   В трубке немного помолчали, будто нарочно испытали терпение Паршина.
   - С Еленой Петровной произошло несчастье. Она попала под поезд в метро.
   - Она жива?
   - Жива, но состояние крайне тяжелое.
   - Как это произошло? Что она говорит?
   - Она без сознания. Вам лучше подъехать к нам и узнать все на месте,- женщина назвала номер больницы и адрес.
   Долин дал Паршину свою машину с шофером, чтобы тот как можно быстрее смог добраться по указанному адресу, получив обещание, что Гена тотчас же позвонит, когда выяснит состояние своей сестры. После его ухода, выкурив подряд две сигареты, Виктор Николаевич вызвал к себе в кабинет одного из водителей, из стареньких, чем немало удивил свою секретаршу - никого из работников гаража в кабинет Долина сроду не приглашали. Он попросил водителя подъехать на машине к дому, где жила сестра Паршина, встать с торца и ждать указаний, предупредив его о конфиденциальности задания.
  
   Эх, случай, случай, что ты делаешь с нами? Уважая ваше время и нервы, мы не будем мусолить, что любая случайность есть непознанная закономерность, что все происходящее с нами...и про причинно-следственные связи, и про судьбу, и про карму.
   К чему? Все происходит, как происходит. Нет никаких законов, потому что любая закономерность, которую вы выстраиваете у себя в голове - лишь оправдание собственной беспомощности. Законы оставим ученым. Имея их за пазухой, ученым значительно легче расписываться раз в месяц в ведомости на получение зарплаты. История нас учит единственному - в этом бессмысленном мире может произойти все, что угодно. А может и не произойти.
   Любая череда событий, которую вы пытаетесь выстроить по ранжиру, напоминает цепочку следов человека на песке у кромки моря перед приливом.
  
   Тот самый опер из группы Марченко, что случайно опознал Паршина на фотографии, позавчера вечером по выходе из продуктового магазина ненароком столкнулся в дверях с немолодой и приятной женщиной. Женщину звали Елена Петровна Добржанская, но опер этого не знал, мало ли с кем столкнешься невзначай, лишь выходя, чуть приподнял пакет, чтобы удостовериться в целости шести бутылок пива, которые он взял себе на вечер - завтра был выходной, а сегодня вечером футбол, "Спартак" должен порвать "Порту" в ответном матче.
   Придя домой, он включил телевизор, чтобы не пропустить начало трансляции, а сам пошел на кухню делать бутерброды, а заодно и размяться бутылочкой пива.
   Кто бы что ни говорил, но алкоголь в малых дозах проясняет набитую заботами голову, выкидывая лишнее. Денис, так звали опера, выпил по привычке полбутылки пива из горлышка и вдруг вспомнил, где он видел сегодняшнюю незнакомку. А главное - с кем. С телевизионщиком, две недели назад около соседнего дома. Они как раз прощались у подъезда. Паршин поцеловал женщину, привычным жестом потрепав ее по плечу, когда опер проходил мимо. Он еще подумал, что так прощаются либо родственники, либо давние любовники. Денис посидел, подумал, стараясь вспомнить номер подъезда, это был точно не первый и не последний, допил остатки из бутылки, позвонил полковнику Марченко, доложил о случившемся и пошел смотреть футбол, окончательно выкинув из головы все, что было связано с работой.
   И покатился мячик с горки. Утром на столе у полковника Марченко лежали данные на двадцать шесть женщин от сорока до шестидесяти лет, проживающих в двух средних подъездах искомого четырехподъездного дома. Но что это были за данные? Слезы, если сказать по правде: фамилия, имя, отчество, адрес, год рождения, да еще такие же куцые строчки о тех, кто еще в этой квартире прописан. Все.
   Это только в кино про наши доблестные спецслужбы обожают показывать - сел молодец к компьютеру, пробежался пауком по клавиатуре, ввел пароль, клацнул кнопку ввода - и зашуршал принтер длинной бумажной лентой, выползающей из его пасти. А там - море разливанное сведений: где родился, кем крестился, на ком женился, с кем спит на самом деле, что любит, чем болеет, фото в фас, в профиль, в кругу семьи, и все счета в оффшорах пропечатаны, как линии жизни на ладони. Мечтать не вредно, даже полезно для здоровья, если не с переизбытком, потому что не дай Бог переусердствовать, выйдет боком. Не обоснованные ничем фантазии смазывают картину мира, будто сидишь за мутным стеклом в дождливый день и видишь лишь силуэты снующих по улице людей.
  
   Может, на пенсионерок, для которых телевизор - свет в окошке и последняя в жизни отрада, подобные финты действуют. Вплеснет руками баба Маня: "До чего дошел прогресс!". Вот только все это не соответствует суровым реалиям нашей жизни в пасмурной стране.
   На более-менее заметных личностей спецслужбы наверняка компромата нарыли несколько вагонов, стоящих на запасном пути, на случай возможной посадки. Но что можно быстро накопать на человека, который машину не оформлял, за заграничным паспортом не обращался, в налоговой на учете не стоит и в собственности имеет лишь рыжего кота по кличке "Чубайс"
   Вот и приходится, как в прошлой веке, ножками в ДЭЗ, в ЗАГС и прочая, оформив запрос по всем правилам, да с гербовой печатью.
   Марченко внимательно читал бумагу со списком фамилий, в который раз похвалив своего подчиненного за прекрасную зрительную память.
   Надо же, молодец, даже обратил внимание на то, как они прощались, подумал он.
   Полковник взял из стаканчика синий фломастер и отметил крестом всех женщин, имевших одинаковое с Паршиным отчество. Таких оказалось три. Пробежав глазами список, пометил галочкой тех женщин, что жили одни. Не факт, конечно, люди могут быть прописаны вместе, а жить уже сто лет порознь. Полковник никуда не спешил, он ждал ребят с докладом - они работали по распечатке звонков Паршина, поэтому занимался разгадкой ребуса просто для собственного удовольствия. Одиноких женщин в списке было шесть. Совпадений - только одно. Марченко обвел несколько раз фамилию "Добржанская".
   Тут как раз позвонили из отдела.
   - Марченко, - подняв трубку, сказал полковник
   - Костя, мы закончили. Среди указанных номеров всего три принадлежат женщинам от сорока до шестидесяти. Наиболее повторяющийся номер числится за некоей...
   - Подожди, дай я угадаю. Добржанской?
   - Точно. В десятку.
   - Спасибо. Как только вернется Киселев из ДЭЗа, пришли его ко мне. Пошли кого-нибудь в ЗАГС по месту прописки.
   - Костя, отстаешь от времени. Базу данных по ЗАГСам уже год, как нам передали.
   - Тогда пробей по ней Добржанскую и позвони.
   Через час Марченко уже знал, что Елена Петровна Добржанская, в девичестве Паршина, сводная сестра журналиста, то и дело мелькающего вокруг Старика.
   Полковник сидел и прикидывал, докладывать ли последние новости пакующему чемоданы генералу Сысоеву, или стоит повременить, пока вся эта чехарда с переназначением руководства обретет осязаемые контуры. В любом случае ему ничего не перепадало от предстоящих изменений - новый назначенец притащит с собой пару заместителей, заместители тоже придут не в одиночку - кому охота работать в незнакомой среде, - и так по нисходящей. Все как обычно, не тронут лишь младший состав да технарей.
   По поводу своей участи Марченко даже голову не ломал, ему было все равно.
   Полковник пришел в спецслужбы по стопам своего отца, как говорится, продолжая династию. Будучи поздним ребенком, он окончил военное училище в то время, когда его отец, генерал КГБ, был уже несколько лет в отставке. Единственное, чем отец помог сыну - позвонил кое-кому, и у Кости появилась возможность продолжить службу не в далекой Кулунде, а в Москве, что тогда представлялось подарком судьбы. На деле же оказалось - таких продолжателей династий в столице пруд пруди, и, не имея постоянной поддержки сверху, сделать карьеру практически невозможно, будь ты хоть семи пядей во лбу. Костя это понял очень быстро, когда молодые сынки высокопоставленных родителей стали обходить его на поворотах, взбираясь по карьерной лестнице. Через пару лет отец тихо умер после месячной болезни, вслед отцом также спокойно скончался Советский Союз, унеся в небытие одних, вытащив из неизвестности других, заменив старых героев на новых.
   Костя женился буквально после училища, имел двоих детей, жил у супруги и практически не встречался с отцом, кроме как по великим праздникам.
   Мать Кости, Нина Степановна, нигде не работавшая всю свою сознательную жизнь, получила в наследство от мужа приличную по тем меркам генеральскую пенсию, не менее приличную генеральскую дачу и шикарную четырехкомнатную квартиру в сталинском доме на Фрунзенской набережной, которую приватизировала, как только появилась возможность. В эпоху Советской власти Нина Степановна принадлежала к фрондерствующим кругам, постоянно ругавшим тогдашнюю КПСС, однако с приходом капитализма развернула оглобли на сто восемьдесят градусов, став яростной коммунисткой. Она ходила на все демонстрации и митинги, писала статьи в партийную печать, поддержала Верховный Совет в пику Ельцину, благо генеральская пенсия позволяла ей жить не богато, но не имея особых материальных проблем.
   В общем, она стала активным членом партии Зюганова, искренне ненавидевшим капитализм, пришедший в нашу страну - по крайней мере, так обстояли дела, если взглянуть на них с общественной точки зрения. В личных же вопросах, касавшихся, пардон, собственной шкуры, Нина Степановна проявила недюжинную капиталистическую хватку, вовремя обратив солидную сумму на сберегательной книжке в акции приватизированных госкомпаний, тем самым избежав печальной участи множества пенсионеров, у которых вклады попросту сгорели - не без помощи государства. Более того, она сдала генеральскую жилплощадь иностранцам, а для себя сняла скромную однокомнатную квартиру неподалеку от сына. Прибыль исчислялась приличной суммой в долларах, что позволяло безбедно существовать ей самой и помогать семье сына в таких масштабах, что все сослуживцы Кости от зависти локти кусали. Через некоторое время она исхитрилась приобрести по дешевке в собственность два нежилых помещения, которые отремонтировав, начала сдавать - одно под офисы, другое под магазин одежды. Над признать, что последнюю операцию она провела не без помощи любящего сына, при полной его поддержке, что еще сильнее укрепило родственные чувства между матерью и Костей, соединив их коммерческими узами. Три месяца назад Нина Степановна умерла, оставив сыну четыре квартиры, три не очень больших, но довольно-таки прибыльных бизнеса, ну и еще кое-что по мелочи, детишкам на молочишко.
   Полковник Марченко ждал, когда пройдет полгода, чтобы вступить в официальные права наследования, притом что часть бизнеса мать предусмотрительно переписала еще при жизни на жену.
   На работе ему ничего не светило, да и надоело до соплей выполнять чужие указания, тем более сейчас - после смерти матери, капитал Марченко исчислялся шестизначной суммой в долларах.
   Сейчас было самое удобное время, чтобы подать рапорт об увольнении - никто за него держаться не будет, подпишут с радостью, предполагая, что он уходит из-за Сысоева.
   К Сысоеву Костя Марченко относился со сдержанным уважением, отдавая должное его профессионализму, хотя последнее время ему бросались в глаза неприятные качества характера генерала, которые стали проявляться слишком часто. Ему казалось, что генерал попросту оторвался от действительности, упиваясь собственными возможностями, и не замечал еле уловимых изменений климата не только за окном, но и в коридорах власти.
   Формально генерал еще оставался его начальником, поэтому Марченко все-таки решил доложить ему о новых обстоятельствах, касающихся дела Старика.
   Сысоев виду не показал, что узнал интересные новости, хотя Марченко заметил, как загорелись его глаза, поблагодарил полковника и отпустил..
   Сысоев тут же позвонил специалисту, числящемуся по аналитическому отделу, вызвал его к себе в кабинет и проговорил с ним без малого два часа. Специалист, скажем так, очень узкого профиля несколько раз отзванивался Сысоеву, вечером приехал к нему на дачу с развернутым докладом, из которого выходило, что вместе с Еленой Добржанской
   в квартире в данный момент находится Иван Сергеевич Гребнев.
   Утром человек Сысоева, имя которого нам осталось неизвестно, последовал за Еленой Петровной в центр, где она приобрела в магазине достаточно дорогой костюм на мужчину выше метра восьмидесяти, и на обратной дороге отзвонил генералу.
   - Она купила ему костюм. Сейчас едет обратно. Подходит к метро.
   - Действуй, как договорились, - сказал генерал и, не дожидаясь ответа, отключился.
   В центре города, на станции " Библиотека имени Ленина", в любое время дня всегда полно народу, плюс к обычным несчастиям на ней была очень узкая платформа.
   Елена Петровна стояла в толпе людей, ожидая состава, которые днем ходят с удлиненными интервалами, создавая еще большую давку. Когда поезд, грохоча, вырвался из туннеля, она сделала шаг по направлению к краю платформы и вдруг почувствовала, как кто-то очень сильный резко толкнул ее в спину на рельсы. Последнее, что она видела, была круглая фара поезда, огромная и яркая, как полуденное солнце, погасшее внезапно.
   Сысоев сидел в кабинете и следил за сводкой новостей. Как только появилось сообщение о затруднении движения на Сокольнической линии из-за несчастного случая - под поезд попала женщина, - генерал зло засмеялся и произнес в пустоту: " Ну, вот я и вернул вам должок".
   Больше мы с генералом на страницах нашей книги не встретимся, но для особо любопытных добавим в конце, что перевели его не в Ингушетию, а в Тверскую область, где под его руководством было предотвращено несколько терактов и посажены трое коварных шпионов. Правда, это не попало на страницы печати.
   А на место генерала неожиданно поставили полковника Марченко, пока только исполняющим обязанности, но после разговора в одном высоком кабинете можно было с уверенностью сказать, что приставка и.о. скоро исчезнет. С одной стороны, такое назначение было удивительным, с другой - объяснялось невероятно просто.
   На носу выборы в Госдуму, вслед за ними народ пойдет голосовать за президента страны, а вот за какого именно - нынешнего или предыдущего, на самом верху еще не объявляли, мало того, упорно держали всех в полном неведении. Такая неопределенность не внесла полный разброд и шатание в высшие эшелоны власти, но укрепила вертикаль в мысли, что сейчас не время для резких движений, а любое громкое назначение есть нарушение хрупкого баланса между различными структурами. Воистину, нет ничего хуже положения, когда непонятно, кому в рот смотреть, словно бредешь ночью между параллельными дорогами, зная, что сейчас они разойдутся, и одна поведет в прекрасные дали, а другая упрется в тупик. Самое умное - сесть у развилки и подождать рассвета.
  
   Гена Паршин приехал в больницу, где ему сообщили о смерти сестры и оформили опознание в морге. Он позвонил директору Долину, и они сообща с трудом уломали Старика переехать на новое место жительства без Елены Петровны, которая, как они объяснили, попала в больницу. Уже на квартире пришлось все-таки сказать горькую правду. Старик не заплакал, не стал выспрашивать подробности несчастного случая, лишь спросил Паршина, нуждается ли тот в его помощи. Получив отрицательный ответ, он включил телевизор и стал смотреть кино, будто ничего не случилось. Паршина даже покоробила сухая безучастность Старика ко всему произошедшему, он не ожидал такой реакции, хотел было переговорить вечером, но занятый печальными хлопотами, закрутился и позабыл. А зря.
   Со Стариком произошли, казалось, невидимые посторонним перемены - его взгляд потерял былую ироничную доброжелательность, черты лица заострились, будто мрачный художник решил несколькими штрихами подчеркнуть жесткость образа. Если бы рядом с ним была родня, знавшая его досконально, такие изменения сразу бросились бы родственникам в глаза. Сейчас со Стариком общались пусть и доброжелательные люди, но знающие его поверхностно, смотревшие на него, как на некий уникум, раритет, который сам по себе ценен фактом своего появления, без дополнительных деталей. А в деталях сами знаете, что скрывается, и если бы только чёрт.
   На второй день после смерти сестры Паршин приехав к Старику, чтобы отговорить его от появления на похоронах Елены Петровны, с удивлением обнаружил, что всегда поражавший его элегантностью Иван Сергеевич перестал бриться, мало того, он даже не был причесан. На фоне аккуратной седой бородки двухдневная белесая щетина особо не бросалась в глаза, но все равно говорила о некоторой небрежности в его привычном благородном облике.
   Паршин прошел в комнату, сел напротив примостившегося на краешке кресла Старика и приготовился к неприятному разговору, который перед приходом два раза мысленно прогнал в голове, прокручивая не только собственные доводы, но и возможные возражения со стороны Ивана Сергеевича. К своему изумлению, Гена не услышал от Старика ни единого слова против. Тот сидел и курил, глядя куда-то мимо Паршина в направлении окна, забывая стряхивать пепел с сигареты, казалось, погруженный в собственные мысли, однако, когда Гена закончил говорить, Старик повернул к нему голову и сказал.
   - Все правильно. Незачем мне идти. Да и видеть Лену мертвой я не хочу.
   Старик встал и включил телевизор, всем своим видом показывая, что беседа окончена.
   Паршин посчитал такое поведение Ивана Сергеевича обычными переживаниями человека, потерявшего близкого, он и сам держался из последних сил, похоронной суетой заполняя возникшую в душе пустоту. Они сухо попрощались.
   Между тем страсти по Старику, что в прессе, что на телевидении, что в Интернете не затухали, несмотря на меньшее количество упоминаний о нем. Согласно второму закону марксистской диалектики, который Энгельс все-таки спер у Гегеля, произошел переход из количества в качество. Вслед за блоггерами и небольшими сетевыми журналами в бой вступила тяжелая артиллерия - крупные издания и главные федеральные каналы.
   Вышло несколько серьезных статей известных на всю страну авторов, в которых сам факт существования бессмертного Старика даже не оспаривался. Главный упор делался на извечный русский вопрос - что со всем этим богатством нам следует делать, а также, к каким изменениям в нашей жизни это может привести. Несмотря на общий для всех статей оптимистический тон, все авторы к концу были полны оправданного пессимизма, приходя к довольно-таки неутешительным выводам, где из каждой строки буквально сквозила неопределенность. Например, в статье "Фактор бессмертия", перепечатанной в сетевых изданиях, автор утверждал, что само существование Старика ставит столько фундаментальных вопросов, от религиозных до политических, от этических до экономических, что вряд ли мы сможем разобраться хоть в одном из них с пользой для страны и для человечества в целом. Кстати, религиозный аспект был самым животрепещущим и крайне щепетильным, потому что Церковь в данном вопросе заняла самую удобную для себя позицию, попросту не признавала появление первого бессмертного человека нашего времени, совершенно обоснованно заявляя, что для начала неплохо было бы бессмертного предъявить публике. В самом деле, смешно, говорила церковь устами медийного попа, в России, на Украине, в Белоруссии уже появились несколько сект, на полном серьезе поклоняющихся Старику, а сам предмет поклонения пребывает неизвестно где, да и существует ли вообще. Логика, скажем прямо, железная.
   Политический момент, в связи с предстоящими в скором времени выборами, тоже казался не лишенным остроты - если какая-либо сила, вполне возможно, что деструктивная, возьмет Старика в оборот, такая ситуация может привести к непредсказуемым последствиям. Опросы общественного мнения показали, что подавляющее большинство респондентов относятся к Старику с огромной симпатией и запросто могли бы проголосовать за него, возглавь он политическую партию. Даже державники и государственники, посылая обязательный воздушный поцелуй нынешней власти, считали, что появление Старика на политической арене принесет долгожданную стабильность не на словах, а на деле, в буквальном смысле. Демократы, либералы и системная оппозиция также рассматривали его как возможного кандидата если не на пост президента, то на роль некоего третейского судьи, умудренного опытом, способного возглавить Конституционный суд России и руководить им вечно. Непримиримая оппозиция глядела на Старика, как на единственного глашатая и бессмертного авторитета, способного бросить в мурло нынешнему режиму все, что непримиримые о нем думают, и власть ничего не сможет с ним сделать. Что тут говорить, если сам Лимонов, считающий себя фельдмаршалом на любой свадьбе, даже на той, куда его сроду не звали, допустил возможность политического альянса со Стариком, не забыв упомянуть о своем длинном, полном ожесточенных баталий опыте борьбы с властью.
   По всему выходило, что жизнь со Стариком либо станет лучше, либо станет хуже, но такой же не останется ни при каком раскладе. Желающие перемен вздыхали с надеждой, поклонники стабильности презрительно ухмылялись, но все задавались вопросом - где же дедушка?
   И власть наконец-то решила, что ее дальнейшее молчание в непростой ситуации сродни нерешительности, играет на руку только заклятым врагам. Чего-чего, подозрений в неуверенности в глазах будущих избирателей, власть допустить никак не могла.
   Долина вызвали в Кремль и дали отмашку на прямой эфир со Стариком. Правда, при этом директору пришлось признаться, что все последнее время именно он тщательным образом скрывал местонахождение Ивана Сергеевича. Долину признание далось легко - он объяснил помощь Старику исключительно человеколюбием да нежеланием, чтобы над Иваном Сергеевичем проводили эксперименты, как на кролике ушастом.
   Директор не удержался и в разговоре упомянул генерала Сысоева. Пылая "праведным" гневом, Долин обратил внимание собеседника не непроходимую тупость генерала, на непродуманность решений, которые в конечном счете вполне могли привести к многочисленным человеческим жертвам, будь на месте Старика человек с дурным характером.
   - Никогда не понимал, зачем ломать хребет Старику, милому, доброжелательному, неглупому, если с ним запросто можно обо всем договориться? - высказал очередной упрек спецслужбам Долин.
   - Сысоев вам палки в колеса вставлять больше не будет, - заверил Долина визави, -
   С вами свяжется полковник Марченко, он будет обеспечивать охрану Старика - на расстоянии, не вмешиваясь в события без необходимости, - и задал вопрос после небольшой паузы:
   - Так вы гарантируете, что с вашим подопечным никаких сюрпризов не будет?
   - Не должно быть.
   - Ответ не засчитан,- собеседник улыбнулся и крепко пожал на прощание руку.
  
   Канал Долина анонсировал прямой эфир со Стариком, через две недели, в пятницу, в прайм-тайм. Страна замерла в ожидании и в предвкушении.
   Только и разговоров было, что о предстоящей встрече с долгожданным неуловимым Стариком, который ответит на все вопросы а если и не ответит, то хотя бы что-нибудь прояснит в этой скандальной эпопее, связанной с бессмертием.
   Основные федеральные каналы, с большим, нежели у канала Долина, охватом аудитории, посчитали себя обделенными и аргументировано возмутились, выйдя на администрацию Президента с конкретным предложением, однако им в категорической форме посоветовали в эту историю не влезать ни в коем случае - слишком велики риски. Руководители каналов подумали о том, что большие риски приносят в случае удачи большие барыши, но вслух свою простую мысль не высказали, опасаясь обвинений в излишней меркантильности, непонимании текущего момента и интересов государства. Самое веселое в этой ситуации было, что произойди с прямым эфиром грандиозный провал, все равно канал Долина сострижет немало купонов даже с провала, потому что любую глупость, сказанную на встрече со Стариком, будут еще несколько дней мусолить во всех СМИ.
   Долин вместе с Паршиным приехали к Старику, чтобы обсудить с ним линию его поведения в прямом эфире, объяснить, что можно говорить, а чего лучше не касаться, на чем акцентировать внимание аудитории, а о чем вообще промолчать. У любого телевизионного жанра есть свои неписаные законы, свои телевизионные заморочки - в прямом эфире любая невольно брошенная фраза может скомкать сюжет и развернуть его в противоположную сторону.
   Старик встретил гостей с показным радушием, предложил по рюмочке коньяку, посетители благоразумно приняли на грудь, выслушал убедительное вступление Долина и наотрез отказался участвовать в передаче.
   - Но почему?
   - По кочану, - спокойно ответил Старик.
   - Иван Сергеевич, вы же буквально пять дней назад, если мне не изменяет память, не возражали против прямого эфира?
   - Пять дней назад Лена была жива.
   Что тут скажешь? Какая собака укусила Ивана Сергеевича, можно только догадываться, строить предположения одно нелепее другого, но факт остается фактом - Старик не хотел встречаться не только с журналистами, но и с кем бы то ни было. Долин его уговаривал, приводил резоны "за", замолкал, поглядывая на Паршина, приглашая того подключиться к разговору, но Паршин уже понял, что Старик в этом вопросе будет непоколебим. Если привести стенограмму беседы телевизионщиков со Стариком, она напоминала бы полемику двух русских баранов с африканским носорогом - так далеко расходились их интересы, расположенные на разных континентах.
   - Люди хотят вас увидеть.
   - Зачем?
   - Их беспокоит ваша судьба.
   - Вы в этом уверены?
   - Уверен.
   - Зато я не уверен.
   - У вас есть возможность эту обеспокоенность увидеть.
   - Зачем?
   И так по кругу два часа. Директор Долин, сняв пиджак, ослабив галстук, с расстегнутой рубашкой напоминал утомленного следователя, ежеминутно вытирающего платком пот со лба, понимающего, что у него нет достаточных доказательств, чтобы загнать подозреваемого в угол, и его придется отпустить с извинениями. Старик, сидевший в кресле напротив Долина, всем своим видом показывал откровенное безразличие к потугам директора, курил расслабленно, попивал коньячок, не забывая подливать Паршину, и походил на небритого главу мафиозного клана, который, "включив дурака", откровенно издевается над следователем в частности и Фемидой в целом. При этом Иван Сергеевич часто покачивал головой и глядел с усталостью на Паршина, как бы говоря тому - посмотри, с кем мне приходится иметь дело. Когда по пятому разу Долин приступил к уговорам, используя те же аргументы, но в другой редакции, Старик внезапно остановил его, прикоснулся к Долину рукой и произнес загадочную фразу, которая впоследствии определила дальнейший ход развития ситуации.
   - Разговаривать с нашими людьми, убеждать их в чем-либо - все равно, что слепых на камни наводить. А впрочем, делайте что хотите, я вам даю полный карт-бланш, но без моего участия.
   На улице, садясь в машину, Долин повернулся к Паршину и сказал обреченно:
   - Делай что хочешь, но Старика надо уговорить, кровь из носу.
   - Из чьего носа кровь? Если из Стариковского - бесполезно, из моего - без толку.
   - Гена, не до шуток. Эфир должен состояться через две недели, пусть хоть мир рухнет.
   У тебя есть десять дней. Думай.
   И уехал.
   Без сомнения, думать, размышлять - занятие крайне полезное, с какой стороны на него ни посмотри. Решать нерешаемые задачи - любимое увлечение нашего народа, населяющего одну шестую часть суши, тому способствуют многие компоненты российской жизни - суровая природа, недостаток тепла и денег, избыток внутренней энергии и свободного времени, отсутствие законов, несмотря на присутствие здравого смысла и тяги к справедливости, далее каждый может подставить любую фразу по вкусу.
   Только в нашей стране предлагали чинить валенки с помощью старых капроновых чулок и придумали четыреста сорок пять способов рационального использования пустого стержня от шариковой ручки. Отлично, но как пробить головой метровую бетонную стену без иных подручных средств, кроме мозгов, не придумал ни один выдающийся ум. Ничего более толкового, кроме как найти дыру или обойти преграду, выдумать невозможно. Паршин и не пытался идти в лоб, а сразу сосредоточил свои мысли на втором варианте. Угрожать Старику себе дороже, неизвестно, какой еще он может фортель выкинуть, спекулировать на тему семьи попросту недостойно, уговорить не удается, значит, его надо каким-то образом перехитрить, причем сделать это так, чтобы хитрость впоследствии не открылась. В отношениях со Стариком привычная тактика кнута и пряника не работала - кнут должен быть исключен полностью, а вот пряников желательно подыскать побольше и послаще, осталось только выяснить, на какой пряник Старик клюнет, а мимо какого пройдет, не повернув головы.
   Паршин постоял-постоял у подъезда в размышлениях, да и вернулся обратно на квартиру к Старику, предложив тому просто скоротать вдвоем время, побеседовать о том, о сем, выпить, закусить, пообещав, что уговаривать его ни на что не будет. Гена рассказал Старику о похоронах Елены Петровны, о событиях последних дней, о подозрениях, что смерть ее не была случайностью, и постепенно возникший в их отношениях небольшой холодок растаял, уступив место спокойствию с привкусом горечи.
   Два немолодых человека выпивают и пытаются поддержать друг друга, переживая вместе утрату любимой женщины. Гена сызнова пересказал Старику все события, как он их видел, начиная от злополучного джипа, разматывая ниточку повествования с комментариями, замечаниями, упомянув о роли врача Сергея Коновалова и его внезапной возлюбленной, журналистке Кати Хромовой, директоре Долине, генерале Сысоеве, своей бывшей жене, дочери, то есть обо всех и обо всем. О жизни. Прошло три часа, солнце клонилось к закату, а Гена все говорил и говорил. Объяснив, в какую неприятность они с Долиным попали в связи с прямым эфиром и категорическим отказом Старика в нем участвовать, он предложил Ивану Сергеевичу самому найти лазейку из создавшегося положения, ведь они втроем играют на одной стороне площадки, а по другую сторону сетки расположены все остальные участники. Старик задумался надолго, но никакого оптимального для всех решения не нашел и,разведя руками, простодушно сознался в этом. Тогда Паршин предложил ему, как он выразился, небольшой финт ушами, который мог бы устроить все стороны, как единственный выход из образовавшегося тупика. Старик покурил, пожевал яблоко и сказал - согласен.
  
   - Бред, - выдохнул Долин, когда Гена рассказал ему о договоренности со Стариком,
   - чистой воды бред.
   - Зато Старик согласен.
   - Старик ни за что не отвечает. А нам, случись чего, голову оторвут.
   - Да что может случиться? Надо просто все организовать по высшему разряду.
   - Тебе легко говорить. Тебя пнут пинком под зад, так ты "сам с усам", взял недопитую бутылку из стола и вышел вон. А я директор канала, с меня стружку снимут до кишок.
   - Витя, не преувеличивай. Никто ни о чем не догадается, даже ухом не поведет. Надо только сделать все аккуратно.
   - Бред, - повторил еще раз Долин, но уже не так уверенно.
   - Чего ты боишься? Скандала? Так он нам только на руку. По любому.
   - А репутация? - Долин сдавал позиции одну за другой.
   - Слушай, ну что ты Ваньку валяешь, какая репутация? Ты еще скажи, что ни разу не получал указаний ни от хозяев, ни от Кремля. А я посмеюсь.
   - Ну, хорошо - Старик согласен. А родственники? Их же целый табор.
   - Родственников я беру на себя. С ними еще проще договориться. Они, судя по последним событиям, к деньгам совсем не безразличны. И Старик нам в помощь, посодействует, - Паршин уже понимал, что дожмет Долина.
   - Ладно, черт с тобой, уговорил. Двум смертям не бывать.
   - Смотри...
   Паршин подтянул к себе лист бумаги и начал набрасывать на нем список необходимых приготовлений. Решение было принято.
  
   Екатерине Хромовой позвонили с телевидения и пригласили на прямой эфир со Стариком.
   Катя поинтересовалась списком приглашенных, она на телевидении была лишь два раза, да и то на записи дурацких передач про экстрасенсов. Несколько раз за последнее время Катю приглашали на разные каналы, поучаствовать в дискуссии о Старике, но она благоразумно отказывалась, решив, что сказала все, что имела сказать в многочисленных интервью. Тем более, что список участников неизменно состоял из раскрученных телевизионных личностей, готовых торговать своим лицом, высказываясь по любому поводу, что про экономику с политикой, что про балет с пингвинами.
   Кандидатуры возможных оппонентов, озвученные девочкой из редакции, ее устроили, хотя Хромову предупредили, что списки еще уточняются и возможны некоторые изменения. Спустя пару часов позвонил Гена Паршин и извиняющимся тоном - сама понимаешь - попросил накидать список вопросов, которые Катя хотела бы задать Старику. Она попробовала возмутиться, но Паршин объяснил, что дело ответственное, прямые эфиры - редкость в наше время, и желательно провести передачу без сучка и задоринки. Такие же вопросы задают всем приглашенным во избежание накладок, и Хромова отнюдь не исключение из правил.
   Она обещала подумать, принесла свои соболезнования Паршину по поводу гибели сестры, заодно попросив его высказать свое мнение - смерть его сестры была результатом несчастного случая?
   - Знаешь, - Паршин помолчал несколько секунд, - все родственники погибших считают, что следователи работали спустя рукава и пропустили важные детали. Я в данном случае не оригинален. Уж больно много странностей.
   - Каких, если не секрет?
   - Главное - Лена была здорова, гипертонией не страдала, непонятно, с чего у нее должна была закружиться голова, как предполагают медики. На перроне народу в этот час действительно много, но давки нет никакой. Так что с этой стороны не все гладко.
   - Абсолютно верно,- добавила Катя, - я ездила на станцию и проверяла, именно в то время, когда она, как утверждается, погибла.
   - Зачем?
   - Затем. Я думаю, что твою сестру убили.
   - Слушай, Хромова, брось ты это дело. Мало тебе приключений на задницу?
   - Ты за мою задницу не беспокойся, она в полном порядке. Я хочу выяснить...
   - Ничего ты не выяснишь. Понятно, что ее смерть связана со Стариком - он у нее жил в это время. Не исключено, что Лену убили. Можно даже кучу аргументов найти в пользу этой версии. Вот только, ничего не докажешь.
  
   Катя никому ничего давно уже не пыталась доказать, считая такую работу пустой тратой времени. В самом деле, все споры напоминают бег на месте, особенно, если позиции диаметрально противоположны. Сколько горло ни дери, сколько ни приводи доказательств и фактов, которые тебе кажутся очевидными, все рано выяснится, что у твоего противника в споре такой же, если не больший, мешок суждений и соображений. Самое лучшее - просто зафиксировать исходные позиции и разойтись подобру-поздорову.
   Чтобы утвердиться в чьем-нибудь ложном мнении, в очередном махровом заблуждении, человеку и доказательств порой не надо. Человеческий разум напоминает шестикрылого серафима, использующего для полета лишь пару крыльев, а остальными прикрывающего лицо и туловище - не в смирении, а для защиты, дабы никто не проник в дебри сознания и не обнаружил полное отсутствие собственных мыслей.
   Но для самой себя Хромовой были необходимы доказательства, ей казалось очень важным убедиться или разувериться в криминальном характере смерти Елены Петровны.
   Вы спросите, зачем? А зачем человек лезет на Эверест, тратя время, нервы, здоровье и немалые, скажем, деньги? Ползет туда, задыхаясь от нехватки кислорода, к проклятой и вожделенной вершине, на высоту, где не работают человеческие законы, где мужья теряют жен, жены - мужей, друзья бросают замерзающих товарищей, потому что все равно не спасти, зато есть все шансы погибнуть вместе. Но он идет вверх, по дороге, усеянной трупами, зная все риски, понимая, что до него там побывала куча народу и после него побывает не меньший легион таких же, как он, упертых и необъяснимых с точки зрения человека, живущего внизу. Эгоизм, возведенный в абсолют, скажете вы. Нет, нет, и еще раз нет. Эверест - это истина, которую не могут найти в обычной жизни, среди огромного скопления людей. Тоже мне, скажете вы, подмена понятий - сравнивать восхождение на Эверест с расследованием убийства. Все правильно, но у каждого своя вершина и своя истина. Вам не понять их, им не понять вас - всеобщее непонимание расползается туманом между нами, заполняя собой все оставшееся пространство, кажется, только руку протяни, чтобы почувствовать тепло другого человека, а на деле - не докричишься.
   Катя недавно переехала к Сергею Коновалову, поближе к центру, так было удобнее, да и трешку с высоченными потолками не сравнить с однокомнатной, пусть и улучшенной планировки. Сейчас Екатерина обживала доставшееся ей в управление холостяцкое жилище, пытаясь навести в нем подобие уюта. Мужчины в быту, за исключением совсем уж одиозных особей, чаще всего руководствуются принципом разумной достаточности, тяготея к минимализму.
   Выражаясь житейским языком, если к вам регулярно ходят в гости пять человек, то тарелок одного фасона в хозяйстве непременно будет четыре. Склонная к системному подходу в работе, мужская половина человечества отдыхает от него дома, поэтому, обнаружив в холодильнике холостяка на третьей полке между початой банкой варенья со столовой ложкой внутри и куском засохшей колбасы носок, не впадайте в истерику - именно так живут одинокие мужчины в большинстве своем. В случае с Сергеем Коноваловым мерзость запустения не доходила до такой степени, все-таки врачи в основной своей массе чистюли, профессия обязывает, но до идеального порядка, как ни крути, что до Пекина раком. Кстати, при переезде Катя с удивлением обнаружила, что весенне-летний вариант ее "движимого" имущества странным образом уложился в два чемодана и одну сумку, включая любимую Хромовой кухонную утварь, подтверждая тем самым известную поговорку: " Нищему одеться - только подпоясаться".
   Первые две ночи на новом месте она плохо спала но, руководствуясь правилом из плохого извлекать только хорошее, воспользовалась бессонницей как поводом, не давала спать и Сергею, тем самым улучив их отношения по максимуму. Вступив в трехкомнатные владения, поначалу задохнувшись от простора, Катя быстро пришла в себя и посвящала все свободное время поискам, покупкам, заказам тех вещиц, без которых жизнь - не жизнь, а если и жизнь, то не в радость. Пусть нам постоянно твердят скептики, что наше бренное существование состоит из разлук и потерь, из невзгод и неудач, нынешнее Катино житье-бытье представляло собой цепь очень приятных открытий.
   Первые - мимолетные, иногда поверхностные - впечатления о характере Сергея менялись только в лучшую сторону. Коновалов обладал многими качествами, что так нравятся женщинам, да, сказать по правде, и не только им. Он был вежлив не на показ, хорошо относился к окружающим. Катя обратила внимание на то, как с ним здороваются соседи, как они заходят к нему запросто в ночь-полночь со своими болячками, и для каждого Сергей находил нужные слова, даже в том случае, когда не мог помочь, терпеливо и спокойно втолковывая, почему. Такое отношение к людям никогда не бывает благоприобретенным, это должно быть в крови, думала Катя, она чувствовала фальшь в людях на молекулярном уровне. Ко всему прочему, оказалось, что Сергей практически не пьет, по крайней мере, по российским меркам, потому что питие по праздникам, дням рождения, да пара бокалов сухого в выходные по предложению Кати, на Руси и за выпивку не считаются.
   Известный рок-певец Оззи Осборн завещал свое тело Лондонскому музею естествознания, самонадеянно утверждая, что он - настоящее медицинское чудо, пропьянствовал в течение сорока лет, и ничего с ним не случилось. Нам кажется такое заявление пустым бахвальством - как минимум половина российских мужчин пьют с младых ногтей, имея такой стаж, от которого у певца выпали волосы, зубы и отвалился хвост, и не видят в этом ничего уникального.
   Приятности Кати продолжались - на второй день Сергей показал ей место, где хранил сбережения, и опять-таки это не было широким жестом. Он подвел ее шкафу, открыл дверцу и просто сказал - деньги тут. И ничего больше не добавил, полагая финансовый вопрос закрытым.
   Катя всегда была материально самостоятельной, да и дела ее в последнее время шли в гору, но такой пустячок со стороны Сергея будто укутал ее теплом. Подруги звонили ей, поздравляли, поражались, восхищались, завидовали, повторяя, что так хорошо быть не может, намекая на тайную страсть или порок, скрываемый им до поры до времени. Скажем честно, недостатков у Сергея хватало, но они смотрелись столь незначительно на общем фоне, что показывать их широкой публике, не считаем необходимым.
   В самом деле, что толку упрекать достойного во всех отношениях человека в том, что он, например, громко зевает. Впрочем, иногда и такая пустяковина может стать непреодолимой преградой, источником беспрестанного раздражения, когда любовь давно ушла, растворившись в повседневных склоках. Но Катя любила Сергея, он отвечал ей взаимностью, а что еще можно пожелать людям, сердца которых бьются в унисон? Ответ на этот вопрос мы скоро получим.
   Две вещи поначалу смущали Хромову. Как и все влюбленные особи, она - упаси Боже, не из ревности, а только из природного любопытства, - попыталась отыскать следы своей предшественницы, нисколько не сомневаясь, что такая имела место быть. Предложение переехать к Сергею возникло спонтанно, так же неожиданно было принято. Первый взгляд на обитель Коновалова говорил о том, что здесь давно не проводилась генеральная уборка, однако никаких признаков женщины Катя, как ни старалась, выявить не смогла. А спрашивать не хотела, боясь показать излишнее усердие в щекотливом вопросе.
   Сергей, действительно, практически никогда не приглашал женщин в гости, не видя в этом особой нужды - ему хватало многочисленных флиртов на работе во время дежурства, особенно ночью, когда поток больных иссякал, а свободные минуты каждый проводил, как мог, соответственно своим предпочтениям. Медсестры были в основном молодые, практикантки тем более. Магия ночи в замкнутом пространстве творит чудеса - если не верите, спросите об этом проводников поездов дальнего следования, они вам расскажут, столько необыкновенных историй, неожиданных поворотов и восхитительных сюжетов случается за закрытыми дверями купе.
   Ординаторская в больнице в этом смысле ничем от них не отличается.
   Коновалов после некоторых размышлений решил, что приведет домой только ту женщину, в которой почувствует желание остаться с ним навсегда. Собственно, такой и была Катя Хромова.
   Второй предмет смущения и радости заключался в том, что Сергей совершенно не имел понятия о культуре, как ее представляла Екатерина, оставаясь невероятным профаном в эстетическом смысле, читая в основном медицинские книги и журналы. Хромова старалась не пропускать премьеры, выставки, любила быть в гуще событий, любые новые веяния добавляли ей драйв, стимулируя творческое начало, Сергей же обожал бывать на природе, в тишине, за городом, в одиночестве, размышляя и созерцая. Такой конфликт интересов разрешился легко и взаимовыгодно - они стали чередовать совместные походы в свет с вылазками в лес, в Подмосковье, вот и весь сказ.
   Взаимоотношения Кати и Сергея, история их любви достойна отдельной книги, но нам
   придется, уважая читателя, пришпорить коней повествования, чтобы не топтаться на месте до бесконечности.
   Итак, приближался час прямого эфира со Стариком. Долин потирал руки в предвкушении триумфа, держал украдкой пальцы крестиком, понимая, что благодаря нынешней передаче одним выстрелом убивает сразу несколько зайцев. Во-первых, рейтинги возглавляемого им канала предсказуемо скакнут вверх - об этом говорили все предварительные опросы.
   Во-вторых, Старик наконец-то удовлетворит всеобщее нарастающее любопытство, переходящее в нетерпение, и тем самым погасит бушующие уже несколько недель страсти, хотя бы на некоторое время. Кстати, потом можно запустить целый цикл передач, связанных с бессмертием. В-третьих, появление Старика в эфире окончательно снимет угрозу его безопасности со стороны спецслужб, переводя Ивана Сергеевича в иное качество - из мифического дедушки в известную на всю страну фигуру из плоти и крови.
   Именно этого так хотел Паршин.
   В-четвертых, власть, как Пилат, умывает руки, разрешив прямой эфир со Стариком, показав на всю страну свою полную непричастность к сомнительным делишкам. Дескать, вы требовали, мы пошли вам навстречу, а грязные инсинуации можете засунуть себе сами знаете куда. Выходило, что прямой эфир только всем на руку.
   Сергей подвез Катю к телецентру, они вышли из машины, Екатерина поцеловала его
   и уже пошла по дорожке, как вдруг остановилась, повернулась, подошла к Коновалову и внимательно посмотрела ему в лицо, будто хотела что-то сказать, но никак не решалась.
   - Что-нибудь не так?
   - Нет, пустое. Все в порядке.
   - Давай, я тебя подожду. Какая разница, где скучать - дома или в машине. Трансляция пойдет на Дальний Восток, у нас тебя покажут только через семь часов.
   - Езжай. Домой доберусь сама, не маленькая. Пожелай мне удачи.
   Вместо этого Сергей крепко поцеловал ее в губы, и она направилась к телецентру.
   С нею что-то происходит, подумал он по дороге домой. Последние два дня перед эфиром Катя была сама не своя, забросив все дела, то спала днем, укутавшись пледом, то бездумно ходила по квартире с чашкой кофе, погруженная в собственные мысли. Сергей порывался несколько раз поговорить, но она всячески уходила от разговора, тут же находя себя неотложное занятие. Коновалов считал Катину нервную лихорадку психологическим мандражом перед очень ответственным выступлением. В последнюю ночь перед эфиром она была так неистова в любви, будто ее бешеный пес искусал - Катя с такой силой обнимала Сергея, словно прощалась навсегда. Эх, мужчины, мужчины, не понять вам, буйволам толстокожим, какой силы переживания идут волнами навстречу друг другу, схлестываясь в противоборстве внутри вашей избранницы, какие вулканы клокочут
   огнедышащей лавой, пытаясь выплеснуться наружу, и только беспредельная любовь женщины к непонятному представителю сильного пола заставляет ее обходиться молчаливой улыбкой, не выражающей ничего. Меняются эпохи и политические системы, но расстояния космического порядка, разделяющие мужчин и женщин, остаются незыблемыми.
   Дома Сергей решил вздремнуть, он был с ночи, после работы успел только наскоро перекусив, отвезти Катю на передачу. Сон его был неглубок, тревожен, несколько раз он просыпался и снова проваливался в дрему. Через два часа Сергей окончательно проснулся, заварил себе кофе, пытаясь с помощью обжигающего губы напитка сбросить с себя остатки сна, больше похожего на многосерийный фильм ужасов.
   Открыл ленту новостей и увидел первой, обведенной красной рамкой, заметку гласившую, что во время прямого эфира со Стариком произошел печальный инцидент, повлекший за собой смерть человека. Подробностей не сообщалось.
   Коновалов несколько раз перечитал написанное, но так и не смог разобрать толком, что же случилось. Позвонил Кате на мобильный, но тот не отвечал. Включил телевизор в надежде дождаться новостей - может, там что-нибудь скажут.
   А произошло следующее. Все было готово к началу передачи - рассажены полукругом на небольших трибунах проинструктированные зрители, заняли места приглашенные гости и эксперты, их было двенадцать, по шесть справа и слева по обе стороны от пустого кресла, стоящего в центре, предназначенного, по всей видимости, для главного участника долгожданного мероприятия. Вышел ведущий и, посматривая на часы, еще раз обошел гостей в студии, перекинувшись с каждым парой слов, напоминая очередность выступлений. Решено было начать передачу с небольшого обсуждения, чтобы ввести в курс дела несведущих, если таковые еще остались, освежить в памяти зрителей последовательность событий, тем самым разогревая и подготавливая аудиторию к появлению Старика. Наконец минутная стрелка достигла цифры двенадцать, и шоу началось. Молодой, артистического вида ведущий, широко улыбаясь, поприветствовал телезрителей и людей, собравшихся в студии, поздравил всех с событием, как он выразился, вселенского масштаба и приступил к вводной части своего перфоманса.
   Перемежая фразы с картинками на большом мониторе, он довольно-таки ловко сумел уложиться в шесть минут, читал не по бумажке, вовремя оборачивался к экрану, что говорило о его профессионализме. Затем перешли к обсуждению, предоставляя слово гостям по часовой стрелке. Катя сидела второй слева от пустующего кресла, выглядела странно - ее высказывания по поводу бессмертия показались многим невыразимо блеклыми на фоне остальных спичей. Она то и дело прикладывала платок к губам, точно ее подташнивало. Ведущий хотел было подойти к ней и поинтересоваться ее самочувствием, но в ухе голос редактора предложил ему повременить, чтобы не портить картинку. И вот появился Старик, элегантный, седой, с аккуратной бородкой, в дорогом костюме, сидевшем на нем как влитой. Он поздоровался со всеми, устроился в центральном кресле, положив ногу на ногу.
   И тут Катя выбросила вверх руку, подзывая ведущего, словно молила о помощи - было видно, что ей нехорошо. Возникла небольшая заминка, молодой человек подошел к Хромовой, они о чем-то пошептались несколько секунд, и ведущий объявил в микрофон, что известной журналистке, раскопавшей всю эту историю с Иваном Сергеевичем, неожиданно стало плохо, она сейчас покинет студию, и давайте проводим ее аплодисментами. Катя встала, держа платок у лица, молодой ведущий галантно
   взял ее под локоток, помогая пройти за кулисы. Когда они, проходя, поравнялись со Стариком, платок упал на пол, Катя нагнулась, словно хотела поднять его, неизвестно откуда у нее в руке появился металлический предмет - это была длинная маникюрная пилка для ногтей. Хромова с такой поразительной силой воткнула пилку в шейную артерию Ивана Сергеевича, что тот от удара откинулся в кресле, а затем резким движением руки, будто барану на заклании, перерезала ему горло. Все произошло настолько быстро, что поначалу никто ничего не понял - происходит какая-то суета около Старика, вдруг Иван Сергеевич падает на пол, держась за горло, весь в крови. Катя инстинктивно делает шаг назад в сторону, поворачивается к залу, рука ее с зажатым в ней предметом окрашена красным, поднимается шум, зрители в студии вскакивают с мест, суетятся, мельтешат сотрудники, и внезапно все обращают внимание на то, что рядом с окровавленным телом, валяется седой парик, а сам мертвец оказывается лыс, как бильярдный шар. Последнее, что услышали телезрители, был полный ужаса и неподдельного отчаяния крик Кати Хромовой: "Это не Старик!"
   Что началось потом, очень трудно описать словами, что матерными, что литературными, но мы попробуем. Потребовалось буквально полчаса, чтобы записанную на Дальнем востоке передачу перегнать на европейскую часть страны, где расположены основные средства информации. Ее тут же выложили в общий доступ. Теперь каждый желающий мог во всех подробностях посмотреть злополучное убийство в прямом эфире, сделать собственные выводы, оставить личные замечания и комментарии.
   В лысом человеке, публично зарезанном Екатериной Хромовой, тотчас же опознали актера Пензенского областного театра Владимира Исаевича Скоробогатова. Все агентства подхватили эту новость, однако еще через час дезавуировали результаты народного опознания - Скоробогатов сам вышел по телефону на связь с популярной московской радиостанцией подтвердив, что он жив-здоров, чего всем желает, к истории со Стариком не имеет отношения и за последний год ни разу не покидал славный город Пензу. Приняв дежурное внимание к своей скромной персоне на другом конце провода за искреннее участие, актер воодушевился и рассказал о любимом театре. Не забыл он разрекламировать спектакли, в которых играет под руководством замечательного худрука Афанасьева при полной поддержке "из ряда вон выдающегося" (цитата) губернатора Пензенской области, яркого представителя партии власти, не пропускающего ни одной премьеры, дай Бог ему долгих лет жизни. Незатейливая реклама самого себя и родного города в купе с неприкрытым реверансом в сторону начальства так напоминала провинциальную любовь с прогибом, что немало позабавила радиослушателей, не вызвав раздражения.
   Получить разъяснения у руководства федерального канала журналистам не удавалось - директора Долина, его замов, операторов, выпускающего редактора и прочих свидетелей допрашивала большая группа следователей, выброшенная десантом на место происшествия. Во всех редакциях телефоны раскалились добела, но трубку никто не брал - таково было указание правоохранителей. Сетка вещания канала тоже изменилась из-за случившегося. Вместо новостей редакторы поставили в эфир убогий четырехсерийный детектив советского розлива. Недостаток информации компенсировали разнообразные слухи, от совершенно несуразных до почти правдоподобных, а также многочисленные интервью, что раздавали приглашенные гости и эксперты. Их сразу же после убийства охрана скопом выгнала вон из студии то ли по недомыслию, то ли, наоборот, со злым умыслом. Справедливости ради скажем - все воспоминания очевидцев практически ничего нового не добавляли к картине преступления, видео которого крутили на всех остальных каналах, зато поднимали градус обсуждения, окрашивая личными оценками и переживаниями.
   Женщины в основном делали упор на неприметные чужому глазу детали, мужчины тяготели к обобщенным выводам, но все, так или иначе, не понимали, какая сумасшедшая пчела вонзила в Хромову свое отравленное жало. Люди, близко знавшие журналистку, находились в недоумении - несмотря на своеобразный характер, не зависимый от чужих мнений и некоторых условностей, Екатерина не проявляла склонности к эксцентричным поступкам. Сразу же после экзекуции над поддельным Стариком охранники взяли Хромову в плотное кольцо, зафиксировав руку с окровавленным предметом, оттеснили, если можно так сказать, в одну из ближайших комнат, отобрали злополучную пилку для ногтей, одна сторона которой оказалась остро отточенной, и оставили под присмотром двух бугаев до прибытия полиции. Поначалу следователи пытались допросить Катю на месте по горячим следам, но она, похоже, находилась в состоянии аффекта, то порывалась что-то сказать, выискивая глазами наиболее подходящего слушателя, то впадала в полный ступор, не реагируя на окружающих, задававших ей вопросы. Истерика сменялась апатией, слезы - нервным смехом, напоминавшим плач ребенка. Она находилась в таком состоянии, что с ней было бесполезно разговаривать, и служивые, видевшие подобное бессчетное количество раз, отдали распоряжение доставить Хромову в СИЗО под усиленным конвоем и вызвать к ней врача. Осматривая тело фальшивого Ивана Сергеевича, выслушав первые поверхностные наблюдения врача после осмотра трупа, работники следственного комитета искренне поражались той силе, с которой был нанесен удар, тому профессиональному движению, перерезавшему горло несчастного, никак не соответствовавшему хрупкому облику предполагаемой преступницы.
   Долина следователи мурыжили недолго - он не находился в студии во время убийства, наблюдая за происходящим по внутреннему монитору. Его спрашивали в основном о событиях, предшествовавших убийству, в том числе, попросили подробнейшим образом рассказать, откуда взялся человек, бренное тело которого, упакованное в черный пластиковый пакет на молнии, лежит сейчас в студии, готовое к отправке в морг. Следователей интересовали его выходные данные - Ф.И.О., год рождения, адрес регистрации, в общем, все, что могло пролить свет на его личность. Помимо простых вопросов задавались и крайне сложные. Зачем понадобилось подменять одного Старика другим, в чем была насущная необходимость вместо бессмертного Ивана Сергеевича Гребнева подставить публике некоего Миронюка Степана Аркадьевича, актера массовки, найденного в базе данных Мосфильма? Долин не то чтобы юлил, отвечая на последний вопрос, но в его объяснениях сквозила явная недосказанность. Установив личность потерпевшего, следователи не стали форсировать события, предложив директору Долину подъехать завтра в следственный комитет в любое удобное для него время, тем самым давая возможность тщательно подготовиться к дальнейшим каверзным вопросам. Узнав, что поисками человека, способного сыграть роль Старика занимался непосредственно Геннадий Петрович Паршин, они любезно, но настоятельно посоветовали Долину прихватить его с собой для выяснения всех обстоятельств дела.
   Когда Паршин заглянул в кабинет Долина, тот беседовал с начальником юридического отдела канала и известным адвокатом, приглашенным для координации дальнейших действий.
   - Ну что, Гена, влипли мы по самые гланды. А я ведь предупреждал.
   - Не факт. Виктор Николаевич, - в присутствии посторонних Паршин старался сохранять дистанцию, не проявляя амикошонство,- вы не разродитесь рюмочкой? Голова просто разламывается на куски.
   - Кстати, неплохая мысль,- подхватил адвокат, - сейчас всем присутствующим пойдет только на пользу.
   Он выпил с явным удовольствием и продолжал.
   - Ситуация, действительно непростая, но отнюдь не смертельная. Юридически ваш канал чист, как капот Мерседеса после ручной полировки.
   - Помилуйте, Альберт Генрихович, а введение в заблуждение телезрителей, я бы даже сказал - заведомый обман общественности?
   - Юридически наказуемо, на практике не доказуемо. Виктор Николаевич, не мне вам объяснять, введением общественности в приятное заблуждение занимаются все каналы с утра до вечера, в том числе и ваш.
   - Но не так явно.
   - Явно, не явно - лишь оценочное суждение. Да, не так топорно, да, не с такими последствиями. Не на каждом канале после программы лежит труп на полу, но со скелетами в шкафу у всех каналов явный перебор. И ничего. Наши средства массовой информации давно превратились в средства массовой дезинформации, особенно, что касаемо новостей. Возмущение оппозиции перехлестывает через край, но вы видели воочию хоть один конкретный коллективный иск?
   - Нет.
   - Вот. Слова, слова... Поэтому все ваши шалости с подменами плавно переходят из юридической плоскости в этическую. А тут вам все карты в руки.
   Все, что говорил адвокат, Долин и сам знал прекрасно. Просто он лишний раз хотел убедиться в юридической оценке своего нынешнего положения. Рейтинг есть? Есть.
   Прибыль приносим акционерам? Приносим. С этой стороны неприятностей ждать не стоило. Телезрители сожрут все, что им покажут. Поморщатся, повозмущаются, но проглотят, не разжевывая. Главная опасность исходила не с этой стороны - главное, как на эту историю посмотрят в Кремле. Тут приходилось только гадать. Могут сами устроить кирдык, могут пойти длинным путем и преподать Долину урок, показать козу, воздействуя через хозяев канала. Пока что никто не звонит, не грозит пальцем, не стучит кулаком по столу, и на том спасибо.
   В Кремле, к слову, находились в курсе всего происходящего. Был на канале Долина человек, занимавший не самый мелкий пост, в добровольно-принудительном порядке, не без материальной заинтересованности, сотрудничавший со спецслужбами, поставляя информацию о том, что творилось в епархии Виктора Николаевича. Происходило подобное не из желания при случае потопить канал, принадлежащий медиагруппе - хотя почему бы и нет, - а по давно заведенному, еще при старой власти, порядку, чтобы держать руку на пульсе, да не на руке, а на шее, желательно, твердой хваткой, осуществляя контроль над поступлением кислорода. Этот человек и докладывал по инстанции о подозрительной активности Паршина, подыскивающего, непонятно для каких нужд, двойника Старику.
   Когда ведомство полковника Марченко буквально за пятнадцать минут до прямого эфира сообщило, что Иван Сергеевич все еще не покинул пределов своей квартиры, в администрации быстро сложили приходящую из двух источников информацию и посоветовали ни во что не вмешиваться.
   Наверху окончательно приняли решение полностью дистанцироваться от происходящих событий ("пусть хоть голову себе свернут"), и в этом проглядывались определенные резоны.
   Кремль был заинтересован в Старике, смотря на его бессмертие с закономерным скепсисом, но, понимая необычность явления, помня о предостережениях, высказанных в докладной генерала Сысоева, хотел склонить Ивана Сергеевича к дальнейшему сотрудничеству во благо науки, ну и для себя, любимых, если повезет, но только исключительно на добровольной основе. Поэтому, чем больше окружающие Старика люди наломают дров, тем проще будет с ним договориться.
   Директору Долину, учитывая не самый большой охват аудитории, позволялись некоторые политические вольности в отличие от других федеральных каналов. Долин, чередуя дерзость и осторожность, умело балансировал на грани, никогда не переходя ее, оставаясь, по сути, полностью лояльным действиям власти.
   Акционеры телекомпании вышли по своим извилистым каналам на администрацию президента, осторожно, но недвусмысленно прося высочайшего совета, однако им в категорической форме было заявлено: если вас по определенным причинам не устраивает фигура Виктора Николаевича Долина, вопрос о ее замене находится исключительно в вашей же компетенции. Начальство не хмурит брови, решили акционеры, значит все идет, как и должно идти. Наверху, к тому, же добавили - раз уж Долин пригласил всех к столу, объявив себя великим кулинаром, желательно посмотреть, как он из этого положения выкрутится, как он из несъедобных по отдельности ингредиентов сумеет приготовить что-либо удобоваримое для широких масс населения. Виктор Николаевич был спасен, хотя еще не знал об этом.
   - Я думаю, хорошо было бы созвать на пресс-конференцию журналистов и объяснить наши действия. Да, и показать ее полностью на нашем канале, - предложил Паршин.
   - Кстати, неплохая идея, чем быстрее вы ее претворите в жизнь, тем лучше,- поддержал Паршина адвокат Гартунг, раскуривая тонкую сигару.
   - Вы считаете? - простодушно спросил хитрец Долин.
   - Виктор Николаевич, зачем ждать, пока конкуренты измажут вас дерьмом с ног до головы? Переходите в наступление. Любой информационный повод пойдет вам в плюс.
   Вот еще что, девочке этой, - Гартунг пощелкал пальцами,- Кате Хромовой, следовало бы
   помочь, вне зависимости от причин, побудивших ее так поступить. И взять на себя все расходы на адвокатов. Такая помощь тоже лучшим образом скажется на репутации канала.
   - Вы сами возьметесь ее защищать?
   - Я недешевый адвокат, у меня помощников, что в дивизии ВДВ парашютов.
   - Ну и мы не шаурмой торгуем на рынке строительных материалов.
   Пресс-конференцию назначили на семь часов. В небольшой зал, обычно полупустой при проведении подобных мероприятий, журналистов набилось как сельдей в бочке. Перед очами собравшихся сидели за длинным столом директор Долин, один из его замов, глава юридической службы, адвокат Гартунг. Замыкал список Геннадий Паршин, табличка, стоящая перед ним на столе, гласила - "журналист, отдел аналитики". По поводу надписи Гена немного пособачился с Долиным - отдела аналитики на канале не существовало. Выяснилось, что Паршина, выполнявшего исключительно поручения директора, согласно штатному расписанию перекидывали из одной редакции в другую, хотели даже вывести за штат, но там сотрудники зависели от гонораров, поэтому в конце концов он осел в хозяйственном отделе на должности главного инженера по вентиляционным системам с очень приличным окладом и нехилыми премиальными.
   Телекомпания арендовала помещение, работой коммунальных служб заведовали арендодатели, но где-то в дебрях бюрократической машины федерального канала посчитали, что Паршину там самое место, соответственно положению придумав несуществующего инженера, приписав слово "главный" для солидности, чтобы не было обидно.
   Рабочее место Гены располагалось в международной редакции, к которой он, не знавший ни одного иностранного языка, как вы понимаете, не имел никакого отношения. Много удивительных вещей узнал о себе в тот день Геннадий Петрович Паршин.
   Трансляцию пресс конференции решено было вести с задержкой в десять минут, во избежание неприятных неожиданностей. Общую стратегию поведения быстренько накидал адвокат Гартунг, оказавшийся большим докой не только в юридических вопросах. А что вы хотите? Хороший адвокат - прежде всего великолепный психолог, безупречно владеющий логикой, артист, манипулятор, ритор и демагог в одном лице. Если вы хоть раз судились, пусть даже из-за полупустой литровой банки с дождевыми червями для рыбалки, то поймете, как много зависит от квалификации и таланта адвоката. Ей Богу, эти ребята не зря жуют свой хлеб, выигрывая порой такие безнадежные дела, очевидно проигрышные, где больше шансов наступить концу света, чем у обвиняемого очутиться на свободе.
   Расписали роли. Козлом отпущения (хотя правильнее было бы сказать - козлом опущения), мальчиком для битья, основоположником всей безобразий адвокат Гартунг назначил Паршина.
   - Вы, Геннадий, посыпаете голову пеплом, бьете себя пяткой в грудь. Только не переигрывайте. Каетесь и признаете вину, а вы, - он повернулся к Долину, - стараетесь выгородить своего сотрудника, заявляя, что руководство канала несет на себе всю полноту ответственности, каким бы мерзавцем не оказался ваш подчиненный - кандидат на увольнение по итогам внутреннего расследования. Надо рассредоточить огонь по максимально далеко расположенным мишеням
   - Почему кандидат на увольнение? - обиделся Паршин.
   - Понизим в должности с одновременным повышением оклада,- засмеялся Долин. Для него самого было великим открытием должность его друга по штатному расписанию, - будешь просто инженером-сантехником.
   Пресс-конференция началась со вступительного слова Долина, вкратце пересказавшего
   события сегодняшнего дня, после чего перешли к вопросам аудитории, больше напоминавшим обвинения во всех смертных грехах. Особенно старались журналисты трех главных федеральных каналов, получив указание руководства по возможности размазать конкурентов по стенке.
   Самым безобидным из них был: "Не кажется ли вам совершенно безнравственным и абсолютно безобразным поведение канала по отношению к своим зрителям?"
   Обороняющаяся сторона работала дружно, согласно плану, часто переходя в наступление. Все признавали за собой вину, при этом оценивая положение как безвыходное, объявляя себя жертвой обстоятельств.
   Посудите сами, убеждал Долин, отвечая на очередной вопрос, Старик находится в глубокой депрессии после потери любимого человека, категорически отказывается участвовать в передаче. Прямой эфир уже анонсирован, и любая проволочка вызовет волну возмущения и станет еще одним поводом к подозрениям и упрекам, причем не по отношению к каналу, отменившему эфир, а в сторону власти, на которую повесят всех собак, хотя она к этим событиям никаким боком. (В скобках заметим, что такой завуалированный реверанс, ловко выводящий власть из-под удара, по достоинству оценили, где надо, те, кого это непосредственно касалось.)
   Представьте себе, продолжал Долин, отбивая нападки журналистов, мы отменяем передачу, объясняя на всю страну, что Иван Сергеевич внезапно впал в депрессию и не желает никого видеть, а тем более с кем-либо беседовать. Вы думаете, скажи мы голую правду как она есть, нам бы кто-нибудь поверил? Покажите такого идиота. Да вы бы первыми начали распускать всевозможные слухи, строить невероятные теории из области конспирологии, обвиняя нас в гнусной лжи. Существует объективная проблема, именуемая Старик, которой мы пока не можем найти объяснения, но за проблемой стоит, возможно и бессмертный, но человек со своими характером, памятью, переживаниями, а мы лезем в его внутренний мир, будто огромное стадо беспардонных слонов в посудную лавку. Посмотрите, какую вакханалию устроили около подъезда Старика, как дотошно копаются в его биографии, выискивая негатив, - без его, замечу, на то разрешения. Да, мы устроили подмену, подсунув вместо Старика артиста, двойника, но это была ложь во спасение, потому что любой человек всегда имеет право сказать "нет".
   Долин говорил с некоторым пафосом в голосе, но за каждой его фразой стояло больше усталости от непонимания, чем сарказма, и присутствующие будто ощутили кожей искренность Виктора Николаевича.
   Человек - странное создание, в нем намешано такого, что сам черт не разберет. Он одновременно хороший и плохой, циник и романтик, трезвенник и любящий выпить, обожающий чужих детей и, может быть, равнодушный к своим. Относясь с обоснованной подозрительностью к любым тестам, человек седьмым чувством понимает, что все попытки построить его по ранжиру - это бред собачий. Человека нельзя втиснуть в рамки, которые вы обрисовали вокруг него, очертя мелом, пытаясь разложить его помыслы по полочкам. Он не ограничен вашими абрисами, вашими мелочными суждениями о нем, он пытается из последних сил высунуть из вашего замкнутого круга то коленку, то локоть, если ему такое удается. Он пытается разбить стену собственным лбом, будто в этом и состоит смысл всей его жизни, будто он будет жить вечно, горя в огне неправедной для других жизни. Что вы ему можете посоветовать, лежа на диване, глядя в телевизор, услужливо окунувший вас в чужую жизнь, так отличную от вашей?
   Такие мысли бродили в голове Гены Паршина, когда он слушал ответы своего друга на вопросы из зала. У него тоже было что добавить к сказанному Долинным, выразить собственные нелегкие думы о Старике, но Паршина быстро оставили в покое, сосредоточив весь огонь критики на руководстве канала. Да и был бы в его высказываниях толк? Перед ним сидели взрослые люди, каждый со своими тараканами и взглядом на мир, вполне устоявшимся, не подлежащим пересмотру под воздействием внешних факторов, оппонируй им хоть гений семи пядей во лбу, поэтому Гена переваривал свои мысли молча.
   Пресс-конференция шла своим чередом. Великолепно, восхитительно смотрелся адвокат Альберт Генрихович Гартунг, основатель и владелец адвокатской конторы "Гартунг и партнеры", колоритно игравший безупречно поставленным баритоном. Он заверил всех присутствующих в безоговорочной поддержке канала, руководимого Долиным, особенно сейчас, когда недоброжелатели пытаются трактовать невинный розыгрыш, направленный на умиротворение общества, как некий заговор с целью его, общество, дестабилизировать. Канал, безусловно, несет долю ответственности за досадный инцидент, произошедший в начале передачи, однако руководство никак не могло предотвратить то, что случилось, не имело возможности залезть приглашенному гостю в его голову с целью выяснить, что в ней творится. Учитывая все обстоятельства и проявляя добрую волю, канал протягивает руку дружбы Кате Хромовой, доставившей ему столько неприятностей, и берет на себя все расходы по ее защите. Защищать ее будет ваш покорный слуга, Альберт Генрихович Гартунг. Он говорил долго, но ни разу не произнес слова "убийство", заменяя его безобидными с виду синонимами.
   Речь адвоката тоже произвела впечатление. Она изобиловала красочными оборотами, подтверждая расхожую среди обывателей мысль - законник черта лысого съест, но обернет незначительную мелочь, случайно попавшую в руки, аргументом в пользу своего подопечного. Альберт Генрихович, талантливый, циничный до мозга костей юрист, был умным человеком. Именно он, первым озвучил вертевшееся у всех на языке предположение - Катя Хромова, по его словам, хотела провести своеобразный эксперимент, учитывая невысказанные, потаенные желания собравшихся у экранов телезрителей, чтобы при всем честном народе еще раз убедить общество в бессмертности Ивана Сергеевича. Надо сказать, что он попал в самую точку.
   В заключение Долин обратился к коллегам с просьбой немного повременить, и, возможно, ему все-таки удастся уговорить Ивана Сергеевича Гребнева на расширенную встречу с журналистами.
   Пресс-конференция не сняла всех претензий по отношению к каналу, но прошла довольно успешно и рейтинг имела сумасшедший.
  
   Катю допрашивали который час кряду, бродя по кругу, подолгу застревая на вопросах, казавшихся ей несущественными, мелочными, недостойными внимания. Пережив тяжелый шок, быстро оправившись, Хромова пришла в привычное для себя состояние вполне самостоятельной деловой женщины. Так сложилась судьба, что с первых студенческих лет Екатерина могла рассчитывать только на себя, живя отдельно от матери в квартире отца, рано ушедшего из жизни по причине самой распространенной в России болезни среди мужчин разных возрастов. Начав публиковаться на втором курсе института, она добилась очевидных успехов без чьей-либо поддержки и тугого кошелька, отмахиваясь от предложений помощи, покровительства, отдавая себе отчет в том, что за любую услугу придется так или иначе платить по счетам, нисколько не сомневаясь в форме такой оплаты. Катя родилась в СССР, но фактически не застала советской власти, ей не пришлось, что называется, прощаться с иллюзиями, пройти долгий путь переоценки ценностей, привычный для старшего поколения - она не питала иллюзий изначально.
   Несмотря на внешнюю безалаберность, вводившую многих в заблуждение, Катя имела цепкий взгляд, быструю реакцию и отличную память. Ее характер был выкован годами вольницы, когда правительство махнуло на подданных рукой, отправив их в свободное плаванье на дырявом баркасе, доставшемся в наследство от прежней жизни. Коли доплыл - хорошо, коли сгинул, так и черт с тобой. Таковы были законы жанра, диктуемые новой властью.
  
   Двое следователей, поначалу решивших, что им в руки попалась легкая добыча, неожиданно для себя столкнулись с умной, образованной, расчетливой женщиной, владевшей искусством ведения беспредметного разговора, отточенным до филигранности. Катя четко формулировала свою мысль, выражая ее кратко, крепко сбитыми фразами, не оставляя в них логических пустот, в которые можно запихнуть вопрос, будто ногу в слегка приоткрытую дверь, чтобы потом распахнуть ее рывком настежь, непрошенным гостем проникнуть в дом, внутрь, в душу, вывернув ее наизнанку.
   Прошло уже три часа, но следователи не добились от Кати ничего, будто натолкнувшись на скалу, сумев заполнить за минувшее время только шапку протокола допроса. Катя с готовностью беседовала с ними на любые отвлеченные темы - о погоде, о музыке, о природе власти, напоминающей капризную женщину, но как только один из них задавал вопрос по существу, она моментально превращалась из милой собеседницы в стервозную фурию, требуя адвоката.
   Причем, своего адвоката, как выяснилось, у Кати не было, от назначенного защитника она отказалась тотчас и наотрез, вдалбливая, будто механический дятел, в головы следователей простую казалось бы мысль - ей надо связаться с кем-нибудь из друзей, и свой адвокат моментально появится. Следователи уже знали, что Катю собирается защищать дока Гартунг, известный многими скандальными оправданиями обвиняемых, но они не спешили сказать об этом Хромовой, надеясь в оставшееся время переломить ситуацию в свою сторону, выбив из нее признательные показания. Исчерпав все казавшиеся им убедительными доводы, они решили поднажать, выбрав более жесткую форму допроса, проще говоря, перешли к угрозам. На что обвиняемая, с ледяным спокойствием в карих глазах ничтоже сумняшеся заявила следователям, что они не имеют никаких моральных и юридических прав обращаться столь беспардонным образом с порядочной женщиной, тем более находящейся вот уже второй месяц в интересном положении. Она в ответ на это их лично ославит, засудит и выпьет из них всю их поганую кровь до последней капли, напишет сотни подметных писем прокурору, если такое повторится еще раз. Надо сказать, что своим заявлением о беременности Екатерина действительно огорошила следователей, и они решили взять таймаут, отправив ее обратно в камеру. Будь на месте Катерины упоротая наркоманка, хоть трижды беременна двойнями, следователей такая мелочь не остановила бы. Но Хромова была популярной личностью, о ней постоянно упоминали в прессе последние пару месяцев, ничуть не меньше, чем о Старике, убийство случилось резонансное, дело взято на контроль руководством, по нему надо докладывать практически ежедневно, поэтому им оставалось только молча проглотить все слова, брошенные Катей в их адрес, не вступая в бессмысленную полемику. Умная Хромова, зараза, просчитала все расклады, поэтому перла на них как танк со снесенной башней, снесенной не у танка, конечно, а у водителя, сидящего внутри.
  
   Когда они вышли на свежий воздух покурить, к зданию подъехала машина, из нее выпорхнул знакомый эксперт, неся им в клюве заключение медико-психологической экспертизы состояния Екатерины Хромовой.
   - У меня для вас три новости,- весело сказал эксперт, помахивая папкой, будто веером, - одна хорошая, одна плохая, одна совсем херовая. С какой начинать?
   - Как объявил, так и декламируй, - ответил один из следователей.
   - Хромова признана абсолютно вменяемой.
   - Знаем. Она не только вменяема, она настолько абсолютно-абсолютно вменяема, что у меня впервые за последние годы пальцы дрожат от бешенства,- ответил следователь, демонстрируя дрожащую руку с сигаретой, - Валяй дальше.
   - Ее собирается защищать Гартунг, с чем я вас и поздравляю. Рвется с вами побеседовать.
   - Знаем. Дальше.
   - Должен вас окончательно огорчить, но Хромова на втором месяце беременности.
   - Знаем. Она уже поставила нас в известность.
   - Какие вы во всем осведомленные, все знающие, - продолжал глумиться эксперт,- ничем вас не удивить. Вы, это, со следствием не затягивайте. Представляете, как она с пузом будет выглядеть на суде? У присяжных сердце кровью обольется от умиления.
   - Еще не факт.
   - Факт, факт. Вы же ей сто пятую, небось, шьете - убийство да с отягчающими.
   - И с особой жестокостью,- добавил следователь.
   - Тогда от присяжных никак не отвертеться. Гартунг отнюдь не дурак, а совсем даже наоборот. Он еще постарается подгадать так, чтобы она во время суда родила. Особенно эффектно получится, если у нее схватки начнутся прямо на заседании, пред очами коллегии присяжных. Заветная мечта любого адвоката. Так что желаю удачи,- добил их эксперт.
  
   Гартунг находился в прекрасном настроении - процесс обещал быть очень занимательным. Гонорары давно не играли определяющей роли в выборе дела - Хромову, например, Альберт Генрихович с радостью согласился бы защищать бесплатно из чистого интереса. Если же к чистому интересу довеском идет интерес материальный, к пению соловья добавляется звон монет, то в итоге получается сущее удовольствие. Гартунг даже зажмурился в предвкушении, как кот на солнцепеке. Человек, далекий от юриспруденции, удивился бы хорошему настроению Альберта Генриховича. Казалось, чему тут радоваться, спросил бы он. Сплошная безнадега. Женщина убила мужчину в прямом эфире, просто-таки зарезала недрогнувшей рукой в окружении уймы свидетелей, коими могли выступать все телезрители. Заранее заточенная маникюрная пилка отметала любые разговоры о спонтанности убийства, зато хорошо иллюстрировала предварительные намерения. Куда ни кинь, всюду клин. Адвокату остается уповать лишь на смягчающие вину обстоятельства - родовую травму, невыносимо тяжелое детство с родителями-алкоголиками, брата-дебила, испоганившего безоблачную юность, отличные характеристики с работы да вовремя поставленный диагноз неизлечимой болезни. Такой букет поможет адвокату скостить своей подзащитной годика два-три от общего большого срока. Хорошо, если попадется судья-мужчина. Когда женщину судит женщина, пиши-пропало.
   Так-то оно так, если бы не одно маленькое "но" - за страшными декорациями дела, будто тень отца Гамлета, постоянно маячила фигура бессмертного Старика. Его присутствие на сцене напрочь комкало представление, мешая актерам сосредоточиться, ломало привычный ход вещей - они не могли вспомнить давно заученный текст, уповая на импровизацию, которая, как известно, непонятно куда вывезет в итоге. Бессмертие Старика, само по себе являясь казусом, сулило стороне защиты перспективы, уходящие за горизонт, открывало такое непаханое поле противоречий, что у Гартунга аж дух захватывало.
   Альберт Генрихович приехал в следственный комитет, где познакомился со следователями, ведущими дело, переговорил с ними, убедившись, что противники у него серьезные - не Спинозы, конечно, но вполне компетентные. Он выяснил, что инкриминируют Екатерине Хромовой, почитал заключение медико-психологической экспертизы, любезно ему предоставленное, листая его, отметил для себя, как внимательно следили за ним глаза дознавателей, когда он дошел до пункта о беременности своей подзащитной, ожидая его реакции, но ни один мускул не дрогнул на лице адвоката. Будучи хорошим психологом, всю жизнь работая на публику, Альберт Генрихович отдавал себе отчет, что отсутствие реакции - это тоже реакция, хотя и очень неопределенная. Известие о беременности Кати его обрадовало, но не поразило до глубины души. Лишний козырь никогда не помешает, но адвокат считал, что у него и без пикантного положения Хромовой козырей на руках навалом. Он поблагодарил следователей, получил разрешение на встречу с подзащитной и поехал в следственный изолятор.
   Катя сразу понравилась Гартунгу. Еще в кабинете следователей, узнав, что она не ответила ни на один вопрос, требуя встречи с адвокатом, он восхитился стойкостью молодой женщины. Даже закаленные мужчины, впервые попав в непривычную для них атмосферу, частенько теряют самообладание, что называется, плывут на первом же допросе, вываливая участливым в их судьбе следователям все что надо и не надо, забывая, что любое слово, а тем более запротоколированное, способно кардинально изменить их жизнь на долгие годы.
   Только поздоровавшись, Катерина, попросила Гартунга сразу же по окончанию беседы связаться с Сергеем Коноваловым и сообщить ему, что она жива-здорова и с ней все в порядке.
   - Прошу прощения, он отец вашего будущего ребенка? - деликатно, но твердо поинтересовался Гартунг. Он всегда считал, что между адвокатом и его клиентом не должно существовать никаких тайн, как между врачом и больным, сам был готов ответить на любой вопрос подзащитного о своей жизни. Человек попал в беду, в заключение, а не заехал по случаю к теще на блины, тут не место глупой сентиментальности и излишней стеснительности. Идет скрупулезная борьба за свободу, а иногда и за жизнь, как бы пафосно это ни звучало. Ему часто за свою практику приходилось решать со следователями и служащими изолятора разные женские вопросы физиологического свойства, обыденно и педантично, в этом не было ни капли постыдного, потому что клиент и так пребывает в дискомфортных условиях, зачем добавлять к ним проблемы со здоровьем?
   - Да, - призналась Катя, - Вы считаете, стоит сказать ему о ребенке?
   - Не вижу оснований держать это в тайне. Все равно он скоро узнает, так или иначе.
   Они проговорили с Катей почти два часа, больше о жизни, чем о деле. В начале Гартунг сразу акцентировал внимание Хромовой на некоторых позициях, которых на предстоящем допросе надо держаться неукоснительно. Он не встретил возражений с ее стороны - обсуждаемые ответы были очевидны и являлись абсолютной правдой. Потом он ее спрашивал о школе, о студенческих годах, о первых пробах пера. Катя рассказывала охотно, подробно, заодно сообщив Гартунгу немаловажную деталь - она семь лет занималась фехтованием, дошла до кандидатов в мастера спорта, но вынуждена была бросить занятия, получив травму колена. Так вот откуда у нее такой поставленный удар, отметил он.
   - Альберт Генрихович, - спросила она адвоката в самом конце разговора, - у меня много шансов выпутаться из этой истории?
   - У нас, - уточнил Гартунг, и Катя впервые улыбнулась.
   Хорошая девочка, думал адвокат, возвращаясь пешком домой - он жил неподалеку от изолятора в Лефортово, ранее находившийся в ведомстве ФСБ, куда поместили Хромову,. похожа на мою дочь. Дочь Гартунга погибла семь лет назад на охоте из-за нелепой случайности, которая может произойти с кем угодно в любое время, но он чувствовал свою вину за произошедшее. Ведь именно Альберт Генрихович пристрастил Ирину к такому виду отдыха, считая его отличным способом релаксации. Только близкие друзья знали о трагедии в семье Гартунга, случившейся в августе 2004 года, самом злополучном месяце в России, в один день с терактами в Домодедово. Дело о несчастном случае на охоте закрыли за отсутствием в деянии состава преступления. Гартунг не возражал против такой формулировки. Невольным виновником гибели дочери был приглашенный кем-то из друзей бизнесмен из Германии, пожилой немец из Дюссельдорфа - у него самого случился сердечный приступ от переживаний. После гибели дочери адвокат продал коллекцию оружия, сжег амуницию и все охотничьи трофеи, не пощадив даже книги об охоте, в общем, уничтожил все, что напоминало ему о некогда любимом времяпрепровождении.
  
   Убийство фальшивого Старика, арест Кати Хромовой, пресс-конференция Долина не оставили равнодушными широкую общественность, а уж для журналистской братии оказались таким суповым набором из лакомых костей, за которым она припустилась со всех ног, напоминая стаю голодных псов. Посудите сами, какую тему не возьми, кругом одни плюсы - и есть, что обглодать в большом коллективе единомышленников, и есть о чем поспорить с противниками. В любой теме таилось столько подводных камней, что
   из них запросто можно было построить здание самой необычной конфигурации, хоть так, хоть эдак, хоть церковь на холме, хоть притон для наркоманов. И такой возможностью буквально все кому не лень не преминули воспользоваться, в силу своих способностей и таланта, бросившись наперегонки обсуждать последние события, толкаясь локтями и наступая на ноги конкурентам. Больше всех чудило телевидение. В ряду первооткрывателей выступил один из главных каналов страны с ток-шоу "Полоски судьбы", так любивший кормить телезрителей откровенно душещипательными историями из причудливой жизни обывателей. Ток-шоу решило окучить тему фальшивого Старика - актера массовки Миронюка Степана Акрадьевича, безвременно погибшего от пилки Кати Хромовой. К глубокому сожалению бригады, выпускавшей передачу, Миронюк оказался одиноким человеком, не женатым, не имевшим детей, да еще и с паршивым, если не сказать, паскудным характером, по отзывам соседей и коллег по работе. Ах, как бы замечательно выглядела на экране рыдающая безутешная вдова, вся в черном, в окружении плачущих детей и внуков, вздымающая натруженные руки к камере оператора (крупный план) и вопрошающая голосом, полным печали "За что?" Но ни вдовы, ни детей с внуками не было. Затею с Миронюком уже хотели отставить как бесперспективную, но, к счастью, в поле зрения бригады попала двоюродная племянница с двумя детьми и мужем - инвалидом третьей группы, претендующая на двухкомнатную квартиру своего дяди, которого она видела всего три раза в жизни - когда родилась, когда выходила замуж и в гробу на похоронах. Инвалидность мужа была несколько сомнительной - он по пьянке заснул в сугробе, и ему оттяпали три отмороженных пальца ноги. Но на безрыбье и рак рыба, поэтому решили все-таки раскрутить историю с племянницей, вплотную поработав с ней и ее семьей загодя. Мы не можем вам рассказать, что было на самой записи, но то, что после монтажа выпустили на экраны, выглядело крайне убого. Племянница поразила всех ненатуральной скорбью - она морщила некрасивое лицо, пытаясь выразить горе, от этого смотрелась попросту отвратительно, принималась плакать, но так и не сумела выдавить из себя ни одной слезинки. Осознав собственную неестественность, племянница сменила тактику и стала протирать сухие глаза скомканным грязным платком, от этого ее лицо покрылось красными пятнами с перепелиное яйцо, и она стала походить на вокзальную проститутку с застарелым сифилисом. Муженек тоже не подкачал - сверкая двумя рандолевыми фиксами (привет из тюремной юности), он поддакивал своей жене фразами, наполовину состоящими из полупроглоченного мата, что говорило о его старании держать себя в рамках приличий. Для связки между словами он использовал странный горловой звук, больше подходящий бегемотам в период случки, который слышался как "ёп", что придавало его речи небывалое своеобразие. Дети ковырялись в носу, бурно реагировали на ведущего, громко смеясь и показывая на него пальцами, елозили в креслах, постоянно порывались куда-то бежать - в общем, вели себя так, что зрители через пять минут их возненавидели всей душой вплоть до смертоубийства. Довеском к семейному безобразию, был приглашенный в качестве эксперта юрист, который выражал свои мысли - правильнее сказать, безуспешно пытался выразить нечто, отдаленно напоминающее мысли, - такими тоскливыми канцеляризмами, что у всех присутствовавших в студии болели зубы. Например, нет, чтобы просто сказать "зарезала", представитель фемиды нес околесицу - "произвела нарушение целостности шейной артерии путем перерезания". Несмотря на очевидный кошмар в разрезе, передача имела высокие рейтинги, на два пункта опередив юмористов из Камеди-клаб.
   На другом канале, соревнуясь в идиотизме, тоже запустили ток-шоу, сконцентрировав внимание не на облике жертвы, а на личности арестованной Кати Хромовой. Пригласили двух широко известных в литературных кругах, но не знакомых публике писателей, трех выпавших в осадок актеров кино, парочку медийных фигур, мелькавших там и сям, представленных как искусствоведы-культурологи широкого профиля. Для придания солидности обсуждению добавили одного адвоката и почему-то уполномоченного по правам ребенка, хотя дети в необычной истории с убийством не просматривались, разве что в будущем. Передача явно не получилась - она длилась, за вычетом рекламы, тридцать пять минут, приглашенных гостей вместе с ведущим было десять человек, все спешили высказаться, перебивая других, заменяя аргументы криком, но что можно донести до аудитории за три с половиной минуты, а именно столько выходило каждому на нос, если верить математике.
   Пожалуй только робкие попытки молодого адвоката убедить присутствующих в студии, что предъявленная Хромовой 105 статья УК является колоссальной ошибкой следствия, заслуживают нашего внимания
   Наиболее интересная дискуссия по этому поводу развернулась в Интернете. Чтобы не утомлять далеких от уголовного кодекса, перечислением статей, частей, пунктов и подпунктов, коллизий норм права, юридических интерпретаций, называемых в народе банальным крючкотворством, мы постараемся передать суть дискуссии своими словами, выкинув все лишнее, что мешает сосредоточиться на главном. Тем более, что основная ветвь спора буквально повторяет, хотя и другими словами, в других выражениях., ход рассуждений адвоката Гартунга, объясняя, почему он был таком в прекрасном настроении, взявшись защищать журналистку.
   Итак. Первый пункт, единодушно принятый всеми, гласил - Хромова не собиралась убивать Миронюка, знать его не знала, ведать о нем не ведала и уж тем более ни за что не могла догадаться о грандиозной афере телеканала, подсунувшего двойника вместо Ивана Сергеевича. Инкриминировать ей умышленное убийство актера массовки - все равно, что обвинять человека, нашедшего на тротуаре сто рублей, в грабеже с применением насилия.
   Максимум, в чем можно обвинить Хромову, так это в причинении смерти по неосторожности. Однако и тут возникало море вопросов, например, имело ли место посягательство на жизнь человека?
   Раз уж мы договорились считать, писали на форуме, что Хромова не покушалась на жизнь артиста, перепутав его со Стариком, следовательно, своей задачей она ставила убийство Ивана Сергеевича Гребнева. Однако рискнет ли кто-нибудь из присутствующих объяснить честному народу, каким образом можно покушаться на жизнь бессмертного человека, ему даже минимального вреда здоровью причинить никто не в состоянии, о чем живописуют все предыдущие события. Ни глыба льда , ни джип, размазавший Старика по весеннему асфальту, ни бандиты, всадившие в него три пули, одна из которых попала точно в висок, ни неизвестные, отрезавшие без наркоза два пальца, не смогли нанести урона его самочувствию, крепкому, как у быка. Все его убытки состоят в кратковременной потери сознания и испорченной одежды. Попросту говоря, нельзя ни убить, ни замыслить убийство личности, которую в принципе уничтожить невозможно. Сколько ни дуй с земли на облака, пытаясь их остановить, они будут плыть по небу, как и сто лет назад, не обращая на твои потуги ни малейшего внимания.
   Со столь благостной картиной, нарисованной сторонниками невиновности Хромовой, вступала в противоречие заранее отточенная пилка для ногтей, подтверждавшая существование умысла. Умысла "на что", не соглашались сторонники Кати.
   Журналистка решила провести эксперимент и соответственно подготовилась к нему. Старик в таком варианте выступал объектом исследования, являлся своеобразной препарируемой лягушкой или подопытной крысой, как бы обидно это ни звучало. И заточенная маникюрная пилка, заменившая собой хирургический скальпель, убеждает нас в том, что Хромова хотела привести Старика в состояние, предшествующее воскрешению, максимально быстро, тем самым сведя к ничтожному минимуму возможные болезненные ощущения.
   Отдав должное поразительной расплывчатости формулировки, противники Хромовой зацепились за "болезненные ощущения", как за спасительный канат и стали настаивать - раз Старику было больно, значит, ему можно нанести вред, не заметив, что попали в расставленную оппонентами ловушку. Хорошо, согласились сторонники Хромовой, допустим, Старику было больно, но между умыслом на причинение боли и желанием убить человека простирается такая гигантская пропасть, что с одного края обрыва до другого эхо не долетит. Неизвестные, заснявшие варварскую ампутацию двух пальцев Старика, также не помышляли о его убийстве, желая самолично убедиться в его аномальной способности к регенерации любой части своего организма.
   Хромова пошла еще дальше, выбрав наиболее впечатляющий способ доказательства бессмертия Старика. Все ее устремления можно отнести к чисто научной сфере поиска истины. Мировое сообщество потратило миллиарды на постройку андронного коллайдера с целью поймать за хвост бозон Хиггса, именуемый частичкой Бога. У нас же, в настоящее время, совершенно бесплатно живет такая частица Бога, способная перевернуть наши представления о жизни, помочь нашим ученым решить проблему вечной молодости, над которой они безуспешно бьются уже столько лет. Отступая, противники Кати впали в достоевщину, напоминая, что ни одна истина не стоит слезы Миронюка Степана Аркадиевича. Сторонники Хромовой, увидев редеющий строй противников, перешли в контратаку, указав - нельзя сбрасывать со счетов фактор внешнего воздействия на психику эмоциональной журналистки, находящейся не в вакууме, а среди людей, часть которых упорно хочет убить Старика, разжигая нездоровые мысли и подначивая к некрасивым поступкам.
   Действительно, Интернет просто-таки кишел постами с описанием различных способов убийства Старика, выражаясь иначе - многочисленных вариантов его устранения. Оказалось, что существует внушительное количество граждан, не только религиозных, считающих появление бессмертного дедушки вредным явлением нашей жизни, и чем быстрее Старик исчезнет, тем будет лучше для нас всех, вместе взятых.
   Планы по ликвидации Ивана Сергеевича не отличались оригинальностью, привычно сведясь к четырем стихиям - огню, воде, земле и воздуху. Самым распространенным был парафраз на Старика Хоттабыча, где вместо кувшина выставлялся в качестве приза свинцовый куб, в который хотели запихнуть Ивана Сергеевича на веки вечные и утопить над Марианской впадиной. Вторым по популярности был подземный взрыв водородной бомбы, и наплевать, что ядерные испытания запрещены - ради такого случая можно поступиться принципами, договорившись с американцами. Следующий способ совсем не экзотичный, выделялся на общем фоне тем, что использовал сразу три стихии - огонь, землю и воду. Старика предлагали сначала огреть про голове чем-нибудь тяжелым, связать, сжечь почему-то не в крематории, а в топке котельной, похоронить останки в чистом поле или развеять его прах над пучиною морскою. Очень популярными оставались предложения послать Старика на ракете в космос бороздить океаны вселенной, с последующим падением на Солнце, или катапультировать его в чем мать родила в безвоздушное пространство. Наиболее фантастические версии умерщвления с приложением чертежей мудреных аппаратов для аннигиляции, бетадезактивации, гаммаобнуления, квантомезонирования тела Старика не подлежат рассмотрению в силу сложности понимания процесса как такового.
   Конечно, для многих задача уничтожения Ивана Сергеевича являлась лишь пищей для ума, попыткой скрасить свободное время решением необычного уравнения, но все равно поражала та безжалостная настойчивость, с которой граждане спешили сжить его со света, окончательно поставив крест на всей этой истории. Понятен был порыв массы верующих, особенно ее агрессивного крыла, считающего Старика исчадьем ада, призывающих истовой молитвой остановить наступление Антихриста. Не поддавалось никакому объяснению неукротимое желание остальных людей причинить всевозможные физические страдания не убийце, не серийному маньяку - садисту, а совершенно незнакомому человеку, не совершившему ничего, что могло бы стать причиной для ненависти.
   Более того, гипотетические размышления о вечном Старике и способах его убийства подвели к закономерному вопросу - не передается ли бессмертие по наследству?
   Неизвестно, кто первым поднял такую тему, да это и не важно. Очевидно - если есть кроссворд, обязательно найдется куча людей, надеющихся заполнить пустующие клетки. Такова природа идиотов - им обязательно надо плюнуть вниз с Эйфелевой башни, разрешив сложный закон всемирного тяготения простейшим путем, и это часто приводит к пагубным последствиям. Через неделю после прямого эфира к старшему сыну Старика, Артему, вышедшему из ворот французского посольства, среди бела дня подбежала женщина и ударила его кухонным ножом в живот. Рана, к счастью, оказалась не тяжелой - нож, задев ребро, скользнул вбок.
   Женщину быстро скрутили, а Артема Ивановича на скорой доставили в больницу. После проведенной операции к журналистам, дежурившим возле крыльца приемного покоя, вышел главврач больницы и сообщил - пациент находится в состоянии средней тяжести, учитывая возраст, динамика положительная, опасений за его жизнь нет.
   Экспериментаторша, последовательница Кати Хромовой, оказалась состоящей на учете шизофреничкой, съехавшей с глузду на религиозной почве, что подтверждалось результатами проведенного у нее дома обыска. Среди найденной литературы преобладали брошюры о запрещенной секте " Восьмое братство", книги мистического и экстремистского толка, а также огромное количество материалов о вреде курения, что показалось следователям особенно странным - Артем Иванович не курил. Женщину быстро оформили туда, где ей было самое место - в психиатрическую клинику, из неудачного покушения сделали два основополагающих вывода. Первый - бессмертие не передается по наследству, по крайней мере, не передавалось ранее, потому что оставалось непонятным, и это тоже служило предметом спора, был ли Старик бессмертным с рождения или в его организме в определенный момент произошел сбой. Вторым, более серьезным выводом озаботились представители компетентных органов - над всеми родственниками Старика нависла нешуточная опасность, ибо никто из родных не был застрахован от повторения подобной безобразной выходки по отношению к ним. Обеспечение безопасности имело ряд сложностей - прямых потомков Старика оказалось вагон и маленькая тележка, что делать с такой оравой людей, никто не знал, а для того, чтобы приставить к каждому пару сотрудников, потребуется еще одна орава охраны, а то и две, не говоря уже о значительных средствах. При этом никто не может гарантировать стопроцентную безопасность - велика вероятность случайного прокола.
   Правоохранители сели за калькуляторы, посчитали и прослезились. Созвали расширенное заседание с участием милицейского руководства, правительства Москвы и министерства иностранных дел. Решено было отправить семьи четырех сыновей Старика вместе с внуками и правнуками куда подальше за государственный счет - отдыхать на разные курорты месяца на два, три, пока обстановка не нормализуется, а там, глядишь, и надобность в охране отпадет. Подобная, на первый взгляд, расточительность на деле являлась самым рациональным использованием бюджетных средств - сумма, обеспечивающая трехмесячное дуракаваляние родственников, была лишь слабым отголоском той прорве денег, что понадобился бы для охраны. Родня Старика находилась на верху блаженства, получалось - овцы были целы, и овцы же были сыты.
  
   А что же наш Старик, наш привилегированный затворник, охраняемый силами подразделения Марченко, проводящий свои дни в специально снятой для него квартире? Долин выделил сотрудника телекомпании, ходившего для Старика в магазин, хозяйка квартиры за отдельную плату согласилась два раза в неделю убираться - сметать пыль, менять постельное белье, заниматься тем, что обычно делает гостиничная обслуга.
   Несмотря на неопрятный внешний вид, Иван Сергеевич нравился хозяйке, Ольге Федоровне Моховой, своей статью, немногословием, спокойствием, отсутствием суеты в глазах, умением держаться с поразительным достоинством, присущим людям много пережившим, повидавшим всякое.
   Она украдкой любовалась им, подсматривая, как он, насыпав несколько щепоток табака, ловким движением пальцев сворачивает сигарету из папиросной бумаги, как он курит, как он плавной походкой перемещается по квартире, даже дежурная вежливая улыбка Старика казалась ей особенной. Ольга Федоровна знала, кто ее постоялец - трудно оставаться в неведении, когда про него все вокруг говорят. Тем более Долин заранее предупредил Мохову, кем является ее квартиросъемщик, попросил оставить его имя в тайне, не стращал последствиями, вкратце обрисовал положение дел, она поняла директора и прониклась. Магия популярности, загадка его бессмертия сделали свое дело - через неделю она души в Старике не чаяла, но скажем честно, Иван Сергеевичи без этой показушной шелухи всегда нравился представительницам слабого пола. Женским сердцем Ольга Федоровна чувствовала, что недавно Старик пережил потерю близкого ему человека. Она заметила, как он часто смотрит на фотографию приятной дамы в траурной рамке. Более того, она понимала весь трагизм ситуации, закрутившей Старика в бурном водовороте ненужных ему событий.
   Ольге Федоровне импонировало, что он не пытался с ней кокетничать, за его обходительностью скрывалось больше простоты, чем желания понравиться. На ее редкие вопросы он отвечал сразу, с легкой улыбкой, без свойственной мужчинам глубокомысленной важности. Мохова обратила внимание, с каким глубоким безразличием смотрел на экран Старик, когда по телевизору в очередной раз рассказывали о нем.
   Люди обожают смотреть на себя, любимых, читать про себя, неповторимых, теша воспаленное самолюбие. Увидев в очередном интервью певца, артиста, писателя, журналиста откровения, как им глубоко плевать на отклики об их творчестве или на тот бред, что они называют творчеством, не верьте ни единому слову. Лгут-с. Они внимательнейшим образом следят за упоминаниями о себе в прессе, денно и нощно мониторят Интернет, ревниво отмечая каждое слово, каждую фразу, высказанную о них слушателями, зрителями и особенно коллегами по цеху, обижаясь на правду и радуясь льстивому вранью, купаясь в нем, как в ванне с шампанским. Кто, что, чего и как сказал по их поводу, - навсегда оседает в их душах, приводя к базарным перебранкам, нешуточным скандалам между бывшими закадычными приятелями, не разлей вода друзьями, супругами, родителями и детьми.
   Ольга Федоровна очень тонко подметила состояние отрешенности, овладевшее Стариком. Он перестал читать, стопка газет валялась нетронутой, открытый ноутбук не занимал его, лишь постоянно работающий телевизор оставался последним объектом в комнате, хоть как-то интересовавшим Ивана Сергеевича. Он сидел в кресле, глядел на экран, будто рассматривал сквозь стекло аквариума диковинных экзотических рыбок, погруженный в собственные мысли, часто, выключив звук. В такие моменты становилось непонятно, какой важный секрет хотят донести до него люди, мелькающие в телевизоре, для чего они открывают рот - то ли ловят им корм, то ли им не хватает воздуха, а может, просто разминают губы? Иногда Старик начинал слегка раскачиваться в кресле и становился похожим на единственного пассажира корабля, брошенного командой, с выведенным из строя рулем управления, плывущим неизвестно куда и непонятно зачем. Сердце Ольги Федоровны в такие минуты разрывалось на части от сострадания к Старику. Однажды она не выдержала, позвонила Долину, стала гневно и сумбурно выговаривать ему, бросая упреки в трубку, один тяжелее другого: " Вы что, не видите, что ему плохо? Вы что не понимаете, как все это отвратительно, он же живой человек! Неужели его нельзя оставить в покое?", и так далее, в том же духе.
Долин поначалу попытался отшутиться, переводя стрелки на коллег, повторяя, что он за всех не ответчик, но в душе понимал, что Ольга Федоровна, по сути, права, и сколько не кричи "не мы такие, жизнь такая", это не может служить оправданием, потому что жизнь именно такая, какие мы. Что вы хотите, оправдывался Виктор Николаевич, от нашего потерявшего ориентиры общества? У нас чувства заменены инстинктами, у нас путают голод с любовью к кулинарии, не замечают достоинств, зато самую ничтожную ошибку считают непростительной, рассматривая ее в десятикратную лупу, раздавая направо и налево оценки, вешая ярлыки с такой поспешностью, словно секундное промедление грозит им неминуемой гибелью.
   Ольга Федоровна бросила в сердцах трубку, не дослушав откровения Долина, зашла в комнату, где сидел Иван Сергеевич, предложила ему плюнуть на все и на всех немедля, уехать с ней на дачу - на природу, в тишину и безмятежность. Старик, казалось, впервые посмотрел на Ольгу Федоровну, исчезла некоторая отчужденность, глаза его на мгновение потеплели, он поблагодарил ее за участие, но губы сухо вымолвили - нет.
  
   Известие о беременности Кати Хромовой просочилось в прессу, став достоянием широкой общественности - кто бы в этом сомневался. Не все тайное когда-нибудь становится явным, история хранит в себе немало загадок, но интересное положение молодой женщины, обвиняемой в убийстве, не Бог весть какой секрет, чтобы из-за него копья ломать, пытаясь не допустить огласки. Конечно, для следователей и такой пустяк оказался неприятен, но ничего коренным образом не менял, напоминал легкий щелчок по носу, являясь раздражителем, лишь добавив им рвения. Они даже не пытались выяснить, откуда ноги растут - выползло наружу, ну и бес с ним, а заодно и со всеми вами. Сторонники журналистки восприняли известие на ура, воодушевившись, противники не придали ему особого значения - "залететь" может любая женщина, дурное дело не хитрое.
   В целом, можно сказать, что беременность Хромовой не вызвала желаемого резонанса, на который, возможно, рассчитывали те, кто допустил утечку информации. Как бы то ни было, Катя, при всей своей популярности, была лишь второстепенным действующим лицом в разворачивающейся драме, главным героем которой оставался Старик.
   Единственным человеком, на которого эта новость произвела впечатление, был Иван Сергеевич Гребнев. Узнав о беременности Хромовой, он выключил телевизор и долго сидел в кресле, закрыв глаза, губы его шевелились, он морщил лоб, играя бровями, словно спорил с невидимым собеседником.
   Приехавшая в этот день после обеда помочь Ивану Сергеевичу по хозяйству Ольга Федоровна ахнула, всплеснув руками - дверь ей открыл, чисто выбритый Старик с аккуратной бородкой, благоухающий хорошим одеколоном, облаченный в дорогой костюм с иголочки.
   Похрустывая свежей рубашкой, он широким жестом распахнул двустворчатую дверь в комнату, улыбаясь, неожиданно угостил ее коньяком.
   По женской наивности, влюбленная Ольга Федоровна с замиранием сердца подумала, что Старик собирается сделать ей предложение, но, к ее огорчению, Иван Сергеевич замуж не позвал. Наоборот, сообщил разочарованной женщине, что на этом их приятное знакомство заканчивается, так как через пять минут за ним придет машина, и он навсегда покинет эту гостеприимную обитель.
   Несколькими часами ранее Старик долго разговаривал по телефону сначала с Паршиным, а затем с Долиным. Он поведал, каким образом могут развиваться их дальнейшие отношения, при этом выставив ряд условий, поначалу показавшихся Виктору Николаевичу трудновыполнимыми. Скажем точнее: в принципе, все, что говорил Старик, устраивало директора канала, за исключением одной безделицы, которую Иван Сергеевич требовал оформить документально.
   - Как вы себе это представляете? - спросил Старика Долин.
   - Понятия не имею. Я же не юрист.
   - У меня нет прав подписывать такое соглашение.
   - Тогда найдите человека, в компетенции которого находится принятие таких решений. Я с ним с удовольствием встречусь, - упирался Старик.
   - Так вы с ним еще и встретиться желаете?
   - Любой договор можно подписать исключительно в результате переговоров. Было бы с кем.
   - Хорошо. Я подумаю и перезвоню вам, - сказал Долин.
  
   Не будем водить вас за нос, заставлять бродить в потемках: суть предложений Старика сводилась к следующему - он согласен увидеться с группой журналистов и ответить на все интересующие их вопросы. Более того, он не возражает предоставить свое тело в руки врачей для проведения нужных исследований, если они не связаны с членовредительством. Тут Старик особо подчеркнул, что не допустит никакого хирургического вмешательства в свой организм. Все остальное - пожалуйста, в любое время и на какой угодно срок, ибо он никуда не спешит. Но при этом другая договаривающаяся сторона, так он ее назвал, в лице кого-либо, должна гарантировать ему освобождение Кати Хромовой. Вот, собственно, и все.
   Долин посовещался с Паршиным. Гена, как человек безответственный, не увидел в предложении Ивана Сергеевича ничего из ряда вон выходящего. В самом деле, убеждал он Долина, мы столько раз в жизни в силу разных причин идем на сделку с совестью, практически добровольно, и вдруг нам предоставляется возможность решить все проблемы одним махом, не прикладывая усилий и не испытывая угрызений этой самой совести. Глупо иметь в наличие Старика и при этом не выторговать у Кремля необходимые бонусы, что для себя, что для Хромовой.
   В конце концов, продолжал он втолковывать Долину, от тебя ничего не требуется. Надо только снять трубку и поставить в известность людей наверху, проинформировать, так сказать. Примут они решение - прекрасно, пошлют Старика к черту - так с нас и взятки гладки.
   - Старик Кремлю нужен? Нужен, хоть они виду не показывают. Зато сейчас мы можем выяснить степень их интереса.
   -У тебя, Гена, так все просто, что порою хочется удавить. Прямо руки чешутся.
   - А ты сущности не умножай. Самое короткое расстояние между двумя точками - прямая.
   Позвони и скажи прямо, так и так, мол, что посоветуете? Нижайше ждем указаний.
   Сами мы не местные, от поезда отстали, и деньги с документами у нас украли.
   - Шут гороховый.
   - Шут не шут, но штаны не жмут. Свяжись с Гартунгом. Он мужик умный, может, что дельное скажет.
   Гартунга такой ход вещей не удивил - разве может что-нибудь привести в изумление адвоката с длинным послужным списком.. Наоборот, Альберт Генрихович посчитал предложения Старика логичными, разумными и вполне достаточными, по крайней мере, для их выполнения не надо прикладывать сверхъестественных усилий. Модус операнди Старика Гартунгу несомненно понравился. Относительно своей подзащитной, адвокат не исключил возможности выхода Кати Хромовой на свободу в результате сделки со следствием.
   В общем, подтвердил Гартунг, все поставленные задачи вполне решаемы, зависят лишь от уровня принятия решений и гарантий со стороны власти. Гарантии могут быть осуществлены легко, благодаря изменению последовательности действий. Проще говоря, в качестве аванса Старик встречается с журналистами, напрочь отметая тем самым сомнения в своем существовании, затем решается вопрос с Хромовой, после чего Иван Сергеевич отдает себя в руки эскулапов. Долин попросил Гартунга немедленно приехать, тот с радостью согласился.
  
   В администрации президента уже знали об ультиматуме Ивана Сергеевича - все телефоны окружавших Старика людей теперь находились на контроле, да и сами фигуранты перестали играть в шпионов, особо не заморачиваясь с конспирацией. После звонка Долина, выждав для приличия полтора часа, ему перезвонили и предложили встретиться во второй половине дня для переговоров "на высшем уровне", как сказал, хохотнув, собеседник директора. Еще через полчаса с Долиным связался помощник, продиктовал место и точное время рандеву, оговорил с ним количество и личный состав участников со стороны Старика.
   Переговоры прошли в просторном кабинете редакции журнала " Вопросы науки", о существовании которого даже не подозревали многочисленные любители научно-популярной литературы. Вместе со Стариком на встречу приехали Гартунг и Долин, Кремль представляли Глеб Иванович Белозеров и двое его помощников. Предложения Ивана Сергеевича озвучил адвокат Хромовой, сформулировав их таким образом, что не оставил возможности для разночтений. Белозеров, выступая на стороне власти, счел ненужным мелочный торг и сразу принял их, что называется, пакетом. Немного подискутировали относительно деталей, но и тут представитель власти проявил поразительную гибкость и отличное знание человеческих слабостей. Единственным, что несколько смазало мармеладную идиллию, было поведение помощника Белозерова в конце встречи.
   Когда договаривающиеся стороны, обсудив все детали до мелочей, выдохнули, собираясь расстаться, помощник вдруг обратился к Старику с неожиданной просьбой.
   - Иван Сергеевич, а покажите нам напоследок какой-нибудь маленький фокус.
   - Извините, нет настроения. Но если вы настаиваете... - в глазах Старика мелькнул недобрый огонек.
   - Он пошутил, - быстро отыграл назад Белозеров ледяным тоном, потом посмотрел Старику в глаза и продолжил, - надеюсь, дальнейшее наше сотрудничество обойдется без фокусов.
   При этих словах всю пушистость Белозерова как ветром сдуло. Перед Стариком сидел жесткий чиновник, серьезный игрок, тщательно взвешивающий каждый шаг, каждую фразу, сказанную им даже в приватной беседе.
   Сразу по окончании переговоров союзники разошлись в разные стороны - Долин со Стариком поехали в телецентр, готовиться к встрече с журналистами, а Гартунг рванул в следственный изолятор, чтобы сообщить Кате приятные новости. Он рассказал Хромовой предложении Старика, о тех изменениях в ее судьбе, насчет которых они договорились с властью - если Катя согласится подписать ходатайство на имя прокурора о заключении доследственного соглашения, то ей дадут один год условно безо всякой юридической канители. Именно на этом они сошлись с Белозеровым, обсуждая детали.
   Гарантией выполнения соглашения выступал Старик, дав слово сразу после освобождения Кати переехать жить в загородный дом под присмотр врачей. Сначала Старик настаивал на подмосковном специализированном санатории, но человек из администрации убедил его в целесообразности проведения исследований в более спокойной обстановке, пообещав создать Ивану Сергеевичу максимально комфортные условия для проживания.
   Катя не раздумывая, согласилась - тюрьма не курорт, да еще в ее положении. Она безоговорочно доверяла Гартунгу и почему-то очень верила в порядочность Старика, хотя с ним лично была не знакома и видела лишь один раз, мельком, апрельским холодным вечером в проеме окна на седьмом этаже.
   После посещения Хромовой Альфред Генрихович поехал к прокурору. Тот принял его незамедлительно, оказался в курсе всех договоренностей, приобщил ходатайство. Заодно сообщил адвокату, что двух следователей, так рьяно копавших под его подзащитную, перекинули на другой фронт работы, назначив вести дело служаку Парамонова. Гартунг его хорошо знал. Парамонову оставалось два года до пенсии, единственное, о чем он мечтал - спокойно дожить до грядущего изменения собственного положения без малейших потрясений.
   Вот что значит указания сверху, в который раз изумился Гартунг - неповоротливая судебная машина развернулась на сто восемьдесят градусов и понеслась вскачь, словно юная кобылица, выпушенная на волю.
   Вы спросите, почему власть так цацкалась со Стариком, выполняя его требования, но поставьте себя на ее место, если у вас, конечно, хватит фантазии и желания. Любая партия или, допустим, группа объединенных одной целью людей, всегда пытается остаться у власти как можно дольше. И тут в поле ее зрения попадает Иван Сергеевич, разгадка бессмертия которого сулит превратить ничтожное "как можно дольше" в патетическое "вечно". Таковы повадки власти, хоть на зоне, хоть в Кремле. Подальше от параши и поближе к кормушке, такова особенность ее обоняния и вкусовых рецепторов. . Каждая мелочь может играть на повышение статуса, а вы удивляетесь, зачем им Старик.
   В телецентре, в одной из студий сидели журналисты, бурно общаясь, ожидали появления Старика. Долин обзвонил знакомых из разных СМИ и осведомился - не хотят ли они побеседовать с бессмертным дедушкой. Получив положительный ответ, пригласил на встречу в узком составе. Таково было условие Ивана Сергеевича. Директор, к слову, после длительного общения с Гребневым пришел к окончательному выводу - Старик и без своего уникального дара был незаурядной личностью. Он уже прочитал биографию Гребнева, на скорую руку сляпанную французами с помощью старшего сына Ивана Сергеевича. Ничего примечательного в его родословной не просматривалось - предки Старика были крестьянами, родителей его волею судьбы занесло в начале прошлого века в Первопрестольную, да там они и осели. Ни в юности, судя по аттестату, ни в зрелые годы ничем выдающимся он не отличался, особых высот не достиг, выйдя на пенсию в должности начальника цеха. Однако рядом со Стариком, Долин неизменно чувствовал каждой клеточкой организма собственную ущербность, несостоятельность, что ли.
   Иван Сергеевич был умен, и этим все сказано. Нет, Долин не числил себя дураком, да и на самом деле им не был, принадлежа, скорее, к тому многочисленному ряду людей, которых можно назвать неглупыми. Оглядываясь, он видел вокруг себя большое племя разных личностей - сообразительных, талантливых, расчетливых, образованных, но умные жили в какой-то другой, неведомой вселенной. Не принижая, но и не преувеличивая свои умственные способности, Долин однажды поймал себя на том, что не видит умных людей не только в своем окружении, но и среди живущих в непосредственном отдалении от него, в других странах, на других континентах. Среди уже покинувших этот мир, судя по воспоминаниям современников, умные люди были, но как проверить, так ли дело обстояло в действительности... Безусловно, в своем реестре Виктор Николаевич хранил несколько фамилий, но у него не было уверенности, что его избранники совпадают со списками других, поэтому никогда их не афишировал, не цитировал, не открывал свой заветный сундучок, считая, что они принадлежат только ему лично. Разве поймешь людей, для одного Марсель Пруст - титан, глыба, предмет поклонения, а для другого - пустое место.
   Долин, будучи максималистом, пионером в душе, конечно же был неправ. Умных людей достаточно, иначе наш мир рухнул бы в тартарары, но они, в силу своего ума, предпочитают не мелькать на экранах телевизоров, предоставляя арену клоунам всех мастей. Жизнь и так бестолкова, не хватало еще ее тратить на всякую дребедень.
   Старик был умен. Дело даже не в том, с какой поразительной скоростью он овладел компьютером, такая сноровка вполне объяснялась способностью к обучению, хотя и удивительной, в его-то возрасте. Он не провозглашал умных мыслей, поражавших своей глубиной, но каждый раз, беседуя со Стариком, Долин ощущал, что высказанное по отношению к невысказанному составляет ничтожную долю его размышлений, как видимая часть айсберга по сравнению с тем, что скрывается под водой. Даже когда Старик разводил руками, утверждая, что не видит выход из создавшегося положения, Долин понимал, что решение в голове у Ивана Сергеевича есть, да по всей видимости, не одно, просто тот не считает необходимым посвящать недалекого директора канала в свои мысли. Иногда Виктору Николаевичу казалось: Старик прекрасно знает, что произойдет дальше не только с ним, но и с другими.
   Вот и сейчас, заминка состояла в том, что Иван Сергеевич в последний момент перед выходом к ждущим его журналистам попросил принести ему острый нож.
   - Надеюсь, вы не собираетесь стать последователем Кати Хромовой? Это было бы крайне печально для нас всех, - поинтересовался у Старика Долин
   - Помилуйте, Виктор, разве я давал вам повод так плохо думать обо мне?
   Один из рабочих принес небольшой выкидной нож китайского производства, Старик опробовал его, проверил, как раскрывается лезвие, провел по нему большим пальцем, затем положил нож в карман пиджака, и они вместе с Долиным пошли к журналистам.
   Несмотря на то, что Старик как две капли воды походил на гуляющие в Интернете и на телевидении изображения самого себя, ему пришлось доказывать что он - это он, и никто другой. По просьбе Виктора Николаевича, полковник Марченко вернул паспорт Гребнева, и сейчас он предъявил документ в качестве доказательства. Паспорт передавали из рук в руки, рассматривая и сличая, наконец, вернули его владельцу. История с двойником добавила недоверия к любому, кто так или иначе будет выступать от имени Старика. Неудивительно, что собравшиеся хоть и поверили в подлинность Ивана Сергеевича Гребнева, но не были убеждены в том, что их рассказу поверят читатели. Им были необходимы более веские, железобетонные доказательства, чтобы предъявить их потом общественности. Как верующие кричали - Чуда! - проходимцу, скрывавшемуся под ликом Святого Йоргена, как помощник референта хотел фокуса, так и окружавшие Старика журналисты желали прикоснуться к истине, ибо одними словами никого уже не накормишь. Вот тут-то и пригодился острый нож китайского производства.
   Старик достал его из кармана, выщелкнул лезвие, оттянул левой рукой мочку правого уха и, слегка поморщившись, отрезал ее. Кровь потекла по шее вниз, впитываясь в воротник белоснежной рубашки, на протянутой ладони лежал окровавленный кусочек мяса, ранее принадлежавший Старику. Все застыли в недоумении и ужасе - одно дело, развалившись перед телевизором с бутербродом в руке, безучастно наблюдать за гибелью человечества, смоделированной с помощью компьютерной графики, другое дело - лично присутствовать при отвратительной экзекуции.
   Несколько секунд спустя кровь из уха перестала идти, потом исчезла с шеи, воротника рубашки и мочки уха, лежащей на ладони Старика, будто неведомый чистоплюй, пораженный увиденным беспорядком, одним махом протер испачканные кровью места. Затем испарился аккуратный кусочек человека с ладони, всем показалось, что он просто вернулся на полагающееся ему место. Одна журналистка, не поверив глазам, инстинктивно прикоснулась пальцем к уху Старика. Ивану Сергеевичу стало щекотно, и он засмеялся. Смех прозвучал в абсолютной тишине как сигнал горна к атаке, и присутствующие наперебой стали задавать вопросы.
   Все сомнения развеялись, чудо состоялось на глазах собравшихся. Аудитория пала ниц, проникшись неподдельным уважением к теперь уже настоящему бессмертному Старику.
   Вопросы в основном касались главной загадки - переходу из состояния временной смерти к воскрешению, но здесь интервьюируемый ничем не мог помочь - он ничего не помнил. Сознание возвращалось с первым вдохом, а что происходило внутри него с момента гибели, Ивану Сергеевичу самому было крайне интересно.
   Далее мы приведем небольшой дайджест вопросов и ответов, выкинув динные заходы издалека: "Иван Сергеевич, как известно, Гете утверждал в своей поэме "Фауст", что теория суха, а древо жизни вечно зеленеет, в связи с этим я хочу задать вам вот какой вопрос..." Не будем попусту тратить ваше время.
   - Скажите, кто были ваши похитители, попытавшиеся убить вас около подъезда?
   - Понятия не имею. Они мне не представились перед выстрелом. Да и потом не показали документов.
   - Есть информация, что это были сотрудники спецслужб.
   - Не уверен. Судя по лексикону, похитившие меня господа скорее принадлежали к уголовному миру.
   - Что они с вами делали?
   - Мне сделали несколько уколов внутривенно. Что именно кололи, мне неизвестно.
   - Над вами издевались?
   Нет. Меня даже накормили вкусным обедом. Обращались уважительно.
   - Эти же люди отрезали вам два пальца?
   - Да. Видимо, выстрела им показалось недостаточно, они захотели еще раз убедиться.
   Вам же тоже недостаточно было узнать, что я есть я.
   - Вы пошли на это добровольно?
   - Да. Меня попросили, я пошел навстречу просьбам. Мне это показалось занимательным.
   - Вы запомнили дом, в котором вам удерживали?
   - Нет. Где-то в центре, в районе Чистых прудов. Я покинул дом в спешке, даже улицу не запомнил.
   - Но лица вы их запомнили?
   - Они были в масках.
   Здесь надо заметить - на первую часть вопросов, относительно похищения, Старик отвечал согласно уговору с человеком из администрации.
   - Как вы относитесь к произошедшему убийству в прямом эфире некоторое время назад?
   - Как к нелепому недоразумению.
   - Но ведь человека убили.
   - Искренне сожалею, но я бы не назвал это убийством. Скорее, цепь случайностей, приведшая к гибели человека. У Карела Чапека есть рассказ, начинающийся с выстрела в Эрцгерцога Фердинанда. В нем описывается длинная череда совершенно случайных, не связанных между собой событий, итогом которых стало рождение человека. В нашем случае все произошло с точностью наоборот. Каждый, в том числе и я, внес свою маленькую лепту. К несчастию, подобное в жизни бывает - никто не виноват, а человека нет.
   - А как же известное выражение - у каждой катастрофы есть фамилия, имя, отчество?
   - Спросите об этом у Сталина или, вот, у японцев. Они сейчас как раз последствия цунами разгребают
   - Значит, Хромова не виновата?
   - Виновность определяет суд.
   - А сами-то вы как думаете?
   - Я думаю, глупо обвинять в преднамеренном убийстве женщину, решившую тяжелым предметом убить муху на шторе, муха улетела, а за шторой обнаружился незнакомец с проломленным черепом. Муха, образно говоря, ваш покорный слуга. Незнакомцем оказался актер Миронюк.
   Последняя группа вопросов относилась к общим рассуждениям на тему бессмертия и его последствий для человечества.
   - Если количество бессмертных будет увеличиваться, к каким изменениям это приведет?
   - К катастрофическим. Для пенсионного фонда.
   - Но вы согласны поучаствовать в увеличении численности неумирающих людей?
   - Не знаю, каким образом я могу посодействовать такому увеличению.
   - Есть группа женщин под названием "Любовницы Старика". Они мечтают зачать от вас потомство. Готовы вы им помочь?
   - Не готов. Ни морально, ни материально. Да и что толку. Мой старший сын был ранен, и все убедились, что он обычный человек.
   - Как вы относитесь к заявлением людей, считающих вас новым Иисусом Христом?
   - Каждый сходит с ума, как ему нравится. Я пальцем не пошевелил, чтобы попасть на страницы газет и стать поводом для ажиотажа. Я согласился встретиться с вами, чтобы этот ажиотаж прекратить. Что со мною происходит, я не знаю, почему я не могу умереть, мне не ведомо, доказывать свалившееся на меня бессмертие ни перед кем более не собираюсь. Если кто-то полагает, что я в следующий раз на глазах у всех проглочу лимонку с вырванной чекой, то он глубоко заблуждается.
   Старик поблагодарил всех присутствующих за оказанное внимание и вышел из студии.
   Запись встречи показали поздно вечером, практически уже ночью, предварив суровой заставкой о возрастных ограничениях при просмотре.
   Как обычно бывает, интервью Старика журналистам сняло изрядное количество вопросов, заодно поставив новые. Основная масса телезрителей осталась несколько разочарованной.
   В самом деле, возмущались они, обещали небо в алмазах, а время подошло - сводили толпой в планетарий. Трюк Старика с отрезанной мочкой уха одни оценили по достоинству, впечатленные видом настоящей крови, а не разлитым около муляжа кетчупом, уверовали в существование неумирающего дедушки, превратив сомнения в убежденность, обратили стрелы критики в стороны все еще сомневающихся. Другие же, ожидавшие феерии, мордобоя и скандала, остались недовольны увиденным, как всегда считая, что представленных доказательств явно недостаточно.
   Все люди по-разному относятся к еде. Одни жрут, как угорелые, другие, подсчитывая столбиком калории, смотрят на них с отвращением.
   Иначе дело обстоит с информацией. Информационный голод не знает диет, кроме краткосрочного отпуска на забытом цивилизацией острове, да, пожалуй, тяжелого запоя, когда уж точно не до свежих новостей. Мы все, скопом, напоминаем больного булимией, безостановочно поглощающего все, что попадется на глаза, перемежая жратву с приступами тошноты. Казалось бы, чего проще? Выдерни из розетки телевизор, отруби Интернет, отключи телефон, сожги газеты, побудь немного самим собой вдали от информационного поноса, что льется на тебя из огромной задницы человечества.
   Так ведь нет - с утра включим, посмотрим, послушаем, позвоним, проверим электронную почту и лишь тогда, удовлетворенные, пойдем приводить себя в порядок.
   Вот и в нашем случае со Стариком недовольные не испытали катарсис, презрительно пробурчав под нос - а что он такого нового сказал, какую истину открыл, мы и без него знали, что солнце всходит на востоке. Подумаешь, мочка уха, вот если бы он расстегнул ширинку, отрезал себе член, а тот потом встал бы обратно на место, это было бы значительно эффектнее. Или, действительно, взял бы и сожрал при всех гранату, лучше противотанковую. Разнесло бы его к черту на куски, а затем сросся бы из них назад, как Терминатор, вот тогда бы был полный аллюр три креста. Заодно посмотрели бы, что у него внутри. Мы уже видели черного колдуна или белого мага, оживлявшего мертвецов, дирижируя руками над трупом. Да только он никому дивный секрет не рассказал, учеников не оставил, а когда сам помер, некому было над ним пассы выводить. Врачи констатировали смерть от банальной аневризмы аорты, и все о нем благополучно забыли.
   Старик поехал из телецентра на квартиру старшего сына, Артема Ивановича, отдыхавшего с семьей за казенный счет на Кипре. Когда-то под крышей этого дома, спрятанного в тени бульваров, они жили с женой и ее родителями, потом появились дети, шумом, смехом, плачем заполняя пространство, и постепенно большая трехкомнатная квартира в доме с высокими потолками стала походить на коммуналку с очередями в туалет и графиком приема ванны. Они долго стояли на улучшение жилплощади, родители жены в конце концов получили однокомнатную квартиру "за выездом" в соседнем районе и переехали туда с явным удовольствием. Старик с женой заняли родительскую спальню, двоих сыновей переселили в общую комнату, выкинув двухъярусные кровати. Места, казалось, хватит на всех, но дети росли, каждому уже требовался собственный угол с письменным столом и лампой над ним.
   Если у старшего на столе появлялся глобус, будьте уверены, через неделю такие же картонные шарики на подставке, и никак не меньше, иначе обида и рев, стояли на столах младших братьев. Старик бродил из комнаты в комнату, не узнавал своей бывшей квартиры, стараясь взглядом зацепиться хоть за один предмет, напоминавший об ушедшей эпохе под названием социализм. Нет, ностальгия по прошлому не мучила его, он в принципе не понимал, о чем идет речь, когда слышал по телевизору фразу "со свойственной всем русским ностальгией по родине". Недавно он посмотрел в очередной раз фильм "Ошибка резидента". Там отец шпиона, престарелый граф Тульев, со слезой в голосе мечтал вернуться на Родину, посидеть на утренней зорьке с удочкой у реки, половить окуньков.
   Допустим, ему бы дали такую возможность, допустим, даже не шлепнули бы, как врага народа, а предоставили бы свободу выбора: хочешь - живи тут, не понравилось - можешь катиться на все четыре стороны обратно в свои кафешантаны. Посидел бы он на холодке, усмехнулся Старик, заработал на старости лет подагру, помотался бы по нашим поликлиникам, постоял бы в очередях за талончиком к врачу, плюнул бы в сердцах да и уехал бы отсюда сломя голову проводить остаток дней в окружении личных врачей и платных сиделок, говорящих по-французски. И ностальгия исчезла бы, будто и не было.
   Иван Сергеевич искал приметы прошлого времени из чистого интереса, скорее по привычке, как кот, привезенный после лета с дачи домой, обнюхивает жилище, среди новых запахов находя старые. Старика видел - все изменилось до неузнаваемости, кроме, пожалуй, книг в современном шкафу со стеклянными дверцами, да и то среди знакомых фамилий преобладали авторы, про которых он слыхом не слыхивал. Печаль не разъедала душу, наоборот, он радовался переменам, понимая - нельзя все время цепляться за воспоминания и только в них находить утешение. Люди меняются, черт возьми, кто бы что ни говорил, и не факт, что в худшую сторону.
   Хромову приговорили через три недели к одному году условно. Судили в закрытом режиме и в особом порядке. На суд не пустили журналистов, на заседании присутствовали только судья и участники сторон, не известили даже Сергея Коновалова, хотя Гартунг ему по телефону прозрачно намекнул, что не мешало бы прибраться к следующей неделе в квартире и заодно проветрить помещение. После оглашения приговора адвокат привез Екатерину домой, где совершенно обалдевший от неожиданности Коновалов, не зная, что делать, метался по квартире, то целуя Катю, то обнимая Гартунга, то пытаясь смахнуть со стола одному ему видимую пыль. Они отпраздновали в узком кругу освобождение Кати - предусмотрительный юрист припас для такого случая бутылочку шампанского.
   Альфред Генрихович откланялся, еще раз выслушав слова благодарности и вечной признательности - не только в свой адрес, но и в адрес Старика, Долина и Паршина.
   Катя и Сергей остались наедине со своим счастьем и грядущими приятными хлопотами.
   Оставим и мы их, позволив нашим героям самим разобраться в собственной жизни, надеемся, долгой и совместной.
   Гартунг, как и договаривались, сообщил Старику о том, что все условия выполнены и настало время ему собираться в путь-дорогу. За Иваном Сергеевичем заехала машина с молчаливым шофером и таким же сфинксом-охранником и увезла его в загородный дом, укрытый от чужих глаз высокими соснами и большим забором. Наступило лето, а вместе с ним и пора отпусков, сонная для телевидения и кипучая для счастливчиков, отодвинувших работу на второй план. Прилежные садоводы рванули на приусадебные участки, кто-то поехал в старушку Европу, чтобы написать с утра знакомым: "Бродя по пыльным брусчатым мостовым Вероны, трогая рукой вековые стены, в каждом камне, за каждым поворотом ощущаешь присутствие героев трагедии Шекспира". А в ответ ему приятель, находящийся на другом конце света, телеграфно черкнет: " Проплывая на пароходике мимо Сингапура, неожиданно поймал бесплатный вай-фай".
   Хорошо за городом, ей Богу. Последние годы Старик редко покидал удушливую Москву, где в каменном мешке застывший сталактитом спертый воздух, смешиваясь с автомобильной гарью, давил на легкие, не давая вздохнуть полной грудью. Неказистый двухэтажный рубленый дом из, казалось, отполированного бревна, с широким пологим крыльцом, открытой террасой, внутри оказался просторным, отделанным по последней моде, начиненным всякой всячиной от электрического чайника до вращающегося камина. Кому принадлежало сие чудо, Старик не знал - дом был обихожен, у владельца дома, видимо, был безупречный вкус. Небольшая, но достойная библиотека, немного свежей периодики, приличный список фильмов, в основном советской и зарубежной классики, - вот набор развлечений, предоставленный неведомым хозяином Старику в безвозмездное пользование. Врачи не сильно докучали Ивану Сергеевичу, приезжая через день на микроавтобусе, первые пару недель толковали со Стариком на свежем воздухе, расспрашивали его о жизни, интересуясь особенностями, болезнями, хворями - не только Ивана Сергеевича, но и его жены и детей. Они вели разговор в тени высоких сосен с круглыми кирпичного цвета стволами - гости рассаживались полукругом за небольшим плетеным столом и задавали вопросы, изредка что-то помечая в своих тетрадях. Сторонний наблюдатель мог бы принять Старика, вальяжно курящего в кресле за мэтра, беседующего со своими прилежными учениками.
   Одновременно с врачами, обследовавшими Старика, в Москве трудилась параллельная комиссия, опрашивающая всех, кто так или иначе был причастным к смертельным случаям Ивана Сергеевича, работала с фото- и видеодокументами, предоставленными разными телекомпаниями и спецслужбами. Постепенно стала вырисовываться интересная картина - после каждой гибели Старик приходил в себя все быстрее. Безжизненные промежутки явно сокращались по времени, что говорило об уже вполне вероятной закономерности. Опрашивающие заметили еще одну странность - в первом случае, с ледяной глыбой, все свидетели как один утверждали, что после ухода Старика с места собственной смерти на снегу оставалась кровь. Эту деталь запомнили все.
   Во втором случае старую верхнюю одежду Старика забрали родственники, но врач Коновалов клялся и божился, что она была выпачкана не только грязью, но и кровью.
   После истории с налетом на ломбард одежда Ивана Сергеевича чудом сохранилась в милицейском архиве, но следов крови на ней обнаружено не было, хотя в описи упоминание о бурых пятнах присутствовало. На видео, предоставленном спецслужбами с последнего убийства Старика, кровь с куртки уже непонятным образом испарилась после того, как кусок черепа сам прилепился к голове. Это же подтверждал Паршин, рассказывая о диковинном пакете в холодильнике, в который он и положил этот кусок черепа. По всему выходило, что организм Ивана Сергеевича после каждой гибели изменялся - он как бы становился с очередной смертью все более рачительным хозяином каждой молекулы собственной плоти. Бессмертие явно прогрессировало.
  
   Выводы комиссии врачей не понравились людям, курировавшим проект "Старик", насторожили их, и они распорядились усилить охрану загородного дома. Такая забота о безопасности Ивана Сергеевича (хотя правильнее было бы сказать - о безопасности от Ивана Сергеевича) нарушала условия устного договора, заключенного между Стариком и Белозеровым - Гребнев категорически не желал видеть
   в своем близком окружении работников спецслужб. Понять мотивы распорядителей просто - все непознанное больше страшит, чем радует. За любой тайной мы привыкли искать труп, а не новорожденного. Черные дыры, пятна на солнце, родинки на теле женщины во времена инквизиции - все несет в себе угрозу если не жизни, то длинному перечню предрассудков, заложенного в нас с раннего детства. Что уж говорить об извращенном гипертрофированном сознании любого охранителя устоев? Листая изъеденный крысами свод правил, они не чувствуют время, убежавшее далеко вперед.
   Кураторы проекта потребовали от врачей форсировать изучение Старика и выдать на-гора хотя бы предварительное заключение о состоянии здоровья обследуемого, о процессах, протекающих в его организме. Врачи стали приезжать каждый день, засиживаться допоздна, Старика отвезли в клинику и пропустили через компьютерный томограф. Сканирование тела Ивана Сергеевича не принесло ожидаемых результатов - его органы находились в норме и ничем не отличались от внутренностей обычного человека. Приехавший Старик обратил внимание, что у них поменялся повар - вместо пожилого армянина, готовившего обеды для врачей, на кухне хозяйничала женщина лет тридцати, объяснившая свое появление внезапной болезнью предшественника. Ночью он слышал шум мотора машины и звук открываемых ворот, а утром столкнулся на тротуарной дорожке с молодым человеком, представившимся садовником. После обеда Иван Сергеевич совершенно случайно оказался рядом с гостевым домиком, стоящим позади бани, ненароком заглянул в окошко первого этажа и увидел группу людей играющих в карты. В углу стояло несколько походных сумок и зачехленное оружие.
   Утром, после выхода из ванной, Старик, сымитировав обморок, внезапно упал на пол, уткнувшись лицом в шкуру неведомого животного. Судя по скорости, с какой прибежала в его комнату встревоженная кухарка, он понял, что в его непродолжительное отсутствие в доме была установлена видео и звукозаписывающая аппаратура, о чем они с Белозеровым точно не договаривались. Приехавшие в тот день врачи выглядели озабоченными, попросили Старика прилечь на кушетку, облепив датчиками, попробовали взять кровь из вены. У них ничего не получилось - как только в стекляшке шприца, вонзенного в руку с внутренней стороны сгиба локтя, появлялся кубик крови, непонятная сила втягивала его обратно в тело Ивана Сергеевича, будто не желая расставаться ни на секунду с живительной влагой, циркулирующей внутри организма. Попытки врачей взять кровь напоминали дешевый цирковой номер, не хватало только жующей мороженое публики да музыкантов в оркестровой ложе наверху.
   Когда врачам надоело возвратно-поступательное движение крови, напоминавшего работу поршня, они отказались от бессмысленного упражнения и стали проверять показания датчиков. Хоть бы одна пульсирующая линия на мониторах дернулась вверх!
   На следующий день группа врачей в загородном доме в назначенный срок не появилась, зато Старик, копаясь в сумке, обнаружил пропажу мобильного телефона. Спустившись вниз, он поинтересовался у поварихи, почему не приехали врачи. Она даже не удостоила его ответом, недоуменно пожав плечами - понимай, как знаешь. Предоставленный самому себе, Иван Сергеевич вышел на свежий воздух, сел на лавочку около дома и стал наблюдать за манипуляциями садовника, который от нечего делать подметал чистую дорожку, выложенную тротуарной плиткой. Солнце зажгло рыжими лучами половину участка, двигаясь к дому, на сосне, напоминая приемник со сбившейся волной, на непонятном языке потрескивала сорока, видимо, делилась последними новостями, ветра не было, и ветки одинокого терна возле ворот застыли в приятном изумлении. Хороший будет денек, подумал Старик. Он подозвал жестом молодого человека, предложил тому сигаретку, закурил сам и несколько минут вел с ним оживленную беседу, причем Старик в основном спрашивал, а садовник эмоционально отвечал. Иван Сергеевич поднялся, прошел к будке привратника, наклонился к окошку и спросил, какое сегодня число. После ответа привратника, он зашел внутрь будки, пробыл там минут пять, затем вышел, на ходу засовывая в карман металлическую коробку, проследовал к гостевому домику, там долго не задержался и вернулся в дом. Повариха сидела на стуле и листала глянцевый журнал. Старик прошел в свою комнату, легким движением подхватил сумку, оглянулся по сторонам, проверяя, не забыл ли он чего, и вышел. Больше его никто не видел.
   В загородном доме не отвечали на звонки, также не отзывалась и внешняя охрана, блокировавшая на трех машинах подъезды к участку. Прибывшие в срочном порядке сотрудники спецслужб обнаружили удивительную картину. Внешняя охрана безмятежно спала в машинах. Дом был обесточен, два привратника, они же соглядатаи, сидели в будке как ни в чем не бывало, и пялились в черные мониторы. Жесткий диск с записью камер наблюдения исчез. В гостевом домике никого не было, зато в бане обнаружили моющихся спецназовцев. Садовник сидел на скамейке и курил, повариха листала журнал, и никто из них не реагировал на внешние раздражители, занимаясь собственными делами.
   Вызванные психиатры, среди которых был и гипнотизер, сумели часа через два вывести сотрудником из ступора, но они ничем не могли помочь приехавшим, потому что на вопросы, что же произошло утром в загородном доме, отвечали - ничего, все как обычно. В комнате Старика был идеальный порядок - кровать тщательно заправлена, никакого бедлама, указывающего на поспешность бегства, он после себя не оставил. На прикроватной тумбочке под лампой лежала открытая книга, перевернутая страницами вниз. Это был сборник стихов Иосифа Бродского. Оперативник взял книгу в руки и увидел на раскрытой странице отчеркнутое ногтем четверостишье.
  
   Навсегда расстаемся с тобой, дружок.
   Нарисуй на бумаге простой кружок.
   Это буду я: ничего внутри.
   Посмотри на него - и потом сотри.
  
   Из ближайшего отделения милиции привезли розыскную собаку, дали понюхать тапочки Старика, все-таки забытые им, и пустили по следу. Пес потащил преследователей в лес, привел к реке, покрутился возле небольшого тлеющего костерка, ткнулся к воде и заскулил. Рядом с костром валялось три окурка, огрызок от яблока и пустой шкалик из- под коньяка. По всему было видно, что Старик никуда не спешил - сидел на берегу, вдыхая влажный воздух, наслаждаясь природой, как минимум часа полтора. На всякий случай разворошили еще теплые угли и обнаружили в золе искореженный огнем жесткий диск с загородной усадьбы. Даже неспециалисту было понятно, что он не подлежит восстановлению. Срезали небольшой тонкий дрын и выяснили, что в этом месте реку вполне можно перейти вброд, что и сделали, предварительно разувшись и засучив брючины. На другом берегу за кустами, вверху, проходило шоссе. Метрах в двадцати на дороге стояла пыльная Хонда такси, водитель внутри машины слушал музыку и находился в приблизительно таком же состоянии, что и сотрудники в покинутом Стариком доме. На счастье оперативников машина была оборудована видеорегистратором. Они выяснили, что Иван Сергеевич тормознул такси два часа назад и попросил шофера отвезти его на ближайшую железнодорожную станцию.
   Таксист ссадил его у станции, а затем почему-то вернулся обратно. Станционная кассирша обратила внимание на седого красивого пожилого мужчину с бородкой и рассказала, что он взял билет не в Москву, а в обратную сторону - в Сергиев Посад. Электричка ушла сорок пять минут назад. Поднятые по тревоге милиция и спецслужбы, коих в городе, наполненном туристами и паломниками, было достаточно, никаких следов Старика не обнаружили - он как в воду канул.
   Наверху в это время решали вопрос, что же делать дальше. Победили здравые головы. решившие, что вся эта история с исчезновением Старика рано или поздно выплывет наружу, а раз так, то не будем давать злопыхателям повода позубоскалить на наш счет.
   Старика объявили в розыск, разослали ориентировки с его описанием, а также обратились к населению через телевидение и другие СМИ за помощью и даже посулили награду в миллион рублей любому, кто укажет местонахождение Ивана Сергеевича Гребнева.
   Телекомпания Долина со своей стороны подняла вознаграждение до трех миллионов.
   Как ни странно, журналистское сообщество с пониманием отнеслось к проколу спецслужб. По своим каналам они выведали обстоятельства исчезновения Старика и пришли к выводу - никто в такой ситуации не смог бы его остановить. Дальше - больше, в некоторых влиятельных газетах было высказано мнение - а зачем он нам всем нужен, если никакого толку от него нет? Исчез Старик - ну и ... замечательно с ним. А без него еще прекраснее.
   Надо сказать, что такую точку зрения стали разделять многие, узнав, что результаты обследования бессмертного окончились пшиком. Правда, раздавались и такие голоса, мол, эх, дали бы нам Старика на денек, уж мы бы добрались до его потрохов. Ну да, отвечали им оппоненты, потрошили бы, потрошили, да не выпотрошили бы ни хрена. Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Дебаты в прессе длились с неделю, потихоньку затухая, и как-то получилось, что все в конце пришли к единому соображению - все, что ни делается, - к лучшему, у нас и без бессмертия забот полон рот, цены растут, олигархи жиреют, власть не чешется, да и пропади этот Старик пропадом. Любая история, даже самая необычная, приедается, если ее мусолить изо дня в день в течение долгого времени.
  
  
   Виктор Николаевич Долин не потерял свой пост, наоборот, пошел на повышение, возглавив холдинг из нескольких каналов. Он потащил за собой бросившего пить Гену Паршина, назначив его заместителем по общим вопросам. Полковник Марченко подал рапорт об увольнении и ушел в бизнес. Адвокат Гартунг продолжал защищать людей и воспитывать с женой внучку, оставшуюся сиротой после смерти дочери. Вы хотели, чтобы все хорошо закончилось?
   Вот и закончилось.
  
   Если бы этому событию угораздило случиться во вторник, шуму могло быть значительно больше, а в первый день недели на него попросту не обратили внимание.
   В одном из роддомов Москвы, в ночь с воскресенья на понедельник Катя Хромова родила мальчика. Малыша назвали Ванькой, а зарегистрировали под именем Ивана Сергеевича Коновалова. Счастливую мать выписали через пять дней. Когда Катя с Сергеем, бережно и гордо державшим новорожденного, стояли на крыльце больницы, фотографируясь на память в окружении родных и друзей, к ним подошел посыльный и вручил огромный пылающий букет красных роз от человека, пожелавшего остаться неизвестным.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  

Оценка: 8.00*6  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"