- Эй, парень! Сиди спокойно, слышишь? – голос спасателя, полицейского (или кто он там?) перекрыл вой сирен. - Сейчас я тебя обвяжу тросом, не дёргайся.
Отсюда, с края котлована видно всё убожество свалки, вся её мелкая суета. Лачуги изо всех сил карабкаются повыше, но им никогда не добраться до надменных небоскрёбов. И те, и другие светятся огнями. И там, и там умирают люди.
Ты - дух ночи. Ты - выше всего этого. Ты понимаешь, что нет никакой разницы между дракой бомжей за полупустую бутылку дешёвого синтетического пойла и схватками биржевиков за миллиарды долларов; между разборками местных отморозков типа «стенка на стенку» и «горячими точками». Отличие только в масштабе. Но тебе нет до этого дела. Ты – бог, сидящий на краю мусорного котлована.
- Гражданская страховка у тебя оплачена? Тааак, готово. Тащите, ребята!
Смешно. Все эти сирены, люди в погонах и халатах, горячая бурда из чашки.
Им не постичь и за всю жизнь того, что открылось тебе на границе города и не-города, звёздного неба и тёмных облаков вечных городских испарений, между жизнью твоей и чужой.
- Слышишь меня? Всё будет хорошо, сейчас тебя отвезут в клинику. Там тебе помогут. Родители за тобой приедут, всё будет хорошо… Ты меня понимаешь?
- …ты меня понимаешь? – солнце узкими клинками лучей сквозь полуопущенные жалюзи пластовало пыльный полумрак кабинета. Спиной к окну, почти невидимый за грудами бумаг на столе, сидел грузный пожилой мужчина в полицейской форме. Он напоминал циркового медведя, которого долго держали в тесной клетке, а потом нацепили мундир и приучили к табаку. Неровно мигающая голограмма над столешницей сообщала, что медведя зовут сержант К. Джексон.
– Езжай домой, и там занимайся своими – сержант покосился на экран допотопного компа и медленно, чуть не по слогам, кривясь как после тёплой водки, выдавил – «исследованиями влияния неоантропологических факторов на формирование современной мифологии». И чего вам, богатеям, в своём Строберри Хилле не сидится?
Полицейский выудил из кармана пачку дешёвых папирос, закурил, подумал немного.
- И радуйся, что я тебя в обезьянник не определил. До выяснения.
Тяжёлая стальная дверь нехотя выпустила наружу. Высокий худой парень сплюнул на тротуар. Зря к ментам пошёл, мог бы сразу догадаться. Живут как в прошлом веке. Решётки на окнах, турели на крыше. Какая уж тут наука. Окей, продолжим исследование сами.
Он развернулся и зашагал вглубь района, погружаясь в густо-вонючую, подогреваемую раскаленным асфальтом, суету узких и грязных окраинных улиц.
Шестнадцатый квартал давно перестал быть «жилищно-социальным комплексом». Перекрёсток наркотрафика, излюбленное место сборищ разномастных сектантов, охотничьи угодья полусумасшедших рипперов.
А ещё — кладезь городского фольклора. Именно шестнадцатому кварталу хрестоматии обязаны историями про Джека-в-Банке, Честного Риппера и Стаю.
По легенде Стая начиналась как сборище разорившихся биржевых спекулянтов, дауншифтеров, сбежавших из дома богатеньких сынков. Объединяла их ненависть ко всему искусственному. Фанаты биотехнолгий, они постоянно изменяли свои тела, и теперь, по слухам, не имели ничего общего с людьми. Стая царила в канализационных коллекторах и ночных трущобах, не боялась наведываться и в богатые районы, зарабатывая похищениями людей и кражами хай-тек оборудования. Ночным хищникам не рисковали переходить дорогу ни картели, ни рипперы, ни триады.
А ещё — только при свете дня и только шёпотом — рассказывали, что у Стаи есть свои инкубаторы. Там клонируют похищенных детей, закладывая в их тела самые безумные био разработки. Клонов потом возвращают в семьи, чтобы те вызревали, получая самое лучшее питание и образование. А потом они пробуждались и возвращались в Стаю, оставляя за собой мёртвые дома в богатых районах.
Администрация Строберри Хилл, Кренберри Хилл и других отмалчивалась. Сетевые форумы гудели, темы про Стаю всегда висели в топе.
Эта легенда гипнотизировала, холодила кровь и побуждала искать всё новые доказательства своей правдивости. Их логово наверняка где-то рядом, осталось лишь найти его. А там… Студент второго курса, будущий антрополог, Николас Райзор зажмурился. Какая карьера впереди! Для начала ему зачтут курсовую, потом представят декану как молодого гения, затем наверняка пригласят выступить с докладом на каком-нибудь важном симпозиуме. Годам к сорока он - светило мирового уровня - наверняка получит кафедру. Его труды станут бестселлерами, он создаст свою научную школу. Нет, даже не школу – новое, революционное направление в науке! Так что пусть неудачники, побоявшиеся выйти на настоящие полевые исследования, сидят и дышат библиотечной пылью да ломают глаза о мониторы. Настоящая наука всегда делалась смельчаками-экспериментаторами!
- Шынок, пожолоти ручшку, всю правду скажу. Где найдёшь, где потеряешь, что в прошлом было, да что в будушшем ждёть. Нишаго не шкрою, вше шкажу.
Откуда она взялась? Тощая, сгорбленная, в невероятных лохмотьях (кажется, когда-то это было лоскутное одеяло, а может - армейский комбинезон), с обугленной под жестоким солнцем кожей, вытекшим глазом и трясущейся костлявой рукой, смахивающей на огородную тяпку. С её волос на землю сыпался мусор, часть которого тут же разбегалась в разные стороны. Даже привычные ко всему местные спешили проскользнуть мимо. От неё веяло древностью, дыханием времени, знакомым каждому, кто держал в руках старые манускрипты. Такие цыганки колесили по дорогам средневековой Европы, в молодости танцуя под бешеный ритм бубна на площадях, а в старости сидя с картами таро по шатрам.
Медленно, как под завязку налитый танкер из узкой бухты, Ник выплыл из своих мечтаний и уставился на старуху. В центральных районах бомжи, конечно, были, но по сравнению с этой бабкой любой из них показался бы зажиточным человеком. Бесплатные столовые, регулярные раздачи одежды от крупных брендов, еженедельные дни открытых дверей в фитнес-центрах – всё это давно стало частью повседневной жизни города. Частью ярмарки тщеславия, выгодного бизнеса по продаже жалости и самоотпущению грехов.
Быть нищим означает или «выражать свой протест» или просто захребетничать, но уж никак не голодать, это знает каждый дошколёнок. Траты на благотворительность – единственная расходная статья, которую выпячивает при всяком удобном и неудобном случае любая корпорация. Как может кто-то выглядеть, как эта бабка, если ежегодно на его содержание выделяются миллионы?
Тем не менее вот она, живое опровержение прописных истин, отпугивает прохожих одним своим видом.
- Извини, бабуль, налички нет… - начал было студент, оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь, что помогло бы ему избавиться от назойливой нищенки.
- Нешто я не понимаю? Нынше вше ш кредитками шастають, да мы не отштаем. - Из глубин рубища появилась рука с новёхоньким терминалом. Чуть ниже сгиба локтя в вене торчала здоровенная игла, от которой в недра балахона тянулась прозрачная трубка с густой бурой жидкостью. - Ты, шынок, вот по етой щёлке-та проведи, а штарая Тережа тебе вше-вше рашкажеть. И што было, и што будет, и што ищешь…
Заезженный трек «завлекаем клиента» зациклился. Ник достал кредитку и помахал у старухи перед носом.
– Вот смотри, я тебе по двойной таксе заплачу, но за свои деньги я хочу, чтобы ты меня со Стаей свела.
- Это хто такие? Я их не жнаю, давай лучше рашкажу про то, что было, да что будет, да чшем сердце успокоится…
- Не, про сердце мне неинтересно. Бывай, бабка.
Он спрятал кредитку и повернулся к попрошайке спиной.
Шею пробила толстая игла. Сквозь быстро накатывающий вал боли, он успел расслышать «Нишаго, нишаго, милай, потерпи. Будшее твоё небогатое, часа два, мобуть, и протянешь».
Бабочки были разными: жёлтыми как раскалённый песок на пляже, зелёными как глаза сокурсницы Джины, красными как артериальная кровь. Было их видимо-невидимо, разноцветный хоровод кружил вальсом, слепил глаза и звал, звал, звал. Постепенно насекомые куда-то делись, а вместо них перед глазами возникла рука, упирающаяся в загаженную кирпичную стену. Сколотая штукатурка резала пальцы. Потом дошло: рука его, крепится к его телу, а тело куда-то неторопливо идёт по узкому переулку.
Студент заставил ноги остановиться, прислонился спиной к стене, присел, пошарил по карманам. Пусто. Неумело выматерившись и отогнав злую обиду на весь свет, Ник попытался думать конструктивно, как учили.
Отрицательный опыт – тоже опыт, пусть и неприятный. Бляяя, тошнит-то как!
Он отёр рот. Похоже, башмаки придётся выкинуть.
Что ж, первая полевая вылазка провалена, надо отсюда выбираться. Завтра он учтёт все ошибки. Для начала надо будет взять с собой оружие и нанять кого-нибудь из местных гидом. Может, получится и цыганку ту сыскать, личность-то приметная. А самое главное – не мечтать посреди улицы.
Единственная опора — стена — плясала джигу. Да, рубашку тоже в помойку.
Лох! Надо же было так тупануть! Ну да ничего – теперь-то он знает, что к чему. Завтра он так не облажается.
Придумывая, что именно сделает с мерзкой старушонкой, Ник отлепился от стены и поплёлся вперёд.
Выбравшись из узкой кишки переулка, он не сразу понял, почему вокруг темно. Пока он валялся в отрубе, солнце успело упасть за западный горизонт, и в шестнадцатом квартале началась совсем другая жизнь. Тьма весь день накапливалась в порах асфальта и теперь вырвалась наружу, чтобы сожрать как можно больше до того, как солнце начнёт переваливаться через частокол небоскрёбов Сити. Дневное многолюдье пропало, схлынуло как в сточные ямы в двери многочисленных ночных баров. На обшарпанных стенах заискрили ксеноновые рекламы с голыми бабами, бутылками и шприцами. Торговцев хотдогами и подержанной электроникой сменили те, чей бизнес лучше всего идёт в темноте.
Шея никак не могла удержать голову. Всё вокруг болталось и кружилось. С каждым шагом новая волна тошноты подбрасывала пустой ноющий желудок. Боль в шее заставляла сутулиться и морщиться. Внезапно многострадальная голова упёрлась в стену. Стена была какой-то странной – кожаная, с застёжкой-молнией. Желудок снова подпрыгнул к зубам, пришлось их разжать, чтобы не мешать извергаться горькой желчи.
Человек, столь неожиданно оказавшийся на пути студента, одной рукой впечатал Ника в стену. Студент застонал и скорчился на асфальте.
К неверным вспышкам ксенонового шприца добавился короткий голубой высверк, и сознание Ника поплыло в привычный и уютный хоровод бабочек. Панк убрал шокер, хмыкнул, схватил студента за ноги и потащил в темноту.
Оказывается, бабочки не только танцевали, но и пели. Пели о любви и смерти, о вечности и звёздах, о весне и ценах на свежие, неиспорченные тела. В этот раз первым ожил слух.
- Ты чё, Пень, чтоб у тя нейропроц сдох, урод! Какие пять сотен, тля! Видал, пацан же с богатых районов, небось даже не пьёт, а имплантов левых в нем точно нету! Моё крайнее слово – штука. Дог сказал. - Гавкал прокуренный тенор.
- Чего заладил - «Дог сказал», «Дог сказал». Мне его ещё на части пилить, причём быстро. Завтра наверняка легавые шерстить начнут. И хорошо, если только они. Короче, или бери восемь сотен или сделки не будет, хедхантер. - Холодный механический голос даже не пытается изображать эмоции.
Внутри черепа одиноко катался бильярдный шар мысли.
Как это не пью – да я на выпускном набухался так, что такси до дому вызывать пришлось.
Когда гавканье наверху стало потише, выкатился второй шар.
Я у риппер-дока. Не выберусь - крышка. Клятые трущобы! Нахер науку. Ну что мешало слить курсовую из сети как все?!
Взгляд кое-как сфокусировлся. Лежать мягко. Но не опереться - руки скользят. И к ладоням что-то липнет. Яркая неоновая лампа под потолком заставила прикрыть глаза. Кругом кафель в грязных потёках, окон нет. Выход один: по ржавой лестнице вверх. В дальней стене ряды квадратных стальных дверок и стальной же стол. Сквозь острый запах хлорки лезет в ноздри другой, страшный, сладковатый.
А те, похоже, договорились.
- Вот деньги, Червю привет передавай. А где нашёл тушку-то, говоришь?
- Передам, обязательно передам, а где нашёл – там больше нет. Бывай.
Ник скатился с кучи и попытался встать. Поролоновые колени подгибались, а по лестнице уже спускался риппер-док.
Подпольный хирург и торговец органами был человеком процентов на тридцать. Дополнительная пара конечностей придавала ему сходство с индийским богом Шивой. Только тому и в страшном сне не привиделось бы, что руки могут быть целым набором хирургических инструментов, иметь три сустава и быть длиной футов шесть каждая.
Белый медицинский халат топорщили углы и грани, не предусмотренные человеческой биологией. Лысую голову с интеллигентным – пенсне, седая козлиная бородка, высокий лоб – лицом, обрамляли разнокалиберные провода.
- Очнулся – констатировал медик. - Тебе же хуже. Анестетики нынче дороги.
Риппер подошёл к жертве. Пенсне отбрасывало яркие блики.
Маленькая жёлтая бабочка, предвестница весёлого хоровода, покрутилась перед мысленным взором Ника и пропала. Вдалеке послышалась песня о звёздах, которых не видно за ксеноном реклам и выбросами химических заводов. Звёздах, которым никакие крысы не помеха. Поющие бабочки кружились быстрее и быстрее. Разноцветный торнадо подхватил Николаса Райзора и понёс далеко-далеко.
Ты приходишь в себя на улице. Твои руки в крови - вытираешь их белой тряпкой. Встречные отшатываются с твоего пути. Ты - бог, а может — демон. Велика ли разница?
Мутная взвесь памяти. Лысая голова, раскрошенная о кафель. Хруст вырываемых из плоти железных манипуляторов. Визг сервомоторов. Острый медный привкус во рту пополам с солидолом и машинным маслом.
Эта чехарда тебя утомляет, ты отгоняешь воспоминания. Логово Стаи совсем рядом. Пора домой.
Но сначала — к котловану. Город, твои новые владения, оттуда как на ладони. Остальное подождёт. Если хочешь ветер в крыльях, его нужно ловить на земле.