В Кошице поезд должен был стоять двадцать минут, и доктор Михал вышел из вагона, чтобы немного поразмяться после утомительной дороги. Он медленно прохаживался вдоль состава, глядя на пеструю толпу. Из вагонов третьего класса на перрон тяжело выгружались крестьяне с неопрятными тюками пожиток. Целыми семьями переселялись они сейчас в города в поисках лучшей доли. Страна нищала, люди хватались за любую работу, сулящую ежедневный кусок хлеба. Шумная стайка студентов в новеньких шинелях и фуражках собиралась у выхода с платформы, под литым кружевом вокзальных арок. Совсем еще мальчишки, они по-взрослому жали друг другу руки, а потом заливались грубоватым смехом, в ответ на чью-то скабрезную шутку. Осень гнала их к началу семестра в город из летнего беззаботного существования в поместьях родителей. Юнцы кашляли, неумело закуривая папиросы. Здесь их ждала свобода, разгульные шальные вечеринки, первые бурные романы с городскими барышнями. Доктор Михал вздохнул, вспоминая свои студенческие годы в Вене. Время пьянящего предвкушения яркой жизни, полное молодой, наглой уверенности в своей исключительности, значимости для этого мира, который только по чистой случайности не знает еще его имени. Все это было давно позади, воспоминания стали едким дымом, вызывающим слезы отчаяния и бессилия.
Резко развернувшись, чтобы не видеть больше счастья молодости на лицах вчерашних мальчишек, Михал двинулся обратно к своему вагону первого класса. Проводник выносил на перрон многочисленные вещи какой-то толстой недовольной дамы, стоящей чуть поодаль с дрожащей собачкой на руках. Похоже было, что дальше поезд двинется почти пустым. Оно и понятно, Кошице --- последний большой город на пути, потом начинаются мелкие станции и заброшенные полустанки, на которых даже не будет остановок. Рельсы будут забирать все выше и выше в горы, пока, наконец, не приведут их в Татранску Штрбу, конечный пункт следования. Там доктора Михала должна ждать нанятая заранее коляска, кучер отвезет его в небольшой домик, жмущийся к пологому боку невысокого отрога Татрских гор. Там доктор Михал похоронит себя навсегда, проведет всю оставшуюся жизнь в одиночестве и вынужденном покое, стараясь почти не встречаться с людьми. А что еще остается делать тому, кто не может жить среди себе подобных, неся им лишь беды, разочарования и смерть?
Прозвучал третий звонок вокзального колокола, пора было возвращаться в вагон. Вдруг волна отчаянного возмущения, ропот на несправедливость судьбы поднялись в душе доктора Михала. Почему, почему все случилось именно так, почему с ним? Ведь он искренне верил в то, что может помочь людям, хотел этого, он талантлив, умен, а жизнь так жестоко посмеялась над ним. В какую-то долю секунды Михалу захотелось броситься бежать прочь от поезда, вернуться в свой дом в Братиславе, не принимать добровольного затворничества. Но доктор подавил эту мимолетную слабость. Решение было принято, и он поднялся в вагон, двинувшись навстречу новой жизни.
Шагнув в свое купе, доктор сначала подумал, что ошибся дверью. Возле окна, положив руки в длинных перчатках на столик и глядя в окно на проплывающее мимо здание вокзала, сидела дама.
--- Простите, --- пробормотал доктор Михал. --- Я, кажется...
Дама резко повернулась к нему.
--- Так это купе занято? --- Она смотрела на Михала, и во взгляде ее было столько возмущения, что можно было подумать, что это Михал сидел в ее купе. --- Значит, проводник что-то напутал, --- произнесла она и откинулась на спину кресла. Во всех ее движениях сквозила благородная, почти кошачья, грация, которую нельзя привить никакими упражнениями или танцами, она дается только от природы. По всему было видно, что хоть дама и занимает чужое купе, но никуда уходить не собирается.
--- Я не заметила вещей, --- произнесла она. Слова, которые должны были звучать, как оправдание, были скорее упреком.
--- Ничего, мадам, --- Михал потянулся к своему небольшому саквояжу. --- Я перейду в другое купе.
Дама улыбнулась, не разжимая тонких губ.
--- Зачем же? Они все пусты, а ехать одному скучно. Вы можете остаться здесь, --- она произнесла эти слова поистине королевским тоном. Улыбка смягчила выражение ее лица, и Михал отметил про себя, что его нежданная спутница очень красива и весьма богата. На ней было дорожное платье простого покроя, но сшитое по последней моде из очень дорогой ткани, уж в этом-то доктор, некогда и сам бывший завзятым модником, разбирался. Темная ткань подчеркивала бледность лица женщины и удивительный, воздушно-пепельный цвет волос, частично прикрытых маленькой кокетливой шляпкой. У дамы были светлые глаза, темные брови и длинные густые ресницы, рот незнакомки был чуть великоват, но это ее не портило. На вид женщине можно было дать лет двадцать пять. Доктор Михал отметил все это про себя машинально, садясь на свое место и беря в руки уже прочитанную газету.
--- Вы едете в Штрбу? --- Тут же последовал вопрос соседки.
--- Да, --- ответил доктор, не отрывая взгляд от заголовка статьи.
--- Вы там живете? --- Не унималась его спутница.
--- Нет, --- снова односложно ответил доктор.
--- Простите мою болтливость. Я даже признаюсь вам, что нарочно села в это купе, оно единственное в вагоне было занятым. Я ненавижу поездки, предпочитаю коротать их в разговорах.
--- Вам не повезло со спутником, мадам, --- пробормотал доктор. Это была уже откровенная грубость, но Михалу было уже все равно, что подумает о нем какая-то случайная спутница. И все же он взглянул на даму. Она поджала губы, напряженно выпрямилась и отвернулась к окну. Доктор вновь невольно залюбовался ее осанкой, длинным изгибом шеи, изящным абрисом плеч. Как странно сочетались в ней царственность тела и болтливость простолюдинки.
--- Простите, я был невежлив, --- едва выдавил из себя доктор, --- но поверьте, на то есть причины.
Женщина долго молча смотрела на него.
--- Должно быть, веские, --- вдруг сказала она. --- Простите и вы меня. Меня ждет довольно уединенное существование, вот я и подумала, вдруг мы будем соседями в Штрбе. В дороге ведь все просто, знакомства, разговоры...
--- А вы живете в Штрбе? --- Из вежливости, нехотя, спросил доктор.
--- Не совсем. Наша семья владеет замком неподалеку, в горах. Зиму мы проводим там, в Штрбу выбираемся нечасто. Это целый праздник для нас с сестрой. Просто пиршество духа, да и не только, --- дама снова улыбнулась.
Доктор удивленно взглянул на женщину. Странно было, что ее семья проводит зиму в уединенном месте, тогда как весь свет, наоборот, стремится быть в это скучное время в городах, где можно хоть чем-то себя развлечь.
--- Вы, должно быть, сильно скучаете там, --- высказал Михал свою мысль.
--- Я люблю горы зимой. А что вас гонит в такие глухие края? --- Спросила женщина. Михал вновь опустил взгляд, помимо своей воли он ввязался в эту беседу и теперь уже не в силах был остановиться. А что, если это последняя возможность поговорить с кем-то, представившаяся ему напоследок, перед долгими годами уединения. Ему вдруг отчаянно захотелось рассказать этой случайной попутчице всю свою странную жизнь, чтобы хоть кто-то знал и, может быть, хоть на час, разделил его боль. Он уже не думал о последствиях, ему хотелось выговориться.
--- Вы не понимаете, о чем спрашиваете, --- доктор предпринял последнюю попытку прервать разговор.
--- Отчего же? Какой вы странный. Разве вопрос такой уж сложный? Зачем вы едете в этот всеми забытый край? --- Дама вскинула тонкие брови, изо всех сил сдерживая возмущение.
Михал взглянул в окно, поезд уже мчался по широкой долине между двумя грядами Татрских гор. Золото осенних деревьев на склонах сменялось сухой ржавчиной выцветших лугов, кое-где выше виднелись обнаженные фиолетовые глыбы, а ближе к небу лежали вечные снега. Доктор вздохнул.
--- Я должен бежать от людей, все ненавидят меня, --- тихо произнес он, --- я несу несчастье, я проклят. Я изгой. --- Он поднял глаза на свою собеседницу. Вот и было сказано самое страшное. Сейчас она решит, что попала в купе к сумасшедшему, а если не выскочит отсюда немедленно, поймет, что он был прав. Но, вопреки его мрачным мыслям, женщина смотрела на него с любопытством и, кажется, с некоторым пониманием.
--- Почему вы так решили? --- Спросила дама светским тоном.
--- Вы, действительно, хотите знать мою историю?
--- Непременно, --- кивнула женщина.
--- Что ж, слушайте, --- и Михал заговорил, не глядя на свою любопытную соседку. Он смотрел в окно. Начинало смеркаться, над горными отрогами в бархатно-синем осеннем небе зажигались первые звезды. Михалу они казались бликами слез. --- Я всегда хотел быть врачом, мой отец был фармацевтом в Братиславе. Еще когда я был мальчишкой, он многое рассказывал мне о лекарствах, целебных травах, странных, чудодейственных смесях химических веществ. Он говорил и о болезнях, как-то очень просто рассказывал о том, от чего умирают люди. Еще совсем юным я принял смерть, как неотъемлемую часть жизни, а болезнь, как некое стихийное бедствие. Но больше всего занимало меня то, что от многих болезней еще не было изобретено лекарств, они были неизлечимы, а некоторые и вовсе не исследованы. Самыми загадочными представлялись тогда не болезни тела, а болезни духа. Помешательство, сумасшествие, как хотите, так и называйте. От них не то что не существовало действенных лекарств, но и болезнями-то их часто не считали. Когда дело касалось душевных страданий, в свои права вступала религия. Хорошо еще, что прошло темное время, когда сумасшедших объявляли то святыми, то одержимыми бесами.
Мне повезло, к тому времени, когда я поступал в университет, психиатрия уже не считалась чем-то лженаучным, появились передовые исследования, приоткрывающие завесу тайны над процессами, происходящими в человеческом мозге, развивались учения о высшей нервной деятельности. Их было множество. Некоторые касались лишь строения мозга, и большая часть медиков была склонна объяснять сумасшествие именно физическими отклонениями, но были и другие школы, которые причиной всему считали человеческое сознание, а, вернее, его часть, скрытую от нас. В этой нематериальной субстанции, уверяли они, заложены все схемы поведения того или иного индивида. Нами управляют наши страхи, опыт, неосознанные импульсы. Да! Я прослушал лекции Фрейда и... не согласился с ним во многом. Но все же что-то подсказывало мне, что кроме самых тяжелых случаев, причины эмоциональных расстройств, действительно кроются в наших мыслях, а не в физическом устройстве наших голов. Мозг управляет нами, и заложенная в нем информация определяет любое действие человека, --- доктор Михал говорил быстро, не задумываясь над тем, понятно ли его спутнице то, что он хочет сказать.
--- Еще студентом, я работал в нескольких домах для душевнобольных, исследовал сотни случаев разных расстройств и понял, что пока у нас, врачей, нет эффективных методов не то что лечения, а даже распознавания болезни. Чтобы понять, живет ли в пациенте разрушающий червь болезни, надо было проникнуть в его мысли и сравнить их с мыслями человека относительно нормального. Но как это сделать? Как понять о чем думает человек, чем объясняет для себя те или иные свои поступки. Как стать им самим, чтобы прийти ему на помощь?
Такие идеи одолевали меня постоянно, и я в своих исследованиях оглянулся назад. Меня начали интересовать древние трактаты о языке тела, написанные в Индии и Китае, а загадочных точках, воздействие на которые заставляли людей думать иначе, поступать, согласно самым нелепым приказам. Я занялся сомнительной физиогномикой, пытаясь вычленить из нагромождения нелепых утверждений зерно истины. Я хотел сконструировать совершенную методику, позволяющую по жестам, мимике, словам, реакциям определить, здоров ли человек или болен и в чем причина его душевного недуга. Я совершенствовался в своей методе, часами разговаривая с теми, кто был признан официальной наукой сумасшедшим, а потом задавая те же вопросы другому человеку, например, кому-нибудь из близких. Я фиксировал малейшие нюансы их реакций, собирая материал. Я тренировался, пытаясь по позе сидящего передо мной, например, в кафе, человека угадать его мысли.
Иногда я разочаровывался в своих идеях. О! Это были страшные, черные дни. Я едва удерживался, чтобы не сжечь все мои записи. Но, приходя на работу, и видя какое-нибудь несчастное создание, запертое в сумасшедший дом жадными родственниками и объявленное недееспособным, я с новыми силами возобновлял свои труды.
И вот, собирая свои знания по крупицам и упорно тренируя наблюдательность, я, наконец, достиг того, чего хотел. Я почти научился читать мысли. Проговорив с человеком не более пяти минут, я уже представлял, каков он, в чем состоят его тайные желания, чего он боится, каковы его сильные и слабые стороны, что мешает ему жить. Это был мой триумф. Я рискнул и открыл свой кабинет. Тогда, благодаря Фрейду и его ученикам, такие консультации уже вошли в моду, и у меня появились клиенты. Чаще всего это были неврастеничные дамочки, неудовлетворенные юноши, подавляемые родителями, девицы, не желающие выходить замуж. Они были мне не очень интересны, но деньги, которые я зарабатывал, давали мне возможность продолжать мои исследования. Я даже ездил на Восток и в Азию, посещал тибетские монастыри, бывал в Мексике и Бразилии, чтобы своими
глазами увидеть все то, о чем читал.
Но как раз в тот момент, когда я был готов праздновать победу, мой успех обернулся ко мне другой стороной. Первый раз я почувствовал что-то неладное, когда на прием ко мне пришел один банкир, которому снились кошмары. Побеседовав с ним, я ужаснулся. Мне открылась вся темнота его души, я почти физически ощутил зловоние его мыслей, почувствовал его омерзительные страхи перед тем, что всплывут грязные делишки, сотворенные им в прошлом. Это все и было причиной его кошмаров. Но как я мог сказать, что вижу его насквозь? В моем сознании ясно отразилась его отвратительная сущность, но я не мог признаться в этом.
Потом ко мне пришла девушка, которая никак не могла преодолеть страх перед первой брачной ночью, хоть и любила своего молодого мужа. И я словно стал ею. Я увидел ту грязь, что скрыта в ее хорошенькой головке. В мыслях она была чудовищно развратна, сама не понимая этого, и подсознательно боясь, что это откроется ее мужу. То, что я увидел, поражало своим извращенным цинизмом.
И так повторялось множество раз. Ко мне приходили люди, и я видел самое гнусное и омерзительное, что скрывается в их душах, становился зеркалом, в котором отражались все их пороки, которых они боялись, даже не подозревая о них. Однажды я все же рассказал одной даме о том, что скрывается в ее душе, объяснил, как это можно изжить. Она подала на меня в суд, и я лишился практики. Но ничего уже нельзя было изменить. Даже просто разговаривая с человеком на улице, я видел его насквозь. Я как бы становился им, его вторым я, изнанкой, которую прячут и скрывают. Люди не хотят знать о себе правду. Среди пациентов, которых я когда-то консультировал, находились смелые люди, которые просили меня рассказать о том, что я вижу. Но не многие это выдерживали. Уже позже я узнал, сколько несчастий принес тем, кто узнал о себе всю подноготную.
Человек считает зеркало кривым, если видит в нем уродливую рожу вместо своего лица. Я был для всех кривым зеркалом, которого сторонятся. Да и сам я не мог больше выносить всего того, что узнавал о людях. Поэтому и решил уединиться. Купил себе домик в этой глуши...--- доктор Михал замолчал, переводя дух. Молчала и его спутница. Михал отвел глаза от наступившей за окном темноты и взглянул на женщину. Та смотрела на него. В глазах ее не было ни страха, ни отвращения. Только жалость и искреннее сочувствие.
--- Вот почему вы сказали, что вы изгой, --- тихо произнесла она. --- Да, люди несовершенны и не хотят этого понимать. Вам стало легче оттого, что вы все рассказали, так ведь?
--- Да, давно уже я не мог так откровенно поговорить с кем-нибудь. Стоило мне только начать беседовать с человеком, как... Послушайте, а ведь это чудо! Я говорю с вами уже скоро час, но я не понимаю вас, то есть, я хочу сказать, я не вижу вашей сущности! Неужели такое возможно? --- Михал смотрел на женщину во все глаза. --- Неужели, моя проклятая способность распространяется не на всех? --- В голосе доктора звучала неподдельная радость. --- Так, может быть, мой дар покинет меня, и я смогу вернуться к людям?
Женщина опустила голову. Потом снова подняла взгляд на Михала, в ее светлых глазах стояли слезы.
--- Мне очень жаль вас. Я знаю, что такое быть изгоем, не таким, как все. Нет, вы не сможете вернуться к людям. А со мной... Со мной все не так, потому что такие, как я, не отражаются в зеркалах, --- она гордо подняла голову и улыбнулась Михалу. Может быть, доктору только показалось, но в полутьме купе в глазах ее мелькнул желтоватый огонек, а в улыбке было очарование какой-то неправильности, может быть из-за чуть-чуть выступающих заостренных клычков.