Аннотация: Человек женился и поехал жить в пустыню. И вот что из этого получилось. Но могло получиться и по-другому - я не настаиваю.
Женщины, ящерицы и танки
Лето 19xx-го было удачным. Я получил необходимые фонды на свою давно запланированную экспедицию, и мечты начали сбываться. Поселок с населением в три сотни человек., две комнаты в заброшенном хозяевами доме, берег озера в пяти минутах ходьбы. И пустыня на сотни километров вокруг. Что может быть лучше для ученого-исследователя, чем возможность уединиться в таком диком уголке природы? Уникальная фауна пустыни только и ждет, чтобы открыть свои тайны наблюдательным и настойчивым.
Правда, моей жене наш переезд показался чересчур экстремальным предприятием. Согласен, такой поселок не место для молодой женщины. Но я пообещал, что наше отшельничество не продлится больше двух месяцев, и она согласилась. Приподнялась на носочках, правую ногу согнула в колене, как она всегда делает, и чмокнула меня в щеку. Мы поженились всего неделю назад, и путешествие в центр пустыни казалось мне самым романтичным вариантом медового месяца.
Познакомились мы, когда я преподавал в Н-ском институте. Она училась на втором курсе и на занятиях сводила меня с ума своими тонкими, полупрозрачными платьями и неожиданными, будто нечаянными взглядами. А как-то после лекции она подошла ко мне и вполголоса сказала, что в этом костюме и очках я выгляжу невероятно сексуально. Этот костюм и очки были первыми в списке вещей, которые я взял с собой в экспедицию.
Пустыня встретила нас палящим солнцем и песчаной пылью, забивающейся буквально повсюду. Маленький поселок, выросший несколько лет назад на берегу озера благодаря обилию рыбы в прибрежных водах, пребывал в плачевном состоянии. Рыбное хозяйство постепенно становилось убыточным, и люди уезжали один за другим. Однако история поселка меня мало интересовала.
Каждое утро задолго до восхода солнца я выходил к озеру работать. И на третий день мне удалось обнаружить весьма любопытное место, которое лучше всего подходило для моих полевых исследований. Там каменистый берег причудливо изгибался, гигантской дугой уходя вглубь озера. А массивные валуны выступали на поверхность, будто головы великанов, погребенных под слоем песка.
Разнообразные виды жуков, муравьи, пауки и, конечно, ящерицы. Я мог оставаться там часами напролет, наблюдая, делая записи и не переставая восхищаться тому, как просто и насыщенно протекает жизнь этих крошечных обитателей пустыни. И только когда испепеляющий жар дневного солнца становился совершенно невыносим, мне приходилось возвращаться в наше скромное временное жилище.
И там меня неизменно встречала моя молодая и обворожительная жена. Она замечала меня издалека. Видимо, ждала моего прихода, сидя у окна. Выбегала мне навстречу с радостной улыбкой и крепко обнимала. Несколько раз я заставал ее, снимающей с веревок высохшее белье. Пока она умело управлялась с прищепками, простынями и рубашками, беззаботный ветер играл с ее тонким платьем. И при этом она выглядела такой очаровательной и сосредоточенной, что я замирал на месте и наблюдал за изящными и легкими движениями ее фигуры до тех пор, пока она не замечала меня. Мы шли в дом, взявшись за руки и глядя друг другу в глаза. Именно так я и представлял себе свой медовый месяц в самых радужных мечтах.
После обеда я обычно наводил порядок в своих полевых записках: сравнивал, обобщал, или как просто говорила моя жена, двигал науку. Это были удивительные часы покоя и гармонии. Я ловил на себе восхищенные взгляды женщины, которую любил. А за окном простиралась бескрайняя пустыня, полная невероятных загадок.
* * *
Через каких-то три недели у меня уже накопилось две сотни страниц рабочих записей. Потрясающе подробные наблюдения из жизни насекомых и пресмыкающихся зоны пустынь. Но в наблюдаемых мной фактах не было ничего необычного или непредсказуемого. Ничего, что могло бы послужить практической основой для моей диссертации. Тогда я решил сменить время моих наблюдений и выходить к озеру по вечерам, когда солнечный диск медленно таял, расплываясь у линии горизонта бесформенным оранжевым пятном. В это время суток песок и камни еще оставались очень горячими. Поэтому, прийдя на берег, я облил водой из озера один из больших валунов и удобно устроился на его пористой поверхности.
В первый же вечер мне повезло. Я заметил двух ящериц средних размеров, выбирающихся наружу из своего дневного убежища под соседним камнем. Очевидно, это были степные агамы. Серовато-желтые, с темными пятнами на спине и расплывчатыми полосами на хвосте и лапах. Ящерицы осторожно приблизились к камню, на котором я сидел, и замерли, будто от удивления. Это были самки: никаких признаков темно-синей окраски конечностей, характерной для самцов. После минуты полной неподвижности обе ящерицы, двигаясь на удивление синхронно, начали подыматься по камню все ближе и ближе к моим ступням. Окраска ящериц при этом поразительно изменялась, становясь все темнее и темнее. Вероятно, это было реакцией на прохладную поверхность камня.
Я был заинтригован. Но буквально через несколько мгновений произошло нечто совершенно необыкновенное. Ящерицы стремительно забрались мне на плечи, одна - на левое, другая - на правое, и, очевидно, ощущали себя там в полной безопасности. Потрясенный необычностью момента, я выронил из рук тетрадь и карандаш. О записях теперь не могло быть и речи. Чтобы дотянуться до карандаша, мне пришлось бы вставать на ноги. А в тот момент я ни за что на свете не стал бы тревожить ящериц.
Практически не шелохнувшись, я просидел больше получаса. А две степные агамы все это время сидели у меня на плечах, беззаботно потряхивая своими хвостами. Будто у них не было никаких других дел, кроме как нести вахту на моих плечах. От неподвижности я чувствовал сильную тяжесть в спине, и, вероятно, сделал слишком резкое движение, от которого ящерицы одновременно, будто сговорившись, спрыгнули на землю и скрылись в тени между камнями.
Солнце уже давно спряталось за горизонтом, вместо себя оставив на небе полыхающие красным рваные полосы облаков. Подул пронизывающий холодный ветер, и я направился домой, раздумывая, как лучше описать невероятную встречу с ящерицами в своей диссертации.
* * *
Ночью ветер усилился. Стены дома буквально стонали от напряжения, с потолка непрерывно сыпался песок, а воздух сделался таким сухим, что дышать стало практически невозможно. Песчаная буря. Раньше мы с женой знали об этом только понаслышке, и в ту ночь были не на шутку напуганы и не могли заснуть. Электрическая лампочка под потолком мигнула и погасла, а найти в доме свечу нам не удалось. Каждые две-три минуты приходилось стряхивать песок с полотенца, закрывающего лицо. Нестерпимо сильно болела голова, а непрекращающийся вой ветра сводил с ума. Все время хотелось пить, и наш металлический бидон с пресной водой быстро опустел. Эта ночь казалась мне бесконечной. Но, к счастью, тогда я и понятия не имел, каким длинным будет для меня наступающий день.
Ветер стих, когда небо на востоке уже начало светлеть. У нас не было воды, и нечем было промыть забитый песком рот и нос. Обычно питьевую воду привозили рано утром и оставляли возле входа. Но входную дверь, очевидно, занесло песком, и она не открывалась. Мои попытки силой открыть дверь не дали результата, но я какое-то время еще продолжал в бессильной злобе молотить дверь кулаками. Когда я обернулся назад, то поймал испуганный взгляд своей жены. Она сидела в углу комнаты, поджав колени, и была готова расплакаться. Тогда я бросился к большому окну, которое было засыпано только наполовину, одним движением рванул защелку, и в комнату ввалилось, наверное, две тонны песка, в одно мгновение превратив ее в некое подобие детской песочницы.
Я быстро выбрался наружу и подал руку жене. Но она не хотела идти со мной, сказала, что подождет, пока я принесу воды и открою входную дверь. Я никогда раньше не слышал у нее такую дрожь в голосе. Торопливо обошел вокруг дома. Северная стена с входной дверью была засыпана песком по самую крышу. Бидона с водой нигде не было видно. Да и весь поселок был неузнаваемым. Дома будто спрятались за гигантскими песчаными холмами. Мне показалось, что я услышал голоса людей, но прежде чем идти за помощью, я хотел предупредить жену. Заглянул к ней в окно, хотел окликнуть, но не смог. Она сидела, спрятав лицо в ладони, тихо всхлипывала и размазывала по щекам намокшие от слез песчинки. У меня комок подступил к горлу, и все слова застряли где-то внутри. Я быстро зашагал прочь.
В ста метрах от нашего дома двое мужчин энергично работали лопатами, вероятно откапывая чью-то входную дверь. Того, что помоложе, звали Степан. Это он обычно развозил по поселку воду. А второй, Ахмед, был совсем старик. Он уже заметно устал, крупные капли пота выступили на его смуглом лице. По их словам выходило, что они ночевали сегодня снаружи, с подветренной стороны своих домов, так как заранее знали, что ночью будет буря. А на мой рассказ о том, как я выбрался из дома через окно, промолчали, и только Ахмед осуждающе покачал головой. Из их скупых объяснений я понял только то, что электричества в поселке нет, насос, подающий воду из скважины, не работает, а единственную дорогу наверняка замело песком.
Я спросил, есть ли у них вода, и Степан молча протянул мне свою флягу. Она была наполнена до самых краев. Я уже поднес флягу ко рту, когда Ахмед жестко отчеканил: "У нас до первой открытой двери воду не пьют!" Я сделал глоток и подавился. Сказал, что хочу отнести воду своей жене, на что Ахмед демонстративно отвернулся от меня и стал отгребать песок с еще большим рвением. А Степан, не отрываясь от работы, негромко произнес, что им сегодня нужна моя помощь. И добавил, немного помолчав: "Откапывать поселок". Только тогда до меня дошло, насколько серьезным может оказаться произошедшее этой ночью. Остаться без воды в отрезанном от остального мира поселке, где к тому же большая часть населения буквально похоронена заживо в своих домах. Мое сердце вдруг бешено забилось, в ушах зашумело. Тем не менее я бодро кивнул головой, завинтил крышку фляги и, пообещав вернуться через пять минут, поспешил к жене.
Добытая мной вода, кажется, успокоила ее. Она напилась и умыла лицо. Я не хотел ее останавливать. Не хотел рассказывать о проблемах с насосом и засыпанных по самую крышу домах. Сказал только, что пойду вместе с остальными жителями разгребать песчаные заносы и, возможно, вернусь домой поздно. А она ответила: "Конечно, я буду тебя ждать". И улыбнулась. Но в уголках ее глаз по-прежнему таился страх.
Я боялся, что у меня дрогнет голос, и она спросит, что со мной, и мне придется рассказать ей всю историю целиком. Поэтому я молча взял лопату, стоящую у нашей входной двери, и неловко вылез наружу. При этом в открытое окно засыпалось еще немного песка.
* * *
Степан и Ахмед, казалось, были рады моему возвращению, но вслух ничего не сказали. Я пристроился рядом и стал разгребать песок, стараясь изо всех сил. Конечно, мне, как человеку, не привыкшему подолгу держать в руках ничего тяжелее карандаша, было трудно соревноваться с мощными мускулами молодого Степана. Даже старый Ахмед, похоже, был крепче и выносливее меня. Я был уверен, что свалюсь от усталости раньше, чем мы откопаем эту дверь. Через десять минут у меня сбилось дыхание, и мне пришлось сбавить темп. Прошло еще пять минут, и на моих ладонях появились кровавые мозоли. Но, кажется, никто кроме меня этого не замечал.
Мои товарищи по работе были неразговорчивы. Мне удалось узнать только, что дом, который мы откапываем, принадлежит братьям Синайским, а дома Степана и Ахмеда до сих пор погребены под слоем песка. У Степана в доме остались мать и жена, а у Ахмеда - жена и четыре дочери. Когда я спросил, почему мы разгребаем дом Синайских в первую очередь, мне коротко ответили: "Они сильные".
Через час работы я заметил, что мы постепенно углубляемся в песок, оказываясь, по сути, на дне большой ямы с пологими краями. Кидать песок становилось все труднее, так как каждый раз нужно было обязательно забрасывать его выше и выше, далеко за край ямы. Иначе он ссыпался обратно.
Я уже давно мечтал передохнуть хотя бы несколько минут, и когда Степан отставил лопату в сторону и начал карабкаться наверх из ямы, я вздохнул с большим облегчением. Однако он отсутствовал не больше минуты. Степан сбросил нам сверху два пустых бидона, к каждому из которых была привязана толстая веревка. Ахмед и я должны были наполнять бидоны песком, а Степан вытаскивал их наверх, опустошал и снова сбрасывал вниз. Как я ни старался, но бидон Ахмеда наполнялся почти в два раза быстрее, чем мой. Пот заливал мне глаза, а руки, плечи и спина просто онемели от боли. Ахмед сказал, что сегодня солнце не будет слишком жарким, а мне уже было все равно.
Прошла, кажется, целая вечность. Не знаю, сколько раз моя лопата обреченно погружалась в песок, поднималась и со стуком переворачивалась, сбрасывая свой груз в широкую горловину бидона. Все мои мысли давно остановились. Мозг уже не хотел замечать ничего вокруг кроме лопаты, песка и бидона, который нужно было наполнить во что бы то ни стало. И тогда для получения заветного приза оставалось только дернуть за веревку. Заслуженная минута отдыха, опершись о лопату. Пока полный бидон подымается наверх. Чтобы снова вернуться пустым.
Солнце уже стояло высоко, когда, наконец, дверь, которую мы откапывали, с натужным хрустом открылась изнутри. Из дома вышли двое высоких мужчин, братья-близнецы Синайские. У каждого на шее висело по несколько фляжек с водой. Они молча отдали одну флягу мне и одну - Ахмеду. Степан быстро поднял из ямы братьев, а потом и нас с Ахмедом. Я наблюдал за стариком, как он сел на песок, открыл флягу с водой, сделал один большой глоток и туго завинтил крышку. Было заметно, что Ахмед тяжело дышал, и ему с трудом удалось встать на ноги. У Степана ладони были разодраны в кровь, но это, похоже, его нисколько не беспокоило. Я сделал несколько торопливых глотков и пошел догонять остальных. Следующим был дом Сарабаевых. Мне сказали: "Отец и молодой сын - хорошо".
Теперь мы работали с тремя бидонами. Степан и я остались наверху, а Ахмед и двое братьев наполняли бидоны. Мы сидели метрах в трех от края ямы, обвязанные веревками вокруг спины. Тянули бидоны вдвоем, и все равно было очень тяжело. Братья работали быстро, и нам приходилось часто менять позицию, чтобы края ямы вырастали равномерно.
Я давно потерял счет времени. Мои любимые ручные часы остановились еще ночью. Изнуряющая работа по откапыванию поселка сделала меня кем-то вроде зомби, не чувствующим ни жары, ни боли, ни голода. После Сарабаевых был дом мясника. Потом дом бухгалтера. Его жена - крупная женщина - стала работать вместе с нами. Кажется, это она принесла мне шляпу от солнца. А когда я на мгновение потерял сознание и упал, она первая подбежала ко мне. От струи холодной воды я очнулся и увидел звездное небо. Ночное небо пустыни. Незабываемое зрелище.
Маша - так звали жену бухгалтера - помогла мне добраться до дома. По дороге мои ноги часто подгибались от усталости, и я безжалостно опирался о ее плечи. Переживал, что моя жена испугается моих окровавленных рук и разорванной в нескольких местах одежды, и гордился шестью флягами воды, пристегнутыми к поясу, больше чем всеми своими научными достижениями. А едва спустившись в окно нашей комнаты, упал в объятия любимой и мгновенно уснул.
* * *
Мне снился песок. Я был на дне глубокой ямы и безуспешно пытался оттуда выбраться. Песок обжигал ладони и упрямо просачивался сквозь пальцы. Я кричал от бессилия и беспомощно барахтался на дне ямы, а песок забивался мне в рот и в нос, не давая вдохнуть достаточно воздуха для нового крика. Вдруг на краю ямы появилась Настя, моя жена. У нее был виноватый вид, и в глазах стояли слезы. Она жалела меня, но не могла ничем помочь. Чуть позже я увидел над краем ямы еще одно знакомое лицо. Это была Маша, жена бухгалтера. Она действовала быстро и решительно. Бросила мне конец веревки и, обвязав другой конец вокруг своей крепкой фигуры, начала вытягивать меня наверх. Я ощущал невероятную тяжесть своего тела, и меня охватила тревога. Что если веревка не выдержит и лопнет, или у Маши не хватит сил ее удержать? Но случилось совсем другое. Вдали послышался нарастающий гул мотора, и Маша с Настей превратились в ярко-желтых ящериц. На яму надвигался гигантских размеров бульдозер, закрывая небо надо моей головой своими гусеницами. Ящерицы скрылись из вида. А я стремительно падал на дно ямы, замирая от страха.
Проснулся с бешено стучащим сердцем. Вчерашний день напоминал о себе тупой, ноющей болью в каждом мускуле моего тела, и желудок сводило от голода. Совсем близко был слышен шум работающего трактора. Это могло быть очень хорошей новостью. Я позвал Настю, но в доме ее не оказалось. Входная дверь по-прежнему не открывалась, и я вылез наружу через окно.
Перед нашим домом стоял самый настоящий танк. Как и положено танкам, с массивной башней и орудийным стволом. Я долго не мог поверить своим глазам. На башне, свесив ноги, сидел молодой мужчина. Развязно улыбаясь, он разговаривал с Настей. Она стояла спиной ко мне, и я не мог слышать, о чем они говорят. Но я видел, как Настя, что-то увлеченно рассказывая танкисту, выдвинула одну ногу вперед и несколько раз махнула рукой в сторону дома. Мне это очень не понравилось, и я решил подойти поближе и познакомиться с этим мужчиной. Однако спустя несколько секунд танк мощно зарычал своим двигателем, круто развернулся и скрылся в облаке песчаной пыли. Только тогда Настя обернулась и заметила меня. В ее глазах появился непонятный мне лихорадочный блеск, который я списал на многочисленные нервные потрясения прошедших дней.
Пока я ел, Настя рассказала мне, что я проспал почти сутки. Ночью ей было страшно, потому что снаружи доносился ужасный вой, но она не смогла меня разбудить. А утром в поселке появились танки. Военные обещали, что починят линию электропередач, и с водой проблем не будет. И дорогу из поселка пообещали расчистить уже сегодня. Я слушал Настю, и мне становилось спокойно и радостно. Проблемы вчерашнего дня отходили на второй план, и я вдруг вспомнил свою встречу с двумя степными агамами, их необычное поведение, и то, что я так и не успел записать свои наблюдения. Солнце уже садилось за горизонт, и я решил, что как раз успею сходить к озеру и поработать до наступления темноты.
* * *
Я легко нашел на берегу тот валун, на котором в прошлый раз встретил двух ящериц. Уселся, поджав под себя ноги, и ждал, сгорая от нетерпения. Мне очень хотелось снова увидеть этих забавных ящериц. Я приготовил несколько любопытных экспериментов и, вспомнив детали своего сна, решил дать степным агамам человеческие имена. Одну я хотел назвать Настей в честь моей жены, а другую - Машей, как жену бухгалтера. Я даже придумал название моей будущей диссертации: "Синхронность поведения двух пресмыкающихся при контакте с человеком". Или лучше: "Методы коммуникации, доступные степным агамам". Я понимал, что одно только описание подобных экспериментов и наблюдений могло обеспечить моей научной работе гарантированный успех. Но моим ящерицам не было до этого никакого дела. В тот вечер я их так и не увидел.
Когда совсем потемнело, и воздух стал прохладным, я услышал тот неземной вой, о котором мне рассказывала Настя. Будто какие-то чудовищные создания, жаждущие крови всего живого на земле, вдруг проснулись и издали этот жуткий крик. Звук исходил, казалось, отовсюду. Я читал, что разогретые за день пористые камни пустыни с наступлением ночи сжимаются и иногда издают воющие звуки, но никогда не думал, что буду так напуган, услышав этот вой собственными ушами. Я стоял на одном месте, боясь пошевелиться. И когда вой на минуту стих, я бросился бегом подальше от озера и воющих камней. Наверное, это выглядело смешно, но остановиться я уже не мог.
Насти дома не было. А на столе я нашел обрывок бумаги. Записка от Насти. Простая и короткая, как и весь наш брак. "Я так больше не могу. Не ищи меня. Настя". Внизу было приписано еще что-то, но потом тщательно зачеркнуто. Я поднес записку поближе к свету, и мне удалось разобрать одно слово: "Прости".
Я не знал, что мне делать, куда идти. Схватился руками за голову и сел на пол. Внезапно я чувствовал такую пустоту внутри меня, что даже все мои научные идеи будто потеряли всякий смысл. Помню, что я выбрался из дома и долго шел куда-то по следу танковых гусениц. Пока не столкнулся лицом к лицу с Машей. Она уже знала про Настю и капитана Сечкина - так звали злополучного танкиста. "По нашему поселку нелегко проехать на танке незамеченным", - сказала она.
* * *
Мне казалось, что Маша понимает и жалеет меня. Она часто заходила ко мне в гости, приносила горячего супа и лепешек. Мы о чем-то говорили. Помню только, как Маша спрашивала, что я изучаю, а я не мог толком ей ответить. Вообще, мое состояние оставляло желать лучшего. Я совсем не мог логично размышлять, и моя работа остановилась. Я несколько раз ходил к озеру, надеясь встретить моих ящериц, но все напрасно.
По вечерам, возвращаясь с озера, я находил Машу, хозяйничающую в моем доме. Она рассказывала о своем муже, который, потеряв работу, начал часто и много пить. О людях, которые уезжают из поселка навсегда. А в один из вечеров Маша вдруг спросила, когда я собираюсь возвращаться в Н-ск. И совершенно неожиданно для себя самого я понял, что моя экспедиция закончена, и твердо ответил: "Сегодня".
Маша помогала собирать мои немногочисленные вещи, и, казалось, была огорчена моим скорым отъездом. Несколько раз она как бы нечаянно дотрагивалась то до моей руки, то до плеча. Но буквально через десять минут мои сборы были закончены. Мы с Машей "присели на дорожку", чтобы соблюсти старинный обычай. Молчали и сидели неподвижно целую минуту. А мне в это время вспомнилась Настя. Я подумал о том, садилась ли она "на дорожку" перед тем, как запрыгнуть на танковую броню и умчаться из моей жизни навсегда. Наверное, нет.
Я решительно поднялся на ноги и взял в руки свои чемоданы. Маша взглянула на меня как-то странно. Ее взгляд сделался очень глубоким и мягким, и она сказала: "Приезжайте к нам снова. В гости". "Конечно", ответил я, зная, что никогда больше туда не вернусь.
В Н-ске меня ждала кафедра, студенты, лекции. Никаких песчаных бурь и воющих камней. И никаких больше катастроф в личной жизни. Ведь с тех пор я знаю, кому нельзя доверять свою судьбу и кого надо винить во всех своих неприятностях. Женщин. Ящериц. И танки.