И все-таки горы.
Долго едем по равнине через селения по некоторым домам видно, что бои здесь уже были, хотя мы прошли без единого выстрела.
Вдоль дорог стоят группами подростки и реже мужчины. Они всегда стоят. Работают там женщины.
Картина: глава семейства (в расцвете сил), ведёт на верёвочке осла нагруженного хворостом, сзади животного идут: женщина и две девочки, тоже нагруженные дровами. Вот женщина колуном колет дрова, а два мужика стоят рядом и ведут неспешную беседу.
Женщина там, точнее девочка, как начинает ходить: таскает, убирает, стирает, ведёт хозяйство, стоит в присутствии мужчин, молчит, беспрекословно подчиняется, выходит за пределы двора только в сопровождении старших исключительно по необходимости. В 12-13 лет выходит замуж, беспрестанно рожает, нянчит, готовит, всячески ублажает, а к 35 годам теряет зубы, старится и умирает.
Как-то с одним пожилым чеченцем говорили, в том числе я спросил:
- Реально в ваших условиях, купить барана или корову? сколько стоит?
Он грустно усмехнулся и не с того ни с сего сказал:
- Самая дорогая скотина у нас - женщина.
Женщина там от частых беременностей и родов, непосильного труда и скотского отношения старится и умирает очень быстро и часто мужчина переживает два и более 'поколений' молодых жен.
- Такое осталось только здесь в горах, - говорят чеченцы,- да и то не так как раньше...
Вообще они много рассказывали: что в советское время в районе был один участковый и - полный порядок. Ещё бы: тейповая система, родственные связи, старейшины; все конфликты решали, минуя госструктуры, согласно обычаям. Ну, к примеру: коснулся парень руки девушки - женись, но лучше не касайся: зарезать могут. Чтоб там изнасилование или попытка - просто невозможно. А сейчас: пропала девушка - изнасилована, убита, около дороги нашли; и случаев таких очень много. Всё потому, что сброда всякого в Чечне много, не только никаких обычаев, но и Всевышнего не чтут...
А вакхабизм не их религия и хоронят они не так, и молятся...
*
От войны (говорилось много, но теперь видел собственными глазами) страдают, прежде всего, мирные люди и конечно у них нет никаких оснований любить военных.
Вот первый небольшой перевал, серпантины, туман.
Вот высота, на которую мы будем забираться. А пока спускается пехота, уходит. У них тут потери были.
А вот на этой высоте не так давно роту морпехов вырезали.
Этой же ночью наш БТР улетел в пропасть, механик выпрыгнул, лежит, в сознании, но встать не может. Руки ноги не шевелятся, нарушена чувствительность. Скорее всего, перелом позвоночника.
Уже не помню, откуда взялся 'щит' - деревянная дверь, солдата уложили и притащили в АП-шку. При более детальном осмотре выяснили: повреждение позвоночника в шейном отделе и что более страшно повреждён спинной мозг. Малейшее движение пострадавшего может привести к ещё более сильному повреждению и непоправимому, необходима срочная эвакуация. Вертушки не будет. Ехать ночью по горам - это массовое самоубийство.
Чтобы полностью обездвижить и обезболить больного ввели в наркоз, и наркоз этот длился девять с лишним часов до прилёта вертушки.
Вертушкой, так же на щите больного отправили.
Его на гражданке кто-то видел. Всё у него путём.
Дай Бог.
Вообще работали тогда с Его помощью.
До ближайшего лечебного учреждения (госпиталь в Ханкале) часов пять (в одну сторону) ехать, из них половину по горам. Да и там, всё заполнено больными и раненными.
'Эвакуировать только тяжёлых больных и раненных, остальных лечить на месте'. А из диагностической аппаратуры тонометр, фонендоскоп и собственная интуиция. Да условия: носилки в брезентовом крыле АП-шки. Из медикаментов, правда, что душа пожелает.
Лечите.
Лечили.
Налаживаем отношения с местным населением. 'Главы селений' ходят на 'экскурсию'. Ходят, высматривают что-то. Промежду прочим к нам зашли:
- Доктор никакой медицины, уже сколько лет, помоги нашим больным, - и списочек. - Собери пока.
Список очень грамотно, кстати говоря, составлен:
- Шприцы одноразовые - 200шт.
- системы для переливания крови - 50шт.
- гемодез, реополиглюкин, полиглюкин по 40(!) флаконов.
- анальгин, димедрол по 40 упаковок.
Перевязочный материал, антибиотоики.
То есть все, то чем раненных лечат, а судя по количеству заказанного раненных много.
Беру этот список и к командиру, объясняю ситуацию. Тут же звонит на пост. Оттуда докладывают: 'уже ушли и быстро'. Больше мы этих 'глав' никогда не видели.
Привели двадцатидвухлетнюю чеченку, она вдохнула иглу, ей очень плохо.
- Доктор помоги.
Куда им ещё? Десять лет ни образования, ни медицины.
Дал общий наркоз, с помощью ларингоскопа, корнцанга и Божьей помощи достал из трахеи иглу. Сложно было, весь взмок. Зато сколько радости, когда получилось, и у меня, и у матери её, и у отца.
Прошли годы. Случай этот хорошо помню. Интересно, а вспоминает ли его уже не двадцатидвухлетняя Зорган из горного селения *-джи - Мохк?
Тогда ещё отец её (или дядя) сказал:
- Не враги мы с тобой, это жизнь нас по разные стороны поставила.
И слова эти в душу запали. Смотрел я на некоторых, в своём лагере, и думал: 'Нет, не друзья мы, не друзья, это просто жизнь нас поставила по одну сторону'.
Странные вещи происходят.
И с матерью её разговаривали, пока девушка от наркоза отходила. Мать рассказала, что дочь её, разведена; забрали её от мужа - очень сильно бил.
Не каждые родители способны там на такое.
Некоторых жён насмерть забивают. Не поощряется, конечно, но ничего страшного.
А бывший муж не огорчился: 'Я себе моложе найду'. Найдёт.
Нищая, истерзанная, необразованная, залитая кровью Чечня. Может потому что женщина там - 'дорогая скотина'?
Мягким покрывалом ночью всё укрыл снег.
Нет его только на нескольких могилах ближайшего кладбища.
И ещё на многих по всей Чечне.
И далеко за её приделами.
Война идёт.
Чеченцы на могилах своих убитых ставят достаточно толстые, длинные (метров пять), металлические зеленые шесты с блестящими, напоминающими флюгер украшениями на верху.
Новые кладбища у селений непропорционально большие и леса этих скорбных напоминаний.
Видел, правда, на фотографии ещё одну могилу. В Чечне под селением Зонтак (Зондак?) есть захоронения людей, которые вместе с Басаевым в 1995 году захватывали больницу в Будёновске и при этом погибли. Там могил 25-30. И тоже стоят длинные толстые зелёные шесты - памятники. Один из них стоит за оградой, на нём надпись по русски Ш-й Руслан (имя изменил) 2.12.76.- 22.12.95. г.Свердловск и фотография. На фотографии (видимо приезжали родители) он сам - солѓдат РА в полевой форме и в тельняшке. Портрет прострелен несколько раз, - лица не видно.
Кто это? Попавший в плен и пытавшийся сохранить свою жизнь солдат? Или всё гораздо сложнее? Или проще? Как он здесь?
ВЫСОТКА.
Вся броня поднялась, труженица АП-шка тоже. Вот это высотка. Весь тыл заехать не смог. Кто забрался: развернулись, расположились, стоят.
В целом неспокойно. Зима, дело под Новый год, грязища жуть, туманище - руки вытянутой не видно. Ели и пили что попало, - тыл со всем съедобным внизу остался. Ночью в караул: офицер и два солдата (каждое подразделение охраняет себя само). И так изо дня в день.
Очередной караул. Коля надевает кучу подштанников и свитеров, зимний камуфляж, бронежилет, боеприпасы, автомат, валенки с чулками от ОЗКа и идёт проверять 'свою территорию'. Всё спокойно. Точнее всё тихо, потому что не видно, всё равно, не зги. Под ногами чавкает грязь, она везде вообще и, в частности, в самых неожиданных местах: то огромная лепёшка обнаруживается на свитере под бушлатом, то на 'потолке' в палатке, то на лбу, какого-нибудь, в целом чистого, лица. Коля вытер со лба бинтом (он всегда носил его в кармане) жирную кляксу грязи. И как-то обыденно подумалось: 'Подпрыгивает она что ли'?
Вдруг, метрах в двух, сквозь ночь и матовую пелену тумана, он видит чей-то силуэт. Приседает, таращит глаза и в ту же сторону ствол автомата, присматривается: 'Вот елки зелёные, совсем заплутал, да это же туалет наш'.
Точнее туалетом это только называлось. Солдаты (водители-срочники) выкопали яму, бросили две доски, вертикально вкопали четыре алюминиевые ручки от носилок (получились стойки) и накинули на них маскировочную сеть, которая тут же обледенела и обвисла. Получилось низко, тесно, скользко и неудобно, но другого места не найти, потому что вокруг враги и грязь. Но днём-то ходить туда ещё можно: светло, выскочил налегке из палатки, всё сделал и назад. А ночью, да ещё в экипировке, в которой и наклониться-то трудно? Стоит Коля перед ним, смотрит на него и понимает, что именно туда и именно сейчас ему очень надо (тыл уже неделю внизу и эксперименты с питанием давали о себе знать). Делать нечего, тихо матерясь, пытаясь не извозится в грязи, вешает бронежилет и бушлат на одну стойку, автомат и боеприпасы на другую, в пикантной позе, задом вперёд стараясь ещё и не поскользнуться, продирается в обледенелую дыру, которая, по задумке, была входом. Весь этот процесс длиться никак не менее пяти минут. И вот цель пути достигнута. Николай с трудом разместился, всё самое трудное позади... но жизнь, вносит свои коррективы, и все его труды становятся напрасными.
В ту самую секунду когда, наконец, он на месте; вдруг прямо напротив сработала сигнальная мина. Искрой мысль: 'Духи'! Ещё светились огни 'сигналки', ещё был слышен её свист, ещё только часовые начали стрельбу частыми, короткими очередями, а Коля уже покинул вожделенное место, вылетел на улицу, полностью на ходу экипировался и 'занял оборону' в ближайшем углублении местности.
Стрельба окончилась, не успев разгореться. Николай полежал, вслушиваясь в живой русский мат, чуть сдобренный короткими командами, отлепился от грязи, занял сидячее положение и длинно-длинно выругался...
На следующее утро он стирался и веселил, желающих, рассказами о ночных приключениях.
До сих пор вспоминать смешно...
Да, кстати, живот его больше ни разу не беспокоил.
*
Местное население использует каждый пригодный клочок земли. Вот и здесь на вершине этой горы кукурузное поле.
Если смотреть вперёд, то есть куда мы ещё пойдем, открывается красивейший вид: под ногами обрыв метров, наверное, пятьсот; рукой подать: крутые поросшие зелёнкой горы, большое скрывающееся где-то за горизонтом ущелье и внизу речка блестит.
На горе, прямо напротив - посёлки. На десятки километров разносится тарахтение 'дырчиков' - маломощных, бензиновых генераторов электричества: вечером некоторые дома освещаются тусклыми огоньками. Это не для удобства, население ночью в погребах спит. Это для того, чтобы артиллерия случайно не обстреляла, или авиация.
*
Числа тридцатого декабря 1999 года у нас, откуда-то, появился маленький автомобильный телевизор. Он работал от аккумулятора и почти ничего не ловил. Удавалось видеть лишь обрывки каких-то предпраздничных передач и запомнилась заставка перед рекламой: что-то несуразное делали несколько дедов-морозов... Вскоре возня с настройкой изображения надоела и телевизор мы стали слушать. Там рекламировали какое-то интерактивное шоу. Мы уже порядком одичали, и никто толком не мог объяснить, что это такое. Решили: доживём до завтра и узнаем.
Назавтра - 31.12.99. мы, подкидывая дрова в печку для обогрева палатки, стоявшей на высоте 972, в горном районе Чечни, ошарашено слушали прямое обращение правителя к народу об отречении от власти, с принесением извинений...
Первым в себя пришёл Лёха:
- Миха, ты спрашивал что такое интерактивное шоу. Так вот оно - началось...
В этот же день нам сделали подарок - баня.
Баня - это так называется. Палатка без поднамёта. Пар изо рта. ДДА - дезинфекционно-душевой автомобиль по черным шлангам обдавал из 'сосков' то обжигающее-горячей, то холодной водой. Ощущение, потом, будто хрустишь от чистоты. И по новой тельняшке выдали! Праздник.
До этого (и долго потом) мылись всё в той же АП-шке. Нагреваешь ведро воды и поливаешься в кунге да ещё так, чтоб стекающая вода в тазик подставленный попадала.
Хоть раз попробуйте.
Самые громкие выстрелы, ночью, в тишине. Громче они только в городе, но об этом я ещё не знаю.
А пока: одиночный, ещё один, ещё. Это наш караул.
Тревога ложная. Часовому что-то показалось. А может быть и нет. Но лагерь переполошился и сейчас будут разборки. И точно, звонит командир.
- Кто стрелял!!?
- Наш часовой, товарищ полковник...
- Почему одиночными!!?
*
Телефон на столе подпрыгнул, раскидав стоящие рядом кружки, стремительно пролетел метра два к выходу, с силой стукнулся о каркас палатки и, истощив силы, упал. Хозяева, дружно матерясь, встали, начали вытирать со стола и собирать раскиданную посуду, не удивившись ничуть самому факту левитации переговорного устройства. У гостя же от удивления вытянулось лицо:
-Не понял...
-А... Это... просто БТР проезжал и опять наш провод на колёса намотал, - и громче. - Убрать этот телефон совсем, пока он кого-нибудь не покалечил.
Листочки дневника.
5.01.00.
Колонны не было. Говорят, может, будет завтра. Очень жду писем, беспокоюсь за своих.
Целыми днями (в последнее время) нахожусь в 'парабиозе', т.е. при малейшей возможности ложусь, укрываюсь бушлатом и сплю.
Причины тому две:
1) Когда постоянно на работе, то, как бы постоянно и на отдыхе (кстати, устаёшь от такого 'отдыха' ничуть не меньше, чем от самой работы). Сложно объяснить это, надо почувствовать.
2)Кроме 'работы' никаких, в общем-то, занятий больше нет.
Читаю фантастику.
Который день стоит туман. Света белого не видно.
Да, кстати есть и третья причина:
3) очень быстро темнеет, да и вообще слабый свет из-за густейшего тумана.
Готовимся к перемещению.
Завтра Рождество, но этого совершенно не ощущается.
Ещё я понял чем мне нравятся подобные командировки. Здесь каждый отвечает сам за себя. Здесь ответственность только за своё дело и нет никакой ответственности 'ни-пойми-за-что', как в ППД*.
*Пункт постоянной дислокации.
Ездил с группой на рекогносцировку. Это вроде разведки - уточнение свойств местности и своего будущего положения на ней.
Нас сопровождали местные, дали дельные советы. И мы их даже послушались.
Ничто не предвещало. Да и не было ничего. Но Рождество мы всё же отметили. Не подрывая, конечно, боевой готовности.
7.01.00.
Проснулся утром кое-как. Нужно свёртываться, собираться в дорогу.
Голова чугунная.
Туман рассеялся. Природа порадовала нас горным, заснеженным пейзажем.
Собрались, тронулись, поехали. На время забывал где я: лесная дорога, снег на полянах, снег на деревьях, ветки низко пригнулись. Совсем как в России, правда, нет елок.
Машина с трудом преодолевает подъём за подъемом. Перевал. Наконец на месте.
Горы кругом; ну и забрались же мы; всё белое. Голова прошла. Встали в хорошем месте. Развернулись. Поужинали. С удовольствием лёг спать.
Да, накануне была колонна из Ставрополя. Опять нету писем!?
*
- Есть у меня мечта, - говорит мне Лёха, - хочу прокатиться по Парижу, на танке, по Елисейским полям...
Ветер жуткий: свистит, вот-вот сорвёт палатку. Через трубу задувает печку, темно, неуютно.
Под самым ухом залп артиллерии. Сначала показалось, что это конец света, потом подумалось: 'Нет, наоборот, жизнь продолжается'. Для снарядов любая погода летная.
Вторую ночь спим одетые во всё, что есть. В спальниках; ни повернуться, ни вздохнуть.
В палатку через печку снегу наметает...
Война - это когда холодно.
*
'Точно знаю, что на свете самое ненасытное', - подумал, кидая в печку очередное жирное полено.
*
Чеченцы ходили к нам, приводили больных. Разные люди, некоторые не скрывали, что в первую компанию воевали даже в качестве командиров. Может, некоторые воюют и сейчас.
У нас идея. Нам платили по 900 рублей в день.
У них идея. Им, говорят, по 100 долларов.
Сидим мы и они, разговариваем.
Среди них самый старший:
- Вот вам нужна эта война?
- Нет, - говорю.
Наши в пол посмотрели.
- И нам не нужна.
Некоторые, из них, глаза опустили.
Он тоже заметил и то, и другое.
Но мы в самом низу этой пирамиды.
Война - это люди.
Контакты с местным населением налаживают. Наши представители ездили в Беной на митинг. Туда же приехали представители с горных сёл поменьше. Приехали, стоя в некрытых грузовиках, вплотную прижавшись, друг к другу. Молча постояли на митинге и молча, погрузившись, уехали.
Администрация же района сказала: разоружаемся. Сдали 45-мм пушку, времён Второй мировой, в отличном состоянии, несколько гранатомётов.
Простые же чеченцы, точнее этим занимаются дети (мальчики) и в Чечне и, кстати, в Дагестане, ходили, предлагали деньги за боеприпасы.
В который уже раз, то так, то эдак, пытаются выпросить у нас всё равно какие медикаменты, а лучше растворы, шприцы, анальгетики, системы для переливания: 'Больных доктор очень много'. Выпрашивают для родственников, для детей, медработники, различные 'главы'. Сдержанно весьма отношусь к таким просьбам: 'Приводите больных', - в помощи никому не отказываем.
Приходил ну откровенный дух: маленький, черный, глаза бегают, суетится - не в своей тарелке. Отвел меня в сторону и сказал прямо: 'Продай и как можно больше, хорошо заплачу'.
Судя по всему их знаменитые мобильные госпиталя в прошлом. И раненных им лечить нечем.
Артиллерия стреляет в разные стороны. Часто видно куда - горы кругом.
Иногда днём по точкам, парами по очереди пускают НУРСы, манёвренные, как мухи, штурмовики.
Горы горят. Только это кричит о войне. Слава Богу ни раненных ни убитых, у нас. Слава Богу.
Из дневника.
'Артиллерия наша и соседей продолжает долбать по горам. Всё гремит.
В медпункте 'куча' больных, многие ждут эвакуации.
Вообще за службу здесь ставлю столько уколов и капельниц, сколько не делал со времён работы медбратом в реанимации.
Пришла колонна из Ставрополя. Снова нет писем!!? Только мне!!?
Вообще дни летят. Жду теперь приезда Новороссийцев.
Порывами, сегодня, дует сильный ветер. Шёл снег, который подновил пейзаж, засыпал грязь.
Зима, для здешних мест, с точки зрения военного врача, лучшее время:
1. нет острых кишечных инфекций.
2. нет комаров и мух.
3. нет жары.
Да и летом с семьёй надо быть, а не где-либо.
Ходил по позициям, любовался горами. Обозревал в бинокль местность, куда наши батальоны будут завтра наступать. Горы - это красиво.
Вечером смотрели на перестрелку (уже второй день подряд). Всё, вроде, видно, как на ладони, а принять участие не можешь - до туда, по прямой, километра три'.
'Время пойдёт дальше, когда домой вернёмся. Разведчики шутят. И меня научили.
По моему календарю сегодня 54 декабря 1999 года'.
'Утром встал поздно.
Вообще замечаю, что писать всё меньше и меньше о чём. Это же не отчёт - это мысли и впечатления, а их нет. А если и есть, то они недостойны изложения, а точнее ещё менее достойны, чем те, которые я до сих пор излагал.
Здесь все готовятся к замене. Я же преисполнен (пока) двумя решимостями:
1 - и самое главное: сделать все, чтобы никогда сюда не вернуться. Т.е. отбыть за раз, сколько надо и уехать отсюда НАВСЕГДА!!! Вплоть до незаключения следующего контракта. Потому что война - это зло. Зло не только материальное, но и метафизическое. Всё меньше желания воевать, хотя если честно, не вижу другого пути решения здешних проблем.
2. сделать всё возможное, чтобы вернуться домой. Чем дольше я здесь, тем более актуальной мне кажется эта тема.
Хотя дни проходят незаметно и чем дальше, тем быстрее. Знать бы еще, что там дома.
Да и мама с папой сильно переживают. Всё-таки непутёвый я у них. Дай Бог им здоровья.
Удивительно, неужели где-то есть другая жизнь, чем здесь? Неужели есть люди, которые не знают войны?
Такая вот меланхолия. Мне кажется из-за отсутствия вестей из дома.
По телевизору говорят, что дело идёт к развязке. Посмотрим.
Сегодня 59 декабря 1999 года'.
Война - это когда домой хочется.
МИНА.
Была зима. Мы наступали на этой странной войне. Артиллерия, поддерживая батальоны, била сначала на половину заряда, потом поднимала стволы выше и выше, переходили на штатные, от залпа которых в нашей АП-шке сыпались со звоном посуда и инструменты. Затем артиллерия переставала доставать, мы свёртывались и перемещались за батальонами. Опять стреляли артиллеристы, опять мы перемещались. Духов тогда били и били хорошо, но доводилось видеть и другую сторону войны.
Стояли в горах, заняв высоту. На равнину вела одна единственная узкая, обледенелая дорога, которая ночами минировалась, а утром на ней подрывались. Наши. То там, то здесь воронки и копоть от подрывов, вот башня 'бешки', отслужила она своё и экипаж тоже...
В одно такое утро сообщили: подорвалась БМД соседнего полка, к нам везут раненных. Привезли четверых. Погибших на подрыве не было и я зло радовался: 'Зря, зря душары старались. Нет прока от мины. А раненных мы спасём, во что бы-то ни стало, спасём'. Раненные (с первого взгляда) - двое легких, двое тяжёлых, все в сознании, и я утвердился окончательно - спасём. У одного - механика-водителя, была забинтована голова и, решив, как анестезиолог, что он самый тяжёлый взял в перевязочную его первым.
Повязка была чистая, снимая слой за слоем, мы удивлялись, что же ему бинтовали? Сняв бинт обнаружили на верхних веках две 'царапины' и всё, свободно вздохнули: ещё 'лёгкий'. 'Открой глаза, солдат'. Он поднял веки, радости нашей не стало; чтобы понять наши чувства это надо хоть раз увидеть: здоровый молодой пацан, а глаз нет, - минуты как их вырезало осколками триплекса. Хирург дрожащими руками вновь наложила повязки. Солдата как сумели успокоили, дескать не видишь потому, что укол тебе такой сделали, временно.
Второй тяжёлый - старший лейтенант Н. У него было повреждено бедро и обе берцовые кости на правой ноге, огромная кровопотеря. Он был в тяжёлом шоке порывался встать, мешал нам работать. Ввёл его в наркоз очень долго выводили из шока, накладывали повязки и шины, снимали и вновь накладывали жгут. На полу кровь смешалась с грязью и пол сделался липким, такое же ощущение как вышел из бани на хваткий лёд, - каждый раз подошва отлеплялась с лёгким треском. За него боролись долго, сделали всё, вплоть до переливания крови. Единственный шанс у него был - скорейшая эвакуация. Погода, как на грех, была нелётная - туман и вертушка села лишь на ЦБУ километров за сорок от нас. Надо было везти. На санитарном автобусе приехал анестезиолог соседнего полка, он и повёз раненных. Мы с надеждой на лучшее их проводили. В сопровождение с ними пошла БМД с ребятами со взвода этого старшего лейтенанта, они очень переживали: 'Он будет жить'?
Не прошло и десяти минут после их отъезда, вызывают доктора: 'Авария есть пострадавшие. Взять носилки, людей, лопаты (?) и срочно выехать на место'. Хватаем укладки, носилки, лопаты прыгаем на БТР и едем. Издалека видим на самом узком участке дороги, в двух-трех метровом кювете, вверх брюхом БМД. На месте выясняется, ехали зря - поздно. Двоих ребят, тех самых, что ещё пятнадцать минут назад беспокоились за командира, раздавило машиной. Один погиб мгновенно, второй хрипел под тяжестью ещё минут десять ... Суета вокруг машины то да сё... В это же время, по дороге идет колонна, огромная, на замену этого соседнего полка, на замену этих ребят... Колонну останавливают - опасный участок, людей спешивают. Машины идут порожние, люди пешком мимо того места, все смотрят на тех, кого они чуть-чуть не успели заменить...
Через два дня на этом же месте перевернулась БМД наших, уже новых, соседей; один из тех, кто шел спешившись в тот злополучный день, погиб, одного покалечило и их снова привезли к нам...
В этот же день в госпитале, скончался ст. л-т. Н. Об этом мы узнали чуть позже.
Потом была замена. И мой первый марш в составе обновлённой группировки. Чёрти куда: за 12 часов проехали 42 километра. Забрались, говорят, на 1200 метров. Остановились на ночлег. Чувствуется высокогорье.
Пол ночи провёл в карауле. СУ-шки летали даже ночью. Где-то слышны взрывы.
Ёщё пол дня просидели на этом месте. Затем опять марш. Через крутой, высокий, красивый перевал. То, там, то здесь, вдоль дороги, потемневшие от старости покосившиеся камни чеченских могил. Перевал, поле, лес, через Ведено - родовое селение Басаева. Вдоль дорог ржавая, мёртвая ещё с прошлой войны техника: БМП, танки, ГАЗ-66, в лесу части сгоревших вертолётов. Где-то здесь ещё в августе погиб взвод разведчиков из Ульяновска.
Плато, на которое мы встали ровное как теннисный стол, конечно, поднято над уровнем моря, прилично, но пики заросших лесом гор теперь с двух сторон. Воды ни капли. Пошли с товарищем за водой в ущелье к реке, на духовскую территорию. На обратном пути сначала чуть не улетели в пропасть, а потом чуть не пристрелил свой же часовой. Но чуть-чуть не считается, зато принесли по пол ведра воды.
Стреляют.
На войне и впрямь иногда стреляют.
Второй раз со стороны разведчиков и РМО поднялась беспорядочная стрельба очередями с киданием ручных гранат. Побежал туда, думал - нападение; оказалось - бестолковость.
Только утихомирились, из всех видов оружия стал палить третий батальон, но они сказали, что заметили движение.
Вечерами по склонам окружающих гор ведётся стрельба из всех видов оружия: БМД, БМП, приданных танков, 'утёсов', личного оружия. Ночью много одиночными(?). Чаще всего не поймёшь: где стреляют? из чего стреляют, так как кругом горы и звук эхом носится по кругу. Вообще нервозности и, следовательно, стрельбы много.
Иногда стреляю сам. Вот она пошла, в лес: сыпятся снег и сучки как в кино 'про немцев' и птицы, во все стороны, обезумев, разлетаются...
Два батальона ушли в горы. Двое суток без еды, там, и без тепла. Собрали незадействованных бойцов, нагрузили сухпаями и отправили в горы кормить товарищей.
'В 21.30 сказали, что в 3 подъём и перемещение на новое место. А мне всё равно в 3 заступать в караул. Так что даже чуть-чуть не огорчился'.
В батальонах потери.
Самое обидно за пацана с ранением в живот, который почти сутки боролся со смертью, да только вертушка за ним так и не пришла.
Это было самое трудное время. Батальоны голодали и замерзали в горах. А кто-то набивал карманы тут же.
Вообще война раскрывает человека, как стакан водки. Только всех сразу.
Четыре сверхсрочника отказались идти в горы: суки, рейнджеры зачуханные. Срочники, офицеры, прапорщики - пошли все. А эти твари струсили. И наказание им - отправка домой.
И вообще очень многие 'сверчки' тогда бежали как крысы, искали любой повод, чтобы удрать. И удирали. Кто вас сюда звал, твари?
Много позже уезжая домой, видел таких на аэродроме в Ханкале: грязные, замызганные, попрошайничающие дезертиры, которых даже лётчики в вертушки не брали. Вот она - профессиональная армия.
Конечно, многие контрактники выполнили свой долг до конца. Некоторые погибли. А у тех, которые вернулись, бессовестно отнимали заработанные деньги: бандиты, начальники всех мастей, ну все кто мог, до Государства включительно. И нет дела до этих людей стране отправившей их на войну.
Сейчас эта страна публично, помпезно расправляется с боевыми офицерами и прапорщиками той войны.
А может не так уж неправы те дезертиры?
Сверчки бежали.
Все раненные и многие больные эвакуировались и все, кто эвакуировался дальше Ханкалы (а это сначала были практически все, а потом подавляющее большинство нуждавшихся в медицинской помощи) в строй больше не возвращались: они либо увольнялись из лечебных учреждений, либо оставались дослуживать на новом месте, либо возвращались в пункт постоянной дислокации.
Кроме того, у солдат-срочников, в Чечне, день службы шел за полтора, а в армии они старались не задерживаться.
И так как прибывали эшелоном все вместе один раз, а убывали помалу, но постоянно - количество личного состава падало на глазах. Людей, особенно в боевых подразделениях, часто не хватало.
Ещё один небольшой марш и мы недалеко от Махкети. На огромном плато, окружённом, со всех сторон, горами.
Здесь большая группировка - два полка только от ВДВ, а ещё артиллеристы (видны задранные вверх, длинные как телеграфные столбы стволы САУ), спецназ, внутренние войска и пехота. Ещё несколько километров от нас псковский 104 полк, откуда ушла шестая рота...
КПП
Чечня.
Огромное, ровное как плац поле округлой формы. По периметру стоят войска. Большая часть его совершенно свободна. В середине садятся вертолёты любого типа и в любых количествах. В самом центре этого без единого ухаба поля стоит шлагбаум и рядом часовой, как положено: в полной экипировке и с оружием.
Вся техника идущая к войскам и выезжающая из лагерей проезжает далеко от часового. Водителей и механиков-водителей понять можно: они его, конечно, видят, но зачем делать крюк, чтобы подъехать к шлагбауму?
Часовой развлекается тем что: греется на солнышке, 'встречает' и 'провожает' вертушки. Смотрит, как их загружают и разгружают. Иногда и сигаретку стрельнуть удастся...
Додумался же какой-то стратег установить здесь пост и шлагбаум?! Но так может подумать только гражданский человек.
Вот часовой встал, приосанился, поправил автомат. Ещё люди с военным мышлением: к шлагбауму подъехал УАЗик и остановился.
Солдатик, не торопясь, с достоинством подошёл к водителю проверил документы у него, у пассажиров, осмотрел машину со всех сторон, о чём-то секунду подумал, открыл шлагбаум и небрежно махнул: 'Проезжайте'.
УАЗик проехал в открытый шлагбаум.
Часовой без интереса посмотрел ему вслед, спокойно присел на ржавый обод и о чём-то задумался.
Он точно знал это лишь первая машина - дежурство-то только началось.
Трое в палатке:
-Какое сегодня число?
-Четырнадцатое.
-А день недели?
-По-моему четверг.
Через тридцать секунд один из тех же:
-А кто это сейчас с кем разговаривал?
Глубокая ночь, переходящая в раннее утро. На улице снег и звезды, безлунная ночь и неспокойно. Но это на улице. Здесь на столе погибающий солдат под капельницей и я в бушлате и с автоматом: и доктор, и начальник караула нашего маленького подразделения. Уже два часа как должен поменяться, но смену не бужу. Хожу - думаю, сижу - думаю. Для солдата делается всё возможное. Но всё решит только Время и мы ждём. Вдвоём. Зашёл с мороза в АП-шку, сел на табуретку, - тепло. Там на улице всё в порядке, здесь пока тоже.
К солдату смерть приходит, но не забирает его, стоит, смотрит. Не время пока, ещё рано. Смотрю на неё с интересом, но без особого удивления.
- Хочешь, пойдём со мной? Ни тревог, ни забот, ни болезней. Ты же видишь я не страшная, - это она мне, - чуть опусти руку и нажми курок...
Во, бля! сижу на табуретке, автомат прикладом в пол, а на ствол опёрся подбородком и большой палец руки на курке (правда, автомат на предохранителе). Что это было? Что с больным? Всё в порядке. Сколько времени прошло? Да нисколько. Надо же. Нет, всё, всё хватит на сегодня; меняюсь и спать.
В горах при переходе пропал боец.
Шли - был, видели. Пришли - нет.
Думали: бежал, украли, погиб, заблудился. Думали и искали два дня. На третий он появился. Привезли на вертушке, был найден в горах, каким-то из наших активнодействующих подразделением. Живой, здоровый, с оружием и снаряжением.
Оказалось: шел со всеми, поскользнулся, съехал по снегу в какую-то пропасть. Кричал оттуда, махал руками, стрельнуть только побоялся. Наши не услышали, прошли. Побрёл солдат куда глаза глядят. Набрёл на стан какого-то пастуха. Тот его приютил, накормил, и коротали они эти дни вместе за беседами, пока не вышла на ту избу группа спецназа и не обнаружила там к своему изумлению воина ВДВ...
Самый большой запас прочности имеет чайная ложка: при использовании её по назначению поломка невозможна.
Каждый отвечает за свою белку.
Батальоны спустились с гор пешком. Зима, снег по колено. Они и поднимались на 'своих двоих'. Солдаты истощены, переутомлены, обморожены, обезвожены. Через 12 часов им снова в горы, а пока у нас в АП-шке бесконечный приём.
Количество больных превышает всякие разумные пределы. В батальонах спустившихся с гор - 100%. В основном 'обмороженные', есть тяжелейшие пневмонии, пиелонефриты, ангины и прочие 'простудные' дела.
Тяжёлый, без сознания, через трое суток, в госпитале Моздока он умрёт, но мы не знаем об этом и делаем всё. Сидеть с ним и с автоматом всю ночь, пытаться спасти, утром может, будет вертушка.
А батальонам, этим же самым бойцам, рано-рано снова в горы.
Война-это тяжёлый труд.
Видел и толстые лоснящиеся рожи. И как тентованный КАМАЗ, загруженный продуктами до верху, на продажу вывозили. И как эти рожи пачки долларов по ошибке из кармана доставали, знаю. И как они ордена потом получали. Награды, как и деньги: не пахнут.
Кому война, а кому мать родна.
Жестока она. И морально жестока. Сейчас это чувствую, но слово не воробей, а написанное не вырубишь.
Тяжело даются отдельные моменты жизни; тяжело как... по сугробам бежать.
Видел иконки картонные, настоящие, нательные, в виде календарей и пр. Видел затёртые, зачитанные связки писем, носимые в карманах, как самое необходимое.
Водилы из 'печек' для сухого горючего делали большие блестящие кресты и ставили их на лобовое стекло, заткнув за уплотнитель. Эти кресты было видно издалека...
Нет у меня иконки и писем тоже нет. Зато на ниточке, из стропы запасного парашюта, нательный крестик. Он меня сбережёт.
Война - это когда верят.
- Ну за здоровье...
Между первой и второй пуля не должна пролететь:
- За ВДВ!
Затем вставая:
- Третий тост... За тех кого с нами нет...
Склонили головы, помолчали, выпили.
Появляется раскованность, за столом расслабляются, закусывают.
Далее четвертый тост:
- За то, чтобы за нас не пили третий.
- Это не возможно.
- ???
- Ну ведь мы же не вечные. И за нас когда-нибудь выпьют. За то,- предлагаю,- чтобы за нас пили третий как можно позже.
- А-а-а, ну давай, - неуверенно так...
На самом деле лучше чтобы это случилось ВОВРЕМЯ. Но это уже совсем сложно...
Пришла весть.
На 'большой земле' убили боевого офицера. Убила его жена, спящего, ножом. Приревновала.
Как глупо.
Жёны убивают своих мужей с одной мыслью: 'даже такое ничтожество как мой муж меня не любит'.
Люди здесь ждут. Ждут команды. Ждут возвращения с задания. И даже на задании ждут в засадах, ждут нападения. Ждут раненных. Ждут здоровых. Ждут отдыха. Ждут писем. Ждут вестей. Ждут вертушки. Ждут колонны. Ждут замены.
Основная задача здесь - быть готовым; ко всему. И поэтому ждём всего. Как только чего-то не ждёшь - оно случается.
Война - это ожидание.
На наши передовые посты вышло несколько десятков раненных, измождённых, безоружных духов. Стрелять не стали.
Куда их девать?
Посадили в тентованные 'Уралы', повезли на Ханкалу. Дорогу перегородили местные: отдайте, мол, раненных.
Отдали.
А куда их девать?
Однажды утром мы заметили толпы местных, стоящих на дороге. Люди спешно покидали свои дома. Уходили все.
Начальник пришёл с совещания.
- Всем в готовности, на нас идут до трёх тысяч духов. Местное население покинуло свои дома в полном составе. Усилить караулы, определить сектора обстрела...
Не верилось мне тогда в это. Откуда духи? До Грузии почти дошли.
А вечером глухо мощно заухали САУ, резко, часто гремели Д-30.
В двенадцатом часу начальник пришёл с совещания:
- Псковичи ведут тяжёлый бой... говорят до двух с половиной тысяч духов... Потери у наших 85 человек.
На следующий день туляки - хорошие товарищи и соседи (50 метров) позвали нас, приходите, интересно. Мы пришли. У них в АП-шке два офицера ГРУ, попавшие в плен к духам ещё в августе, в Дагестане. Истощенные, больные. Бежали они, когда вся эта заваруха началась.
- Ну что там духов то хоть побили?
- Ещё как, только первым залпом, на наших глазах, тридцать боевиков клочьями разлетелись...
Остальное про шестую роту вы всё знаете.
Я во втором батальоне службу начинал...
Ещё через пару дней с вертушкой села к нам группа спецназа. Они взяли духа из разбитой и обескровленной накануне, благодаря шестой роте полнокровной 'дивизии' боевиков.
- Мужики, что-то он не побит даже?
- Да ну. Профессионалы следов не оставляют.
Этот же вертолёт унёс спецназ назад, в горы, оставив духа и чистого, бритого полковника - прокурора с Ханкалы, ждать попутный борт.
И мы ждали борт - отправить раненых.
Дух стоял, опустив голову и, натянув вязаную шапку до самой бороды. Наши раненные и больные (обмороженные в горах) без особого любопытства, издалека следили за ним.
Кто-то из офицеров подошел к полковнику:
- Чеченец? Араб?
- Русский он. Тринадцать лет отсидел, опять что-то натворил и ушёл сюда воевать, подальше от ответственности.
- Русский? - офицер с новым интересом посмотрел на духа и, уже забыв про полковника, не спеша, подошёл к тому. Одной рукой (вторая болталась подвязанная к шее) стал открывать ему лицо. - Шапочка у тебя неудобно, дай-ка, поправлю, - он почти стянул шапку с головы. - Голову подними. - Дух - крепко сбитый, в расцвете лет детина, голову поднял, но в глаза никому не посмотрел, уставившись в одну, лишь ему видимую, точку. - Может, курить хочешь?
Раненные, с деланным равнодушием, начали подтягиваться поближе. Полковник принялся совершать какие-то судорожные движения похожие на нервный тик:
- Мужики, мужики, чё вы, а..? Для него война уже все равно кончилась... Ну уважайте себя десантура, он же пленный.
Офицер стоял прямо напротив духа, глядел перед собой, о чём-то раздумывая.
- Ладно, - обратился он к подошедшим бойцам. - Не мы его в плен взяли...
*
'8 марта странный, здесь, праздник, как и все, надо сказать.
В этот день хотел быть уже дома. Что-то не получилось. Не смог. Зато могу подвести некоторые итоги.
1. Проведено в Чечне 92 дня.
2. осуществлено восемь перемещений лагеря, множество 'просто' поездок и ещё одно перемещение палатки.
3. проведено 7 общих анестезий, оказана помощь некоторому числу тяжелобольным и раненным, в том числе местному населению и духам. Множеству просто больных и раненных. Собственноручно выполнено две небольших операции раненным и операция по удалению иглы из трахеи.
4. проведено N-ное число часов с оружием, на боевом посту.
5. переосмыслено отношение к кое-чему и кое-кому.
6. прочитал несколько очень хороших (и несколько не очень хороших) книг.
7.Очень устал.
Принесли раненного, пошёл...'
Наконец-то домой! Домой! Доделываю все дела, не оставляю никаких долгов и, вон чёрный дым из трубы, сжигаю всё, что с собой ненужно. Чтобы не вернуться сюда НИКОГДА.
Но есть дороги которые выбирают нас... А может и по обоюдному согласию.
И снова на броне.
Многодневную, перемешанную с водой грязь, природа накрыла белым-белым, искрящемся на морозце, скрипучим снегом.
Час езды с остановками и мы на улицах Шали. Странно, путь 'туда' занял три с лишним месяца.
Домой! Домой!