Видимо, этот вопрос гложет каждого, кто сел за лист бумаги: с чего же начать? Логика подсказывает, что с древних времён. Итак, одного звали Пимен, а второго - Никон. Неплохой зачин для повести, правда?
Однако зря настраиваетесь на эпохальное "гой еси". К своему стыду, всего лишь не могу вспомнить точно, кто из них был летописцем, потому что второй-то, кажется, был патриарх. А может быть, писали оба?.. Сейчас мы сверимся с энциклопедией... Всё верно. Оба - авторы великих летописных сводов, заложивших фундамент... Тра-ла-ла-ла-ла... Короче: всё это копание в древностях требовалось, чтобы заявить, патетически и нагловато: я не Пимен.
Я не Пимен, чтобы полно описать тот город, в котором родился и живу. А впрочем, это и к лучшему. Вас не должно интересовать, что это именно Уфа. Вам нужно знать, что речь идёт об одной из волго-уральских областных столиц, в меру промышленной, с населением чуть-чуть за миллион, пятью театрами и госцирком. Сколько музеев? Запамятовал. Совсем как старец Пимен стал...
Интересно, с чего бы начал пожилой монах с чернильницей, доведись ему описывать современный город. Вероятно, извернулся бы как-то насчёт рек, "что несут свои воды мимо стен белокаменных". Я же начну с начала - с таблички "УФА", провозглашающей границу населённого пункта. А вы, водитель, не гудите теперь - тут вам не автотрасса.
Табличка, кстати, выполнена на двух языках, и по-башкирски "Уфа" звучит как "Эфэ". Не самое приятное на слух имечко для города, замечу в скобках, но ничего - живём. Иногда, правда, интересные мысли накатывают. Например, если Уфа - Эфэ, то как же тогда "уфимский" будет? "Эфесский"? Ладно...
Характерно, что между табличкой и милицейским КПМом вы ничего не встретите. Бывавшие в других уральских столицах, Челябинске и Екатеринбурге, поймут, о чём речь. Как монумент, как символ урбанизма, в обоих городах - кладбище вдоль дороги, какое-то типовое, с белыми плитами, негрустное и почти шлакоблочное... Уменьшеная копия спальных районов. Всем своим видом сей "погост промышленных масштабов" словно бы говорит: здравствуйте, гости города, добро пожаловать. Самое смешное, когда что-то подобное вывешивают на придорожном кладбищенском заборе, и не понятно, к чему же этот транспорант относится: к городу, или всё-таки...
Уфа лишена подобных "адовых ворот", что, согласитесь, внушает некий оптимизм.
Что дальше?.. Условно город можно поделить на две части. Первая - центр. Всё очень мило, всё в лучших традициях: брусчатка, бутики, витрины, огни и бульвардье (как называют в Париже публику, шатающуюся праздно). Главная улица Имени Известно Кого. Иной раз при виде табличек и задумаешься: псевдоним-то Владимир Ильич взял в честь сибирской реки Лены, на которой отбывал ссылку - а какие звучные могли быть варианты: Обёв, дель Амур, Иртышевич... Енисенин... Рек-то много!
Да чего уж там - названия почти всех улиц так или иначе (а чаще всего непосредственно) связаны со всей этой марксистско-ленинской бодягой. Как и везде, впрочем... У нас, в отличие от Саратова, хотя бы нет улицы имени 1937 года - да-да, не удивляйтесь! Так она у них и называется: двадцатилетия Октября.
Не-ет, центр у нас замечательный! В жару что может быть лучше мороженого, которым здесь торгуют на каждом шагу? Продавщица вручает тебе стаканчик, достаёт сдачу, почему-то тоже из морозилки - несколько монет, ледяных совершенно...
Мелочь, а приятно.
Другая часть Уфы - промышленная. Она представляет собой: знаменитые башкирские нефтезаводы (и с десяток побочных), а также кварталы целые насмерть прокопчённых "хрущёвок", в которых живёт пролетариат с сиреневыми лицами. Нет, не жертвы химии - просто пьют много. Оттуда, из той части города, кстати, и Земфира - известная российская певица, мастер рок-надрыва... Когда-то у Земфиры вышел - прогремел - альбом, на буклете которого была фотокомпозиция: рушеные корпуса заводов, кривоватые трубы в жемчужной хлорциановой дымке... Очень похожие виды на названный промышленный район открывались откуда-нибудь из центра Уфы, и местная тусовка водила гостей города, ставила на тротуар и показывала, ну а те - те были сражены нашей причастностью к большому року!
Сей мощный промышленный кусок делает наш город, скорее, достоянием Урала, потому что Поволжью такие картины не свойственны. Приехав как-то в Самару, я видел на городском горизонте только одну высокую трубу, что было непривычно глазу. А позже вообще выяснилось, что это вовсе не труба, а колоссальная космическая ракета-носитель - памятник С.П. Королёву...
Чтобы составить более полное впечатление, пройдёмся по улицам и влезем в разговоры уфимцев.
Заумная девица в возрасте стоит перед афишей и восклицает:
- А это же Сандра Баллок! Известная актриса... - и добавляет глубокомысленно: - Одно время я под неё косила...
Местный парк культуры и отдыха, вечереет. Два друга веселятся: курят "травку", катаются по лужайке, писают в общественных местах и под воздействием "травы" - громко визгливо смеются, на высокой ноте. Заслышав этот смех за кустиками, с алееи сворачивает солидный гражданин - в руках его бутылка вина.
- Скучаете, девочки?
- А девочек-то тут и нет! Дядя...
Девушка, страдающая клаустрофобией, впервые в солярии. Перед тем, как лечь в саркофаг, в отчаяньи спрашивает медсестру:
- А если что, то как вас звать?
- А зачем вам - как меня звать? Вообще-то я так с девушками не знакомлюсь... Странно... Если вам так интересно, то Лариса. Освобождаюсь в полшестого!
Диалог в гастрономе. Суетливый алкаш подбегает к вино-водочному прилавку.
- А самое главное-то не купил! Бутылку! Да, одну... Одну, но хорошую - такую, какую бы ты сыну дала!..
- Я бы сыну своему этой бутылкой ка-ак съездила по башке!
Немая сцена...
Следующим к прилавку стоял несколько пофигистского вида парень, на глаз ему было за двадцать, не сказать чтобы - в обносках, но одетый довольно потрёпано. Развитые скулы и грязноватый хайр до плеч - вот, в сущности, и весь портрет. Да, познакомьтесь, это один из наших героев. По пастпорту - Михаил, но все его знают как Скваера - все, за исключением, быть может, профессуры из вуза да пары-тройки отставших от жизни "звероящеров", таких, например, как родители.
- Дайте баллон "Шихана". Да, крепкого. Спасибо...
Родители не в счёт. Они остались в захолустном Сибае, небольшом башкирском городишке - типовой провинциальной дыре Российской Федерации...
Сам он приехал в Уфу четыре года назад поступать в авиационный университет. Поступил - успешно, но это было уже и не так важно для Скваера... С первого же дня мегаполис потряс, очаровал и проглотил его раз и навсегда. Здесь было всё! Плешки. Уголки. Местечки. "Трубы", наконец, - несколько культовых подземных переходов, внешне бедненьких и грязных, с кафелем и месивом из мокрого картона: на деле же оттуда можно было не вылезать часами, щурясь и удивляясь потом солнцу... Единственное, чего в Уфе не было: кому-то - какого-то дела до тебя, и Скваера это вполне устраивало! В конечном счёте, большой город не мог быть местом победившей гопоты - ибо это бич мелкого захолустья.
Новые друзья снисходительно смотрели на Михаила: провинциальные восторги умиляли всех, и даже называли его первое время подчёркнуто: Скваер из Сибая. Вроде как комический эффект. Сочетание несочетаемого.
Сам же Скваер хватал, глотал "столичную" жизнь, наглотаться ею не мог! Гитаристы в переходах. Такси, разбивающее лужу-озеро в считанных сантиметрах от твоего обкуренного лица...
В принципе, таких в нашем городе - сотни. Приезжающих из районов за заветным студенческим, снимающих "хрущёвки" вскладчину... Их жизнь одинакова из года в год: тонкая грань грозящего отчисления, что приятно щекочет нервы, многомесячный угар прогулов и загулов, ну и батареи пустых бутылок на кухнях названных "хрущёвок". Всё это так знакомо, что не стоит и описывать.
Впрочем, справедливости ради надо сказать: Скваер не был из числа тех беспросветно бухающих, кто и при статусе студента престижного вуза де-факто потерян для общества (таких - много, не сомневайтесь). Во всём соблюдалась мера. Например, до известной степени Скваер был одиночкой, из тех, кого манит дорога и перемена мест. Несколько сезонов подряд он занимался автостопом, ездил по стране, ну а снимаемая им "хрущёба" стала одной из известных уфимских "вписок". Читай: местом, где ночуют или недолго гостят проезжие автостопщики. Адреса таких "вписок" ходят по разным блокнотам, по интернету, и нет ничего удивительного в том, что на пороге всегда - незнакомые, чужие, случайные люди. Скольких таких людей помнит эта квартира? Сколько случайных знакомств, лиц и адресов, чиркнутых второпях на обоях...
Скваер вышел из гастронома. В его сумке лежал обычный набор, "двое суток холостяка": баллон пива и серые макароны, из самых дешёвых... "Разжирею. Будет брюхо. Плевать". Он направлялся к дому...
Солнце заходило, и небо стояло уже красное, с громадной панорамой подсвеченных облаков, какое-то батальное. Вечер в Уфе. Впрочем, вас и не должно интересовать, что это именно Уфа. Рядовой российский мегаполис. Та редкая точка на трассе, где встречаются сразу две федеральные автотрассы: М-7 "Волга" и М-5 "Урал".
II
- Слушай, извини, вот ты говоришь: "мы". Кто это - мы?
- Я и Никита. Мой друг. Мы же вдвоём едем. Из Питера три дня назад выехали...
- Так ты же вот, один!
- Нет, вы не поняли. "Стопим"-то мы, конечно, по-отдельности: двоих парней кто подберёт? Таких безбашенных на трассе мало... А так едем вместе. Он сейчас, поди, в районе каких-нибудь Бавлов всё ещё болтается...
- Может, обогнал. Откуда ты знаешь? Я-то с малой скоростью иду...
- Он?! Не-е, не обогнал. Вы просто Никиту не знаете. Он всегда очень медленно ездит.
- Погоди, вот как автостопом можно ездить всегда быстро или медленно? Не понимаю. Это же фортуна, везение!
- Не скажи-ите. Обяснить это нельзя. Вот, вроде, всё нормально в человеке, да если бы и нет: водителю же издали всё равно не видно... И всё-таки! Никита всегда идёт медленнее всех, тяжело, с поломками, на куче машин... Как объяснить? Не знаю. Харизма какая-нибудь, что ли.
- Это не такой... в очках, с каким-то странным синим баулом?
- Это спальный мешок... Да, он. Вот его вы же не подобрали?
- Не подобрал.
- А почему?
-Ну... Не знаю...
- Вот видите!
Последнее было сказано самым торжествующим тоном. Что ж, теорема доказана - легко и просто.
Вообще-то, если бы драйвер и захотел, то подобрать второго пассажира не получилось бы. Легковая машина - иномарка среднего класса и средних лет, вполне, впрочем, ещё презентабельная - набита была под завязку. Всё заднее сиденье - вещи, самые разные: одеяла, сумки какие-то, термос и прочее - говорило о том, что путь машина держит не близкий.
И по драйверу это тоже было заметно. Эти красные набрякшие глаза, полные лопнутых сосудов... Сколько же жизней уносит трасса. Речь тут даже не о частых придорожных обелисках, забытых и запылённых - мелькающих и примелькавшихся. Речь о водилах, идущих без сна и отдыха через области, через тысячи километров... Каждый раз, когда опускается вечер и солнце мелькает сбоку за деревьями, раздражает глаз - такой водитель решает для себя: проспать ли этой ночью несколько часов? Или опять пилить без передышки? К сожалению, часто - второе. Сколько инсультов и прочих бед на совести трассы...
Машиной драйвер управлял босиком. Вероятно: так он лучше чувствовал её. Вероятно: холод педалей помогал не спать. Ступни у него были маленькие и пухлые. Человек ехал куда-то на Дальний Восток. Сидящий рядом автостопщик - на Урал.
- А чего ты забыл в Екатеринбурге?
- В Е-бурге4 клёво! У нас там живут друзья. Ну, мы по е-мейлу переписываемся... Вот они нас и пригласили. Там есть такое место - "плотинка", типа городской площади, там большая тусовка. Со многими интересными людьми можно познакомиться. Весело время провести.
- И много ты так по стране ездишь?
- Да как сказать... Порядочно. Если до Е-бурга доберусь, то будет девять тысяч.
- Блин, парень, я тебе даже завидую! Эх, был бы я такой же молодой...
Автостопщика звали Вадим. Многие уверены, что имя это - не русское: пришло к нам так же, как и Руслан какой-нибудь. Я и сам удивился, когда встретил в истории некоего князя Вадима Новгородского - героя каких-то запредельных времён...
Наш Вадим был из Питера. Из славного города - колыбели трёх революций, и российской культуры по совместительству. Из города, который гордится своими заборами. Кстати, в нежном возрасте Вадим - был мороз - прилип языком к легендарной решётке Летнего сада. Не каждый салага может таким похвастаться!
А в остальном Вадим был самым обычным парнем. В меру весёлым, в меру патлатым, в меру беззаботным. В частности, один зачёт, не сданный в Санкт-Петербургском государственном университете, не удержал его от турне через всю страну. "Осенью всё равно это как-то разрешится, - думал Вадим с хладнокровием, которое приятное волновало его самого. - Или я его сдаю. Или меня того. Что, конечно, вряд ли - за один зачёт..." Родителям знать было не обязательно. Вообще ни о чём.
- У меня дочка примерно как ты, - покосился драйвер. - Ну, может, чуть помладше. Как подумаю...
Он косо усмехнулся. Вадим понял его.
- Как подумаете, что она тоже может так ездить?
- Ага. Убил бы...
Они помолчали: иномарка пошла на обгон фуры. Драйвер сосредоточился, напрягся, работая босыми ногами. Затем мимо проплыл синий щит с "раскладкой", до куда - сколько. И хотя Вадим знал странность таких щитов на трассе, они порой откровенно врали, неясно почему... Но всё-таки: "Уфа - 72 км. Челябинск - 489 км".
- Мы же с дочкой вдвоём живём.
И снова повисло молчание. А в таких случаях автостопщик и не должен ничего спрашивать. Захотят - расскажут. Есть такой негласный порядок, по котором драйвер может лезть с расспросами о самом сокровенном (что он обычно и делает - с превеликим удовольствием), а "стопщику" со своим любопытством навязываться не следует. Несправедливо? Но вас же подбирают и везут, в конце концов. Имеют право...
- Её мать была курва. Мы разошлись шесть лет назад.
Вадим тут же принял самый свойский, понимающий вид, мол, да, конечно, про себя отметив: драйвер хороший попался, в душу не лезет - про себя рассказывает.
- ...Мы с ней учились вместе. Я ведь историк по образованию. Это потом уже... развернулся... Так вот. Нас погнали в колхоз, а там всё уже и завертелось. Вас-то, небось, в колхозы не возят уже?
- Нет, конечно! Но у меня знакомые есть, в пединституте, - их возили.
- ...Встречались месяца три. Родители были против, притом с обеих сторон. Мамаша её - вот змея была, с золотыми зубами! Она даже в загс не пришла, ты представляешь?.. Зато на свадьбе нашей как весь курс погулял... Комсомольская свадьба: слышал что-нибудь про такое?
- Имею представление. С водкой в чайниках?
- Вот-вот, вроде того. Потом... Квартира, дочка... Начались скандалы, сцены все эти... Может, правда, как это в кино говорят - "не сошлись характерами"? Наверное... Вот ты сейчас смеяться будешь, когда я скажу, что её больше всего бесило - из-за чего она изводилась прямо. Я колпачки не закрывал.
- Чего?
- Да, серьёзно! Я забывал закрывать крышечки у шампуней, тюбики всякие... Пасту зубную так оставлял, крем после бритья... Она психовала чудовищно!
- Да уж...
- Потом она стала гулять направо-налево, попивать начала тоже. Красиво живёшь, я ей говорю, - милочка. Так мы и развелись. Что характерно! Маринка тогда ещё совсем ребёнком была, я ей говорю: ты с кем хочешь жить, с мамой или со мной? А она: с тобой. Ты представляешь? Это какой же ... надо быть, чтобы родная дочь...
Помолчали.
- Я вообще вот что тебе хочу сказать, Вадим - раз уж у нас такой разговор. Ты рано не женись. Да, ты парень молодой. Да, гормоны, да, любовь. Пускай. Но в загс не ходи категорически! Потому что потом такое будет... Эти студенческие семьи - они же все распадаются!
- Да я и не собираюсь пока.
- ...Ну а если уж женился - то хоть ребёнка не заводи. А то вообще труба. Ты своей так сразу и скажи: три года вдвоём живём, без маленьких. И ни на слёзы, ни на уговоры - ни на что не поддавайся! (После паузы) У тебя хоть девушка-то есть?
- Нет!
На этот вопрос - а задавали его часте-енько - Вадим всегда отвечал с таким вот видом: излишне беззаботно, с глуповатой полуулыбкой - не беда, мол, чего тут особенно...
Но драйвер даже оторвался от дороги.
- Чего же ты, парень... Сколько, говоришь, тебе лет?
"Ну вот. Началось". Вадим подумал о водителе плохо, сохраняя на лице всё то же выражение: смесь напускной беззаботности и какой-то беспомощности. Кому приятно, когда тебя считают ущербным? Кому приятно пускаться во все тяжкие объяснений, оправданий...
- Просто я ещё не нашёл такого человека. Скажем так.
Казёностью фразы, долгим подыскиванием слов - Вадим всем дал понять, что тема должна быть закрыта. И драйвер это понял, видимо, - полностью переключился на дорогу, только крутанув головой:
- Серьёзно ты подходишь к этому делу...
Судя по интонации, в "это дело" вкладывался глубокий - сальный смысл.
Вы думаете, Вадим не влюблялся? Влюблялся, да ещё как! Была у него такая одноклассница, томная, с изящно припухшими веками и в кудряшках... Вы думаете, Вадим не делал романтических глупостей? Его избранница ещё спала, да и весь город спал крепчайшим сном, когда он с банкой краски в пять утра отправился под окна к ней с тем, чтобы написать заклинание Ромео всех времён: "Доброе утро, любимая!"
Вышло, правда, всё настолько трагикомично, что он и сам предпочитал не вспоминать, и уж точно - весёлой ему эта история не казалась... Вадима застукал дворник. Было всё так.
В городе уже рассвело, но было очень пусто и гулко, и казалось Вадиму, что он попал в параллельный мир... Он открыл для себя это время, и потом даже гулял так иногда, замечу в скобках. А пока он крался в нужный двор, там мелом разметил асфальт, и начал краской - аршинными буквами: "Доброе утро..." И тут вышел дворник! Кто же мог подумать, что он заступит так рано... Это был потомственный питерский алкаш, могучий и с плохими зубами, а главное - начисто лишённый всякой романтики... Как он орал! А как Вадим бежал!.. И он не видел, как жёсткая метла дворника размазывала полосы из непросохшего "Доброе у".
Слоняясь в то утро, несостоявшийся юный Ромео решил даже выпить с горя, но даже и здесь был прокол: все "круглосуточные" точки в шесть утра оказались на замке... Даже и здесь - усмешка судьбы. А улицы косо осветились восходящим солнцем... Сколько лет прошло с тех пор, Господи!
...Машина подъезжала к городу. Большегрузные "волки трасс" оказались порядком разбавлены садовыми "москвичами" и "жигулёнками", натужно везущими семьи и какую-нибудь ржавую бочку сверху. Зачем? Кому нужна эта бочка в городе? Да и в саду?.. Заходящее солнце окрашивало промышленность Уфы в багряные тона, во главе с дымом из труб.
- Хороший ты парень, - посетовал драйвер, глянув на Вадима - словно прицениваясь. - Плюнуть, что ли, на всё и довезти тебя до Челябинска? Мне вообще-то всё равно, где отдыхать. Часов пять я ещё осилю, а завтра просто позже тронусь. А? Поехали?
- Спасибо большое, но нет, отдыхайте. Мне в Уфе проще заночевать - тут "вписка" есть хорошая. Да и Никита... дружок-то мой... он же меня вообще не догонит, если я до Челябы сейчас дойду! Так что спасибо... Вы за КПМом на стоянку встанете? Там меня и высадите, в таком случае...
III
Последняя фура проехала мимо, прогрохотала рухнувшей надеждой. Эти большегрузы имеют неприятную особенность: проходят с таким грохотом, что хоть ты и не первый сезон на трассе - сердце всё равно непроизвольно сжимается: а ну сейчас прихлопнет, как муху?..
Последняя фура проехала, а за ней - пусто, и только там, вдали, показалось несколько легковых... Настя опустила руку. Да, давно она не застревала так в какой-нибудь дыре! Трафик5 - чудовищный.
Итак, легковые тоже не воспылали желанием её подобрать.
И стало тихо на трассе. Тишина воспринимается здесь очень остро, возможно, потому, что бывает-то редкой гостьей... "Ну что же. К неудачам будем относиться философски" - Настя усмехнулась. Отойдя подальше на обочину, туда, где пробивалась уже травка, она присела на корточки возле рюкзака, нашла в нём зажигалку, пачку недорогих сигарет... Затянувшись - огляделась. По-прежнему было тихо: безмятежно и безысходно.
Дальше трассы рос лес, вроде - с корявыми соснами, а может, и смешанный. Лес, отравленный парами бензина, старыми покрышками и всякими там канистрами, мочой водителей и пассажиров. Но, кстати, как ни странно это прозвучит, придорожный лес - глух, в нём редко кто бывает дальше двух метров: а может, там, в непроходимых чащах, там растут грибы - невиданные и несъедобные?.. Начало леса, как было уже сказано, завалено всяческим дорожным хламом, и вековая пыль оседает на листьях. О, среди прочего мусора - обычная для трассы вещь: раздавленный и убранный с дороги труп. Собачки, разумеется.
Сейчас-то Настя уже привыкла, а вот когда-то это стало неприятным открытием для начинающей "стопщицы"... Помнится, впервые - года два назад - её высадили километрах в семидесяти от родной Тюмени, и первое, что она увидела... Раздавленная кошка. Несчастная, по видимости, мало что успела понять. Кошка была не сбита, а именно раздавлена, и кишки аккуратненько лежали в сторонке. Это было чудовищно... Машину Настя поймала только через полчаса и с сухими глазами. В те годы она ещё плакала из-за таких вещей.
По другую сторону трассы - пара бестолково состыкованных вагончиков, мятых-перемятых, крашенных-перекрашенных, являющих собой обычную дорожную закусочную, каких много на Урале... Дымок, вьющийся над железным корытом для шашлыка. Пара "камазов" слева от вагончиков. Всё те же тишина и безмятежность.
Вам кажется странным, что молодую девушку никто не подбирает? Да нет - такое бывает, пускай и нечасто... Просто женственного в облике автостопщицы, как правило - меньше всего. Здесь всё: и желание отгородиться от всяческих приставаний, и демонстративное отделение себя от "плечевых"6, да и просто - одежда должна быть удобной и функциональной, и только. Настя была в болоньевой ультра-жёлтой куртке - очень тонкой, тот самый случай, когда "светит, но не греет". Грубые ботинки, джинсы. А волосы собирать ей не пришлось: причёску Настя носила "под мальчика", так было удобнее жить. И никакой косметики, естественно. Настю это вообще не очень заботило, ни здесь, ни, кстати, - в городе... О мнении посторонних людей она думала меньше всего. Комфортно - и ладно.
Так и стояла она на обочине, и курила, и думала - глядя поверх деревьев, думала... О чём? Сплюнула. Бросила бычок. Не особо уже надеясь, подняла руку какой-то полной под завязку легковой. Что ж, надо было возвращаться в шашлычную, так как ловить тут было больше нечего - в прямом смысле.
А всё же хорошо у леса. Воздух. Дальше, за Уфой - где-нибудь за Дюртюлями - степи, степи пойдут...
За те пятнадцать минут, что она стояла на трассе, в кафешке ничего не изменилось. Те же лица за теми же столиками. Девке за прилавком лет шестнадцать (видимо, местная), а в глазах, почему-то - тоска смертная.
Из хриплых динамиков гремит очередной "хит" из всех этих бесчисленных сборников, "шоферские" они называются: "А с тобой, мой мусорок, / Я попутала рамсы"... Почему блатняк? Почему всегда блатняк? Что, все эти люди за столами, все эти люди за рулём - они сидели, что ли? Путешествуешь по центру России, а чувство такое, что о Колыме услышал и узнал - всё.
За дальним столиком сидел хозяин заведения - мощный, немолодой, импозантный, как и все седые уже кавказцы. Сидел и перебирал какие-то бумажки, накладные. Сидел и заправлял тут всем.
- Вернулась? Я же гаварил. - Акцент в нём ощущался. - Вечер уже, куда ты сейчас поедешь? Садись. Я тебя покормлю.
Настя присела, поставила рюкзак, прилипла рукавом к клеёнке. Клеёнка, кстати, была забавная, с довольно милыми рисунками... Отличительная черта всех этих кафешек у дороги: какие-то детали нелепой здесь, душу щемящей домашнести.
А в остальном... Стены из фанеры, неглохнущий динамик под потолком, кем-то уже проковырянный... Несколько мрачных и могучих дальнобойщиков ужинали за столиками. Растворимый кофе - их бог.
Хозяин заведения вернулся с кухни, в руках его, в тарелке, дымилась двойная порция шашлыка, - поставил это перед Настей. Он упивался собственной кавказской щедростью. Сейчас он будет кормить голодную девочку с трассы, - смотреть, как она уплетает всё, и только от этого получать удовольствие.
А может, она просто слишком устала и злая, поэтому так думает.
- Зовут меня Настя. (Она начала с лёгким вздохом). Я еду из Тюмени в Москву. Вот, уже два дня в дороге. Что так долго - сама виновата: вчера проспала, то да сё, пока собиралась, пока до трассы добралась... Короче, в первый день только до Екатеринбурга доехала. Вот, сегодня навёрстываю. А от Уфы завтра по "семёрке"7 поеду. Так быстрее будет.
- А что у тебя в Москве?
- Ничего.
- В смысле: ни дел, ни родных, ни друзей?
- Я же просто так еду. Интересно же! Москва... Я там только в детстве и была. А друзей - найду. У меня, во-первых, кое-какие адреса записаны...
- Баловство, - покачал головой грузин.
- Вы считаете, что это баловство. Я считаю по-другому.
Настя высказалась достаточно жёстко и ледяным голосом, словом - поставила точку. Какое у него есть право читать ей нотации? Ну и что с того, что она ест его шашлык?..
- А ты не боишься ездить вот так, одна? Это же опасно. Молодая девушка...
- Опасно. Но не боюсь. Парадокс, да?
- А твои родители...
- А что - родители? Мы и не больно-то общаемся. Они знают, что я много езжу по стране. Путешествую, как они говорят. И что с того?
- Что говорит твой парень?
- А у меня нет парня. С мая месяца я совершенно свободная девушка!
При этом Настя улыбнулась так отчаянно и злобно, что даже кавказец понял: следует оставить эту тему.
Он несколько засуетился, встал, затем отправился в область буфетной стойки. Там щёлкнул выключателем - кафешка осветилась. Похоже, что здесь он властвовал безраздельно: командовал каждой паршивой лампочкой.
- Сегодня ты уже не уедешь отсюда. Темнеет.
- Вообще-то, ещё и не так поздно...
- Не будешь же ты ночевать на трассе! Я скажу. Тебе постелят в подсобке.
- Я, вообще-то...
- Ты будешь ночевать здесь.
Настя стёрла с губ след шашлыка тыльной стороной ладони и даже ухмыльнулась. Надо же. Она и не ожидала такой стали в голосе кавказца. Конечно, можно было предположить, что дело примет такой оборот...
- Спасибо.
Хозяин снова встал из-за столика, на сей раз отправился куда-то на кухню, распекать своих работников, наверное, - что ещё. Тем временем ещё один человек шёл по узкому пространству вагончика, только уже к выходу - один из дальнобоев, основательно подкрепившись, шёл продолжить свой долгий путь... Встала и Настя.
- Вы на Уфу?
Дальнобойщик кивнул. Что ж, замечательно. Отодвинутая тарелка, подобранный рюкзак, и - чао, очередное придорожное заведение, где она больше, наверное, никогда не окажется... Настя уходит по-английски, даже не обернувшись. По-английски выпутывается из очередного переплёта.
А дальше... Тёмная кабина "камаза", и почему-то ощутимо качает на кочках - сначала их самих, и только затем позади громыхает прицеп. Драйвер разрешает ей курить в кабине, и они оба устало и молча смолят - две красных точки в темноте. Слепые фары выхватывают из мрака асфальт, неровную обочину...
- Ехал так же, у вас там, в Сибири. - Водитель прервал молчание. Голос у него глухой. - А ночь чё-то была тёмная-тёмная, вообще нигде ни огонька. Смотрю - фарами осветил - вдали на дороге (там такой вот спуск был) лежит что-то, мешок какой-то? Я стал притормаживать... Ладно хоть пустой тогда шёл - еле объехать успел, не раздавил, слава Богу. Мужик лежал! Его сбили и оставили... А там места глухи-ие ещё... Ну, что - я вырулил и поехал дальше.
И опять - молчание. Настя горько усмехнулась. Да-с, невесело. Невесёлая философия жизни. Уж какая есть. Memento mori...
Так они и ехали по трассе ночного Урала - молча, лишь изредка вставляя фразы, и всё же в тёмной кабине они чувствовали присутствие друг друга.
А километровые столбы - знак федеральной автотрассы - выплывали из черноты в пронзительно-синем свечении, так их покрытие отражало свет фар. Было странно наблюдать, как в кромешной ночи едва вдруг брезжит нечто голубое, вроде привидения, как оно приближается, проплывает мимо - банальными цифрами. Четыреста двадцать три... Четыреста двадцать четыре...
IV
Поздний вечер в июле - это колоссальное небо. И только. На город, раскинувшийся под ним - бледно подсвеченный, с цепочками едва зажжённых фонарей - можно и не смотреть. А небо... (Это как у Толстого, помните: "А горы...") Оно меняется. В зависимости от стадии заката, оно то странно-персиковое, то вот уже и красным горит, а потом - гаснет. Чёткие линии зданий на фоне погасшего неба: контраст. Уголь и металл.
Люди спешат с работы, забегают в магазины, штурмуют автобусы... Зажигаются окна. Где-то уютно, а где-то не очень.
Неловко поворачивая, троллейбус обильно посыпал крышу соседней машины искрами. Интересно, останутся ли следы.
Скваер сидел в центре своей "хрущёвки" на диване, продавленном и даже чуть прожжённом, и ремонтировал джинсы. Вернее будет сказать - реставрировал: обновлял рисунки и надписи, давно сделанные красным и чёрным маркерами. Судя по их виду - очень давно.
Сама квартира нуждается в детальном описании. Впрочем, вы в таких могли бывать не раз. Это съёмное холостяцкое жилище в одну комнату, ремонт в котором не делался с тех самых пор... Лучше и не думать, с каких. Обои и вытерлись, и выцвели, и что только с ними не произошло на долгом жизненном пути. Мебель - только та, что хозяева оставили "на растерзание": шифонер, древний и несколько помоечный, пара полок - книги на них встречались реже дисков да кассет... Продавленный диван, о котором мы уже говорили. Телевизор - был бы здесь ненужной роскошью.
Как это чаще всего бывает, самое страшное в этой берлоге - кухня. Конечно, когда в маленьком помещении годами наперегонки стараются и газовая колонка, и газовая плита, а их нагар, и копоть, и жирный осадок метана убираются редко и с большой неохотой - каким всё будет?.. Отдельным грязным пятном смотрелся холодильник. Был он старенький, пыхтел, а эмаль его давно уж не была белой.
Вам может показаться, что это всё - дыра, притон, но нет: нормальная квартирка, и Скваера она вполне устраивала. Чего уж говорить о многочисленных его друзьях, гостях, проезжих автостопщиках из многих городов... Вот и один такой сейчас здесь. Из ванной вышел знакомый нам Вадим из Санкт-Петербурга.
Он вышел с голым торсом, а длинные пряди свои тщательно тёр полотенцем. Тяжело с длинными волосами на трассе. Хоть и собираешь их в хвост, резинкой затягиваешь, чтоб не больно-то пачкались - а, всё равно. Их жаждешь вымыть при любом удобном случае.
- Я там свои носки постирал и на верёвке повесил. Ничего?
- Норма-ально. К утру должны высохнуть.
- Подкрашиваешь? - Вадим кивнул на джинсы, над которыми трудился Скваер. - Тоже постирал их, что ли?
- Ага - если бы я их постирал... Не восстановишь потом! Я не стирал их года два.
- Ничего себе! Как так?
- Ну сейчас-то я редко их одеваю, на самом деле. И стараюсь сильно не пачкать. В грязь в них не хожу, к примеру, - только когда солнышко. И нижнее бельё я сейчас ношу. Вот раньше, лет в семнадцать, меня прикалывало просто так ходить. А сейчас... Старею!
Они посмеялись. До того Вадим не был знаком со Скваером (в Уфе ему вообще не приходилось бывать), и надо было как-то заполнить вечер, какими-то беседами и байками. Универсальный способ: Вадим подошёл к полке с кассетами. Всё дальнейшее ("Какая у тебя есть музыка", "А этого альбома я не знаю" и т.п.) нам с вами едва ли будет интересно.
Возобновим повествование с того момента, когда позвонили в дверь.
- О! Наверное, Никита. - Вадим обрадовался.
- Это парень, с которым вы вместе едете?
- Ага. Он всегда медленнее меня идёт... Я вообще боялся, что к ночи он до Уфы не доедет!
- Ну, вообще-то, это кто угодно может быть... - Скваер пошёл открывать. - Половина десятого... Время детское...
"Кто угодно" оказался, видимо, гостем нежданым и нежелательным - судя по сдавленным интонациям Скваера в прихожей. Вадим напрягся. В принципе, здесь можно было ждать чего угодно, любых эксцессов и потасовок, потому что "вписка" - не жилище и не дом в полном смысле этого слова, это продуваемо всеми ветрами. Но так за всё надо платить, и за бесплатную ночёвку - тоже. Рискуешь на трассе - рискуй и на койке в чужих местах, по уму-то. Вадим и у "нарков", бывало, ночевал. Впрочем, какие это наркоманы. Просто люди курят "травку". Просто они бесятся по ночам. Просто уснуть было - невозможно.
Нет, Вадим был спокоен. Он-то всегда сможет постоять за себя.
А зашёл - мент. Да, да, обычный сотрудник милиции, судя по всему, низшего звена. В отличие от многих и многих своего возраста и положения, Вадим в общем-то не страдал аллергией на стражей порядка, но этот ему сразу не понравился. Низенький, щербатый. Китель производит впечатление самого неопрятного: и какой-то бесформенный, и лоснится сильно. Неприятнее всего было то, что мент не снял сапоги. Конечно, им и не положено, мало ли что... Но всё-таки! Они-то со Скваером босиком!
- Так, Михаил... Да? Квартирант гражданки Хасановой... Так? Временно проживающий в Уфе студент из Кумертау...
- Из Сибая. Садитесь, пожалуйста.
"Участковый".
- Михаил, я был у тебя в апреле - так? Говорил, что снятие... съём... факт съёма квартиры оформлен неправильно?
- Говорили. Но это всё к гражданке Хасановой.
- Хорошо... А как быть с жалобами жильцов?
- А что жильцы?
- Да всё то же! Шум, гам, иногда сутками гуляете. Какие-то типы подозрительные к тебе постоянно ходят. У меня четыре сигнала за лето!
При этом инспектор в упор посмотрел на Вадима. "Можно подумать, что я испугаюсь и побегу, или брошусь в окно - как минимум". Вадим усмехнулся, скорее даже непроизвольно, но усмешка эта очень не понравилась.
- Документы ваши можно посмотреть, молодой человек?
- Без проблем, - Вадим наклонился к рюкзаку. При этом добавил, но это уже обращалось к Скваеру. - Гаишники ваши тоже заколебали уже. Два раза паспорт проверяли.
- Не местный, что ли?
- Нет.
- Санкт-Петербург! - участковый и не изумился даже: он просто громко прочитал. - В гости, что ли?
- Проездом.
- Ага, понятно. Тоже бесплатно, на попутках... Ненормальные вы. Вы все!
Вадим пожал плечами: не спорю. Инспектор помусолил паспорт ещё. Интересно же. Питерский. И даже отложил документ со вздохом: к приезжему претензий не было. А вот к студенту...
Как то весь торжествуя, и можно сказать - демонстративно, участковый доставал из планшета какие-то бланки, расправил замявшийся угол листа.
- Что же, будем составлять протокол. У меня четыре обращения за лето. Налицо грубое нарушение норм общежития, к тому же совершаемое лицом, живущим с нарушением...
Инспектор запутался в оборотах, задумался, сдулся.
- Я живу с нарушением?
- Вы неправильно оформили съём квартиры. Так что составим протокол на гражданку Хасанову. Составим протокол и на тебя...
Многоточие в конце фразы было слишком явным, да и медлил инспектор, занеся карающую руку над бумагами... Скваер горько хмыкнул, встал и пошлёпал на кухню. Вадим не сразу понял коллизию. Не сразу "въехал" он даже тогда, когда хозяин вернулся с баллоном пива, тёмным и увесистым.
Участковый смотрел на баллон и на бланк протокола, на баллон и на бланк протокола. Но это были не моральные терзания, нет. Просто часть даты была уже написана. Наконец, инспектор плюнул - "блин, бланк запорол всё-таки" - и смял листок. Смял и бросил в угол, как у себя дома. Вот вам и все "терзания".
...Перед уходом (с баллоном пива под мышкой) инспектор как-то даже повеселел. Отпускал реплики самым добродушно-покровительственным тоном.
- Из Питера, говоришь? - в частности, усмехнулся он, хотя никто и ничего не говорил: ощущение было такое, что он вообще обращается к паспорту, по-прежнему лежавшему на диване. - Ну и как там у вас?
- Никак, - Вадим пожал плечами. - Как всегда.
- Эх, был я в Питере... в Ленинграде! Школьником, с экскурсией. Понравилось. Всё таки - ого-го! Эрмитаж, "Аврора"...
Как-то вдруг погрустнев и несколько задумавшись, он добавил с расстановкой:
- Вы ребята молодые... Можете поездить... Э-эх!
Впрочем, перед уходом опять был принят самый официальный вид:
- А вы с гражданкой Хасановой того... Факт съёма правильно оформите!
- Обязательно...
Вадим ожидал, что Скваер расстроится. Не для того же он пиво держал, в самом деле! Гость даже чувствовал себя немножко виноватым. Ибо вся эта котовасия с участковым - если и не из-за него, тоиз-за таких как он... В общем, Вадим немало удивился, когда Скваер вернулся в комнату и вдруг - расхохотался.
- Вот вампир! Он ведь в третий раз так приходит, в тот раз я пузырём отделался, теперь вот... Видал, какой хитрый? Глазами так и шьёт. Татарин!
- Я думал, здесь все башкиры...
- Ага, вот драйверы, как узнают, что я отсюда, тоже постоянно: ты башкир? А башкир-то здесь, кстати, мало, татар - больше, да и кто вообще их различит, по большому-то счёту...
Скваер пошёл на кухню. Стоит ли ставить чайник? Где он вообще?
- ...Гад какой! Оставил нас без эн-зэ8! Придётся бежать в киоск, за два квартала. У тебя деньги-то есть?
- Вообще-то есть, конечно, но... Во-первых, мало. Во-вторых, в Уфе я их не собирался оставлять.
- А много и не надо! Там у меня девка знакомая работает. Она мне продаёт просроченные баллоны из рассчёта по десятке за литр. Не помрём ведь?
- Нет, конечно! Клёво...
- Вот и ладушки. Заодно и зачётку мою выкупим!
- В смысле?
- У неё моя зачётка уже полгода лежит. В долг что-то брал... То есть как что... Пиво, конечно!
Они посмеялись. Скваер собирался, не откладывая в долгий ящик. Полушутя ворчал:
- И чего ты забыл в этом своём Е-бурге? Оставайся здесь! Как славно побухали бы...
- Не-е, - Вадим рассмеялся. - Нас в Е-бург зовут. У нас там куча виртуальных друзей уже завелась. Культурную программу обещают, все дела... Может, с девчонкой хорошей познакомлюсь...
Натягивая те самые, расписные джинсы, Скваер между прочим жаловался, что зимой ходить в них невозможно: грязная джинса не греет нисколечко, почему?.. Когда всё было надето, и уже обувались кроссовки, снова зазвонили в дверь.
- Никита. Наконец-то.
- Сейчас узнаем... - слышно было, как Скваер повернул ключ, крикнул из прихожей: - И снова нет! На сей раз - прекрасная незнакомка!
- Ты Скваер? Привет. Я Настя из Тюмени. Мы по "электронке" списывались на той неделе, помнишь?
- Что-то такое помню. Заходи.
Оказавшись в квартире, Настя тяжело и капитально шмякнула на пол рюкзак. Всё. До Уфы до ночи добралась, а это - уже маленькая победа. Большая, как известно, состоит именно из них...
От неё пахло трассой, точнее - прогорклыми кабинами русских грузовиков.
V
Никите Марченко было двадцать лет. За полжизни до этого, в десятилетнем возрасте, он записал в своём детском дневнике: "Сегодня мы ездили в магазин с мамой и папой. Купили резиновые сапоги 1991 года выпуска".
Да, Никита был чудак. Кроме того, он был отличником и выходцем из известной в научных кругах семьи потомственных питерских интеллигентов. Марченко-дед, академик от физики, поминался в учебниках; умер он во второй половине восьмидесятых, и всё, что Никита помнил о нём - это туманные за давностию лет, колючие прикосновения бороды... Вот было то воспоминание, которое Никита холил и лелеял. Отец был тоже физик, и тоже известный - не такой, конечно, как дед, но всё-таки: профессор, зав. кафедрой, проректор по научной работе Санкт-Петербургского государственного университета. Если выражаться образно: халат учёного давно был променян на респектабельный костюм чиновника от образования. А что? Зато: зарплата, положение, кабинет, секретарша, и даже чёрная "Волга", по утрам отвозящая на работу.
В эти июльские дни "Волга" чудовищно грелась на солнце (чёрный цвет! Законы физики!), и это было невыносимо. Мини-ад. Светило купалось в крыше, капоте и стёклах, отражаясь каким-то размытым и исцарапанным. Чудовищно грелся и профессор Марченко в своём официальном костюме. Но по-другому было нельзя.
Мама Никиты работала в том же вузе, правда, доцентом-филологом: славилась некоторой нервозностью и тяжёлой русой косой. Никита не считал свою семью счастливой. Это была долгая история, но, в общем, с самого детства он привык к атмосфере... чего-то ужасного. Ещё и такая деталь. В одном подъезде с ними жила первая семья отца (что делать! дом ведомственный, а люди все учёные - коллеги...), и однажды он даже возвращался к ней - спускался этажами месяца на полтора. Мать тогда даже в больнице лежала, кажется... Да если бы и не было её в природе, этой чёртовой первой семьи! Всё равно что-то не ладилось. И утром все, привезённые чёрной "Волгой", с великой радостью бежали друг от друга по разным этажам СПбГУ. Надо ли объяснять, что Никита был студент того же вуза?..
Вся эта атмосфера, атмосфера чопорного дома с библиотеками и взглядами за обедом - вот то, от чего Никита Марченко двадцати лет от роду бежал при любом удобном случае. Бежал куда угодно, в том числе и на трассу. И - вперёд, по великой матушке-России!..
Сейчас он трясся в кабине гружёного МАЗа, в добрых двух - почти - тысячах километров от родного Питера. Здесь началась уже Башкирия (проехали указатели: город Туймазы, посёлок Серафимовский...), шли холмы и было очень красиво. Широкое озеро Кандры-куль, местами поросшее камышом, местами - величественное, было совсем рядом, и казалось, оно лижет обочину. А так как вечер выдался тёплым и солнечным, то машины вдоль озера стояли рядами, а их пассажиры купались с видимым удовольствием. Как Никита им завидовал! Едешь весь день, пыльный, солёный, нагретый до невозможного... Но не отпускать же МАЗ по такому случаю. А вот Вадим бы мог - вполне в его характере. Никита напряг зрение. Нет ли его там... Нет...
А на холме стояли ветряки - машины явно импортного производства, новые, белые, изящные. Аскетизм и сила. Зрелище фантастическое: несколько ветряков, разноудалённых, медленно вертелись на фоне вечереющего неба... Было в этой картине какое-то переосмысление старого, всех этих голландских пейзажей с мельницами. Новая Голландия? Есть такой район в его родном городе...
В гору МАЗ еле полз. Ощущение было такое, что если он, Никита, спрыгнет и пойдёт рядом, то будет быстрее, а главное - напряжение будет меньшим. Фура шла полной, везла груз из числа продуктов питания, тушёнку, что ли, - водитель говорил, да вот он не запомнил.
- Может, кого другого поймаешь? - драйвер прочитал его мысли. Хлопнул по рулю, словно извиняясь за скорость.
- Нет, что вы. Так я хотя бы гарантированно к ночи в Уфу доберусь.
- Поплюй!
На перекладине, перед самыми их лицами, висели несколько смежных иконок - оберег, автомобильный вариант. Никита смотрел в лики святых. А они, казалось, глядят ему прямо в душу.
...Одним из краеугольных камней для семейства Марченко стала именно религия. Здесь всё распределилось следующим образом. Никита... Верил ли он? Пожалуй, что да, во всяком случае - избегал мыслей об этом, как и всякий в его возрасте. Отец - как любой физик, а может, и не любой, но просто советской закалки - был не просто атеистом и материалистом, нет, он так насаждал своё мнение и проповедовал так яросто, что сектанты могли бы позавидовать... А вот Марченко-мать наоборот: стала вдруг показательно-набожна. В календарях и обрядах она была как рыба в воде, и удушье ладана в маленькой церквушке отныне - её среда.
И какие в их доме бывали баталии! Какие "крестовые походы" на убеждения друг друга! О, в схватках родителей было даже какое-то "садо-мазо", видимо, оба подпитывались той энергией почти-ненависти... Для отца это была "война священная" (да простят мне церковную лексику!), в которой он с гневом крушил идеалы противника, и только что дым из ноздрей не шёл. Мать - та упивалась ролью великомученницы, идущей на костёр за веру. Короче говоря, речь шла о физзарядке духа, гимнастике эмоций, приятно щекочущей миакард. Битвы заходили далеко: в пост Марченко-старший, "в миру" конченный язвенник, ел солёное и острое из принципа - "Пусть!"
Мать тускло жевала кашки, уставши его отговаривать.
Никите хорошо запомнился тот ослепительный январский день, когда мать пришла домой к обеду, в платке на голове и с большой колбой в руках. Эти колбы - здесь надо сделать отступление - валялись по всему дому, хотя отец был физик, а не химик. Кажется, в них умудрялись даже солить.
- Вот! - мать торжествовала. - Святая вода! Сегодня же Крещение Господне. Батюшка прорубь освещал, а я - с семи часов стояла!
Дальше с благоговением было рассказано, что это за вода, как она помогает и как следует опрыскать все углы квартиры, чтобы изгнать всё дурное.
Отец поначалу терпел, на утверждение, что святая вода не тухнет и не портится ни при каких обстоятельствах, окончатально вывело его из себя.
- Речная вода?! - взорвался он. - Ты, милая, чего - совсем уже?.. Ты, человек с высшим образованием! Кандидат наук!