Савчук Александр Анатольевич : другие произведения.

*рейс на Барнаул

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    рассказ 8

  
  Новелла шестая.
  
  
  
  
  
  
   Рейс на Барнаул.
  
  
  
   Наука описала мир как данность,
   на всем теперь названия прибиты
   и прячется за словом 'полигамность'
   тот факт, что мы ужасно блядовиты.
  
   Игорь Губерман
  
  
  
  
  
  
   Глава первая.
  
   Ура, наконец-то! А я, уже, признаться, потерял было надежду получить хороший рейс и тут - на тебе! - сбылась мечта идиота! - мне оформили рейс на Барнаул.
   Барнаул!!! Да это же мечта любого проводника! И вино на этот раз мы получили вполне подходящее - портвейн белый, любимый напиток советских алкашей!
   Пока в наши вагоны - 'спец', 'молочку' и 'бандуру' под контролем напарника заливали вино, я лихорадочно готовился, собирая у друзей и знакомых необходимое оборудование - фляги, шланги, кислородные подушки, и даже запасной ручной насос, - в таком длительном рейсе все могло пригодиться. Я также сделал приличный запас дров и угля - нам с напарником предстояло отправляться в дорогу первого ноября, так что зима и настоящие сибирские холода - все это у нас было впереди, ведь мы держим путь не куда-нибудь, а в Алтайский край.
   Правда, с напарником мне, должен сказать, на этот раз не повезло. Прямо скажу, дерьмовый мне достался напарник. Леша по прозвищу Фуф. Подозреваю, что в основе этой странной клички лежит слово фуфло. Как и с прежними своими напарниками, я был с Алексеем знаком, причем какое-то время мы с ним в одном доме, и даже в одном подъезде проживали: он на первом этаже, а я на четвертом. Вернее, я уже много лет там жил, а Ленька лишь полтора-два года тому назад как у нас появился - повадился ходить к нашей соседке, Ленке, да так и остался у нее жить.
   Сама Ленка, его сожительница, женщина возрастом под пятьдесят, была известна своим чрезвычайно легким поведением. Поселилась она в нашем подъезде тоже не так давно, года четыре тому назад - сменила жившую прежде в этой квартире красномордую Катю, известную всему городу пьяницу и безотказную шлюху. Сменила - и зажила квартира под номером полтинник - 50 - прежней жизнью: без конца туда приходили какие-то бабы, мужики, устраивавшие гульки, пьянки, и, как следствие, там происходили почти ежедневные потасовки с выяснением отношений. Не знаю, на какие такие деньги они жили-гуляли, так как Ленка все эти годы нигде не работала, так что возможно, что на подачки от своих кобелей. Правда, с появлением Леньки сожительница его все же утихомирилась, и теперь вместо множества приходящих кобелей у нее был всего один - постоянный, зато молодой: Леньке было чуть больше тридцати, и возрастом он вполне мог сойти ей за сына.
   Ситуацию подогревало еще и то, что Ленкиной дочери, Машке, тоже было под тридцать, и к ней тоже ходили мужики, Ленькины сверстники, отчего порой и возникали в этой квартире спорные ситуации, требующие выяснения отношений, то есть мордобития.
   И вот как-то раз среди ночи я проснулся от неясного шума. Опять в 50-й квартире балуют, с неудовольствием подумал я, определив, что шум доносится снизу. Повернувшись на другой бок, я потянул на себя одеяло, намереваясь укрыться с головой и тем самым избавиться от шума. Но уснуть все не удавалось, шум не прекращался, и я, выйдя на балкон, стал вглядываться вниз. Там, внизу, прямо под моими окнами, происходила какая-то несуразная возня, и мне понадобилось несколько минут, чтобы разобраться в ситуации. Моим глазам открылась странная картина, весьма напоминавшая бег с препятствиями: два мужика и две бабы, с дикими криками гоняясь друг за другом, влезали для чего-то с улицы в кухонное окно, затем, пересекая квартиру, выскакивали в подъезд, после чего выбегали на улицу и, обегая дом, возвращались к кухонному окну, затем все начиналось сначала.
   Судя по моим наблюдениям, азарта и запала у этих четверых могло хватить надолго, и я, решив с этим явлением хотя бы как-то бороться, наполнил водой ведро в ванной и вернулся на балкон. Улучив момент, когда под окном собрались трое из четверых действующих лиц, я опрокинул на них ведро. Получилось не очень удачно - я их лишь слегка обмочил. Что не помешало участникам 'забега с препятствиями' 'приветствовать' меня витиеватым трехголосым и трехэтажным матом.
   Несколькими минутами позднее я повторил свой опыт, на этот раз вышло удачнее - под 'водные процедуры' попали двое, зато я их вымочил с головы до ног. Опять послышались проклятия, мат, затем топот в подъезде и вскоре сильный стук, даже грохот, в мою дверь. Ага, не ошиблись квартирой, правильно двери вычислили, злорадно подумал я, направляясь к выходу. Настрой у меня был воинственный: я знал, что в этот полночный час почти весь наш подъезд не спит, каждый за своими дверями напряженно ожидает, чем все закончится, и потому решил не ударить лицом в грязь.
   Как был в одних трусах, я подошел к двери и резко распахнул ее. Передо мной маячили две озлобленные хари - Ленкина - хозяйки квартиры и ее сожителя Леньки, с которым я тогда еще не был знаком.
  -Выходи, ты, морда, драться будем, - трясясь от злости, вскричал Ленька, вытягивая руки вперед и становясь в некоторое подобие боксерской стойки. Рядом с ним, бешено вращая глазами, что-то шипела в мой адрес Ленка, угрожающе держа в руке сковороду.
   Ну, достали, подумал я, и кровь вскипела во мне, требуя действия.
  -Драться мы, конечно, не будем, я буду вас наказывать, - сказал я и, шагнув навстречу парочке, отвесил Леньке, стоявшему слева, приличную оплеуху. Не удержавшись на ногах, он кубарем покатился по лестнице вниз. Не останавливаясь на достигнутом, я и Ленке закатил полновесную пощечину, да такую, что ее от удара развернуло, затем подтолкнул ее в спину, и она, потеряв равновесие, покатилась следом за Лешей, сковорода, догоняя их, загремела по ступеням. После этого я закрыл двери, будучи уверен, что конфликт исчерпан. Ан не тут-то было: уже несколькими минутами позже я услышал у своей двери какие-то странные глухие звуки, словно кто-то изо всех сил пытался в нее протолкнуться.
   На этот раз я уже здорово разозлился - зловредные нарушители покоя не угомонились, а пытались достать меня на моей же территории. Открыл дверь - и тут же уткнулся руками в чью-то спину, стал толкать эту спину от себя, но вскоре разобрался: задом ко мне стояла Ленкина дочка Машка, она отмахивалась стулом от нападавшего на нее мужика, мне незнакомого.
   Эти двое, возясь у двери, тяжело сопели и негромко, но грязно переругивались. Секунда, и Маша вновь уперлась в меня спиной. И лишь только теперь, выглянув из-за ее спины, я разглядел в руке нападавшего нож. Простой, кухонный, однако размера он был приличного. Оттолкнув Машку в сторону и одновременно выхватив из ее рук стул, я прыгнул вперед и несколькими сильными ударами разломал этот стул на голове нападавшего, и при этом, что и было моей главной целью, выбил из его рук нож. Затем, ожесточившись из-за ножа, я пнул мужика несколько раз по туловищу ногами. Мужик повалился и стал кататься по полу. При этом он кричал и пугал меня: 'Я тебя завтра достану, урою, сучий потрох, убью тебя, падла'. Тогда я поймал его за волосы и приставил к горлу его собственный нож, при виде которого он сразу умолк.
  -Еще одно слово, козлик, и ты труп, - громко прошептал я ему прямо в ухо. - Я не буду ждать завтрашнего дня, а кончу тебя прямо сейчас, понял? - 'Понял, - хрипло ответил он'. - То-то же. А сейчас - вставай и пошел вон, но попадешься мне еще раз на глаза, заколбасю. Не жить тебе. С сегодняшнего дня лучше держись от меня и от этого дома подальше, тогда, может, поживешь еще.
   Назначенного времени с лихвой хватило, чтобы мои незваные гости убрались. А Ленька, Ленкин ухажер, заявился ко мне на следующий день - разбираться. Физиономия его носила на себе следы вчерашних побоев, сегодняшнего похмелья и еще черт знает чего. Он явно был ожесточен происшедшими вчера событиями, но, увидев мое хмурое и непреклонное лицо, сразу заныл:
  -Как же так, дорогой сосед? Мы ведь должны жить мирно и дружно, а ты - сразу драться.
  -Откуда же я знаю, кто ты таков, тут до тебя столько всяких-разных поперебывало... Короче, слушай сюда внимательно и запоминай: если будет в подъезде тихо, мирно, будем жить дружно, а как только устроите бардак, за себя не ручаюсь, приду и буду лупить всех подряд по головам, причем, чем попадется, понял?
   Ленька, недовольно что-то бормоча себе под нос, удалился восвояси.
   В подъезде, однако, с тех пор стало действительно потише, но пьянки не прекращались, лишь разборки теперь происходили внутри квартиры, наружу не выплескиваясь.
   Вот такой по случаю нарисовался у меня напарник. Своими сомнениями и тревогами я поделился с товарищем своим и коллегой, Жердем.
  -А ты, Савва, урода этого с собой в рейс не бери, просто 'забудь' его дома, - посоветовал мне Жердь. - Ты что, сам не справишься? Езжай сам, а его надури, число на отправку другое назови, он за своими пьянками сам с датами запутается. И деньги, что заработаешь, не придется с этим дураком делить.
   Не очень уверенный в успехе, я все же последовал его совету. Сказал Леньке, что мы отправляемся в рейс в среду утром, а сам отбыл во вторник вечером.
   Так и уехал. Один. Надо сказать, что по натуре я вообще-то скотинка общественная, то есть люблю находиться среди людей, не принадлежу, одним словом, к одиночкам. Но первые два дня я буквально наслаждался одиночеством. Потом, увы, стал скучать. Спал я, когда хотел, в основном конечно ночью, в светлое же время суток читал. Готовить мне было лень, поэтому я питался по большей части по ночам в круглосуточных путейских столовых во время довольно-таки частых остановок для пересортировок состава.
   Скоро мы миновали Молдавию, состав покатил по Украине.
   Ночью, сквозь полуоткрытую дверь, наблюдал проносящиеся мимо огни небольшого украинского городка Кодыма, расположенного на границе Одесской и Винницкой областей. Здесь прошло мое раннее детство. От нахлынувших воспоминаний защемило сердце - здесь жили отец мой и дед, бабушка год тому назад как умерла, о чем нам с мамой сообщили письмом, которое пришло с недельным опозданием. Мы с отцом почти не общались. Как разошлись отец с матерью еще в конце 50-х, когда мне было три годика, с тех пор и прекратились отношения. Подростком я несколько раз ездил в эти места, мне в тот период очень необходима была отцовская поддержка, но отцу было не до меня: он строил очередную семью то ли с третьей, то ли с четвертой по счету женой, да и поймать, застать его дома была целая задача. Дед с бабушкой, конечно, принимали меня и обласкивали, как могли, но мне этого было недостаточно. Затем, когда бабушка умерла, дед, несмотря на почтенный возраст - 72 года, вновь женился: в деревне, как он объяснил мне в письме, без женщины на хозяйстве никак нельзя.
   После бессонной ночи, посвященной воспоминаниям, я выпил стакан водки, закусил краюхой хлеба, завалился на топчан и проспал почти целые сутки.
   А когда проснулся, оказалось, что мой состав уже пересек украинско-российскую границу, и приближался к очередной крупной станции - Брянску. Здесь я решил продавать вино - чтобы заработать себе на мелкие расходы, а до самого Брянска - ни-ни, не рисковал.
  
   Глава вторая.
  
   Молодость враждебна постоянству,
   в марте мы бродяги и коты;
   ветер наших странствий по пространству
   девкам надувает животы.
  
   Игорь Губерман
  
  
  
   Пройдя целую серию технических пертурбаций, понятных только людям, имеющим дело с грузобагажной железной дорогой, мой товарный состав на какое-то время был брошен на запасную ветку, проходившую по одному из пригородов Брянска, в результате чего мой вагон с надписью 'Вино', оказался прямо в центре жилого массива, застроенного по большей части частными домиками. Местные жители обрадовались столь необычному, как они сами сказали, явлению и потянулись покупать вино. Приходили молодые и старики, чаще всего почему-то бабушки в платочках, спрашивали, что за вино везу, я давал полстаканчика попробовать, это для них было внове, всем мое нововведение нравилось, поэтому вино брали весело, с удовольствием.
   Когда стало темнеть и клиентов заметно поубавилось, к вагону подошла молодая пара - мужчина и женщина, оба в ватниках, мужчина в ушанке, голова женщины была закутана в теплый платок.
  -Ну, давай, Зинка, полезай, что-ли, наверх, - грубовато сказал мужчина, подталкивая свою 'даму' к вагону. - А то, небось, уже соскучилась за этим самым.
  -В вагон, к вашему сведению, молодые люди, без моего разрешения никто не влезает, - сказал я нарочито строго, и в то же время с интересом разглядывая их.
  - Слушай, проводник, купи у меня бабу, - задрав голову и придерживая шапку, обратился ко мне мужик. - Баба-то погляди, хороша! - Он подтолкнул женщину в спину.
  -Может она и хороша, - отозвался я, - да зачем она мне? Все без исключения бабы - это сплошь хлопоты, не зря ведь ты от своей хочешь избавиться.
  -И то правда, - согласился парень. - Ну, хотя бы купи ты ее у меня на часок-другой. - Он рукой подталкивал свою подругу к вагону, та же, стесняясь, отталкивала его руку. - Ведро вина давай и забирай.
  -Да кем он тебе приходится? - спросил я женщину, которая, насколько я успел разглядеть, казалась довольно симпатичной. Если лицо парня и на легком бодрящем морозце выдавало в нем алкоголика, то она, наоборот, выглядела свежо, на щечках играл легкий здоровый румянец.
  -Муж, - уже в который раз оттолкнув руку парня, заявила она.
  -А чего же ты ее продаешь, земляк? - едва сдержавшись, чтобы не рассмеяться, спросил я парня. - Надоела, что ли?
  -Не-а, выпить хочется. Ну, налей ведерко, а, молдаван.
  -Э нет, дружок, так не пойдет. Я налью, а ты потом друзей, или охрану позовешь, скандал учинишь, жена, мол, в вагоне и так далее. Не, такой расклад не годится.
   Парень задумался, а я, улучив момент, подмигнул женщине.
  -Да нет, скандала не будет, не беспокойся, забирай ее, что с ней сделается, - решился он.
  -Ну что ж, считай, уговорил. Давай, красавица, полезай-ка сюда, - пригласил я женщину. - И, обращаясь уже к парню, добавил: - Действительно, что с ними...
  -Тебя хоть как зовут-то? - спросил я женщину.
  -Зина, - в замешательстве ответила она.
  -Давай, Зина, поднимайся веселее. - Я протянул женщине руку.
  -Эй-эй, мы так не договаривались, ты прежде ведро давай, - забеспокоился парень.
   Мне неоднократно прежде приходилось слышать рассказы проводников, которые покупали на станциях женщин за ведро вина, но в большинстве случаев то были общедоступные шлюшки, а тут ведь совсем другое дело - замужняя женщина. Ну и нравы у нас в стране - прости, Господи! - когда за ведро вина собственную жену продают!?
   Наполнив пол-литровую банку, я протянул ее парню.
  -На, попробуй, а то вдруг тебе еще наше вино не понравится.
   Парень схватил банку и с жадностью, почти половину разлив, выпил.
  -Да чего там, - сказал он, едва отдышавшись, его лицо, прежде бледное, с синими пятнами, прямо на глазах стало розоветь. - Хорошее вино.
  -Так я твою жену тоже попробую, - кивнул я на женщину. - Вдруг она мне не понравится, буду я тут налево и направо ведра раздаривать.
  -Да ты... - растерялся парень. - Да ты че, в натуре?
  -Ну, так что? - спросил я, напряженно вглядываясь в его лицо. Ну не могу я по-простому что-то сделать, мне обязательно необходимо на ровном месте психологический эксперимент устроить, да и, кроме того, может еще и одумается парень...
  -Ну давай, залазь, Зинка, - решился наконец парень и отвернулся.
  -И тебе не стыдно? - спросила она, опуская руку в рукавице на поручень, - а, Дима? Собственную жену продавать-то?
  -А что, в первый раз? - спросил я негромко, подавая женщине руку.
   Она рассеянно кивнула и, словно не замечая моей руки, сама поднялась по лесенке и шагнула в купе.
  -В час три литра, - сообщил я смекалистому мужу. - Устраивает тебя, Димка? Вот, смотри, я тебе уже 3-х литровую банку наливаю.
  -Да и черт с ней, - бормотал Дима, принимая банку и нежно прижимая ее к груди.
  -Ну тогда ты иди, иди домой, Дима, - сказал я. - Над душой не стой и нас не смущай. Разницу Зина сама домой принесет.
   Дима поплелся прочь от вагона, каждые несколько шагов оборачиваясь; Зина, высунувшись из двери, глядела ему вслед, а взгляд у нее был... ох! - губы женщины при этом безмолвно шевелились.
   Я, устав наблюдать эту душещипательную сцену, присел на топчан. Еще пару минут Зина смотрела вслед своему мужу, затем прикрыла дверь и, оставаясь стоять, молча уставилась на меня.
  -Да ты присаживайся, чего стоишь, - пригласил я.
  -Боже, - прошептала женщина, после чего бессильно опустилась на топчан в противоположном от меня конце. - Какой дурак-то!
  -Выпьешь со мной, Зин? - спросил я.
  -Не пью, - резко ответила она и при этом даже как-то болезненно сморщилась.
  -Совсем? - удивился я.
  -Ну, раньше выпивала понемногу, - тут же смягчила она тон, - дома там, с подругами, а как замуж вышла, два года назад, так вскорости совсем перестала. Потому что противно. Димка пьет, все друзья его, соседи, отец, да и другие родственники тоже... И мои не лучше... Все, одним словом.
  -Да уж, - согласился я. - А муженек твой хорош, ведь продал он тебя.
  -Да, совсем с ума от водки сошел, - охотно согласилась женщина, - в последние две недели вошел в такой запой, что никак выйти не может.
   Вагон вздрогнул, потом еще раз, затем в тормозных шлангах зашипел воздух. Скоро отправимся, понял я.
   -Так может, коньячку, а? - предложил я. - Соточку. Для сугрева организма. Это ведь не портвейн, коньяк и приличные люди пьют, профессора и те, что в ЦК да в Политбюро сидят.
  -Ну, налей немного, - смутясь ответила Зина. - Да у тебя тут, я вижу, не холодно. - Она кивнула на веселый огонек, бьющийся в печи.
  -Быстро нагревается, - согласился я, подбрасывая в топку совок углей. - Помещение-то маленькое. Да ты ватник-то сними. И платок.
   Зина, пристально вглядываясь в меня, насупилась, взгляд ее, как мне показалось, стал неприязненным, но женщина, минутку подумав, все же сняла рукавицы, сунула в карманы, после чего стянула с себя ватник, свернула и положила к себе на колени.
   Во мне боролись два противоположных чувства. С одной стороны, мне уже просто из любопытства хотелось добраться до этой самой Зины, - ведь я ее действительно купил, с другой - мораль, коммунистическое воспитание не позволяло. К тому же, блин, вроде как принуждение к измене, ведь они - семейная пара, если, конечно, ребята не шутят.
  -Два года замужем, говоришь? - спросил я.
   Зина кивнула.
  -Детей нет?
  -Нет пока. - Зина запнулась.
  -Будут, - уверенно сказал я.
  -Уж не знаю, - с сомнением покачала она головой.
   Я налил в два стакана коньяк, достал яблоки.
  -Если ты голодная, Зин, то сейчас сварганим чего-нибудь, - сказал я. - Это быстро, пять-десять минут и готово.
  -Нет, не надо. Спасибо.
   -Ну, за тебя, Зинаида. Не знаю чего тебе и пожелать.
  -Да, ситуация, - ее рука, держащая стакан, безвольно опустилась на колено.
   Состав вновь дернуло.
  -Сейчас поезд тронется, Зин, - сказал я. - Хочешь - выходи, иди домой, к Димке своему, а хочешь, оставайся, со мной прокатишься.
  -Как это? Куда прокатиться? - спросила она, вставая, лицо ее выразило беспокойство.
  -Страна большая, - ответил я, с сожалением отмечая про себя, что женщина жадно глядит в окно. - Покатаемся немного, затем домой вернешься. Что, Димки не видать?
  -Не видать, - с неожиданной злостью ответила она. - Насосется счас вина и опять вырубится на целые сутки. - Она беспомощно обернулась ко мне.
  -Короче, поступай, как знаешь. - Я откинулся на топчане.
  -А почему ты один? - спросила Зина. - Ваши, я видела, все по двое ездят, некоторые даже с женами.
   Я усмехнулся.
  -Я одиночка, а вот на пару с тобой поехал бы куда угодно.
   Зинаида бросила на меня быстрый взгляд, пробормотала: 'Вот еще нужно', и отвела глаза. Затем глухо спросила:
   -А как тебя зовут?
   -Савва, - ответил я.
   -А у нас есть сосед, Захар Саввич, через дом живет, - немного оживившись, вдруг вспомнила она, после чего опять замолчала.
   Гудок тепловоза был еле слышен, затем последовало несколько несильных рывков, после чего наш состав плавно тронулся. Зина отставила стакан, еще раз подскочила к окну, затем метнулась к двери, вцепилась в ручку руками, постояла с минуту, затем шагнула, опустилась на топчан и закрыла лицо руками.
   Я, умышленно не обращая на нее внимания, стал готовить ужин - отварил макароны, в которые затем опрокинул банку тушенки. Достал банку солений.
  -Мой в умывальнике руки и садись к столу, - сказал я, закончив приготовления к ужину и зажигая свечу, так как в вагоне почти совсем стемнело.
  Ужинали мы при свече. Зина почти не разговаривала, односложно отвечала на мои вопросы - видно, все еще переживала, и я решил ее оставить в покое. Включил негромко приемник, а сам забрался на верхнюю полку и вскоре задремал. Очнулся оттого, что Зина стоит рядом и в упор глядит на меня.
  -Савва, ты не думай о Димке плохо, - сказала она, осторожно вкладывая свою ладонь в мою. - Он, это... импотент, не стоит у него. Скоро год уже, как не живем.
  -А сколько же ему лет?
  -Двадцать пять. А мне двадцать три.
  -Твою мать... вы же, можно сказать, дети еще совсем, - вздохнул я.
  -А тебе сколько лет?
  -О, да я старше твоего Димки, мне двадцать шесть.
  -Тоже мне, старичок выискался, - махнула рукой она.
  -Только я, Зин, не импотент, тебя это не пугает?
  -Так чего, я же понимаю. - Она отвела глаза и
  вздохнула.
  -Обещаешь мне, Зинаида, немного ласки и тепла?
  -Да я то... я уж и забыла, что это...
  -Так я спускаюсь к тебе?
  -И часто ты вот так женщин покупаешь? - вдруг спросила она, когда я присел рядом.
   Я поглядел на нее долгим изучающим взглядом, затем улыбнулся.
  -В первый раз, если честно. Раньше, чтоб мне бесплатно их пачками грузили, не согласился бы, но ты... ты мне сразу понравилась. Приглянулась, как говорится.
  -Угольку в печку подбрось, - прошептала Зина. - А то замерзнем еще.
  -Это невозможное дело в нашей ситуации - замерзнуть, - прошептал я, помогая ей раздеться. - Нет, мы не замерзнем, Зин. Да ты вырядилась, я смотрю, как луковица, если всю одежду с тебя снять, ничего, наверное, под ней и не останется. Тела, я имею в виду, - обнимая ее худенькие плечи, добавил я.
   Почти двое суток наш состав добирался до Москвы, потом еще сутки ушло на то, чтобы обогнуть столицу, затем он взял курс на Урал. Таким образом, у нас с Зинаидой было достаточно времени, чтобы как следует познакомиться друг с другом.
   Вначале виды большого города, а затем и пригородов исчезли, растаяли за окном, в которое теперь можно было увидеть лишь редкие полустанки, наполовину, а где и до самых крыш занесенные снегом, и от этого казавшиеся безжизненными, и лишь белые, почти прозрачные дымки, вьющийся из труб, напоминали, что они обитаемы, что там живут люди.
   Почти все время мы проводили в постели, в объятиях друг друга; Зина быстро входила в роль походной жены и совершенно перестала меня стесняться.
  -Ты знаешь, я с тобой впервые почувствовала себя женщиной, - сказала она как-то ночью. - Теперь мне почему-то кажется, что во всем мире есть только двое людей - ты и я. - Она помолчала, затем добавила: - Странно это, нас всего лишь двое, а мне ни капельки не страшно. - Она обняла меня и радостно засмеялась.
   -Адаму и Еве тоже когда-то пришлось начинать вдвоем, - прошептал я, - и они, согласись, неплохо справились.
   Действительно, мне и самому порой начинало казаться, что кроме нас с ней больше никого во всем белом свете нет, ведь мы с Зиной почти не видели людей, ведь на редких стоянках, а они почему-то случались преимущественно ночью, абсолютно не было куда пойти. Хорошо хоть, еще находясь в пределах Москвы, я купил, чтобы побаловать себя, пять бутылок армянского коньяка московского розлива и упаковку шоколадок, а теперь в полупустых отмороженных буфетах на полустанках в лучшем случае можно было купить лишь ледяной лимонад, залежалые пряники, заветревшиеся бутерброды и ненужное в это время года пиво.
   Ну, а еды у меня было запасено вдоволь: тушенка, лук, чеснок, картофель, рис, макароны, плюс свежие овощи - свекла, капуста, морковь и т.д. Овощами, кстати, с нами поделились медведи, ехавшие в составе цирковой группы в соседних вагонах, на которых огромными буквами было выведено 'Братья Запашные'. То есть, конечно же, не сами медведи, а их дрессировщик Николай, который за ведро вина нанес нам в вагон более ста килограммов овощей, фруктов, орехов и даже банку меду выделил. Увидев мое смущение - у меня бы дрогнуло сердце обделять в еде братьев наших меньших - он заверил нас, что у медведей всего вдоволь, и даже более того, так что за них можно не беспокоиться.
   Короткие дни сменялись долгими ночами, ночи днями; время тянулось медленно. Иногда мы проводили его в разговорах с Николаем, которого приглашали к себе в вагон. Неспешно попивая вино, Николай, работавший при медведях дрессировщиком, рассказывал всякие интересные истории из своей богатой на путешествия и приключения жизни. У него на обеих руках из десяти сохранилось шесть пальцев, да и те были сильно травмированы, остальные же выглядели пеньками, так как их практически начисто отгрызли медведи. Выпив пару стаканов, он начинал грустить и, тыча в себя обрубком указательного пальца, объяснять нам, что он-де и есть настоящий дрессировщик-труженик, а Запашным достается вся слава, звания и деньги.
   Понемногу мы в пути продавали вино: за два дня во время коротких стоянок нам с Зинаидой удалось продать его на восемьсот рублей, - начинали сказываться предсказания опытных проводников, которые говорили, что рейс на Барнаул - настоящий Клондайк, можно, мол, и по пути в этот город хорошо распродаться.
   Зина обжилась в купе, повеселела, навела внутри идеальный, насколько это было возможно в наших условиях порядок, я научил ее пользоваться плитой, и тут она тоже показала себя молодцом.
   Тем временем наш состав перевалил Уральский хребет. Горы эти старые, сглаженные временем и атмосферными явлениями, поэтому вы почти не замечаете, как в какой-то момент вдруг оказываетесь в горах.
   Проснувшись как-то поздним утром, оттого что поезд стоял, я открыл промерзшую дверь, и как был в рубашке, спрыгнул на пути, шагнул в сторону и сразу увяз по колено в сугробе - оказалось, что наш состав замер прямо посреди леса, векового леса девственной чистоты и необыкновенной красоты.
   Стояла удивительная тишина, кедры, ели, сосны и березки под снежным покровом казались притихшими, спящими. Воздух был чист и прозрачен; видимость великолепная, на несколько километров. Вокруг все бело, снега покрывали землю толстым слоем. Неожиданно тишину нарушил рев медведя, и я подобрался, зорко осматриваясь по сторонам: в нарисованной мною картине не хватало лишь действия; казалось, вот-вот прямо из-за ближайшего сугроба выйдет медведь и, не обращая на меня внимания, потопает по своим делам.
   Стоп, обуздал я свои фантазии, заодно успокаивая себя, ведь нормальные мишки зимой по берлогам спят и мирно лапу сосут, а это подал голос мой попутчик из соседнего вагона - цирковой медведь. Цирковые медведи - словно люди: они обязаны круглый год трудиться, у них в цирке нет перерыва на зимние каникулы, то есть на спячку, их для этого осенью на специальной полуголодной диете держат.
   Я продолжал глядеть по сторонам, почти физически ощущая окружающую меня красоту; дышалось легко и свободно, хотя мороз уже стал пощипывать уши и нос - было не менее 15 градусов.
  -Эй, Савва, - весело окликнула меня из вагона Зина. - Полезай скорее назад, а то замерзнешь ведь. И яичница уже готова.
   Я в секунду взлетел по лестнице вверх и сжал Зинаиду в объятиях.
  -Ой, какой ты холодный, - улыбнулась она, доверчиво прижимаясь ко мне. - Садись, есть будем. Ох, я бы тебе таких оладушек на завтрак приготовила, так ведь не дома, из шкафчика чего надо не вынешь.
  -Ты сама моя ладушка-оладушка, - сказал я, нежно обнимая ее за талию.
  -Я тут, чувствую, скоро с тобой растолстею, - сказала она, прижимая мои ладони к своему животу. Затем шутливо отодвинулась: - Пусти, а то ведь сгорит яичница.
   Сели есть. А тут и наш поезд тронулся и продолжил свой путь.
  -А что такое ладушка? - спросила она. - Это ведь машину так называют, 'жигули'.
  -А ты разве не знаешь? Ладушка, это по-русски - любимая, - пояснил я.
  -Ой, Савва, меня так никто в жизни не называл. А почему ты меня так назвал?
  -Не знаю, как-то само собой вышло, - растерялся я. - Давай, включи, пожалуйста, радио, новости послушаем.
  -В нем, мне кажется, батарейка села, - виновато откликнулась Зина, беря в руки транзистор. - Я полночи накануне слушала, не спалось.
  -Ничего, - я поцеловал ее за ухом. - Ерунда. Купим батареек на ближайшей большой станции.
  -Так вон же, наверное, большая станция впереди, уже домики виднеются, - сообщила она, выглядывая в окошко. - Еще немного и доберемся.
  -Это нам будет очень кстати, - сказал я, снимая с гвоздя куртку, - если, конечно, хоть на полчасика там задержимся. Давай я сбегаю в станционный магазин, куплю чего надо, а ты посиди в вагоне, да двери никому не открывай, хорошо?
   -Хорошо, не беспокойся. А вино тоже не продавать?
   Я на секунду задумался. Все это время, пока мы находились вместе в дороге, Зина мне помогала торговать вином, а выпивохи, подходя к вагону и завидев ее, кричали: 'Налей, хозяюшка', меня же будто не замечали.
  -Думаю, лучше не стоит, - наконец ответил я. Затем добавил неуверенно: - Ну хорошо, поступай как знаешь, по обстановке. Только будь внимательна.
   Дело в том, что совсем не торговать тоже было нельзя, люди начинали возмущаться, могли устроить какую-нибудь пакость, а то и бросить чем-нибудь в стекла двери или окна, их разбив; раз уж ты везешь вино, приходилось соответствовать - выдавать 'лекарство' по требованию заинтересованных в нем лиц.
   Наш состав подали под разборку на горку. Зрелище это, скажу я вам, необычайное, особенно, если стоишь внизу, под горкой. Отцепленные от состава, с возвышения, эти вагоны по десяткам ответвлений, словно бусинки из лопнувшего украшения, быстро набирая скорость, отправляются в путь на поиски своих новых составов. Неважно, что на некоторых вагонах были строгие, даже категорические надписи: 'С горки не бросать!' Их бросали. Как и все другие, впрочем. Конечно путейцы, работники горки, хорошо различали среди вагонов те, что следовали в сопровождении проводников, и в особенности с вином: такие вагоны притормаживали, но только лишь для того, чтобы, аккуратно, избежав ударов, поставив в состав, получить халявную банку или бутылку вина.
   Моя 'группа три', пройдя весь этот тернистый путь, мягко, еле ощутимо ткнулась в крайний вагон вновь формируемого состава и остановилась. Спрыгнув на землю, я огляделся по сторонам и только теперь увидел путейца, 'поймавшего' мои вагоны. Молодой парень заметил, что я на него смотрю и изобразил пальцами банку вина. Я кивнул, понял мол. Однако опытный проводник не нальет 'горочному', пока тот не 'набросает' следом еще с пяток вагонов - для мягкости. А то ведь, если твой вагон не ударился во впереди стоящий, это еще ничего не значит, так как по нему может ударить следующий. Да еще как ударить! Бывали случаи, когда работники горки, ожидая, что дверь 'спеца' вот-вот откроется и проводники попросят их поймать вагон на тормозную колодку, за что потом нальют банку вина, были столь глубоко разочарованы невниманием к себе, что со злости пускали вагон как придется. А неопытные проводники, бывало, попросту просыпали и разборку и саму горку, и тогда, в лучшем случае, оказывались во время спуска с нее на полу. А в худшем, - и такое случалось, - 14-тонные цистерны с вином при сильном столкновении вагона с соседними, пробивали стену и, словно ракеты, вылетали наружу. Вино, естественно, проливалось, и тогда - поиски виноватых, акты, простои, издержки, судебные иски и т.д., а это, в свою очередь, потеря времени и денег.
   Я стоял между путями и наполовину с ужасом, а наполовину с восторгом наблюдал за несущимися сверху вагонами, - картинка эта, признаюсь, была не для слабонервных. Вдруг мое внимание привлек один из вагонов - 'автономка', несущаяся на полной скорости, казалось, прямо на меня. Так называемые 'автономки', имеющие автономное холодильное оборудование, запас солярки, а также небольшое купе для проводников, перевозят обычно лекарства, или икру в банках, то есть, все то, что требует постоянной температуры хранения, а кроме того, дорогую одежду, меха, или что-либо другое особо ценное. Эти грузы обязательно сопровождают проводники, чаще двое, реже один.
   Вагон-'автономка', за которым я наблюдал, пересек парочку стрелок, зашел на соседний с моим путь, и только тогда я понял, что он вот-вот ударит в состав, так как запас скорости он имел приличный, а расстояние до вагонов - всего ничего. Я огляделся в поисках тормозной колодки, но затормозить вагон уже не было никакой возможности, - попросту поздно было.
   Неожиданно окно мчащегося вагона открылось - сдвинулось в сторону, и проводник - мордатый мужик с густой рыжей бородой, высунув голову наружу, крикнул:
  -Эй, не подскажете, есть тут магазин поблизости?
   Как раз в эту секунду окно вагона поравнялось со мной
  и мне ясно бросилось в глаза, что шея мужчины упирается
  в край оконного стекла.
   Решение созрело в доли секунды.
   -Да пошел ты, - гаркнул я на мужика что было сил, и еще, для пущей убедительности, замахнулся. Тот от неожиданности отпрянул от окна, а в следующую секунду вагон на полном ходу с ужасным грохотом и лязгом ударил в стоящую перед ним группу вагонов. Подпрыгнул, словно игрушечный, и замер. Мужик пропал из видимости.
   'Только бы не убился, - ужаснулся я. - Только бы я не оказался виновником его смерти'. Зина, наблюдавшая эту картину вместе со мной, испуганно вскрикнула. Я подошел к 'автономке', постучал в окно, затем осторожно подергал ручку двери.
   Дверь была заперта. Однако примерно через минуту у двери завозились, затем она открылась, и все тот же бородатый мужик появился в проеме. Живое, полнокровное и жизнерадостное еще минуту-две назад лицо его теперь было бледным и безжизненным. 'Если бы я его не отпугнул, - подумал я, - голову от удара оконным стеклом точно бы напрочь отрезало'.
  -Я... я, кажется, головой шкаф проломил, - прошептал бородач, с трудом спускаясь по ступенькам; оказавшись на земле, он и вовсе опустился на четвереньки, однако продолжал говорить: - Два сантиметра ДСП, спецзаказ, шкаф под телевизор - надо же! - и головой насквозь. -Закончив рассказ, он повалился на землю и, очевидно, потерял сознание. Я растерянно поглядел по сторонам, затем шагнул к стояку связи - это такие трубы с микрофонами громкоговорящей связи, торчащие из земли через каждые сто метров.
  -Эй, на горке, - нажав кнопку, крикнул я в микрофон, и мой голос, дробясь эхом, разнесся на километры. - Вы тут 'автономку' с горки бросили, проводник ударился головой и лежит теперь без сознания, боюсь, может умереть. Пришлите немедленно сюда врача или фельдшера, кто у вас там есть. Если через пять минут помощи не будет, я звоню в 'скорую помощь', а заодно, учтите, в милицию и в прокуратуру.
  -Помощь будет, товарищ, не паникуйте, - послышался голос диспетчера. - Ждите на том же месте, откуда говорите.
   Спустя четверть часа я помог оперативно появившемуся медику поднять и довести к этому времени уже очнувшегося бородатого мужчину до здания управления горкой, благо он мог идти собственными ногами. Мы вместе поднялись по лестнице на третий этаж в пультовую, где бородач шагнул вперед, желая, видимо, что-то сказать диспетчеру, но вместо слов из его рта шлейфом вырвался поток желудочной массы, залившей весь пульт.
  - Сами виноваты, - сказал я, указывая диспетчеру на испачканный пульт. - Скажите спасибо, что человек жив остался, а то бы вас под суд отдали.
  -Разберемся, - сказал дежурный, хладнокровно оглядывая бородатого. - Мы о нем позаботимся.
  -Отцепите и выкиньте 'автономку' в запасник, - сказал я. - Кажется, он один едет, без напарника. И возьмите ее под охрану, вагон открыт, а там наверняка какие-то ценности, посторонние могут влезть.
  -Сделаем, спасибо, - ответил дежурный и тотчас стал отдавать по громкоговорителю соответствующие распоряжения. И лишь убедившись, что делает он это четко и достаточно профессионально, я ушел.
   Пока мой товарный состав, пропуская идущие по главному пути пассажирские поезда, стоял на запасной ветке, где его готовили к отправке, я обошел всю станцию, в столовке и буфете купил все необходимое, вплоть до молока, по которому соскучился. Затем на телеграфе дал на адрес родителей Зины телеграмму от ее имени, чтобы они знали, что их дочь жива и здорова и в полном порядке, после чего легкой трусцой отправился обратно.
   Издали завидев виднеющуюся в проеме двери Зину, отпускавшей кому-то банку вина, я перестал за нее беспокоиться и сбавил шаг.
   Зинаида при виде меня просияла.
  -А я все приготовленное вино продала, - заявила она гордо, когда я поднялся в вагон. - Вот, смотри, здесь почти триста рублей.
  -Хорошо, теперь ты принята на должность проводника, - заявил я, целуя ее. - Моим заместителем.
  -Я согласна, - захлопала она в ладоши. - Да, приходил тот бородатый дядька, пакет тебе оставил.
  -Какой еще пакет? - удивился я. - Что, он уже в порядке? Очухался?
  -Ага, сказал, что он почти в норме. Тебя благодарил.
  Я развернул пакет, лежащий на кровати. В нем лежало с десяток стеклянных банок с черной икрой. Баночки были маленькие, по 125 грамм, европейский стандарт.
  -Неплохая закуска к нашему коньяку, - пробормотал я, затем сказал уже громко:
  -Я заметил, Зинуля, в нашем составе мехпятерку. Давай мы сходим туда и искупаемся вместе в душе, идет?
  -Ой, у меня же нет, во что переодеться, как же теперь быть, а?
  -Ты наденешь мой спортивный костюм, свое там же у них постираешь, - ответил я.
  -А что ты им скажешь, кто я тебе? - спросила она чуть кокетливо.
  -Скажу что жена, естественно, - ответил я. - А то ведь в противном случае отберут тебя у меня, такую симпатичную. Да еще сразу после бани, свеженькую и чистенькую.
  Спустя несколько минут, мы, захватив белье, отправились купаться.
   А часа через два мы, чистые и довольные, вернулись в свой вагон.
  -Смотри-ка, - удивлялась Зина. - У них, у этих проводников, в вагоне просторно, чисто, уютно, и все есть - телевизор, электроплита, а они тебе завидуют.
  -Это потому, что они везут фрукты-овощи, а с них доходу - тьфу, одна надежда на зарплату и командировочные. А тебе, значит, со мной скучно? Хочется телевизор посмотреть, с подружками поболтать, да? - шутливо проговорил я.
  -Мне с тобой совсем не скучно, а очень-очень даже хорошо, - доверчиво обняла меня Зинаида. - Это меня и беспокоит, я будто приросла к тебе. Ты так много знаешь и так здорово обо всем рассказываешь. Давай-ка сейчас попьем чаю и ляжем отдыхать, и ты расскажешь мне, Савва, какую-нибудь историю из жизни ваших проводников.
  -Ну, так и быть, слушай. Чаю налей, только покрепче, и садись рядышком. Заранее скажу, история эта с хорошим концом.
   ѓ-Один из наших проводников, Валера Карпин, я тебе уже и раньше про него рассказывал, попал как-то раз в очередную переделку. Имея очень дальний рейс, аж на Благовещенск, Валера, следуя в товарном составе в одиночку, без напарника, достиг на своем пути какого-то богом забытого таежного района, где жили то ли староверы, еще Петром Первым туда изгнанными, то ли и вовсе какие-то иноверцы. Те почти не пили вина, но вот именно на эти дни у них приходился праздник, чуть ли не единственный в году, когда можно и нужно веселиться, а главное - пить и напиваться. В магазины достаточного количества водки и вина вовремя не завезли, торговля, как водится, оперативно не сработала, а тут Валера со своими вагонами 'подвернулся', а кроме 'спеца' у него, надо сказать, были еще два прицепа: две 'бандуры' по 60 тонн.
   Короче, воспользовавшись случаем, местные жители пошли к его вагонам косяком - с канистрами, ведрами и всякими другими, имевшимися в доме емкостями. Валера хотя и поглядывал на быстро растущую у вагонов толпу с опаской, но такой живой торговле откровенно радовался.
   Очередь растянулась на сотни метров, и вскоре, конечно же, на месте событий появился участковый с лейтенантскими погонами. Он, было, открыл рот, возмутившись тем, что мол, тут, за безобразие творится, но люди быстро нашли ему занятие: навести в очереди порядок. Зная крутой нрав местных жителей, он и стал исполнять порученные ему обязанности. Но вскоре, следом за участковым, на 'уазике' прибыли зампредрайисполкома, а с ним прокурор района. Этим начальничкам люди, а к этому времени у вагонов, уже отцепленных от состава и загнанных в станционный тупик, собралось несколько тысяч человек, сразу пригрозили: 'Запретите торговлю, мы вас убьем на месте'. И все, а в первую очередь напуганные начальники, прекрасно понимали, что сказанное ими не шутка. Валера, воспользовавшись моментом растерянности начальства, потребовал от прокурора бумажку, разрешающую торговлю, и тот, немного поломавшись и покапризничав, таковую под давлением народа выписал, а зампредрайисполкома и участковый подписали. У них, как вы сами понимаете, не было выбора. Таким образом, торговля продолжалась без передышки целые сутки. Валера падал с ног от усталости, а в работе ему теперь помогал парнишка, из местных.
   И лишь к исходу вторых суток, когда прокурор, переговорив с кем-то по рации, объявил народу, что к месту стоянки вагонов приближается батальон солдат из ближайшей воинской части, триста автоматчиков на БТРэрах, имеющих жесткий приказ толпу разогнать, люди стали расходиться и торговля стала спадать, пока совсем не сошла на нет.
   Прокурор уехал на 'уазике', задний карман его форменных брюк оттягивала тугая пачка денег в три тысячи рублей, двое других представителей власти тоже не были обижены, а Валера с ополовиненными емкостями, которые вновь прицепили к попутному составу, продолжил свой путь на Благовещенск.
   В результате двухдневной торговли у него на руках оказалось больше ста пятидесяти тысяч рублей, и Валера, пересчитав это богатство, уже вполне серьезно подумывал куда-нибудь сбежать, бросив вагоны с остатками вина. Но, что интересно, и целый мешок денег не согревал его сердца так, как бумажка - простой тетрадный листок, подписанный прокурором, он очень на нее надеялся.
   Дело в том, что Валерий свято верил в силу этих самых бумажек: ведь всего несколько лет назад он вернулся из тюрьмы, где отсиживал восьмилетний срок за убийство; тогда в его деле все решили такие же вот простые бумажки.
   Прибыв в пункт назначения, Валерий позвонил по телефону и пригласил в свой вагон директора винзавода, и все ему как есть выложил: сначала рассказал всю произошедшую с ним историю, затем швырнул ему на колени мешок с деньгами. Директор, выслушав эту почти детективную историю, чуть не грохнулся в обморок - с такими серьезными 'аргументами' ему за все время его вполне осознанной воровской деятельности еще не приходилось встречаться. Но зато у Валеры на руках была также бумага от прокурора - эдакая советская индульгенция, - бумага, заведомо прощающая ее владельцу все грехи, и это пересилило все сомнения: директор тоже в нее поверил. Слили остатки вина, подсчитали их, вычислив разницу, и Валера выложил денежки, - часть их пошла в кассу, часть - лично директору, - затем бумажку-расписку торжественно приложили к отчету, и Валерий отправился в обратный путь с тридцатью пятью тысячами рублей чистоганом в кармане".
  -Вот это рейс, вот это заработок! - с восторгом сказал я, закончив свой рассказ. - Тут тебе и квартиру кооперативную можно купить, и автомобиль, и еще погулять пару лет можно будет, не работая.
   -Да, деньги большие, - равнодушно согласилась со мной Зинаида и потянулась ко мне своим жарким телом.
  
   * * *
   -Вот уже неделя, как мы вместе, Савва, - сказала Зина, когда мы узнали, что наш состав уже на подступах к Челябинску. - Пожалуй, мне пора назад, домой, что мама с папой подумают? Да и на работе тоже... Отпустил бы ты меня, Савва.
   'О Димке она и не вспомнила', - подумал я, а вслух сказал:
  -Конечно, Зин, ты же свободная женщина, возвращайся домой, хотя я, если честно, буду по тебе скучать.
  -Я тоже буду по тебе скучать. И плевать мне на него, на Димку, - словно подслушав мои мысли, произнесла Зина. - Он ведь меня, скотина такая, продал. Мне только вот перед родителями неудобно. А он пусть хоть подыхает там без меня.
  -Он ведь не думал, что это получится так надолго, - улыбнулся я. - Ну что ж, ладно, давай тогда собираться.
   Спустя еще пару часов, когда вдали, по ходу движения, показались хуторки и пригородные деревеньки, а затем и станционные строения, настало время прощаться. Наш состав стал замедлять ход и вскоре замер прямо у перрона небольшого пассажирского вокзала.
  -Возьмешь в кассе билет на любой ближайший поезд до Москвы, - торопливо давал я Зинаиде последние наставления. - А там и до Брянска недалеко. - Я сунул ей в руку пачку купюр.
  -Ой, сколько здесь, Савва?
  -Триста рублей, - ответил я. - Там мой адрес, если что. Вернее, мамин, напишешь мне на ее имя, она будет в курсе.
  Зинаида кивнула:
  -Зачем так много денег, мне бы на билет только.
  -Сейчас ты далеко от дома, помни об этом. Кстати, при первой же возможности выброси эту телогрейку и купи себе пальто. В кафе, или в вагон-ресторан ходить не забудь. И береги себя. Слышишь?
   Зина прижалась ко мне.
  -Слышу, слышу. И ты меня послушай: я рожу от тебя дочечку. Или ты хочешь, чтобы был сын? Такой же, как ты, кудрявенький.
  -Ты с ума сошла, - прошептал я, крепко обнимая ее и целуя в губы.
  -В любом случае аборт делать не стану, пусть Димка хоть убивает меня.
   Я спрыгнул на пути и помог Зине сойти.
  -Савва... я хочу тебе сказать... что я тебя люблю.
  -Знаю я, знаю, и я тебя тоже... Беги уж, ладушка-оладушка.
   Из головы состава послышался гудок. Затем он тронулся. Зинаида стояла между путями и энергично махала мне рукой, постепенно уменьшаясь в размерах.
   Я махал в ответ до тех пор, пока ее совсем не стало видно, затем стер рукавом набежавшую слезу, закрыл дверь, улегся на топчан и закрыл глаза.
  
   Глава третья.
  
   Следующим утром я проснулся от веселого перестука вагонных обходчиков.
   Я открыл дверь, и холод немедленно ворвался в купе. Однако солнышко, несмотря на добрый морозец, светило ярко, ласково, согревая лицо и руки.
  -Ну, какие новости в мире, коллега? - завидев приближающегося обходчика, спросил я потягиваясь. Рослый розовощекий парняга в замасленном бушлате, на секунду прекратив стучать по буксам, окинул меня равнодушным взглядом и сказал:
  -А ты будто не знаешь. Брежнев умер.
  -Чего? - не понял я. - Кто умер?
  -Умер Брежнев, наш генсек, чего непонятного.
  -Да ты что?! Ты это серьезно?
   Парень махнул рукой и, постукивая по колесным буксам молоточком на длинной ручке, продолжил свой путь.
   А я, открыв от изумления рот, так и продолжал стоять на порожке своего вагона.
   'Умер Брежнев'. В это попросту невозможно было поверить. Для нашего поколения он был, ну, что ли, вечен. Как Сталин для поколения наших родителей. Нет-нет, все, конечно, видели, по телевизору, что он уже был плох, но...
   Стряхнув с себя оцепенение, я, заметив одиноко стоявший вдали, на полустанке, газетный киоск "Союзпечати", как был в спортивных брюках, рубашке, свитере и ботинках, схватил рубль и рванул к нему через свободные пути, даже двери вагона не закрыл.
   За промороженным окном сидела киоскерша в тулупе.
  -Все сегодняшние газеты, - стукнул я в закрытое для сохранения тепла окошко. - Это правда, мамочка, что Брежнев умер?
  -Правда-правда умер, - закивала та, поднимая окошко на два сантиметра и подставляя под него деревянную планку.
  -Быстрее, хозяюшка, а то мой поезд уйдет.
   Я хватал подаваемые мне по одной газеты и вдруг периферическим зрением увидел, что между моим составом и перроном на станцию заходит еще один состав, по встречному пути. А мой как раз в этот момент тронулся.
  -Возьмите сдачу, - прокричала киоскер, но я, махнув рукой, сунул газеты за пазуху, подоткнул свитер в брюки и помчался вдоль путей вслед за своим составом.
   Он только стал набирать скорость, а встречный, вклинившийся между мной и моим составом, в это время начал резко тормозить. 'Ну конечно, проскочи он сейчас мимо, все было бы в порядке, я бы успел, а теперь, остановившись, он помешает мне добраться до моего вагона. Ах, если бы я хотя бы запер двери', - подумал я в отчаянии.
   Мне множество раз приходилось лазить под вагонами, из дурацкой храбрости я несколько раз делал это, когда вагон находился в движении. На малой скорости, конечно, не быстрее шага человека. Во время последней из таких попыток я чувствительно ударился головой о какую-то железку, торчащую снизу вагона, из-за чего едва из-под него выкарабкался, и с тех пор подобные рискованные опыты прекратил. Но сейчас мне было просто необходимо во что бы то ни стало добраться до вагонов, и я, не раздумывая, в какие-нибудь две секунды, рыбкой нырнув под еще движущийся встречный вагон, выскочил с другой стороны. Но было поздно - последний вагон уходящего состава был от меня уже в двух десятках шагов.
   Эффектно догонять уходящий состав умеют лишь герои кинофильмов, я же в отчаянном усилии рванул по покатому и очень неудобному для бега откосу и из последних сил, вытянув вперед правую руку, уцепился ею в просмоленный поручень. Поезд потащил меня за собой. Моя рука, пронзенная болью, вырывалась из плеча, мои ноги в бешеном темпе молотили по щебню, стараясь придать телу равновесие, а я тянулся, тянулся левой рукой, пытаясь ухватиться ею за поручень, потому что в противном случае, стоило мне сделать какое-нибудь неудачное движение или просто споткнуться, и меня очень легко могло затянуть под колеса вагона. Наконец, мне удалось исполнить желаемое, и, собрав остатки сил, я подтянулся, влез на первую ступеньку и стал карабкаться наверх. И лишь вскарабкавшись наверх, я наконец разобрался, где именно нахожусь. Это была старая, грязная цистерна с надписью 'нефть'.
   Спустя несколько минут, когда радость от того, что я все же успел догнать свой состав и вскарабкался на вагон, немного ослабла, я понял, что совершил чудовищную ошибку. Ледяной поток воздуха хлестал меня наотмашь, сковывая лицо, пальцы рук, добираясь до тела, а поезд все набирал скорость. Хорошо хоть я не выбросил газеты, теперь они, находясь под свитером, хоть немного защищали меня от ветра. Но голова мерзла все сильнее, пальцы, держащиеся за металлические ступени, немели, и силы постепенно утекали.
   Сколько времени я уже провел на цистерне? Минут десять? Плюс-минус минута или две. Значит, поезд отъехал от станции уже примерно на десять километров. Если спрыгнуть сейчас, да еще как-то при этом умудриться не разбиться, мне понадобится никак не менее двух часов, чтобы дойти обратно. Нет, не сумею, понял я, без дубленки и шапки окоченею в дороге. Ах, если бы мне удалось зацепиться за какой-нибудь другой вагон, где можно было бы укрыться от ветра, да сорвать стопкран... Если бы... Оставалось только мечтать об этом. Так что же мне теперь делать? Перебраться на другой, соседний вагон? Бессмысленно, впереди еще пять-шесть точно таких же цистерн - сил не хватит. Да и опасно это. Нет, выход один - только прыгать! А сколько у меня шансов, что я не разобьюсь при падении? Очень мало. А с другой стороны, через полчаса, от силы час, оставаясь здесь, на цистерне, я попросту превращусь в ледышку - холодную и безжизненную. И тогда пальцы рук сами разожмутся и... Захотелось расплакаться от обиды, но слез не было. Время уходит, решайся же на что-нибудь, сказал я себе.
   И вдруг - чудо! Когда в голове моей уже стало туманиться, и мысли начали расплываться, состав стал замедлять ход, а вскоре и вовсе остановился. Совершенно обессилевший, я сошел, вернее, сполз с вагона. Ноги мои были ватными, в голове гудело, руки дрожали. До сих пор не веря в то, что спасен, я бездумно огляделся по сторонам. Поблизости не было ни станции, ни полустанка, ни даже будки стрелочника...
   Раскатистый требовательный гудок подстегнул меня. Я медленно, напрягая остатки сил, побежал вдоль состава в поисках своего вагона. С тех пор, как я езжу проводником, я при любой возможности бегаю, почти каждый день по часу, а то и более. Хотя бег, как вид спорта, терпеть не могу, потому что во время учебы в школе и техникуме нас вечно заставляли сдавать всякие беговые нормативы. И вот теперь, высиживая в вагоне сутками без движения, пришлось полюбить бег, чтобы хоть как-то поддерживать физическую форму. Что, в частности, и помогло. Добежав до своего вагона, я толкнул дверь и уже без сил ввалился внутрь. Тут локомотив дал еще один гудок и состав тронулся. Меня ждали, понял я. Каким-то непостижимым образом машинист электровоза увидел, что я повис на нефтяной цистерне, и, остановившись, дождался, пока я слезу с него и доберусь до своего вагона. Этим он спас мне жизнь.
   Оглядев свое купе, показавшееся мне теперь таким родным и дорогим, я достал и открыл бутылку коньяка. Затем налил себе полный стакан и выпил. За свое спасение и за здоровье машиниста. Выпил и ничегошеньки не почувствовал, словно воду пил. Нет, воспаление легких обеспечено, решил я, так дело не пойдет, ведь я в вагоне один, помощи ждать не от кого, при этом с собой у меня нет никаких лекарств, следовательно, необходимо принять более радикальные меры. Я вытащил из НЗ бутылку спирта и с содроганием поглядел на нее. Полный стакан, внушал я себе, надо выпить полный стакан, и тогда у меня появится шанс, что организм с простудой справится сам. Мне не раз приходилось пить спирт и прежде, однажды в компании двух весьма стойких выпивох, своих соседей, директора консервного завода и начальника железнодорожной станции, я выпил 600 граммов спирта. Правда, в течение двух-трех часов, и под кое-какую закуску.
   Металлическую дверь вагона я решил не запирать, просто плотно прикрыл, чтобы, если со мной что-то случится, ее не пришлось бы ломать. Вспомнив все советы знающих людей по употреблению спирта, я поднял стакан на уровень глаз и медленно выцедил, после чего, не вдыхая воздух, запил водой. И все же перехватило дыхание, я с трудом восстановил его. Затем прилег на топчан. Стало жарко, голова закружилась, желудок стало крутить и выворачивать, но я справился с собой, удержал алкоголь в себе и вскоре почувствовал непреодолимую тягу ко сну.
   Миновала, казалось, бездна времени, когда я очнулся, выбираясь из небытия. Стучали в дверь. Я пошевелился, стараясь вырваться из этого состояния, не зная, жив я или мертв. Боже, мне было так хорошо в этом забытьи, ну почему нет мне покоя? Я открыл глаза и только теперь почувствовал, что в вагоне стоял собачий холод. Сколько же прошло времени с тех пор, как я уснул? Я попытался привстать с топчана, но мне это не удалось. Голова болела нестерпимо, горло сковало сушняком. И вновь стук в дверь, сильный и настойчивый. И вдруг она, скрипнув, отворилась. С трудом приподняв голову, я посмотрел в сторону двери.
   'Это же моя Зиночка вернулась, - пробормотал я, то ли вслух, то ли про себя. - Ты меня не бросила, моя милая, моя замечательная женщина'. Я увидел перед собой ногу, обутую в сандалию. Сквозь дыру в носке виднелся посиневший большой палец.
   'Почему Зина в сандалиях? - упершись взглядом в ногу, подумал я. - Или это не Зина и я уже в раю, где нет зимы, и где, как известно, все ходят в сандалиях'.
   -Ну что, е... твою мать! - донесся до меня грубый мужской голос. - Думал, сбежал от меня, да? Хотел все денежки сам захапать. Не выйдет, понял? Теперь, когда я тебя догнал, знаешь, что я с тобой сделаю?
   Я медленно поднял глаза на говорившего и едва узнал его. Леша. Леша? Мой сосед по подъезду и напарник в рейсе, Алексей по фамилии Шляпин, и по кличке Фуф. Ничего не понимаю, бред какой-то, ведь я его обманул с датой выезда, и оставил там, в Молдавии, а уехал в рейс сам, один.
   Леша продолжал что-то говорить, а я напряженно вслушивался, стараясь понять, о чем это он.
   -Я тебя пытаюсь нагнать с самой Бессарабки, - наконец стал разбирать я слова. - Вторую неделю в дороге. Сволочь ты, Савва, убить тебя мало.
   -Я и так чуть было не сдох, - пожаловался я, с большим трудом сползая с топчана.
   -Лучше бы сдох, - проворчал Леша. - Я вон, при минусовой температуре в босоножках еду; с поезда на поезд, с тепловоза в тепловоз пересаживаюсь и все товарняком. Ни еды, ни денег с собой.
   Я вяло махнул рукой, подошел к умывальнику, залпом выпил подряд семь стаканов почти ледяной воды и полез на верхнюю полку - досыпать, так как меня вновь стало разбирать.
   -Ни слова больше, - сказал я, видя, что Леша вновь собирается что-то сказать. - Все потом. А пока печь растопи и есть чего-нибудь приготовь, продукты в отсеке. А деньги, если что, найдешь в кармане куртки.
   Спустя какое-то время - час или два, а может и больше - я вновь открыл глаза. В печке весело потрескивали дрова, в купе стало гораздо теплее, а от плиты пахло чем-то вкусным.
   Алексей, заметив, что я проснулся, спросил строго:
   -Я тут в коробке нашел больше тысячи рублей. Это ты наторговал?
   -Да, это наши деньги, - твердо сказал я. - Наши общие.
   Лешик от моих слов заметно повеселел, даже стал что-то напевать себе под нос. Я прислушался к себе - все было в порядке: жив, здоров, голова почти прошла, горло не болит и лишь в правом плече саднит.
  -На, выпей, - услышал я над головой и поднял глаза. Алексей протягивал мне стакан с прозрачной жидкостью. - Бери, похмелись, я спирт пополам разбавил.
  Я выпил содержимое стакана, и жидкость разлилась по организму, достигая его самых дальних каппиляров. После этого я почувствовал голод, но и эта проблема, судя по достигшим моего носа запахам, была разрешима.
   Четвертью часа спустя я с огромным удовольствием уплетал необыкновенно вкусную гречневую кашу и шутливо нахваливал Алексея:
   -Тебе с твоими кулинарными талантами не в вагонах трястись, а шеф-поваром в нашем ресторане работать.
   -Да я в армии два года кашеварил, - говорил польщенный Леха.
   Едва мы закончили есть, как наш состав остановился на одном из полустанков и к нам тут же постучали. Леха открыл, оказалось, что в гости к нам пожаловал машинист со своим помощником.
  -Ну, живой? - весело окликнул меня моложавый мужик лет сорока. - А то мы все беспокоились за тебя: сначала нам сообщили по рации, - это был стрелочник, - что на цистерне кто-то висит, ну мы и остановились. Потом видели, как ты бежал, как сел в вагон, а что было дальше, не знаем.
   Я выпрыгнул из вагона и обнял его.
   -Спасибо, брат, - от всего сердца поблагодарил его я, -Лешка, дай-ка сумку, я перед ребятами в долгу.
   -Ну, ты это... брось, - сказал машинист. - Вон у нас с собой емкость... наполни, если можешь.
   Парнишка, стоявший за его спиной, с готовностью протянул мне чайник. Чайник был большой, 7-литровый, я заметил, что многие машинисты с такими ездят. Я взял его и передал Леше.
   -Наполни чайник и подушку кислородную тоже, - сказал я ему строго, видя что тот исполнять мою просьбу не торопится. Затем неожиданно подумал: 'А вот и цена моей жизни, выраженная в винном эквиваленте'.
   -Как тебя зовут, брат? - спросил я машиниста, пожимая ему руку.
   -Валерий, - засмущался тот. - Да это все он, Сашка, молодой и глазастый. Я говорю: 'не вижу я никого', а он тебя сразу на цистерне приметил.
   -Спасибо и тебе, Сашка, - обнял я помощника машиниста. - Спасибо вам, ребята, до смерти не забуду, век буду за вас молиться. Сын родится, Валеркой или Сашкой назову, обещаю. А, впрочем, если и дочка, тоже, - растроганно добавил я.
   Машинисты удалились, а я еще долго с теплотой глядел им вслед.
   15 ноября, утром, наш состав прибыл в Барнаул, затем наши вагоны отцепили от состава и маневровый потащил их к винзаводу. Но на полпути, ничего нам не сказав, машинист отцепил вагоны и, оставив их почти в самом центре города, уехал. Я, заметив, что мы уже не движемся, приоткрыл двери и осмотрелся по сторонам. Перед нами лежал жилой микрорайон, десятка полтора серых унылых в подтеках пятиэтажек, особенно жалких при ярком солнечном свете.
   Между домами располагался детский сад, рядом продуктовый магазин с примкнутым справа пунктом приема бутылок и больше ничего интересного здесь не было. Между тем погода за последние сутки здорово изменилась, если еще вчера было 15 градусов мороза, то уже сегодня утром около нуля, а позднее, к полудню и вовсе стал таять снег - плюсовая температура.
   -Вы видали, даже погода плачет по нашему дорогому Леониду Ильичу, - услышал я чей-то голос, со стороны микрорайона к вагонам подходила группа парней в распахнутых дубленках. - Упаси, Господи, его душу. - Завидев меня, говоривший продолжил, только уже громче: - Налей-ка, проводник, за упокой усопшего. Вон его, бедненького, как в могилу-то кинули.
   -За упокой - это ты правильно говоришь, - отозвался я. - Только если ж я буду бесплатно наливать, завтра по миру пойду.
   -И так теперь после его смерти мир перевернется, - уверенно сказал все тот же парень, видать, местный балагур, - наливай, не жалей.
   -Ладно, уговорил, - усмехнулся я. - Тебе, так и быть, бесплатно, остальным - вы уж извините - за деньги.
   Хотя, повторюсь, наши вагоны в настоящий момент находились чуть ли ни в центре города, народ за вином шел вяло, да и эти редкие клиенты жаловались на отсутствие денег. Вот тебе на! Да Барнаул ли это в самом деле? А где же та самая хваленая круглосуточная без сна и отдыха торговля, обещанная нам старыми опытными проводниками? Где оголтелые, алчущие вина толпы людей, размахивающие пустыми ведрами и радостно протягивающие нам разноцветные денежные знаки?
   15 ноября, день похорон Брежнева Леонида Ильича. Это был для нас день, который, как говорится, год кормит, - имеется в виду, конечно, с проводницкой спецификой, - и он для нас оказался неудачным. Зарплату местные трудящиеся уже проели-пропили, а до аванса оставалась еще целая неделя. И дедушку-генсека усопшего жалко, и самих себя тоже... Что-то теперь будет? Я плеснул себе в стакан из припрятанной бутылки остатки коньяка, присел на топчан, задумался. Уже более полугода я работаю проводником, а до сих пор ни одного удачного рейса; это у меня был первый и пока единственный шанс. Лешка тоже загрустил и от тоски стал стаканом за стаканом пить портвейн. А дойдя до кондиции, разозлился и стал хорохориться:
  -Выходи, Савва, на улицу, драться будем. Ведь ты меня кинул, так? Хотел прокатить, без денег оставить, так?
  -Драться не будем, Леха, - лениво отозвался я. - Ты же знаешь, я тебе врежу разок между глаз и на этом все закончится. Но прежде я должен купить тебе ботинки или теплые сапожки, а то босого как-то даже бить несподручно.
  -Издеваешься, да, - подступал ко мне Лешик.
  -Иди уже, драчун, - сказал я беззлобно. - Отправляйся спать.
   Лешка побубнил еще немного и полез на верхнюю полку. В тот же вечер я купил у алкашей два попахивающих овчиной полушубка по сто рублей и за двадцать военные ботинки для Лешки, - все, естественно, новое и вполне добротного качества. Алкаши кроме этого предлагали и другие носильные вещи, вплоть до белья, часы и всякую другую ерунду, но денег не несли.
  А ночью, пока мы спали, наши вагоны подогнали к заводским воротам. Наутро я вышел и огляделся: у ворот винзавода, перед нами, стояли два 'спеца' с прицепами. Один, судя по надписям на вагонах, был приписан к Вулканештам, другой к городу Леово. Земляки, обрадовался я, так как оба этих города соседствуют с нашим: первый из них расположен южнее, в тридцати километрах, другой полусотней километров севернее. Я постучался в первый из них и минутой позже уже знакомился с вулканештскими проводниками, двумя бойкими чернявыми парнями лет по двадцати пяти - Мишей и Костей. Леовских на месте не оказалось, их вагон был закрыт, а вулканештские парни сказали мне, что они с соседями не общаются.
  -Ну, как вы тут справляетесь? - спросил я.
  -Глухо, как в танке, третий день торчим и все почти без навара, - отвечали они.
  -Да уж, это мы заметили, - согласился я. - Когда сливаться?
  -Нам - завтра и послезавтра, 'спец', потом 'бандура', они всего по одной единице в день сливают.
  -Понятно. Спасибо за информацию, - пожал я руки своим новым знакомым. - Леша, - хлопнул я по плечу подошедшего напарника, - покомандуй здесь пока, да с ребятами познакомься, а я пойду, немного прогуляюсь, разнюхаю обстановку.
   Вскоре я вернулся к месту нашего базирования на маневровом тепловозе, а еще спустя полчаса хитрых маневров наша 'группа три' приобрела такой вид: первыми в сторону завода располагались две цистерны, последним - 'спец'.
  -Умно, - понял, наконец, мою задумку Лешик, провожая взглядом уходящий маневровый, - теперь у нас в запасе есть еще день или два.
  -Я на станции ливанул в 'бандуру' полторы тонны воды, можно продавать, - прошептал я напарнику на ухо.
  -Кому продавать-то? - спросил он.
   Я хмыкнул. Вопрос был риторический, поэтому я его оставил без ответа. К вечеру, когда стемнело, началась все же кое-какая продажа, стали подходить даже клиенты с ведрами. Неподалеку от моего вагона стоял столб с висящим на нем фонарем, так что видимость для нашей работы была достаточная. А к одиннадцати ночи в поле нашего зрения появились девушки. Без парней. Три девицы, добротно одетые, свеженькие с морозца, и слегка навеселе.
  -Чего вам, 'пупсики' мои родимые? - спросил я просияв. - Или, может быть, я неправильно спросил: кого вам?
  -Да уж не тебя, - ответила одна из девушек, ее подруги засмеялись, после чего девушки уверенно свернули к вагону наших соседей и минутой позже исчезли внутри него. Я только проводил их удивленным взглядом.
  -Лешка, иди-ка ты погуляй между вагонами, да клиентов поперехватывай, - стал выпроваживать я напарника на улицу. - У соседей сейчас бабы в гостях, им не до торговли.
   'А все же грех жаловаться: понемногу капает, с полтонны вина мы уже продали', - подумал я, складывая купюры в стопку по номиналу. В это время с улицы послышался шум, будто кто-то дрался.
   Я выглянул наружу: проводник второго, соседнего с нашим, то есть леовского вагона - низкорослый худощавый цыган (минут десять тому назад я наблюдал, как он поднялся в свой вагон), вразмашку, с обеих рук лупил моего напарника Лешку, затем они обхватили друг дружку руками и громко дыша и матерясь, стали кувыркаться в снегу. При этом чужой проводник моего Лешку явно одолевал; вокруг дерущихся уже стали собираться любопытные. Я не торопился выручать напарника, заварил кашу, так пусть получит свое.
   Спустя минуту, приглядевшись внимательнее, я вдруг понял, что цыган этот лицом мне откуда-то знаком.
  -Я вам дам, бля, - громко задыхаясь, кричал леовский проводник. - Я вас научу, как нужно работать и родину любить.
   Иван, - в моей памяти, наконец, всплыло имя этого парня. Секундой позже я даже фамилию его вспомнил - Выздога, мы вместе с ним лет десять тому назад в спортзале на одном борцовском ковре потели, он тогда, помнится еще, норму кандидата в мастера по классической борьбе выполнил. Чемпионом Молдавии, между прочим, стал и даже на Союз ездил, мухач, в категории 48 кг боролся. Его постоянным партнером был другой цыган, и тоже мухач (в весе мухи, 48 кг) Рару, ставший, кстати, в 16 лет чемпионом СССР. Прежде Выздога был жителем нашего города, а может еще и теперь там живет, просто я его уже несколько лет не видел и успел подзабыть. Про Ваньку я помнил лишь то, что он рано, уже в 19 лет забросив спорт, женился, вскоре у него родились двое детей, потом он стал выпивать, а дальше все пошло-поехало по наклонной.
  - Я вам дам, курвы кагульские, - продолжал разоряться тот, отвешивая размашистые оплеухи Лешке. - Здесь вам не там, не Молдавия.
   Это последнее его заявление покоробило мой слух, и я решил, что настало время вмешаться. Спрыгнув в снег, я отодвинул Лешку в сторону и вырос всей своей массой перед Иваном. Тот, злобно оглядев нового противника, стал в борцовскую стойку. Хотя я и был в два раза крупнее Ивана, бороться с ним не стал, а с ходу заехал ему в ухо. Тот зарылся лицом в снег. Затем я закатил затрещину Лешке, но уже не такую, вполсилы.
  -А мне-то за что? - обиделся тот, вставая и отряхиваясь.
  -За то, что драться не умеешь, - сказал я. Лешка тем временем, верно оценив ситуацию, решил воспользоваться временной беззащитностью противника и, обойдя меня, бросился в атаку. Он оседлал своего соперника и стал намыливать ему лицо снегом.
  -Давай, Леха, знай наших, - подбадривал его я. - Докажи, что ты мужчина.
   Наконец оба драчуна поднялись, лица их были разбиты в кровь.
  -Выздога, - строгим голосом окликнул я парня. - Если хочешь до дома добраться целым и невредимым и детей своих увидеть, рот-то прикрой. А то ведь правильно ты сказал - здесь тебе не там.
   Иван, не отвечая мне, побрел, пошатываясь, к своему вагону. Я же не мог усидеть спокойно в своем вагоне и, воспользовавшись тем, что продажа шла по-прежнему ни шатко, ни валко, отправился в гости к соседям из Вулканешт. А те в этот час, так, что даже снаружи было слышно, веселились. Я постучал, дверь открылась, и я заглянул внутрь. Из транзистора, висевшего над окном, лилась музыка, звенели стаканы. Хозяева вместе с местными девушками пили водку, начали уже третью бутылку, на столе лежали недоеденные куски жареной курицы.
  -Поднимайся к нам, - заметив, наверное, мой голодный взгляд, сказал один из проводников, Миша, и я, не замедлив воспользоваться приглашением, запрыгнул в вагон. - Вот, девушки принесли, угощайся, - добавил он, пододвигая ко мне тарелку с курятиной.
   Смотри-ка, подумал я, с удовольствием обгладывая куриное крылышко, а ведь девчонки-то приходят не попить вина на дармовщинку, а с приезжими ребятами поразвлечься; так им спокойнее, ведь за местных, понятное дело, им еще замуж предстоит выходить.
   Быстро определив, кто с кем, я выделил для себя незанятую в этот вечер Веру.
  -Пойдешь ко мне в вагон? - выбрав подходящий момент, спросил ее я.
  -Чего ж не пойти, пойдем, - весело согласилась та, и вскоре мы, покинув веселый и гостеприимный вагон, перебрались в наш.
  -Давай поднимемся на верхнюю полку, - предложил я своей новой подруге. - А то мы, сама понимаешь, работаем и по ночам, пусть мой напарник будет поближе к дверям и к клиентам, соответственно, так всем будет удобнее.
  -А мне все равно, - ответила девушка. - Лишь бы мы там поместились и не упали сверху в самый интересный момент. - Девушка пьяно рассмеялась.
   Вера осталась у меня до утра. Леша многократно в эту ночь вставал, отпуская клиентам вино, что-то недовольно про себя бурчал, но имени моего при этом вслух не произносил, и то ладно.
   Дождавшись, когда Вера поутру покинула вагон, и, добудившись в соседнем вагоне своих подруг, ушла вместе с ними восвояси, Лешка сказал мне, показывая стопку денег:
  -Вот, еще триста рублей наторговал.
  -Слабоватая, конечно, торговля, - сказал я. - Но ты все равно молодец, честно отработал. Теперь ты поспи, я подежурю.
   Следующим вечером Вера вновь пришла, Лешка позвал меня на выход: 'Иди, твоя ждет'.
  -О, Верунчик? - выглянув наружу, деланно удивился я. - Ты чего ж так поздно?
  -Я опоздала? У тебя уже кто-то есть? - Вера казалась расстроенной.
   Состроив скорбное лицо, я молча кивнул.
  -Кругом, блин, измена, - почему-то сказала Вера, поворачиваясь на месте и, судя по всему, собираясь отправиться в соседний вагон.
  -Поднимайся уж, - сказал я. - Я пошутил, видишь ведь, тебя, одну-единственную, жду-дожидаюсь.
   Зная, что назавтра нас поставят под слив, мы оттащили в слитый уже вагон соседей из Вулканешт триста литров вина в флягах и кислородных подушках - запас для продажи на обратную дорогу.
   Приемщики на заводе, а также их начальство оказались до неприятного строгими и принципиальными.
  -Все вы воры, - бурчала заведующая лабораторией, невысокая, полная, крашеная в блондинку женщина лет сорока пяти, заполняя документы. - То, что я вам сняла, по две десятых по спирту и сахару - это в норме. Главное - количество в порядке.
  -В норме-то оно в норме, но все равно неприятно, - отвечал я, крутясь у нее за спиной и норовя через ее плечо заглянуть в журнал.
  -Вы и так своего не упустите, - закончив, протянула она мне документы. - Кто это так вагоны поставил, бочки впереди, а "спец" в конце? Это ты что ли, такой умный?
  -А я причем здесь? - развел я руками. - Я что, по-вашему, машинист локомотива?
  -Нет, ты, я вижу, хитрец. Ты, случаем, не из евреев?
  -Что вы, какие такие евреи в Молдавии, - отмахнулся я. - Они, я слышал, холод любят и почти все поголовно живут в Биробиджане.
  -Подпишите у начальника снабжения, - не приняла шутки женщина, и протянула мне документы, - и можете отправляться.
  -И на этом спасибо, - пробурчал я, складывая бумаги.
   Когда были закончены все дела, и маневровый зацепил наши вагоны на отправку, под слив подали очередную 'группу три'.
  -Эти от нашего винзавода, - уверенно сказал Лешка, выглядывая в открытые двери. - Номер мне знакомый, я на этом 'спецу' прошлый рейс ездил. Пойду, посмотрю.
   И действительно, в вновь прибывшем вагоне оказались знакомые нам товарищи, Николай и Иван. Они были несколько старше нас с Лешкой, обоим по 35-37лет.
   Коля - красивый голубоглазый шатен, прежде был виртуозный вор-карманник, который после второй или третьей отсидки в тюрьме, пошел работать слесарем, женился и был в 'завязке', то есть переквалифицировался, можно сказать, в честного труженика, а теперь, вот, подался в проводники.
   Его напарник, Ваня, огненно-рыжий, высокий и худощавый мужик, весь в веснушках, - бывший инспектор БХСС, старший лейтенант. Ваня, еще несколько лет тому назад работая в кагульском РОВД, слыл свирепым ментом и не щадил расхитителей социалистической собственности, любое, даже плевое дело норовя довести до суда. Но в один ужасный день машина-самосвал, которая привезла во двор его частного дома песок, сдавая назад, задавила его двухлетнего сына. После этого случая у Вани слегка 'прохудилась крыша', и вскоре его потихоньку, без лишнего шума выставили из органов. Теперь он работал проводником в паре с бывшим вором-рецидивистом и был вполне счастлив.
  -Оставайтесь с нами, ребята, - уговаривали нас земляки-коллеги, - вина, еды хватит, и домой поедем вместе.
   Поразмыслив, мы решили остаться. Еще два дня простояли наши вагоны в тупике, благо, у нас было еще вино, и мы им понемногу приторговывали. Вера нашла меня и здесь, предъявив свои права до самого нашего отъезда; я, ленясь искать других подружек, и не противился.
   До обеда я болтался по городу, ходил по магазинам, затем обедал в кафе или ресторане, после чего отправлялся в кино, а вечером, словно верный муж, возвращался к вагону, где меня уже поджидала сластолюбивая Вера.
   Продав последнее вино, мы с Лешкой поделили деньги, на каждого пришлось по три тысячи рублей с мелочью. Не густо - если считать что это рейс на Барнаул, но и не пусто. Большинству тружеников нашей страны два года за эти деньги приходится горбатится, а нам этот заработок обошелся в неделю-две хлопот.
   В тот же день слились наши земляки, затем мы вместе отгуляли прощальный вечерок в ресторане, а наутро засобирались домой.
   Николай предложил:
  -Зачем нам, ребята, катить вчетвером двумя вагонами по необъятным российским просторам, да еще и без вина. Давайте разыграем лишнего, трое из нас домой самолетом полетят, а проигравший по 'железке' поедет, с двумя порожними 'спецами' любой справится.
   На том и порешили, стали тянуть спички. Кажется, впервые в жизни я, играя в эту игру, проиграл, вытащил короткую. Через несколько часов по расписанию аэропорта был рейс на Москву, поэтому Николая, как автора идеи и человека по жизни тертого, экстренно отправили за билетами. Из Москвы, уже поездом - за сутки, или вновь самолетом - всего за два-три часа, - можно было добраться до Кишинева, а там еще несколько часов автобусом, и ребята смогут обнять своих родных, а я - какая, блин, невезуха! - должен теперь мудохаться, трястись две-три ближайшие недели в товарняке.
   Ах, как мне сейчас не хватало моей милой Зинаиды! Где она, что сейчас делает? Сидит, наверное, около своего вечно пьяного импотента Димки, горюет, и меня, кудрявенького, вспоминает. С ней я, пожалуй, согласился бы проделать весь обратный путь.
   Ребята приоделись, собрали вещи, Николай на прощание протянул мне увесистый потертый воинский рюкзак.
  -Вот, возьми, Савва, в дороге пригодится.
  -Что это? - спросил я, открывая рюкзак. Там лежало несколько банок тушенки, еще какие-то консервы, четыре бутылки водки и две буханки хлеба.
  - Спасибо, ребята, - сказал я растроганно, пожимая коллегам руки, - счастливо вам долететь-добраться.
  
  
   Глава четвертая.
  
   Ребята укатили в аэропорт на такси, а я стал готовиться к дальней дороге: набрал дров, сделал запас угля, сложил инструменты и вещи, проверил запасы провизии.
   Машинист маневрового тепловоза, соорудив по моей просьбе, подкрепленной десятью рублями, 'группу шесть', потащил вагоны к товарной станции. Но настроение было препаршивейшее. Когда проезжали мимо пассажирского вокзала и наш состав замедлил ход, а затем и вовсе остановился, решение пришло мгновенно: я спешно оделся, окинул последним взглядом купе нашего "спеца", забросил на плечо подаренный мне рюкзак с продуктами, спустился на землю и запер вагон на замок. Мелом крупно вывел на обоих 'спецах': 'Вина нет, возврат, под охраной ВОХР' и пошагал к вокзалу.
   А уже спустя час я сидел один в теплом купе полупустого вагона скорого поезда, державшего путь на Москву. Зимой сибиряки в отпуска не ездят, поэтому народу в поезде было немного.
   После полудня мы миновали какую-то крупную станцию и в вагоне стало заметно многолюднее.
  -Борис, - входя в купе, протянул мне широкую пролетарскую ладонь высокий худощавый парень лет 27. Я пожал его крепкую руку, и мы познакомились. Минутой позже вошел еще один мужчина, среднего роста крепыш, блондин, возрастом немногим постарше первого. 'Алексей', - представился он, и мы с Борисом назвались.
   Уже спустя несколько минут после знакомства между нами возник бесхитростный задушевный разговор, характерный только для путешествующих поездом, когда душу открываешь первому встречному, а сразу же после отправления мы, словно заправские старые друзья, сели вместе обедать. Ребята заставили весь столик отварным картофелем и яйцами, центр стола заняла жареная курица. Я открыл тушенку и достал бутылку водки.
   Выпили по полстакана, разговорились.
  -Я еду с лесоповала, - стал рассказывать Борис. - Восемь с половиной тыщ везу, дом возле родительского под Киевом собираюсь ставить.
  -А я вот на золоте работаю, - похвастал Алексей, - сам воронежский. С собой немного, шесть тысяч всего, но это так, мелочь, погуляю месяц-полтора и вернусь.
  -А кто же зимой-то гуляет? - удивился Борис.
  -Летом у меня тоже отпуск будет, - ответил Алексей весело. - Тогда и погуляю по-настоящему.
   После еды Алексей достал карты, и мы стали лениво перекидываться в дурачка. Чаще других оставался я.
  -Не везет мне в дурачка, - признался я. - С кем бы не играл, хоть с женщинами или даже с детьми, вечно дурак.
   Ребята беззлобно рассмеялись.
  -Скажите, мужики, четырнадцатое место - это здесь? - послышался чей-то голос и в купе заглянул мужчина - среднего возраста, широкоплечий, с острым взглядом из-под густых, косматых бровей.
  -Здесь-здесь, проходи, брат, - отозвался Алексей.
  -Михаил, - представился вновь прибывший и, отыскав глазами свободное место, забросил наверх свой видавший виды рюкзак.
  -Присаживайся, располагайся, Михаил, - пригласил Борис. - Мы уже пообедали, а вот сто граммов нальем. Верно, Савва?
  -Нет проблем, - сказал я, доставая из рюкзака вторую бутылку водки.
   Теперь мы играли в дурака, разбившись на пары, и я невольно обратил внимание на то, как ловко, можно сказать, мастерски, наш новенький сосед Михаил тасует и сдает карты. Я с семнадцати лет играю в триньку и в другие азартные игры, и за девять лет научился разбираться, кто есть кто в игре, - Михаил, несомненно, был профессиональным игроком-картежником.
   Через какое-то время в дверях нашего купе возник еще один мужчина - высокий, поджарый, в коричневого цвета длинном потертом кожаном пальто и ондатровой шапке.
  -Мужики, возьмите к себе в компанию поиграть, - взмолился он. - А то у меня в купе одни женщины, скука смертная, каждые десять минут они зачем-то переодеваются, из купе выпроваживают.
   -Проходи, конечно, чего там, - пригласил его Михаил.
   Продолжили игру уже впятером, а спустя полчаса новенький предложил:
  -Может по рублику, чтобы не скучно было?
   Я насторожился. Но виду не подал, другие ведь молчат, чего же мне первому голос подавать, по рублику, так по рублику. А еще через полчаса, покончив с 'дураком', мы уже играли в 'двадцать одно'.
   Очко - одна из немногих, пожалуй, единственная из карточных игр, в которую я играть не люблю, но кому это было интересно.
   'Проиграю пять сотен и выйду из игры, - твердо решил я для себя. - А пока посмотрим, кто на что способен'. Я скрытно, стараясь не вызвать подозрений, стал приглядываться к Михаилу и новенькому мужику. Они играют на одну руку, понял я после тщательного анализа, и этому открытию совсем не обрадовался.
   Я ведь тоже какой-то период играл с партнерами на одну руку, причем годами с одними и теми же - с Жердем и Графом, иногда с одним из них, иногда с другим, а порой и с обоими вместе, а вот эти ребятки, пожалуй, были побойчее нас, их сыгранность была практически совершенной, сигналы непонятны мне и почти незаметны постороннему глазу.
  -Наливай, Савва, - попросил Алексей, кивнув на бутылку, - надо горло промочить.
   Я, наливая желающим, сам почти не пил, понимая, что дела предстоят нешуточные. Игра тем временем шла как-то неровно, выигрывали все по очереди, даже мне два раза удалось взять банк, из-за чего показалось, что эти двое специально нам подыгрывают. Однако постепенно, как того и следовало ожидать, игра плотно перешла в их руки. Борис и Алексей от этого только загорелись азартом, а Михаил, распихивая деньги по карманам, лишь посмеивался: 'Мне бы только на ужин в вагоне-ресторане выиграть, я тогда с удовольствием всех вас приглашу и угощу'.
   В купе тем временем нарастало напряжение. Борис и Алексей, беспрерывно дымя сигаретами, вскоре загрустили и занервничали, три сотни рублей из моего кармана тоже к этому времени улетучились, и я решил, как говорится, сбить карту, - извинился перед партнерами и вышел в тамбур. Почти следом за мной вышел Михаил.
  -Ну как, земляк? - спросил он, угощая меня сигаретой. Она, к моему удивлению, оказалась дешевой, без фильтра. - Масть идет, фарт катит?
  -Как же, покатит тут, - усмехнулся я, прикуривая. - Вон вы со своим товарищем играете на одну руку, я уже тысячу рублей закатил, так что к вам, конечно, катит.
   Михаил, в секунду подобравшись, уставился на меня вначале удивленно, затем подозрительно. И лишь потом принудительно заулыбался, расслабился, после чего сказал:
  -Ты что, ты, братан, такое говоришь, как такое возможно? Что-то ты пылишь не по делу.
  -Можно братан, и так можно, - в тон ему ответил я. - Мне это знакомо. Не волнуйся, я вас не спалю, но и играть с вами больше не стану.
   Я рисковал. Я, конечно, сильно рисковал, когда говорил это. Но был почти уверен, что пока мне ничего не грозит, не зарежут же меня прямо в коридоре или купе.
  -Ну, раз ты такой грамотный, - медленно начал Михаил, оглядываясь, - на, возьми. Сколько, говоришь, проиграл?..
   Миша протягивал мне деньги, целую пачку красных купюр и я, не раздумывая, взял их и сунул себе в карман.
  -Здесь штука. Потом еще дам, но из игры не выходи, понял. Я не прошу, я тебе по-дружески рекомендую. При своих останешься, уловил. А я тебе после игры от себя накину. За содружество, так сказать. - Миша жестко ухмыльнулся. От его взгляда повеяло смертельным холодком. 'Как же, накинет, - с тоской подумал я, - только такой вот бандюган вместо денег удавку накинет мне на шею', - а вслух жалобным голосом произнес:
  -Уловил, чего ж не уловить. Добавь еще на игру, земляк, а то ведь все равно в тот же карман вернется.
   Миша запустил руку в карман и вынул жменю разноцветных мятых бумажек. Не считая, сунул мне в руку, буркнув: 'Играй, малыш'.
   Вернулись в игру, и я стал припоминать все известные мне игровые приемы, понимая, что рядом с этими хлопцами я могу кое-что и для себя урвать. Подленькая мыслишка, конечно, но ведь выйти из игры я уже все равно не мог, да и лопухам этим - Боре и Алексею - ничего ведь не объяснишь, не расскажешь, во всяком случае, пока. К тому же, во мне в ту минуту, возможно, очень некстати, взыграло самолюбие - в своем городе я был не подарок, числился среди избранных игроков, многие партнеры по игре называли везунчиком, а порой и вовсе - фартовым, немало среди них было и таких, что вообще со мной за стол играть не садились - по разным причинам: одни слишком уважали, другие остерегались. Самолюбие самолюбием, но в данном случае, по большому счету, я прекрасно понимал, что деньги сейчас - ерунда, и мне необходимо, используя недолгое оставшееся мне время, подумать о главном - собственной безопасности, и подумать крепко, чтобы нигде не просчитаться, ибо цена ошибки - смерть.
   Я знал, что каталы - поездные карточные шулеры - дожав моих попутчиков и выудив у них все до последнего рубля, ускользнут, они же как работают - урвали и тут же соскочили; Боря и Алексей проиграются, вполне возможно, что до трусов, а у меня на руках в случае выигрыша окажется, учитывая и те немалые деньги, что были до игры, приличная сумма, а ведь мы останемся после игры в купе втроем, и тогда начнется разбор дела - что, да как, да почему, да сколько...
   Что я тогда скажу своим соседям, как объяснюсь перед ними? А если в дело вплетется еще и милиция?.. Тут не только без денег останешься, тут гляди, чтобы свои же соседи башку не оторвали, а мусора ведь могут и посадить... Куда не кинь, всюду клин, как говорится. Хорошо что я не сказал соседям по купе, где и кем работаю. Кажется, не успел. Или все же говорил что-то? Уже и не припомню сейчас.
   Итак, из-за того, что я стал невольным пособником катал, мне необходимо сваливать первым. И план у меня в голове стал вырисовываться такой: поиграть еще с полчасика, обдумать все детально, удастся выиграть что-то, хорошо, нет - неважно, затем технично выйти из игры и незаметно от соседей и катал соскочить с поезда. Идеальный вариант. Только как привести его в действие, я ведь не умею прыгать на ходу, да и куда я в чистом поле побегу, вот ведь вопрос? А на стоянке ведь выйти не дадут, да и когда еще та стоянка будет, мы ведь в скором поезде едем.
   Голова, переполнившись паническими мыслями, стала побаливать. Зато я заиграл свободно, без 'боюсь', и тут, словно в насмешку, мне стало фартить. Или это Михаил решил мне подыграть, он ведь почти все время раздает. Уж не знаю, каким образом, но карман мой быстро, в течение какого-нибудь получаса распух, наполнившись купюрами.
   Алексей уже несколько раз порывался закончить игру, говоря: 'Мужики, я не могу приехать домой пустой, без денег. Здесь, видать, что-то не так...'.
   Борис сосредоточенно молчал, без конца курил, но, судя по эмоциям на его лице, тоже изрядно нервничал.
  -Чего удивляться, парни, - сказал Павел, партнер Михаила. - Вон, - кивнул он в мою сторону, - к вашему другу, как тебя, хлопец, зовут? Ага, вспомнил, Савва, все деньги перекочевали.
   'Ну, вот и началось, - подумал я и даже как-то успокоился, потому что все текло естественным образом. - Подстава. Меня выбрали в виноватые за все'. Я встал и потянулся.
  -Есть предложение сбить карту. Глядишь, и игра пойдет по другому. Мужики, присмотрите за вещами, а я, раз вы говорите, что в выигрыше, схожу в ресторан, возьму пару бутылок на выигрыш и закусить чего.
   Бросив прощальный взгляд на дубленку, в карманах которой как будто ничего не осталось, я подхватил свой рюкзак, выложил из него на кровать остаток продуктов - три банки мясных консервов, хлеб, и, повесив на плечо, вышел в коридор. Павел догнал меня в тамбуре.
  -Не вздумай слинять, кудрявый, - сказал он жестко. - Из-под земли достанем. У нас в поезде свои люди.
  -Не сомневаюсь, - ответил я. - Вернусь, куда я денусь голышом-то. - И добавил плаксиво, капризным голосом: - Только денег дадите, а то играть больше не стану.
  -Да дам я тебе, дам, только чуть позже, лох фартожопый, - зло прошипел Павел и пошагал обратно.
   Надо же, и эти тоже называют меня фартожопым, как и мои прежние партнеры, удивился я. Неспешно передвигаясь по составу, переходя из вагона в вагон, я все явственнее осознавал всю безнадежность своей затеи. Как прыгать на ходу и куда потом бежать? На улице минус десять, не меньше, да и дело к ночи, мороз все усиливается. А я в одном свитере, хорошо хоть шапка в рюкзаке. По дороге в Барнаул я уже чуть было не погиб, а ведь второго удачного шанса судьба может и не дать.
   При любой возможности я глядел в окна, в надежде увидеть впереди, по ходу движения, огни какого-нибудь населенного пункта. Мне хоть бы какую небольшую станцию, в два-три домика и чтобы несколько секунд поезд постоял. Мне не потребуется помощь проводника, у самого ключ-треугольник в кармане имеется, дверь открою и выскочу, а там - ищи меня, свищи.
   Но в окна почти ничего не было видно, лишь изредка на обледенелых стеклах попадались небольшие, уже почти закрывшиеся 'глазки', которые надышали любопытные детишки; у одного из таких 'глазков' я остановился и стал всматриваться в темноту за окном. Стоп, кажется, впереди завиднелись огни, но наш поезд как будто и не собирается останавливаться - прет, даже скорости не снижает. Твою мать, зло выругался я про себя и даже сплюнул от огорчения, скорый поезд ведь на маленьких станциях не останавливается. Что же мне делать? Как теперь быть? Не срывать же стоп-кран, хотя опыт у меня в этом деле кое-какой все же имеется.
   И мне таки повезло. Состав по какой-то причине стал замедлять ход, я своим ключом осторожно открыл в нерабочем тамбуре дверь и выглянул наружу. Холод и мелкий колючий снег жестко ударили мне в лицо, но хуже всего была ужасающая пустота снаружи, почти парализовавшая волю. Я непроизвольно отшатнулся. Это был страх перед неизвестностью. Но пути назад не было, вполне возможно, что друзья-товарищи Михаила и Павла уже меня ищут. Миша и Павел, тьфу, это же не их имена. Дурные они, что ли, свои настоящие имена называть.
   Я натянул шапку на самые уши, связал под подбородком завязки, затем, прижав к себе рюкзак с деньгами, выждал, пока поравняюсь со столбом, и сразу, чтобы не влететь в следующий, закрыв глаза и согнувшись, сиганул, спиной к движению, в темноту и неизвестность.
   Не помню, как летел и как кувыркался, зато помню, что когда встал, рот мой был полон снега, а вскоре бок стал побаливать, видимо, обо что-то все же ударился. Но все равно упал я очень удачно, всего в пяти шагах от меня был следующий по счету столб, а это наверняка ничтожная доля секунды полета. Оглянулся, мой состав быстро удалялся, через минуту цепочка светящихся квадратиков-окон втянулась в темноту и исчезла из видимости, а я, вздохнув, решительно двинулся в противоположную сторону, где виднелись притягивавшие взгляд огни. Идти по путям неудобно, мне - во всяком случае: если ступать на каждую шпалу, шаги короткими получаются, через одну - слишком длинными.
   Быстрая ходьба немного согревала, но все же я скоро стал замерзать; в темноте никогда точно не рассчитаешь расстояние, и идти до ближайшего жилья пришлось больше, чем я предполагал.
   Будка обходчика, первое жилье, до которого я добрался, манила светом и теплом. Подойдя, я приподнялся на носочках и заглянул в окно: пожилой мужик в форме железнодорожника сидел за столом и что-то писал в журнале, чайник, устроенный на печи, уютно попыхивал парком.
   Я постучал в дверь. Мужчина встал, подошел к двери и открыл, близоруко вглядываясь в темноту.
  -Здорово, отец, незваных гостей принимаешь? - отряхивая с ботинок снег, весело спросил я.
  -Если добрый человек, то чего же, заходи, - ответил он.
   Я объяснил ему, что так, мол, и так, сам проводник, вожу вино, и случайно отстал от своего состава.
  -В магазин вон бегал, - сказал я, для пущей убедительности встряхивая пустой рюкзак, - даже дубленку не одел, хотел управиться по скорому. - Вот же незадача: и скупиться не успел, и поезд упустил.
   Познакомились. Федор Федотович, так звали хозяина домика, налил мне горячего чая, и я, торопливо кусая сахарный кубик, почти залпом выпил два стакана. Хорошо хоть, я весь вечер водку понемногу употреблял, а то бы непременно простудился, подумал я.
  -Можешь остаться у меня хоть до утра, - радушно сказал хозяин, кивнув на узкую лежанку, приткнувшуюся сбоку от печки, - а то хочешь, до полустанка проведу, запасную дубленку оденешь. Только извини, вернешь, насовсем дать не могу, казенная она, моего сменщика. Идти-то туда с полчаса, не более. И лучше прям теперича идти, - добавил он, глянув на большие круглые часы, висевшие на стене, - у нас сейчас в графике окно, следующий поезд лишь через час сорок минут.
  -Да вы что, Федор Федотович, верну, конечно, - сказал я, натягивая на себя дубленку, оказавшуюся почти впору. Тогда давайте прямо сейчас и пойдем, раз у вас получается отсюда отлучиться. Спасибо вам.
   Менее чем за час мы добрались до товарного полустанка, там я распрощался с Федор Федотовичем, тут же пустившимся в обратный путь с дубленкой подмышкой, а минутой позже я уже подходил к составу, прицепленному к локомотиву, судя по всему, готовому на отправку.
  -Здорово, хозяин, - задрав голову, крикнул я машинисту в форменной фуражке, видневшемуся в окне. - На Москву-столицу путь держите?
   Он высунул голову наружу и кивнул. Я тут же выложил ему свою уже отрепетированную историю:
  - Отстал от своего состава, проводник-виновоз. Захвати до ближайшей крупной станции, приятель. Не веришь, могу удостоверение, паспорт показать, это, слава богу, с собой.
  -Ты же знаешь, нам запрещено брать пассажиров, - добродушно улыбаясь, сказал машинист, крупный усатый круглолицый мужчина, чем-то похожий на геройского революционера Григория Ивановича Котовского.
   -Так я же свой, батя, как и ты по железке туда-сюда шастаю, - ответил я. - Заплачу.
  -Давай залезай и дуй в задний отсек. Денег мне твоих не надо. Я скоро подойду, отопление включу, вижу раздетый ты совсем.
  -Да уж, - согласился я. - Так вышло. По собственной глупости.
   Через десять минут, съежившись на неудобном металлическом сиденье и устроив голову на шапке, положенной на приборную панель, я уже спал, убаюкиваемый милым моему слуху перестуком колес и резкими вскриками электровоза. Уже сквозь сон я почувствовал, что стало заметно теплее, но не проснулся. Это машинист включил отопление, догадался я. Так прошло несколько часов.
   Я не слышал, когда рядом со мной, наверное, уже не в первый раз, присел 'Котовский'. Он устроился в соседнем сиденье и, не зная, сплю я или нет, негромко жаловался:
  -Дед мой тоже работал машинистом, еще с самой революции. Бросал в топку дрова и уголек, дышал всей этой пылью и угаром, вот и угорел от болячек, в 45 лет его схоронили. Отец мой уже на пенсии, 62 года, теперь еле живой - одно легкое осталось, всю войну, считай, на паровозе, с помощника начинал. Катал вначале на паровозах, потом на тепловозах, там угар, а там вибрация, - теперь вот все разом и достало. Я поначалу тоже катался на тепловозах, потом обрадовался - электровозы появились, сразу выучился и пересел, а теперь - в одном журнале прочитал, - в электровозах блуждающие токи обнаружились, тоже очень вредная штука, особенно для потенции, ну буквально все в нашей работе наносит ущерб здоровью. Мне всего лишь сорок, а уже чувствую себя не очень хорошо. Трудовая династия, твою мать.
  -Династия-то трудовая, да жизнь - собачья, - подал я голос.
  -Вот-вот, я и говорю, - продолжил он, даже не повернув в мою сторону головы. - И у тебя тоже, не позавидуешь: вроде физически не работаешь, при вине и при деньгах, а все не дома, вдали от семьи, жену и детей почти не видишь.
  -Не вижу, - согласился я, но вспомнил с тоской почему-то не жену, а Зинаиду. 'Родит ведь, и ребенка своего я никогда не увижу. Не узнаю даже, сын родился или дочь'.
  Котовский ушел. Мощный электровоз, тянущий за собой тысячи тонн, натружено гудел, но я не обращая внимания на шумы, спал. А когда открыл глаза, за окнами забрезжил рассвет. Вскоре показались огни и строения станции, я тепло попрощался с машинистом, пожал руку помощнику, затем, не покидая станции, купил у обходчиков за сорок рублей более ли менее подходящий по размеру, хотя и не слишком чистый бушлат, после чего перебрался на пассажирский вокзал и вскоре шагнул в пассажирский вагон поезда, следовавшего на Москву. Красота!
   В вагоне было две проводницы и всего четыре пассажира, считая и меня, каждый из которых занимал отдельное купе. И - вот оно, счастье! - не было тут поездных катал Михаила с Павликом, чтоб им ни дна, ни покрышки. Первым делом я закрылся у себя в купе и пересчитал деньги. 500 рублей я из дому с собой вез - Н.З., по три тысячи заработали с Лешей в рейсе. Итого три пятьсот до игры в наличие было. А теперь у меня восемь. Ого! Это значит, я четыре с половиной в 'двадцать одно' выиграл?! Да, недурно. Думаю, абсолютно все участники вчерашней игры были против такого расклада, ну а я так и вовсе на подобную 'везуху' не надеялся, но так уж сложилось, друзья, что поделаешь, так сложилось; и со шпилевыми я честно по башлям разошелся, каждому по четверочке с чем-то досталось. Если меня каталы-картежники и не собирались вчера убивать, попутчики бы после игры выпотрошили, после чего в ментуру бы спровадили, это уж наверняка. А так я, словно тот Колобок - от всех благополучно ушел, и в итоге, после всех передряг стал еще одним сказочным героем - богатеньким Буратино. Теперь есть на что в Москве погулять-повеселиться; в столице можно "взъерошить", как говаривал герой Василия Шукшина, и не такую сумму. Еще в мешочке, что находится в рюкзаке, полно мелочи, рублей на триста-четыреста потянет: единички, двушки и гривенники - эти для телефона пригодятся, троечки - на лимонад в автомате, пятаки - для метро, пятиалтынные - 15 копеек - на междугородние разговоры и для автоматических камер хранения, ну а двугривенный - на пиво в автомате.
   Мои радостные размышления прервал донесшийся из коридора голос разносчика вагона-ресторана. Я выглянул наружу и окликнул молодого чернявого худощавого мужчину в белой ресторанной куртке.
  -Любезный, принесите мне полный обед, пожалуйста. Если можно - два вторых, только разных, какие имеются в наличии. Вы, как я слышал, все равно еще раз в вагон-ресторан пойдете? Тогда захватите с собой бутылку коньяка, все равно какого, нате вот, возьмите авансом двадцать рублей.
   'Не время мне еще самому светиться в вагоне-ресторане, - подумал я, задвигая дверь. - Береженого бог бережет. Еще двое суток, и я в Москве, а там уже можно будет что угодно себе позволить'.
   После обеда под плохонький коньячок московского розлива я разомлел и с любопытством стал поглядывать на проводниц.
   Одна, сухопарая, рыжая, высокая, пожалуй, старовата для меня, - ей было под сорок, а то и больше. А вторая - в самый раз - не старше тридцати. Фигура неплохая, плотно сбитая, и глаза озорные, ищущие. Добротная бабенка. Правда, всего год назад на такую дамочку я, скорее всего, и не посмотрел бы. Ах, какие девушки раскрывали мне свои объятия всего год тому назад, когда я еще работал в баре, - сплошь красотки. В том числе чуть ли не весь цвет Кишиневского университета. Там одна в одну - загляденье. Неужели все это уже в прошлом и никогда больше не повторится, - бар, негромкая блюзовая музыка, смеющиеся молоденькие и доступные девушки, и я, в черном костюме при рубашке с бабочкой, улыбающийся им из-за стойки? 'Бармен, а вас можно пригласить на танец?' - 'Да, разумеется, можно, но это вам будет дорого стоить'. Ну, блин, прямо грезы наяву.
  -Как вас зовут, мадам? - заглянув в служебное купе, спросил я проводницу, что помоложе.
  -Устинья, а что? - спросила она кокетливо.
  -Да вот собираюсь на вас жениться, Устинья, так первым делом хотя бы имя узнать.
  -А если я уже замужем? - игриво поглядела на меня женщина.
  -Так хоть поджениться до Москвы, - сказал я дурашливо. - Звучит, согласен, не очень прилично, зато честно и откровенно.
  -Ты у мужиков сегодня прямо нарасхват, - сказала вторая проводница, я ее, лежащую на верхней полке, даже не заметил. - Сначала морячок, который курсантик, в женихи напрашивался, теперь вот этот молодой человек.
  -Ну, куда нам до морячков, - пробормотал я. - Мы люди простые, по суше еле топчемся, на ровном месте спотыкаемся.
   Я знал, конечно, о каком морячке шла речь. По-моему, он уже был не курсантом, а офицером. Высокий, под метр девяносто, молодой чернявый красавец с наглыми глазами, да еще и со щеголеватыми усиками. Он тоже ехал один, занимая целое купе, соседнее с моим, кстати. Я и не предполагал раньше, что таких рослых парней берут в морской флот, говорили, что тесно там, ограничения, мол, в росте, габаритах и так далее.
   Потрепавшись с проводницами, я вернулся в свое купе, лег, взял газету, прочел две-три строчки и вскоре задремал. Когда я открыл глаза, за окном уже темнело. Нежно, почти неслышно постукивали на рельсовых стыках колесные пары. Это тебе не товарняк, с удовольствием подумал я, там уж если стук, так стук, во всем теле отдается.
  -Чаю желаете? - В дверях возникла Устинья, в руках она держала четыре стакана чая, на лице располагающая улыбка.
  -Если вместе с вами попьем, тогда да, - ответил я, привстав с диванчика.
  -Я минутки через две подойду, ладно, - сказала она, входя и оставляя на столе пару чая.
   Я встал, расчесался перед зеркалом и стал ждать Устинью. Минут через пять она возникла на порожке, в руке она держала кулек с пряниками. Я улыбнулся ей, и как раз в это время послышался голос моего соседа, морячка:
  -Так вы, девушка, не стесняйтесь, если что, только пальчиком поманите, я тут же прибегу.
   Я выглянул в коридор и увидел улыбающееся усатое лицо. Морячок, поглядывая на Устинью, понимающе подмигнул мне.
  -Пошляк, - смущенно сказала Устинья, проходя внутрь. - Привязался тоже...
  -Вы сами виноваты в том, что нравитесь мужчинам, - сказал я улыбаясь. - А уж пошлят потому, что не умеют по-другому, таковы все мужики, это мы так неловко свои симпатии выражаем.
  -Я заметила, что вы как раз не такой, - возразила Устинья.
  -Ну... может быть не совсем такой, а может такой же самый.
   За чаем мы поговорили о том, о сем, а в конце разговора я решил рискнуть:
  -Скажите, Устинья, вы не могли бы сегодня пораньше освободиться от дежурства, чтобы прийти сюда, ко мне? В любое время, когда вам будет удобно, но лучше конечно после работы.
  -Ты сам придешь ко мне, - последовал мгновенный ответ. - В половине двенадцатого, я буду тебя ждать в служебном купе, и мы пойдем в соседний вагон. Сам понимаешь, - продолжила она, ласково поглядев на меня, - глаза кругом, вон и твой сосед через стенку...
  -Конечно, - наклонившись, я поцеловал женщине руку. - Все понятно. Договорились.
   В назначенное время я тихонько, одним пальчиком постучал в дверь служебного купе. Устинья тут же вышла, и мы быстрым шагом проследовали в соседний вагон, где нас, как выяснилось, ожидало пустое купе. Все у нас с ней прошло хорошо, эдакий добротный секс, а было бы и вовсе замечательно, если бы Устинья поминутно не беспокоилась и не торопила меня. Назад мы возвращались уже глубокой ночью и порознь.
   Первым делом, вернувшись в купе, я проверил все ли на месте - деньги, документы и прочее. Конечно, я не оставил их на виду, а как можно тщательнее запрятал, и дверь тройником запер, но при некоторой сноровке и дверь легко можно было открыть, и спрятанное обнаружить. Найдя все свои богатства на прежних местах, я успокоился и тут же, сморенный приятной усталостью, уснул.
   Вторую и последнюю ночь перед прибытием в Москву я провел спокойно и в одиночестве; Устинья не смогла отказать настойчивому морячку и отвела его, скорее всего, туда же, куда и меня прошлой ночью, я их заметил вместе совершенно случайно. Что ж, я ее не осуждаю, а будучи на ее месте, я бы, вероятно, поступил точно так же.
  
   Глава пятая.
  
   Утренняя Москва была величественна и прекрасна: воздух был еще свеж, чист и прозрачен; шпили высотных зданий парили в легкой дымке, золотились в солнечных лучах купола церквей и соборов.
   До центра города я со своим нехитрым багажом добрался на метро; медленно прогуливаясь по знакомым улицам, я жадно разглядывал величественные здания столицы, впитывал в себя ее ауру; Москва всегда меня манила, бодрила, придавала сил, будила во мне глубоко спящее обычно самолюбие, рождая новые жизнелюбивые импульсы.
   У одного из подземных переходов меня, праздного зеваку, остановили двое плохо одетых мужиков. Вернее, один из них, буркнув что-то приятелю, направился ко мне, другой крикнул ему вслед: 'Ты че, Костик, думаю этот не из таких'.
   'А ты не думай, понял!', - одернул его мужчина, названный приятелем Костей. Подойдя, Костя, мужик лет сорока, лицо сплошь в синих прожилках, а нос он имел специфического фиолетового цвета, в форме туфельки, спросил:
   -Третьим будешь? - И видя, что я не врубаюсь, добавил, смешно клюнул головой вперед, словно меня нюхнул: - Белоголовку возьмем?
   -Третьим что?.. - переспросил я, затем, наконец, сообразил, о чем речь и закивал радостно:
   -Ах, да, да, конечно буду.
   Глупо было бы упустить такой шанс: впервые в жизни меня приглашали сообразить на троих. Минутой позже, мы, трое единомышленников, нырнули в узкий и кривой переулок, в конце которого в торце здания ютился малюсенький продовольственный магазин, к которому вели три крутые закругленные ступеньки. У дверей магазинчика Костя и его товарищ, суетливо озираясь по сторонам, стали доставать из карманов деньги - всего у них набралось рубль и жменя мелочи. Я выудил из кармана пятерку и сказал:
   -Я возьму, ребята, не беспокойтесь. Угощаю.
   -Э нет, мужик, так дело не пойдет, - остановил меня Костя, - мы не из этих, не из халявщиков. - Он протянул мне деньги. - Ты сходи за бутылкой, а то продавщица нас с Витьком знает, не даст. Тут без обмана, - добавил он, когда я, усмехнувшись, ссыпал мелочь в карман.
   Продавщица на мою просьбу продать мне бутылку с минуту рассматривала меня изучающее, пока я не вспомнил, что водку у нас в магазинах разрешено продавать только после одиннадцати.
   -Отпусти, милая, бутылочку, - оглядевшись по сторонам, ласково прошептал я, и тут же, вспоминая лексикон своих клиентов, добавил: - Душа болит, как выпить хочется. - И, видя, что продавщица все еще не сдается, сделал умоляющее лицо: - Мы домой ко мне зайдем, все тишком, это тут, за углом, так что не беспокойся, никто не увидит.
   'Такой молодой, а туда же', - проворчала женщина, доставая откуда-то из-под прилавка и ловко заворачивая бутылку в газетный лист, которую затем протянула мне.
  -Спасибо, милая, - проговорил я, тут же спрятал бутылку под бушлат и выскочил наружу.
   Собутыльники поджидали меня за углом. Ловко распечатав бутылку, Костя, не вынимая ее из-под полы куртки, движением фокусника ливанул в стакан.
   -Давай, - сунул его мне в руку.
   Я осмотрелся по сторонам, удостоверился, что никому до нас дела нет, и опрокинул в себя содержимое стакана. Костин напарник в ту же секунду протянул мне небольшую сушку:
   -На вот, занюхай.
   Профессионализм Кости по части налива мог вызвать уважение любого буфетчика или бармена. Заметно повеселев после принятого стакана, я попрощался с собутыльниками и отправился бродить дальше, ближайшим на моем пути магазином оказался ГУМ.
   Войдя в Государственный Универсальный Магазин, я глянул в зеркало и увидел перед собой чудище гороховое: что одежда, что прическа, что выражение лица - все это могло вызвать у нормального человека лишь чувство брезгливости или удивления и, в лучшем случае, сострадания. Да уж, подумал я, неудивительно, что на улице алкаши меня приняли за своего.
   Я немедленно купил себе приличное белье, в отделе готовой одежды финский шерстяной костюм - тройку, затем финские же сапожки, и, разохотившись, натуральную медвежью дубленку за 1250 рублей. Долго я выбирал себе шапку, и под конец решил купить самую дорогую из тех, что были в ассортименте - соболью - за 1700 рублей. А что, гулять так гулять, деньги-то ведь все равно дармовые. Все эти покупки обошлись мне почти в четыре тысячи, таким образом, на них ушел весь мой карточный выигрыш.
   А через четверть часа я уже был в Сандуновских банях - смывал с себя то ли недельную, а может, и двухнедельную грязь. Деньги и покупки я сдал в камеру хранения, бушлат подарил его работнику ('Может, для чего-нибудь сгодится, коллега'), а мои личные вещи в это время стирались. В связи с понедельником в бане было полно народу - да-да, не удивляйтесь, в Сандунах по понедельникам по рублевому тарифу купалась практически вся артистическая театральная богема.
  -Вам пиво холодное или тепленькое? - услужливо спросил меня банщик.
  -Чешское, но только холодное, - шепнул я в ответ.
  -Будет тебе чешское, только подам не в бутылке, а в кувшине, чтобы остальных не дразнить, подойдет? - ничуть не удивившись заказу, также шепотом сообщил он.
   Я кивнул.
  -Рыбку сушеную или копченую предпочитаете? - задал он следующий вопрос.
  -Все равно, или, пожалуй, дай по штучке той и другой, - уже совсем растерялся я, шокированный необычайным сервисом.
   Вещи, пока я купался, перестирали и высушили, тетечка в интимной кабинке за шторкой сделала мне маникюр и педикюр, затем в мыльне дядечка в фартуке сотворил массаж за 3.70. Он, тщательно намыливая меня, приговаривал:
   -Вон пошел народный артист России Б - ов, я ему только полчаса назад массаж делать закончил. - Затем словоохотливый массажист, тыча в проходивших мимо нас мужчин, назвал еще несколько звучных фамилий, обладатели которых были известны всем гражданам СССР, но я, сколько не вглядывался, кроме голых задниц и спин, мелькавших тут и там в клубах пара, ничего не видел, и уж наверняка никого в них не узнавал.
   Вышел я из бани бодрым и обновленным. Не знаю как другим гражданам моей родины, а лично мне в Москве того периода все нравилось: величественные дворцы, музеи и просто красивые здания; и лучшие в стране, а может быть и в мире театры; и магазины, в которых можно было купить практически все (если, конечно, с заведующим общий язык найдешь); также мне нравились понятливые люди, с которыми можно было решить любой вопрос. Наверное, это и называется коммунизм, с восторгом думал я, как человек, довольно слабо подкованный в научном материализме. Конечно, для нормального существования пока еще требовались деньги, поэтому коммунизм был еще не до конца полноценным, но я был молод, снисходителен и мог подождать.
   Сразу после баньки я со всем своим багажом отправился на такси по известному мне адресу в район метро Парк культуры, где вскоре добрался до нужного мне Пуговишникова переулка. Рассчитавшись с водителем, я выбрался из машины и огляделся. Здесь, в десятиэтажке, на четвертом этаже, в небольшой, но уютной двухкомнатной квартире проживала вместе с сыном Сашей замечательная женщина по имени Наталья, бывшая супруга моего родственника и земляка Виталия. Они уже год или полтора не жили вместе, но я имел нахальство являться к ней в квартиру на правах то ли бывшего родственника, то ли старого приятеля, причем являться в любое время года, а также дня и ночи; при этом даже тени недовольства на ее лице я никогда не замечал.
   Вот и теперь, как и неоднократно прежде, совсем не удивившись моему появлению без предупреждения и даже без телефонного звонка, Наталья приняла меня как своего, тут же покормила пельменями и напоила чаем. Затем, извинившись, отправилась в город по своим делам, а я, расположившись в зале на диване, завалился спать. Проспал я что-то около двух часов, затем долго и как-то неуверенно просыпался, приходя в себя, но окончательно меня вывел из сонного состояния телефонный звонок.
  -Але, - сказал я в трубку.
  -Привет, Савва-молдован, - послышалось в трубке.
  -Здравствуйте, - ответил я, теряясь в догадках, кто бы это мог назвать меня моей кличкой, так как голос говорившего был мне незнаком.
  Но следом за этим последовала и разгадка.
  -Меня зовут Николай Иванович, я дедушка Наташи, - сказал тот же голос.
  -Ага, очень приятно, - отозвался я.
  -Наташа мне позвонила и в разговоре упомянула, что ты приехал. Предлагаю встретиться и познакомиться поближе, и если ты завтра не занят, приглашаю для этой цели к себе на дачу поработать, мы там забор собираемся ставить. Ты как? Временем, а главное желанием работать располагаешь?
  -Да... конечно. (Признаюсь, мне с трудом далось это 'да': обычно любое приглашение к работе молниеносно рождает во мне категорическое противодействие).
  -А чтобы тебе скучно не было, я и Виталия, твоего родственничка, пригласил, нечего ему на диване вылеживаться, он ведь теперь как будто в отпуске.
  -Да, вместе нам, пожалуй, веселее будет, - уныло согласился я.
  -Послушай, Савва, - продолжал Николай Иванович после паузы. - Ты, как я слышал, вино возишь, экспедитор?
  -Э..., да пожалуй, что так, экспедитор.
  -Если у тебя есть такая возможность, захвати завтра с собой винца сухого, или, в крайнем случае, десертного, а то водка-то у меня есть, прикупил, а более нежных напитков нет, да я в них и не разбираюсь.
  -Хорошо, захвачу, - ответил я.
  -Ну добре, тогда до завтра, в восемь утра у подъезда тебя будет ждать машина.
  -До свидания, - сказал я, и связь прекратилась.
  Налил себе чаю, я сел перед включенным телевизором, по которому шла какая-то передача, и стал размышлять.
   Наташин дедушка из всех членов ее семьи был для меня самой загадочной фигурой. С родителями ее я уже имел удовольствие познакомиться еще прошлым летом, когда они приезжали на пару недель в Москву. А жили они постоянно в российской глубинке, работали там же, оба то ли заслуженные, то ли и вовсе народные художники России. Причем в общении они были люди простые, но при этом весьма интересные собеседники.
   А вот дедушка Наташин, работавший в Кремле, был объектом, закрытым для разговоров. Впрочем, уже завтра мне предстояло познакомиться с ним поближе.
   Что ж, назвался груздем, полезай, как говорится... придется соответствовать.
   На балконе я обнаружил две, забытые мною здесь еще с лета пустые 10-литровые канистры, вымыл, упаковал их в тут же найденную брезентовую сумку, затем, одевшись, отправился к станции метро, доехал на нем до нужной мне станции, затем от метро за пять минут и за рубчик доехал на такси до Савеловского вокзала, с которого электричкой добрался до Мытищ, а там, опять пересев в такси, подъехал до винзавода.
   Дорогой я пытался вспомнить те редкие эпизоды, в которых Наташа что-либо рассказывала о своем дедушке. Помнится, я ее как-то спросил: 'Так кем же дедушка твой в Кремле работает, выкладывай, даже ведь если он там простой дворник, подметает, тоже солидно получается - в самом Кремле ведь?' Наташа тогда только посмеялась: 'Не помню точно, что он там делает, то ли подметает, то ли папочки разносит. Дедушка мне как-то говорил, да я уж и позабыла'.
   За несколько месяцев, пока меня не было в Мытищах, на территории, окружающей винзавод, практически ничего не изменилось: вагоны все так же стояли впритык к забору завода в два ряда, только в связи с зимним периодом из труб 'спецов' вились дымки; знаменитый стационарный мангал - огромная бетонная кубическая конструкция с полутораметровой металлической решеткой на ней - функционировал, около него суетились трое-четверо бичей в потрепанных одеждах, обжаривая какое-то мясо. 'Спецов' на базе находилось около десятка, и я стал внимательно вглядываться в номера, пытаясь обнаружить среди них хоть один знакомый, - у меня хорошая память на цифры.
   Наконец, один из номеров показался мне знакомым, и я, постучав в дверь вагона, пробасил:
  -Хозяин, налей-ка баночку.
  -Сейчас-сейчас, - послышался знакомый голос. Ага, тут я вспомнил и хозяина этого голоса, это был Димка, проводник из города Рени. Дверь вагона приоткрылась, из-за нее выглянула лохматая голова.
  -Оп-па! Да это же Савва! - вскричал Димка и полез по лесенке вниз. - Ты что здесь делаешь, земляк?
   Мы обнялись, затем похлопали друг друга по плечам; накануне летом мы почти целый месяц стояли вместе, здесь же успели подружиться.
  -Ты с вином тут? - спросил меня Дима, оглядываясь по сторонам. - Где твой 'спец'?
  -Я сейчас на отдыхе, в Москве проездом, но, видишь ли, потребовалось немного вина, вот и заехал, - похлопал я ладонью по сумке.
  -О чем разговор, поможем, конечно, не позволим товарищу засохнуть, - весело сказал Дима и крикнул внутрь вагона:
  -Петруха, вылезай, смотри, кого я тут встретил.
  -Так Петруха тоже с тобой? - обрадовался я.
  -А как же, обижаешь, я напарников не меняю.
   Это были те самые ребята, которых в прошлый раз, когда мы стояли вместе на Мытищинской базе, я здорово выручил, мастерски обработав их пломбы. В процессе скрупулезной многочасовой работы я отделал их так, что в результате экспертизы, проведенной в центральной лаборатории г.Москвы, было установлено, что пломбы эти никто не вскрывал, и ребята, оправданные на основании выводов этой экспертизы, продолжили свою работу проводниками. В случае противоположного результата, они бы не просто потеряли работу, а дело было бы передано в суд, так как плевая, в сущности, недостача - 650 литров вина, которых у них не хватило при сдаче, послужило бы обвинением их в воровстве, а с ворами, расхитителями социалистической собственности, как вы знаете не хуже меня, у нашего советского суда разговор короткий, а вот сроки длинные.
   В проеме двери возник Петруха, одетый в свитер и спортивные брюки. Легко спрыгнув на землю, он протянул мне руку. Это был красавец-мужчина гагаузской, или, можно сказать, турецкой национальности: немногим выше среднего роста, хорошо сложенный, чернявый, с четким орлиным профилем. Летом, помнится, почти невозможно было застать его в вагоне, да и вообще на базе, так как все время он проводил в городе, в компании очередной столичной девицы. Мы обнялись, и лишь теперь я заметил длинный красный шрам, еще совсем свежий, пересекавший почти всю его левую щеку.
  -А это еще что такое? - удивился я. - Как тебя угораздило, брат? Муж ревнивый не вовремя домой вернулся и тебя своим рогом поранил?
  -А ты разве не слышал? - Димка по своей, знакомой мне привычке, звучно втянул меж зубов воздух, покачал головой, затем невесело усмехнулся. - Веселенькая история с нами недавно приключилась. Если интересно, я расскажу.
  Я с готовностью кивнул.
   -Месяца полтора назад, в Жмеринке, - начал он, - нам случилось побывать в аварии: вагоны скинули с горки, но неудачно, так как поймать забыли.
  -Или не хотели, - вставил Петро.
  -Такие ситуации и мне знакомы, - кивнул я.
  -'Молочка' и 'спец' от удара легли на бок, - продолжал свой рассказ Дима. - Петруха, вон, стеклом, выпавшим из окна, порезался и, когда падал, еще два ребра сломал, я же проскочил удачно, без последствий. С трудом дозвонившись до 'скорой', я дождался машины и отправил Петро в больницу, возвращаюсь, смотрю: вино на землю из 'молочки' хлещет, а хохлы, до халявки жадные, не знаю, откуда уже набежать успели, черпают вино прямо через люк, а некоторые, кому у люка места не хватило, и вовсе из луж; там были мужики, женщины, даже дети; те, что были без посуды, вино черпали из луж ладонями и пили.
  -Пострадавшие кроме вас были? - спросил я его.
  -А как же, шесть трупов, и больше сотни попали в больницу.
  -Это как же так? - изумился я.
  -Те, что из луж вино употребили, в тот же день умерли. Вино ведь на землю вылилось, а неделей раньше, оказывается, там химикаты из 'хоппера' (специальный грузовой вагон для сыпучих тел) просыпались. Вино смешалось с ними, пропиталось, получилась адская смесь, вот и...
  -Да-а...- поневоле вырвалось у меня.
   Помолчали. Затем полезли в вагон; вечерело и снаружи заметно похолодало.
  -Сколько и какого вина тебе надо? - спросил Дима, когда мы расселись в их чистом, просторном и теплом, словно образцово-показательном купе, и стали пить чай с пряниками.
  -Мне бы сухого, литров десять, а можно и двадцать, чтобы как раз под мою тару, - попросил я, указав на свою сумку, - ну и коньяку чуток взял бы.
  -У нас крепляк только, но есть тут один с сухим, мой знакомый, даст тебе литров двадцать, гарантирую, - уверенно сказал Петро, - а вот насчет...
  -А знаешь, Савва, тут у нас вчера один доходяга гигнулся, - перебив напарника, сказал Дима. - Он с самого утра здесь ходил от вагона к вагону, банку вина просил, но денег не имел, в долг выпить намеревался. Никто ему так и не дал, так он пошел к мангалу, возле костра прилег, там же вскорости и умер, никто сразу и не понял, что с ним, думали спит. Потом, когда его нашли и вызвали 'скорую', врач на месте констатировал смерть и сказал, что если бы ему кто налил, жив бы остался, может лет десять, а то и двадцать прожил еще, а так... 39 лет мужику всего было.
  -Интоксикация, - с секунду задумчиво помолчав, выговорил, наконец Дмитрий труднопроизносимое слово.
  -Он и у меня просил, - добавил Петро, - говорит: помру я, братцы, если не нальете. Если бы он не сказал 'помру', да еще таким жалобным голосом, я бы ему, конечно, налил, ведь все равно они у нас здесь на побегушках, чего не попросишь, выполнят. А так - напугал он меня этим своим 'помру', поэтому я ему и не налил.
  С минуту повздыхав, мы перешли на другие темы.
   А почаевничав, выбрались наружу и прошлись по соседним вагонам в поисках вина. Что ж, о большем нельзя было и мечтать, моя добыча в итоге составила: канистру сухого, канистру 'кагора' семилетней выдержки, вина, которое, судя по документам, предназначалось исключительно для нужд министерства обороны; а также три литра коньяка - мой старый знакомый однорукий проводник Петро, сопровождавший коньяк, по дружбе без денег вручил мне банку. (Летом, помнится, я помог ему реализовать литров двести коньяка местным столичным барменам, так он не забыл, отблагодарил).
  -Спасибо, братцы, - прощался я с друзьями полчаса спустя, забираясь вместе со своим грузом в весьма кстати подвернувшееся такси. - Вы меня очень выручили. Одарили по-королевски.
  -Счастливо отдохнуть, - сказали они в ответ.
   На квартире у Наташи я оказался уже довольно поздно, в двенадцатом часу. Выпили с ней по рюмочке коньку, затем я отлил пару бутылок и сунул их в холодильник, а все остальное приготовил с собой назавтра.
   Утром к восьми вместе со своим увесистым багажом я выбрался на улицу. У подъезда стояла черная 'волга', внутри сидел водитель, двигатель машины работал.
  -Вы к Николаю Ивановичу, на дачу? - завидев меня, спросил со своего места водитель.
  -Да, - ответил я.
  -Секундочку, - сказал тот, поспешно вылезая из машины, - я ваши вещи в багажник поставлю.
  -Это машина Николай Ивановича? - спросил я, когда мы тронулись с места.
  -Да, служебная. А личная у него тоже 'волга', только белого цвета.
  -Поня-я-ятно, - протянул я.
   Спустя полчаса, сделав солидный прогон по городу и углубившись в один из самых дальних районов Москвы, мы подъехали к одному из жилых домов, и тут я увидел Виталия, вышедшего нам навстречу из ближайшего подъезда.
  -О, Савва, а ты как здесь очутился? Каким ветром тебя в Москву занесло, родственник? - удивленно спросил он, залезая в машину и устраиваясь со мной рядом. Я пожал его протянутую ладонь.
  -Да вот, видишь, так же как и ты, приглашен на субботник, который почему-то проводится во вторник, - ответил я, и мы рассмеялись.
   Виталий, мой сверстник и родственник по линии жены, а если говорить точнее, то двоюродный брат, без особых успехов закончив в Молдавии, в моем родном городе десятилетку, поступил после армии в МГУ, на факультет журналистики - была такая привилегия парням, уже отслужившим в армии. Еще во время учебы он стал сотрудничать с газетой 'Пионерская правда', затем была 'Комсомолка', а после окончания университета он по логике вещей должен был в качестве еще подрасти.
   Что и произошло, только уже с подачи дедушки его жены: получив диплом, он в поисках работы стал метаться по всей Москве, и тогда ему позвонил Николай Иванович и спросил:
  -Ну так что, Виталий, есть у тебя желание серьезно поработать?
  -Конечно, - ответил тот, зная, что сразу после окончания вуза журналисту без блата вот так, с бухты-барахты, работу можно найти только в какой-нибудь занюханной заводской многотиражке, где день и ночь за мизерную зарплату пришлось бы строчить статьи о выполнении цехами месячных и квартальных планов, а также о передовиках производства.
   -Отправляйся-ка ты завтра утром в ТАСС, тебя там встретят, пропуск на твое имя уже выписан, - сказал Николай Иванович и повесил трубку. Так решился вопрос трудоустройства Виталия.
   -Ну, что тут у вас говорят о смерти Брежнева? - толкнул я Виталия локтем в бок. - А то я чуть было в один день вместе с дедушкой в ящик не сыграл.
  -Я понял, что в стране произошло что-то необычное уже в первый день, по поведению средств массовой информации, - сказал мне Виталий, - ну там по программам телевидения и вообще. Позвонил я в Кремль Николаю Ивановичу, поделился своими догадками, а он мне и говорит: 'Сиди спокойно, узнаешь обо всем в нужное время'. А назавтра уже все газетчики знали, что да как, ну а потом объявили о смерти генсека официально.
   Дорога заняла у нас около часа, но за болтовней время пролетело незаметно. На даче нас уже ждали: пока Виталий бегал в туалет, я первым делом познакомился с Николаем Ивановичем, невысоким, сухопарым мужчиной возрастом под семьдесят. Кроме него здесь было еще четверо мужчин среднего возраста и весьма солидного вида, а также бравый розовощекий старшина и с ним пятеро солдатиков срочной службы.
  -Смотри столько тут рабочей силы собрано! - сказал я Виталию, уже присоединившемуся ко мне, - не знаю точно, для чего нас с тобой пригласили, это ж с таким коллективом при желании и сноровке, в два дня можно выстроить новую дачу.
  -Да уж, - усмехнулся Виталий. - Тут ты, конечно, прав. Дед с рабочей силой явно перестраховался.
  -Ну как, молдаван, - Николай Иванович небрежным кивком головы поздоровался с Виталием, затем отозвал меня в сторону, - я тебя вчерашней просьбой не слишком озадачил?
  -Да нет, что вы, я всегда рад оказаться полезным, - отозвался я. - Скажите, Николай Иванович, вы работаете там, - я задрал глаза вверх.
  -Ну-у, да пожалуй, там, - усмехнулся мой собеседник. - Есть какие-нибудь вопросы, предложения, пожелания?
  -Нет, чисто по-человечески интересно. Скажите, вы нашего бывшего первого секретаря Молдавии знаете? Он ведь теперь, насколько мне известно, в Москве работает, в Совмине.
  -Ваню, что ли? Конечно, знаю. Он теперь пятый заместитель председателя Совмина.
   Я стоял и безмолвно жевал губами, не в силах произнести ни слова. И.И.Бодюла, бывшего первого секретаря ЦК республики, он называет по имени - Ваня.
  -А какая у вас должность? - набравшись храбрости, спросил я.
  -Раньше я был начальником управления Совмина СССР. Председатель Совмина тебе известен, он, как ты понимаешь, великими делами вершит, а я, соответственно, всю текущую работу выполнял. А теперь вот, - усмехнулся он, - когда я уже на пенсии, должность у меня самая что ни на есть простая: я парторг Кремля, и все те, что живут и работают в Кремле, включая членов Политбюро, приносят мне партийные взносы.
  -Понятно, теперь мне все понятно, спасибо и извините, - только и вымолвил я, слегка ошарашенный его рассказом, и мы разошлись каждый по своим делам.
   Дача, которую нам предстояло обнести забором, представляла собой скорее загородный домик: просторная прихожая с огромной нишей у входа для вещей и даже с диваном, за прихожей следовала меблированная метров в тридцать гостиная, а на втором этаже, куда вела лестница из гостиной, имелись аж три комнаты - спальни; кухня размещалась в отдельной пристройке, там же был расположен блок отопления; в противоположном конце участка, частично обнесенного сеткой-рабицей, располагался еще один домик - сруб из цельных бревен с единственным оконцем - банька.
   Работа по сооружению капитального ограждения вокруг дачи шла уже полным ходом, а мы, семеро мужиков - золотой резерв рабочей силы, как пошутил Виталий, -сидели в гостиной за огромным столом и неспешно завтракали. В большие окна гостиной нам было видно, как солдатики, работая споро, с огоньком, прибивали привезенные самосвалом деревянные щиты к ранее установленным столбам, старшина, отдавая команды, бодро на них покрикивал, а мы, выпивая по маленькой, нажимали на закуску - отварную картошечку, селедку, соленые огурчики и квашеную капустку, и, конечно же, при этом разговаривали, причем главной темой за столом были шутки и анекдоты. Несмотря на раннее время дня, мы пили водку, так как она идеально подходила под имевшиеся у нас на столе закуски, лишь крупноголовый здоровяк по имени Сергей уже который стакан пил 'кагор', из-за чего щеки его сделались пунцовыми, при этом он не переставал нахваливать вино.
  -Что это за вино, Савва? - спросил он меня, опрокидывая в себя то ли шестой, то ли седьмой стакан.
  -'Кагор' семилетней выдержки, молдавский, - похвастал я. - Специально для министерства обороны предназначено, я его самолично из емкости нацедил.
  -Да ну? - Сергей медленно встал и обвел всех присутствующих растерянным взглядом. - Так это ведь я его и заказывал. Как вам нравится, Николай Иванович, наше вино, наверное, уже вся Москва пробует.
  -А вы...м-м-м... кто будете? - вымолвил я.
  -Я - начальник отдела министерства обороны, генерал-полковник. Ну и винный вопрос я тоже курирую, в том числе, ха-ха-ха. У нас ведь в министерстве, если хочешь знать, на минус первом этаже винный бар расположен. Где главными винами являются молдавские.
  -Это я его попросил принести вина, Сережа, - ласково поглядев на него, сказал Николай Иванович, - специально, чтобы посмотреть, узнаешь ты свое любимое вино или нет.
   -Как же, как же не узнать, - икнув, произнес Сергей, - вон, глядите, я уже сам канистру ополовинил.
   -Оно и заметно, - усмехнулся Николай Иванович, затем сделал еле заметное движение рукой и генерал-полковник, замолчав на полуслове, сел на свое место.
   Затянувшийся завтрак грозил плавно перейти в обед, а затем, очевидно, и в ужин, потому что откуда-то позвонили по телефону и сказали, что примерно через час 'на объект' доставят горячую пищу. Николай Иванович, предложив сделать перерыв, пересел вместе со своими друзьями на два дивана, стоящих друг к другу под углом в дальнем конце гостиной, где они стали говорить о каких-то своих, как я понял, весьма серьезных делах; мы же с Виталием завели разговор о личном: о нем самом и об обеих его женах. Из разговора представителей старшего поколения, который я слышал вполуха, мне вскоре стало понятно, что все они, как и Сережа, высокие армейские чины, хотя и были одеты в гражданское.
  -Разрешите, товарищ генерал-полковник, у нас тут еще один вопрос нерешенный остался, - вступил в разговор младший по возрасту из присутствующих офицеров, мужчина лет сорока, по имени Владимир, когда Николай Иванович извинившись, вышел. - Так кого мы назначим замом в мой отдел, должность, кстати, генеральская?
  -А генерал Макаров, тебе что же, не подходит? - спросил Сергей Петрович.
  -Макаров? - скривился Владимир. - Он же генерал-майор, а на этом месте он генерал-лейтенанта никогда не получит. Он, конечно, согласен и без повышения у меня под боком до пенсии просидеть, но... я лично против. Зато у меня на примете есть один молодой полковник... жена у него, скажу я вам - загляденье, красавица, молоденькая, тридцать - тридцать два, не больше, а титьки - во! - четвертый размер.
  -А как не даст? - подавшись всем телом вперед и загораясь взглядом, тут же спросил Сергей Петрович.
  -Как это не даст? - даже обиделся Владимир, - я с ней уже провел предварительную беседу. Женщина она понятливая, так что, думаю, все будет чин-чинарем.
   Тут в комнату вошел Николай Иванович и оглядел всех строгим трезвым взглядом.
  -Пойдем, Виталий, ты мне нужен для серьезного разговора.
   Виталий поднялся и вышел. Оставшись в компании генералов и слушая их пьяный разговор, я подумал, что вот же, какие высокие чины здесь собрались, сплошь руководители министерства обороны, а разговаривают точь-в-точь как мы с Кондратом - только о сексе, и пошляки они еще большие, чем мы. Это потому, наверно, что они постарше и времени для совершения глупостей у них остается все меньше, заключил я.
   Виталий вернулся после разговора с дедом (так все за глаза называли Николая Ивановича) спустя примерно четверть часа расстроенным.
  -Дед мне мораль прочитал, спрашивал, почему я семью бросил, зачем на другой женился, - пожаловался он. - Ну, полюбил я другую женщину, что ж теперь поделаешь. Причем давно полюбил, с первого курса еще, а ушел от Наташки, когда уже универс закончил. Ребенок наш подрос, в сад ходит, Наташка работает. И алименты я вовремя плачу, как и полагается, а их девяносто рублей в месяц выходит. Сашку проведать часто прихожу, каждую неделю у них бываю.
  -Дед думает, что ты дурачишься, вот и надеется, что еще остынешь, поумнеешь и вернешься, - сказал я. - А когда родит твоя Томка, тогда он и успокоится, поймет, и претензий больше иметь не будет. Второй-то зять, Паша, я слыхал, совсем задурил, вообще к своей жене ходить перестал.
  -А, с этим, блин, та еще история, - махнув рукой, усмехнулся Виталий. - Он же, когда женился на Верке, Наташкиной тетке, был старшим лейтенантом милиции, простым участковым работал. А под покровительством деда всего за восемь лет сделался подполковником КГБ. Теперь он большой человек, в Южную Америку на подводной лодке чуть ли не каждый месяц гоняет, продает наше оружие лидерам латиноамериканских государств. С президентами и лидерами тамошних оппозиций запросто общается, за одним столом регулярно водку и текилу пьет. Рассказывает, одной стороне продадут наши оружие, другие сразу на дыбы: как же так, мол, вы ведь нам друзья, а нашим врагам продали. Пашка тут же им в ответ: купите и вы, внакладе не останетесь.
  Я слушал с затаенным дыханием. Еще бы, Виталий так вот, запросто, такие секреты выдавал, что аж за сердце хватало.
  А он тем временем продолжал:
  -А те ведь между собой беспрерывно воюют: где правительственные войска, где оппозиция, а где и вовсе мафия, никто толком не разберет. Так вот. Недели две назад Пашка вернулся из рейса, но домой сразу не поехал, по бл...ям загулял. Подруга его, где он обычно на квартире отирается, берет как-то по утрене трубку, а Николай Иванович и говорит ей культурно так и вежливо: 'Будьте добры, барышня, Пашу мне к телефону позовите'. Та возьми и ответь ему: 'Да кто ты такой? Нет его у меня и точка'. Но Пашка не дурак, догадался все же сам трубку взять. Дед разозлился и говорит ему: 'Ну-ка, стервец, немедленно езжай домой. Вначале жену обними, детей поцелуй. А потом уже можешь нашептать ей на ухо про особое задание, про секреты чекистские, да на день-два из дому тихо исчезнуть. Или ты хочешь, сукин ты сын, чтобы я тебя опять участковым инспектором милиции сделал?'
   -Здорово дед его раскатал, а? - Глаза Виталия от возбуждения горели.
  -Да, с такими зятьями как ты да Пашка, семейный-то корабль сложно построить, - вставил я.
  -А чего я, чего я? - распаляясь, спросил меня Виталий. - Ты же меня как мужчина мужчину понимаешь, Томку мою видел, ну как я могу после всего к Наташке вернуться. У нас же полная гармония. Лю-б-о-о-вь.
   Проговорив все это, Виталий уткнулся в меня взглядом, ожидая поддержки.
  -Всех я вас видел и неплохо знаю, - тяжело вздохнул я. - Томка, конечно, красавица и умница, а с другой стороны - Наташка - золотой души человек, святая женщина, я бы сказал, и тоже далеко не глупая. Знаешь, что я тебе скажу: не стоишь ты их обеих. Ни вместе, ни поодиночке.
  -Ах, вот оно как, оказывается? Вот спасибо, товарищ мой с самых детских лет, вот спасибо тебе, родственник. - Виталий не на шутку разошелся. - А я тебя своим другом считал, а ты вот, значит, как, да?
  -Что думаю, то и говорю, - твердо сказал я. - Я же не журналист, проститутский факультет - и вашим и нашим - не заканчивал, говорю все как есть, не умею из стороны в сторону хвостом вилять.
   Стемнело, когда все той же машиной - 'волгой' я приехал к Наташиному дому. Собрал свои вещи, обнял на прощание Наташу и отправился на такси к Киевскому вокзалу. Там, назвавшись дежурному по вокзалу корреспондентом 'Комсомольской правды' и сунув ему под нос, не раскрывая, свой давно просроченный студенческий билет, я с ходу купил билет на скорый поезд в вагон СВ, а вскоре состав подали на перрон.
  
   Глава шестая.
  
   Едва я разложил свои вещи и сам удобно расположился в двухместном купе, как в проеме двери показалось хорошенькое женское смуглое личико, свежее с морозца, затем и сама его обладательница шагнула внутрь. В руках у нее был большой пакет, оказавшийся... ребеночком. Девушка-женщина - эдакая жгучая красотка явно цыганских кровей, одетая в дорогую меховую шубку, не здороваясь, вздернув подбородок кверху, с вызовом спросила меня:
  -Ты случайно не министр, а то мне, когда билет продавали, сказали, что в СВ у них только министры ездят. Потом еще и проводница эта...
  -Нет, я не министр, - пробормотал я. - Я пока только замминистра. Возможно, лет через пять-десять я и стану министром, но пока не тороплюсь. Так что вы располагайтесь, пожалуйста, а я выйду.
   Женщина проводила меня удивленным взглядом, а я вышел в коридор и прикрыл за собой дверь, затем от нечего делать отправился в сторону рабочего тамбура, где находились проводницы.
  -Вы наверное жаловаться к нам пришли? - выглянув из двери служебного купе, весело спросила меня высокая девушка с толстой пшеничного цвета косой, одетая в униформу. - Говорила я этой цыганке, что у нас в вагоне ездят важные и солидные люди, а она меня передразнила, сказала, что муж ее поважнее некоторых министров будет, потому что он, мол, цыганский барон.
   Я усмехнулся, отрицательно покачав головой на ее вопрос, потом вдруг подумал: в купе ведь висит моя новая медвежья дубленка, и шапку соболью я не успел убрать, на кровати бросил. Да, здорово бы было, если бы все это в одночасье пропало. Но как же возможно, она ведь жена... подумать только - цыганского барона! Если не врет, конечно. Судя по ее внешности, пожалуй, в это можно поверить, но так юна, ей ведь не больше 18-19 лет, скорее в дочки барону годится. Интересно, сколько же лет ее мужу, барону?
  -Хотите, чтобы я эту цыганку от вас отселила? - спросила меня проводница, перебирая на полке свежие наволочки.
  -Нет-нет, пожалуйста, пусть... - в задумчивости ответил я.
   Проводница хмыкнула и демонстративно вслух продолжила пересчитывать белье, а я прошел в тамбур и стал наблюдать из окна вагона, как вокзал плавно, неощутимо телу тронулся, смещаясь налево, потом медленно, затем все быстрее стал убегать.
   Какой мягкий ход у этого вагона, подумал я, если в окно не смотреть, даже и не почувствуешь, что поезд движется. Только минут через двадцать я набрался храбрости и отправился в свое купе. Постучал и вошел. Соседка уже успела снять шубку и сидела теперь на моей полке в черной шерстяной юбке и белом свитере, ребенок лежал на второй полке напротив нее, полностью раздетый.
  -Жарко здесь, - словно извиняясь, заметила женщина, вставая, - поэтому я его раздела.
   Мальчишке было год или полтора, он был худенький и бледненький, глаза ребенка были на мокром месте и все время следили за мамой.
  -Я не могла купить билет в купейный, а тем более в общий вагон, - сказала женщина, расправляя рукой свои роскошные блестящие черные волосы. - Мой сын еще не совсем здоров и иногда бывает беспокойным, плачет. Я хотела купить два билета, чтобы ехать в купе самой, сказали не положено.
  -Если хотите, я поищу себе другое место, - мягко сказал я. - А вы останетесь с ребенком в этом купе.
  -Думаете, он вас будет беспокоить? - женщина, освобождая мне место, подсела к ребенку. - Нет, не волнуйтесь, Ванечка уже почти здоров, надеюсь, он теперь уснет, и будет спать спокойно до самого утра. Тем более что здесь все время укачивает.
  -Да... укачивает, - пробормотал я, усаживаясь на свою полку.
  -Меня зовут Алена, а тебя как? - вдруг спросила женщина.
  -Савва, - ответил я улыбнувшись. Затем протяжно повторил вслух:- Але-е-на. Вам это имя, пожалуй, не подходит. Алена - это должна быть, на мой взгляд, нежная блондинка с голубыми глазами и с толстой косой волос золотистого цвета, как у нашей проводницы. А вы - ее полная противоположность, жгучая брюнетка, и вдруг - Алена.
  -Да ты поэт, - улыбнулась Алена. - Поешь, словно Пушкин. А внешне, лицом, и особенно прической, похож на Есенина.
  -Правда? - улыбнулся я. - Ну что ж, возможно. Как-то пару лет тому назад мне об этом уже говорили.
  -Какое же имя, по-твоему, мне больше подходит?
  -Ну, не знаю... Может быть Аза, Лейла, Земфира...
  -А, ну да, конечно, цыганка Аза, - усмехнулась Алена, - понятно. - Она достала из сумки бутылочку для детского питания и протянула ее мне:
  -Сходи, поэт, принеси воды теплой. Только чтобы обязательно кипяченой, я ребенку кашку сделаю.
   Я встал и послушно отправился за водой. Вода в бойлере оказалась горячей, пришлось остужать бутылочку под холодным краном. Целый час я ходил за водой, потом за чаем, готовил молочные смеси, затем устало присел на кровать. Зато ребенок, насытившись, наконец, уснул.
  -Я тебя задергала? - спросила меня Алена, это у нее получилось как-то очень уж по-домашнему, и я улыбнулся.
  -Ничего, просто день у меня сегодня тяжелый был, - ответил я, доставая из сумки бутылку коньяка, которую тут же открыл, затем выложил на стол парочку бананов.
  -А ты, я вижу, не простой парень, очень похоже, что козырный, - внимательно наблюдая за моими действиями, сказала Алена. - На вид спокойный, даже смирный как будто, но внутри тебя, чувствую, жизненная энергия так и кипит. И зафарширован нехило - шапка, дубленка - все самое лучшее, откуда все это у тебя? Коньяк, вон, пьешь.
   Ну вот, начинаются цыганские штучки-дрючки, подумал я, а вслух сказал как бы нехотя:
  -Да так, прибарахлился, на днях парочку фраеров в карты обыграл.
  -Шпилевой, значит? - усмехнулась Алена. - А по глазам и не скажешь, глаза у тебя добрые. Даже слишком. Любую девку, наверное, задуришь и в постель затащишь. Мужики, те, которых ты обыграл, простые работяги наверно были?
  -Нет, - усмехнулся я. - На этот раз мне картежники попались, те, что по вагонам промышляют.
  -Да-а? Знаешь что, блондинчик, а давай я тебе погадаю.
  -Хочешь - погадай, только денег я тебе, Алена, не дам.
  -Жалко, что ли? - Глаза ее смеялись.
  -Нет, за одну улыбку твою, красавица, и миллион отдать не жалко, а таких денег у меня нет. Давай-ка лучше выпьем по грамульке, у тебя, сдается мне, тоже сегодня денек нелегкий выдался? Тебе, наверно, можно коньячку, грудью ты, я вижу, не кормишь?
   Алена молча кивнула, и я налил коньяку в два складных походных пластиковых стаканчика, купленных мною в Москве по случаю.
  -Да уж, день был нелегкий, - сказала Алена и взяла в руки свой стакан. - Только сегодня нас с Ванечкой из больницы выписали. Полгода по больницам, папка наш на врачей уже тысяч десять, наверное, истратил. Знаешь, повезло мне с тобой, сосед, кто бы еще вот так за водичкой для меня бегал.
  -Сколько же лет тебе, юная мама?
  -Восемнадцать. Я теперь уже полгода как совершеннолетняя, а замуж в пятнадцать вышла, - рассмеялась она, обнаружив два ряда отливающих жемчугом зубов.
   Смех ее, глаза, каждое движение ее гибкого от природы тела начинали сводить меня с ума. Она была просто магнетически притягательна.
  -А тебе, значит, Савва, блондинки нравятся? - вдруг спросила Алена.
  -Наоборот, - стиснув зубы, пробормотал я. - Мне нравятся... смуглые восточные женщины.
  -А-а, - протянула она и одарила меня молниеносным жгучим взглядом. - Ой, уже половина первого ночи, - взглянув на часы, сказала Алена, отставляя пустой стакан.
   В это мгновение, словно по команде, Иван проснулся и начал хныкать. Молодая мама взяла его на руки, стала качать, но мальчишка не успокаивался.
  -Вроде не голоден, - сказал я, стараясь за словами скрыть легкое раздражение. - Пить тоже не хочет. Что-то же его беспокоит.
  -У тебя дети есть? - спросила Алена.
  -Есть, - коротко ответил я.
  -Ванька-то вообще крепких корней, - сказала она, - дед его вообще был легендарный цыган, барон, Богданчик его фамилия. Может, слышал, он где-то тут, под Москвой, в Брянске, что ли, жил.
  -Нет, не слышал. И чем же он был легендарен? - заинтересовался я.
  - Да в войну его и немцы расстреляли, а он жив остался, после его семья одна приютила, кажется, поп какой-то. Потом, уже вскоре после войны, коммунисты поймали, приговорили к расстрелу, а он и от них сбежал, прямо с поезда, можно сказать на глазах у охраны, уж не знаю, как ему это удалось.
  Алена, закончив свой рассказ, смолкла. Тем временем ребенок, вероятно убаюканный ее голосом, перестал хныкать, и Алена, уложив его, засуетилась, разыскивая что-то по сумкам.
  -Я на минутку, в туалет сбегаю, - извиняющимся тоном сказала она. - Хорошо, Савва? Ты уж присмотри за ним.
  -Беги, беги, - ответил я, - присмотрю.
   Лишь только мамочка его вышла из купе, Ваня вновь подал голос. Не слишком громкий, впрочем, он плакал, будто скулил, видно было, что мальчишка еще слабенький.
   Я выглянул в коридор, Алены не было видно.
  -Ну-ка тихо ты, бароново семя, - склонившись над ним, строго прикрикнул я на мальчишку. - Спать немедленно, твое время вышло.
   Ребенок от моих слов испуганно дернулся, замолчал на полу-вздохе и, закрыв глаза, засопел. Я даже испугался сначала, не случилось ли с ним чего, и, склонившись над ним, прислушался, но ребенок, еле слышно посапывая, спал.
   Мать его вернулась минут через десять.
  -Молчит? - спросила она. - Я когда уходила, вроде слышала, что он плачет.
  -Плакал, - нехотя согласился я, - а потом я сказал ему, что пора спать и вот... уснул.
   Алена полюбовалась сынишкой.
  -А как это тебе удалось? - спросила она шепотом. - Ну, усыпить его.
  -Очень просто, - улыбнувшись, ответил я. - Хочешь, я тебе сейчас скажу 'спать' и ты тоже мгновенно уснешь?
  Быстрый взгляд ее жгучих глаз вновь опалил меня.
  -Хочу.
   Не в силах больше себя сдерживать, я сгреб Алену в охапку и отчаянно, даже как-то зло поцеловал в губы.
  -Я... ты меня с ума сводишь, - прошептала Алена, порывисто сбрасывая с себя свитер, затем снимая через голову юбку. - Закрой-ка купе, чтобы кто-нибудь случайно не зашел. Боже, сколько времени я уже не была с мужчиной...
   Я щелкнул выключателем и в ту же секунду на меня опрокинулся вулкан: горячие, жадные, ищущие губы, требовательные руки, и следом за этим гибкое и пламенное тело... Такой откровенно сексуальной, сжигающей меня своим темпераментом женщины я, пожалуй, в своей жизни еще не встречал. Ну, может быть, такой же была Наташа из Кишинева, та, которую я назвал Самая-Самая... Но разве можно сравнивать ТАКИХ женщин, нет, сравнивать, пожалуй, можно только посредственности.
   Я набрасывался на Алену, и сам был ею атакован, я выгибал, выламывал ее тело, и она, извиваясь, заставляла меня принимать каждый раз новые, необычные, дарящие необыкновенные по новизне и ощущениям позы.
   В нескончаемом бешеном темпе прошел час или полтора, и я, разрядившись в третий раз, сник, сдался. Не было больше сил, я элементарно выдохся.
  -Ты единственный мужчина в моей жизни, с которым мне было так хорошо, - прошептала Алена, целуя мои руки и плечи. - Спасибо тебе.
  -Но я лишь собирался тебя усыпить, - крепко обнимая ее сладостное тело и уже проваливаясь в сладкую дремоту, прошептал я.
  -Не уходи, побудь рядом, поспи со мной, я хочутебя ощущать, - услышал я в ответ.
  Так мы и уснули в объятиях друг друга.
   А проснулся я около пяти утра от шума, маленький Ваня заходился в плаче на руках у матери.
  -Может, он ревнует? - спросил я, вставая и легко целуя Алену в шею.
  -Если бы он знал, как его маме хорошо, - ответила она, широко улыбаясь, - он бы не стал нас беспокоить до самого дома.
   Я тоже улыбнулся ей, но тут же поежился и стал одеваться - в купе значительно похолодало.
   Спят эти проводницы, что ли, подумал я, выбираясь в коридор с двумя пустыми бутылочками в руках, надо же и о пассажирах побеспокоиться, вагон отапливать, ведь зима на дворе.
   У бачка с водой меня встретила вчерашняя проводница:
  -А вы теперь вместо няни? - ехидно спросила она.
  -Да, вот... а отчего это у нас в вагоне так холодно, хозяюшка?
  -На улице за ночь резко похолодало, объявили, что до минус двадцати. Матерям с маленькими детьми, кстати, предложено перейти в соседний, девятый вагон, он единственный у нас хорошо отапливается.
  -Я передам это своей соседке, - сказал я, набирая в бутылочки воду. Когда я вернулся в купе, на столе меня поджидал царский завтрак: жареная курица, кружок какой-то почти черного цвета колбасы, открытая банка гусиного паштета, хлеб - черный и белый, и пара бутылок пепси-колы.
  -Есть предложение мамам с детками перейти в соседний вагон, там, говорят, тепло, - сказал я.
   Мой взгляд наткнулся на прямой взгляд Алены. И вновь защемило в груди и ниже пояса - я вновь хотел эту женщину.
  -Пока и здесь терпимо, - ответила Алена, не отрывая от меня своего взгляда, - я не хочу с тобой расставаться.
  -Я подумал, что, может быть, если Ванечке будет холодно... - пробормотал я.
  -Давай, Савва, я тебя покормлю, ты, надеюсь, голодный?
  -Давай, корми, наверное, мамонта бы сейчас сожрал, - рассмеялся я. Затем налил коньяк в походные стаканчики почти до кромки и мы выпили.
  -Попробуй вот это, - сказала Алена, нарезая колбасу кружочками. - У нее особый вкус, она никак не готовится, просто под седлом у лошади две-три недели томится, потом лошадиным проходит, то есть натурально солится. Это тетка мне к поезду принесла, она должна была со мной вместе ехать, но мать ее, старуха, неожиданно заболела, при смерти лежит, так она возле нее осталась.
   Я взял кусок колбасы, понюхал и скривился, но заставил себя его съесть. Запах и вкус этого деликатеса были весьма специфическими.
  -Ешь, ешь, такая колбаса мужскую силу дает, - приободрила меня Алена.
  -А паштет не дает? - спросил я, накладывая добрый кусок паштета на хлеб.
  -У тебя с этим делом все в порядке, так что ешь все подряд, - улыбнулась она. - Муж, когда узнает, что я сама без тетки поехала, ее и меня заодно убьет.
  -А тебя за что?
  -Не разрешает он мне никуда ездить одной.
  -Ревнует, значит, - решил я. - Сколько же ему лет?
  -Сорок три.
   Я чуть не подавился куском.
  -Так он же в папы тебе годится.
  -У нас, цыган, так принято, - просто сказала она. А после паузы добавила: - Жена, та, что у него до меня была, умерла, вот поэтому он и женился на мне, ведь мы, цыгане, не разводимся, а женимся один раз и на всю жизнь. - Помолчав немного, она вдруг спросила: - Скажи, Савва, а ты бы женился на мне?
  -Да, - мгновенно ответил я, перестав жевать.
  -А я бы за тебя замуж не пошла, - вздохнула она. - Ведь мы, цыгане, совсем на вас, русских, не похожи.
  -Спасибо, - пробормотал я.
  -Не обижайся, милый.
  -Он у тебя что, действительно... барон?
  -Да, так считается.
  -А ты, выходит, баронесса?
  -Выходит, баронесса, - усмехнулась Алена, складывая остатки еды в сумку.
   И тут я вспомнил рассказ своей матери.
   Мне было три годика, когда отец, поссорившись с мамой и бросив нас, уехал жить в Одессу. Мама его ждала, все надеялась, что он вернется, поэтому мы с ней каждый день приходили к одесскому вечернему поезду, благо жили рядом с вокзалом. В тот вечер все было как обычно, рассказывала она, так как я тогда был еще мал и ничего из происшедшего не запомнил, десятки, а может, и сотни людей толпились или сновали в зале ожидания и снаружи, по перрону, дожидаясь своих поездов. Тут же все что-то ели, пили, тут же и спали, в стороне неподалеку справляли нужду. Многочисленные безногие и безрукие инвалиды Отечественной войны, совсем еще не старые дядьки, выставив напоказ свои культи и обрубки, указывали прохожим на свои скупые солдатские награды, тянули к прохожим руки, выпрашивая милостыню; между ними кучками стояли цыгане - наглые, шумные, говорливые. Неожиданно в какое-то мгновение цыгане окружили нас с мамой, и мама инстинктивно прижала меня к себе. Я тогда был, если судить по фотографиям, мальчишка весьма хорошенький: упитанный, светлые кудри до плеч, глаза серо-голубые, - ну, чисто херувимчик. Одна цыганка, беременная, пузо до подбородка, тряся своими многочисленными юбками, а с ней на пару другая, черная, скрюченная, словно баба-Яга, оттеснили нас к стене, затем между ними возник молодой цыган с бородой и усами, который стал доставать из карманов и из-за пазухи толстые пачки денег, и протягивать их матери со словами:
   -На, возьми, все деньги возьми, только отдай мне пацана.
   Я жался к матери, которая в ужасе озиралась по сторонам, затем она схватила меня покрепче и с воем, расталкивая цыган, побежала прочь.
   С того дня мы на вокзал больше не ходили.
   А отдай она меня тогда цыганам, подумал я, был бы я теперь, возможно, цыганским бароном, вальяжным, толстым и наглым, с полным ртом золотых зубов, и даже собака у ворот моего дома тоже имела бы золотые коронки. И окружали бы меня сплошь смуглые черноволосые девушки-красавицы, которые мне так нравятся; и тогда, вполне вероятно, я смог бы жениться на пламенно-жгучей Алене.
   А еще могло статься - и это, пожалуй, наиболее вероятно, - отрубили бы мне руки и посадили бы с этими обрубками под присмотром пожилой цыганки просить милостыню где-нибудь в подземном переходе в Ленинграде, Москве или Киеве.
   Впрочем, бабушка, мать моего отца, мне как-то по секрету рассказала, что в нашем роду каким-то непостижимым образом затесалось немного цыганской крови, да я тогда был мал и невнимателен, прослушал ее рассказ, а когда подрос и заинтересовался этим всерьез, бабушки уже не было в живых.
  
   За своими думками я, сытый и слегка пьяный, незаметно для себя прилег и уснул. Прошло еще несколько часов, за окном рассвело, вскоре день вошел в свои права, но в вагоне не потеплело, и Алене пришлось перейти в соседний, девятый вагон. Я шагал следом, нагруженный ее вещами.
   Вернувшись в купе, я залпом допил из бутылки коньяк, и, досадуя на себя за то, что не купил с собой еще пару бутылок этого универсального лечебного напитка, укрылся всеми тремя одеялами, что были в купе, и вновь уснул. Проснулся я теперь уже к обеду, и едва глянув в окно, понял, что поезд стоит на станции Киев. Это уже профессиональное: мы, проводники, можем спать, сколько и когда угодно, но как только почувствуем, что поезд стоит, просыпаемся.
   Вновь поглядев в окно, я увидел на перроне слева от себя целую цыганскую семью и среди них заметил Алену с ребенком на руках. Она была одета в шубку, знакомые мне сумки - ее багаж - находились рядом, на перроне. С удовольствием я разглядывал ее - эта молоденькая женщина была хороша какой-то особой, дьявольской красотой. Затем перевел взгляд на стоящего рядом с ней пузатого, обрюзгшего мужика в рыжей дубленке без шапки. Черные с сединой волосы ложились на плечи нечистыми локонами, густая борода и усы оттеняли просвечивающуюся на лбу лысину.
   Муж - понял я. Барон.
   Словно почувствовав мой взгляд, барон, повернувшись, поглядел в мою сторону, недобро оскалился, и я увидел в его рту множество золотых зубов.
   А мне почему-то казалось, что Алена в Молдавии живет, и мы вместе с ней до самого Кишинева доедем. Оказывается, и на Украине есть свои цыгане, и даже бароны. И, что особенно приятно, баронессы.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"