Савченко Дмитрий Николаевич. Окончание введения тома 2: О философии Духа

Савченко Д.Н.

Окончание введения тома 2.

Бенедетто Кроче об истории как философии духа. Корреляция представлений Кроче с идеями креатологии

Любой, кто концентрирует внимание с целью написать очерк по истории античной философии, сталкивается с определенным числом трудностей, и это его будущее творение сразу становится для него важной дисциплиной, если он не хочет, чтобы изучение древних философов стало простым нагромождением разных учений.

Поистине сложно решить, где остановиться и что исключить. Длительная единая традиция греческой философии в действительности никогда не заканчивалась. Она и сейчас остается живительной силой, и влияние греческой философии на современную цивилизацию не остановилось и продолжается. Очень важна для историко-философской традиции непосредственная работа с первоисточниками и самостоятельная интерпретация материала.

Следуя за Кроче (1, с. 10-23), автор заявляет, что философия не может быть (и никогда не была) ничем другим, как философией духа. Философия духа никогда не была и не может быть ничем иным, как исторической мыслью, или историографией. "В этом процессе есть исторически обусловленный момент методологической рефлексии, получающий то большее, то меньшее значение. Он образует особый предмет литературной дидактики, но внутренним образом всегда вплетен в единый процесс" (1, с 10).

Кроче говорит, что только в 19 веке произошло осознание о разрешении философии в историографию. Во-первых, философия не может быть ничем другим, как философией духа. А философия духа не была и не может быть ничем иным, как исторической мыслью, или историографией. В этом процессе имеет место методологическая рефлексия, она образует особый предмет литературной дидактики, вплетенный в единый процесс.

В истории философской мысли, - считает Кроче, - всегда присутствовали контраст и беспрестанная борьба критического знания, или философии духа, с двумя противоположными путями к свету, в котором так нуждается душа в её тяге к истине. Первый из этих путей - вовсе не поэзия, как думал Платон, ведь поэзия в своей наивной чистоте не может противостоять мышлению - это миф, или религиозное Откровение. Читаем далее Кроче:

Не просто лирический идеальный поэтический образ, а тот образ, который избегает всякой концептуальности, объяснений, логически непонятный и недоказуемый. Он покоится на сновидениях, предсказаниях оракулов, образных интерпретациях, полупонятных словах, иллюзиях, силе освящающей и сохраняющей их традиции, и даже если они логически осмысленны, то лишь в пределах Откровения, которое в конечном счете следует смиренно принять. Второй путь, который обычно подменяет или следует за первым - это метафизика (1, с. 11).

Метафизика, считает Кроче, рождается на обочине мифических истин Откровения, пытаясь осмыслить реальность и найти для этого подходящие категории. На этом пути она находит или не находит (ибо найти-то нельзя) что-то похожее на метод естественных, или эмпирических наук, которые предлагают более или менее адекватную модель немифического, а вполне научного объяснения мира. Возникают так называемые философские категории, эмпирические и вместе с тем чистые понятия, материальные объекты или силы, логические и духовные вместе, ментальные конфигурации, мыслимые, однако как целостные, а не гибридные.

Натуралистический аспект метафизических вымыслов очевиден, когда речь заходит о причинах всего сущего, ведь ясно, что принцип причинности есть собственно естественнонаучный принцип. Вместе с тем категориальный аспект выдает претензию на познание "последних" высших причин. Возникает противоречие в определении, ведь "причина" никогда не может быть последней и высшей, будучи простой связью между частными фактами, вне которых исчезает любой смысл (1, с. 10-11).

Само понятие метафизики отражает в переходе от смысла post к смыслу trans тщетную попытку подняться над миром объектов к высшему беспредметному миру, оно приглашает к трансценденции, которую избегает любой критический дух, чувствуя пропасть пустоты. Так метафизика после неудачной попытки преодолеть натурализм наивно объявляет себя "первой философией" или всеобщей, трактуя самосознание как психологический акт, а философские исследования (логические, этические и др.) как частные, вторичные, сводя их в тот же естественнонаучный план.

Все проблемы духовной жизни, - считает Кроче, - которые множат сами себя, не достигают, по мнению философов, метафизического уровня проблем, максимум которых - пустота. Метафизика превосходит историю, и это плохая трансценденция, ибо пытается найти мир вне и помимо истории. Она замыкается в системе и в таком замыкании называет себя "дефинитивной" дискредитируя саму естественную потребность ума в порядке и систематической самоорганизации, которая невозможна вне исторического опыта. Как следствие, метафизические сущности, с одной стороны, возникают из анализа элементов и смеси философских и исторических проблем, построенных по естественнонаучным схемам, с другой - они тяготеют к религиозным мифам, превращаясь в псевдорациональные сущности. Не такая уже редкость перевод религиозных мифов в псевдорациональные сущности и повторый перевод последних в истины Откровения. Не редкость, когда метафизические утверждения взывают к поддержке сверхрациональной способности, будь то экстаз, интеллектуальная интуиция или простое чувство, всегда сводимых, если это не школьный вербализм, к страстному воображению. Кроче считает, что любая метафизическая формация может устранить своего рода ментальное неудобство из любого примера природного плана. Та же "вода" Фалеса, которая открывает в учебнике по философии серию метафизических сущностей, будь то восточный аналог или океанический миф, не хочет быть только божественной. Это понятие воды, хоть и вещь среди вещей, но все же порождающий и экспликативный принцип. Но как бы ни хотелось толковать его как "порождающий", на самом деле, не будучи духовной категорией, он остается на перепутье, в возвратном движении к мифическому "отцу Океану". Гегелевская Идея (которая если и не последнее звено в веренице, то наверняка одна из главных вершин) есть не дух или форма духа, а именно сущность, принятая в её трансцендентальной чистоте и в акте выхода природы из себя и возвратного пути человеческого духа. В этой своеобразной теофании есть постоянная опасность возврата к иудео-христианскому Богу, - считает Кроче (1, с.12). Теизм многих учеников Гегеля доказывает этот тезис.

Натуралистический перевод, - анализирует Кроче, - в сущности, проявляется как в "атомах" Демокрита, так и в идеях Платона и монадах Лейбница. Это заметно по сказочным трактовкам платоновских мифов (вспомним, например, теорию красоты как духовного луча света, рассекающего тьму материи, здесь слова "луч", "материя", "свет" лишены физических и логических детерминаций). Эта нарративная процедура (erzahlend) характерна и, во всяком случае, не чужда немецкому философскому идеализму. Когда сущностное определение достигает отрицания, постулируя непознаваемое, получают подтверждение культовые акты. Начинаешь думать, что нужен алтарь, похожий на тот, что видел Павел в Афинах, - алтарь "неизвестному Богу".

"Натуралистический характер метафизики, который, начиная с Гегеля, отчетливо проявлен установлением связи между научной мыслью и философией, поддержали и позитивисты, и даже идеалисты, которые, как Гартман, заявляли о том, что пришли к своим "спекулятивным результатам" с помощью "научно-индуктивного метода". Отношение Шеллинга к поэзии как истинно метафизическому инструменту, может быть примером своего рода возвращения к откровению. Поэзия, измененная в своей природе, больше уже не поэзия, а, самооткровение Абсолюта. В самом деле, метафизики верят, что судят достаточно критично и осмотрительно, однако частенько уподобляются некоему пророчествующему апостолу, вещавшему с торжественной глупостью.

Философия,- пишет Кроче, - отделяется от мифа и истин откровения, с помощью иного метода, чем натурализм, дабы избежать сомнительного возврата к мифическому. Она создает понятия, вооружившись которыми человечество все яснее судит о жизни и все увереннее постигает реальность.

Обдумывание универсального, остающегося внутренне присущим индивидуальному; не сопоставление универсалий, а постижение внутренних связей всего живого; не редукция частных фактов к классам, а постижение особенного, как того же всеобщего, конкретно актуализированного; не математические или физические понятия, а спекулятивные или чистые понятия; не чувства или иммагинативные комбинации, а только критические понятия - вот предмет философии духа. Так, спускаясь на глубину и следуя логической необходимости, философия духа, от древних греков и до нас, разрабатывала теории логики, этики, политики, экономики, эстетики со всеми возможными спецификациями (1, с.13).

Создателями этого возрастающего ментального наследия были настоящие философы. Когда мы говорим о Сократе, - продолжает Кроче, - то тут же вспоминаем о восстановлении и концептуальном обосновании ценностей моральной жизни. Имя Аврелия Августина энергично напоминает его предостережения от необдуманных попыток искать истину вовне, слишком далеко от самого себя. Априорный синтез Канта подталкивает нас к преодолению односторонности сенсизма и интеллектуализма, любой формы моральной гетерономии, напоминает об изначальности эстетической интуиции. Что касается открытий Вико, то его принцип конверсии истинного и сделанного ведет к духовному смыслу вечной идеальной истории. Открытие диалектической формы мышления Гегеля, - пишет Кроче, - идея Паскаля об освобождении морального сознания из сетей казуистики, закон силы Макиавелли, описавший условия политической борьбы, - все это звенья цепочки, в которой сегодняшние идеи связаны с предшествующей критической работой нашего ума.

В настоящей истории философии ничто не теряется, и теоретическая цепочка тянется к нам, чтобы включить в себя все новые звенья. Ни истины откровения, ни метафизические изыски сами по себе не формируют цепочки: гибриды мысли и воображения как таковые стерильны. Кроче говорит:

Только кажется, что линии движения и прогресса появляются спонтанно, на самом деле именно критическому мышлению и философии духа, ведущим работу изнутри, мы обязаны прогрессом. Принцип истории находится вне ее самой, ее вечный двигатель - разум. В сказках о невидимых маленьких духах, скрывающихся в родниках или дуплах деревьев, уже заметно движение от, возможно, не очень умелой попытки осмыслить божественное в рамках примитивной религии к монотеистической унификации всего реального в одном понятии, от жестокого Бога израильского народа к справедливому и милостивому Богу, от воскресения во плоти к бессмертию души, от загробных мук или триумфа мессии к христианскому раю, от представления о равной потенции добра или зла к христианской теологии, от мозаичного закона юридического свойства к оправданию верой во Христе, от земледельческих культов к идее искупления и спасения как духовного обновления, от божественных триад восточных древних религий к христианской Троице, к которой, наконец, найден и символически представлен диалектический ритм разума и жизни (1, с. 13-14).

Кроче говорит, что "эволюция догм", которую модернисты на свой манер желали продолжить, и в самом деле удалась. Полный распад догм закончился их растворением в философских понятиях. Метафизические сущности как таковые эквивалентны: вода Фалеса и идея Гегеля одновременно натуралистичны и сверхъестественны. Ясно, что между ними огромная разница по качеству, энергии и богатству заключенных в них мыслей. Уже Анаксагор берет в качестве принципа не физический объект, а ум, почему его и называли, по отношению к предшественникам, "единственно трезвым среди многих опьяневших". Даже атрибуты Спинозы и картезианские res cogitans и res extensa (мыслимое и протяженное (лат.)) не просто вплетены в конкретный духовный процесс, а спроектированы духом извне. Конечно, есть прогресс в пути от Декарта к Спинозе, как в пути от субстанции Спинозы к монаде Лейбница. Это утверждение абсолютного спиритуализма, когда материя и природа теряют реальную консистенцию (1, с. 15). Однако сам факт, что философия, проделывая длительную полезную работу, оставалась философией духа, что она так или иначе побеждала религиозную и метафизическую трансценденцию, говорит о том, что она осознавала собственную специфику, уточняя отношения различий и противоречий.

Кроче поясняет, что пытаясь понять отношение философии и истории как вожака и ведомого, нельзя укрыться от утерянного было понимания формы трансценденции, некоторого примата формы по отношению к истории, метафизических сущностей в отношении опытной реальности. Чтобы не впасть в ошибку описания духа как только метафизической сущности, нет другого противоядия, как понять зависимость философии от истории, а истории - от философии. Однако постольку поскольку ни дух, ни история не суть понятия природы, их взаимозависимость не может быть осмыслена в натуралистической форме взаимодействия, ибо это есть единство синтетическое и диалектическое.

Это положение о единстве истории и философии обычно соотносят с Гегелем. Однако для точности отметим, что Гегель говорит лишь о единстве философии и его истории. Кроме того, речь идет не о подлинном их тождестве, а, скорее, об удвоении философского процесса, сначала осмысленного в идее, затем осуществленного в исторической реальности. В рамках последней вечные категории темпорализуются и воплощаются в хронологически упорядоченные эпохи. Против такой редукции истории к подобию серии доктринальных истин восстают время от времени историки. И Гегель, и Кант неустанно искали понятие, развитие и углубление которого позволило бы установить подлинное единство. Для Канта таким понятием стал априорный синтез понятия и интуиции: в отсутствие синтеза пустым становится первое и слепой - вторая. Новую формулировку априорного синтеза - понятия понятия, идею как единство логоса и представления, универсального и индивидуального - мы видим у Гегеля.

Обратим внимание и на нашу точку зрения (с позиций креатологии). Как постулировалось нами ранее креатология - новое универсальное научное направление, исследующее глобальные вопросы взаимодействия креативной личности с существующим уровнем развития научных (или иных) представлений и парадигм (интеллектуальным потенциалом общества). Другими словами с одной стороны имеется в наличии креативная личность (талант, гений), а с другой - существующие в данной исторической реальности представления и нормы, а также парадигмы. Рассматривая историю не только античной культуры, но гораздо шире - историю культуры, мы видим, что в том, что обычно называют историей, прежде всего, рассматриваются личности, хотя их жизнь при этом и получает более широкое социальное освещение на культурном фоне; история культуры сознательно нацелена на то, чтобы описание культурных течений были бы как можно меньше связаны с личностями. За традиционными пристрастиями историков подспудно лежит распространенная точка зрения, согласно которой то, что оставляет след в истории, совершено людьми, и исток всех исторических событий нужно искать в личных свойствах талантов или гениев. По возможности устраняя роль личности, историко-культурный подход устраняет это подспудное убеждение, формируя возможность рассматривать социальные и культурные события и отношения сами по себе, на их собственном уровне. Анализ и интерпретация осуществляются без ссылок на личности других людей. Однако креатология разрешает это затруднение только следующим замечанием. Культурные ценности в самом деле полнее всего выражаются гениями. Нас интересует не кто выражает, а что и как выражается, т.е. "временная, пространственная и сущностная соотнесенность каждого феномена высокоразвитой культуры с другими ее проявлениями" (2, с 14). Появление в определенное историческое время такого гения, как Пифагор, предопределило развитие всей европейской цивилизации. Любой образованный человек сегодня согласится с тем, что учение о гармонии в философской системе Прокла не могло быть сформулировано во времена Пифагора.. Любопытный прорыв в мышлении, касающийся истории философии как фундаментального вопроса демонстрирует философ и мыслитель Е. Шилов. Лучше процитируем достаточно полно его мысль:

История философии - это реальная проблема, имеющая решение, с нахождением которого она перестанет быть проблемой.. Важна не столько философия сколько та специфическая особая реальность, возникающая в силу её наиболее простого действия во времени, существования в нем.

История философии как каталог, состоящий из имен, обозначающих континуумы философских систем и произведений, раскрывает одну из фундаментальных составляющих истории мышления, а именно, существо "начала" мышления - как оно (начало) возникло, как существовало, работало и осмысливалось на протяжении истории мышления. Бытие как "слово", содержащее существо начала мышления, является универсальной истиной действительности мышления, в то время как действительность мышления раскрывается многообразием неуниверсальных истин, раскрывается как время, измеряемое способом рассмотрения истории мышления. История философии "несокрыта" как действительный поиск Слова Бытия, изначальной риторики бытия. Вопрос: "Кто есть Бытие?" - это вопрос о форме начала мышления, риторическая сущность которого окончателно прояснена.

Вопрос об изначальном опыте разума, дефинирующего основания естествознания, разведывающего в этом опыте самостоятельный путь бытия, - это историко-философский вопрос о Пифагоре. Мы раскрываем здесь историко-философский вопрос о Пифагоре как коренной вопрос истории философии, завершающий её судьбу.

Пифагор есть Бытие. История философии, осмысливая те или иные философские учения, анализируя интеллектуальные системы и конструкции, переопределяя взаимодействие между философами и школами, в действительности производит разведывание истока мышления. Вопрос о бытии, по Хайдеггеру, центральный вопрос истории философии.

Бытие есть достояние истории философии, то основание мышления, которое обусловило его историю. Философия же есть лишь бытописание мышления, его падения в ту или иную историческую эпоху (3, с. 84).

Подведем краткий итог. Гегель и Кроче, с разных сторон проводят одну и ту же линию - линию: философия истории как история философии. Креатология (как и Альфред Луис Крёбер в культурологии) добавляет в анализ роль гениев в истории. Креатология анализирует философию Духа. Поэтому в дальнейшем изложении рассматриваются замечательные таланты и гении, определяющие культурные сдвиги той или иной исторической эпохи.

В работе над книгой автору помогали очень многие люди, что совсем неудивительно, ибо годы он не мог выходить из дома. Поэтому автор выражает особую признательность великодушно помогавшим мне тем коллегам и друзьям, кто так или иначе оказал влияние на развитие идей, изложенных в этой книге. Я бесконечно благодарен горячо любимой моей жене Ирине, которая вдохновила меня на этот труд, за неизменную любовь и заботу, за глубокое понимание и чуткость и сыну Кириллу за неизменную помощь в возникающих компьютерных проблемах и во всех остальных вопросах. В Интернете есть такой благородный человек, который создал электронную библиотеку, пользоваться которой бесплатно могут такие люди как я, не выходящие из дома; это для меня был бесценный дар, ибо пока существует в России такое положение, что не имеющие возможность выходить из дома, отрезаны от информации, получить знания таким людям весьма проблематично. Я благодарен этому человеку, ибо без него эта книга была бы намного бедней.

Мне хочется выразить признательность Ларкиной Юлии и Привизенцевой Ольге Викторовне, которые доставали и приобретали мне нужные книги по различным областям знаний, а это несомненно способствовало повышению ценности монографии. Особую благодарность я хочу выразить Астаховой Ирине Анатольевне за её труды по депонированию моих монографий в ВИНИТИ РАН. Это крайне трудоемкое дело, требующее затрат времени и сил.

Я очень признателен доктору философских наук Фатхуллину за постоянную поддержку советами (весьма мудрыми) и моральную помощь во многих трудных для меня вопросах.

Книга полезна для ученых в области гуманитарных знаний, а также для высокообразованных интеллектуалов, стремящихся расширить свой кругозор, кроме того, она представляет безусловный интерес для богословов, священства и мирян Православной Церкви, и, естественно, для философов, филологов, специалистов по классической филологии, культурологов, историков, художников, ученых других специализаций и других представителей творческой интеллигенции. Все, кто интересуются проблемами современного гуманитарного знания, православного богословия, истории и философии могут найти в ней новые для себя идеи.

Литература

-- Кроче Бенедетто. Антология сочинений по философии. - СПб., Изд-во "Пневма", 2008 - 477

-- Крёбер А.Л. Избранное: Природа культуры / Пер. с англ. - М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 2004. - 1008 с.

-- Шилов С.Е. Риторическая теория числа / С.Е. Шилов; Науч. Совет РАН "История мировой культуры". - М.: Наука, 2006. - 316 с.

Автор просит всех тех, кто имеет возможность, помочь в издании этой монографии

dn756@yandex.ru

Дмитрий Савченко

1.10.09

Оставить комментарий © Copyright Савченко Дмитрий Николаевич (DN756@yandex.ru) Размещен: 26/06/2010, изменен: 26/06/2010. 24k. Статистика. Монография: Религия		Ваша оценка:

Савченко Дмитрий Николаевич : другие произведения.

Окончание введения тома 2: О философии Духа