Аннотация: После климатической катастрофы уцелевших спасает магия. Обрывки знаний прошлого проявляются и используются неожиданным образом.
Последний ведун Башни
Открытая четырем ветрам, стоящая на красноватом холме в добрых пять
сотен локтей высоты над выжженной степью, древняя Восточная Башня из дикого камня напоминала о былом владычестве человека. Не взирая на годы, она не поддалась ни солнцу, ни ветрам; несмотря на царившее вокруг безлюдье, в верхнем оконце горел огонёк. Тонкий лучик света пробивался сквозь узкую щель в тяжёлых ставнях; и это был один-единственный рукотворный огонь на многие пешие переходы от Мелкого моря.
Лучи утреннего солнца упали на вершину, окрасив розовым серый камень. Восточная Башня, легендарный оплот ведунов прошлых поколений, вызывала в душе трепет. Вокруг посветлело, обычному зрению стали доступны выглядывающие из песка и пыли остатки древних строений. Отбросив в сторону длинный металлический прут, защиту от змей, да и просто посох для ходьбы в потемках, я начал зигзагами подниматься на холм. С юго-западной стороны он был крут - и никаких лестниц.
Пересохшая глина крошилась и осыпалась под ногами; за прутом вскоре пришлось вернуться, дыбы он вновь послужил посохом. Главная его ценность была в другом: вдали от населенных земель тушканмыши совсем не боялись заклинания Высокого Писка. Тратить же на всякую мелочь боевые заклинания - много чести. Вот я и отмахивался от наглых зубастых созданий простым железом. Вообще-то, это был какой-то сплав, но в них я не разбирался.
Присев на обрыве, перевел дух. Переход к Башне дался нелегко. Ноги дрожат, дыхание тяжелое, в глазах темно. Зато вот она - Башня, в двадцати шагах от меня.
Я потянул на себя ручку. Дверь не запирали - появление случайного человека равносильно чуду; звери и прочие неразумные существа могли толкнуть дверь, тянуть на себя умел только человек. Вероятно, что это он умел делать, пожалуй, слишком хорошо.
В верхнем покое ровным желтым светом горела магическая лучина;
яснее ясного, что обитатель Башни был ведуном. За столом склонился над листом бумаги согнутый годами старик с редкой неровной бородой, падающей на стол длинными засаленными прядями. Длинная белая накидка порыжела: то ли выцвела на солнце, то ли запылилась. Старик старательно выводил вычурные значки, как школяр, склоняя набок голову. Остановившись на верхней ступеньке, я ждал в тишине, зная, что малейший штрих, лёгший не так, как надо, извратит заклинание.
Андрон поднял на меня глаза, выцветшие от многолетних изысканий.
- Кирил? Ты во плоти?
Шагнув со ступени на грязный дощатый пол, я подтвердил свою материальность скрипом досок; сев без приглашения на стоявшую у стены лавку, подтвердил неслучайность своего визита. Андрон менее прочих нуждался в словах. Он откинулся на спинку блестящего металлического стула и ждал, выну ли я что-то из заплечного мешка, что положил на лавку рядом с собой. Убедившись, что к нему нет никакого послания, снял с углов лежащего перед собой листа придавливающие его небольшие бюсты неизвестного героя древности. Скатав лист, он сунул его под стол. Вероятно, там был ящик - некоторые столы былых времен снабжались ими в изобилии. А Башня была очень, очень старой.
- Значит, здесь ты по своим делам? - поинтересовался дядюшка с напускным равнодушием.
Глядя на него, я понимал, насколько он постарел. Удивительно, как это он сумел добраться до Восточной Башни. Даже с сопровождением из трех человек и ослика это предприятие нелегкое.
- И по своим, несомненно, тоже, - мой голос прозвучал слишком громко. Дядя сдвинул брови и поджал нижнюю губу. Пришлось сбавить тон. - Ты думаешь, курулт ведунов отпустил бы меня, не будь тому касающейся всех причины?
Андрон пошамкал губами. Меня обдало холодком. Вообще-то, на жаре это даже приятно, однако ведуны не любят, когда заклятия применяются к ним самим. На дядю обижаться не стоило: и по старшинству, и по родству - родной брат матери, да и заслуги его перед курултом не чета моим.
- Так, я вижу, ты шел один, ночами... тьфу, - поправился дядюшка, - ты бежал четыре ночи напролет, отсыпаясь днем в развалинах. Сразился с Восьмизубом, уцелел. Заклинания не применял, донес до меня всю мощь нерастраченной. Да, чтобы так поступить, у тебя должна быть основательная причина. Что-то, способное задеть честь семьи?
- Да, Андрон. Я приобрел часть чужой памяти. Это память Иного Мира.
Дядюшка промолчал. Конечно, я не ожидал, что ведун с таким опытом и столь глубоким пониманием ведовства станет возмущаться, топать ногами и кричать, что меня надо сжечь на костре, как лазутчика Иного Мира. Мы, ведуны Третьего и высшего кругов, уже понимали, в отличие от сановных волхвов, что избежать соприкосновения с Иным Миром, используя действенные заклятия, немыслимо. И не всегда это опасно, чаще Иной Мир нас просто не замечает. Но риск действительно существовал, иногда с ведунами происходило непредвиденное.
- Кто еще о сем ведает? - деловито спросил дядя.
- Не поручусь, но надеюсь - пока никто. Помнишь тот случай, когда Ликсей дерзнул прочесть непроверенное заклятие? Явилось черное, пышущее жаром чудовище, раздавило троих, снесло стену и исчезло. Так вот, теперь я знаю, это чудовище называется паровоз.
Я повторил по буквам. Дядюшка пожал плечами, ожидая продолжения. Выдержка у него отменная. Любой ведун знает: раскрыть истинное имя чудовища - это успех, достижение, удача. Курулт, лишь услышав, что я открыл способ узнавать некоторые имена Иного Мира, с воплями восторга разрешил мне путешествие к Восточной Башне, дабы я посоветовался с Андроном об опасности сего начинания.
- Паровоз не чудовище, не живое существо, не тварь заклятая. В Ином Мире это просто повозка, тянущая груз по ровным железным полосам...
Андрон поднял руку к губам, я замолк. Подробности его не интересовали.
- Соблазн Иного Мира сгубил многих, - назидательно проговорил дядюшка. - Ты огласил имя чудовища...
- ... и ведуны согласились, что надо бы с тобой посоветоваться. Память же открылась после того, как я использовал заклятие Поиска Подобного, а приманкой послужило вот это, - я извлек из нагрудного кармана серой куртки белый блестящий круг.
Когда мальчик приехал в северный небольшой городок, для школы он был еще мал. Детский садик, в который он ходил, был, как и большинство строений той поры, деревянным. Одноэтажное деревянное здание, память услужливо рисовала его бледно-зеленым. Кто знает, каким оно было на самом деле - повзрослев, мальчик убедился что воспоминания детства не всегда точны в деталях. Хорошо запомнился туалет: несколько дырок в полу, пол окрашен в тоскливо-оранжевый цвет. Но чисто. Еще запомнились раскладушки, которые ставили в комнате во время тихого часа. Раздвижная деревянная рама, обтянутая брезентом.
Жил мальчик, однако, всегда в больших кирпичных домах, с нормальными кранами, унитазами и ванными. Вначале у родственников, потом интернат, в котором работала мать, дала ей комнату в жилом корпусе. А после они получили однокомнатную квартиру. Горячая вода, канализация, центральное отопление - но при этом на кухне стояла железная печка, которую полагалось топить дровами, если надо приготовить обед. Тогда мальчик первый раз попробовал рубить дрова - без особого успеха. Во дворах пятиэтажек стояли дровяные сараи, между которыми и проходили детские игры.
Впрочем, еду чаще готовили на электрической плитке. Дровяную разжигали, когда требовалось приготовить сразу несколько блюд. То есть нечасто. У мальчика сия процедура вызывала искренний детский восторг. Огонь он любил. И во время прогулок по городу, довольно маленькому, так что выйти на окраину или за нее труда не представляло, частенько разводил с друзьями костры. Но это уже позднее, когда стал школьником.
Что еще запомнилось? Деревянные тротуары вдоль асфальтированных улиц. Идешь, а доски под ногами приятно прогибаются. Ряды одноэтажных деревянных домов на четыре квартиры. Рыже-коричневые, цвет воспринимался как естественный для дерева. В одном из таких домов находилась детская поликлиника, куда его часто водили. Мальчик рос болезненным, слабеньким, но при этом отличался полагающейся возрасту проказливостью и тягой к приключениям.
Детсадовский период запомнился слабо, отрывочными впечатлениями. В школу он пошел в другом городе, значительно южнее - жил у бабушки. А после первого класса вернулся в северный городок у железной дороги. Город этой дорогой жил: локомотивное и вагонное депо, прочие железнодорожные службы. Существовал еще газовый завод - длинными зимними ночами его трудно было не приметить. Газовый факел неугасимо пылал на горизонте, а темнело ночами рано, и его свет бросался в глаза даже на освещенных городских улицах.
Учился мальчик во вторую смену, мать же работала в вечерней школе. Занятия у нее были с утра, а потом еще вечером, возвращалась она к полуночи. Днем же мальчик уходил в школу, мать он видел по выходным, и урывками - прочие дни. Телевизор отсутствовал, в те времена в городке вообще не имелось телевещания. Темнело рано, дети гуляли и по темноте, но к девяти вечера расходились по домам. Мальчик много читал - других развлечений не было, да ему и нравилось читать. Частенько он, зачитавшись, дожидался мать с работы. Попадались ему и серьезные книги, рассчитанные на взрослых. Не все он там понимал, но добросовестно дочитывал до конца. В результате мальчик набрал неплохой словарный запас и выработал книжное, отвлеченное представление о мире.
О младших классах школы воспоминаний осталось немного. Учительница, простая добрая тетка, относящаяся к детям по-матерински. Обшарпанные школьные полы, футбол после школы, если родители одного из одноклассников разрешали тому взять мяч. Кажется, это зависело от его успеваемости и поведения. Друг-одноклассник, живущий в соседнем доме, с ними и его братом мальчик постоянно гулял по городку и окрестностям. Как ни странно, совершенно не вспоминались морозы, которые несомненно случались. Город располагался на севере, в глубине тайги, но вокруг города тайга эта была вырублена много лет назад, пришедшие ей на смену молодые сосенки едва достигли человеческого роста.
Зимой катались на лыжах, с коньками у мальчика ничего не получалось. Те, что привязывались на валенки, отчего-то вихлялись, катание превращалось в муку и мальчик от коньков отказался. К тому же руки у него были неловкие, завязывать узлы он вообще толком не мог, ему даже шнурки на ботинках порой мать завязывала. Летом мать, пользуясь длинным отпуском педагога, увозила мальчика на юг. Для жителей городка югом считались края, где росли яблоки. В самом городке обитатели частного сектора выращивали на огородах картошку да морковку - летом стояли белые ночи, овощам хватало света для круглосуточного роста. Впрочем, иногда по окраинам города мальчик натыкался на пасущихся коров. Позднее он так и не смог понять, чем же их кормили зимой? Возле городка и травы накосить было негде...
Центром и смыслом жизни городка была станция. Пыхтели паровозы - их он застал на излете, когда техника усовершенствовалась до того, что некоторые паровозы уже работали на мазуте. Над тендером у них возвышалась цистерна. Больше всего мальчику нравились пассажирские паровозы П36. Красавцы, выкрашенные в зеленое и белое, возили пассажирские поезда, которым мальчик махал с косогора. Тогда это казалось естественным, в семидесятые, проезжая с севера к теплому морю, мальчик не раз видел, как жители полустанков и деревень машут руками вслед проходящему поезду. Позже этот обычай исчез.
Мальчик часто бродил по станции. Не по вокзалу - маленький городской вокзал, построенный еще в войну, был неинтересен. Он с друзьями бродил среди вагонов и паровозов, пролезал под стоящими составами, карабкался на возвышающиеся между путями угольные кучи. Там же, на станции, на запасных путях стояли вагончики - старые, деревянные, с маленькими окошками - в которых жили люди. Над крышами вагончиков возвышались трубы, из них валил дым. Угля вокруг было сколько угодно. Судя по всему, люди жили там - семьями - вполне легально.
Часто они с друзьями ходили по рельсам. Удерживать равновесие довольно трудно, но со временем он приноровился, мог пройти по рельсу несколько сот метров. Только следовало постоянно оглядываться - все же железная дорога, мальчик очень хорошо знал что тормозной путь груженого поезда больше километра. Бродили ребята и по речке. Их в городе было две, а сам город, как полагается, стоял на стрелке, на месте, где реки сливались. Меньшая река с быстрым течением славилась холодной водой. Говорили, что она течет с гор. Позднее мальчик узнал, что возвышенность сия носит гордое название кряж, но горами ни в коем случае не является. Речка, однако, текла быстро.
Река другая,большая, хотя разница меж ними не столь и незаметна, собирала воду с таежных болот. Считалось, что в ней летом вода прогревалась и годилась для купания. Летом мальчик всегда уезжал, а вот в начале сентября однажды искупался. Без всякого удовольствия, вода оказалась холодной, но факт купания имел место. В этой же реке мальчик однажды ловил рыбу. Рыбалка, как и многие детские впечатления, запомнилась необыкновенно ярко. Мальчик, его друг-одноклассник и брат одноклассника встали вместе с другими ребятами в месте впадения в реку небольшого ручья.
Ручей протекал через город, затем по водоводу-туннелю под станцией, и вода в нем чистотой не отличалась. То, что рыбам надо. Мальчик уже не помнил, на что ловил, но рыба клевала мгновенно. Были случаи, в воду падал пустой крючок, и рыба хватала даже его. Рыбешка мелкая, в ладонь в крайнем случае, но дети наловили трехлитровую банку этой мелочи и гордо принесли ее домой. Рыбу, кажется, родители выбросили, она воняла керосином.
Спать я лег рано, где-то в полдень. Андрон так и сидел за столом, погрузившись в написание заклинаний. Бумаги для трудов я ему принес, хотя дядюшка не израсходовал еще и старую. Ночью он открыл окно, в Башню хлынула ночная свежесть, дышать стало легче. А утром разбудил меня, едва встало солнце.
- Ты совсем не спишь? - спросил я у спины затворяющего ставни ведуна.
- Я сплю мало. Старость имеет свои преимущества. Это ты, словно молодой конь, несся ко мне через пустоши. А я покумекал над твоим рассказом, посмотрел так и этак на твою вещицу, и определил, что опасности она не несет. Как ты ее обрел?
Пришлось признаться, что отыскал диск на свалке непонятого. Имелось при курулте такое собрание вещичек неизвестного назначения, в котором любили копаться и молодые ведуны, и опытные старики, негодные по дряхлости к полевым заклинательным делам. Все надеялись отыскать что-то новое, прославиться, найти случай войти в высший Круг. Иногда получалось. Но откуда сия вещица, для чего она предназначена, осталось мне неведомо. О вещах со свалки мало что известно. Их приносили из разных мест. С севера, от которого людей Земли оберегали Новые Курганы, и куда ходили лишь отчаянные охотники и столь же отчаянные ведуны Желтого Круга. С запада, где жили другие общины людей Земли, и люди Леса - в таких случаях хоть было известно, где и как обнаружили непонятную вещь. С юга - люди Моря плавали за Умершее море, шарили в погибших городах. Их рассказам особо не верили. Только восток не поставлял ничего, в жаркие пустыни никто не углублялся. Восточная Башня сейчас осталась единственным обитаемым местом в краях, где человеку невмочно стало жить.
Орехи, размоченный горох, пересохшая хлебная лепешка - такой завтрак предложил мне дядюшка. Я проворчал, что он напрасно себя утруждает, что не мог я явиться в гости с пустыми руками - и вытряхнул содержимое мешка. Сушеная рыба, мука, финики... Украшением стола стала вяленая козлятина.
- Воду я не нес, знал, в Башне свой источник. А как ты находишь дрова?
Андрон всплеснул руками:
- Ловок ты на мозоли наступать, Кирил. Кончились у меня дрова, сил не хватит принести. За ними потребно к югу идти, по долине, за ночь сможешь туда и назад обернуться, но дотащишь одну вязанку. Ее хватит на пять раз.
- Значит, тебе пора уходить, - догадался я.
Курулт точно не согласится посылать сюда людей, дабы пополнить запасы Андрона. Я гнал от себя мысль, что многие даже вытаскивать Андрона откажутся - в конце концов он знал, на что шел, отправляясь в безлюдные места. Да, Восточная Башня способна упредить об угрозе Вязкого Тумана, и другого такого места нет. Но туман медлителен, даже без дядюшкиной заботы население успевает укрыться, и предупреждения Андрона всего лишь экономят силы стражей восточной границы.
- Я здесь останусь, - молвил дядюшка, разливая по чашкам воду из металлического сосуда с длинным носиком.
Спорить с дядей бесполезно. Я и не стал. Мы доели мясо и Андрон отвел меня вниз, в подземелья. Из гладкой стены торчала металлическая трубка, с которой в подставленную круглую посудину монотонно капала вода. Год назад, заметил дядюшка, она капала быстрее. Подземные воды истощаются. Я молча кивнул, не за этим же белый ведун, член Четвертого Круга, привел меня в подземелье. И точно. В темном углу обнаружилась железная дверь, которую Андрон открыл, подцепив крюком снизу.
По затылку пробежал холодок, и сразу стало светлее. Дядюшка использовал заклинание Ночевидения. Явно впереди нас ждали не пустяки. Ровный коридор, по стенам тянутся прикрепленные черные канаты. Зачем они тут? Память Иного Мира сработала - это же силовые кабели, по ним шел ток. Предметы Иного Мира на нашей Земле? Дядюшка шел вперед, не обращая внимания на окружающие чудеса. Привык, видать. Мы миновали несколько отходящих в сторону лестниц. Движения воздуха оттуда не было, значит, наверх они не выводили.
- Остальные выходы засыпаны? - спросил я небрежно.
- Засыпаны. Враз догадался, сказывается наша кровь. Посмотрим, что ты скажешь вот об этом, - он остановился, пропуская меня вперед.
Коридор впереди перекрывала куча земли, вправо открывался высокий зал, в котором на подставках возвышались огромные металлические бочки. Внизу у каждой виднелся кран. Я постучал по ближайшей - бочка отозвалась гулким звуком.
- Все пустые, - сообщил Андрон, - кроме последней в во втором левом ряду.
У этой бочки на кран надет узкий металлический сосуд, от которого вверху отходила белая округлая штучка с нарисованными на ней значками. В Ином Мире это, кажется, называлось манометром. Стрелка показывала значение рядом с нулем. Я не успел возгордиться своими познаниями, как дядя сказал то, отчего я чуть не сел на пол.
- Следующий наскок Вязкого Тумана станет последним. Мое пребывание здесь потеряет оправдание.
Болел мальчик часто. Ежегодно - ангиной, раз или два в году - гриппом. Врачи часто назначали ему курс витаминов, он ходил в детскую поликлинику, ему там делали уколы. Помнится, уколы делали и в школьном медкабинете. Иногда у мальчика сильно болел живот, он лежал скорчившись, согревая рукой правый бок. Казалось, что так боль меньше. Когда ему исполнилось десять лет, мальчика отправили в санаторий, в Ессентуки. Для сопровождения выделили медсестру. Кажется, после курса минеральных вод живот больше не болел. После санатория у мальчика появился отчим, машинист локомотива. Как раз тогда железная дорога переходила на тепловозы. Отчим однажды взял его с собой в поездку - так делали все машинисты.
Мальчик порадовался новым впечатлениям, но работа машиниста его не зацепила. К тому времени он уже осознал, что порядком отличается от остальных ребят. В первую очередь эрудицией, во-вторую - интересом к умственному труду. Интерес был ограниченный. Интересовала физика, нравилось решать задачки в несколько действий, требовавшие выстраивания цепочки рассуждений. А решение арифметических примеров, заданий по русскому наводили скуку, сосредоточиться на них было невозможно. С русским кое-как обходилось, как у большинства много читающих людей у него развилось чувство языка, позволяющее интуитивно писать без ошибок.
Учился мальчик не лучшим образом, а вел себя и того хуже. Скорее всего, непоседливость усугублялась быстрой усталостью. Мальчик помнил, что его иногда ставили к стене в классе - было такое наказание. И не так часто он стоял там один, иногда компанию составляли трое или пятеро других ребят. Редкую неделю обходилось без записи замечания в дневник. Впрочем, учителя относились к мальчику снисходительно: то ли другие хулиганили круче, то ли понимали, что ругать ребенка за неусидчивость нелепо.
Жизнь постепенно менялась. Уходили паровозы - исчезли за пару лет. Появилось телевидение, местная студия транслировала собственные программы, детский мультфильм и вечером фильм настоящий. В тот период мальчик уже помнил морозы: когда температура опускалась ниже -24 градусов, физкультуру на улице отменяли. А когда морозы подходили к сорока, отменялись и сами школьные занятия. Однажды, когда подкатило к пятидесяти, отменяли даже работу для тех, кто работал на улице. В сильные морозы на улице становилось трудно дышать, приходилось шарфом закрывать нос. И еще ресницы время от времени примерзали друг к другу.
Построили школьный спортзал и трудовые мастерские. Деревянные тротуары заменялись асфальтовыми. Мальчик переехал в другую квартиру, постепенно он сблизился с одноклассником, сыном офицера, и чаще гулял с ним. Тот жил при воинской части. Часть маленькая - несколько радиолокаторов, поднятых на насыпные песчаные горки, антенна дальней связи и обслуживающие их солдаты. Солдаты помещались в одноэтажной казарме, по выходным там показывали кино и офицерские дети приходили посмотреть.
Нравы были простые - дети бегали по всей части, их никто не гонял. Играли в футбол на футбольном поле с настоящими воротами. Зимой заливали хоккейную площадку, гоняли шайбу. Без коньков, мальчик так и не научился на них кататься. Еще катались на корытах с горок, на которых стояли локаторы. Весной и осенью, когда не было снега, ходили на аэродром, до него от части километра четыре. Аэродром был гражданский, территория не огорожена и не охранялась. Мальчик с друзьями устраивались в лесу, рядом со взлетной полосой, и наблюдали за взлетающими и садящимися самолетами.
Взлетная полоса грунтовая, но на нее садились и большие самолеты: четырехмоторные ИЛ-18 и АН-10. Чаще летали двухмоторные АН-24 и ИЛ-14, "кукурузники", вертолеты... Стоянка вертолетов располагалась рядом с лесом, иногда мальчишки заходили на нее, разглядывали машины, даже залезли как-то внутрь открытого МИ-4.
В школе появлялись новые предметы, мальчик обнаружил, что многие из них благодаря хорошей памяти он знает достаточно, делать домашние задания нет необходимости. Когда задавали задачки на дом, он не записывал, успевал решить в уме, пока учитель их диктовал. Мальчик перемножал в уме двузначные числа быстрее, чем делал это на бумаге, а сложение и вычитание в уме осуществлял для четырехзначных чисел. Плохо дело обстояло только с английским и с черчением.
По черчению дело кончилось педагогическими разборками. Вначале двойки ставили собственным работам мальчика. Честно говоря, они действительно плохи, и оценка, возможно, справедлива. Позже чертить за мальчика стал отчим - он все же кончил техникум и с черчением был знаком в большей степени. Те же двойки. За дело взялся дядя: он как раз учился в индустриальном институте, получая второе высшее образование, и там за черчение ему ставили четыре и пять. А в школе, где учился мальчик, дядин чертеж оценили тройкой. Мать мальчика пошла к директору - она работала директором вечерней школы, так что разговор мог идти на равных.
О чем они говорили, мальчик точно не знал, но годовая тройка по черчению в аттестате за восьмой класс была выставлена. На фоне пятерок по большинству предметов она смотрелась довольно сиротливо, но мальчик за оценками не гнался, и удовольствовался тем, что отделался от ненавистного предмета - в старших классах его не было.
Андрон посмотрел на меня, как на малое дитя.
- Ты ныне вещаешь, как простолюдин. Вспомни свое искусство, потрать пару заклинаний! И убедишься воочию.
Он прав, не иначе, память мальчика из Иного Мира меня сбивает. Белый ведун способен точно определить происхождение любой заклятой твари или действие давнего заклинания. Раз он говорит, что истечение содержимого бочки порождает Вязкий Туман, значит, так и есть. Бочка опустеет, и тумана не станет. Каждому заклятию требуется вещественная основа, какая именно содержалась в бочке, я и знать не хотел. Наверняка до предела омерзительная. Только такая могла соответствовать туману, в котором у человека кожа прирастала к любому соприкоснувшемуся с ней неживому предмету. Единственное спасение - голым броситься в воду и плавать, пока туман не рассеется. Иначе одежда прирастет к коже - либо отдирай ее вместе с кожей, либо жди, пока кожа вздуется волдырями и не сойдет сама. В обоих случаях можно погибнуть от сопутствующей лихорадки. А сколькие мои знакомые потеряли кожу на подошвах! Одежду можно скинуть, но ноги-то все равно будут касаться либо земли, либо обуви...
- Прости, дядя, отвлекся. Точно отсюда никакие трубы не ведут? Верю, верю. А если сейчас вот этот кран повернуть?
Андрон, как и я, полагал, что немедленно начнется атака Вязкого Тумана. Появится ли он здесь, или сразу под холмом и поползет на запад, можно узнать, рискнув собственной шкурой. Как действует заклинание, наложенное давным-давно, можно понять только здесь. Сосуд на кране, в нем суть. Снизу отверстий нет, но днище намного скошено, если заклинание действует отсюда, то прямая попадет примерно... Я употребил заклинание Подгорного Видения и понял, куда за пределами холма угодит заклинание.
- Дядюшка, мне надо выйти наружу, осмотреться.
Андрон пошел со мной. Некогда широкая, трое могли идти рядом, каменная лестница искрошилась настолько, что иные ступени отсутствовали, другие сохранились частично.
- Ты здесь не ходил, что ли? - повернулся я к дядюшке, когда тот остановился передохнуть.
- Я стар, Кирил. Сижу в Башне, погружен в ведовские заботы. Что еще я могу дать людям? Новые заклинания, может, кого спасут. Новое знание о мире, коего волхвы зело не любят, а ведуны подвергают сомнению. Но без него, поверь, нам не жить. Вот и тужусь в меру сил, а надзор за наскоками Вязкого Тумана лишь обеление пребывания здесь. И ведуны, и волхвы это понимают, но что взять со старика? На меня махнули рукой... - тут дядя пустил слезу, и я удивился, до какой степени его проняло отсутствие должного уважения.
Он и удалился от людей, дабы лелеять вдали свою обиду. Ведуны еще могли его понять. Многие мыслили сходно, и обладатель белой накидки искренне почитался за заслуги. Но волхвы - это дело другое. Ведовство им знакомо, и способности у них есть, да обучение они прошли изрядное. Но ведовской заботой никто из них не занимается. Некоторые прорицают, но и к тем отношение снисходительное, ибо немногие предсказания попадают в точку. А прочие руководят общей жизнью людей и теми ведунами, что защищают границу в Новых Курганах, делают вылазки на север, готовят боевые заклинания...
- Ты не удивился, когда я ничего не молвил, не возмутился и не оторопел, узнав, что ты тронут Иными? А я, племянник, чем дальше, тем больше лелею мысль, что Иного Мира вовсе нет. Сие страшная ересь, ее изрекаю тебе посему, что ты более многих знаком с истинным его обликом. То, что мы зовем Иным Миром, часть мира нашего, лишь сдвинутая во времени; се Древний Мир с перерожденными заклятиями. Посему доля наших сильных заклинаний работая, сближает нас с Иным Миром - буду так его называть, чтобы ты лучше понял.
- Лучше так и называй, - ответил я, придерживая дядюшку за руку на полностью разрушенном участке лестницы. - Я действительно знаю о нем больше, чем весь курулт вместе взятый. Но этот мир столь далек от нас, что он действительно - Иной.
Вспоминался мальчику и забор вокруг воинской части. Вертикально стоящие доски, стянутые поверху и понизу горизонтальной доской, высотой метра в два. По нему, по этому забору - сверху он получался толщиной в две доски - ребята обходили часть по кругу. Зимой, понятное дело, когда снизу лежали сугробы. Когда-то, прыгая с этого самого забора во дворе офицерского дома, один из одноклассников наткнулся животом на бревно под снегом. Сам ушел домой, особо не жалуясь, а через несколько дней умер. Кажется, от разрыва брюшины.
Его пример никого не останавливал, едва выпадало достаточно снега, обычно в феврале, мальчишки прыгали отовсюду, откуда можно, в сугробы. Просто прыгали, прыгали делая сальто, прыгали на лыжах с самодельных лыжных трамплинов. Самые отважные ходили за реку на большую горку, прозванную Единицей, где был опаснейший трамплин: гордились, когда удавалось прыгнуть метра на три. На обычных лыжах с полужесткими креплениями это впечатляло, лыжи ведь могли и не выдержать приземления.
На лыжи зимой вставал весь город. Школа и дом, где жил мальчик, стояли на окраине, отошел на полсотни метров - и ты за городом, на лыжне. Мальчик одевал лыжи прямо возле подъезда. Со временем вдоль трассы, которую каждый год прокладывали в одном и том же месте, провели освещение, чтобы горожане могли кататься вечерами.
Иногда трассу освещало северное сияние: сполохи разворачивались в усыпанными звездами небе, как занавес. Такое случалось не часто, жил мальчик южнее Полярного Круга. Гораздо чаще приходилось наблюдать запуски ракет с расположенного западнее космодрома. Полоса дыма тянулась в темном небе; когда очередная ступень отрабатывала, полоса разделялась на несколько частей. Та, что продолжала тянуться вдаль, была уже тоньше. Прочие расплывались облачком. И все в полной тишине.
Единственные звуки, не утихающие никогда - шум станции. Зимой в морозном воздухе он слышался далеко. Гудки локомотивов, стук колес, громыхание сцепных устройств при формировании составов составляли привычный, незамечаемый фон. В сильные морозы гулко стреляли деревянные заборы - влага в древесине замерзала, образующийся лед рвал столбы изнутри, они трескались вдоль.
В старших классах мальчик несколько выправился физически. Постоянные дальние прогулки, пешие и лыжные, постоянная игра в футбол - играли и зимой, по снегу, в валенках - привили ему некоторую выносливость. Школьные уроки физкультуры теперь давались ему легко. Только плавал он плохо, на севере учиться этому негде, научился в Ялте, по-собачьему, перебирая руками перед грудью. Учеба давалась легко, исключая английский. Англичанка, она же классный руководитель, с недоумением глядела в журнал - один из самых слабых ее учеников по большинству других предметов имел твердые пятерки и регулярно вызывался на всяческие олимпиады. Там он особых успехов не достиг, но со школьной программой справлялся играючи.
Читал он быстро, прочитанное запоминал, и за несколько уроков, просмотрев учебник, имел поверхностное понятие обо всем годовом курсе. На любом уроке, стоило посмотреть в учебник минуту-другую, поверхностное понятие превращалось в полное. Домашние задания для него перестали существовать в принципе. Его даже вызвали в учительскую и пытались всем коллективом уговорить, что делать домашние задания надо. Не вышло. Махнули рукой.
Выраженных интересов у мальчика не было. Ему нравились физика, астрономия, химия, но то был детский интерес. В комнате у него висела огромная, во всю стену карта, склеенная из нескольких листов. Тогда такую можно было купить свободно и недорого. И мальчик часто стоял перед ней, разглядывая и запоминая. Интерес его носил созерцательный характер, он не предполагал стремления к действиям. Простое накопление знаний, причем знаний отвлеченных, не нужных в повседневной жизни.
В городе была неплохая библиотека. С десяти лет он ходил во взрослую - брал книги на имя матери, хотя библиотекари прекрасно знали, что читает их он сам. В классе только он был таким книгочеем. Еще несколько ребят тоже читали взрослые книги, но эпизодами, и книги приключенческие. Мальчик предпочитал фантастику, исторические и научно-популярные книги, прочел гору военных мемуаров, большая их часть оказалась нечитабельной, но он их добросовестно просмотрел до конца. Кажется, не было случая, чтобы, открыв книгу, он не дочитал ее до конца.
Еще он занимался фотографией, с раннего детства - дедушка приучил. К пятому классу он уже все делал сам: заряжал пленку в кассету, вставлял в фотоаппарат, снимал, на глаз определяя экспозицию, диафрагму и расстояние, затем вставлял пленку в бачок, разводил растворы, проявлял, печатал фотографии. Изумительно красивая осенняя тайга на черно-белых снимках теряла свою прелесть. Фотография передает мир иначе, чем глаз, этого мальчик не научился учитывать, его фотографии носили репортажный, а не художественный характер. Да и качество было совершенно любительское, посредственное.
Класс водили на экскурсии, чтобы школьники получили представление о возможных рабочих местах. На железную дорогу не водили - это все же источник повышенной опасности, но с этой работой и так был знаком весь город. Станция находилась в центре города, хочешь не хочешь, слышишь ее круглосуточно. Со многих домов еще и видишь. В классе у половины учеников родители - железнодорожники. Водили на лимонадный завод, возили на автобусе в недалекий поселок, на завод электротехнических изделий, после чего все купались в заводском бассейне.
Те, кто учился лучше, планировали продолжить образование в других городах. Большинство выбрало технические специальности. Мальчик, при отличных оценках по геометрии, физике и химии, чувствовал, что это - не его. К тому же он понимал, что это только со школьными заданиями он справлялся запросто. Образцы примеров на вступительных экзаменах по математике внушали страх. С ними пришлось бы попотеть, и без однозначно положительного результата. Он решил выбрать специальность, где не требовалось бы сдавать математику письменно. Все технические специальности разом отпали, отпала и значительная часть оставшихся. Чистым гуманитарием вроде историка он становиться не хотел - казалось несолидным для мужчины. В то время инженеры и вообще практики еще ценились высоко.
В итоге мальчик колебался между психологией и биологией. Первая казалась неведомой интересной, вторая - понятной интересной. Мать мальчика даже выписала ему научный журнал по психологии; понять, что там написано, мальчик не смог и столь загадочную и трудную науку зауважал.
У подножия холма проходила древняя дорога, прилично сохранившаяся. Здесь лестница кончалась. За дорогой уходил вниз пологий склон, вначале голый, ниже покрытый выгоревшей сухой травой. Внизу, в лощине, что-то даже зеленело. Меня тянуло туда, но дядюшка придержал меня на дороге.
- Постой, я проверю опасность, - он включил в заклинание и меня, так что мне не пришлось расходовать собственный запас.
Вдоль позвоночника от темени к копчику засвербело, затем будто кто-то протянул стальную спицу. Я инстинктивно выпрямился. Ощущение мгновенно исчезло. Сейчас нам обоим ничего не угрожало. Действие этого заклинания могло длиться до четырех сотен вдохов, если дядюшка в результате своих трудов не вывел более долгосрочное. Заклинания, они здорово привязаны к месту, некоторые из моих могли здесь оказаться бездейственными. И проверять некогда.
- Ты хочешь спуститься к колодцу, Кирил?
- Если это колодец, - среди небольшого островка блеклой зелени виднелось темное круглое отверстие, - то туда. И вообще туда, в низину.
- Тогда будь готов по первому моему слову тотчас подниматься. Так быстро, как только способен. Я останусь здесь. Кости внизу видишь?
Да, там белели кости. Как старик смог их разглядеть? Неужели расходовал заклинания одно за другим? Я позавидовал возможности проявлять такую щедрость и осторожно начал спуск. После каждого моего шага вздымалось облачко пыли, уносимое теплым западным ветерком. Сейчас, с утра, он еще не стал жарким. А вот солнце припекало спину изрядно. Дяде в белой накидке легче. Что поделать, я ведун серый, и ношу полагающиеся цвета. Ведуны Второго Круга носят коричневые длинные кафтаны, а Первого - яркие желтые рубахи.
Миновав несколько выступающих из земли железных кругляшей, я заметил, что ноги уже не поднимают пыли. Недалеко было и до сухой травы. Отсюда я различал россыпи костей и радовался - человеческих среди них не было. А то, что возле колодца во множестве погибали животные, так то дело естественное. Где же еще хищникам охотиться?
По позвоночнику будто кнутом стегнули, в голове раздался дядюшкин вопль: - "вверх"! Что было сил я рванул назад. Назад для меня и было вверх, я спускался кратчайшим путем. Бежать по жаре, да в гору, дело нелегкое, я давно не мальчик, но жжение в позвоночнике не ослабевало. Чувства утверждали, что я еще в опасности. Андрон наверху, покинув дорогу, со всей возможной прытью принялся карабкаться по остаткам лестницы. Я оглянулся, только оказавшись на дороге.
Возле колодца дрожало светлое марево, размывающее очертания предметов. Десяток вдохов назад назад его не было. Когда я догнал дядюшку, преодолевшего едва два пролета, ощущения в спине исчезли. Белый ведун уже не спешил. Здесь уцелели ржавые перила, за которые он и держался, настороженно глядя вниз. Там, закрывая центр лощины, расползался белый туман.
- Вот она, последняя атака Вязкого Тумана. Говорят, он стелется по земле и никогда не поднимается выше шестидесяти локтей. Думаю, проверять эту истину на себе мы не станем, поднимемся.
Геройствовать мне тоже не хотелось, и я помогал дядюшке подниматься; попросту тащил его вверх. Туман внизу расползался и вскоре заполнил всю лощину. Мы уже поднялись над дорогой на пару сотен локтей, над лощиной получалось еще больше, когда обессиленный Андрон присел отдохнуть на ступеньку. Дышал он тяжело, и мне пришлось подождать, пока он сможет ответить на мой вопрос.
- Вестимо, то не совпадение. Может быть, Вязкий Туман защищает колодец, а наскоки на наших людей - лишь следствие его голода.
- Голода? Ты думаешь, он живой?
- Не так живой, как мы. По другому. Мнится, он тянется к жизни, надеясь воплотиться в теле. И не находит подходящих. Ты ж ведаешь, насекомых и гадов Вязкий Туман не трогает, покрытых шерстью или перьями - тоже. Человек ему в свой черед не подходит, будучи голым. Вот кожа в союзе с одеждой или иным неживым материалом годится. Может, он бы и воплотился, только вот одетый человек его проникновения не выносит, умирает.
Действительно, в обитаемых Землях туман животным и гадам не вредил. Однако же у колодца полно костей. Здесь туман злее?
Ну и мысли у дядюшки! Хорошо, курулт не слышит, возмущению не было бы предела. Пожалуй, изгнали бы. Раньше бы я тоже возмутился столь явным отрицанием всего, во что мы верим. А теперь, присвоив часть памяти мальчика из небольшого таежного городка, расположенного в Ином Мире, я склонялся к мыслям дядюшки. Не все, чему нас учили, во что верят наши главные, истинно. Думать надо самому. И если хорошо подумать, то Вязкий Туман, который колыхался в лощине, никак не был нацеленным на людей Земли смертоносным заклятием. Живой он или нет, уверенности нет. А вот то, что появлялся он для защиты колодца - это очевидно. Что же в том колодце такого? Не обычная же вода...
- Андрон, что тебя толкнуло к такому вольномыслию? Меня - нечаянное обретение Иной памяти. Ты же раньше был защитником устоев и традиций.
- Не стану пытать, что там в твоей новой памяти. Знать не хочу, сие твои заботы. Зрю, речь ведешь и мыслишь ты не как раньше. Я лучше понимаю тебя, ты, надеюсь - меня. Не свершилось в моей жизни никаких оказий, не сотворилось ничего диковинного. Просто постарел, о вечном размышлять стал. Тебе, Кирил, за полсотни, уже твои внуки землю топчут, но ты порывами да мыслями аки юноша. А я вот и душой старик, мелочи жизни кажутся мне такими незначительными, разум зрит сквозь них главное. Вернее, тщится углядеть. Того и гляди, умру. Ведуны определяют сроки безошибочно. Меня уже не заботит верность традициям, сие нужно, но прежде выживание рода. Что ему грозит? Я давно постиг - не Унылые Призраки, не Хохотун-трясучка, не прочие заклятия севера и востока. Земля наша высыхает, вот что.
Тут дядя прав. Но об этом вслух говорят уже не только ведуны высших кругов или наиболее разумные волхвы, сие замечают и простолюдины. Еще в детстве Андрона в Мелкое Море впадали и северная и восточные реки. Сейчас восточная, Кубань, пересохла начисто. Ее прежнее русло недалеко отсюда, два неспешных перехода на север. Там же и огромный брошенный город, полный целых зданий и интереснейших предметов. Я там бывал, молодым, ведуном Первого Круга, с восемью подготовленными наставником боевыми заклинаниями. Тогда в городе и вдоль русла реки было полно зелени. Теперь, насколько мне известно, только пески.
А южнее того места, где мы сейчас сидим - горы. Раньше их склоны сплошь покрывал лес, теперь он сохранился лишь в глубоких ущельях, на вершинах растет лишь трава. Последние жители ушли оттуда лет десять назад. Обитаемые земли сократились, сжавшись до узкой полоски земли между Мертвым и Мелким морями, куда ветры с них приносили дожди.
- Не новость. И до чего ты додумался?
- Уходить нам надлежит. Запад занят, лишние рты никого не обрадуют. Остается север. Я запускал Бесплотный Глаз, далече, на многие дни пути. Там, где берет начало северная река, сухая степь. А еще севернее можно жить. Зеленые леса, пустующие поля, многочисленные речки. Там зимой даже снег выпадает. Можешь помыслить, что есть снег, Кирил?
Напрасно дядюшка надеялся меня сразить. Снег, легенда ведунов курулта, для памяти Иного Мира явление рядовое. Я только улыбнулся в ответ. Но каков Андрон! Каждый запуск Бесплотного Глаза отнимает год жизни, так меня учили. Ведун себя не жалеет, помереть, что ли, здесь намерен?
- Столько нам не пройти. Все поляжем, никаких заклинаний не хватит, - возразил я, глядя вниз.
Туман держался на одном месте.
- Я подготовил новые, особо для пути на север по реке. Они будут работать за линией Новых Курганов. Лодки сделаете, искусство сие не утрачено, и древесина пока есть. Передашь мои заклинания, пусть опробуют, сам сходи на север в поиск. Потихоньку, с глазу на глаз перемолвишься о сем со всеми, в ком разум не уснул. И простолюдинами не брезгуй, - поучал меня дядюшка.
Наверх я его отнес на себе. Силы окончательно оставили старого ведуна. В Башне, уложив Андрона отдыхать, дав ему напиться, полез на верх башни, наблюдать за Вязким Туманом. Дядюшка уверял, что пока мы не скроемся в башне, тот не сдвинется с места, ожидая. Лестница наверх проржавела, перила болтались сбоку, в ступенях зияли дыры. Крыша зияла прорехами, искрошился даже камень. Окна были без ставен, зато на все стороны. Туман, против моих ожиданий, пополз не к западу, а на восток. Я дождался, пока он обогнет холм и окончательно убедился: направление - юго-восток. Считалось, что жизни в тех местах не было; очевидно, заклятие разбиралось в этом лучше ведунов.
- Андрон! Туман ушел на юго-восток!
- Удивился? На моей памяти сие третий раз. Значится, люди в той стороне ближе, чем на западе. Ты часом сходи вниз, постучи по бочке. Надобно увериться, что пуста, допрежь, как спускаться. Внимай, Кирил - я сейчас пошлю свой образ курулту, извещу о своих мыслях, да что все заклинания доверены тебе. Засим у меня сил помогать не останется. Уповай едино на себя...
На аэродроме построили бетонную взлетно-посадочную полосу. Лес вокруг вырубили, но не расчистили, из сосновых стволов ребята соорудили себе шалаш и сидели в нем, в сорока метрах от бетонки, наблюдая сквозь иголки взлетающие самолеты. Теперь аэродром принимал реактивные лайнеры. на посадку они заходили прямо над городом, на малой высоте. Грохот от двигателей стоял страшный.
Когда сошел снег, на уроке по начальной военной подготовки мальчишки отрыли по всем правилам окоп. Потом пробежали марш-бросок, без нагрузки, с пустыми руками, на пятикилометровую дистанцию. Потом бегали в противогазах, без дистанции, просто чтобы получить представление о столь увлекательном занятии. Учитель периодически кидал в сторону взрывпакет и восклицал: "Вспышка справа". Следовало упасть головой в противоположную сторону до того, как хлопнет взрывпакет.
На стрельбище стреляли из боевого оружия: самозарядного карабина Симонова. Огневую позицию оборудовали на одной стороне оврага, на противоположном склоне торчала мишень. Даже при самом грубом промахе пуля все равно дальше склона улететь не могла. Стрелял мальчик неважно, правый глаз видел плохо, приходилось заваливать оружие, чтобы целиться левым с правого плеча. Но в мишень сколько-то раз попал.
Когда обрисовалась перспектива скорого прощания со школой, мальчик почувствовал себя повзрослевшим. И школа, чисто физически, теперь казалось маленькой. Она, на самом деле, такой и была, старое двухэтажное здание да отдельно пристройка со спортзалом и трудовыми кабинетами, куда приходилось перебегать по улице. Зимой, ясное дело, никто для этого не одевался.
Нелепым уже казалось традиционное развлечение: из под осветительного столба перед школьной дверью торчал оголенный провод под напряжением. Несколько лет торчал. Порой кто-то брался одной рукой за него, другой за соседа, тот продолжал цепочку - и все дружно испытывали острые ощущения напряжения в двести двадцать вольт. И в чем здесь был интерес?
Уже в футбол мальчик играл чаще со взрослыми - а такой футбол куда грубее, и свою индивидуальность проявить возможности не дает. Уже начал мальчик с интересом разговаривать с одноклассницами, которых раньше просто не замечал, как партнеров для общения. Только отношение к учебе не изменилось - большинство предметов вызывало интерес, и лишь некоторые, вроде алгебры или английского, отторжение. Они не удовлетворяли любопытства, основы его школьных успехов.
И вот наступили экзамены. Единственное, чего он боялся - так это английского языка. И то, боялся наполовину. Письменная часть экзамена состоялась раньше, надо было перевести с английского текст, а с письменным переводом он справлялся не хуже других. И словарный запас достаточен, а по умению сплетать отдельные слова в осмысленные предложения мальчик превосходил одноклассников на голову. Так что за перевод он получил четверку, и двойка на экзамене, в силу вышеуказанного обстоятельства, ему не грозила. Алгебра тоже не беспокоила: проблемы были с ошибками в преобразованиях - по невнимательности - а времени на проверку отводилось достаточно, все можно повторить и перепроверить.
Так что выпускные экзамены шли легко, без всяких волнений, мальчик был уверен в себе и в напряженных ситуациях мобилизовался, улучшая и так приличную способность соображать и формулировать свои мысли. К некоторым предметам он вообще не готовился, открывал было учебник, ничего для себя нового не находил, и минут через двадцать закрывал. Учителя его хвалили, как и большинство остальных, одноклассницы ему завидовали. Класс у мальчика подобрался своеобразный: все двенадцать мальчишек, оставшихся к десятому классу, учились выше среднего, и все рассчитывали на дальнейшее поступление в вузы. А из двенадцати девочек отличницами были только две, и обе плавали в естественнонаучных дисциплинах, получая хорошие оценки по старой памяти и за старательность. Остальные учились посредственно.
Приближался выпускной вечер. Деньги на него заработали сами, разгружая кирпичи на станции. Девчонки тоже участвовали, хоть проку от них было мало. Мальчишки кидали кирпичи друг другу, стоя в двух-трех шагах один от другого. Девчонки кирпичи передавали из рук в руки, получалось медленнее. Однако за пару дней на выпускной заработали. Может, не на весь, может, родители добавляли - таких нюансов мальчик не помнил.
Выпускной проходил в школе. Север, летом ночью светло как днем, только что солнечные лучи в глаза не бьют. Выпили шампанского, потом танцы под музыку самодеятельного ансамбля из выпускников же. Аппаратура - школьная. Репертуар невелик, за вечер каждая песня прозвучала раз по пять самое малое. Потом пошли в соседнюю школу, продолжать танцы. Мальчик там никого не знал и в четыре часа утра ушел домой. А через несколько дней навсегда покинул городок.
Возвратившись от пустой бочки, я поразился переменам в комнате дядюшки. Чисто прибрано, мои вещи лежат аккуратной кучкой на скамье, на столе - свернутые в трубку листы с заклинаниями, один лежит отдельно. Андрон снял накидку и улегся на своей скамье, накрывшись ею. Под голову он пристроил небольшой ящичек, накрыв его подушкой. Едва я вошел, дядюшка принялся слабым голосом отдавать приказания.
- Листы с заклинаниями передашь курулту. Сам тоже вникни, пригодятся. Можешь толковать им про Иной Мир, что хочешь, ссылайся на меня. С меня уже не спросят. Да я и сам известил, явившись бесплотно. Особо лежащий листок - тебе. Заклинание Кокона, действует едино здесь, у холма, оберегает почти от всех заклятий. Долго не держится, посему запустишь ты его возле дороги. Успеешь в колодец залезть, осмотреться и назад. Заклинание Бесплотного Гостя у тебя наготове?
- Наготове, - не раздумывая, ответил я.
Дядюшка вел себя необычно. Решительно говорил, но еле слышным голосом, и не шевелился почти. Здорово он ослабел: не то подъем в гору его подкосил, не то на бесплотный визит последние силы потратил.
- Не пожалей, как вылезешь из-под земли - без плоти ко мне! Выложишь, что там. Обидно умирать возле неразгаданной тайны... А сейчас иди, готовь заклинание. Ты должен успеть до заката!
Заклинание не есть то, что думают простолюдины: набор звуков, действующий у всех и всегда. Почти каждое заклинание ограничено определенным местом, вне его оно либо слабее, либо недейственно. Читать его необходимо в определенном душевном состоянии, которое требуется подготовить и запомнить, а потом суметь вызвать. Оттого ведуны Первого Круга имеют пять-десять подготовленных заклинаний, и не очень понимают, чем ограничено их применений. Ведуны Второго Круга, или коричневые кафтаны, уже владеют десятками заклинаний, зная, где и в каких случаях их применять. Серые ведуны вроде меня сами умеют составлять заклинания, но до ведунов Четвертого Круга нам далеко.
Андрон составил местное заклинание; составлять и готовить их труднее всего, они же наиболее сильные. Я вникал в звуки, пытаясь подобрать к ним подходящие ощущения и образы. Иногда на такие заклинания уходит не один день. Но я способный, я справлюсь быстрее. Странно, что дядюшка просил успеть до заката. Заклинание никак не связывалось со временем суток...
Да, местные заклинания самые сильные: оттого ведуны так любят держаться "своих" мест. Там они сильнее. Новые Курганы, охраняемые коричневыми кафтанами земляные крепости, останавливают ползущую с севера нежить и злобные заклятья, под их защитой мы и живем. И вдруг дядюшка предлагает бросить все и всем народом уйти на север? Даже если он прав, кто на такое способен решиться?
Заклинание я прочел примерно на том месте, откуда утром стремглав рванул вверх. Закатное солнце било в глаза, но три десятка шагов - и я очутился в вечерней тени. Дышалось плоховато. Порожденный заклинанием кокон окружал меня мутным пузырем. К счастью, в башне я запасся готовым факелом. Гореть он станет недолго, но кокон исчезнет раньше. Силу его я почувствовал, не дойдя трех шагов до правильной круглой дыры в земле. Под ногами замелькали бледно-розовые искры, но защита отбросила их, ни одна не коснулась тела.
Подобное враждебное заклятие я знал, каждая такая искра вызывала на коже волдырь, набухающий за несколько мгновений. Если успеть срезать напухающий волдырь ножом, человек спасен. Если нет, то волдырь лопается, а в глубине раны из человеческой плоти образуется прожорливый червь, проедающий себе дорогу к сердцу. Не повезло тем, кому такая искра попала на туловище или на голову - их ведь не отсечешь...
Стенки колодца кирпичные, в стенах - скобы. Спустившись на высоту своего роста, я обнаружил два проема. Одно отверстие вело в сторону холма, другое - в противоположную. Я влез в то, что вело под холм. Стоя, чуть пригнувшись, в круглой каменной трубе, зажег заклинанием факел. По стенам кокона ползали мелкие мошки. Вернее, они в него бились, пытаясь добраться до моего тела. Это была нежить злобная, многим известная, Ледяные Мошки. Место укуса такой мошки немеет, соседние мышцы теряют силу. Несколько укусов - и человек обездвижен. Два десятка укусов - и человек теряет способность дышать. Ледяные Мошки держатся роем на одном месте, это засадное заклятие.
Я вернулся в колодец и проник в отверстие напротив. Такая же труба, только на полу слой земли. И никаких опасностей; следовательно, я прав, мне надо под холм. Возвращаясь в нужную трубу, по дороге немного спустился по скобам, огляделся. В колодце больше отверстий нет, на дне блестит вода. Путь по трубе длился не более сотни шагов, она вывела меня в сухой бассейн, расположенный в огромном зале. Здесь стоял бодрящий, влажный холодок. Свет факела не доставал до потолка, по стенам тянулся балкон с тонкими перилами, на нем через равные промежутки стояли столики. Употребив заклинание Ночевидения, я осмотрел потолок зала. Плоский, выложенный огромными плитами с углублениями посредине, в углублениях - длинные белые трубки. Светильники, как подсказывала мне память Иного Мира. В зале - длинный стол полукругом с наклонной столешницей, на нем всякие указатели и ручки. А возле бассейна металлический полукруглый кожух на ножках. Три дверцы, две открыты, внутри - углубление, в котором привольно разместился бы высокий человек. Третья закрыта, нет ни ручки, ни замочной скважины. Везде множество надписей, но они мне непоняты, не спасает и память Иного Мира. Я только знаю, что язык этот - английский.
Первая же ступенька металлической лесенки на балкон провалилась у меня под ногой. Металл проржавел настолько, что перила можно ломать пальцами. На балкон другого пути не было, пришлось осматривать его снизу. Если и имелся там выход, я его не разглядел. Внизу же выходов из зала незаметно. Может, какой участок стены был раздвижным, тогда получалось, его я не обнаружил. Пора уходить. Кокон истончается, а мне еще прорываться через Ледяных Мошек. Прихватив с длинной столешницы длинный прямоугольник с буковками и кнопками, я спешно спустился в трубу. Рой проскочил бегом, уже сомневаясь в надежности защиты. Несколько укусов не смогли бы меня остановить, но кокон выдержал.
Наверху я перевел дух. Закатный диск солнца оранжево светился на горизонте, тепло охватывало мое озябшее тело. Хорошо! Кокон истончился настолько, что стал едва заметен. Выбравшись на дорогу, я вспомнил просьбу дядюшки. Раз обещал, выполняй: я присел на ступеньку лестницы и подготовился к использованию заклинания Бесплотного Гостя. Заклинание это особое, к месту оно не привязано, зато подготовив его, использовать можно только одиножды: оно само настраивалось на место, и после уйти с этого места нельзя, заклинание враз теряет силу. А готовить новое - целый день потратишь.
Сосредоточиться, представить себя, удерживая облик снова сосредоточиться и начинать читать слова... Окружающий мир исчез, я становился глух и слеп, кто угодно мог подойти ко мне и отрубить какую-нибудь часть тела. А разум мой, глаза и уши, сопровождая бесплотный образ, взвились над холмом и просочились в щелку закрытых ставен. Дядюшка, как прежде, лежал на скамье, он с тех пор, как мы с ним разговаривали, не пошевелился.
- Андрон! Я здесь. Рассказать, или смотреть будешь? - Бесплотный Гость мог, при определенных усилиях со стороны принимающего, не только говорить, но и передавать зрительные, слуховые и прочие образы. Получалось быстрее и точнее.
- Вживусь, - слабым голосом ответил Андрон.
Я вызвал из памяти пронзительный холод подземелья, глухой стук ножки металлического стула о каменную стену, темное ровное полотно гладкого прямоугольника на стене...
Андрон не смог сделать никакого вывода, как и я.
- Покажешь сие курулту. Подробно перемолвись с Антонием, у него ум подвижный. И помни: главное - готовить уход на север. Исподволь, дабы сия мысль не казалась твоей. Ссылайся на меня. И прощай. Мое время кончилось.
Дядюшка затих. Я еще пытался кричать, но что толку от воплей без плоти? В Башне уже не было никого, кто мог бы меня услышать.
Бежать по лестнице не получалось, на колодец и бесплотный визит ушло немало сил. Солнце скрылось за горизонтом, но еще не стемнело, ступеньки различались хорошо. В Башню я вошел уже в потемках. Пришлось запалить запасную лучину - дядюшкина сгорела в момент его смерти. Легкое, высохшее тело лежало на скамейке. Дядя и после смерти выглядел спокойным, будто прилег отдохнуть. Я сел рядом и погрузился в мрачные размышления.
"Да, по всему выходит, что такого конца он и желал. Предчувствуя смерть, добрался до легендарной Восточной Башни, оплота могучих ведунов былых времен. И провел последние дни, занимаясь самым важным делом, пытаясь спасти свой народ..."
Поутру я отыскал на нижнем этаже неплохую лопату и выкопал в двадцати шагах от Башни могилу. Раньше на этом месте стояло здание: земля перемешана с кирпичами, ржавыми кусками металла. Тело Андрона я завернул в накидку, верх могилы выложил камнями, даже подобрал подходящий камень, на котором собрался высечь надпись. И тут воздух над могилой сгустился, побелел, в солнечном свете прорисовалась фигура полного человека без левой руки.
- Кирил? Внимаешь?
Антоний сразу перешел к речи образами. На этот раз у него получалось отменно: сразу можно понять, что ведун порядком взволнован. Вчерашняя речь дядюшки привела курулт в панику. Среди ведунов давно существовало мнение, что разработка новых заклинаний - дело опасное, вреда больше, чем пользы. Доказательств, таких, чтобы сразу всех убедить, пока не отыскали. Но любителей новизны придерживали. И вот дядюшка вырвался из-под контроля, исписал заклинаниями мешок бумаги - тут я возразил, что мешка не будет, всего-то плотный сверток, легко помещающийся в любой торбе - и хуже того, одно из заклинаний он уже использовал!
Узнали об этом по усилившейся активности нежити. Она прямо штурмом атаковала немногочисленные сторожевые посты на востоке. Отбились, конечно, но причину стали искать. И нашли. Пришлось подтвердить, что было использовано заклинание Кокона, местное, и стало быть, наиболее сильное. Заодно я передал и то, что видел в подземелье, что видел в колодце, и что Вязкий Туман уполз на юго-восток.
- Послушай, Кирил, - ведун перешел на обычную речь. Наверняка он там не один, и желал, чтобы его слова позже не могли истолковать превратно, - проверь все еще раз. Коли я не ошибаюсь, обстановка вокруг Башни обязана измениться после использования заклинания. Да и кончина твоего дядюшки, о которой я скорблю вместе с тобой, тоже могла иметь какие-то последствия. Восточная Башня - место особое.
Я согласился. Антоний говорил от своего имени, но было понятно, что за визитом и его речами стоял курулт. Ай да дядюшка! Горе мое куда-то ушло, я предвидел, что предстоят нешуточные хлопоты. С Антонием нельзя не согласиться. Пусть не полностью, но я допускал, что каждое используемое заклинание имеет, кроме видимых и прямых, также и другие последствия. Старые заклинания, они хотя бы проверены. Хотя... кто поручится, что засыхание окрестных земель никак с нашей волшбой не связано? Этой мысли я сам испугался не хуже курулта. А за ней пришла следующая, настигшая меня уже в подземелье. Что, если дядюшка прекрасно знал о последствиях, и делал то, что делал, чтобы заставить нас всех перебраться на север?
Бочка оказалась полной. Я обстучал на всякий случай и остальные. Хоть они были пустыми, но и одной могло хватить на долгие годы атак Вязкого Тумана. И виновными станем однозначно мы с дядюшкой. Я уже испытывал по отношению к старику изрядное раздражение с возмущением. И ведь как лихо он отправил меня к колодцу! Неужели полагал, что последствий не будет? Хотя я сам-то именно так и думал, так что не мне бросать в него камень...
Покрутившись вокруг бочки, я решился. Взялся за рукоять манометра, открыл его на полную, и бегом покинул подземелье. Я уже не ждал, что Вязкий Туман образуется прямо здесь, но лучше поберечься. Из Башни я видел, что возле колодца ничего не происходило; стало быть, придется спускаться туда самому. Я отложил спуск на вечернее время, чтобы не бегать под палящим солнцем, и прилег отдохнуть. Делать надпись над могилой Андрона так и не начал. Забылось как-то.
Разбудил меня нудный голос над ухом. Я вскочил, ошалелый со сна, покрытый жарким потом. Бесплотный образ Антония возвышался посреди комнаты.
- Прости, что беспокою. Ты обследовал все вокруг?
- Не все, на это не один день ушел бы. Но бочка, порождавшая Вязкий Туман, вновь полна. Я там открутил краник, вечером спущусь к колодцу, вызову атаку. В этот раз тумана будет значительно больше, если я не совсем глуп. Подготовьтесь там, вдруг он на вас пойдет...
- Хорошо, перед закатом кто-нибудь из курулта тебя навестит. Мы сами желаем видеть то, что происходит. А сейчас будь добр, покажи мне заклинания Андрона...
Заклинание предупредило меня об опасности ровно на том же месте, что и раньше. В этот раз останавливаться на дороге или лестнице я не стал, бежал так, будто за мной гналась бесхвостка-попрыгунья. Туман мог подняться намного выше предсказанных дядей шестидесяти локтей. Огляделся я уже на вершине. Туман извергался так, будто в колодце бурлила вода. Туманный холм в том месте вздымался до половины холма, локтей на триста. Но выше подняться не мог - расплывался, расползался в стороны, охватывая холм полукольцом, уходя к горизонту. Я прикинул, какую площадь он займет на равнине и мне стало дурно.
В Башне я забрался на верхний этаж, задыхающийся и мокрый от усилий, и первым делом глянул к югу. Так и есть, туман окружил холм кольцом, а колодец продолжал изрыгать все новые порции. На севере, мне кажется, туман достиг пересохшего русла Кубани. Лишь с юга над белой равниной вздымались голые горные вершины. Бесплотный Гость застал меня в беспокойстве. На сей раз меня почтила присутствием Феодора.
- Кирил?
Я шагнул к бесплотному образу, коснувшись его всем телом, открывая сознание. Теперь ведунья видела и слышала то же, что и я. Слушать было нечего, вокруг тишина. А вот для глаз кое-что интересное нашлось: над колодцем из тумана выступала непонятная конструкция песочного цвета. Больше всего она походила на свернутую в трубу решетку. По верхней части решетки раз за разом пробегали огоньки, и решетка медленно, но вполне отчетливо росла ввысь. Туман поднялся уже до трех четвертей холма, и здесь он возвышался бугром, будучи куда выше, чем в стороне.
Солнце наполовину село за горизонтом, вся картина освещалась прекрасно. Образ Феодоры отодвинулся в сторону, разрывая мысленно-чувственный контакт.
- Кирил, а ведь туман к тебе подбирается. Дотянуться до Башни не в силах, вот и строит для себя лестницу. Там есть где укрыться?
К этой мысли я и сам пришел. Решетчатая труба отчетливо клонилась в сторону Башни. Выскочить, отбежать по свободному гребню холма в другую сторону? Так там я окажусь еще ниже. Спрятаться в подземелье? Так там как раз та бочка стоит, а из Башни путь в подземелье ведет вниз, туман пройдет его с легкостью, двери там не запираются...
- Негде тут укрываться, Феодора. Андрон был прав, туман ведет себя, как живой, чует человека и ищет его. Когда доберется до меня, случится что-то необычное. Если доберется, конечно. Я постараюсь защититься заклинанием Кокона, не зря же мне его дядя оставил.
Феодора бесплотно осталась - наблюдать. И за мною, как я готовлю заклинание; и за туманом. Решетчатая труба уже вытянулась на уровень Башни. После заката стемнело, но огоньки на растущей, повернувшей прямо ко мне трубе освещали происходящее. Внизу туман сползся в кучу, прижавшись к склонам, и в некоторых местах перекрыл уже и гребень холма. Я сбегал вниз - в подземелье тоже клубился Вязкий Туман, но ко входу в Башню он пока подобраться не мог.
- Андрон считал, что Иного Мира нет, что это наш, Древний Мир, - решил я уколоть бесстрастно наблюдающую за мной Феодору.
- Не он один так думает, - махнула рукой раздраженно ведунья. - Если так, то каждое наше действенное заклинание производит в Древнем Мире какое-то действие. Какое - мы узнать не в состоянии. Можно даже предположить, что это наши ведовские успехи разрушили Древний Мир и довели Земли до их нынешнего бедственного положения. Антоний такое вполне допускает. Так нам что, в таком разе, отказаться от заклинаний и сгинуть?
- Отказаться и погибнуть, не отказываться и погибнуть - одно другого стоит, - пожал я плечами. - Дядя предлагал перейти в новые места...
Феодора только хмыкнула, не удостоив меня ответом. Решетчатая труба уже подползла вплотную к Башне. Она нависала над крышей, и в ней копился Вязкий Туман, готовясь излиться на меня.
- Давай на всякий случай попрощаемся, - предложила Феодора. - Ты прожил жизнь достойно, вел себя смело, память о твоих деяниях послужит примером многим из нас. Прощай, Кирил!
- Прощай и ты, - ответил я вежливо и запустил заклинание Кокона.
Иногда я восстанавливаю в памяти этот момент, желая вспомнить, как это - быть человеком. Теперь я нечто иное, чему в человеческом языке нет подходящего названия. Можно назвать меня мыслящей башней, но я - большее. Истинно, разрушение башни прекратит мое существование. Башня лишь центр, вокруг которого простираюсь я. Простираюсь, все видя, все слыша, управляя ветрами и грозами, мелкими бессмысленными тварями и нежитью. Даже недалекие, легковерные люди мне подвластны. Для них я - бог, повелевающий тучами и громом. По-своему они правы - это я даю им драгоценную влагу, благодаря мне они живы. Когда-то, в древнем Мире, такой персонаж именовался Перкунасом. Или Перуном. Неужели история заходит на второй круг?