"Либерализм - излишняя терпимость, снисходительность к кому-либо, чему-либо, приводящие порой к попустительству чего-либо предосудительного, достойного порицания". Викисловарь.
Опять в подвале эти непонятные звуки! Я вздохнул и полез за фонарем. Ох уж эти мне старые дома - столько в них всякого хлама, накопленного поколениями предыдущих хозяев. Чердак я кое-как очистил, до подвала руки не дошли.
- Кто там? - для очистки совести спросил я, замерев перед грудой тряпья, наваленной на старый комод.
Луч фонаря выхватывал из тьмы то полукруглый кирпичный свод, то потускневшие бронзовые ручки старинной мебели.
- Хозяин, извиняюсь за беспокойство. Я скоро закончу...
Унылое завывание пополам с визгом сверления прервалось только на секунду.
- Что вы делаете в моем подвале! - завопил я, разобравшись, что голос шел из угла подвала, куда прямо сейчас мне не добраться.
- Я не в вашем подвале. Я сосед по подземелью, здесь стенка местами тонкая.
Голос четкий, но немного странный. Жизни, то есть эмоций, в нем маловато, сплошное безразличие. Я потребовал было, чтобы сосед пришел ко мне, как положено, и заранее предупредил, когда будет шуметь в подвале. Но собеседник сухо ответил, что сделать этого не может - он вообще не поднимается на поверхность, солнечный свет для него вреден.
В вампиров не верю. Да и вообще мне до забот соседа дела нет, а после того, как я выяснил, что за звуки меня беспокоят, показалось, что жить мне они не мешают. Тем более, что подземный сосед обещал вскоре тишину. Так что я и поднялся в дом с его обещаниями и некоторым душевным спокойствием. Тем более, что сосед не обманул - шум вскоре затих.
Ранее впритык к моему дому стоял еще один, остатки фундамента и сейчас виднелись сквозь траву. Теперь это мой участок, заросший травой да двумя чахлыми сливовыми деревьями. За ними - забор, отделяющий мои владения от старой кирпичной постройки, в которой сейчас гараж какой-то фирмы. От прежних времен могли остаться смыкающиеся подвалы, уходящие бог знает куда. Ведомый такими мыслями, я однажды собрался с духом и расчистил угол в подвале, вывезя целую машину мусора. И что же? В кирпичной стене обнаружилась небольшая деревянную дверь. С моей стороны - ни замка, ни ручки, ни замочной скважины. Судя по ее виду, дверью не пользовались лет сто.
Потыкав ее ломом, я на всякий случай спросил:
- Сосед, вы там?
И знакомый голос мне ответил:
- Да, я здесь. Степан Анатольевич, у вас какие-то затруднения?
Он еще и имя мое знал! Впрочем, между соседями сие не удивительно. Себя же он назвал просто - Авакум. Дверь между нашими подвалами не имела ручки и с его стороны. Авакум, как он сказал, в подвале не жил, но появлялся частенько. Разговаривать через дверь оказалось удобно: слышно хорошо, а то обстоятельство, что увидеться воочию нам не дано, придавало нашим беседам особую пикантность. Да, и надо упомянуть, Аввакум сразу меня предупредил - он не человек.
- Не инопланетянин, нет, планета Земля для меня родная. Считайте, я представитель другого биологического вида. Человечество о нашем существовании не знает. Не бойтесь, мы не вампиры, не гномы, не кобольды - сии образы порождены исключительно человеческой фантазией.
- Авакум, тогда почему же вы мне про себя так неосторожно рассказываете?
- Как раз осторожно, Степан Анатольевич. Вот я сказал, что я представитель иного вида, а чем вы докажете человечеству мое существование? По-русски я говорю чисто, от человека не отличить, видеть вы меня не видели, мой образ жизни вам неизвестен. Да вы, кажется, не чрезмерно любопытны, не станете, фигурально выражаясь, в деревянную дверцу головой биться.
Так вот мы и общались - изредка, когда я вниз спускался. Подвал я постепенно почистил и облагородил, приспособив под мастерскую и кладовку. Пришлось по ходу дела и пилить, и сверлить, но Авакум не жаловался. Я, как положено соседу, всегда предупреждал заранее. Иногда его на месте не оказывалось, но чаще нам удавалось перекинуться парой слов через древнюю дверь. Обсуждали телепередачи - в этой сфере подвальный сосед был вполне компетентен. Жизнь человечества в масштабах отдельно взятого города и даже страны его не интересовала.
- С Вами, Степан Анатольевич, я разговариваю потому, что мы научились в человеческой природе разбираться. Есть люди, выражаясь нынешним языком, политкорректные. Лучше сказать - толерантные, легко принимающие явления, не совпадающие с привычными представлениями. С такими мы иногда вступаем в контакт. Порой, знаете ли, от людей нам требуется определенная помощь. Но все - на строго добровольной основе, разумеется, и со взаимной выгодой. Мы иногда и чаю вместе выпить можем.
- Значит, чай вы пьете?
- Многие ваши блюда нам подходят. Да и людям наша кухня обычно нравится. Но мы придерживаемся принципа равенства - на совместных обедах чередуются блюда людские и наши.
- Я смотрю, во многом наши взгляды совпадают...
- Не удивительно, мы полностью разделяем то, что у вас именуется общечеловеческими ценностями. Вот Вы, Степан Анатольевич, положительно относитесь, например, к суррогатному материнству?
Отчего нет? Я относился лояльно, о чем Авакуму и сообщил. Новая жизнь ценна в любом случае, и неважно, каким способом она достигнута. Авакум мою точку зрения полностью разделял. Как я понял, для них - подвальных соседей - сия проблема имела серьезное значение. Но в подробности сосед не вдавался. Сказал - после, в том случае, если у нас установятся более близкие отношения. Что целиком и полностью зависело от меня.
Любопытство, как известно, движущая сила развития. Авакум был любопытен, как человек. По-обывательски. Есть ли у меня близкие друзья и родственники? - нет; заходят ли ко мне на огонек другие соседи или коллеги? - снова нет. Я не бирюк, но излишней коммуникативностью не отличаюсь. Моих соседей Авакум заочно знал, но не общался, мы же с ним, что ни говори, были соседями ближайшими. И, главное, наши принципы совпадали.
Дверь в подвале открыл Авакум. Я разрешил, конечно, и хотя с моей стороны не появилось ни ручки, ни отверстия, но дверь явно иногда открывалась - на полу оставались характерные следы. На верстаке начали появляться древние монеты, из кладов, зарытых горожанами за многовековую историю города. Соседа антиквариат, драгоценности да и просто деньги совершенно не не интересовали. Я в качестве ответной любезности иногда совершал для него в магазинах некоторые покупки - в основном инструментов и бытовой техники. У соседей, как я понял, был реализован коммунизм в его грубом понимании, все материально-бытовые потребности соплеменников Авакума удовлетворялись без ограничений. Проблемы их сообщества, как сказал Авакум, лежали в другой плоскости.
- Может, я чем могу помочь? - предложил я однажды. - А то неудобно, вы меня старинным золотом снабжаете, а я даже на чай таких замечательных соседей не позвал.
- Что же, Степан Анатольевич, помочь вы действительно можете. Если вы определенно выражаете такое желание, мы откроем двери, выпьем с вами чаю, побалуем друг друга деликатесами и приятной беседой. Но вы должны знать, что с этого момента ваша жизнь необратимо изменится. И запомните - соблюдение тайны с этого момента станет обязательным условием!
Я согласился, и в назначенный день дверь в стене подвала со скрежетом отворилась. Первую встречу решили провести у Авакума, он предупредил, что с ним будут еще двое. Стол обеспечивала принимающая сторона, я же отключил телефон, оделся поприличнее и в волнении ждал вечера пятницы. Авакум просил, чтобы на выходные я никаких дел и визитов не планировал, соседям понадобится мое время для важных дел.
Свет за дверью переливчато мерцал. Десятки свечей в старинных канделябрах озаряли чистый кирпичный пол, древнюю мебель, и посредине подземного зала - троих соседей в цветастых восточных халатах и остроносых красных сапогах. Что сказать об их лицах? Если вы видели инопланетян в фантастических фильмах - лысых, большеглазых и безносых - то сей образ представляет истинный шарж на соседей. Вроде бы во всем похожи, но не они. Авакум и его друзья, Аристар и Понтей, казались мне людьми. Кожа, действительно, отливает зеленью, и вместо пальцев частично покрытые бледной кожей когти, но если пренебречь также такими мелочами, как отсутствие ушных раковин и носа, а смотреть в глаза, то соседи становятся близкими и понятными.
После взаимных представлений сели за стол. Первое блюдо соседей, напиток, оказалось ритуальным - его требовалось выпить до дна. Мы подняли фарфоровые пиалы с оранжевой сладковатой массой, вроде киселя, и торжественно опрокинули внутрь. Вкус необычный.
- Как называется это блюдо?
- Полнази, - поспешно ответил Авакум, - я позже все о нашей кухне расскажу. Сейчас у нас по очереди блюдо людское. Есть индейка, запеченная с рисом и потрохами, есть судак заливной, или, быть может, с супов начнем?
Он чисто человеческим жестом указал на конец стола, где куполами возвышались серебряные супницы. Начали с супов. Авакум предлагал в основном средиземноморскую, русскую и североамериканскую кухни. Аристар оказался знатоком и гурманом, он и пришел, как я понял, в основном покушать. И в деле этом, надо признать, он толк знал. С Понтеем я разговаривал мало. Тот больше интересовался моим здоровьем, и нет ли у меня каких ограничений по питанию. Так вот, их не было, я мог есть все, что мне нравится.
Пили соки и квас. Еще мне понравился соседский напиток, называемый уюр. Кисленький, шипучий, он кружил голову, пока находился во рту. Авакум внимательно следил за мной, когда я его дегустировал, и предупредил, что второго бокала мне не нальет. Для соседей уюр вроде нашего пива, и хотя человек от него не пьянел, сосед намекал на возможные неприятные последствия. Понтей тоже посматривал на меня, кажется, с некоторой тревогой.
- Так чем я могу помочь вам, соседи? - чувствуя, что не в силах более ничего съесть, я откинулся на спинку старинного стула, и обвел глазами собеседников.
- Степан Анатольевич, о таких вещах за праздничным столом не говорят, - усовестил меня Авакум. - Вот завтра будет время, и вы все узнаете. А пока радуйтесь жизни! Хотите, покажу свою коллекцию русского фарфора девятнадцатого века?..
Проснулся я от головной боли, сопровождаемой полным набором неприятных ощущений. Кто хоть раз просыпался с крутого бодуна, меня поймет. Темные шторы мешали понять, настал ли день. Пошевелившись, я застонал от приступа боли, вызванного произведенным усилием. И тут же понял, что в комнате кто-то есть. Чиркнула спичка, ее огонек на мгновение ударил по глазам ослепительной вспышкой. Потом загорелась свеча. На стуле у кровати сидел Авакум и настороженно смотрел на меня.
- Что, утро еще не настало? - поинтересовался я, соображая, с чего мне так плохо, ведь вчера после дружеского ужина я чувствовал себя вполне нормально.
И что здесь делает сосед? Он же, если верить его словам, на поверхности не появляется.
- Сейчас утро, пол-десятого, - сообщил Авакум. - Здесь достаточно темно. Хорошо, что вы воспользовались моим советом, и закрыли все окна. Чем я могу вам помочь? Есть не хотите?
При мысли о еде меня замутило.
- Я должен дать некоторые объяснения. Видите ли, тот напиток, полнази, который мы даем своим помощникам из людей, он немного перестраивает ваш организм. Сейчас у вас интоксикация, но вскоре она пройдет, надо только потерпеть. Как только захотите есть, скажите. Я буду рядом...
Есть захотелось через два часа. Их я пролежал, словно труп, временами издавая жалобные стоны. Авакум время от времени менял сгоревшую свечу. Когда боль ушла, да и вообще на душе стало легче, он подсунул мне под спину подушки, чтобы я смог сесть на кровати.
- Что-то я ног не чувствую, - признался я, жадно хлебая щи с мясом.
- Это следующий этап, частичной потери чувствительности, - успокоил меня сосед. - Телятины отварной откушать не хотите, Степан Анатольевич?
- Хочу. А чем все эти этапы кончатся, и зачем они нужны, Авакум?
Ответа я не понял, уж очень он оказался напыщенным и витиеватым, а голова от навалившейся сытости работала плохо. Получалось, как я понял, следующее: перестроенный организм мог вступать в биологический контакт с соседями, не боясь заболеть их болезнями. Я в дальнейшем мог с соседями женского пола чуть ли не в брак вступать и производить на свет потомство - впрочем, прямо так Авакум не выразился, это уже я додумался сам.
- С воспроизводством у вас проблемы?
- Да, Степан Анатольевич. Только на вас и вам подобных и надеемся. Мы вам очень благодарны. Будьте уверены, ваше имя не сгинет в забвении...
Голод не исчезал. Я ел, кажется, часа два подряд. С какого-то момента перешел на сырые яйца, потом на молоко. Авакум несколько раз поднимал одеяло и осматривал мой живот. Он, хоть не медик, но происходящий со мной процесс знал хорошо. И подготовился, как надо. Одной еды к моей постели сколько перетаскал! Но вот чем процесс закончится, он так и не сказал. Я сообразил, что он умалчивает о чем-то важном, заметив, что за два часа непрерывной еды мне так и не захотелось в туалет. Да и живот мой, на глаз, больше не стал.
- Куда же подевалось все, что я съел?
- Преобразование организма, наземный наш сосед, дело весьма энергозатратное.
- Но ведь больше я голода не чувствую!
- Следовательно, процесс перешел в окончательную стадию, - он посмотрел на часы, - да и пора, три четверти суток прошло. Это ваши женщины вынашивают ребенка девять месяцев, нашим эмбрионам достаточно суток.
- Я что, превращаюсь в женщину? - я почувствовал нарастающий ужас.
Происходило совсем не то, что я себе представлял, и я не мог понять, почему.
- Нет, не бойтесь. В этом нет необходимости, нашим эмбрионам в качестве матери подойдет любой организм с достаточно сложной нервной системой. Как происходило зачатие, вам знать необязательно, а эмбрионы вы приняли в напитке полнази. Затем эмбрионы вели между собой войну за выживание и выжил только один, сильнейший, он через несколько часов и появится на свет. А вы, Степан Анатольевич, станете его суррогатной матерью. Вы ведь всегда приветствовали подобное явление? И помочь нам в проблемах размножения изъявляли желание, я ничего не напутал?
Ничего сосед не напутал. Мои бездумно сказанные слова он истолковал буквально, я никак не думал, что они могут быть применены ко мне.
- Как же он родится? В смысле, через какое отверстие? Я ведь не женщина...
- Отверстие он проделает сам. Не беспокойтесь, боли не будет, эмбрион анестизирует ваш организм. Вы еще способны шевелить руками?
Попытавшись поднять руки, я обнаружил, что едва смог шевельнуть пальцами. Слушались меня только мышцы лица.
- Скоро начнется, - обнадежил меня Авакум и поднялся, - пора звать Понтея. Это его наследнику вы даете жизнь.
Он сбросил с меня одеяло и стащил пижаму. Голый, лежал я на кровати, с изумлением разглядывая свое тело. Ноги превратились в обтянутые кожей кости, руки были не лучше, а под кожей живота что-то шевелилось, переползая с места на место. И тут я понял, что рождения нового подземного соседа не переживу. Умру еще до того, или в ходе рождения. Проклятый эмбрион буквально жрет меня изнутри, а я даже ничего не чувствую!
Пришли и Понтей, и Аристар, и еще двое подземных соседей - последние были в рабочих комбинезонах и резиновых перчатках. Эти встали у стены, представлять их мне Авакум не пожелал. Последней появилась самка, то есть женщина подземных соседей. Ниже ростом, и на голове у нее торчал изящный синий хохолок. Кажется, из перьев. Женщина встала рядом с рабочими, а Авакум с Понтеем оживленно обсуждали движения эмбриона внутри моего живота. Судя по их словам, он уже сожрал кишечник и сейчас доедал печень. Мне оставалось жить несколько минут.
- Что же вы, гады, не предупредили, что моя помощь окажется для меня смертельной? - простонал я, завороженно наблюдая как выпуклость на моем животе превращается в столбик.
- Так вы же об этом не спрашивали, Степан Анатольевич, - усмехнулся Авакум. - Наш принцип - никому не лгать. На прямой вопрос следует прямой ответ...
Столбик лопнул, разбрасывая во все стороны брызги крови. Белое окровавленное существо, похожее на змею, уставилось на меня огромными зелеными глазами.