"Потому, что наша брань не против крови и плоти, но против начальств, против властей, против мироправителей тьмы века сего ..." Послание Ефесянам 6:12
Все произошло в Аштоне - провинциальном американском городке. Ничто не предвещало бури, но когда уставший от жизни столичный репортер и пастор местной церкви начинают сравнивать свои записи, они неожиданно сталкиваются с деятельностью организации, которая любыми средствами стремиться захватить власть в городе и, в конце концов, на всей земле.
Роман Перетти открывает мир духовного столкновения сил света и тьмы, наполняя желанием молиться и быть верным Господу.
Глава 1
Поздним воскресным вечером, когда серебристый свет полной луны тихо залил скоростное шоссе номер двадцать семь, на нем появились два незнакомца в простой рабочей одежде, необыкновенно высокие, никак не менее двух метров, сложенные ладно и крепко. Один из них был темноволосый, с выразительным лицом, второй - светловолосый атлет. Шоссе это вело в маленький университетский городок Аштон, и даже сюда, за километр от него, до них отчетливо доносились звуки праздничного веселшя, которое царило по всему городу. Незнакомцы несколько мгновений внимательно прислушивались к доносившемуся шуму, а затем двинулись в путь.
Аштонский летний фестиваль был в самом разгаре. Раз в году городок захлестывала волна хаоса и легкомыслия. Этим праздником городок прощался, благодарил и звал обратно восемьсот студентов из Вайтмор-колледжа, отправлявшихся на долгожданные летние каникулы. Большинство студентов уже упаковало чемоданы, готовясь разъехаться по домам, но все, тем не менее, решили задержаться ради праздника: поучаствовать в карнавальном шествии, потолкаться на уличных дискотеках, развлечься на аттракционах и в дешевых кинотеатрах, заглянуть и в другие заведения, чтобы в конце концов как следует встряхнуться и хорошенько гульнуть. Этот праздник - время дикого веселья, когда всякий может напиться, а кто-то и забеременеть, кого-то изобьют или ограбят, кому-то суждено заболеть, - и все это в одну ночь.
Один из заботливых отцов города на своем участке в центре Аштона разрешил разбить луна-парк. Установили аттракционы, ларьки и передвижные туалеты, а странствующие актеры устраивали карнавальные представления. Проржавевшие карусели украсили веселыми разноцветными лампочками, что в вечерних сумерках делало их даже привлекательными. Они отчаянно тарахтели тракторными двигателями со снятыми глушителями, стараясь перекрыть грохот карнавальной музыки, звуки которой, возникая неизвестно откуда, довершали эту безумную какофонию. Был прекрасный теплый вечер, и толпы народа, жуя сахарную вату, слонялись по всему городу. В центре луна-парка медленно вращалось колесо обозрения. Оно останавливалось, чтобы взять новых желающих и неторопливо делало несколько оборотов, позволБющих сполна насладиться зрелищем города с высоты птичьего полета. Пестро разукрашенные, ярко светящиеся карусели крутились, облупленные безногие лошади важно покачивались под звуки хриплой шарманки. Гости карнавала вовсю швыряли мячи в корзинки, а мелочь в коробки, стрелы в воздушные шары, а деньги на ветер... Этому безудержному веселью предавались на всей аллее длинного ряда тесно поставленных шатких балаганов, где назойливые зазывалы каждому проходящему выкрикивали: "Попытайте удачи!".
Незнакомцы, стоя в людском водовороте, приглядывались к происходящему, удивляясь тому, как может городишко в двенадцать тысяч жителей, включая студентов, превратиться в такую бесконечную кишащую массу. Обычно спокойные горожане, к которым присоединились заезжие искатели приключений, превратились в безумную орду, запрудившую улицы и переулки, заполнившую магазины и ресторанчики...
Стоянки автомашин в городе были забиты до отказа. Все было дозволено, ничто не считалось противозаконным. И хотя полицейские не сидели ни минуты без дела, но на каждого задержанного хулигана, пьяного и вора, уже надежно закованных в наручники, приходились десятки нарушителей порядка, по-прежнему бесчинствующих по всему городу. Фестиваль, достигший в этот вечер своего апогея, походил на тайфун, который невозможно было укротить. Оставалось только ждать, когда он сам пронесется мимо, чтобы потом убирать, разгребать и чистить.
Двое пришельцев медленно продвигались сквозь плотно забитое людьми пространство, прислушиваясь к разговорам и внимательно наблюдая. Город вызывал у них любопытство, они не спеша рассматривали его, осторожно оглядываясь по сторонам. Толпа вращалась вокруг них, как белье в стиральной машине, перетекая с одной стороны улицы на другую, создавая непредсказуемый бесконечный круговорот. Незнакомцы продолжали всматриваться в толпу. Они явно кого-то искали.
- Здесь, - наконец уверенно проговорил темноволосый. Незнакомцы одновременно увидели девушку. Она была молоденькая и очень хорошенькая, но выглядела совершенно растерянной. Держа в руках фотокамеру, она потерянно оглядывалась по сторонам.
Пришельцы поспешили протиснуться вперед и встали с ней рядом. Девушка их не замечала.
С этими словами он положил руку на плечо девушки и повел ее к палатке, стоящей посреди балаганов. Она прошла прямо по газону,
засыпанному мусором, к открытому стенду, где соревновались юнцы, бросая стрелы в воздушные шары. Однако вовсе не это заинтересовало девушку, ее внимание привлекли несколько фигур, укрывшихся в тени палатки. Держа фотоаппарат наготове, она осторожно сделала еще несколько шагов и быстро поднесла камеру к лицу.
В ту же секунду, как фотовспышка осветила деревья за стендом, двое пришельцев уже спешили к следующему месту встречи.
Шагая в ногу и нигде более не задерживаясь, незнакомцы поспешно пересекли почти весь город, направл?ясь в район, расположенный в километре от центра. Они дошли до конца Поплар-стрит и стали подниматься на Морган-Хилл. Прошло совсем немного времени, как они уже стояли перед маленькой белой церковью, окруженной аккуратно подстриженным зеленым газоном. Прямо у входа бросалась в глаза нарядная доска объявлений с расписанием часов занятий воскресной школы и богослужений. В самом верху доски помещалось название церкви: "Аштон Комьюнити", а ниже черными косыми буквами поверх прежней надписи стояло имя пастора: "Генри Л. Буш".
Пришельцы огляделись. С высокого холма весь город был как на ладони. На западе поблескивали карамельными огоньками аттракционы луна-парка, на востоке высились помпезные здания университетского городка Вайтмор-колледжа. На шоссе двадцать семь, которое при въезде в город превращалось в главную улицу - Майн-стрит, расположились лучшие магазины, бетонная громадина супермаркета "Сирс", несколько конкурирующих бензоколонок, торговый дом хозяйственных товаров, редакция местной газеты и несколько офисов частных фирм. Со стороны городок выглядел типично американским: невинным, маленьким и безобидным, будто сошедшим с картин Норманна Рокуэлла.
Однако пришельцы могли видеть не только то, что было доступно человеческому глазу. Даже здесь, на холме, их дух и сознание явственно ощущали тяжесть истинного состояния Аштона. Они чувствовали неотступное, сильное, все возрастающее, хорошо продуманное и целенаправленное наступление зловещей опасности. Незнакомцам нередко приходилось расспрашивать, размышлять и расследовать, ведь это было частью их дела. Поэтому для обоих было естественно задаться вопросом: "Почему именно здесь?". Однако времени на раздумья у них не было. Пришельцы уловили явные сигналы опасности, были ли этому причиной их особая сверхчувствительность или инстинкт, реагирующий на едва уловимую угрозу, но что-то заставило их моментально скрыться за углом церковного здания и слиться в темноте с шершавой штукатуркой стены. Они замерли в полном молчании, всепронизывающим взглядом зорко наблюдая за чем-то, приближающимся к зданию.
Перспектива тихой ночной улицы казалась коллажем лунного света и кобальтово-синих непроницаемых бездонных теней. Одна из них вела себя необычно: она не колебалась от ветра, подобно теням деревьев, и не была неподвижной, как тени домов; нет, - она кралась вдоль улицы, приближаясь к церкви, мелко дрожа при каждом осторожном шаге. Казалось, эта тень поглощала в себя весь свет, все освещенное пространство, встречающееся на ее пути, как будто была черной бездонной дырой. Однако эта странная тень имела форму, форму какого-то живого существа, и чем ближе она подвигалась к церкви, тем явственнее был различим скрежет когтей, царапающих мостовую, и тихий шелест тонких перепончатых крыльев. Хотя у существа имелись и руки и ноги, но, похоже, оно передвигалось без их помощи. Оно пересекло улицу и затем поднялось по ступеням церковной лестницы. Его похотливые выпученные глаза отражали свет луны, который смешивался с их собственным желтым блеском. Бугристая голова возвышалась над вздернутыми плечами, зловонный красноватый дым с шипением струился сквозь ряды острых мелких клыков. Существо то ли посмеивалось, то ли кашляло: шипящий звук, поднимавшийся из глубины глотки, был похож и на то и другое. Распрямившись, оно встало на ноги, оглядываясь в царящей вокруг тишине. Его черная, как у летучей мыши, пасть скривилась в ухмылке, превратившей морду мерзкого создания в отвратительную маску смерти. Страшилище подобралось к самой двери. Черная рука прошла сквозь нее легко, как сквозь воздух. Тело подалось вперед и стало просачиваться сквозь дверь, но успело продвинуться только наполовину. Внезапно жуткое существо отпрянуло назад, наткнувшись на какую-то преграду, и, описав в воздухе дугу, кубарем скатилось с лестницы. Пар его дыхания прочертил красную спираль в ночном воздухе. С жутким воплем бешенства и возмущения омерзительное чудовище поднялось с тротуара и уставилось на дверь, которая повела себя необычно, не дав существу проникнуть внутрь. Перепонки крыльев у него за спиной задрожали, начиная расправляться под напором воздуха, и мерзкое создание с ревом стремительно ринулось головой на дверь, проскочило сквозь дверь, пронеслось по вестибюлю и врезалось прямо в облако ослепительно белого света. Существо вскрикнуло и в страхе закрыло глаза, а затем почувствовало, как тяжелая, могучая рука сдавила его, словно клещами. И в то же мгновение страшилище вышвырнули вон, и оно тряпичной куклой вылетело на улицу.
Но гнусное исчадие развернулось и вновь кинулось на дверь. Крылья судорожно бились и трещали, красные испарения с шипением клубами вырывались из ноздрей. Острые когти были выпущены для атаки, и жуткий вой, подобный вою сирены, раздирал его глотку. Как стрела в цель, как пуля в мишень, чудовище врезалось в дверь - и ощутило, как его внутренности разрываются на части.
Взрыв, удушливое зловоние, последний крик, судорожный взмах ног и рук - и все исчезло. Не осталось ничего, кроме вонючего серного облака да двух пришельцев, неожиданно оказавшихся уже внутри церкви.
Светловолосый вложил в ножны сверкающий меч. Окружающий его белый свет медленно угасал.
- Дух преследования? - спросил он.
- А может, сомнения или страха. Кто знает? - пожал плечами его спутник.
- И, по-моему, один из самых незначительных.
- Да, никогда не встречал такого слабого.
- Я тоже. И сколько же тут бесов, как ты думаешь?
- Больше чем нас, намного больше. Они повсюду и не тратят зря время.
- Я это знаю, - вздохнул светловолосый атлет.
- Но что они тут делают? Мы никогда не видели такого скопления демонов, по крайней мере здесь.
- Ничего, думаю, причина скоро откроется, - светловолосый посмотрел прямо сквозь дверь, ведущую из вестибюля в зал церкви. -
Давай-ка взглянем на мужа Божьего.
Они направились по узкому вестибюлю в зал. На находящейся здесь доске объявлений можно было прочесть призыв к сбору продуктов для нуждающейся семьи, приглашение присмотреть за детьми и просьбу молиться за больного миссионера. Было здесь и написанное крупными буквами напоминание о собрании членов церкви в следующую пятницу. На другой стене висел отчет о сборе пожертвований, которые значительно уменьшились за последнюю неделю, так же, впрочем, как и число прихожан: от шестидесяти одного до сорока двух.
Пришельцы пошли по наклонному узкому проходу вдоль опрятных рядов темно-коричневых деревянных скамей в переднюю часть зала, где слабый свет софита освещал скромный крест над баптистерием. В середине подиума, покрытого сплошным потертым ковром, находилась маленькая кафедра с лежащей на ней открытой Библией. Обстановка была простой, скорее практичной, чем элегантной, что свидетельствовало то ли о непритязательности, то ли о скупости прихожан.
Затем незнакомцы услышали тихие звуки: глухие, сдавленные рыдания, доносившиеся со скамьи первого ряда. Там стоял на коленях молодой человек. "Даже слишком молодой и легко ранимый", - подумал в первое мгновение светловолосый. Юноша был погружен в глубокую искреннтю молитву. Он крепко сжал руки и склонил голову на жесткую скамью. Его лицо являло собой картину скорби, любви и боли. Губы беззвучно шевелились: молитвы и славословие струились вместе с потоками слез. Пришельцы остановились возле молодого человека и стали внимательно наблюдать за ним, обдумывая и взвешивая происходящее.
- Божий воин, - произнес темноволосый.
Его спутник тихо ответил, скорее обращаясь к самому себе, не сводя глаз с убитого горем, сокрушающегося молодого человека:
- Да, это он, я не сомневаюсь в этом. И даже сейчас молится. Этот воин стоит перед Господом за людей, за весь город...
- Он проводит тут почти каждый вечер. Высокий улыбнулся:
- Ну, значит, этот человек не так уж слаб.
- Но ведь он - единственный. Он совершенно один.
- Нет, - покачал головой высокий, - есть и другие. Всегда есть кто-то еще. Нужно только разыскать их. Его одинокая неусыпная молитва - только начало.
- Но ведь у юноши будут неисчислимые трудности, ты прекрасно знаешь.
- Журналиста тоже ждут испытания. Да и у нас их будет немало.
- Но мы победим?
Глаза светловолосого снова загорелись.
- Мы будем сражаться.
- Да, мы будем сражаться, - эхом отозвался его друг. Они встали с обеих сторон коленопреклоненного человека. И в то же мгновение комната медленно, подобно распускающемуся цветку, стала наполняться белым светом. Он осветил крест на задней стене и постепенно проявил цвет и фактуру каждой детали на скамьях, и прежде скромные, почти убогие предметы алтаря ожили и засветились неземной красотой. Стены блистали, потертые ковры заполыхали пестрым пламенем, маленькая кафедра с резко очерченными контурами теперь казалась высокой и величественной, как воин на посту. Теперь и сами пришельцы светились белым сиянием. Их одежда превратилась в блестящие ризы, казавшиеся пылающими в ослепительно ярком свете. Бронзовые лица сияли, а глаза горели огнем. У каждого на золотом поясе висел меч в сверкающих ножнах. Они возложили руки на плечи молодого человека. И за их спинами начали распрямляться атласные, почти прозрачные крылья, которые, словно великолепный балдахин, поднимались над их головами, соприкасаясь и медленно колыхаясь в потоках духовного ветра.
Они посылали мир своему молодому подопечному, и его слезы начали понемногу иссякать.
"Аштон Кларион" была типичной газетой маленького провинциального городка: небольшого формата, скромной, временами не слишком организованной и несколько старомодной. Другими словами, она была печатным, черным по белому, отражением состояния самого Аштона. Редакция находилась на деловой Майн-стрит в одноэтажном доме с окнами во всю стену и тяжелой, обшарпанной дверью с щелью для почты. Газета выходила два раза в неделю, по вторникам и пятницам. Дела ее шли не блестяще. При первом же взгляде на редакцию можно было легко понять, что средств у газеты явно не хватает.
В передней части здания располагались контора и отдел новостей. Здесь находились три письменных стола, две пишущие машинки, пара корзин для мусора, два телефона и электрокофеварка без шнура. Казалось, будто рукописи, листы, обрывки бумаги, канцелярские принадлежности занесло сюда случайным ветром из редакций всего света. Старая потертая невысокая перегородка, невесть как попавшая сюда с какого-то заброшенного вокзала, отделяла рабочую часть редакции от приемной. И, конечно же, над дверью висел маленький колокольчик, слабо дребезжавший при входе и выходе каждого посетителя.
Позади всего этого хаоса, называемого "рабочей обстановкой", взору неожиданно являлось потрясающее великолепие, которое подходило, по меньшей мере, редакции большого города: застекленная контора редактора. Это было и впрямь смелым нововведением. Главный редактор, владеющий "Кларион" до недавнего времени был репортером одной из ведущих газет Нью-Йорка, и иметь кабинет со стеклом во всю стену было мечтой его жизни.
Нового редактора и хозяина газеты звали Маршалл Хоган. Это был сильный, зрелый и напористый человек, которого его сотрудники: и наборщик, и секретарша, которая писала статьи и собирала объявления, и выпускающий редактор, и репортер, а заодно и обозреватель "Кларион", то есть абсолютно вся маленькая редакция, - любовно называли "Аттила де Хоган", подразумевая его физические и душевные качества. Он купил эту газету несколько месяцев назад. Энергия и напористость журналиста большого города разительно контрастировали с безмятежным существованием сотрудников редакции, что время от времени приводило к неизбежным конфликтам. Маршалл стремился придать газете настоящий размах, сделать ее более интересной и организовать работу так, чтобы всему было свое время и все находилось на своем месте. Но перебраться из "Нью-Йорк Тайме" в "Аштон Кларион" было все равно, что попасть в сонное царство. В этой маленькой редакции все делалось не спеша. Так что неуемная энергия Маршалла наталкивалась на собирание кофейной гущи для компостной кучи в саду секретарши или ликование по поводу того, что кто-то, наконец, принес долгожданную статью на волнующие общественные темы, напечатанную на листах, запачканных пометом волнистого попугайчика.
Но, как и всегда, по утрам в понедельник работа шла полным ходом, не давая времени на раскачивание после уикэнда. Очередной номер нужно было срочно довести до готовности, и весь персонал находился в состоянии предродовых схваток. Сотрудники редакции безостановочно сновали между своими рабочими местами и корректорской, находившейся в глубине редакции. Руки их были заняты всевозможными бумагами: монтажными листами, статьями и объявлениями, которые нужно было срочно набрать, свежими гранками и клише всевозможных размеров и видов, предназначенных для иллюстрации новостей.
В ярком свете ламп, в редакционном шуме и суете, над макетным столом склонились Маршалл и Том, ответственный редактор. Они
собирали предстоящий номер "Кларион" из отдельных разлетающихся во все стороны кусочков текста и вырезок: это подходит сюда, а это нет, нужно перенести на другую страницу. Этот материал занимает слишком много места, а чем заполнить пустоты? Маршалл начал раздражаться. Подобная история повторялась каждый понедельник и четверг.
- Эди! - крикнул он, и его секретарша тотчас откликнулась:
- Иду! Сотый раз он говорил ей:
- Гранки должны лежать в корзинке на столе, а не просто на столе, и не на полу, и не...
- Я и не кладу их на пол! - запротестовала Эди, спеша в редакторскую с кипой свежих гранок в руках. Эди была решительной, маленького роста женщиной лет сорока, обладающей всеми необходимыми качествами для того, чтобы противостоять натиску бесцеремонного Маршалла. Она лучше чем кто бы то ни было, и прежде всего лучше своего нового шефа, знала, где, в каком месте найти ту или иную вещь.
- Я положила страницы в твои маленькие симпатичные корзиночки точно так, как ты просил.
- А как тогда они оказались на полу?
- Ветер сдул, Маршалл, ветер, и не мне тебе говорить, откуда он взялся!
- Ладно, шеф, - прервал их Том, - сейчас готовы третья страница, четвертая, шестая и седьмая.
- А как с первой и второй? Что делать с пустыми полосами?
- Тут мы поместим захватывающий репортаж Бернис о фестивале с потрясающими снимками, как только она отклеится от своего стула и принесет нам материал. Эди?
- Слушаю!
- Честно говоря, Бернис запаздывает на целый час! Позвони ей еще разок!
- Только что звонила. Никакого ответа.
- С ума сойти!
Их прервал Джордж, человек маленького роста, уже на пенсии, продолжавший, однако, работать наборщиком. Он откатился на стуле от компьютера и предложил:
- Может, подойдет материал о пикнике женского комитета? Я как раз его заканчиваю, и фотография миссис Мармазель достаточно
пикантна, чтобы дать повод для открытия судебного дела.
- О-о-о... - простонал Маршалл, - прямо на первой полосе! Только этого не хватало, чтобы окончательно испортить нашу репутацию.
- Ну, так что теперь будем делать? - спросила Эди.
- Был кто-нибудь на фестивале?
- Я ходил на рыбалку, - ответил Джордж. - Этот фестиваль для меня слишком бурный.
- А мне жена не разрешила, - вставил Том.
- Я видела кое-что, - откликнулась Эди.
- Садись и пиши, - приказал Маршалл. - Это самое большое событие года в нашем городе, должны же мы как-то отреагировать.
Зазвонил телефон.
- Спасена ударом гонга? - произнесла с надеждой Эди, поднимая трубку. - "Кларион" Доброе утро, - внезапно лицо ее просветлело: - Привет, Бернис! Куда ты запропастилась?
- Ну, где она там? - нетерпеливо потребовал ответа Маршалл.
Эди слушала, и лицо ее вытягивалось от удивления:
- Да... ну, успокойся... да, конечно... не огорчайся, мы тебя вытащим.
- Ну, так куда она подевалась? - раздраженно фыркнул Маршалл.
--
Она арестована и находится в полиции, - ответила Эди и посмотрела на него с явным укором.
Глава 2
Маршалл торопливо спустился в подвал здания Аштонского суда и остановился перед металлической дверью тюремного отделения. У него сразу же возникло неистребимое желание заткнуть и нос, и уши. Вонь и шум, доносящиеся из переполненных камер, немногим отличались от запахов и какофонии вчерашнего фестиваля. По дороге в полицию он поразился, насколько тихими были улицы города в это утро. И не удивительно: вся суматоха переместилась сюда, в несколько камер-клеток, замурованных в холодный, со следами облупившейся краски, отдающий эхом бетон. Здесь была собрана целая коллекция из наркоманов, пьяниц и хулиганов, которых полиции удалось арестовать на улицах накануне. Это напоминало битком набитый зверинец. Часть заключенных чувствовала себя как дома, сражаясь в покер засаленными картами на сигареты или стараясь перещеголять друг друга рассказами о своих "подвигах".
В дальнем конце помещения несколько юнцов выкрикивали непристойности в сторону камеры, набитой проститутками, для которых не потрудились найти более подходящего места. Другие просто сбились в угол, все еще пьяные или совершенно подавленные происшедшим. Несколько человек, заметив Маршалла, тотчас, злобно глядя сквозь толстые прутья решетки, начали клянчить у него сигареты, попутно понося его на чем свет стоит. Хоган порадовался, что оставил Кэт наверху.
Джимми Данлоп, новый помощник шерифа, как верный страж, сидел за столом дежурного. Он заполнял бланки, потягивая крепкий кофе.
- Здравствуйте, мистер Хоган, - сказал он. - Вы все-таки сюда спустились.
- Я не мог больше ждать... И я не собираюсь торчать здесь вечно, - огрызнулся Маршалл.
Он чувствовал себя прескверно. Это был его первый фестиваль, который уже сам по себе был отвратителен, но Маршалл никак не
предполагал, что для него он будет иметь такое безобразное, мучительное продолжение. Он стоял у стола, наклонив вперед свое большое тело, всей своей позой подчеркивая охватившее его нетерпение.
- Ну, - произнес он требовательно.
-Что?
- Я пришел вытащить отсюда своего репортера.
- Да, конечно, я знаю. Есть у вас разрешение?
- Слушай! Я только что внес этим идиотам наверху залог. Они должны были тебе позвонить.
- Никто мне не звонил, к тому же мне нужно разрешение на выдачу.
- Джимми...
- Что?
- Ты забыл положить трубку на рычаг.
- Ох...
Маршалл с такой силой швырнул трубку на место, что телефон звякнул от боли.
- Звони им.
Выпрямившись, Хоган молча наблюдал, как Джимми набирал неверный номер. Потом полицейский повторил свой "фокус", пытаясь
дозвониться. "Этот тип прекрасно вписывается в этот городишко, - думал Маршалл, нервно проводя рукой по рыжим с проседью волосам. - Хотя все же приятный городок. Маленький, легкомысленный, похож на нескладного подростка, который постоянно попадает впросак. Впрочем, и с большими городами дело обстоит не лучше".
- Мистер Хоган, - спросил Джимми, зажав трубку ладонью. - С кем вы говорили наверху?
- С Кинни.
- Сержанта Кинни, пожалуйста. Маршалл начал терять терпение:
- Дай мне, по крайней мере, ключ от решетки. Должна же она знать, что я здесь.
Джимми протянул ему ключ. Сержанту уже приходилось сталкиваться с Маршаллом Хоганом. Насмешливые приветствия градом посыпались из камер вместе с пустыми сигаретными пачками. Маршалл старался как можно быстрее найти нужную ему камеру.
- Эй! Крюгер, я знаю, что ты где-то тут!
- Иди сюда, Хоган, помоги мне выбраться! - послышался раздраженный и полный отчаяния женский голос в дальнем конце отделения.
- Подними руку и помаши мне, что ли, дай какой-нибудь знак!
Из плотной массы тел сквозь решетку камеры протиснулась рука и отчаянно замахала.
Маршалл подошел, успокаивающе похлопал по ней и оказался лицом к лицу с Бернис Крюгер, своим лучшим журналистом, превосходным репортером, а сейчас птицей-невольницей в тюремной клетке. Это была привлекательная молодая женщина лет двадцати пяти, с растрепанными темными волосами, в очках с массивной стальной оправой, сильно запачканных. Ясно было, что она провела тяжелую ночь с дюжиной других женщин, в большинстве профессиональных проституток. Некоторые из них были старше ее, другие - шокирующе моложе. Маршалл не знал, смеяться ему или ругаться.
- Не нахожу слов, ты выглядишь ужасно, - сказал он.
- Соответствует моей профессии. Видал, куда меня запихали?
- Да, да, она такая же, как мы, - заметила из камеры крепко сложенная девушка.
Маршалл состроил гримасу и покачал головой.
- С какими же вопросами ты к ним вчера приставала?
- Мне сейчас не до шуток. Ни один анекдот о том, что произошло вчера вечером, меня не рассмешит. У меня внутри все кипит. Эта затея с репортажем была просто унизительной.
- Но послушай, должен же был кто-нибудь написать о фестивале.
- Наши предположения оправдались, как говорится, нет ничего нового под солнцем, в данном случае под луной тоже.
- Тебя арестовали... - попробовал он наладить разговор.
- Чтобы преподнести читателям скандальную историю. О чем же еще можно было писать?
- Ну, так прочти мне, что тебе удалось накропать? Испанка в дальнем углу камеры оборвала их разговор:
- Она попала не в свою тарелку.
Изо всех камер послышались насмешки и громкий смех.
- Я требую, чтобы меня выпустили! - взвилась Бернис. - Ты что, в землю врос? Сделай же
что-нибудь!
- Джимми разговаривает с Кинни по телефону. Я внес залог. Сейчас мы тебя вытащим.
Бернис притихла, стараясь взять себя в руки, и приступила к отчету:
- Отвечая на твой вопрос, скажу, что я старалась собрать материал прямо в луна-парке: сделать несколько потрясающих снимков, взять сногсшибательное интервью, записать, что говорят люди... да мало ли еще что. Думаю, Нэнси и Рози, - она кивнула в сторону двух молодых женщин, очень похожих на близняшек, и те улыбнулись Маршаллу, - с удивлением глядели, как я слоняюсь с растерянным видом. Они заговорили со мной, и хотя наш разговор не обещал ничего интересного для печати, зато доставил нам массу проблем. Потому что Нэнси сделала недвусмысленное предложение переодетому в штатское полицейскому, и нас всех накрыли.
- Я думаю, что со временем у вашей журналисточки это тоже стало бы отлично получаться, - грубовато пошутила Нэнси, за что и
получила от Рози игривый шлепок.
- Но разве ты не показывала ему свое удостоверение или пресс-карту? - раздраженно спросил Маршалл.
- Он меня даже не слушал. Я ему сказала, кто я такая.
- Может, он не расслышал? Слушал он ее? - обратился Маршалл к девушкам.
Они только пожали плечами, но Бернис, перейдя на фальцет, закричала:
- Ну что, так, по-твоему, достаточно громко? Именно так я вчера кричала, когда он надевал на меня наручники!
- Добро пожаловать в Аштон!
- Ну погоди же! Дай мне только выбраться отсюда, уж я постараюсь снять с него полицейскую бляху!
- Не марай руки, - Хоган протестующе поднял ладонь, чтобы предотвратить дальнейшую бурю. - Послушай, все это не стоит твоих переживаний.
- А это зависит от того, с какой стороны поглядеть!
- Бернис...
- Мне бы очень хотелось написать кое о чем, полосы на четыре. Об этом фараоне и о его безнадежном кретине-начальнике. Кстати, где он?
- Ты имеешь в виду Бруммеля?
- У него удивительная способность исчезать. Он-то знает, кто я такая. Где он?
- Не знаю, я его утром не застал.
- А вчера он повернулся ко мне спиной!
- Что?
Внезапно Бернис осеклась, но по ее лицу Маршалл сразу понял, что она хотела сказать: не забудь спросить меня об этом после.
В эту секунду отворилась решетка тюремного коридора, и к ним направился сержант Данлоп.
- Ладно, поговорим об этом позже, - произнес Маршалл. - Все в порядке, Джимми?
Полицейского тоже встретили градом насмешек, воплями и диким смехом, так что ответил он не сразу. Но у него был ключ от камеры, и этого было достаточно.
- Отойдите от двери, - приказал сержант.
- Эй, там, может, переменишь тон? - такой, примерно, ответ получил он, однако пространство у дверной решетки освободили. Джимми открыл ее, Бернис выскользнула, и клетка снова захлопнулась.
- Значит, так, - сказал полицейский, - тебя отпускают под залог. Когда нужно будет явиться в суд, тебя известят.
- Верните мне сумку, пресс-карту, блокнот и фотокамеру, - прошипела Бернис и двинулась к выходу.
Наверху, в вестибюле суда, Кэт Хоган, грациозная рыжеволосая женщина, всегда полная достоинства, пыталась хоть чем-то заполнить время ожидания. По окончании фестиваля здесь было на что посмотреть, хотя, по правде говоря, зрелище не из приятных: несколько разбушевавшихся человек, сопровождаемых полицейскими, входили, сражаясь с наручниками и грязно ругаясь, а вернее сказать, их бесцеремонно заталкивали в вестибюль. Другие, наоборот, выходили на свободу после ночи, проведенной за решеткой. Картина напоминала смену рабочих на какой-то странной фабрике. Первая смена растерянно покидала здание, неся свои скудные пожитки в маленьких бумажных пакетах. Вторая смена, в наручниках, отчаянно сопротивлялась. Большинство полицейских были чужаками, прибывшими из соседних городков для подкрепления малочисленной команды Аштона. За дружелюбие и вежливость им не платили.
За большим столом, заваленным ворохом бумаг, сидела женщина с двойным подбородком. Рядом с ней в пепельнице дымились сразу две сигареты, но у нее не хватало времени затянуться из-за бумаг, которые надо было оформить на каждого поступающего и выбывающего. По мнению Кэт, тут было слишком много беспорядка и суматохи. Несколько дешевых адвокатов раздавали свои визитные карточки. Однако ночь, проведенная в тюрьме, послужила серьезным наказанием для большинства, и теперь у них было только одно желание - поскорее убраться подальше от злополучного города.
Кэт бессознательно покачала головой. Подумать только, бедняжка Бернис попала в загон со всеми этими подонками. Она, должно быть, вне себя от возмущения.
Почувствовав на талии сильную ласковую руку, она прильнула к мужу.
- О-о-о... Какая приятная перемена.
- После того, что я насмотрелся внизу, - сказал Маршалл, - мне необходимо прийти в себя.
Кэт притянула его к себе.
- И что же, так бывает каждый год?
- Нет, с каждым годом все хуже.
Кэт опять покачала головой, и Маршалл прибавил:
- Но на сей раз "Кларион" выскажет свое мнение. Аштон должен изменить курс, пора это наконец-то понять.
- Как Бернис?
- Ну, из нее в скором времени получится классный журналист. С ней все в порядке, она выжила.
- Собираешься ли ты поговорить с кем-нибудь о случившемся?
- Альфа Бруммеля нет на месте. Он достаточно хитер. Но я его сегодня поймаю, и тогда посмотрим, что можно сделать. И потом, я хочу получить назад мои двадцать пять долларов.
- Уверена, что он очень занят. Не хотела бы я быть шерифом в такой день, как сегодня.
- Он еще меньше этого захочет, когда я до него доберусь. Отрывисто стуча каблуками, в вестибюле наконец появилась Бернис. Ночь, проведенная взаперти, оставила глубокий отпечаток на ее лице. В руках у нее тоже был бумажный пакет, в котором она с раздражением копалась, проверяя, все ли на месте. Кэт протянула руки, чтобы обнять и утешить девушку.
- Бернис, как ты себя чувствуешь?
- Скоро все узнают, кто такой Бруммель, да и мэру не поздоровится, а эту полицейскую рожу я так пропечатаю - язык не повернется произнести. Я вне себя от возмущения. Меня тошнит от всей этой истории. Не знаю, удастся ли отмыться от этой грязи, но мне просто необходимо принять ванну.
- Конечно, конечно, - быстро согласился Маршалл. - Но сначала настучи-ка это на машинке, придави им хвост. Отчет о фестивале
должен попасть в завтрашний номер.
Бернис, осторожно порывшись в кармане, вытащила скомканную ленту туалетной бумаги и выразительным жестом протянула ее Маршаллу. - Твой лучший репортер всегда на службе, - сказала она. - А что же там еще делать, как не разглядывать надписи на стенах и стоять в очереди в туалет. Думаю, что ты найдешь тут весь отчет, в красках. И потом, я взяла интервью у соседок по камере для приправы. Кто знает? Может, удастся заставить этот город задуматься о том, куда он катится!
- А фотографии? - спросил Маршалл. Бернис протянула ему кассету с пленкой:
- Уверена, здесь ты найдешь что-нибудь подходящее. У меня есть еще несколько кадров, но они представляют для меня личный интерес.
Маршалл улыбнулся. На него это произвело впечатление:
- Даю тебе сегодня отгул, а завтра все будет выглядеть иначе.
- По крайней мере ко мне вернется профессиональная объективность.
- И ты будешь лучше пахнуть.
- Маршалл! - вмешалась Кэт.
- Ничего, - заметила Бернис, - он всегда так со мной разговаривает. - Она вытащила наконец из пакета сумку, пресс-карту и фотокамеру и, скомкав, швырнула пустой пакет в мусорную корзину.
- А что с моей машиной?
- Кэт пригнала ее сюда, - объяснил Маршалл. - Если ты согласишься подбросить ее домой, то окажешь мне большую услугу. У меня
остались кое-какие дела в редакции, а потом я постараюсь поймать Бруммеля.
Эти слова напомнили Бернис что-то важное.
- Да, Бруммель! Я должна тебе сказать кое-что. Она потянула Маршалла в сторону, не дав ему времени опомниться, и он, послав Кэт извиняющийся взгляд, очутился зажатым в углу возле туалетных комнат. Оттуда ни главного редактора, ни его корреспондента не было видно. Бернис понизила голос:
- Если ты собираешься сегодня добраться до Бруммеля, ты должен знать то, что знаю я.
- Кроме того, что уже ясно: он трусливый кретин?
- Да, кроме этого. Пока у меня есть только несколько отдельных наблюдений, но, может быть, в один прекрасный день все станет
понятным. Ведь ты учишь всегда замечать все детали? Думаю, что я видела твоего пастора вместе с Бруммелем вчера на фестивале.
- Пастора Янга?
- Пастора церкви "Аштон Юнайтед Крисчиан", председателя местной пасторской коллегии, сторонника религиозной терпимости и
противника насилия над животными. Так ведь?
- Да, все верно.
- Но ведь Бруммель посещает не вашу церковь?
- Нет, он член маленькой церквушки на горе.
- Они стояли позади одной из палаток, в полутьме. С ними было еще три человека: светловолосая женщина средних лет, коротконогий толстяк и черноволосая выдра в солнцезащитных очках, похожая на привидение. Представляешь: в черных очках! Ночью!
На Маршалла это пока не произвело никакого впечатления. Бернис настойчиво продолжала говорить:
- Я думаю, что совершила роковую ошибку, когда попыталась их сфотографировать. Я сделала снимок, и, судя по всему, им это пришлось не по вкусу. Бруммель ужасно перепугался и даже начал заикаться. Янг, мягко выражаясь, попросил меня убраться подальше, сказав: "Это частная встреча". Толстяк отвернулся, а "привидение" уставилось на меня с открытым ртом.
- А теперь представь, как ты отнесешься ко всему, что произошло, после того как примешь ванну и отоспишься.
- Дай мне только договорить до конца, а тогда посмотришь, ладно? Сразу после этого на меня наскочили Рози и Нэнси. Я имею в виду, что не я к ним подошла, а они ко мне. И сразу же меня арестовали и отобрали фотоаппарат.
Она видела, что до Маршалла не доходит. Он нетерпеливо оглянулся и сделал шаг в сторону вестибюля.
- Ну, хорошо, хорошо, еще одно, - настаивала Бернис, пытаясь его удержать. - Бруммель был там, Маршалл, и он все видел.
- Что - все?
- Как меня арестовывали! Я старалась втолковать полицейскому, кто я такая, и показать удостоверение, но он выхватил у меня сумку и камеру и надел на меня наручники. Я снова оглянулась на палатку и увидела, что Бруммель следит за нами. Он тут же исчез, но я клянусь, что он все видел! Маршалл, я ломала голову над случившимся всю ночь, прокручивала от начала до конца и думаю... Я не знаю, право, что думать, но должно же это что-нибудь значить!
- В дополнение сценария скажи еще, что они вытащили пленку из камеры, - усмехнулся Маршалл. Бернис проверила:
- Нет, пленка на месте. Но это ничего не значит. Хоган вздохнул и, немного подумав, проговорил: