Старая Нестан никак не могла умереть. Шел седьмой год, как она, мычащая, высохшая с заострившимся орлиным носом, лежала в параличе. Ее невестка Эка, уже не стесняясь, нет-нет, да и говорила с раздражением своему мужу Паате.
- ... Твою мать как кто заморозил. Ни живет, ни умирает. Когда это все кончится?
Паата, 42-летний младший сын старухи, вздыхал и отмалчивался. Он понимал жену. И он устал. А ну подымай 80 кило и двигай туда-сюда каждый день.
Нанять кого-то в помощь Эке, чтобы менять памперсы и обслуживать больную, Паата не мог. Он уже лет 15 перебивался случайными заработками: один проводку позовет делать, другой малярку захочет. И все норовят проехаться "за уваженье". Один сосед, другой друг соседа, а третий и вовсе родственник - Экиной троюродной сестры ребенка крестный. Как тут деньги делать?
Если бы не старший брат, нагловатый двухметровый Эмзар, было бы совсем плохо. Эмзар потихоньку приторговывал ворованными запчастями для машин и помогал Паате содержать семью.
Прямо скажем, невеселая у толстячка Пааты жизнь: черная в белую складочку. Еще хорошо, на днях просвет блеснул.
Забежала к Эке соседка Натия, которая знает все на свете, от народной медицины до политических сплетен включительно, и вывалила на Паату супергениальную идею. Сперва она, как и подобало вежливому человеку, поохала 15 минут над мычащей Нестан.
- Вай ме, вай ме! Как же вы все измучились! И для нее тяжело, и для вас!
Потом, смакуя кофе и стряхивая сигаретный пепел в блюдечко, Натия подошла к самой сути.
- Знаете, у жены моего деверя на работе рассказывали такой случай. Тоже был у кого-то парализованный дома. Ни туда, ни сюда. Позвали священника причастить. А после Причастия к больному вернулись двигательные функции.
Паата заинтересовался.
- И как это дело устроить? Сколько платить надо?
- Очень просто, - тараторила Натия, наслаждаясь собственной значимостью. - В малой Троице в Ваке (1) надо со священником договориться, а деньги, хоть лар, хоть десятку в кружку кинуть. Никто не смотрит. Потом хорошо еще стол накрыть.
Паата подумал-подумал и, решив, что хуже уже все равно не будет, пошел в названную церковь договариваться.
Все получилось как нельзя лучше. И на другой день молодой светлобородый парень в рясе стоял перед кроватью Нестан и скороговоркой читал какие-то молитвы на древнегрузинском. Половину слов Паата просто не понял. Впрочем, особо вникать он и не старался. Напрасный труд. Просто стоял рядом, наблюдал за манипуляциями уверенного в себе парня и прикидывал: "Беженец, наверное, из Абхазии. Мегрельский акцент не спрячешь. Шустрый какой - в попы рванул. Видно, прибыльное дело". Додумать и сравнить свой шаткий бизнес с занятием отца Гурама (как звали умника) Паата не успел. По действиям сообразил, что мероприятие закончено. Парень уже снимал с себя расшитые нарукавники и длинное полотно с шеи (не понятно, для чего оно нужно).
Вдруг мать оживилась и залопотала несуразное. Паата и о. Гурам наклонились над ней.
- Сопико... Одесса.... Розовый дом....
Ее левая здоровая рука задвигалась, делая зовущие знаки. Кое-как Паата понял и объяснил недоумевающему гостю, что мать хочет видеть их названную сестру Сопико или Соню.
Белобрысый сразу навострил уши.
- А в чем дело?
... Паата хорошо помнил, как 30 лет назад они жили в Нахаловке (прим. - старый район Тбилиси). В доме через забор обитали соседи: Валя Сидорова - бухгалтер с Трикотажки и ее пятилетняя дочка Соня, смешная курносая девчонка с голубыми, под цвет глаз, бантиками в жиденьких косичках. Валя неожиданно умерла от рака. Вся их Турбинная улица собралась на похороны и келех, соседи судили - рядили, что делать с девочкой. Родственников в Грузии нет. Не в детдом же ее сдавать.
Тогда пышногрудая, жгучая брюнетка мать Пааты, совсем не похожая на эту высохшую мумию, лежащую сейчас на кровати, предложила:
- Я возьму Соню к себе.
Соня, ошарашенная всем случившимся, тоже не протестовала.
Паата всегда слышал от матери о ее мечте иметь дочь после двух непосед-мальчишек. Нестан часто повторяла какую-то присказку.
- Сын желательно, а дочь обязательно.
А тут как раз такой случай, как по заказу.
Дети росли вместе. Ссорились, мирились, словом, все как у всех.
Паата даже ревновал мать к Сопико, как звала ее Нестан. Все внимание теперь перешло к ней, как к самой младшей. Ей первой покупали новые игрушки и одежду, ее же практически не наказывали.
В 18 лет Сопико каким-то образом списалась с дядей в Одессе и уехала к нему навсегда. Больше всех переживала Нестан и то и дело бегала на почту звонить дочке. От Сопико вначале приходили письма, сообщавшие, что, мол, устроилась на работу, вышла замуж. Потом, видно, что-то не сложилось, и сестра развелась. Со временем письма приходили все реже и реже.
Когда Союз распался, связь с Соней окончательно прервалась.
Вот и вся история.
Гурам (просто смешно обращаться к нему с официальным "Мамао") слушал внимательно, потом высказался.
- Знаешь, ты должен поехать, разыскать сестру и привезти ее сюда - попрощаться с матерью. Может, это нужно им обеим.
Услышав это, больная загугукала, силясь сказать, что да, это именно то самое, что она так хочет. Зачастила зациклено.
- Сопико... Одесса... Розовый дом...
Паата с трудом сдержался, чтоб не послать этого Гурама куда подальше. Вот, пожалуйста, как мать завел! Того и гляди от нервного возбуждения плакать начнет. Возись потом с ней! Отпаивай валерианкой.
- Это ее последнее желание! - тихо добавил белобрысый баламут.
В ответ снова подтверждающие бессвязные крики Нестан.
- Мы должны выполнять родительскую волю, если она не противоречит заповедям, - продолжал Гурам, не глядя на Паату. - В свое время я не выполнил желания моего отца: несмотря на его "Нет", все-таки пошел в монахи, - Гурам неизвестно для чего перебирал тонкими пальцами какую-то затертую веревку с узелками. Наверно, нервы себе успокаивал. - Тогда, в последний раз, когда я был дома, отец в ярости вынес ружье и крикнул: "Не уходи или я застрелю тебя! Если бы я знал, что мой единственный сын оденет платье, я бы не родил трех дочерей!"... Ну, точно, как кадр из фильма, когда Хевисбери Гоча убивает своего сына Онисиме за предательство. Только в ту минуту мне было не до сравнений, я стоял и молился... Выстрелить в меня он так и не смог. Швырнул ружье наземь. Только сказал: "Убирайся, я не хочу тебя видеть! Для меня ты умер!".
- А дальше что было? - ошалело спросил Паата, совсем забыв, к чему этот разговор.
Гурам пожал плечами и устало вздохнул:
- Ничего. Я ушел в монастырь и отца больше не видел. Потом мне сообщили из дома, что он скончался, так и не простив меня... Не знаю, как мне жить с этой занозой в сердце дальше.... Я это к тому говорю, - Гурам вскинул на Паату голубые глаза, - тебе лучше выполнить просьбу матери. Потом сам себе не простишь...
С этими словами Гурам, подхватив свой портфель с облачением, направился к двери, на ходу поблагодарив Эку, звавшую его к столу.
...Эмзар, услышав об идее поездки на Украину, разорался на весь корпус.
- Ты что, совсем баран, да? Мало ли кто что скажет! Старуха давно выжила из ума. А ты еще слушаешь какого-то сопляка попа! Им лишь бы деньги сделать! И как, интересно, ты поедешь: На меня не рассчитывай: пяти тетри не дам, на принцип!
Паата понуро молчал. Крыть было нечем. Старший брат прав. Вот тебе и просвет, обещанный соседкой. Лучше бы не звал этого Гурама.
На другое утро кто-то позвонил в дверь. Чертыхаясь, Паата, еле продрав глаза, пошел к двери.
На пороге стоял вчерашний Гурам.
Ј Вот деньги на дорогу. Езжай в Одессу, найди Сопико. Я не исполнил последнюю волю моего отца, так хоть тебе помогу это сделать, - он положил пачку лар на столик в прихожей. И, прежде чем Паата сообразил, что все это ему не снится, ушел, пожелав.
Ј Бог в помощь!...
... В Одессе Паата с большим трудом разыскал следы сестры в доме инвалидов. Фасад дома показался ему чем-то знакомым. "Розовый дом". Откуда Нестан могла так угадать?...
Через месяц Паата вкатил инвалидное кресло Сони в комнату Нестан и потянул носом воздух. Все-таки, как ни старайся, а запах болезни не выветривается.
Соня подрулила поближе, тронула ее здоровую левую руку, погладила.
Ј Это я, Соня.
Карие глаза Нестан неподвижно смотрели куда-то вверх - зрения уже не было. Зато лиловые губы растянулись в улыбке и Паата, наклонившись, еле-еле разобрал удовлетворенное:
Ј Моя... Сопико.... Дома.
На рассвете Нестан, не разбудив никого, тихо ушла в тот мир, где нет "ни печали, ни болезни, ни воздыхания", а только "жизнь бесконечная".