Шел второй час дня, и еще не все работники Института возвратились с праздничной демонстрации. Лев Иванович Шнайдрук, сотрудник Института, кандидат технических наук и заведующий лабораторией, поставил одну ногу на ступеньку, неспеша вынул из кармана пальто пачку "Космоса" и также неспеша закурил. Торопиться, в самом деле, было некуда. Руководство появится здесь не раньше трех, а без них все равно ничего не начнется.
А потом, если все-таки выдастся случай побыть с Любочкой наедине, он может, наконец, уговорит ее. По крайней мере, Льву Ивановичу казалось, что его смазливая лаборанточка в последнее время не так бурно, как в начале, реагировала на его похлопывания и щепки за разные выпуклые места. Конечно же, он примерный семьянин и партийный, и еще черт знает кто такой, но если тихо и аккуратно это дельце обставить, то все будет очень, очень мило. В это время на еще не старой и местами даже весьма симпатичной физиономии товарища Шнайдрука расплылась сахарная истома. Которая тотчас сменилась растерянной и даже немного встревоженной миной. "Черт!" - мысленно выругался научный деятель и нервно выбросил сигарету.
- Ну и ладненько, - облегченно вздохнул Лев Иванович и извлек на свет Божий самую подходящую на ощупь бумажку, взглянул на нее и крепко побледнел. Вместо ожидаемой зеленой сучья бумажка была оранжевой и цифра "10" всему миру возвестила, что она и есть изначально требуемый червонец.
"Сволочь, недоносок!" Более не наблюдая перед собой наглых свиных глазок, Лев Иванович осмелел и ругал Петьку на чем свет стоит, зло плюясь в разные стороны и сжимая белые интеллигентские кулачки до хруста в суставах. Минут через десять-пятнадцать ученый немного успокоился и восстановил способность рассуждать.
А шептать, признаться, было что. Во-первых, однажды Лев Иванович неосторожно брякнул в компании, что директор зажимает его докторскую диссертацию, и Колосветов это слышал. Во-вторых, эта глупейшая шутка про директорскую жену, угораздило же его, черт. А в-третьих, конечно, Любочка. Ох уж эта девчонка! Можно ведь за подобные вещи слететь отовсюду. А сколько он себе обещаний давал! Ан нет, как увидит ее в белоснежном халатике, стройную, юную, так какой-то бес в душу вселяется. "Надо будет поосторожнее с ней, хотя бы первое время". Успокоившись тем, что принял хоть одно разумное решение, товарищ Шнайдрук вступил в родные стены Института.
Через весь вестибюль тянулось здоровенное кроваво-красное полотно. "Товарищи! Поздравляем вас с днем...", - прочитал Лев Иванович, близоруко щурясь, быстро устал и отвел глаза. На противоположной стороне вестибюля красовались портреты вождей, звезды, серпы, колосья и тому подобная ерунда.
Все это неожиданно пронеслось в голове кандидата наук, он ошарашено помотал головой, отгоняя от себя безобразные мысли, быстро прошел к лифту, поднялся на шестой этаж и двинулся по направлению к своей лаборатории, дабы наедине поплакать о безвозвратно утерянных десяти рублях и южных курортах, на которых он теперь вряд ли побывает за 14 руб. 40 коп.
?
"...и сегодня мы с вами, как и все цивилизованное человечество...", - басок директора мягко и вязко обволакивал битком набитый зал, плавал в воздухе и медленно оседал, как встревоженная пыль.
"Водки хватит, - лениво размышлял Лев Иванович, разглядывая сморщенную плешивую макушку сидящего впереди себя заведующего сектором испытаний, - а то в прошлый раз, конечно, облажались. Выпили, значит, по двести, - ни уму, ни сердцу. Спасибо, спиртик в лаборатории завалялся, его потом еще с шампанским мешали. Наталья, жена то бишь, тогда даже, помниться, прошлась по его морде мокрым полотенцем. Пришел он домой плохо, что правда то правда, но тряпкой в рыло, - это уж извините... А ругалась как! Он даже пьяный, и то струхнул. "Пропадите вы пропадом, комуняки, и все ваши праздники вместе с вами! - кричала она тогда и даже голова в телевизоре выглядела растерянно, дивясь на все это отдельно взятое безобразие. Ох и влетит он однажды с этой дурой в какую-нибудь историю! Тьфу, тьфу, конечно!"
"...кроме того, начиная с января месяца в нашем Институте приняты к разработке следующие...", - в этом месте докладчик вдруг дал петуха, закашлялся и жадно присосался к стакану с минеральной водой. Где-то на третьем глотке газ вдруг пожелал на свободу и директор громко и смачно рыгнул в микрофон, вызвав легкий смешок на задник рядах, где размещались молодые аспиранточки. "Следующие крайне важные для народного хозяйства страны изделия", - зло, с расстановкой процедил оратор, и оживление растаяло, как не было.
"И зачем я только в свое время на этой дуре женился... - продолжал после некоторой паузы размышлять Лев Иванович, - за мной же такие бабы бегали, что я вам доложу...". Тут товарищ Шнайдрук стал вспоминать, какие именно бабы за ним бегали, но смог вспомнить только одну, Валю Песюн, которую злые студенты называли за глаза..., гм... м-да... А ведь он, ежели разобраться, только из-за этой дурацкой дразнилки и ушел тогда к Наташке, хотя Валя была и красивее и добрее и... Да что там говорить! Молодой был, дурной. Не понимал еще, что не с фамилией жить, а с человеком. Вот и получил вместо нормальной бабы горластую суку. Кушайте, дорогой Лев Иванович, не подавитесь!
В эту самую минуту горестных раздумий сосед товарища Шнайдрука справа, старенький Судзинский, вдруг не по годам шустро стал шарить по карманам, при этом лицо его на глазах сморщивалось в гармошку, с каждым мгновением приближая катаклизм. Тут в маленьком внутреннем кармане пиджака рука Судзинского натолкнулась, наконец, на искомое, но "Апчхи!!!" - опоздала на какой-то миг и заряд из слез и соплей мощно выстрелил в воздух, прерывая не только сонные размышления соседей, но и даже самого докладчика.
"В том же мае месяце лабораторией профессора Вайсмана был проведен ряд экспериментов, которые дали впечатляющие результаты...", - продолжил докладчик прерванную речь и в зале вновь воцарилась библиотечная тишина.
"Странный старик, - думал в это время Шнайдрук. - В институте, говорят, уже лет сорок, а все мальчик на побегушках, не удосужился до сих пор даже кандидатскую защитить. Не то, что он сам! Уже в двадцать восемь, будьте любезны, еще Левой был, а уже кандидат технических наук, прошу любить и жаловать! Правда, прошло с тех пор... Сколько это бишь прошло? Сорок шесть минус двадцать восемь... Это будет...это будет... Много, черт, будет! За это время можно было уже три докторских сделать. А ему то лень было, то дочь росла, то язву лечил, какая уж тут докторская! На партсобрания - и то с трудом выбирался, жена пилила почем зря. А потом, когда решился, оказалось, что его тема докторской диссертации и директорская работа на две третьих похожи как родные. Естественно, доктором стал не он.
Сквозняк, вдруг вдохнувший свежую струю в сонный зал, а затем хлопнувшая дверь отвлекли Льва Ивановича от тяжелых раздумий. Директор медленно, нехотя поднял глаза от листка, намереваясь как следует задать трепу опоздавшему наглецу, но на словах "Кого это там..." вдруг осекся, побледнел и продолжал читать уже не так стройно, как раньше. По залу прошелся легкий шорох, люди проснулись и с явным любопытством стали рассматривать вновь прибывших, хоть стороннему наблюдателю показалось бы странным такое пристальное внимание - обыкновенные люди, как и все. Но это стороннему. А у своих об этих личностях легенды ходили, хотя никто точно ничего не знал, кроме директора, но тот молчал как рыба, и все лишние разговоры пресекал на корню. Впрочем, между нами, директор и сам ни черта об этом деле не знал.
Но окончательно стало ясно, что дело крепко отдает душком, еще недели через три, когда начальник отдела кадров и известный всему миру придурок Семен Филиппович Прибаутко решил в четвертом часу ночи по причине бессонницы прогуляться в сторону родного Института, от которого жил метрах в трехстах, и покурить свою любимую трубочку. Дойдя до стен Института и услышав за забором возле бокового входа какое-то движение и гул автомобиля, Семен Филиппович не нашел ничего умнее, как громко гаркнуть: "Эй, что вы здесь делаете? Я сейчас милицию вызову!"
Вызвал ли Прибаутко стражей порядка или нет - это нам доподлинно неизвестно. Но только сам он на неделю исчез из поля зрения окружающих, а когда наконец объявился в Институте, был бледен, разговаривал мало и вопросов больше не задавал. Еще через пару дней Семена Филипповича с туманной формулировкой о невыполнении каких-то обязательств перевели на должность помощника институтского художника и дали ставку на 70 рублей меньше предыдущей. "Ага!" - сказали все, понимающе посмотрели друг другу в глаза и решили, что держать свое мнение при себе будет здоровее всего.
?
- Сука, - думал про себя в это время Лев Иванович, сидевший на противоположном конце стола, и зло гонял вилкой по своей тарелке подсохшую шпротину, которая, как и Любочка, упорно не давалась. С начала пьянки прошло три с половиной часа, и заведующий лабораторией был уже изрядно теплый, кроме того, его мучили приступы ревности, поэтому Лев Иванович был мрачен и зол на весь мир. "Вывести бы этого гада в коридор и надавать по его смазливой харе! А потом головой об пол! А потом выбросить сукиного сына в окно!" - рисовались в голове яркие и сладкие картины. Но даже будучи не в себе, Лев Иванович отлично понимал, что решись он, не дай Бог, вывести этого обормота в коридор, все могло бы кончиться плохо как раз для него самого.
Во дворе стояла большая военная машина с крытым кузовом, а рядом с ней - здоровый деревянный ящик с нарисованным посередине красным кругом. Над подъездом бокового входа висел мощный фонарь и отлично освещал весь двор. Двери были приоткрыты, но яркий свет, исходящий изнутри, слепил и не давал разглядеть, что там находится. "Интересно, что же у них здесь все-таки такое?" - подумал про себя товарищ Шнайдрук и вдруг с пьяной решимостью решил обследовать содержимое ящика. Тяжко кряхтя и пару раз сорвавшись, Лев Иванович все-таки влез на самую верхотуру и потянул крышку ящика, которая на удивление легко поддалась. Внутри находился какой-то уродливый непонятный аппарат, на котором с трудом удерживающийся на ящике пьяный ученый различил множество каких-то лампочек, кнопочек и стрелочек. На самой же железяке был нарисован точно такой красный круг, как и на ящике. "Хренотень какая-то",- подумал Лев Иванович и уже думал убираться восвояси, как вдруг лифт внутри здания заурчал и очень быстро двинулся вниз.
"Начальник их, видать. Военный, черт его знает, какой-то", - лихорадочно соображал в это время бедный ученый, но легче ему от этой догадки не стало. "Влип! Вот влип, идиот!" - неудобно скрюченный в ящике Шнайдрук уже видел себя на допросе где-то в очень-очень страшном месте, может быть даже в аду...
"Восьмой этаж!" - догадался уже порядком протрезвевший Шнайдрук, как вдруг ящик резко развернулся, зацепился обо что-то боком, и мягко встал на пол.
- Свободны, можете идти! - прогремел голос военного, послышалось четкое "Слушаюсь!" и шаги носильщиков стали удаляться, хлопнула дверь.
- Ну что вы, ей-богу, Олег Петрович, "есть, слушаюсь", - с наигранной досадой взмолился невоенный. - Вы можете разговаривать как нормальный человек, - "хорошо"?
?
Когда после долгих трудов и задушенных чертыханий Лев Иванович, наконец, вылез из ящика, его взору предстала абсолютная темнота. "Как у негра в жопе", - сравнил интеллигентный Шнайдрук и стал шарить руками по стене в поисках выключателя. Так прошло довольно много времени, как вдруг отчаявшийся уже было ученый зацепился за какую-то толстую веревку, споткнулся и полетел вверх тормашками, конвульсивно пытаясь на лету зацепиться руками хоть за что-нибудь. Ударился он довольно сильно, но это стоило того. Комната вдруг осветилась слабым мягким светом, а Лев Иванович, еще инстинктивно держась за таким чудесным образом нашедшийся рубильник, огляделся. Комната была довольно большая, и ее контуры расплывались перед глазами Шнайдрука.
Ученый, держась за ушибленное место, медленно подошел к непонятной конструкции и опасливо заглянул внутрь. Яркий свет больно ударил в глаза и заставил на пару секунд зажмуриться, оставляя Шнайдруку разглядывать только зеленые и оранжевые круги перед собой. Немного пообвыкнув, человек нерешительно шагнул на бетонный пьедестал и слепо щурясь, разглядел перед собой защитного цвета пульт с экраном непонятного назначения. В левом верхнем углу экрана светились какие-то цифры, а в центре большими зелеными буквами горела надпись: "Начальный отсчет".
Шнайдрук долго и с неподобающим обстановке интересом изучал диковинный прибор, потом немного подумал, огляделся по сторонам, глубоко вздохнул и, вдруг решившись, нажал первую попавшуюся кнопку на пульте и быстро зажмурился. Но ничего страшного не произошло. Экран негромко сказал "плим", надпись в центре экрана погасла, а нолик в последнем ряду цифр превратился в единичку. Приоткрыв глаза и убедившись, что все еще жив, Лев Иванович нажал ту же кнопку на пульте и подержал какое-то время. Цифры на экране стали меняться с нарастающей быстротой, а экран тихим свистом сопровождал весь этот процесс. "Счетный прибор какой-то, черт его знает!" - размышлял в это время ученый, рассматривая мелькание цифр на экране.
Наконец, завлабу все это наскучило, и он убрал палец с кнопки. Экран неподвижно застыл, весело сверкая зелеными цифрами, немного подумал и вдруг предложил человеку подтвердить готовность к переброске нажатием кнопки с красным кругом посередине. Льву Ивановичу сразу не понравилось слово "переброска", после всего пережитого сегодня он очень не хотел никуда перебрасываться, но поскольку благоразумие в этот вечер, судя по всему, напрочь оставило Шнайдрука, он думал лишь секунду, медленно занес руку над пультом адской машины, и вдруг резко воткнул указательный палец в белую светящуюся кнопку с кровавым кругом.
Обстановка резко изменилась. Юпитеры над головой засверкали еще ярче, а бетонный пол под человеком недовольно заурчал и стал вибрировать. На экране появилась надпись: "Внимание, опасность! Отключен защитный блок поглощения! При отмене команды - кнопка N3, при подтверждении команды - кнопка N1".
"Защитный блок - это та хреновина, которая в ящике. Она не подключена, потому что ее только что привезли", - догадался Лев Иванович и вдруг с ужасом услышал топот ног, доносящийся из коридора. Это, привлеченные странным шумом, бежали сюда охранники, чтобы разорвать его на части. И тут ученый совершил свою третью в этот роковой вечер ошибку. Понимая, что спасения ждать уже неоткуда и всему конец, он с решимостью обреченного хлопнул пятерней по белой кнопке с красным кругом, под которой была нарисована цифра "1". Цилиндр издал злобное шипение, дверь конструкции пришла в движение и начала медленно закрываться.
В щелку захлопывающейся ловушки Лев Иванович еще успел увидеть злобные, перепуганные лица ворвавшихся в комнату охранников и черные дула коротких автоматов в их руках. Потом и эта связь с внешним миром оборвалась, пол стал вибрировать уже вовсе безобразно, юпитеры загудели от натуги, и что-то страшно завыло над головой. Экран пульта стал расплываться перед глазами оцепеневшего Шнайдрука и вдруг покрылся паутиной трещин, сверху посыпались осколки стекла, вой сирен перешел в невыносимый высокий свист и тут огромной силы взрыв потряс здание Института, поднял Льва Ивановича вверх и с силой обрушил на бетонный пол. "Мама!" - еще успел пролепетать товарищ Шнайдрук, прощаясь с жизнью.
?
Темень была такая, что когда Лев Иванович приоткрыл глаза, он не сразу понял, на каком свете находится. Ныл левый бок и невыносимо хотелось почесать ногу, но шевелится было страшно. А вдруг сейчас пол разверзнется, снизу выдохнет пламя и он полетит прямо в ад? Но пол расходиться подо Львом Ивановичем не собирался и пламени тоже не наблюдалось. А даже наоборот - лежать без движения становилось все холоднее. Прошло минут десять-пятнадцать, пока лежащий на полу человек решился, наконец, подтянуть к себе ногу и почесаться. "Уф!" - сказал Лев Иванович и приподняв голову, огляделся попривыкшими к темноте глазами.
Комната, в которой он лежал, мало напоминала ту, в которой стоял чертов цилиндр, разве что размерами и планировкой. Но эта комната, в отличие от той, ужасной, была абсолютно пуста, если не принимать во внимание осыпавшуюся штукатурку и какой-то хлам в углу. "Тюрьма!" - с ужасом подумал Лев Иванович, встал и осторожно подошел к окну. На улице была точно такая же темень, не горел ни один фонарь, и разобраться в местонахождении здания было невозможно. И тут, несмотря на всю загадочность своего положения, Шнайдрук просто физически ощутил, что и эта комната, и это здание ему до боли знакомы, и что бывал он здесь уже не раз. "Вытрезвитель?" - мелькнула в голове спасительная мысль. Может, в самом деле, ничего не было? Ни ящиков, ни охранников, ни цилиндров, ни экранов, ни кнопок этих страшных? Может, он просто надрался как сукин сын, и все ему привиделось в пьяном бреду? Черт его знает! Он был готов поверить во что угодно, только бы выбраться из этой переделки и попасть домой, к дочке, к жене, за которой он даже немного соскучился.
"Надрался! - понял вдруг все Шнайдрук и возликовал, - точно, надрался! Приревновал эту дуру, Любку то есть, напился и уснул! А пока спал, всякая дребедень снилась". Но первые секунды радостного озарения проходили, а в сознании большими буквами всплывал вопрос: "Где же я сейчас нахожусь?" Нет, ну то что в родном Институте, - это понятно. Но где именно в нем?
Пошатываясь, Лев Иванович побрел вдоль пустынного коридора к центральному лифту, над которым должен быть написан порядковый номер этажа. "8" - разглядел Шнайдрук полустертую цифру и волна холодного ужаса вновь окатила его. Так что же, значит все правда и ничего не приснилось, сейчас прибегут охранники и будут его убивать? Лев Иванович затравленно огляделся по сторонам, но вокруг было тихо, как на кладбище. "Как же отсюда выбраться?" - лихорадочно закрутились мысли в голове у завлаба, а рука меж тем автоматически потянулась к кнопке лифта, хотя это было глупо. Всем сотрудникам Института было прекрасно известно, что центральный лифт не может подыматься на восьмой этаж. Но кнопка была нажата, и лифт деловито заурчал, нарушив неподвижную тишину здания. "Ну давай, родной! Ну еще чуть-чуть!" - умолял его бедный Шнайдрук шепотом, сжимая кулаки, делая страшные рожи и страстно веруя в чудо. В это время лифт миновал седьмой этаж, не остановился и стал подниматься дальше, на восьмой. "Господи, помоги! Господи, помоги!" - брызгал слюной ученый и яростно крестился.
То ли вняв молитве, то ли еще по каким-либо причинам, лифт все-таки вскарабкался на восьмой этаж, спокойно открыл автоматические двери и приветливо заблестел в дьявольском мраке светленькой кабиной, приглашая попутешествовать вместе с ним. Не верящий в свое счастье Шнайдрук вскочил внутрь, и яростно вдавил кнопку "1 этаж" в железную панель. Двери лифта закрылись, и он медленно покатил по визжащим старым тросам вниз.
"Спасен! Спасен!" - ликовал Лев Иванович. - Но как же так? - раздумывал он дальше, - как же меня так запросто оттуда отпустили? Может, и восьмого этажа этого чертового никогда не было, может, он тоже привиделся мне в пьяном бреду?" Но это уже было слишком. Не мог же Льву Ивановичу добрый кусок его жизни, в самом деле, просто присниться. "Взрыв! - вдруг пришла в голову еще одна мысль, - был взрыв, их всех поубивало, а меня только контузило! Но, во-первых, где тогда трупы охранников? - тут завлаб судорожно всхлипнул. - А, во-вторых, должны были остаться еще какие-нибудь признаки взрыва, обломки там разные, куски этой чертовой машины, наконец!" Окончательно запутавшись в собственных мыслях и предположениях, Лев Иванович вышел из раскрывшегося на первом этаже лифта с твердым намерением бросить пить.
?
Холодный ноябрьский ветер пробрал до костей и принес некоторое облегчение. Лев Иванович достал из кармана пальто пачку "Космоса", привычно размял пальцами сигарету, зажег ее и с наслаждением затянулся. Выпустив струю сизого дыма в промозглый воздух, он огляделся.
"Так, какая-то дребедень получается, - мрачно раздумывал ученый, медленно бредя знакомой и в то же время какой-то не очень знакомой улицей, - помимо всего прочего, какая-то незнакомая девчонка на вахте, исчезнувшие плакаты, невесть откуда взявшаяся мусорная гора. "Сейчас я заверну за угол, и увижу там парикмахерскую, в которой я уже двенадцать лет стригусь", - мысленно колдовал Шнайдрук, но почему-то сам не очень верил в это.
Интуиция, как бы это ни было противно, Льва Ивановича не подвела. Нет, само здание, натурально, стояло на месте, но вместо бесцветной заикающейся вывески "Па..ик..ахерская", в ярко освещенной витрине с хорошо вымытыми стеклами стояла красивая картонная девушка в чересчур открытом (как отметил высокий моралист Шнайдрук) купальнике и держала в руках большую разноцветную коробку с нарисованными на ней иностранными буквами. Чертова кукла радостно скалила свои белые зубки растерянному ученому, но ни она, ни ее буржуйская коробка не могли разъяснить Льву Ивановичу, как они здесь, черт бы их побрал совсем, оказались, и что тут, в конце концов, вообще происходит.
Поглазев на витрину еще какое-то время, завлаб второй раз за этот вечер решил, что если это когда-нибудь закончится, он к водке больше не притронется никогда. "Ну, или почти никогда", - быстро договорился с самим собой Лев Иванович и вдруг понял, что ему уже давно и здорово хочется по малой нужде. Опасливо посмотрев по сторонам и секунду подумав, ученый рысцой пробежал в подворотню за парикмахерской, выбрал место потемнее и взялся рукой за пуговицу ширинки.
"Час от часу не легче!" - успел только подумать Лев Иванович, пока машина трогалась с места, и неожиданно рассердился. Может он, конечно, и дурак, что влип во все это, но никакой не шпион, и не бандит, а интеллигентный человек, ученый, и обращаться так с ним они не имеют права! На секунду засомневавшись, имеют они право хватать его или нет, Шнайдрук решил, что все-таки не имеют, и когда машина в скором времени остановилась, Лев Иванович был преисполнен желания драться до последнего.
За деревянным лакированным столом комнаты, в которую ввели хмурого задержанного, сидел капитан милиции и отчаянно ковырялся спичкой во рту, делая при этом неимоверно зверское лицо. При этом он так глубоко заталкивал спичку вовнутрь, что Лев Иванович стал серьезно беспокоится за его здоровье. Таким образом, завлаб и капитан минут пять молча изучали друг друга. "Хоть милиция, прости господи, та же, что и обычно", - мрачно съязвил про себя Шнайдрук, разглядывая здоровенную, красную от натуги харю капитана.
"Ну ладно, жена моя ругает коммунистов, так она же просто дура! Но эти! Они же представители власти! Пусть дурные, но все же представители! Нет, не понимаю..."
?
"Машинка, машинка, пожалуйте, машинка", - старательно выводил стоящий на углу долговязый водитель на мотив какой-то народной песни, при этом рядом с ним не было ни единой живой души.
Лев Иванович не хотел никуда идти. Ни туда, куда предложил ему наглый таксист, ни в какое-либо другое место. Он устал просто неимоверно, он хотел ехать, ехать домой, ехать за любые деньги, которых у него, впрочем, не было. Поэтому ученый снял с руки часы, свою гордость, великолепный "Луч" с позолоченным корпусом, и помахал ими перед физиономией притихшего водителя:
- "Луч", значит? - задумчиво выродил он, наконец, и вдруг решился: - Залазьте в машинку!
?
- Возьмите ваши часы! - тут водитель действительно протянул Льву Ивановичу его "Луч". - И домой я вас могу довезти. Если он еще, конечно, стоит, ваш дом.
- Что вы себе позволяете - "ухлестывал"! - Шнайдрук начал сатанеть. - В какой лаборатории?! Кто вы, черт подери, в конце концов, такой?!! - завлаб грозно придвинулся к собеседнику.
Но только тому, чтоб он сдох, вчерашнему, "ухлестывающему", по его собственным словам, за Любкой, было от силы лет двадцать пять. А этому, сидящему сейчас холодной осенней ночью в машине напротив, не меньше сорока, лицо покрылось морщинами, да и вихры сменились коротким седоватым ежиком. Только холодные серые глаза были те же, что и вчера.
"Родственник его какой-то? Может, отец? - лихорадочно соображал Шнайдрук. - Но откуда же он тогда знает про Любку, про Вайсмана, про лабораторию и про все остальное? И что он знает еще?"
Через десять минут в абсолютном молчании они уже подъезжали к дому Шнайдрука. Ученый, не дожидаясь, пока автомобиль остановиться полностью, ужом проскользнул в открытую дверь и рысцой побежал к своему подъезду, хлопая башмаками по вскипающим лужам. "Я вас тут подожду!" - крикнул вслед ему ночной незнакомец, но Шнайдрук уже ничего не слышал. Он бегом поднимался по лестнице на третий этаж по направлению к своей квартире.
?
Задохнувшись от бега, словно он поднялся не на третий, а по крайней мере на двадцать третий этаж, бедный завлаб с дрожащими ногами и мутным взором стоял у двери своей родной квартиры и тупо смотрел на дверную обивку. "Чтоб я сдох!" - искренне пожелал себе Шнайдрук и яростно потер ноющий затылок. Будучи вчера еще ярко красной, сегодня сучья обивка загадочным образом превратилась в черную.
Прошло несколько минут. Квартира безмолвствовала. Второй раз позвонить Шнайдрук не решался и что делать дальше, не знал. "Вынести дверь, что ли?" - тоскливо спросил он самого себя, но сразу же понял, что сил у него на это уже не хватит.
"Слет сумасшедших какой-то!" - с тоской подумал про себя ученый, но наступление не прекратил:
?
"Люба - жена этого клоуна? Интересно, какая она теперь? - мысли, медленно заполнившие голову Шнайдрука, лишний раз доказали то обстоятельство, что нормальный мужик, когда ему нечем заняться, обычно начинает думать о бабах. - Толстенная, наверное, пузо висит, а рядом три обсмоктыша сиську просят. Хе-хе..."
"Какой неприятный сволочной тип. И что Любка в нем нашла, я не пойму? И чем я хуже?" - задавал себе бессмысленные вопросы сластолюбивый завлаб, не понимая, что хуже он хотя бы тем, что никогда не предлагал Любе выйти за него замуж.
- Очень приятно, - пробормотала Ира, пропуская мужчин в переднюю, и раздумывая меж тем, как реагировать на подозрительное словосочетание "давний друг мамы".
??
"Бог мой! Эта худенькая изможденная женщина с большими испуганными глазами и есть та Люба, которую он любил? Ради которой рисковал работой и семьей? Светлая несбыточная мечта, на короткий миг согревшая его одинокую стареющую душу? - Лев Иванович опустил голову на грудь и горько усмехнулся. - Чушь это все и ерунда! Не любил он ее никогда! Ни тогда, ни сейчас. Переспать он с ней хотел, что было, то было, а вот чтобы любить... - завлаб поднял голову, еще раз взглянул на постаревшую Любочку и брезгливо передернулся. - Господи, до чего же страшно стареть! Как нелепо устроен мир, в котором люди, еще вчера готовые перевернуть его, сегодня становятся больными и ни к черту негодными! А старость всегда страшна, какой бы счастливой она не казалась. Да, старость ужасна!"
Ученый остановился. А действительно, куда? "Повеситься!" - мелькнула в голове спасительная мысль, но завлаб тут же отбросил ее как нереальную. У него никогда не хватит на это ни воли, ни сил. Так куда же?
"Философия, блин, железная, не придерешься", - съязвил про себя завлаб и отвернулся к окну. А когда подъезжали уже к зданию Института, Миша раскрыл рот еще раз:
Э П И Л О Г
Холодный ноябрьский ветер пробрал до костей и принес некоторое облегчение. Лев Иванович достал из кармана пальто пачку "Космоса", привычно размял пальцами сигарету, зажег ее и с наслаждением затянулся. Выпустив струю сизого дыма в тяжелый промозглый воздух, он огляделся. Наверху, на шестом этаже здания Института, в его родной лаборатории горел свет и вовсю шел кутеж.