Аннотация: Не умею я писать аннотации. Это сказка, просто сказка. Приключение.
Жара. Стояла такая душная жара, какая всегда бывает перед грозой. По узкой улочке средневекового города брел высокий парень лет шестнадцати. Вид у него был порядком потрёпанный. На поношенной одежде старинного покроя была заметна та особая дорожная пыль, которая получается, от дальних и тяжелых странствий. Кристаллики соли, от высохшего пота, были заметны на высоком вороте вытертого кожаного плаща, полами своими почти задевавшим пыльную дорогу. В воздухе были разлиты ароматы стряпни и свежеиспеченного хлеба, но главным запахом июньского вечера бы запах цветущего шиповника, бурно разросшегося возле самой крепостной стены. Этот запах, напитанный жарой, казалось, проникал сквозь стены, он сочился из под крыш, он заползал в дома через замочные скважины, смешиваясь с кухонным чадом и дымом он был неистребим даже в таверне.
Солнце уже повисло над горизонтом, готовясь закончить этот хлопотливый день, когда путешественник добрался до мастерской чеканщика. Перед ним находился двухэтажный дом, обыкновенный для этой части города. На первом этаже, собственно, и размещалась мастерская, второй этаж, более вместительный, чем первый, служил мастеру жильем. Перед домом стояла широкая деревянная лавка, непростительная роскошь для перенаселённого города, а вывеска сверкала позолотой. Было видно, что не простой человек здесь живет. Парень подошел к скамье и тяжело опустился на неё, бросая тяжелый дорожный мешок рядом. Некоторое время он смотрел на вывеску, словно пытаясь что-то вспомнить, потом он перевёл взгляд на играющих в салки мальчишек и о чём-то задумался. В это время из двери мастерской вышел упитанный старичок невысокого роста. На вид ему было около семидесяти, почетная седина покрыла короткий ёжик его волос, а добротный камзол говорил о достатке старого мастера. Дед подошел к своему любимому месту отдыха уверенной походкой, и сел рядом с незнакомцем. Придирчиво оглядев улицу, он, с удовлетворённым видом, повернулся к путешественнику.
- Издалека путь держишь? - спросил старик.
- Издалека, - ответил юноша. И странно, неуверенно улыбнулся.
- Много значит видел?-
- Всякого насмотрелся.-
- И как тебе наш город?- осведомился хозяин.
- Не знаю... Я здесь мимоходом. Друга хотел встретить, да не нашел.-
- Друга?- переспросил чеканщик.- А как его зовут?-
- Теперь и сам не знаю,- ответил парень.
- Да-а... - протянул старик.- Я в молодости тоже много путешествовал. - Начал он.
- Дак вот, я как пустился из дому, так и мыкался по свету, пока здесь не осел. И ведь не от хорошей жизни в путь отправился, а по глупости ребячьей, мне тогда и было то лет двенадцать.
И тут старик начал рассказывать свою историю с таким жаром, что остановить его не было никакой возможности:
Ох, как захотелось мне на мир поглядеть, ведь жил я с мамкой на хуторе вдали от людей. Братья все большие уже были, хозяйство сами держали. Вот я и рискнул из дому убежать. А надо сказать, что тогда началась война, да слух до нас не дошел, уж больно далеко мы от людей забрались. Вот и вышло так, что я, балбес этакий, оказался в гуще событий странных и даже страшных. Это сейчас я уважаемый мастер- чеканщик Валентин, а тогда был олух Валек. И в то время как раз вышел закон всех праздношатающихся собирать, и доставлять в крепость, дабы избежать шпионажа. Ну и стали по городу патрули ходить, да по дорогам копейщиков наставили. А я бродяжничать вздумал. Вот и попался я солдатам на глаза. Прибился споначалу к обозу, да кто меня там задарма кормить станет, вот и выдали первому же посту, - ничейный - говорят. Так и оказался я при крепостной тюрьме. Комендант, старый седой дядька меня приметил, когда нас, бродяг то есть, в крепостные ворота вводили. Незачем - говорит: мальца в яме вонючей гноить, лучше уж пусть на конюшне работает, да помогает при крепости. Так вот и вышло, что я стал вроде мальчика на побегушках, конюху помощник. Жить на конюшне было неплохо, кормили меня более или менее сносно, спал я вместе с лошадьми, а что работать много заставляли, так и дома я, сложа руки, не сидел.
Тем временем из-за крепостной стены приходили все более гнетущие новости. На наше герцогство напали мятежники, сжигая отдаленные хутора и приграничные городки и сёла.
Бароны-ренегаты подняли мятеж против своего суверена и его ближайших сподвижников. Соседние государства не остались в стороне и решили отхватить себе кусок пожирнее. Так началась свалка, именуемая нынче Великой войной. Наш герцог остался верен государю, не побоявшись угроз со стороны предателей. Наш город оказался в центре событий. Горожане стали закупать продовольствие и оружие, готовясь к осаде. Цены подскочили в несколько раз. На центральной площади началась вербовка солдат, из городского арсенала стали выдавать луки, арбалеты, боевые топоры и иное оружие, и воинскую справу. Город готовился встретить противника. Из города потекли потоки беженцев. Начиналась самая суровая пора этого века. Позже я узнал, что наш хутор был сожжен одним из первых, однако тогда я этого не знал и очень переживал за матушку и братьев. Но вырваться из города я не мог, потому что герцог издал указ никого не выпускать за пределы города, пытавшихся вырваться, сажали в яму. В яму сажали всех кто отказывался исполнять приказы городского главы, туда же отправляли всех бродяг, уличных шутов, жонглеров и прочую актёрскую братию. Приказы исполнялись строго, ибо провинившихся избивали плетьми до полусмерти. Приказ касался и меня, так что пришлось мне перебираться из конюшни в тюремные бараки, стоявшие на окраине города. Вскоре тюрьмы были переполнены.
Тогда и пришлось мне хлебнуть лиха в полный рот. "Старшие", тюремные старосты вовсю издевались над слабыми, отбирали одежду и еду. Помню, напал на меня один старый карманник по кличке Сухарь, решил видно, что моя рубашка отлично подойдет ему на обмотки. Подошел ко мне и говорит: "Снимай рубаху". Я и оцепенел, а он повторяет: "Оглох что ли, снимай рубаху". Я уже хотел, было подчиниться, но в этот момент из тёмного угла послышалось: "Оставь парня, Сухарь". Говорил юноша лет шестнадцати. Он был высок и очень красив, золотые волосы свисали до плеч, голубые глаза яростно дырявили сутулую фигуру Сухаря, руки его лежали на кожаном ремне. Весь его вид выражал презрение к вору, и готовность драться.
- Да ты чего Когань, из-за щенка так-то. - испуганно пролепетал старик.
- Ненавижу таких шакалов, как ты - глядя в глаза карманнику, ответил парень. И посмотрел на меня. Под его пронзающим взглядом у меня по спине побежали крупные мурашки.
- Иди сюда. - бросил он мне. - Таких как Сухарь, не надо бояться, - буркнул он - они сами трусы, вот и нападают. Думают, напугал и сильнее стал. Шакалы! - произнес он, и поморщился, будто надкусил кислое яблоко.
- Будешь со мной, не обидят. - Обратился он ко мне. И сел на кучу прелой соломы. Я робко примостился рядом и уснул до вечерней кормёжки. Так я освоил один из принципов, управляющими теперь моей жизнью.
Надо сказать, что кормили нас два раза в сутки утром и вечером, и кормили прескверно. Баланда больше напоминающая помои, была налита в два больших котла, которые стражники уносили в разные концы большого подвала, дабы заключённые не передрались в ожидание своей очереди. Сначала ели сильные мужчины, завоевавшие своё право во многих драках, после ели более слабые, и в конце доедали все, что осталось (если что-то оставалось) женщины и подростки. Обычно я был в конце очереди и никогда не был сыт, но Когань, как ни странно пользовался уважением среди заключенных, и ел одним из первых. Когда принесли "ужин" он подозвал меня и подождал, пока я не наемся, и только после приступил к еде. Странное дело, но многие сильные мужчины уступали ему почти во всем, хотя он не выделялся богатырским телосложением. Было в нем что-то такое, что заставляло многих уступать ему, слушаться его и даже бояться. В нем была какая-то сила, величавая гордость и холодная ярость сквозили в движениях этого странного жонглёра. Да он был жонглёром от бога, хотя всё что он делал, у него отлично получалось, а подбрасывание ножей было его коньком. Он брал со стола четыре острых ножа и начинал их подбрасывать в воздух, потом он брал ещё один, и ещё, ещё, ещё, и так до тех пор, пока в воздухе не начинало вращаться два десятка тяжелых и острых ножей. А потом, он с огромной скоростью всаживал их один за другим в небольшой щит точно в те места, куда за миг до этого стучал кончик палки ассистента. Случалось, что он попадал ножом в летящую пчелу. В нем была просто фантастическая тяга к любым острым металлическим предметам от иголок, до вил и кос. Замечали за ним ещё одно качество, он жутко не любил подлецов и всегда говорил им это в глаза.
Так прошло несколько недель, враг все наступал, а наши войска оказались разбиты. Тогда наш герцог собрал остатки войск и заперся в городе. Ходили слухи, что король уже убит, а его союзники повержены, но глава города выступил на главной площади с речью, в которой говорилось, что если бы это было так, то наш город уже был взят. Наши враги не торопятся штурмовать крепость, значит, король ещё жив и сражается. Стало известно, что гонец, прибывший из ставки короля, говорил о том, что нам следует подержаться ещё полтора месяца, после придет существенная подмога.
Через неделю войска противника уже стояли под высокими стенами города. Это было большое войско, состоящее в основе своей из профессиональных воинов. Стражники бывшие на крепостной стене говорили, что их войско напоминает орду огненных муравьев, а когда колонна маршем подошла к городу, со стен стали сбегать малодушные рекруты. Однако противник не торопился нас штурмовать, несмотря на его численное превосходство, уж больно крепкими и высокими показались ему наши стены. Около полутора недель враг не предпринимал никаких видимых действий по захвату города, что сильно нервировало наших стратегов.
Но вот одним прекрасным днем перед стенами словно выросли осадные башни. К воротам уже катился таран, и лучники выпустили по обороняющимся тучи стрел. Начался штурм. На стенах не были готовы такой массированной атаке, но всё же выдержали первую волну нападения. Защитники города понесли ощутимые потери уже с первых минут нападения. Ко второй волне у нападающих были уничтожены две осадные башни, причем одну уронили прямо на таран, трудившийся над главными воротами. Однако у нападающих оставалось ещё четыре башни и один таран, и на одном из участков крепостной стены прорыв удался. К счастью для горожан, враги прорвались прямо к казармам, где солдаты уничтожили из луков и арбалетов. Вскоре на стены поднялся резервный отряд солдат, и атака мятежников захлебнулась в свисте стрел.
Позже стало ясно, что противник плохо прощитал атаку и потерял значительную часть войска. Но вся беда была не в том, что мы потеряли немало бойцов, а в том, что мы проворонили атаку, и допустили прорыв. К тому же уже через неделю противник восполнил потери, мы же не имели этой возможности.
Вторая атака произошла через десять дней после первой. Теперь в защите города стояло городское ополчение, почти всё население города. Эта атака провалилась благодаря ярости ополченцев, защищавших своих детей. Потери оборонявшихся были велики, но противнику урон был нанесен в треть войска.
К третьей, решающей атаке бароны готовились долго и тщательно, пол месяца рекрутировались бойцы, собирались осадные башни и тараны. И, наконец, были привезены баллисты и катапульты. В ответ на усиление противника мы ничего не смогли сделать. Герцог решил, наконец, выпустить из подвалов всех заключенных, и, вооружив их, отправить на стены. В этом бою участвовал и я. Точнее мы с Коганем. Мне дали охотничий лук и старый, ржавый топор. Когань вооружился своими ножами, коротким мечом и боевым луком. Но не все пожелали идти на стены, Сухарь и другие крысятники взбунтовались. Их хладнокровно расстреляли из луков. Это было очень страшно. О том, что было дальше мне вспоминать трудно, ибо это были самые суровые испытания, которые пришлись на мою долю.
На стенах нас поставили в менее опасное место из всех возможных, но и там было по-настоящему страшно. Наступление началось на рассвете, нас разбудил толстый десятник, крикнув подьем на всю стену, где мы теперь и ночевали. Бойцы подняли оружие, лежащее на стене, и заняли свои места у бойниц, распределённые ещё накануне.
Со стены была видна потрясающая картина: Рассвет озарил огромные массы людей, в полном молчании быстро направлявшихся к крепостной стене, над городом царила предгрозовая тишина, изредка нарушаемая звоном оружия и доспехов. К воротам ползли сразу два крытых тарана, напоминая огромных черепах, к стене, словно сказочные великаны, катились осадные башни, укрытые свежесодранными коровьими шкурами. Гигантские арбалеты, баллисты и катапульты готовились выплюнуть на стены свой смертоносный груз. Внезапно войско остановилось перед стенами и замерло в ожидание приказа, казалось весь мир замер в предвкушении удара, стало слышно, как шумит ветер в почти сбросивших листья ветках. По рядам прошло кроткое множественное движение, через миг войско разом качнулось вперёд, издав жуткий крик, от которого вздрогнули стены крепости. Со стен сорвалась туча стрел, на встречу ей из рядов войска была выпущена такая же туча. Стрелы со стен прошивали щиты и доспехи как ткань, ответные выстрелы разбивались об гранитные стены, среди нападающих появились первые потери. Я был назначен подносчиком стрел и прекрасно всё видел. Когань стрелял, а я носил ему стрелы и хотел проснуться от этого ужасного сна, но не мог. Десятник сталкивал лестницы, приставленные к стене, длинным багром. Люди падали со стен, стрелы свистели и гудели всюду, с осадных башен на стены стали прыгать вражеские воины. Вдруг где-то близко раздался гулкий удар, послышались пронзительный скрип и хруст, а затем одна из башен стала заваливаться на бок, на землю воины посыпались из разрушенной башни. Это крепостная баллиста метким выстрелом сломала одну из опор этого осадного монстра. Вот упавшая лестница убила несколько человек, вот боец с разрубленной головой вверх тормашками летит со стены, вот молодой парень со стрелой в горле хрипя, сползает на пол возле бойницы, вот поток кипящей смолы сметает с лестниц пару десятков врагов, вот прорвавшийся на стену отряд противника уничтожает десяток обороняющихся, вот этот отряд издалека засыпает стрелами вовремя подоспевшая подмога.
Вскоре от нашего отряда осталась лишь кучка израненных и уставших бойцов. Мне пришлось взять в руки лук и начать стрелять в противника, так я впервые в жизни стал убийцей, стрелять было несложно, дома, я порой охотился на уток и не потерял навыка, сложность была в том, что до этого я ни разу не стрелял в человека. Я долго колебался, однако когда в бойницу начал залазить здоровенный детина с оскаленной рожей, я спустил с тетивы стрелу. Стрела попала ему прямо в глаз, и он вывалился обратно. И я начал стрелять, стрелять, стрелять до тех пор, пока на левой руке не вздулся кровоподтёк от ударов тугой тетивы, но я продолжал стрелять, и ни одна стрела не ушла даром, я ревел от боли и страха, глаза заливали слёзы и пот, но я стрелял, я почти ничего не видел и не слышал, но я стрелял, грудные мышцы болели от перенапряжения, но я не переставал посылать в противника стрелу за стрелой. Наш отряд сопротивлялся до последнего, но врагов было слишком много, и вот наступил критический момент: у нас кончились стрелы, мы дошли до последней степени изнеможения, враг активно нападал, нас осталось всего полтора десятка, а враг мог платить тремя за одного и побеждать. Вскоре стало ясно, что стену нам не удержать, да и удерживать по большому счёту было нечего, наш участок стены был почти уничтожен булыжниками, летящими из катапульт. Тогда мы решили отступить, но перед отходом уничтожить как можно больше солдат противника, и это мы сделали отчаянно. Когда противник попытался прорваться через бойницы, их подняли на топоры и копья, мы скидывали их со стен баграми, били по головам, но они прорвались. Благодаря тому, что на узкой площадке было не развернуться, они не могли воспользоваться численным превосходством. Но вот один из наших завалился с раскроённым черепом, упал ещё один, ещё, и ещё.... Вскоре нас осталось пятеро и мы с трудом отбивались от десятка озверевших мечников, но вот Когань отпрыгнул назад, бросив топор в одного из нападавших, и, прежде чем кто-либо успел опомнится, метнул свои ножи во врагов так, как он это делал в цирке. Ножи молниями впивались во вражеские тела, и никто не мог понять, откуда они берутся в руках жонглёра, казалось, они сами появляются из воздуха. Едва последний нож вошел в тело солдата, как Когань схватил меня и потащил подальше от поля боя. За ним, недолго думая, рванули уцелевшие защитники крепости...
Пробежав пару кварталов, мы заметили баррикады, сооружаемые жителями города. На улицах уже начались стычки, между нападающими и защитниками, кое-где они принимали характер безобразных свалок, где-то происходили поединки. Горожане яростно оборонялись: из окон на захватчиков плескал кипяток, из-за углов летели арбалетные стрелы и булыжники, выломанные из мостовой главной улицы, с крыш падали рыболовные сети, и обездвиженных воинов добивали дубинами, дрекольем и плотницкими топорами, вся ненависть к предателям и убийцам выплеснулась гневом на улицы города. Прорвавшееся войско не было к такой беспощадной уличной резне, где воинское умение уже не имело значения, в последней атаке на стены противник потерял две трети войска. С крепостной стены спаслось совсем мало воинов, они стали стекаться в отряды и продвигаться к ратуше, чтобы дать свой последний бой. Жители города, не участвовавшие в активной обороне стены, приготовились к встрече мятежников, вовремя построенные баррикады и ловушки сильно проредили и без того потрёпанное и уставшее войско, а внезапные выстрелы из окон и нападения из-за угла, уничтожали небольшие отряды целиком. Падающие из окон шкафы столы и другие тяжелые предметы, вносили ещё больший беспорядок в смятенные ряды вражеского войска, в то время как распаленные горожане сбивались в кучки и переходили в наступление, солдаты врага всё больше увязали в драках и рассеивались среди городских улиц. Лишь один отряд противника сохранил монолитность и продвигался к главной пощади, где его уже ждали оставшиеся в живых воины. Но вот враг достиг ратуши и был встречен яростным сопротивлением, стрелки впустили гудящую тучу стрел по наступавшим из-за спешно возведённой баррикады. Среди стрелявших был и я, и Когань, и наш десятник, и все кто был с нами на стене. Несмотря на потери, отряд противника был больше нашего, да и стелы у нас кончились скоро. Началась рукопашная, жуткая безобразная куча мала, в которой я делал ничто иное как, путался под ногами. Но даже это я сумел обратить в пользу, я кидал под ноги нападающих различные тяжелые и громоздкие предметы, и старался не попасть под удар. Часто именно суматошные действия, подобные моим, и приводят к победе, так случилось и в этот раз. Мне случайно удалось заметить, что герцог, сражавшийся с нами рядом, попал в окружение, и долго не продержится. Я успел об этом крикнуть Коганю, и поспешил вместе с ним на подмогу. Не скажу, что мои неумелые действия сыграли большую роль, но стрела, вовремя пущенная мной, смогла продлить время обороны герцога, а через миг Когань уже метнул оставшиеся ножи и врубился в ряды нападавших, ловко орудуя подобранным где-то мечом. Вдвоём они смогли расправиться с неприятелем, и моя помощь уже не понадобилась, потому что враги кончились. Мы победили, но победа эта стоила нам практически всего войска. Немного отдохнув, мы начали собирать уцелевших, чтобы выбить из города остатки противника. Кое-где на улицах ещё шли сражения, но в основном они уже закончились, обезумевшая толпа буквально растерзала воинов противника, мы шли только довершить разгром, когда в город вошел отряд, посланный нам на помощь королем. Город мы отстояли.
Через неделю в город прибыл сам король, дабы лично наградить герцога и защитников города, особенно отличившихся в сражениях. В наградной список вошел даже я, а Когань так и вовсе в два. Нас выстроили в линию на площади перед ратушей, где уже навели порядок, и вручили наградное оружие и деньги. Оружие вручал лично король, так что я могу похвастаться тем, что имею королевский лук, я помню, как удивился наш суверен, увидев меня среди настоящих героев. Он сказал что малец, я то есть, вдвойне герой, если, смог победить взрослого, и спросил, что я такое сделал, что удостоился такой чести. За меня ответил герцог, сказав, что я убил врага подкравшегося к нему сзади, и вовремя привел подмогу. "А этот парень, пришел на помощь,- сказал он, указывая на Коганя, - и зарубил пару других врагов, после чего мы на пару изрубили остальных".
Тогда король вручил мне отличный охотничий лук, так что я могу теперь похвастаться тем, что имею настоящий королевский лук. Коганю король вручил тонкий длинный меч, замечательной ковки. Нам раздали также и по небольшому мешочку с золотыми монетам из королевской казны, и предложили наняться в армию его величества, но очень мало человек согласилось вступить в войска. Все уже слишком устали от войны, и хотели только привести свои дома в порядок и похоронить павших в бою.
Некоторое время после битвы мы прожили у вдовы нашего десятника, павшего в последнем бою. Благодаря золоту, полученному нами из рук короля, мы смогли безбедно прожить зиму и весну, к тому же Когань нанялся в городские стражники, а я в подручные к горшечнику, я таскал глину, дрова, уголь. Носил воду в большую бадью, стоявшую посредине двора, месил ногами глину и подносил её к гончарному кругу. Уставал я конечно жутко, но и Когань часто приходил с ночной смены, больше похожий на хорошо отжатую половую тряпку, и падал на кровать в изнеможении. Он патрулировал самые неспокойные районы города, и порой проходил за ночь расстояние в десяток лиг, обходя вверенный ему район снова и снова. Драки теперь случались часто, и тяжелая дубина работала на совесть, усмиряя подвыпивших жителей города. Он ловил базарных воров, растаскивал драчунов, разгонял уличных попрошаек.
Но вот пришел теплый май, и мы отправились подальше от этой сумасшедшей жизни. Мы покинули этот город, не желая сюда больше возвращаться. Сначала мы отправились ко мне, на хутор, чтобы узнать, как пережили войну мои близкие, но когда на месте крепкого дома со множеством построек, я увидел только черное пятно с торчащими в небо обгорелыми бревнами, у меня внутри что-то оборвалось. Однако осталось ещё надежда, что они ещё живы, что они спаслись и живут где-то на соседнем хуторе, но когда я увидел большой надгробный камень, стоящий посреди двора, меня охватило такое дикое отчаянье пополам с гневом, что вдруг набросился на Коганя с кулаками, словно он был в чём-то виноват. Я ревел и кидался на него как дикий зверь, слеза застилали мои глаза, а ярость и гнев вырывались из моей груди нечеловеческим криком, с рыком я набросился на Коганя, но, тот быстро скрутил меня, и, прожав к земле, стал успокаивать. Вдруг ярость и гнев сменились такой оглушающей пустотой, что я разом обмяк и замолчал, и лишь слезы бежали по моему лицу.
Почти неделю мы шли, не разбирая пути. Поначалу мне было всё равно, но Когань ни на минуту не оставлял меня в покое, не давая с головой погрузиться в черное отчаянье. Но вдруг однажды утром я проснулся, в хорошем настроении, солнце приветливо светило мне в лицо тонкими игривыми лучиками, проникая через крону старого дуба, стоящего на высоком холме, под которыми мы и заночевали. Ветер слегка шевелил листву, и лучики бегали по моему лицу, словно играя в догонялки. Мои волосы легонько шевелились под слабыми порывами теплого ветра, с широкого луга пахло цветущими травами, по высокому и очень яркому небу медленно текли, меняя свою форму лёгкие облака. Я оторопел от такой лазурной голубизны и высоты, у меня закружилась голова и, я вдруг почувствовал, что падаю в это высокое небо. Я полетел, я понесся по этому бездонному небу, обгоняя самые быстрые ветра, я парил и падал, я был свободен и счастлив, улыбка появилась на моем лице, и вдруг я снова почувствовал себя лежащим на тёплой земле, пригреваемым ярким весенним солнцем. Рядом стоял мой спутник, он смотрел на меня и улыбался. И вдруг я понял, что ещё встречусь со своими. Обязательно встречусь.
К вечеру мы вышли к небольшому поселку, где нам сказали, что если мы пойдем на юг, то скоро выйдем к морю, но мы решили заночевать здесь, в этом маленьком поселке, а заодно и закупили немного провизии и привели в порядок себя и свою одежду. Ночевать в трактире Когань не решился, вместо этого он постучался в один из домов стоящих на окраине. Из дома вышла полноватая женщина, лет пятидесяти, с круглым добродушным лицом, и спросила чего нам изволится. Мой спутник сказал, что трактир переполнен и нам негде ночевать. Хозяйка сильно этому удивилась, но в дом нас впустила. Вскоре мы уже спали в одной из маленьких комнат.
Утром Когань спросил у хозяйки, есть ли поблизости большие города. Она ответила, что в пяти днях пути к югу, лежит большой приморский город. Мы расплатились с гостеприимной хозяйкой и отправились в путь. Дорога была хорошо накатана, караваны и обозы шли здесь постоянно, так что путь мы одолели без особых приключений.
Город просто поражал своими размерами, по сравнению с ним все остальные виденные мной города, были словно карлики рядом с великаном. Ворота, через которые мы вошли, были выше, чем ратуша, которую мы так доблестно защищали. Пройдя череду довольно широких улиц, мы оказались на городской площади, на высоком помосте, стоявшем ровно на середине, что-то спешно сооружалось. Везде сновали стражники, а лица многих горожан были чем-то омрачены. Вскоре я заметил, что люди идущие по улице стали бросать на меня странные взгляды, еще через минуту до меня дошло, что на улицах не видно ни одного мальчишки моего возраста. Вскоре и Когань заметил повышенное внимание к моей скромной особе со стороны прохожих. Мы ускорили шаг и отправились к ближайшей таверне, чтобы остановиться и понять в чем дело. Но едва мы вошли в просторный зал, как взгляды всех находящихся здесь снова прикипели к нам. Когань поискал взглядом трактирщика, и, найдя его, кивнул головой, подзывая к себе. Хозяин подошел к нему со странной улыбкой, и пробормотал в полголоса,- "А ты смелый парень". Мой спутник нахмурился и заказал комнату, заплатив за двое суток вперёд, после чего сел за свободный стол и потребовал жареного гуся и простоквашу, чем вызвал волну ехидных ухмылок. Мне активно не нравилось всё это, но я послушно сидел рядом и с усилием жевал этого, вобщем-то вкусного гуся. Не успел я дожевать костлявое крылышко, как в зал вошли четыре стражника и направились прямо к нашему столу. Один из них подошел ко мне и взял меня за плечо, сказав,- "Пойдешь с нами". Я оторопел так, что не смог и сдвинуться с места. Когань медленно поднял на него глаза, потемневшие от гнева, и прошипел сквозь зубы,- "Никуда он не пойдет". Стражник посмотрел на него, потом перевел взгляд на меч, висевший у моего друга на поясе, потом обратил внимание на рога лука, выпирающие из моего походного мешка, и покачал головой. Вдруг другой стражник вытащил из чехла висящего у него на поясе, грамоту с печатями, и начал громко читать вслух. Оказалось, что согласно приказу главы города все отроки от десяти до четырнадцати лет обязаны были быть доставлены в городской приют, для отбора из них кандидата в юнги для капитана призрака.
Случилось так, что много лет назад на один из кораблей, заходивший в порт этого города, был нанят юнга. Корабль пополнил припасы и благополучно отплыл. Но однажды ночью на корабль напали подводные демоны, обычно они не могут попасть на корабль, если им не откроют двери. Весь экипаж, услышав их заунывное, пение обычно закрывался в трюме, плотно затворяя, все двери и иллюминаторы. И демоны, похозяйничав немного на палубе, убирались восвояси, но в этот раз двери оказались открытыми. Их открыл юнга, сраженный пением морской нежити. Демоны быстро завладели душами и телами, экипажа. И только капитан смог воспротивиться вторжению, хотя и он не избежал проклятия, он не мог бросить команду и надолго покинуть судно. А сам корабль должен был плавать по морю до тех пор, пока другой юнга из этого же города не прослужит на корабле столько лет, сколько корабль плавает без юнги. Когда юнга не справлялся с заданием, его поедали демоны. И корабль снова появлялся в порту. А если горожане не желали отдавать юношу, то на город налетал дикий шторм, который топил корабли, сносил крыши, рушил дома и приносил еще много других бед. С тех пор прошло уже шестьдесят лет.
И вот недавно к порту снова причалил страшный корабль. Капитан дал городу неделю на поиски юнги. Вот почему на улице не было видно ни одного парня годящегося в юнги безумному капитану, вот почему стражники отлавливали по городу всех бродяг и беспризорников, вот почему на меня бросали странные взгляды.
Странное дело, обычно Когань успевал метнуть ножи, прежде чем кто-то успевал пошевелиться, но сейчас двигался, будто через толщу воды. Не успел он метнуть и двух ножей, как его сбили с ног и скрутили стражники. Ножи не смогли пробить толстую пряжку ремня старшины и, звякнув, упали на пол. Однако прежде чем его скрутили, я успел выскочить из драки и рвануть вон из корчмы. Я бежал по незнакомому городу, преследуемый дюжими стражниками, бежал, переворачивая лотки уличных торговцев и сбивая с ног мирных обывателей, бежал, стараясь увернуться от подножек со стороны, бежал, пытаясь найти хоть какую-нибудь щель, в которой можно было спрятаться. Этот сумасшедший побег продолжался уже с полчаса, когда я всё-таки споткнулся об ступеньку и с размаху упал на мостовую. Сзади послышались радостные вопли погони, и я вдруг ощутил, что на этот раз от судьбы мне не уйти. Меня схватили. Вскоре подоспел стражник, ведущий связанного Коганя. За сопротивление власти нас посадили в узилище, отобрав сначала все наши деньги и оружие. Вскоре меня вывели из темницы, и повели на главную площадь, где уже собирался народ. На площади был спешно сооружен дощатый помост, на котором уже находился десяток парней примерно моего возраста. Трое из них были связаны, двое даже были привязаны к столбу находящемуся посредине помоста, остальные же были сильно подавлены и явно не собирались тут же бежать. Вдруг в толпе произошло короткое шевеление, и народ расступился, пропуская невысокого седого старика в мантии судьи на помост. Он бегло оглянул всех нас, потом прокашлялся и стал зачитывать в слух грамоту, неизвестно откуда появившуюся у него в руках. В грамоте говорилось, что долг жителей города безумному капитану должен быть всенепременно отдан, иначе на город обрушится вся ярость морских демонов. Бургомистру и всему магистрату очень больно это делать, но юнга для корабля должен быть выбран сегодня вечером. Все кандидаты, будут выставлены на пирсе в порту и на закате солнца, капитан выберет себе нового юнгу. Прочитав грамоту, судья махнул рукой, и стража повела нас в сторону гавани.
Со всех сторон слышался злорадный свист и улюлюканье, камни засохшей грязи летели в стражу и в нас, странное дело люди которые выкупали своё благополучие за счет жизни и свободы одного из нас, люто ненавидели и нас, и стражу, и безумного капитана, и того незадачливого юнгу, который не выдержал пения морских демонов. Солнце уже близилось к закату, когда нас вывели на пристань, где не было ни человека, ни лодки, ни корабля. Нас стали по одному привязывать к столбам, к которым обычно пришвартовывались корабли. Вскоре вся пристань опустела за исключением обреченных на погибель, только несколько стражников смотрели на нас с крепостной стены. Но вот солнце стало садиться за горизонт, и начался прилив, какого уже очень давно не было в этих местах. На море были огромные волны, при полном безветрии, и они захлестывали нас с головой. Но вот странная буря закончилась, закончилась так же внезапно, как и началась. У пристани появился корабль. Он появился внезапно, словно из воздуха, внешне он ничем не отличался от обычного торгового корабля, за исключением одного, на палубе не было ни единой души, если не считать одинокой фигуры на капитанском мостике. Ветер чуть шевелил складки серого плаща. Внезапно с корабля опустился трап, и капитан не спеша, спустился на пристань. Он был высок этот безумный капитан, и очень красив. Он был красив истинно мужской, суровой и сдержанной красотой. Спокойное лицо уверенного в себе человека обрамляли пепельного цвета волосы, волнами спадающие на плечи. Стального цвета глаза казались выцветшими на солнце, а разворот плеч, и аристократичная осанка, выдавали в нем дворянские корни. Он медленно проследил взглядом за выражением наших лиц, и чему-то про себя усмехнулся, потом он перевел взгляд на крепостную стену и впился в одну из фигурок. Я посмотрел в ту сторону и охнул, там, на высоте в десяток человеческих ростов, Когань отбивался от троих стражников. Вот он поднырнул под руку одного из них и ударил в лицо кулаком, он всегда не любил убивать. Вот он свалил еще одного и победил другого. Он закрепил веревку и заскользил по стене вниз. В это время капитан обернулся ко мне и протянул свою руку к веревкам на моих руках, он сделал одно неуловимое движение и веревки упали на мостовую. Когань быстро выхватил меч, подаренный ему королем, и стал освобождать пленников капитана. Все это происходило полной тишине, ибо ни капитан, ни мой друг не говорили ни слова. И когда Когань освободил последнего уника, капитан вытащил из складок плаща длинную шпагу и сделал приглашающее движение, вдруг Когань обернулся ко мне и крикнул чтобы я бежал, а потом напал на капитана. И я побежал во все лопатки, слыша за спиной звон и скрежет железа. Я добежал до крепостной стены, остановился и обернулся. Я с замиранием сердца видел, как, яростные удары моего друга пропадают впустую, а капитан отбивает их легко, словно играючи. Он давно мог бы убить юношу, но почему-то только защищался. Но вот Когань пробил защиту капитана и едва не ранил его, и тут на берег хлынула высокая волна. Почти минуту продолжалось наступление воды. Вода все поднималась и вот уже скрыла с головой обоих поединщиков. В потом волна отхлынула, и я увидел лежащего на песке Коганя, он тяжело дышал и едва держал в руке меч. Капитан стоял без движения и молчал. Но вот Когань медленно встал и поднял меч. На этот раз мой друг бил медленно и точно, тщательно выверяя каждое движение. Он атаковал и защищался, бил мечом и ногами, нападал и запутывал, но весь его натиск разбивался об защиту капитана как волны об скалу. И тут он нанес неожиданный удар, точный, быстрый и очень сильный. Капитан не стал уходить от удара, не отступил и не уклонился, он просто поднял шпагу для защиты. Раздался стеклянный звон, и шпага безумного капитана оказалась сломанной у самого основания. И тут на берег нахлынула ещё одна волна, еще сильнее и выше прежней. Она нахлынула так же внезапно, как и первая и ударила в крепостную стену с яростью взбешенного тигра, смыв все, что было на пирсе. Долго, очень медленно и величаво вода поднималась вдоль крепостной стены, послышался треск ворот еле сдерживающих чудовищный напор, струйки уже начали бить из щелей в стыках, когда стихия смилостивилась над городом, и вся толща стала медленно отступать. Вода еще никогда не доходившая до крепостной стены, оставила мокрый след на стене на уровне полутора человеческих ростов и едва не смыла стену и не выдавила ворота. Но вот она отступила, смыв все постройки, бывшие на берегу и сломав деревянные мостки. Волна отхлынула и оставила на песке лежащего без сознания моего друга. Я спустился со стены и бегом бросился к нему. Он уже открыл глаза, но очень тяжело дышал. Я оглянулся вокруг и увидел, бегущих к нам людей. Они с ужасом смотрели на море, где все еще маячил корабль призрак.
-Что вы наделали? - кричал один.
- Смерть вам обоим!!! - вторил другой.
- Как нам теперь быть, капитан все равно не уйдет без юнги. - воскликнул третий.
Было видно, что они готовы убить нас обоих, лишь бы отвести беду от своего города.
- Успокойтесь - хрипло произнес Когань - Я сам пойду в юнги к капитану, добровольно. К тому же, никто из вас нынешних не выдержит его взгляда.
- Нет, Когань, не ходи к нему!!!! - крикнул я во весь голос. Но мой друг был непреклонен. Он встал, и крепко обнял меня, а потом развернулся и пошел прямо в море...
Проклятый корабль внезапно оказался совсем рядом с берегом, и мы увидели как Когань, взбирается на борт по веревке, сброшенной ему капитаном.
Корабль исчез, растаял словно туман, и вот уже шестьдесят его уже никто не видел...
Старик закончил рассказ и откинулся к стене. Вечер уже давно превратился в ночь, а ночь уже начинала сдаваться утру.
Когань еле заметно улыбнулся и встал со скамьи. Все-таки он не зря защищал этот край от морских чудовищ. Не зря они с капитаном прикрывали друг, другу спины, отвоевывая по одному жизни и души матросов у скользких демонов моря. Все-таки не зря они защищали морские караваны от ледяных великанов с крайнего севера, что так любят пробивать из под воды своими острыми пальцами беззащитные днища мирных судов.
Когань встал со скамьи и двинулся прочь из этого города. Из города, что купил свое спокойствие его свободой. Но он нисколько этому не огорчался, наоборот он улыбался и насвистывал веселую мелодию. А над городом расцветал новый рассвет...
(с) СОG.