Соседка Лазареков с седьмого, та, самая, которая одолжила Агнешке ключ от подвала, неподвижно сидела в глубоком кресле у окна.

Никогда, ни к одному живому человеку она не была привязана так, как этому предмету мебели. Обитые плюшем подлокотники казались ей продолжением рук, а высокая спинка - лучшим другом, любовно ее обнимающим. Годы одиночества сделали её странной и только в своём кресле она чувствовала себя в безопасности. Каждый раз, когда она выходила из сферы, где господствовала бордовая обивка, руки её начинали дрожать, ноги подкашивались, сердцебиение учащалось. Старость, - так она говорила самой себе, - но дело было в другом.

Тут она сидела на коленях матери, когда ещё никто не слышал о местах, где люди живут под тобой, над тобой и рядом с тобой. Тут она возилась у ног бабушки, наблюдая, как с её спиц стекают свитера, шарфы и шерстяные шапки. На это кресло упал её раненный отец, она помнила, как, не в силах произнести ни слова, он просто с любовью посмотрел на неё и сразу после этого умер. Она пила тут чай, когда у неё отошли околоплодные воды, и сидела тут, когда у её мужа на кухне случился сердечный приступ. Иногда ей казалось, что в этом предмете мебели слишком много эмоций и что она принадлежит креслу больше, чем оно ей. Пора было избавиться это этого кресла уже давно, десятки лет назад, но она не хотела - не хотела признавать, что она его пленница.

Теперь она неподвижно сидела в кресле уже много часов -наверное, со вчерашнего вечера, не сомкнув глаз и прислушиваясь. Когда из тамбура донеслось весёлое: "Ну пока, буду через часик", - и потом топот молодых ног, бегущих по лестнице, она вздохнула с облегчением.

Развязка приближалась и - кто знает - быть может, она даже освободится от бордовой обивки.

Ярек Квашневский, двадцативосьмилетний жилец последнего, одиннадцатого этажа, смотрел на панораму Брудно и радовался тому, что он наконец проведёт свой эксперимент. Запасов у него было дней на пять или даже больше. Вчера он выбросил в мусоропровод кабели от телефона, телевизора и компьютера. Комплект ключей отправил курьером своему другу, с требованием, чтобы бандероль доставили только в среду, закрыл все замки вторым комплектом, а затем уничтожил ключи напильником по металлу.

До среды он не сможет ни выходить из квартиры, ни звонить, не писать через интернет, ни вступать в какой-либо другой контакт с внешним миром. Целых пять дней для медитации, работы над собой и разбора жизни. Он или сойдёт с ума или переродится. Он искренне надеялся, что его уделом станет второй вариант.

Полина с седьмого этажа, мать-одиночка, воспитывающая семилетнюю дочь, сражалась с краном ванны. Старый кран обладал неприятным свойством - из него текла или ледяная вода, или кипяток, а всё что между - когда как. Полине всё же удалось склонить кран на свою сторону, и набрать в ванночку (в форме то ли бутылки, то ли снеговика) немного воды для купания ребёнка и позвала Аню. Девочка прибежала в ванную с охапкой игрушек и забралась в воду.

- Ты со мной останешься? - спросила она.

- Нет, не могу, мне надо кое-кому позвонить, - ответила Полина, видя, что её дочка начинает капризничать.

- Тогда принеси мне радио, я буду слушать музыку.

- Окей, что хочешь?

- Михала...

- Ни за что.

- Тогда поросят.

Она ещё раз проверила температуру воды и принесла в ванную маленький розовый радиоприёмник с CD. Воткнула его в розетку рядом с зеркалом, нажала "play" и многозначительно посмотрела на Аню: "Только не балуйся, моя дорогая", - и вышла из ванной. Из приёмника уже доносилась песенка о том, что достаточно "несколько друзей и пары палок", чтобы построить дом. Жаль, что не всё так просто, - подумала она и потянулась к телефону, чтобы продолжить переговоры со своим "недавним мужем".

Было занято.

Она услышала всплеск. Что этот ребёнок там опять делает? Она выключила звук телевизора (какой-то местный шеф-повар вёл передачу с Ямайки - ну да, так жить можно), чтобы лучше слышать звуки, доносящиеся из ванной.

Набрала номер ещё раз.

Услышала второй всплеск, Аня коротко вскрикнула, телевизор и весь свет погас, воздух наполнился запахом озона. Полина моментально очутилась в тёмной ванной. Детский приёмник плавал по поверхности воды, рассыпая искры. Полина почувствовала, что умирает. Она боялась погрузить руки в воду, боялась вытащить оттуда труп своей дочери. Вскрикнула, когда что-то мокрое схватило ее за руку.

- Мама...

Аня стояла рядом, держа в руке резинового мишку, с неё стекала вода.

- Мама, это не я, честно, я вылезла из ванны, потому что мишка выпрыгнул, а без него не весело, я хотела вернуться, а тут вижу, радио падает, но, честно, я его не трогала, мама, правда. Думаешь, оно теперь испортилось?

Марианна и Витольд Добжинские лежали рядом в постели, взявшись за руки. Вместе они пережили больше чем предостаточно. Вслух они этого не говорили, но единственное чувство, которое они вместе не испытывали - это чувство смерти. Они ждали её много лет, становясь всё более неразлучными. Они боялись, что смерть настигнет их, когда они окажутся поодиночке. Но смерть не приходила. Вслух они этого не говорили, но боялись, что злобная старуха с косой намеренно выжидает момента, когда они разлучатся, и потому прижимались друг к другу ещё крепче. Теперь, лежа в постели, им не нужно было ничего говорить вслух, потому что оба они всё прекрасно чувствовали. Смерть приближалась, оставалось только не разжимать рук.

Пустые квартиры, а здесь таких было много, в эту субботу стали ещё более пустынными и холодными, чем обычно. В двухкомнатной квартире на первом этаже загудели трубы над раковиной, стандартный смеситель с пластиковыми кранами затрясся, как человек, безуспешно пытающийся вырвать, и наконец выпустил чёрную струю густого дыма. Подобную той, что во сне Роберта текла из чёрных свечей, освещавших мастерскую его матери. Идеальная чернота поглотила весь свет заброшенной квартиры, покрыла пол и полезла на стены и вскорости покрыла тьмой окна и потолок. А после принялась искать щели, трубы, кабели и вентиляционные решётки, чтобы отправиться дальше.