Ты мудак. Мразь в галстуке, человеческая амёба, сраная дырка котовой жопы, корпоративная сволота, - думал Виктор о типе по другую сторону стола, вежливо улыбаясь, кивая и стараясь произвести наилучшее впечатление на того, от кого зависело его будущее.

- Прошу понять меня правильно, - продолжал тот с улыбкой. - Ещё пять лет назад я бы отдал половину своей зарплаты (именно так!) и не пожалел бы времени, чтобы убедить начальство в необходимости нанять вас. А сейчас? Почему я должен вас нанимать, позвольте спросить? пожалуйста, убедите меня, - котовая жопа улыбнулась с профессиональной грустью и сложила свои холёные руки домиком.

Виктор заметил, что пухлый мизинчик украшен перстнем-печаткой с логотипом компании. Он помолчал немного и задумался, как же начать правдоподобно, уверенно и профессионально. Он чуял свой пот, отдававший алкоголем, и подумал, не чует ли его пан Марек Котичек, старший менеджер по персоналу.

- Должен признаться, что уже тогда (плохо, плохо! почему ты не сказал "всегда") я думал о вашем издательстве. Несмотря на успехи, которые у меня были в газете, я искал хорошую работу в хорошем месте, даже за небольшие деньги. Работу, которая бы дала мне возможность двигаться вперёд. А не только беготню по четырнадцать часов, шесть дней в неделю за сенсационными событиями. Вы были идеалом. Прекрасные традиции, издаваемые журналы, красочные, но в хорошем вкусе, корпункты за границей, отличная репутация на рынке.

- А почему вы не пришли?

Да пошёл ты, писюн. Хуй я тебе буду об этом рассказывать.

- Как-то не сложилось.

- А сложилось так, что сначала вы пропали на год, а потом и вовсе пошли на дно по причине алкоголизма, - сказал менеджер Котичек с искренней грустью, на которой явно специализировался. Вероятно, уволенные сотрудники покидали этот кабинет со слезами на глазах, сожалея о том, какую боль причинили начальнику.

Виктор почувствовал, что надо уходить как можно скорее. Он знал, что будет непросто, но не ожидал, что этот глупый разговор превратится в унизительную психотерапию. "Мне неловко об этом говорить, доктор, но я пил, а до этого подглядывал за мамой и надевал её колготки. Мне так стыдно." Успокойся, повторял он про себя, просто успокойся, он так специально делает, чтобы вывести из равновесия, хочет посмотреть, как ты реагируешь на стресс. Расслабься, парень, улыбнись, покажи, какой ты крутой.

- Вижу, вы знаете мою биографию не только из того, что я написал в резюме, - он почувствовал, как натянутая улыбка раздирает его лицо. - Это было давно. Плохие моменты бывают у всех - чем выше взлетаешь, тем больнее падать.

- Понятно, - ответил старший и грустно вздохнул. Он взглянул на бумаги на столе. - К тридцати годам вы сделали себе имя в качестве судебного репортёра, а затем у вас пошла череда громких расследований.

- Вроде того.

- Расскажете мне об этом?

Конечно, дружище, удовлетворю твоё мелкобуржуазное любопытство, хотя оно и не имеет отношения к разговорам о работе. Как и другие, ты надеешься, что я расскажу тебе ужасающие подробности, о которых ещё никому не рассказывал. Подробности, которые ты сможешь посмаковать вечерком.

- С удовольствием, хотя и не думаю, что вы узнаете что-то новое. Ещё до моего, скажем так, разбирательства, это был самый известный процесс тех лет. Трое подростков, в их числе одна девочка. Их обвинили в похищении, изнасиловании (о, у него аж глаза сверкнули), пытках и в попытке убийства шестнадцатилетней. Её звали Гонората. Я избавлю вас от описания того, что видел... в документах, но с ней обращались как с вещью. Эти скоты за такое должны были сесть на много лет.

- Если я правильно помню, она была немой? Когда вы её разыскали? Это из-за шока?

- Нет, ей вырвали язык. Я могу закурить?

- Извините, у нас в компании не курят. И мы очень этим гордимся.

Несмотря на это, Виктор вытащил из кармана рубашки пачку "лаки страйк" и достал сигарету. Повертев её в пальцах, он задумался, что же ещё рассказать амёбе. С одной стороны, весёлого мало, вспоминать об этом деле, и он, вероятно, всё равно не получит эту работу, а может, и сам не захочет. С другой стороны, ещё есть шанс, что этот холёный, идеально стриженый, вылепленный в тренажёрном зале конторский крысёныш выслушает историю и воскликнет: "Такого человека мы и искали! Иди я тебя обниму, дорогой Виктор!" А если так воскликнет, у Виктора появятся бабки. А когда появятся бабки, он перестанет жить, как собака. Расклад простой.

- Это был чрезвычайно мутный процесс, - продолжил он. - Даже идентифицировать преступников оказалась проблематичным. Девушке показывали каталоги с фотографиями людей "заинтересовавшим полицию". При виде одного она так истерично отреагировала, что организовали опознание. Вы знаете, как это происходит, пять более-менее похожих парней стоят рядом, и пострадавший указывает на одного из них. Ну а когда их выстроили и привели девушку, она сразу указала на одного. Прижалась к стеклу напротив него и так взвыла, что пришлось звать помощь.

- И что же тут проблематичного?

- Дело в том, что на опознании она показала на одного, а на фотографии другого.

Виктор сломал сигарету, выбросил её в мусорник и достал другую. Он осторожно помассировал бумагу, стараясь получше размять табак. Бессмысленное механическое действие, - подумал он. Я всё равно не закурю. Когда у меня появилась эта дурацкая привычка? Наверное, в судах. Павел из "Газеты" всегда нервно курил, а я делал то же самое, что и он. Когда начало суда задерживалось на пару часов, а перерыв увеличивался с пятнадцати минут до часа, мы спускались в буфет посидеть за яичницей с тартаром и выкурить сигарету. Одну, вторую, десятую. Курили и базарили, базарили и курили. Славное было время. Господи, сколько лет прошло. Виктор заметил, что почти вся сигарета высыпалась на стол корпоративного придурка. Тот смотрел на табак, как на бутерброд с размазанными по нему бактериями проказы.

- Насколько я помню, тут на сцене появляетесь вы и начинаете делиться с публикой своими соображениями.

Ну и фразочки, да ты, сукин сын, поэт, и губишь талант в отделе кадров.

- Хорошо сказано. Самая большая проблема этого дела заключалась в том, что никто не знал, где прятали девушку. Уж точно не в одной из квартир троих обвиняемых и не в связанных с ними помещениях - жильё приятелей, близких, дальних родственников и так далее.

Он достал ещё одну сигарету.

- Что-то торкнуло меня однажды - уже лето наступило, а суд закончился немного раньше. На самом деле мне уже не хотелось писать про показания очередного бестолкового эксперта - все так прямо и говорили, что обвинение потерпело фиаско. Я поехал в Средместье и побродил в квадрате улиц вокруг площади Конституции. Там жили не только все обвиняемые, но и свидетели. Если те люди причастны к делу, во что я всё меньше верил, события должны были происходить где-то здесь.

Виктор замолчал.

- Знаете, что? Вы можете закурить, только станьте у окна.

Ну, пожалуй, ещё раз замолчу, и ты дашь мне не только работу, но и прибавку к зарплате.

- Нет, спасибо, - вздохнул он, посмотрел на сигарету, потом на серый туман, заполняющий заоконную реальность, потом на лежащую перед ним визитку чепушилы. Очень красивую, аккуратную.

Ничего не поделаешь, - думал он, - бессознательно покачивая головой, мне нужна эта работа, нужна любая работа, лишь бы связанная с писаниной, так что ничего, потерплю.

- Пан менеджер... - начал он.

- Пан Марек, - прервал его менеджер. - Пан Марек вполне достаточно.

- Не знаю, почему вы хотите, чтобы я вам это рассказывал. Вся история в деталях расписана почти везде, и для меня, признаюсь вам, вспоминать это очень тяжело. Я бы от этого, с вашего дозволения, отказался.

Старший Марек молчал, и Виктор понимал, что его судьба теперь под вопросом. Что за чушь, его жизнь зависит от этого чуждого ему типа. Самодовольный преуспевающий чепушила, который наверняка играет в сквош, жена у него носит стринги и похожа на Мисс Мира, он её трахает, а генетически превосходных детей отправляет в привилегированные частные школы. Разве может он знать о том, что такое падать, падать и падать. Настолько долго, что уже не веришь не только в то, что сможешь подняться наверх, но даже и в то, что вообще существует какое-то дно. В конце концов перестаёшь ждать удара об землю и свыкаешься с тем, что только падение и существует, и разнообразие состоит только в том, что чёрные стены колодца иногда становятся серыми, иногда насколько тонкими, что за ними можно увидеть движение и цвет. Но такое бывает редко. Почти никогда. Да и то еле-еле проглядывает. Может, просто у кого-то такое бывает, а у него нет.

Ещё до того, как старший менеджер заговорил, Виктор уже знал, каким будет решение.

- Вы должны будете писать журналистские материалы, тексты, вызывающие общественный интерес. Для этого нужна чуткость и то же время отстранённость. Требуется уметь войти в историю, овладеть ею, а потом, - он щёлкнул пальцами, - выйти, отойти в сторону и описать всё так, чтобы это производило впечатление. Проверим, сможете ли вы с этим справиться.

Виктор ответил только потому, что не хотелось молча уходить.

- Интересно. А я думал, вы уже впечатлились моей многообещающей историей. Смесь секса, насилия, изнасилований, зоофилии, может быть - и всё аутентичное, из первых рук. А вы собираетесь меня проверять.

- Тут сердиться нечего. Мне очень жаль - тем более, что я когда-то ценил ваши тексты - но я вижу, что вы не в состоянии делать то, что больше всего интересует меня, нас, нашу компанию. И, пожалуйста, примите это как дружеский совет, вы ведёте себя излишне агрессивно, а это в подобных разговорах только вредит. До свидания.

Короче, иди на хуй.

Виктор встал, не удосужившись очистить стол от табака, и вышел. Он больше не думал ни о старшем Котичеке, ни о Гонорате, ни о том, что когда-то пережил. Он думал о том, что вот-вот начнётся, и что надо как можно скорее добраться до "Аматорской".