Зима сменилась теплой весной, которая, в итоге, переродилась в солнечное лето. Тяжелое лето 1914 года. Все началось с обычной статьи в газете. В конце июня в газетах написали о дерзком убийстве наследника австрийского престола эрцгерцога Франца Фердинанда и его жены Софии Хотек в Сараево. Виновен был девятнадцатилетний боснийский серб Гаврило Принцип, являющийся студентом и членом националистической сербской террористической организации Млада Босна. Казалось бы, обычная статья о бесчинствах, коими пестрит жестокий мир. Элиас, листая "Таймс", еще усмехнулся: "А почему на первых страницах не мы, а какой-то тощенький студентик? Мы, понимаете ли, рискуем жизнями, сжигая сами себя на публике, чтобы возродиться из пепла, когда даем зрелищные представления, а этот Гаврило убил двух человек и засветился на весь мир?" Но это происшествие в далекой стране было началом конца. За каких-то несколько дней страсти накалились до предела и правящие круги Германии и Австрии решили использовать это сараевское убийство, как предлог для развязывания европейской войны. Уже 26 июля Австро-Венгрия начала мобилизацию и стала сосредотачивать войска на границе с Сербией и Россией. Дело было действительно дрянь, как и предсказала еще зимой Элен в обычном разговоре с Лилией. Но жители Великобритании, начинащие опасаться за мир на своей земле, все еще надеялись, что война обойдет их государство стороной. 30 июля началась частичная мобилизации во Франции, а 31 июля Россия, еще не пришедшая в себя после войны с Японией, объявила о всеобщей мобилизации армии. Германия предъявила ультиматум Российской империи: либо там прекращают призыв в армию, либо Германия нападает на Россию. А между тем Франция, Автро-Венгрия и Германия объявили о всеобщей мобилизации и последняя стала стягивать свои войска к бельгийским и французским границам. Итак, 28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии, 1 июля Германия объявила войну России и в тот же день без всяких предупреждений вторглась в Люксембург. А 3 августа началась война в соседнем государстве. Германия объявила войну Франции. Маритта и Аннели, узнавая страшные новости из газет, все понимали. Это великий Фрейр прогневался за то, что ему вовремя не принесли кровавую жертву. Если бы Маритта с дочерью расчленили человека и омыли бы его кровью идол Фрейра, то он в долгу бы не остался и обеспечил бы мир на земле. Если бы можно было принести в жертву горького пьяницу или блуждающего путника... Было бы все гораздо проще. Но Фрейру нужна достойная жертва. Либо невинная девушка, либо маленький ребенок. Элен, эта гадина, посмела удрать от тех, кто мог бы ее приблизить к Великому, дав билет в искупление грехов и вечное счастье в царстве Хель. Йоханнес, этот негодный христианин, забрал свое отродье и где-то спрятал его. Больше принести в жертву было некого. Можно было бы самого Йоханнеса - его не жаль, но он не достоин быть жертвой славного Фрейра. Значит, жрицы должны сами вознестись в Вальхаллу, чтобы встретиться там со своим богом и упасть к нему в ноги.
В тот день, когда Великобритания объявила войну Германии из-за того, что та не прекратила вторжение в Бельгию и не откликнулась на ее ультиматум, Маритта и Аннели наплели себе венков из омелы, которая должна была очистить их души и разум. Все утро, день и вечер они возносили молитвы к небесам и великому Вейнямёйнену, прося у того благословения на жертву во славу Фрейра. Целый день женщины ничего не ели - представать перед богами нужно с пустым желудком, светлой душой и чистым телом. Поэтому около трех часов они парились в бане, ударяя себя еловыми вениками и читая заклинания на древнескандинавском языке. Высушив волосы у очага, Маритта обмазалась ароматными маслами и окропила дочь настойкой из кровелистника и папоротника, после чего еще долго дымила над своей головой и над ее телом подожженной шерстью жертвенного ягненка. В конце всех приготовлений женщины обрядились в чистые белые сорочки из хлопка, и накинув на себя черные балахоны, отправились на капище в лесу. Цвет одежд был символичен, ведь белый цвет - это траур по умершему телу, а черный - знак благодати и счастья от вознесения в небесный чертог. У подножия деревянного языческого идола был разведен большой костер на хвойных ветках. "Во славу великого Фрейра. Своими жизнями мы спасем человечество от войн и катастроф, ведь Фрейр, приняв жертву, смилостивится над грешными земными. Да будет так!" - и Маритта, стоящая в дюйме от костра, облила себя горючим. Она вспыхнула, как спичка, которой чиркнули о головку другой спички.
- Во славу бога мира и солнечного света! - и душа горящей Аннели улетела в Вальхаллу.
Братья в это время собирались ехать в Ливерпуль, где должны были открыть презентацию сборника стихов восходящей звезды поэзии сэра Уинстона Румате. Это был господин, родом из Испании. Однако, все его стихи были исключительно на английском. Элиас прогуливался по Литлфорду с Лилией, которая недавно поняла, что неравнодушна к нему. Элиас любит Лэттис, которая давно замужем и Лилия понимала, что он - не для нее. Но как прекрасно чувствовать влечение к кому-то. Он был тем человеком, о котором мечтала Лилия - взрослый, талантливый, самодостаточный и очень красивый. Она была моложе Элиаса почти на девять лет, но разница в возрасте не отталкивала ее и Лилия в тайне мечтала, что он однажды тоже проникнется к ней чувствами. Йоханнес же, оставшись дома, стал обучать сына делу своей жизни. Судя по всему, Артуру и правда было интересно искусство его отца. Йоханнес сначала показывал ему фокус, а потом раскрывал его секрет.
- Запомни, кульминация этого трюка начинается тогда, когда я подношу свернутую купюру к своим губам и дую на нее, - наставлял его Йоханнес. - Это - отвлекающий маневр для зрителей. Они думают, что сейчас случится чудо, а я просто незаметно выношу вперед свернутую купюру достоинством в десять фунтов, которую прятал за банкнотой в пять фунтов, пока сворачивал и ее. А потом все просто - разворачиваешь свои десять фунтов и слушаешь аплодисменты тех, кто поверил в то, что ты и в самом деле можешь превратить пять фунтов в десять. Главное только не брать купюру в пятьдесят фунтов - она шире, и может ничего не получиться.
- Так и знал, что чудес не бывает, - проговорил Артур, улыбнувшись. - Фокус - это ведь обман. Но мне это нравится, ведь я чувствую себя волшебником, когда ты меня учишь своим трюкам.
В этот момент Йоханнес снова почувствовал сильнейшее жжение в позвоночнике, и в его сознании всплыла картина, как пылают в огне его мать и сестра. Это какое-то наваждение... Йоханнеса периодически посещали такие ведения, которые начались еще тогда, когда умер Юхани. Но он, решив не обращать на это свое внимание, продолжил заниматься с Артуром.
Вечером на их адрес пришла телеграмма от Ильмари. Конверт с оранжевой пометкой сулил Элиасу и Йоханнесу дурное известие. Брат сообщил им, что не стало матери и Аннели, а вместе с ними - половины леса в Лэнд-Крик, который сгорел вместе с жертвами языческих богов. Сам он узнал эту новость от жителей деревни Плейг, которые двое суток тушили пожар и обнаружили среди сгоревших деревьев обугленные трупы двух женщин. Опознали их по металлическим медальонам со скандинавским узором. Братья немедля отправились в Лиственную пустошь. Мать и сестру они хоронили в закрытых гробах, поскольку от них осталось лишь ужасное зрелище. Справив поминальную тризну по-христиански, чего мать с Аннели точно не одобрили бы, Элиас проговорил: "Я так и знал, что до хорошего их фанатичная религия не доведет. Не знаю, попадут ли они в Вальхаллу, но в чистилище их за убийство невинных и самих себя точно не задержат надолго".
Йоханнес в это время изучал содержимое чулана - там он нашел старую одежду матери и сестер. Ему даже довелось отыскать свои детские туфельки красного цвета со стеклянными бусинками. Такие же были у Ильмари в детстве, только синего цвета. Он нашел много игрушек, начиная от кукол Тарьи, заканчивая железной дорогой, которой владел он с братьями. Йоханнесу на глаза попадались различные книги, в основном оккультного содержания. Но среди всей этой черной ереси он увидел толстую тетрадь болотно-зеленого цвета. Открыв ее, Йоханнес прочел: "Дневник Аапо Ярвинена. Финляндия, 1872 год". Записи были на финском. Йоханнес, в совершенстве владевший языком предков, с легкостью смог понять, что записи в дневник производились в стихотворной форме. Выходит, что его отец был поэтом?
Сильно заинтересовавшись находкой, которую за столько лет он ни разу не держал в руках и даже не знал о ее существовании, Йоханнес принялся изучать дневник отца, которого почти совсем не помнил.
Первая запись, датированная шестым октября 1872 года. Ей уже более сорока двух лет:
"Она врывается мне грезы,
В сознанье и мои мечты.
Уж месяц, как бушуют грозы
И ливни. Среди суеты
Мой день в смятенье растворялся -
Маритта! Я хочу любви!
Я в твоих чарах затерялся...
Узрил во сне глаза твои.
Но ты совсем меня не знаешь
И не полюбишь никогда.
Ведь ты об Ильмари мечтаешь -
Ему и быть с тобой всегда.
Но отступать я не намерен!
Я буду биться за тебя
И свое счастье. Я уверен -
Удача любит лишь меня!"
"Вот это да! - восхитился Йоханнес. - Подумать только... Какие стихи! Не думал, что наш отец был такой творческой натурой". Однако по содержанию Йоханнес сделал вывод, что отец поступил не совсем хорошо, решив разлучить их будущую мать с любимым человеком. Ильмари... Теперь понятно, в честь кого назван его брат. Может и о своем имени чего узнаю", - подумал Йоханнес, слабо улыбнувшись.
Следующая запись датировалась 1878 годом. Она была сделана за год до англо-зулусской войны.
"О, да! Меня коснулось счастье!
Она моя уже пять лет.
Но в сердце все равно ненастье,
Ведь у нее ко мне чувств нет.
Хотя я не уверен в этом;
Но наша дочь растет в любви.
Явилась в мир она тем летом,
Когда я написал стихи
О том, что мир жесток, но тесен,
И не в почете нынче страх.
Сложил за годы много песен
Я о своих былых мечтах".
"Аннели... Бедный наш отец. Разве мог он знать, что его милая дочка по прошествию лет убьет его? Какой кошмар!" - с ужасом подумал Йоханнес, пробежав глазами по строкам.
Запись от 20 мая 1893 года:
"Пятнадцать лет прошли, как сутки,
С тех пор, как я ее увел
У друга Ильмари. Как жутки
Страданья совести, зацвел
Вновь вереск на лугу за домом,
А у меня три сына есть.
Мне в душу встала острым колом
Любви неразделенной жесть.
Но я уже давно смирился
С тем, что Маритта чужда мне.
Я на нее всегда молился
И благодарность слал судьбе
За дочерей своих красивых
И за здоровых сыновей.
А от Маритты много лживых
Я слышу слов, ведь плохо ей
Жить с тем, кто нагло навязался.
И силой взял почти ее.
Я мог уйти, но я остался,
Ведь никому не дам свое.
Она находит утешенье
В своем служении богам.
Но у меня есть ощущенье,
Что все отнюдь не просто там.
Маритта стала слишком странной.
Не знаю, что случилось с ней.
Не станет вера ли обманной?
Знать, быть рабой иллюзий ей..."
"Эгоист. Не думал, что отец был способен на такую подлость. Увести девушку у друга... Хотя не мне его судить, ведь я ничем не лучше", - признал Йоханнес, найдя в себе много общего с отцом.
19 июля 1893 года:
"Ты видишь небо... Рубиновым закатом
В нем растворяется весь бренный день.
И твоя жажда громовым раскатом
Пронзает плоть. Тобою движет тень.
Уходишь в ночь, ни с кем не попрощавшись -
Ты молишься совсем не тем богам.
В тупик зашла, греха не побоявшись,
Ступаешь в Ад, доверившись мечтам.
Ты демонам навек подаришь душу.
Маритта, прекрати, остановись!
Один я эту крепость не разрушу -
Прошу тебя, молю, остепенись!
Опять сегодня ночью будет жертва,
И снова идол свой омоешь кровью ты.
За твою душу, верно, будет битва -
Бороться будут Свет и Повелитель Тьмы.
Маритта, ты стоишь у края бездны.
Тебе уже не в силах я помочь...
Мои старания отныне бесполезны -
Ты снова от меня уходишь в ночь.
Несчастен тот, кто фанатично верит -
Бог-самозванец душу не спасет,
А грешник ярды Рая не измерит -
Он в чрево Ада после гибели войдет.
Я вижу: силуэт твой растворился
Во тьме ночной. О, как ты хороша!
Но за тобой идти я не решился -
Мне все же дорога моя душа..."
На этом прерывались записи Аапо Ярвинена. Йоханнес, вспоминая день, когда исчез отец, сравнил все факты и сделал вывод, что этот стих был написан его отцом за четыре дня до его смерти на капище. Да, их семья имеет много тайн. Страшных тайн. Йоханнес решил отдать эти дневники Элиасу и Ильмари - они тоже его дети и имеют полное право на то, чтобы быть посвященными в его душу.
***
Спустя восемь дней после смерти Маритты и ее дочери стало ясно, что их жертва была недостаточной, чтобы великий Фрейр восстановил мир на бренной земле. 12 августа Британская империя объявила войну Австро-Венгрии, имея преимущество над ней лишь в количестве самолетов. Началась мобилизация, которая коснулась почти всех, живущих в этой стране, в любом ее уголке. Здесь магия Ярвиненов оказалась бессильной. Судьба отважилась на смелый фокус, и в армию был призван Ильмари. Йоханнеса и Элиаса не коснулась перспектива взять в руки оружие, ведь Йоханнес был отцом-одиночкой, а Элиас не мог драться с австрийцами по состоянию здоровья, ведь врожденный порок сердца этого не предусматривает. Удивительно еще, как он до сих пор работает артистом - ему с болезнью сердца сидеть бы дома, а не колесить по стране и почти каждый вечер выходить на сцену.
В тот день братья давали представление в Литлфорде. Йоханнесу и Элиасу даже не пришлось садиться в поезд, ведь театр оперы, который начал готовить почву для их предстоящего шоу еще за неделю до представления, располагался на соседней улице. Они пешком дошли до театра, в гримерной комнате которого их уже ожидал Ильмари. Элиас уговорил Йоханнеса взять с собой Артура. "Оставим его за кулисами. Мальчику уже пора приобщаться к нашему искусству в атмосфере закулисья. Кто знает, быть может, это вдохновит его на то, чтобы в дальнейшем продолжить династию иллюзионистов?" Йоханнес все время боялся за Артура и, видимо поэтому, его сын дальше дома один не выходил. Во дворе Артур гулял лишь с отцом и Лилией, путешествовал, меняя место жительства с ними же. Он был еще слишком маленьким, чтобы так надолго оставаться без присмотра. Чтобы Артур не остался за портьерами кулис один, пока работает его отец со своими братьями, пришлось с собой взять еще и Лилию. Ильмари, как оказалось, тоже прибыл сюда не один. Он приехал с Кертту и своими сыновьями. Эйно не проявил особого интереса к пришедшим в комнату людям - он, долго не встречаясь с Элиасом и Йоханнесом, уже и забыл своих близких родственников. Артур, его ровестник, тоже не особо заинтересовал Эйно, который сидел на коленях матери и играл с ее черными локонами, накручивая их на свой пальчик. А Пертту, до этоготреплящий в руках парик и наблюдающий, как отец наводит грим, увидев незнакомого доселе мальчика, сразу бросился к нему. Нелюдимого Артура такое проявление внимания испугало.
- Привет, а как тебя зовут? - Пертту подошел к брату, который, в свою очередь, отстранился.
Ильмари, увидев, как его племянник прячется от его сына за спиной своего отца, засмеялся: "Вот, и захочешь породниться, так от тебя убегают!"
- Артурри, ты испугался что ли? - проговорил с улыбкой Йоханнес, выводя сына вперед. - Это же твой двоюродный брат, его зовут Пертту. А этот мальчик - Эйно. - Йоханнес взглядом указал на своего второго племянника, который молча созерцал происходящее. - Они - твои кузены, подружись с ними.
Поняв, что эти люди не причинят ему вреда, Артур все же осмелился приблизиться к Пертту и Эйно, который тоже решил познакомиться с тем, кого видел впервые в жизни.
- Меня зовут Артур, - робко представился он.
- А ты умеешь играть в имена? - спросил Пертту, надеясь, что ему составят компанию на игру.
- Нет, но хотел бы научиться.
Младшие Ярвинены быстро нашли общий язык. Йоханнес с Элиасом в это время облачались в свои сценические одежды.
- Мне жмет этот несчастный фрак... - жаловался Элиас. - Пора садиться на диету.
- Скоро сядет на нее вся страна - уже и так воюем с двумя государствами, экономика месяца через три сильно подорвется на мине военных затрат, - сделала мрачный прогноз Кертту.
- В последний раз сегодня выступаю с вами, - печально проговорил Ильмари. - Сразу же после представления уезжаю на военные сборы.
- И будет твоим черным фраком с красной подкладкой полевая форма, - мрачно проговорил Йоханнес.
- Отстригут твои рыжие кудри... - проговорила Кертту, ласково погладив мужа по голове. - И вместо колоды карт дадут в руки винтовку с магазином на десять патронов.
- Ты там, на поле битвы, покажи этим австрийцам фокус! Разбей их в пух и прах! - говорил Элиас, который, в отличие от остальных, был настроен более оптимистично.
Их сегодняшнее представление было как всегда зрелищным, но как никогда печальным. Братья показывали театральзованные сценки, кульминацией которых был эффектный трюк. Они старались вести себя непринужденно, но в сердцах у них была тревога, порождаемая предстоящим расставанием. Маленькие Ярвинены, еще не знающие такого понятия, как война, заворожено наблюдали из-за кулис за чудесами отцов. Лилия и Кертту, следящие за мальчиками, разговаривали о своем, о женском. В конце представления, выслушав восхищенные аплодисменты, братья Ярвинены выпустили из красивой коробочки три десятка бабочек, которые разлетелись по залу. Это был знак пожелания мирного неба и скорого завершения войны, которая не должна быть затяжной. Не должна... В это так хотелось верить! Ильмари сообщил о том, что на время уходит из коллектива братьев, поскольку война не обошла стороной и их семью. Алая портьера опустилась на сцену, скрыв их под гул звонких аплодисментов. Уже через час Ильмари провожали на вокзал его братья, племянник, сыновья и жена. Он отправлялся в Саме-Таун, в одну из точек военных сборов, откуда его отправят прямиком на фронт.
- Эйно, Пертту, слушайте во всем маму и дядю Элиаса! И, конечно же, Йоханнеса - извини, брат, я просто не могу назвать тебя дядей, поскольку ты слишком молод, равно как и я, - проговорил Ильмари уже на перроне.
- Спасибо за комплимент, Солнце, - улыбнулся Йоханнес, обняв его. - Возвращайся живым, ладно?
- Я постараюсь, - пообещал Ильмари. - Позаботься, пожалуйста, о Кертту. У нее ведь никого здесь нет, кроме меня и наших детей.
- Мы возьмем ее с собой в фамильную усадьбу Логана, что находится на границе с Шотландией, - сказал Элиас. - Он уезжает в Ливерпуль к недавно овдовевшей сестре, а нам разрешил пожить в заброшенном доме своих предков, ведь в городе сейчас оставаться просто опасно - в любой момент на нас могут сбросить снаряд.
- Помни обо мне, Кертту! - говорил Ильмари, целуя ее и своих мальчиков. - Я буду всегда думать о тебе!
- Да, дорогой, мыслями я всегда буду с тобой, - обещала Кертту, не скрывая слез. - Береги себя.
Прозвучал гудок и вскоре прибыл поезд, который унес Ильмари навстречу новой жизни, так не похожей на прежнюю. Так тяжело ему еще не было никогда. Не так больно было расставаться с женой и братьями, как со своими малютками. "Я выживу, - пообещал сам себе Ильмари. - Я увижу Эйно и Пертту взрослыми!"