В одной из автобиографических заметок Алексей Толстой пишет: "Нет ничего неприятнее, как говорить о самом себе". Пожалуй, он прав. Но иногда приходится смириться с такой необходимостью, что А. Толстой и делает неоднократно.
Когда в девяносто пятом году вышли две мои книги и в нескольких газетах появились замечательные отзывы на них, краеведческий музей и центральная библиотека попросили меня написать автобиографию. Долго я то отговаривался, то откладывал с одного года на другой, пока, в конце концов, не написал полторы машинописных странички и не снял с них несколько ксерокопий. Вот что запечатлелось там.
АВТОБИОГРАФИЯ
Родился 2 февраля 1935 года в с. Острая Лука Духовницкого района Саратовской области, где мои родители временно работали в школе. Вместе с ними, малым ребенком, оказался на постоянном жительстве в с. Красная Глинка, километрах в десяти от Самары. Там - первые мои детские впечатления, истоки духовного становления, любви к природе и родине.
Окончил сельскую семилетнюю школу, затем восьмой класс, живя на квартире в Самаре, и среднюю школу в поселке Кряж. Туда я ходил из нашего совхоза весь учебный год, за шесть километров. Зимой, после ночного снегопада, всегда первым прокладывал первый след вдоль дубового леска за деревней, а уж потом другие по этому следу пробивали тропинку. Учился хорошо, однако большого интереса к "наукам" не испытывал. Пробовал писать стихи. Был склонен к неторопливым размышлениям и созерцательности. Но во всех ребячьих играх и затеях был самым увлеченным участником, а то и заводилой. Здоровьем похвастать не мог.
Десятилетку окончил в 1953 году. Потом три курса одного из саратовских институтов, после чего работал дежурным на высоковольтной подстанции в Жигулях, осветителем в оперном театре Самары, инженером на фабрике пианино. С 1965 года с женой и двумя дочерьми живу в Аккермане.
Занимался в городском литературном объединении, немного печатался в местной газете, много времени уделал самообразованию. Отчасти именно поэтому (плюс не ахти какое здоровье) время от времени отказывался от предложений занять вакансию то корреспондента, то администратора, то инженера. Предпочитал спокойное местечко электрика, где можно было бы и поработать, и почитать, и подумать.
1976 год подтвердил письмами из "Литературной газеты" и "Нашего современника", что я уже многое умею и могу. Но это еще не был успех. Как выяснилось позже, это были всего лишь дальние подступы.
Попутно занимался разработкой проблемы смысла жизни. А когда понял, что вышел на новый уровень философского познания - все силы были брошены в этот прорыв. Было сделано выдающееся открытие и написан трактат "Смысл бытия", были встречи и дискуссии с ведущими специалистами Украины и России, было признание. А на календаре был уже 1990 год, - жизнь прошла...
В ночь под новый, 1991 год как бы непроизвольно сложились первые стихотворные строки "Мне никогда на деньги не везло..." и в две недели была написана замечательная поэма "Чтоб я так жил!" Моя душа, словно освободившись от груза пятнадцатилетнего философского бдения, возмужавшая и окрыленная, отправилась в новый полет.
За последние пять-шесть лет мною написано почти всё лучшее, что имеется в моем творческом багаже на сегодня. Изданы три книжки, которые получили высочайшие оценки читателей и специалистов. Этот материал составил весомый во всех отношениях первый том на триста страниц и почти половину такого же второго тома...Что это? Запоздалый подарок судьбы? Или вполне естественный и закономерный переход количества в качество?
Хотелось бы верить, - и то, и другое...
7 августа 1997г. А.М.
МАЛЕНЬКОЕ ДОПОЛНЕНИЕ
Автобиография была "подписана" одними инициалами - А.М. Однако ниже следовала ксерокопия с десятком строк из одной местной газеты: "Анатолий Михайлович Мулюкин публикуется в печати и издает свои книги под псевдонимом Михаил Самарцев. В первый его сборник "Чтоб я так жил" вошли стихи и песни последних лет. Во второй книге..." и так далее.
Псевдоним, как, видимо, уже понял читатель, сложился из имени отца - Михаил, и названия города Самары, возле которого и затем непосредственно в границах которого прожил я почти тридцать лет. Отец, Михаил Федорович, и мать, Александра Васильевна, были школьными учителями.
ИНТЕРВЬЮ
Журналист Вера Лебедева, с которой мы давно и хорошо знакомы, попросила ответить на несколько вопросов. В разное время мы не однажды беседовали при случае, и теперь идея интервью возникла вновь, уже на более высоком уровне нашей готовности к серьезному конкретному разговору. Кстати, одну из тем я уже использовал для отдельной историйки, которую назвал "К вопросу о женщинах". Помните, - Киев, Институт философии, Валентина Дудецкая? Так что один вопрос из интервью уже вырван и закрыт.
А первый был вот какой.
В.Л. Среди "героев" вашего труда "Забвенья ночь" я с изумлением обнаружила собственную персону. Я и не предполагала, что могла бы сыграть некую значительную роль в вашей судьбе. И действительно, что может журналист провинциального городка, да к тому же временно тогда не работающий?
М.С. В то время, в конце семидесятых годов, я уже был уверен в том, что сделал серьезное открытие. Можно даже сказать - выдающееся. Или, - если позволить себе такую наглость с известной долей издевательства над самим собой и над всеми поборниками гипертрофированной скромности, - одно из величайших в истории человечества. И вполне естественной потребностью любого первооткрывателя является желание поделиться с кем-то информацией, чтобы в случае скоропостижной смерти автора или пожара, потопа, разрушительного землетрясения у оставшихся в живых сохранились хоть какие-нибудь росточки, наброски, отголоски того откровения. Вот какая великая миссия выпала на долю скромного провинциального журналиста.
В.Л. Вы издали несколько книг, публикуете в прессе стихи и прозу, а философский труд так и не обнародовали. Почему?
М.С. Работа проверена у известных специалистов и получила признание. Некоторое представление о ней дает "Забвенья ночь", вошедшая в книгу "Фантасма". Раньше трактат "Смысл бытия" не мог быть опубликован из-за противодействия философских "китов", поскольку опровергал некоторые положения их собственных трудов и работ классиков. Теперь же всё упирается в отсутствие финансов. А вообще-то работа "Смысл бытия" из тех, которые, как правило, становятся востребованными лишь в относительном удалении от своего "сегодня".
В.Л. Вы согласны с утверждением, что у каждого свой путь - к Богу, к Храму, к постижению Истины?
Здесь автор должен дать небольшое пояснение: мой ответ на этот вопрос был таким пространным и таким умным, что я не берусь воспроизвести его по памяти во всей глубине и значительности.
В.Л. Я знаю, вас иногда пытаются уличить в нескромности...
М.С. Меня нередко и в излишней скромности упрекают. Вот как-то в одной из телепередач услышал об афоризмах Грибоедова в "Горе от ума", - кажется, тогда была упомянута цифра 60. Ради спортивного интереса полистал свою трагедию "Фантасма", которая по объему в четыре раза меньше "Горя от ума", и обнаружил там около пятнадцати афоризмов. То есть на единицу объема у меня ничуть не меньше подобных удачных находок, чем у самого Грибоедова. Сказать об этом - тоже нескромность? А не поделиться этим вообще ни с кем - кому такая моя скромность нужна? А в нескромности, между прочим, и вас при желании "уличить" можно.
В.Л. Почему же?
М.С. А вспомните-ка свой первый вопрос, обращенный ко мне. Вспомните "Забвенья ночь", где вы обнаружили собственную персону. Значительную роль, выпавшую вам... Это признание свободно можно приписать вашему желанию напомнить читателям о своей причастности к тем события. Но в подобной "нескромности" можно упрекнуть многих. Христос обращается к апостолам с вопросом, за кого они Его почитают, чтобы услышать от Петра: "За сына Бога Живого". Маркс в предисловии к "Капиталу" приводит отзыв о себе, что он - лучший аналитический ум современности. Мисюк и Зуев используют в своих книгах имеющиеся у них средства и свидетельства. Я воспринимаю подобную дополнительную информацию с интересом и удовлетворением. Уверен, что и для многих читателей такая информация и не безразлична, и не бесполезна.
В.Л. Когда вы сделали свое открытие - открыли смысл бытия, мы, советские люди, были лишены доступа ко многим и многим книгам. Но со времен перестройки мы получили возможность познакомиться с трудами Рерихов, Блаватской, Штайнера, Даниила Андреева, Кастанеды, плеяды русских философов. Чем это обогатило вас? Есть ли у вас любимый философ?
М.С. С удовольствием знакомился с некоторыми талантливыми исследователями, восхищался их эрудицией, уровнем культуры, умением глубокого и всестороннего освоения материала. Всё это нужно и важно и, однако, этого не достаточно. Каким образом развивается наше познание? Сначала человечество накапливает некоторое количество фактического материала, затем осваивает его, систематизирует, осмысляет. Это довольно протяженный и необходимый процесс, однако он протекает в одной плоскости, без перехода количества в новое качество. И наконец среди сотен ученых и философов появляется один, порой человек случайный и не специалист, но зато - с задатками мыслителя. Ньютон, Циолковский, Мендель. Я ценю откровения Блаватской и Рерихов, подвижничество отечественных мыслителей. А любимые мои философы, - самые простые в изложении своих мыслей и самые глубокие в своих постижениях, - Гермес Трисмегист и Энгельс.
В.Л. "Нет пророка в своем отечестве". Не потому, что пророка нет - это отечество до поры до времени не признает его. Что из предугаданного вами сбылось, что из вашего труда нашло подтверждение в серьезной литературе?
М.С. Сбылось то - в самых общих чертах, - что окружающий мир, бытие воспринимаются теперь несколько иначе. Становится всё более очевидной его глубина, значимость, познаваемость через всеобщие законы. Приходит понимание, что "не весь в окошке белый свет", что наука и религия ещё далеко не всё охватили и постигли. Сегодня мы не боимся оперировать новыми понятиями и заглядывать в новые пределы. Ну, хотя бы в такие. Вот десяток строк из статьи кандидата философских наук П. Мовчана.
"В исторически обозримом прошлом выделяются несколько эпох, длящихся примерно по 2000 лет, обусловленных отклонением земной оси в направлении знаков Зодиака. Названия этих эпох соответствуют названиям знаков: эпоха Тельца (4300г.до н.э. - 2200г.до н.э.); эпоха Овна (2200г. до н.э. - 150г. до н. э.); эпоха Рыб (150г. до н.э. -1950г.); эпоха Водолея (1951г.- 4000г.). Каждый знак Зодиака в соответствии со своей символикой сообщает эпохе определенные программные качества... Эпоху Тельца связывают с Учениями Гермеса Трисмегиста и Кришны, эпоху Овна - с учениями Будды и Моисея, эпоху Рыб - с Учениями Иисуса Христа и Мухаммеда. Наступающая эпоха Водолея ждет своего Посланника."
В.Л. Вы - Водолей...
М.С. Да. Не хотелось бы связывать впрямую свою работу и свою судьбу с эпохой Водолея, но мои предчувствия и направленность моих разработок несомненно входят в русло самого духа наступающей эпохи. Кстати, позволю себе отметить и те два-три положения из трактата "Смысл бытия", которые пока находятся вне досягаемости современных исследований(во всяком случае, мне таковые не встречались).
Первое. Учение Рерихов определяет смысл бытия человека как бесконечное совершенствование. Я же, если вы помните "Забвенья ночь", упоминаю там главку "Бес бесконечности", которая разоблачает ставку на "бесконечность".
Второе. Категория "завершенность" отсутствует в философских словарях и специальной литературе, как будто этого понятия вообще не существует. Я же разработал эту категорию и вышел на принципиально новый универсальный закон всякого бытия - Закон движения в завершенность. Думаю, философы ещё долго будут ходить вокруг да около в неведении. Я готов поделиться этим знанием в открытой дискуссии, да ведь никто из нынешних не отважится принять мой вызов.
Третье. Используя Закон движения в завершенность, я показываю, что смысл бытия и человека и природы в целом заключается в обретении абсолютного бессмертия. К этому рубежу познания человечество выйдет разве что на просторах эпохи Водолея, с приходом нового Посланника.
В.Л. Иногда спрашивают: почему вы не берете в кавычки цитаты классиков, которые приводите в своих произведениях?
М.С. В каждом конкретном случае может быть какой-то свой довод. Например, нежелание забивать страницу кавычками. Или необходимость сократить эту цитату и дать только основную мысль своими словами. Главное-то не в том, чтобы непременно "закавычить", а в том, чтобы не нарушить точности выражения, не отступить от контекста. Есть такие понятия как "буква закона" и "дух закона". Я не буквоед, главное для меня - дух.
В.Л. Хотелось бы узнать, кто ваши идеалы в литературе.
М.С. Лев Толстой, Николай Гоголь, Иван Бунин. Это наиболее яркие и самобытные дарования - каждый в своей, отпущенной ему Богом "заповедной стране".
* * *
Были и другие вопросы-ответы, но пока довольно и этих. Притормозим...
ПАРАД НЕСКРОМНЫХ
Древние греки называли Гермеса - Трижды Великий. Сам же он упоминал слово "Величайший".
Вот как он писал:
"Истинно - без всякой лжи, достоверно и в высшей степени истинно: ...аналогично тому, как все вещи происходят от Единого, так все вещи родились от этой единой сущности через приспособление... Так был сотворен мир. Отсюда возникнут удивительные приспособления, способ которых таков. Поэтому я был назван Гермесом Трисмегистом Величайшим, так как я обладал познанием трех частей вселенской философии."
* * *
Пожалуй, самым скромным из всех писателей был Антон Павлович Чехов. Однако и в его творчестве случались проявления то бестактности (рассказ о его друге художнике Левитане), то "нескромности". Так в одном рассказике Чехов отвечает своим критикам из обывательской среды, которые считают, что проза Чехова не отличается особыми достоинствами, что они могли бы писать не хуже. Антон Павлович заканчивает свой рассказик прямым обращением к этим потенциальным "талантам" (воспроизвожу по памяти, но почти дословно): "Пишите пудами и рассылайте по редакциям. И вам всё вернут."
Нескромно? Или просто "необходимо и достаточно"?
* * *
Известный советский поэт Самуил Яковлевич Маршак пришел на прием к министру культуры Большакову. Время было назначено министром заранее. Маршак попросил секретаршу доложить. Министр через секретаршу попросил несколько минут подождать. Маршак, будучи скромным и воспитанным, ждал. Но когда почувствовал, что затянувшееся ожидание ставит его в неловкое положение, написал коротенькую записку и попросил секретаршу передать министру. Большаков тут же выскочил с извинениями. В записке было две коротеньких стихотворных строчки:
У вас, товарищ Большаков,
Не так уж много Маршаков.
* * *
Владимир Высоцкий... Человек открытый, компанейский, доступный. И вместе с тем...
Александр Биненбойм (Сабинин), профессор Щукинского училища, актер и коллега Владимира Высоцкого вспоминает о нём:
"С возрастом он очень изменился. Начала появляться не то чтобы амбициозность, но ощущение своей исключительности, которое его не обманывало. В нем росло чувство самосознания. Он иногда выстраивал дистанцию, ходил гордо, почти на полупальцах, вытягивался в струнку. В конце жизни он ходил вообще вытянутым, как струна, точно так же сидел в своем сером "Мерседесе"."
* * *
Андрей Макаревич (музыкант, певец, художник):
- Но и 20 тысяч долларов мне не скажут. Хотя рисуночки Пикассо перышком могут столько стоить. И дело не в том, что он уже умер.
Интервьюер:
- Гм... Пикассо, Макаревич - простите, в одном ряду?
Макаревич:
- А что? В чем, собственно, дело? Почему нет? Например, после того как картина какого-то художника попадает в Гуггенхейм (музей в Нью-Йорке), к стоимости каждой его работы автоматически приписывается ещё один нолик. Картинки лучше не стали - они просто были в Гуггенхейме. Ну... О чем мы с вами тогда будем говорить?
ПОДАРИВШИЙ ЗВЕЗДУ
Рассказывали, что на своем сольном концерте в ДК Светлана Волосенко в какой-то момент объявила через усилитель, что следующую песню она дарит человеку, который открыл Светлану её родному городу. Не помню из тех рассказов, была ли то ария или романс, что, естественно, не имеет ни малейшего значения, но только Светлана спела что-то именно для того человека, а потом спустилась в зал и подарила ему, тому человеку, букет цветов. Зовут его Качанов Георгий Яковлевич.
Я созвонился с ним ещё до встречи со Светланой, попросил его как старого знакомого рассказать мне кое-что о его участии в "открытии звезды" и заверил, что я непременно зайду к нему через несколько дней. Пять лет назад Качанов принимал деятельное участие в проведении моего юбилейного вечера, годом позже выступал на презентации моей первой книжки в доме офицеров, хорошо понимал и ценил мое творчество. Полноватый, подвижный, человек редкого таланта и энергии, он горячо поддерживал чуть ли не всякое доброе начинание. В этом Светлане здорово повезло.
Только уже придя в рыбтехникум, где Качанов работал преподавателем, я рассказал ему о встрече со Светланой. Георгий Яковлевич оживленно стал припоминать их такое неожиданное и забавное знакомство. Прошлой зимой, на рождественские праздники, он готовил в техникуме концерт. Собрал на репетицию учащихся, стали подрабатывать программу. Кто-то будет читать стихи или петь, кто-то танцевать и тому подобное.
- Девушка, а что вы будете делать? - спросил он у сидящей в сторонке претендентки.
- Я могла бы что-нибудь спеть.
- А что именно, покажите нам.
О произведенном впечатлении не буду говорить, каждый может и сам это представить. Порасспросил удивленный и восторженный Георгий Яковлевич, кто она и каким образом здесь оказалась - рассказала гостья. Поет в театре "Колон", из Буэнос-Айреса прилетела в отпуск, живет у мамы. А мама её, Лариса Ивановна Волосенко, работает здесь же, в рыбтехникуме.
Менее чем через год, в сентябре девяносто девятого, Светлана снова приехала в отпуск. Георгий Яковлевич попросил её выступить в их коллективе. Приглашал на это выступление работников ДК - не хотели идти, были заняты. Уже после участия Светланы в бенефисе трех актеров Качанов предложил активу ДК организовать в их стенах сольный благотворительный концерт Светланы - актив снова возроптал: нужно готовить, нужно распространять билеты... Качанов послушал, подумал и сказал, что всё это берет на себя. И концерт состоялся.
Мы сидели в аудитории, куда уже подходили учащиеся на очередную "пару", то бишь спаренный урок. Уже и звонок прогремел по всем этажам и коридорам, уже все расселись по своим местам. Не желая больше злоупотреблять гостеприимством Качанова, я поднялся из-за стола, и хозяину ничего не оставалось как тоже встать. Он пошел проводить меня до порога, и тут же встали все учащиеся.
- Молодцы, - похвалил их Качанов, - очень хорошо поступили. Если бы вы знали, что это за человек.
- Так вы нам ничего не рассказывали, - сказал высокий парень во втором ряду.
- Сейчас расскажу, - пообещал Качанов.
- До свидания, ребята, - сказал я. - Удачи вам.
Вышел и усмехнулся. "Вот ведь незадача... Взялся написать о двух интересных людях - и сам ненароком третьим стал."
СКОЛЬКО НА ВАШИХ ЗОЛОТЫХ?
Иногда наши часы почему-то начинают спешить или отставать, а то и вообще останавливаться. И тогда мы время от времени сверяем показания своих часов с чужими и шутливо обращаемся к знакомым: "Сколько на ваших золотых?" А бывает, что мы и свое мнение сверяем с чужим. Ну, засомневались в чем-то, столкнулись с незнакомой для нас проблемой или областью знания.
Однажды Н. Д., которая уже была хорошо знакома с моим творчеством, узнала о трактате "Смысл бытия" и загорелась. Захотелось ей ознакомиться с этой необычной работой, почитать её. И потом, разумеется, встретиться и поговорить. Оказалось, что она изучала когда-то философию, есть знакомые преподаватели в Одессе, даже кое-какая литература с того времени осталась... Я принес ей свою рукопись, она дала мне какую-то книгу и пообещала позвонить, как только прочитает "Смысл бытия".
Дело было весной, когда я после зимних бдений над очередной повестью или поэмой стал "выходить в свет". Прошел месяц, другой. Я не торопил Н.Д., она не звонила. И только осенью, собираясь снова удалиться в добровольное затворничество, я позвонил Н. Д. Мы встретились, поговорили. Скомканно, почти не затрагивая тему смысла. Она отводила взгляд и говорила, словно оправдываясь, что не помнит подробностей работы, потому что прочитала её уже давно.
- Давно? - спросил я удивленно. - Так почему же вы сразу не позвонили, как мы договаривались?
- Я была занята, не могла.
Я чувствовал, что-то здесь не так, но что именно - понять не мог. И вдруг вспомнил одного знакомого, который прочитал когда-то "Смысл бытия" сам в чем-то засомневался, дал почитать для сверки другому и потом в разговоре со мной путался и сбивался на "чужой голос".
- Наверно, давали кому-то почитать, - сказал я Н. Д. - и услышали смутивший вас отзыв.
- Нет, - ответила она не очень уверенно и снова глаза отвела.
На том и расстались.
Где-то я уже писал, что проверка моей работы проверяющими частенько будет оборачиваться проверкой самих проверяющих моей работой. И действительно, так не однажды случалось. Лет десять назад, когда моя работа уже была основательно проверена и признана верной, довелось мне встретиться со специалистами на кафедре философии Одесского университета. По предварительной договоренности приехал я туда, собрались мы вшестером в кабинете завкафедрой, полноватой, основательной женщины. Были здесь кандидаты наук и доценты, профессор и доктор наук, - двое мужчин и три женщины; фамилии всех были у меня в записной книжке.
Завкафедрой предоставила мне слово, я кратенько рассказал о своей работе, представил на обсуждение несколько новых положений. Были вопросы по существу проблемы, были попытки подловить на чем-нибудь, правда, безуспешные. После одной из таких неудачных попыток профессор, женщина молчаливая и строгая, сидела чуть ли не с оскорбленным видом. Доцент С. был более активным и потому именно в нашем диалоге затрагивались наиболее интересные вопросы. Однажды он основательно прокололся, но этого, кажется, никто не заметил, я же не стал оспаривать его при всех, чтобы не ставить в неловкое положение. С этим доцентом условились встретиться наедине как-нибудь в другой раз, чтобы мы могли без помех, не отвлекаясь, разобраться со спорным вопросом. Через неделю я отправил ему письмо, в котором просил позвонить мне и назначить день встречи, - он не позвонил. Я поехал в университет без приглашения, но доцента в тот день не было, а на оставленное ему второе письмо он опять-таки никак не ответил. Не захотел рисковать.
Вот и думай после этого, как повела бы себя Н. Д. при встрече со мной, если бы какой-нибудь профессор или доцент вроде моих одесских собеседников поставил мою работу под сомнение, не говоря о ней при этом ничего по существу.
Видимо, не всегда можно полагаться на чужие часы, даже если они золотые.
"ИСКУШЕНИЕ"
Хотел прочитать свою новую поэму в редакции "Торнадо". Вера Лебедева и Олег Костенко предложили расширить состав слушателей и провести встречу в центральной библиотеке.
Пришли почти все члены литобъединения, сотрудники почти всех городских библиотек, приглашенные товарищи. Слушали с большим интересом, задавали много вопросов, сказали немало теплых слов. Вскоре Костенко дал в газете материал в рубрике "Человек недели", а затем и вся поэма была напечатана.
И всё бы ничего, да осталось там в поэме белое пятно, некая маленькая тайна, которой, - был я твердо уверен, - никто не заметил и не понял. Вообще-то я и не рассчитывал не то, что кто-нибудь заметит и спросит, тайна-то лежала не на поверхности, а была слегка притоплена и замаскирована, и всё-таки некоторое время я ещё вспоминал о ней. И теперь, при работе над "Байками", тайна эта снова припомнилась и всплыла, и снова шевельнулось в душе давнее искушение: а не сказать ли, не открыться ли?
Теперь, пожалуй, скажу. Невзирая на то, что это может показаться кое-кому еще одним проявлением нескромности. Да уж ладно, семь бед - один ответ. И пусть для начала поэмка моя будет принята как очередная аккерманская байка и хотя бы бегло просмотрена, а уж после того поделюсь я со всеми "великой тайной".