И все-таки мне непонятна эта паника по поводу семантических изменений слов и парадигматических отношений в языке. Куда интереснее томик Уайльда и тайна самоубийства Маяковского. А еще запах кулис. Скрип деревянного пола и кринолина на молоденькой неизвестной актрисе. Громкая, еще не совсем уверенная речь и частые броски взгляда на зал. Она в превкушении громкой славы и выгодных предложений. На ее счету стоит одинокий вытянутый ноль из фильмов и пара учебных спектаклей. Но ведь все впереди, ведь мир еще увидит ее кукольные голубые глаза и экспрессию чувств, гамму образов и настроений! Она смеется звонко, запрокидывая голову назад, даже когда в душе слезы. Она рыдает, даже когда хочется петь. Ей надевают ботиночки с забавными пуговками на лодыжке и шляпку. Сегодня она Ася. И на сцене хохочет и резвится за главную героиню. А завтра, в старой юбке и рваной шали, она будет Соней. И будет прятать слезы внутри, перешагивать через себя и будет такой кроткой-кроткой, но сильной! Она живет героинями, дома плача над их судьбой и мечтая об их принцах. У нее нет своей жизни, нет своих мечт, да и разве это нужно, если каждый день ты можешь быть другой, открывать для себя мир чужого человека, представать перед людьми, сидящими в зале на мягких стульях, то королевой, то нищенкой? Они не знают ее, не ведают ни об одном ее желании, а ей, напротив, кажется, что она оголила себя всю перед ними. Кажется, попадись ей играть Джульетту - скончается она прямо на сцене, искренне оплакивая своего Ромео. Но разве можно так жить в современном мире? Каждый новый день в театре был как предыдущий - бесконечные репетиции, одни и те же монологи, надоевшие громкие фразы, отработанные жесты, старые костюмы и примелькавшиеся лица членов труппы. Несмотря на то, что молодые актрисы в первую очередь отдаются той жизни, которая рождается, когда поднимается занавес, их молодое и дерзкое сердце просит не выдуманных Онегиных, не напыщенного актера с приклеенными бакенбардами, а настоящих чувств, своих собственных чувств. И только ей хватало холодных, безразличных поцелуев под светом софитов на глазах у зрителей, подавлявших невольный "ах!..", ведь как страстно это выглядело! Одну ее не тянуло туда, за стены театрального здания, где у каждого была главная роль в своем собственном спектакле под названием "жизнь". Ее не интересовало, что там, за массивной дубовой входной дверью театра, которую с радостной силой толкали ее подруги, выходя со спектакля навстречу приключениям и городской жизни.
В этот вечер она играла второстепенную роль, но отдавалась ей, как всегда, со всей душой, и многочисленная публика могла ясно видеть, что та девушка на втором плане намного глубже и настоящее главной героини. Катерина наигранна и неэмоциональна, но достанься ей эта роль, она бы сыграла все по-другому. Но да пусть! Она - Варвара, значит, нужно жить ее приземленной, беспечной судьбой, отвечать на жалобливое Катеринино : "Так ты, варя, жалеешь меня?" сухо, небрежно : " Разумеется, жалко." В каждую фразу, в каждое слово она старалась вкладывать смысл, произнести его так, чтобы зрители соединили ее душу и душу героини в одно целое.
Когда все актеры вышли на сцену для поклона, зал стандартно бесстрастно рукоплескал, но она ловила звук каждого хлопка, наслаждаясь частой мелодией рук, кланяясь для них и живя этим. Наслаждение было настолько велико, что грудь трепетала и дыхание сбивалось. После поклона она одна из первых убежала за сцену, улыбаясь самой себе.
- Вы очень здорово играли, - услышала она бархатистый и тяжелый голос за спиной. Резко обернувшись, она приложила ладонь к губам и шумно вдохнула:
- Вам сюда нельзя.
Мужчина словно не услышал ее чириканья и продолжил:
- Я наблюдаю Вас не первый спектакль. Вы определенно нравитесь мне больше всех. Меня зовут Игорь Владиславович Шишковский, вполне известный критик, если судить по печатным изданиям и телевидению, хотя, думаю, Вам мое имя ни о чем не говорит, ведь Вы, как я вижу, живете театром... - ее щек коснулся легкий румянец. - Я хочу Вам помочь. Я хочу помочь публике увидеть такую актрису, как Вы, - он улыбнулся мягко, по-кошачьи, и дотронулся левой ладонью до своего правого запястья, из-за чего на левой руке обнажились строгие швейцарские часы на стальном ремешке. Он молчал, словно выжидая. Его короткие, но густые серебристые усы еще более обогащали его кошачий образ. Хитрые маленькие, но очень живые и светящиеся изумрудным блеском глаза бегали по всему ее телу, вглядываясь в каждую деталь внешности, словно оценивая. На вид ему было лет сорок пять, но отсутствие живота и густая шевелюра были приятным отражением его моложавой натуры.
- Лида! - из-за спины Шишковского внезапно показался молодой человек, - Людмила Михайловна зовет нас всех. Она...Ой, извините, - он наскоро протиснулся в узком коридоре между стеной и Шишковским, задев его пиджак.
- Аккуратнее, молодой человек, - презрительно прошипел критик, не взглянув на юношу, и отряхнул рукав.
- Она хочет собрать нас и что-то объявить... - протиснувшись к ней, он метнул быстрый и острый взгляд на Шишковского, а затем вновь уставился на нее своими серо-голубыми глазами.
- Подводя разговор к концу - вижу, у Вас еще много дел - хочу сказать, что если Вы заинтересовались в моем предложении, вот моя визитка, звоните в любое время дня и ночи, - он слащаво улыбнулся, слегка хмыкнув, и протянул ей строгую черную визитку. Она с минуту колебалась, бросая взгляды то на игривое лицо мужчины, то на серьезное и укоряющее лицо молодого человека.
- Ну же, бери. Я не кусаюсь, - он сделал шаг вперед. Эти слова он сказал с особенной мягкостью, продолжая улыбаться.
- Не сомневаюсь, - негромко, но твердо сыронизировал юноша, - Пойдем, Лид, - и он, вновь проходя между мужчиной и стеной, попытался взять ее за руку. Тут она оживилась, быстро схватила визитку, хохотнув, и убежала прочь за молодым актером.
Они шли по длинному и узкому коридору с давно не натиравшимся деревянным паркетом. Он все еще пытался, не глядя, поймать ее руку, но она размахивала ей так сильно, что его попытки не увенчались успехом. На ее лице блуждала улыбка, он, напротив, был серьезен и раздражен.
- Ты не должна так делать! - отчаянно выкрикнул он.
- Как? - она посмотрела на него широко раскрытыми глазами, затем прикрыла рот визиткой и хихикнула.
- Это до хорошего не доведет. Ты так веришь ему. А ты видела его глаза?! Его похотливую улыбку? Ты слышала, как он все это тебе говорил?! - он остановился, резко повернулся к ней и запустил руку в густые и пушистые темно-русые волосы, тем самым убирая прядь, упавшую ему на глаза. С минуту они молчали. Он строго уставился на нее, искривив широкий рот. Его лицо и без того всегда выглядело немного сердитым из-за широких крыльев носа, которые, к тому же, он постоянно раздувал, независимо от эмоций, переживаемых им.
Она продолжала хлопать глазами, и мысленно рассуждать, словно ставя на одну чашу весов юного, наивного, еще не видевшего жизнь актера, а на другую - опытного, умного и желающего ей славы мужчины.
- Да черт с тобой! - вдруг выпалил он, резко махнув рукой и скорчив в негодовании лицо, от чего слегка обнажились его зубы, показавшиеся из-за широкого и прямого рта, и из-за этого его неправильное, немного непропорциональное лицо приобрело жутковатый вид.