Аннотация: о том, что мы никогда не сможем ничего изменить
раствор счастья внутривенно
вакцина радости, податливая и хрупкая, как ртуть
ты могла бы сейчас просто встать и выйти в окно - благо первый этаж - упасть в снег, грязный, измученный, истоптанный оцинкованными сапогами новомодных стиляг - только с фабрики - маленькие резиновые уточки с большими ушами и маленьким сердцем - любимая игрушка людей с револьвером за пазухой и часовой бомбой в голове
это - открытая дверь
винтовая лестница внутрь
ты идешь не вверх и не вниз - а вглубь, следуя за говорящими стрелками и следами красных волчьих лап
- не стоит смотреть им вслед, когда они уходят, - говорит густобородый старец в радужной жилетке, в его руке синий фонарь - он теперь будет светить тебе - а в бороде горят смешливыми глазами ночные светляки
старец отдает тебе синий фонарь, и ты обжигаешь руку
ты грезишь наяву, чтобы заглушить гулкую боль, и она сдается, и плачет от стыда за свою слабость
ты пьешь крепкий чай, оставляя на потом терпкий вкус коктейля водка-тоник, чтобы легче было открыть глаза чуть позже, вырезая тупым ножом на стенах слово "бог?"
ты пьешь крепкий чай, а кто-то придет и включит газ, а ты прочтешь ему вслух несколько строк из красивого и крылатого романа Милорада Павича, чтобы стало немного грустно
ты уже почти рыба, которая гуляет сама по себе и не боится быть съеденной под сухое белое молдавское вино
ты же сама знаешь, что все уже решено задолго до нас
помнишь, ты ловила мнея в объективы своих зрачков и говорила, что мы никогда не умрем?
а солнце было злым и красным, оно протягивало вниз свои протуберанцы и судорожно загребало сухую серую землю, и твои волосы плясали неспокойными искрами в наэлектризованном светом дыму квартиры
приходили друзья, и пили наше вино
вино опьяняло руки
руки хотели уйти от тела и стать чужими
чужие руки оставляли черные пятна там, где мои оставляли ожоги и укусы, когда мне хотелось пить твою плоть и безумствовать в твоем теле длиной в несколько часов колких судорог
ты доставала маленький кожаный мешочек с рунами, и почему-то всегда выпадала руна Турисаз, а мы, смеясь, решили, что назовем так своего первенца
помнишь?
снотворное из долгих ночных разговоров и объятий невзначай
ритуалы любви
но вены уже стерты нерешительностью и топким недоверием к самим себе, и когда мы открывали ладони, то ладони были пусты, девственно гладки, как кожа на твоей груди
мы никогда не чтили судьбу, и она расквиталась с нами
дышали серой и пеплом
пили вязкий солод времени
меняли местами времена года и не спали ночами
рельефы губ ядовиты
было время, когда я лечил свои раны иглой
игла входила так глубоко, что порой ты чувствовала укол
тогда я просыпался и рисовал тебя изнутри
смотри, как просто все объяснить
как просто сказать, что эта долгая прогулка не имеет бесконечности, что этот путь долог навсегда
мы будем идти наугад и по кругу, бросая настороженный взгляд за плечо, восторгаясь рельефом бровей и томительной жаждой тепла на груди
расклад всегда одинаков
поэтому многоточия уже не имеют смысла
а мы все следуем своему упрямому долгу владеть собой
смотри от себя и вскользь, отстраняя взгляд от вещей и лиц, снившихся тебе накануне
смотри на огонь
ты берешь горсть янтаря из пыльного дорожного мешка юного всадника с мифриловым мечом и отдаешь его алчущему обреченной красоты камину в гулкой и холодной зале твоего замка, отдаешь спокойно, не плача и не сожалея
ты кормила меня с рук
(тогда я был доверчив, нелеп и малодушен)
но вечер пришел другим, и другой звук стал моей тишиной, война отступила, и пуля в моей голове перестала свербить
но пришли гости и сели за пустой стол, а ты стояла, опустив руки, и растерянно шевелила пальцами ног
а когда я вернулся, было уже поздно учить тебя улыбаться, и в знак траура я разбил все зеркала, чтобы уже не вернуться в этот дом
разве руки твои касались моих плеч?
разве мои сны обрели себя в твоих глазах?
разве что-то связывало нас, чтобы позволить умереть вместе?
когда я нашел твои браслеты на своем покрывале из мышиных усов, я подумал, что ты еще просто ребенок, закрыл свои двери на ключ, и сел на стул у окна, и просидел так до первого ночного крика выпи, наблюдая, как глупые мотыльки совершают суицидальное паломничество к огню моей лампады
помнишь, я говорил тебе о комнате, что снилась мне, комнате, стены которой увешаны сотнями гипсовых слепков мертвых лиц: мужских, женских, детских
я помню слезинку, застывшую на ресницах одной маленькой девочки с большими глазами молодой волчицы
одни слепки были безымянны, у других были имена
может, когда-то я был ими, может, они - мной
теперь ты вешаешь на стены фотографии незнакомых людей, чтобы они сторожили тебя, пока ты спишь
ты до сих пор не пустила меня в свою постель
но я проскальзываю в твою комнату по тропинкам электропроводов и сворачиваюсь теплым клубочком на твоем лбу, чтобы в твоих снах направлять тебя по добрым путям
ты приходишь по вечерам на старый вокзал и ждешь прибытия поезда, который сошел с рельс уже много лет назад
на этом поезде я вернусь к тебе
и моя маска упадет с твоей стены, чтобы ты никогда не забывала своих снов...