Размышления о советско-германском Пакте от 1939 года

Однако оценивать это соглашение имеет смысл, исходя из его адекватности реалиям - о которой мы можем сейчас, по прошествии многих десятилетий, судить более основательно.

Скажем, долгие годы в головы вдалбливался бредовый тезис: Пакт "позволил оттянуть войну" - как будто при отказе СССР становиться союзником Рейха последний немедленно напал бы на него! (Всё-таки Гитлер предлагал союз, а не предъявлял ультиматум.) Но, может быть, если договор действительно "позволил оттянуть войну", то его срок заканчивался как раз в июне 1941 г.? Если же Гитлер всё-таки вероломно напал на СССР, наплевав на "оттягивающий" договор, не лучше ли перестать говорить о его сдерживающем моменте и начать искать причины войны и мира в других, более реальных сферах?

Защищая советско-германский союз, его сторонники обычно мошеннически навязывают оппонентам чёрно-белое мышление. Дескать, альтернативой принятию инициатив Гитлера мог быть только решительный отказ иметь дело с "фашистом" и злодеем всемирного масштаба (каковым Адольф Гитлер тогда ещё не был, а одиозным выглядел лишь постольку, поскольку не вписывался ни в требования парламентской демократии, ни в марксистские положения). И продолжать в одиночестве ждать предложений от "демократий" на предмет сколачивания "единого антифашистского фронта" - решение, которое подразумевается прозападными критиками Пакта.

Но в реальности, разумеется, политика так не делается. СССР действительно был заинтересован в нормализации отношений с Германией, но не в союзе с ней. Исходя из стандартной дипломатической практики, можно задним числом предложить естественное решение возникшей дипломатической проблемы. Советское руководство должно было поблагодарить Гитлера за проявленную инициативу восстановления добрососедства и пообещать "внимательно изучить" его предложения (т.е. положить в долгий ящик - в переводе на общедоступный язык). Взамен можно было бы, в свою очередь (в знак дружественных чувств к немецкому народу и его фюреру), предложить немцам немедленно заключить крупное экономическое соглашение с перспективами поставок дефицитного сырья (в котором Германия всегда нуждалась); это видится хорошим, остроумным ответом, позволявшим теперь уже Советскому Союзу дополнительно заинтересовать Германию и владеть дипломатической инициативой.

Вспомним, что именно такая практика по сути господствовала в СССР в 20-е годы. Пропаганда радостно трубила об очередной дипломатической победе - признании Страны Советов ещё одним "капиталистическим" государством, рассказывала о подписанных соглашениях и т.д. При этом внутри страны фактически не скрывалось, что эти дипломатические победы нужны для одной цели: благополучно дожить до момента, когда трудящиеся наконец-то восстанут и свергнут тех, с кем советские дипломаты подписывали столь выгодные соглашения. И то, что СССР в 1939 г. пошёл по другому, неочевидному пути, требует своего объяснения.

Официальное объяснение сенсационного поворота в советской внешней политике в основном крутится вокруг неудачных переговоров с франко-британцами. Дескать, увидев явный саботаж со стороны европейских контрагентов, Советский Союз принял германские предложения. Такое "объяснение" мало чего проясняет - кроме того, что СССР пошёл на союз с Гитлером, потому что обиделся на своих несостоявшихся партнёров. Вдобавок провалился план советского участия в Мюнхенской конференции - и, если "капиталисты" всеми силами старались решать мировые проблемы без СССР, то и СССР сумел найти способ решить свои дела без них! Т.е. Пакт объяснялся импульсивностью, фактически капризом, что, конечно (если вдуматься), не красит советских руководителей.

Однако ставшие доступными недавно документы позволяют за неожиданным решением СССР увидеть и самостоятельную логику.

Последовательно переходившая на державные рельсы в результате "сталинского брюмера" 1929 года (за которым с лёгкой руки Троцкого закрепилось нелепое название "термидора") страна искала пути своей исторической легализации. Для "государства диктатуры пролетариата", формально существовавшего до введения в действие Конституциеи 1936 года, таковой на теоретическом уровне был марксизм (признаком всесильности которого, как известно, было то, что "учение Маркса верно"); новый, послеленинский СССР не нашёл своего теоретического обоснования, он просто старался апеллировать к предшествующей традиции, в качестве которой выступила Российская империя, всё больше и больше сакрализуемая. Восстановление имперских традиций спроецировалось и на территорию бывшей империи, давая толчок идее "нового собирания российских земель", по-видимому, ставшую достаточно самодовлеющей, превратившуюся в идею-фикс.

Действия СССР сразу после заключения пакта (разумеется, они были согласованы с Германией и в большинстве своём прямо вытекали из договора) достаточно однозначно проясняют логику его политики. Советский Союз объявил зоной своих интересов бывшее Великое княжество Финляндское, "Эстляндию", "Лифляндию", Литву и Бессарабию - практически всё то, чего не доставало для полного счастья, т.е. восстановления границ Российской империи. Только вот в отношении бывшего Царства Польского произошла коррекция (надо полагать, под впечатлением холодного душа двадцатилетней давности): Сталин не решился его восстанавливать, а предпочёл ограничиться международно признанной Линией Кёрзона.

Выступления Сталина в узком кругу (Центр хранения историко-документальных коллекций, ф. 7, оп. 1, д. 1223 ) достаточно ясно показывают ход его мыслей. СССР хочет восстановить историческую справедливость, т.е. вернуть обратно себе западные "лимитрофы". (В основе лежали, конечно, исторические соображения, но было и прикрытие: "отодвигание западных границ" для более успешного отражения будущей агрессии с них империалистических держав. Кстати, ещё даже не ставился вопрос: дествительно ли в конце 30-х годов вероятную агрессию ждали с запада? Не считалось ли наиболее ожидаемым восточное направление, т.е. Япония, с которой именно тогда произошло столкновение? Такое предположение, к сожалению, выходящее за рамки рассматриваемой темы, позволяет неожиданно решить целый ряд загадок начала Отечественной войны.) Но последние существуют не просто так, они поддерживаются странами - основательницами Версальской системы (а Польша так вообще откровенно рассматривалась как столп Версаля на востоке), т.е. великими державами. Которые, разумеется, просто так поменять статус-кво не дадут. Поэтому надо постараться стимулировать Гитлера, добиться того, чтобы он продолжал изводить европейских политиков своими требованиями, отвлёк внимание на себя, а СССР под шумок восстановит свои "естественные границы", ликвидировав всяких там "блох, прыгающих и кривляющихся у его границ" (так советская пропаганда однажды обозвала Финляндию).

Как известно, восстановление имперских границ под ширмой "триумфального шествия Советской власти" прошло далеко не триумфально. План реинкарнации Великого княжества Финляндского в виде Финской Советской республики рассыпался в прах в ходе кровопролитной войны, о чём хорошо известно. Формально советизация "Курляндии, Лифляндии, Эстляндии и прочая, и прочая" прошла, но каких-то особых дивидендов СССР не дала. До нападения Германии в Прибалтике прошли массовые зачистки "контрреволюционных элементов" (в силу особого менталитета туземных народов оказавшиеся фактически национальными чистками), что дало повод прибалтам - и не без оснований - обвинять Советский Союз в преступлениях против человечности. После же нападения регион мгновенно превратился в одно сплошное антисоветское восстание. В ходе войны немцы там нашли себе самых преданных сателитов. А после неё Прибалтика продолжала оставаться головной болью советского режима. Из этого видно, что с военной точки зрения СССР было бы выгоднее ограничиться вводом в Прибалтику войск и устройством там военных баз - позволив правительствам "лимитрофов" просто терпеть советское присутствие, можно было надеяться, что они так же осторожно отнесутся и к немецкому; но, как уже говорилось, советской политикой на тот момент двигали явно не военные соображения.

Не надо думать, будто любая экспансия Советского Союза имела привкус агрессии. Там, где она сливалась с национально-освободительной борьбой, дело обстояло иным образом. Скажем, отторжение восточных территорий довоенной Польши называлось "освободительным походом" вполне справедливо: чужеродные для последней земли были переданы "профильным" советским республикам, и речи о пересмотре этой акции никогда не шло и не идёт. К сожалению, трагизм истории заключается в том, что она стала возможна именно в результате советско-германского Пакта как его следствие, т.е. без него Советскому Союзу было трудно восстановить справедливость. Если же гипотетически предположить, что Гитлер всё-таки нашёл бы способ напасть на Польшу, то СССР вполне мог бы явочным порядком, безо всякого договора (но, разумеется, предварительно уведомив рейхсканцлера дружественной Германии) ввести свои войска на территорию восточнее международно признанных границ - сам Гитлер неоднократно так поступал. (Иногда встречающиеся намёки на то, что-де оскорблённый в лучших чувствах фюрер сразу бы начал войну против нового соседа на востоке, мы позволим себе оставить без внимания.)

Но дело, конечно, не в том, чтобы из нашего времени советовать, как надо было бы поступать. Проблема Пакта связана не только с амбициями любителей поиграть в исторические альтернативы; она накладывается и на вполне объективные геополитические моменты.

В советские годы обычно было принято критиковать Россию за вступление в Антанту якобы против национальных интересов (в чем иногда даже усматривают интерес французских банкиров). Однако, пожалуй, превращение союза во всё более и более противоречащий российским интересам произошло в ходе начавшейся мировой войны, неожиданно затянувшейся и ставшей войной на истощение; в ситуации "спасайся, кто может", когда немецкие войска стояли под Парижем, о России думали всё меньше, а она становилась поставщиком пушечного мяса всё больше.

В самом же союзе России с Францией и Великобританией была логика - можно сказать, даже географическая. Доминирование Германии в Европе в любом случае несло России очевидную угрозу - была бы последняя союзницей первой или она попыталась бы остаться нейтральной; эта угроза была откровеннее подчинения союзникам по Антанте. Тем самым России не оставалось ничего другого, как приложить усилия для недопущения германского доминирования, постараться стать противовесом Германии на востоке, сдерживая её сначала угрозой войны на два фронта, а потом и самой такой войной.

30-е годы - это новая попытка германского доминирования; Франция и Британия по-прежнему противостоят ей на западе. География практически не изменилась: на востоке место России занял СССР. Отсюда следует ожидать, что военно-географические соображения заставят франко-британскую сторону искать союза с российско-советской.

Союз этот установить было, конечно, сложнее, чем старую Антанту: уж больно военно-идеологические соображения противоречили военно-географическим. Но переговоры шли, и кто знает - возможно до новой Антанты оставалось совсем чуть-чуть. (Она мгновенно организовалась, когда все заинтересованные стороны стали объектами германской агрессии - географическая логика в критической ситуации вытеснила все остальные соображения. Гитлер же называл союз своих противником "самым невероятным союзом в истории", показывая насколько непреодолимыми казались идеологические разногласия.)

Ловушка в любой момент могла захлопнуться. Промедление было смерти подобно. И Гитлер сделал невероятный по дерзости шаг, предложив Кремлю свою версию "самого невероятного союза в истории". Советским правителям были предложены самые выгодные, до невероятности выгодные геополитические предложения, которые они не надеялись получить даже в мечтах.

И план удался. СССР с ходу проглотил наживку, получив видимость свободы манёвра, но лишившись таковой на деле.

Стоит отметить, что советско-германский союз заключался в нервозной обстановке при наличии многих факторов давления - от неизбывного чувства международной изолированности до локальной войны на восточных границах, поэтому психологически он может быть оправдан напряжённостью ситуации. Вдобавок ряд моментов стал отчётливо понятен лишь спустя время; трудно требовать от политиков тех лет 100%-ного предвидения. Но мы даём оценку сейчас не политикам, а политике, и эта оценка не получается особо высокой.

Главным фактором, который, видимо, сказался на принятии решений, была идеологическая доминанта осаждённой крепости, мешавшая видеть моменты нарастания традиционного геополитического стремления к балансу сил вне зависимости от их идейной окраски (при этом сам СССР всеми силами старался как раз к тому, чтобы стать активным участником такой игры) и, похоже, перешедшая уже кое-где в паранойю. Германский национал-социализм, декларировавший своё происхождение от итальянского фашизма, запихивался в примитивную марксистскую схему игры с двумя игроками - буржуазных государств и "первого в мире государства рабочих и крестьян". Гитлеровский режим квалифицировался как цепной пёс, которого европейская буржуазия, решившая сыграть ва-банк ввиду приближения неминуемого конца, откормила и демонстративно отвязывает с цепи. При этом надо отметить, что политические события в прибалтийских "лимитрофах" лили воду на эту мельницу: национал-социалистическая Германия представлялась чем-то типа очень большой Латвии, а Гитлер - германским Ульманисом (тоже укрупнённого масштаба). В то же время германский пёс выглядел порядком шальным. Но его шаловость - это свойство момента, а его служение мировой буржуазии - его имманентное качество. Поэтому, раз шалый пёс вышел из-под контроля, надо улучить момент и на этом сыграть.

Между тем, ещё в Мюнхене решался вопрос именно нового баланса сил в Центральной Европе, делалась попытка исправить явные версальские перекосы. Советскому Союзу делать там было нечего, но он решил громко заявить о себе, предложив Чехословакии в случае чего сопротивляться до последнего солдата и обещая оказать обширную военную помощь - если только Польша пропустит советские войска. И очень обиделся, когда чехословацкое правительство от такой "помощи" отказалось.

Объяснение было найдено быстро - в рамках той идейной паранойи, которая уже твёрдо просматривалась в кремлёвском мышлении: западные державы потому так некрасиво решили судетский вопрос, что втайне вынашивали планы направления германской экспансии на восток!

Следующим знаковым шагом стали переговоры между франко-британскими и советскими военными кругами. Это был зондаж, явно вызванный новой версией суворовского завета: "широко шагает, пора унять молодца" (в данном случае, конечно, речь идёт о Гитлере), попытка создать формальные связи, которые потом можно было бы нарастить до уровня Новой Антанты. Зондаж был робкий - наверное, потому, что сам такой шаг пока выглядел дерзко и вызывающе в глазах некоторых политических сил. Но в СССР робость истолковали в обычном духе - как свидетельство того, что переговоры - на самом деле лишь дымовая завеса для того, чтобы сговориться с Гитлером за спиной СССР. Советские лидеры, зациклившись на классовой логике, не верили в самостоятельность геополитической логики. А вот в Берлине ситуацию оценили очень даже трезво.

Когда Германия всё-таки напала на Польшу, умиротворительское терпение версальских гарантов лопнуло, и они объявили агрессору войну, показывая, что для уступок есть пределы. Такой шаг вызвал шок, наверное, и в Берлине, и в Москве. Но западные державы первоначально выбрали тактику запугивания Гитлера военными приготовлениями (которая благополучно провалилась), а когда германский блицкриг уничтожил сам казус белли, повод к войне, ликвидировав польское государство, они вовсе оказались в дурацком положении, не решаясь на эскалацию военных действий ради союзника, которого уже не было. Война стала "странной".

Но советская пропаганда и здесь поспешила увидеть неизбывное стремление англо-французов "подтолкнуть" Гитлера к действию на востоке. (Что было достаточно нелепо, поскольку поезд уже ушёл, и он был связан в своих действиях Договором с СССР. В то же время, если цена этому договору так невелика, что всегда остаётся возможность "подтолкнуть", то стоило ли вообще его заключать и - тем более - трубить о нём как о величайшей дипломатической победе?)

Вот так во всех проявлениях геополитической заинтересованности ведущих европейских держав в становлении новой системы европейской безопасности СССР (до того как раз неоднократно выступавший с подобными инициативами) упрямо видел шаги какой-то коварной интриги, направленной против него.

Решение СССР пойти на союз с Германией напоминает эпизод из романа Богомолова "Момент истины". Там диверсант отстреливался от контрразведчика, прикрываясь офицером комендатуры, который отчаянно пытался достать из кобуры пистолет. Как только это ему удалось, диверсант сразу же застрелил его. С одной стороны, он поступил логично, поясняет автор, но с другой, он сразу лишился естественного прикрытия.

В сложившемся видении ситуации появлялось много соображений, которые подталкивали Сталина к заключению союза с Гитлером. Эти соображения подчас выстраивались в стройную систему, выглядели очень логично и как бы обеспечивали СССР новый уровень безопасности. Но, как это хорошо видно сейчас, они содержали принципиальный изъян: не брали в расчёт тот важнейший геополитический момент, согласно которому главной гарантией безопасности для СССР как раз было отсутствие договора о ненападении с Германией.

Старая геополитическая логика (которой не было места в кремлёвском анализе) требовала от Германии ни в коем случае не вести войну на два фронта; сам Гитлер очень хорошо помнил, чем оборачивается нарушение такого постулата. Договор с Советским Союзом и давал решение этой мучительной задачи - ради этого он и заключался. (Правда, впоследствии Гитлер наступил на те же грабли, что и его кайзеровские предшественники: попытался с помощью блицкрига войну на два фронта превратить в войну на один фронт в надежде таким способом избегнуть заведомо проигрышной затяжной кампании.) А конечной целью СССР, естественно, должно было не допустить этого.

Были, конечно, и факторы, которые тогда в принципе нельзя было предвидеть (не исследованы они порой и сейчас). Например, военную мощь вермахта, который до нападения на Польшу исполнял лишь "церемониальные" функции, вступая на территории, присоединённые дипломатическим гением фюрера. Казалось бы маломощной и не имевшей никакого боевого опыта германской армии (даже на 1941 год он будет весьма невелик и будет специально раздут советской пропагандой в попытках как-то объяснить военную катастрофу) ещё учиться, учиться и учиться на полях сражений прежде чем она сможет стать вровень с ведущими армиями континента. Это тоже вводило в соблазн для советских политиков: пусть Гитлер или занимается своим бесконечным дипломатическим жонглированием, или попробует наконец-то сразиться на поле боя с серьёзным противником с ожидаемым исходом. Однако, тут же выяснилось, что, как говорится, "небываемое бывает": молодой вермахт, выражаясь пушкинским языком, вошёл в европейскую политику, как корабль, спущенный на воду при громе пушек. Гитлеру каким-то образом удалось создать виртуально обстрелянную армию, которая вошла в сражения подобно чудо-танку или чудо-самолёту, показывающим сразу отличные боевые характеристики без полевых испытаний. (Любопытно, что в своё время Энгельс тоже недооценил прусскую армию, достаточно логично предсказывая успех её противнику - австрийцам. Потом пришлось перестраиваться.)

Советско-германский пакт имел и негативные моральные последствия для СССР. Нет, разумеется, ничего зазорного в переговорах с тем, кто ещё недавно был Человеком Года по версии журнала "Time", быть не могло. Но советская пропаганда не могла полностью скрыть трудностей в разъяснении зарубежным левым и даже коммунистам необходимости такого шага; явно происходило какое-то массовое непонимание советской политики по предотвращению войны! А ведь Советский Союз постоянно заключал договора с империалистическими государствами, даже с фашистской Италией он де-факто имел хорошие отношения - и никого (кроме действительно левых экстремистов) это не угнетало. Нет, думается, если бы СССР действительно пошёл на очередное соглашение с врагом ради обеспечения своей безопасности, это легко поняли бы в мире. Но в Пакте с Германией откровенно выпирало другое: хищническое желание поучаствовать в международном разбое, как то принято в круге великих (и даже средних) держав. Мировое сообщество вдруг увидело под личиной "государства трудящихся" нового хищника, как когда-то на плакате Антанта выставляла свой оскал из-под маски мира. Символически можно представить, что "государство диктатуры пролетариата", упразднённое конституционно в 1936 г., после августа 1939 г. приказало долго жить и в глазах мировой общественности; с тех пор в "государство рабочих и крестьян" мало кто верил, а в основном старались использовать его мощь и интересы в своих целях.

Образно можно представить Молотова стоящим на трибуне и размахивающим, подобно Чемберлену, листком с советско-германским Договором: "Мир! Вот мирная передышка для советского народа!" Хорошо известно, что сказал Гитлер про перформанс Чемберлена; что он сказал про торжество советских лидеров, неизвестно, но, наверное, тоже что-то сказал.

Остаётся согласиться с Л.Млечиным, сказавшим как-то, что ко второй мировой войне привела в том числе и "слепота мировых лидеров - от Сталина до Чемберлена" (точнее, наоборот, если в хронологическом порядке, - от Чемберлена до Сталина). Только вот если намертво связанный с именем злосчастного британского премьера Мюнхен был действительной попыткой установить новый формат мира в Европе - только с негодными средствами, то Пакт 1939 года изначально был не пактом мира, а настоящим планом канализации германской экспансии на запад.

В результате кремлёвское руководство выступило этаким коллективным Гаврилой Принципом: не успели просохнуть чернила на Договоре, как загрохотали пушки (что вполне предусматривалось высокими договаривающимися сторонами). Смешно, конечно, сербского гимназиста считать зачинщиком мировой войны, но и от её начала его имя уже никогда не отделить.

А единственным политиком во всей этой истории, полностью контролировавшим ситуацию, был фюрер и рейхсканцлер Германии Адольф Гитлер, для которого августовкий договор с СССР, без сомнения, стал высшей степенью дипломатического триумфа.