Аннотация: Аня опустилась на колени и прошептала, подняв лицо вверх: - Господи, ну забери это у меня, если оно ему не нужно. Я больше не могу. Она положила руки себе на горло и на грудь, как бы показывая, что именно и откуда нужно забрать. Аня говорила о чувстве, которое в последнее время не давало ей нормально дышать. Кажется, это неземное чувство называется любовью.
Наталья Сафронова
КАКОЙ ЕСТЬ
Аня опустилась на колени и прошептала, подняв лицо вверх: - Господи, ну забери это у меня, если оно ему не нужно. Я больше не могу. Она положила руки себе на горло и на грудь, как бы показывая, что именно и откуда нужно забрать. Аня говорила о чувстве, которое в последнее время не давало ей нормально дышать. Кажется, это неземное чувство называется любовью. Если любовь - такая, то Ане ее не надо. А может, это и не любовь вовсе? Девушка вспомнила, как жена взяла Олежку за шиворот и трясла перед ней, спрашивая: - Неужели вот это - можно любить? Его стеклянные от водки глаза ничего не выражали. Олежек позволял жене трясти себя и говорить о себе, как о вещи, вроде бы ненужной, но которой почему-то дорожат. Делят две женщины, взрослая и юная. Может быть, жена и сама уже всматривалась в него внимательно, пыталась понять, за что Аня его полюбила, и муж вдруг стал ей дорог, и жалко было разжать руку и отпустить воротник его рубашки. Вдруг Аня не даст Олежке упасть, подхватит на лету и унесет с собой, и жена так и не разгадает, в чем ценность ее мужа. Она даже пригрозила девушке пойти к ее матери и рассказать, что она ходит в дом к женатому мужчине, разрушает семью. Аня между тем спрашивала себя, что она делает в этой пропахшей перегаром квартире и почему позволяет кричать на себя незнакомой женщине. Девушка заставила себя подойти к двери и повернуть ключ в замке. Ее никто не останавливал, она быстро спустилась по лестнице и оказалась на улице. Аня не задумывалась, куда именно идет, и не заметила, как оказалась в сквере в центре города. Присела на скамейку и закурила. И только когда к ней подошел подвыпивший мужчина и присел рядом с явным намерением познакомиться, с омерзением подумала, имея в виду пьяниц: - Что же они все липнут-то ко мне? - встала и побежала на остановку. Уже в автобусе удивилась, как много она прошла пешком. Дома Аня долго стояла под душем, ей казалось, что она смывает с себя и сегодняшнюю встречу с женой Олежека, и привязанность к нему, от которой она задыхалась, но у нее не получалось ни выдохнуть, ни выкашлять, ни выплюнуть ее. И только сейчас, под душем, Аня вдруг почувствовала, что она, наконец, освобождается от этого темного, горького чувства. - Может, и хорошо, что жену встретила, - подумала девушка и закрыла воду. Закуталась в махровый халат и пошла на кухню, включила чайник. - Ты чего такая смурная? Случилось что? - тревожно спросила мать. - Экзамен завтра, а я не знаю ничего, - ответила Аня. Она не соврала. Завтрашний экзамен по латыни ей и вправду было не сдать, но не это ее волновало. Что странно, при ее-то синдроме отличницы. - Так учи! - всполошилась мать и стала освобождать ей для занятий кухонный стол. У дочери был, конечно, рабочий стол в комнате, но она не хотела мешать маме спать ночью. Так у них было заведено, что по ночам дочь сидела с книжками на кухне. - За одну ночь латынь не выучишь, да и зачем она мне? - пожала Аня плечами. Учителю латынь, действительно, не так нужна, как врачу, но экзамен есть экзамен. Аня открыла учебник и разорвала чистую тетрадь, чтобы приготовить шпаргалки. Аня их всегда писала, но никогда не пользовалась.
Вот и на этот раз на экзамене нужный билет всплыл в памяти, и шпаргалка не понадобилась. Беременная преподавательница расценила круги под глазами студентки как признак особой старательности и дополнительными вопросами не мучила, да она и никого не мучила. Ей было не до образовательного процесса, хотелось поскорее закончить экзамен и мысленно беседовать со своим будущим ребенком, не отвлекаясь на такие внешние факторы, как студенты. Женщина благосклонно улыбнулась Ане, размашисто написала ей в зачетке "хор" и отпустила. Это был последний экзамен, сессия закончилась. Впереди лето и полная свобода. Можно сколько угодно размышлять о своей неудавшейся первой любви. - Ань, подожди, - остановил ее Эдик, - мы после экзамена всей группой в кафе идем. Еще пять человек сдают, это быстро. Но Аня отрицательно качнула головой и без объяснений направилась к выходу. Девушка понимала, что сил держать себя в руках у нее больше нет. Чем быстрее она уйдет, тем лучше. - Ты летом в городе или уедешь? - сделал еще одну попытку задержать ее Эдик. Но Аня даже не оглянулась, хотя знала, что Эдик хочет позвать ее в поход на байдарках. Он и раньше пытался уговорить ее, но тогда Аня планировала уехать вместе с группой Олежки на гастроли. - Гастролерша, - усмехнулась сама себе Аня и, не оглядываясь, побежала вниз по лестнице. - Так я спринтером стану, - снова невесело посмеялась над собой девушка. Она пошла все-таки в кафе, но не в то, которое наметили для себя ее однокурсники. А в то, где познакомилась с Олежеком. Аня села за столик в зоне для курящих и достала сигареты. Она заметила, что голова у нее тяжелая, все-таки ночь не спала, и заказала кофе. Столик был у окна, их с Олежкой любимый столик. Она не выбирала, заняла его по привычке. Но все равно удачно получилось, можно смотреть в окно, не натыкаясь ни на чьи взгляды. Небо за окном быстро темнело, что тоже соответствовало Аниному настроению. А когда по стеклу побежали первые капли дождя, девушка почувствовала, как к глазам подступили слезы, и благодарно улыбнулась миру, который проявлял прямо-таки чудеса понимания. Реветь прилюдно, конечно, не хотелось, поэтому Аня надела темные очки и с наслаждением затянулась сигаретой. - Разрешите? - негромко спросил молодой человек и присел за ее столик. - Не разрешу, - буркнула Аня, мгновенно разочаровавшись в мировой гармонии, так удачно складывающейся в последние полчаса. Однако оглянувшись вокруг, она поняла, что свободных столиков в кафе не было. Именно дождь, зарядивший, по-видимому, надолго, согнал сюда множество клиентов. Официанты проворно разносили чай и кофе с пирожными, за соседним столиком открывали бутылку вина, кто-то заказывал горячее, решив пообедать. Под козырьком кафе, который тянулся вдоль всего окна, тоже собрался народ. А дождь, мелкий и нудный, как будто не собирался останавливаться. Девушка зябко повела плечами. Было прохладно, а может, бессонная ночь сказывалась. - Я не буду вам мешать, - предупредительно сказал парень, - а вот куртку могу одолжить. Он протянул ей джинсовку, но Аня поджала губы. - Дежавю, - с мгновенно подкатившей к горлу тошнотой, подумала вдруг она. Парень чем-то неуловимым напомнил ей Олежека. Быстро затушила сигарету, мельком глянула в счет, услужливо принесенный официантом, заплатила и вышла под дождь. - Куда же я все время бегу? - подумала Аня, ежась под холодными струйками дождя, скатывавшимися за шиворот. Она вбежала в троллейбус, даже не посмотрев на маршрут, и не заметила, как он остановился на конечной. - Пляж, - сказал водитель, с любопытством поглядывая на единственную пассажирку. Аня отправилась по лужам на пляж. Дождь как раз закончился, и холодно не было. Все-таки лето. - Ну, и хорошо, что пляж, - подумала Аня. Разулась и по мокрой гальке подошла к реке. Уселась на сумку, бросала в воду камешки. Теперь можно плакать беспрепятственно. Волны подбирались к Аниным ногам и отступали, оставляя за собой пену. Хорошо смотреть на воду, можно думать обо всем и ни о чем. Мысли текут, как вода, их не надо подгонять, давать им направление. Они сами справятся, без принуждения.
Аня почти год назад пришла в это кафе по окончании вступительных экзаменов в институт. Все отправились в студенческое кафе, чтобы почувствовать себя студентами. Аню тоже звали, Эдик звал. Однако она не захотела со всеми. Зашла в ближайшую кофейню и сразу увидела Олежека. Он играл что-то из Поля Мориа. Было как-то особенно уютно и грустно. Не горе чувствовалось, а именно тихая грусть оттого, что живут на свете любовь и красота, и нежность, и все это так хрупко и так легко потерять, что эта грусть забивала горло и казалось, что если музыкант сейчас не перестанет играть, то уже никогда не вздохнуть. Все так и будут сидеть с этой забившей горло нежностью и никогда не смогут ее расплескать. Олежек еще раз коснулся клавиш и замер. И звук, казалось, тоже замер в воздухе, а может быть, на кончиках его пальцев... Олежек некоторое время посидел так, словно еще прислушиваясь к музыке внутри себя, потом бессильно опустил руки на колени. Встал, опустошенный. Музыканты работали уже без него, а Олежек сел за столик к Ане, молча выкурил сигарету, потом сказал: - Пойдем отсюда. - А как же ребята? - удивленно кивнула Аня на группу. - Справятся, - отмахнулся Олежка. Аня подумала: разве справятся? Ей казалось, что он создает атмосферу одним своим присутствием в зале. Уйдет, и кафе опустеет, музыка будет звучать по-другому. Олежек усмехнулся и вернулся на сцену. Потом он сказал ей, что весь вечер играл только для нее. Аня ему поверила. Она всегда ему верила, хотелось верить. Сейчас она спрашивала себя: за что полюбила Олежека? За талант. Но разве она была таким уж ценителем музыки, чтобы полюбить за талант? Да она совсем в музыке не разбиралась. Чем-то тронул сердце. Одиночеством, неприкаянностью. Ане всегда хотелось Олежека пожалеть. За что? А вот за то, что играет в кафе, среди клубов табачного дыма. А мог бы - в концертном зале, где его слушали бы, замерев, и рукоплескали, и дарили цветы. Все-таки она верила в его талант. А потом он уходил бы за кулисы, все такой же никому не принадлежащий. Аню не оставляла странная уверенность в том, что одиночество является непременной составляющей его творчества. Одиночество и водка. Сейчас это трудно объяснить, но долгое время девушка вообще не замечала, что Олежек пьет. - Я трезвым не бываю, - усмехался Олежек ее удивлению. Однажды он провел рукой по Аниным волосам, тяжело надавливая на голову, и у нее вдруг болезненно сжалось сердце от неясного воспоминания. Дежавю. Аня подняла на Олежека глаза и встретила его стеклянный остановившийся взгляд, почувствовала муторный запах похмелья. Так пахло от Аниного отца. И так же тяжело он надавливал рукой, когда гладил дочь по голове. Аня вспомнила, как мама рассуждала о таланте отца, как бы и что бы он смог, если бы не пил. Все водка сгубила, говорила мама. Отец уже ушел от них и спился до конца, и погиб в пьяной драке. А мама все корила себя за то, что она для него не сделала. Если бы не отпустила, если бы вытащила из этого болота, говорила мама. Аня не вслушивалась, в чем именно отец был талантлив. Но как аксиому восприняла мамину убежденность, что талант нуждается в спасении. Она это себе не проговаривала, конечно. Просто неосознанно даже для себя начала вдруг спасать Олежку. Вроде бы ничего особенного не делала... но делала. Приходила на все выступления его группы в этой забегаловке, как пренебрежительно Олежек называл кафе, в котором они играли. И Олежек играл для нее, а Аня - слушала. Ей казалось, она талантливо слушала. Она была уверена, что после ее талантливого слушания Олежек обязательно совершит что-нибудь великое. Например, напишет музыку не хуже, чем Поль Мориа. А может, даже лучше. И он писал, и ребята играли. И пел саксофон, и плакала скрипка, и столики в кафе в дни выступления их группы бронировались за неделю. Но это не давало Олежке того удовлетворения, которое, вероятно, нужно творцу. Он продолжал пить и жаловаться. Собственно, и не жаловался, а просто был не доволен. - Да, ладно, мне ничего не нужно, - говорил он Ане, - главное, чтобы ты была рядом. Аню тоже устраивало, что она рядом. Собственно, она себя без Олежки уже и не представляла. А то, что он женат, было такой несущественной мелочью, что как бы и не учитывалось. Ведь ей ничего от него не надо. Даже цветов, которые Олежек ей поначалу дарил. - Я не могу взять цветы домой, - говорила Аня. - Мама спросит, от кого цветы, захочет с тобой познакомиться. А ты женат. И цветы оставались в кафе. Олежек обижался, а потом перестал покупать ей цветы. Аня понимала, что он обижается. Иногда думала, почему, интересно, его жена не приходит на выступления мужа? Вот если бы приходила, он бы, наверное, не пил. Аня любила Олежку еще сильнее, спасала от нелюбви жены. - Я - ничей, - говорил Олежек. Аня порывисто обнимала его, давая понять, что он - ее, Анин. Ребята из группы Олежека тоже пили, конечно. И все были без жен, вернее, все женаты, но как бы холосты. У всех были девочки, с которыми Аня была знакома, хотя и не общалась. Только у Андрея, скрипача, любовницей была взрослая женщина, их отношения длились уже лет десять. Однако это ни на что не повлияло. Андрей был по-прежнему женат и по-прежнему пил. И замечательно играл, вероятно, пьянство входило и в его творческий цикл тоже. И жена с любовницей как бы уравновешивали друг друга. Если бы Андрей познакомил их, они могли бы даже дружить, но Андрей не познакомил. Когда Аня узнала, что у Олежека есть дочка, ей стало мучительно жалко маленькую девочку. Она интуитивно понимала, что Олежек ничего дочке дать не сумеет. Ничего, кроме вот этой горькой жалости, которая навсегда въестся девочке в душу и будет отравлять восприятие всего, с чем ей доведется встретиться в жизни. Однажды Олежек пригласил Аню в гости. - Ты меня с женой хочешь познакомить? - усмехнулась Аня. Ей было любопытно взглянуть на жену Олежека. Она была почти уверена, что та чем-то неуловимо будет похожа на ее мать. Ну, разве что немного моложе. - Нет, конечно, - удивился такому странному желанию Олежек. - Жена с дочкой уехали, отдыхают от меня у тещи. Аня облегченно вздохнула. Хорошо, что уехали. Можно будет свободно пройти с Олежкой по городу и не бояться их встретить. Олежек, правда, не боялся. Он считал себя свободным человеком. - Жена давно уехала? - спросила Аня, зайдя в квартиру Олежека. - Неделю назад, - ответил он и пригласил. - Садись за стол, я тебя кормить буду. В духовке у него скворчала курица, а в салатнице высилась горка помидоров и огурцов, нарезанных крупно и красиво. - Все-таки талантливый человек талантлив во всем, - подумала Аня. - А торт тоже сам пек? - удивилась она, увидев на столе чудо кулинарного искусства. - А как же, медовый, - улыбнулся Олежек. - Хотелось порадовать тебя. - Может, прибраться? - осторожно спросила Аня, глядя на гору бутылок в углу. - Сам уберу, - нахмурился Олежек. Аня кивнула, хозяйничать вместо его жены было неловко. Девушка вошла в комнату и увидела пианино, подняла крышку и провела пальцем по клавишам. Она почему-то подумала, что это единственная принадлежащая здесь Олежке вещь. - Ты где там? Пойдем, все готово, - позвал Олежек. Аня вернулась на кухню и обратила внимание, что движения Олежека стали как бы заторможены. - Успел уже выпить, - брезгливо подумала девушка. - И жены нет, есть я. Но все равно выпил. - Я не хочу есть, - отказалась Аня. - Почему? - удивился Олежек. - Я тебя в гости позвал. Стол накрыл. - Неудобно, - пожала плечами Аня. - Это дом твоей жены. И ты уже пьян. - Это мой дом, - жестко ответил Олежек. Отодвинул занавеску и достал с подоконника бутылку водки. Открыто поставил на стол, потом налил в рюмку. - Ладно, я пойду, - сказала Аня и опустилась на табурет. - Подожди, я тебя провожу, - кивнул Олежек и снова налил водку в рюмку. Аня сидела и смотрела, как он пьет. И ничего не понимала. Это непонимание было таким искренним и глубоким, что, казалось, она взорвется, если не разрешит его. Аня смотрела, как у Олежека все больше стекленеют глаза, раздвигаются в пьяной ухмылке губы. Она смотрела на любимого, и ей казалось, что Олежек за что-то ей мстит. За что? Аня тупела от этого стеклянного взгляда любимых глаз. Можно подойти и отнять у него бутылку, как когда-то мать у отца. Отнять и вылить в раковину. Можно воспитывать Олежека еще целую неделю до приезда жены, учить его жить трезво и чисто. И подарить потом жене нового трезвого Олежека, пусть пользуется. Ане не жалко, только бы любимый был счастлив. Но вряд ли получится. У Олежека за каждой занавеской по бутылке. Он приготовил ей торт в подарок, пек, старался. Но не убрал водку и пустые бутылки тоже не заметил. Это для него часть интерьера. Они с Олежеком встречаются почти год, однако Аня так и не научила его верить в свои силы и служить музыке. Не любовь, а водка заставляет его играть. Аня так... просто под руку подвернулась. Не Аня, так другая девушка случилась бы. Для равновесия. Нужно ведь осознание, что тебя можно любить таким, какой ты есть. А иначе никакая муза уже не посетит. Только белая горячка. В самый разгар Аниных горестных размышлений в замке вдруг повернулся ключ, и открылась дверь. - Привет, Марго, - буднично сказал Олежек и медленно поставил пустую рюмку на стол. Потом церемонно представил Аню жене. Как именно он ее представил, Аня не запомнила. Но Марго вдруг начала кричать, как резаная. Причем не на мужа, а на Аню. Девушка подумала: - Выгнала бы меня, и дело с концом. Но Марго ее почему-то не выгоняла. - Что ты себе позволяешь! - кричала она. - Только жена за порог, а она тут как тут! Ты смотри-ка, торт он ей испек! Он тебе, может, и подарки дарит? Аня пожала плечами. Подарки Марго почему-то особенно задели, и она минут пять разорялась по этому поводу. Аня по-прежнему молчала. - Да ты Олежу любишь, что ли? - вдруг тихо спросила ее Марго. Аня снова пожала плечами. Тогда Марго взяла Олежека за шиворот и приподняла над столом. Аня смотрела, как Олежка беспомощно висит в руках жены, как Буратино в руках Карабаса Барабаса. - Сейчас сожжет, - поежилась девушка и даже оглянулась в поисках очага. Но Марго потрясла Олежека и горестно спросила: - И вот это можно любить? Марго переводила взгляд с девушки на мужа и обратно и спрашивала снова и снова: - Разве вот это можно любить? Аня повернулась и молча ушла. Марго ее не останавливала.
Аня смотрела на реку и вспоминала стеклянные глаза Олежека. Она подумала почему-то, что ему было очень стыдно. И напился он перед ней, потому что стыдился своей пьянки. Чем хуже, тем лучше. Олежек понял, что ничего не может изменить, и пил от стыда. И она, Аня, тоже ничего изменить не может. Девушка опустилась на колени и подняла голову кверху: - Забери это у меня, Господи, раз ему не нужно. Я не могу больше так. Аня сидела так некоторое время, пока не почувствовала, как галька больно впилась в колени. Встала. Услышала чьи-то шаги, оглянулась и увидела Эдика. Он открыл бутылку с водой и протянул Ане. - А ты что здесь делаешь? - спросила девушка. - За тобой пришел. Ты ведь часто здесь бываешь, - ответил Эдик. Аня сделала глоток воды и посмотрела на реку. Вода была серая, как глаза Олежека. И так же, как они, ничего не отражала. Сколько можно, в самом деле, смотреть в эти пустые глаза? Олежек не хотел меняться. Он словно говорил: любите меня таким, какой я есть, но и ваша любовь не заставит меня стать лучше. Трудно вам? И мне не легко, я сам себя с трудом выношу. Вот и вы потерпите. Аня же была уверена, что любовь должна делать человека чище, высветлять его душу. А иначе зачем тогда все? Она так и спрашивала Олежека: - Зачем тогда все? - Просто так, - пожимал плечами Олежек. - Просто так ничего не бывает. Все из-за чего-то и для чего-то. Я пришла к тебе, чтобы украсить твой мир. - Считай, что украсила, - снисходительно кивал Олежек. - Ты должен как-то среагировать на мое появление. Измениться, - продолжала свою тему Аня. - Я среагировал, - усмехнулся Олежек. - Ты не хочешь меняться, - не поверила ему Аня. - Да что вы все заладили одно и то же, - поморщился Олежек. - Ты думаешь, что ты одна такая? Марго тоже с утра до вечера твердит, чтобы я бросил пить. Ведь, по-вашему, измениться - это значит, бросить пить? - Не обязательно. Но человек, если он любит, меняется, растет над собой, - горячо отвечала Аня. - Я старый уставший человек, - не соглашался Олежек. - Тебе всего-то тридцать два года, и ты вечный мальчик, - не поверила ему Аня. - Я всегда был старый, - устало сказал Олежек. - Может, и так, - каждый вдох и каждое слово давалось Ане тяжело.
Она с трудом отвела взгляд от реки и пошла за Эдиком по направлению к остановке. - Вы когда выходите на байдарках? - спросила она Эдика. - В воскресенье, - ответил Эдик. - Ты с нами? Аня согласно кивнула и снова посмотрела на реку. Ей показалось, что река посветлела, стала прозрачной, мальки играли у самого берега.