Когда Еве казалось, что жизнь зашла в тупик, она плотно зашторивала окна, не пускала в комнату солнце. А в дождливую погоду зажигала свечи и так, при свечах, работала черной тушью. Она любила очерчивать свой маленький мирок. Приобретая границы, он казался уютнее.
Жизнь не стоит на месте, все течет, все меняется. Вчера мы жили скучно и однообразно, приходили на работу и работали. А сегодня каждый день не похож на предыдущий, даже вечер может разительно отличаться от утра. Потому что теперь нами руководит очень эмоциональный директор.
Муж живет не для себя, а для близких. Он так устроен. Мне это и нравится в нем, и раздражает одновременно. С одной стороны, я воспринимаю эту его черту как высоту самоотречения и самореализацию. Может быть, жить для других - это талант. А с другой стороны, мне его жалко. Он всю зиму готовит снасти для рыбалки, а потом все летние выходные проводит на даче у моей мамы. Не может отказать в помощи. Мама чувствует его безотказность и эксплуатирует безмерно, чуть что - обижается, такие разыгрывает сцены с бросанием телефонной трубки и скорбным "уж потерпите, недолго мне осталось!", что поневоле подозреваешь, что в ней погибла великая трагическая актриса. Если мы едем навещать его тетушку в соседнюю область, то муж берет с собой набор инструментов, чтобы сделать всю накопившуюся мужскую работу по дому. Соответственно, он весь день бывает занят тетушкиными делами, и только вечером нам удается прогуляться по городу. Я иду с мужем под руку и горжусь им. Думаю, как он умеет чувствовать людей, что ему не жалко так растрачивать себя для других. Ведь даже сейчас он гуляет со мной по городу не для себя, а для меня. Он так устал за день, что с удовольствием бы лег спать. Тетя рада племяннику, называет его сыночком, он для нее и помощник, и слушатель, и показатель того, что она кому-то нужна в этой жизни. Ей тоже нравится прогуливаться с ним в сквер, представлять знакомым старушкам. Тетушка жалуется на подагру, но не может пожертвовать этим спектаклем перед соседками. Она тяжело опирается на руку племянника, но при этом кажется себе королевой, гуляющей в сопровождении пажа. Я тоже плетусь где-то рядом, тетя снисходительно представляет подружкам и меня. Главное, племянник. Тетя восторженно славословит пажу, награждает его такими лестными эпитетами, как будто производит в чин офицера, жалует дворянство. Мне не обидна моя незначительность в глазах тетушки, у меня вырастают крылья от песнопений моему мужу. И в то же время, я чувствую, что он перемогается, эта прогулка с тетей для него - лишняя нагрузка. Муж не любит женской болтовни, а тем более пустых старушечьих разговоров. Я могла бы погулять с тетушкой без него, однако она не согласна. Племянник в спектакле для подружек - главное действующее лицо, генерал на свадьбе, поэтому мы гуляем втроем. По возвращении домой спектакль продолжается. Тетя родилась творческим человеком, однако ей не удалось воплотить свои таланты, и теперь она вдохновенно разыгрывает для нас действие, в котором она и сценарист, и режиссер, и исполнитель, нам же отведена роль благодарных зрителей. Без нас все потеряло бы смысл. Я разливаю чай, а тетя солирует. Теперь она вспоминает своего мужа: - Идем мы с Витенькой по меже в пшеничном поле. Ветерок дует, а на небе тучки собираются. Витенька говорит: "Не даст нам дождь поработать на даче". И тут я вот так встала, руки раскинула и обратилась к небу: "Солнышко, выгляни! Ветерок, разгони тучки! Дай нам, пожалуйста, смородину собрать. А потом пусть льет дождичек, потом дождик будет кстати!" И только я так сказала, выглянуло солнышко, а тучи разошлись. А как только мы собрались домой, стал накрапывать дождь. - У вас особые отношения с ветром и солнцем, - улыбаюсь я. - Да, особые! Я уверена, что у ветра и солнца есть душа. Более того, я всегда, от самого рождения, знала, что бог есть. Только я, как язычница, верила, что бог - это солнце, небо, ветер, деревья... Я умела с ними договариваться. И соседка Карелия Степановна не однажды была свидетелем этого. Сначала-то удивлялась, как это я буду с ветром договариваться, а Витенька усмехался: вот увидишь, как Галочка это умеет... Витенька понимал меня, чувствовал, жалел... Скажет, бывало: "Галочка, возьми деньги, купи себе новое платье. Ты у меня такая красавица, тебе непременно надо купить красивое платье". А я возьму деньги-то, да ему что-нибудь и куплю. Вот сейчас говорят, надо любить себя, а мы, знаете, как-то все для других жили. Для себя неинтересно. Тетя задумывается, потом замечает, что я мою посуду: - Ты чем это моешь? Фэйри? Немедленно прекрати! Это химия, она остается на посуде пленкой и не смывается, и мы потом ее едим. Путин отравить народ хочет, - и снова переходит к воспоминаниям. - Витенька всегда получал поздравления ко всем праздникам от Путина и от Зюганова, его ценили. Дядя Витя возглавлял обком партии, оставил о себе хорошую память в области. Как знать, может, и Путин с Зюгановым были о нем наслышаны. Тетя порылась в книжном шкафу, принесла открытки: - Вот, последние я получила уже после Витиной смерти. Видно, заранее отправили... В этом году меня Путин тоже поздравил с семидесятилетием Победы. Видите, благодарит меня за подвиг, а я только родилась перед войной. Ну, да ладно, пусть лежит открытка рядом с Витиными, так роднее... Муж уже вышел из-за стола, несмотря на тетушкины уговоры поесть: - Худющий-то какой! Эти причитания я слышу в течение всего своего замужества и воспринимаю как камень, брошенный в мой огород. Мне иногда даже хочется надоумить тетю Галу приобрести весы и взвешивать племянника по прибытии и перед отъездом, как в пионерском лагере. Муж занимается розетками, тете внимаю только
Очень хотелось влюбиться, Альбина даже оглядывалась в поисках подходящей кандидатуры, боялась пропустить свое счастье. Ночью просыпалась, подходила к окну, смотрела на звезды. Загадывала желание. Напевала шепотом: "А знаешь, все еще будет, теплый вечер еще подует и весну еще наколдует, и память перелистает. И встретиться нас заставит..." Песня Пугачевой дарила надежду.
Дед обувался сам, никто ему не помогал, не обижал излишней заботой. Нога, израненная множеством минных осколков, не сгибается, правой руки нет, дед левой накидывает на ногу войлочный ботинок и защелкивает пряжку, потом неспешно справляется с вторым ботинком. Войлочные боты он носит круглый год, даже летом. Вере деда не жалко, что-то сжимается и замирает внутри, но она склоняется к тряпке с ведром, чтобы он ничего не заметил. А может, и не заметил. Если человек решил стать цельным, он на бабью глупую жалость внимания не обращает.
Ты мне тогда сказал: не пиши явно, чтобы люди не обсуждали твою жизнь. Я вняла совету, никогда не пишу то, что происходит в реальности, хотя обсуждать мои творения особенно некому. Это справедливо, я пишу не для всех, для тебя. Ты рассыпан крупинками золота по строчкам, если бы не ты, ничего бы не родилось.
Вся жизнь Веты состояла из контрастов. Как черное и белое, день и ночь. Родительский дом Вета не то, чтобы не помнила... но предпочитала не вспоминать. А если вдруг всплывало что-то в памяти, стирала эти картинки, чтобы и следов от них не осталось.
Не люблю толпу, площадные гулянья, застолья с малознакомыми людьми. Антракт в спектакле. Нужно встать с кресла и прогуливаться по фойе, раздвигая таких же праздно прогуливающихся, что-то обсуждать. А обсуждать еще нечего, спектакль еще не окончен, впечатление не созрело и не улеглось в душе. Толпа - всегда лишнее напряжение. Люблю состояние работы, потому что работа для меня - творчество. А творчество - это общение с тобой. Диалог.
Нина улыбнулась: до чего они похожи, бабушка и внучка. И в себе она с возрастом все чаще находила мамины черты. И фигура, и походка, и манера разговаривать. А раньше ей казалось, что она нездешняя, инопланетная. Может быть, в отца, настолько ей хотелось быть другой, чем мама. Но оказалась мамина. И Настя мамина и бабушкина. И папина, конечно, тоже, глаза его, вот только папа об этом не знает.
Этого длинноносого не пускать! Гражданин, вы куда претесь? Не видите, опечатано? Как вы смеете открывать - запечатанное? Вы кто вообще - с таким неэстетичным носом?
Странно она себя ощущала, свою непринадлежность никому и ничему. А хотелось - сопричастности, слияния. Хотелось быть водой, например, когда плывешь. Быть внутри процесса, если готовишь щи. Чувствовать энергию коллектива, когда находишься на работе. Однако Элла не умела отдаваться до конца, словно остерегалась.
Она опомнилась, когда заметила, что в квартире ее выпавших волос больше, чем кошкиных. Очередное любовное увлечение не прошло бесследно, семилетний марафон окончился пшиком. Слезы высохли, бежать никуда не хочется. Раньше вызывала такси и мчалась за ним на край света, вернее, города, в его однушку, чтобы ругаться и мириться. Больше не хочется ни ругаться, ни мириться. Скучно.
Дочь была, как гора. Маленькая, хрупкая, однако матери казалось, что она занимает слишком много места в их крошечной двухкомнатной квартире. Отвыкла от дочери, подумала Соня.
Сколько Вика себя помнила, всегда искала книгу о себе. Душа вздрагивала от совпадений. Хотелось положить душу на ладонь и рассмотреть ее. Что в ней есть светлого и темного? И нарисовать.
- Я как будто не давала объявление о распродаже сказок, - сказала Яга, впуская молодца в дом. - А я не за дешевизной пришел. Заплачу по самой высокой цене. Только мне нужна новая сказка. Моя собственная, написанная лично для меня, - добрый молодец сел за стол и положил руки на стол, и даже подвинул чашку к самовару и открыл кран. Он не стеснялся, чувствовал себя в гостях, как дома.
- Я люблю тебя, Нюточка... Нюта поморщилась. Потом вздохнула и попробовала еще раз: - Я люблю... се6я, - Нюта запуталась. Помолчала, потом неуверенно добавила: - Нюточка...
- Бог все тебе дал, доченька: и красоту, и любовь, и счастье, - говорила ей мать. - Какой еще бог? Я все сама, - отвечала Лана, студентка института культуры и жена полковника милиции.
Аня опустилась на колени и прошептала, подняв лицо вверх: - Господи, ну забери это у меня, если оно ему не нужно. Я больше не могу. Она положила руки себе на горло и на грудь, как бы показывая, что именно и откуда нужно забрать. Аня говорила о чувстве, которое в последнее время не давало ей нормально дышать. Кажется, это неземное чувство называется любовью.
Строки пробиваются сквозь усталость, стучатся ночью, днем, и сколько их ни тормози, все равно просочатся на бумагу. Нелепые, странные. Ясность наступит позже, вдруг станет понятно, зачем они с такой настойчивостью просились на свет. И спадет с души камень, еще один.
Лика была задумана честной и верной, она чувствовала в себе этот свет и эту высоту. Однако жила, как получится, и порой, анализируя свою жизнь, недоуменно пожимала плечами, разводила руками, обреченно вздыхала, плутая в своих мыслях по бесконечному кругу, и не понимала, кто и в чем виноват, и что делать. В итоге она вставала на одну ступеньку с русскими классиками и так же, как они, не находила ответы на извечные русские вопросы.
Разлуки нет - как нет смерти. Ушедшие - рядом. Видят, слышат, спрашивают, отвечают. Сначала ты чувствуешь только пустоту и боль. А потом понимаешь, что та боль и тяжесть в душе, тот горячечный бред, который постоянно крутится в твоей голове - это не сумасшествие. Так ощущается присутствие в твоей жизни того, кто ушел. И от осознания этого становится чуть светлее.
Мамино лицо на экране монитора было напряженным, как при невыносимой боли... Свыклась с ней, но еще немного - и не выдержит. Закричит так громко, что все обернутся, изумятся ее долготерпению, кинутся на помощь, поднимут на руки, подуют "у волка заболи, у лисички заболи, а у Верочки - заживи"...
До чего влюбиться хотелось, даже не выскажу! И страшно, война все-таки, стреляют каждый день, и устаешь так, что не передать словами, а вот ложишься спать и думаешь: - Где же он? Где же он, тот, от которого глаз не отведу?
Батюшка отпевал так, что хотелось петь вместе с ним. Лизавета и запела, батюшка быстро сказал: - Потише, потише. Лизавете не хотелось приглушать голос, и батюшка снова приструнил ее: - Потише.
Перед нашей свадьбой он уезжал к матери советоваться о мере ответственности за семью, а вернувшись, чуть было не раздумал идти в загс. Я тогда почти поверила маме с ее пророчествами.
Кирилл нес ее на руках, и Люси понимала, что позволь она ему, он будет нести ее всю жизнь. Люси отдыхала на его руках, отогревалась в заботе и внимании.
Человек рождается с верой в сказку. Даже не в чудо, а в то, что добро побеждает зло. В то, что тебя любят. Просто так. Это важно, что ты кому-то дорог, по тебе скучают и обнимут при встрече. Эта вера неистребима, даже если жизнь повозит тебя мордой по асфальту, и хочется сказать: я в домике, чур меня!
Рита Сорокина еще раз прочитала план сочинения. Цвет глаз, волос, характер... Она знала, конечно, что у мамы голубые глаза и русые волосы, но предложения не складывались. Рита снова посмотрела на доску: за что я люблю маму? Потом покосилась на Светку Китайцеву. Та строчила, закрыв тетрадку от Риты ладошкой, как будто она будет списывать про Светкину маму, у нее своя есть.
Пожалуй, самый красивый человек, которого Викуся встретила в своей жизни, была уборщица, которая мыла подъезд в мамином доме. Такой самодостаточной уборщицы Викуся больше нигде не видела.
Вот, собственно, и все. Не хочется вспоминать. Но вот странно, стало немного легче. Совсем капельку. Подумать только, какие мелочи тогда волновали, и странно, что сейчас от них тепло. И хорошо, что тепло. Хорошо, что есть мелочи. Хорошо, что они были, и можно прислониться к прошлому, почувствовать, как оно согревает.
Рассказы пишутся странно - почти как дневник, не событийный, а задушевный. Потом, конечно, герои выходят из-под контроля, совершают необъяснимые поступки, но при этом отвечают мне на насущные вопросы. Не облекают суть в слова, но на душе становится яснее и чище.
Перед сном читали "Терешечку". Вовочка любил страшные сказки, замирал, прижавшись к маме, и обоим было жутковато и сладко. Луизе хотелось сидеть так всю жизнь, чтобы больше ничего не происходило. Пусть все страшное происходит только в сказке, а в реальности будет хорошо и уютно. А еще лучше отмотать время назад, а потом прожить его светло и правильно.
- Знаешь, как бы я тебя нарисовала, - Марго проведет рукой по его лицу, словно запоминая. - По памяти. Скучала бы, как будто давно не видела. Каждую капельку, каждую черточку - верно. А ты сидел бы рядом, а потом смотрел на рисунок и удивлялся, как я тебя вижу.
ОНА. Мужчины так боятся привязаться, им так важно чувствовать себя свободными... ОН. А женщины не хотят чувствовать себя свободными? ОНА. Нет, конечно. Мы мечтаем прилепиться к кому-нибудь, стать одним целым...
Три дня надежды - пятница, суббота и воскресенье. Или три дня изнуряющего беспокойства. По дороге домой Юлию одолевали противоречивые чувства. С одной стороны, хотелось лечь в кровать лицом к стене, укрыться одеялом и не шевелиться. А с другой стороны, Юлия понимала, что лежать и бездействовать она не сможет. А куда бежать от болезни-призрака, пока неясно. Пока не поставлен диагноз и не назначено лечение. Не сможет она лежать на диване, точно не сможет. Юлия свернула к концертной кассе и купила два билета на "Тодес".
Телевизора в ее доме нет, не хочется отвлекаться от мира собственного, вглядываться в безумие Вселенной. От внешнего мира ее дом закрывают плотные портьеры с изящными ламбрекенами. На стенах - картины. Пейзаж старого барского сада с убегающей вглубь дорожкой, по которой так хорошо гулять. Натюрморты с цветами. Примечателен автопортрет: в бальном платье с открытыми плечами, загадочная поволока глаз, неуловимая улыбка... Натали Гончарова, не больше, но и не меньше. Чистейшей прелести чистейшей образец.
Каждая женщина мечтает, чтобы мужчины слепли от ее неземной красоты, но если вам не хочется при этом потрясти земной шар, чтобы они упали именно к вашим ногам, то с вами все в порядке. А вот если мысли о том, что вас обделили любовью, не дают вам спокойно жить, значит, вам есть, над чем задуматься.
Помню какую-то давнюю телепередачу с забавным сюжетом: актриса с обручем на уровне талии входит в метро и говорит в ответ на возмущенные возгласы пассажиров: - Извините, это мое личное пространство. Ей не хотелось, чтобы нарушали ее личное пространство. А мне, наоборот, хочется прижаться к кому-нибудь, чтобы почувствовать тепло и защиту.
У Лиды росла дочка. Как знать, может, и не пустила бы сына в армию, чтобы родина его куда-нибудь кинула. Лида, как все в маршрутке, отводила глаза, не хотела слушать, но слушала парней со смешанным чувством стыда и боли. Какая родина - такие и защитники, что тут ответишь?
Клавдия задумчиво входила в воду, и неизбывную любовь ее к Будулаю не вмещали ни река, ни небо... - Не, ну, я не могу! - фыркнула Нелька. - Мам, ну, ты могла бы вот так влюбиться? В своем-то возрасте? Мама смутилась, но Нелька почти не обратила на это внимания. Она и не ждала ответа, потому что вопрос был риторическим. Ответ для нее лежал на поверхности: сразу после молодости наступает старость, в которой нет места любви. Нелькина старость, понятное дело, за горами, за долами, за далекими лесами, а молодость - бесконечна, она всегда будет сиять солнечными брызгами из Нелькиных глаз, сочиться сладостью с Нелькиных губ, пульсировать в Нелькиных пальцах. Нелька не размышляла, конечно, об этом так подробно, но воспринимала себя как величину вечную и неизменную.
Вера не станет довлеть над своим ребенком. Она именно так и подумала: довлеть. Она будет со своим ребенком на равных. Будет смотреть с ним в одну сторону и никогда не отведет взгляд. Обязательно выслушает его точку зрения, чтобы малыш не боялся разговаривать с ней.
Меня всегда волновала тема маленького человека в литературе. Я Акакия Акакиевича понимаю... Не то, чтобы чувствую с ним внутреннее родство - но что-то сжималось внутри, когда читала о его мытарствах... Давно читала, а помню...
Верочка понимала, что эта драгоценная капелька тёти Аниного тепла никуда от неё не денется и даст ей столько силы, что хватит всем, и маме, и Ванечке, и бабе Симе.
Дети в сквере подходят к Варе, рассматривают, что она рисует. Узнают сквер и себя, рассказывают, во что они играют. Варя слушает с улыбкой. Взрослые не останавливаются, Варю это устраивает.
Снегурочка постучала, не дождалась ответа и вошла в комнату заказов. - Не поступала заявка? - хмуро спросила она. - Сдай костюм, - отозвалась диспетчер. - Он любит сказки, - покачала головой Снегурочка. - И потом, есть еще китайский Новый год. - Прошел уже, - усмехнулась диспетчер. - Первое марта послезавтра.
Отец наклонял свою седую неопрятную голову, чтобы внучка погладила ее, причмокивал губами, чтобы малышка засмеялась. Старый стал, больной, после инсульта дурак немножко. Тепла захотел.
Уверенность в себе - от отца, и неуверенность - от него же. Нам с братом не повезло, досталось второе. Сначала достался такой отец, а потом все из этого вытекающее.
Ангелину любили все: родители, учителя, одноклассники. Родительская любовь заключалась в строгом контроле и подспудном желании, чтобы дочь подольше оставалась маленькой. Ангелине тоже не хотелось взрослеть: маленькой быть удобно, за тебя отвечают.
Кажется, со мной происходит что-то новое. Чудесное, странное. Ну, запела, невольно поморщилась я... А еще говорят, к хорошему быстро привыкаешь. А я еще и не начала привыкать, а уже морщусь. Как же люди живут с ним, со счастьем?
Муж был душой их дома, не то, чтобы не имел самостоятельной ценности, просто дом без него был пуст. Все, что Яна делала, она делала, собственно, для мужа. И даже кошку завела для него, чтобы мужу было на кого смотреть и улыбаться.
Вера неловко шла по застывшему неровными комьями на тротуаре снегу, и чувствовала, что душа ее сейчас выглядит примерно так же: озябшая, заскорузлая, серая от сбившихся в кучу мыслей. Ее состояние легко считывается. Недаром люди спрашивают, все ли у нее хорошо. Чужим она отвечает, что все хорошо, близким тоже. Не верят ни те, ни другие.
Свекровь в течение разговора пять раз произнесла слово "шустрая". Она рассказывала о снохах своих подруг, все они были шустрые. Крутились, что-то устраивали. Искали зернышки, несли в дом. И только Настя рисовала свои картинки и ни о чем серьезном не думала.
Милочка услышала скрип, заглянула в комнату и увидела, что дверца плательного шкафа приоткрыта. Она сразу почувствовала, что это скрип необычный, поэтому подошла на цыпочках, чтобы не спугнуть тайну.
Людмиле приснился сон, как будто идет она голая по городу, заходит в ателье и просит дать ей тряпочку прикрыться. Людмила проснулась и вспомнила, что муж любит другую. Стыдно.
Она была странная, неудивительно, что мы с ней нашли друг друга. Люди не от мира сего всегда вызывали у меня чувство мучительного узнавания, признание родства. Мучительного, потому, что окружающими, вполне нормальным и крепко стоящим на ногах большинством, они воспринимались насмешливо и чужеродно, те не признавали их за своих, не принимали в стаю.
Алла взяла телефон и сказала вполголоса: - Сейчас сыночку позвоню. Нашла среди контактов номер Коли и нажала вызов. Прислонила трубку к уху и послушала, как автоматический голос сообщил о том, что абонент не доступен. Вздохнула сдавленно: - Не отвечает Коленька.
Мама говорила, что отец ее не ждал. Тося родилась вопреки его желанию. И теперь постанывала под тяжестью этой страшной тайны. Тем более, что мама тоже плакала. Ночью прислушивалась к шагам за окном, ждала отца. А он все не шел. И она выла в подушку. Тося подхватывала. Мама спрашивала: - Где болит? А Тося выла в поддержку матери, уже тогда она чувствовала свою сиротливость.
Было в ней что-то жалкое, в этом наклоне головы, заискивающем, словно просящем выражении глаз. Фотограф говорил: - Голову держите прямо. Про глаза ничего говорил, предлагал улыбнуться, но и улыбка получалась какой-то потерянной, будто Лаура пыталась, но не надеялась понравиться. Поэтому фотографировалась редко, обычно на документы. На семейных фотографиях смотрелась бедной родственницей. На коллективных обычно отсутствовала. Больно было так, что все остальные чувства утонули в этой боли. Ни стыда, ни гордости, ничего не осталось. Даже любовь трансформировалась в боль . Хотелось умереть. Исчезнуть. Не быть. Он не утешал. Расставаясь, нужно рвать до конца, чтобы откровило и зарубцевалось.
Варя налила в кружки чай из термоса и положила на салфетку пирожки с луком и яйцом. Посмотрела на фотографию на памятнике. Отец Антона казался строгим, даже суровым. - Наверное, осуждает меня, - подумала Варя.
Варя зажигалась о мать, как спичка о коробок. Стоило только матери нарушить ее пространство, в девочке поднималась глухая волна раздражения. Некрасиво, и Варя мучается чувством вины за свое поведение, потому что, естественно, раздражение прорывается. Варя бурчит себе под нос, расстраивает маму.
Мне кажется, что главная книга у меня еще впереди. Вернее, когда пишу, думаю, что это и есть главная, но потом понимаю, что нет, не все еще сказала. Не получилось опуститься на самое дно души и достать оттуда то, о чем и сама пока не знаю, извлечь на свет Божий и, наконец, понять, зачем пришла в этот мир. Даже, может быть, так: за чем пришла, без чего душа не может успокоиться? Все мы приходим сюда за чем-то, чтобы что-то получить. Но и дать. Отдавая, чему-то научиться. Терпению, прощению, любви. Учишься любить - отдавая или принимая в дар? Принимать тоже непросто. Я, например, не умею быть должной, сразу оплачиваю. И беспрерывно размышляю, зачем родилась на свет. Нет бы, просто жить и наслаждаться самим процессом! Вместо этого придумываю героев и наблюдаю за ними. И хотя бы кого-то из них сделала счастливым. Но нет, заставляю страдать и мучиться, мечтать о несбыточном, а потом забываю о них. Потому что мне интересны уже другие герои. Может быть, Богу тоже спустя некоторое время мы уже не любопытны. А мы стучимся, задаем вопросы, и порой нам кажется, что слышим ответ.
До чего хочется тебя рисовать, проводить кисточкой по листу, чтобы на нем проступали любимые черты. Я рисую тебя не каждый день. Откладываю, торможу эту радость. Разговариваю ежедневно, но рисую нечасто. Только если не нахожу нужных слов.
Может быть, мы рождаемся для преодоления того, что нам предназначено? Иуда был глубоко мыслящим и чувствующим человеком, он сумел прочитать свое предназначение, неспроста выбран небом на роль предателя. А потом повесился на осине. Опорочил имя и дерево. Как знать, сумей он преодолеть судьбу - история человечества была бы светлее?
Любаша была необычной девочкой, не то чтобы яркой или со способностями, а - задумчивой. Встанет, например, у окна и смотрит на тропинку, бегущую в сквер. И вот она уже словно идет по этой тропинке, да не в сквер, а в самую, что ни на есть, гущу сказочного леса...
Если прочитаешь, обидишься, наверное. А другие читатели, забредшие на страницу, будут чувствовать себя неловко, как будто случайно оказались на чужом свидании. Но я привыкла быть с тобой откровенной. И с тех пор, как расстались, ничего не изменилось, я по-прежнему выбалтываю тебе все, что приходит в мою непутевую голову.
- Вертятся какие-то слова на языке. Кружатся в голове какие-то фразы, красивые, четкие, аж дух захватывает, но просыпаешься - и пустота, - недоуменно сказала Любка. - Вот просто руками разводишь и физически чувствуешь, как сквозит пустота. А то, невысказанное, снова оседает на дно души. Надя усмехнулась. Любка была интересна тем, что озвучивала порой Надины мысли. Но и раздражала невольным сходством. Словно напоминала лишний раз, что и она, Надя, тоже в чем-то не состоялась и тоже вызывает у окружающих усмешку, а может, опасение, вдруг ляпнет что-то такое, что вслух не говорят. Это что-то живет где-то глубоко, на самом дне души, и незачем его тревожить, доставать на свет Божий. Рассматривать пристально. Что ты там увидишь? Не знаешь? Вот и сиди тихо, не суетись, не проявляй излишнего любопытства. Многие знания - многие печали.
Галка вытерла слезы, подняла прутик, написала на песке: "Зачем?" Смотрела, как волны смывают эту надпись. Ничто не вечно, и вопросы со временем теряют свою значимость. Даже те, на которые ты так и не получила ответа.
- Расти здоровенькой, умненькой и счастливой. Ты просто обязана стать счастливой за них, слышишь? За дедушку, за папу и за дядю. - За какого дядю? - спрашивает ее Света. - За Вениного брата, - объясняет Вика. - Разве у Вени был брат? - удивляется Света. - Был, - соглашается Вика.- Просто он не успел стать счастливым.
Аришин заяц с дивана переместился на полку, она о нем не вспоминает, но он никуда не делся. Арина о нем не вспоминает, но заяц всегда с ней, каждую минуту. У ее зайца очень длинные уши, все полагают, что у зайцев таких длинных ушей не бывает, но у Арининого зайца - такие вот длинные. Длиннее, чем у всех остальных зайцев, даже у того игрушечного, который стоит на полке. Таким она его видит.
Завтра все не наступало. Обещало так много, но не выполняло. Завтра должен был прийти папа. Однажды он ушел и закрыл дверь. И незаметно переместился в завтра.
Жанне порой казалось, что долго вынести ее никто не сможет, поэтому она предпочитала не навязывать свое общество. С девочками дружила в основном в школе, на переменах. Домой не приглашала.
Когда человек влюблен или занят интересным делом, он времени не замечает. Кстати, интересное дело тоже своего рода влюбленность, и признаки одинаковые: каждую секунду думаешь об объекте своей любви, не хочется с ним расставаться, наоборот, жаждешь его познавать.