Тонкая грань. Тонкие лезвия. Как поделиться этой болью, как рассказать другим, что такое безумие и как оно овладевает человеком - пядь за пядью, день за днем. Эта апатия, мертвящая, холодная, непреклонная. Я знаю ее цвет - бледно-лиловый. Святой отец, я схожу с ума. Я чувствую это, это не выдумки, не "подростковый возраст". Я теряю рассудок. Но ужас даже не в этом. Самое леденящее душу то, что я знаю, когда безумие поглотит меня полностью, я могу стать опасна. Я уже не буду контролировать себя. Смертельные вспышки необъяснимой ярости и агрессии. Я боюсь...Что причиню вред самым близким. Боюсь, до такой степени, что желаю умереть. Я полна мыслей о том, как покончить с собой. А через секунду кричит все внутри: "Нет! Нет! Не смей!" Но не потому, что это смертельный грех. Понимаю остатками разума, что не попаду в рай. Но ведь не поэтому не поддаюсь, подлая душа, а потому , что жить хочется - по-звериному, совершенно животно хочется ЖИТЬ. Безумной, убогой, юродивой, но жить. А потом снова, как холодный душ, мысль о том, ЧТО я могу сделать, когда то, что в моей голове сейчас лишь временами, станет главным и единственным.... Что мне делать, святой отец?
х х х х
Нет мне покоя, батюшка. Помоги, милостивец. Спать не могу, а пуще того, помирать теперь боюсь - совесть моя нечиста. Один и тот же сон вижу уже которую ночь:
мне 4 года, война, а мы с матерью моей остались в Ленинграде - блокада. Зима, голод. Мать моя карточки отоваривала. И вот привелось ей мужчине одному помочь, она ему хлебные карточки задним числом выдала. Семью его от голодной смерти спасла, сильно он ей был благодарен, батюшка, и привез ей за то котенка с Дороги Жизни. Так у нас Маруська-то и появилась. Страсть какая умная была кошка! А смелая какая - каждую ночь я, маленькая, слышала, как отчаянно она билась с жуткими блокадными крысами. Стало быть, берегли Маруську всей нашей огромной "коммуналкой" на 9-й линии, прятала я ее как могла, следила, хоть и маленькая, да ведь дома сидела. Но однажды ...пропала кошка. Не вернулась. Уж потом, батюшка, управдомша наша пошла обходить квартиры-то, на предмет покойных, и в одной из соседних нашла она женщину на кровати, мертвую, а под кроватью - замерзший труп младенчика ее, ребеночка с отъеденными кусочками... и голову нашей Маруськи.
Не уберегла я ее, батюшка. Жизнь после прожила, за мужем по гарнизонам моталась, никому зла никогда не желала, детей двоих подняла , хорошие люди из моих ребят получились, и всю-то жизнь подбирали мы кошек да собак, выхаживали, подле себя
берегли, но никого из них сейчас не вспоминаю, а только Маруськину голову что ни день, то вижу. Словно камень она у меня под сердцем, батюшка, к земле тянет - боюсь я, что не даст мне это помереть спокойно, не смогу я предстать пред очи Господни, не увижу Царствия Небесного. Не уберегла я Маруську - отпусти ты мне этот грех, батюшка, видать, самый страшный за всю мою жизнь.
х х х х
Женское одиночество. Что это? Какой у него вкус, запах, цвет?
Оно наполнено шуршанием книжных страниц, кадрами любимых фильмов, вышивкой, альпийскими горками, фитнесом и бассейном, митингами за разрешение абортов или права женщин, алкоголем, оживленным гулом очереди, сдающей бинокли после театральной премьеры, шоппингом, встречами с подругами, зачастую столь же одинокими, алкоголем, одинокими гостиничными номерами в туристских "мекках"
мира, где свободное место в постели занимает guide-book, вновь алкоголем.
Одиночество, тотальное, всепоглащающее. Такое, что когда бы ты ни пришла, всегда сама открываешь себе дверь ключом. И такое, что ты не запираешь дверь в ванную, с чем бы ты туда ни шла - с бритвой или "вибратором".
Одиночество - невольное монашество. Длинное, как сутана. Каждый день которого ты могла бы дарить негу и нежность, новую жизнь. Но нет, в лучшем случае ты сможешь подарить сытый покой и изнуряющую ласку собаке или кошке, случайно попавшейся тебе на глаза в минуту приступа черной тоски, разрывающей нутро. Да и то лишь в случае, если у тебя хорошие отношения с соседкой, отзывчивой и... одинокой.
Этот зверь сможет стать началом того сплоченного кошаче-собачьего сообщества, которое сожрет от голода твое лицо, когда ты тихо и незаметно умрешь за своей дверью...скорее всего, от одиночества. Я боюсь этого, святой отец, боюсь так умереть.
х х х х
Глупость такая, батюшка. Ну ерунда, честное слово. Сама понимаю, что ерунда, что к вам люди идут не с такими проблемами, а с настоящей душевной болью, за советом. Но у меня-то ведь тоже дилемма. У меня тоже болит. Не дает покоя. Вы будете смеяться....Что? Не будете? Нет, понятно, что не будете, это просто я волнуюсь, не знаю, как объяснить. Просто, мне уже почти тридцать, через пару месяцев, а я никого не любила. То есть, совсем, понимаете? Никогда. Даже не влюблялась. Молодая была, там подростком, никогда. Никого. Кто-то скажет: "Экая невидаль! Да и радуйся, что тебя эта глупость миновала". Я понимаю. Я бы даже согласилась с этим. Как посмотришь, какие идиотские вещи делают люди, когда они влюблены. Какое количество проблем себе наживают. Воистину согласишься с мыслью, что когда Господь хочет нас наказать, то лишает разума. Причем самый действенный способ здесь - дать возможность человеку влюбиться. Считай, дело в шляпе. Вот и выходит, что мне бы радоваться, но не тут-то было. И знаете почему? Я чувствую, что это все равно случиться. Я полюблю. Скажете, отлично? Нет. Потому что, если это случится, то такое чувство переломает мне хребет. Это убьет меня. Иссушит душу. Унизит, растопчет, я стану жалкой. Буду вымаливать любое проявление ответного чувства словно милостыню на паперти. Я уже стану не я. Жизнь под откос. Знаю это, стопроцентно знаю. Мысль о том, что оно на меня обрушится, висит надо мной как глыба. Я живу, сгибаясь под этой тяжестью. Страшусь этого. Не хочу. До судорог не хочу. Ведь можно же без любви, батюшка? Совсем без нее прожить жизнь? Ведь можно?
х х х х
Это, как правильно, к вам обращаться? Батюшка? Батюшка, я не знаю, что вы можете мне сказать. Но с другой стороны, вы здесь один, с кем мне поговорить. Может, что и подскажете. Я умираю. У меня ВИЧ. Как? Просто. Наркота. Не имеет смысла вздыхать. Что случилось, то случилось. Молодой, оказался никому не нужен. Точнее, подумал тогда, что никому не нужен дома. Что не любит никто, хотя сам любил до судорог. Маму свою. Сестра говорит, маленкий был, не отходил от маминой юбки. А потом как-то знаете, они с отцом стали ругаться. То один пытается меня на свою сторону перетащить, то другой, в спорах своих идиотских. Задабривают, один говорит мне: "это нельзя", другой ему наперекор: "это можно". А я понимаю, что не от любви ко мне, от ненависти друг к другу. Я же как чмо какое-то, между молотом и наковальней. Устал как собака. Ну, думаю, вас на фиг. Никому до меня дела нет, так и мне на все наср... ну, в общем, наплевать. Пошли вы. И ушел из дома. Улица встретила с распростертыми объятиями. Дальше история обычная и нудная. Результат известен. Мать с отцом все равно разошлись. А я домой вернулся, подыхать. Не хотел на улице, как собака. И тут накрыло.
Увидел вдруг мать словно другими глазами, как она сейчас одна. Бьется, как рыба. Знает, что со мной, что меня ждет. И все равно - со мной, мне лучший кусок, все свое время, всю заботу. Понял, что дурак был. Любит она меня. А я ее, по-прежнему. Денег на дозу нет, пацаны говорят: "в чем проблема вынеси из дома, что ценное, продай и не парься", а я не могу. Говорю: "мать расстроится"! Понимаете вы, даже в ломке, когда на стену лезешь, не могу ее огорчить. Не говорю уж о том, что руку поднять. Люблю. Всегда любил, понимаю теперь только, когда поздно. Ведь, если бы тогда, когда из дома уходить решил, до меня простая мысль дошла, не важно, любят ли меня, если я люблю, это уже повод жить - все могло быть иначе.