Аннотация: Эта вещь была написана в апреле-марте 2000 года. По мнению некоторых моих друзей - она до сих пор лучшая из всего, написанного мною. .
Уроды.
Философско-мистический роман о любви.
С благодарностью за моральную поддержку Ю. Гагариной, а также семье Тарасенко - Ирине, дяде Вите и Ивану Викторовичу в особенности.
Часть первая.
Бутоны.
Глава 1
Художник был груб. Он прямо сказал:
- Кто ночевать будет, тот остается. Все остальные - вон. И еще... - Художник поморщился. - Завтра я никого не жду. Хоть с пивом, хоть без. Я отоспаться хочу, у меня послезавтра практика, урок в 14 школе.
Все было ясно, и наша кодла, весело гикая и перекрикиваясь, спустилась с четвертого этажа в холод, мороз, в ночь. Но даже тридцать градусов ниже нуля не уняли пьяной компании, и я первым предложил:
- А пойдемте к Хадже? Там будет весело! - И мы, невзирая на холод, на позднее время и большое расстояние, пошли к Хадже.
По пути собрали по карманам на литр розливного портвейна - немного, конечно, но учитывая, что Принцесс, Ольга и Юльга не пьют портвейн, а Цесарь пьет медленно и не всегда даже допивает один стакан, нам предстояло давить литр на троих - на меня, Хаджу и Молодого.
Принцесс заявила, что ей холодно; тут же ей было предложено три способа согреть ее - один неприличней другого, причем самый неприличный предложила Юльга. Все с удовольствием посмеялись, потом Юльга предательски, сзади, подставила мне сзади подножку, а когда я упал, кошкой прыгнула сверху. От нее легонько пахло перегаром и сладкими духами.
- Пишешь? - дерзко спросила она. - Я хочу.
Я перекатился на нее сверху, и сделал вид, что пытаюсь раздеться.
- Подонок! - прошипела она и скрипнула зубами. - Ну ничего, женишься - жена тебя вылечит!
- Возьмешься? - иронически спросил я.
- Еще чего! - возмутилась она. Вся компания ушла уже за поворот, и мы побежали догонять - заодно и погреться, не май месяц на земле валяться. - А ты это серьезно? - на бегу спросила Юльга.
- Поздно, - вякнул я сквозь зубы. Пиво, наполнявшее меня, бухало и булькало, требуя остановиться, сесть в теплое мягкое кресло, и продолжить беседу о судьбе русской интеллигенции, так грубо оборванную Художником. Но кресла не было, а было холодно - причем так холодно, что невозможно даже подумать о том, чтобы достать сигарету и прикурить - пальцы можно поморозить.
Когда мы их догнали, они уже моргали, замотав свои многострадальные верхние дыхательные пути шарфами и надвинув шапки поглубже на уши, и только Цесарь, равнодушный к жестокостям погоды, вдумчиво рассуждал, почему бы Ольге не отдаться ему. По всему выходило, что причин не отдаваться у Ольги не было, и даже более того, были все причины отдаться.
- Ты молода, красива, замуж тебе рано - вначале отучиться надо, жизненный опыт приобрести, материальную самостоятельность. Молодые кретины - кивок в мою сторону - тебя не могут интересовать, старые идиоты - кивок в сторону Молодого - слишком скучны, а я как будто идеально создан для тебя...
Хаджа был дома - это стало ясно, когда мы вышли к пустырю - с другой его стороны стояла девятиэтажка, и на девятом этаже, в четвертом окне справа горел свет. Горел маняще, обещая теплое мягкое кресло, стакан портвейна и тлеющую сигарету, забытую в пыле дискуссии.
Однако вдруг оказалось, что мы потеряли тропинку. Молодой высказался в том плане, что он нас предупреждал, хотя никто никого ни о чем не предупреждал - а заблудились мы потому, что луны нет, и фонарей нет, а есть только десяток освещенных окон в доме Хаджи, да тусклые звезды над головой.
Потом тропинку все же нашли, и уже не только мы с Юльгой были с головы до ног в снегу; но тропинка вела не туда, а потому до манящей девятиэтажки мы шли не десять минут, а все полчаса.
Лифт, естественно, не работал. Дверь Хаджа открыл сразу, не спрашивая. Увидев нас, он буркнул - "щас", закрыл перед нашими носами дверь и убежал. Я вторично нажал кнопку звонка, и дверь вторично открылась. Хаджа выключил в прихожей свет, отошел на шаг от дверного проема и сфотографировал нас кодаковской "мыльницей".
- Я и представить не мог, что немцы, выходя из-под Сталинграда, выглядели так жалко! - Объяснил он. - Пусть хоть потомки мои реально смогут это представить.
Я посмотрел в зеркало - бобровая шапка, съехавшая на бок, была вымазана в снегу; шарф косо закрывающий пол-лица заледенел от моего дыхания; полушубок на мне не висел - он стоял колом. Остальные выглядели не лучше, и только Принцесс выглядела гораздо хуже. Ей растерли уши, и уши опухли. Растерли пальцы на ногах, и пальцы на ногах тоже опухли. Хаджа подивился такому явлению и предложил растереть ее всю. Принцесс отказалась.
- А почему? - удивился я. - Ты такая худенькая - а если растереть, пополнее станешь, посолиднее.
- Ты считаешь, что я тощая? - возмутилась и обиделась Принцесс. Впрочем, на меня долго не обижаются - рылом не вышел.
А потом из магнитофона запел Никольский, из пластиковой бутылки полился теплый портвейн, достались из карманов сигареты, а Молодой по вечной своей дурости заявил, что Чечню надо стереть с лица Земли, а мусульманство - это гнойное пятно и ничего более.
- Во-первых, - раздраженно начал Хаджа, - не мусульманство, а Ислам. Во-вторых, на Чечню могут быть разные точки зрения, но вопрос не в этом, вопрос в том, что общего между исламом и Чечней?
И пошло, и поехало. Портвейн пился, Хаджа доказывал Молодому что исламский фундаментализм - это хорошо, потому что это тебе не сектантство какое-то, а приверженность старым канонам, и никогда настоящий мусульманин не подымет оружия на человека только за то, что тот православный либо иудей - ибо священная война - это война духа, а не война оружия, а за сектантов-идиотов ни Хаджа, ни ислам ответа не несут. Во время этой беседы Молодой сыпал матами, а Хаджа - цитатами из Корана и Библии. Молодой ссылался на Ваську-дурака, который ушел в армию тупицей, а вернулся идиотом, получив осколок в голову, да так и не подержав в руках боевого оружия. Хаджа ссылался на святого Августина, на Идриса Шаха и Даниила Андреева, и никакого диалога у них не получалось и получиться не могло в принципе.
Цесарь на пару с Принцесс уговаривали Ольгу отдаться Цесарю, Ольга отшучивалась, но не было у нее опыта словесных баталий, и хотя чувствовалось, что опыт этот у нее скоро будет, и многих молодых парней она вгонит в оскорбительную краску - но сейчас сама она сидела красная и смущенная, не находя доводов "против" и погибая в массе доводов "за"...
- Ну так когда свадьба? - подчеркнуто невинно спрашивала меня Юльга. - Я шикарное подвенечное платье на днях видела.
- Ты отказалась, - парировал я. - Навсегда разбив мое сердце.
- А теперь согласилась, - настаивала она. - Кот, ты передергиваешь. Когда делают предложение, дают время подумать.
- А ты не думая сказала "нет". - Я глотнул вина, и, сморщившись, допил стакан. Потом налил себе еще. Юльга взяла мой стакан, и, предварительно скривившись, сделала глоток. - Ты же не пьешь портвейн!
- А еще, - обвиняюще заявила она, доставая сигарету из моей пачки, - я не курю и не разговариваю с наглыми, пошлыми молодыми людьми и животными.
Молодой, жутко вспотев, войдя в то состояние, когда выпито слишком мало для того, чтобы опьянеть по-настоящему и слишком много, чтобы остановиться, допил свое вино, с тоской посмотрел на мой, почти полный стакан, на стакан Цесаря, полный наполовину, на стакан Хаджи, в котором что-то еще плескалось, и заявил, что ему мало.
Делиться никто не пожелал, и Молодой, обидевшись, быстро оделся, попрощался и ушел в какие-то другие места, где наливают, а не давят эрудицией. Впрочем, на самом деле Молодой отнюдь не был глуп, и многое знал и умел, но за несколько лет близкого знакомства с алкоголем изрядно потерял себя и запутался.
Девчата начали оживленно спорить, кто из них старше - спор был бессмысленным, самой старшей была Юльга, которой месяц назад исполнился 21 год, Ольге было 16, а Принцесс - 15. Но они спорили ради того, чтобы понять, кто будет спать в центре дивана, кто у стены и кто с краю.
Этот спор также был бессмысленным - в доме было две кровати и диван, одна кровать - Хаджи, одна - узкая и пружинная - гостевая - и плюс диван-трехспалка, громадное раскладывающееся чудовище. И если девчонки думали, что мы с Цезарем будем спать на узкой кровати, то они очень ошибались.
В конце концов все утряслось и Хаджа, уверяя, что приставать не будет, увел Юльгу, презрительно глянувшую на меня, в свою комнату, Цесарь - а он сегодня был со дня, и завтра ему было в ночь, лег один, а я между Ольгой и Принцесс. За сорок минут я выяснил, что максимум моих возможностей крайне далек от предела моих желаний, и большего, чем поглаживание спины ни одна из девчонок не допустит. Это было понятно, я и проверял больше из любопытства, чем из желания - девчонки молодые, свои, зачем с ними портить отношения? Ладно бы хоть влюблен был...
... - Ждешь меня? - спросил мальчик в серой тройке с черным галстуком.
- Жду, - продолжил бесконечный разговор я. - Только я тебя не приму. Ты мне никто.
Мальчик издевательски осклабился, и стало видно, что зубы у него желтые и острые, а четыре клыка сильно выдаются из ряда зубов.
- Ты урод, - констатировал он после минутного молчания. - А я повелитель уродов.
- Я не урод! - закричал я. - Я просто не такой как все!
- Ты убил человека, - серый мальчик изменился, на мгновение я узнал в нем себя в детстве, но он тут же вытянулся, и превратился в серого юношу с довольно большим животиком, длинными руками и ногами и хищным желтым оскалом. - Ты мой!
- Я был ребенком. Я не понимал, что делаю! Он все равно умирал!!!
- Но ты не дал ему шанса, - серый юноша внезапно похудел, стал ниже - внезапно я опять узнал в нем себя, но уже взрослого, теперешнего. - А я не дам шансов тебе.
Теперь это был серый мужчина лет тридцати, с руками, испорченными синевой татуировок, у него было грустное измученное лицо интеллигентного человека, прошедшего ад, которому нет дороги обратно - но и вперед, в глубину, ему совсем не хотелось.
- Я свободен, - как-то неуверенно сообщил я. - Я людям помогаю...
- Людям?!? - заорал Серый Человек и расхохотался. От следов интеллигентности ничего не осталось. - Кому? Этому молодому отребью? Лечебное кровопускание делаешь? Таланты ищешь? Дурак! Нет алмазов в выгребной яме - по чину ей не положено!!!
- Я не твой... - слабеющим голосом ответил я и перевернулся на другой бок, чуть подвинув Ольгу. На другом боку сны были другие - тоже нервные, но не такие страшные.
И весь остаток ночи мы вместе с ежиком бродили по туманному болоту в поисках лошадки, где-то ухал филин, что-то скрежетало то слева, то справа, а ежик не хотел со мной разговаривать, и потому мне было ужасно печально. А все вокруг оказалось таким тусклым, почти черно-белым, а под утро стало ужасно холодно. И когда я открыл глаза, то обнаружил, что на полу возле дивана спит Юльга, а Цесаря уже нет - то ли домой ушел, то ли в туалет, а Принцесс в свои 15 лет довольно-таки громко храпит, а у Ольги под одеялом сползли колготки - самую малость, но все же довольно-таки пикантно. За окном выла вьюга.
Глава 2
Света гордилась своими волосами, а Аня ей тихо завидовала. Еще бы - у Светы была настоящая грива черных, блестящих, здоровых - а у Ани только короткий ежик соломы, которая когда-то, до всех этих экспериментов с красками, лаками, гелями и тому подобной мурой была длинной русой косой под колени, на которую заглядывались мужики, и на которых она по дурости и молодости плевала и крутила ими так, что ни один не выдерживал ее крутого норова больше месяца.
Ане было 29, Свете - 27. Аня, визажист со своей клиентурой, с параметрами 90-60-90, которые сохраняла еще с бытности своей манекенщицей, девушка небедная и довольно-таки красивая, в любви была несчастлива.
Зато Света, маленькая, хрупкая как девочка, росточком около метра пятидесяти и не имеющая ни образования, ни жизненного опыта, зато обладающая веселым жизнерадостным характером и непреходящим оптимизмом, в любовь не верила и потому часто бывала любима.
- Я, - говаривала не раз Света, - признаю у женщин только два состояния - Женщина Свободная либо Женщина Любимая. Женщина Любящая - зрелище жалкое, а Женщина, Любящая Без Взаимности - еще и пошлое.
- Ты не права, - говорила Аня, которая влюблялась регулярно, причем в мужчин небогатых, ревнивых и неверных, которые помотав ей нервы, как правило, со стуком захлопывали за собой дверь, оставляя ревущую Аню набирать номер светиного телефона. - Ты не права.
Три дня назад Света бросила своего последнего любовника, царственно похлопав его по щеке. От денег отказалась, оскорбленно заявив, что она не проститутка, и на вопрос "Как жить будешь?" презрительно рассмеялась.
Жизнь Светы была проста и необычна. Рано оставшись без родителей, Света жила с бабушкой и проигрывателем, причем больную бабушку Света не слушалась, а вот проигрыватель, исторгавший из себя песни Высоцкого и Окуджавы, она любила и слушалась беспрекословно.
За два месяца до окончания школы она влюбилась в человека, носившего ей охапки роз, следившего за ней влюбленными глазами из красивой иностранной машины, когда она, довольная окончанием уроков, выбегала из школы.
Школу она так и не закончила. Зато выяснила, что машина эта не только красивая, но еще и удобная, и очень быстрая. Любовь прошла быстро - любовь Светы к этому человеку, но не его любовь к ней. Человек этот (в рассказах Света называла его Тигром, и никак иначе) часто уезжал, много работал, и, в конце концов, через пять с половиной лет после встречи со Светой разбился на совсем другой, куда более дорогой но от этого не менее иностранной машине.
Семья Тигра и его партнеры забрали почти все - она замуж за Тигра так и не вышла, хотя, судя по всему, он ей предлагал. И вот она осталась, имея на руках акустическую гитару "Ибанес", кучу мягких игрушек и несколько очень дорогих украшений - тряпки она оставила в шкафу, взяв с собой только две пары любимых джинсов и очень удобную коричневую кожаную куртку-косуху, не считая того, что было на ней.
Больная бабка умерла два года назад, и, так как, похоронив бабку Света намертво забыла про ее комнату, и наследство не востребовала, комната вполне логично отошла государству.
И вот сидит несчастная Света возле станции метро, а ехать ей некуда, и бренькает она спокойным перебором что-то лиричное из Высоцкого, и есть у нее ощущение, что все будет хорошо.
Точно! Выплюнуло строение с буковкой "М" на крыше девятнадцатилетнего мальчишку с потрепанным рыжим чемоданом, болотного цвета рюкзаком, короткой стрижкой, некрасивым смуглым лицом и странным вопросом - "Тебе есть куда идти?".
... А потом двоюродная сестра этого мальчишки била его по щекам в ванной, требуя сказать - где он выкопал "это", а "это" сидело на кухне и пило чай - "этим" была сама Света, а еще через две недели влюбленный парень уехал обратно к себе на Урал, а в однокомнатной уютной квартирке остались две лучшие подруги - маленькая темненькая Света и высокая русая красавица Аня.
Потом Света два года жила с тридцатилетним владельцем антикварного магазина, называла его не иначе как Львом, бросила, вернулась к Ане, потом был Ягуар, был Барс и был Пума, брошенный три дня назад после бурного восьмимесячного романа.
Всех Аниных любовников Света называла "сусликами", и если поначалу Аня протестовала, то потом привыкла, и нередко сама в постели говорила своему избраннику - "Суслик мой", и, как ни странно, редко кто обижался.
И вот теперь сидели они, две одинокие молодые женщины - одна брошенная, другая свободная, и курили, и тихо разговаривали. О чем? Да обо всем - о музыке, о новой кафешке, в которую обязательно надо сходить, об Анином парне, которого Аня стеснялась и которого Света ненавидела, и вдруг Аня заявила:
- Все. Кончились настоящие мужики - были, да перевелись. А может и не было никогда.
А Света посмотрела на нее с сомнением и пожала плечами:
- Еще бы, с одними сусликами водиться - так точно решишь, что все остальные звери или тушканчики или в красной книге. Давай на спор - я тебя за полчаса познакомлю с настоящим мужчиной.
- На что спорим? - загорелись глаза Ани, представившей жгучего Гепарда на черном "Мерседесе".
- Если я проиграю, то всю неделю готовить буду, а если ты - то чтобы я тебя в этом парике не видела. По рукам?
- По рукам, - согласилась Аня.
Света достала мобильник из сумочки и набрала какой-то номер.
- Прачечная, - отозвался усталый мужской голос. Света нажала кнопку, и их рассоединили.
- Нет, мужчина на телефоне в прачечной - это не мужчина. - Заявила она и не глядя набрала следующий номер. Ответил женский голос, и Света опять нажала на кнопочку.
Пол часа не полчаса, но часа через два этой интереснейшей игры мужской голос на другом конце провода после фразы - "Нужен хороший, надежный мужчина - сусликов просьба не предлагать" ответил "Да, я слушаю вас", а не "Что за дурацкие шутки!" и не "Простите, а вы куда звоните", и даже не "Это я. Это именно я. Секундочку - (и, гораздо тише и куда-то в сторону) - Маш, это Саня с судоремонтного, я ему срочно нужен...".
Договорились на восемь вечера, в ресторанчике, который знали все участвовавшие в авантюре. "Да, за третьим столиком... Аня. Ой, Анна Павловна. Ну ладно, можно Аней...". Быстрый взгляд на часы - пол пятого. Ой! А времени-то почти нет!
- А может не идти? - вдруг воскликнула Аня. - У меня прическа пацанячья, а какое платье к такой прическе?
- Ты у меня хоть в ватнике пойдешь, - заявила Света, пресекая паникерские настроения, и, для большей страшности добавила - На голое тело. Если мужчина стоящий - а мне его голос нравится - то он тебя и в ватнике разглядит.
Аня села к зеркалу и за пять минут ее лицо расцвело. А потом она прикоснулась к волосам... и расплакалась. Тушь не текла - она была очень хорошей. Света попыталась пресечь истерику, с нахрапу это не получилось, и через минуту Света, глядя на плачущую подругу, вдруг совершенно неожиданно для себя заревела. Громко, в голос. Пораженная Аня умолкла, и через две минуты обе подруги катались по полу, истерично всхлипывая от смеха.
... Из дома вышли только в четверть восьмого. Ане пришлось-таки смыть макияж и нанести его по-новой. Света одела бесформенные старые джинсы и бесформенный же свитер, а сверху - старую косуху, и теперь, если не приглядываться к выражению глаз, могла сойти за пятнадцатилетнюю девочку-подростка. Сделано это было для того, чтобы Евгений - так звали "настоящего мужчину" - обращал внимание только на Аню. У подруги и мысли не было, что Аня поедет одна.
Частника поймали сразу. Аня всегда называла их "таксовщиками", а Свете больше нравилось крепкое емкое слово "Частник". Пожилой уже мужчина (нет, не Тигр - слишком стар!) на серой Волге мигом подбросил их к требуемому месту, Аня, по договоренности, кинула ему две бумажки, и в без десяти восемь они вошли в ресторан.
- Столик заказан, - не дал им сесть официант. - Если хотите, можете сесть за шестой или восьмой. - Официант разговаривал конкретно с Аней - Свету он поначалу принял за подростка, чувствовалось, что он вот-вот предупредит о том, что детям спиртное в общественном месте...
- Как занят? - хрипло спросила Света. Этот момент она не учла, и внутренне приготовилась к битве за столик, обдумывая, какую взятку было бы нормальным предложить. Однако после этих слов официант внимательно посмотрел на Свету, осознал ошибку и спросил:
- Одна из вас Света, другая Аня?
- Да, - поразились подруги.
- Ну тогда столик заказан для вас, - успокоил их официант. - Что заказывать будете?
Но не успели они не только заказать, но даже и сесть на предусмотрительно отодвинутые официантом стулья, как легкий порыв ветра заставил их оглянуться - в зал входил Он. Высокий, худощавый, чуть смуглый, он не принадлежал к породе кошачьих. Но и к грызунам его отнести было бы сложно. Хищные глаза, орлиный профиль, и даже своеобразная манера держаться выдавали в нем птицу.
Мощную, совершенную, несколько неестественно выглядящую в белом костюме-двойке. Воротник черной шелковой рубашки плотно охватывал его горло под сильно выступающим кадыком.
Улыбнувшись, он пошел прямо к Ане. Аня замерла на стуле, и Света поняла - еще минута, и она все испортит. Либо вскочит и опрокинет столик, лошадь этакая, либо заплачет, либо просто онемеет, что в данной ситуации тоже неправильно.
Но Света была не права. Под взглядом Евгения Аня расправила плечи, спокойно улыбнулась и приветствовала мужчину таким изящным кивком, что Света онемела. Рядом с ней сидела не "лошадка", как она ее иногда называла в шутку, а лань - чистая, изящная, совершенная.
- Чудесный вечер, - заявил Евгений. - Снег идет. Вы сегодня ужинали? А то я как-то не успел.
"Что он несет? - подумала Света. - Он или дурак, или все испортит!"
- Прекрасный вечер! - не согласилась с ее мыслями Аня. - А поужинать мы тоже не успели.
Света себе представляла все совсем не так. Но плевали Женя с Аней на то, как она себе все представляла. Женя заказал ужин, и только Света, с минуты на минуту ожидавшая что все испортится, почти не притронулась к еде - ее неправильная подруга и этот не менее неправильный птиц мигом смели с тарелок их содержимое, непозволительно быстро выпили по бокалу вина "за знакомство" и пошли танцевать под красивую лирическую песню Владимира Высоцкого, исполняемую местными музыкантами.
"Слишком правильный голос у певца, - раздраженно подумала Света. - СЛИШКОМ правильный".
На стуле Евгения лежало маленькое белое перышко с синим верхом. Света взяла его и посмотрела на свет - перышко переливалось и немножко блестело. Странное это было перышко.
А Женя прижимал к себе в танце Аню, и Аня совсем не была против, и он что-то шептал ей на ухо, и она улыбалась - беспечно и счастливо, и они кружились, а правильный, почти мальчишеский голос звенел красиво и мягко, и Свете дико было видеть Аню такой счастливой - она боялась за Аню, и Свете дико было слышать эту песню спетой не хриплым прокуренным голосом, а почти оперным, поставленным - ей было обидно за Высоцкого. А потом ей стало совсем дико и в голове колоколом зазвучала непонятно откуда взявшаяся цитата - "Крылья, ноги... Главное - хвост!"
И звучали слова Высоцкого, и кружилась в танце безумно красивая пара, и на голове у Ани был не ежик соломы, а просто красивая стильная прическа...
Глава 3
Я попытался проанализировать свой сон. Серого человека можно было рассматривать либо как свое второе я - "альтер эго", либо как дьявола, который в свою очередь либо приснился мне, что приравнивает его к "альтер эго", либо явился мне из своего Ада, а это уже мистика и дешевая эзотерика, и ни в жизни бы я в это не поверил, если бы сам не был уродом.
Началось все это давно, мне тогда лет шесть было, мы всей семьей - Ташка тогда еще не родилась, и всей семьей были я, папа и мама - поехали в Сочи. Ехали мы на поезде, и мне нравилось выскакивать на станциях с ребятами постарше и покупать себе мороженое.
Мать, конечно, пресекала это как могла, но разве уследишь за шестилетним сорванцом, особенно если перед поездкой он разбил свою копилку и теперь у него куча денег, почти одиннадцать рублей медью, серебром и тремя рублевыми бумажками? И если мороженое стоило 15 копеек, простой подсчет подсказывал, что за две недели я просто обожрусь мороженым, и именно так я и собирался поступить?
Дети часто бывают жестоки, поэтому я не вижу ничего странного в том, что трое девяти-десятилетних охламонов послали меня тогда за мороженым на вокзал - на перроне мороженого не было, поезд стоял на этом вокзале минут пять, и они боялись отстать, а я был маленький, обмануть меня было несложно, и они ссыпали мне свою медь в карман шортов, сказали: "Только быстро! Одна нога здесь - другая там!", и уже через десять минут я стоял на перроне с четырьмя холодными стаканчиками, а хвост поезда виднелся вдалеке.
Как мне потом говорили, меня искали по громкоговорителю, облазили с милицией весь вокзал и принимали всяческие меры. Но громкоговорителя я не слышал, а они не знали, что я забрался в вокзальный салон игровых автоматов, закрытый по непонятной мне причине. Залезть в него худому шестилетнему ребенку было просто - там, где фанерная стена примыкала к окну, я залез на подоконник, протиснулся между фанерой и стеклом и спрыгнул уже возле автомата, который назывался "Морской бой".
Не знаю, сколько времени я лазил среди высоченных автоматов, но потом почувствовал голод, и выглянул в щель между фанерными листами стены. И тут что-то произошло с моим восприятием, и вместо людей я увидел глыбы грязи. Глыбы вкусной, сочной, пряной, сладкой грязи. Одна такая глыба стояла совсем рядом, и я мысленно потянулся к ней, и оторвал от нее такой заманчивый, сочный кусок. Потом еще. И еще. А потом все изменилось, и не было никаких глыб, а были люди, и буквально в метре от меня оседал на пол старик, держась за грудь возле сердца, а через десять минут хмурый врач спрашивал у женщины, посеревшей от горя:
- У вашего отца раньше были инфаркты?
- Да, - шепотом ответила бедная женщина, глядя, как старика кладут на носилки. - Два.
Нашли меня на следующее утро, с собаками. На удивление матери я был спокоен и не хотел есть. На радостях мне купили пистолет из тяжелой черной пластмассы, который я через неделю утопил в Черном море, и на три дня лишили мороженого. Впрочем, я не был в обиде - у меня появились новая интересная и приятная игра, которой я, впрочем, не увлекался - на всю жизнь въелись мне в память глаза той женщины, когда она, быстро собирая вещи, спросила у доктора:
- Папа умрет?..
... Цесарь ушел в десять утра, и Хаджа остался этим недоволен - у него был к Цесарю какой-то серьезный разговор.
- А почему Юльга на полу спала? - как бы мимоходом спросил я. И тут Хаджа покраснел! Хаджа - и покраснел!! Да ну на фиг!!!
- Я к ней даже не лез, серьезно! - смущенно ответил он. - Ночью проснулся, смотрю - она скоро с кровати упадет, на краю спала, я ее аккуратно обнял и к себе подвинул. Чтобы не упала. И тут она глаза открыла, и, ни слова не говоря, встает, одевает свитер - она в майке спала - ну, думаю, сейчас уйдет. На мороз, в темноту, а там буран. Я что-то попытался сказать, она посмотрела на меня так, будто я - пустое место, и пошла в зал на пол спать. Совсем дурная. Но я ее пообломаю. Или у тебя другие планы?
- Ее дело, - неопределенно ответил я. - Чем машину балуешь?
Я имел в виду компьютер - потрепанная "четверка" Хаджи в последнее время пребывала в отличнейшем расположении духа, и зачастую работала даже лучше, чем мой 166 "цирикс", якобы аналог 200 интеловского.
- "Дьяболо" домучиваю, в "фотошопе" работаю, видел мой новый рабочий стол? - с готовностью ответил Хаджа. - Мне диск притащили - 10000 фотографий, от легкой эротики до жуткой порнухи, копаюсь, кое-что переделываю.
- Отставить порнуху! - весело скомандовала проснувшаяся Принцесс, которая свежим ветерком ворвалась в Хаджовскую спальню-кабинет. - Даешь Талькова, свежий чай и бутерброды! Долой порнуху, уныние и похмелье!
- А тебе в школу не надо? - едко спросил я. Впрочем, некстати.
- Какая школа в воскресенье? - поразилась девушка.
Я поставил чайник, проснувшаяся от наших разговоров Ольга помыла заварник и засыпала туда свежего чаю. Принцесс и Хаджа на пару делали бутерброды из хлеба, масла и сыра.
Юльга еще спала, причем спала, очень неудобно перегородив проход. Я осторожно поднял ее (тяжелая!) и положил на диван, накрыв одеялом. Она тяжело дышала, сны ей снились явно не самые приятные, но будить человека, по-моему, один их худших возможных грехов.
Я снял с импровизированного стола в центре зала бокалы и тарелку с засохшим печеньем и отнес это на кухню. Там взял тряпочку и протер "стол", представляющий из себя клеенчатую скатерть в центре ковра. Потом принес сахар, Ольга принесла досточку под чайник и чашки с ложками.
Чай, заваренный в фарфоре, приятно обжигал язык и снимал легкое похмелье, выраженное вялостью и тяжестью во всем теле. Я съел два бутербродика, и уже тянулся к третьему, когда проснулась Юльга. Пробуждение ее было ознаменовано грохотом падения с дивана спящего тела, и вставанием с пола уже почти бодрствующего человека. Ольга сжалилась над Юльгой и принесла еще одну чашку с ложечкой.
А потом мы долго весело болтали, за окном выл буран, снег сплошной пеленой покрывал окна, а у нас горел электрический свет, у нас шутили и прикалывались, у нас все было хорошо, тепло, уютно и ласково.
Потом пришел Студент, которому очевидно совсем нечего делать и он в буран пошел через весь город. Студент был холодным, снежным и очень хотевшим чаю. Чайник поставили еще раз, а потом студент играл на гитаре Цоя и "Алису", и мы подпевали как могли, и вдруг Хаджа забрал у Студента гитару и начал играть - а делает он это раз в пятилетку - и играет он сплошь дворовые песенки и попсу начала девяностых, слабо разбавленную Шевчуком и афганским циклом, но зато как он играет, как поет!
Но в четыре часа Ольга заявила, что ей надо домой, Принцесс тоже вспомнила, что и ей не мешало бы отметиться дома, а у Юльги дома отец не кормленный, а у меня не пройдена предпоследняя стадия компании в "Героях магии и меча", и вообще мне из Челябинска нужный человек позвонить должен. Хадже нужно что-то набивать, он этим живет, и только Студенту, лодырю и лоботрясу, делать совершенно нечего и идти совершенно некуда.
- Пойдем ко мне, у меня весь Цой и вся "Алиса" на диске есть. С аккордами, - великодушно предложил я. Студент согласился, и двинулись мы всей толпой в буран, только Хаджа дома остался, а на улице было не так уж холодно, и если бы не ветер, то было бы даже тепло.
Но ветер не давал нам остановиться, вначале он гнал нас попутно, а потом решил вдруг попробовать с другой стороны, и мы пошли против ветра. Вот теперь стало действительно холодно, и вначале от нас откололась Принцесс, которую мы уже проводили, потом Ольга, которая жила недалеко от Принцесс, а потом и Юльга, и тут Студент решил не идти ко мне.
- Домой пойду, - сказал он. - А то потом опять из тепла в холод.
- Ну как знаешь, - согласился я. - Заходи потом, если что.
- Ага, - ответил он, и мы по-зимнему попрощались, не снимая перчаток.
В подъезде на меня дохнуло теплом от батареи. Здесь горел свет, хотя на улице было еще не совсем темно. Я поднялся на четвертый этаж, ткнул ключом в скважину, провернул его, и открыл железную дверь. Нажал на ручку, и открыл деревянную.
- Мусор не вынесешь? - ласково спросила мать, и продолжила, почти виновато - а то пахнуть начинает.
- Конечно, - вздохнул я, и взял ведро. Буран злился с новой силой, никаких тропинок во дворе, естественно, давно уже не было, и я попер к бакам напрямик, сдуру забыв про яму в центре двора, провалился, выбрался, матеря про себя жилконтору, вывалил ведро в полный снега бак. Побрел обратно, утопая в снегу, неудачно обошел яму, споткнулся об невидимый пень, плюхнулся лицом в снег, пробормотал -"Пьянство до хорошего не доводит", встал, и потопал прихрамывая домой.
А дома, в ковшике, закипал подогреваемый матерью борщ, в холодильнике лежала колбаса, на столе стояла порядочная краюха черного хлеба и белели ломтики чеснока. Я перелил борщ в тарелку, бухнул туда ложку майонеза, взял горбушку и дольку чеснока.
- Мне никто не звонил? - крикнул я из кухни, так и не донеся ложку до рта.
- Девушка какая-то звонила, - сказал отец, заходя на кухню и ставя кружку из-под чая в мойку.
- А по межгороду не звонили?
- Нет. А девушка два раза звонила, - отец вымыл чашку, поставил ее в посудницу. - По-моему это та, рыжая.
- Вряд ли, - ответил я, подумав. - Сашка гордая, она будет ждать, пока я позвоню. - Я зачерпнул борщ и с удовольствием принялся за еду.
Желудок радуется, я радуюсь, мама довольна, Ташке все равно, а отец как всегда ворчит немножко. Таков расклад через полчаса после того, как я сел за стол. Ташка, конопатое тринадцатилетнее чудо, пытается в Корэле нарисовать портрет Лео ди Каприо, которого ненавидит куча народа, другая куча его любит, а вот я равнодушен.
- Именно так он и выглядит, - заявил я, вытаскивая сестру за шкирку из-за компьютера. Несмотря на некоторое сходство между Ди Каприо с постера и Ди Каприо с экрана, на экране Ди Каприо был размазанный и страшненький. - Иди, в куклы поиграй. Меня сутки не было, небось набаловалась с компьютером.
- Я не дорисовала! - возмутилась Ташка.
- Сохраню я твое художество. А файл назову "Фрик" - урод, если по-русски.
- Я все твои сэйвчики поудаляю! - возмутилась она, и, хлопнув дверью, вышла.
И вот только я запустил "Героев", только начал стадию, как вдруг раздался телефонный звонок. Межгород, точно межгород!
- Павел Сергеич? - снял я трубку. - Это вы?
- Да, Миша. Ждал звонка? Как рукописи? Собрал?
- Да, конечно. Восемь человек, всего на сто сорок тысяч знаков, с пробелами.
- Сто сорок много, на ваш-то город. В книге половина Урала будет, а ты восьмерых только от своего города. Отбери трех получше, свое обязательно, этого, как его...
- Цесаря? В смысле Сашку Шок?
- Да, и еще кого-нибудь. Не больше, чем на сорок тысяч знаков - рассказики там, эссе, что-нибудь такое. Добро?
- Добро, - вяло сказал я, представляя, как буду говорить людям, что их вещи не войдут в книгу "Молодые писатели Урала".
- Не кукожься! Мыло мое помнишь?
- Помню.
- Ну пока. Ты сам отредактируй сразу, мне работы меньше будет. - Он положил трубку, я пошел в свою комнату.
В четыре утра зашел отец, и поинтересовался - когда я наконец лягу спать.
- Сейчас, неделю закончу, - ответил я. Потом сохранился, включил диск "Нау" на круговую и лег спать.
"Эти реки текут в никуда, текут никуда не впадая..." - пел Бутусов, и в моем сне реки текли в никуда и никуда не впадали...
Глава 4
- Ты его совсем не знаешь, - заявила Света. - Он тебе никто, а я твоя лучшая подруга.
Аня, не слушая подругу, собирала сумку. У нее был шальной вид влюбленной кошки, и двигалась она теперь плавно и ровно, на колкости и резкости не реагировала, а подчас даже просто игнорировала Свету.
- И что, ты вот так просто возьмешь и поедешь с ним на три дня в Новгород? А вдруг он маньяк?
Аня задумчиво стояла над голубой блузкой. Брать - не брать? А, к черту, не нужна. В сумку больше ничего не лезло, но она попыталась запихнуть туда кремовые итальянские туфли-лодочки.
- Зачем тебе на три дня две пары туфель, если сама ты едешь в сапожках? - возмутилась Света, видя, что Аня тупеет прямо на глазах. - Аня, он же слесарь! Он просто слесарь!
Здесь Света немного перегибала палку. Женя был не просто слесарем - инженер-механик по образованию, он в свое время помог другу создать автосервисную станцию, помог бескорыстно, нашел ему туда работников с хорошей квалификацией, помог найти поставщиков. А когда у самого Евгения в институте, в котором он работал, дела пошли совсем плохо, друг, раскрутившийся к этому времени, и имеющий уже четыре автосервисных станции взял его к себе. Поставил директором одной из станций, причем такая ответственная должность подразумевала, что в особо сложных и интересных случаях Женя сам брался за инструменты.
- Ну ведь он не суслик, а? - откликнулась наконец Аня. - И не тушканчик, правильно?
Возразить на это было нечего - в такого мужика можно влюбиться, крепкий человек, основательный. И жену бить не будет - не такой человек. Впрочем, Света все-таки нашла что сказать:
- Ну, тушканчик - не тушканчик, а что за птица тоже не ясно.
- Тебе не ясно? - рассмеялась Аня. Она уже одевалась, нервно глядя на часы. В число достоинств Евгения входила и пунктуальность. Буквально через пару минут он позвонит в дверь, и Аня кинется ему на шею. В предвкушении она зажмурилась и улыбнулась. - Он - птица счастья. Моя птица счастья.
Раздался звонок, и Света, внезапно осознав, что она все еще в халате, унеслась в ванную, а Аня опрометью кинулась к двери. Открыв дверь, она носом уткнулась в пышный букет из алых роз. Объятия на несколько мгновений откладывались.
Услышав восторженный визг Света, торопливо одевавшаяся в ванной, подумала - "Бог мой, да чтобы почти тридцатилетняя баба так взвизгивала! Черт, уж не завидую ли я?" и, быстро накинув шарф, довершающий ее образ светской дамы, она вышла из ванной.
- Привет, - весело и в то же время спокойно сказал ей Евгений. Он выглядел на тридцать пять лет, и было ему именно тридцать пять. А последний Светкин любовник в свои тридцать два выглядел на сорок пять. "Да, пожалуй я ей завидую". С горечью призналась себе Света.
Аня с Женей прошли в комнату, присели на дорогу, а потом Света, отдавая старшей подруге, ощущающей себя девчонкой, последние ценные указания, почувствовала, как горький комок подкатывает к ее горлу. И как только она закрыла за ними дверь, сразу же села на пол, и, прислонившись спиной к стене, заревела, второй раз за последние лет десять и второй раз за последние два дня.
А потом раздался звонок, и подняв трубку Света долго и нудно объясняла, что Ани нет и еще несколько дней не будет.
- А кто это? - наконец догадалась спросить она.
- Александр, ее двоюродный брат.
- Сашка! - обрадовалась Светка, вспоминая нескладного парнишку, который привел ее в эту квартиру.
- Мы знакомы? - удивился Сашка.
- Это же я, Света! - восторженно заорала Света и тут же подумала - "А кто я ему? А кто он мне?", но это не имело значения, потому что Сашка вспомнил ее, он ни на секунду не усомнился, что женщина, с которой он разговаривает - это та самая Света, которую он, бездомную и несчастную, нежданно-негаданно подкинул своей старшей сестре.
- Света? Ты с Аней живешь? Слушай, я к тебе из дома звоню, к вам дней через пять мой друг приедет, звать Рустамом, он к вам ненадолго - комнату снимет и съедет, парень он самостоятельный, твой одногодка. Программист, весельчак, вам он не будет в тягость.
- Ну не знаю... - начала Света, но Саня прервал ее. - В память о старой дружбе и одной маленькой услуге, помоги. И за Рустама я ручаюсь.
- Ладно, - сдалась Света. - А ты меня еще помнишь? - Глупый вопрос.
- Да, - как-то глухо ответил Саня. - Конечно. Ну, в общем, спасибо. Привет Ане. Пока.
- Пока, - автоматически повторила Света и хотела еще что-то добавить, но в трубке уже раздавались короткие гудки.
"А ведь он любил меня, - подумала она. - Влюбился с первого взгляда и ни разу ни о чем не попросил. Так и любил издалека". Это воспоминание почему-то добило ее. Она взяла гитару и заиграла что-то из "Металлики" - медленное и красивое, потом был Высоцкий, Розенбаум, Окуджава, что-то еще, и бутылка белого вина, стоявшая в холодильнике на всякий случай. И "Крематорий", и Янка Дягилева, и, морщась, разбавленный спирт, и два полнометражных мультфильма "Аладдин", и опять спирт, и отечественный мультик "Винни-Пух", и кассета со старыми записями Утесова, и сломанный об стенку магнитофон, и истеричный звонок в никуда с соплями и исповедью, и еще что-то, и непослушный замок в двери, так и не открывшийся и вынудивший ее лечь костьми перед дверью...
А в два часа ночи она проснулась на коврике под дверью с жуткой головной болью и чувством, что вела себя как полная кретинка. Таблетка димедрола не помогла, а после стакана воды ее повело.
Разгром в комнате, на кухне и в ванной был полным. Света поразилась тому, что кроме магнитофона и любимой Аниной вазы она ничего не разбила. Именно уборка в просторной, хоть и однокомнатной квартире успокоила ей нервы и дала возможность взять себя в руки.
"Все нормально, - думала Света, закуривая палочку "Vogue". - Если бы я позволяла себе роскошь влюбиться, то давно бы стала еще одной игрушкой в доме какого-нибудь хищного кота. Или, что еще хуже, была бы игрушкой в лапах суслика, служанкой и рабыней". - Эти мысли позволили ей окончательно взять себя в руки, и Света, закурив вторую сигарету, взяла с полки томик Хаксли.
Впрочем, Хаксли не пошел, и она взяла "Град обреченный" Стругацких. Вот с этим не было никаких проблем - эту книгу Света могла читать когда угодно и где угодно, она зачитала ее чуть ли не до дыр, книга давно уже потеряла товарный вид и от этого была для Светы гораздо дороже. Этой книге в мятежной Светкиной душе был отведен свой, потайной и очень уютный уголок, в который она не пускала не только любовников, но даже и Аню.
Спать ей теперь не хотелось совсем, она увлеклась чтением, забравшись в кресло с ногами и поджав под себя ноги. За окном шел мокрый снег, потом дождь.
"Что за погода? - лениво думала она, читая про поход Андрея в бродячее здание. - Зима, февраль, а за окном дождь..."
И все же в семь утра ее сморил сон. Теперь она уснула умиротворенная, в теплой Аниной двуспалке, укрывшись нежным одеялом, головой на мягкой подушке, в приглушенном свете ночника...
Она стояла на обрыве, и буйные ветра дули ей в лицо, подталкивали в спину, обволакивали со всех сторон, зовя в мягкие розовые облака, закрывающие ее от грубых солнечных лучей.
И она взлетела, и не было в этом спокойном ласковом мире существа счастливее нее, и весь мир - да что там мир, все небо было у ее ног. И проплывали под ее ногами облака, и кружилась у нее над головой Земля - тихая, уютная планета, наполненная живыми мягкими игрушками - зайчиками, белочками, медвежатами и прыткими горностаями.
А потом появились люди - и они работали весело и отдыхали играя. Они пили крепкое вино, а потом пели душевные песни, они ссорились без злобы и мирились по-настоящему...
И появилась нечисть - русалки и водяные, лешие и драконы, тяжело бухавшие чешуйчатыми хвостами по болотной грязи, домовые и банники, джинны и ифриты, эльфы и грязные забавные гоблины...
И появилась любовь, и появилась грусть, и тоска - странная и непонятная, но такая своя...
А по небу плыли розовые облака, все было хорошо, а Света летела, и летела туда, куда ей было нужно, а не просто туда, куда ее нес переменчивый ветер - ибо Света и ветер были заодно, и все было так хорошо, как никогда не бывает, и даже лучше, чем просто во сне...
А в это время в Новгороде Аня водила пальцем по широкой Жениной груди, а он, усталый и спокойный, засыпал под ее взглядом, и Аня была уверена, что нет в этом мире человека более счастливого, чем она.
Аня хорошо помнила своего отца - он умер когда ей было четырнадцать. А когда она была еще совсем маленькой и с замиранием сердца ждала конца волшебной сказки, которую читал ей отец, он сказал одну фразу, запомненную ей на всю жизнь:
- Сказки всегда кончаются хорошо. - Ее отец не умел воспитывать детей, он умел считать чужие деньги и рассчитывать, куда их надо вложить. Он был экономистом на крупном предприятии тогда, когда сокращения были редки, а рубль был стабильной валютой.
Аня запомнила - все сказки кончаются хорошо. Первый раз в жизни она попала в сказку, и эта сказка просто не имела права кончиться как-то иначе. Аня смотрела на орлиный профиль Евгения и тихо поражалась себе - она и не знала, что в ней может быть столько нежности, столько доверия и любви.
В Новгород они приехали ночью, номер в гостинице был заказан заранее, в ресторан решили не идти, а к тому времени когда принесли ужин в номер, они уже не хотели есть. От первого же его прикосновения она растаяла, но ему не нужно было быстро - ему нужно было нежно, медленно, и так, как у нее не было никогда -хотя Аня не была маленькой девочкой, с ним она почувствовала себя принцессой, хрупкой, слабой, воспринимающей не только прикосновения, звуки его голоса и пряный запах его тела, но и что-то большее, незаметное глазу и непонятное ей самой...
В два часа ночи они потребовали шампанского, но бутылку открыли только в пять, потому что в два часа на шампанское времени не было.
Аня провела рукой по его лбу, и он мягко улыбнулся. Была в нем какая-то загадка - что-то, что она чувствовала, но объяснить не могла. То ли звук голоса, то ли вкус кожи, то ли выражение глаз - но что-то было неправильным, и от этого более интересным, красивым, более любимым ею...
"Я просто люблю его, - решила в конце концов она. - Так, как никогда и никого не любила". Аня была уверена, что если бы папа был жив, то он одобрил бы ее выбор, он бы поддержал ее - впрочем, именно сейчас было кому ее поддержать, и иной поддержки ей не требовалось.
"Бедная Светка! - подумалось ей вдруг, и мелькнула шальная мысль позвонить ей. Но на часах было пол девятого, в это время ее подруга еще спит сном праведника, и Аня решила ей не звонить. - Эх, Светка, тебе бы влюбиться! По-настоящему, без оглядки!"
А еще почему-то вспомнился сын сестры отца - двоюродный брат, который пять с половиной лет назад привел к ней Свету. И подумалось почему-то, что он там, на Урале, живет жизнью скучной и серой, и зимой у них жутко холодно, а летом безумно жарко, а сходить отдохнуть некуда, и вообще, вытаскивать его оттуда надо...
Глава 5
Цесарь позвонил в пол десятого. Я еще фактически спал, когда он спросил меня, знаю ли я, что Хаджа собирается уезжать.
- Как? - тупо спросил я в трубку. - Куда?
Это было очередным ударом. Димка уехал полгода назад в Белгород, вся старая компания сейчас кто в Новосибирске, кто в Ёбурге, кто в Питере, кто в Москве, а тут еще и Хаджа сваливает.
Сон сняло как рукой. Нужно было что-то делать, но на ум кроме прощальной пьянки не приходило ничего, а что такое прощальная пьянка как не замаскированные поминки? А поминки я не люблю.
Ташка свалила в школу, родители на работе, из колонок Бутусов рассказывает про Ваську Кривого, который убил рыбаков, выпил дешевого вина и был в конце концов расстрелян в результате суда скорого и неправого. Причем за ночь его расстреляли раз семь, не меньше.
Цесарь сегодня с ночи, вывалив на меня неприятное известие, он пошел спать, а я запустил Word и опустил руки на клавиатуру.
"Когда из твоей жизни исчезают друзья, тускнеют краски мира. Это как будто исчезает один цвет из очень разнообразной, но все же конечной палитры. И уже нет в закате того оттенка, который вдохновлял тебя теплыми июньскими вечерами на признание в любви красивой девушке, за которой ты осторожно ухаживал последние три месяца, нет того запаха в только что сваренных громадных пельменях, на которые ты вывалил шмат чистого сливочного масла, нет того звука в любимой мелодии, будящей тебя каждое утро и убаюкивающей каждый вечер.
И что-то неуловимо меняется в мире, который еще вчера был полон; и ты знаешь, что скоро привыкнешь, и тоска по прежнему, более полному миру уйдет глубоко в сердце, и ты вновь будешь открыт для новых друзей и радостей жизни - но ты не забудешь, что раньше мир был другим..."
Закончив печальное эссе, я выключил компьютер и раздраженно посмотрел в окно. В окне желтым блином висело солнце. "Ну, чего уставилось? - мрачно подумал я. - Потухни".
Но солнце не потухло. И жизнь не прекратилась, о чем мне напомнил звонок в дверь. Накинув на себя халат, я открыл дверь. За дверью стояла шестнадцатилетняя девушка хорошо мне знакомая, рыжая, и совершенно нежданная.
- Пустишь? - сурово спросила она.
- Проходи, - почти жалобно ответил я. - Чай будешь?
- Я не из-за чая к тебе пришла. - Саша, моя улыбчивая Саша совершенно разучилась улыбаться. - Кот. Ты меня ненавидишь?
- Чего? - смутился я. Вот это номер! Я - ее -- ненавижу?? Пусть я урод, пусть сволочь, пусть неверный и неправильный до глубины души, но чтобы я ее ненавидел? - Ты чего это?
- Ты изменил мне с моей лучшей подругой, ты знаешь, что я об этом знаю, и ты ни слова не сказал мне в свое оправдание! А вместо этого ты где-то шляешься целыми сутками, пьешь, гуляешь, на компьютере играешься, общественными делами занимаешься, рассказики шлепаешь, но хоть бы раз за последнюю неделю ты вспомнил обо мне!
Поразительно точное описание моего образа жизни. Неудивительно - она терпела это целых три месяца с того самого момента как я очаровал ее своими дикими стихами, объяснил, почему со мной водиться опасно и рассказал про некоторые свои задумки на будущее.
А вот насчет лучшей подруги она не права. Нинка сама ко мне пришла, якобы спросить что-то про нее, про Сашу, но так почему-то и не спросила, зато попила чаю, попробовала домашнего вина, которое ставит мой отец (и хорошо попробовала!) изъявила желание поучиться работать на компьютере и учеба эта закончилась в кровати, причем я даже не заметил того момента, когда из-за монитора мы переместились под одеяло.
- Саш, я хотел бы извиниться...
- Поздно, - отрезала она, серьезно смотря в мои глаза.
- Тогда зачем?.. - я хотел спросить, зачем она тогда пришла ко мне, но она перебила меня:
- Чтобы в глаза тебе посмотреть. - А потом она вышла в подъезд и аккуратно закрыла за собой дверь.
- Вот оно как... - печально пробормотал я, и тут в дверь опять позвонили. Я кинулся к двери, но это был лохматый Хно, и вел он за собой свою девушку, и, насколько я понимал суть их отношений, одной из его главных обязанностей было выгуливать ее - то есть водить по людям, на дискотеки, в кино и так далее.
- Чаю? - грустно спросил я.
- Естественно, - согласился Хно. Лянуська уже раздевалась.
- С вареньем и бутербродами, - добавила она.
- Без проблем, - пробормотал я с таким видом, что даже Хно понял, что все не совсем без проблем.
- А что это Сашка от тебя такая мертвая вышла? - Спросил он. - Опять поссорились?
- Не опять, а поссорились, - поправил я его. - Тебе-то какое дело?
- Не заводись, - мирно сказал он. - Ты помни - я к тебе чай пришел пить, а не по морде туда-сюда.
Он был прав, а я, как обычно, не прав. Но мне было хреново, и я посмотрел на них по-другому - теперь Хно представлял собой сплошной комок липкой вкусной грязи, а Лянуська выглядела как статуя, выполненная из комковатой глины не без влияния кубизма.
По опыту я знал, что грязь Хно вкуснее глины его девушки. Отлепив от него кусок, я почувствовал себя гораздо лучше, увереннее и спокойнее. И тут меня вырвало из этого состояния.
- Не смотри так! - агрессивно заявил Хно, и Лянуська пораженно посмотрела на него.
- Эй, приятель, ты сюда пришел чай пить, а не по морде туда-сюда! - с веселой издевкой произнес я.
- Да, точно... - опомнился мой друг. - Что это я? Но ты так странно смотрел...
Я поставил чайник и отметил про себя - надо будет потом проанализировать этот случай. Раньше такого не случалось, чтобы кто-то замечал мои фокусы, и уж тем более чтобы вырывали меня из состояния "охотника".