И, конечно, Братец Кролик его ждал. Сидел в кресле, развернувшись к двери и сложив лапища на животе. И усмехался. Мерзко эдак. Противно. Часы нарочито на виду. Глазки довольные, масляные. Блестят. Усы щеточкой. Вяло приподнял руку - левую, с часами.
- Те же и Вольдемар, - пробасил. - Воленька, - продолжил почти ласково, - тебе никто не говорил, что точность нас только украшает?
- Извините, Юрий Анатольевич, - это - еще на ходу, еще не останавливаясь: сумку на стул, чуть подпрыгнуть на носках, роняя куртку с плеч, перехватить, окрутившись, за воротник, распереть рукава плечиками, щелкнуть дверцей шкафа. Вдох-выдох.
Успел.
Почти.
Селищев все так же недобро ухмылялся в усы.
- И что на этот раз? - спросил. - Старушка на шоссе? Турецкие десантники у Нагорки? Или, может, тамплиеры таки покинули недра и бряцают мечами?
Влад виновато пожал плечами. Ах, если б тамплиеры...
- Проспал, Юрий Анатольевич. Банально проспал. Больше не повторится.
Главное - смотреть честно и предано. Хлопать глазами: дескать, вот эдакое я существо. Человец. С кем не бывает.
Братец Кролик, однако, поджимал губы. Знает, подумал Влад. Как пить дать знает. Я вру, а он - знает.
У Селищева на такое был нюх. На мелкую ложь сотрудников. Он даже мог не сказать об этом, промолчать. Сделать вид, что поверил. Но потом, рано или поздно: вспоминал. Не со злости даже, а так... Для профилактики. Вспоминал, причем, не прямо, а рикошетом. Слабость ведь найдется у каждого. Лерка, вон, ужасно не любила командировок. Домоседка - чего тут поделаешь? Селищев об этом знал и пользовался - как тузом из рукава. "В целях воспитательных", - говорил, устремляя вверх палец. И - только в таких вот случаях. Его же, Влада, слабости Братец Кролик знал наперечет.
Но лучше уж так.
Селищев покачал головой:
- Проспал... Ты это Каренцову расскажи. Уж он тебе объяснит: и про режим дня, и про трудовую дисциплину.
Лерка глядела сочувственно. Каренцов - это серьезно. Мэтр шутить по таким вопросам не любил. Совсем. Пунктик у него насчет внешней субординации и трудовой дисциплины. "Наш маленький Боунапартий", - как говорил, помнится, Радзыевский по поводу. Радзыевскому, впрочем, иронизировать было легко. Что ему Каренцов? Вечный оппонент, не более.
Нам же - всякий день общаться. Со всеми последствиями. Такой себе стандартный клинический набор. Он, знаете ли, кричит, он рычит, он усами шевелит. Эх, где ж наш воробушек-то?
Как и не было...
Помнится, тот же Радзыевский как-то крутил мэтра на побиться об заклад. "Условия простые, - говорил. - Берем какой-нибудь документ: в меру стандартный, в меру уникальный. Века, положим, восемнадцатого-девятнадцатого. Вон, у Тамары, к примеру, попросим, - кивал на Андрееву, - что-нибудь из канцелярии Князя. Ты напрягаешь ПэКа, я - работаю с контекстом. Потом сравниваем результаты. Deus ex machine побеждает, если твои выводы окажутся более полными." Да и документ нашелся почти сразу: Андреева не поскупилась. Как помнилось, дознание об убиении мещанина Алойзия Молошека, тридцати двух лет от роду, проведенное канцелярией Светлейшего.
Но Каренцов отказался, а Влад, выклянчив позже бумаги у Андреевой и пролистав пожелтевшие ломкие листы, так и не понял - почему. Лицо, по крайней мере, сохранить можно было. Прогнать через "Детектор" - Селищев хорошую программку в свое время слепил - зафиксировать скрытую информацию. Свидетели ведь - некто Грицько Небыйбеда из дворни Князя, Серафим Пожайский, капитан гарнизона, из мелких поднепровских дворян, купеческая дочка Ядвига Млосская, да еще с полдесятка других - путались в показаниях нещадно. Эдакий "Расёмон". И - запросто. Сам бы взялся.
Но Каренцов отказался, а Радзыевский - не прокомментировал. На нет, дескать...
Мэтр после той истории, как помнилось, две недели был на взводе. Вставил фитиль Селищеву: за нерациональное использование рабочего времени. Устроил скандал Лерке: просто так, на пустом месте. Да и Влада... Извозил, в общем, по тейблу. Почему, дескать, "Файн Ридер" виснет постоянно? И что тут скажешь? Ведь виснет...
"По крайней мере, обошлось без запоя," - как комментировал Антон, следивший за происходящим с немалым интересом. "Что значит здоровый амбициозный организм. Искренне завидую", - добавил.
Антон, впрочем, как и Радзыевский, наблюдал со стороны.
А со стороны, наверное, глядеть было намного веселее. Эх, ма!
"Я суров, но справедлив". Это как водится. Почти ритуал.
- Да... - сказал в спину уже. - Шеф просил сделать выборку на палеоазиатов. До завтра. Так что займись, Вольдемар.
Влад чуть не поперхнулся. Ведь таки - суров: бзик Каренцова насчет шаманов Влад не одобрял и не любил. Все эти поиски Сокровенного Слова... Ни к чему оно. Слишком на грани: пусть и превратим, все же, оппонента в камень, как обещали. Все равно - на грани.
Да и чертовщина всякая потом видится. А с чертовщиной отношения всегда - те еще. Не складываются, отчего-то.
Братец Кролик, меж тем, поднялся.
- Пойду, прогуляюсь. Дохну озончиком.
Вышел.
А Лерка толкала уже локтем:
- Ну, что - получилось?
Получилось...
Но махнул рукой: потом, все потом.
А почти ведь не соврал Братцу Кролику: как есть - проспал. Сны, правда, такие, что... Уж лучше бы и не пробовал.
Влад покосился на Леркину машину: там, как водится, маршировали привычные уже строки. "Лежит Украина во гробе, но не умерла..." Тру-ру-ру. Суперпроект Каренцова. Вечный триумф клиометрии. Если удастся, конечно. Даже старика Сороса смогли тряхнуть на деньгу. А по большому счету - ну, ткнут, может быть, пальцем. Ну, установят автора. А ведь - хоть масоны, хоть польские повстанцы, хоть сам Кулиш. Какая, в общем-то, разница?
Влад прикрыл глаза.
А что, в сущности, было? Да ничего, если честно.
Сделал, конечно, все, как договаривались. По полной программе: место, время, меловая разметка. Белиберду ту прочитал: "Затель, Гебель, Элими..." - и до конца, по тексту. "Осоавиахим", стало быть. Чувствовал себя полным балбесом. Травок, конечно, упромыслил, так ведь не курил же - обычная аптечная настойка. На спирту. Никаких гуахо для брухо. Никакого пейотля. Рослые зеленые человечки не приходили из пустыни и не учили его песням.
Просто удивительно яркий сон.
Или - не просто?
Не то сон, не то бред. Череда рваных видений, в которые опрокидываешься, не в силах отличить, что - явь. И лица, лица, лица - чередой... Зрение двоилось, затягивалось серой поволокой. Здесь он не помнил почти ничего. Лишь слегка - двоих, последних. Мужчину и женщину. Влад видел их словно издали и смутно, как сквозь пыльное стекло: песок пляжа, девица в пяти шагах от берега, лица не разобрать, оглядывается изумленно, вода идет мелкой волной, а на берегу - второй, в джинсе. Радуется. Потом девица выбралась на берег - поскользнувшись у самой кромки и едва успев ухватиться за рукав мужчины. Стояла, выливая воду из ботов, потом замерла, устремила на мужчину ладонь. "Вы - Савл!". Тот энергично кивал головой. Над водой вставало легкое свечение, картинка сдвинулась, поплыла... А потом... Потом...
Ничего потом не было. Ничего.
Просто уже наступило утро, он открыл глаза и долго лежал, бездумно фиксируя трещинку на потолке. Та змеилась, чуть видная, дразнила, убегала прочь.
"Изреченное всегда правдой становится..." - как говорил тот старик: с острым лицом, завитыми бакенбардами, а темный плащ его распахивался, и на миг казались звезды, и луна была большая, в полнеба, налитая белесым серебряным светом, и подлесок трещал под кем-то, кто тяжелой неподъемной глыбой шагал навстречу, и земля вздрагивала мелко, шла волной, словно вода, а над землей горел огонек, и этого-то точно не могло быть, потому что до Иванова дня оставалось так много, что...
Влад очнулся: как вынырнул. Во рту было сухо, а пальцы мелко подрагивали.
Нет. Не было ничего.
Лерка ничего и не заметила. Не успела. Он так надеялся. Да нет, точно не успела: сидит, жмет на клавиши. Ловит призраков. Пусть ей.
Потом расскажу. И ей, и Антону.
Он вздохнул и запустил машину. Та заурчала довольно. И то: много ли ей нужно для счастья? Да как и всем нам. Чуть-чуть. Самую малость.
Уже совсем успокоившись, он пощелкал мышкой, заходя в ящик, и стал разбираться с почтой.
Письмо - новое - было от Лобова. Тот, беспутный, устроился в какой-то темной конторе, но регулярно слал весточки. Все - едва ли не победные реляции. Мальчик с Уолл-стрит. Сим победиши. Мартина Шина на него нет.
Влад открыл письмо. Валька говорил все о том же: как круто быть менеджером с пусть даже и ограниченными, но полномочиями, да как здорово и с толком он проводит свободное время. К письму был приаттачена фотография: Валентин Лобов, вдумчиво листающий книгу на Книжке. Книга была в меру толстой, с золотым обрезом, Валька - сосредоточен до полной напыщенности.
И тут сердце замерло и пропустило удар: за Валькой, наполовину скрытый, но вполне явный, узнаваемый, стоял тот самый старичок. Узкое лицо, завитые бакенбарды. Стоял и лукаво улыбался в объектив. Улыбался ему. Владу.
Влад хлебнул кофейку, вытянул над столом ладонь. И что характерно - никакой дрожи. Железные нервы, просто железные. Н-да...
Антон задумчиво звенел ложечкой о стекло. Глядел на картинку: Лобов на Книжке и старичок. Картинка была черно-белая, но - очень четкая. Отложил ложку, сделал глоток. Поморщился: кофе успел остыть.
- То есть, ты уверен? - спросил опять. Раз в четвертый, наверное.
Влад даже отвечать не стал. Детский сад, ей-право. Марь Ванна, а Сидорчук мне дули крутит...
Антон протянул руку, побарабанил пальцами возле распечатки. Дотрагиваться, однако, не стал, и Влад хмыкнул про себя. Известное дело. Собственно, об этом и речь.
- Я к тому, - поднял глаза Антон, - что знаешь ведь, как оно бывает. По Книжке, опять же, ты частенько ходишь. А там не только обложки запоминаются. Подсознание - та еще штучка. Хитрая. Мелькнул дед на периферии, а потом проявился при экстремуме: сам по себе, без мистики.
В лицо, однако, не смотрел, и было то - симптоматично.
Да и на Книжке Влад уже месяца два не был. Все как-то...
- Ребята, а может - получилось? - Лерка - наоборот: глаза по полтиннику, вихры растрепаны, торчат. Похоже, поверила сразу и во все. Во все сразу, пытался иронизировать Влад, но получалось плохо. С перебором.
- Может, конечно, и получилось, - говорил он, щурясь. - Но тогда - где смысл? Из пушки ведь - по воробьям. От него подвига ждали... - процитировал почти забытое, словно из другой жизни.
Антон кивал задумчиво.
- Но обещаний ты ему не давал? - спросил вдруг.
Влад покачал головой:
- Вроде бы нет.
- Вроде бы? - переспросил Антон, глядя в упор. Понятное дело. В таком - лучше оставаться уверенным. Дороже, знаете ли, выходит.
- Не давал, - ответил Влад твердо.
- Вот и славно, - кивнул Антон.
Проблема, однако, была в том, что как раз этого-то Влад точно не помнил. Ведь должен был он о чем-то просить? По всему - должен был, но... Блок, видать, стоял. А где блок, там жди сюрпризов. Черта из табакерки и Санта-Клауса в трубе. Я ваш Дедушка Мороз, я подарки вам принес. Больно, но на всех хватит.
Известная история.
Антон снова глотнул кофе, и снова поморщился. Прихлопнул ладонью по столу.
- То есть, вполне вероятно, что схема - работает, - оглядел их, сидящих напротив. - Хреновая ситуация, - подвел итог. - Не нравится мне это, - добавил. - Реальность - кренится к едрене фене. Рыбы по полю гуляют, жабы по небу летают. Эдак выяснится еще, что Каренцов - прав. Будет ужо нам тогда...
Влад его понимал: идея-то была - Антона. Спровоцировать, значит, клиометристов. Угу, гениальный план.
Тексты, конечно, подбирали все трое. Антон - трепал изданное. Вылавливал: по фразочке, по две, фиксировал контекст. Альберт Великий, господа Шпренгер и Инститорис, все такое прочее. Лерка с Владом рылись в Инете. Общим чохом получилось страниц под двести: термины, формулы вызова, имена. Еще столько же - описание ритуалов. Даже Говард, как помнилось, в ход пошел. Кхитай, Зиркания, пикты с киммерийцами. Желтая и Красная расы - на радость теософам. Влад отследил палеоазиатов. Слегка, в первом приближении, конечно, без жесткого отбора. Не для Каренцова ведь, для души.
Волшебный котел, как шутил Антон, просматривая распечатки. Экий славный будет гомункулюс. Лерка написала программу - на основе селищевской, симпатичный такой продуктик. Соотносимости там, коэффициенты корреляции, скрытые связи. Неделю отлаживали. Думали - шуткой все и закончится.
Дошутились.
А надо было не соглашаться. Хотя, задним-то умом...
То-то Боунапартий бы наш обрадовался. Сказать ему, что ли? Ха-ха, смешно. Действительно, смешно.
- А если оставить все, как есть? - Лерка стискивала кулачки. - Глядишь - рассосется.
- Ага, ага, - покивал мелко Антон. - Конечно. Само собою. До ваших сеансов, доктор, мне казалось, шо я гидравлический пресс, и шо в корпусе у меня - трещина... Откуда? - спросил.
- Эх, - вздохнул Антон. - Племя младое, незнакомое. И всего-то года четыре разницы у нас, не больше. Реальность - вдребезги, говорю ведь, - скривился. - Не слушает только никто.
Это был Антонов пунктик. Слегка милленарист: Вечная Зима, век волков и секир, Зверь, выходящий из моря. Верую, ибо абсурдно. Хотя и ухмыляясь при этом. Кривя губы.
Помолчали. Антон хмуро глядел в чашку, а Лерка притянула картинку поближе и теперь всматривалась напряженно.
За соседним столом сидели студенты - человека четыре. Потягивали компот, спорили о чем-то. Одного Влад точно знал: Андрюша, как помнилось. При Радзыевском, что ли. Или при Заеве. Смена, стало быть.
"Да что ты, в самом деле? - донеслось. - Каренцов, клиометрия... К чему оно, скажи? Кого мерить-то? Принцессу Анксунамун?" В ответ фыркнули. Критики, однако, растут.
Влад откинулся на спинку стула, вытянул ноги:
- То есть, - сказал, - второй тур начинать не будем? В силу открывшихся обстоятельств, и вообще... В том смысле, что я бы - не стал. Чистота эксперимента - это я понимаю, но что потом делать с результатом? Хватать водяного за щеки? А если он руку - по локоть?
Антон молчал, все покачивая чашку в ладони.
В общем-то, Антону самоустраниться было легче всего: статус вполне предполагал дистанцию. Не эмэнэс ведь какой - Заев на доцента обещал двигать. Бес любопытства, однако, постоянно толкал под руку. Характер, видать, такой. На этот раз, впрочем, Антон глядел задумчиво. История, похоже, переставала ему нравиться.
Если бы не лобовский снимок... Тогда все было бы куда как проще. Белочка, галлюцинация, расшатанные нервы, в конце концов. Но старичок на снимке глядел предельно иронично.
- Несообразность, однако, есть, - проговорила вдруг Лерка. Сидела, сложив руки на коленях, словно школьница. Антон и Влад повернулись к ней, словно по команде. Лерка смутилась, стала смотреть в стол.
- Ну-ка, ну-ка, - подбодрил Антон.
- Это я к тому, что снимок, - махнула ладонью в сторону распечатки, - в любом случае был раньше, чем наши потуги. Есть, конечно, варианты, но... - чуть развела руками.
Влад молчал, прикидывая. Вот ведь...
Антон чуть хлопнул в ладоши. Вид имел ошарашенный.
Влад лишь ухмылялся глупо. Это, конечно, не объясняло всего, но шутки подсознания - все лучше, чем...
- Радзыевскому надо рассказать, - продолжал между тем Антон. - Повеселить старика, - он захихикал как-то совсем по-детски.
Но Владу было отчего-то беспокойно. Легкие такие укольчики. Лерка, конечно, права, но... Что-то не связывалось. Или связывалось слишком хорошо, что тоже - подозрительно. Не роман ведь, проза жизни.
Только - что?
Он придвинул распечатку поближе: Валька с книгой (припомнился золотой обрез на оригинале фотографии, красная матерчатая обложка), угол палатки, корешки томов в кадре и справа от Вальки, почти на краю - старик. Что же цепляет? Книга? Нет, вроде. Названия не разглядеть, никаких броских признаков. Небось, Моммзен какой-нибудь. "Падение Римской империи". С Вальки станется.
Нет, не книга. И не Валька.
Тогда что? Старик?
Влад присмотрелся внимательней: лицо все то же, вытянутое, острое, словно нож. Нос крючком. Завитые бакенбарды. Темный плащ - чуть распахнутый. Видна рука: сухая, тонкая в кисти, на пальце - перстень. Позер у нас дедушка, по всему - позер. Мефодий Исаевич Тоффель. Н-да...
Однако, что-то здесь. Близко совсем. Рядом.
Он потянулся за кофе и замер: подавшись вперед, рука вытянута, чуть касаясь чашки. Вот так штука. Как же он раньше-то...
- Что? - спросил Антон. Почувствовал, видать, что-то. Или лицо у Влада изменилось.
Тот же - просто ткнул пальцем.
- Ну и? - не уловил Антон.
Влад кашлянул.
- У него на подкладке плаща - звезды, - сказал.
Антон и Лерка смотрели, не понимая.
- Звезды, - раздельно повторил Влад. - Именно такие, как были тогда, ночью, - его начало колотить. - Плащ как из оперетки, и на подкладке - звезды. Это все всерьез, ребятки.
Лерка протянула руку: дотронуться, успокоить. Он отстранился - чуть-чуть, но вполне явственно.
- Лерочка, я вполне в себе, - сказал. Вцепился в чашку, сделал большой глоток.
Антон глядел оценивающе. С сомнением. Похоже, что его - не проняло. Леркино объяснение устраивало больше.
- А даже если и так, - сказал негромко. - Даже если и получилось: чего колотишься? Обещаний ты не давал, без расписок обошлось, без угроз и оскорблений. Все путем. А как по мне, так Лерка, скорее, права. Память, знаешь ли, штука тонкая. Но можем тебе ладанку навесить. Как контактеру. Мы ведь просчитали параметры, верно? - спросил Лерку.
Та кивнула.
- Ага. Все сразу и закладывали, в одном блоке. Ритуалы вызова и все-все-все. У меня даже заготовка есть: сделала, на всякий случай. Если надо... Раскрасить только - по схеме - и носи, пожалуйста.
Влад покачал головой.
- Дурдом, - сказал. Пальцы уже не дрожали. - На Съезжую пора нам, мальчики и девочки.
- Так оберег-то делать? - спросила Лерка, и Влад кивнул механически.
- Делай, - сказал.
Пошел к выходу. Ноги были - как свинцом налитые.
Уже в кабинете, сидя за машиной и проглядывая - быстро, наискось - развертку по эвенкам, он подумал, что, возможно, Антон не так уж и не прав. Действительно, какая разница? Искать слова и знаки или отслеживать реальность: для тех, кто по эту сторону экрана и первое, и второе - одно. И что тогда? Ладно, походим с амулетом.
Позже, часам к двум, пришел Селищев: большой, запыхавшийся. Раскрасневшийся. Сел, отдуваясь. Кинул на стол пакет.
- На, - сказал. - Тебе, Вольдемар: на деканат пришел.
Внутри была книга: небольшая, ин-кварто. Влад видел такую: раньше, на Книжке. "Великое делание", антология: Раймунд Луллий, Альберт Великий, Джордано Бруно. Красный Король и Белая Королева. Купить тогда - руки не дошли, да и денег свободных не оказалось. И вот теперь... К чему бы?
Он повертел томик, раскрыл. Там, на первой странице, красными чернилами, наискось, тянулось - без подписи, красивым почерком с завитушками: "CLAUSAE PATENT". Чуть ниже было добавлено: "Моему волку: изреченное всегда правдой становится". И - небрежно вычерченная пентаграмма внизу.
И тогда Влад захихикал, склоняясь над столом и зажав книгу меж колен. Он хихикал и не мог остановиться - до икоты, до слез, до перехваченного дыхания, до судорог.
Селищев озадаченно поглядывал на него: большой, со встопорщенными усами, сдвинув очки на нос.