Сибил Шеперд и Роберт де Ниро в фильме "Таксист" Глава Седьмая "МНЕ НУЖЕН ТИПАЖ В ДУХЕ СИБИЛ ШЕПАРД" СТАРАЯ ГОЛЛИВУДСКАЯ ШУТКА (ЕЕ ЧАСТО ПОВТОРЯЮТ, с заменой имен) - перечисляются пять этапов актерской карьеры. Первый: Кто такой Дастин Хоффман? Второй: Срочно соедините меня с Дастином Хоффманом. Третий: Дайте мне типаж Дастина Хоффмана. Четвертый: Найдите мне молодого Дастина Хоффмана. Пятый: Кто такой Дастин Хоффман? В 1975 году, когда мне было двадцать пять лет, моему агенту, Сью Менгерс, позвонил молодой режиссер Мартин Скорцезе, снимавший тогда фильм "Таксист". - Мне нужен типаж в духе Сибил Шепард, - заявил он ей. - А как насчет оригинала? - спросила она. В самом начале нашей работы с Сью, я просила ее быть всегда со мной честной и откровенной, и потом она была неизменно, непоколебимо честна. - Попробуй подлизаться к Марти, - наставляла она меня, когда Скорцезе согласился со мной встретиться (мне сразу вспомнилось предложение Моумы подлизаться к Да-ди: "давай, кинься ему на шею!"). - Будь с ним любезной, милой и наивной. Улыбайся и красиво выгляди. Много не болтай, не шути и не говори, что ему следует подложить телефонную книгу под зад. Когда я дочитала сценарий, доставленный посыльным в мой отель в Нью-Йорке, я швырнула его через всю комнату, стараясь попасть в мусорную корзину. Насилие, описанное в нем, было настолько жестоким, а мой персонаж - политически ангажированная фифа по имени Бетси из штаба президентской кампании, - настолько темен для меня, что я не представляла, как в него вообще можно вдохнуть какую-то жизнь. Это беспокойство имело под собой основания - ну что вообще такое "тип Сибил Шепард"? Со своим маленьким ненадежным путеводным огоньком, который почти погас, задуваемый годами язвительных отзывов, я могла и не разглядеть правильного пути. Я подумала, может, я недостаточно хороша, чтобы играть даже свой собственный типаж? Однако фильмы Скорцезе приводили меня в восхищение - и "Грязные улицы", этот безжалостный портрет мелких преступников-мафиози из нью-йоркской Маленькой Италии, и запомнившийся всем фильм "Алиса больше здесь не живет", который принес премию "Оскар" актрисе Эллен Бёрстин, той, что играла мою мать в "Последнем киносеансе". Сам Скорцезе был энергичен до маниакальности - он говорил так быстро, словно его жизнь зависела от поддержания определенной скорости. Он постоянно твердил о какой-то талантливой молодой актрисе, которую он надеялся привлечь на роль девочки-проститутки Айрис. - Эта девчонка, Джоди Фостер, так молода, что не уверен, разрешит ли ее мать ей сниматься, - сказал он. - Ты же знаешь, какой там характер материала. Но она хороша! Кстати, она очень смахивает на тебя в твои четырнадцать. Параллельно с разговорами о "Таксисте" Питер планировал наш следующий проект под названием "Никельодеон", который должен был возобновить его сотрудничество с Райаном О'Нилом. Дружба между этими двумя выглядела чем-то из области непостижимого: Райан был заядлым участником голливудской тусовки, целиком погрузившийся в развлечения и наркотики, тогда как Питер редко отваживался одурманить себя даже обычным коктейлем. Райан часто приветствовал Питера таким образом: целовал его в губы и хватал за яйца, а их дружеские отношения нисколько не мешали ему активно клеиться ко мне - впрочем, он и прославился тем, что приставал к подружкам всех своих друзей - такая вот у него была репутация. На одной из вечеринок у Сью Менгерс он прижал меня к стене, запустил пальцы мне в волосы и прошептал: - Давай потрахаемся. Я рассмеялась и стукнула его кулаком в живот. Однажды я сняла трубку, оказалось, что это звонит Райан. Ему нужен был Питер, которого в тот момент как раз не было дома. - А ты как поживаешь? - спросил он, весь такой в своем ирландском обаянии. Я только что вернулась из танцевального класса и стала ему рассказывать, что таким способом сгоняю вес. После крушения моей последней любви главной проблемой для меня были углеводы, и хотя Питеру я все еще нравилась милой кругляшкой, в отношении Мартина Скорцезе такой уверенности уже не было. - Если хочешь похудеть, прекрати обжираться, - без обиняков заявил мне Райан, и все его обаяние тут же куда-то сдуло. - В этом своем фильме [речь идет о ф-ме "Наконец-то любовь"] Питер вырядил тебя во все белое с ног до головы - я не мог поверить глазам! Ты была похожа на выброшенную на берег белугу! И все спрашивают себя, не провалился ли он с этим своим проектом. Эхо катастрофы до сих пор несется по Голливудским холмам. Большинство других так называемых "друзей" Питера были не настолько бестактны, чтобы говорить подобные вещи прямо мне в лицо. Я заплакала. - Послушай, - сказал он виновато и одновременно торжествующе, - нам нужно работать вместе. Я заеду за тобой, и мы поедем ко мне, в мой дом на берегу. Там и поговорим. Тут должны были включиться красные огни и зуммеры тревоги - Отойдите от двери! Здесь улицу не переходить! Яд не глотать! - но я не видела и не слышала этих предупредительных знаков. Ведь Райан только что нашел меня непривлекательной толстухой, (а установление дружеских уз казалось мне хорошей преамбулой к совместной работе), поэтому я согласилась. Райан едва узнал меня, когда я садилась в его "Порш". В нетерпении он чуть не сшиб ворота бампером, а когда я пристегивала ремень безопасности, окинул меня плотским оценивающим взглядом. Настроение у него то и дело менялось; я подумала, не пытается ли он вывести меня таким способом из равновесия? Разговаривать не было никакой возможности - Райан подпевал громкому кислотному року по радио, а когда мы подкатили к драгстеру "7-Eleven", он оставил двигатель включенным, а музыка гремела во всю мощь. Из машины мне было видно, как он смеялся с продавцом, расплачиваясь за полдюжины банок пива "Coors". Подъехав к своему дому у шоссе на Тихоокеанском побережье в Малибу, он нажал кнопку на приборной доске, и дверь гаража открылась, обнажив деревянный пол, покрытый, как в спортзале, толстым слоем лака. Не успела я повернуться, чтобы прокомментировать столь неожиданный для гаража шик-блеск, как он уже исчез внутри, оставив дверь открытой. Однажды я была уже в этом доме на вечеринке и видела там бильярдный стол и стереоаппаратуру, и сувенирные фотографии из фильмов, вставленные в медные рамки ("Райану с глубокой и искренней любовью, Уильям Холден"). Потом уже я приезжала туда с Питером и чаще всего оставалась сидеть внизу одна. - Ты еще не видела моей спальни? - спросил он. - Пойдем наверх. Там потрясающий вид из окна. Неверное направление! Тупик! Опасные повороты! - я все еще не видела этих знаков. Поднявшись по лестнице, мы вошли в холостяцкую берлогу, оформленную в землисто-охристых тонах, с меховым покрывалом на кровати, по-моему, из настоящего меха. Внезапно из ванной комнаты донесся звон бутылок. Райан вбежал туда и через мгновение появился с хорошенькой девчонкой на буксире. На ней была дешевая хлопчатобумажная рубашка и резиновые перчатки. - Это Сара, - объявил он фамильярно. - Она занимается здесь уборкой, но вернется немного позже. А теперь вали отсюда, дорогуша, - сказал он, игриво шлепнув ее по заднице. Едва она ушла, он повернулся ко мне: - Не знаю, зачем я ее впустил, по-моему, она сама не знает, что здесь делает. Я тоже не знала, что она здесь делает, хотя предположить было нетрудно. - Присаживайся, - сказал он, махнув рукой в сторону кушетки, а сам остановился у окна, откуда открывался захватывающий вид на линию прибоя. Потом показал мне на дома знаменитостей, стоящие вдоль берега. - Отсюда мне видно все, чем занимается этот N, - самодовольно заявил он, называя имя известного актера, - и поверь мне, это довольно странный чувак. Затем подошел к дивану и остановился прямо передо мной. - Знаешь, если бы у тебя были правильные роли, ты могла бы добиться большого успеха в кино, - сказал он. - С Питером определенно что-то случилось. Ему нужно вернуться в прежнее русло, и в этом ты могла бы повлиять на него больше, чем кто-то еще. Говоря это, он периодически обеими руками щупал себя за яйца - прямо на уровне моих глаз, - жест, который означал (чего я в то время не знала) проверку его прибора. Вся эта мизансцена начинала меня пугать. Я встала, говоря, что уже поздно и что мне нужно возвращаться. Он остановил меня, обнял за плечи и привлек к себе, издавая тихие вздохи удовлетворения. Пока мы раскачивались так взад и вперед, одна его рука лежала на моей шее, а другая - на пояснице. Я попробовала отстраниться и почувствовала, как его мышцы напряглись. На мгновение он задержал меня, а затем отпустил. Я извинилась и пошла в ванную, а когда вышла оттуда, он смотрел на часы. Еще одна смена настроения. - Мне тоже пора, - раздраженно сказал он. - Нужно забрать своего сына от Сайкса. По дороге домой он вставил в автомобильный магнитофон кассету с Вивальди. - Если тебе это нравится, - сказала я вполне дружелюбно, - я могла бы предложить тебе другую музыку, после которой эта будет звучать как дерьмо. Он резко повернул голову. - Как ты можешь говорить, что это дерьмо? - закричал он. - Я не это имела в виду, - ответила я поспешно, видя, что оскорбила его вкусы, и не желая его и дальше провоцировать. - Просто хотела сказать, что существует чудесный Бетховен, которого я могла бы дать тебе послушать... - Я сам знаю все, что нужно, о Бетховене, - заявил он, после чего вытащил из магнитофона Вивальди и включил радио на полную мощность - хотя из-за шума из открытых окон его едва было слышно. Позже оказалось, что его Вивальди - это часть саундтрека к следующему фильму Райана, "Барри Линдон". После того, как я посмотрела этот фильм, я послала Райану пластинку с фортепианным концертом Бетховена #4, с надписью: "Достойная дань твоей превосходной игре". Он мне так и не ответил. И "Никельодеон", и "Таксист" делались для студии Коламбия Пикчерз, президент которой, Дэвид Бегельман, заявил мне, что я должна выбрать между этими двумя фильмами. Это было трудное решение: Питер писал роль специально для меня, наградив персонажа даже моей близорукостью, (что давало мне повод там погримасничать). Но в глазах общественного мнения мы с Питером все еще пребывали на самом дне - даже в наиболее доброжелательных рецензиях того времени меня называли не иначе как "бездарной дамочкой с красивыми сиськами, с улыбкой, как на рекламе зубной пасты, и со всеми звездными качествами дохлого хомяка". Мы с ним понимали, что все, что мы делаем сообща в этой едкой, отравленной атмосфере, обречено на провал. [Так что мне, хочешь не хочешь, пришлось остановить свой выбор на "Таксисте"]. Единственным утешением было то, что не придется работать с Райаном О'Нилом. Но в целом это было сокрушительное разочарование - отказаться от "Никельодеона". Роль ушла... к Джейн Хичкок, с которой мы когда-то работали вместе в Нью-Йорке в качестве моделей. А Бегельмана арестовали за хищение денег из студии. В 1975 году Роберт Де Ниро все еще был стройным, опрятным молодым человеком, полной противоположностью своему герою в "Таксисте", психованному ветерану Вьетнама Трэвису Биклу. Мы с ним использовали одинаковую технику работы со сценарием - нацарапывали там микроскопические заметки, покрывая ими каждый дюйм страницы, - но я никогда раньше не видела, чтобы погружение актера в роль было настолько глубоким и всепоглощающим, как у Де Ниро. Он добился разрешения не соблюдать установленных для актеров обычных ограничений, и на этапе подготовки к "Таксисту" все еще продолжал сниматься в Италии, в фильме "1900" Бернардо Бертолуччи. ["Двадцатый век", итал.: "Novecento", другое название "1900", - эпический 5,5-часовой кинофильм Бернардо Бертолуччи, вышедший в 1976 году.] В пятницу он покидал Рим, летел в Нью-Йорк и ездил там по выходным на такси, чтобы лучше прочувствовать своего героя и его среду. Будучи в северной Италии, он отправился на военную базу, чтобы записать на пленку голоса солдат со Среднего Запада, предполагая использовать их для акцента Трэвиса Бикла. Как только мы начали снимать, он все время оставался в образе. В ожидании, пока установят камеры для нашего с ним "свидания" в кафе "Чайлдз" (невыносимо душном в стоградусную жару [100 градусов по Фарангейту - это 38 градусов Цельсия] и насквозь пропитанном запахами жира и специй), он уставился на меня с глупой, но довольно угрожающей полуулыбкой, настолько дезориентирующей, что я позвала парикмахера, чтобы поскорее сменить прическу "динамика" на менее вызывающую "тройку". Скорцезе носил обычно белые соломенные фетровые шляпы с яркими лентами на тулье; для создания нужного настроения в фильме он использовал в качестве палитры характерные черточки и шумы Нью-Йорка. При весьма ограниченном бюджете ему удавалось без труда справляться со всеми проблемами - например, он снимал ночью, со сведенной к минимуму съемочной группой и вдобавок используя высокоскоростную камеру - так, словно это был какой-то андерграундный фильм. Ему нравилось, чтобы его актеры импровизировали, и во время репетиций в его номере отеля "Сент-Реджис" он с помощью портативной черно-белой камеры снимал нас на видео, а потом вставлял в сценарий фрагменты нашего импровизированного диалога, которые казались ему более-менее удачными. Что касается Де Ниро, то это мастер недоигрывать, делать мало, но при этом быть результативным. Вот почему так жутко смотреть, когда его герой, Трэвис Бикл действительно взрывается, выходит из себя. Едва ли не в первый день съемок я заметила режиссеру, что Де Ниро на практике реализует хичкоковский совет актерам: "поменьше эмоций на физиономии". Я сказала Скорцезе: "Пожалуй, мне тоже нужно так попытаться". Эти слова стали нашим с ним договорным соглашением. "Делай меньше", - говорил он мне. Затем: "Еще меньше". И затем: "А теперь еще меньше". Однажды мы с Де Ниро в конце рабочего дня прогуливались по Пятой авеню. - Не хочешь попробовать барбекю?- спросил он, глядя на меня со своей сексуальной полуулыбкой. Примерно через час я ждала у себя дома Продюсера - после трех или четырех недель его отсутствия, - и мне не улыбалось жертвовать в этот момент нашим, как я надеялась, горячим воссоединением после разлуки. Во всяком случае, не ради этого напряженного, непонятного мне человека, который, казалось, все еще пребывал в своей роли. - Не могу, - сказала я. - У меня тут есть кое-кто, один приятель в городе. - О! - сказал он, - Питер здесь? - Это не Питер. Он, похоже, успокоился, проводил меня до двери моей квартиры и пожелал спокойной ночи. Это был последний наш разговор за все время съемок, не считая наших киношных диалогов на съемочной площадке. Под конец съемок я заказала для режиссера Скорцезе специальную цепочку для ключей от такси - она стоила мне значительной части моих заработанных денег. Я была очень благодарна ему за тот шанс, который он мне дал. Только двадцать лет спустя, когда фильм вышел на видео, я смогла быстро перемотать вперед, через безумную развязку, и поняла, что мне досталась совершенно необыкновенная финальная сцена. Конечно, я помнила, что снималась в ней, но не была уверена, что она попала в окончательный монтаж. [До этого я фильм вообще не видела]: когда дело касается насилия в кино - я слабачка, хотя и знаю, что там всего лишь куриная кровь или кровь Max Factor Technicolor #5. Недавно я еще раз посмотрела эти последние кадры - с Трэвисом и со случайно оказавшейся в его такси Бетси, которую тот видит в зеркале заднего вида. В конце поездки она наклоняется к окну его машины и начинает перед Трэвисом извиняться. Потом понимает, что смысла в этом нет, и лишь уныло спрашивает: - Сколько с меня? Я чувствую в этом диалоге подтекст между Сибил Шепард и Робертом Де Ниро. Я словно говорю ему: "Прости, что не дала тебе согрешить", а он отвечает: "Детка, лучше подумай, как ты жалеешь! Ты не представляешь, чтó пропустила". Лишь когда этот фильм повторно выпустили на экраны, мое исполнение сочли хотя бы отчасти достойным - но в былые времена во мне видели всего лишь бездарную даму с большими грудями, слишком тесно связанную с Петром Богдановичем. Одна из продюсеров "Таксиста", Джулия Филлипс, в [документальном] фильме "Ты больше никогда не будешь обедать в этом городе" заявила, что единственной причиной, по которой итальянец Скорцезе проигнорировал меня, была моя большая задница. (... ...) Через несколько месяцев после похорон моего дедушки мы с Питером присутствовали на футбольном чемпионате Copa de Oro [исп.: Copa de Oro CONCACAF - главный футбольный турнир национальных сборных стран, входящих в КОНКАКАФ - Северная Америка, Центральная Америка, Карибский бассейн. Проводится в США]. Мы с ним тогда впервые слушали мой песенный альбом "Mad About the Boy" [Схожу с ума по парню]. Питер собирался сделать мне по этому поводу кое-какие замечания, но, не желая быть связанным в суждении, попросил Продюсера, чтобы тот не присутствовал. В тот вечер я разговаривала по телефону с приятелем, когда услышала вдруг на линии странный щелчок. Сразу возникла мысль, что в доме посторонний. (До этого у нас уже побывала как-то пара незваных гостей: один - слишком назойливый фанат, проникший в ворота за грузовиком-доставщиком, с моей фотографией в кармане, а второй - беглец из психлечебницы, который метался по коридорам с криками "Где я? Где я?") Я тут же набрала номер службы экстренной помощи Bel Air Patrol, после чего позвала Питера из его кабинета, и мы заперлись наверху, жалея, что не прихватили с собой ружейный арсенал моего деда. Полицейские явились и стали обыскивать дом, комната за комнатой, и когда добрались до подвального этажа, оттуда вдруг донеслось: - Тут у нас кто-то есть! Говорит, якобы ваш знакомый! У меня чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда двое охранников в серой униформе выволокли наверх, крепко держа за руки, съежившегося Продюсера. Конечно, он мог войти в наш дом без труда, ведь у него были ключи буквально ко всему, что составляло нашу общую с Питером жизнь. - Все в порядке, - сказал Питер, - это действительно наш знакомый. Мы отказались от каких-либо обвинений, и полицейские ушли, а Продюсер стал объяснять, почему он там оказался: ему очень хотелось услышать комментарии Питера об альбоме Getz & Sibil, пусть даже нелестные. Он категорически отрицал, что подслушивал наши телефоны. Я была уверена, что Питер тут же узнает о нашей тайне, но он, кажется, принял для себя теорию, что Продюсер временно не в себе и тоже потрясен [нашей неудачей с диском]. К тому времени я уже устала от любовных интрижек, которые отдавали моим подростковым прошлым, и раскаивалась в своем двуличии. Секс с партнером со стороны - это в общем-то поведение за гранью нормы. Постоянно жить с ложью - это безошибочный рецепт к тому, чтобы постепенно сойти с ума. Еще Чехов писал, что лучший способ унизить человека - это солгать ему. Я делала это одновременно и с Питером, и с Продюсером. Чувствуя постоянный стресс такого рода, я начала скрипеть зубами по ночам, пока врач не прописал мне валиум. Мне хотелось начать с чистого листа, все заново, без вранья. В таком вот покаянном состоянии духа я уселась с Продюсером за столиком кофейни 'Вествуд' и стала говорить ему, что между нами все кончено. Что бы там ни было, но этот человек был важным явлением в моей жизни - может быть, не столь важным, как творческое партнерство с Питером, и не столь неодолимым, как обжигающее пламя Элвиса, - скорее, сексуальной привязанностью, которую сложно прервать в одночасье. За разговорами мы израсходовали в качестве носовых платков половину тонких бумажных салфеток из металлического стаканчика на столе. Несложно отбросить следующее десятилетие моей жизни как годы потерянные, отмеченные ничем не примечательными или совсем уж неудачными проектами. Был такой фильм "Специальная доставка" с Бо Свенсоном [шведско-американский актер, известный по ролям в американских жанровых картинах 1970-х и 1980-х годов]. Парень в первый раз представился мне так: постучал в дверь моей гардеробной и спустил штаны. [Special Delivery - американский криминальный фильм-комедия 1976 года в стиле нео-нуар, режиссёр Пол Вендкос, с Бо Свенсоном и Сибил Шеперд в главных ролях.] В другом проекте, в "Серебряных медведях", где Майкл Кейн по роли был этаким сексуальным котиком-обольстителем, мне не удалось вдохновить его даже на приличный чувственный поцелуй. ["Silver Bears" - британский комедийный криминальный триллер 1978 года, снятый режиссером Иваном Пассером, с Майклом Кейном, Сибил Шеперд, Луи Журдэном и Джоссом Эклендом в гл. ролях.] Когда я впервые увидела его, идущего по богато украшенному вестибюлю отеля на берегу озера в Лугано, в Швейцарии, казалось, он весь светится изнутри - настоящий звездный актер. Но когда мы снимали наши любовные сцены, рот у него оказался крепко сжатым, а на верхней губе образовались капельки пота. Недостаток взаимного тепла был настолько очевиден, что режиссер, Иван Пассер, подошел ко мне когда мы были наедине, и спросил, не могу ли я как-то разогреть Майкла. - Но он же не желает меня целовать, - возразила я. - Ну, ты знаешь, что делать, - сказал Пассер. На самом деле я не знала. Но потом съемки переместились в Лондон, и поведение Кейна резко изменилось: он стал озорным, полным актерского энтузиазма. - Мне одной кажется, или разница видна всем? - спросила я у Пассера. - Конечно, - сказал он, - Шакира в городе. Выглядело так, что Кейн чувствовал себя полноценным актером лишь тогда, когда на съемочной площадке видел свою жену, стоящую где-нибудь позади камеры. Однако "Серебряных медведей" постигла на студии участь "второстепенного проекта" - после того, как в том же 1978-м, той же Коламбией был выпущен фильм "Близкие контакты третьего рода". Не было почти никаких усилий по продвижению "Медведей" или какой-то финансовой его поддержки - фильм просто куда-то пропал. Зато в плане любовных сцен с кинооператором у меня не было никаких проблем - мы разыгрывали их с ним наедине. [Надо признать], вся моя решимость в отношении верности и постоянства не стоила и ломанного гроша. Увидела, захотела, взяла. В моей долгой карьере любовных связей с очаровательными нахалами этот был одним из самых обаятельных и нахальных - женатый мошенник с длинными черными волосами и бородой-эспаньолкой, обожавший водить свой "мерседес" со скоростью сто миль в час. Во время одной из наших страстных встреч он оставил на моем подбородке такой сильный синяк от поцелуя, что на следующий день я была похожа на битый персик. А когда он увидел меня через объектив камеры, начал ржать. Планировалось снять несколько сцен в Лас-Вегасе, и я озаботилась тем, чтобы добраться до места заранее - чтобы мы могли провести с ним какое-то время вместе. В первый же вечер я спустилась в ресторан, намереваясь встретиться за ужином с кем-то из наших, как вдруг увидела, что он уже здесь, сидит за столом, прижимаясь носом к какой-то новой блондинке. Я с трудом подавила возмущение: женатый мужчина изменял не только со мною, но и мне самой! Несколько дней я лежала в своей комнате в номере "Дворца Цезаря", лелея разбитое сердце, и писала стихи, полные жалости к себе, под странное неумолкаемое гуденье, причиной которого, как выяснилось, была неоновая реклама на фасаде. Как бы мне ни хотелось верить, - и я даже заявляла об этом вслух! - что вполне в состоянии поддерживать отношения, которые были бы чисто физическими, а не эмоциональными, я все-таки попалась на крючок. Жалкая в своем унижении, пытаясь отвлечься, я отправилась смотреть выступление Синатры. Мне он почему-то показался странно зажатым и безжизненным, [в чем дело, я узнала позже. Оказалось], чтобы доставить свою мать в Вегас, он зафрахтовал самолет - тот самый, на котором мы днем раньше снимали сцены для "Серебряных медведей", - и самолет потерпел крушение, врезался в склон горы. Я догадывалась, что мне еще многое предстоит узнать об актерском мастерстве, поэтому обратилась за советом к Орсону Уэллсу. - Не знаю, в каком направлении двигаться, - сказала я ему. - Есть возможность поучаствовать в восстановленом спектакле "Филадельфийская история" в Нью-Йорке, кроме того есть конкретное предложение от Tidewater Dinner Theatre в Норфолке, штат Вирджиния, там ставится "Выстрел в темноте". Или я могла бы пойти учиться на курсы актерского мастерства Стеллы Адлер в Нью-Йорке. - На курсы мастерства не ходи не коем случае, - сказал он мне. - Стоит тебе там появиться, и каждый станет тебе завидовать и каждый тебя презирать. Почему? Да потому, что у тебя сейчас известности больше, чем у любого из них когда-либо было или будет. Лучше набирайся опыта в театре, но делай это где угодно, только не в Лос-Анжелесе и не в Нью-Йорке. Даже если ты в провинции опозоришься, то пострадаешь не сильно. Убедись, что можешь произносить текст достаточно громко, чтобы тебя слышали зрители в последнем ряду. Поддержки ни от кого не жди, но это будет самое важное, что ты когда-либо делала. Публика научит тебя всему, что тебе следует знать. Единственным человеком, который считал это хорошей идеей, была Джина Роулендс. [Вирджи́ния Кэ́трин (Джи́на) Ро́улендс, род. 1930 - известная американская актриса, лауреат многих кинопремий. Одна из актёрской династии Кассаветисов.] - Ой, Сиб! - сказала она. - Это легко, ты останешься в театре на всю жизнь! Остальные, включая Питера, действовали так, словно решили остановить меня во что бы то ни стало. Активно поддержала мою идею с театром еще Стелла Адлер, но с оговоркой: "Никаких больше инженю! Играть нужно то, что ты еще не успела пережить в жизни. В карьере это тебе очень пригодится". Затверживая наизусть "роковую" роль Джулии Харрис из "Выстрела в темноте", я отправилась в Вирджинию. [Джу́лия Энн Ха́ррис - известная американская актриса театра, кино и телевидения, лауреат многих кинопремий. Участвовала в постановке этой пьесы на Бродвее в 1961-1962 гг.] Именно с тех пор я и полюбила игру на сцене. Я обнаружила, что кино - это, скорее, область, где всем заправляют режиссер с монтажером, тогда как в театре гораздо важнее автор пьесы и актер. Подготовка, конечно, там более интенсивная, но зато, лишь только спектакль начался, тебе никто не станет говорить: "Снято!", или "Это было немного слишком, Сибил, сбавь обороты!" Каждый вечер, начиная со вступительной сцены и до финального занавеса, [общими усилиями] воздвигается цельносборная драматическая арка. После премьеры я почувствовала: у меня не только есть крылья, но я могу и летать! В 1978 году Питер, все еще подавленный провалом "Никельодеона", считал, что его карьера катится ко всем чертям, и даже без моего активного участия. Его назначили режиссером фильма "Святой Джек" - по книге, права на которую я получила в рамках урегулирования моего иска к журналу Плейбой. Для меня в этом сюжете роли не просматривалось, но я подумала, что это довольно-таки необычная история. И даже написала первый вариант сценария. Тем временем во мне подспудно росло стремление к производству иного рода: [я хотела завести ребенка]. Однако Питер не допускал и мысли, чтобы завести себе еще одного. Если бы меня спросили хотя бы год тому назад, хочу ли я детей, я бы сказала - нет! Я боялась, что это помешает мне заниматься тем, чем я хотела в своей жизни заниматься. Но в возрасте двадцати восьми лет я стала мечтать о ребенке. Однажды я попыталась обсудить этот вопрос с Питером - мы лежали в кровати, где только что занимались любовью. - Больше эту тему не поднимай! - заявил он мне категорическим тоном, напрочь перечеркнувшим наше интимное настроение, схватил лежащий на кровати халат и уселся за письменный стол спиной ко мне. Для Питера его отцовство "на неполный рабочий день" было сплошным бесконечным сражением, так что продолжать настаивать, вероятно, значило бы окончательно похоронить наш союз. Стараясь из последних сил спасти то, что еще можно было спасти, я присоединилась к нему несколько месяцев спустя на съемках "Святого Джека". Я вылетела в Лондон, а затем в Сингапур, там мы остановились с ним в легендарном отеле "Раффлз" - довольно романтичном с его довольно потрепанной обстановкой, с потолочными вентиляторами, изготовленными, вроде бы, специально для отеля в конце 1900-х годов компанией "Hunter Fan" из Мемфиса, штат Теннесси, (это та самая компания, которая когда-то одной из первых предоставила мне работу моделью). Однажды ночью мы сидели с ним в холле гостиницы и пили жестокие сингапурские смеси, когда я вдруг поняла, что вентиляторы уже не вертятся, зато комната вертится вокруг меня. В фильме была небольшая роль, которую сыграла красивая молодая азиатская актриса по имени Моника Субраманьям. При встрече со мной она опустила глаза, но стоило ей взглянуть на Питера, как она вспыхнула словно все огни Лас Вегаса разом. Я не стала у него ничего выспрашивать, и ему не было нужды ни в чем признаваться, я все поняла и так. Хочешь не хочешь, а наши отношения определенно подходили к концу. И здесь уже ничто не помогло бы. ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ Я НАХОДИЛА СПАСЕНИЕ В ДВУХ ВЕЩАХ: в чтении и пении. Книги и музыка утешали меня, снабжали информацией, помогали определить себя. Трудно передать, насколько они были для меня важны - для моего психического здоровья, для духовной поддержки, да и вообще для моего выживания на земле. Между тем и другим, конечно, есть разница: чтение носит частный, личный характер, неисследованный, не требующий объяснений и оправданий, тогда как пение [особенно в записи] - полная противоположность этому. Ты отдаешь свой голос на суд публике, чтобы его рассматривали, [как инструмент], изучали под микроскопом, а иногда и ругали - как это было в детстве, когда мои родители просили меня спеть перед гостями, а я всегда чувствовала, что они разочарованы. И все же я всегда возвращалась к пению. В каждой песне есть как минимум один персонаж, и тебе не требуется киностудия или телевизионная сеть, чтобы вкладывать в этот персонаж большие деньги. Песенный театр - это возможность рассказывать истории у костра. С малых лет, задолго до моего опыта психотерапии, я почувствовала, что пение может исцелять мне сердце. Однако петь для публики - для этого требуется большое мужество. Для исполнителя это почти то же, что раздеться на глазах у всех, а для публики - словно оказаться у исполнителя в гостиной: если исполнитель тебе не нравится, слушать его одно мучение. О моем голосе говорили разное, в том числе и неприятные вещи. Но для меня это не важно: даже если я вижу, что мое пение не оценивают, как оно того заслуживает, все равно оно остается необходимой частью моей жизни. Я сильно отдалилась от Питера, хотя между нами не было сказано ничего конкретного. Вдобавок мне не предлагали сниматься нигде - ни в кино, ни на телевидении. Поэтому я отправилась в Нью-Йорк и стала там петь по воскресеньям в известном заведении "The Cookery" в Гринвич-Виллидж. В остальные дни недели там пела моя землячка из Мемфиса, блестящая исполнительница блюзов Альберта Хантер. Когда-то давным-давно она выучила песни, которые крутили на граммофоне в борделе Сент-Луиса, где в одиннадцать лет она работала горничной. Это она написала первый хит для Бесси Смит "Down-Hearted Blues" ("У меня весь мир в этом кувшине и пробка прямо здесь, в руке; если хочешь, чтобы я был милым папочкой, тебе лучше к нам присоединиться"). Ее исполнение было трогательным и очень достойным, очень авторитетным. Музыка состоит из пауз в той же мере, как и из нот, поэтому даже дыхание Альберты в паузах между фразами было исполнено впечатляющей силы. Альберта называла меня "Мемфис" и приветствовала всегда с огромным теплом - с гораздо бóльшим, чем я встречала у публики. Я стояла у микрофона перед небольшим помещением, стараясь пением перекрыть разговоры и стук столовых приборов. Никто меня не слушал, а одна женщина подошла к сцене и довольно громко спросила у меня: "Где тут туалет, дорогуша?" В течение двух недель моего ангажемента я переспала в крошечной комнате отеля "Пьер" последовательно с тремя разными мужчинами. Первый из них был сексуальным молодым официантом в "The Cookery", [после наших с ним постельных баталий] он начал кружить по комнате восьмеркой и стонать: "Ах, ах, это ужасно! Всю жизнь я был влюблен в тебя... и что мне теперь с этим делать?!" Второй, подвернувшийся мне под руку, был агентом по продажам, женатым отцом пятерых детей. (Знаю, знаю, [чтó вы сейчас скажете!]) Третий был Чарльз Гродин, мой партнер по фильму "Разбивающий сердца". Мне он казался человеком эмоционально чуждым, без чувства юмора и нисколько не привлекательным. Прослышав о моем выступлении, он позвонил мне, и этот звонок настолько ошеломил меня, что я даже расхохоталась. Либо он действительно успел стать забавным, либо это я обрела наконец такое вот странное чувство юмора. Мы пошли поужинать в какую-то забегаловку, не указанную ни в одном путеводителе - это оказалось темное, сомнительное место, кулинарный аналог Но-Телль-мотеля. [No-Tell Motel - синоним грязного, захудалого, подозрительного мотеля]. Единственная наша с ним ночь так и не получила продолжения, поскольку уже на следующее утро я узнала, что он трахается с кем-то еще. Неожиданно, как снег на голову, меня настигла неизбежная участь всякой искательницы сексуальных приключений - [я забеременела]. Единственной надежной защитой от беременности, как меня когда-то учили, было воздержание - способ, основанный на отжившей морали. Презервативы к тому времени успели стать анахронизмом - тогда еще не было болезней, передающихся половым путем, которые нельзя было бы вылечить из флакона, купленному по рецепту. На тот момент, когда мы с Питером переехали в Лос-Анджелес, я принимала противозачаточные таблетки - я делала это еще с шестнадцати лет. В двадцать семь я пользовалась печально известной скользящей Copper-7 IUD [тип внутриматочной спирали, содержащей медь], которая в конце концов у меня "потерялась", и для того, чтобы ее обнаружить и извлечь, потребовались рентгеновские лучи. Во времена, когда я жила в Нью-Йорке, я использовала диафрагму. Но и это средство не было вполне надежным. Даже женщина, признающая аборты и считающая, что они должны быть узаконены и вполне легальны, даже та не станет с легким сердцем прерывать беременность. Для меня это было своего рода свидетельством поражения - все равно как вернуться в колледж с его монастырским духом, пропитанным сексуальными запретами. Я зарегистрировалась в клинике под чужим именем, в субботу, когда там не было других пациентов, а после в послеоперационной палате меня тошнило от принятых лекарств. О том, чтó я собираюсь делать, я не сказала никому. Подготовка женского организма к беременности это гормональные американские горки. Бедра автоматически уходят вперед, в организме образуется больше крови и жидкости. Когда позже я забеременела двойней, мне понадобилось установить ретейнер [фиксатор зубов, не брекеты], потому что мои нижние зубы стали шататься. Последствия аборта были для меня как удар о стену. Вместе с чувством облегчения возникло мучительное сомнение: а будет ли у меня второй шанс? Каким бы важным и правильным ни был выбор в тот момент, женщина прежде всего думает о своем непреднамеренно зачатом ребенке. При нежелательной беременности аборт - средство почти неизбежное, если есть возможность, его делают легально, или, если это для женщины единственный выход, нелегально - и это несмотря на то, что в результате таких операций ежегодно умирает несколько сотен тысяч человек. [В свое время] я участвовала в марше за право женщин иметь этот выбор, и я глубоко уверена, что беременность, ощущаемая как "наказание за грех", вредна как для женщин, так и для [рожденных при таких обстоятельствах] детей. Так что я знала, что поступила правильно. Однако занимаясь сексом с мужчинами, которые ничего для меня не значили, я чувствовала пустоту, прекрасно понимая, что и для них я тоже ничего не значу. Впрочем, по-настоящему проституткой я почувствовала себя лишь тогда, когда владелец "The Cookery" стал расплачиваться со мной за пение: со словами "Держи, детка!" он воткнул мне в руку горсть мятых купюр-двадцаток [и, спокойно развернувшись, исчез. Это меня окончательно доконало]. Словно раненый зверь [ищущий хоть какое-то убежище], я позвонила матери. Пока я изливала ей свое горе, она в основном молчала. А я слышала свои интонации маленькой девочки - жалобные, дрожащие нотки, прорывающиеся сквозь всхлипы и рыдания. Наконец мать заговорила, и ее голос, полный спокойной уверенности, вернул мне надежду. "Сибил, - сказала она мне, - возвращайся домой". У нее после развода была своя собственная одиссея несчастий и одиночества, но теперь, по крайней мере, она могла жить полноценной, радостной жизнью. В свои пятьдесят три года она встретила очаровательного, энергичного вдовца по имени Мондо Миччи, (в Мемфисе произносится как "Микки"), бывшего чемпиона "Золотых перчаток"; когда-то в прошлом он взбирался по пожарной лестнице отеля "Пибоди", чтобы попасть на крышу, где проводились танцы под оркестр. Впервые в жизни о ней кто-то действительно заботился, кто-то ее защищал - и это давало ей возможность защитить меня и обо мне позаботиться. КОГДА ЛЕЧУ В МЕМФИС, Я ОБЫЧНО ПРИЖИМАЮСЬ НОСОМ к окну самолета, чтобы разглядеть первые признаки Миссисипи, ее старые русла, которые с большой высоты выглядят как плохо зажившие раны земли. Отметины на земле с годами стали такими же знакомыми, как линии на моих ладонях. Из окна я могу различить даже отдельные улицы и здания Мемфиса, достопримечательности моих детских лет. Одно из этих зданий - словно мой приемный ребенок. Музыкант по имени Хиллсман Райт был одним из тех, кто хотел спасти от сноса великолепный старый "Орфей" на перекрестке Бил-Стрит и Мэйн - богато украшенный кинотеатр - мечта моего детства, где я смотрела когда-то "Десять заповедей" и "Унесенные ветром". Он водил меня за кулисы, вверх и вниз по шатким лестницам и подиумам, которые были ему знакомы еще по дням его выступлений в водевилях, а потом играл Баха на чудовищном органе "Wurlitzer", возвышающемся из оркестровой ямы. Этого было достаточно, чтобы я приняла участие в кампании по сбору средств, сделала публичное объявление и наконец на праздновании пятидесятилетия "Орфея" спела песню "Мемфис в июне" Хоги Кармайкла. Однажды вечером я пошла с моим братом в "Blues Alley", прокуренный клуб на Фронт-стрит, неподалеку от берега реки. У бара, прислонившись к стойке, стоял темноволосый, плотного сложения мужчина, которого я вначале приняла за Оператора, того самого нахала-англичанина, разбившего мне сердце. Парня звали Дэвид Форд, ему было уже полных двадцать пять (на три года меньше, чем мне) и он все еще жил с родителями в пригороде Уайт-Хейвен. Чтобы оплачивать свою учебу в мемфисском университете, он работал менеджером отдела запчастей в ремонтной мастерской "Мерседес", рядом с аэропортом. Я послала ему один из тех откровенных неприкрытых взглядов типа "идем-ко-мне?", которые возможны между незнакомцами в ночных клубах, и еще до того, как вечер закончился, я знала, что нам суждено стать любовниками. Я подумала - может, мне удастся обрести свое счастье здесь, в Мемфисе, с обычным парнем? Возникла довольно интересная ситуация, поскольку мы с моей матерью, обитая под одной крышей, встречались обе с новыми мужчинами. Пока мы с Дэвидом тискались на диване в гостиной, я слышала, как на подъездной дорожке затарахтел мотор машины, которая потом долго работала на холостом ходу, затем мотор выключался, после чего Мать входила в дом с довольной улыбкой на лице. В первый раз, когда мы с Дэвидом решили заняться любовью, нам пришлось ждать, пока Мать уснет, прежде чем мы смогли подняться наверх, в спальню моего брата. Подумать только, после всех этих лет я все еще должна была прятаться! Раньше, до того, как в результате городской реконструкции Бил-стрит почти совсем исчезла, многие из белых, после изрядного количества опрокинутых мартини, отправлялись шататься по этой улице ночью - традиция, известная здесь как "Midnight Rambles" ["Ночные прогулки"]. В те времена Бил-стрит состояла в основном из публичных домов, ломбардов и салунов вроде "Пи Ви", где в 1912 году Уильям Кристофер Хэнди написал ноты для песни, получившей название "Мемфисский блюз". Никто и никогда раньше не использовал слово "блюз" в названии песни, в результате в 1970-х годах Конгресс [Congress MusicFactory - ?] провозгласил Хэнди "отцом блюза", а Мемфис был объявлен "домом блюза". Дэвид Форд стал моим спутником в поисках моих музыкальных корней. Он познакомил меня с Ма Рейни II, который, сидя в инвалидном кресле, мог лучше всех заорать песню "Got My Mojo Working". Я познакомилась также с Фурри Льюисом, еще одной легендой Мемфиса. Хотя его музыкальная карьера закончилась в тридцатых годах, у него случилось удивительное возрождение в шестидесятых, когда он выступал на разогреве у Роллинг Стоунз и часто появлялся на ТВ в Вечернем шоу. В промежутке между тем и этим, в пустые годы, он работал подметальщиком улиц для санитарного отдела Мемфиса. Его техника игры на слайд-гитаре, сладкий голос и опыт в написании песен подкреплялись хорошим, хотя и злым чувством юмора. Однажды мы посетили его жилище, где он сидел на краю кровати, играл на гитаре, пел и болтал. Он носил толстые очки "кока-кола", чтобы компенсировать катаракту, и свой стакан со спиртным накрывал сверху блюдцем. В перерыве между глотками виски Ten High он объяснил: "Я не слишком хорошо вижу, и хочу быть уверен, что там ничего, кроме первача". Мне посчастливилось познакомиться и работать со многими другими великими музыкантами Мемфиса, это Ли Бейкер, Джимми Кроствейт, Джим Дикенсон, Литтл Лора Дьюкс, Принс Гейб, Ханимун Гарнер, Л. Т. Льюис, Гарольд Маберн, Дон МакМинн, Джамиль Насер, Кэлвин Ньюборн, Сид Селвидж, Боб Тэлли, Уильям Тайс и Моуз Винсон*. *[англ.: Lee Baker, Jimmy Crosthwaite, Jim Dickenson, Little Laura Dukes, Prince Gabe, Honeymoon Garner, L. T. Lewis, Harold Mabern, Don McMinn, Jamil Nasser, Calvin Newborn, Sid Selvidge, Bob Talley, William Thais, and Mose Vinson]. Бабушка Дикси Дэвис так вдохновила меня своим исполнением песни Хэнди "Beale Street Blues", что я пела ее затем в течение двадцати лет и наконец записала в 1998 году на свой диск "Поговори со мной о Мемфисе" [Talk Memphis to Me, 1997)]. Когда вы слушаете блюз в Мемфисе, музыканты как бы откидываются на спинку мелодии, играя немного позади такта, чтобы в случае, если солирующий инструмент протянет фразу чуть дольше, они смогут последовать за ним с помощью своего рода fa-lop [fa-lop - ошибка?]. Именно это делает его прикольным. Это делает его настоящим блюзом по-мемфисски. Как говорил Ли Бейкер, "даже Мемфисский симфонический оркестр и тот играет вне такта". В 1978 году я записала диск "Vanilla", свой третий альбом стандартов, в котором принял участие известный джазовый пианист Финеас Ньюборн-младший. Продюсером выступил тенор-саксофонист Фред Форд (на записи песни Big Mama Thorton"s "Гончий пес" его саксофон завывал, как собака). Он играл в окружении своего Beale Street USA Orchestra, обычно состоящего из двадцати человек, но, как он говорил, "в данном случае придушенного до двенадцати". В 1978 году на съемках своего первого телевизионного фильма я пребывала в радужном настроении. Телефильм "Руководство для замужней женщины"* стал как бы продолжением "Руководства для женатого мужчины"*, ироничной комедии об искусстве прелюбодеяния. *[A Guide for the Married Woman (TV Movie 1978)] *[A Guide for the Married Man, 1967] Дэвиду удалось взять пару дней отдыха, и он сопровождал меня в Лос-Анджелес, обосновавшись в моем номере гостиницы. У него вдруг сильно разболелся зуб, и я отправила его к знакомому стоматологу, который лечил и Питера и меня; совершенно случайно Питер и Дэвид пересеклись у него в кабинете. В разговоре с Питером стоматолог упомянул, что лохматый парень, который только что вышел отсюда, это приезжий и у него от меня рекомендация, так что Питер быстро сообразил, что к чему. Когда я приехала в Копа де Оро, чтобы его увидеть, он тут же заявил мне о своих подозрениях. Я во всем призналась, и он в ярости запустил в меня через всю комнату тяжелой хрустальной пепельницей. Это был последний жест разочарования в финале наших общих грандиозных планов. В том месте на кафельном полу, где пепельница разлетелась на куски, осталась щербинка. У нас состоялся последний разговор по телефону. Расстроенная из-за сцены с пепельницей и зная, что мы оба находимся в Лос-Анджелесе, я позвонила ему, спросила, можно ли прийти и поговорить. Я не знала, что его последняя любовь, Моника, тоже была в резиденции и что он устраивал у себя вечеринку для дюжины наших общих друзей. "Это правда не лучший момент", - сказал он, и в голосе его мне послышалось искреннее огорчение. Позже он говорил, что хотел, чтобы все остальные кроме нас исчезли. Хотя он никогда не заявлял мне об этом прямо, думаю, он хотел дать нашим отношениям еще один шанс. Но я звонила ему не для того, чтобы начать наши отношения по новой, а для того, чтобы их только подремонтировать. Наши взаимные претензии были как бы отсрочены, хотя и оставались в силе, терпеливо ожидая этого дня. Питер был и остается одним из моих немногих по-настоящему близких друзей, и я думаю, что главная причина нашей неизменной дружбы в том, что я никогда не прибегала к помощи судов, чтобы получить с него деньги. Когда я съехала от него, я ему сказала: "Пришли мне то, что ты считаешь, принадлежит мне", и он прислал мне много всего - ковры, книги, живопись своего отца. Не нашлось адвокатов, которые захотели бы продлевать наше взаимное недовольство. Так что сейчас мы говорим друг другу "я тебя люблю" точно так же, как и тогда, когда были парой. Что мне больше всего понравилось в "Руководстве для замужней женщины", это как выглядели мои волосы. Затем летом 1978 года меня утвердили на роль в ремейке остроумного классического фильма Хичкока "Леди исчезает", снятого сорок лет назад; съемки проходили в Pinewood Studios, неподалеку от Лондона и в Австрийских Альпах. У меня была роль "сбрендившей наследницы", которая в паре с фотографом "Life" (в исполнении Эллиота Гулда*) пытается раскрыть исчезновение Анджелы Лэнсбери* из поезда, на котором они все едут. Я и раньше играла сумасбродных персонажей, но на этот раз мне достался хотя бы правильный гардероб: белое шелковое атласное платье косого покроя, достойное Кэрол Ломбард*. В костюмерном отделе изготовили его девять совершенно одинаковых копий. *[Elliott Gould - американский актер кино] *[Angela Brigid Lansbury - популярная англо-американская актриса и певица, лауреат множества премий] *[Carole Lombard - знаменитая американская актриса эпохи "золотого века" Голливуда, звезда эксцентрических комедий]. В одной из сцен я должна была бежать на высоких каблуках наперегонки со старинным паровозиком по острым серым камням величиной с кулак. Играя в старшей школе в баскетбол, я <однажды> вывихнула лодыжку, так что режиссер Энтони Пейдж [Anthony Page -британский режиссёр театра и кино] позволил мне для этого эпизода надеть высокие кеды и снимал меня от колен и выше, заслужив тем вечную благодарность моих связок. В ожидании, пока готовились сцены, мы с Анжелой пели песни Гершвина. Что касается Гулда, то он был переменчив в настроениях, казался отстраненным от процесса и часто выходил из себя. Однажды нам сообщили о каких-то накладках в съемках. - Ой-вей, - сказала я с усталым вздохом. - Никогда больше не употребляй это выражение! - рявкнул Гулд. - Ты не имеешь права! (Годы спустя я рассказала эту историю еврейскому продюсеру "Лунного света"* Глену Карону, и он сказал: "Это смешно!", и тут же написал мне сцену "Ой-вей".) *[речь о телесериале "Детективное агентство "Лунный свет"] Я не хотела расставаться с Дэвидом на период съемок, но он знал, что если не появится какое-то время на работе, то его уволят. И когда он приехал в Европу уже в статусе безработного, это было довольно решительным признанием в его любви и преданности. Единственным диссонансом в нашем воссоединении оказался посыльный в отеле, который спросил у него: "Куда положить ваши сумки, мистер Шеперд?" - словно в предзнаменование всего того, что произошло позже. Мы остановились недалеко от Пайнвуда в трехсотлетней гостинице с названием, звучащим примерно как "Загнанный Бык", и с такими низкими потолками, что нам приходилось нагибаться, чтобы подняться по лестнице. Центрального отопления там не было, а поскольку мне приходилось являться на съемочную площадку еще до рассвета, то Дэвид вставал одновременно со мной и заботливо таскал наверх горячую воду, чтобы наполнить ванну. Когда мы занимались с ним любовью, у меня случилось мистическое чувство свершившегося зачатия, самое первичное. Кстати, не так давно этот самый ребенок заметил мне в разговоре: "Я, наверно, не была желанной? Очень жаль". [Речь идет о первом ребенке С.Шеперд, Клементине] С болью в сердце я стала убеждать ее, что ничто не может быть дальше от истины. Если беременность изначально не планировалась, это не значит, что ребенок был нежеланным. Все мои дети были желанны, и это важнейший аргумент, потому что быть желанным - это для ребенка самая надежная гарантия того, что он не окажется брошенным, не подвергнется в дальнейшем жестокому обращению. <Находясь в этом приятном периоде ожидания>, мы с Дэвидом решили, что будем жить в Мемфисе - я по наивности своей думала, что смогу заниматься карьерой, воспитывая ребенка в таком месте, где можно чувствовать себя как дома (впрочем, это чувство исчезает теперь даже у коренных калифорнийцев). Я не была исполнена энтузиазма по отношению к институту брака - в моем родном городе свадебные колокола служат обычно социально установленной прелюдией к деторождению, - несмотря на это, мы решили пожениться. Когда Майкл Каррерас, исполнительный продюсер фильма [Michael Carreras - британский продюсер, режиссер, сценарист], услышал, что намечается свадьба, он спросил, хотим ли мы венчаться в англиканской церкви. И было подписано заявление, в котором оговаривалось, что мы будем жить в его приходе, чтобы соответствовать всем необходимым требованиям к проживанию <до заключения брака>. Но для викария церкви Святого Петра в Уинчкомбе мне пришлось заполнить кучу бумаг. Он носил пенсне, и глаза его казались почти бесцветными - что могло свидетельствовать о годах, проведенных в пыльных церковных архивах. К тому же он не обладал сколько-нибудь заметным чувством юмора. - Сколько вам лет? - спросил викарий. - Двадцать восемь, - сказала я. - Старая дева, - заметил он. - Нет, - ответила я, искренно обиженная. - Мисс, - строго проговорил он, - если вам больше восемнадцати и вы не замужем - вы старая дева. Свадьба состоялась как раз перед тем, как мы уехали в Штаты. <В церкви> я зачитала стандартные свадебные обеты о "почитании" мужа, исключив часть "послушания", но позже, оставшись c Давидом наедине, я принесла ему уже свои собственные супружеские клятвы. "Никогда не буду тебе лгать", - пообещала я. "Никогда не буду изменять. Всегда буду честна с тобой. Только не задавай мне лишних вопросов, если не хочешь услышать ответы. И не оставляй меня одну". <На самом деле> у меня не было больших иллюзий по поводу нашего счастья "до гробовой доски", и в глубине души я сильно сомневалась в том, что смогу всегда хранить ему верность. Моим свадебным нарядом было красно-черное платье с ярким принтом, лучшее, что было у меня в чемодане. На венчании не было ни моей матери, ни отца, зато был продюсер и режиссер: Майкл Каррерас проводил меня к алтарю, а Энтони Пейдж был шафером. В церкви, правда, меня так сильно затошнило, что я едва удержалась, чтобы не бросить приготовленный мной пирог прямо у алтаря (вероятно, тошнота была вызвана треволнениями брачной церемонии, но, возможно, и моим общим физическим состояниям), а позже я буквально сбежала от свадебного стола с великолепным лососем пашот; обед этот проходил в старом доме священника, принадлежавшем сестре Пэйджа. В последующие пару месяцев всё, что я могла есть - это авокадо и диетическое печенье. Кроме всего прочего, мы соврали моей бабушке о дате свадьбы. В историческом районе центра Мемфиса был выставлен на продажу великолепный викторианский дом, однако Боб Сандерсон, агент по недвижимости, который был другом моей матери, зловещим тоном предупредил меня: "Мертвец в постели, ты станешь мертвецом в постели". Поэтому мы выбрали (и я за него заплатила) скромное бунгало 1928 года постройки на Корт-стрит, в полуквартале от квартиры, где моя мать появилась на свет. Одна из двух спален имела террасу, затененную красивым старым кизиловым деревом, но что меня окончательно подкупило, так это огромные деревянные качели, большие, как кровать, у переднего крыльца. Моя мать так и не простила Бобу, что он позволил мне заплатить запрошенную цену. Он сказал мне - 75 000 долларов, и я тут же согласилась. Я подумала - если я заплачу всю сумму сразу, то им, хочешь не хочешь, придется продать его мне. (Владельцы другого дома, который я уже собралась купить, отказались от сделки, как только поступило более выгодное предложение. Как сказал Киплинг: "Нет ни одного обещания ни от Бога, ни от человека, которое бы стоило больше десяти тысяч баксов") Потом я отправилась в дилерский центр, где мой дедушка каждый год покупал себе новый белый кадиллак "эльдорадо" - моя семья считала белый цвет идеальным для машин, - и купила себе там серебристый "кэдди". Мы с Дэвидом посещали занятия по рóдам, которые проводили две сертифицированные медсестры-акушерки: Пег Берк, бывшая монахиня, служившая во Вьетнаме во время войны, и Линда Уилер, которая работала в Vista. Их позиция была следующей: хоть и не существует такого понятия, как "нормальные" роды, каждая женщина должна иметь возможность и священное право быть к ним подготовленной. Они дали мне обширный список книг, включающий "Роды без страха" Грантли Дик-Рид. Почти достигнув тридцатилетия, я почти ничего не слышала о менопаузе, пока не стала читать эти книги; в некоторых из них это понятие сводилось к простой формуле: ты высыхаешь, и поэтому тебе нужно принимать гормоны. (Я решила, что пропущу этот этап.) Во время своей первой беременности я набрала сорок пять фунтов (при том, что во время еды я постоянно несла ложку мимо рта - мой раздувшийся живот поневоле заставлял меня держаться от еды подальше). И чтобы составить мне компанию, мой муж, Дэвид, набрал своих пятьдесят фунтов. Наше обоюдное тюленеподобное состояние не было, тем не менее, препятствием для полноценной сексуальной жизни, и это еще раз доказывает, что размер никак не влияет на эротическое влечение. Относительно поздно, в третьем триместре, мне разрешили полететь в Лондон на премьеру фильма "Леди исчезает"; как считал мой доктор, я окажусь там в хороших руках, подразумевалось - в руках Королевского колледжа акушерства и гинекологии. Однако ни одно мое платье для беременных не было достойно премьеры, тем более что на ней должна была присутствовать королева. Одна любезная продавщица подсказала мне магазин в Палм-Бич, который обслуживал очень богатых и очень крупных женщин. Оттуда мне прислали огненно-красное платье, украшенное перьями и бисером - я была похожа в нем на трансвестита в наряде Санта-Клауса. Свои инструкции по встрече с Её Высочеством я облекла в небольшой мнемонический стишок: "взденьте белые перчатки и не жуйте чуингам, называйте ее мэ"эм, что звучит как мам". И еще я могла бы, пожалуй, брать деньги за вход на комический подиум, где гигантская я пытаюсь сделать реверанс, возвышаясь над миниатюрной и белокожей, как фарфор, королевой. С помощью акушерок мы с Дэвидом составили список вещей, которые нужно взять с собой в клинику: орехи, изюм, сыр, леденцы, термос, пластиковая скалка и носок с теннисным мячом для работы со спиной, лосьон для растирания спины, гигиеническая помада, освежитель дыхания, магнитофон, гитара, мелочь для торговых автоматов и предварительно выстиранный фланелевый детский чепчик. Складывая все это в сумку, мы с ним подрались. Почему, понятия не имею. Я не могла заснуть, поэтому встала и занялась уборкой дома. Когда я вытирала пыль с книжного шкафа, у меня отошли воды. Схваток не было, поэтому нам сказали сразу же ехать в больницу. Комната No518 была переоборудована в родильное отделение. Пег, Линда и Дэвид по очереди вместе со мной дышали, растирали мне плечи, кормили меня кубиками льда и делали все возможное, чтобы мне было комфортно. Дэвид пытался отвлечь меня, надев на голову пустую коробку из-под подгузников и играя на гитаре. Но через двадцать семь часов я уже была совершенно измучена, хотя полного расширения так не было. Мне ввели синтетический гормон питоцин, чтобы стимулировать схватки. Ощущение было такое, будто тебя бьют током. Я не могла терпеть боль и умоляла о лекарствах. Эпидуральная инъекция действовала сорок три минуты. а потом стала ослабевать. - Сделайте еще раз, пожалуйста! - попросила я. - Мы, конечно, можем, - сказала Пег. - Если ты так хочешь, мы это сделаем, но, возможно, когда придет время, ты не сможешь вытолкнуть ребенка. И если это случится, придется применять щипцы. - Когда же этот ублюдок родится! - прорычала я. Она посмотрела на часы, они показывали 6:11 вечера. - В семь часов, - сказала она. Моя дорогая Клементина появилась на свет в 6:59 вечера, весом восемь фунтов и две унции. После самой тяжелой работы в моей жизни я умирала от голода, и Дэвид принес мне огромную стопку черничных блинчиков с двойным беконом на гарнир. Когда шесть недель спустя Клементину крестили в епископальном храме Голгофы, я надела биркенштоки. Мои мама и бабушка были недовольны этим, но я им сказала, что Иисус носил сандалии, и он не был бы против. Я никогда не видела, как кормят грудью, пока сама не забеременела, увидела только на первой встрече с Лигой Ла Лече - это международная сеть женщин, занимающейся пропагандой и распространением информации о грудном вскармливании. Когда надо было попросить совета, особенно когда я начала путешествовать, я, как правило, звонила в Ла Лече. Например, врач в чужом городе говорил мне, что я не могу кормить грудью, если принимаю такой-то антибиотик от фарингита, но я звонила, и инструкторша Ла Лече тут же проверяла самый новейший список лекарств и говорила мне, что Клементина от антибиотика не пострадает. Вообще, кормление - это замечательный способ начать родительскую жизнь, невероятный опыт близости, которого моя собственная мать была лишена из-за инфекции груди. Хотя ее ужасало, что я кормила грудью в общественных местах. - Надеюсь, ты не опозоришь этим семью, - сказала она. - Как долго ты собираешься это делать? - Я думаю, к тому времени, как Клементина пойдет в школу, она от этого отвыкнет, - ответила я. - Сарказм тебе совсем не к лицу, - хмыкнула она. - И ты, конечно, понимаешь, что твоя грудь потеряет форму. Тебе, наверное, понадобится какой-то из этих молочных сцеживателей. Первый мой выход в свет после рождения Клементины (ей было шесть месяцев) пришелся на презентацию альбома Vanilla. Когда я болтала с диск-жокеем местной радиостанции, я почувствовала пощипывания, сигнализирующие, что молоко потекло. На мне все еще была одежда для беременных; липкая жидкость просочилась сквозь синтетический красный трикотаж моего брючного костюма и образовала быстро расширяющийся мокрый круг. В панике я схватила альбом и, прижав запястья к соскам, держала его перед собой, пока не удалось остановить утечку. Когда я пробовалась на роль в фильме Альберта Финни "Волки", я весила всего около двадцати фунтов; мне сказали, что режиссеру нужен "типаж Лорен Бэколл*". Я надела туфли на высоком каблуке, надеясь, что так буду выглядеть стройнее. (Мне пришлось посмотреть этот фильм, чтобы узнать, что роль досталась... Дайан Веноре*) Вместо этого я снялась в "Возвращении"* - не самом худшем фильме из когда-либо снятых, но примерно близкой категории. Сюжет в нем касался инопланетян, которые прилетают на Землю и начинают разводить там коров. Рэймонд Берр* играл моего отца, Мартин Ландау* - ученого, а Ян-Майкл Винсент* - мой любовный интерес - в целом довольно грустная компания, каждый из которой пытался воскресить свою пошатнувшуюся карьеру. *[Lauren Bacall - американская актриса, признанная Американским институтом кино одной из величайших кинозвезд в истории Голливуда]. *[Diane Venora - американская актриса театра, телевидения и кино]. *["Возвращение" (The Return, 1980), реж. Грейдон Кларк]. *[Raymond Burr - канадско-американский актёр, работал в осн. на ТВ, был популярен как исполнитель роли Пэрри Мейсона в одноименном сериале (1957-1966)]. *[Martin James Landau - американский актёр, преподаватель, карикатурист, особо известен по телесериалу (старому) "Миссия невыполнима" 1966г.]. *[Jan-Michael Vincent - американский актёр, работал в осн. на ТВ]. Берр читал свои реплики с телесуфлера. Чтобы имитировать прилет космических кораблей на Землю, над нами висел вертолет с прожекторами, которые создавали внизу пыльное облако света, и стоял такой грохот, что нельзя было расслышать собственного крика. Я сыграла сцену один раз, потом подошла к реквизитору и попросила дать мне на минутку его "уолки-толки" [переговорное устройство]. - Попробуем еще раз, Сибилл, - сказал мне режиссер сквозь помехи. - Я так не думаю, - ответила я. - Это было слишком страшно. (Спустя некоторое время актер Вик Морроу и двое маленьких детей погибли в результате аварии вертолета на съемочной площадке, а режиссер Джон Лэндис был привлечен к уголовной ответственности. В итоге его оправдали). В ту же ночь мне пришлось быть связанной в пещере Бронсона возле парка Гриффит, в окружении газовых факелов. Реквизитор пытался их зажечь, но газ каждый раз задувал спичку. Я слышала шум газа, который становился все громче в соседней со мной пещере - вуууууух, - и затем внезапный взрыв, точно как в газовом гриле за много лет до этого, - а я была крепко связана и самостоятельно освободиться не могла. С тех пор очень не люблю, когда меня пытаются связать. "Возвращение" было совершенно незабываемым во всех отношениях, но я всегда его буду помнить хотя бы потому, что у меня была тогда самая большая за всю мою жизнь грудь и я носила самые узкие за всю мою карьеру джинсы. (По моде того времени джинсы должны были быть настолько узкими, что приходилось ложиться в постель и поднимать бедра, чтобы застегнуть молнию.) Работая вне дома, я сцеживала грудное молоко, чтобы оно не прекращало поступать и я могла продолжать кормить Клементину. Сначала я купила в аптеке молокоотсос - жуткое устройство, достойное испанской инквизиции, с рычагом, который зажимал и всасывал мой сосок в продолговатую прозрачную пластиковую трубку - идеальное воплощение выражения "сиська в жиме". В Лиге Ла Лече меня проинструктировали, что лучший молокоотсос - это человеческая рука. Так что я отказалась от механики и стояла над раковиной, как корова Элси [рекламный образ известной молочной фирмы], сама выдавливая у себя молоко. Когда я попросила у водителей еще один рулон бумажных полотенец, чтобы вытереть пол в трейлере, они прыснули: "Наверно, опять время дойки пришло". Я давно уже отказалась от квартиры в Лос-Анджелесе, жила в мотеле в Санта-Монике и гуляла с ребенком в Оушен-парке вместе с местными психами; мне там запомнился один парень, в ковбойской шляпе и черной лыжной маске. Постепенно я пришла к одному из самых странных открытий моей жизни: получить работу на телевидении или в кино стало невозможно. Увядающая звездочка с потускневшим ореолом, я быстро теряла спрос в киноиндустрии, где ты хорош ровно настолько, насколько хорош был двадцать минут назад, и где неудача порождает неудачу с той же неумолимостью, как успех порождает успех. Поэтому я вернулась в театр. Я участвовала в постановке спектакля "Тщеславие"* в Сент-Луисе, где остановилась в многоэтажном отеле Holiday Inn; окна в нем были задраены наглухо, а поскольку дождь лил не переставая, казалось, что там все время сумерки. ["Vanities"*, Тщеславие - комедийная драма Джека Хейфнера, история трех школьных чирлидерш - в средней школе, колледже и в более поздней их жизни, постановка 1981г.] Дэвид был капризным и рассеянным. Однажды вечером мы поехали в Торонто, где меня попросили спеть на телевизионном ток-шоу. Это было далековато для выступления на один вечер, но я не пользовалась особым спросом <и выбирать не приходилось>. Когда мы возвращались через таможню, канадский конный офицер обнаружил в чехле гитары Дэвида крошечный комочек гашиша и поднял по этому поводу шум. Женщины-полицейские раздели меня догола, притом не слишком деликатно, но допрос проводил мужчина.
