Сибил Шеперд и Чарльз Гродин в фильме "Разбивающий сердца"

  

  

  Глава Шестая

  "Белые мальчики не лижут..."

  

  

  

  

   МЫ С ПИТЕРОМ ОТКАЗАЛИСЬ ОТ БРАЧНЫХ ОБЕТОВ - по взаимному согласию и с радостным облегчением - однако позже оба жалели, что у нас нет общего ребенка. Когда мы переехали с ним в Сансет Тауэр, был период, когда он каждый вечер ездил домой, чтобы уложить своих двух дочерей в постель. Возвращался он обычно подавленным из-за упреков и обвинений Полли. Позже его девочки приезжали к нам на уик-энды, и первые двадцать четыре часа, что они у нас пробыли, я была для них хуже заклятого врага. Однако я не пыталась заигрывать с ними или играть роль матери, а лишь старалась вовлечь в какие-то игры - парчис, крокет, или же брала их с собой в бассейн поплавать. В конце концов все расслабились, как раз к тому моменту, когда им нужно было возвращаться.

   С их матерью у меня случился всего один мимолетный и вполне спокойный телефонный разговор. Полли была для Питера хорошей помощницей в работе, но когда их брак рухнул, их отношения превратились в подобие творческого противоборства, которое еще чувствуется в недавних интервью. Послушать Полли, так это она нашла роман "Последний киносеанс", а также и меня, актрису для роли. Когда Питер начал снимать "В чем дело, док?", эксцентричную комедию с Барброй Стрейзанд и Райаном О`Нилом, парафраз "Воспитания крошки" [англ. "Bringing Up Baby" - кинокомедия режиссёра Говарда Хоукса, вышедшая в 1938 году, с Кэтрин Хепбёрн и Кэри Грантом в гл. ролях - прим.пер.], он решил взять Полли художницей-постановщицей, на что она согласилась с условием, что меня на съемочной площадке не будет. Она шутила, что не желает, мол, быть "сибиллизирована" [игра слов: cybillized - сivilized, цивилизирована, прим.пер.]. Но я, тем не менее, приезжала в Сан-Франциско, когда хотела, хотя мое присутствие там сводилось в основном к посещению бассейна в YWCA [международная феминистская организация - прим.пер.] в Ноб Хилл и выслушиванию различных историй о Стрейзанд из вторых рук. (Питер попросил ее обрезать свои фирменные длинные ногти, но она обрезала их только на правой руке, поэтому в фильме она обычно держит в левой руке плащ или что-нибудь еще). Непосредственно на съемках мне довелось увидеть неожиданный "gag reel" ["gag reels" - комические эпизоды, происходящие непреднамеренно во время съемок фильма или ТВ-сериала; иногда их включают в финальные титры в качестве бонуса - прим.пер.] - Питер показывал Барбре, как ей следует играть в сцене, когда она поет "Как проходит время". Сначала он спрятался за ниспадающей драпировкой, затем выразительно соскользнул с рояля, после чего приблизился к Райану и остановился в нескольких дюймах от него, едва не целуя его в губы.

  

   Наши отношения с Питером выглядели так, словно покоились на неустойчивой тектонической плите. Между нами было правило: "Не спрашивай меня ни о чем, чего бы не хотел знать сам", плюс вытекающее из него следствие - "Не пытайся изменять мне в этом же городе". Нет сомнения, Питеру я нравилась отчасти тем, что была привлекательна и для других мужчин. Он вполне мог следить за мной в универмаге из дальнего угла или с другого конца театрального фойе, в то время как парни кружили вокруг меня, готовя почву для флирта, после чего возникал рядышком, как ни в чем не бывало, самодовольным поцелуем или интимным жестом давая понять всем, что, мол, "участок занят". Сейчас я думаю, а не потворствовал ли он бессознательно моим связям с другими мужчинами?

  

   Летом 1972-го, когда я вернулась в Мемфис, мне позвонил Джордж Кляйн, ведущий с местной телестудии, тот самый, что вел когда-то в Мемфисе конкурс "Мисс Тинейджер". Якобы один его приятель видел меня в "Последнем киносеансе" и очень мною восхищался. Он тоже актер. И живет в Грейсленде.

  

   Примерно в середине 50-х годов моя сестра получила в подарок электропроигрыватель и небольшую коллекцию пластинок Элвиса Пресли, и я ужасно ей завидовала. Она беспрерывно крутила на нем "Hound Dog" и "Don`t Be Cruel", подпевая своим жестяным голоском, который я пыталась всячески игнорировать. Когда кому-то из наших местных удавалось подружиться с чёрными музыкантами вроде Бига Джо и Айвори Джо Хантера [здесь и ниже упоминаются имена популярных в 50-е гг. музыкантов и вокалистов, - прим.пер.] в музыкальных барах Бил Стрит, чтобы перенять их стиль в музыке и походке, это становилось поводом для гордости чуть ли не каждого мальчишки в Мемфисе. (Кстати, "Hound Dog" впервые записала именно Вилли Мэй "Большая Ма" Торнтон, которая о мужчинах говорила примерно так: "На женщину вы и не смóтрите, все, чего бы вам хотелось, так это поскорее смыться домой"). Сэм Филипс, который вел радиопередачи из-под крыши отеля "Пибоди", начал выпускать диски "Сан Рекордз", на которых стояли имена Уолкера Младшего, Литтл Милтона и Б. Б. Кинга, и он же подыскивал белых парней, которые могли бы петь не хуже, чем черные. Местный диск-жокей из WHBQ [WHBQ - популярная радиостанция в Мемфисе - новости, спорт, погода. - Прим.пер.] по имени Дейви Филипс какое-то время пускал в эфир песни белых и черных певцов с этой самой радиостанции. Он крутил буквально все - от Хэнка Уильямса и до Сестер Розетта Тарп, и он же впервые представил там Элвиса. Но в те времена, когда Элвис только-только перешел из радио на ТВ и на живые концерты, его манера исполнения выглядела не слишком пристойной. (Синатра, к примеру, не бился в конвульсиях и не выгибался, как стриптизерша). И я хорошо помню тот фурор, который произвел Эд Салливен [Эд Салливен - ам. продюсер. - Прим.пер.], выпустив на сцену обнаженного до пояса Элвиса, чем молодежная часть публики, с ее перевозбужденным либидо, была совершенно потрясена. Это был сентябрь 1956 года. А в 1972-м я не слишком интересовалась Элвисом Пресли или его фильмами. Он выглядел к тому времени слегка подустаревшим, его понемногу вытесняли студия Мотаун [ам. студия звукозаписи, осн. в 1959 г. - Прим.пер.] и Большое Британское Нашествие - Биттлз и Роллинг Стоунз. Но так или иначе, это был Король.

  

   - Пусть он мне позвонит, - сказала я Кляйну, - и сам меня пригласит.

   - Ладно, - ответил он.

   Один из его людей доставил меня к дому моей подруги Джейн.

   - Это тебе, - сказала она с деланным выражением безразличия, вручая мне радиоприемник, оказавшийся на поверку портативным переговорным устройством. - Какой-то странный тип выдавал тут себя за Элвиса Пресли.

   Однако по моему ошеломленному виду она сразу поняла, что это был никакой не самозванец, а Элвис - самый настоящий. Мы с ней тут же прильнули к передатчику, из которого полился голос, подобный расплавленной карамели Крафта.

   - Я давно хотел с тобой встретиться, - сказал Элвис. - Как только увидел тебя в этом самом фильме.

   - С тех пор уже два года прошло, - ответила я. - Похоже, что-то тебя сильно задержало.

   Он издал короткий одобрительный смешок.

   - Мы могли бы как-нибудь увидеться с тобой.

   - А ты уверен, что не женат? - спросила я.

   Мне, как и всему остальному миру, было прекрасно известно о его Присцилле и о ее дочери, Лайзе Марии; к тому же я уже успела к тому времени разбить один брак. Однако Элвис заверил меня, что живет сейчас с женой раздельно, проходя через все тяготы бракоразводного процесса. Он пригласил меня сходить вечером в кино - у Элвиса была привычка выкупáть полуночные сеансы в местных кинотеатрах для своей довольно сомнительной компании, известной как "мемфисская мафия".

   Джейн тут же сцепила руки в немой мольбе: "Возьми и меня! Возьми и меня!"

   Я спросила у него, могу ли я взять с собой свою лучшую подругу.

   - Конечно, - ответил он.

   Одна девчонка, две девчонки - тут у Элвиса вопросов никогда не возникало.

   Я спросила, нельзя ли нас туда подбросить на машине - раз уж мы с Джейн собрались идти вдвоем.

  

   Когда мы вошли в кинотеатр "Кросстаун", выяснилось, что в фойе столпилась целая орава каких-то ребят, загородившая все входы и выходы, поэтому мы с Джейн решили для начала зависнуть у автомата с попкорном, где стали делать вид, что не замечаем парней, которые старательно делали вид, что не замечают нас. Похоже было, что Элвис вошел в здание через боковой вход - слух об этом пронесся по толпе, будто словечко в игре "передай другому", после чего мы пробрались, наконец, в зал и удостоились чести занять места в одном ряду с элвисовскими "баббас". [Bubbas - белые парни-работяги на американском Юге, здесь - "мафия" Элвиса. - Прим.пер.] Неожиданно весь ряд справа от меня, как по команде, встал и переместился на одно место вправо. Я почувствовала запах его одеколона - раньше, чем увидела его самого - хотя что это был за одеколон, мне так и не довелось узнать. Пусть будет просто "О`де Элвис". Его светлая оливкового цвета кожа сияла бронзовым загаром - как я позже выяснила, это был всего лишь специальный имитирующий крем. Он жевал резинку Fruit Stripe, вежливо протянул один листочек мне, а затем и сидящей рядом со мной Джейн. Пока зрители занимали места, он указал мне на одного солидного вида мужчину.

   - Это глазной хирург, - сказал он. - Он спас меня от инфекции, ввел мне иглу прямо в глазное яблоко. И я при этом ни на минуту не отключился.

   Затем он расстегнул свою куртку и продемонстрировал у себя за поясом жемчужную рукоятку револьвера:

   - Этот маленький дружок со мной везде, куда бы я ни шел.

   Когда все эти предисловия закончились, мы стали молча смотреть "Прощай, Колумбус!", и в темноте я бросала на него взгляды украдкой.

   В расписании вечера был еще один интересный момент, отчасти, видимо, из-за Кровавого Воскресенья. ["Кровавое воскресенье" в США: 7 марта 1965 полицейские Алабамы атаковали марш чернокожих демонстрантов, выступающих за свои права. Этот и другие марши, прошедшие в это же время, вошли в историю как громкие акции протеста негритянского населения американского Юга, после которых было существенно изменено законодательство США в отношении чернокожих. - Прим.пер.]. Одним словом, двое парней стали целоваться, и возмущенные ребята из мафии закричали: "Позор, мужики!" А Элвис скомандовал: "Остановите сеанс!" После чего вдруг исчез, бросив нам напоследок тихо: "Увидимся позже".

   Мы с Джейн вышли из кинотеатра и прохаживались там какое-то время, когда подъехал белый "линкольн", сделал полный разворот и затормозил у обочины. Из него появился Элвис с вопросом:

   - Хотите обратно в кинотеатр?

   Мы с Джейн переглянулись и, поняв, что на уме у нас обеих одно и то же, отказались. Элвис сел в машину, едва слышно пробормотал "доброй ночи", после чего рванул с места и тут же проскочил перекресток на красный свет, прямо перед носом у копа на мотоцикле. Мы видели, как полицейский дал знак машине остановиться, и как Элвис помахал у него перед носом именным значком депутата, выданным департаментом городского шерифа. (Позже и я получила такой значок. Он валялся у меня в шкафчике в ванной до тех пор, пока кого-то из отдела шерифа не обвинили по шестидесяти пунктам мошенничества и взяточничества. После этого все именные значки были отменены. Сама я, к счастью, не имею привычки влезать в такие переделки, которые требуют вмешательства судебных органов.)

  

   Через несколько дней я была приглашена в Грэйсленд-мэнсион на ланч. [Graceland - усадьба на участке площадью 5,6 гектаров в Мемфисе, служившая домом Элвису Пресли. - Прим.пер.]. Один из "баббас" позвонил в колокольчик у нашего дома - дверь открылась, у входа стоял сам Элвис. Моя мать предпочла не обращать на гостя никакого внимания, а что касается брата, то он пребывал в состоянии "все-в-моей-жизни-плохо-потому-что-ты-моя-сестра".

   Мне и раньше приходилось бывать в богатых шикарных домах (фактически мы с Питером жили именно в таком), однако Грэйсленд превзошел все виденное мной прежде: там имелась специальная подсветка за коваными воротами въезда, подъездная аллея, обсаженная деревьями и поднимающаяся к портику с высокими белыми колоннами и с двумя белыми каменными львами-стражами по бокам. Был в доме также довольно представительный обеденный зал, однако обедали мы не в нем, а на кухне, в компании отца Элвиса; трапеза сопровождалась довольно сдержанным разговором (южане не привыкли разговаривать с набитым ртом.) Еда была представлена тремя из четырех основных на юге категорий: соленое, жирное, сладкое и алкоголь. Куриная отбивная была приготовлена отменно, ее готовила экономка, звавшая меня Мисси; телохранителям, которые ожидали у машин снаружи, она посылала блюда с едой. После десерта, который представлял собой нарезанный дольками "дьявольский пирог" неестественного красного цвета ["дьявольский пирог" - богатый шоколадный торт, - прим.пер.], один из этих парней отвез меня домой.

   На следующий день я была приглашена опять, на сей раз на ужин (бутерброды во фритюре из арахисового масла, бананы и майонез). Теперь мы с Элвисом были только вдвоем. Элвис повел меня на экскурсию по дому, которая закончилась в его спальне, отделанной полностью в черных и красных тонах. Кровать королевских размеров была накрыта покрывалом "под леопарда". Здесь же стояли четыре телевизора, а на стенах и на потолке тускло светились зеркала. Я не сомневалась, чем закончится этот вечер, - он нежно целовал меня в шею и плечи, осторожно стаскивая с меня одежду, то одно, то другое, чтобы открыть новые места для поцелуев, - а я вдруг подумала: "Мне это действительно нужно?" На минуту возникла неприятная мысль, что меня используют как обычную нью-йоркскую шлюху, и что я могу оказаться всего лишь очередной меткой на ремне у знаменитого плейбоя. Однако его поцелуи были такими медленными и обдуманными, его кожа такой мягкой... Он покусывал мое тело, мужественно и игриво спускаясь все ниже и ниже, но дойдя до пупка, вдруг остановился.

   - Что-то не так? - спросила я.

   - Эээ, понимаешь, мне и мальчикам... в общем, видишь ли, белые мальчики не лижут киску.

   Право, интересная концепция - что распространенность и популярность орального секса может зависеть от цвета кожи.

   - Ты не подозреваешь, что теряешь, - сказала я шутливым тоном, желая слегка его подразнить. - Я с мужчинами к таким вещам привыкла. Хочешь, покажу, как это делается?

  

   Это его возбудило, да и меня тоже. Но у меня все же было чувство, будто я наблюдаю за собой и за всем происходящим со стороны. Секс с другим мужчиной не казался мне изменой Питеру, ведь невозможно обманывать кого-то, кто тебе не принадлежит. А Питер не принадлежал мне по настоящему, в полном смысле этого слова. В те дни я вела серьезные, со многими подробностями дневники, причем, писала их особым шифром - на случай, если Питер случайно обнаружит. Сейчас читать размышления молодой, поглощенной собою соплячки, занятие почти невыносимое, но там была одна фраза, которая звучит, по-моему, достаточно здраво и сегодня: "Примитивность Элвиса по сравнению с напыщенной амбициозностью Питера кажется чем-то свежим. Не думаю, что Питер принимает меня всерьез, но быть рядом с ним престижно".

   В постели Элвиса мне было приятно, однако остаться в ней я не могла. Вскоре после полуночи меня отвезли домой, с горящим от поцелуев лицом.

  

   Хоть я и раньше появлялась на телевидении - как Модель Года, - однако фильм "Последний киносеанс" открыл там для меня такие возможности, которые могли бы дать прекрасный старт карьере любого актера. Я имею в виду телевизионные ток-шоу. Поначалу, когда меня только пригласили туда, я была скованной, деревянной, боялась лишний раз открыть рот. Потом, стараясь не быть скучной, стала неловко кокетливой, пила слишком много кофе и слишком быстро тараторила. После чего решила усвоить высокопарную манеру Питера, хотя и без его умения рассказывать истории.

   Одно из моих выступлений едва не стоило мне карьеры. В 1971 году Нил Саймон, один из самых популярных драматургов Америки, написал сценарий "Разбивающий сердца", по рассказу Брюса Джея Фридмана. Чарльз Гродѝн играл в этом фильме приятного еврейского парня, который во время своего свадебного путешествия на Майами-бич затевает страстный роман с типичной бесчувственной шиксой, воплощением его сексуальных фантазий, и ради нее бросает невесту, которую играет Дженни Берлин. (На роль брошенной невесты режиссер Элейн Мэй выбрала поначалу свою родную дочь, и до самого начала съемок никто не подозревал, что эти двое как-то связаны между собой.) Роль шиксы отдали темноволосой подруге Фредди Филдса, влиятельного голливудского агента, выглядевшего как Остин Пауэрс в молодости. ("Позволь сообщить тебе одну вещь, дочка, - сказал мне однажды Филдс во время кинопросмотра в его собственном доме, неприятно придвинувшись и горячо дыша мне в ухо. - В нашем бизнесе главные фигуры не режиссеры и не продюсеры. Это агенты.") Брюнетку перекрасили в блондинку, и репетиции должны были вот-вот начаться, но тут ее укороченные и отбеленные волосы стали выпадать клочьями. Мне тут же позвонили, чтобы узнать, смогу ли я придти завтра на прослушивание.

   Об этом я узнала лишь недавно: оказывается, Элейн Мэй видела меня глупо разглагольствующей на ток-шоу Дика Кавета, и сразу решила, что я не подхожу для этой роли - и ни для какой другой. (В свое оправдание могу сказать, что Кавет начал интервью с того, что заявил: "Вашего фильма я не видел, но он вроде неплох". <Конечно, я разозлилась.>)

   Предварительные читки для Мэй и Саймона проходили в небольшом стандартного вида офисном здании в Нью-Йорке. Обычно, когда я прихожу на прослушивание, то уже знаю, что эту работу наверняка получу, но здесь такой уверенности не было. Однако я начала читать, и все начали смеяться. При прощании Саймон схватил меня за руку и сказал:

   - Я был уверен, что ты не подведешь.

  

   У Саймона в контракте был пункт, по которому все его диалоги следовало снимать в точности, как написано, слово в слово, так что мы знали, что в сценарии не сможем изменить ни строки. (Хотя нет ничего плохого в том, чтобы по возможности улучшать текст - например Кэтрин Хепберн и Спенсер Трейси часто говорили, что они "спецы от сценариев", и правками сценарных диалогов занимались, что называется, по долгу службы.) Однако Мэй во время репетиций любила использовать импровизацию - хотя она это так не называла - в качестве разогрева. Она говорила об использовании подтекста - смыслового содержания, заключенного между строчками. Однажды она дала мне один замечательный совет, который на первый взгляд может показаться дурацким, однако отлично работает.

   - Когда читаешь текст, - сказала она, - произноси его так, будто бы ты хочешь быть услышанной твоим партнером, так, чтобы сказанное действительно дошло до него".

   Похоже, Мэй казалось, что Гродин безумно смешон, и она смеялась всему, что бы тот ни отмочил. Ему пришлось сбросить вес перед съемками, и из-за этого казалось, что кожа у него обвисла. В той сцене, где мы вместе лежим в постели, по сценарию я должна потрепать его по волосам, однако, стоило мне потянуться, чтобы откинуть у него прядь со лба, как он схватил меня за руку и прошипел:

   - Не трогай, просто сымитируй. Это парик.

   - Ты шутишь, - ответила я, думая, что он меня разыгрывает, возможно затем, чтобы застигнуть меня врасплох и добиться интересной экспрессии. (До этого мне не приходилось иметь дело с дистанционным управлением париками).

   - Нет, это правда.

   - Ты серьезно? - переспросила я.

   - Серьезно.

   Этот полезный диалог не слишком расположил нас друг к другу.

  

   В "Разбивающем сердца" продолжилась Большая Охота за Женскими Прелестями. Мне очень не хотелось играть сцены с обнажением, которые были в сценарии, однако, если бы я заявила об этом ясно с самого начала, то не получила бы роли. Я не была уверена, что какие-то нескромные кадры из "Последнего киносеанса" не попадут в чужие руки, и у меня не было ни малейшего желания обогащать кино-архивы чем-то еще, что может испортить мне будущее. Меня беспокоила эксплуатация женской наготы, проблема, которую можно было бы отнести, скорее, к области силы, а не морали. Если, скажем, Харрисон Форд продемонстрирует на экране свои причиндалы, то это еще не значит, что он получит больше денег. В прошлом, когда нагота была под запретом, кинорежиссеры были куда умнее. Например, Альфред Хичкок, снимая "Психо", нанял дублершу, чтобы заснять Джанет Ли в сцене под душем, а затем использовал семьдесят два разных изображения в течение сорока двух секунд, не показывая при этом никаких гениталий.

   Одним из продюсеров фильма "Разбивающий сердца" был Эрик Преминджер, сын режиссера Отто Преминджера и королевы бурлеска Джипси Роуз Ли, которая, вспоминая о своей карьере, бывало, говорила: "Я не была там голой. Меня прикрывал свет голубого прожектора". Вероятно, Преминджер считался особым специалистом по стриптизершам, поскольку ему велели съездить в мэнсион Плейбоя в Чикаго, посмотреть там "кроликов", проинспектировать их груди и выбрать кого-то с телом, похожим на мое. Подыскав парочку таких, о которых ему мечталось, он зашел в мою раздевалку и протянул мне контракт со словами:

   - Быстренько подписывай.

   Тогда я еще не знала, что каждый актер имеет право дать письменное согласие на дублера, имитирующего его тело в кадре. Это право, гарантированное Гильдией киноактеров. Я знала только, что не должна подписывать никаких бумаг, прежде чем их не увидит мой адвокат (эту меру предосторожности я вдалбливала своим детям ровно с того момента, как они научились держать ручку). Наконец я увидела целиком смонтированную сцену в постели, без моей головы в кадре. Гродин там вначале опускает взгляд на мою грудь, после чего показывали саму грудь, надо признать, довольно неплохую. Мне этот кадр с обнажением показался неуместным, о чем я и заявила прямо. Однако последовало множество возражений, видимо, главным образом из-за того, что было использована дублерша, <которой уже заплатили>, а еще Преминджер потратил много производственных денег на поездку в Чикаго и на оплату "кроликов". Но я продолжала стоять на своем, и Элейн, главный режиссер, в конце концов со мной согласилась.

  

   Чтобы не засыпáть на съемках, Элейн пригоршнями глотала No-Doz [стимулятор на основе кофеина - прим.пер.]. Съемки проходили в Миннеаполисе, холодной зимой, и ноги у нее простывали, из-за этого нам приходилось заходить в дом греться, покуда пальцы у нее на ногах не отходили.

   В Майами погода была куда благоприятнее. Вместе с остальными членами съемочной группы я жила в дешевеньком отеле "Холидей Инн", стоявшем неподалеку от дорогих пляжных гостиниц. Однажды я застряла там в старом дряхлом лифте. Сидя в нем, я больше мучалась от скуки, чем от страха, - по этой причине я и по сей день, входя в лифт, всегда стараюсь иметь с собой какое-то чтиво. Так что не одно лишь томление по Питеру заставляло меня с нетерпением ждать его приезда. С его приездом я смогла бы на несколько дней перебраться в отель "Фонтебло": огромный выбор блюд по утрам, огромный бассейн, огромный Атлантический океан в окнах. Питер не такой человек, чтобы соглашаться на меньшее.

  

   Приехал Питер, а с ним и Ларри МакМёртри. Питер предложил ему сотрудничать над новым сценарием, который в разное время назывался то "На запад от Брáзос" (Бразос - это река), то "Пало-Дуро" (это каньон), то "Улицы Ларедо" (последнее название, как потом оказалось, было позаимствовано у одного посредственного фильма с Уильямом Холденом и Гленом Фордом).

   - Ты какой вестерн думаешь снимать? Какого типа? - спросил Ларри у Питера.

   - Что-нибудь про обоз переселенцев, - ответил Питер, - только не про коров! У Говарда Хоукса в "Красной реке" о коровах сказано уже все, что можно. Лучше нам все равно не сделать. ["Red River" - вестерн 1948 года с Джоном Уэйном в главной роли. Входит в пятёрку наиболее значительных ам. вестернов, - прим.пер.].

  

   С самого начала этот фильм задумывался как монументальное полотно с участием Джимми Стюарта, Генри Фонды и Уэйна. По мере того, как они с Ларри писали сценарий, Питер проигрывал одну роль за другой, и, пожалуй, никто не сыграл бы лучше за Стюарта, Фонду и Уэйна, разве что только они сами. Однако вышло так, что Уэйн поговорил по этому поводу с Фордом, и тот отсоветовал ему играть в питеровском фильме. Хотя в свое время именно Форд помог Питеру получить Бена Джонса для "Последнего киносеанса". Причем Форд хорошо понимал, что если откажется Уэйн, откажутся и другие.

   - Старику это не по душе, - объяснил Питеру Уэйн.

   - А мне он говорил совсем другое! - ответил Питер, однако в конфликт с Фордом по каким-то причинам ввязываться не стал. А может ему просто не хотелось просить того об одолжении. Питер часто вспоминал слова, сказанные Джеймсом Кэгни, когда тот снимался у Форда. Во время съемки одного эпизода Форд спровоцировал аварию мотоцикла (управлял мотоциклом характерный актер Уильям Демарест, совсем не умевший водить, а в коляске был Кэгни). Кэгни потом говорил: "Для Форда, и для всякого ирландца, есть одно подходящее словечко: сумасброд".

  

   Идеи, проросшие в отеле "Фонтебло", позже были использованы Ларри в его романе "Одинокий голубь", принесшем ему Пулитцеровскую премию. Несмотря на заявление, что никаких коров не будет, основной сюжет строился вокруг последнего большого перегона скота в конце 19-го века. Что до Питера, то он больше не доверял этим совместно разработанным идеям, они его раздражали и вгоняли в депрессию. "Ларри подобрал всю свинью без остатка," - говаривал он.

  

   Об Элвисе ничего не было слышно со времен Грэйсленда. Но когда я вернулась в Лос-Анджелес, он позвонил мне и предложил послать за мной самолет, чтобы я приехала к нему на уик-энд. Он арендовал дом в Пальм-Спрингс. Один из его подручных встретил меня в аэропорту, и, глядя на мои джинсы и жилетку под цвет, сказал:

   - В следующий раз, когда будем в Лос-Анджелесе, организуем поход по магазинам, подберем тебе новые красивые вещи. Элвису нравятся стильно одетые леди.

   "Ладно, но если только я буду выбирать одежду и для него", - подумала я.

   Дом был роскошный, насколько может быть роскошным дом, взятый в аренду: размашисто спланированный и лишенный всякой индивидуальности. Куда ни глянь, все блестело металлом. "Вся королевская рать" Элвиса тоже находилась в резиденции, и у каждого из парней был значок с буквами Ти-Си-Би, сокращение от одной из коронных фраз Элвиса - "Taking Care of Business" - "Позаботимся о делах". Парни коротали послеобеденные часы, прыгая в сомнительной чистоты бассейн и соревнуясь, у кого получится самый громкий всплеск. Мне не особенно хотелось подходить к этому бассейну, однако я не удержалась от соблазна утереть нос элвисовским 'баббас' - сделала перед ними 'консервный нож', прыжок, которому научилась у спасателей в "Чиксо Кантри Клаб". От нечего делать парни гоняли в маленьких пляжных багги по пляжу наперегонки, трое или четверо в ряд, радостно вопя при этом в свои мобильные рации, или же сидели вокруг длинного стола с толстым стеклянным верхом, объедаясь любимыми поджаренными сэндвичами.

  

   Элвис был первым, кого я увидела пьющим воду в бутылках, он заказывал эту воду из "Озаркса".

   - Пьешь ее понемножку, - говорил он, - и это держит тебя в кондиции.

   Мне казалось странным, что он часто спит днем, хотя много лет спустя я узнала, что он боялся спать в темноте. У него на окнах были тяжелые занавески, шторы, даже алюминиевая фольга, скотчем прилепленная к стеклу - все что угодно, лишь бы отгородиться от малейшей частицы дневного света. Сладкое обаяние, памятное мне по Мемфису, сменилось горькими настроениями избалованного подростка. Помню, я появилась из ванной перед ужином, и он насмешливо проговорил: "Еще не видел девчонки, которая бы так часто мылась", - видимо, намекая на мою естественную женскую привычку часто подкрашиваться. Это замечание вызвало громкий смех у его свиты, хотя у него у самого в ванной стоял большой черный ящик для косметики, с шестью выдвижными отделениями. И макияжа у него на лице было явно побольше, чем у меня.

  

   Мы с ним почти никогда не оставались наедине, а если оставались, то мало о чем говорили - ни о его музыке, ни о его браке, ни о его дочери, ни даже о безумно потраченных 40 тыс. долларов - потраченных только затем, чтобы отвезти его свиту на самолете в Денвер ради какого-то особенного сорта сэндвичей. И это делал тот, чей отец был приговорен однажды к трем годам тюрьмы за подделку чека в сорок долларов! Его мало интересовало также все, что я говорила, обычно он держал себя так, словно я просто треплю языком или пересказываю какую-то скучную книгу. Я словно увидела вдруг его больную отвратительную сущность, и это заставляло меня нервничать, бояться, что если я стану меньше демонстрировать свою любовь, то этим навлеку на себя неприятности. К счастью, меня никогда не приглашали принять участие в том, что, как я слышала, было у Элвиса одним из его любимых эротических развлечений: надеть трусики в обтяжку, с высокой талией, есть печенье, пить молоко и бороться с другой девушкой.

  

   В конце лета Элвис пригласил меня посмотреть свое выступление в лас-вегасском "Хилтоне". Питеру я сказала, что проведу, мол, выходные с подругой в Сан-Франциско. Концерт начался с исполненной оркестром поэмы "Так говорил Заратустра" Рихарда Штрауса, больше известной по теме из фильма "2001: Космическая одиссея". Если когда-нибудь существовала музыка, возвещающая о появлении божества, то это была она. По сцене прокатилась шумная процессия мотоциклов, а затем появился Элвис - в плаще, украшенном драгоценными камнями, в комбинезоне - великолепный, хоть и немного располневший. Я всегда восхищалась его голосом, но теперь была взволнована совершенно против ожиданий - так, словно он пел именно для меня, - и поднялась с кресла, не задумываясь, вместе со всеми остальными.

  

   Когда концерт закончился, он уселся в своем гостиничном номере за фортепиано и стал распевать песни "госпел" со своими бэк-певцами, разодетыми в нарядные велюровые костюмы ручной работы. После чего прошел в спальню через французские с занавесками двери и рухнул на огромную кровать под балдахином.

   Тогда я еще об этом не подозревала, но то, что я видела, было обыкновенным действием наркотиков. У меня была прилегающая спальня, и, сидя там одна, я размышляла, что же мне теперь делать. Всякая возможность сексуальной близости испарилась: он выглядел далеким, одурманенным, глаза полузакрыты, невнятная речь.

   Вытащив откуда-то горсть таблеток, он протянул их мне:

   - Давай, прими это.

   Я смутилась.

   - Ты тоже примешь?

   - Свои я уже проглотил, - сказал он. - А это твои.

  

   Я вернулась в свою спальню и смыла таблетки в унитаз. Ложась в постель, я увидела на ночном столике маленькую, отделанную черным бархатом коробочку. Я открыла ее и обнаружила внутри кольцо с бриллиантами и изумрудами, похожее на шарик из ершистых щетинок - слишком большое, слишком претенциозное, слишком уродливое даже на вкус Либерейса [Владзю Валентино Либерейс (1919-87), ам. пианист и антрепренер. Известен своими романтическими аранжировками фортепьянной классики и своими невероятными костюмами. Выступал в собственном телевизионном шоу в 1952-1957 гг. - Прим.пер.] Я подошла к столу и написала Элвису записку на фирменном бланке отеля - мол, благодарна ему, но отказываюсь от этого щедрого и экстравагантного подарка. Затем позвонила в авиакомпанию, чтобы поменять свою бронь на самолет.

  

   В этот же день, но чуть пораньше Питер ехал по Бульвару Санта-Моника в Лос-Анжелес и заметил рекламный щит о выступлении Элвиса в Вегасе. От меня он уже слышал, как я очарована Элвисом (сам Питер считал его занудным), и у него тут же возникло чисто интуитивное чувство, что я сейчас с ним. Он позвонил в "Хилтон", попросил меня к телефону, а когда я ответила, тут же закричал мне: "Ты, проклятая лгунья!" А затем бросил трубку. Я перезвонила, чтобы еще немного послушать его ругательства.

   - Ты знаешь, что делают с теми, кто врет? - кричал он. - Им моют рот с мылом. Когда ты притащишь свою задницу сюда, я вымою тебе рот мылом Айвори.

   Из всего этого я поняла только одно: он хочет, чтобы я вернулась. Так что случившееся не казалось мне таким уж непоправимым. Когда я приехала, он кричал и топал ногами так, что в гостиничном номере тряслась люстра из фальшивого хрусталя. А закончил он такими словами:

   - Вот что я имею, связываясь с актрисами!

  

   По счастливой случайности его не было в отеле, когда несколько дней спустя мне позвонил один из мемфисских 'баббас' - сообщить, что Элвис хочет поговорить со мной.

   - Я не могу, - ответила я.

   - Он как раз здесь, за углом, - сказал охранник. - Сделайте одолжение, поговорите с ним, потому что он сейчас действительно не в себе.

  

   Когда Элвис вошел в большую вращающуюся дверь отеля Сансет Тауэр, выглядел он угрюмым и отчужденным, - ни поцелуя в знак приветствия, ни беспокойства по поводу моего исчезновения. Лишь несколько слов о своих собственных намерениях и короткий ультиматум.

   - Мне действительно нравится проводить с тобой время, но тебе нужно избавиться от этого Долбановича, - сказал он, намеренно коверкая фамилию Питера. - Или он, или я.

   "О чем он вообще говорит?" - подумала я. Сидеть и наблюдать, как кто-то простудился и лежит больной, в то время, как ты ждешь от него непринужденной сексуальной игры - это не было моим представлением о хорошем времяпрепровождении. Возможно, он пытался таким образом подлечить свое раненное эго, восстановить контроль над ситуацией - после того как я отказалась принять его кольцо и его таблетки.

  

   Позже мне стало известно, что я была у него временным заместителем Линды Томпсон, той самой, что побывала в свое время Мисс Мемфис, Мисс Кубок Свободы и Мисс Штат Теннесси. "Сама себя сделавшая" девица, которая покинула колледж, не закончив его и не получив диплома. Она отказалась от всех своих амбиций и позволила Элвису решать за нее абсолютно все, и даже изменила ему в угоду свой распорядок дня и ночи - чтобы в итоге придти к тому, что ее друзья называли "пожизненным рабством". Разумеется, Элвис и для меня был чем-то таким, чему я не в силах была сопротивляться, однако с Питером у нас в жизни было что-то общее, и я не собиралась от этого отказываться. Я хотела сама принимать решения, пусть даже иногда и глупые.

   - Ладно, это только ради нас, - сказал он в ответ на мои аргументы. Это было последнее, что я от него услышала. Мы молча обогнули квартал, пока не дошли до "Сансет Тауэр", и он так и стоял там на тротуаре, пока я не исчезла под бело-желтым тентом у входа в отель. Я еще обернулась и махнула ему - "Пока!", но он не ответил. Больше я его не видела. Пять лет спустя он умер. Питер, нисколько не изменивший своего отношения к Элвису, сказал, что эта смерть была лучшей рекламой Элвиса за всю его жизнь.

  

   КОГДА ПИТЕР ЗАДУМАЛ СНИМАТЬ ВЕСТЕРН МАКМЕРТРИ, он решил пригласить художником-постановщиком Полли Платт, но лишь при условии, что я тоже там буду - сниматься и находиться в ее присутствии. Вестерн так и не сделали, вместо этого они начали работать над 'Бумажной луной', где Райан О`Нил играет бродячего мошенника, продавца библий, а его родная дочь Татум - его сметливую дочурку, о существовании которой он раньше не подозревал, но с которой они потом становятся друзьями. Поздней осенью 1972 года, за несколько дней до того, как в Хейсе, штат Канзас, начались основные съемки, Полли объявила Питеру: 'Если Сибилл появится на съемочной площадке, я этого не вынесу'. Это был конец всякого вежливого притворства между ними, и их отношения больше так и не восстановились; но я готова была бросить Полли вызов и начать сниматься, чтобы она смирилась с моим присутствием раз и навсегда. Работа Питера была для него всей его жизнью, но я была исключена из нее - только потому, что он снова захотел работать со своей бывшей женой. Она даже не была еще его 'бывшей' женой, их развод растянулся на целых три года.

  

   Большую часть времени я проводила, разъезжая по депрессивным, разбросанным в прерии городкам, фотографируя ветхие домишки, железнодорожные станции и лица стариков, еще практиковалась в степ-дансе на линолеумном полу нашего гостиничного номера - пока снизу не начинали стучать метлой в потолок. В Элвуде мы жили в дешевом мотельчике 'Пони-Экспресс', (все еще почивающего на лаврах первой в Канзасе станции Пони-Экспресс), в немного лучшем отеле 'Ramada Inn' обосновалась Полли и вся остальная съемочная группа. [Pony Express - почтовая служба небольшой американской курьерской компании XIX века, поддерживавшей конную почту в Северной Америке. Просуществовала около полутора лет (с апреля 1860 по октябрь 1861 года), и стала нарицательной из-за своего девиза: "Почта должна быть доставлена любой ценой". - прим.пер.]

   Мы остановились в простеньком мотеле "Пони Экспресс" в Элвуде (все еще почивающем на лаврах первой станции "Пони Экспресс" в Канзасе), а Полли со съемочной группой - в чуть более комфортабельном отеле Ramada Inn. Напряжение, должно быть, сказалось на Питере, потому что в предпоследний день съемок проявленная пленка оказалась "с волосками" - такое бывает, когда пленка проходит через рамку киносъемочного аппарата. (Вот почему после каждого дубля кричат: "Проверьте рамку"). Эти сцены в фильме выглядят слегка нерезкими, поскольку Питер слегка увеличил кадр, чтобы убрать волоски по краям, но возвращаться и переснимать он отказался, заявив: "Лучше так, чем провести еще один день в этой дыре вместе с Полли".

  

   Питер должен был встретить Марлен Дитрих на ее пути в Канзас - вначале самолет приземлился в Денвере, где у нее было сольное выступление. Он был не из тех мужчин, которые воображают, что женщины должны являться к ним сами, и он знал - еще до того, как вошел в свой гостиничный номер в Канзасе, - что у нее что-то на уме.

   Звонок телефона, сипловатый голос Дитрих в трубке: "Вот я тебя и нашла".

   Когда 'Бумажная луна' была закончена, Питер пригласил ее на свою нью-йоркскую премьеру, и она явно не обрадовалась, увидев в его лимузине меня, в то время как надеялась на "свидание" с Питером тет-а-тет. В зале она сидела между нами обоими, шепча что-то Питеру на ухо и выставив в мою сторону острый локоток. <Меня она просто не замечала>.

   Марлен Дитрих была для меня идеалом: трудолюбивая маман, сумевшая создать впечатляющие роли сильных женщин (она стала носить брюки раньше, чем Кэтрин Хепберн), и завершившая свою карьеру триумфальными выступлениями в кабаре. Я была невероятно взволнована ее присутствием и сидела словно на иголках.

   На следующий день в наш номер в "Уолдорф Тауэрс" постучали: "Цветы для мисс Шепард".

   Я открыла дверь и увидела посыльного, который сражался с корзиной цветов, настолько огромной, что на столе она не помещалась. Пришлось поставить ее на полу. На карточке было написано: "С любовью, Марлен". Ну, ради такого можно и простить, что тебя игнорировали.

  

   Примерно в это же время я присоединилась к уникальной женской компании: с момента выхода "Последнего киносеанса" журнал "Плейбой" пытался заставить меня позировать обнаженной, предлагая мне деньги. Сначала мне предлагали 5000 долларов, потом 10 000, потом 50 000, но без результата. Потом они придумали, как получить меня бесплатно. Нежданным рождественским подарком в том году оказалось для меня мое обнаженное фото в декабрьском "Плейбое", в разделе "Секс в кино", где также фигурировали Джейн Фонда и Катрин Денев. Технически оказалось возможным увеличить для печати 35-миллиметровый кадр из фильма, который был взят напрокат для показа в особняке "Плейбоя". Я позвонила адвокату и подала иск в защиту своего права распоряжаться своим имиджем, обращая его внимание на то, что есть разница между законной прессой и таким журналом, как "Плейбой". В иске утверждалось, что я молодая женщина с "достоинством, умом, скромностью, творческой и личной честностью" - описание юридически точное, хоть и не совсем мне подходящее.

  

   Дело тянулось пять лет. "Плейбой" начал относиться к этому, как к иску о домогательствах, используя своего местного адвоката в Лос-Анджелесе, который по совпадению был профессором-преподавателем моего адвоката в Стэнфорде. Когда они поняли, что я говорю серьезно, они позвали главу своей чикагской юридической фирмы. Мой адвокат просматривал представленные ими бумаги, и либо эти друзья оказались совсем тупыми, либо чрезвычайно честными, потому что он нашел среди этих бумаг пистолет, который еще дымился: рукописную записку Хью Хефнера своему секретарю, в которой говорилось буквально следующее: "Я по-всякому пытался получить фотографии Сибилл Шеперд для выпуска "Секс в кино". Сегодня вечером я буду показывать "Последний киносеанс", так что пусть [Марио] приходит сюда со своей волшебной машинкой".

  

   После этого Хеф готов был сдаться. Но вместо того, чтобы просить кучу денег, я захотела получить у него книгу, которая была в собственности "Плейбоя", роман Пола Теру под названием "Святой Джек", об одном обаятельном сингапурском сутенере. <Что мне в конце концов и удалось>. Хефнер пришел ко мне домой с официальными извинениями и неофициальным договором о мире. А стандартный контракт Гильдии киноактеров теперь включает пункт о защите актера, в котором оговорено несанкционированное использование кадров фильма для публикаций в прессе. Этот пункт служил актерам отличной защитой - вплоть до наших дней, до прихода мира киберпространства, где полиция не в силах ничего контролировать. Не так давно я обнаружила, что любой может заплатить пятьдесят долларов и зайти на веб-сайт, где моя голова прилеплена к обнаженным телам каких-то других женщин, в позах из порно-журналов. Если бы я вдруг решила подать в суд, мне пришлось бы делать это неоднократно, в отдельных странах, потому что международного права в этой области нет, и сфабрикованные кем-то фотографии просто всплыли бы в другом месте.

  

   Я БЫЛА УЧЕНИЦЕЙ КИНОШКОЛЫ ПИТЕРА БОГДАНОВИЧА. Питеру не слишком хотелось упражняться в ремесле, потеть, пачкаться - ему нравилось только сидеть и смотреть фильмы, и он смотрел их с видом дежурного инспектора. Когда мы, бывало, оказывались в кинотеатре и на экране вдруг пропадала резкость, он незамедлительно сообщал об этом киномеханику. В квартире у нас главным акцентом гостиной был переделанный 16-миллиметровый проектор, направленный на стену без окон. Несколько раз в неделю мы с Питером отправлялись в студийный кинозал, где пахло так, словно его не открывали с тех пор, как Фатти Арбакль решил похудеть; мы ели свинину му-шу из картонных коробок и смотрели "Веселую вдову" - немую версию Эриха фон Штрогейма с Мэй Мюррей и Джоном Гилбертом (и с еще одним актером по имени Кларк Гейбл), затем римейк того же фильма 1934 года с Жанетт Макдональд и Морисом Шевалье, а после и другие мюзиклы Эрнста Любича: "Парад любви", "Монте-Карло", "Один час с тобой".

  

   Когда мы съехали из гостиницы, то первое, что устроили у себя в доме, был просмотровый зал с ярко-красными коврами и плюшевыми белыми диванами с оттоманками, со стенами увешанными старыми киноафишами. Отдел киноискусства Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе разрешил нам брать у них копии старых фильмов "золотого периода" на нитратно-серебрянной пленке, чтобы смотреть их дома; но это было незаконно - пленка может воспламениться и взорваться, если неосторожно с ней обращаться, и по закону предусматривалось наличие хорошо изолированного огнеупорного помещения проекционной и двух киномехаников в нем. Но смотреть единственную на то время 35-миллиметровую копию "Улыбающегося лейтенанта" Эрнста Любича было все равно, что смотреть глазами бога: лицо на резком крупном плане, пейзаж вдали, и между тем и этим все абсолютной отчетливо. Выражение "серебряный экран"происходит от наличия серебра в кинопленке, оно-то и заставляет 'мерцать' изображение. Даже современные технологии не могут достичь такого ошеломительного блеска и такой глубины резкости.

  

   Моя выносливость не дотягивала до уровня выносливости Питера, и я, бывало, засыпала уже на третьем фильме. От Питера я узнала, что любой тип актерской игры правомерен - будь то энергичная манера Джеймса Кэгни или сдержанный минимализм Гэри Купера. Единственный вопрос: верим ли мы актеру? Можем ли мы довериться ему в полной мере? Кино требует от кинозрителя кредита доверия, готовности забыть, что он видит перед собой на экране не жизнь, а имитацию. Недаром говорилось, что когда Джимми Стюарт появился на экранах кино, недоверие было побеждено.

   Иногда я спрашивала у Питера: "Ты уверен, что хочешь смотреть это снова? Ты видел этот фильм уже двадцать семь раз." На что он отвечал: "Сейчас я буду смотреть по-другому". Каждую неделю он отмечал в "Телегиде" фильмы, которые мне следовало посмотреть. Любая картина, где режиссером был Джон Форд, Говард Хоукс или Жан Ренуар, подлежала обязательному просмотру. Жить рядом с Питером значило обживаться в этих фильмах. У нас выработался свой частный язык, использующий кусочки экранных диалогов: "Захлопнем за тобой железную дверь." (Джон Бэрримор, "Двадцатый век"), или: "Вам не кажется, что это неприлично - приказывать мне уйти, после того как вы меня поцеловали?" (Кэрол Ломбард в "Мой человек Годфри"). Мы не брезговали и цитатами из "Последнего киносеанса": "Причешись, Санни, ты выглядишь как вонючий волк". Иногда, когда мы бывали на людях, сидели в ресторане, я, бывало, начинала топать ногами и стучать кулаками по столу, и народ за столиками думал, что я сошла с ума. Но Питер такое встречал одобрительно: он понимал, что я изображаю одну из истерик Кэрол Ломбард в "Двадцатом веке".

  

   В Лос-Анжелесе мы жили в районе Бель Эйр на улице Копа де Оро, 212, в доме средиземноморского стиля с красной черепичной крышей, который раньше принадлежал молодоженам Кларку Кейблу и Кэй Спрекельс. Я нашла его в 1974 году, и Питер приобрел его на деньги, взятые у Уорнер Бразерс в счет его будущего фильма. Мы въехали в этот дом с одним лишь матрацем на пол, и затем заполнили комнаты мебелью, купленной в Беверли Хиллс, в магазине под названием "Слоанс", где нам пришлось провести целый день. У каждого из нас была наверху спальня, они обе соединялись между собой комнатушкой гардероба; после долгих лет незапирающихся дверей и сестры, которая выталкивала меня из постели, идея Вирджинии Вульф, что каждый должен иметь отдельную комнату, пришлась мне особенно по душе. В комнате Питера была ниша, в которой помещалась антикварная итальянская кушетка, покрытая шелковой накидкой цвета шампанского. В моей стояла водяная кровать с лоскутным одеялом, которое мы купили в Биг-Суре. Все стены в доме были белыми и сплошь увешаны картинами отца Питера.

  

   Питер и я были couple du jour в Голливуде [парой дня, фр.], но среди настоящих обитателей мира кино я часто чувствовала себя самозванцем, и как правило, в их компании вела себя тихо. Когда Ларри МакМёрти написал своего "Одинокого голубя", он прислал мне гранки романа с такой надписью: "Для всего этого ты была семенем первородным. Четырнадцать лет назад я начал эту книгу с молчания Лоррен - женщины, которая не готова отдать свой голос и сердце окружающему миру, думая, что мир не услышит ее, не поймет и не полюбит. Я почувствовал такую же тишину и в тебе." Тем не менее, люди иной раз ведут со мной так, словно перед ними просто тупая блондинка, и когда я говорю им что-то свое, они часто меня не слушают, а просто глазеют, словно хотят увидеть, куда же сейчас двинется рука чревовещателя.

  

   Даже мой агент Сью Менгерс, казалось, воспринимала меня так же. "Когда идешь на встречу, не говори там ничего, не нужно", - инструктировала она меня. "Немного косметики, причешись - и все." Со мной Сью никогда не заботилась о такте. Она разговаривала со мной очень медленно, словно мне требовалось дополнительное время, чтобы осмыслить сказанное. Питера это раздражало, и он говорил ей: "Ты не должна так разговаривать с Сибилл." На какое-то время она ускоряла свою речь, потом опять говорила медленно, а затем извинялась: "Ох, мне так жаль, я опять это сделала".

  

   Моя первая голливудская вечеринка была в "faux chateau" [в зáмке, фр.] Сью на Голливудских Холмах - где на подходах, после серии крутых, чуть ли не под 180 градусов, поворотов, вы оказывались на восхитительно уютной узкой дорожке. Мы припарковали машину в месте, напоминающем какой-то совсем другой город, и вошли в дом слегка запыхавшись - чтобы тут же увидеть Грегори Пека, крепко оседлавшего стул и в стельку пьяного. Я почувствовала себя так, словно очутилась в параллельной вселенной, где наши герои-любимцы превратились в своих злых двойников. У меня не хватило смелости заговорить с кем-либо, и единственный человек, который подошел ко мне, оказался продюсером.

  - Так ты, значит, актриса? - сказал он. - И с кем ты сейчас занимаешься?

  - Ни с кем, - ответила я.

  - Это неправильно, - сказал продюсер со вздохом. - Тебе немедленно нужно начать заниматься. Только тогда ты сможешь получить знания, которые тебе необходимы.

   Я поставила свой бокал, выбежала на улицу и была уже на полпути к машине, когда меня остановил Питер.

  - Они все фальшивые, - сказала я. - Просто ужасные.

  - Я знаю, - сказал он. - Но мы не можем просто так взять и уйти.

  

   Иногда я все же осмеливалась открыть рот, однако моя непочтительность оказывала эффект полностью обратный ожидаемому. У Сью Менгерс появилась идея, чтобы я сотрудничала с Дастином Хоффманом, также одним из ее клиентов. С этой целью она организовала интимный ужин, пригласив на него меня с Питером, Дастина с его женой Анной, там же присутствовал и муж Сью, Жан-Клод Тремон. Войдя в небольшую столовую, Дастин уселся за стол, довольно долго рассматривал меня, мою долговязую фигуру (я оказалась намного выше его), а затем приподнялся на стуле на руках, словно пытался сделать себя повыше.

  - Может, тебе стоит попросить у Сью парочку телефонных справочников? - спросила я у него с иронией - естественно, совершенно неуместной.

   У Дастина на лице появилось такое выражение, словно его ударили и он не знает, как к этому отнестись. От этой глупой шутки вечер так и не оправился. Позже Хоффман придумал какой-то неубедительный повод и ушел пораньше.

   Моя попытка исправить оплошность оказалась столь же фатальной. Явившись на съемочную площадку "Марафонца" с телефонной книгой Беверли Хиллз (которая была с дюйм толщиной [т.е. примерно 2,5 см]), я вручила ее Дастину со словами:

   - Вот что я имела в виду.

  

   Однажды было так, что он не спал в течении нескольких суток, чтобы выглядеть потрепанным и измученным для соответствующей сцены; это побудило его партнера, Лоуренса Оливье, спросить у него:

  - Дорогой, почему бы тебе просто не попытаться сыграть это?

  

   Было бы ошибкой сказать, что я не произвела впечатления и на великого Марлона Брандо. Одним теплым летним вечером мы с Питером повезли нашу замечательную наставницу актеров Стеллу Адлер на вечеринку, организованную в ее честь в доме Брандо на Малхолланд-Драйв. На деревьях горели японские фонарики, я сидела на садовой скамейке рядом с Брандо, но на этот раз не молчала, а болтала без умолку, не слишком вникая, о чем говорят другие. Брандо держал в руках бутылку пива; он взглянул на меня с нескрываемым отвращением и сказал ни к кому не обращаясь:

   - Если эта девчонка сейчас не заткнется, я врежу ей вот этой бутылкой. - Потом повернулся ко мне и сказал:

   - Может, ты встанешь и пойдешь, чтобы я мог видеть, как ты исчезла?

   <Можно представить, что я должна была чувствовать. Долгие годы я носила тяжелый камень обиды в груди.> Позже, когда я делала шоу "Сибилл", Брандо был едва ли не единственной знаменитостью, которую тогда, как знали люди пишущие, можно было кусать безнаказанно. Я сказала себе: "Просто "сделай" этого Брандо, и у тебя не будет больше проблем с этим". Так в сценарии появилась шутка: "Достаточно одного пчелиного укуса, и я распухаю, как Марлон Брандо".

  

   ПИТЕР НИКОГДА НЕ УПУСКАЛ СЛУЧАЯ ПРИПАСТЬ К НОГАМ какого-нибудь великого кинодеятеля, извлекая из этого все возможное удовольствие, в то время как мне обычно доставалась корка от пирога. В 1972 году он с энтузиазмом согласился взять интервью у Чарли Чаплина для документального фильма, который делался прямо у него дома, в Веве, в Швейцарии, но у Чаплина, похоже, была уже старческая деменция <- он все время сидел молча>. Во время обеда с нами он внезапно перестал есть и произнес: "Вы знаете, моя дочь Джеральдина очень богата."

   Мы пробыли там уже четыре часа, и это были первые слова, которые я от него услышала.

   - В самом деле? - ответила я. - Это так здорово для нее.

   После чего вернулась к своему супу.

  

   Однажды после свидания с Альфредом Хичкоком Питер вернулся домой, срочно нуждаясь в чашке черного кофе и аспирине. Питера совершенно не тянет к выпивке, он непьющий, однако, оказавшись в номере великого режиссера, он увидел, что тот разливает виски. Хоть Питер и старался, по возможности, делать вид, что пьет, но, скорей всего, только имитировал, тогда как Хичкок все замечал и отчитывал его своим зычным голосом: "Ты даже не притрагиваешься к своему стакану!"

   К тому времени, как они вдвоем отправились ужинать, Питер был уже навеселе. Они спускались в переполненном людьми гостиничном лифте, когда Хичкок вдруг повернулся к нему и сказал: "И вот он лежит на полу, кровь льется из каждого отверстия и капает на ковер." Питера слегка качнуло. Да, подумалось ему, я немного пьян, но, может, на меня на секунду нашло затмение и я пропустил начало разговора? Все остальные, кто был в лифте, затаили дыхание, а Хичкок продолжил: "Музыка, что играла в соседней комнате, прекратилась, и я услышал царапающий звук." Когда лифт достиг первого этажа, Хичкок добавил: "Я склонился над ним и спросил: - Боже мой, приятель, что с тобой? - Он схватил меня за рубашку, потянул, и ... ..."

   В этот момент лифт остановился, и дверь в вестибюль открылась. Все, кто там был, оставались на своих местах, напряженно ожидая конца рассказа, но Хичкок проплыл мимо них с Питером на буксире и как ни в чем не бывало начал обсуждать планы на ресторан.

   - Но Хитч, - нетерпеливо спросил у него Питер, - что же все-таки произошло с вашим приятелем?!

   - Да ничего такого, - ответил Хичкок. - Просто это моя история для лифта.

  

   В 1973 году Джону Форду была вручена Медаль Свободы Конгресса, он был первым режиссером, которого так чествовали. Публике он известен как создатель таких классических фильмов, как "Гроздья гнева", "Как зелена была моя долина" и "Искатели". Мне же он был известен как сосед, живущий через дорогу, и как эксгибиционист. К тому времени он был почти полностью прикован к постели, одетый в верхнюю часть пижамной пары, а ниже прикрытый простынью, которую ему нравилось приоткрывать, чтобы шокировать присутствующих, - часто после одной или двух ежедневных бутылок стаута [темный сорт солодового пива, род портера, - прим. пер.], которые ему еще позволялись. (Мэри, его пятидесятилетняя жена, однажды сказала мне: "Никогда не верь тому, что слышишь или читаешь, и только половине того, что видишь сама. И убедись, что твоя юбка чистая сзади, потому что там и будут у тебя высматривать.")

  

   В вечер гала-концерта в честь этого самого награждения, возле отеля <"Беверли Уилшир">, Генри Фонде пришлось пробиваться сквозь толпу пикетчиков, протестующих против войны во Вьетнаме, его сопровождала дочь, <Джейн Фонда>. Прямо перед нами в очереди стоял Кэри Грант, и когда мы подошли к столику администратора, он сказал билетерше:

   - Ужасно сожалею, но я забыл свое приглашение.

   - Пожалуйста, как ваше имя? - спросила женщина, сверяясь со списком приглашенных и не поднимая глаз.

   - Кэри Грант.

   Женщина взглянула на него поверх своих очков.

   - Вы не похожи на Кэри Гранта, - заметила она подозрительно.

   - Я знаю, - сказал он с виноватым видом , - никто не похож.

  

  

   ОДНАЖДЫ ВЕЧЕРОМ ОРСОН УЭЛЛС ПРИЕХАЛ НА УЖИН в Копа-де-Оро и остался там на два года, периодически появляясь на публике с элегантной актрисой венгерского и хорватского происхождения по имени Ойя Кодар [Ойа Кодар, род. 1941 - хорватская актриса, сценарист, режиссер. Долгое время была партнером по работе американского актера Орсона Уэллса. - Прим. пер.], у которой были идеально сформированные брови, и которая говорила хриплым, тонким голосом, как ребенок, подражающий чванливому библиотекарю. Она выглядела слишком далекой и экзотичной, чтобы быть моей подругой, но у нас с ней был похожие союзы с властными, самовлюбленными мужчинами. Как-то раз, когда мы вчетвером ужинали в парижском ресторане, Орсон и Питер полностью исключили нас из разговора, так что нам ничего не оставалось, как поджечь меню на огне свечи, стоящей на столе. К счастью, мы привлекли их внимание прежде, чем сожгли ресторан. Орсон всегда был на мели - его фильмы не приносили прибыли, несмотря на все расточаемые ему похвалы, и в течение многих лет он был вынужден вкладывать все свои деньги в свою работу. Он никогда не спал по ночам, однако дремал сутки напролет, и мне было велено не стучать ни днем, ни ночью в дверь его комнаты. Как-то он позвал меня к себе в номер, где он баловался с пультом кабельного телевидения - переключал каналы, нажимая на длинный ряд пронумерованных кнопок. - "Подойди, взгляни-ка на это, - сказал он мне своим пафосным голосом, сдавленным от волнения. - Это самое блестящее шоу на телевидении". Программа, вызвавшая такое его восхищение, называлась "Улица Сезам". ["Улица Сезам" (Sesame Street) - детская телепрограмма, в которой сочетаются живая игра актеров, анимация и кукольный театр. Существует до сих пор - Прим. пер.] Вторым его фаворитом был "Коджак" ["Cojak" - телевизионный криминальный сериал, выпускавшийся на CBS в 1973 - 1978 гг. - Прим. пер.]. Звуками, доносившимися из его комнаты чаше всего, были клекот Большой Птицы и Телли Савалас, говорящий: "Кто тебя любит, детка?" Но он поощрял меня также учиться пению, что я и делала в течение трех лет. Работа с вокальным преподавателем, драматическим преподавателем и преподавателем актерской речи, плюс моя постоянная работа в кино, - все это меня почти совсем доконало, так что Орсон наконец сказал мне: "Ты должна выбирать, или у тебя будет нервный срыв. Пение или кино." Одна из причин, по которой я выбрала последнее, заключалась в том, что, когда я пела, люди либо смотрели на меня так, словно перед ними шло извержение горы Святой Елены, либо просто смеялись.

  

  Именно Орсон помог мне с ток-шоу, на которых я все время делала глупые попытки выглядеть умницей. Мне потребовалось время, чтобы понять, что ведущий должен засмеяться первым, захохотать с моей подачи, что я должна была быть умной, милой и забавной, но не умнее, не симпатичнее и уж точно не смешнее Джонни/Джея/Дейва/Майка/Мерва. "Все, что тебе нужно сделать, - объяснял мне Орсон, - это проигнорировать аудиторию и поговорить с парнем за столом". Кто смог пробудить во мне отвагу, так это Карсон [Джонни Карсон - американский телеведущий. Наибольшую известность приобрёл в качестве многолетнего ведущего телепрограммы The Tonight Show ("Сегодня вечером") на канале NBC. - Прим.пер.]: однажды на передаче он надел на себя рога, встал на четвереньки и позволил мне заарканить его с помощью лассо. В другой раз он опрокинул чашку кофе на стол, и я ему сказала: "Если бы ты пролил это себе на колени, я бы могла подтереть." На передаче с Лено [Джей Лено - американский актёр, стендап-комик, телеведущий и писатель, наиболее известный как ведущий телепередачи "The Tonight Show" на канале NBC. - Прим. пер.] я воспользовалась руками, чтобы поправить у себя грудь, которую хирургическим путем не поднять. (С возрастом она становится все более универсальной - ее можно поднимать, опускать, поворачивать в стороны или перекидывать через плечо, как это делают со своим ружьем пехотинцы с континента.)

  

  С Леттерманом [Дэвид Майкл Леттерман - американский комик, ведущий популярной программы "Вечернее шоу с Дэвидом Леттерманом" на телеканале CBS. - Прим. пер.] бросил мне вызов другого рода.

  (<Кстати, вспомнилось>: прямо перед моим выходом его сценический режиссер меня предупредил: "Не обнимай Дэйва слишком крепко". То же самое было мне сказано, когда Тони Беннетт пришел на шоу "Сибилл". Может, у меня репутация какого-то любителя пылких объятий?)

  <Вернемся к вызову Дейва>. У меня как-то раз было запланировано появление на его шоу, но я не предполагала ехать в Нью-Йорк раньше времени, а лишь заранее отослала на студию костюм, в котором планировала там появиться. Дэйв повесил его на съемочной площадке и подшучивал над ним каждый вечер в течение недели, как бы отсчитывая время до моего появления. Когда я услышала об этом трюке, то решила, что будь я проклята, если надену этот костюм, и вместо этого вышла, завернувшись в банное полотенце. Много лет спустя, во время очередного выступления в своем шоу, Дэйв поставил 100 долларов на то, что я не смогу забросить футбольный мяч в очко - после того, как сам он девять раз промахнулся. Когда мы с ним вышли на улицу - а с нами еще и бывший чемпион Суперкубка Джо Монтана, - чтобы увидеть, кто из нас попадет мячом в окно проезжающего такси, я превратилась в Диану-охотницу. Все те годы, что мы с отцом играли в мяч, окупились, <мне это удалось>. Дэйв готов был простить мне свое поражение, особенно, когда я нечаянно наступила ему на ногу.

  

  Поскольку Питер работал больше, чем любой из нас, Орсон и я часто оставались в компании друг друга. Однажды мы пили вино, сидя в гостиной под картиной, на которой были изображены танцы американских индейцев. "Знаешь, - сказал Орсон, созерцая величественные образы на картине, - было время, когда Бог был женщиной." Я ответила ему, что знаю кое-что о Кибеле из Сикстинской капеллы, и он предложил мне почитать греческие мифы Роберта Грейвса, в кратком его пересказе. Я прочла эту книгу от корки до корки, после чего еще сильнее заинтересовалась Великой Богиней, мне захотелось узнать о ней побольше.

  

  Когда мы бывали с Орсоном в четырехзвездочных ресторанах, ему нравилось доедать остатки еды с моей тарелки, особенно в тех случаях, когда я заказывала по его настоянию что-нибудь странное и неизвестное мне, например рубец (я понятия не имела, что это как-то связано с внутренностями) или мальки рыбы (рыба на тарелке оказывалась с головой и костями, в позе, похожей на прыжок). Если у нас дома кончалась вдруг его любимая еда, он впадал в истерику.

  

  - Кто сожрал последнее мороженое-помадку?! - мог он зареветь вдруг ни с того ни с сего. Все знали, что он его и съел, но мы были слишком вежливы, чтобы заявить ему об этом. <Затем обнаруживалось, что в холодильнике нет ничего, кроме яиц>.

  - Одни только яйца! - гремел он, словно Бог наказывающий Еву за то, что та съела яблоко. - Только это одно и знаете - яйца!

  Потом в знак раскаяния он готовил нам омлет, стоя у плиты босиком, в просторном черном кимоно.

  Однажды в прачечной я наткнулась на его шелковые боксерские шорты шириной в три фута, сшитые на заказ на Сэвил-Роу и висевшие на стиральной машине, словно Туринская плащаница.

  Он же научил меня обрезать и курить толстые, длиной в фут сигары "Монте-Кристо А" - он получал их с Кубы через европейских дипломатов, - удерживать дым во рту, не вдыхая, и выбрасывать оставшуюся половину, которую он считал слишком горькой.

  

  Однажды днем я почувствовала запах дыма в доме и в поисках его источника оказалась у комнаты Орсона, расположенной прямо под моей. Стоя за дверью, я робко постучала и позвала его.

  - Все в порядке? - спросила я.

  - В порядке! - прорычал он. - Обо всем уже позаботились, убирайся!

  Я не знала, что там произошло, узнала позже. Орсон сунул все еще тлеющую сигару в карман халата, халат бросил на коврик, а сам отправился в душ. Ткань загорелась и прожгла ковер, прежде чем он почувствовал опасность. На следующий день в качестве извинения я получила от него "Книгу опер" Виктора, на которой он написал парафраз на старый детский стишок: "Божья коровка, божья коровка, лети домой, твой дом горит, и твой гость, спящий медведь, тоже". На иллюстрации был изображен якобы мой дом, охваченный пламенем, и дым, который он размазал, по его словам, собственной слюной.

  ["The Victor Book of the Opera" с изложениями историй великих опер, публиковалась в период с 1912 по 1976 год, вышла в 13 изданиях, была стратегией по продвижению продаж дисков лейбла "Виктор" с отрывками из опер. - Прим. пер.]

  

  В августе 1972 года мы с Питером были приглашены на встречу с Ричардом Никсоном в Сан-Клементе, на благотворительный вечер для голливудских сторонников президента. Наше отвращение к политике республиканцев меркло по сравнению с тем разочарованием, когда мы узнали, что "Последний киносеанс" сочли слишком пикантным для показа на Пенсильвания-авеню, 1600. [т.е., в Белом доме] Но, как вы сами понимаете, никто не отказывается от приглашения встретиться с президентом, даже если это Никсон. Я порылась в шкафу и нашла длинное платье от Жана Пату, которое настолько смахивало на американский флаг, насколько это вообще возможно - юбка в красную и белую полоску с синим лифом. Правда, в приглашении было написано: "короче, чем платье для коктейля" - однако это все-таки был президент Соединенных Штатов (пусть даже Никсон). Когда мы остановились, чтобы спросить дорогу на заправочной станции, дежурный просто показал нам на небо и на огромные зеленые вертолеты цвета хаки, которые кружили над поместьем.

  

  Хотя мы были приглашены на прием официально, чувствовали себя как в той шутке Мела Брукса: пришли на вечеринку, где все в смокингах, а ты один в коричневых туфлях. Там были Клинт Иствуд, Билли Грэхэм [известный религиозный и общественный деятель], Генри Киссинджер с Джилл Сент-Джон [известная американская актриса], Дебби Рейнольдс [известная американская актриса], Глен Кэмпбелл [известный американский актер], Чарлтон Хестон [известный американский актер] и Джим Браун [известный американский спортсмен и актер, темнокожий].

  Питер познакомил меня с Джоном Уэйном, который поделился с нами своим восхищением "Последним киносеансом".

  - Но скажу вам правду, - сказал он своим фирменным протяжным тоном, - я был немного смущен. Я имею в виду - там ведь была моя жена.

  Никсон произнес небольшую скучную речь, отдавая дань уважения Уэйну.

  - Всякий раз, когда мы хотим посмотреть кино в Кэмп-Дэвиде, - сказал он, - я всегда говорю: давайте посмотрим картину Джона Уэйна.

  Уэйн, который держал в руке стакан, - вероятно, уже не первый, - поднял его и сказал:

  - Продолжим в том же духе!

  

  Один из адъютантов объяснил нам, что мужчины должны идти впереди женщин в процессии приема, которая происходила на лужайке, где стоял президент. Когда мы оказались лицом к лицу с Никсоном, я улыбнулась и сказала:

  - Это платье я надела специально для вас, господин Президент.

  - И ты прекрасно выглядишь в нем, дорогая, - сказал он. Затем, обращаясь к Питеру, добавил:

  - Ты должен снять ее в своем фильме.

  - Уже снял, - ответил Питер. - Только вы его еще не видели.

  Никсон выглядел озадаченным.

  - Как называется эта картина? - спросил он бюрократическим тоном.

  - "Последний киносеанс", - сказал Питер.

  Поразмышляв над названием, Никсон сказал:

  - Это ведь черно-белая картина, не так ли, где действие происходит в Техасе?

  - Совершенно верно, - искренне удивился Питер.

  - Я видел ее, - сказал Никсон. - Это замечательная картина. - Потом он повернулся ко мне и, ласково коснувшись моей руки, спросил:

  - А ты какую роль играла, дорогая?

  Едва не заикаясь от волнения, я выдавила: "Джейси". Питер, который вполне наслаждался моим замешательством, добавил:

  - Это она раздевается там на трамплине для прыжков в воду.

  Я и Никсон оба побагровели. Его рука продолжала легонько поглаживать мою руку, и он, все еще глядя на Питера, сказал:

  - Ну, все актеры прекрасно выступили в этом фильме. И теперь я тебя, конечно, запомню, дорогая.

  

  Вскоре после этого нас пригласили в гости к легендарному режиссеру Жану Ренуару, которому тогда было за восемьдесят и который жил в Беверли-Хиллз. В Жане повторилась отцовская склонность бесить своих соотечественников: когда-то французы забросали гнилыми овощами выставку импрессионистов, где впервые увидели картины Огюста Ренуара, а спустя годы фильм Жана Ренуара "La Regle du Jeu" ("Правила игры") подвергся такой жестокой критике, что тот заявил, что либо бросит кино, либо уедет из Франции.

  Когда мы впервые вошли к нему в дом, первое, что я сразу увидела, это ярко написанный портрет молодого человека, стоящего с ружьем в лесу (эта картина сейчас висит в Музее искусств Лос-Анджелеса). Я была так поглощена этим чудным произведением искусства, что не сразу заметила самого Ренуара - пока не услышала странный звук моторчика и не увидела миловидного старичка, которого поднимали на ноги с помощью автоматического стула. Он неуверенно шагнул в мою сторону, и на его бледном, сморщенном лице я увидела невероятно голубые глаза, прямо с этой картины. Его жена Дидо, выглядящая лет на тридцать моложе его, подавала белое вино в низеньких, очень холодных чашках из настоящего серебра; на них образовались прохладные капли влаги, такие восхитительные в жаркий летний день.

  Мы упомянули о нашем визите в Сан-Клементе, но потом разговор, естественно, зашел о кинематографе. Мы оживленно беседовали с Дидо, которая была куратором сценария ее мужа, о печальной необходимости дубляжа. Внезапно великий человек заволновался, его бледное лицо вспыхнуло, и он снова начал подниматься со стула.

  - У меня есть ответ Ричарду Никсону! - взволнованно проговорил он. - Никсона дублировали! А в цивилизованные времена, например, в тринадцатом веке, людей сжигали на кострах и не за такое!

  

   ИНТЕРЕСНО ПРОСЛЕДИТЬ - ХОТЯ Я ЕДВА ЛИ СМОГЛА БЫ СДЕЛАТЬ это вполне беспристрастно, - как восходящая карьера неожиданно виснет и превращается в падающий метеор. Я здесь говорю не о себе, о Питере. Не менее увлекательна и хроника непройденных дорог. (Орсон сказал как-то: "Ваш успех больше зависит не от того, что вы делаете, а от того, что вы НЕ делаете"). Еще до премьеры "Последнего киносеанса" на экране, среди боссов кинобизнеса прошел вполне ожидаемый шумок, касающийся фильма, и Питеру позвонил Роберт Эванс, тогдашний глава продюсерской компании Парамаунт, которая только что купила книгу Марио Пьюзо о мафии. <Ему предложили снимать по этой книге фильм>. Питеру было не интересно снимать кино об организованной преступности и ее своеобразной морали в духе la famiglia. <Он отказался>. Десять лет спустя Эванс все еще ругал его за неудачный профессиональный выбор.

  - Черт, ты отказался даже от "Крестного отца", - говорил он.

  - Я не отказывался, - возражал Питер.

  - Да, именно так, - настаивал Эванс, припоминая ему их тогдашний разговор. Но Питер был готов сделать и пару обратных упреков Эвансу, поскольку его неверное решение стоило ему тогда расторгнутого брака.

  ["Крестный отец" (1969) снят режиссером Френсисом Фордом Копполой и считается одним из лучших фильмов в истории кинематографа. Стабильно входит в первую пятёрку 250 лучших фильмов по версии веб-сайта IMDb. - прим. пер.]

  

  Эванс пытался завербовать Питера еще однажды, на сей раз, чтобы снимать "Побег" со Стивом Маккуином. Эли Макгроу, бывшая тогда еще женой Эванса, должна была стать партнершей Маккуина по фильму. <Брать на роль меня Эванс не хотел, хотел Питер>. Однако роль была написана как раз для босоногой девушки с Юга, прототип которой только что начал жить с Питером гражданским браком.

  - Эли Макгроу не сможет это сыграть, - заявил Питер Эвансу. - Она ведь из Беннингтона, штат Вермонт, не так ли?

   Маккуин тоже не захотел меня в партнерши (главному актеру фильма сложно закинуть удочки на главную актрису, если она девчонка режиссера, не так ли? Ведь режиссер вездесущ.) Не согласившись с выбором актеров, Питер отказался от предложения. В результате Макгроу получила роль, а Маккуин - Макгроу.

  [У Маккуина и Макгроу во время киносъемок начался роман. В конце концов она оставила своего мужа, Эванса, и стала второй женой Маккуина - Прим. пер.].

  [Фильм "Побег" (1972) стал одним из наиболее успешных в карьере режиссера Сэма Пекинпа и актера Стива Маккуина, крупным кассовым хитом. - Прим. пер.]

  

  Когда Эванс начал продюсировать свои собственные фильмы, он попросил Питера снять детективную историю в духе Раймонда Чандлера с Джеком Николсоном в главной роли - с ним Питер по-дружески соперничал. (Я как-то назначила Джеку свидание, чтобы проучить Питера за то, что он пошел на Фильм Экспо [Нью-Йоркский фестиваль короткометражных фильмов.] со своей бывшей женой, для меня это было доказательством, что мы как пара не существуем. Когда Питер позвонил мне и извинился, я отменила свидание. С тех пор Джек со мной не разговаривал, разве что говорил мне "привет" на вечеринках.) Питер и на этот раз хотел отдать мне главную роль - роковой женщины в дуэте с Николсоном, но Эванс заявил, что я слишком молода для нее. Ему нужна была Фэй Данауэй, поэтому Питер отказался и от "Чайнатауна".

   ["Чайнатаун" (1974) в итоге был снят Романом Полански и стал кассовым чемпионом, лауреатом премии "Оскар" и множества других премий. - Прим. пер.]

  

  А Я ТЕМ ВРЕМЕНЕМ БЫЛА ЗАНЯТА ТЕМ, ЧТО СОВЕРШАЛА СВОИ собственные ошибки. Есть целые главы моей жизни, где можно добавить: "а роль досталась..." Великий Джордж Кьюкор [Дж. Кьюкор - выдающийся американский режиссер, многие его фильмы вошли в золотой фонд Голливуда - прим. пер.] насмешливо льстил Питеру по поводу "Последнего киносеанса", говоря:

  - Ты собираешься лишить нас, стариков, работы.

  Кьюкор был непререкаемым королем комедий с умными, красивыми актрисами, и я помнила практически их всех - Джин Харлоу в "Обеде в восемь", Кэтрин Хепберн в "Филадельфийской истории", Джуди Холидей в "Рожденной вчера", <Вивьен Ли в "Унесенные ветром">. Для меня было честью даже просто пойти к нему на прослушивание.

  Но когда я попробовала сыграть перед ним небольшую сцену из "Путешествия с моей тетей", он заявил:

  - Это действительно плохо. Почему бы тебе не взять это домой и не подрепетировать? Можешь вернуться завтра и попробовать еще разок.

  Мы с Питером потратили на репетиции два или три часа, и на следующий день я отправилась в офис Кьюкора, чтобы еще раз прочесть текст. Мне казалось, что я неплохо справилась, учитывая, что не спала всю ночь, а перед глазами у меня плавали разноцветные круги. Но Кьюкор отложил сценарий, посмотрел на меня поверх очков в роговой оправе и сказал:

  - Я дам тебе хороший совет, и если в тебе есть хоть капля здравого смысла, то ты его примешь. У тебя нет комедийного таланта. Никогда больше не пробуй это делать.

  

   (Роль досталась в итоге... Синди Уильямс, той самой, которая стала потом второй половинкой сериала "Лаверна и Ширли", и у меня возникла к ней иррациональная неприязнь, от которой я так и не избавилась.)

   Что ж, знаменитый режиссер сделал все, чтобы лишить меня уверенности, и я потом хныкала, волновалась, мучилась и почти ему поверила. Но хоть я много раз в своей жизни сдавалась, обычно я позволяю себе обижаться только неделю или две. Как маленькая машинка из мультика, которая опять на ходу, я снова и снова возвращаюсь на нужную мне дорогу. В конечном счете, никакие публичные или личные унижения никогда меня не остановливали.

  

   Орсон Уэллс дал мне прочесть повесть "Дейзи Миллер" - о богатой, избалованной, дерзкой, и в то же время довольно наивной девушке из Скенéктади, штат Нью-Йорк, оказавшейся в Европе и пытающейся там войти в круг высшего общества.

  - Генри Джеймс написал это специально для тебя, - сказал он, протягивая мне тощий томик в выцветшем красном льняном переплете. - Перед камерой ты играешь прекрасно, совсем как Дейзи, но в реальной жизни переигрываешь. Кто-то из нас, Питер или я, должен для тебя это поставить.

  Работу получил Питер, и он снял фильм, не отступая от книги ни на йоту - в диалогах было от силы три-четыре слова, не написанных самим Джеймсом.

  

   Дейзи - заправская болтушка, она болтает без конца - то о несварении желудка своей матери, то о своем несносном маленьком братце, то о мужчинах, которых видела в поезде. Ее болтовня и открытая непринужденность сурово осуждаются обществом - один из персонажей даже говорит: "Мне кажется, она вообще не способна мыслить сознательно". Таким же образом люди часто относились и ко мне, поэтому мне показалось, что этот образ подойдет мне идеально. Действительно, в своем 1972 году, я занималась в основном тем же, что и Дейзи в 1865-м: непрошенная, врывалась в приличное общество и без оглядки губила там свою репутацию.

  

  Клорис Личман в роли матери Дэйзи, мягкой, но постоянно жалующейся, постоянно чем-то озабоченной, продемонстрировала в фильме удивительное мастерство, а сын Ларри Макмертри, Джеймс, (в своей первой, кстати, актерской работе) прекрасно изобразил нахального младшего брата Дейзи, назойливого, как муха, которую никак не прихлопнуть. Вся история рассказана с точки зрения Фредрика Форсайта Уинтерборна, весьма приятного молодого человека, который влюблен в Дейзи, но приходит в ужас, когда видит, что она не повинуется ни светским условностям, ни ограничениям комендантского часа.

  Питер поговорил с Джеффом Бриджесом* о том, чтобы пригласить на фильм Барри Брауна*, они вместе снимались в "Плохой компании"*.

  *[Джефф Бриджес, род. 1949. - популярный американский актёр, лауреат премий "Оскар" и "Золотой глобус". - Прим. пер.]

  *[Bad Company - американский вестерн 1972 года, снятый Робертом Бентоном. - Прим. пер.]

  *[Барри Браун - американский актер и писатель. - прим.пер.]

  

  Правда, тогда никто еще не знал, что Барри находится на последней стадии алкогольной зависимости, из-за которой покончит с собой всего через несколько лет. На съемках он всегда был мрачен и замкнут, а его "завтрак чемпиона" состоял из пива, кофе и валиума, что не могло не сказаться на графике. Вечерние сумерки для режиссера удручающе мимолетны - бесконечные часы подготовки к маленькому просвету возможностей - а Барри явился однажды на съемочную площадку настолько пьяным, что мы не смогли отснять сцену и потеряли прекрасный свет. Он присутствовал практически в каждом кадре, поэтому заменить его другим актером значило бы выбросить весь уже отснятый материал в корзину и начать с нуля.

  - Если он потянется в следующий раз за выпивкой, - крикнул Питер помощнику, - сломай ему руку, черт возьми, или я его пристрелю.

  

  По мере того, как съемки в августовской жаре переполненного туристами Рима затягивались, Питер и я становились все более задумчивыми и раздражительными. "Дейзи Миллер" требовала тщательной проработки деталей эпохи и мест съемок в Италии, которые дополняли бы рассказ об обществе, куда хотели проникнуть богатые янки. Но это был первый фильм Питера без Полли в качестве художника-постановщика. Гардероб был изготовлен Тирелли из Рима, предпоследним нашим кинокостюмером, а чтобы актрисам не пришлось носить такие огромные, тяжеловесные турнюры, художник по костюмам Джон Фернесс предложил передвинуть события на пять лет вперед. И это была единственная вольность, нарушающая историческую достоверность. Примерки занимали восемь часов, и из-за тесных корсетов от груди до бедер, которые вдобавок раскачивались, у меня развилась хроническая боль в спине. Бывали моменты, когда мне приходилось останавливать съемку и расшнуровываться или тянуться за нюхательной солью, чтобы не упасть в обморок.

  

  Однажды я заснула в своей гримерке и появилась через полчаса после звонка.

  - Никогда больше не смей опаздывать! - закричал Питер. - Мне безразлично, станешь ли ты великой звездой, но в этом бизнесе время - деньги! Это не только накладно, но и оскорбительно для остального актерского состава и команды. Мэрилин Монро была уволена со своей последней картины за опоздание.

   Его тирада произвела на меня впечатление. В следующей сцене мои глаза опухли от слез, и я играла ее с совершенно натуральной всепроникающей грустью. (Возможно, он сделал это нарочно. Вы же знаете, какие они пройдохи, эти режиссеры.)

   Несмотря на то, что этот фильм был для нас осуществлением мечты, нам с Питером было не слишком весело вместе - ни на съемочной площадке, ни за ее пределами. Он был измотан, часто плохо себя чувствовал и не хотел покидать отель. А мне нужен был спутник для полуночных пробежек за мороженым на Пьяцца Навона, хотелось экскурсий на выходных в прохладные тосканские деревни, хотелось заняться любовью в римских развалинах. И как всегда, я была лучше на деле, чем на словах.

  

   Идеальным сообщником для вылазок был помощник продюсера моего возраста, который начал работать у Питера как мальчик на побегушках (принести кофе, сходить по поручению и т.п.)

   Наши приятельские отношения начались еще во время "Последнего киносеанса", - мы проводили дни с ним у бассейна нашего Техас-мотеля, по очереди подпрыгивая на трамплине и делая вид, что в одежде прыгаем в ледяную воду. Нас объединяла любовь к музыке и детство, прошедшее под знаком алкоголя: его отец был джазовым гитаристом и сошел с ума на поминках Джона Форда, скончавшись позже от сердечного приступа. У этого моего "продюсера" были тонкие каштановые волосы (волосы никогда не имели для меня особого значения, мои первые эротические фантазии были о Юле Бриннере) и все еще беззаботные повадки сёрфера из Южной Калифорнии: спорт и игра всюду, где только можно. Мы быстро подружились, притворяясь, что не замечаем мощного взаимного притяжения, оно казалось неуместным.

  

   Мне нужно было поехать в Нью-Йорк, чтобы увенчать новую модель года, и поскольку Питер не мог уехать, он попросил "продюсера" сопровождать меня, не подумав о возможной потенциальной угрозе. Мы должны были быстро вернуться - из Рима в Нью-Йорк и обратно менее чем за двадцать четыре часа - поэтому Чарльз Блюдорн, управлявший "Gulf & Western", материнской компанией Парамаунта, попросил своего друга Эдгара Бронфмана, главу "Сиграм", одолжить нам свой частный самолет Гольфстрим II. Самолет этот был истинным прибежищем порока - весь в ворсистых коврах и с бесплатным шампанским. Во время полета на запад нам удавалось хорошо себя вести, но не было никакой возможности, чтобы эти два паровых движка на одной трассе не столкнулись примерно через десять секунд после регистрации в "Уолдорф-Астории". Когда мне нужно было идти на конкурс, я едва могла ходить.

  

  Я послала - причины вам понятны - в комнату "продюсера" корзинку маргариток, напомнив ему о нашем договоре: это было здорово, но на этом и все. Мы не собираемся делать это снова. Однако... когда на обратном пути система отопления "Гольфстрима" дала сбой, мы рассудили, что секс на высоте мили -самый эффективный способ согреть друг друга. Вернувшись в Рим, мы изо всех сил старались остыть, не прикасаться и даже не смотреть друг на друга из страха быть разоблаченными. Решили, что мы больше не будем любовниками, пока не закончатся съемки. Тем не менее, снова и снова продолжали обманывать босса, и я находила этот обман, эти увертки и безрассудство весьма захватывающими. Смесь секса и вранья была для меня удобной и знакомой территорией. Предательство? Не в моем словаре.

  

  Бюджет Дейзи Миллер составлял чуть более 2 миллионов долларов - ничтожная сумма для фильма, учитывая зарубежные локации и исторические костюмы. Питер гордился своей работой, однако сомневался в ее кассовом потенциале. "Это не похоже на обычную коммерческую ленту", - говорил он в ежедневных газетах. Его настроение не слишком улучшилось, когда он показал черновую версию боссам Парамаунта.

  - Все в порядке, - сказал Фрэнк Ябланс, начальник производства, пожав плечами и без особых эмоций.

  - В порядке? - переспросил Питер, ожидая от Френка чего-то более воодушевляющего. - <И это все, что ты можешь сказать?>

  - Чего ты от меня хочешь? - ответил Ябланс. - Ты Бейб Рут, и твоя очередь забивать.

  ["Бейб" Рут - легендарный американский бейсболист 30-х годов. - Прим. пер.]

  

  Когда весной 1972 года фильм вышел на экраны, Newsweek был от него в восторге, а The New York Times назвала его "триумфом для всех, кто принимал в этом участие". Нас пригласили на просмотр "Дейзи Миллер" в Гарвардский клуб "Спешный пудинг" [Социальный студенческий клуб Гарварда - прим. пер.]. (Позже мы узнали, что студент, который нес наши сумки с пленкой, был Джоэл Сильвер - тот самый, что продюсировал все фильмы "Крепкий орешек").

   Однако кинокритик Рекс Рид посоветовал мне: "Сибилл, возвращайся к своим синим джинсам." И это было почти похвалой по сравнению с некоторыми другими отзывами.

   Когда съемки только еще начинались, Питер заявил следующее:

   - Я подумал, что если Генри Джеймс приложил столько усилий, чтобы написать хорошую роль для Сибилл, то я должен это снять.

   Кинокритик из "Таймса" был явно с ним не согласен: "Среди всех недостатков этого фильма - ошеломляющий буквализм, вопиющее отсутствие тонкости - нет ничего ужаснее, чем игра Сибилл Шепард. Богданович поставил ее впереди всех остальных, словно какой-то электрический торшер, включенный в розетку".

   Насколько я знаю, рецензента уже нет в живых. Я к этому никакого отношения не имею.

  

   "Дейзи Миллер" была кассовой бомбой, но большинству критиков хотелось увидеть наши отношения, а не фильм, который они, казалось, жаждали разнести в пух и прах. Мне кажется, что хорошие отзывы могут быть опаснее, чем плохие, потому что в них легче поверить и перестать стремиться к лучшему. Но невозможно, чтобы актеры не почувствовали себя плохо под ударами и стрелами отвернувшейся фортуны. У нас с Питером не было детей, поэтому наши фильмы были для нас как дети, и все эти насмешки и выговоры нас сильно ранили. Мы утешали друг друга, читая вслух "Лексикон музыкальных инвектив", в котором подробно описывались критические нападки на великих композиторов. ("Американец в Париже" - тошнотворная чепуха, настолько скучная, неровная, хилая, вульгарная, многословная и бессмысленная, что обычному зрителю быстро опостылеет". "Вторая симфония Бетховена - это грубое чудовище, мерзко восстающий раненый дракон, который отказывается умирать и, хотя в финале истекает кровью, продолжает яростно сражаться, задрав хвост.") Мы выставляли напоказ нашу с Питером солидарность, нахально покидая вечеринку для прессы, чтобы заняться любовью в соседней комнате. Мы были первой парой любовников, оказавшейся на обложке нового журнала под названием "People", а на его страницах мы беспардонно хвастались тем, что просто жить вместе - это гораздо сексуальнее, чем просто быть женатыми. Мы были самонадеянны и самодовольны, а главный посыл был такой: мы - Сибилл и Питер, а вот вы - нет. Питеру постоянно приписывали заслуги в моей карьере, как будто он был Пигмалион, лепящий Галатею, или Свенгали, управляющий пением Трильби с помощью гипноза. (Я в шутку называла его Свеном, но ему не разрешалось называть меня Трильби.")

  [Трильби и Свенгали - герои известного романа Джорджа Дюморье "Трильби", вышедшего в 1894 г. - Прим. пер.]

  

  - Перестань говорить людям, что ты так влюблен и так счастлив, - предостерег Питера Кэри Грант.

  - Но почему? - спросил тот.

  - Потому что в массе своей люди не любят и не счастливы, - ответил Грант.

  - Я думал, весь мир любит того, кто влюблен, - сказал Питер.

  - Не обманывай себя, - ответил Грант.

  Примерно тогда же Кэри мне позвонил и обнадежил меня:

  - Послушай, Сибилл, ты очень умна, и я вижу, что тебе предлагают очень глупые роли, но ты не отчаивайся. Если бы я все еще играл, ты была бы той девчонкой, с которой я хотел бы работать. Что бы ты ни делала, не впадай в депрессию и не начинай много есть.

  

  У Питера был комплекс превосходства, и он мог быть довольно грубым. Когда люди не понимали чего-то, что он считал важным, он вел себя так, как будто они были ребятишками из детского сада. Внезапно став богаче, чем он мог себе вообразить, он изменил манеру одеваться, отдавая предпочтение блейзерам с медными пуговицами и галстукам-аскотам, и сел за руль двухцветного облачно-серебристого "Роллс-Ройса" с красной кожей в салоне. Я купила ему породистую лошадь и мексиканское седло ручной работы с его инициалами на серебряном рожке; мне он купил скакуна аппалузу и седло гермеса; скакун и седло, обмотанные, тот и другой, красной лентой, прибыли к нашему дому в трейлере одним рождественским утром. Словом, мы были отвратительны.

  

   Как бы я ни обманывала его за его плечами, моя профессиональная преданность ему доходила до крайности. Когда меня попросили вручить премию "Оскар" за Лучшую мужскую роль второго плана в 1972 году, я решила немного развлечься.

   - Номинанты - Джон Хаусман за "Бумажную Луну"... то есть, я хотела сказать, за "Бумажную погоню", и Рэнди Куэйд за "Последний киносеанс"... то есть, я имею в виду, за "Последний наряд".

   Когда я услышала в зале два слабых смешка и мертвую тишину тысячного зала, я был поражена. Билли Уайлдер написал в журнале "Variety": "Голливуд теперь объединился в своей ненависти к Питеру Богдановичу и Сибилл Шепард."

  

  МЕНЯ ВСЕГДА ВДОХНОВЛЯЛИ СТРОКИ ИЗ ГЕТЕ: "Что бы вы ни делали, не бойтесь начать. В смелости есть свой гений, своя сила и магия." С большими сомнениями я решила окунуться в новую для меня стихию и записать альбом стандартов под названием "Сибилл - Колу Портеру".

   [В музыке "стандарт" - это музыкальная композиция (или тема) с устойчивой популярностью, которая рассматривается как часть "стандартного репертуара" в одном или нескольких жанрах. "Стандарты" обычно широко цитируются другими исполнителями в своих произведениях и часто служат основой для музыкальной импровизации, напр., джазовый стандарт, блюзовый стандарт и т.п.; Кол Портер - знаменитый ам. композитор легкого жанра, писавший также и стихи к своим песням, 1891-1964. - Прим. пер.]

   Питер согласился профинансировать выпуск альбома, и его ассистентом вновь стал "продюсер", который удобно расположился в квартире менее чем в миле от нашего дома.

   Питеру пришла в голову идея заранее разослать кассеты Орсону Уэллсу, Кэри Гранту, Фреду Астеру и Фрэнку Синатре, с просьбой дать одобрительные цитаты для обложки альбома. Первые трое послали восторженные, благодарные отзывы, и я надеялась на то же самое от Синатры. Однажды я столкнулась с ним после представления в отеле "Дворец Цезаря"

  - Я вас люблю, - отчаянно выпалила я.

   Он уставился на меня своими лазурными глазами.

  - Я тоже люблю тебя, детка, - сказал он.

   Однако после прослушивания альбома он прислал такую телеграмму: "Восхитительно, чего только не сделают некоторые парни для чиксы!"

   <Я была просто ошеломлена>.

   Питер пытался убедить меня, что в телеграмме, по виду недостаточно восторженной, всего лишь опечатка, и что один добавочный восклицательный знак заставил бы прочитать отзыв совершенно иначе: "Восхитительно! Чего только не сделают некоторые парни для чиксы!"

  

   Именно на основе этого альбома Питер убедил "20-й Век-Фокс" дать зеленый свет нашему следующему совместному проекту, оригинальной музыкальной комедии под названием "Наконец-то любовь". В сценарии, написанном с использованием песен Кола Портера, повествовалось о сумасбродной, но обедневшей наследнице, которая любит миллионера плейбоя, который любит звезду Бродвея, которая любит итальянского повесу. В киномюзиклах актеры обычно записывают вокал в студии задолго до съемок, и уже затем, во время съемок, синхронизируют движения губ с записанными треками, поэтому качество их голосов получается значительно улучшенным с помощью студийного оборудования стоимостью в миллионы долларов. Кинозрители привыкли к такого рода техническому совершенству, которое невозможно дать в живом исполнении. Но Питера больше интересовала непосредственность, чем совершенство. Его вдохновляли мюзиклы Любича 1930-х годов, когда невозможно было записать голос и оркестр отдельно, и ему нравились тонкие нарушения в темпе, которые случались у музыкантов, следующих за актерами. Он попросил отдел звукозаписи в Фоксе изобрести способ, с помощью которого он мог бы записывать голоса актеров вживую, в то время как мы, актеры на съемочной площадке, слушали бы пианиста через крошечные приемники в ушах, с помощью антенн, спрятанных в волосы.

  

   Однажды ночью, когда мы снимали в центре Лос-Анджелеса, у полиции возникли подозрения по поводу нашего оборудования, и они пригрозили арестовать Питера за незаконные съемки.

   Сегодня многим нравится фильм "Наконец-то любовь" - возможно, он вдохновил Вуди Аллена на создание мюзикла "Все говорят, что я люблю тебя". Но когда фильм только вышел, его разгромили почти всюду. У нас было четыре недели репетиций (у Фреда и Джинджер - шесть), и стресс взял свое: два или три раза в неделю у Берта Рейнольдса начиналась гипервентиляция, и ему приходилось дышать в бумажный пакет. В последний съемочный день я трижды врезалась рукой в различные двери (у меня до сих пор остался шрам на ногте большого пальца, где медсестра студии проткнула его сильно нагретым концом скрепки). На протяжении всего фильма я скакала без лифчика в шелково-сатиновом платье в стиле 1930-х годов, которое так сильно мялось, что я не могла даже сесть, из-за чего долгие съемочные дни проводила, опершись на старомодную "наклонную доску".

  

   Учитывая, что этот наш шипучий кинококтейль был выпущен в 1975 году, как раз когда страну шатало от пост-уотергейтской депрессии в сочетании с серьезным экономическим спадом, время не могло быть выбрано хуже. Хотя Питер и защищал свой фильм публично, в частном порядке мы говорили о нашем детище - "фиаско". На студию оказывалось огромное давление, чтобы фильм "Наконец-то любовь" вышел без промедлений, и Питер видел, что от него требуют оставить многие слабые моменты как есть. Чтобы их исправить, ему потом пришлось потратить 60 тысяч долларов из своих собственных денег.

   Этот фильм был одним из последних, показанных перед тем, как Рэйдио Сити Мюзик-Холл закрыл свои двери на долгие годы, что побудило Орсона Уэллса упрекать нас:

   - Это вы прикрыли эти гребаные "Рóкетс"!

   [The Rockettes - нью-йоркский женский танцевальный коллектив, основанный в 1925 году в Сент-Луисе (штат Миссури, США) и сочетающий в себе традиции французского варьете и американского танцевального мюзикла. Существует до сих пор.]

  

   Киношники были в восторге, они только и ждали, что мы потерпим неудачу. Кинокритик Джудит Крист позвонила Питеру перед выходом картины и спросила:

  - Как дела?

  - Очень хорошо, - ответил Питер.

  - Лучше бы так и было, - сказала она. - Тебя уже ждут с ножами наготове.

  Когда Джин Шалит комментировал фильм на передаче "Шоу тудей", он сказал:

  - В этом фильме Сибилл Шепард выглядит так, как будто она не в состоянии нормально ходить или говорить, а уж петь - тем более.

  Затем он поднял табличку с надписью "БОМБА" и закончил словами:

  - Продюсер, сценарист, режессер и тот, кто все это провалил - Питер Богданович.

  

  Винсент Кэнби из "Нью-Йорк Таймс", тот самый, у которого нашлись такие добрые слова обо мне в "Дейзи Миллер", писал, что "выбрать Сибил Шепард для музыкальной комедии - все равно что привести лошадь в кошачье шоу ". Другой критик, характеризуя наши с Питером частные отношения, назвал Питера "блестящим фоном для Сибилл Шепард, его разрекламированной, но бесталанной подружки". Я был раздавлена, унижена и спрашивала себя: "Возможно ли, что я так бездарна?" Есть такое присловье: "Если три человека скажут тебе, что ты мертв, ложись и умирай." Но я все время про себя думала: дело не в том, сколько раз тебя сбивают с ног, а в том, сколько раз ты снова встаешь.

  

   Стараясь не забывать об этом, я встретилась с продюсером Дэвидом Мерриком и режиссером Джеком Клейтоном, в расчете, что они дадут мне роль другой Дейзи, рядом с Робертом Редфордом в "Великом Гэтсби". Но когда они попросили меня провести кинопробу, я высокомерно отказалась.

  - Разве они не видят, что я подхожу идеально? - спросила я у своего агента.

  (Роль в итоге досталась ... Мии Фэрроу.)

  Я упустила шанс сняться в фильме "Смерть на Ниле" по Агате Кристи, опасаясь, что большую часть фильма я провела бы в виде трупа. (Роль досталась ... Лоис Чайлз.) Некоторые актрисы становились моими заклятыми врагами: когда Джон Шлезингер объявил меня слишком старой и недостаточно восприимчивой для "Дня саранчи", роль досталась... Карен Блэк. Она же получила потом роль, которую я очень хотела, - в "Семейном заговоре", ставшем последним фильмом Альфреда Хичкока.

  

  Я надеялась также сыграть роль Нормы Ширер* в "Последнем магнате". Это история-ключ об Ирвинге Тальберге, для которой Гарольд Пинтер адаптировал последний роман Ф. Скотта Фицджеральда. Продюсер Сэм Шпигель и режиссер Элúя Кáзан* попросили меня встретиться с ними в Беверли-Хиллз, в тусовочном месте под названием "Бистро Гарденс". Была уже середина дня (возможно, они слышали о моем аппетите и потому не торопились приглашать меня отобедать с ними?) и ресторан был почти пустой, если не считать официантов, гремящих столовыми приборами и накрывающих столы для ужина. Я прекрасно знала, что Казан был крупным голливудским актером, одним из основателей "Актёрской студии"* (места, где зарождался "метод"). Он познакомил кинозрителя с Джеймсом Дином в фильме "К востоку от рая", разоблачал коррупцию профсоюзов в ленте "В порту" и атаковал антисемитизм в "Джентльменском соглашении". Я также знала о его противоречивых показаниях перед Комитетом по антиамериканской деятельности Палаты представителей и о его позиции в отношении голливудского "черного списка". Когда он назвал Комиссии своих коллег, подозреваемых в том, что они коммунисты, Стелла Адлер заявила, что это сравнимо с отцеубийством. Однако роскошь отказа от работы, основанного на политических убеждениях, - это не совсем то, что большинство актеров могут себе позволить.

  

  *[Elia Kazan - выдающийся американский режиссёр театра и кино, продюсер, сценарист и писатель, карьера которого охватила период 1930-х - 1970-х гг. Лауреат трех "Оскаров".]

  *[Norma Shearer, (1902 - 1983) - популярная в свое время канадо-американская актриса, обладательница премии "Оскар". - Прим. пер.]

  *[Irving Grant Thalberg (1899 - 1936) - голливудский продюсер, прозванный "вундеркиндом Голливуда" за свою способность распознавать удачные сценарии и звёздный потенциал актёров. - Прим. пер.]

  *[Actors Studio - профессиональная школа актёров, режиссёров и драматургов, основана в 1947 году в Нью-Йорке. Известна в первую очередь из-за своего "метода", разработанного ещё в 1930-е годы и базирующегося на системе Станиславского. - Прим. пер.].

  *[James Byron Dean, (1931 -1955) - американский актёр. Трагическая смерть, легенды и мифы, окутавшие его жизнь, создали ему культовый статус. - Прим. пер.]

  

  Казан во время нашей встречи молчал, в то время как Шпигель рассказывал мне о своей работе в нацистской Германии в начале 1930-х и о том, как он использовал псевдоним С. П. Игл [Орел], впервые приехав в эту страну и предполагая, что это звучит стильно и по-американски. Он все смотрел на красно-синий шарф, дважды обернутый вокруг моей шеи, словно он действовал ему на нервы, и наконец не выдержал:

  - Милая, сними-ка эту штуку.

  - Я не могу, - сказала я, схватившись за горло, как мне казалось, с забавным драматизмом, - у меня ужасный шрам.

  Казан ожил и обменялся взглядом со Шпигелем - если бы сцена была графическим комиксом, надпись в "пузыре" гласила бы: "Что она о себе воображает, разговаривая с нами в таком тоне?" - (Конечно, роль досталась ... Ингрид Боултинг.)

  [Ingrid Boulting - род. 1947, балерина, модель и актриса. - Прим. пер.]

  Я ходила и напевала себе серенаду с детским стишком (которую эгоцентрично повторяла потом в течение долгих лет): "Никто меня не любит, все ненавидят, думаю, пойду-ка я есть червячков. Большие, жирные, сочные, маленькие, крошечные, тонкие. Боже, как они будут извиваться!"

  

  После оглушительного провала "Наконец-то любовь!", мне понадобились все остатки мужества, чтобы позвонить совершенно изумительному джазовому саксофонисту Стэну Гетцу* и попросить его сотрудничать над альбомом под названием Mad About The Boy, названным в честь песни Коула Портера.

  *[Stan Getz, первоначально Стенли Гаецкий, (1927 -1991) - американский джазовый музыкант (теноровый саксофон), прозванный "The Sound" ("Звук") за то, что извлекал из своего инструмента красивейшие звуки. - Прим.пер.]

  

  Альбомом занимался "продюсер". Мы по возможности избегали того, чтобы проект ассоциировался с Питером, боясь в очередной раз навлечь на себя гнев критиков, однако деньги вложили все трое, по 10 000 долларов каждый. Во время записи Гетц стал подъезжать ко мне, и когда я отказалась спать с ним, он прорычал: "Это будет твоя вина, если я снова стану алкашом и наркоманом!", и игнорировал меня до конца проекта. Альбом оставался в подвешенном состоянии в течение четырех лет: я самолично скупала его по магазинам и получила отказы на всех крупных звукозаписывающих студиях. (Чтобы держать вас в смирении, нет ничего лучше прямого отказа в лицо.) Удивительно, но несколько джазовых критиков действительно услышали его и полюбили (в "Лос-Анджелес Таймс", например, меня сравнили с Ли Уайли и Эллой Фитцджеральд - лучше и быть не может!) В конце концов альбом был выпущен небольшой компанией Inner City Records, которая обанкротилась несколько лет спустя.

  Адвокат компании получил права на музыкальный каталог, изменил название моего альбома на "Cybill Getz Better" [Сибилл - Гетц - Улучшено] и сообщил мне, что копии, которые я у них запрошу, обойдутся мне дополнительно в 10 тысяч долларов. Я предложила ему сменить название на "Cибилл - Гетц - Облажались".

  

  С одобрения Питера я решила снять собственную комнату - крошечную студию в высоком жилом здании-башне на берегу океана в Санта-Монике. Комната была украшена фотографиями Бастера Китона - алтарем во славу его комедийного гения, украшенным вдобавок горящими свечами, - и вся ее поверхность, кроме пола, была покрыта дымчатыми зеркалами. Один из ящиков моего бюро был заполнен озорными подарками Питера, призванными оживить нашу сексуальную жизнь - механизированными эротическими устройствами, книгами о постукивании по нижним чакрам для полного сексуального пробуждения, трусиками без промежности от "Фредерика" из Голливуда, и тому подобным. (Игрушки были в порядке, но я с таким же успехом могла бы сходить за секс-игрушками в ближайший овощной магазин, - хотя моральное большинство, вероятно, работает над законом, запрещающим использование огурцов в этих целях). Питер называл эту квартиру "беседкой любви" (там не было места, где присесть, кроме огромной кровати), и мы с ним вместе пели там о "нашем маленьком логове беззакония", что-то из стишков Роджерса и Харта:

  "Для девчонки и мальчишки радио - это такой класс, да еще и потолок из стекла!"

  

  Не знаю, думал ли Питер, что он у меня единственный "мальчишка", но я была уверена, что я не единственная "девчонка" в его жизни. Как-то он рассказал мне об одной из своих интрижек. Я была в ужасе, в шоке, в гневе, но в конечном счете испытала облегчение. Хорошо, что он никогда не спрашивал, что происходит без его ведома в моей квартире - мы все еще действовали в рамках нашей политики взаимного умалчивания, и квартира давала мне возможность встречаться с "продюсером". Я металась между двумя любовниками, но это не помешало мне взять и третьего, и четвертого, и пятого. Возможно, моя неверность была неудачным способом подстраховаться от того, чтобы не быть такой уязвимой, как моя мать, твердо уверенная в том, что мужчина никогда тебя не бросит, если ты его действительно любишь. Что же было такого неудовлетворительного в отношениях с Питером, что я должна была проделывать это? Или я пыталась вернуть себе контроль над человеком, который являл для меня всю власть и все деньги - примерно так же, как мой дед? Питер дал мне лицензию на секс, но он, конечно же, не думал, что я осмелюсь заниматься им внеурочно и так безрассудно близко к нашему дому, практически пользуясь его Rolodex как личной службой знакомств.

  [Rolodex - каталог с карточками для контактной бизнес-информации. - Прим. пер.]

  

  Это был режиссер, чьими фильмами мы с Питером восхищались - человек с угловатым лицом, старше меня на двадцать пять лет, носивший длинные золотые цепочки, толстый золотой ID-браслет и женатый на известной актрисе. Мы бывали на одних и тех же голливудских вечеринках, иногда выбирались на ужин вчетвером.

  Питера не было в городе, когда он позвонил мне, и пока мы разговаривали, я каким-то образом оказалась на полу в ванной комнате, с телефонным шнуром, дважды обернутым вокруг меня. Когда он спросил меня по телефону, что я делаю, я выдала нечто более провокационное, чем правда.

  - Я лежу в пустой ванне, - сказала я. - Я часто так делаю, когда разговариваю по телефону.

  Он ответил обязательным смехом, за которым последовал соответствующий вопрос:

  - А что ты надеваешь, лежа в пустой ванне?

  - А что обычно надевают в ванне? - ответила я.

  - Интересно, - сказал он. - Я и не знал, что ты настолько сумасшедшая.

  Я упомянула о святилище Бастера Китона в своей пляжной квартирке.

  - Я бы с удовольствием посмотрел, - сказал он. - Скажи, Питер расстроится, если я приглашу тебя на ужин?

  - Если с тобой, то нет, - сказала я.

  Мы договорились встретиться в квартире.

  - Ты потрясающе пахнешь, - сказал он, когда я открыла дверь. - Что это за запах?

  - Ну, дорогой, это же масло магнолии, - ответила я своим томным южным протяжным тоном. Проходя мимо меня, он рассеянно позвякивал мелочью в кармане и брызгал в рот освежителем "Бинака". Когда я увидела, что он ищет место, чтобы сесть, я побежала на балкон за деревянным табуретом, но потом передумала.

  - Пойдем на пирс, - сказала я. - Это будет настоящее приключение.

  Пирс Санта-Моники был выцветшим пережитком "ревущих двадцатых", с несколькими рыбацкими лачугами тут и там, несколькими захудалыми сувенирными киосками и чудесной каруселью, в эту холодную, туманную ночь закрытой. Сквозь запертые ворота я смотрела на ее раскрашенных лошадок, когда снова услышал звон мелочи. Похоже, это была режиссерская версия откашливания.

  - Ты готова вернуться? - спросил он.

  Нет, мне хотелось дойти до самого конца пирса, где никого не было, кроме нескольких рыбаков, которые избегали встречаться со мной взглядом. Он шел рядом, неохотно любуясь моими прыжками через мусорные баки. Когда мы вернулись к его машине, он посмотрел на меня холодным, оценивающим взглядом.

  - Если бы это была сцена из фильма, - сказал он, - я бы ее переписал.

  - Каким образом? - спросила я.

  - О, мне пришлось бы сесть за пишущую машинку, - сказал он. - Вот тут-то и начинают течь соки. Я снимаю домик в Малибу. Это единственное место в Лос-Анджелесе, где я могу дышать. Почему бы нам не поехать туда? Тебе не о чем беспокоиться. Все будет в полном порядке.

  Я не знала, в чем он хотел меня убедить. То ли в том, что у него нет никаких планов на меня, то ли, что он не переступит границ своей дружбы с Питером, то ли что нас не поймают. Я не знала, чего хочу. Но если вам хочется спросить об этом меня, то, пожалуй, не стóит.

  

  Его пляжный домик стоял так близко к океану, что вибрировал при каждом ударе волн, и гнетущая сырость наполняла комнаты и каждую поверхность в домике - даже сиденье унитаза было отсыревшим.

  - Извини, я на минутку, - сказал он мне довольно официально.

  Отсутствовал он более получаса, выполняя, по моим предположениям, какой-то обязательный перед соблазнением ритуал. (По крайней мере, один раз я услышала шипение "Бинака спритц".)

  

  Мы пошли прогуляться по пляжу, и, пока он курил косяк, глаза у него покраснели и он становился все более замкнутым. Потом мы сидели в домике на диване и вели мучительную светскую беседу, когда он наконец сказал:

  - Пожалуй, я отвезу тебя домой.

  Он позвонил мне на следующий день.

  - Сегодня я говорил со своим психоаналитиком, - сказал он. - Мы с ним теперь просто друзья, я закончил свой анализ три года назад, - и я упомянул о нашей с тобой ситуации. Он предположил, что я смущен и чувствую себя виноватым, и что, вероятно, было бы здорово потакать своим порывам. - Последовала долгая пауза. - Скажи, как тебе вчерашний вечер?"

  - Он был ужасен, - призналась я.

  - Мне тоже так показалось, - сказал он. - Я хотел тебя, но понятия не имел, чтó ты чувствуешь ко мне. Я думал, ты считаешь меня непривлекательным, и боялся быть отвергнутым.

  Я заверила его, что все женщины представляют его себе Адонисом, после чего перешла к другой карточке в картотеке.

  

  Мы с Питером были хорошими друзьями режиссера Джона Кассаветиса и его жены, актрисы Джины Роуландс. [Джон Николас Кассаветис (1929 - 1989) - американский кинорежиссёр, актёр, сценарист. Cчитается одним из важнейших представителей американского независимого кино. - Прим. пер.] Джон был одним из величайших ловеласов в мире, но когда я однажды позвонила ему в офис и захотела вовлечь в игру, это мне не удалось.

  - Как дела? - сказала я ему, и тут включился явный сигнал сирены.

  - Почему ты звонишь мне сюда? - спросил он с раздражением. - Что ты делаешь?

  

  Отличный вопрос. Я не понимала, что я делаю. Я больше не верила, что сексуальные отношения означают любовь, но все еще была убеждена, что я не контролирую себя и потому не виновата. Я использовала мужчин, и они использовали меня. (Невозможно действовать хладнокровно по отношению к кому-то так, чтобы твое хладнокровное сердце при этом не пострадало). Пока меня не поймали, я верила, что все в порядке. Я рано поняла, что любовь - это не то, что ты чувствуешь, а то, что ты можешь получить, если будешь действовать с любовью - как это было с моим дедом. Мужчины должны были хотеть меня, но я не должна была хотеть их. Когда я отступила от моральной позиции моей матери, которая основывалась на идее, что моя единственная ценность как женщины заключалась в моей сексуальности, но в то же время я не должна была получать от нее удовольствия, я потеряла защитный родительский голос в своей голове, голос, который постоянно твердил мне:

  - Сибилл, что ты делаешь?

  Мне потребовались годы, чтобы осознать свою отчаянную сексуальность. Я должна была поверить в себя как в личность, которая имеет ценность за пределами сексуального, личность с границами, личность, которая может сказать "да", когда она имеет в виду "да", и "нет", когда она имеет в виду "нет", и при этом осознает разницу. А до тех пор я пыталась спасти свою жизнь единственным известным мне способом - с помощью вранья.

---

Оставить комментарий © Copyright Ржепишевский Юрий (rzepish@gmail.com) Размещен: 24/08/2016, изменен: 01/05/2025. 114k. Статистика. Глава: Переводы

Ваша оценка: не читать очень плохо плохо посредственно терпимо не читал нормально хорошая книга отличная книга великолепно шедевр

---

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"