Мимо вахтера Алена прошла, высоко подняв голову и высокомерно сунув ему в лицо свое удостоверение. Между ними шла перманентная война с самого первого ее визита в редакцию. Вахтер, существо по определению злопамятное, сделал вид, что не узнает сотрудницу и к тому же страдает близорукостью. Поэтому он долго рассматривал документ в своем окошке и подозрительно сверял фотографию с оригиналом. Алена злилась, притопывала ногой в недорогом ботинке из кожзама, но терпела. В глубине души она прекрасно понимала, что в свое время была неправа, но характер не позволял признать это прилюдно, так что продолжала вести себя с вахтером склочно и противно.
К главному она успела попасть раньше своих коллег, даже штатных прожженных журналюг, умеющих сметать на своем пути всех и вся.
- Андрей Иванович, что-нибудь для меня есть? - Заискивающим голоском пропела Алена, что ей совсем не шло, вышло фальшиво и намеренно.
Главный с полминуты не поднимал на нее глаза от стола, конечно, специально, гад он, ведь сам же два года назад взял Алену, дочку своего одноклассника, и до сих пор не перевел ее в штат. Наконец он соизволил взглянуть на сотрудницу:
- И куда ты вознамерилась сегодня направить свои прекрасные стопы? - Не без ехидства спросил он.
Алена помялась, понимая, что начальник на самом деле все держит под контролем и, возможно, уже давно распределил, кто какие новости будет освещать сегодня в течение дня.
- В музее открывается выставка традиционного японского костюма. - Алена сглотнула внезапно заполнившую рот слюну. - Я бы справилась. Такую бы статейку отгрохала - закачаетесь!
- В музей отправится Клара Тишкова - это решено и не обсуждается, - быстро пробормотал главный.
- Тишкова?! - Ахнула Алена. -- Она же только в прошлом году универ закончила. Куда ей такую сложную и многогранную тему? Андрей Иванович, она же только опозорит редакцию, у нее нет ни эстетического вкуса, ни знаний необходимых. А я - я все-все про Японию знаю, вот спросите меня, что хотите, спросите!
Андрей Иванович отмахнулся от нее, как от назойливой мухи и начальственно насупил брови.
- Про Японию ты, конечно, знаешь больше Клары - факт. Но ты сама напомнила, уж извини, что у Тишковой университетское образование. И журналистское, между прочим. А у тебя?
Это было нечестно с его стороны - бить по самому слабому месту.
- Ну и что? - Храбро, но бесперспективно бросилась в бой Алена. - Я же искусствовед... почти.
Главный снова махнул рукой.
- Вот именно - почти. И потом, ты как начнешь терминами бросаться, как завернешь про эту, ядри ее Японию, что наш контингент с тоски Достоевского кинется читать, как значительно более веселое чтиво.
- Вы это о чем? - Подозрительно спросила Алена.
- Да о гастролях тех несчастных Малого театра! Какую статью ты тогда накатала? Я просил, чтобы ты описала, кто во что одет, напомнила горожанам о том, что их прима родом из нашего славного города, и кратенько так о спектаклях, репертуаре. А ты принесла диссертацию по поводу их концепции видения купеческого сословия в пьесах Островского в общественно-исторической призме рыночной экономики. Спасибо тебе большое!
Алена надулась. Она твердо была уверена в своем превосходстве в вопросах эстетики, искусства и культуры. И свою задачу, как журналиста, видела в том, чтобы твердой рукой вести читателей к духовным вершинам и самосовершенствованию. Писала она, между прочим, неплохо, но, к сожалению, каждое слово дышало таким презрением к остальному человечеству, которое все равно не оценит ее стараний, таким сарказмом по отношению к среднестатистическому читателю их журнала, что, положа руку на сердце, главного можно было понять.
- То есть, открытия выставки мне не видать? - Мрачно спросила Алена.
Главный кивнул, старательно намекая, что разговор необходимо сворачивать, ибо с минуты на минуту должна была начаться планерка.
- Ладно, тогда дайте мне суд над этим растлителем малолетних, - уже просительно заныла Алена, понимая, что спорить бесполезно.
- Туда Хоменко идет, ты же знаешь, что криминал - его тема.
- А вам не кажется, что он несколько закис на ней? Может, временно его куда-нибудь перебросить? А я тогда смогу осветить суд над подонком так, что читатели ахнут.
- Ага, и отцы города тоже ахнут, ты же пойдешь клеймить все социальные язвы и обвинять во всем руководство. Я себе не враг. И что это за манера -- советы главному редактору давать! - Немного поздновато Андрей Иванович стукнул кулаком по столу. - Я еще сам в состоянии решить, кто о чем писать будет.
Алена вздохнула. Ясно, начальник или поругался со своей рыжей выдрой, про которую тихонько шепталась вся редакция, или жена главного о шалостях его на стороне прознала, но она, невезучая Сивцова А.С., попала в неудачный момент. Придется унижаться и просить хоть что-нибудь. Пока она молчала, главный из ящика достал какую-то бумажку.
- Ну, вот могу тебе предложить. Очень важное событие для нашего города - кошачья выставка. Вот адрес, цепляй значок прессы и чеши туда. Вечером сдашь, завтра материал пойдет. Да, пару фото щелкни. Какую-нибудь тварь там попушистее, чтобы домохозяйки умилялись.
Выходя из кабинета, Алена как можно громче хлопнула дверью. Слезы жгучей обиды застилали глаза, так что она прошла мимо нескольких сотрудников, не поздоровавшись. Те, разумеется, списали это на ее заносчивость и ярое нежелание навести с коллегами по цеху хоть какие-то отношения. В данном конкретном случае они ошиблись, хотя в целом, так все и было. Работники пера и слова собирались на традиционную планерку. Алена, внештатный корреспондент, могла себе позволить игнорировать это ответственное мероприятие, что она частенько и делала. А уж сегодня она ни за что бы не осталась, после страшной обиды, которую ей пришлось проглотить.
"Кошки, кошки! Я больше ни на что не годна, только описывать для домохозяек выставку паршивых кошек!". --- Бормотала Алена, направляясь домой - она жила недалеко от редакции. Дома, сбросив пальто и ботинки, она ринулась в кухню и дрожащими руками заварила себе чай. Никогда ее так не оскорбляли, думала она. Это, кстати, было не так. Ее не раз оскорбляли значительно больнее, но она или забыла о тех случаях, или вообще не заметила, что таковое оскорбление состоялось.
Алена Сивцова, особа тридцати восьми лет, незамужняя, не воспринимала предложение поработать внештатником, как одолжение. Она считала, что как раз именно она оказала большое одолжение редакции, любезно это предложение приняв. Ее юность пришлась на хаотичные перестроечные и еще более хаотичные постперестроечные годы, когда все очень быстро менялось, особенно морально-нравственные ценности. Сначала Алена училась в училище искусств по классу фортепьяно и музыковедению. В училище, в богемной, иногда совершенно отмороженной атмосфере, она увлеклась искусством вообще. Потом поехала на краткосрочные курсы в столицу, где ей выдали диплом как слушательнице, освоившей специальную эстетическую программу. И все. Вернувшись в родной город, Алена стала искать работу, но оказалось, что никто особенно не жаждет насладиться ее широкими, как океан знаниями в области всяческих искусств и ее приятным обществом. Много лет мыкалась она по разным учебным заведениям, даже пала так низко, что подалась в гувернантки, но все закачивалось одинаково. В учебных заведениях ее из-за отсутствия диплома о высшем и педагогическом образовании брали на копейки и только по совместительству. Из гувернанток она сбежала сама через месяц, и то еле дотянула - деньги ей заплатили вперед. Джейн Эйр из нее не вышло, потому что детей она не любила и не знала, что с ними делать. В конце концов, ее отец не выдержал и пошел на поклон к другу детства, сделавшего неплохую карьеру. Тот в момент слабости поддался просьбе однокашника, о чем потом неоднократно жалел. Алена оказалась дамой страшно занудной, бесконечно высокого мнения о себе и столь же бесконечно низкого - обо всех других людях. В коллективе ее не любили, журналисты, народ задиристый и мало кого уважающий, надавали ей обидных прозвищ и устраивали злые розыгрыши. Женщины издевались над ней за ее специфическую внешность. На самом деле от природы внешность была ничего себе: в русле последних веяний моды. Высокая и худощавая, как модель, с густыми каштановыми волосами, она совсем не умела себя подать. Одевалась в скучные, как будто вылинявшие, старомодные тряпки, не пользовалась косметикой, а роскошные волосы заплетала в две косы, как школьница пятидесятых годов. Всегда уверенная в себе, Алена полагала, что такой умнице, как она, незачем прибегать к низким ухищрениям, все и так видят ее прекрасную, тонкую сущность.
Злые редакционные девицы хихикали и обзывали ее "шестом для стриптиза", "контрвиагрой" и "кошмаром маньяка". Иногда совсем примитивно и простенько в разговорах упоминали о ней, как о старой деве. Вот это, между прочим, не соответствовало действительности. Личная жизнь у Алены не задалась, но совсем не потому, что она выглядела пугалом, а опять же из-за несносного характера. Несколько раз она пыталась жить в гражданском браке, но все как-то не ладилось. Как девушка высокодуховная, Алена и от своих избранников требовала такого же уровня устремлений и интересов. Естественно, что ее взоры то и дело обращались в сторону представителей богемы. Ее благосклонности добились: широко известный в узких кругах поэт, гитарист приобретающей известность в городе рок-группы и актер местного драматического театра. Все трое страдали одной и той же тягой к горячительным напиткам, полным равнодушием к мнению всего окружающего мира и необоримой ленью. Алена билась, как тигрица, до последнего, стараясь вызвать в своих бой-френдах хоть какое-то стремление продемонстрировать свою гениальность, в которой она по неведомой и таинственной причине не сомневалась, или, на худой конец, просто что-нибудь сделать по хозяйству. После нескольких серьезных разговоров отношения ухудшались, гении начинали придумывать предлоги, чтобы меньше времени проводить с подругой, и вскоре растворялись в туманных далях. История повторялась с такими подробностями, что Алена даже не заметила, сколько лет прошло. Последний друг отвалил два года назад, к неимоверной радости родителей Алены, которые жили отдельно, но скорбно следили за тем, как их чадо старательно губит свою молодость.
С тех пор поселиться в ее однокомнатной квартирке, доставшейся от бабушки, никто не стремился. Сначала Алену это несколько волновало, потом она обиделась на мужчин и дала себе слово презирать этих неблагодарных и туповатых особей, что удалось ей в полной мере. Иногда накатывал страх - скоро сорок лет, жизнь проходит, а счастья нет и в помине. Но потом строго одергивала себя и убеждала, что личная жизнь - это не главное. Духовная составляющая - вот краеугольный камень ее бытия! Она не такая, как другие, ее душа питается высокими идеалами. Читая на сон грядущий сонеты Шекспира, она понимала, что вот оно - истинное счастье, проистекающее из полного слияния ее сознания с мыслями и мечтами великого Барда.
Так что предложение главного редактора осветить выставку кошек показалось ей плевком в сторону ее уникальных способностей. О кошках она знала только одно - они воняют. Никаких иных представлений об этих наглых тварях у нее не было, и она вовсе не желала их приумножить. Да делать было нечего. За материалы, поставленные в срок, ей платили. Платили немного меньше, чем постоянным сотрудникам, но другие работодатели не обрывали ее телефон. Родители-пенсионеры ничем помочь ей не могли, так что придется свою аристократическую гордость прятать, чего Алена терпеть не могла делать. От такой перспективы у нее даже аппетит пропал, и она выпила две чашки чая, переоделась в старенькие джинсы, взяла цифровой фотоаппарат, три месяца назад приобретенный в кредит (за него еще платить и платить), и поехала, как хорошая девочка, в огромный выставочный комплекс, где безобразное шоу, судя по бумажке главного, должно было состояться.
"Ладно, работа-то простенькая, ---- думала про себя Алена, - за пару часов управлюсь, вечером слюни рассироплю, фотки воткну - и можно будет коммуналку оплатить, а то со дня на день телефон отключат". Только эта безрадостная мысль позволила ей настроиться на работу.
Вокруг выставочного павильона было полно машин, а от входа протянулся длинный хвост людской очереди. "Сколько в мире дебилов! - Возмутилась про себя Алена. -- На что время тратят. Мало того, что под дождем стоят, так еще и деньги платить собираются, чтобы смотреть на каких-то уродцев!". Она гордо прошла мимо жалких людишек и стала проталкиваться к кассиру на входе.
- Девушка, вы куда это? - Перегородила ей дорогу мощная дама, всем видом своим демонстрируя нежелание пропускать нахалку раньше себя.
Такие моменты Алена обожала. Они позволяли ей компенсировать многие недостатки своей работы.
- Пресса! - Гордо и очень громко, чтобы слышали все вокруг, отрапортовала журналистка. Сработало, как всегда. Дама отступила, даже улыбнулась.
- А вы из какой газеты? - Уже дружелюбно поинтересовалась она.
- Не из газеты - из журнала "...". - Алена резко выбросила вперед тонкую руку с удостоверением.
- Видишь, зайка, тетенька про кисок рассказывать будет! - Противно просюсюкала дама своему сыночку. Тот таращился на Алену. Многие другие тоже таращились, и ей хотелось верить, что таращились с уважением, возможно, со страхом, ведь она каждый день на передовой нашей жизни, несет им светоч знаний о мире.
Ну, во всяком случае, народ расступился и пропустил ее. Кассирша тоже любезно улыбнулась и повторила эту слащавую чушь:
- Про кисок наших писать будете!
Борясь с тошнотой, Алена молча кивнула и прошествовала внутрь.
Войдя в павильон, первым делом она ужаснулась, какой он огромный. Кажется, его за день не обойдешь. И везде стоят клетки. Сколько же их тут! Бедная Алена даже зажмурилась. Надо как-то быстренько пробежать по периметру и заканчивать эту жуткую работу. Мешало то, что Алена привыкла всегда все делать очень обстоятельно и медленно. Она была уверена, что доказывать свой профессионализм надо тяжким трудом, поэтому всегда кривила губы, слушая рассказы некоторых коллег о том, как они "орлиным взором окинули местность - и в буфет". Настоящий журналист должен полностью вникать в материал. Беда была в том, что нынешний "материал" был ей совершенно неинтересен, но дело есть дело.
Алена вздохнула, настроила фотоаппарат и направилась в центр зала к клеткам, где сидели, лежали, шевелились тела разных окрасов, размеров и степени вальяжности. Первое, что вызвало ее удивление, это разнообразие пород. Кто бы подумал, что кошки еще и разные! Алена не любила животных вообще, и проблема разнообразия фауны никогда не мешала ей спать и есть. Все кошки казались ей абсолютно одинаковыми, ну, только шкуры разного цвета. И вот вам, пожалуйста -- пород-то видимо-невидимо! Алена читала надписи на табличках (некоторые с трудом и по несколько раз), а затем соотносила их с содержимым клеток. Ужас! Там находились рыжего окраса коты с короткими хвостами - курильские бобтейлы, маленьких размеров кошка (на взгляд Алены подобранная в ближайшей подворотне) гордо прозывалась загадочным словом "манчкин". В страхе журналистка отшатнулась от голых канадских сфинксов и коротколапых корниш-рексов. Только названия "сибирский" и "сиамский" кот оказались ей знакомыми. А так называемые "сопутствующие товары"? Предназначение многих из них так и остались для Алены тайной за семью печатями, но наволочки для диванных подушек, имитирующие знаменитые полотна старых мастеров, в которые вместо лиц Джоконды, дамы в голубом и разных королей были вставлены морды котов и кошек! Журналистка, считающая себя великой эстеткой, поперхнулась собственной слюной от негодования.
Посетители выставки ходили вдоль клеток, стараясь привлечь внимание их обитателей и громко зачитывая надписи с обозначением пород и длинными дурацкими именами. Смысла всего этого действа Алена не улавливала, так что пришлось обратиться за помощью к знатокам.
- Добрый день, пресса. -- Представилась она женщине, поглаживающей свое животное, сидящее на коленях. -- Мне хотелось бы знать, с какой целью организована эта выставка, что будет происходить? Мне статью надо написать. - Сухо добавила она, всем своим видом давая понять, что на столь несерьезное дело подписалась по каким-то исключительным причинам, и ей жалко своего времени.
- Как с какой целью? -- Несказанно удивилась женщина. - Будут определять победителя, то есть лучшего представителя не только своей породы, но и в целом.
- А кто будет это определять? - Нахмурилась Алена. Предчувствие говорило, что все может затянуться.
-- Жюри, конечно. Да ведь такие выставки часто проходят. Просто эта самая большая в году - у нее статус международной. Вы увидите: сюда и из Украины приехали, из Прибалтики, даже из Чехии есть. Я уже ходила, смотрела, кого они привезли - силкерков, но они уже и у нас не редкость.
На силкерков Алене было наплевать, никогда их не видела, и до конца жизни могла бы не видеть, но тема жюри ее привлекла.
- А как жюри кошек оценивает? Ходят вместе с остальными зрителями?
Кажется, в глазах хозяйки комочка, похожего на плюшевую тряпочку, Алена упала так низко, что ниже и представить себе невозможно.
- Конечно, нет! - Голос ее стал более резким. Любители животных сразу чувствуют, что человек не интересуется их питомцами. И эта тощая девица даже не посмотрела на прелесть, которую участница выставки принесла сюда с тайной надеждой, что ее заметят и оценят. -- Они сидят в отдельной комнате, которую им отгородили, и вызывают по очереди всех, кто зарегистрировался. Там кота или кошечку осматривают, взвешивают, а потом путем голосования решают, кому какие звания давать.
- А как награждают победителей? -
- В конце сегодняшнего дня, торжественно.
- Ага! - Недовольно каркнула Алена. Предчувствие ее не обмануло. Придется долго ждать, чтобы сфотографировать победителя. - Ну, что ж, пока можно и оглядеться. А кто это у вас? - Небрежно ткнула она в мирно дремавшее существо.
Кот вздрогнул, открыл глаза -- блеснула, как загадочный изумруд, зеленая вспышка, и откинулся от протянутой руки на грудь хозяйки. Та нежно его погладила.
- Ш-ш-ш-ш! ---- Тихо прошипела она в сторону Алены. --- У меня британская короткошерстная. Они сейчас в большой моде. Мою кошечку зовут Аделаида. Она еще маленькая, год только через два месяца. Мы пока ни на что не претендуем, просто представляемся, да, солнышко? - Нежно нагнулась она к бархатистой головке. Кошечка лениво потянулась. -- Тут наша мамочка недалеко расположилась. Одна из лучших производительниц в породе. ----- Гордо сказала женщина.
Алена посмотрела на нее, как на тяжелобольную и пошла дальше, заставляя себя внимательно разглядывать животин, дабы потом достойно описать этот кошмар.
Возле одной из клеток толпился народ, и Алена направилась туда, журналисты часто обсуждали между собой, что надо следить за людьми, они выведут на сенсацию. Никакой сенсации, впрочем, там не наблюдалось, просто на клетке стояла табличка "Продажа котят". Обозначенные твари копошились внутри, вызывая смех, периодически перемежающийся писком "Мамочка, давай купим вон того!". Над клеткой возвышался мужик, отвечающий на вопросы зрителей, он то и дело доставал котят и демонстрировал их во всей красе.
Сбоку женщина и мужчина тихо переговаривались, записывая что-то на бумажке, а рядом нетерпеливо прыгала девочка лет семи.
- Вот наш телефон, на всякий случай, ---- протянул мужчина бумажку хозяину балаганчика с котятами. Тот кивнул и положил бумажку в нагрудный карман куртки.
-- Папа, папа, а когда мы сможем его забрать?- - Дернула отца за рукав девочка. Взрослые улыбались.
- Ты можешь приехать за ним завтра вечером, ---- ласково пророкотал "кошатник", -- он будет ждать тебя с нетерпением.
Родители девочки засмеялись, хотя, с точки зрения Алены, мужик ничего остроумного не сказал. Она критически осмотрела семейство, особенно мать. Подумаешь, вся из себя! Ухоженные дамочки вызывали у Алены непонятное раздражение, которое она сама для себя объясняла, естественно, не завистью, а чувством превосходства.
- И сколько стоят ваши котята? - Спросила она хозяина, как на рынке обычно спрашивают о цене картошки.
- Десять тысяч. - Спокойно ответил тот.
Алена отшатнулась, ей показалось, что она ослышалась, или мужик просто издевается над ней.
- Сколько? - Повторила она почти шепотом.
- Десять тысяч, - повторил хозяин громче, - а что? Реальная цена на эту породу.
Алена посмотрела на табличку еще раз. Там были написаны слова, очевидно, обозначающие название породы, но лично ей ничего не говорящие.
- Как же так? -- Пробормотала она. - Даже мой фотоаппарат в полтора раза дешевле.
Для Алены, всю жизнь еле-еле сводящей концы с концами, сумма в десять тысяч казалась сказочной. Она ее, по правде сказать, никогда и в руках не держала. Платить за цифровик каждый месяц тысячу рублей было для нее тяжким бременем, а тут такие деньги неизвестно за что! Она уже с нескрываемым отвращением взирала на семью покупателей. Значит, для них это не проблема - купить доченьке паршивую кошку за сумасшедшую сумму. Богатенькие, значит! И хозяин тоже хорош! Сколько же он получает за свое зверье? Вот так, ничего не делая, просто разводя кошек! Алена была возмущена. Если бы ей сейчас кто-нибудь начал говорить о том, какой тяжкий труд растить этих малышей, не спать ночей, жить только ради них, она бы все равно не поверила, еще и, пожалуй, врезала бы. Вся выставка предстала ей в новом свете. Это не просто развлечение, нет, это, оказывается, еще и бизнес. "Разве простой рабочий человек может позволить себе купить кошку за десять тысяч?", ----- думала она. --- "Разве я могу себе такое позволить? А ведь я с утра до ночи работаю!". Значит, это только для богатых. В ее голове моментально начала складываться статья, грозно бичующая пороки современного общества, но она невероятным усилием воли вернула себя к невеселой действительности. Все равно такую статью главный не пропустит. И не потому, что не согласится с ее аргументами. Просто у журнала не тот профиль. Алена презирала яркие глянцевые журналы, хотя и трудилась в одном из них. Так что придется следовать конъюнктуре и преподнести кошачью выставку, как милое мероприятие. От таких мыслей Алене стало нехорошо. Как под наркозом бродила она среди клеток, шума голосов, детского визга, сделала несколько фотографий, выбрав, по ее мнению, самых отвратительных представителей рода кошачьего, специально назло будущим читателям, пусть полюбуются.
Так день и прошел. Хорошо, что сбоку приткнулся буфет, взволнованные зрелищем зрители туда не очень стремились, поэтому Алена, обругав про себя цены, все-таки позволила себе отсидеться там пару часов, выпив горячего и даже вполне приличного на вкус кофе, сваренного ей в кофеварке приятной буфетчицей, к радости Алены полностью разделявшей ее взгляды на происходящее.
-- Садитесь, девушка, отдохните, сейчас я вас кофейком напою. Уж эти мне кошки! Нашли на что смотреть! Я бы в жизни сюда не пошла, да хозяин послал. И смена не моя, так у Зинки, видите ли, аллергия на шерсть. А народ деньги платит, тьфу! Да у нас на улице этих гадов бегает - отстреливать пачками можно из одного ружья. А выручки-то - этот самый кот на...л...
Как уж буфетчица поняла, что Алена "не из этих", сказать трудно, видно, женская интуиция. Ну, есть еще нормальные люди на свете. Так и прошло время в приятной беседе двух родственных душ. По громкоговорителю сообщили, что сейчас состоится награждение победителя, все забеспокоились, по павильону распространилась атмосфера тревожности и легкого ажиотажа. Алена проверила цифровик, с зарядкой все было в порядке, поблагодарила сердечную буфетчицу и ринулась в собирающуюся толпу возле небольшой импровизированной сцены. Туда взобрался полноватый дядечка, кто он был такой, Алена не знала, но на всякий случай щелкнула его, вдруг важная шишка. Он взял микрофон:
- Дорогие наши участники и гости! Жюри, после долгих и мучительных размышлений, готово вынести вердикт. Итак, победитель установлен. Мы рады вам сообщить, что титул "Кошка года" получает... - Он выдержал эффектную паузу. -- Кошка породы мейн-кун -- Матильда-Мэриуэзер-Слейн!
В тот же момент тишину прорезал счастливый крик:
-- Мотя! Девочка моя, мы выиграли!
К сцене пробивалась невысокая плотная тетка, потряхивая огромными яркими сережками и прижимая к себе свое сокровище -- здоровенную пятнистую, довольно пушистую кошку. На сцене она кошку подняла на руках, чтобы все могли полюбоваться ее невиданной красой. Алена механически сделала снимок, недоумевая про себя, что такого необычного в этом создании, что его так превозносят. Необычными казались только ее размеры, а так на вид - самая обычная мурка. Дядечка вручил счастливой хозяйке диплом и какую-то медальку, что-то говорил женщине и гладил презрительно взирающую на него тварь.
"И как это все описывать? - Горько вздыхала Алена. - Какие слова, кроме нецензурных, могу я использовать, чтобы выразить всю низость и убогость этого шоу?".
Толпа понемногу начала рассасываться, зрители уходили через главный вход, участники выставки складывались дольше, общались друг с другом обсуждали решение жюри (как поняла Алена, не все им были довольны), но, как ни странно, павильон быстро пустел.
И в этот момент Алену накрыла волна мигрени. Они начали ее мучить несколько лет назад, происхождения были непонятного, как лечить эту напасть она не знала, ибо не дошла до врача. Приступы длились обычно недолго, главное, что выяснила Алена, надо просто тихо посидеть в тишине, закрыв глаза. Надеясь, что дурнота быстро отступит, она зашла за искусственные стены, отделявшие павильон от служебного входа, заодно, уборщицы устроили там что-то вроде кладовки для тряпок, швабр и ведер. Она села на перевернутое ведро, вытянула ноги, и попыталась медитировать, как было написано в одной умной книге. Сколько времени она так просидела, сказать было трудно.
Когда полегчало, Алена, не рискуя вставать сразу, пересмотрела сделанные сегодня фотографии на панели цифрофика, кривясь про себя. Неудивительно, что голова разболелась от такой ерунды. Пару снимков пришлось удалить ---- не вышли, что значит, сделаны были без души. "А как бы я на открытии японской выставки разошлась бы!" - Размечталась Алена.
Все, пора было идти. Она посмотрела на служебный вход и обнаружила, что он не заперт. Это было серьезное упущение со стороны работников, и Алена решила им на него указать.
В павильоне уже никого не было. То есть не совсем никого. На ближайшем к служебному выходу столе стояла небольшая переносная клетка, в которой сидела эта самая Мотя - героиня дня. Алена покрутила головой, но никого не увидела. Где же ее ненормальная хозяйка? На журналистку кошка не смотрела, жмурилась в пространство, не проявляя ни малейшего беспокойства. Наверное, тетка куда-то отлучилась ненадолго, скорее всего - в туалет, человек же она, а в течение весьма хлопотливого дня такой возможности у нее просто могло не быть.
Вдруг Алене стало страшно обидно. Обидно на все: на свою несчастную жизнь, на противных кошек и их еще более противных хозяев, на состоятельных людей, выбрасывающих деньги за высокомерные комочки шерсти, на главного редактора, не пустившего ее на японскую выставку - на все! А что произошло дальше, внештатный сотрудник журнала с потугами на интеллигентность никогда в будущем объяснить сама себе так никогда и не сможет. Она забыла все свои благие намерения предупредить об оплошности работников павильона, и сама неожиданным для себя образом использовала эту оплошность.
В порыве ненависти она схватила переносной контейнер с кошкой года и стремительно рванула в служебный вход, не оглядываясь, не понимая, что ее судьба совершила самый крутой поворот, какой только может поджидать одинокую женщину, приближающуюся к опасной черте "среднего возраста".
* * *
Нет, мир не перевернулся. Небо не обрушилось на землю, и машины с характерным звуком сирены не мчались арестовывать опасную преступницу. И все-таки Алена вздрагивала и жалась к стенам домов, когда утром шла в редакцию. Точнее, не шла, а пробиралась коротенькими перебежками. Ужас от того, что она совершила вчера, не отпускал ее ни на секунду. Очнувшись на заре от ночного кошмара, в котором она бегала по городу с тремя кошками в руках от стреляющих в нее на поражение бойцов специального назначения, Сивцова первым делом включила телевизор и прослушала все местные новости. Но леденящей кровь истории о похищении кошки редкой и ценной породы она не услышала. Сейчас Алена кралась в редакцию, во-первых, чтобы выполнить свой служебный долг и сдать статью, которую она каким-то непонятным образом худо-бедно написала, а, во-вторых, покрутиться в журналистской среде и послушать, какие ходят слухи о вчерашнем событии.
Даже ежедневная война с вахтером ее сегодня не интересовала, она и не заметила всех его ухищрений. Немного расстроенный таким невниманием, тот пытался вызвать ее на скандал, специально долго рассматривая пропуск, кашляя и подозрительно щурясь через стекло своей кабинки. Но все без толку. Враг стоял тихо, как укрощенная лошадка, смотрел в пол и не проявлял никакой агрессии. Вахтер тяжело вздохнул и, посчитав, что день потерян, пропустил Алену внутрь.
Как во сне Алена занесла свой материал в отдел и сунула выпускающему редактору. Почтенная дама в очах, похожая на завуча средней школы, строго взглянула на нее:
- Вам, Сивцова, рамки временные, конечно, не указ. Мы тут не машины, за два часа до печати ваши перлы словесные корректировать и впихивать в номер. Почему вчера вечером не принесли?
Резкий вопрос вывел Алену из непривычного ступора. В другое время она уж нашла бы, что ответить, даже могла бы прозрачно намекнуть, что главный взял ее сюда по чьей-то просьбе (никто не знал точно, как Сивцова появилась в редакции, поэтому версий можно было строить множество). Но сегодня она только как-то жалобно поежилась и тихо проблеяла:
---- Простите, Антонина Сергеевна, мне было очень плохо. Даже скорую хотела вызывать...
--- У всех нормальных людей уже давно Интернет и электронная почта. Послали бы свою статью, всем было бы легче.
-- Я уже размышляю над этим вопросом, но вы же знаете, как трудно живется в наше время одинокой женщине...
-- Одинокой женщине на любом историческом этапе несладко, -- проворчала выпускающая, -- ладно, последний раз приму, так и быть.
От нее Алена рискнула зайти к главному - не для того, чтобы поклянчить тему, а чтобы послушать, что он скажет. Главный частенько изрекал смелую мысль, что он - один из самых информированных людей в городе. Алена ему верила в этом вопросе безоговорочно и как-то по-детски. Она представила себе, как он обрушится на нее с криком, что она пропустила великую сенсацию и nbsp;ничего не написала о похищении ставшей знаменитой кошки. Сивцова даже зажмурилась, робко приоткрывая дверь, что было для нее совсем не характерно. Но никаких громов не последовало.
-- Что тебе? - Буркнул главный, не поднимая головы от стола. --- Ты материал сдала?
--- Сдала, Андрей Иванович, --- прошептала Алена. -- А есть какие-нибудь темы сегодня?
- Для тебя - нет. - Он поднял голову к потолку и на полминуты задумался. -- Приходи через два дня. Кстати, и деньги тогда получишь.
Потом он некоторое время удивленно смотрел на захлопнувшуюся дверь, так как ждал долгого нытья и традиционных нудных разглагольствований о знаниях, эрудиции и особом складе ее тонкой натуры.
Алена не пошла и к коллегам, сил не было с кем-то общаться. Похоже, что путь ее лежал домой, где в тишине небольшой квартирки находилось это существо, что делать с которым она не представляла себе ни в малейшей степени. Погуляв под мелким, но уже довольно холодным октябрьским дождиком, Сивцова все-таки убедила себя, что раз уж у нее хватило смелости (ну, чего же еще, в самом деле?) стащить кошку, то уж стыдно бояться идти из-за нее в свой собственный дом. После этого аутотренинга Алена храбро направилась домой, открыла дверь и заглянула в прихожую. Кошки видно не было.
Вчера, примчавшись домой на пойманном в эмоциональном порыве частнике, в широкой длани которого исчезли ее почти последние средства, Алена в комнате выпустила похищенную кошку из контейнера, села на тахту и стала думать, что делать. Кошка моментально куда-то исчезла, и преступница ни капли об этом не жалела. Пусть бы никогда не появлялась, пусть бы все оказалось страшным сном! Кошка оказалась страшно тяжелой, килограмм семь, наверное, а то и больше. Разболелась поясница, руки тянуло вниз, как будто к ним привязали гири. Уже ночью Алена кое-как набила на стареньком компьютере статейку, зевая, распечатала на занятом у соседа принтере и рухнула спать.
Утром кошка не появилась. Алене показалось, что она прячется под тахтой (вообще-то в комнате больше негде было прятаться), но лезть туда не стала, сидит и сидит там, и очень хорошо.
Сняв ботинки и куртку, на цыпочках журналистка вошла в комнату. Картина, представшая ее глазам, не понравилась ей своей вызывающей, провокационной наглостью. Кошка лежала на подушке, которую Алена обычно убирала днем в специальный ящик стенки, но сегодня не сделала этого. Собственно, она вообще не убрала постель. Кошка ничего не делала, просто лежала и, не мигая, смотрела на растерявшуюся Алену.
- А ну, пошла вон! ---- Пискнула та, но как-то неубедительно. Тварь даже ухом не повела, глаз тоже не отвела. Пришлось хозяйке квартиры отводить глаза самой, что было неприятно и недостойно гордого звания человека. Но дело в том, что в выражении кошачьей морды Алене совершенно четко виделся немой укор, как будто та говорила: "Я к тебе в гости не набивалась, ты сама так захотела, так что если тебе что-то не нравится, меня это не волнует".
- Ах, так! - Тихо проговорила Алена. - Ну и ладно, лежи, сколько хочешь. - С фальшивым равнодушием она повернулась и пошла на кухню. Ела она в последний раз довольно давно, и голод, наконец, пробившись через стресс, дал о себе знать.
Покопавшись в холодильнике, Сивцова, женщина в еде непритязательная и некапризная, села завтракать, погрузившись в невеселые свои мысли. От них ее отвлекло нечто странное и непонятное. Оглянувшись вокруг, Алена увидела внизу кошку, спокойно смотрящую на нее. Кошка не попрошайничала, не суетилась, наверное, считала это ниже своего достоинства. Нет, во всем ее облике сквозила уверенность, что ее величество сию минуту должны накормить.
Недовольная таким поворотом событий, Алена нахмурилась и кинула на пол кусок своего завтрака - яичницы-глазуньи. Кошка наклонилась к подачке и тут же подняла голову, как бы говоря: "Ты что? Я такое не ем!".
-- Ты... это, как там тебя - Мотя, что ли? А ну, давай ешь! - Как можно небрежнее кинула Алена, понимая, что должна настоять на своем - нельзя же позволить какой-то пакости командовать и презирать ее в собственной квартире!
Услышав свое имя, Мотя как будто удивилась, но не более того. Есть предложенную пищу она все равно отказалась, но и не ушла, а продолжала сидеть и смотреть. Правда, смотрела она уже не на Алену, а на стенку, и от этого журналистка чувствовала себя очень неуютно. Честно говоря, мысль о том, что кошку надо чем-то кормить, в голову ей не приходила, она не воспринимала ее как живое существо, со всеми вытекающими последствиями. Но тут уж несчастную Алену озарило: кошка ведь не только есть захочет! А что потом?! В ужасе Алена посмотрела на Мотю, которая соизволила оторвать зеленющие очи от стенки и зыркнула на свою похитительницу. На морде читалась не только усмешка, но и явное чувство превосходства: ты меня, мол, украла, так теперь получай заботы.
Кусок стал у Алены в горле. Ведь если кошка умрет, то ее вина будет значительно более тяжелой. И так уже неизвестно, что ее ждет. А предъяви она вместо роскошной красотки остывший трупик, сколько ей сидеть в тюрьме? Алена вспомнила цены на котят и похолодела. Через минуту она звонила в дверь соседки - добродушной старушки-пенсионерки, охотно общающейся со всеми жильцами и не придирающейся к маленьким человеческим слабостям.
-- Аленушка, здравствуй, милая! Что ты? - Ласково встретила ее соседка.
-- Анна Григорьевна, а чем кошек кормят? - Ошарашила ее Алена.
-От неожиданности старушка задала не совсем тактичный для интеллигентной женщины вопрос:
-- А тебе зачем? Ты ж кошек не любишь!
- Не люблю, поэтому и спрашиваю. Мне статью надо написать, а я понятия не имею, чем они питаются.
- А-а-а! Ну, можно специальным кошачьим кормом, он в магазинах для животных продается. А некоторые едят рыбку отварную, курочку, печеночку...
- А яичницу они не едят? - С сомнением спросила Алена.
- Ну, на моей памяти ни одна не ела. Не любят они яичницу. А также овощи-, большинство фруктов, шоколад и конфеты. - То ли в шутку, то ли всерьез добавила добрая женщина.
Алена кивнула головой:
- То есть, жрут они самое дорогое и, конечно, все свежее, - мрачно пробормотала она, с уверенностью, что от этих поганцев ничего иного и ждать нечего.
- Так ведь это как кому, милая. Некоторые для своих кошечек готовы луну с неба достать. Им и на базар сбегать лишний раз не лень. Вообще-то, многие сейчас на корм перешли, насколько я знаю.
С трудом подбирая слова, Алена перешла к более деликатной и совсем далекой от нее темы кошачьего туалета. Старательно скрывая улыбку и любопытство, Анна Григорьевна просветила ее и на этот счет.
Алена рассеянно поблагодарила соседку и спустилась на этаж ниже. Там жил молодой парень, пару лет назад закончивший институт по модной специальности - программированию. Он работал в приличной фирме и часто помогал Алене по доброте душевной в ее неравной борьбе с разбитым вдрызг компьютером.
- Че, опять? - Зевая и потягиваясь, спросил Витька. - Я щас, а то всю ночь сидел в сети...
- Нет, с компьютером все в порядке. Ты мне не займешь рублей триста на два дня, а?
Витька не удивился. Соседи то и дело занимали и одалживали друг другу небольшие суммы. Ему было даже приятно, что с ним на равных общаются взрослые люди. А Алена вообще всегда разговаривала с ним, как со взрослым, даже двадцать лет назад, когда он еще под стол пешком ходил. По-другому она просто не умела.
--- Не займу, а одолжу, - строго сказала Алена, автоматически отметив ошибку в речи собеседника. Многих это в ней раздражало, но Витька только пожал плечами и пошел в комнаты.
- И кстати, ты не знаешь, где у нас поблизости магазин для животных? - Крикнула ему вслед Сивцова.
--- А это мы щас, двумя нажатиями клавиши, - громко ответил он, - Интернет зачем?
Магазин оказался в соседнем доме. Надо же, каждый день мимо ходила, а никогда внимания не обращала! Зажав руке триста рублей, выцыганенных у соседа, Алена, как была, не заходя домой, чтобы не смотреть на Мотю, побежала туда. Изобилие корма для разных животных ее и не удивило: она уже поняла, что люди от жиру или от безделья кого только не заводят!
На просьбу продать корм для кошек, продавец привычно перечислил названий восемь, спрашивая, что именно нужно покупательнице. Алена не знала, что ей нужно, поэтому выбрала баночку, на которой была изображена кошка, отдаленно напоминающая Мотю.
Выбор ванночки и наполнителя для туалета занял больше времени. Расплатившись, Алена еще раз убедилась, что держать кошек может только человек, совершенно помешанный или очень состоятельный. Дома со злостью она распаковала покупки, положила в старенькую тарелочку немного корма и поставила перед Мотей. К большому ее облегчению кошка понюхала еду и стала неторопливо, не теряя достоинства, есть. "Слава Богу!", - обрадовалась Алена и, отвернувшись, чтобы животное не подумало, что она сильно волновалась, пошла в свой совмещенный санузел. Там она какое-то время провозилась с мудреным наполнителем (хорошо, что на пакете все было написано, только очень мелким шрифтом, а Алена была немного близорука), кое-как приткнула его в ванночку, и даже без подсказки догадалась, что дверь в помещение теперь закрывать не надо. После тяжелой и неприятной работы, она легла на тахту и задумалась о своей непростой доле.
Алена не знала ни фамилии, ни тем более адреса хозяйки Моти. Зачем она утащила кошку, оставленную на несколько минут без присмотра, ответить она не смогла бы даже под пистолетом. Этот был сиюминутный порыв, на который Сивцова всегда считала себя гипотетически готовой (потихоньку гордилась подобным свойством), но предполагала, что в роковую минуту разум возьмет верх над эмоциями. Но не взял. И теперь она осталась с подлой муркой на шее, без малейшей надежды тихо-мирно вернуть ее хозяйке с извинениями, возможно, с покаянием (на что не пойдешь, чтобы сбросить с себя ярмо). Пусть бы о ней подумали что угодно, в конце концов, объяснила бы, что кошка свела ее с ума своей уникальностью. В общем, как-нибудь бы загладила вину. А как теперь быть? К кому обратиться за помощью?
Алена залилась слезами, уткнувшись в подушку, и не вспомнила, что это страшно негигиенично, так как Мотя, неизвестно, сколько обтирала эту подушку своим звериным тельцем. Быть может, впервые в жизни Алена почувствовала себя страшно одинокой. Не было у нее никого, кому она могла бы простыми словами рассказать всю историю без риска немедленно быть отправленной в психушку. Навалилась страшная мысль, доселе не тревожившая ее покой ни разу: как-то не так она жила, что-то не так делала, раз нет у нее верных друзей, даже мужчины хоть какого-нибудь завалященького - и то нет. Мысль была новой, и поразила Алену своей незатейливостью, можно сказать, примитивностью. Она мыслила, как обычая бабенка, влачащая свое мнимо интересное существование, живущая инстинктами, а не духом. Кстати, об инстинктах: а где кошка?
Алена подняла голову с мокрой подушки и обомлела - Мотя сидела на стуле, прямо напротив нее и задумчиво взирала на рыдающую свою похитительницу. Никаких эмоций, никаких чувств, казалось, Матильда, как там ее, просто пыталась понять, что происходит с этой странной женщиной.
--- Отвали, - буркнула Алена, которой было почему-то неудобно реветь перед кошкой. Но Мотя не отвалила. Два зеленых пятна, довольно больших даже для такой солидной морды, упорно таращились на журналистку. Алена вспомнила, что где-то читала о том, как дрессировщики психологически побеждают животных - смотрят им прямо в глаза, пока те не отведут своих, что означает победу человека. Она вытерла нос рукавом невзрачного свитера и уставилась на кошку, твердо дав себе слово подавить в зародыше все попытки Моти установить свое первенство. Заметив протест со стороны Сивцовой, кошка как будто даже обрадовалась, что на нее обратили внимание. Что-то в той книжке, по всей видимости, напутали, или Алена не так поняла смысл сказанного, но Мотя глаза отводить не собиралась, а с удовольствием играла "в гляделки". Через несколько минут Алена начала злиться. Кошка вела себя не просто нагло -- она не сомневалась, что похитительница - существо, стоящее на более низкой ступени развития, и не скрывала своего мнения.
"Я ни за что не сдамся первой!" - Убеждала себя Алена, чувствуя, что продержится не больше пяти минут.
И тут Мотя совершила странный поступок. Она протянула лапу и осторожно коснулась подушечками руки похитительницы. Алена дернулась, не понимая, что надо мерзкому существу. Мотя чуть наклонила голову и продолжала смотреть на Алену. Потом она опять протянула лапку и почти незаметным движением легко ударила журналистку по руке.
- Что тебе от меня надо? - Пробормотала Алена, немного отодвинувшись на тахте. В ту же секунду Мотя перепрыгнула со стула на ее постель.
- Уходи! Нельзя! Фу! - Закричала Сивцова, замахав на кошку руками. Но та легла на лелеемый Аленой плед иностранного происхождения, ухваченный по случаю на распродаже нерастаможенных товаров. После этого безобразного поступка, Мотя совершила еще более безобразный - вытянула лапы и запустила в него коготки, втягивая их время от времени и выпуская опять в роскошную шерсть "ангорской овцы" (если верить ярлыку на пледе - дальше шли иероглифы и скромная надпись "made in China").
- Не смей! Это ценная вещь! - Чуть не плача прошептала Сивцова, не зная, как погнать зарвавшуюся тварь. Можно, конечно, стукнуть ее, но каковы будут последствия? Совсем ничего не зная о животных, Алена совершенно серьезно предполагала, что кошка, да еще таких солидных размеров, может ответить адекватно.
Мотя же жмурилась, как ни в чем не бывало, с пледа уходить не собиралась. Кроме того, она стала издавать непонятные звуки. Алена прислушалась: казалось, кошка тихонько поет песенку. Как ни странно, но песенка эта успокаивала нервы лучше валерьяновых капель. Алена уронила голову на подушку, закрыла глаза и погрузилась в дрему под незатейливое мурлыканье. Сколько прошло времени, она не знала, но когда очнулась - на улице уже темнело.
Споласкивая в ванной лицо холодной водой (горячую все равно отключили по случаю подготовки к отопительному сезону), Алена заметила, что туалет кошка посетила. Но все было очень аккуратно, ожидаемый хозяйкой квартиры мерзкий запах отсутствовал, наполнитель Мотя немного покопала, как бы стараясь принести меньше неприятностей.
-- Пошли, жрать пора, - буркнула Алена, заглянув в комнату.
Коша по-прежнему лежала на диване, но, услышав ее слова, ловко спрыгнула и, задрав пятнистый хвост, поспешила на кухню.
Журналистка положила ложечку еды из банки на тарелку. Там валялись мелкие кусочки, видимо, оставшиеся от завтрака. Мотя посмотрела в тарелку, подняла глаза на Алену и негромко мяукнула. Села и уперлась зенками в стену.
- Что? Что тебе не так? - Возмутилась Сивцова. - Жри, наглая рожа! Ты же ела утром!
Кошка не отреагировала, продолжая сидеть, как статуэтка, и глазищами не мигала. Алена задумалась, повертела в руках тарелочку, даже понюхала.
- Я бы и сама это съела, - пробормотала она, растерявшись.
Достала крохотный кусочек из банки и протянула Моте на руке, подавив отвращение. Та охотно слизнула, но от предложенной тут же тарелки морду отвернула. Алена переводила взгляд с кошки на тарелку, пока ее не озарило:
- Ты что же, не хочешь есть с грязной посуды?
Мотя повела в ее сторону глазами, словно спрашивала: "А ты хочешь есть с грязной посуды?".
- Ни фига себе! - Выпалила журналистка, совсем не литературно. Она всегда демонстративно морщилась, если при ней употребляли просторечья или сленговые выражения. Но сама не замечала, что наедине с собой пользовалась ими, как неофит-третьеклассник -- к месту и не к месту. Мысль, что какая-то ничтожная кошка капризничает и не желает употреблять пищу из использованной ею же посудой, была такой новой и потрясла ее нежную душу, которая доселе тянулась только к объектам прекрасным, но, как ни крути, не живым.
Тарелку пришлось вымыть, вытереть чистой тряпочкой и подать Моте со всеми светскими реверансами. Ни за что Алена не стала бы этого делать, если бы не понимала, что упрямая животина не станет есть и предпочтет подохнуть с голоду. А ей потом отвечать! Пока Мотя деликатно ела, журналистка приготовила себе чай и села к столу. Это было ее любимое время - совсем стемнело, везде зажигались фонари. Она жила на двенадцатом этаже шестнадцатиэтажного дома, и из ее окон открывалась веселая панорама мегаполиса, залитого разноцветными огнями. Красивый вид грел сердце и позволял ощущать себя частью мирозданья. Так и одиночество переносилось намного легче.
Мотя насытилась и тоже проявила интерес к окружающему миру: она запрыгнула на вторую табуретку, пустовавшую с тех пор, как Алену покинуло последнее из ее тягостных увлечений, а с нее - на подоконник. Очевидно, картина вечернего города у нее не вызвала неприятных ощущений, и она расположилась там с удобством и надолго. Пока Алена пила чай, кошка оглядывалась на нее, как бы призывая к общению. И вдруг, неожиданно для себя, журналистка начала рассказывать ей о своей непростой жизни: о детстве, в котором ее заставляли делать только то, чего ей страшно не хотелось, о полной всяческих тревог юности, когда никто не понимал ее высокие порывы, об уходящей молодости, которую портили все, кого она встречала на своем пути. Мотя слушала и не перебивала, что, несомненно, было ее величайшим достоинством, в отличие от разных особ женского пола, в разное время именовавших себя подругами. Они то и дело норовили прервать излияния Алены и поделиться с ней своими заботами, которые, между прочим, ни в какое сравнение не шли с ее проблемами, всегда казались ей мелкими и жалкими на фоне ее мировой скорби.
Подруги иссякли давно, последняя прибежала несколько лет назад после полугодичного исчезновения и, припрыгивая, как пятнадцатилетняя девчонка, лопотала: "Он сказал, что в свадебное путешествие мы поедем на Кипр!" и "Он такой внимательный - смотри, подарил мне колечко с бриллиантом!", подсунув под нос Алены свою холеную лапку. Это было противно. Алена честно пыталась дать понять ей, что она не настолько юна, чтобы попасться на такую примитивную удочку, напоминала ей о прошлых неудачах и приводила в пример себя (ее отношения с последним бой-френдом в тот момент как раз исчерпали себя полностью), но все было бесполезно. Потом ее пригасили на пышную свадьбу, где, вкушая потрясающие закуски, Алена строила в голове мрачные картины будущего подруги. Но пока у той все шло хорошо. Алена с ней не общалась, но краем уха слышала, что та родила мужу сына, тот от радости чуть не спятил и осыпал жену дарами. Последнее время Алена утешилась тем, что про себя решила: подруга просто терпит его, потому что он довольно состоятельный бизнесмен. Это она так себя убедила, что у бывшей подруги не все так ладно в жизни, и больше о счастливом семействе старалась не вспоминать.
- В общем, он тоже оказался подлецом, чего и следовало ожидать, - закончила она свою эпопею под третью чашку чая и полное, хоть и молчаливое, Мотино сочувствие.
- Все мужики - мерзавцы, - выдвинула очередной тезис Алена. Мотя и его не опровергла, задумчиво рассматривая спальный район вдалеке.
- Лучше жить одной и не ждать милостей от природы, - продолжала проверять кошку на лояльность журналистка.
Та легонько вздохнула и мяукнула, как будто говоря: "Права ты, подруга, сто раз права!". Беседа с кошкой Алене понравилась: она пришла к мысли, что тварь, похоже, не так уж и глупа, раз соглашается с ее мыслями - не часто журналистке приходилось в жизни сталкиваться с непротивлением своей яркой и независимой личности.
"Интересно, о чем она думает?", - впервые Алена стала внимательно разглядывать похищенную кошку. Та смотрела вдаль, и выражение ее морды показалось журналистке печальным.
Алену охватил страх. "Она тоскует по своей хозяйке!", - мелькнула мысль, но она поспешно ее отвергла. Чтобы кошка могла тосковать, как человек! Разве такое возможно? С сомнением Сивцова оглядела Мотю, как бы ожидая ответа: способна та на глубокие чувства или нет? А после пришло осознание, что даже если кошка и не может скучать, то уж ее хозяйка-то точно может. По спине Алены пробежал холодок. Честно говоря, чувства и страдания других людей как-то мало ее всегда волновали. Часто Алена думала, что люди слишком погружены в себя, в свои убогие проблемы, неглубокие и простенькие мечты. О себе она, конечно, была более высокого мнения, полагая, что ведет себя иначе - более достойно, что ли? Редкие попытки малочисленных друзей раскрыть ей глаза на собственное поведение пресекались сразу жестоко и кроваво. Друзья рассосались, зато осталось чувство уверенности в себе. И вот, глядя сейчас на кошку, журналистка-неудачница впервые поставила себя на место другого человека. Она вспомнила, как хозяйка Моти целовала пушистую мордашку, как кошка тянулась к ней и прижималась к ее плечу. Между женщиной и ее животным была какая-то непонятная для Алены взаимосвязь, как будто они говорили на одном языке и понимали друг друга. И она, Сивцова, разделила их, то есть совершила нехороший поступок не только с точки зрения УК, который она, разумеется, уважала и чтила, но и с точки зрения простых человечески ценностей.
Выводы эти вызвали у Алены новый поток слез, который Мотя, чувствуя, что послужило их причиной, остановить и не пробовала - только деликатно отвела глаза, чтобы не смущать похитительницу.
"Что-то надо срочно делать! Не может же она жить у меня бесконечно. Да и содержать ее дороговато для меня", - размышляла Алена, решив, что вообще-то Мотя, конечно, еще и ничего - могла бы устроить преступнице такой концерт! А она тихо-спокойно ждет, когда ее вернут хозяйке.
Алена сделала то, что обычно делала в затруднительных ситуациях - пошла к соседу Витьке. Чем может ей помочь молодой программист, только-только сбросивший с себя пух тинэйджера и примеряющий к себе перья, так идущие солидному человеку, она не знала, но все равно пошла к нему.
Ночь была для Витьки временем бодрствования и активных действий. Как граф Дракула, он выползал из постели с заходом солнца, и с наступлением позднего вечера становился все свежее и бодрее, так что двадцать два ноль-ноль - было самое то.
Витька жевал на ходу бутерброд:
- Ой, Алена, здравствуйте. Проходите.
В свое время, навещая свою тогда еще здравствующую бабушку и общаясь с трехлетним соседским карапузом Витюшей, она твердо и неумолимо отвергла всяких там "тетей" и прочую дребедень, которую пытались внушить крохе родители. Будущая журналистка, а тогда первокурсница училища искусств научила мальчишку называть ее только "Алена". Когда Витька подрос, то робким басом попробовал окликнуть ее "Алена Сергеевна", за что получил суровый отпор. С тех пор он всегда называл ее только по имени, но на "вы", что позволяло его соседке чувствовать себя относительно молодой.
--- Че помочь? - Сразу спросил Витька, тихо вздохнув про себя - когда же эти бабы научаться, хоть немного, в технике разбираться.
К его удивлению Алена некоторое время мялась, а потом выдала крайне необычную для нее просьбу.
-- Скажи, Витек, а можно по имени кошки в интернете найти этот, как его - питомник и узнать имя хозяина?
Витька попросил повторить, потому что в первый раз понял только слово "кошка", а смысл сказанного от него ускользнул в полном объеме. Алена медленно и четко повторила. Молодой программист потер лоб:
- Во, блин, задачка! Щас, мозгами пораскину.
- Ты не очень раскидывай -- и так у тебя проблемы. И не употребляй неприличных слов! Сколько тебя учить! - Алена говорила с ним так же, как пятнадцать лет назад, когда ей иногда сдавали Витьку под строгий надзор.
Он так привык к ее нудным нотациям, что давным-давно реагировал на них, примерно как на последнюю осеннюю муху - жужжит, и пусть себе, все равно скоро исчезнет.
- Значит, так. Надо поискать питомники и выйти на их сайты. А там, может быть, что-то про ихних кошков и есть... - Бормотал Витька, запрашивая поисковую систему.
Алена кивнула головой и села в кресло, решив не цепляться к очередной ошибке в речи соседа. Она прекрасно знала, что если в интернете есть хоть что-нибудь, то Витька это вынет и принесет ей, как охотничья собака дичь. При всем ее презрении к человечеству в целом и к молодому поколению в частности журналистка понимала, что есть вещи, в которых на отдельных представителей этого самого убогого молодого поколения можно положиться.
-- Ух ты! Е-мое! ---------- Витька откинулся на спинку своего офисного кресла. -- Оказывается, у нас в городе кошкиных питомников как грязи!
Испуганная Алена поднялась и увидела на кране монитора длинный список различных экзотических названий. Со стоном она рухнула обратно в раздолбанное кресло советских времен.
--- И что теперь? - С ужасом просила она.
Витька смотрел на монитор, став страшно серьезным. Это был вызов ему как профессионалу, и на этот вызов он должен был ответить так, чтобы не опозорить себя, пусть даже и перед ничего не понимающей в компьютерах соседкой. Поразмыслив немного, он наугад открыл первый попавшийся сайт и внимательно изучил его.
-- Ага! Я так понял, что питомники по породам. Значит, нужна порода искомой кошки. -- Он вопросительно уставился на Алену. Та достала из затрапезной вязаной кофточки бумажку, на которой аккуратно записала все данные Моти, которые были ей известны.
- Порода называется мэйн-кун.
Витька пожал плечами и попросил бумажку, чтобы правильно набрать непонятные слова.
- Вот этой породой занимаются четыре клуба. Дальше что искать будем? - Он выжидательно смотрел на Алену. Та ткнула в забористое имя кошки. Витька ржал, набирая одним пальцем, чтобы не ошибиться. Но экран монитора оказался глух к призыву Матильды-Мэриуэззер-Слейн, сообщая, что не нашел вариантов. Витька насупился.
- Вы оставьте мне эту бумажку, а я ночью поковыряюсь, думаю, нарою все-таки.
- Ладно, нарывай, - вяло согласилась Алена, понимая, что поиски хозяйки Моти могут несколько затянуться.
Дома она легла в неубранную постель, стряхнув на балконе плед и подушку. Войдя в комнату, строго объявила Моте, что ее место в прихожей, на что та отреагировала подозрительно спокойно. А когда Алена улеглась, то поняла - почему. Как только свет был погашен, кошка немедленно запрыгнула на постель и неспешно улеглась возле похитительницы, даже легким толчком намекнула, чтобы хозяйка постели подвинулась и выделила ей немного больше места. Алена хотела было поднять крик и сбросить Мотю на пол, но что-то ее остановило. Странно, но присутствие в ее доме живого существа сказывалось благотворно на психическом состоянии. А ведь всю ее сознательную жизнь трогательные рассказы счастливых обладателей четвероногих друзей вызывали у нее в лучшем случае скуку. В детстве она не горевала над судьбой Каштанки, считая данное произведение самым слабым у великого классика и написанное им, видимо, в состоянии временного помрачения рассудка. Поэтому она не могла понять, что ее может привлекать в обычной пятнистой кошке, не отличающейся никакими выдающимися особенностями, если не считать породы (сомнительного, с точки зрения Алены, качества).
У нее поведение Моти вызывало уважение. Оно ведь, учитывая обстоятельства, могло быть хамским и подлым. А животное вело себя достойно, проявляя, конечно, характер, но и не заходя слишком далеко. Так что Мотя осталась на тахте и устроилась по своему вкусу, а Алена удивительно крепко и хорошо спала, ее не мучили ни кошмары, ни совесть, которая тоже надумала отдохнуть и выспаться.
* * *
Следующее утро не было таким хмурым и дождливым, как предыдущие. Солнышко заглядывало в окна, обещая славный денек. Настроение у Алены улучшилось, жизнь уже не выглядела, как сплошная черная полоса, и она даже напевала мелодию своей юности, расчесывая волосы и привычно заплетая их в косы. Мотя тоже совершала туалет, вылизывалась и чистила шкурку. Движения и само присутствие кошки уже не вызывали раздражения, и, хоть и казались непонятными, но в них обнаруживалась какая-то логика, а логику Алена ценила ---- в поступках людей она наблюдала ее достаточно редко. Нельзя сказать, чтобы сама она постоянно руководствовалась рекомендациями великого Аристотеля, но так уж сложилось исторически, что других мы оцениваем строже, чем себя.
Когда Алена выносила после завтрака мусор, то встретила в подъезде пожилую соседку Анну Григорьевну.
- Ну что, Аленушка, справилась со статьей о кошках? --- Ласково спросила она журналистку.
-- Что? А-а-а, да, все в порядке, уже сдала.
--- Принеси мне номер журнальчика. Я вообще его охотно читаю.
Алена поежилась. У любознательной соседки могли возникнуть вопросы, если бы она прочитала скупой и малоинтересный рассказ о том, на что люди тратят время и деньги.
- П-п-принесу, конечно. А куда это вы, Анна Григорьевна? - Алена применила нехитрый прием отвлечения от неприятной темы.
- Так ведь праздник сегодня большой, милая - Покров Пресвятой Богородицы. Вот, иду в храм, светлый день сегодня.
Вопросы веры интересовали Алену не с духовной, а с научной и культурной точки зрения, она никогда не задумывалась о том, насколько сама верит или не верит в высшие силы.
- А зачем вы в церковь ходите? -- Прищурилась она на Анну Григорьевну.
-- Как зачем? - От неожиданного напора соседка слегка попятилась. - Хорошо там. После того, как в храме побываю, все кажется легче.
Алена задумалась. Вот уже не в первый раз слышала она эти слова от разных людей. А еще все говорят, что помогает в трудную минуту. Может, и она получит облегчение? Осторожно выспросив у соседки, где ближайшая церковь, журналистка вернулась домой. Мотя лежала на тахте, насмешливо поводя глазами. Как будто спрашивала: "Опять будешь меня прогонять, или как?".
- Ладно, валяйся, что уж теперь... - Отвела взор от безобразной картины Алена. - Если Витька справится, может, уже завтра верну тебя твоей чокнутой хозяйке, пусть радуется. Хотя я бы на ее месте с гораздо большей радостью сплавила бы тебя первому встречному. Еще и денег приплатила бы.
Мотя сверкнула изумрудом очей. Алене показалось, что она ясно читает на кошачьей морде: "Ну-ну! Ты на своем месте попробуй, сплавь меня первому встречному!".
- Не воображай о себе! - Прикрикнула она на животное. - Подумаешь, чемпионка среди дохлятин! Таких чемпионок по помойкам шастает!
Мотя отвернулась, как бы отказываясь продолжать беседу в подобном тоне - ее аристократическая натура, мол, грубостей не переносит.
- Слушай меня, - уже спокойнее проговорила журналистка, -- я сейчас уйду по делам, а ты веди себя хорошо. За это я накормлю тебя вкусным обедом, поняла?
Кошка перевела взгляд на похитительницу. "Иди себе, а меня, будь любезна, не учи жизни. Без тебя ученая". - Ответила она. Во всяком случае, Алена именно так перевела на свой язык легкое мурлыканье, между прочим, довольно высокомерное.
- Ну, хорошо, раз ты такая умная, я пошла. - Главное уйти и не показать зверю, что он тебя подавил. Сивцова вовсе не была уверена, что в последнем разговоре одержала верх. Мысль была неприятная, но побуждающая к дальнейшим действиям и способствующая легкомnbsp;у выбросу адреналина.
Ближайшим храмом к дому Алены оказалась небольшая церковь, сохранившаяся с дореволюционных времен. Народу по случаю праздника в ней было много, но Алена понятия не имела, что так бывает не всегда. Хорошо, что она захватила старенькую шаль и догадалась не надевать любимые джинсы. Вот и стояла она теперь недалеко от алтаря, слушала праздничный хор и пыталась найти успокоение своей усталой и преступной душе. Отпустило не сразу, а постепенно.
"Господи, помоги мне в этой ужасной ситуации. Сделай так, чтобы хозяйка Моти нашлась, чтобы я вернула кошку, чтобы меня не посадили в тюрьму. И вообще, чтобы жизнь моя неудалая как-то наладилась", - Алена молиться не умела, поэтому просто высказывала свои мысли, причем даже тихонько произносила их вслух.
Потом уж, когда она шла домой, тихая и умиротворенная, вспомнила, что уже второй раз за последние сутки думала о своем прошлом, как о череде неудач. А ведь до этого она никогда не рассматривала с такой позиции то, что казалось ей единственно правильным и справедливым. Виноваты были другие - всегда и в любой ситуации. Причем, выводы были так ловко построены, примеры столь красочны и убедительны, а доказательная база всегда подводилась под стройную систему, что спорить с ней было совершенно бесполезно, да и то эти смелые попытки в последние годы предпринимали только ее несчастные родители.
Мотя, конечно, не соизволила выйти в прихожую встречать журналистку. Она спала, вольготно раскинувшись на истерзанном пледе. Будить, впрочем, ее не пришлось -- она проснулась сама, сладко зевнула, продемонстрировав Алене розовую пасть и маленькие, но острые, как шильца, зубки. Потом спрыгнула с тахты и деловито направилась в кухню.
- Понятно, это вместо "здравствуй". Тебе бы только жрать, - процедила Сивцова сквозь зубы, но совсем беззлобно, так, для порядка. И кошку, конечно, накормила.
В комнате было душно, Алена открыла окно и села на освобожденную Мотей тахту. Посмотрела, как кошка умывается после еды, и поймала себя на том, что улыбается. Мотя привела себя в порядок, огляделась вокруг, как бы раздумывая, чем заняться. Подошла к похитительнице и довольно звучно мяукнула.
- Ну, и что еще тебе надо? - Поинтересовалась Алена.
Кошка запрыгнула на стул перед компьютерным столом, подняла головку и стала внимательно разглядывать предметы на столе. Заинтересовала ее старенькая шариковая ручка с обгрызенным кончиком - следы творческих мучений во время работы. Лапой Мотя свалила ручку на пол, как-то тяжеловато плюхнулась следом и стала катать ручку по полу, подпрыгивая и отскакивая. Тут же хитро посмотрела на Алену, предлагая ей поучаствовать в игре, можно даже сказать - настоятельно приглашала.
- Ой, ты что? - Испугалась журналистка, которая и в глубоком детстве ни разу не играла с котятами. В ее семье царил культ гигиены и непрерывной борьбы с микробами (отец работал рентгенологом, а мать -- фельдшером в роддоме). Ни о каких животных и речи быть не могло, а на улице маленькую Аленушку всячески ограждали от ходячих источников заразных заболеваний. Подруг у нее было мало, и так уж случилось, что в их семьях тоже не держали домашних питомцев.
- И как же мне с тобой играть? - Алена осторожно взяла ручку и неловко поводила ею из стороны в сторону. Кошка обрадовалась и, перебирая лапами, стала старательно делать вид, что смотрит в другую сторону. Сама же, выждав момент, прыгнула за ручкой, выхватила ее у журналистки и покатилась с ней по полу. Это было так забавно, что Алена не удержалась и громко рассмеялась. Смех прозвучал как-то слишком громко, что она сама испугалась и вспомнила, что не смеялась так уже много лет - с юности.
Интересно, а почему никто из ее возлюбленных ни разу не смешил ее, подумалось Алене. Почему всегда все было страшно серьезно? Она стала вспоминать все, что услужливая память могла в данный момент ей предоставить: нет, никогда никто ее не веселил. Все шутки ее сожителей казались ей в свое время пошлыми (и по правде сказать, сейчас ничего не изменилось), она только морщилась и убеждала их оставить начатую тему. Получается, что кошке, существу, которое Алена и мыслящим-то не почитала, удалось в течение двух дней ее рассмешить и привести в хорошее настроение. И, кажется, можно понять почему - кошка вела себя естественно, не старалась выглядеть лучше, умнее, произвести хорошее впечатление. А человеческие существа выставлялись постоянно, думая одно, говоря другое, а делая третье. Поэтому и шутки их поражали неискренностью, какой-то вымученной картинностью и весьма сильным отблеском низкопробного юмора.
Журналистка с сомнением покачала головой, но Мотя нетерпеливо призывала ее вернуться к милой забаве, так что пришлось отбросить все эти тягостные раздумья и уделить животному внимание.
По смутным и далеким воспоминаниям Алена соорудила что-то вроде фальшивой мышки - привязала к тонкой веревочке кусок старой тряпки. С этим предметом она носилась по квартире, а Мотя бегала, прыгала, драла когтями игрушку. За час такой физической разминки похитительница утомилась и попросила Мотю об отдыхе. Кошка не противилась, скорее всего, сама наигралась. Завалилась на тахту и задремала.
Витьке пришлось сходить на работу, так что ответственное задание по поиску Мотиной хозяйки он пока не выполнил. Вместо того чтобы разозлиться, Алена почувствовала нечто вроде облегчения - что ж, поживет еще у нее пару деньков - хлопот-то пока никаких особенно не доставляет (кроме мук совести и нравственных страданий).
Вечером опять Алена с Мотей пили чай на кухне и вели серьезные беседы. Журналистка пошла на редкий для себя шаг - почитала Моте свои собственные вирши. Она никому не говорила, что пишет стихи (и правильно делала, между прочим), а тут вдруг пошла на поводу у душевной слабости, ведь каждому автору хотелось бы открыть свое сердце какому-нибудь, желательно не очень хорошо разбирающемуся в предмете беседы, слушателю. От кошки Алена не ждала плохо скрываемых насмешек и высокомерной критики. В свое время ее первый возлюбленный (гениальный поэт) внятно объяснил ей, что поэзия - совершенно особая сфера, куда нечего вторгаться, кому попало. На ее вопрос, может же любой человек писать просто сносные произведения, он ответил, что не может - это полный бред. Писать стихи позволяется только таким творцам, как он, чья гениальность несомненна и видна невооруженным глазом. А потом прозрачно намекнул, что главная задача женщин состоит в поддержке таких гениев, коль уж они, гении, осчастливили их своим вниманием. При этом ясно давалось понять, что усиленное питание тоже входит в комплект указанной поддержки.
Немного подвывая, Алена почитала Моте кое-что из раннего, кое-что из последнего. Та слушала, слегка шевелила ушами, иногда меняла положение тела на подоконнике, но, похоже, ее эстетический вкус оскорблен не был.
- Только смотри, никому! - Попросила поэтесса животное. - Я никогда не печаталась и пока не собираюсь. Не ради славы, а для души. Поняла?
Мотя всем своим видом дала понять, что не только поняла, но и полностью одобряет столь нетщеславное поведение. В общем, спать отправились довольные друг другом. Давненько вечера у Алены не протекали так мирно и душевно. Только засыпая, она подумала, что завтра ее, конечно, ждут неприятности, так как надо явиться в редакцию. Она сильно подозревала, что только получение гонорара стает приятным исключением в липучем и склочном сонме трудового дня.
Вахтер, само собой, был на страже. Впервые за два года Алене не захотелось с ним ругаться. Есть же в нем что-то человеческое? Может, попробовать как-то разбудить в нем все лучшее? Алена остановилась возле его будки и неожиданно для самой себя улыбнулась:
- Добрый день! Как дела в нашем почтенном заведении?
Вахтер не упал в обморок только потому, что был человеком бывалым, много повидавшим и не слабонервным. Поэтому он просто пошатнулся и схватился за окошечко:
- День добрый, все в полном порядке, -- растерянно пробормотал стражник. И пропустил Алену, не потребовав у нее удостоверения и не цепляясь к тому, что фотография старая (такая и была, в связи с тем, что у Сивцовой не было в тот момент денег). Она прошествовала мимо, еще раз озарив поверженного противника лучезарной улыбкой. Правда, возле кабинета главного радость померкла, и Алена всячески оттягивала момент общения с начальством. Дверь она открыла тихо и осторожно заглянула внутрь. То, что она увидела, чуть не вырвало у нее из горла вопль - хорошо, это самое горло мгновенно пересохло.
Главный сидел за своим столом, прижав одну руку к обширной грудной клетке, а второй водил вокруг себя, как бы защищаясь от нападения. Перед столом металась, размахивая руками, тетка, узнать которую Алена могла бы даже под наркозом. Это была хозяйка украденной Моти. Орлиным взором главный узрел Алену по каким-то неясным признакам в размытой картинке и радостно воскликнул:
- Да вот она! Вот она! -- Казалось, он натравливал тетку на несчастную подчиненную.
Алена поняла, что это конец. Сейчас придут здоровенные парни в серой форме и запихнут ее в машину. А дальше -- допросы, камера, протоколы, суд. Голова закружилась, она робко оглянулась, надеясь еще сбежать, но потом обралась с силами, шагнула в кабинет и громко сказала:
- Да, это я! - И протянула руки, чтобы на них надели наручники, как она видела в кино не однажды.
Наручников ей никто не надел, а наоборот, тетка чуть не повисла у нее на шее:
---- Девушка! Это вы! Какое счастье, что я вас нашла!
Ничего не понимая, журналистка вытаращила на нее глаза, потом перевала их на главного. Тот нахмурился и вскочил из-за стола, который до сих пор предоставлял ему укрытие.