Солнце лезет и лезет по невидимой лестнице, забираясь всё выше, выше и уже с высоты безжалостно припекает мне лысину под кепкой. Но едем-то мы на запад и шею уже не уберечь.
Сворачиваем с асфальта и, миновав последнюю на нашем длинном пути деревню, в тени густых зарослей ольшаника останавливаемся. Достаю из рюкзака атлас, раскрываю и пытаюсь определиться. Леонид заглядывает через плечо, подсказывает.
Не позавтракал: торопился успеть ко времени; так, покидал в рюкзак мелочевку: орешки арахиса, десяток печенин, карамельки, ещё чего-то. Сладкое не обязательно, но был случай, когда мужик, правда, зимой, упал на лыжне и лежит: оказалось недостаток глюкозы, с тех пор как-то не хочется рисковать в длительных походах, тем более когда без завтрака. А вообще-то, зря не позавтракал: Леонид заставил меня понервничать на дороге, запоздал и как раз, ожидая пока жена его завтраком накормит.
2
Пытаюсь сорвать лист борщевика, чтобы оттереть крошки с ладоней.
- Не трогай! - смеется Леонид, - руки пожжешь.
Мы сразу условились при первых же признаках недовольства одного из нас вернуться.
3
Я не склонен к дальним походам, и может быть, потому, что не люблю и не умею готовиться к ним, мне ближе внезапность и непреднамеренность: сел и поехал; надоело: развернулся и - вспять. А тут всё какие-то обязательства: маршрут, провиант, время, этические условности... нет, не моё это.
Но Леониду очень хочется испытать своё приобретение, свой инобайк и я на этот раз легко соглашаюсь. Во-первых, в перспективе предполагаю обзавестись подобной же техникой; во-вторых, надеюсь сделать десяточек набросков, ибо наш путь лежит в глухомань, где, судя по старой карте, могут ещё сохраниться заброшенные деревеньки или хуторки.
4
Насытившись и отдышавшись осматриваемся.
Чуть в стороне лесное озеро. Подъезжаем поближе, бросаем велосипеды в траву и по откосу спускаемся к воде. Тишина, покой, в небесах ни облачка! Сразу хочется порисовать, но боюсь, что и на этот раз ничего не получится: когда напарник нетерпелив, отнятые на зврисовку минуты кажутся ему бесконечностью и невольно соглашаешься. И всё равно снимаю с плеч рюкзак, вытаскиваю небольшой планшет, на ходу раскрываю, готовлюсь, нахожу приметную корягу, живописно торчащую из воды, присаживаюсь на бугорок, пробую десятком суетливых штрижков закрепить изображаемое. Этого мне достаточно, ибо я приноровился изображать не по памяти, а "по представлению" - есть такой термин. Коряга только повод к рисунку, а дальше пусть поработает воображение. Но другого мне и не успеть.
Леонид, носится вдоль берега со своей фотокамерой и щелкает всё подряд, у него натуры неизмеримо больше: полевые цветки, козявки, капли росы на осоке... Дома всё это он подработает, упакует в рамочки под стекло и будет дарить сотрудникам. Думаю, им понравится.
5
* * *
Асфальтовая дорога сожралА у нас два часа времени.
26
Конечно, и вдоль асфальта деревень достаточно, более того, как раз асфальт и виляет то в одну, то в другую сторону, только чтобы прихватить лишнюю деревеньку и логично было бы предположить, что причин для остановки может быть больше - имею в виду разнообразие и живописность пейзажа - но живописность всё больше уходит в историю, в далекое прошлое, на замену которому вырастают скучные в своем однообразии дачные строения за сплошными оградами из профлиста, больше как повод сохранить внезапно нажитые богатства, чем оживить ландшафт, мне не интересны эти хламины и мы не только не притормаживаем вблизи деревень, а даже не поворачиваем головы в их сторону и только иногда отвлекаемся от асфальта ради вдруг заинтересовавшего нас где-нибудь в сторонке хуторка.
6
Никакой художник, никакой архитектор не сможет придумать того, чего без труда добивается стихия.
7 И не только природная. Стоят живописно покосившиеся под её бременем избушки-сарайчики с полуразодранной кровлей, выбитыми кое-где стеклами и упавшими заборами. Но и в таких развалинах кто-то шевелится: из трубы струится дымок, а одно окошечко помигивает электрической лампочкой. Не думаю, что бедность тому причиной, чаще всего это усталость, смирение и я, как раз, еду за живописностью развалин социализма.
8
Надо поторапливаться, чтобы успеть к вечеру обогнуть Затопы, до которых ещё нужно добраться. По карте это достаточно просто: всё нарисовано, а натура порой обманывает:
6
лесная тропа, проложенная необходимостью лет десять, а то и двадцать назад, успевает зарасти, не оставив никаких примет, и тут уж только интуиция да случайные остатки человеческой небрежности могут вывести к цели. Пару лет назад я вот так же забрался в такую глушь, что жители последней по моему маршруту деревни не могли даже знать, что всего в двадцати километрох от них существуют поселок, достаточно устроенный тракт, а ещё подале атомная станция.
9
* * *
Мы давно не юноши, но природная страсть к движению не дает мышцам закостенеть и потому пока легко справляемся с трудностями путешествия, и я как-то даже забыл о своем праве отказаться от продолжения поездки, к тому же у нас примерно равные силы: одинаковый рост - сто восемьдесят два, одинаковый вес - шестьдесят, близкие интересы - он заядлый фотограф, я любитель порисовать и, наконец, мы психически ближе к природе, нежели к душноте городских улиц. Кроме всего прочего у нас обоих есть неиссякаемая страсть к регенерации собственного здоровья. У меня это просто инстинктивный bzyk, у моего товарища "порок", унаследованный от отца. Вот чем он сам утомляет мою страсть: подорожник - при гастрите в сыром виде; одуванчик (корень) - для печени и желчевыводящих путей; мать и мачеха - смягчает при
кашле; настойка спиртовая сосновых почек - при простудных заболеваниях; ромашка лекарственная улучшает состояние желудочно-кишечного тракта...
И ещё много-много. И это не из справочников. А морковку, которой он соблазнил меня, я ежедневно с успехом пользую уже больше двух лет для улучшения зрения и на пользу кишечнику.
10
И уж если речь зашла об этом, то никто ничего не знает о моём здоровье и помочь ничем не может. Угловых на всех не хватит. И остается изворачиваться, избегать, не провоцировать тело на безумное сопротивление. Всю зиму встречал по дороге на дачу парня, в любой мороз гуляющего с собачкой по пояс голым.
Зачем? Одно время потерялся, думал, что уехал куда-нибудь. А нет, простудился. Вот тебе и закалка. Показалось, знать, что закалился как сталь, а не оказалось.
Но бывают и чудеса. Мой сосед страдает всеми знаемыми и незнаемыми болезнями, выкуривает по десять пачек в день зловонных сигарет, пьет без пауз бормотуху, иногда на снегу просыпается, то и дело увозят с белой горячкой, сердце чуть живо, свои кишки в кармане носит, к врачам не ходит. И жив.
11
2.
По сути, мы повторяемся, за одной неточностью: решили заехать с обратной стороны, не предполагая предстоящих трудностей.
Казалось бы, повторно пробираться по трудным дорогам путешествия, не связанного никакими причинами, кроме одной - любопытством, скучно, но это не совсем так, потому что начальное путешествие может быть трудным, даже опасным и сознание сосредотачивается не на природных чудностях, а всего лишь на желании поскорее выбраться на простор понятий. Но, когда этот простор оказывается нескончаемым, исчезает настороженность, и в памяти не остается ничего того, ради чего и предпринимается путешествие. Ведь память подобна плоской плите, испещренной волосяными трещинками, все легкое и понятное свободно проникает в эти трещинки и долго там сохраняется, тогда как густое и непонятное так и плавает на поверхности пока не испарится или не иссохнет. Или не будет втерто в трещинки тем самым повтором.
12
3.
Выехали мы пораньше, в выходной день, надеясь на то, что успеем свернуть с асфальта до того, как пробудившийся бизнес не выдавит нас в ямы и колдобины обочины.
Успели.
Но вот и Угловка позади, немножко поплутали по вееру щебеночных полос, выискивая с картой в руках назначенную, нашли и уже спокойно трясемся по ямам и ухабам, которым нет альтернативы. Но никто и не мешает: тишина и покой, кому и зачем сюда ехать? - тупик. Теперь-то и можно бы ехать медленно, ибо это единственная возможность насладиться чем-то таким, что нельзя предвидеть, но...
13
Проехать хотя бы разок вот так, медленно, нехотя, без внедрившейся в сознание неизбежности суеты, моя давняя мечта, даже страсть. Я заставляю себя это делать, но по разным причинам получается не часто. И вот теперь, когда медленному движению, казалось бы, ничто не должно препятствовать и можно было бы вдоволь насладиться ландшафтом девственных пейзажей, опять не получается: как отвернешь взгляд от дороги, если под колесом колдобины, тракторные колеи, заполненные водой, густой кустарник?
14
Красота красотой, но и здесь есть значительные площади скучного пейзажа, причиной тому известняки, тяжелые глины, не удерживающие влаги, неприглядная
лиственная растительность. И теперь ещё заметны попытки колхозников хоть как-то обуздать неукротимую почву, заваливая её навозом и торфом, но всё безуспешно: неприхотливый бурьян, степная осока, сурепка... Но нам хорошо была известна переменчивость почв, там, куда мы держали курс, было всё в порядке, ибо ехали мы, повторюсь, в знакомые места, только с противоположной необжитой стороны. И действительно, вскоре перед нашими глазами предстала бесконечная голубая даль сосняков.
15
4.
Но и на песчаных почвах благополучия не случилось: тракторный след стерся и в густой траве трудно было нащупать плотную основу тропы, оставалось только надеяться на интуицию.
16
Понятие "Валдайская возвышенность" давно стало нарицательным и в воображении рисуется именно как: "возвышенность". И действительно: холм с бесконечным подъемом, за ним крутой спуск, в конце которого либо широкий ручей, либо лесной, совсем дикий водоем в заросших сосняком крутых берегах. На северных склонах водоема обширные земляничники, никем не посещаемые то ли из-за лености аборигенов, то ли из-за достаточной удаленности, то ли просто из-за того, что есть что и поближе. А нам-то и хорошо! Мы сбрасываем рюкзаки и, разделившись, наполняем рты свежей июньской земляникой. А красота какая! Опять планшет, опять фотокамера, опять встречные взгляды с безмолвным восхищением в глазах. И вдруг...
... буквально в трех метрах - заяц. Я даже вздрогнул от неожиданности. Но "серый" проскакал метров тридцать и замер, не скрываясь. Затем вытянулся, поднял передние лапки, и уставился куда-то в сторону, будто нас рядом и нет. Но я-то знаю, что зайцы косые: у него один глаз смотрит туда, а другой - в обратную сторону. Видит-то сейчас он нас, у него где-то тут, в кустах, потомство, он отвлекает.
17
* * *
Бояться чего или кого нет никаких оснований, и если иногда мы настораживаемся, то больше инстинктивно: дорожные страхи, несмотря на внезапный испуг, это всё же экзотика, а не повод для настороженности, ибо испытав и познав непривычное, мы перестаем его страшиться, в нашем жизненном багаже прибавляются новые познания, источники логической цепи событий, расширяющие твердь земную. Как иначе убедиться в своих силах, если не испытывать себя ежеминутно? ведь существуют только страсти и только страхи, их сдерживающие, чередование страстей и страхов определяет степень интереса и к тому, кто их чередует, и к тому, кто присматривает за ним, то есть только тот и интересен в делах и словах, кто всегда готов рисковать в этом балансе.
18
Мы, конечно, уже подустали таскаться по горам и рытвинам, нам уже совсем жарко, мы уже как могли запрятали куртки под седло, но долго отдыхать не можем, точнее, не хотим: нас неукротимо ограничивает время, мы даже отказываем себе в удовольствии "убрать" полностью земляничную поляну, то есть регенерировать израсходованные силы, но ограничиваемся только попутным подножным кормом, пользуясь широкими познаниями моего товарища. Он то и дело останавливается, наклоняется к земле и, сорвав очередное "полезное", отправляет его в рот, предварительно предложив и мне. Я не рискую.
19
И вот, спустившись по откосу, наконец-то врезаемся в этот первый ручей. Он подтверждает правильность маршрута и это значит только то, что одним страхом становится меньше, ибо доселе мы не были вполне уверены в этой правильности. В то же время ручей и широк и глубок, а под полуметровым слоем прозрачной воды калейдоскопом сверкает каменистое дно. К тому же, коснувшись ладонью воды я в восторге и ужасе оборачиваюсь к товарищу:
- Чистый лёд!
Мы смеемся.
* * *
Леонид порешительнее, он снимает кроссовки, он прыгает с камня на камень, если, конечно, то, что он вытворяет с велосипедом в руках можно назвать прыжками. А затем невольно, но столь же решительно опускает по колено ногу в ледяную воду: надо пройти по дну ещё шагов двадцать и таким образом преодолеть второй страх.
5.
А что остается мне? Мне остается подражать, ибо страх, преодоленный моим товарищем, уже не страх, а только нерешительность.
Выйдя на теплый берег вдруг сразу чувствуешь горение ступней. Я даже не знаю как это правильно назвать: ноги, точнее, та часть ног, что касалась воды, просто пылают, горят и надо поскорее натянуть сухие носки, чтобы сохранить это горение: никак не хочется застудиться.
По карте теперь можно почти точно определить остаток пути, к тому же, за ручьём вдруг появилась узенькая, в песке протоптанная тропинка, по которой теперь уже можно было ехать, правда, не без труда.
20
А рельеф не успокаивается, он даже, как нам казалось, стал ещё выразительнее. Чисто сосновый лес понемногу уступил своё первенство кой-какой листве и не потому, что ослаб, а просто не пожалел влажной глинистой почвы низин и болот, оставив за собой холмы и откосы. А откосы эти иногда просто пугали нас своей крутизной и джунглями.
Узкий хребет, по которому мы пробираемся теперь, словно хребет огромного динозавра, всё вздымается и вздымается, становясь Уже и Уже, отчего пропасти слева и справа проваливаются ещё глубже. И вот опять страх: не хочется подходить и, уж точно, подъезжать к самому краю: не дай Бог! поскользнешься на мокрой траве: костей не соберешь. Но зато красиво как!
Макушки огромных старых берез и ольховых дерев, провалившихся к подножию хребта, чуть возвышаются над дорогой и только короткорукость не дает нам уцепиться за веточку.
Но вот хребет резко обрывается, мы катимся вниз, по уклону и опять прямо к ручью. Как и тот, первый, этот ручей прозрачен и холоден. Ключи его питающие, надо полагать, далеки от источников грязи, то бишь, от цивилизации и воду хоть продавай в бутылочках. Но мы ещё дальше от предпринимательства, чем ключи от людей, мы смываем пот с лица, оглядываемся, поворачиваясь вокруг собственной оси: хорошо! и по камешкам, по камешкам пересекаем преграду. К нашей радости, она и поуже и помельче, а камни, как раз, покрупнее и поустойчивее.
Дальше никаких ручьев быть не может: на карте их нет, зато тропа становится позаметнее и пошире, вероятно, что здесь уже не будет большим удивлением встретить грибника.
Поговорить нам почти не удается, идти можно только в линию, хотя Леонид иногда пытается, используя мощность своего of bike, проехать там, где трава, оскопленная тенью сосновой стены, жмется к земле и тогда я отстаю на своем "туристе", механизм переключения скоростей с которого давно снят, клинья в маховиках педалей расшатались. Это действует на нервы, я злюсь и прежде всего на себя: всю неделю перебирал втулки, заменил вал и эти самые клинья, подтянул спицы, но то ли непосильная дорога, то ли мастер оказался бестолковым, каким на самом деле я и являюсь, ибо всякая подобная возня с техникой опустошает меня
настолько, что легче согласиться тащить технику на себе, чем пачкаться в её механизмах, машина моя расстроилась вконец: какие уж тут разговоры!
* * *
И вот мы уже по-настоящему едем по узкой, но ровной и гладкой тропе и за каждым её поворотом ожидаем увидеть широкую гладь слившихся в единое пространство группы озер, хотя и имеющих каждое своё название, но чаще всего имя этой глади - Затопы или Розливы - кому как привычно их называть, там внизу малюсенькая гидростанция, построенная черт-те когда. По её прихоти и затопило.
6.
И увидели.
21
Огромное водное пространство словно брошенная неумелой рукой в высокую траву белголубая простыня: как легла, так и осталась. То справа, то слева вонзаются в водную гладь лохматые холмы и кажется, что это и есть конец озера. Но нет: озеро бесконечно, просто всё изхолмлено и изостровлено.
Когда-то недалеко от этого места мы с товарищем пытались наловить рыбы сеткой, но ничего из затеи этой не вышло. Оказалось, что гидростроители не удосужились прежде, чем затопить огромное пространство, убрать лес. Верхушки, засохнув в воде, упали сами собой, а подводная часть не желала ни гнить, ни всплывать. Наша сеть, запутавшись в этих пнях, так и осталась им на память. Думаю, что не одна наша. Как оправдание: в озере много выдр, бобров, ондатр и рыба, случайно попавшая в сети, долго не мучится.
7.
На берегу шалаш. Сотворен основательно. На стене записка: "пользуйся ради Бога! Но не губи добро!" Уж мы-то точно не причиним зла. Рассаживаемся, достаем из рюкзаков съестное - каждый своё. Таков уговор. Не люблю я эти table d`hote: ешь что любишь! А если товарищу нравятся твои припасы, ради Бога, угощайся! Мне понравились соленые огурчики, заботливо приготовленные женой Леонида, они хорошо утоляют жажду и восполняют выплаканную пОтом соль. А вообще, жрать в таком походе не следует: радости никакой, одна тяжесть сначала в рюкзаке, а потом в желудке. А попить водички или холодного чайку надо: полезно.
Долго засиживаться нельзя - время не остановишь! Походили по сиротствующей осоке, так, без дела, ноги пополоскали в прогретой солнышком мели, пофотографировали, порастягивали окоченевшие в неудобной позе члены и как-то уже и затосковали. Конечно, озеро красиво, вода чиста, рыба в берегу ходит и даже изредко всплеснется в камышах, но мы-то приехали не "зимовать", мы путешественники, наше дело движение.
- Ну чего?
вперед? - смотрю я на спутника.
- Вперед, - легко отвлекается он от фотокамеры.
* * *
Продолжаем путь, якобы прикормленные и отдохнувшие.
Берега Затопов обжиты основательно, их облюбовали столичные гости, тут с любой из столиц три-четыре часа езды. К радости, пока это не кирпичные дома за профлистом, а только современные тканевые палатки, провести в которых пару недель можно без проблем: живи себе как в раю! Мне такая обжитость не по душе, хочется тишины и покоя, хочется удивления.
Леонид уговаривает меня продвигаться по кольцу, то есть, объехать озеро, выбраться на асфальт, по нему километров пять-шесть и свернуть направо по незнакомому маршруту. У нас все-таки, карта, там всё нарисовано, не потеряемся. А возвращение по изведанному пути ему кажется скучным. Мне эта идея не очень нравится, я сильно устал, но уступаю его настойчивости, ибо повторить ужасное пройденное хотя и могло бы быть интересным, но кажется несравнимым перед возникающей в сознании надеждой.
8.
Мой "турист", может не выдержать испытаний, я заранее готовлю оправдание драмы, но Ленид не слышит моих сетований:
- Купи ты Author, надежная машина! - повторяет он в который раз.
- Денег нет, - в который раз повторяю я.
Это моя вечная проблема - деньги, мне постоянно их не хватает. Редкие заказы на проекты желаемого заработка не дают. Друзья же возмущаются тем, что я не торгую рисунками, живя впроголодь, но мне жалко
расстаться с оригиналами, а копии делать противно, да к тому же, они и не очень получаются у меня. Когда рисуешь оригинал, то как бы находишься внутри композиции, как бы ходишь там, осматриваешься и фиксируешь свои впечатления без "творческих" рассуждений, а не просто срисовываешь. Копия же совсем другое, там ты находишься не внутри, а вне готового изображения, у тебя нет никаких эмоций, никакого сочувствия ему. Это уже по сути халтура, ремесленничество, достигнуть качества оригинала невозможно, а потому выходит дрянь, которую не только продать, а даже так отдать стыдно.
- Ещё бы пять-шесть тысяч, - пытаюсь я оправдаться.
Леонид с издевочкой усмехается: "Ерунда всё это, кому сегодня не хватает пяти, завтра пятидесяти не хватит".
Ему хорошо, он удачно устроился в банке и ему всего хватает, а я, вероятно, просто жмот и буду ждать безысходности, кувыркаясь на этом драндулете до тех пор, пока он окончательно не развалится подо мной на каком-нибудь пригорке из этих вот и так, чтобы уже ничего нельзя было бы прихватить с собой. Вот тогда, возможно, найдутся и деньги и заказы.
* * *
Правый поворот сразу же предостерегает нас расхлябанностью самых первых метров пути: никогда не иссыхающая известковая каша лезет на обода, изничтожая способности тормозных колодок, но сдаваться уже поздно, к тому же оставалась и надежда, которая всегда есть у путешественника. Кроме того, - неизведанность. Это фактор если уж не определяющий, то, по меньшей мере, достойный уважения с точки зрения художника.
9.
Все мои товарищи в той или иной степени физкультурники, наши дружеские связи обусловлены привязанностью к походам, лыжным пробежкам, отдыху на природе в отдаленных от цивилизации местах. Лыжнику или туристу нет причин отстраняться от дружеского приветствия такого же дикаря, встреченного на узкой лесной тропе, а повтор такой случайной встречи уже становился поводом для дружеской улыбки и легкой беседы. С кем-то из них я бегаю по лесной лыжне, кому-то помогаю в благоустройстве лесного бивака, кто-то сам приглашает составить ему компанию в прогулке по району:
причин для таких встреч всегда достаточно, если движение для тебя не цель, а средство жизни, а как и куда двигаться не имеет значения.
С Леонидам мы встретились как раз на лыжне, подружились, а когда оказалось, что мой дачный участок и его деревня соседствуют, наши зимние прогулки разрослись до дружеских встреч вне зависимости от увлечений: совершили восьмидесятикилометровый "марш-бросок" до Кончанского, пару раз мы прогулялись до Сомино, посидели на бережку в компании таких же заядлых туристов, послушали их байки, пропитались дерзостью попыток и вот результат: мы едем.
Вообще-то это наше путешествие, возникло спонтанно. Леонид догуливал последние дни отпуска, проведенного как раз в период посадочного сезона, устал от кустов, гряд, водосточных канав, новый байк расцвечивал воображение и я попался на его убедительную приманку. Мы не пытались, повторяюсь, обязывать себя километрами, рисунками, фотографиями, мы просто согласились по первому желанию любого из нас развернуться на сто восемьдесят и вернуться. Возможность внезапного возвращения исчезла как раз на половине пути, когда вдруг появилась терпимая тропинка, когда спелая земляника и сочный подорожник возвратили потраченные силы, когда вперед ехать казалось благоразумнее, нежели возвращаться по успевшим опротиветь ухабам и жаре.
* * *
Вообще-то это наше путешествие, возникло спонтанно. Леонид догуливал последние дни отпуска, проведенного как раз в период посадочного сезона, устал от кустов, гряд, водосточных канав, новый байк расцвечивал воображение и я попался на его убедительную приманку. Мы не пытались, повторяюсь, обязывать себя километрами, рисунками, фотографиями, мы просто согласились по первому желанию любого из нас развернуться на сто восемьдесят и вернуться. Возможность внезапного возвращения исчезла как раз на половине пути, когда вдруг появилась терпимая тропинка, когда спелая земляника и сочный подорожник возвратили потраченные силы, когда вперед ехать казалось благоразумнее, нежели возвращаться по успевшим опротиветь ухабам и жаре.
* * *
Я бы никогда, наверно, не стал рисовать - меня к этому не тянуло, но почти типичный случай вынудил вдруг посреди зимы в тридцатиградусный мороз в час ночи уйти из теплой квартиры. Как-то так получается, что в семейных конфликтных ситуациях я предпочитаю вместо выяснения отношений, нахлобучив шапку на уши, бежать прочь куда приведут ноги.
Ноги привели на дачу.
Маленький садовый домик не был рассчитан на зимние каникулы, хотя были в нем и печка и сухие дрова.
Прогреть насквозь промерзшее картонное сооружение - пустая затея, однако вариантов не было. К утру под низким потолком можно было раздеться догола и все-равно было бы жарко, тогда как ноги, стоявшие на полу в валенках, коченели.
Но всё это мелочи: через неделю я освоился, немножко утеплился, до предела ограничил жизненное пространство и в избытке свободного времени не нашел ничего более интересного, чем, опершись спиной на стену и вытянув ноги вдоль дивана, долгими зимними вечерами переживать на листе бумаги свои драмы
22
Комнатка моя в два метра длиной, то есть, точно по длине дивана и в полтора шириной, так что диван окружают с трех сторон деревянные стены, на которые можно и опереться, можно и развесить получившиеся рисунки. И пока других натюрмортов не было вытянутые НОГИ и рисовал.
Так, неожиданно для меня самого появились странные рисунки, в которых, как мне и хотелось, моего настроения было больше, чем художественных достоинств.
В определенном смысле это игра, позволяющая осознать смысл своего существования: я человек неограниченный, я свободен от всех условностей, я делаю только то, что хочу делать и не делаю того, чего делать не хочу. И по всем этим причинам от всего, что делаю, хочу получать и получаю истинное удовольствие, а это прежде всего спокойствие душевное. Получится рисунок или нет; заметит кто моё стихотворное откровение или не заметит; в конце-концов замерзнут-не замерзнут так обожаемые мной томаты; меня это мало беспокоит и даже порой не интересует, мой результат в моменте своего состояния.
Я прекрасно осознаю несовершенство своего повествования и буду терзать его до тех пор, пока не почувствую собственного бессилия, даже продолжая осознавать это несовершенство.
10.
Иногда в подобном повествовании следует остановиться и попытаться осознать то ли ты хотел сказать, что на самом деле получается? допускаю, что мало кому интересен описываемый пейзаж или физические трудности и неудобства, но если рассказ не кончается, значит, надежда автора не потеряна. Надо ли в таком случае время от времени напоминать себе, что всё, о чем говоришь, ты говоришь только о себе самом, создаваемый тобой образ путешествия есть только твое отражение и всякие попытки "украсить" повествование лишь затеняют истинность этого образа?
23
11.
И вот я еду, и вот я потею, и вот я страдаю от жажды, но приехав и заглянув в арсенал памяти, обнаруживаю, что там полнейшая пустота, если не считать памяти о том, что я ехал, что я потел, что я страдал. Только это и могу рассказать. Но может ли это быть интересным? Ведь эти чувства знакомы каждому и у каждого одинаковы, удивить-то нечем.
И значит, остается одно, то, чем мы и можем отличиться от другого - чувственные переживания. Не важно какие: восторг ли от созерцания Тадж-Махал`а или от попытки ограбления на пустынной дороге.
Леонид, ехавший позади меня, неслышно остановился, положил велосипед в траву и, скользя по мокрой траве, быстро стал спускаться вниз, к болотине, на ходу доставая из рюкзачка свою камеру, но уголком глаза или просто затылком я это "увидел", остановился и, сев на пригорочек, стал ждать его возвращения.
9
По берегам маленькой лужицы посреди щебеночной дороги сгрудились бесчисленные колонии странных существ. Вроде бы бабочки, но слишком малы и безо всякой расцветки - сплошь беленькие; вроде бы мотыльки, но слишком крупны и опять же без расцветки. Они сидели, иногда похлопывали крыльями тем артистам, которые ультратихо вещали им что-то. Или пели. Или музицировали. Но взмахи крыльев не поднимали их от земли.
- Как ты думаешь, чего они здесь собрались? - обернулся я к вернувшемуся Леониду.
12.
Уже за серединой пути мы всё меньше и меньше обмениваемся впечатлениями, а скоро и совсем умолкаем. Вероятно, и на разговор не остается сил. И если кто-то один, чуть опережал другого, то и в этом случае второму надо было, собрав остатки сил, как-то ускоряться: ждать никто никого не хотел. Нет, это не было проявлением принципа, просто нас начинало одолевать безраличие и к солнцу, и к жаре, и к скучнейшему вдруг возникшему вдоль дороги голому пейзажу, и к самим себе, к своим желаниям, кроме одного единственного - поскорее выбраться на асфальт, на тот самый, который мы брезгливо отвергали в начале поездки. И это было оправдано ещё и тем, что этот участок пути был поистине визитной карточкой Валдайской возвышенности: ни метра горизонтального пути, только либо крутые спуски, либо ещё более крутые подъемы. Но если на спусках ещё можно было не сходить с велосипеда, а тормозя всеми тормозами, как-то сползать по скользкому, склизистому известняку, то подъем мог быть только на ногах. Мне такая дорога стоила двух пар новых тормозных колодок.
Не думаю, что дорогу кто-то когда-то целенаправленно строил, как все сельские дороги она возникала постепенно по следу сначала звериной тропы, затем санного или колесного следа, в топких местах подсыпалась известняком, которого здесь в изобилии. Всё остальное пространство зарастало ивняком, убирать который ради испрямления пути никто не собирался. И потому только камень, камень и камень, ни чем не примятый и не выровненный.
13.
Но сколько веревочке ни виться и у неё кончик найдется. И вот мы уже едем по траве и
24
25
уже впереди различаем крыши деревни: последние километры этой жестокой дороги. А дальше только пара километров тропы, пересечение с железной дорогой и асфальт. Так, по крайней мере нам внушала карта. И мы, глупцы, поверили ей и даже не попробовали отдохнуть хотя бы часик в деревне, отмыться от дорожной пыли и промочить горло. Мы лишь отыскали одну живую душу в этой дачной обители в надежде обогатиться советом, но и тут просчитались. Живая душа оказалась полуживой и смогла только вспомнить, что кто-то когда-то действительно проехал в том направлении, куда мы собирались, внимая совету карты, но и только. Железная дорога избавляла их от соприкосновения с автомобилем. Спрыгнув с электрички они узенькой тропой по косогорам и оврагам пробирались в своё логово и там примерзали на всё лето. Внешний мир для них ограничивался оградой собственного двора.
* * *
Этот участок оказался самым трудным, хотя здесь не было ни крутых подъемов, ни скользких спусков, здесь была грязь, грязь и только грязь. Действительно, и здесь кто-то когда-то... но это уже не имело значения: мы шли на свистки пролетающих экспрессов, все-таки, это была магистраль Москва-Питер.
Не думаю, что проехавший когда-то был глупее нас и потому слепо подчинились его пониманию кратчайшего пути и не старались уклоняться ни вправо, ни влево, хотя свистки провоцировали нас к этому.