Как хороши письма ДеГа! До судорог завидую его умению конструировать текст, используя лишь простые слова. И это в переводе! А каковы же оригиналы?
Перечитываю в десятый раз и не могу "напиться живительной влаги".
Пусть ДеГа простит меня, но среди его известных мне рисунков существенно меньше тех, что вызывают мой восторг, в отличии от его же писем. Просто волшебство! Это невозможно! Но это есть! Исчеркал всю книгу, не имея сил удержаться от восхищения.
И как на этом фоне скудны мои попытки!
Даже читаю строго ограниченными порциями подобно тому, как сладкоежка ограничивает себя кусочком торта, чтобы иметь возможность поскорее повторить блаженство.
И эта допрыгалась.
Точнее, доходилась, ибо каждое утро она ходит, прихрамывая, вдоль дороги, не страшась машин. Утром машин немного, но, все-равно, меня раздражает её тупое бесстрашие, которое как-то уводит её в последний момент из-под колеса.
И вот она валяется посреди проезжей части и я уже размышляю о том, кто уберет труп. Вчера утром я сам убирал сбитого на трассе хорька.
Жалко любую божью тварь зря погибшую. Сколько птиц по обочинам, сбитых автомашинами! И чего они порхают под колесом, словно испытывая себя. Особенно эти трясогузки. Едешь, а они впереди тебя словно играют: полетит-сядет, полетит-сядет.
И вот эта кошка теперь... а где она?
Ах, сволочь! Уже выступает, прихрамывая, по тротуару, видать, отдыхала на теплом асфальте.
Их немного, тех, которые хотят жить правильно. А среди них мало, кто живет правильно. Правильно, как он. Он живет правильно. Я тоже хотел бы так жить, но чуть запоздал. Так жить нужен талант особый. Такого таланта у меня нет. Я, например, не мог не жениться, а женившись, не мог не строить дом, а построив дом, не мог не содержать его... И так, сцепляя одно с другим, протянул паутину жизни через всё прошлое, а теперь вот... ну что теперь?
Теперь я мог бы жить правильно. И попрежнему хочу жить правильно. Но время ушло, ушли силы и, самое главное, ушли страсти, те самые, без которых нельзя жить правильно. И получается, что живу как придется. Разве только ошибок делаю меньше. И то только потому, что вообще ничего не делаю: только долго сплю, часто ем... много размышляю. Но ничего не делаю. И это хорошо, потому что тот, кто ничего не делает, не делает и ошибок. Ибо люди легко прощают самые скверные злодеяния, в которых явно просматривается умысел, но никогда не простят ошибки, ибо ошибка есть проявление глупости. Глупость же всегда презираема. Лучше, когда ничего не делаешь - не в чем потом упрекать себя, а для меня есть мучение упрекать себя. В такой момент чувствуешь себя ничтожеством, ибо все вокруг кажутся выше тебя, а ты есть ничтожество. Не хочу упрекать себя лишний раз. И ничего не делаю. Совсем ничего.
Но хотеть жить правильно, думаю, можно.
Правильно, как он.
Подтаскиваю одеяло до подбородка: мне холодно.
Но и это не спасает.
Когда хочешь... забыть происшедшее с тобой совсем недавно... или даже совсем давно... хочешь, потому что помнить это невыносимо, становится почему-то холодно.
Согревает не вкус кофе, согревает его жгучая горечь и всё твое внимание переключается на эту горечь...
... и ты забываешь о том, что...
...тебе холодно.
К великому сожалению, не пишу писем: некому. Только представляя выражение глаз собеседника можно быть выразительным самому.
Странная вещь: чтобы хотеть дружить с кем-либо надо этому "кемлибо" чуть завидовать, хотеть поучиться у него тому, что он делает лучше тебя. Но как признать чужое превосходство?!
И потому дружбы не получается. Может быть, просто не встретился тот, кому... ведь есть же Фешин, Бренгвин, Яковлев, Купреянов, Фонвизин... Но где они сейчас?
... сдернул с головы кепку, захватил зубами и, рыча, стал яростно мотать её из стороны в сторону.
Эта огромная псина тут же в страхе отскочила.
Конечно, было не до смеху. Все-таки внезапность нападения сзади, беззвучно, яростно, с явным намерением причинить ущерб, причем в лесу, утром... Испугался. А этот кретин стоит в полусотне метров и истошно орет свое "фу".
Сначала-то просто отбивался кулаками или чем там, но...
... но шел и похваливал себя: ...
...на этот раз удержался и не проронил ни слова.
Оскорблениями, грубыми словами провоцирую его на ответную несдержанность. И он попадается "на крючок", у него вырывается то, чего ожидаю.
Мне этого достаточно.
В драке, в скандале, в жуткой полемике слетают с языка кучи мусора, но иногда случаются золотнички: яркие, сочные, тут же оседающие в памяти и того, к кому они обращены, и того, кто их выразил.
Он пообещал "упрятать меня в обезъянник".
  Я вдруг примирительно улыбаюсь и прекращаю полемику, мне достаточно.
А дальше...
А дальше всё до примитивности просто: я жалуюсь по сути и как пример угрозы вставляю в жалобу его неосторожную фразу. Он и сам забыл всё: и свои и мои слова, но угрозы обезъянником забыть не мог.
Вот так всё просто: "...есть упоение в бою..."
Одну пришлепнул, а уже другая залетела. Как они, эти осы, проникают? окна закрыты сеткой.
Вторую пожалел, достал из холодильника банку с вареньем, открыл и стал приманивать её. Поддалась, кружит возле банки. Тут я её вместе с банкой в холодильник и сунул.
И зря.
Стал чай пить, достал варенье, зачерпнул ложечкой и - в рот...
Хорошо, что не в язык, а в губу жальнула, вот было бы наказание.
Я с радостью ужин отдам врагу,
но нет у меня никаких врагов
и вот каждый вечер через "немогу"
пытаюсь отбиться от пирогов.
И с другом готов разделить обед,
и с ним поделиться своей лапшой.
Но друг у меня капризный сосед,
любитель он лапши не большой.
А завтрак зато не влезает в рот,
уж больно много мне надо съесть.
И вот наростил огромный живот,
А это за разгильдяйство такая месть.
У этих велосипедов дефект такой: тормозных колодок хватает на одну горку. Так и написано: "for alloy". Можно перевести "сплав", а можно - "омрачать удовольствие". Второе точнее. Вот я и сплавляюсь с каждой горки пешочком, ибо даже этих колодок нигде нет.
Спускаюсь и не вижу его за кустами. А он кричит: "здравствуйте!" и на школьном турнике висит вниз головой.
Он и другие ребята, встречая меня, всегда крикнут своё приветствие, хотя с ними друзья или даже родственники, которым, конечно, не до меня.
Но ребята приветствуют не меня, а мой велосипед или мои лыжи. Не будь их у меня вряд ли я был бы нужен кому-то.
Я лежу на асфальте, не встать никак, а его счастье переполняет.
- Вот, смотри, - кричит он мне за тридцать метров, показывая что-то в руке, - грибы, подосиновые!
Из-за него я и лежу: пока отвечал ему накидку ветром задуло на седло, на ходу дернул сильно, не удержал руля и грохнулся в лужу.
Ему нужна зачем-то ольха.
- Ольха на той стороне, - пошутил я, - грибы на этой, - махнул рукой ему под ноги - и поехал.
И дошутился: лежу в луже на асфальте, а он только лишь наклонился, чтобы взять грибы, и счастья своего скрыть не может.
Этот, в огромной белой кепке на затылке, видно, не спит: когда ни подойдешь к окну, ходит он кругами возле пивнушки, ждет. И не качается.
Был бы хоть чуть повыше да не так худ, да не слишком сутулился, да рук не держал в карманах можно было бы предположить какой-то интерес в его размеренной походке. Но он мал, худ, сутул и рук из карманов не вынимает.
Приходят подельники, начинают ходить вместе. Чего ходят? ещё не рассвело как следует. И в пивнуху не заглядывают. Странно как-то!
О! вот он со своей кепкой. Опять ждет.
Мне, вобщем-то, плевать, пусть ходит.
Но, как только сам окаэываюсь у окна, выискиваю глазами белую кепку.
... буквально в трех метрах.
Я даже вздрогнул от неожиданности.
Но "серый" проскакал метров тридцать и замер, не скрываясь.
Затем вытянулся, поднял передние лапки, и уставился куда-то в сторону, будто меня рядом и нет. Но я-то знаю, что зайцы косые: у него один глаз смотрит туда, а другой - в обратную сторону. Видит-то сейчас он меня, у него где-то тут, в кустах, потомство, он отвлекает.
Но мне не до зайцев, хотя и приятно знать, что не всех ещё перестреляли: я ищу в этих зарослях земляничную полянку, там вчера было полно розовых ягод и они, надо полагать, заждались.
Она на полном серьезе уверяет, что без неё они околеют. Я только улыбаюсь: два здоровых бегемота чуть за сорок "сидят на её шее" и будто бы... Но она верит и вера держит на плаву этот восьмидесятилетний "божий одуванчик".
Завидую ему.
В пятнадцати метрах рыбная речка, в километре изобилие грибов и ягод. В огороде, наверное, дел по уши.
А он с друзьями, такими же за... целыми днями сидит на бревне у стены падающей бани.
Они тихо беседуют.
Иногда беседа чуть энергичнее: кому-то из них подфартило.
А я - придурок, целыми часами мучаюсь в планах о том, как завтра опередить соседа на земляничной поляне или успеть до дождя слетать за подосиновиками, или...
Разве можно так жить?
Хорошо, что ещё прекратил всякие заработки, а то бы...