Мати сидел, закрыв лицо руками. Тонкое, золотое, обручальное колечко на его безымянном будто насмехалось над Лялей. Символизирующее вечность! И пяти лет не прошло.
- Поверить не могу, - сказала она тихо, - и надо же было все это время так хорошо притворяться! Актер от Бога.
Он отнял от лица руки, посмотрел на нее - что-то промелькнуло в его взгляде, но Ляля этого не заметила.
- Когда это произошло, месяц назад, говоришь? Или врешь опять?
- Не вру, - ответил он также тихо. - Что теперь будет, Ляля?
- У мамы пока поживу, отвезу заявление, - ответила она.
Нет, этого просто не может быть, это какой-то страшный сон; сейчас она проснется, сейчас. Но сон не заканчивался.
- Зачем ты мне вообще это рассказал? Не мог лгать дальше?
- Я подумал, ты должна знать. Нечестно было скрывать от тебя...
- Нечестно? А изменять честно было?
Мати не ответил, отвернулся, уставился в окно.
"Как легко оказалось солгать ей, сказать ей", - думал он.
Как легко!
- Ты мне скажи хотя бы, ты любил ее? Или просто, по глупости?
- По глупости. Ты же знаешь, как это бывает, Ляля. Я только тебя и люблю.
- В том-то и дело, Мати, я - не знаю, - Ляля сняла с пальца кольцо, положила на полку, игнорируя его последние слова.
Как будто раздетой осталась. Пять лет не снимала ни разу, а теперь сняла, кажется, навсегда.
Развели их быстро, без лишних проволочек, Ляля об этом позаботилась. Бледное лицо мужа стояло у нее перед глазами день и ночь.
"Надо было простить, надо было простить, как же я теперь без него?" - спрашивала она себя, успокаивала, ругала.
Все кончилось слишком стремительно; а как еще заканчивается счастье? Только так; раз - и нет ничего, и никогда не было, и никогда не будет уже.
Мойка, Юсуповский, поцелуй - Ляля помнила каждый день, каждую мелочь. Первый сентябрь рука об руку. Руки у Мати были, как у пианиста или художника; он и был пианистом, странным, смешным, любимым. Серьезный взгляд, растерянная улыбка, теплое дыхание - она помнила все.
- У тебя такие красивые пальцы, Мати, - сказала она ему однажды, - тебе нужно носить какое-нибудь кольцо.
- Только если твое, обручальное, - ответил он ей тогда, а через полгода они поженились.
Как он вообще познакомился с той, с другой? Что их связало, как это случилось? Ляля не спросила - она не хотела знать. Или хотела - но боялась.
Они играли дуэтом - и в жизни, и в музыке, и в любви.
- Вечно ты ноты длинные недодерживаешь, торопишься все куда-то, - смеялся он, а она его целовала.
С кем она теперь играть будет? А он - с кем? И в жизни, и в музыке, и в любви?..
Конечно, Ляля старалась. Отдавалась работе, встречалась с друзьями, курила даже немножко - все, как всегда. Только потом приходила в пустую, чужую, съемную квартиру, ложилась на постель. С мамой жить не заладилось. Мама ей это замужество не простила, а теперь не простила развод.
"Надо было его простить, надо было", - думала Ляля.
Мати звонил ей раза два после развода. Ляля не ответила, а звонить сама потом не решилась.
Они любили читать друг другу вслух. Вечером, часов в девять, они садились за стол друг напротив друга - и читали по очереди. Мати так увлекался иногда, забывал о времени, а она смотрела него, смотрела - черные кудри, увлеченный взгляд и обручальное кольцо на пальце.
- Я вовек его не сниму, - сказал он ей в день свадьбы.
- А если мы...
- Ляля, ты что, даже не думай! Никогда такого не будет, обещаешь?
- Никогда, - повторила она за ним. - Обещаю.
Теперь с трудом верилось в то, что они пообещали друг другу когда-то. Что они вообще встречались, любили - развелись.
Через пару месяцев после ей позвонила Люда, подруга юности.
- Я в городе на пару дней, увидимся?
- Увидимся, - согласилась Ляля.
Была суббота, и делать ей все равно было нечего. С Мати они постоянно занимались чем-то - делами, музыкой, любовью, а без него даже музыка, казалось, отвернулась от нее.
"Простить надо было, Ляля", - говорила ей музыка.
- Как у вас с Мати дела? Как он себя чувствует? - спросила Люда.
- Не знаю, - Ляля пожала плечами. - Мы недавно развелись.
Второй раз она произнесла это вслух; сначала - маме, теперь - Люде, но реальностью это так и не стало, как будто произошло не с ней.
- Развелись? Что же с ним теперь будет! - охнула Люда.
"Что с ним теперь будет, Ляля?" - эхом отозвалась музыка у нее в голове.
- Переживет, - сказала Ляля холодно, не веря сама себе. - Изменил же.
- Изменил? Мати? Не верю! - возмутилась Люда. - Сам, что ли, признался?
- Признался, - согласилась Ляля.
- Надо было тебе его простить, - сказала Люда, вторя вечным Лялиным мыслям. - Он же болеет.
- Болеет? - похолодела Ляля.
Наверное, простудился, ничего серьезного.
- Да, я от Виталика слышала, какой-то диагноз ему поставили. Я, конечно, не знаю подробностей, - Ляля ее уже не слушала.
Вскочила из-за столика, выбежала, поймала маршрутку.
"Вдруг не успею", - подумала - и заплакала.
А вдруг Люда ошиблась? Вдруг ошиблась?
Мати открыл ей дверь, бледнее обычного.
- Что случилось? - спросил он устало.
Тонкое, обручальное кольцо на его безымянном будто укоризненно взирало на Лялю. Он так и не снял его.
- Люда сказала, ты болен? Это правда? - с порога спросила она.
- Какое это имеет теперь значение!
- Правда или нет?
- Правда, - выдохнул, сполз по стенке, сел на пол, прижав колени к груди.
Ляля села рядом с ним, обняла - и понимание нахлынуло на нее.
- Ты не изменял мне, так ведь?
Он поднял на нее глаза.
- Ты не смог мне сказать о...
- Не смог. Я решил, лучше пусть ты будешь меня ненавидеть, чем страдать, когда...
- Ничего не случится, слышишь? Ничего не случится. Я душу продам, но с тобой все будет хорошо. Ты мне веришь?
Мати уткнулся в нее. Ляля подняла его лицо за подбородок - и поцеловала.
- Мы поженимся еще раз, слышишь? Теперь уже навсегда. Как я вообще поверила, что ты мог - с другой! Как я вообще поверила...
- Ляля, послушай меня, - Мати взял ее руки в свои. - Если что-то случится, я хочу, чтобы ты жила, не оглядываясь. Пообещай мне это.
- Помнишь, как сказал Маре? - она постаралась улыбнуться, хотя слезы уже лились, не спрашивая разрешения. - Я засну. Я засну, глядя на тебя, и умру, потому что с этих пор буду лишь делать вид, что живу...
Золотое колечко ждало ее на полке - там, где она его оставила.